Мне с самого детства было жаль людей потому, что им не дано умение лететь. Я был уверен, что именно поэтому они не могут добраться в страну счастья и любви: самолеты и поезда следуют определенными маршрутами и не достигают этих мест.
Помню, я был еще совсем маленьким, чуть выше розовощеких тюльпанов, украшавших дорожки нашего сада, когда, пободно призраку, стал исчезать из дома. Убегая от кричащей из-за моего непослушание мамы, я забирался на крышу пристройки, подпиравшей забор в глубине двора, и пытался ухватиться за край какого-нибудь проплывающего мимо облака. Я был уверен, что вместе с ним мы перенесемся в ту далекую страну, которую я видел в своих снах: подальше от криков и упреков моих родных. Мне всегда казалось, что облака и птицы знают о местонахождении этого края добра и любви, где всегда солнечно и тепло, а взрослые не размахивают, чуть что, ремнем. На обед там - только мороженое и конфеты, а из крана течет лимонад. В том, что облака и птицы летели именно туда, я не сомневался.
Но сколько я не подпрыгивал, мне никогда не удавалось дотянуться до неба и ухватиться за что-нибудь: ни облака, ни птицы не брали меня с собой. Было ужасно обидно, поэтому однажды я решил научиться летать, чтобы отправиться в страну счастья своим ходом. Мне казалось, что это так легко.
Размахивая изо всех сил руками, как птицы крыльями, я бегал по двору, но оторваться от земли не мог. Вечерами, уставший, я не шел на зов мамы, а буквально полз домой, словно уж.
-Ну, что, сынок, набегался? Горе луковое! Не дозовешься тебя! - встречала меня мама.- Мой руки и садись ужинать!
Но стоило мне, пристроившись за большим, словно футбольное поле, столом, отхлебнуть немного теплого сладковатого молока, как какая-то неведомая сила тут же забирала меня в сказочную сонную страну, где перед глазами мелькали ватные медвежата, зайчата, тигрята. Плывя по небу, они чирикали, ворковали, посвистывали или издавали еще какие-то звуки. А потом эти причудливые зверюшки протягивали мне свои лапки, хвостики и ушки, чтобы я мог ухватиться и полететь с ними...
Утром я находил себя в постели и не мог вспомнить, как там оказался. Вынырнув из-под одеяла, я опускал ноги на пол, как будто выбирался на берег из теплой морской пучины. Как зомби, плелся на кухню и птичкой склевывал с тарелки манную кашу, а потом убегал прочь из дома вглубь сада.
Там я снова и снова учился летать, но все было тщетно, как я ни старался. Наверное, взлетная полоса была короткой, или я бегал медленно, или руками махал как-то не так...
Я много думал и размышлял, почему у меня ничего не получается. Вот Павлик, мой старший брат, уже сколько лет ходит в школу, все учится и учится грамоте и всяким наукам. Может, чтобы научиться летать, тоже надо потратить годы.
Мое решение не бросать тренировки было твердым. Я каждый день наблюдал за птицами. Меня интересовало все: как они разбегаются и взлетают, и, конечно же, как парят в воздухе. Когда две-три птички собирались вместе и чирикали, я старался понять, о чем они говорят. Быть может, они делятся секретами, как правильно нужно взлетать, как дышать, чтобы быть легче воздуха. Но сколько бы я не подслушивал их разговоры, сколько бы не подглядывал за ними, это не помогало мне взлететь.
Время шло. Теперь я ходил в школу и казался себе взрослым. Научившись читать, в одной из книг я нашел, как превратиться в птицу. Мне казалось, что я понял, почему так долго у меня ничего не получалось. Из картона, проволоки и настоящих птичьих перьев, собранных во дворе, я смастерил себе крылья. Они легко надевались, словно ранец: надо было только просунуть руки в петли из бельевой веревки...
Появилась увереннность, что теперь мои дела пойдут лучше, и небо покорится мне. Оставив попытки взлететь с земли, я теперь забирался на горбатую крышу дома, разбегался и прыгал с нее, изо всех размахивая чудо-крыльями. Мне казалось, что это и есть полет. Но однажды Павлик, видевший, чем я занимаюсь в глубине сада, сказал, что я падаю на мягкую садовую землю как кирпич. Мне было обидно слышать это, но неверие в мои способности тогда не сломило меня: я продолжил тренировки с еще большим усердием.
- Смейся, смейся!- думал я про себя.- Настанет время, когда я взмою в небо высоко-высоко. Вот тогда смеяться буду я!
Время продолжало идти, ведь ничего другого делать оно не умело. Как и я, собственно, больше ничем другим, казалось, не занимался, кроме своих полетов. Это стало делом моей жизни, проглотило меня целиком, разжевало и переварило. Я бредил полетами, став одержимым этой идеей. Заканчивая школу, я подумался сделать крылья из поликарбонатных легких пластин. Они чем-то напоминали лопасти дельтаплана. В качестве трамплина для своих прыжков я больше не использовал крышу пристройки или дома, как раньше. Теперь я забирался на вершину горы, что веками укрывала наш город от бродячих ветров-циркачей.
Теперь мой полет мог длиться около часа. Управляя своим новым телом с крыльями, я разговаривал на равных с птицами и облаками, солнцем и ветром, постоянно напевавшим себе под нос забавные мелодии. Я чувствовал, что научился превращаться в облако, растворяться в птичьей стае, что живущие в небе существа стали принимать меня за своего. Они улыбались мне, здоровались, рассказывали, как прошел день, что у них новенького, кто в кого влюблен, а иногда жалуясь друг на друга. По сути, у них все было как у людей: они так же любили и страдали, смеялись и плакали, рождались и умирали, они даже умели воевать, ненавидеть и мстить.
Но однажды, построив множество воздухоплавательных приспособлений и избороздив на них небесные просторы, я понял, что всю жизнь тратил силы, набивал шишки, мечтая попасть в страну покоя и гармонии, напрасно. Поседев, я так и не обзавелся семьей, не построил дома, а значит, не свил гнезда, хотя и сроднился с птицами. Все, на что я потратил свои дни, было лишь самоутверждением, желанием доказать неверившим в меня, на что я способен. И отношение к счастью, за которым я гонялся, изменилось. Я понял, что оно не может быть где-то: его ценность - в близости, в досягаемости. От осознания этого сердце в груди стало разрываться на мириады крошечных птичьих сердечек, а крылья за спиной вдруг показались такими огромными и тяжелыми, что совсем было заслонили солнце. Мир, вчера еще полный надежды, погрузился во мрак вечной ночи...И поэтому, взметнувшись высоко в небеса, я изо всех сил закричал. Это был не человеческий и не птичий крик, а вопль отчаяния и безысходности.
И тогда... Я разжал руки, отпустил перекладину, на которую опирался, развязал страховочный шнур и ... отдал себя во власть неба...