В одно прекрасное октябрьское утро, когда тоска по лету и влюблённая печаль так по - особенному тревожат душу, когда в красно - желтом пламени листьев все кажется прекрасным и таинственным, когда свежий воздух способен превратить в ангела даже закоренелого убийцу, когда... Впрочем, вы и сами прекрасно все это знаете, ну а если вам не нравиться ранняя осень, то не стоит и рассказывать о ней.
Так вот. Именно в такое утро я и два моих ротвейлера, мирно прогуливались, наслаждаясь природой по большому городскому парку. Мои псы, вдоволь набегавшись и наигравшись с бродягами, спокойно шли рядом. Нужно сказать, что, не смотря на все разговоры о том, что ротвейлеры это склочная и злая порода, мои две черные милашки были сама доброта, имея, к тому же, отличное чувство юмора и ум. Просто, это нужно видеть, с какими уморительными мордами они играют с одинокими, несчастными бродягами. Альфа и Омега, именно так зовут моих собак, воображают, что нищие, это кошки, и, немного порычав, в два счета загоняют их на деревья! А бродяги, представьте себе, добрейшие люди, для смеху и натуральности, еще и голосят на всю округу. Да так реалистично, что порой кажется, будто бы им и вправду страшно, даже немного жалко становится. А сегодня, вот, Омега не удержался и тяпнул таки, собачья душа, одного из них. Но только извиниться я не успел, бродяга настолько заигрался, что, громко крича и держась за прокушенную ногу, умчался прочь. Вот такие встречаются хорошие люди на белом свете. Которые всегда не прочь поиграть с милыми зверушками. Хотя их можно понять. Кругом одна жестокость и злоба, и поиграть с моими собачками для них, наверное, отрада, возможность абстрагироваться от забот о хлебе насущном.
В общем, вытер я от крови морду Омеги, взял обоих на поводок и решил прогуляться по аллейкам, перед тем, как пойти домой.
Вдруг, на одной из скамеек, я увидал двух очень милых старушек с добрыми и участливыми улыбками и безумными глазами. Рядом с ними, стоял с кипой брошюр, парень с очень несчастным лицом, то и дело, оборачиваясь и оглядывая с какой то неясной мольбой аллею. Они тихо беседовали между собой, изредка заглядывая в какую то толстенную книгу. Взгляд молодого человека упал на меня и тут же загорелся надеждой. Старушки тоже обратили на меня свое внимание, и пристально осмотрев, словно покупку, радостно заулыбались.
- Молодой человек, вы верите в Бога?- обратились они ко мне.
Откровенно говоря, этот вопрос поставил меня в тупик.
- В Бога?- неуверенно переспросил я.- Нет, наверное.
Улыбки старушек стали такими печальными, словно я их ужасно расстроил или оскорбил. Решив сгладить неловкость и утешить милых старушек, я признался, что ничего не знаю об их Боге и просто горю желанием узнать как можно больше и поверить. Наверное, мир становиться краше, когда так улыбаются. Глаза бабушек прямо таки запылали от счастья, и они обе подошли ко мне. В это время парень быстро попрощался, и, сочувственно посмотрев на меня, с явным облегчением удрал.
Честно говоря, из четырех часовой беседы о Боге, я не понял практически ничего. Речь старушек была настолько туманна и таинственна, что к концу второго часа я уже окончательно запутался. Все эти легенды об Исааках и Моисеях, по-моему, не имели ни какого смысла. Но видимо старушки считали иначе, и, заметив, что я устал, немного расстроились, наверное, я их тайного смысла не уловил, что ж, каюсь, я впервые пытался разобраться в хитросплетениях еврейских нестандартных браков. узнали у меня мой домашний адрес и пообещали прийти завтра в гости. Я вежливо попрощался и совершенно разбитый побрел домой.
А наутро, я не успев еще даже толком проснуться, не говоря уже о том, что мне необходимо было выгулять собачек, услышал дверной звонок.
Это оказались вчерашние бабушки. Причем, сегодня они взяли с собой большую сумку с книгами и огромного негра, который стоял между ними в белом костюме и ослепительно улыбался. Поздоровавшись, я пригласил их войти.
Вчера в ходе длинной беседы, мы забыли представиться друг другу, и теперь в процессе чайной церемонии, решили это исправить. Одну старушку звали Сарой Семеновной, а вторую Розой Абрамовой. Негр же оказался их преподобным, по имени Иван.
Негр Иван с ужасным акцентом спросил :
- Ви хотеть знаний про Бог?- говоря слово "Бог" он закатил глаза к потолку и таинственно улыбнулся.
Я подтвердил, что я хотеть знаний про Бог. И тут началось...
Они говорили, постоянно перебивая друг друга, едва не ругаясь между собой. Мне рассказали о том, что смысл жизни в том, чтобы постоянно молиться Иисусу, о том, что все глубоко заблуждаются, когда не верят в Бога, о том, что жизнь на земле это только муки и страдания, а на небесах, в раю, все верующие получат утешение и будут жить в радости и достатке. Негр Иван, сверкая белозубой улыбкой, кричал о том, как он жутко страдает в этом мире, а в раю он обретет покой. Он заверил меня, что за 20 долларов в месяц, и для меня найдется место в раю. При этом, он, подмигивая, объяснил, что эти деньги совершенно ни кому не нужны, что это простая формальность, из чего я сделал вывод, что бюрократия все - таки добралась и до рая.
Извинившись, я вышел из комнаты. Мне было ужасно жаль этих добрых людей, которые так страдают вдали от своего Бога. Я открыл шкаф, в котором хранилось мое ружье, и достал его, предварительно зарядив.
Затем, вернувшись к гостям, я сердечно попрощался со всеми и выразил искреннюю надежду на то, что они попадут в рай и их муки прекратятся.
С первым выстрелом к Богу попал негр Иван. А вот старушки с неожиданным проворством дружно рванули к выходу. Я, не ожидавший такой реакции, пальнул наугад и, как следствие, пришлось Сару Семеновну добивать прикладом. Странное дело, но вот Роза Абрамовна, которая так жаловалась на боль в суставах, со скоростью спринтера неслась по лестнице вниз целых девять этажей, умудряясь при этом еще и ругаться матом так, что портовый грузчик, наверное, от зависти бы повесился. Вроде бы это у них грехом считалось, или я просто не так понял.
Ее я так и не догнал...
С тех пор, гуляя со своими доберманами, я все время ищу взглядом, милых старушек, но, в чем суть, их в парке больше не было, и , откровенно говоря, меня это обстоятельство очень печалит, ведь сколько их еще в муках ждет рая...Надеюсь найдется добрый человек и избавит их от мучений, а я, пока что, буду вместе с Альфой и Омегой играть с несчастными бродягами, даря радость хотя бы им...
Декабрь Наступает Неизбежно
Я, как всегда, после переезда, встала еще с рассветом. Небо только-только начало сереть на востоке, а мир все еще был окутан дымными сумерками и таинственными, пьяными звуками предутреннего города. Где-то возвращались, после долгой и веселой попойки, бесшабашные гуляки, галдя, крича об уважении и ненависти. Где-то заунывно кричали под окнами коты. Где-то мирно смеялись люди, а где-то такие же люди медленно умирали.
До начала рабочего дня оставалось еще почти пять часов, но спать я больше не хотела. Что-то раз за разом заставляет меня просыпаться с рассветом. Говорят, восемьдесят процентов умирающих своей смертью людей, умирают именно на рассвете. Наверное, это правда. Жутко смотреть в такой час в потолок, думая, что и для тебя когда-нибудь запоют ангелы. И ты навсегда застынешь в этой неправдоподобной тишине. А вокруг жизнь будет дальше кипеть и бурлить, управляемая каким-то безумцем.
Еще пару минут я лежала в постели, прислушиваясь к звукам в квартире, а, затем, встряхнувшись, перевернулась со спины на бок, и, посмотрела на манеж, притаившийся в углу.
Все было тихо. В манеже неслышно спал Матвейка. Мой любимый сыночек. Маленький, чудесный человечек. Наверное, только у матери и ее ребенка возникает такое чувство, словно само твое существование не имеет уже своего смысла. Что без малейших колебаний ты можешь пожертвовать собой ради дитя. Как будто тебя стало больше, но все, что есть у тебя, забрал себе этот ребенок. Нет. Это необъяснимое чувство. Это поймет только мать.
Вот и сейчас, я чувствовала, не слышала, а именно чувствовала, как Матвейка тихонько сопит в манеже.
Удивительно спокойный ребенок. Он практически никогда не плакал, даже когда бегая разгонялся настолько, что не мог удержаться на ногах и падал, больно ударяясь обо что-нибудь. В свои два с половиной годика, мгновенно схватывая все налету, он быстро учился, и, даже умел уже считать до десяти и знал несколько букв. Это довольно обычно для детей этого возраста, но я горжусь своим сыном!
Я тихонько встала и подошла к манежу. Матвей, положив под белобрысую головку маленький кулачок, сладко спал. Скоро, уже совсем скоро, в декабре ему исполнится три года. Раньше я очень не любила этот месяц. Но совсем не из-за погоды. Декабрем в средние века называли замерзшую насквозь землю, смерть, которую несла зима и трупное окоченение . Я прочла это, когда мне было восемь лет. И пронесла ненависть к декабрю через всю жизнь. Но затем я родила Матвея. С его появлением все переменилось. Декабрьский страх не пропал, но притаился где-то в самых тайных и глубоких подвалах сознания. В декабре у Матвея День Рождения. И это самый мой любимый праздник!
Я давно знаю какой подарок ему подарить. Как-то, прогуливаясь по маркетам города, я увидела маленький, детский автомобильчик. Нажимаешь на одну педаль, и, он едет. На другую останавливается. На клавишу в центре руля - бибикает и включает фары. Формой, один в один, Ламборгини. Я сразу представила, как будет доволен подарком Матвейка, и решила - во что бы не стало подарить ему его.
Аккуратно, чтобы не разбудить, нежно погладив его по голове кончиками пальцев, я пошла на кухню. Там, не включая света, я подожгла спичку и поставила чайник на плиту. Затем от нее же закурила сигарету и подсела к окну.
Как будто только этого и ожидая, в голову, словно крысы, начали вгрызаться воспоминания. Опять перед глазами стоял Сергей. Почему-то, он запомнился мне с букетом гладиолусов, которые подарил мне на первое свидание. Он стоял на пороге моего дома, нарядный и благоухающий. А в его глазах искрились неподдельное восхищение и любовь. Наверное, я все еще люблю его, если вспоминаю его таким. Хотя и других воспоминаний предостаточно. Например, когда я застала его с другой женщиной. Прямо в нашей постели, возле Матвейкиного манежа. Он, вначале даже не заметил моего прихода, продолжая ритмично двигаться. Матвей тихонько хныкал, так тихо, что из-за стонов девушки его не было слышно. Сергей шумно и тяжело дышал и говорил ей о своей любви...
На мое появление он отреагировал достаточно спокойно. Оделся, выпроводил девушку из квартиры и сев на стул заплакал. Он не просил прощения. Нет. Он просто корил себя. Он говорил о том, что, совершив такую глупость, он не сможет дальше жить. Что он обязательно или повесится или выбросится в окно... я тогда его простила...
Или когда он меня впервые ударил. Это произошло тем же вечером. Напившись, он обозвал меня продажной девкой и избил. Я помню как он бил меня кулаками и ногами. До тех пор, пока я не потеряла сознание. А на утро, когда превознемогая страшную боль во всем теле, я поднялась с пола и взглянула на свое отражение в зеркале, ужаснулась. Все лицо превратилось в сплошной кровоподтек. Синяки были по всему телу. Не в силах что-либо предпринять я от унижения и обиды проплакала пол дня. Сергея не было дома и я, вызвав милицию, подала на него заявление, которое из жалости потом забрала.
Или на бракоразводном процессе, куда он пришел пьяный в стельку, ругая судью и моего адвоката.
Или потом, как спустя три месяца после развода, он пришел, как приходил не раз. Вновь пьяный (он стал сильно пить), и, по неизвестной причине, злой как черт. Обмочил нам с матерью входную дверь, когда мы ему ее не открыли и пригрозил убить нас, если мы не отдадим ему Матвея.
Сигарета зашипела, когда на огонек упала слеза. Я вновь плачу. Но свист вскипевшего чайника подобен милостивой Господней длани, отвлекающей от бед. Все мои мысли прячутся во тьму подсознания, словно тараканы, когда на кухне включаешь свет.
Я быстро приготовила завтрак для матери, она вот-вот должна была встать, и отправилась в душ.
Стоя под тугими струями воды, я старалась представить, что я вся в грязи. Что она покрывает меня отвратительным, зловонным слоем. Затем я представила, как вода обретает чудесные свойства. Что она с легкостью счищает ее с меня. Смывая грязь и залечивая раны. Так меня учили избавляться от плохих мыслей. И правда. Настроение улучшилось. Даже недавно сведенная с лобка татуировка перестала зудеть. И я почувствовала себя выспавшейся и отдохнувшей. Хотя я знала, это пройдет очень быстро, стоит мне лишь увидеть глаза быстро поседевшей матери.
Бедная, сколько ей пришлось пережить из-за меня. Мы все совершаем глупости в молодости, но я их совершила в двадцать раз больше чем кто-либо. Наркотики, грязный секс, суицид...
Я остановилась только тогда, когда порезала себе вены. Я почти умерла, но меня, слабеющую, всю в крови и с бледным, словно из воска, лицом заметил Сергей. Он вызвал скорую, оставаясь все это время возле меня. Я наговорила тогда ему кучу глупостей и он, наверное, посчитал меня наркоманкой-шизофреничкой. Но, когда врачи меня отвезли в клинику, он разузнал в какую именно и навещал меня каждый день...
И я, как в дешевом женском романе, влюбилась в него по уши!
Затем было первое свидание с гладиолусами. Частые телефонные разговоры. Страсть. Платье невесты, фата, цветы. Рождение Матвея...и пропасть...
Теперь я снова не знала, что мне делать.
Когда я вышла из душа, мать уже сидела на кухне.
- Доброе утро!- стараясь не смотреть друг другу в глаза поздоровались мы.
- Доченька, зачем ты так рано встаешь?- нарочито ласково спросила она. Зачем? Она ведь знала ответ.
Но мы с ней слишком привыкли играть в прятки. Наши маски слишком приросли к нашим лицам. И не было уже возможности их снять. Мы давно стали с ней чужими людьми, оставаясь при этом близки. Я привыкла к тому, что я являлась раковой опухолью на лице Счастья. Единственным шансом избавиться от нее было ее удалить, вырезать с корнем, не оставляя ни кусочка...
- Ты же знаешь, мам, для меня это не трудно, я не могу долго спать.
Стандартное приветствие, стандартный вопрос, стандартный ответ. Заученная формула. Как в старой сказке, когда мальчик стоя рядом с ядовитой змеей говорит - ты и я одной крови. Ложь, но она спасает от немедленного нападения и гибели обоих.
Мы молча завтракаем. Без аппетита и вкуса.
Пока я по окончанию завтрака мою посуду, она одевается и чмокнув меня в щеку, уходит на работу. Я же, закурив новую сигарету, сажусь за стол и просматриваю без интереса какой-то журнал, при этом думая о том, что скоро нужно будет кормить Матвея и отводить его в детский сад. А потом спешить на работу.
Докурив, я отбрасываю прочь глянцево-гламурное чудовище, и неожиданно решаю, что сегодня куплю подарок Матвейке. Хотя и до дня рождения еще двадцать дней, но мое решение твердо. Я бросаю взгляд на календарь - тридцатое ноября. Последний день осени. И от этой мысли мое тело покрывается гусиной кожей.
******
Наконец на работе наступает обеденный перерыв.
Оставив красивых женщин с пустыми глазами и бесполых мужчин предаваться отвратительному пиршеству, я схватив сумочку спешу в магазин. Я ненавижу офисы. Там все ненастоящее. Даже люди. Обманчиво вежливые. Словно игрушки. Ни чувств, ни силы. Девушки - куклы, мужчины - импотенты. Безучастные улыбчивые маски пластикового стандарта. Я ненавижу, когда у этих масок наступает час обеда. Словно животные на ферме, они по команде достают свои обеды. Куда ни взгляни, всюду одно и тоже. Чавкающие механизмы с нестираемой улыбкой на лицах.
В новом модном маркете, я выстаиваю длинную очередь. Я закрываю глаза, чтобы не видеть людей. Нет. Я их не ненавижу, просто мне очень больно смотреть на чужое счастье. Ведь я всего лишь злокачественная язва на лбу человечества. Наконец все счета оплачены. Игрушечная Ламборгини упакована в подарочную коробку и отправлена домой. Я вновь возвращаюсь на работу. К сотням масок, чтобы стать одной из них. Отвратительным монстром.
Едва дождавшись окончания рабочего дня, я заказываю такси. Мне нужно забрать Матвея. Словно назло городские улицы переполнены. Почти час мы стоим в пробке. Стараясь не слушать разговорчивого таксиста, увлеченно рассказывающего о том, что политики дураки, писатели дураки, времена дурацкие, народ дурной и, наверное, я тоже дура, я смотрела на свинцовые облака, бесформенной тушей нависающей над городом. Но, вот мы проскакиваем затор, и быстро уезжаем от центра города, чтобы спустя десять минут остановиться у детсада.
Быстро расплатившись с таксистом, я захожу за Матвейкой. Вот и он. О Боже, как же он похож на своего отца! Те же милые глаза, тот же симпатичный нос... Нет! Прочь мысли о Сергее!
Одевая сына, я все не могла избавиться от этой мысли. Мы выходим на улицу и я понимаю почему. Он стоит у входа. Курит дешевые сигареты и пьет крепкое пиво. Он уже порядком пьян, и я пытаюсь проскочить незамеченной. Но сегодня, впрочем, как и всегда, удача не на моей стороне.
Окликнув меня он догоняет. Некоторое время мы с ним идем молча.
- Я скучал за тобой.- наконец произносит он.
Я молчу.
- Я правда скучал!- словно оправдываясь говорит он.
Я молчу.
- Я сейчас прохожу курс лечения от алкогольной зависимости.- сообщает он новость. Он пьян. Причем довольно сильно. Он говорит эту фразу всякий раз, когда напивается. Оправдывает сам себя. Пытается выдать желаемое за действительное.
Я продолжаю молчать. Все прикидываю, каким образом от него избавиться более безболезненно. Я понимаю, что слаба.
- Я хочу вернуться к тебе.- продолжает он.
Я молчу. Я знаю, что скоро его терпение кончится и он взорвется, но ничего не могу с собой поделать. Если я заговорю с ним, то я его прощу. А он потом наделает новых бед. Некоторое время и он молчит.
- Как мама?- наконец придумывает он новый вопрос. Сегодня он на удивление сдержан.
Но я продолжаю молчать.
- Скоро у Матюши день рождения, можно мне будет его поздравить?- виновато спрашивает он.
Я просто ошарашена. Неужели он правда хочет завязать?
- Да.- медленно говорю я.- Ты же его отец, как никак.
- Да,- повторяет он тихо,- отец.
Он продолжает меня удивлять. Раньше его ничего не интересовало кроме водки. Мы подходим к моему подъезду.
- Можно мне зайти?- спрашивает он. У него такой тон, словно он уже услышал отрицательный ответ. Но теперь удивляет меня я сама.
- Можно.- отвечаю я.- Но только не надолго.
Сергей удивлен не меньше меня. Он на мгновение смотрит мне прямо в глаза, но затем снова виновато отводит их в сторону.
Матери еще дома нет. Мы втроем входим в пустую квартиру, и она встречает нас зловещим молчанием, как будто она знает что-то страшное. Я стараюсь скрыть свое волнение. Мне не по себе. Я переодеваю Матвея и иду готовить ужин. У меня сильно дрожат руки. Я хочу, чтобы он и правда бросил пить и вернулся ко мне. Я понимаю, что ничего уже не вернуть, но я надеюсь.
Из спальни, где находились Сергей с Матвеем, вдруг слышен неясный шум. Когда я вхожу в комнату, я вижу испуганного сына. Он молча смотрит как его отец стоя на нетвердых ногах пытается собрать в кучу осколки хрустальной вазы. Я замечаю почти пустую бутылку водки. Боже! Как же я сразу ее не увидела?!!
- Уходи!- громко, пытаясь скрыть страх, говорю я.
Сергей поднимает на меня мутные глаза и улыбается отвратительной усмешкой.
- А, шлюшка явилась!
В живот словно положили глыбу льда. Поздно! Теперь без милиции его не выгонишь.
Раздается дверной звонок. Это вернулась с работы мать. Я поворачиваюсь, чтобы пойти открывать дверь, но меня настигает Сергей и схватив за волосы отшвыривает к стене.
- Что, хахаль твой явился? Щчас я ему п-кажу!
Я слышу как он открывает дверь. В следующее мгновение в спальню влетает мать. Мгновенно все понимая, она наклоняется надо мной.
- Доченька!! Что с тобой?!!- затем кричит, обращаясь к Сергею - Сволочь!! Что же ты делаешь?!! Ты же..
Но ее прерывает удар ноги.
Сергей бьет ее ногой по губам. Мать от удара откидывается назад. Ее рот представляет собой кровавое месиво. Но Сергей продолжает ее бить. Удары сыплются на нее один за другим. Я бросаюсь к Матвею и хватаю его на руки.
- ОСТАВЬ ЕГО, МРАЗЬ!!!- я впервые слышала такой страшный голос.
Ударом кулака он ломает мне нос и схватив Матвея за ногу переворачивает его вверх ногами.
- А может это не мой сын?! Да! Ты забрюхатилась от другого, дрянь! Потаскуха! И этот вонючий выродок не мой сын!!
Затем он с кругового размаха бросает Матвейку в стену. Удар ужасен. Что-то громко хрустит. И Матвейка сломанной куклой падает на пол и замирает.
- Нет!!!- это кричит моя мать.
Но Сергея уже не остановить. И он начинает бить ее ногами по голове. Топча, словно отвратительное насекомое. Я ползу к неподвижному сыну, хрипя от заливающей гортань крови. Но доползти мне не суждено. Сергей замечает меня. Одним движением он вздергивает меня на ноги и швыряет к матери. Я бьюсь головой о шкаф и падая успеваю заметить, какая неправдоподобно плоская голова у мамы... мамы...
Но вот рядом оказывается Сергей и на меня вновь обрушивается град ударов. Когда он выворачивает мне руку, что-то хрустит и рука выгибается в обратную сторону.
Сколько это продолжалось я не знаю. Время остановилось. Оно превратилось в клубок безумной боли. И последнее, что я успела выхватить из окружающего безумного мира, был электронный календарь. На табло цифра 30, сменилась на цифру 1. "Декабрем в двенадцатом веке называли промерзшую землю и трупное окоченение" всплыло в угасающем сознании...
******
Когда девятнадцатого декабря работник ЖЭКа по просьбе жильцов, жалующихся на неприятный запах и пропажу соседей открыл замок и дверь отворилась, в лица ударил стойкий и сильный запах разлагающихся трупов.
Острый приступ рвоты согнул присутствующих женщин. Участковый Краснов едва преодолевая приступы рвоты и удушья вошел в квартиру. Но, спустя минуту выскочил прочь с сумашедшими глазами и белым как мел лицом.
В спальне, на полу лежал разлагающийся труп женщины, а в углу... сидела абсолютно седая калека. Грязная, в нечистотах и запекшейся крови. Худая, словно скелет. Одна рука висела плетью, опухшая и синяя. С лопнувшей местами кожей, по которой тек кровавый желтый гной. Не поднимая головы, она качала на здоровой руке почерневший труп ребенка, и тихо шептала, всматриваясь в его лицо невидящими глазами:
- С днем рождения, сыночек! С днем рождения, маленький...
Венец Творения
Мои Боги были убиты. За это я уничтожу Ваших.
000. Падение.
- Убегай!! Антон! Беги!!
Слова матери не действуют на меня. Я представляю собой каменную статую, наблюдающую безумную вакханалию. Мне страшно и отвратительно, но, с каким-то болезненным любопытством, я продолжаю смотреть. Я хочу крикнуть, хочу остановить творящееся богохульство, но я стал тенью. У меня нет ни сил, ни воли. Я превратился в дым. Наконец, чужой человек, ворвавшийся в наш дом, замечает меня. Но настороженность бешенного зверя быстро исчезает, когда он видит меня, четырехлетнего ребенка.
- Щенок!- зловеще ухмыляясь, он заносит руку, с зажатым в ней деревянным молотком, которым женщины отбивают мясо, и не задумываясь, бьет меня им в лицо.
Силой удара я обретаю крылья. Словно в фантастическом сне, в окружении фиолетовых и красных огней, я лечу в угол.
Вопреки надеждам грабителя, я не умираю. Горячая, словно раскаленный металл, кровь, струится по моему лицу. Мой разум становиться пластилиновым. Я не осознаю ничего. Я пустое место.
Грабитель между тем отшвыривает прочь мою мать, словно уродливую куклу. Она, вся избитая и искалеченная, падает рядом со мною. Видимо у меня вид мертвеца, так как она, при взгляде на меня, начинает что-то кричать и стонать, издавая хлюпающие звуки, какие издает засорившаяся раковина. Она трясет меня за плечи, не замечая, как сзади приближается к ней неизвестный, на ходу расстегивая ширинку. Глаза у мамы совсем побелели. Она становится похожей на сумасшедшую.
Грабитель грубо переворачивает ее. Мгновение он вглядывается в ее лицо, а затем наотмашь бьет ее ладонью. Она хрюкает, захлебнувшись кровью, но стоны тут же возобновляться. Она потеряла всякий контроль над собой. Когда неизвестный начинает рвать на ней одежду, она не сопротивляется. Она тихо стонет, не отрывая взгляда от меня. Но, когда грабитель переворачивает ее на живот, с силой ударяя ее головой о пол, и начинает входить в нее, мама словно взрывается. Она начинает громко кричать, биться, словно в пляске святого Вита. Так, как будто бы ее заживо поджаривают на сковороде. Но грабителю это нравиться, он смеется. Сейчас он похож на Мефистофеля. Он наматывает ее волосы на руку и вновь бьет головой о пол. При этом его движения становятся злее и резче. Даже выражение его лица меняется. Он теперь похож на отвратительную тварь. У него перекошено лицо, оскалены зубы, как у разлагающегося трупа, изо рта капает слюна, как у бешеного зверя. Он бьет мою мать головой о пол до тех пор, пока у нее не раскалывается голова, окатывая меня кровавыми брызгами. В этот же момент грабитель выходит из матери, безумно рыча. Его лицо тоже испачкано материнской кровью, но это его не заботит. Правой рукой он помогает себе достичь экстаза. И, наконец, из его окровавленного, выпачканного фекалиями, органа, словно внутренности раздавленного червя, вырывается поток семени.
Только сейчас я закрываю глаза. Потому, что его семя попадает мне на лицо, стекает в рот. Мне отвратителен его соленый и пресный одновременно, словно собачья слюна, вкус, и я проваливаюсь в бесконечную пропасть...
Тогда я еще не знал, что это только начало...
001. Мразь.
- Здравствуй, малыш!- нежно проговорила женщина.
Я решил ей не отвечать. Так же, как и всем остальным. Ведь я ее не знал, а с чужими мне разговаривать было нельзя. Так меня учили... только не помню кто.
- Как ты?- продолжала допытываться она.- Тебя здесь никто не обижает?
Я не понимаю о чем она говорит. Я нахожусь в больнице. Я живу здесь. Как меня может кто-то обижать? Меня кормят, нянечки со мной играют, дяди угощают сладостями. Мне здесь хорошо.
- Ты не хочешь говорить со мной, Антон?- не отстает женщина.
Опять они за свое! Как будто сговорились! Что им всем нужно от меня?!
Каждый день ко мне приходят чужие люди, и, прикрываясь доброй улыбкой, задают злые вопросы! Что-то пытаются вызнать, выпытать! Показывают странные игрушки! Мне не нужно этого! Дайте мне покой! Но самое страшное, это то, что они называют меня чужим именем.
- Антон, я хочу тебе помочь!- ласково приближается она.
Нет! Перестаньте! Замолчите!
- Малыш, поговори со мной.- тихо, немного расстроено шепчет она.
Хватит!! зачем вы так кричите?!! Мне больно!!
- Антон, я...
- Я. Не . Антон.
Наконец в палате воцарилась тишина. Женщина удивленно и испуганно смотрит на меня, а чужой, металлический голос продолжает:
- Я. Не. Антон. Я. Не. Антон. Заткнись, сука! Закрой свою гребанную пасть или я сам ее заткну! Мне нужны только деньги!
Я вижу, что от этого голоса, женщина начинает дрожать всем телом. Ее лицо бледнеет, и гримаса страха искажает его. Мне самому страшно, когда Он начинает говорить, но Его уже не остановить. Он начинает громко, до хрипоты кричать:
- Не надо!! Не трогайте нас!! Антон!! Убегай!!
Женщина испуганно пытается отряпнуть и падает со стула на пол.
Он бросается вперед и смыкает руки у нее на горле.
- Тебе это понравиться, сучка! Ты ведь привыкла это делать!!
Глаза женщины, кажется, вот-вот выскочат из орбит. Она хрипит, пытаясь сбросить с себя Его, но ничего не получается. Я вижу, что от страха она обмочилась. Я хочу крикнуть, чтобы остановить это безумие. Получается с трудом. Крик выходит беззвучным, но Он его слышит. Он уходит. Я плачу, а женщина, словно вихрь, выбегает прочь. Мне снова страшно, и я чувствую, что вновь описался...
Вечером я, играясь с пластмассовым кинжалом у кабинета директора клиники, случайно услышал разговор.
- Он уже год находится в клинике!
- И что? Вы помогли ему? Вы читали отчет Лукьяновой о сегодняшнем инциденте?
- Читал! Очень скорблю о происшедшем, но мы ведь не психушка!
- Его и не нужно туда класть! Это заведение не для детей!
- А мое заведение для детей! Но нормальных! Вы нашли его родных?
- Нет, Арнольд Эдуардович, не нашли.
- Кто же будет нам оплачивать его лечение?!
- Государство. Ведь оно платит вам за него...
- Вы, конечно извините, Степан Аркадьевич, но на государственное пособие я даже туалетной бумаги купить не могу. Это частная клиника. Мы платим огромнейший налог. Мы кормим ожиревших чиновников. Я не могу бесплатно держать его у себя. И, тем более, я не могу его лечить. Вы знаете сколько стоят услуги психотерапевта и медикаменты?! Я плачу за них из своего кармана уже год!
- Арнольд Эдуардович...
- Что? Я уже пятьдесят лет Арнольд Эдуардович! Если вы до конца недели не найдете его родных или не оплатите мне счета, я переведу его в интернат. Все!
- Вы должны помнить, что с этим мальчиком нужно обращаться крайне осторожно!- терпеливо объяснял Арнольд Эдуардович, стараясь не смотреть в мою сторону.- У него очень ранимая психика. Сейчас он наиболее хрупок, ведь...
- Знаю, знаю!- презрительно отмахивается его собеседник. Неприятного вида субъект, с трехдневной рыжей щетиной, словно ржавчина, покрывавшей его щеки.- Я ведь директор Учебно! Воспитательного! Центра!
При этих словах, наглый человек постоянно тыкал пальцем в потолок, видимо пытаясь доказать, что он - ого-го, а все остальные - фи!
Я сидел на краю кровати, совершенно сбитый с толку происходящим. Зачем меня заставили собирать свои вещи? Почему сегодня все мои знакомые, добрые дяди и тети, приносили мне подарки и сладости, ласково, но как-то сочувствующе, улыбались?! Зачем меня нарядили в чужую одежду?
- Вы директор Интерната, уважаемый!- презрительно цыкнул Арнольд Эдуардович. Затем взглянул на меня, словно бы принимая решение, а затем махнул рукой.- Забирайте.
От этой сцены я, словно бы окаменел. Глаза наполнились слезами, а кисти затряслись от еле сдерживаемого плача.
Чужой человек, в страшной черной, с многочисленными заплатами, куртке, подошел ко мне.
- Пойдем, Антон...
- Он не Антон!- предупредительно воскликнул Арнольд Эдуардович, зло нахмурив брови.
- Ой!- ехидно улыбнувшись, испугался бородач.- Андрейка, пойдем со мной! Мы поедем домой!
- Мой дом здесь!- шепотом закричал я. Но похоже меня никто не услышал.
- Ну же! Не стой! Пойдем!- увещевал меня он.- Сейчас на машине покатаемся! Не упирайся!
Наконец, меня насильно выволокли из палаты. Началось последнее ритуальное прощание с клиникой. Никто не вышел меня проводить. Коридоры были пусты, словно все вымерли. И некому мне было помочь...
- Ах ты собака!!
Неожиданно в мою правую щеку, которую, от виска до челюсти, пересекал страшный шрам, вонзился кулак бородача.
- Еще раз ты позволишь себе мне противиться! Убью!- орал он, брызжа слюной. Но больше, к счастью, уже не бил.
Мы ехали в старенькой Волге, с тонированными стеклами, пахнущей болью и старостью. Всю дорогу бородач ехал молча, я же тихо плакал, боясь вновь вызвать его гнев. Я не знал куда меня везут, но, почему-то был уверен, что теперь все будет очень плохо...
- Знакомьтесь!- громко произнес бородач, когда мы вошли в комнату Љ 9, являвшуюся спальней моей группы.- Это новенький. Его зовут Антон. Он...что?
- Я не Антон, дяденька,- тихо прошептал я.- Меня зовут...
- Закрой свой вонючий рот!!- заорал он так, что я опрокинулся на спину. Сейчас же нога, обутая в нарядный белый кроссовок, влетела мне в бок.- Не Антон?! Я тебе говорил, что меня нельзя прерывать?! Говорил?! Что?! Я не слышу!! Говори громче, хватит скулить!! Не Антон?! Хорошо!
Он неожиданно успокоился. Присел рядом со мной на корточки с проникновенно проговорил:
- Хорошо, малыш. Я не буду называть тебя Антон. Тебя будут все называть мразью, ты согласен?
- ДА!!- голос в голове все набирал силы. Все громче и громче. Я не мог больше выдерживать его. Я катался по полу, зажимая уши руками, чтобы только больше не слышать этого проклятого имени. Как угодно, только не Антон!! Я не хочу, чтобы Антон приходил!!
- Договорились.- улыбнулся он.- Меня, кстати, ты будешь называть Ваше Величество, понял, мразь?- и не услышав моментального ответа, он вновь ударил меня ногой, на этот раз в лицо, и заорал: Понял?!!
- Да.
- Вот и ладушки. Всем спать!!
И, оглядев комнату с видом императора, вышел прочь.
Словно тени, при заходе солнца, начали подползать ко мне дети, прятавшиеся по углам. Они сочувственно смотрели, как я плачу лежа на полу, размазывая слезы и кровь по щекам. Они помогли мне встать.
- Как тебя зовут?- спросила одна девочка, с огромными испуганными глазами. Она прижимала к себе кремового мишку, с вырванными глазами. Все ее тело покрывали странные царапины и кровоподтеки, природу которых я понял много позже.
- Я Света.- приветливо, но с настороженностью избитой собачонки, сказала она.- Ты тоже сирота?
- Сирота?- удивленно спросил я, пробуя незнакомое слово на вкус.- Не знаю... Что это значит?
- Брось, Светка!- зло бросил какой-то мальчик, намного старше меня.- Сюда других не привозят! Ты подкидыш? Или твои предки умерли?
- Что??- голова начала странно кружиться, а чей-то женский голос пропел:
- Мы будем с тобой всегда вместе! Только ты и я!
Его тут же подхватил другой, так ненавидимой мною, голос Антона:
- Всегда! Всегда! Всегда...
Постепенно я начал привыкать к новой жизни. Я начал привыкать к постоянному запаху страха, витающему в воздухе. Этот запах настолько обострялся, когда Его Величество входил в помещение, что, казалось, нечем было дышать. Но, этот человек, хоть и являлся в моем детском разуме абсолютным злом, самым страшным кошмаром для меня были учителя и воспитатели. Я каждый день наблюдал, как различные ученики подвергались унизительным наказаниям, если они слишком громко переговаривались на уроках, или нерадиво выполняли задания. Один мальчик, за то, что он громко засмеялся, был избит металлической линейкой. Избит так, что он неделю плакал по ночам, не в силах спать на спине. А другая девочка, более старшая, нежели я, уличенная в курении, вынуждена была вывернуть все карманы, когда ее обыскивал учитель, а затем простоять голой, на виду у всех, целый день. Постоянно терпела унизительные наказания и Света. Ночью, она ходила в кровать по-большому, а затем утром, выдерживая порку кожаным ремнем, начинала выстирывать простыни. В самом начале мне было жалко ее. Я старался помогать ей. Но один случай все изменил.
Как-то вечером я заметил, что Света постоянно возиться сидя на стуле, что постоянно норовит почесать между ягодиц. Я по детской наивности я ее об этом спросил.
- Я не знаю в чем дело.- просто ответила она.- У меня просто очень сильно там чешется. Ты можешь мне помочь? Нужно посмотреть, что там.
С некоторой долей смущения, я, после недолгих колебаний, решился на это.
Света, закрыв дверь и подперев ее стулом, задрала подол платья и спустила трусы. Затем по-собачьи стала на пол.
- Смотри!
Чувствуя себя полным идиотом, не совсем понимая, что именно я должен увидеть в чужом анальном отверстии, я наклонился к ней. То, что я там увидел, было для меня шокирующим. Кожа вокруг анального отверстия была расчесана до крови. Лохмотья кожи беспорядочно торчали в разные стороны, слепленные засохшей кровью. Среди этой каши неторопливо, отвратительно ползали маленькие белые черви, изредка выгибаясь настолько, что, не выдерживая, падали на пол. Их было невообразимо много. Неожиданно Светино анальное отверстие вспухло, выпуская газы прямо мне в лицо. Вместе с газами, на пол сбросило с десяток червяков. На долю секунды обнажились его внутренности. Там, словно черти в преисподней, копошились еще сотни таких же червей. Ими там все кишело. Не в силах более выдерживать такой вид, я с криком бросился бежать. Найдя Его Величество, я рассказал ему о Светиной беде, за что получил крепкую зуботычину.
Несколько раз вызывал недовольство учителей и я. Но, странное дело, удары, которые мне наносили, я практически не чувствовал. Наверное, меня учителя жалели, хотя остальные дети говорили, что у меня спина представляет собой один сплошной кровоподтек. Мне абсолютно не было больно.
Дни пролетали незаметно. Я почти забыл клинику. Лишь изредка, словно счастливый призрак, являлась она мне во сне. Тогда я, просыпаясь утром, целый день ходил угрюмый. Антон практически не приходил ко мне. Я этому был чрезвычайно рад. Я ненавидел противного мальчишку. Но, я уже давно понял, что спокойные дни проходят, уступая место кошмару...
Три раза сменилось лето. Я продолжал жить в интернате. Иногда мне здесь даже нравилось. Я быстро разобрался с суровыми законами. Я почти начал жить. Научился курить, быстро выучил мат. За что, в один из дней, мне и влетело.
Давно уже сумерки сменились ночною тьмой. А я все еще тер унитазы. Это было мое наказание за курение. Хотя никому не было дела до моего здоровья. Просто здесь любили наказывать.
Вдруг я услышал сдавленный крик. В поисках источника крика, я вышел из сортира в коридор.
Дверь в кабинет Его Величества была приоткрыта, и была слышна возня. Осторожно подкравшись к двери, я аккуратно заглянул вовнутрь...
Как будто я провалился в ад, настолько поразила меня картина, представшая перед моими глазами. Кровавая пелена заслонила мир передо мной. На грудь, будто обрушилась свинцовая гора, так стало, вдруг, тяжело дышать.
В кабинете едва светила тусклая желтая лампочка, вырывая из цепких лап ночи изношенные и потертые предметы интернатской утвари. В этом полумраке, обретая странные и причудливые формы, торжествовал Демон Зла, как будто сошедший с картин Дантевского "Ада".
Света, изуродованный и униженный ангел, полностью обнаженная, лишь детские трусы болтались разорванной тряпочкой на правой ноге, была привязана клейкой летной к старой чугунной батарее. Скотч, образовывая некое подобие корсета, стягивал ее грудь и талию. Ее рот был крепко затянут синей, для электриков, изоляционной лентой. Ею же, крест на крест, была заклеена вагина, словно уродливая рана или дыра, совершенно никому не нужная. Ее глаза были обильно накрашены красной губной помадой, а тело покрывали не сходящие синяки и кровоподтеки. Над ней, словно Левиафан над яхтой, как чудовище над цыпленком, грозовыми облаками тяжело нависал Его Величество, ритмично двигаясь. При этом он напевал, медленным, не мелодичным и зловещим голосом, с каждой фрикцией делая ударения на последнем слоге:
Пусть мама услышит, пусть мама придет,
Пусть мама меня непременно найдет!
Ведь так не бывает на свете,
Чтоб были потерянны дети!
Ля-ля, ля-ля, ля-ля, ля-ля...
Я не верил в то, что видел. Я не хотел этого видеть, но Антон был уже тут как тут.
- Щенок! Ты жалкая и ничтожная тварь! Ты мразь!!- с ненавистью шепчет он. Его яд, сквозящий не только в словах, но и в самом его дыхании, отравляет меня, как отравляет полевой цветок токсичный химический дым.- Ты так и будешь стоять?! Урод! Может быть, ты еще и присоединишься?!! Посмотри, какая корма!! Нет?! Тогда иди прочь! Дай мне место!!
Я теряю над собой контроль. Мои глаза перестают различать цвета, потому, что это уже не мои глаза. Это глаза Антона. Он проскальзывает в комнату, словно невидимый призрак. Его тело сейчас сосредоточие невиданной силы, кажется, что он сможет ударом сломать стену. Но он не пользуется своей силой. Он медленно берет со стола Его Величества металлические ножницы и поворачивается лицом к его спине. Я хочу крикнуть, чтобы он бежал прочь, но знаю, Антон меня не послушает. Вместо этого он начинает тихо подпевать. С каждой секундой его голос набирал все больше силы, пока, наконец, Его Величество не услышало.
- Мразь??- удивленно смотрел он на Антона. Его пенис покачивался прямо перед его лицом.- Что ты здесь делаешь?!! Я убью тебя, скотина!! Ты у меня будешь землю жрать! Ты...
Антон вдруг быстро рванулся вперед, в следующую секунду вцепившись зубами в мошонку Его Величества. Безумный крик потряс интернат, когда Антон сдавил челюсти. Он тщательно пережевывал яички, словно волчонок, тряся головой из стороны в сторону. Затем, крик перешел в какой-то сдавленный визг и хрип, тогда Антон выплюнул изо рта кровавую кашу.
Его Величество, скрючившись и поскуливая, лежал на полу, и Антон, вытирая струящуюся по подбородку кровь, присел рядом.
- Теперь ты не Ваше Величество.- медленно, внимательно наблюдая за муками насильника, произнес Антон.- Теперь тебя все будут называть - дохлый ублюдок! Договорились?!
Лишь жалкие всхлипы были ему ответом.
- Я тебя спрашиваю!- повысил голос Антон.- Отвечай!
- ДА!!!- простонал экс-величество.
- Хорошо, ублюдок, теперь сделаем тебя дохлым.
Антон без замаха вонзил ножницы в горло директору интерната. Возле позвоночника вспух небольшой бугорок, там, где кожу приподнял метал. Бугорок тут же прорвался, выпуская ножницы с обратной стороны шеи. И, через несколько секунд, его мучения прекратились.
- Света, ты пойдешь со мной?- спросил Антон у замершей в углу девочки.
В ответ она судорожно замотала головой.
- Почему?
Теперь она плакала.
- Что же, значит я уйду один.- буднично сказал Антон.
- Куда??!- закричал я.
- Подальше отсюда...
Антон подошел к телефону и набрал номер милиции:
- Здравствуйте!!- закричал он в трубку.- Алло, тетенька!! Помогите! Здесь меня избивают!! Свету бьют! Убить грозятся!.. Адрес? Я не знаю... Интернат Љ...
- Вот и все!- удовлетворенно повесил трубку Антон.- Скоро здесь будет милиция. А нам нужно ее дождаться. Поднявшийся переполох поможет нам уйти...
004. Агнец.
Улицы встретили нас приветливым, будоражившим сознание светом. Сознание того, что теперь я скоро уподоблюсь асфальту, стану таким же мокрым, дряхлым, грязным и мертвым, никоим образом не радовало меня. Но сознание того, что меня сегодня бить не будут, наполняло душу такой надеждой, словно я выиграл миллиард долларов в лотерею.
Так началась моя жизнь на улицах. Антон покинул меня, чему я был несказанно рад. Меня пугал этот совершенно бесконтрольный субъект. Я не мог воспротивиться ему, я не мог ничего сделать. Мне было больно и страшно. Я ненавидел его.
До приезда милиции мы с Антоном успели переодеться в чистую одежду. Сложить в потертую сумку все вещи, которые у меня были, благо, что их немного, и деньги, которые Антон нашел в карманах Его Величества. Теперь я, в первый раз за долгое время, сытно поужинал. Купленные хот доги были необычайно вкусны, а бутылка лимонада внушила мне божественный трепет. Давно я не был уже столь счастлив. Паровая труба, найденная мной в подвале старой панельной многоэтажки, казалось периной. Я обрел нечто, чему еще не знал названия. Это было свободой...
Или грань. Та грань, что отделяет жизнь от смерти...
Утро было пугающим. За ночь я забыл где нахожусь. И когда я проснулся во тьме, полной незнакомых запахов и звуков, я ужаснулся. Единственным источником света была дыра в стене. Стоя в пыльном солнечном столбе, в самом центре подвала, я чувствовал себя грешником, взирающим из бездны ада на рай. Наконец я вспомнил, где нахожусь, вспомнил я и вчерашние события. Но, странное дело, никаких чувств во мне это не вызвало. Мне не было жаль Его Величество, мне не было страшно, я не вспоминал Свету. Мне было все равно. И это было плохо.
Около часа я просидел на трубе, обхватив руками колени. Я пытался определить свои дальнейшие действия, но, к сожалению, ничего не приходило мне на ум. И тогда я решил пойти поесть, благо желудок уже урчал, довольно вспоминая вчерашние хот доги.
На улице было тепло и солнечно, но против моего ожидания, это не подняло мне настроение. Мне стало грустно. Мне было грустно от того, что было так тепло и радостно на улице, а мне совершенно не куда было пойти. Купленные хот доги не принесли ожидаемого облегчения.