Боровых Михаил : другие произведения.

Болото мертвых

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    произведение относится к миру Конана-варвара, но надеюсь, мало похоже на остальной фан-фикшен на тему. события развиваются еще до рождения самого Конана, на его родине, в загадочной и мрачной Киммерии. молодой кузнец Ниал не хотел быть прославленным воином, не искал славы. он хотел лишь жить и трудиться на своей земле. но некогда он остался должен месяц службы старому druie, и вот пришла пора отдавать этот долг. Ниал должен остановить черного колдуна, мечтающего о возвращении в мир Старых Богов, Отродий Крома, которые некогда правили Землей, утопая в жертвенной крови.

   Пролог.
   За тысячу лет до настоящего.
   Каррах шел по снежной крупе босыми ногами. Он был почти обнажен, ледяной ветер, налетающий с нагорий хлестал его тело, прикрытое лишь узкой полосой набедренной повязки. Но из-за выпитого зелья и из-за невероятного напряжения нервов, он почти не обращал внимания на холод.
   Зима еще не вступила в свои права, вчера была ночь Самайна, но в холодном, неприветливом краю на северо-востоке Киммерии уже шел снег, и схватывались льдом озерца и реки.
   Каррах шел еле различимой тропой, минуя уродливые каменные изваяния, в которых только пристальный взгляд мог бы найти знакомые черты. И то были не черты людей. Он спустился с холма, миновал небольшую рощу и увидел черное дымящееся пятно болота.
   На берегу его ждали две дюжины друи. Они были облачены в церемониальныеодежды.
   В руке старейшего Каррах увидел серп. Вскоре этот серп перережет его горло.
   Каррах был молод - только тридцать лет, и полон сил. Он был могучим воином, возможно, самым грозным во всей Киммерии.
   Три месяца назад жена родила ему сына.
   Каррах очень хотел жить.
   Но сейчас он умрет.
   Его не вели в оковах, его не стерегли.
   Каррах дал слово и должен был уйти добровольно.
   Нельзя сказать, что бы он не испытывал желания убежать.
   Убежать прочь с земель ротаи, а возможно и вовсе из Киммерии, отправиться на юг, прожить еще десять или двадцать лет.
   Вера северян внушала им, что после славной смерти они попадут в Валхаллу, чертог павших воинов.
   Угрюмая вера киммерийцев не несла им даже этого утешения.
   Впереди Карраха, согласно вере его предков, ждало лишь бесконечное бесцельное блуждание в тумане и мгле.
   Эта краткая жизнь - все, что у него есть!
   Каррах не хотел умирать.
   Все естество молодого, здорового, сильного мужчины, жаждало жить.
   Но Каррах смело шел к болоту, к друи с серпом в руке.
   Потому что кроме него жить рвался и тот, другой, которому друи открыли врата в этот мир, впустив в его тело Карраха. С каждым днем Каррах слабел, а тот, кто пришел в его тело, рос и набирался сил.
   И он говорил с Каррахом. Нашептывал ему страшные и сладкие мысли.
   О жизни. О силе и власти. О бессмертии.
   И только невероятными усилиями воли Каррах гнал от себя этот голос, шепчущий из тьмы на неведомом языке, который воин странным образом понимал.
   Три луны, что были даны ему, истекли.
   Тот, кто пришел в тело Карраха, выполнил свою часть сделки и теперь настала очередь Карраха платить. Его алая, горячая кровь прольется для утоления вечного голода мертвых и других, иных, тех, что были раньше.
   Неловко передвигая коченеющими ногами, Каррах ступил на примятую, жухлую траву.
   Все слова, что должны были прозвучать, уже прозвучали. Никто не говорил с обреченным.
   Несколько друи тихо читали заклинания на запретном языке. Теперь что-то в их речи было понятно для Карраха. Тот, кто жил в нем, научил его этому языку.
   Свистящий шепот древнего усилился, Каррах мотнул головой, стараясь изгнать его, но - тщетно.
   Каррах уже умирал.
   В крови его растворялся яд от выпитого дурмана. Тело все хуже слушалось его. Боли не было, а ужас смерти и грядущего мрачного посмертия уже опустошили его душу, оставив только отупение и смутное желание, что бы все, наконец, закончилось.
   Но Каррах не просто умирал.
   В мощном теле воина становилось все меньше Карраха и все больше потустороннего пришельца. Он рвался наружу, рвался обрести власть над плотью Карраха.
   Каррах встал на колени. Тело еще слушалось его, хотя пришелец из пустоты и побеждал смертного.
   - Тебе, владыка грома и молний.
   В воздух взвились несколько тяжелых палиц и обрушились на тело Карраха, ломая кости, дробя мышцы, выворачивая суставы. Боль была огромной, страшной, но при этом как будто чужой. Это была уже не боль Карраха, а того существа, что пришло на его место.
   Воин будто со стороны наблюдал за своей казнью.
   - Тебе, владыка земли и лесов.
   На горле Карраха затянули петлю, перекрывая дорогу воздуху.
   Будь руки его целы, не будь плечи и ребра разбиты ударами дубин, Каррах, или тот, кто занял его место, рванулся бы, сбрасывая с себя своих палачей, но сейчас он мог только бессильно хрипеть. Кровь в голове стучала кузнечным молотом, сосуды в глазах и носу лопались, кровь пошла даже из десен. Умирать так был мучительно, невероятно мучительно, но вот в воздух взвился серп.
   - Тебе, владыка могильных курганов, повелитель мертвых.
   Кровь хлынула из перерезанного горла фонтаном высотой в три фута, залив руки и лица стоявшим близко друи.
   Кровь истекала из смертельной раны на взбитую ногами смесь грязи, снега и травы.
   Каррах уже не чувствовал своего тела, агонии, боли. Но какая-то часть его сознания продолжала жить.
   Умирая, он наконец-то понял, что впереди его ждут не чертога героев и даже не серые равнины, а нечто намного более ужасное.
   А еще он почувствовал, как из-за спины древнего, что занял его тело, встает кто-то иной, старше, гораздо старше. И злее. И безумнее.
   Карраху привязали к рукам и ногам тяжелые камни, бросили его в болото и он еще успел втянуть в легкие мутной воды, прежде чем сердце его остановилось окончательно, и тень воина отлетела в уготованную ей преисподнюю.
   Медленно опустилось его тело на дно, в илистый полумрак, и легло рядом с другими такими же телами. Если бы нашелся в мире глаз, способный окинуть взором дно древнего болота, то он увидел бы десятки тел. Одни из них побурели и почернели, обретя цвет опаленного на костре дерева, другие выглядели так, словно умерли только что.
   У одних были перерезаны глотки, в других свернуты шеи, у третьих пронзены сердца.
   Они лежали и смотрели пустыми, остановившимся глазами в вечность.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   В доме Каннахта-Кузнеца.
   Старый Каннахт обозначал место удара небольшим молотком и внимательно следил за тем, что бы раскаленная заготовка не успела остыть. Огромный Ниал следуя указаниям тестя бил тяжелым двуручным молотом. Под его ударами скрученные прутья плющились, превращаясь в сплошную полосу металла, заготовку для длинного меча.
   Это был особый заказ, который Каннахту сделал сам Бридэ, военный вождь Озерного Края, и кузнец намеревался поднести ему настоящий шедевр.
   Ниал еще только год учился у тестя, но Каннахт видел, сколь талантлив его ученик.
   Ниал был не просто трудолюбив, не просто упорен в своем желании постигнуть тайны кузнечного дела. Нет, могучий Ниал чувствовал металл, неважно, сталь или бронзу, золото или железо.
   Со временем он, несомненно, превзойдет меня - думал Каннахт, но мысль была светлая, лишенная сожалений. Дети и должны превосходить родителей.
   Закончив работать, родичи пошли к большой бочке, смыть с лица сажу, пот и окалину. На них были одинаковые фартуки из кожи и рубахи из грубой ткани.
   Ниал, фыркая, умылся и принялся сушить и расчесывать пятерней свою короткую, но густую черную бороду. Он улыбался, работа, особенно сложная, требующая особого мастерства и внимания, всегда доставляла ему радость.
   - Завтра должны закончить. - заговорил наконец, молотобоец.
   - Лучше не спешить, сынок.
   Ниал хохотнул.
   - Что ты все время чествуешь меня сыном, не сын я тебе, а муж твоей дочери!
   - А это почти одно и то же. Боги не дали мне сыновей, но послали тебя. Ты учишься моему ремеслу, ты унаследуешь мой дом и мое дело, кто же ты мне еще, как не сын?
   Ниал не стал возражать. Последнее старик болел все сильнее и часто думал о смерти.
   Каннахт с трудом поднялся на ноги. Еще год назад он ходил, опираясь лишь на один костыль, а сейчас ему уже нужны были два.
   Давно, больше двадцати лет назад неуемный искатель приключений и славы, Каннахт был искалечен, сорвался в пропасть вместе с лошадью, и ноги его были раздроблены. Бесчувственного, его нашли и принесли в свою деревню люди из львиного племени. Сначала, поняв, что никогда больше не сможет ни сражаться, ни даже нормально ходить, Каннахт впал в тяжелую тоску и хотел добровольно умереть, но от самоубийства его спасло чувство между ним и дочерью вождя клана, юной Бернас.
   Сородичи смеялись над Бернас потому что она выбрала в мужья чужеземца, да еще и калеку, но очень скоро насмешки их прекратились.
   В своих странствиях Каннахт забирался порой до самого Офира, перепробовал множество занятий, все больше нанимался охранником к толстосумам, которые всякого человека с севера почитали за грозного, непобедимого бойца. Каннахт и был таким, но так же он был великим искусником в кузнечном деле. В южных городах он много времени проводил с ремесленниками, ювелирами, златокузнецами, изготовителями клинков и доспехов.
   Только начав ходить, Каннахт тут же попросился в подмастерья к местному кузнецу.
   А потом из его рук стали выходить такие изделия, что за них давали порой цену целого стада овец, а иногда и быка.
   Работы было столько, что Каннахт дневал и ночевал в кузне, и для выполнения простой, повседневной работы пришлось ему нанимать подмастерий. Сам же мастер священнодействовал то над невиданными мечами под две руки, то редкого изящества гребнями, то церемониальными оплечьями, то шлемами, что выдерживали любые удары.
   Казалось, Каннахт счастлив своей новой жизни, но жена и близкие друзья знали, что каждую весну охватывает мастера невыносимая тоска по прошлому, по странствиям, когда у него не было ни дома, ни семьи, ни даже защиты своего клана, но зато весь мир принадлежал ему.
   Тогда остывала печь, лежали брошенными заготовки и зря заказчики стучали в ворота дома кузнеца.
   Каннахт, тяжело опираясь на костыль, взбирался на вершину ближайшего холма, и глядя на угрюмый, но исполненный суровой красоты и величия пейзаж, вспоминал прошлое и тосковал о несбывшемся. Жена в такие дни не подходила к нему, не старалась увести домой. Бернас была мудрой женщиной, и понимала, что полюбила в Каннахте именно его неуемный дух, его своенравность.
   Пожалуй, вернись к нему здоровье, Каннахт и не бросил бы ее с дочерью, но вздумай она хоть что-то сказать поперек ему таким вот весенним вечером, Каннахт сбежал бы, в чем есть и на больных ногах.
   Когда Каннахт начал стареть и ноги стали подводить его все сильнее, он уже не взбирался на гору, а лишь выходил за пределы деревни, подальше от низкого вала и дубовых ворот, в ближайший лес.
   Туда дочь таскала ему еду и фляги с пивом. Напившись пива, Каннахт начинал петь на неведомых языках, говорил много и сбивчиво.
   Потом он возвращался и принимался за работу.
   Шли годы.
   Боги не дали Каннахту и Бернас многих детей. У них родилась лишь одна девочка, красавица Мэв с синими глазами Бернас и упрямым, порой вздорным нравом Каннахта.
   Как только она начала ходить, родители поняли, что добронравной жены и матери из Мэв не выйдет, и она либо сложит голову, связавшись с лихими людьми, либо сыщет великую славу, став одной из тех, кого называли "Дочери Морриган".
   О крепкую спину Мэв обломали немало прутьев, но толку не было, девочка не хотела жить как девочки, не хотела учиться женским ремеслам, а хотела учиться драться, охотиться и владеть оружием. Каннахт, скрепя сердце, разрешил Мэв бегать, метать копья и лазать по скалы вместе с мальчишками.
   Суровая жизнь в Киммерии не давала много времени на детские игры, люди рано взрослели и выбирали свой путь в жизни. Мэв же до пятнадцати лет жила в отцовском доме, не собираясь замуж и не находя себе никакого ремесла.
   Столь зажиточный человек как Каннахт легко мог прокормить дочь, тем более что она подолгу пропадала на охоте, а потом возвращалась, принося по дюжине куропаток и диких уток.
   Но вопросы о том, что же станется с дочерью дальше, угнетали мастера, который начал сдавать, терять силу в руках и ходил со все большим трудом.
   В душе Каннахт догадывался, что Мэв унаследовала от него неумный дух и тягу к странствованиям, и однажды просто сбежит из дома, как и он когда-то, тридцать лет назад, сбежал за упавшей звездой, которая, наконец, привела его на берега теплого южного моря, где он познал великую радость и великую скорбь.
   Так и получилось.
   Мэв ушла с "Дочерями Морриган", с которыми встретилась на ежегодном торжище, куда отец взял ее с собой. На словах Каннахт собирался подыскать дочери жениха среди собравшихся со всей Киммерии молодых воинов. В душе же он понимал, что, привезя Мэв в становище, где говорили на десятках наречий выходцы из самых разных кланов, он лишь подтолкнет ее тягу к новой, неизвестной жизни.
   Мэв сбежала.
   Вернулась она через три года, повзрослевшая, посуровевшая, с несколькими только что зажившими шрамами.
   Но вернулась не одна, с ней был Ниал.
   Сирота откуда-то с крайнего Запада, там, где начинаются пиктские земли, Ниал был самым сильным человеком, которого видел Каннахт за свою бурную жизнь. Сила его была огромна, но тем более странно было, что он не слишком стремился применять ее против людей. Ниал не был трусом, не был безвольным человеком и любой, кто оскорбил бы его или угрожал ему, рисковал отведать удара тяжелой палицей, которую Ниал предпочитал всякому оружию. Много рук, ног и ребер сломала эта палица, потому что дерзкие юнцы, охочие до драки, считали своим долгом задирать великана.
   Но воинская слава как будто не прельщала Ниала.
   Раньше он охотно работал на ферме, возился с животными, строил дома.
   Он не искал себе места ни в дружинах клановых вождей, ни в воинских братствах-фианах. Кажется, он был одним из тех, кто хочет просто жить на своей земле и трудиться.
   С Мэв Ниал познакомился, когда избил до смерти троих людей проклятого Черного Гилла, что захватывал людей в рабство и продавал их в Гиперборею. Молодчики Гилла подкараулили Мэв, когда она одна возвращалась домой, уже расставшись с Дочерями Морриган, в которых глубоко разочаровалась.
   Они сумели схватить Мэв и, сломив ее сопротивление, уже заковали девушку в цепи, когда на них набросился Ниал. Это был тот день, когда великан пожалел о своем миролюбии, потому что мечом или топором он уложил работорговцев, потратив на каждого по одному удару, а с палицей ему пришлось попотеть, пока искалеченные противники утратили способность сражаться.
   Всему в мире есть предел, настал предел и добродушию Ниала, и разглядев, что в цепи они заковали редкой красоты девушку, он не пощадил их, а продолжал бить, пока все трое не превратились в содрогающиеся от ударов груды смятой, изуродованной плоти.
   Голыми руками разорвав оковы на пленнице, Ниал привел избитую и чуть не плакавшую от унижения Мэв в ближайшее село, где девушку наконец-то освободили от металлических браслетов на руках.
   Ниалу было все равно куда идти, он как раз расстался с последним хозяином, у которого трудился погонщиком скота. Он был еще молод, но жизнь сироты, кочующего с места на место в поисках работы и крова над головой, успела наскучить ему.
   Веселый и прямодушный, он отличался от мечтательной и вечно хмурой Мэв, но может быть потому они и сошлись так легко и быстро.
   Едва вернувшись под крышу отчего дома, Мэв вышла замуж за своего спасителя, и Ниал стал учеником Каннахта, заменив тому сына, которого кузнец так и не дождался.
   Мэв с Ниалом жили душа в душу, и уже скоро она должна была родить первенца.
   Кузница Каннахта располагалась вдали от большинства домов, у самой крепостной стены, во избежание пожаров. Путь до дома занял у родичей немало времени - Каннахт с трудом ковылял на своих искалеченных ногах, а Ниалу приходилось придерживать свой шаг.
   Наконец они добрались до приземистого каменного дома, с пологой четырехскатной крышей, крытой дерном. Снаружи здание было неказистым и чуть ли не сливалось с землей, но любой, кто ступал на порог, увидел бы зажиточность живущего здесь семейства.
   На низкой, грубо и прочно сколоченной скамье перед домом сидел, сложив руки на коленях, высокий седовласый мужчина с длинной бородой, завитой во множество косиц и высоко обритым лбом. Оставшиеся волосы были длинны и спадали на жилистую шею. Лицо человека было уже старым, изрытым морщинами, но осанка оставалась прямой. Одеяние его было грязно-белого цвета, из некрашенного холста. Оружия при госте не было, что было бы странным в стране враждующих кланов, если бы прическа и одеяние не указывали на друи, представителя жреческого сообщества.
   - Здравствуй, Ниал. - поднялся и как будто слегка поклонился седовласый друи. - Здравствуй и ты, Каннахт Кузнец.
   Ниал помрачнел лицом как грозовая туча и безо всякого почтения буркнул в ответ что-то невнятное.
   - Как вижу, ты не рад видеть старого друга Талисина. - с укором сказал друи.
   - Радость моя не имеет значения. Если ты просишь крова и пищи, обращайся к Каннахту, он главный в этом доме.
   Выцветшие от возраста, цепкие и все еще зоркие серо-голубые глаза друи перебегали с одного родича на другого.
   - Что скажешь, Каннахт? - спросил он у кузнеца.
   Мастер несколько растерялся, потому что едва ли не впервые увидел угрюмое недовольство на лице Ниала. Но сам он не имел ничего против друи Талисина и вообще всего жреческого круга, к тому же чтил законы гостеприимства.
   - Ты гость в моем доме, друи, и можешь оставаться им столько, сколько пожелаешь.
   - О, благодарю тебя Каннахт. Можешь увериться, я не злоупотреблю твоим гостеприимством.
   В дверях появилась Мэв. Несмотря на беременность, двигалась она еще достаточно ловко. В левой руке женщина держала обезглавленную птицу, а в правой короткий тяжелый нож.
   - Вода в котле уже закипает. - сказала она, как нечто само собой разумеющееся.
   Каннахт хотел, было выговорить дочери за то, что она зарезал курицу, не спросив его, но мысленно махнул рукой. Гостей надо встречать с мясом на столе, а самой Мэв надо есть больше мяса, что бы ее ребенок родился сильным. И вообще ругаться с женщиной, что три года кочевала с Дочерями Морриган из-за курицы было бы глупо. Годы смягчили, а не ожесточили нрав Каннахта, который в молодые годы был горяч и вздорен, как необъезженный степной конь.
   Бернас была сегодня в гостях у сестры, с которой они занимались ткачеством, и потому Мэв верховодила на кухне и в кладовой.
   - Да будет благословен твой дом, добрая женщина. Да будет благословен твой ребенок. - торжественно сказал Талисин, а Ниал при этих словах дернулся, как будто схватился за раскаленный металл.
   Все три мужчины вошли в дом.
   Талисин Красноречивый рассказывает.
   Над очагом висел большой котел, в котором бурлила закипающая вода.
   Мэв поставила мужчинам на стол кувшин с пивом и миску с сухарями, что бы скрасить им время, пока мясная похлебка сварится.
   В ожидании ужина Талисин развлекал хозяев историями из своей богатой странствиями жизни. Он не хвастал подвигами или необычными приключениями, больше рассказывал забавные случаи, которые приключались с ним у различных вождей, каждого из которых друи не забывал снабдить меткой, иногда обидной характеристикой. Кто-то оказывался свиреп и скудоумен как кабан, кто-то коварен подобно горному льву. Друи пользовались неприкосновенностью по всей стране, говорили, что они могут пройти даже по полю боя и ни один меч не коснется их. Но платой за такой статус было вечное бродяжничество, запрет иметь семью и имущество. Друи становились люди особенные, которым интерес к древним тайнам и путям богов заменял остальные интересы.
   Так же друи занимались множеством дел, от врачевания до исполнения старинных песен. Кто-то из них слыл как искусный лекарь, кто-то как Талисин считался непревзойденным сказителем. Послушать известного сказителя собирались целые поселки, а приютить его под своей крышей было большой честью.
   Мэв, конечно, знала все это и оттого не могла понять, почему Ниал так угрюм. Наверное, решила молодая женщина, муж мой из тех суеверов, что боятся друи и предпочитают не сталкиваться с ними даже в дороге. Каннахт напротив, словно расцвел в обществе гостя.
   - И так, что же привело тебя в наши края, Талисин? - спросил Ниал, неожиданно грубо прервав излияния гостя.
   Каннахт недоуменно посмотрел на зятя. Он хотел, было одернуть Ниала, который нарушил все обычаи и заговорил о деле прежде, чем накормил гостя из своего котла. Но друи как будто не обиделся на такое поведение молотобойца.
   - Что ж, я отвечу тебе Ниал. Я пришел за своим долгом.
   - Я так и думал, друи.
   - Судя по всему ты не рад этому.
   - Моя радость не имеет значения, друи. Я человек чести и верну тебе твой долг.
   - Не хотелось бы разлучать тебя с семьей, Ниал, и верь мне, если бы у меня был выбор, то я забыл бы о твоем обете. Но грядут темные времена, и мне понадобится твоя сила и твой меч.
   - Сдается мне, в Киммерией времена всегда темные. - хмыкнула Мэв, дерзко вмешавшись в мужской разговор. - А о тебе, муж мой, я не знаю чего-то важного. Что за страшная тайна в твоем прошлом, Ниал?
   - Никакой тайны, тем более страшной мы не скрываем. - ответил Талисин. - Когда-то я исцелил твоего мужа от тяжелой раны, которую все сочли смертельной. В благодарность он поклялся год служить мне.
   - Но ты не взял с него долг сразу и пришел через несколько лет. Так, друи?
   - На самом деле не совсем. Ниал отслужил мне одиннадцать лун и остался должен лишь одну.
   - Ловко ты держишь людей на крючке, друи.
   -Я наслышан о тебе, Мэв, и теперь вижу что все это правда.
   - И что же ты обо мне слышал?
   -Что язык у тебя острее твоего копья.
   Мэв улыбнулась. Она поставила котел в углубление в середине стола и раздала мужчинам глубокие тарелки и ложки. В богатом доме Каннахта вся эта утварь была металлической, из мягкого олова. У Талисина ложка была своя, он выловил ее откуда-то из котомки.
   Ели хозяева и гость молча, но когда котел опустел, а кружки с пивом снова наполнились, Талисин наконец-то заговорил о причинах своего визита.
   - Не знаю только, предназначена ли эта история для женских ушей. - усомнился друи.
   - Моя жена вырвала знамя из рук Аргайла сына Домангарда, а самого Аргайла выбила из седла. Думаю, что какая-то история о прошлых временах не повредит ей.
   - Я не сомневаюсь в отваге доблестной Мэв, я много слышал о Мэв-воительнице. Но то, что я хочу поведать, на самом деле страшнее мечей и копий. Мэв носит дитя, надо ли беременной женщине слышать имена старых богов? Это может повредить будущему ребенка. Есть вещи, которые опасно даже говорить и слышать. Вот почему друи ничего нельзя записывать.
   - И все же я думаю рискнуть. - сказала Мэв. - Я хочу знать, что угрожает моему мужу и всем нам.
   - Пусть остается. - согласился Каннахт. - Но все же не называй их настоящими именами.
   - Хорошо. Это история восходит ко временам, когда наши предки еще поклонялись Отродьям Крома и приносили им жертвы. Вы знаете об этих временах?
   И тут уже настал черед и Каннахта и Мэв помрачнеть вместе с Ниалом.
   - Только сказки, страшные сказки. - сказала Мэв. - Я посвященная Морриган, но даже в шатрах своего сестринства мы не говорили о временах, когда Отродьям приносили кровь и плоть.
   - Я начну свой рассказ издалека, потому что такова привычка друи и потому что история эта уходит в очень далекое прошлое.
   . Наши соседи с юга считают нас варварами и говорят, что мы как народ еще не повзрослели. На самом деле мы старше и асиров и ваниров и хайборейцев. Мы древний народ. Не всегда мы носили имя киммерийцев, но нашу кровь и наши обычаи мы пронесли через тысячелетия. Я иногда думаю, что наше современное пребывание в этих горах всего лишь остановка на великом пути нашего рода и наши потомки еще увидят славные дни. Но в нашей истории были и темные пятна. Вы ведь слышали о Темных Веках?
   Все присутствующие согласно закивали.
   - Во всех легендах и песнях о темных веках есть враги, иные, другие, нелюди, пожиратели плоти. Сейчас, если живописцу надо изобразить иных из того времени, он рисует их с рыжими волосами, потому что ваниры - рыжеволосы, а других врагов он не представляет. Но, правда - намного страшнее. Иные, пожиратели плоти, люди крови - они были того же рода, что и киммерийские герои легендарных времен, которые сражались с ними. После катастрофы, столь страшной, что она совершенно разрушила нашу прежнюю родину и сломала весь уклад жизни, наши предки стали вырождаться. Они скатились чуть ли не до животного состояния. Они забыли законы человеческого общежития. Преступления, которые они совершали друг против друга и своих соседей невозможно даже описать. Мы все видели в жизни жестокость и коварство, но то, до чего доходили зверолюды - много раз страшнее. У них выросли шесть и клыки. Они забыли искусство обработки металлов, и даже огонь не умели добывать. Они жили в пещерах, спали вповалку на грязных шкурах, почти не умели говорить. Это были страшные и отвратительные существа, но они сохраняли всегда присущую нашему роду отвагу и свирепость. Что еще надо знать о Темных Века? То, что они прошли. Все-таки наш род некогда на заре времени был избран богами для великих деяний. А быть может, сказки не лгут и в нас самих течет кровь богов. Потому что наши предки сумели вырваться из мглы. Каким-то чудом некоторые з них сохраняли толику разума, человечности, чести и достоинства. Поколение за поколение, век за веком они раздували этот слабо тлевший огонек в своих душах.
   Их становилось все больше, в каждом поколении. Это были те, кто предпочитал грязной и дикой жизни зверолюдей человеческую жизнь, полную труда, страданий и опасностей, но исполненную смысла, которого жизнь животных не имеет. Быть диким легко. Всегда есть соблазн отдаться на волю темных порывов души. Те, кто жил в пещерах, рвал клыками глотки сородичам, спаривался со всеми самками вокруг, эти зверолюды, они не ведали того, что гнетет людей. Сомнений, страха смерти, мыслей о своем месте в мире. Звери счастливы, а зверолюды - счастливы втройне. Чтобы порвать с такой жизнью нужна была железная воля, и она у наших предков была в избытке. Воля - вот что отличает киммерийцев от всех остальных народов. Иногда она превращается в тупое упрямство, иногда в одержимость, есть люди, которые принесли свою жизнь в жертву своей же воле. Но мы не умеем сдаваться и отступать, такова уж наша натура. Одной лишь силой воли, без вмешательства божественных сил, наши предки подняли себя из тьмы дикости и вырождения на новые высоты. Но... - Талисин замолчал, обводя притихших собеседников взглядом.
   - Но были и другие, верно? - спросила Мэв.
   - Да, конечно, храбрая Мэв, были и другие. Были зверолюды, которым зловоние их пещер и скотская жизнь в них были дороги настолько, что они не пошли за сородичами, избравшими путь к свету. Это они стали зловещими великанами-людоедами из сказок, это они чудовища, которыми уже тысячелетия пугают детей. Их перебили, и память о тех войнах сохранилась в песнях, в волшебных сказках. Но наряду со зверолюдами были и люди с черными сердцами, люди вроде Гилладдабха, которые вспомнили огонь и секреты стали, научились говорить членораздельно и скакать на лошадях. Но жестокостью они даже превышали зверолюдов, они не отказались от людоедства и других привычек пещерных выродков. Только они были много опаснее, чем зверолюды, которые полагались лишь на мощь клыков и мышц. Нет, у них были мечи и топоры, доспехи и шлемы ничуть не уступающие оружию наших предков. Но было и еще кое-что. Они заключили договор со Старыми Богами. С богами Тьмы и Хаоса. В обмен на человеческие сердца, которые они подносили Старым Богам, те даровали пожирателям плоти колдовские силы. Пожиратели могли напускать туман и холод, могли повелевать животными и даже трупами, пока кровь не остыла в членах мертвых. С таким врагом наши предки не могли справиться. Одного мужества мало что бы противостоять и тяжелым секирам пожирателей и магии Древних. И тогда наши предки пошли к Отродьям.
   Талисин сделал большой глоток, что бы прочистить горло.
   - Вы спросите меня, почему об этом никто не знает, почему сохранились только сказки о великанах с волчьими головами? Я отвечу вам - потому что наши предки решили забыть. Есть правда хуже всякой лжи, и есть знание хуже всякого неведения. Вещи, что творились на заре времен, настолько ужасны, что о них лучше не знать. Потому что знание - это сила. Знание дает власть. Знание одного только имени Старого Бога может позволить призвать его. Поэтому нам, друи запрещено что-либо записывать из сокровенных знаний. Иногда я думаю, что лучше было бы, если бы мы тоже перестали передавать свое тайное знание, и оно кануло во мглу забвения. Наши предки в мудрости своей решили, пусть хоть кто-то, хоть бы избранные, связанные клятвой, все же помнит о битве на заре времен. Но впрочем, я отвлекся от моего рассказа. И так, наши предки пошли к Отродьям. Вы знаете, Кром суровый бог, равнодушный к молитвам и не требующий жертв. Раз сотворив мир и людей, он вдохнул в человека искру разума и оставил его наедине с опасностями и тяготами этого мира. Но столь же равнодушен он и к своим детям. Раз породив Младших Богов, старик Кром не вмешивался в их дела. А Младшие, не обладающие и сотой долей могущества своего вечного Отца, спустились к людям на землю. Им-то поклонение, молитвы и жертвоприношения пришлись по вкусу. И наши предки тоже заключили договор, подобный тому, который был у пожирателей плоти с их темными богами. Только вместо принесения в жертву пленных врагов, древние киммерийцы стали дарить своим покровителям еще живых воинов. Такой человек становился посвященным того бога, которого избирал. Его тело становилось вместилищем этого бога. Он обретал силу сотни воинов, становился неуязвим для любого оружия, и магия была бессильна против него. Но этот герой мог жить лишь две луны. На самом деле он мог бы существовать и дальше, но с каждым днем бог занимал все больше места в его душе. Через три луны от воина не осталось бы ничего и в мир в его обличье пришел бы Младший Бог. Поэтому избранный убивал себя и отдавался в руки жрецов прежде, чем Младший Бог превозмогал его. Жрецы-Друи, мои далекие предшественники подвергали его "казни трех смертей", а тело бросали в болото. Если же воин решал уйти сам, он должен был сделать это так, что бы его тела не нашли и что бы даже сил Бога не сумела поднять его из могилы в виде нежити.
   Что случилось бы, если избранный отказался умирать в отведенный ему срок? К счастью такого никогда не случалось. А вот возвращения нежити случались и последствия были ужасны! Я скажу вам то немногое, что знаю о Младших Богах. Боги ненавидят людей, они завидуют тому, что мы смертны и тому, что мы живем в настоящем мире. Больше всего они мечтают воплотиться здесь, что бы ощутить настоящую жизнь. Они бесконечно стары, но их разум подобен разуму малых детей. Если Младший Бог обретет плоть, мир содрогнется. Когда наши предки одолели пожирателей плоти, они прервали свой договор с Младшими. Тысячу лет ни один воин в Киммерии не становился посвященным какого-либо Бога. История помнит даже имя последнего, кто ушел от "трех смертей". То был некто Каррах, великий герой, который и в обычном своем облике совершил множество подвигов. Став вместилищем Младшего Бога он помог выиграть последнюю битву с пожирателями, взять их твердыню в горах. А потом его убили тремя смертями и бросили тело в болото, потому что посвященных запрещено было хоронить с почестями. Даже после смерти они оставались игрушками Младших Богов.
   - Зачем же ты рассказываешь нам то, что по твоим же словам должно быть забыто?
   - Все, что я поведал вам, лишь предыстория, предыстория моей великой ошибки и моего преступления, которое я невольно совершил. Три года назад, как раз после того, я расстался с тобой, Ниал, я взял на службу себе молодого воина из племени ротай. Имя его Сидмон. Сидмон сам вызвался служить мне. Моя вина, что я не заметил черноты его помыслов. Сначала он был лишь моим спутником, но потом попросил учить его. Я в своей жизни не оставил сына и не посвятил в ряды друи ни одного человека и видимо в тайне от самого себя сожалел об этом. Лучше бы все оставалось как прежде! Но велеречивый Сидмон сумел уговорить меня учить его. Он был старательным учеником, схватывал, будто на лету. Однако, перенимая мои знания, он отказывался перенимать мои убеждения. Однажды я застал его за тем, что он выбивал на камне руну, означающую "чуму"! Я тогда задал ему страшную трепку, но все же в слепоте своей отнес его поступок к неразумному усердию, а не к злому умыслу. Воистину говорят, на всякого мудреца довольно простоты и я, считавший себя прозорливцем, пригрел на груди сущего дракона в человеческом обличье. Две луны назад мой ученик, которого я хотел представить Кругу Друи, предал меня. Он вырезал у себя на груди руны, которые составили имя Младшего Бога, самого жестокого и алчного из них. Он стал одержим этим Богом. Пока его тело это тело смертного, но время уходит. Сидмон не убил меня из презрения ко мне, он оставил меня в живых, что бы я мучился осознанием того, что совершил. Он поскакал на Восток, куда-то в страну болот, где правят люди волка, хелвирблайнд. Он ищет то самое болото, в котором лежат умерщвлённые посвященные былых времен. Он хочет поднять их, и у него достанет сил это сделать. Если он сделает это, в мир придут сотни немертвых, которые тысячи лет провели вместе с Младшими Богами. Я не могу пойти с этим к риагам, они убьют меня. Я не могу пойти с этим в Круг Друи, они сначала проклянут меня, а потом казнят. И я принял бы смерть с радостью, потому что заслужил ее, но я хочу сначала остановить Сидмона. На это у меня еще целая луна.
   Талисин закончил свой рассказ, но Каннахт, Мэв и Ниал продолжали молча сидеть за столом, все еще впечатленные услышанным.
   - Я верю, что все мной рассказанное не выйдет из стен этого дома. - сказал друи.
   - Конечно, конечно.... - растерянно ответил Ниал.
   - Быть может, вы и правы были, ни к чему мне твоя исповедь Талисин, ни к чему мне знать то, о чем ты рассказал. Проклятая моя гордыня! Гордыня и любопытство, вот уж воистину женские пороки. - выбранила себя Мэв. Она была храброй и отчаянной Мэв-воительницей, но, как и все женщины, оставалась суеверной и боялась потустороннего. Сейчас беременность усиливала ее страхи.
   Молодая женщина встала.
   - Если ты, муж мой, хочешь закончить свою службу у друи, я благословляю тебя на это и никогда, ни словом не попрекну...
   Мэв осеклась на полуслове, лицо ее вдруг освятила счастливая улыбка, она приложила руку к животу.
   - Ребенок шевелится. - сказала она совсем другим голосом.
   Каннахт на правах главы семьи взял нить разговора в свои руки.
   - И так Талисин, тебе нужна помощь моего зятя, что бы остановить твоего ученика-предателя?
   - Все так. - кивнул друи.
   - Я отпущу его с тобой. Управлюсь с работой и сам, раньше ведь как-то управлялся.
   - Благодарю тебя, кузнец.
   - А ты, Ниал. - повернулся Каннахт к угрюмо молчащему зятю. - Ты готов отправиться на службу друи? О благополучии своей жены не волнуйся, в родном доме ей ничего не грозит.
   Ниал кивнул.
   - Если дело столь важное, как ты говорил, друи, так отправляйтесь завтра же! Я скажу женщинам собрать вас в дорогу.
   Талисин снова поблагодарил хозяина.
   - Чем я могу отблагодарить тебя, Каннахт?
   - Ты случайно не можешь подарить мне золотые ноги, какие один из твоих предков подарил риагу Руэдхри? Нет? Жаль, но я не слишком и рассчитывал. А впрочем, Талисин, погадай нам. С молодых лет я был суеверен и боялся друи, потому что думал, что если узнаю свой гейс, то он скоро сбудется. Потом я отринул всякое суеверие и стал думать, что вы просто пророчите нарочно невнятно и туманно, что бы ваши предсказания всегда сбывались. А теперь, когда я стар, отчего-то захотелось узнать, что же предрекали мне кости.
   - Что ж, это можно исполнить. Дай мне немного времени, я скажу тебе твой гейс. Признаться, я не лучший прорицатель в нашем Кругу, но кое-что все-таки умею.
   Дверь отворилась и вошла Бернас. При виде Талисина она вздрогнула и испуганно распахнула глаза. Лишь усилием воли взяв себя в руки, женщина поприветствовала гостя.
   Потом, когда все в доме уже легли спать, Бернас долго-долго ворочалась на вдруг ставшим непривычно жестким, ложе и раз за разом вспоминала то, что услышала с утра от безумной Кайрис, которую встретила у порога. Кайрис раньше была совершенно нормальной женщиной, но ее в голову лягнула лошадь и после этого она, хотя и оправилась телесно, была не в себе. Большую часть времени Кайрис просто пребывала в бессмысленной апатии, но иногда падала с припадками и начинала что-то пророчить невнятно. Муж изгнал безумную из дома. Сородичи не желали жить в одном селении с Кайрис, и она поселилась в лесу, в чуть ли не в дупле (на самом деле между корней тысячелетнего дуба). Несчастная жила тем, что собирала в лесу, да подачками от самых сердобольных соплеменников. Была среди тех добросердечных и Бернас. Но вот сегодня, когда она передавала Кайрис завернутый в тряпицу каравай черного хлеба, Кайрис посмотрела на нее своими мутными, полуслепыми глазами и неожиданно четко сказала.
   - Человек в белом принес смерть в твой дом, женщина. Человек в белом принесет дурные вести всему роду.
   Бернас знала, что Кайрис не просто бредит, ее пророчества обычно сбывались, так своему бывшему мужу она напророчила стать чужим стягом, и в самом деле, Мабон был убит где-то на севере ванирами, которые содрали с воина кожу и размахивали ей как знаменем.
   Но Бернас ничего не сказала ни мужу, ни дочери, ни зятю. Как и многие, она думала, что если о плохих предзнаменованиях не говорить, то они и не сбудутся и злая судьба обойдет того, кому предначертана.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Двое в пути.
   Талисин полночи просидел у очага, бросая кости разговаривая то ли сам с собой, то ли с Богами.
   Ниал тоже долго не мог заснуть, его одолевали мысли одна другой мрачнее. Очень ему не хотелось покидать ставший родным дом, беременную жену и отправляться в страну болот вместе с Талисином, которого молотобоец всегда побаивался нестыдным страхом человека, который чувствует себя неуютно при всяком упоминании колдовства. Наконец, сон сморил его.
   Ниал проснулся последним. Женщины уже вовсю хлопотали по хозяйству, а Каннахт закончил прилаживать лезвие секиры к рукояти из ясеня. Это было страшное оружие, способное рассечь человека пополам, от плеча до бедра. Конечно, что бы нанести такой удар требовалась исключительная сила, которой Ниал как раз обладал.
   - В этом походе тебе понадобится что-то поопаснее твоей обычной палки. - усмехнулся Каннахт, передавая Ниалу грозное оружие. - Она отныне твоя, это подарок.
   Ниал благодарно принял оружие. Такая секира стоила немало, меньше чем длинный меч, но все равно, такой подарок свидетельствовал о богатстве и широкой душе дарителя.
   Талисин, который, кажется, вообще не спал ночью, вдруг, безо всякой связи со всем ранее сказанным, изрек.
   - Не становись перед королем, Каннахт-кузнец.
   Каннахт рассмеялся, сначала сдержанно, а потом и в голос.
   - О, Талисин, какой славный гейс! Видимо жить мне вечно, потому что нет у нас в Киммерии короля, а до ближайших земель, где короли водятся, мне никогда не добраться!
   - Я лишь читаю то, что говорят кости. - развел руками Талисин, который, кажется, был даже рад, что предсказание вышло таким нелепым. Значит, он все же может ошибаться в гадании, а раз может ошибаться в одном, то может быть, не прав и в другом?
   Плотно позавтракав, Ниал и Талисин собрали дорожные сумки. Талисин, привычный к бродячей жизни, легко обходился самым минимумом поклажи. Ниал тоже был неприхотлив, но ему надо было хорошо вооружиться. Кроме грозной секиры, Ниал взял короткий меч, который повесил на пояс, и кинжал. В сумке его лежали запасы твердого сыра, черствого хлеба, деревянная баклажка с смесью меда и ягод, но этой пищи хватит лишь на три-четыре дня. Дальше путникам придется обходиться охотой, рыбной ловлей и собиранием даров природы. Как к ним отнесутся племена, через чьи земли они будут проходить - вопрос сложный. В этом Ниал рассчитывал на магию звания друи. Во время прежних их скитаний они с Талисином не раз остались в живых лишь потому, что киммерийцы считали убийство друи подлым деянием, которое накладывает на совершившего его страшное проклятие. Но всегда был риск встретиться с изгоями, людьми без чести.
   Собираясь, Ниал то и дело обменивался взглядами с Мэв. Ту терзали противоречивые чувства. Ей не хотелось разлучаться с супругом, но, кроме того, при виде сборов в дорогу, Мэв посетила та же тяга к странствиям, что когда-то вытолкнула ее из отчего дома. О, если бы не беременность, она бы тоже отправилась с Ниалом и Талисином на Восток! Ночевала бы под открытым небом, ловила холодных ручьях рыбу, куталась бы у походного костра в истертое одеяло...
   Наконец, настала пора прощаться.
   Киммерийские обычаи не приветствовали бурного проявления чувств, но сейчас Ниалу и Мэв было все равно, что могут сказать люди, они обнялись и поцеловались. По щеке Мэв скользнула предательская слеза.
   - До встречи, Мэв. Я вернусь так скоро, что ты еще не успеешь соскучиться. - пошутил Ниал, но у самого его комок стоял в горле.
   - Вернись живым, муж мой. ..
   Мэв опять поцеловала Ниала. При виде такого теплого прощания смутился даже Талисин, которого трудно было чем-то пронять.
   Ниал поклонился Бернас, пожал заскорузлую руку Каннахта и быстро-быстро зашагал прочь, не оборачиваясь.
   Они с Талисином миновали ограду селения и через некоторое время поднялись на вершину холма, того самого, на котором в прошлые годы нес свой скорбный дозор печальный и пьяный Каннахт. Только тогда Ниал решил таки обернуться, что бы кинуть последний взгляд на селение, в котором он, сирота, обрел новый род.
   - Расчувствовался ты что-то, Ниал-Силач. - проворчал Талисин. - Все понимаю, любовь, молодое сердце... Мэв в самом деле достойна такой любви. А все-таки, помнишь старое доброе время, когда мы с тобой бродили по землям тейрвов, и в каждом селении у тебя было по подруге?
   - Это совсем другое. - фыркнул Ниал.
   - Но дети от него родятся точно так же, как от великой любви. Думаю, не один живот округлился в селениях тейрвов, после того, как там прошел Ниал-Силач со своей палицей.
   Ниал неуверенно улыбнулся.
   - Вот, вижу знакомую улыбку на твоем лице, Ниал. А признайся, где-то в самой глубине души, ты ведь рад, что хоть на время, а снова стал бродягой? Можешь не лукавить со старым Талисином, который видел в жизни все, что только можно, и еще немного.
   - Радость моя не имеет значения. Отныне это мой дом. Мы с Мэв обошли вокруг камня, и Каннахт принял меня в свой род. Мое место теперь здесь.
   - Сейчас ты снова заговоришь о долге и чести.- Талисин неприкрыто подначивал спутника. - Но долг и честь, как ни важны они для мужчины, не дарят нам столь чистой радости, как свобода.
   - Сдается мне, Талисин, что в своих рассказах о людях, которые выбрали сторону Тьмы, потому что она дарует свободу, ты кой-чего добавил от себя.
   Разговаривая таким образом, путники оставляли за спиной милю за милей. Холмы становились все выше, пока не превратились в настоящие горы. Теперь тропы не переваливали прямо через возвышенности, а вились вдоль склонов. Становилось холоднее. Леса стали реже, а потом и вовсе остались внизу. Вокруг была только жесткая трава, привычная к холоду и пронизывающему ветру. Несколько раз из-под ног путников срывались вниз небольшие камни и с грохотом катились к подножию горы.
   Ниал перестал узнавать местность. Так далеко он не выбирался, ни на охоту, ни на торжища в другие селения мебионлью. С непривычки он начал уставать, а старый Талисин шагал все так же резво.
   - Разнежила тебя семейная жизнь, Ниал. - посмеивался старик. - Тяжел стал на ногу, скоро живот вырастишь.
   - Ты лучше ответь мне, куда же мы так спешим, Талисин? Я, может быть, и стал тяжел на ногу, но вот определять стороны света по солнцу не разучился еще. Мы идем не на Восток, а будто бы забираем к югу.
   - Все верно, у меня есть еще одно дельце к риагу Кумаллу.
   - Столь важное, что поход на восток, дабы остановить сбежавшего безумца, который хочет пробудить армию нежити, можно и отложить?
   - Ниал, Ниал. - покачал головой Талисин. - Пешком мы вовек не догоним Сидмона, даже если станем бежать день и ночь. Как-то я оказал Кумаллу одну услугу, и в ответ он пообещал мне все, что пожелаю.
   - И ты по своей привычке не взыскал с него долг тут же, а оставил на будущее! - догадался Ниал.
   - Всего день в моем обществе, а уже стал возвращать себе смекалку. - Талисин погладил бороду. - Все именно так. Я не потребую у Кумалла ни половину его земель, ни руку его дочери, она признаться, престрашная женщина со скверным характером. А вот пару лошадей он для меня пожалеть не должен.
   - Я слышал, что Кумалл вместе с дружиной пошел войной на озерные кланы.
   - Думаю, он уже вернулся с богатой добычей. Золото просто липнет к рукам Кумалла.
   Богатства Кумалла, известного в Киммерии как Золотой Риаг, его пиршественный зал в котором разом могла уместиться тысяча воинов, его конюшни и его кладовые, были известны всей Киммерии, и побывавшие при дворе у Золотого Риага рассказывали необычайные вещи.
   "Быть может, предсказание насчет короля не столь уж бессмысленно" - подумал вдруг Ниал.
   Если кто и мог зваться королем, так это Кумалл, Золотой Риаг мебионлью.
   Заночевать путникам пришлось в горах, спасаясь от ветра под скальным уступом, наломав колючего кустарника на костер.
   Утомленный с дороги, Ниал начал клевать носом едва ли сразу же после скромного ужина.
   Завернувшись в одеяло и вытянув к костерку гудящие ноги, Ниал почти не слушал Талисина, который продолжал рассуждать о своей любви к вольной бродячей жизни, которая не дает ему состариться телом и душой. Но молотобойца не оставляло ощущение, что Талисин так весел и словоохотлив нарочно, что своими шутками похвальбой он гонит от себя темные предчувствия.
   Проснувшись от утреннего мороза, путники быстро согрелись, заварив котелок перетертых в муку желудей. Над горами поднималось солнце, столь редкое в это время года.
   Талисин был так же бодр, как и вечером.
   Спуск с гор оказался не менее утомителен, чем подъем, южные склоны хребта были круче северных, к тому же ноги то и дело скользили по мокрым камням и траве.
   Но когда самое трудное осталось позади, перед путешественниками открылся такой прекрасный вид, что даже Ниал, не считавший себя поэтической натурой, испытал тот вид восторга, который бывало, охватывает людей, когда они видят величие этого мира.
   Конечно, пейзаж был угрюм и холоден, как и положено, в Киммерии осенью, но острые пики гор, цепляющие облака, поросшие черным лесом склоны, зелень лугов и озеро, отражающее в себе небо, завораживали.
   На берегу озера раскинулся знаменитый Кайслен Риаг, ставка самого могущественного и богатого риага Северо-Запада. Даже на таком расстоянии Ниал смог различить огромный пиршественный зал, стоявший в центре селения. Узнать это здание было легко даже тому, кто ни разу не бывал в гостях у Кумалла - оно было огромно, в разы больше чем любое другое, которое видел на своем веку обычный житель Киммерии.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Суд Кумалла.
   Когда Ниал и Талисин подошли ближе, то увидели, что крепостные ворота раскрыты настежь. Какие-то стражники, на стенах, конечно, были, но, судя по всему, свои обязанности забросили.
   Проще говоря, они были пьяны вдрызг. Со стороны пиршественного зала Кумалла неслись нестройные звуки музыки.
   Путешественники ступили на большой двор, вернее сказать маленькую площадь перед воротами пиршественного зала. Площадь эта сейчас была почти безлюдна, не считая нескольких смертельно пьяных воинов, которые спали там, где их накрыла волна тяжелого пьяного сна. Под ногами была смесь земли, соломы, лошадиного помета и все это сильно разило блевотиной. Какой-то, совсем уж утомившийся, герой спал прямо в лохани для поения лошадей.
   Огромные ворота зала были так же раскрыты настежь.
   Украшающие вход, вырезанные из дерева, горные львы, волки и медведи угрожающе скалились преувеличенно большими клыками.
   - Что ж, Кумалл сумел разгромить Бридэ. Хорошая весть для твоего тестя, Ниал, Кумалл всегда был богаче Бридэ, а теперь еще и оберет побежденного южанина до исподнего. Но все же, каковы герои! Безумцы! Остолопы! Любой враг может сейчас брать этих героев голыми руками! - ругался Талисин.
   Навстречу друи и его спутнику вышел молодой воин, по пояс голый, в одних коротких штанах до колена, босой, зато с обнаженным мечом в одной руке, и изрубленным щитом в другой.
   - А вы еще кто такие? - сказал он, неуверенно поднимая рук со щитом.
   - Сперва назовись сам. - Ниал развязал узел на веревке, что удерживала секиру в него за спиной, и нащупал правой рукой древко. Драться ему совершенно не хотелось, но пьяный юнец выглядел как человек, которому очень хочется драться, и кажется, все равно с кем.
   - Кадерн, сын Гейрта, из племени ротай.
   - Ниал, сын Эны.
   Услышав имя Ниала Кадерн рассмеялся.
   - Что, твоя мать была слепой или пьяной и даже не узнала, как зовут твоего отца?
   Услышав такое оскорбление, Ниал взревел раненым медведем. Мало что могло так вывести Ниала Сильного из себя, как злословие на его покойную мать. Миг - и секира оказалась в руке гиганта. Талисин что-то кричал, но Ниал не слышал его, да и если бы услышал, то не обратил внимания.
   Страшное оружие, выкованное Каннахтом, взвилось в воздух.
   Пьяный Кадерн понял, что происходит, попытался прикрыться щитом, но удар пришелся под щит и отсек воину-ротай ногу чуть выше ступни. Кадерн какое-то мгновение стоял на подрубленной ноге, а потом рухнул навзничь, истекая кровью.
   - Ниал, что же ты наделал, Ниал!!! - неожиданно тонким, испуганным голосом, столь не похожим на его обычный тон, вскричал Талисин.
   Со всех сторон сбегались вооруженные воины. Многие из них были такими же пьяными, как искалеченный Кадерн, что сейчас катался по земле, пытаясь руками остановить хлещущую из раны кровь. Но их было очень много, в первые же мгновения собралось не меньше полусотни. Они что-то кричали, били оружием по своим щитам и неумолимо сжимали кольцо вокруг Ниала и Талисина.
   Ниал обреченно вздохнул. Сейчас его убьют. Убьют из-за нелепой ссоры, свои же сородичи. Мэв его не дождется, своего сына он не увидит. Осталось только надеяться, что он заберет с собой достаточно врагов, что бы о нем сложили песню.
   - Твердая рука и верный глаз. - раздался вдруг низкий, повелительный по тону голос. Через ряды молодых воинов, грубо расталкивая их, шел коренастый, широкостный человек, в накинутой поверх одежды шкуре горного льва. В черной бороде человека виднелись уже седые пряди, но старость его была еще далеко.
   - Добро пожаловать в мой дом, Ниал, сын Эны. - мужчина в львиной шкуре развел могучие руки и обнял совершенно опешившего Ниала.
   - Эй, кто-нибудь, вина моему гостю! - крикнул гостеприимный хозяин. - Я Кумалл, сын Мавеллы. - представился он, и засмеялся в голос.
   Ниала и Талисина провели в пиршественный зал, где перед ними тут же поставили полные чаши вина и пододвинули к ним огромное деревянное блюдо с зажаренным целиком вепрем. Ниал, хоть и был зол и растерян после случившейся стычки, отхватил себе кусок кабаньего бока и стал есть.
   Когда вновь прибывшие гости наелись, Кумалл велел растолкать самых верных своих соратников. По долетавшим обрывкам фраз было ясно, что пируют воины уже третий день и многих из них празднование утомило даже больше, чем сам набег, успех которого они отмечали. Рейд на земли племени даонлох сложился удачно, воины Кумалла взяли большую добычу, привели полсотни одних только лошадей, а уж прочее и вовсе без счета свалили на телеги. И главное, со всем этим успели еще, и ускользнуть, перейти перевалы, пока сын Кумалла отчаянный рубака Ридерх, повел погоню за собой, заманив озерников куда-то на земли Сыновей Тумана.
   Потеряли же во время похода только две дюжины человек, да еще столько же были ранены, но почти никто серьезно.
   Ниал внимательно выслушивал все истории о походе, но мыслями был совсем в другом месте.
   - А все же жаль Эохайда, озерники втроем навалились на него, стащили с лошади и глотку перерезали... - сказал, свесив голову, молодой воин. - Ну да ничего, еще свидимся в Вальгалле и выпьем там все пиво!
   Услышав от киммерийца про Вальгаллу с ее неиссякаемым пивом, Талисин чуть ли не принялся рвать волосы из бороды.
   Наконец, Кумалл взобрался в кресло предводителя. Его, наверное, уже можно было назвать троном. Над головой Кумалла нависала львиная пасть, в которой искусный кожевенник оставил клыки и сумел сохранить на морде убитого зверя свирепое выражение. На колени Кумалл положил символ своей власти - обнаженный меч. За правым плечом Кумалла встал его друи-советник, молодой еще человек, по имени Хивелл. Талисин не любил Хивелла, о чем не преминул напомнить, демонстративно плюнув в его сторону.
   Ниала вытолкнули на расчищенное от пьяных тел пространство перед троном риага.
   - А теперь! - громогласно заявил риаг. - Теперь, когда наши гости сыты, надо рассудить то, что случилось между Ниалом, сыном Эны и Кадерном, сыном Гейрта.
   Воины дружно, но несколько бессмысленно загудели.
   - Ниал, сын Эны, по прозванию Сильный, правда ли, что ты топором отрубил Кадерну, сыну Гейрта, ступню?
   - Правда, риаг.
   - А какое наказание положено тому, кто отрубит человеку руку, или ногу? Что скажешь, ученый муж? - Кумалл повернулся к Хивеллу.
   - Тому, кто отрубит другому руку или ногу, нужно отсечь ту же конечность, что отнял он. - скучным голосом сказал Хивелл.
   Ниал внутренне содрогнулся, но виду не подал.
   - А какое наказание следует тому, кто оскорбит честь достойной женщины из славного рода? - спросил Талисин.
   - Родичи такой женщины, или она сама, если она воительница, могут потребовать суда поединком за недостойные речи. - сказал Хивелл.
   - А у Кадерна было ли оружие, в момент, когда Ниал нанес ему удар, и мог ли он этим оружием воспользоваться? Кто был тому свидетелем?
   - Я. - сказал Талисин. - Своими глазами видел, что у Кадерна был в одной руке обнаженный меч, в другой щит.
   - Ну, так значит, Ниал, чью мать Кадерн оскорбил, имел полное право напасть на него с топором. Ниал, признаю тебя невиновным в членовредительстве, рану ты Кадерну нанес в поединке чести и никакой вины за тобой нет. Но если Кадерн умрет, то его родственники могут попытаться отомстить тебе, или призвать тебя на суд. Это уже их законное право.
   Так закончился один из самых скорых судов, какие когда-либо состоялись под Солнцем. Но хоть и краткий, суд Кумалла был по-своему справедлив.
   Кумалл спустился со своего львиного трона.
   - Эх, Ниал, по себе знаю, нелегко расти сыном матери. - сказал он. - А все-таки, что с твоим отцом вышло? Никогда не слышал этой истории полностью.
   Риаг велел Ниалу и Талисину сесть рядом с ним.
   "Опять истории, опять пиво, опять терять драгоценное время" - подумал Ниал, но пренебречь гостеприимством было ничуть не лучше, чем оставить гостя в своем доме голодным.
   - Со слов моей матери, отец мой - Конайрэ, сын Конана, из народа ротай. Конайрэ называли по-разному, но дольше всего он носил прозвища Проклятый и Бешеный. Он берсерк, безумец, убийца. Но с моей матерью он таким не был. Конайрэ сбежал в наши земли от мести со стороны семьи, которую обескровил, в один день, вырезав полдюжины человек. Моя же мать говорила, что не встречала человека более красивого, благородного и обходительного с женщинами. Она же говорила, что лишь потом узнала, что у Конайрэ отравленная кровь, иногда им овладевает бессмысленная жажда убийства.
   - О, я слышал о многих его подвигах и преступлениях.
   - Тогда ты знаешь больше, чем я сам. Конайрэ прожил в нашем роду столько, что успел жениться на моей матери и зачать меня. А потом он снова обезумел. Что случилось даже не ясно, в живых не осталось почти никого. Конайрэ поссорился со старейшинами нашего рода, и его изгнали вновь. Он вернулся с ордой пиктов. Последнее, что я слышал о нем, это будто бы безумие Конайрэ стало невыносимо даже для пиктов и они убили его, а вождь по имени Дождь В Лицо съел его сердце. Мы с матерью уцелели во время резни, учиненной этим чудовищем. Мать растила меня одна, потому хотя я знаю имя человека, который зачал меня, всегда называюсь сыном Эны, а не сыном Конайрэ. Лучше быть человеком без отца, чем сыном бешеного волка. Что же до меня, то от Конайрэ мне, как говорят, достались рост и сила, но его безумия я не наследовал. Никогда не испытывал жажды крови. Я сейчас учусь ремеслу кузнеца у своего тестя, он большой мастер, надеюсь, что смогу стать таким же, как он.
   - Ты не совсем справедлив к своему отцу. Правда, что Конайрэ безумен, но он великий человек. Пораспрашивай тех, кто был с ним в походе за северные горы, на земли ваниров, кто такой Конайрэ. И они скажут тебе - лучший вождь, которого рождала эта земля. Я помню, как во время штурма той крепости на болотах, твой отец под стрелами пошел класть гать через зимнее болото. Когда кто-то из молодых воинов воспротивился этому приказу, Конайрэ убил его и бросил в болото. Он сказал нам тогда, что если понадобится, то всю гать до замка выложит нашими телами, но к стенам подойдет не позже чем к вечеру.
   - И что?
   - Мостить гать телами не пришлось, к вечеру мы, в самом деле, подобрались к стенам, Конайрэ взобрался наверх первым и открыл нам ворота. Таким был твой отец.
   - А еще он вырезал род, принявший его, из-за пустякового оскорбления.
   - Все так. Что ж, а моя история и близко не столь трагична, как твоя. Моя-то матушка кажется, в самом деле не знает, кто мой отец, до того она напилась и наплясалась на празднике летнего солнцестояния! Ну, да кто бы он ни был, его, наверное, и в живых давным-давно нет, а я сумел стать Золотым Риагом несмотря на то, что был сыном Мавеллы, а не воина с прославленными именем.
   Кумалл хлопнул Ниала по плечу.
   - А все-таки, если захочешь славы, золота и власти, оставь свою кузню и приходи ко мне. Ты смог бы стать моим первым воином. Сдается мне, что узнав о своем отце, ты вопреки ему решил стать мирным мастером, а не пойти путем воина.
   - Благодарю риаг, но с твоим предложением ты опоздал года на три. Когда я был еще сиротой, искавшим свое место в жизни, я мог бы принять твое предложение. Но теперь у меня есть семья. Род Калгака принял меня. У меня жена, которая скоро родит и любимое ремесло. Мне надо лишь закончить мою службу у друи, и я вернусь ко всему этому.
   - Хочешь быть кузнецом, будь им. - развел руками Кумалл. - Что-то в горле стало пересыхать от этих разговоров. Надо выпить.
   По взмаху руки Кумаллу и его гостям принесли полные кубки с вином. В холодной Киммерии виноград не вызревал, напиток Кумалл купил у торговцев с юга. Или отнял во время набега. Или взял часть в качестве платы за свою защиту от других "людей меча".
   Аквилонцы без разбора называли риагов Киммерии "королями", а потом введенные этим словом в заблуждение, сами же удивлялись, сколь слаба власть киммерийских королей над своими подданными. На самом деле риаги были вождями военного времени. В повседневной жизни власть их была слаба, дань, которую им платили селения, была произвольной и нерегулярной. Потому многие риаги стремились превратить войну в постоянное занятие, живя набегами. В пограничных с южными цивилизованными странами, землях это было выгодно. Ограбить или обложить данью южан значило разбогатеть на многие годы. Чем дальше от границы, тем чаще риаги грызлись друг с другом, угоняя скот да устраивая набеги на соседние племена. При этом каждому риагу еще и приходилось непрерывно утверждать свою власть над клановыми вожаками, которых именовали "ри туата", а клановые вожди вечно сталкивались с неповиновением и самовольством "ри" - глав семей. От неправильного перевода этих названий как всевозможных "королей" и "князей" у чужестранцев складывалась странная картина, что Киммерию населяет одна только знать, в действительности же большинство ри туата жили в домах с крытыми дерном крышами и властвовали над несколькими сотнями человек. А уж рядовой ри и вовсе ничем не отличался от своих сородичей и был, по сути, просто главой семьи.
   Риаг обычно стоял над двумя-тремя дюжинами ри туата. Примерно дюжина риагов в каждом конце страны признала над собой Риаг Мора - великого риага, военного вождя всего племени.
   Эти Великие Риаги, которых в стране насчитывалось полдюжины, по числу племен, были, в самом деле, могущественными людьми, способными вывести на поле боя несколько тысяч человек.
   Но даже их королями в понимании южан называть было нельзя, потому как эдиктов они не издавали, хроник не вели, двор их состоял из одних воинов да певцов. И самое главное - власть риага или риаг мора не передавалась по наследству.
   Простые же киммерийцы были меньше всего похожи на покорных воле властей простолюдинов стран юга, мечами они были опоясаны точно так же, как и вожди, и могли в любой момент схватиться за это оружие, что бы перерезать глотку соседу из-за права выпаса на каком-нибудь пограничном лугу.
   Были еще фианы, воинские братства, объединенные клятвами и обрядами, которые считали войну священнодействием, а жили с того, что нанимались к тому или иному риагу, устраивали грабительские набеги на соседей, или и вовсе нанимались на службу к правителям сопредельных стран.
   Ниал знал все это, потому что за время скитаний ему пришлось сталкиваться с самыми разными правителями и формами безвластия. Ему не хотелось погружаться в полную постоянных междоусобиц жизнь "людей меча".
   Талисин же прожил жизнь при дворах "королей" и чувствовал там себя как рыба в воде. Прославленного сказителя, так же искусного врачевателя и предсказателя с распростертыми объятиями принимали в любом походном шатре и любой крепости.
   Вот и сейчас он развлекал подвыпивших воинов своими песнями, полными прославления отваги и благородства героев прошлого.
   Пиры были не просто способом скрасить скуку долгих зимних ночей и дней, сливавшихся в почти неразличимую череду совсем темных и слегка подсвеченных отрезков времени, полных пронизывающего до костей ветра налетавшего с высокогорий, могильной сырости идущей от рек, озер и ледников и холодов, приходивших с "Дыханием Имира" - великим северным ветром.
   Пиры еще и свидетельствовали о щедрости и удачливости риага, который имел возможность поить и кормить своих воинов. Устраивая богатые пиршества можно было сильно повысить свою "цену чести", почти непереводимое на другие языки понятие, пронизывавшее киммерийскую жизнь.
   Ниал сам того не желая, сумел изрядно напиться - вино было сладким и пилось легко, а в голову ударяло много сильнее привычного ему ячменного пива.
   Под конец он помнил только, что боролся на руках с несколькими воинами, и всех одолел.
   Когда Ниал проснулся, в голове у него стучало, желудок был высушен, а правая рука болела как после тяжелой работы. Сколь ни силен был Ниал, сын Эны, перебороть подряд полторы дюжины человек стоило ему немалых усилий.
   Все вокруг чувствовали себя не лучше, кроме самого старого в крепости - друи Талисина, который за долгие годы пиров приобрел ценное искусство тянуть один кубок полвечера, при этом не оскорбляя хозяина. Ниал встал с широкой скамьи, на которой его сморил сон, с трудом побрел обратно к столу, где обнаружил кувшин с кислым молоком и осушил его весь.
   Талисин смотрел на его муки, не скрывая усмешки.
   - Что смеешься друи, пока мы тут пируем с твоими друзьями, Сидмон уходит все дальше на восток. Ведь все именно так?
   - Да, но до полнолуния Сидмон все равно бессилен. К тому же Кумалл уже обещал выдать нам лошадей. Все зависит теперь от твоего здоровья, как скоро мы отправимся в путь и как скоро остановим Сидмона.
   Ниал поморщился. Похмелье, конечно, не отступило чудом, но кислое молоко несколько привело его в чувство.
   - Надо бы навестить того парня, которого я обезножил. - сказал Ниал.
   - Не думаю, что это будет уместно. Он настолько глуп, что бросит тебе вызов, как только поправится, предложит драться на конях, или стрелять друг в друга из лука, или еще что-нибудь придумает.
   - Может быть, ты и прав. Некоторые очень уж спешат в Вальгаллу.
   При упоминании Вальгаллы с Талисина слетело все его добродушие и ирония.
   Он зло плюнул на застеленный соломой пол и совершил рукой какой-то магический пасс.
   - Что ты так выходишь из себя, друи, стоит кому-то помянуть Зал Павших? Боишься, что тебя не возьмут в такое веселое место?
   - Да что ты знаешь о боге-предателе, Ниал?! - неожиданно зло сказал друи. Он взглянул на остальных киммерийцев в зале, и решил не продолжать этот разговор. - Когда-нибудь, когда ты будешь к этому готов, я поведаю тебе то, что слышал о Бельверке, как его называют асиры. А сейчас нам пора собираться в дорогу.
   Путников щедро одарили. Через спины обоих лошадей были перекинуты седельные сумы, полные припасов. Сами кони не могли не радовать взгляд. Это были не огромные, но тяжелые и неповоротливые, быстро выдыхающиеся боевые кони, которыми славились равнины Аквилонии. Не тонконогие и стремительные, но не привычные к суровому климату Киммерии, кони с Востока, которых бывало, покупали вожди ротай, что бы привить их кровь своим табунам. И не коренастые, чуть крупнее пони, мохнатые лошади ваниров и асиров.
   Выросшие на плоскогорьях, пойманные и объезженные уже взрослыми, сильные и жизнестойкие животные, привычные выживать там, где слабые гибнут сразу же по рождению, были не слишком красивы или изящны. Зато выносливость их превышала всякое воображение, к еде они были неприхотливы, болезнями никакими не страдали.
   Цена этих диких, ставших домашними, лошадей, была велика.
   - Сам объезжал. - сказал Кумалл, выходя к путешественникам. Несмотря на то, что вчера он пировал как будто бы со всеми, в ранний час риаг был уже на ногах и одет в простую одежду, пропахшую лошадьми. Он потрепал коренастого бурого жеребца с белым пятном на морде по широкой мохнатой шее. - Не скажу, что понесет тебя быстрее ветра, но зато продолжит ковылять своей иноходью когда ветер уже устанет и спадет. Сбросил он меня раз, наверное, десять, но теперь послушен как ягненок. В прошлом году я его выхолостил, вот в чем дело. - Кумалл засмеялся.
   - Я не из тех, кому гордость не позволяет ездить на евнухе. - усмехнулся Ниал.
   - Все верно. В бою от него толку будет не много, но ты ведь не собираешься рубиться с ротай, сидя на коне?
   - С ума я, что ли сошел, драться с ротай на коне? - Ниал хохотнул. - проще быка объездить, что бы он был пригоден под седло, чем равняться с ротай!
   - На самом деле. - серьезно сказал Кумалл. - У меня цель вывести таких коней, чтобы не уступали коням ротай и научить своих людей сражаться так же. Уже который год хочу угнать у ротай хоть одного из их длинноногих боевых коней, но пока только людей на этом теряю. Ну а тебе, друи, подойдет и кобыла, верно, я говорю?
   - Я еще не настолько стар, что бы падать со спины лошади, но, в самом деле, чем смирнее скакун, тем лучше.
   Кумалл погладил по морде пегую, длинногривую кобылку.
   Вообще-то, несмотря на дружеский прием, справедливый суд и задушевный разговор, которые он нашел при дворе у Золотого Риага, Ниал Сильный не перестал опасаться Кумалла. Добродушие, широкая улыбка и медвежьи объятия были не притворством в полном смысле слова, но они были лишь частью личности Золотого Риага. Этот человек, не знавший имени своего отца, был свирепым воином, был алчным до золота и славы правителем.
   Но когда он говорил о лошадях, в его голосе не оставалось повелительных ноток и на лице появлялось мечтательное, едва ли не умиленное выражение.
   Пройдя к власти и богатству по трупам множества людей, не доверявший никому, кто ходит на двух ногах, Кумалл сентиментально любил лошадей, тратя на них всю доброту своего сердца.
   Ниал поблагодарил риага за такой щедрый подарок, но про себя решил, что если конь с пятном на морде не погибнет в походе, то он вернет его риагу.
   Не хотелось чувствовать себя в долгу перед Кумаллом.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Дыхание Имира.
   Простившись с гостеприимным хозяином, Талисин и Ниал продолжили свой путь. Впереди им предстояло большое испытание. Нужно было перевалить горный кряж, много круче и опаснее чем тот, который они уже миновали. Кони, которые могут нести их по равнине втрое быстрее, чем они шли бы на своих ногах, на горных кручах будут нуждаться в помощи и поддержке. Но настоящую опасность представляли Сыновья Тумана.
   Сыновья Тумана были независимым ни от одного риага кланом горцев, которые жили по большей части разбоем на горных перевалах. Их родовая крепость носила прозвище Воронье Гнездо и прилепилась к вершине отвесной скалы, которая высилась над другими скалами, как дерево над кустарниками. Подняться туда было нелегко даже для самих Сыновей Тумана, зато уж никакой враг не мог их там достать, и даже осаждать Гнездо было бесполезно. Как горцы жили на скале, было почти неизвестно, потому что гостей из других кланов они не звали, а друи и сами не стремились к бедным и вздорным, скорым на расправу Сыновьям Тумана.
   При необходимости клан мог вывести на поле боя три сотни воинов, но в действительности именно поля боя они по возможности избегали, нападая на врага на горных дорогах. Весь кряж они считали своими владениями, знали там каждую козью тропу и могли появиться в любое время в любом месте. По крови Сыновья Тумана относились к мебионлью, но власть Кумалла не признавали, как и ничью другую власть. В прежнее время Кумалл много воевал с ними, но так и не смог выманить для решающего боя на равнину и там разгромить, а сам в горах потерпел несколько обидных и болезненных поражений.
   По счастью у Сыновей Тумана все же имелся кодекс чести, пусть и довольно гибкий. Разбойники и грабители, совершенными злодеями Сыновья Тумана не были, просто они считали, что горы принадлежат им и потому всякий, ступивший на их землю должен платить.
   Уже вечером, поднимаясь на очередной горный склон, Ниал и Талисин увидели фигуру одинокого стража, который, опираясь на копье, стоял на вершине отвесной скалы, столь крутой и гладкой, что было непонятно, как он туда смог забраться.
   Сыновья Тумана считались непревзойденными скалолазами в этой части страны.
   Ниал махнул стражнику рукой, тот не ответил на приветствие.
   - Не слишком-то вежливо. - буркнул Ниал.
   - Не думал, что ты так чувствителен к правилам приличия.
   - Сам же знаешь, есть люди, которые убивают и за меньшие оскорбления.
   - Но ты вроде бы не относишься к ним?
   - А что, если я решил принять предложение Кумалла? Лохейл - его старый мастер меча передал бы мне свои секреты мастерства, а уж силой меня Кром и так не обидел. Или что, думаешь, я слишком труслив, что бы стать первым воином?
   Талисин посмотрел на Ниала, не понимая, шутит ли тот.
   - Ты не трус, Ниал, но в тебе нет страсти к сражениям. Ты можешь драться, если считаешь, что дерешься за правое дело, или защищая себя, или свой род, или своих друзей. Но драться ради развлечения и славы - это не твое.
   - На самом деле, я и сам так думаю. - пожал мощными плечами Ниал. - Вот только так вышло, что на землях Сыновей Тумана мне опять придется защищать себя, и тебя заодно...
   Они вступали во владения Сыновей Тумана и не пытались скрывать свое присутствие от горцев.
   Первой же ночью Ниал проснулся от пронизывающего холода. Он был привычен к суровым условиям, короткая семейная жизнь не успела размягчить его. Но стужа, пришедшая с порывами ветра, была действительно очень сильной. Ниал вскочил, судорожно охлопывая себя по плечам и бокам, несколько раз присел, разгоняя кровь по телу. Он разбудил Талисина, который, кажется, там и замерз бы насмерть, не открыв глаз. Пока Талисин подбрасывал в огонь веток кустарника, которые путешественники запасли с вечера, Ниал успел проведать лошадей. Те стойко держались, но и по их крепким телам проходила то и дело дрожь.
   - Имир сделал первый выдох. - сказал, стуча зубами, Талисин, который все еще отогревал ноги у огня, сунув их чуть ли не в самые угли.
   Все знали, что в месяц плюща далеко на Севере пробуждается от летнего сна Инистый Великан, грозный Имир, владыка жизни и смерти. Первым же выдохом он гонит на юг холод и снег, за которыми по пятам идут силы Тьмы.
   - Так рано?
   - Имир - владыка Севера, творит что пожелает. То нашлет среди лета снег и град, то устроит дождь среди зимы.
   - Все это и сам знаю! Но что же нам сейчас делать?
   Быть застигнутыми Дыханием Имира на горных перевалах было опасно даже для закаленных людей. Ветер не только нес с собой зимнюю стужу, он набирал такую силу, что мог сорвать человека со скалы и бросить в пропасть.
   - Пойдем прямо сейчас. Будем надеяться, в долинах Дыхание Имира еще не набрало такой силы.
   Словно отвечая Талисину, Имир дохнул еще раз, бросив на путешественников столько снежной крупы, что та почти погасила костерок.
   Ночной переход по горному склону был полон опасностей. Пурга мела с такой силой, что очень скоро Ниал и Талисин перестали видеть больше чем на несколько футов перед собой. Снежная крупа сыпалась за ворот, ветер немилосердно пробирался под плотную одежду сбрасывал с головы капюшоны. Очень скоро Ниал понял, что не чувствует ушей, да и пальцы стали терять чувствительность. Уши не так волновали его, как руки. Стать калекой из-за простого ветерка! Но согревать руки подолгу не получалось, потому то и дело Ниал хватался за камни, за чахлые горные деревца, что бы не упасть самому или остановить на пути к верной гибели своего коня. Животные, видевшие ночью еще хуже чем люди, то и дело впадали в панику, начинали упрямиться и пятиться назад, и только долгими уговорами удавалось заставить их двигаться дальше. Несколько раз Ниал вместе с его конем чуть не сорвались с крутого склона. Не остановись они в последний миг - к подножию горы скатились бы комки изуродованной плоти и перемолотых костей. По счастью чутье подсказывало Ниалу, куда можно смело ставить ногу, а где притаилась коварная ловушка.
   На рассвете, когда уже совершенно выбившиеся из сил путники и их лошади, думали, что самое трудное позади, случилось нечто действительно опасное. Крутой склон переходил в более пологий, крупных валунов, на которых легко сломать ноги, становилось все меньше, а деревья становились все выше и росли все чаще. В лесу проще переждать снежную бурю - думал Ниал, передвигая тяжелые, гудевшие от усталости ноги. Он не сразу обратил внимание на негромкий шум впереди, а когда спохватился, было уже поздно. Почва ушла у него из-под ног и Ниал полетел в ледяную воду. Река была мелкой, скорее ручей, но очень бурной. От холода у Ниала перехватило дыхание, он вскочил, нащупывая ногами каменистое дно.
   Коня с пятном на морде течение тоже сбило с ног, он несколько раз падал и вставал, скользя по камням, но наконец, с фырканьем вырвался на противоположный берег. Ниалу стоило немалых усилий устоять на ногах. Пребывание в ледяной воде грозило скорой смертью, могучий молотобоец побрел по дну ручья, туда, где теперь бил копытом его скакун.
   - Время же ты выбрал, что бы искупаться. - окликнул Талисин, появившись на берегу.
   - Вода теплая, думал согреться. - в тон друи ответил Ниал, выбираясь на берег.
   Талисин взобрался на спину своей лошадки и пересек ручей чуть выше по течению. Там вода не дошла лошади даже до брюха.
   Ниал уже разделся донага, и завернулся в почти сухой плащ, который вытащил из седельной сумы.
   - Остановишься, и мы все умрем.
   - И тогда я точно не увижу Вальгаллы. - зубы у Ниала стучали, но уже заразился от Талисина его ироничной манерой говорить.
   Талисин отдал Ниалу еще одно белое одеяние друи, поверх которого тот вновь надел плащ. Мокрую одежду Ниал коченеющими руками связал в тюк и взвалил на спину коня.
   - Если это в самом деле Снежная Речка, то неподалеку должен быть дом моего старого друга. - сказал Талисин.
   Небо светлело, но буран не унимался.
   - Сможешь найти дорогу в такой пурге?
   - Поедем вдоль реки, вниз по течению.
   Ниал вскарабкался на спину коня. Тот мотнул головой, ощутив на себе вес великана, но стоял уверенно.
   - Вывези, Меченый. - шепнул Ниал и стукнул коня пятками.
   Последующий путь, проделанный уже верхом, прошел для молотобойца словно в тумане. Он настолько замерз, что стал вопреки всему засыпать и дважды чуть не свалился с коня. Когда из снежного марева вынырнули очертания одинокого дома, Ниал был настолько измотан, что не нашел в себе силы обрадоваться.
   - Гахарит! Гахарит! - Талисин принялся стучать в тяжелые двери. Дверь отворилась внутрь, на пороге появился старый человек с топором в руке.
   - Это я, Талисин! Впусти нас обогреться!
   Вместо гостеприимного приглашения, старик чуть не замахнулся на друи топором, но потом увидел продрогшего Ниала.
   Не говоря ни слова, он отошел с дороги.
   Ниал и Талисин протиснулись в низкую дверь. Следом за ними старик-хозяин завел в помещение и лошадей. Дом и так уже напоминал хлев - за невысокой оградкой стояла корова и несколько коз. Воняло, как и положено, в хлеву, да еще и очаг чадил, но в доме было тепло. Ниал тяжело опустился на скамью перед очагом. Его зубы стучали, тело закоченело. От огня шло божественное тепло. Талисин, который избежал купания, на самом деле был измотан сильнее Ниала, который по возрасту годился ему во внуки. Снаружи он еще держался, но, попав в тепло, поддался усталости. Он сел на какое-то полено рядом с очагом и так и окаменел. Ему казалось, что он не встанет, даже если ему будут угрожать оружием.
   - Раздевайтесь, оба! - велел хозяин.
   Путешественники непослушными руками стали стягивать сырые одежды. Старик дал каждому по теплому одеялу, в которые они тут же завернулись.
   Старик поставил на угли небольшой котелок с каким-то варевом, потом разлил его по кружкам. В котелке был настой из трав и ягод, сладкий и терпкий. Но главное - он был горячим!!! Жизнь возвращалась к Ниалу.
   - Благодарю тебя, почтенный. Я Ниал, сын Эны, принадлежу клану Калгака и народу льва.
   - Люди называют меня Гахарит. - ответил старик. Судя по тому, что он не назвал ни имени своего отца, ни своего племени, ни своего клана, выходило, что Гахарит - друи. Но голова его не была обрита, как это принято у друи, и кроме того, друи не положено было иметь хозяйство.
   - Ты все верно подумал, Ниал Сильный. - сказал старик, будто читая мысли своего гостя. - Когда-то я был друи. Да что говорить, я был Друи Мор! Тогда меня звали иначе.
   - Не играй в загадки с моим верным Ниалом! Назовись как есть.
   - Я Мёрддин Старый.
   Ниал в недоумении воззрился на хозяина.
   - Тот самый. - уточнил старик.
   Ниал кивнул в знак почтения и сделал еще глоток отвара. Лишь только третий день в пути, а он уже дважды чуть не погиб, и теперь разговаривает с человеком из легенд, которые были старыми уже во времена молодости его деда. Есть вещи, которые лучше не знать, есть знание хуже неведения - вспомнились ему слова Талисина.
   Тепло, сытость и безопасность сделали свое дело - Ниал уснул. Когда он проснулся, в доме царил мрак - по всему выходило, настала следующая ночь.
   - Так значит, ты теперь служишь Талисину? - раздался чуть ли не над ухом старческий голос.
   Ниал вздрогнул.
   - Да, идет последний месяц моей службы.
   - Сейчас угадаю - старый проходимец не взял с тебя долг сразу, а растянул его на годы.
   - Такова уж его привычка.
   - И куда же вас понесло прямо в то время, как Имир проснулся? - Мёрддин присел рядом с Ниалом и протянул тому миску каши. Ниал поблагодарил за угощение. Каша была на воде, но Ниал жадно набросился на еду.
   - Благодарю за угощение, Мёрддин. Как я могу отплатить тебе за гостеприимство?
   Старик рассмеялся, смех его напомнил воронье карканье.
   - Да уж я-то точно не пошлю тебя через всю Киммерию ловить безумного убийцу, которого сам же и свел с ума россказнями о Старых Богах.
   - Так ты знаешь? - не мог скрыть изумления Ниал.
   - Не великая это тайна! Вообще же странно, что Талисин принял этого Сидмона к себе... ты ведь сын Конайрэ Проклятого?
   Ниал кивнул.
   - С Сидмоном та же история, что с твоим отцом. Не знаю уж, чем он так запал в душу старому хитрецу.
   - А где Талисин? - вспомнил о своем спутнике Ниал.
   - Проснулся раньше тебя, да и вышел на улицу. Говорит, что пока спал, видел во сне странное и хочет поговорить с ветрами. Уж не знаю, что они ему напоют. Сколько лет живу на свете, а не припомню, что бы такие бураны приходили так рано. Видимо правду говорили старики, что настанет однажды год, когда Имир не заснет вовсе.
   - Сколько же ты живешь на свете, Мёрддин? - спросил Ниал и сам устрашился своего вопроса.
   - Долго. - только и ответил старик. - Таков уж мой гейс.
   Отворилась дверь и вместе с морозным облаком вошел Талисин.
   - Имир не ляжет спать вновь в этом году. - заявил он с порога.
   - Это тебе рассказали ветры?
   - Ветры и мои старые кости, которые ломит к холодам. - друи сбросил себя тяжелый плащ из собачьих шкур и уселся к очагу.
   - Не можем же мы пережидать буран здесь? Ведь Сидмон...
   - Сидмон, Сидмон... от тебя только и слышно, "Сидмон"! - взъярился Талисин.
   - Так ведь ты сам...
   - Что ты знаешь о Сидмоне? И что ты знаешь об Имире?
   - Да что мне Имир?! Я не боюсь Имира!!!
   Ниал оделся и вышел в стылый мрак. Ветер чуть не сбил его с ног. И что самое удивительное - в его вое Ниалу, который никогда не считал себя духовидцем, в самом деле, послышались голоса. Эти голоса вовсе не угрожающе завывали. В уши Ниала Сильного будто бы втекал свистящий шепот. Голоса говорили на неведомом языке.
   Ниал тряхнул головой, отгоняя наваждение. На миг оно отступило, а затем в хоре шепчущих голосов молотобоец услышал голос своей матери и в ужасе попятился обратно, к дому Мерддина, такому безопасному, такому уютному.
   - Что убедился в том, что снаружи делать нечего? - осведомился Талисин.
   Потрясенный Ниал ничего не ответил.
   - Юноша впервые в жизни услышал песни ветра. - сказал Мерддин.
   - Теперь он думает, что ему все померещилось. - сказал Талисин.
   - Зачем вы смеетесь надо мной, почтенные? Будь вы моложе...
   - Отведали бы твоего кулака? - предположил Талисин. - Но мы стары, а ты Ниал Сильный. Прости старцев за их насмешки, но ты был смешон в своем желании воевать с Имиром. Имир не придет к тебе в обличье гиганта, которого ты сразишь своим топором. Но можешь поверить, Имир пришлет своих детей за нами. За тобой.
   - Но почему? Зачем Имиру останавливать нас?
   - Инистый Гигант услышал зов Сидмона.
   - Сидмон такой могучий чародей?
   - Сидмон - никто. Но у него есть руна. Имя. Я уже говорил об этом и не хочу повторять вновь, что бы не призвать того, кого скрывает эта руна.
   - И что же мы будем делать?
   - Ждать.
   - Ждать чего?
   - Ждать, пока Имир не успокоится. Если он не найдет нас, то ярость его утихнет.
   - Этот дом надежно защищен. - сказал Мерддин, указывая высохшей рукой на вырезанные над дверью руны. - Самого Инистого Гиганта это не остановило бы, но придут лишь ничтожнейшие из его детей. Но снаружи вам грозит верная смерть.
   - Так что же будем делать? - повторил Ниал. Сидеть, даже под защитой рун, ожидая, когда опасность минует, противоречило его деятельной натуре.
   - То же, что делают в любые другие зимние дни. Петь и пить. - сказал Талисин и выставил на низкий стол претяжелый бочонок.
   - И все-таки, Талисин, признайся! Тогда на состязании ты сжульничал. - сказал Мерддин, и поставил рядом три большие кружки
   Два дня, в самом деле, прошли в забытьи. Старцы, которые сначала были крайне не рады друг другу, видимо успели помириться, простить прошлые обиды и приобрести новые. Сначала Ниалу нравилось слушать их песенные состязания, хотя, начиная с правильных стихов и величавого стиля, по мере того, опустошения кубков дошли до самой поносной брани. Но чем дольше тянулось застолье, тем заметнее было, что друи веселятся надрывно. Причиной тому была не только осада, в которую их взяла насланная Имиром вьюга, но и то, что оба они были стары, миновала не только весна, но и самая осень их жизни, впереди была только зима, они знали это и скрывали от себя свое знание.
   Сначала Ниал боялся Мерддина, думая найти в нем какую-то особенную мудрость и тайнознание. Но если старый друи, давно уже оставивший свое ремесло, и был чародеем и хранителем древних тайн, то тщательно скрывал это. Единственным странным в нем был его возраст. Мерддин легко упоминал в речи имена риагов и риаг моров, которые жили десятилетия, а то и столетия назад. Ниал заподозрил, что Мерддин вовсе не древний сказитель, что сочинил "Могилу пяти вождей" и "Битву камней", а мошенник, который когда-то назвался этим именем, а с годами сам поверил в свой обман. Но что-то мешало Ниалу по-настоящему поверить в эту версию.
   Они не просто пересиживали пургу.
   Завывавший снаружи ветер по-прежнему нес с собой голоса. Чтобы не слышать их, Ниал прятал голову под одеяла, затыкал уши пальцами. Пить ему вскоре надоело, кроме того, он боялся, что пьяный он поддастся голосам. В третью ночь бестелесные призраки сменились чем-то много более страшным. За стенами дома Ниал услышал шаги. Вокруг ходило существо столь огромное, что нельзя было даже вообразить. Ниал представил, как этот гигант срывает крышу с их жалкого убежища, и запускает внутрь покрытую инеем исполинскую руку, шарит в поисках жертвы... он вцепился в рукоять своей секиры, понимая, что если тварь снаружи, в самом деле, так велика, как кажется, то никакая секира ее не остановит. Пьяные друи храпели и бормотали во сне. Трезвый Ниал до боли стискивал рукоять оружия. К звуку шагов добавилось что-то еще. Великан шарил вокруг. Слепо шарил исполинскими руками.
   Ниал сам не понял, как он сумел уснуть после пережитого ужаса. Когда он проснулся, в доме было почти светло. Свет шел снаружи. Вьюга стихла!
   Ниал, позабыв об осторожности, выскочил наружу, прочь от застоялых запахов хлева, прокислого вина, тяжелого похмельного дыхания, которые достигли уже почти физической плотности. В легкие его ворвался морозный чистый воздух. Высоко в небе висело яркое солнце. Ниал захохотал, закричал, пропел несколько строк из какой-то старой песни, что пришли на ум. Он умылся ослепительно чистым, свежим снегом, потом и вовсе скинул с себя одежду и нырнул в сугроб, смывая застарелый пот и пережитые страхи.
   Он разбудил Талисина, который стонал, охал, ругался и клялся никогда больше не пить хмельного. Вдвоем они попробовали разбудить Мерддина, но старый друи был мертв, и судя по всему уже давно. Самым простым было предположение, что изношенное сердце не выдержало двух дней бражничества, но на лице покойного застыл ужас.
   Талисин тотчас же погрузился в скорбь, и Ниалу пришлось одному засыпать сена ноющим животным в хлеву, выгонять и выгуливать коней, укладывать мертвого на скамье, положенным образом сложив ему руки. Но даже хлопоты, связанные с погребением, не могли заглушить бьющую в нем радость и жажду жизни. Его тело требовало тяжелой работы, сильные руки и спина истосковались за дни безделья. Его душу переполняло счастье. Он был жив и полон сил. Воспоминания о ночном ужасе только усиливали этот восторг. Солнце, снег, горы, леса, все это было таким свежим, чистым и прекрасным!
   - Так сколько же ему на самом деле было лет? - спросил Ниал у Талисина, что сидел, тяжело склонив голову.
   - Больше, чем ты думаешь. Он был стар уже во времена молодости моего деда.
   - Но почему же он тогда умер?
   - Это был его гейс. Давным-давно он поведал мне его, и я, как и многие на моем месте, счел его совершенной чушью, ошибкой предсказателя. "Не пей сидя под ногами детей Старого Бога". Такой гейс, что поделаешь.
   - Я ночью слышал...
   - Молчи! Молчи Ниал, сын Эны! Во имя всех богов, старых и новых! Он был старым пьяницей, и умер от того, что слишком много пил!
   - Как скажешь, Талисин. Но кто бы он ни был, и как бы он ни умер, а мы должны похоронить его с положенными почестями. Он был друи...
   - Уже нет! Он перестал им быть со времен нашего состязания. - Талисин хотел сказать еще что-то, но обреченно махнул рукой. - Конечно же, друи. Слишком старый, чтобы бродить по дорогам...
   Ниал к вечеру вырыл в земле глубокую могилу. Мороз сковал только несколько верхних дюймов почвы, после того, как Ниал разбил их киркой, копать стало легко. Он опустил в эту яму тело Мерддина Старого, закрыл ему глаза плоскими камнями. Он набросил на лицо мертвеца тряпицу. А затем несколькими страшными ударами перебил мертвому друи руки и ноги, что бы тот не вздумал подняться. Талисин наблюдал за этим ритуалом молча. Ниал завалил могилу камнями и только после этого засыпал землей. Тем же вечером он зарезал весь принадлежавший друи скот.
   Уходя следующим утром, путешественники подожгли за собой дом Мерддина.
   Стояло такое же веселое, солнечное, морозное утро, как и днем раньше, но когда они повернулись уходить, и Талисин и Ниал услышали в треске пламени какой-то смех. Но что не навеют тяжелые мысли и как не обманет слух ветер?
   Весь день они скакали по заснеженной равнине, останавливаясь только что бы дать лошадям отдохнуть. Ниал иногда спрыгивал с седла и около мили бежал рядом, держать рукой за гриву своего скакуна.
   - Да, все-таки живот ты вырастишь не скоро! - сказал Талисин, к которому стало возвращаться хорошее настроение.
   Под вечер поднялась новая пурга, но в ней уже не были слышны голоса. Путники решили переждать ее, разбив лагерь у корней исполинского дерева, которое высилось над окружавшим его лесом так же, как Ниал возвышался бы на стайкой пятилетний детей.
   Ниал с удивлением узнал в дереве-великане ясень. Но ломать голову над этим он не стал, а принялся разводить костер, найдя за ясенем-великаном укрытие от порывов ветра.
   После скачки и бега он был голоден, но чувствовал себя очень сильным и готовым на все.
   Талисин с наступлением темноты опять погрузился в печаль.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Сыновья Тумана.
   Они как раз ужинали подарками Кумалла, когда из мрака к крошечному костерку шагнули три вооруженных человека. Один из них был уже стар, наверное, ровесник Талисина, а двое других были юнцами, не брившими бороды.
   - Приветствую вас на землях Сынов Тумана, путники. - достаточно церемонно сказал старый воин.
   Мое имя Артмал, иные называют меня Седым Артмалом. Я - ри своей семьей. Эти двое - мои внуки, Пал и Рой. Кто вы и откуда?
   - Мое имя Ниал сын Эны, меня прозвали Сильным. Я муж Мэв-Воительницы и теперь принадлежу клану Калгака.
   - Я друи Талисин, сказитель и предсказатель. Мое место повсюду, где нужен человек моего ремесла.
   - А этот человек по прозвищу Сильный, он что, твой ученик?
   - Нет, он служит мне, как поклялся. Скоро срок его службы подойдет к концу.
   - Что ж. - Артман присел к костру. - Разделим ужин?
   Талисин протянул гостю кабанье ребро. В ответ Артмал предложил друи кусок козьего сыра. Внуки седого ри стояли в стороне, их к костру никто не приглашал.
   - Много вы слышали историй о Сыновьях Тумана?
   - Да, ваше имя известно по всей Киммерии.
   - И что же о нас говорят?
   - Говорят, что вы воинственны и неукротимы, раз даже сам грозный Кумалл не смог взять над вами верх.
   Артмал усмехнулся. Зубы у него были, конечно, не все на месте, но те, что были, оставались крепкими, судя по тому, как он рвал ими мясо. Ри напоминал старого волка.
   - А не говорят ли про нас, что мы разбойники, обираем путников донага, и для развлечения бросаем их в пропасть?
   - Я слышал и такое, но не думаю, что все это правда.
   - Верно. Иных мы сначала обираем до нитки, а потом бросаем в пропасть. - засмеялся старейшина Сынов Тумана.
   Ниал переводил взгляд с беседующих стариков на стоявших в стороне юнцов и думал, справится ли он с ними, если дело дойдет до стычки. Он знал, что прозвище свое заслужил по праву, но великим воином себя не считал. Голыми руками он сломал бы хребет любому из внуков Артмала, но у тех были копья, щиты и короткие мечи, а в бою с оружием ловкость и быстрота легко могут превзойти его медвежью силу.
   Видимо ход мыслей Ниала не остался тайной для Артмала.
   - Брось прикидывать, кому нанесешь первый удар. - сказал старый ри. - Мы не деремся с тем, с кем уже разделили хлеб. Конечно, ваши лошади составляют большой интерес, но надо же кого-то и оставить при своем, что бы рассказывал потом по всей Киммерии о благородстве Сыновей Тумана. - Артмал опять усмехнулся улыбкой старого волка. Ниал решил, что кроме благородства причиной такого добронравия сыновей Тумана послужила его собственная слава. В юности Ниал выиграл несколько поединков у бойцов, которые имели имя и хорошую цену чести. Пусть с тех пор он не часто практиковался с оружием, но Сыновьям Тумана знать это было не обязательно.
   - Куда держите путь? - продолжил разговор Артмал.
   - На Восток. В земли хелвирблайнд.
   - И что же хорошего ждет вас на востоке?
   - Большой Круг друи должен собраться на Самайн, это, во-первых. Риаг Мор востока, Леннакс устраивает большие пиры и состязания в честь свадьбы своего сына, это два. У друи всегда есть куда пойти.
   - Да, должно быть у друи очень интересная жизнь.
   - По правде сказать, иногда хочется поскучать.
   Старики явно нашли общий язык и Ниал несколько ослабил бдительность. Но как оказалось, радушие Артмала было только ловушкой.
   - Скажи мне, друи Талисин, а ты знаешь человека с белыми глазами?
   И прежде чем велеречивый друи Талисин успел ответить что-либо, со всех сторон выступили вооруженные воины.
   - Не смотри на меня так, Ниал Сильный. - сказал Артмал. - Человек с белыми глазами, который нанес моему роду страшное оскорбление, такой же слуга друи, как и ты. Законы чести нужно соблюдать с теми, кто сам соблюдает.
   Ниала и Талисина подняли на ноги, угрожая им копьями, и повели в сторону небольшого ущелья. Несколько Сыновей Тумана принялись рыскать в их дорожных сумах. Кто-то полез пальцами в пасть коню с пятном на морде, проверять зубы.
   Ниал даже гнева не испытал. Правы те, кто говорит, что от друи всегда одни неприятности, что встретил друи в дороге - перейди на другую сторону, повернись и ступай обратно, хотя бы тебе туда и не надо, лишь бы отвести от себя неприятности, которые несет с собой друи.
   В сравнении с богатым хозяйством и мощной крепостью Кумалла поселок Сыновей Тумана был сущей дырой. Дома были большей частью вырыты в каменистой почве, чем выстроены на ней. Пиршественный зал вождя был раз в двадцать меньше, чем у Кумалла, а уж насколько беднее - и не сравнить. Крыша была крыта не дерном даже, а соломой, до того старой и прелой, что она рассыпалась ежесекундно, просыпаясь трухой на головы сидящих на полу горцев. Дым уходил сквозь дыру в крыше, балки были покрыты лохмотьями сажи. Мебели было крайне мало, а та, что имелась, была такой низкой, неказистой и старой, что в долинах ее даже бедняки бы постеснялись. Освещалось помещение всего лишь плошками с жиром. У Кумалла было среди ночи светло как днем, тут царил полумрак.
   Всего двое суток в пути, а они попали в совсем другой мир.
   Но главное отличие было в царившей здесь атмосфере. У Кумалла шла веселая гульба в честь удачного набега. Сыны Тумана были погружены в скорбь.
   На земляном полу лежало, завернутое в ткань, бездыханное тело. Вокруг сидели, распустив волосы, женщины - плакальщицы. Чуть поодаль стоял, играя желваками на скулах, высокий молодой мужчина с гладко выбритым лицом. Одет он был чуть богаче остальных Сыновей Тумана, по дорогому оружию на поясе и величавой осанке можно было предположить, что это вождь, возможно даже ри туата всех Сыновей Тумана.
   Но сейчас этот красавец был явно раздавлен неким горем - хоть глаза его были сухими, выражение лица было красноречивее любых слез.
   - А, вот и вы, пожиратели детей. - тихо сказал он, когда в помещение втолкнули Ниала и Талисина.
   - Каких еще детей я сожрал? - Ниал забыл об осторожности, настолько возмутило это дикое и незаслуженное обвинение.
   Талисин, как человек более осторожный, смолчал.
   - Будьте вы прокляты, и все ваше проклятое племя, мерзкие друи!- рявкнул человек с дорогим оружием. - Только один из вас мог совершить такое... то чему даже имени нет! Я убью вас так, что сотни лет о вашей смерти будут вспоминать!
   - Уйми свой гнев, Аэд. - поднял руку старый человек, то того молча сидевший на полу рядом с женщинами плакальщицами. - быть может это не они виновны в смерти твоей дочери. Горе затмевает тебе разум.
   - Я Аэд, сын Дугалда. - представился, наконец, молодой воин. - Ваши имена мне известны. Ты - Ниал, сын Конайрэ Бешенного, который сделал меня сиротой первый раз. А ты - Талисин, проклятый друи, и в этом уже заключено преступление!.
   - Да в чем нам обвиняют, наконец? - Ниал подался вперед, но в живот ему уставились три копья разом.
   Вместо Аэда, который от гнева и горя плохо соображал, ответил старый человек.
   - В зверском убийстве, людоедстве и черной волшбе.
   - Что?! - настала очередь сдержанного Талисина вскричать от возмущения.
   - Вот что вы сделали! - одна из женщин отбросила ткань в сторону и Ниал с Талисином увидели невозможным образом изуродованное тело маленькой девочки. Оно было совершенно обнажено и все страшные раны были видны.
   - Вот она, магия друи, хранителей песен!!! - вскричала молодая женщина, обливаясь слезами.
   Ниал просто ужаснулся увиденному. А Талисин, кажется, что-то понял и потому сник.
   - Сидмон. - сказал он. - Это все Сидмон.
   Старый человек поднялся с земляного пола.
   - Меня зовут Эрскайн, я старейшина этого народа. Вы, люди из долин называли бы меня ри туата, но нам ни к чему эти титулы.
   По внешнему виду старейшины никак нельзя было угадать его высокое звание.
   - Аэд не наш по крови, он ротай, как и ты, Ниал. Иногда мне кажется, что в наши дни никому не сидится в родном клане и племени, все только и делают, что кочуют, в поисках новой жизни. Аэд отец Гленны - девочки, которую человек с белыми глазами, что назвался Сидмоном, учеником друи Талисина, убил с немыслимой жестокостью, а потом осквернил ее мертвое тело, использовав его в каком-то черном ритуале. Я знаю, что ни один из вас не совершал этого преступления, это дело рук Сидмона. Но учитель отвечает за ученика, подобно тому, как отец отвечает за сына, а вождь клана за своих людей. Ты Талисилин Красноречивый, должно быть рассказал Сидмону что-то такое, что помутило его разум и толкнуло на путь убийства. Ты должен ответить за это. Ты Ниал - спутник Талисина, связанный с ним клятвой верности. В этом твоя вина. Вам есть, что сказать в свое оправдание?
   - Только то, что мы отправились на поиски Сидмона, что бы остановить его. - сказал Талисин.
   - Я убью его. - добавил Ниал. - Я ему шею сверну голыми руками!
   - Я требую их крови! - повысил голос Аэд.
   - Как ты смеешь кричать на своего вождя. - одернул его Эрскайн. - Ты, которого мы подобрали на босого на снегу?!
   - А кто отправил меня босым по снегу, как не отец Ниала?! - Аэд был близок к тому, что бы совершенно выйти из себя. Сжав кулаки он шагнул в сторону пленников.
   - Остановись, сын Дугалда! - вновь поднял руку вождь. - Иначе пеняй на себя.
   - Иначе что? Изгонишь меня, да Эрскайн? Перед тобой убийцы и людоеды, друзья монстра, который замучил мою дочь, а потом сожрал ее сердце, выпил ее кровь! Ее тень взывает к отмщению, разве ты не слышишь? Отдай мне их! Месть это мое право!
   - Как я могу отдать их тебе, если их вина не доказана?
   - Каких еще тебе доказательство нужно?
   - Ты признаешь суд поединком?
   - Да, во имя Крома и всего его Отродья!
   Ниал захохотал. Смеялся он не натужно, а от души.
   - Что веселого, сын Конайрэ? - обернулся к нему Эраскайн.
   - Никогда меня не судили дважды за неделю!!!
   - Когда мы выйдем с тобой в круг, смешного будет мало. - пообещал Аэд.
   - Я не хочу тебя убивать. Хватит в твоей семье смертей.
   Аэд отвернулся, что бы не дать волю гневу.
   - Если ты откажешься драться, Ниал, это будет равносильно признанию вины. - шепнул Талисин.
   - Что-то такое я и предполагал.
   Вспышка сумрачного веселья прошла, и Ниал снова был растерян и подавлен происходящим. Преступление Сидмона было столь ужасно, что внушило ужас и отвращение даже такому человеку как Ниал, который сам лишил жизни немало людей. Но кроме кровожадности в преступлении Сидмона была еще и магия. Тело убитого ребенка было покрыто неведомыми рунами, которые Сидмон вырезал ножом. Эти руны покрывали лицо, руки, ноги и живот жертвы. Вырванное сердце Сидмон зажарил на костре и съел. Рядом так же нашли миску в которой сохранились останки какой-то кашицы. По запаху Сыновья Тумана узнали грибы с восточных болот, которые вызывают видения и припадки ярости. Как говорили Сыновья Тумана, на стенах пещеры, в которой Сидмон устроил свое чудовищное пиршество, кровью жертвы были нарисованы те же уродливые, отталкивающие руны. Эти знаки не походили на те, которыми друи пользовались для гаданий. Значит за внешним кругом знаний, которыми друи делились с миром, был еще другой, закрытый от непосвященных, внутренний круг. Что-то такое что Талисин знал, и чему начал учить вероломного Сидмона. Ниал другими глазами посмотрел на старого друи. Талисин скрывал от него не просто руны, которым Ниал никогда и не собирался учиться, нет, Талисин скрывал от него некую часть себя. Кто же он на самом деле, просто певец, сказатель и гадатель, или он, в самом деле, имеет отношение к темной волшбе?
   Ниал ломал надо всем этим голову.
   Сыновья Тумана стали расходиться из большого дома, оставив женщин нести их скорбную стражу. Так же в помещении с трупом оставили Ниала и Талисина, видимо в наказание за то, в чем их обвиняли. Аэда сородичи чуть ли не силой вывели.
   О пленниках позаботились - принесли им кувшин кислого молока, немного сыра, да жестких как подошва лепешек. Несмотря на жуткую близость изуродованного тела, ожидание завтрашнего судилища и тяжелые мысли о том, во что же такое он оказался впутан, утомленный Ниал довольно быстро уснул. Мысль о побеге его даже не посещала, даже если им и удалось бы выбраться из поселка, в ночных горах их тут же изловят снова, или они просто сорвутся в ближайшую расселину, которых горы таили великое множество.
   Ниалу снился странный сон. В этом сне была Мэв, с мечом и щитом, противостоящая целой орде невероятных чудовищ. Мэв изнемогала под натиском монстров, но тут на помощь ей пришел некто, огромный и сильный, как сам Ниал, но не похожий на него. Потом по полю боя прошел Талисин, и чудовища расступались перед ним. А потом у самого Талисина выросла волчья голова. Это было жутко, но страшнее всего Ниалу стало, когда волкоголовому Талисину поднесли обнаженного младенца. Ниал почему-то знал, что это - его сын.
   Но проснулся Ниал вовсе не от кошмара, а от грохота, который шел откуда-то сверху. Заголосили женщины, ругался спросонья Талисин. Ниал вскочил, ничего не соображая, не видя в потемках. На голову ему посыпалась солома и прутья, которые эту солому удерживали на крыше.
   Раздался вой, полный злобы и какого-то злорадного веселья.
   - Драуг!!! - вскричал Талисин и Ниал тотчас понял, что происходит.
   Истерзанная Сидмоном дочь Аэда восстала из мертвых. Верней говоря, встало ее мертвое тело, одержимое злым духом. Сидмон действительно сильный чародей. - подумал Ниал. Он сумел нарушить главный закон мироздания.
   Хохот драуга, крики и плач женщин, грохот, который производил монстр, прыгая по крыше дома смешались в адской какофонии. Упавшая в очаг солома занялась чадящим, дымным пламенем, в помещении нестерпимо запахло дымом, люди кашляли, задыхались, обливались слезами.
   Ниал толкнул дверь широким плечом. Бесполезно. Оперся на дверь всей спиной, что есть сил оттолкнулся ногами от пола, дверь поддалась, но держалась. Он глотнул дыма и тяжело, надрывно закашлялся. Огонь сначала лизнул висевшую на стене старую шкуру, потом уверенно вцепился в нее. Талисин сорвал шкуру со стены и бросил под ноги, но огонь уже бежал вверх, охватывая занавеси из ткани и шкур. Все это было старое, сухое и занялось с веселым треском.
   Драуг весело завывая, скакал по рушащейся крыше, сбрасывая вниз все больше соломы.
   Ниал налег с еще большей силой, вывернул дверь вместе с дверным коробом, и вывалился наружу, в ночной холод. Следом за ним выбежали одна за другой, женщины и Талисин.
   Вокруг уже толпились почти все жители селения. Они прибежали тушить пожар, спасать пожитки, но при виде драуга тотчас забыли об этом.
   Быстро занялась крытая соломой крыша, ночь на много десятков шагов вокруг озарилась багровым светом пожарища.
   Драуг в обличье ребенка продолжал прыгать среди языков пламени. Казалось, что его очень забавляет все происходящее. А затем монстр провалился вниз, сквозь пылающую крышу. Казалось, все кончено, жар что царит внутри охваченного огнем здания, которое все превратилось в исполинский костер, мгновенно убил бы любое живое существо,
   Однако драуг, нежить, порождение мрака и стужи, не мог умереть так быстро и так легко.
   Из ревущего пламени ковыляющей походкой выбрался обугленный монстр. Волосы его сгорели, все тело покрылось буграми и волдырями, но потустороння жизненная сила не желала уходить из оскверненного тела маленькой Гленны.
   Чудовище ступало обугленными ногами, на лице сгорели губы, обнажив оскал неожиданно длинных и острых зубов, сошел нос, отвалились сгоревшие уши, но светящиеся неживым светом глаза странным образом уцелели.
   - Ай, моя дорогая, что с тобой случилось. - молодая женщина сделала шаг вперед, в сторону чудовища. То была Джини, жена Аэда, мать несчастной Гленны. На отпевание и на судилище она не присутствовала, потому что слегла в тяжелой, неподвижной тоске. Но переполох поднял ее с одра болезни.
   - Нет, это уже не Гленна, это драуг! - закричал Аэд, пробуя поймать жену за руку. Но та проворно вывернулась и побежала навстречу обугленному чудовищу. Видимо женщина несколько помешалась от горя, иначе увидела бы, что вместо ее дочки перед стоит страшное порождение запретной магии Темных Веков. В последний миг, когда она уже была уже близко, Джини что-то поняла, и в ужасе отшатнулась назад, но чудовище одним прыжком настигло ее, свалило на землю. Острые зубы впились в плечо истошно вскричавшей Джини.
   Аэд быстро взял себя в руки. Он отлично понимал, что перед ним не чудесным образом воскресшая Гленна, а драуг в ее обличье. Не желая лишиться разом и жены и дочери, он выхватил меч и бросился туда, где крошечный монстр вцепился зубами в беспомощно бьющуюся женщину.
   Аэд ударил мечом, но меч словно стек с головы чудовища, с тем же успехом можно было бить по камню. Настала очередь Аэда вопить от ужаса. Соскользнув с плоти драуга, его клинок вонзился в горло Джини. Поняв, что своими руками убил жену, которую хотел спасти, Аэд издал яростный вой, перекрывший даже свирепое рычание драуга. Аэд нанес еще несколько бешеных ударов, каждый из которых мог бы уложить на месте любого человека или зверя. Но драуга его клинок странным образом обходил. Наконец, после очередного удара, меч сломался, оставив Аэда с бесполезным обрубком в руках.
   В голове у Ниала в один миг пронеслось все то, что он слышал о драугах от Талисина и от других друи. Драуга нельзя убить мечом и другим оружием, он заговорен от них. Драуг не просто ходячий мертвец, в драуге сидит демон.
   Ставшая драугом Гленна повалилась своего отца на спину. Аэд отбивался, что было сил, но видимо ужас происходящего отчасти ослабил его волю к жизни. Крошечное чудовище наседало, будто горный лев, сминая сопротивление сильного умелого воина.
   Ниал обхватил драуга поперек туловища и поднял. Это стоило ему таких усилий, что выигранные прошлым летом соревнования по киданию валунов показались легкой прогулкой. Древняя запретная магия налила тело мертвой девочки не только сверхъестественной силой и столь же невозможной тяжестью. Во всей Киммерии едва ли полдюжины человек смогли бы поднять над головой такой вес, но Ниал смог.
   - Кром! - выдохнул Ниал, бросая драуга оземь.
   От этого удара хребет чудовища переломился, кости хрустнули. Несколько раз лязгнули зубами голые челюсти, сверкнули выпавшие из орбит глаза, когтистые пальцы попробовали загрести мерзлой земли, но это была уже агония.
   Ниал остановился, тяжело дыша.
   Аэд окровавленный и избитый, с трудом подполз к Джини. Он уложил ее голову себе на колени и заплакал. Конечно, слезы считались чем-то недостойным настоящего воина, но никто и никогда не попрекнул Аэда этими слезами.
   - Ты! - Аэд поднял глаза на Ниала, который нависал над ним. - Не думай что между нами все кончено! На рассвете мы выйдем в круг!
   - Но Аэд, он же спас тебе жизнь! - закричали на несколько голосов Сыновья Тумана.
   - Жизнь? - Аэд поднялся, отпустив мертвое тело жены. - Да зачем мне такая жизнь? Я не просил его о помощи! Месть - мое право.
   Ниал не впервые сталкивался с такой твердолобостью в вопросах чести и долга, но сейчас ситуация была уже превосходящая всякое разумении. Творился сущий бред.
   - Будь ты проклят Аэд. - сказал Ниал. - Я не стану с тобой драться. Сочтешь это доказательством моей вины - пусть так. Но я на тебя топор не подниму.
   Аэд посмотрел на Ниала тяжелым взглядом в котором горе переливалось с ненавистью.
   - На тебя многое обрушилось, Аэд. - продолжил Ниал. - Твой разум мутится от горя, подумай, хочешь ли ты драться со мной!
   Аэд сделал шаг вперед. Меч его был сломан в бою с драугом, но на поясе воина висел длинный тяжелый кинжал. Он схватился, было за рукоять оружия, но потом отстегнул его и отбросил в сторону.
   - Прости, Ниал. - тихо сказал Аэд и побрел прочь.
   Тем временем Сыновья Тумана уже тушили пожар, подобрали тело несчастной Джини и изуродованную оболочку того, кто сначала был Гленной а потом драугом. Сейчас, когда демон ушел прочь, это было просто изуродованное тело ребенка. Старая женщина взяла его на руки и понесла к святилищу.
   Утром Сыновья Тумана вышли проводить Ниала и Талисина в путь. После того как Ниал убил драуга, обвинять их в помощи Сидмону было глупо. Сыновья Тумана вручили путешественникам копье, принадлежащее их старейшине - своеобразную подорожную для дальнейшего путешествия по их землям.
   Цена чести.
   Когда они отъехали на пару миль, обернувшись, назад Ниал увидел, что за ними гонится одинокий всадник. Хотя они ни на миг не прекращали движения, всадник настигал их - верно, его лошадь была много сильнее и быстрее чем у путешественников.
   Ниал совсем не удивился когда узнал Аэда, сына Дугалда.
   - Возьмите меня с собой, уважаемые. - сказал Аэд неожиданным для него скромным тоном. - Я хочу отправиться с вами на поиски Сидмона, который разрушил мою жизнь. Я хочу его крови.
   Воин был вооружен до зубов, но Ниал не увидел на нем цветов Сыновей Тумана. На нем была одежда безо всяких признаков принадлежности к клану.
   - Ты снял цвета Сыновей Тумана!
   - Меня больше ничего не держит с ними. Моя жена и дочь мертвы. Мой долг Сыновьям Тумана уплачен. Я не просил поднимать меня с того снега, на котором лежал тогда...
   - А что же с погребением?
   - Старейшины лучше меня сделают все как надо. Мертвым же все равно, мертвые мертвы. Но если тени моей жены и дочери и смотрят на меня из пустоты, уж лучше пусть увидят, как я охочусь за их убийцей, чем как я сижу, посыпав голову пеплом у их неподвижных тел. Моя месть будет моей данью их памяти!
   - Что ж, мы возьмем тебя. Ты сильный боец и слывешь человеком слова. Но запомни Аэд: во-первых, мы теперь на одной тропе и все, что было между нами, нашими семьями и нашими родами должно остаться вне этой тропы. Во-вторых, главный здесь Талисин.
   Друи кажется, сам немного удивился, когда Ниал так решительно высказался за его главенство в растущем отряде.
   - Я согласен на эти условия. Мне нужен Сидмон.
   Аэд говорил тихо, но в голосе его звучала лютая ненависть.
   - Я сдеру с него живого кожу, и повешу ее на дереве Одноглазого Бога.
   В угрозе замучить людоеда Сидмона не было ничего удивительного, но вот как Аэд собирался поступить с Сидмоном после смерти... это слишком напоминало деяния самого Сидмона.
   Некоторое время они ехали молча, но Ниал то и дело посматривал в сторону нового компаньона. Аэд кажется, в самом деле смирил свою гордыню и гнев. Ниал прежде слышал имя этого воина. Аэд был поединщиком, "названным" воином своего клана. Говорили, что бедные и цепляющиеся за старые обычаи Сыновья Тумана надолго не удержат амбициозного Аэда. Видимо Джини была для него единственной причиной хранить верность приютившему его клану.
   - Ты, в самом деле, хотел выйти со мной в круг? - спросил, наконец, Ниал.
   Аэд тряхнул головой.
   - Ты сам говорил - я был вне себя от гнева.
   - Но это была не единственная причина, верно? За что ты собирался мне мстить? Я никогда не видел Конайрэ, но за мной всю жизнь идет память о его преступлениях. Что за кровь пала на меня в этот раз?
   - Конайрэ поссорился с моей семьей. Он убил всех, кроме меня, который убежал в ночь. Я поступил недостойно, я знаю. Пусть мне было всего тринадцать, но у меня было оружие и я уже дрался прежде... но при виде ярости Конайрэ я струсил. Я убежал, пока этот монстр расправлялся с моей семьей. Отец, дед, братья, мать, сестра. Конайрэ убил всех, а потом подвесил тела на старом дубе. Хуже всех пришлось брату - он был еще жив, когда Конайрэ Бешеный вздернул его на дубе и пронзил насквозь копьем. Я убежал в лес, в ночь, я замерзал там, но боялся выйти и сразиться с Конайрэ. Он бы убил меня, но я умер бы как мужчина. Говорят, что герой умирает один раз, а трус - тысячу. Я и есть тот трус, который умер тысячу раз.
   В голосе Аэда была настоящая боль.
   Этот человек настолько глубоко был пропитан воинской моралью, что всерьез винил себя за трусость, которую проявил, будучи зеленым юнцом, при столкновении с самым страшным человеком во всей Киммерии. А может быть, если не лгали участники зимнего похода на Ванахейм, то и самым страшным человеком всего Севера. Сам Ниал никогда не хотел становиться "названным" воином, человеком риага.
   Через два дня небольшой отряд спустился в долины. С каждым часом пути зимняя стужа отступала. Внизу еще не лег снег, и ветра не норовили выпить из человека жизнь.
   Осень - время войн, когда урожай собран, а стада как раз нагуляли жирок и стоят максимально много.
   Традиция набегов и пиров уходила в века. У киммерийцев даже выбора не было, воевать или нет - если ты не устраивал набег на соседа что угнать его стада и разграбить его кладовые, то он сам устраивал набег на тебя и старался угнать твои стада и разграбить твои кладовые. К этой войне привыкли, она была постоянной.
   Осенью вспоминались старые обиды и вынимались из ножен мечи.
   Разумеется, воевать в самую зимнюю стужу тоже никто не любил, и войско, которое не сумеет найти себе приют на зиму, рисковало погибнуть от голода и болезней. История Киммерии помнила и битвы на зимнем снегу и великие походы через вьюгу, но это все-таки были исключения, столь поразившие воображение, что удостоились отдельных песен и преданий. На войны обычно уходили недели после осенней страды и до Самайна. Когда с горных пастбищ пригоняли последние стада, это было будто сигналом. В честь окончании страды устраивали пиршества, на которых варили из ячменя пиво, резали скот.
   А потом молодые мужчины собирались в поход.
   К Самайну малые войны обычно сходили на нет. Никто не хотел быть застигнутым Дыханием Имира в походе.
   Но в этом году Имир проснулся необычайно рано.
   Навстречу путешественникам медленно двигалась небольшая процессия. По одежде Ниал узнал даонлох - Озерников, тех самых с которыми воевал Кумалл. Их было около дюжины человек и всего три лошади. Половина были ранены, один молодой воин и вовсе лишился руки. На спинах лошадей, таких же измученных и израненных, были навьючены какие-то тюки. Наверное, запасы провизии. Когда лошади выбьются из сил их самих зарежут. Даже те озерники кто не был ранен, еле стояли на ногах от усталости. Запавшие глаза, полные гнева и отчаяния, осунувшиеся лица. Не нужно было быть прорицателем, что бы понять, что это остатки разбитого воинства, которое бросилось в погоню за Ридерхом, сыном Кумалла.
   Увидев Аэда, шедший впереди воин взялся за рукоять меча. Щит он поднять не смог бы - левая рука была ранена и забита в лубок.
   - Славный Сын Тумана, Аэд! Я Брайс, сын Белфайра, готов сразится с тобой, что бы пройти через твою землю.
   - Разве ты видишь на мне цвета Сыновей Тумана? - печально покачал головой Аэд. - Я снял их несколько дней назад, и теперь между нами нет вражды. Ниал Сильный, а между тобой и народом Озер есть вражда?
   - Между нашими родами нет крови. - сказал Ниал.
   Воины озерного племени переглядывались между собой. Соблазн напасть на путешественников был велик. Их все еще было в шесть раз больше, друи за воина никто не считал. Но другие двое ... это были не какие-то безвестные люди. Аэд в прошлом году победил на состязания устроенных Риаг Мором Запада, одолев всех выставленных против него бойцов в поединках на мечах, копьях и дубинах. Он одержал не меньше полудюжины побед на поединках с "названными" бойцами других вождей. Ниал не имел такой славной репутации, но вся Киммерия знала его прозвище. Драться с двумя грозными бойцами, будучи израненными, измотанными, после нескольких дней непрерывных сражений и бегства?
   Пока Брайс решал в голове эту сложную задачу - как и живым, остаться и не прослыть трусом, который во главе целого отряда уступил всего двум воинам и одному друи, Ниал спешился, порылся в сумке и вытащил оттуда черствый каравай и протянул вожаку Озерников.
   - Я не нуждаюсь в подачках!
   - Это не подачка. - Ниал разломил каравай пополам. - Между твоим родом и моим сейчас нет вражды. Одна тропа?
   - Одна тропа. - согласился Брайс. Он, конечно, испытал большое облегчение, что ему не нужно драться с человеком, который мог свернуть шею взрослому быку, но старался не подать виду. Взяв половину каравая, Брайс разделил ее на ровные доли и раздал своим людям.
   - Что впереди? - спросил Брайс, одновременно запустив зубы в хлеб. Только сейчас Ниал разглядел, что в тюках на спинах лошадей вовсе не провизия, а какая-то другая поклажа.
   - Казна Льяла. - улыбнулся Брайс, заметив его взгляд. - Уходили за Ридерхом, потеряли его, заблудились в землях тейрвов, наткнулись на Льяла, который в очередной раз перепрятывал свою казну.
   Богатство и жадность Льяла, риага западных тейрвов превышали даже богатство Кумалла. Но Кумалл был хлебосольным хозяином, Льял же считал свою казну каким-то священным сокровищем, которое боялся тратить. Каждый год Льял перепрятывал сокровища, причем из опасения, что соплеменники ограбят его, брал с собой только ближайших родичей.
   - И что с Льялом? - спросил Аэд.
   Ниал заметил, как встрепенулся воин, услышав о сокровищах Льяла. Он протянул Аэду хлеб, но тот сделал вид, что не заметил.
   - Самого Льяла мы так и нашли. А вот его братьев убили. Так ты не союзник Сыновьям Тумана?
   Талисин дернул себя за бороду и что-то пробормотал.
   - Нет. - ответил Ниал. - У нас свое дело на востоке не имеющее отношения к войнам кланов и племен. Я сейчас служу Талисину.
   - А я ищу убийцу своей жены. - сказал Аэд.
   - Мы думали перевалить горы неподалеку от Снеговой Речки. Там можно пересидеть несколько дней у старого пьяницы друи.
   - Уже нет. - покачал головой Ниал. - Нет ни друи, ни его дома. Не идите к Снеговой Речке. Идите южной оконечностью хребта. Сыновья Тумана там редко бывают. В горах вы погибнете - в этом году Имир рано проснулся.
   Брайс хлопнул Ниала по плечу.
   - Благодарю тебя, человек одной со мной дороги! Весной на торжище отыщи меня, меня легко отыскать, где громче всего играет музыка, там и Брайс! Выпьем пива и вспомним эту встречу.
   Ниал пожевал губами, хотел что-то возразить, но вместо этого в тон Брайсу ткнул того в плечо и ответил.
   - Конечно, на торжище я отыщу тебя, Брайс.
   Ниал снял со спины своей лошади одну из сумок.
   - У нас с собой больше провизии, чем нужно. Тут сушеное мясо, мука. Вам поможет продержаться до долин. Бойтесь Сыновей Тумана, а Кумалла можно уже не бояться, он пирует и собирается делать это до самой весны.
   Видя проявление неразумной доброты со стороны Ниала, Талисин только криво улыбнулся в бороду. Аэд смотрел из-под гривы черных волос. В его серых как осеннее небо глазах нельзя было прочесть ничего.
   Брайс и его люди еще много раз поблагодарили Ниала, пригласили его в гости и обещали одарить из добычи.
   Вскоре все двинулись в нужную им сторону.
   - Эй, друи! - обернувшись назад, вскричал Брайс веселым, звонким голосом. Как-то очень заметно стало, что ему едва двадцать лет от роду. - Ты же друи Талисин Красноречивый! Я узнал тебя, это ты назвал мне мой гейс на тринадцать лет! Я обманул свой гейс, что бы он ни значил!
   - Предсказания иногда бывают ошибочными. - крикнул ему Талисин. - Ты отмечен взором Крома!
   Брайс крикнул еще что-то, но ветер отнес эти слова прочь.
   - А каков был его гейс? - спросил Ниал.
   - "Молчи, встретив дважды осиротевшего".
   Вечером путешественники встали на ночлег, Ниал принялся разводить костер, варить похлебку. Аэд одно время помогал ему, но было видно, что хотя он носит сучья и крепит полог походного шатра вместе с Ниалом, мысли его витают где-то далеко.
   - Ты не устаешь от войн, Аэд? - спросил Ниал.
   Аэд сначала не ответил, казалось, он решил пропустить вопрос мимо ушей.
   - Я - "названный" воин и никогда не хотел быть никем другим. Когда я отомщу Сидмону, я стану искать новой службы. Я человек меча и копья, и мне не быть никем иным.
   - Но почему мы воюем друг с другом? Одна кровь, один язык, одни боги? Добыча ... но если бы все народы и кланы жили в мире и преумножали свое богатство, то добыча стала бы не нужна, а торговля процветала. Я не против того, что бы скрестить меч с ванирами или пиктами, но резать другой клан...
   - Так повелось, Ниал и не нам это менять. Месть, уходящая в прошлое. Цена чести. Слава.
   - И все-таки. - упорствовал Ниал. - Зачем воевать друг с другом? Мой тесть Каннахт бывал в странах юга и много чего рассказывал про них. Они очень богаты, эти южане! Не лучше ли собрать силы нескольких кланов и пойти на юг? Вот это был бы славный подвиг.
   - Вообще-то ротай то и дело грабят Пограничное Королевство.
   - Мелкие стычки, а всей добычи одни оловянные тарелки, как говорил Каннахт. Зато на юге...
   - В прошлом бывали великие войны, когда вся Киммерия становилась под знамя одного вождя - Ард Риага. - сказал Талисин. - Ард-Риаг был посвященным Крома.
   - Посвященным самого Крома? - изумился Ниал. - не одного из Младших?
   - Да, Ард-Риаг посвящал себя Крому и Владыка Могильных Курганов входил в него. Его слово было законом для всей Киммерии. А потом когда наступало время уходить, его убивали так мучительно, что "три смерти" уготованные обычным посвященным покажутся детской игрой.
   Ниал уже много слышал о старых временах, Аэд же весь обратился в слух.
   В полумраке Ниал увидел, как глаза Аэда вспыхнули неожиданно алчным огнем
   - Этот Ард-Риаг - сколько он правил? - спросил Аэд.
   - Нет точных сведений. Одни говорят год, другие - полгода. Мне лично кажется, что Ард-Риаг правил от одного солнцестояния до другого.
   - И ему повиновались все риаги и ри страны?
   - Ему повиновались все мужчины, женщины и дети Киммерии. Через Ард-Риага говорил сам Кром!
   - А почему Ард-Риагов перестали избирать? Кром отказался говорить с людьми?
   - Власть Ард-Риага была слишком велика. Непомерна для смертного. Кроме того, самовластие шло вразрез с нашими обычаями. Ард-Риагов перестали посвящать, потому что они несли угрозу всему живому.
   Долго еще Талисин рассказывал об Ард-Риагах прошлого. Ниал собирался уже отходить ко сну, когда Аэд поднялся и стал снаряжаться.
   - Куда ты? - сонно спросил Ниал.
   - На охоту. - ответил Аэд, перепоясываясь мечом. - Пойду, поохочусь на вепрей.
   Аэд так и не вернулся, и нести дозор пришлось по очереди Ниалу и Талисину. Ночевка в осеннем лесу - малоприятное дело даже для закаленных людей, но кроме холода Ниалу не давали по-настоящему выспаться тяжелые мысли. Сыновья Тумана сказали, что Талисин свел Сидмона с ума рассказами об Отродьях Крома. Ниалу не нравился интерес, который проявил Аэд к историям о древних посвященных правителях.
   Аэд не вернулся и к утру.
   - Быть может вепрь оказался Аэду не по зубам. - сказал Талисин, ставя похлебку на огонь.
   - Думаешь, он погиб?
   - Человек, лишившийся всего, иногда начинает искать смерти. Если он погиб, жаль, что мы не сможем даже рассказать об этом.
   Ниал хотел что-то возразить, но промолчал. Равнодушие Талисина давно уже не ранило его, он и сам понимал, что взрослый человек сам хозяин своей жизни.
   Но... что-то в этом было неправильное!
   - У тебя мудрая голова, друи и сердце из камня. - наконец, сказал Ниал.
   - Я стар. - ответил друи так, будто это все объясняло.
   Ниал хотел сказать, что Каннахт тоже стар, но сердце мастера не похоже на кусок камня. Но спорить с человеком, известным как Красноречивый было бы глупо.
   Ниал поправил котелок.
   - Расскажи мне про Сидмона, Талисин. Не только то, что рассказал у меня дома.
   - Сейчас? Ты сейчас хочешь послушать о Сидмоне? - картинно, но при этом будто бы искренне удивился Талисин.
   - А чем это утро не подходит для рассказа о Сидмоне?
   - Утро по совести скверное. - сказал Талисин и замолчал. Ниал понял, что не вытянет из него ни слова о Сидмоне.
   Утро было поистине отвратительное, задувал ветер, который нес с собой редкую снежную крупу, солнца не было видно на затянутом серыми тучами небе. Ниал будто бы новыми глазами смотрел и на небо и на уродливые от постоянной борьбы с ветрами деревья, и на разбросанные вокруг скалистые глыбы, поросшие мхами, лишайниками и кустарниками. Напротив него сидел и блаженно улыбался старик, о котором он на самом деле не знал ничего, хотя был обязан ему жизнью и не один месяц провел с ним на общей дороге. Аэд, человек, который хотел убить Ниала из-за старого преступления совершенного его отцом, а потом разделивший с ним одну дорогу, пропал.
   Где-то в нескольких сотнях миль на Запад осталась его жена.
   Все было так неправильно!!!
   Что держит меня здесь? Слово, данное человеку, который бросается словами, как ветер снежинками? Талисин не смог бы заставить меня идти с собой. Меня позвал тот же зов странствий, что срывает с места других моих соплеменников, да хоть бы и мою жену. Чего мы ищем, и что находим?
   В таком меланхоличном настроении Ниал позавтракал и стал собираться в дорогу.
   Ветер усиливался.
   Они выбрались из ущелья, которое выглядело так, словно в нем в древние времена некие гиганты сражаясь, бросали друг в друга исполинские камни и выехали на плоскую как поверхность озера равнину. Голая и бесприютная, эта местность получила некогда название Песня Ветров.
   Еще месяц и преодолеть это плато станет почти невозможно даже для самых крепких всадников на самых выносливых лошадях. Но сейчас у них еще было время.
   Аэд нагнал их ближе к вечеру. Его конь хрипел и качался от усталости, через хребет животного были перекинуты тяжелые сумки. Аэд был ранен в лицо, в плечо и в правую руку и то и дело чуть не валился с коня.
   - Видимо вепри оказались драчливыми. - сказал Талисин.
   - Вот сегодня отведаем кабанятины. - сказал Ниал, хотя отлично понимал, на каких вепрей охотился Аэд и что за мясо у него в тюках.
   - Тощая больно та кабанятина. - хмыкнул Аэд и протянул Ниалу его сумку с провизией. Сумка лишь немного потеряла в весе, и вся была перепачкана чем-то красно-бурым. Поймав взгляд Ниала, Аэд весело и зло улыбнулся.
   - Брайс не обманул свой гейс, и не пережил даже трех ударов меча.
   - Но Аэд... одна дорога!
   - Я не ел тот хлеб, Ниал, законы чести соблюдены.
   - А где же казна Льяла и его лошади?
   - В пропасть сорвалась вся казна вместе с лошадями.
   По голосу Аэда нельзя было определить, говорит он искренне или что-то скрывает.
   - А все остальные люди Брайса?
   - Я убил четверых. Остальные все равно не доберутся до Озерного Края. Когда я стану искать новой службы, это еще больше повысит цену моей чести и моего меча.
   Аэд спешился и с трудом подошел к костру. Видно стало, что он ранен еще и в ногу.
   - Цена чести. - сказал он, прежде чем потерял сознание.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Нидхегг.
   Прошло много лет, но Ниал Сильный вздрагивал при воспоминании о том, что довелось ему пережить в Песне Ветров. Всякий раз, когда Ниал рассказывал о Песне Ветров, он чувствовал холод, хотя бы при этом он находился в жарко натопленном помещении или на дворе стояла середина лета.
   Талисин перевязал раны Аэда, после чего израненного воина накормили похлебкой, и уложили спать, отдав ему свои плащи. Аэд сначала пробовал сопротивляться такому уходу, утверждал, что он почти здоров, но на самом деле сил у него не хватало даже что бы сидеть, опершись спиной на тюки с поклажей.
   Сон путников был некрепким и недолгим. То и дело, то Ниал, то старый друи вскакивали, что бы подбросить в умирающий костер немного кустарника. Ветер, завывая, несся по равнине. Он набирал такую силу, что мог свалить с ног сильного человека. В ложбинке, в которой они устроились на ночлег, порывы не достигали такой силы, но все равно ветер пронимал до костей.
   Было холодно, и очень неуютно. Не только из-за погоды.
   Песня Ветров считалась местом нехорошим, проклятым.
   Когда-то здесь произошла великая битва, во время которой каменистая почва напиталась кровью павших, а та кровь, что не ушла в землю, ручьями стекла вниз, попала в ручьи и реки, и окрасила их воду. Но не кровопролитие само по себе прокляло местность. Если проклятие ложилось на каждое поле боя, в Киммерии не осталось бы непроклятой земли. Нет, тени павших воинов почему-то не смогли уйти ни на Серые Равнины, ни в чертога своих богов. Иногда поодиночке, иногда целыми тысячами, эти являлись редким путешественникам, решавшим пересечь Песню Ветров в канун Самайна.
   Ниал, как и большинство его соплеменников боялся неупокоенных мертвых, потому что они несли за собой смерть и несчастья. Он надеялся, что в эти дни тени еще не проснулись.
   Но даже сейчас, когда теней не было видно, Песня Ветров навевала какой-то тихий страх. Страх это вползал в душу, как пронизывающий ветер вползает под одежду, и по ощущениям он был такой же холодный.
   Когда расцвело, Ниал, хотя и совершенно не отдохнул за ночь, был несказанно рад этому. Ветер почти совсем стих. Солнце опять не смогло пробиться сквозь тучи, и свет его был тусклым и слабым, но это лучше тьмы, в которой ветры поют свои странные песни.
   - Аэд выживет? - спросил Ниал, разогревая над костром котел с похлебкой.
   - Если переживет следующие два дня, то почти наверняка выживет. - ответил друи. Лицо его сохраняло поистине безмятежное выражение. - Или умрет.
   Ниал начинал злиться. У него не было причин любить Аэда, но их связывала клятва одной дороги и потом - раненый Аэд задерживал их в пути. Талисин же нисколько не волновался ни о жизни воина, ни о том, что они могут не успеть на болота до Самайна.
   - Вот что, старик. - сказал Ниал, чуть повысив голос. - Раз уж ты столь мудр, что тебя не волнует ничто в этом мире, то скажи, зачем вообще ты позвал меня с собой в дорогу?
   - Что бы случилось то, что должно случиться.
   - Проклятье Крома!!! - огромный молотобоец вскочил на ноги, опрокидывая котелок.
   Ниал был из тех людей, которые долго копят в себе раздражение, а потом взрываются.
   - Если ты еще будешь играть со мной в слова, я брошу тебя и поеду назад, к своей семье!!! Я тоже умею играть словами, друи. Я должен тебе месяц службы, но неизвестно какой именно! Ты исцелил меня в месяц остролиста, так и приходи ко мне в месяц остролиста!
   - И что же случится с Аэдом в таком случае?
   Ниал посмотрел на закутанного в плащи Аэда. Тому было не выжить одному в Песне Ветров, даже если снабдить его провизией и оставить дрова для костра. Аэд и глаза то открытыми держал с усилием.
   - Я в порядке. - сказал Аэд чуть слышно.
   - Ты не в порядке!!! - Ниал крикнул так, что лошади испуганно заметались. - Ты умираешь, проклятый глупец!!!
   Он стоял, глядя то на раненого воина, то на молчащего друи, который сидел с таким видом, будто хранит великую тайну.
   - Ты знаешь риага Терлака? - спросил Ниал.
   - Я убил его названного... как же его звали? Конан? Или нет, Коннор! Точно, его звали Коннор. - пробормотал Аэд. Видимо он начинал бредить. - Коннор! Я отрубил ему руку, а потом голову.
   - То есть Терлак убьет тебя, если увидит?
   - Терлак? А при чем здесь Терлак?
   Аэд усилием воли взял себя в руки, оборвал бессвязный поток слов.
   - Терлак меня не убьет. Терлак предлагал мне присоединиться к нему, предлагал десять лошадей.
   - Я помогу тебе добраться до Терлака, а потом поеду домой. Я не хочу больше служить этому старому лгуну! Пойдем, Аэд.
   Ниал помог Аэду подняться и тот с огромным трудом взобрался на коня. Воин был очень гордым человеком, но здравый смысл возобладал в нем.
   - Привяжи меня. - шепнул он. - Иначе я далеко не уеду.
   Ниал выполнил его просьбу. От движений раны Аэда раскрылись, и одежда его стала напитываться кровью.
   - Если я умру... - начал было Аэд, но замолчал. Ниал про себя возблагодарил за это всех богов, чьи имена смог вспомнить. Не хватало только уважить предсмертную просьбу Аэда, взяв на себя очередную клятву. Надо подумать и о своей жизни!
   - Оставайся здесь, слушай, что напоют тебе ветры, Талисин. - сказал Ниал, и для верности еще плюнул под ноги, что бы показать, что ничего общего не хочет иметь с друи.
   Сам Ниал не стал садиться верхом. Он нагрузил своего коня поклажей и пошел, ведя обоих животных за поводья.
   Прошло совсем немного времени, а ветер возобновился после утреннего затишья. Ниал упрямо шел, только изредка посматривая в сторону Аэда, который время от времени почти валился с седла, но потом, все-таки вцепившись в конскую гриву удерживался. Поединщику было очень плохо.
   Но, все же они двигались вперед.
   В Песне Ветров не было леса, лишь там и тут встречались низкорослые кустарники. В Песне Ветров не было холмов или гор, только были разбросаны большие камни. Некоторые из камней достигали тридцати футов в высоту, их можно было назвать скалами, но видно было, что они не поднимаются из земли, а принесены сюда какой-то огромной силой.
   Ниал шел и шел, в лицо ему летела снежная крупа, и то и дело приходилось смахивать снег с бороды.
   К полудню ветер стал таким сильным, что даже Ниал не мог нормально передвигаться. Лошади стали беспокойными. Ниал решил сделать привал. Он был полон сил, но понимал, что нужно позаботиться об Аэде.
   Ниал шел еще около получаса, отыскивая место для остановки. Наконец он нашел укрытие между двух огромных камней, похожих на хлебные караваи. Между ними в изобилии росли кусты и даже несколько невысоких деревьев, сами камни были покрыты мхом и лишайниками. Среди бесприютной, голой равнины, продуваемой злыми ветрами, это место выглядело настоящим оазисом.
   Под камнями ветер из опасного урагана превратился в просто неприятный и промозглый. Ниал разгрузил своего коня, что бы дать ему отдохнуть тоже. Кони у них были сильные и неприхотливые, но Песня Ветров столь бедна растительностью, что в ней водились только мелкие пугливые козы, которым хватало жестокой листвы с кустарников, да чахлой травы. Лошади на таком долго не протянут. По счастью, в этом месте Песня Ветров не так уж широка - два дневных перехода, если считать в расстояниях, которые способен пройти здоровый, сильный человек. Ниал таким человеком и чувствовал, но на его попечении был израненный Аэд.
   Поединщик тяжело слез с лошади.
   Неуклюжими шагами он прошел несколько футов в сторону, опираясь одной рукой на камень, справил малую нужду на снег.
   - Ну что ж, хорошо, что ты хоть с этим делом сам справляешься. Не так унизительно, как о помощи просить.
   - Да, попросил бы я тебя о помощи, но ты не осилишь поднять.
   Ниал расхохотался над немудрящей шуткой Аэда. Сам Аэд начал было смеяться, но от боли остановился и сдавленно застонал.
   - Ты выдержишь, если мы будем идти до самого вечера?
   - Не уверен. - честно ответил Аэд.
   - Тогда остановимся прямо здесь. Места лучше можно не найти.
   - Хорошо. К утру я буду в порядке.
   Прежде, чем Ниал расседлал коней, Аэд уже завернулся в плащ и уснул.
   Ниал нашел в камне глубокую нишу, почти пещеру, и стал обустраивать там новый лагерь. Пока кони, разбрасывая копытами кучки снега, находили траву и какие-то ягоды, сам Ниал нарубил кустарников на костер, перенес пожитки в пещеру. Он не стал трогать только сумку Аэда, потому что догадывался, что в ней, какая там лежит "кабанятина" и не хотел лишний раз к ней прикасаться. Потом он разбудил, вернее, привел в чувство Аэда и тот, скрипя зубами от боли и слабости, добрался до нового убежища, где опять свалился без сил.
   Впереди был долгий день и еще более долгая ночь. Ниал вышел за пределы крошечной долины, которая их приютила, и тут же столкнулся с порывами ветра. Внезапно из-за туч выглянуло солнце и хоть оно не могло его согреть, Ниал счел это добрым знаком.
   Он прошел около полумили, когда наткнулся на стайку коз, которые укрывались от ветра в лежках между камнями. Полдюжины пугливых и ловких животных умчались прочь, Ниал метнул копье, но промахнулся. Он не терял надежды выследить хоть какую-нибудь дичь. Свежее мясо должно оживить Аэда, да и ему самому надоело питаться солониной.
   Ниал никогда не считал себя особенно искусным охотником. Он бродил еще около двух часов и понял, что рискует только заблудиться. Еще несколько раз он спугнул коз из лежек, и однажды из-под ног у него выпорхнула куропатка, которая полетела у самой земли, рискуя зацепить крыльями кустарник.
   Выбранившись, Ниал пошел обратно по своим следам. Через некоторое время он стал замечать другие следы, намного меньше своих собственных.
   Ниал Сильный насторожился.
   Песня Ветров место столь неприветливое, что без крайней надобности его старались не навещать ни путешественники, следующие из одной части страны в другую, ни охотники.
   Постоянных селений тут никто не имел, ни один клан никогда не претендовал на эту землю, которую считали проклятой. Такая слава вместе с суровыми условиями превратила Песню Ветров в пустошь.
   Ниал был уверен, что никто кроме них не соберется пересекать Песню Ветров в дни пробуждения Имира.
   И вот - следы!
   Увидев, что следы ведут в сторону его лагеря, Ниал перехватил копье и побежал что есть сил.
   Тяжело дыша, Ниал добежал до лагеря и увидел худого подростка лет тринадцати, который как раз приманивал его коня, протянув ему на ладони ягоды.
   Увидев, что возможный враг никакой угрозы не представляет, Ниал опустил занесенное для броска копье и перехватил его как дубинку.
   - Малый, отойди от моей лошади.
   Увлеченный попытками приманить животное, паренек не сразу заметил Ниала. Он вздрогнул, резко развернулся и метнул в Ниала маленький топор. Ниал отбил брошенное оружие древком копья. Браня себя за излишнюю доброту, которая и так уже многого ему стоила, он пошел вперед, по-прежнему неся копье как дубинку, а не как смертоносное оружие, способное проткнуть человека насквозь.
   Другого оружия у конокрада не было, и он побежал прочь.
   Ниал в несколько скачков догнал его и ударил древком копья по голове. Юнец рухнул, оглушенный. Ниал больно заломил ему руки за спину, и потащил к своему лагерю.
   Аэд, разбуженный шумом борьбы, с трудом сел.
   - Что случилось?
   - Вот этот подлец. - Ниал сопроводил слова хорошим ударом по тощему боку, от которого мальчишка согнулся в три погибели и стал задыхаться. - Хотел угнать у меня лошадь. Он бы мог тебе глотку перерезать, когда ты спал.
   - Какое наказание положено конокрадам в вашем роду?
   - Смерть. Калгак обычно сам рубит головы тем, кого поймали при попытке угнать лошадь или может со скалы сбросить.
   - Поскольку тут нет скал, отруби ему голову и дай мне, наконец, поспать.
   Мальчишка, чья судьба решалась, забился в руках Ниала, но тот лишь чуть усилил хватку и тонкие запястья затрещали в пальцах первого силача Киммерии.
   - Не знаю, Аэд...
   - Что тут знать? - простонал Аэд. - Если у тебя рука на конокрада не поднимается, как ты вообще дожил до настоящей мужской бороды? Подержи его, я сейчас сам его прикончу.
   Аэд встал, вытащил из ножен меч, и занес его для удара.
   Ниал продолжал удерживать бьющегося конокрада.
   - Не убивай меня, воин! - закричал паренек. - Если ты меня убьешь, вы не переживете эту ночь!
   Аэд опустил меч. Видно было, что сделал он это с облегчением. Он оперся на клинок, как на посох, настолько нелегко ему было стоять.
   - Что ты такое несешь? Запомни, малый, если ты врешь, что бы спасти свою шкуру, и надеешься сбежать, то тебя не Аэд зарубит одним ударом, я тебя голыми руками порву на лоскуты!
   Ниал отпустил левую руку конокрада. Тот, воодушевившись, опять попытался рвануться, но Ниал так сжал его правое запястье, что подросток упал на колени со стоном боли.
   - А щенок упорный. - сказал Аэд.
   - Надоело мне все это. Голову рубить я ему не стану. А вот руку - другое дело!!!
   Ниал нащупал на поясе свой тяжелый кинжал, которым, в самом деле, можно было отсечь руку в запястье.
   - Слушай, щенок! - рыкнул Ниал, еще больше усиливая нажим. - Я сейчас отрублю тебе руку, если ты не прекратишь дергаться! Повтори, что ты там говорил про ночь? Или ты солгал, что бы убежать!?
   Вид пришедшего в ярость Ниала на самом деле испугал юнца. Тем не менее, он старался держаться уверенно, что было трудно для человека, согнувшегося в три погибели от боли.
   - Я не лгун! Бран, сын Калума не лжец!!!
   - Тогда говори, что ты имел ввиду?!
   - Ночью на Песню Ветров спускается ледяной змей!
   - Ледяной змей? Откуда тут ледяной змей?
   - Никогда здесь не было ледяного змея! Я из клана Терлака, в Песню Ветров мы приходим для испытания мужества, и никогда здесь не было ледяного змея. Он пришел в этом году. Все убежали, а я остался.
   - Послушай меня теперь, Бран, сын Калума из клана Терлака. Прекращай свои попытки сбежать и обхитрить нас. Я сейчас отпущу твою руку. Если ты побежишь, то вслед тебе полетит вот это! - Ниал покрутил перед лицом подростка коротким тяжелым клинком. - Если ты останешься и поможешь нам, мы простим тебе то, что ты пытался нас обокрасть. Ты все понял?
   - Все. - кивнул Бран.
   - Даешь слово, что не побежишь?
   - Даю.
   - Поклянись честью своего отца и именем своего рода. Меня зовут Ниал Сильный, а моего друга Аэд.
   - Я Бран, сын Калума из клана Терлака, клянусь, что не буду сбегать от Ниала и Аэда. Если я нарушу это слово, пусть мой отец будет опозорен и весь мой род будет опозорен!
   - Довольно.
   Ниал разжал свои железные пальцы и Бран со вздохом облегчения прижал к себе руку. Через некоторое время он овладел собой и начал держать спину прямо, а голову так даже задранной. На Бране были короткие, выше колена штаны, которые были столь бесформенными, что скорее напоминали набедренную повязку. Единственной его одеждой была короткая полотняная рубаха с коротким же рукавом. Ноги он обмотал какими-то шкурами. Через плечо было переброшено свернутое в жгут одеяло.
   - Значит, ты проходишь испытание мужества? - спросил Ниал.
   - Да. Прожить целую луну без припасов и оружия в дикой местности. Я уже продержался эту луну! - еще выше вздернул голову и задрал подбородок Бран. - Срок вышел позавчера.
   - И почему же ты не сидишь за столом со своим отцом, который должен поднести тебе твой первый меч и первый кубок?
   - Все из-за змея!
   - Так что это за змей? Откуда он здесь?
   - Змей пришел с сильным ветром десять дней назад.
   - Десять дней назад? - переспросил Ниал. Он мысленно посчитал дни, и понял, что змей появился здесь как раз в тот день, когда его и Талисина неожиданное Дыхание Имира застало на высокогорье.
   - Да, десять дней. Он огромный, больше, чем можно представить. Когда он летит, он закрывает собой небо!
   - Летающий змей?
   - Да, будь он проклят! Все мои родичи, все остальные мальчишки, они все сбежали из Песни Ветров. А я остался.
   - Зачем?
   - До окончания испытания оставалось еще три дня. Я решил, что глупо сбегать, когда все осталось так немного времени что бы продержаться. Да что мне этот змей!
   - Так значит, ты такой великий воин, что не боишься летающего змея, который закрывает собой небо?
   - Я ловкий! Он не смог меня поймать!
   - Значит достаточно просто спрятаться от него?
   - Он что-то ищет, но меня он выследить не смог. Всю ночь летает здесь...
   Ниал переглянулся с Аэдом.
   - Думаешь, он не лжет? Все это может быть ловушкой. Между нами и северными тейрвами много крови, а его риаг великий воин и хитрец.
   - Слишком уж хитрая ловушка, что бы поймать двух путников. К тому же он поклялся честью своего отца. Я слышал о Калуме, он названный своего риага, его честь дорого стоит.
   Аэд повернулся к Брану.
   - Если ты не лжешь...
   - Бран, сын...
   - Довольно! - Аэд откуда-то набрал силы для грозного окрика, от которого Бран, обретший было уверенность в себе, весь словно съежился. - Хватит слов! Ты можешь вывести нас из Песни Ветров и помочь укрыться от ледяного змея? Я еду к твоему риагу, хочу предложить ему свой меч.
   Ниал заметил про себя, что Аэд несколько слукавил, но промолчал.
   - Да, я могу вам помочь. Что я за это получу?
   - Мое слово много весит в залах риагов. Я могу взять тебя скиром.
   - Обещаешь?
   - Обещаю.
   - Нам надо уходить уже сейчас. Эти камни не укроют вас от ледяного змея. Надо идти на восток, в долину. Там мы спасемся. Ты сильно ранен?
   - Еле держусь в седле. - честно признался Аэд.
   - Тогда все плохо. Но все равно, выдвигаемся сейчас же, скоро уже начнет темнеть.
   Начался новый тяжелый переход. Аэд так же то и дело сползал с седла, а временами и вовсе терял сознание. Его новый скир Бран вел его коня, Ниал ехал рядом.
   Быстроногий юный Бран мог бы бежать быстрее, чем шел конь Аэда, неся на себе раненого, обессиленного хозяина. Ниал предложил было Аэду бросить его сумку, как лишнюю тяжесть, но тот только свирепо глянул на товарища.
   Вокруг тянулась та же Песня Ветров, что и вчерашним днем, и сегодняшним утром. Плоская равнина, то там, то здесь забросанная каменными глыбами. Лишайники, мхи, редкая трава, кустарник. Глазу было не за что зацепиться, не на чем отмерить пройденное расстояние. Ниал пробовал ориентироваться по небу, но тучи вновь скрыли солнце, оставив только тусклый свет. Оставалось довериться Брану, который рыскал в Песне Ветров много дней и видимо сделал какие-то отметки для себя.
   Скоро на Песню Ветров стали спускаться сумерки и пришлось двигаться медленнее, чтобы кони не переломали ноги на каменистой поверхности. Усталые животные начали спотыкаться. Да и Бран бежал уже не столь резво как вначале пути. По всему выходило, они оставили за собой пять-шесть миль.
   Сумерки осенью не бывают долгими. Еще недавно можно было разобрать в свете угасающего дня каждый волос в собственной бороде, и вот уже лица спутников стали превращаться в смутные матовые овалы. Время волков - так звали сумерки, считая их даже более опасными, чем глубокая ночь. Именно в сумерки на землю выходят тени неупокоенных мертвых, и просыпается всевозможное зло.
   "Убей его, он лжет" - раздался голос в голове Ниала. Ниал вздрогнул. Он обернулся в сторону Аэда, потом Брана, пытаясь понять, кто из них мог сказать ему такое. Но Аэд, чье лицо в сумеречном свете было неотличимо от лица мертвого, только закусывал губу, по которой уже бежала струйка крови, в сумерках - совершенно черной. Бран и вовсе был слишком далеко впереди.
   "Убей их Ниал"- снова раздался в голове свистящий шепот.
   "Убей Аэда, возьми у него золото"
   "Убей Брана, принеси его голову мне"
   Ниал замотал головой, гоня от себя наваждение.
   - Прочь! - выкрикнул он, и только потом понял, что сказал это вслух.
   Аэд поднял глаза на спутника, связанного с ним клятвой одной дороги.
   - Что с тобой?
   Ниал хотел промолчать, но потом ответил.
   - Что-то послышалось. Голоса в ветре, должно быть.
   Аэд опять уронил голову на грудь.
   Они уже ехали шагом, Бран ковылял, держась на гриву коня Аэда.
   Одно время ветер стал таким сильным, что почти не давал сделать вдох, но они не могли остановиться и поискать убежище. Приходилось двигаться очень медленно. Лошади упрямились и пытались встать задом по направлению к ветру, но испытанный способ не помогал - люди немилосердно понукали их, заставляя идти вперед и вперед. Холод пробирал до костей. Ниал подумал о том, каково должно быть Брану в рубахе и штанах до колена. Испытание мужества было очень суровым. Нередко юнцы гибли, не вынеся его. Тех же, кто сдавался и возвращался в селение раньше положенного срока, ждал великий позор. Потом еще год они не могли считаться мужчинами и должны были выполнять женскую и детскую работу. Если же юноша проваливал испытание и на второй год, третьей попытки ему никто не давал. Его ждала жизнь полная унижений - он не смог бы жениться, завести свою семью, построить свой дом и должен был искать работу у соплеменников. Разумеется, не все провалившие испытание были трусами и слабаками, некоторым просто не везло, а некоторые жульничали и были пойманы на этом. Такие юноши, так и не ставшие воинами своего рода, иногда уходили прочь, пополняя ряды беззаконных шаек и наемных отрядов, которые то и дело превращались из одного в другое.
   Ниал подумал, что Бран должно быть, очень боялся провалить испытание, если остался в Песне Ветров даже после появления змея.
   "Убей Аэда! Убей Брана"
   Ниал содрогнулся. Голос был слишком четким и ясным, что бы списать его на воображение. И этот голос не прилетел с ветром как те, что испугали его в доме Мерддина Старого. Он исходил неведомо откуда и проникал прямо в сознание.
   Мороз стал таким сильным, что дыхание начало причинять боль. Конь Ниала забился под ним, и хотя молотобоец из всех сил цеплялся за гриву, все равно сбросил его со спины на промерзлую землю. В двух десятках футах влево лежал Аэд. Лошади уносились прочь, страх придал им новых сил. Бран бросился на помощь Аэду.
   Холод усилился до того, что дыхание, вырывающееся изо рта, тут же обращалось из пара в снег, опадавший Ниалу на бороду.
   "Убей! Убей! Убей!" - шипел голос в сознании Ниала.
   Песню Ветров стал заливать мертвенно-зеленый свет, идущий со ставшего вдруг совершенно ясным неба.
   Ниал перевернулся на бок, потом на спину и увидел звезды, которые быстро скрывались за зеленоватым свечением. Свет этот то обретал четкие очертания, то будто бы обращался в дым, то двигался со скоростью ветра, то замирал подобно скале.
   Асиры и ваниры звали это явление Мечами Богов, считая что на небе отражается сияние, которое исходит от волшебного оружия их жестоких и своенравных покровителей.
   Ниал, конечно и раньше видел в небе этот зеленый огонь. Но никогда ему не казалось, что огонь живой. Живой и разумный.
   Зеленоватый сияющий туман стал фиолетово-черным. Глаза видели это, а разум отказывался понимать - светилась, сияла сама чернота. Туман в небе собрался в огромное облако, которое тут же приняло облик сияющего чернотой крылатого змея.
   Дракон был столь огромен, что нельзя было правильно понять его истинный размер. Должно быть, он висел над Песней Ветров где-то в небе, выше самого Бен Морга.
   Каждое его крыло простиралось на десятки миль.
   "Нидхегг" - услышал внутри головы Ниал и понял, что это имя чудовища.
   Он слышал о Нидхегге, который грызет под землей кости мертвых, но никогда не считал это чем-то, кроме как порождением бурной фантазии асиров, подогретой крепким элем.
   У его народа были свои боги, так же киммерийцы знали Имира, признавая его власть над зимой и холодом, но продолжительные и запутанные повествования об Отродьях Имира доходили до них в измененном и невнятном виде.
   Сотканный из тьмы, света, ветра и снега, дракон был завораживающе прекрасен.
   Но даже его красота не могла скрыть исходящей от твари злобы и алчности.
   "Убей Аэда! Убей своего отца! Убей Мэв! Убей своего сына! Принеси мне сердце своего сына и будешь жить вечно" - пропел Нидхегг. Голова дракона, размером с горный хребет, стала опускаться ближе к земле.
   Ниал лежал, не в силах дохнуть.
   Только что его и голову дракона разделяли многие мили, и вот Нидхегг был уже близко, считанные сотни футов.
   Рядом с величием ледяного дракона любой человек ощутил бы себя ничтожной букашкой.
   Голос Нидхегга по-прежнему пел в голове у Ниала.
   Ниал испытывал такой страх, какого не знал никогда в своей жизни. То был не страх смерти. Смерть это просто смерть, но смерть в когтях Нидхегга...
   Но одновременно со страхом в сердце Ниала начала разгораться упрямая злость. Эта злость на сошедшего с небес дракона, на Талисина, на Сидмона, на Аэда, из-за которых он оказался здесь, в Песне Ветров, перед лицом дракона, на самого себя, который позволил Талисину втянуть его в эту историю, разгоралась, пока не выжгла собой страх
   - Будь ты проклят, змей! - вскричал Ниал, обращаясь к предвечному ужасу, что завис над ним. - Провались обратно в свой котел, что б ты там уже сварился!
   Добавив еще несколько выражений покрепче, Ниал испытал странный прилив уверенности в себе. Он уже не лежал пластом, раздавленный увиденным и услышанным, он стоял в полный рост и осыпал чудовище насмешками и бранью.
   Нидхегг бешено ударил огромной лапой, каждый палец которой тянулся на мили. Это была призрачная плоть, сотворенная из снега и ветра, соединенная воедино волшебством Нидхегга. Вблизи он уже не походил на дракона, просто вихрь, несущий снег, град и дождь.
   Песня Ветров вся вздрогнула от этого удара. Придись удар по самим людям, или ближе к ним - и они вмиг обратились бы в глыбы льда, что тут же рассыпались на бесчисленное множество ледяных кристаллов.
   Но Нидхегг промахнулся на добрую милю. Даже оттуда до Ниала долетел порыв ледяного ветра, который свалил его с ног.
   Ниал трудом поднялся и еще что-то выкрикнул в ставшее непроницаемо черным небо.
   Если уж ему суждено погибнуть, он хотя бы сделает это стоя и глядя в лицо опасности!
   Пожар ярости в его груди и не думал утихать.
   Ниал вытащил из ножен кинжал, оружие грозное в бою с любым человеком или зверем, но совершенно ничтожное против ледяного дракона. Но оружие почему-то придало уверенности.
   - Нидхегг! - вдруг вскричал Аэд.
   Ниал повернулся к нему.
   Поединщик уверенно стоял на ногах. Он будто не чувствовал своих ран и лихорадки. Стоял он прямо и голос его звучал уверенно.
   - Нидхегг! - повторил Аэд. - Ты хочешь черных душ, Нидхегг? Вот они!!!
   Аэд поднял седельную сумку и вытащил из нее за волосы человеческую голову.
   - Этот предал своего отца и своего риага!
   Аэд швырнул голову в клубящийся вокруг мерзлый туман.
   - Этот убил собрата по одной дороге!
   В туман полетела вторая голова.
   - Этот нарушил клятву верности!
   Из тумана выскользнуло нечто, похожее на огромную змею и подхватило голову на лету.
   - Хочешь еще, пожиратель костей? У меня есть еще, но они не здесь!
   Налетел очередной порыв ветра, и он показался Ниалу теплым. На самом деле это был промозглый ветер, какому и положено править в Песне Ветров поздней осенью. Смертоносная стужа, которую нес с собой дракон, исчезла.
   Как и сам Нидхегг.
   Однако же, исчезновение ледяного дракона не означало само по себе чудесного спасения. Нидхёгга не стало, но Песня Ветров осталась собой, режущий как нож ветер не умерил свое буйство. Смерть по-прежнему грозила путникам. Теперь у них не было лошадей, из Аэда вспышка гнева выкачала все остатки сил. Около полумили он еще смог пройтись, опираясь на плечи Брана и Ниала, а потом сел и уже не смог подняться.
   Ниал взвалил Аэда себе на спину и понес. Поскольку раненый поединщик то и дело терял сознание и не мог больше держаться за шею Ниала, Бран связал его руки.
   Дыхание Ниала было тяжелым и хриплым. Под весом Аэда он очень скоро взмок от пота и, хотя сейчас ему было даже жарко, он понимал, что при остановке велика опасность замерзнуть или простудиться и схватить горячку, которая иногда берет верх даже над самыми сильными и выносливыми. Сегодня им нельзя ночевать в поле, это они могут просто не пережить. А если Нидхегг вернется?
   Во что бы то ни стало, нужно было спуститься в долину.
   Ниал шел и шел. Ноги его гудели, спину ломило, но силы его еще не были на пределе. У него не возникло даже мысли оставить Аэда, успокоив совесть мыслью, что тот все равно умрет от ран. Одна дорога объединила их.
   Бран завернулся в одеяло, спасаясь от холода. Видно было, что, несмотря на несомненную отвагу и жизнестойкость, паренек находится на грани. Он слишком долго голодал и мерз в Песне Ветров, это отняло у него слишком много сил. Кроме того ужас от встречи с Нидхеггом тяготил его душу. Бран то и дело смотрел в небо, ожидая увидеть там сияние тьмы и хищно изогнутые когти предвечного чудовища.
   Полночь осталась далеко позади, когда ветер опять стал стихать, сменившись снегопадом. Снег валил с неба, накрывая собой Песню Ветров. Стало светлее и как будто теплее. Спина Ниала кричала от боли, он не слушал эти вопли, упрямо идя вперед. Голова Аэда то и дело билась о его собственную голову, и Ниал поворачивался, вглядываясь в лицо товарища, боясь увидеть на нем печать смерти. Но Аэд дышал, мелко и неровно, но упрямо дышал.
   К рассвету они уже начали спускаться по пологому склону, а когда Солнце взошло, Ниал увидел первые признаки того, что безлюдные, ничейные земли кончились.
   На колья были насажены отсеченные головы. Судя по прическам и бородам, это были люди льва, мебионлью к которым принадлежал теперь и сам Ниал.
   Значит, впереди простирались владения Терлака Жестокого, заклятого врага Кумалла и ненавистника Сынов Тумана. Оставалось уповать на заступничество отца Брана, "названного" Калума, если тот вздумает оказать свое покровительство людям, которые захватили его сына в плен и грозились отрубить голову и руки.
   Но не было никакой возможности миновать земли Терлака, не говоря уж о том, что сил у путников еле-еле хватало, что бы брести.
   Когда на склоне горы, среди скрюченных невысоких деревьев, стали видны очертания небольшой хижины, это придало Ниалу и Брану новых сил. Они быстро преодолели последние полмили пути и оказались на пороге кряжистого, наполовину вросшего в каменистую землю строения. Над крышей курился дым, значит, дом был обитаем.
   Вторя этой догадке, изнутри хрипло залаяла собака.
   Бран осторожно постучал в дверь.
   Очень скоро дверь растворилась, и на пороге путников встретил рослый и худой молодой мужчина с длинными волосами, забранными в две косы. В одной руке он держал копье, но не выглядел готовым напасть. Между ног хозяина попытался проскользнуть небольшой остромордный пес бело-рыжего окраса, но человек окрикнул его, и животное послушно вернулось обратно в дом и легло на кучу соломы около стены.
   - Я Бран, сын Калума, я вернулся из Песни Ветров и прошу твоего гостеприимства. - сказал паренек. - Эти люди со мной, я могу поручиться за них.
   - Что ж, проходите. Я Броди, сын Грейта. Я знаю твоего отца, Бран. Вы с этой минуты под защитой моего дома.
   Услышав такие гостеприимные речи, Ниал облегченно вздохнул. Свирепость Терлака вошла уже в легенды, но все люди его племени не могли быть таковы.
   Жилище Броди напоминало любое другое жилище небогатого киммерийца. Правда, Ниал обратил внимание, что дом просто переполнен шкурами всевозможных зверей. Так же у стены стояли несколько луков со снятой тетивой. Всевозможные петли, небольшие самострелы и клетки безошибочно указывали на занятие, которым Броди зарабатывал себе на жизнь. Их хозяин был охотником на пушного зверя.
   Забавы ради, или что бы продемонстрировать свое искусство, Броди сделал несколько чучел, которые стояли повсюду в его хижине, и их в первые мгновения можно было принять за живых зверей, застывших в различных позах.
   Как настоящий гостеприимный хозяин, Броди выставил для голодных гостей еду. Еда тоже была обычной, но Ниалу показалось, что в жизни он не ел ничего вкуснее чем та мясная похлебка в доме Броди. Аэд с великим трудом сумел выпить кружку горячей похлебки и снова не то уснул, не то потерял сознание. Ниала стало морить в сон от сытости и усталости, но он счел нужным выказать хозяину уважение, развлечь его беседой и заодно выяснить, чего ожидать в землях Терлака.
   - Мое имя Ниал, я принадлежу клану Калгака, я молотобоец и ученик кузнеца.
   - Меня обычно называют Броди Звероловом, ну да об этом легко догадаться.
   Видно было, что их приход отвлек Броди от обычного занятия - он укладывал в тюки новые шкуры.
   - Мой друг. - сказал Ниал, сам удивившись, как легко назвал Аэда своим другом. - Он тяжело ранен, но должен выжить. Его зовут Аэд, он ушел от Сынов Тумана и собирался искать службы у вашего риага. В дороге нам встретились озерники, в бою с ними Аэд и был ранен.
   - А ты, почему так далеко оказался от дома, да еще в дни пробуждения Имира?
   - Я служил старому друи Талисину, но решил расстаться с ним. Нечего держать слово, данное человеку, для которого самого слова, что ветер. Я обещал Аэду помочь добраться до двора вашего риага, а потом хотел отправиться домой.
   - Будь осторожнее с Терлаком. Свое прозвище он получил не зря.
   По тону Броди можно было подумать, что он не слишком любит своего риага, но Ниал остерегался делать слишком спешные выводы.
   Очень скоро тепло, сытость и усталость взяли свое и Ниал крепко уснул.
   Когда Ниал проснулся, то увидел, что уже наступил вечер, Броди и его пса не было, не было и Брана. Аэд сидел, прислонившись к стене. Выглядел он хоть чуть-чуть, а лучше, чем раньше.
   - Наш хозяин и мой новый скир пошли ловить наших лошадей. Это крепкие твари, может быть они и живы.
   - Ты сказал Брану, что хочешь служить Терлаку. Зачем?
   - Я, в самом деле, хочу служить Терлаку. Но сейчас наступает зима, никто не воюет, Терлак согласится отпустить меня до весны. Я должен найти этого белоглазого упыря. Ты в самом деле собираешься домой?
   - Уже не знаю, Аэд. Талисин много говорит и лжет, но мы сами видели, что сотворил этот Сидмон. Ты мой брат по одной дороге и я должен помочь тебе найти этого убийцу. Мой топор и твой меч - ни один ученик друи не справится с ними.
   - Да вот только меч мне пока нужен, что бы опираться на него, как на палку... они хорошо меня потрепали, эти озерники.
   Вскоре вернулись Бран и Броди. Им удалось отыскать обоих коней, правда почти вся поклажа теперь лежала где-то на просторах Песни Ветров. Зато сохранилось грозное оружие Ниала и зловещие трофеи Аэда.
   Броди, который, очевидно, успел заглянуть в сумку Аэда, теперь смотрел на своего гостя новым взглядом. Он слышал имя Аэда, которого называли чуть ли не лучшим поединщиком на Северо-Западе. Но врагов у Аэда было больше чем друзей, за его головой охотились многие и многие, и теперь, когда он стал одиночкой, лишенным защиты Сынов Тумана, Аэд был желанной добычей.
   Если Аэду в самом деле понадобится защита...
   Броди не был трусом, но он не был и прославленным воином. В юности он участвовал в двух набегах, но крики умирающих, гул пожарищ и лязг мечей не стали его любимой музыкой.
   Броди выбрал жизнь охотника и старался держаться подальше от войн, от прославенных героев, залитых чужой кровью, от властолюбия риагов. Два года назад он овдовел и стал вести совершенно уединенную жизнь.
   Аэд по возвращении Брана распрямил спин и плечи. Воину не хотелось выглядеть слабым при своем скире. Ниал тяготился всем происходящим. Он был вдали от дома и семьи, он нарушил данное Талисину слово, он взял на себя новые обязательства...
   Ниал всегда считал себя человеком простым и решительным, и имел на то все основания. Но никогда прежде жизнь и не ставила его перед таким тяжелым и сложным выбором.
   Ночью громко залаял пес Броди. Хозяин поднялся и взял копье, Ниал начал нащупывать рукоять секиры.
   Дверь скрипнула, и на пороге возник темный силуэт.
   - Кто ты такой, и почему вломился в мой дом? - Броди замахнулся копьем на незнакомца, но не спешил нападать. Возможно, человек просто заблудился, замерз и плохо соображает от усталости.
   - Опусти оружие, Зверолов. - ответил человек, уверенно входя в хижину. - Я здесь от имени твоего риага. Говорят, ты приютил неких чужаков. Между нами и этими чужаками много крови, Броди.
   - Я поручился за этих чужаков! - подал голос Бран. - Я Бран, сын Калума. А кто ты такой?
   - Я Калум. - сказал мужчина.
   Бран как-то съежился.
   Броди по-прежнему держал в руке копье, не решаясь ни пустить его в ход, ни опустить в знак примирения. Ниал не стал поднимать свое оружие. В доме Броди было темно, слабый свет давали только тлеющие угли очага. Бран подбросил в огонь сухих веток и пламя вспыхнуло, осветил красным грубое, жесткое лицо, богатое вооружение и мощное телосложение ночного гостя. Между ним и Браном можно было отыскать сходство, но Калум не признал юнца своим сыном.
   - Я знаю о вас обоих. Ты Ниал, а ты Аэд. Риаг приказывает вам явиться к нему.
   - Почему мы должны подчиняться приказам твоего риага?
   - Потому, что вы на его земле!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Талисин.
   Проводив взглядом Ниала и Аэда, Талисин погрузился в размышления. Он понимал, что оскорбил Ниала, не рассказывая ему всего и пытаясь использовать его втемную. Но Ниал просто не поймет всей правды.
   При этой мысли Талисин усмехнулся.
   Всей правды.
   Какие громкие слова!
   Что есть правда, что есть истина?
   Талисин скоро собрался и продолжил свой путь. На самом деле у него не было выбора, оставновиться, или отправиться на поиски другого помощника. Время неумолимо шло, приближая страшный Самайн, день мертвых.
   Друи ехал через пустошь, кутаясь в плащ, то и дело стряхивая с бороды снежную крупу. Он решил отправиться ко двору Терлака.
   Талисин много слышал о суеверности риага и рассчитывал, что сумеет уговорить Терлака дать ему воинов. А как же руны? Как же предсказание, которое казалось таким четким, таким ясным? Или в этой-то чистоте и ясности и таился обман?
   Лошадка резво перебирала своими короткими ногами, Талисин рассчитывал предстать перед Терлаком уже через день.
   Если боги будут к нему благосклонны, конечно же.
   Вновь настала очередь улыбнуться своим мыслям.
   Боги жестоки.
   Боги не знают милосердия, тем более боги Севера.
   Талисин, безусловно, верил в богов, в равнодушного создателя мира Крома, в кровожадную Морриган, что в виде ворона прилетает попировать на поля сражений, в поджигателя войн, коварного Нейта, во владыку вод Маннавидана, в мудрого Лира. Но он боялся их и ненавидел за то, что они творят с людскими судьбами.
   Унылая равнина тянулась и тянулась.
   Один раз пришлось пересечь небольшую речку.
   Тусклое солнце и отсутствие видимых примет мешали точно выбрать направление, но чутьем опытного странника Талисин чувствовал, что не сбился с пути.
   Он столько раз прошел через Киммерию, пешим и конным, будучи сначала торговцем, потом друи, что было в стране вовсе немного глухих уголков, о которых он не знал хоть чего-то и к которым даже не приближался.
   Именно такими были висячие болота на Востоке.
   К ночи Талисин достиг края Песни Ветров, которая резко обрывалась вниз крутым, непреодолимым для лошади, склоном. Внизу чернел густой лес. Река, которая текла через Песню Ветров, и в которой Талисин уже промочил ноги несколько часов назад, обрывалась вниз небольшим, но шумным водопадом.
   Друи был рад, что сумел покинуть негостеприимную пустошь до наступления глубокой ночи. Было уже темно, и лишь с трудом пробивавшийся через облака свет луны и звезд освещал ему путь. Но час, в который пробуждаются силы Тьмы, еще не наступил.
   Талисин проехал с полмили вдоль края плато и, наконец, нашел пригодную для спуска тропинку. Быть может летом, в самые теплые недели, какие-то смельчаки решаются перегнать стадо на Песню Ветров, не боясь легенд, связанных с этим местом.
   Талисин расположился на ночлег на опушке леса, где он сам, набрав валежника, быстро сумел развести яркий, веселый огонь, а его лошадь вдоволь наелась травы, которую легко выбивала из-под снега, который еще не успел настоящим образом покрыть собой землю.
   Осень превращалась в зиму, но ледяное дыхание Имира еще не долетело до земель тейрвов.
   Ночью на Песне Ветров разыгралась такая страшная буря, что Талисин решил уже, что Ниал и Аэд не переживут ее. Ветер был ужасающим, и он нес собой такой мороз, какой редок и в разгар зимы. Потом случилось нечто совсем удивительное - небо осветилось сиянием, которое асиры и ваниры приписывали оружию своих безумных богов.
   Лошадь вдруг стала испуганно всхрапывать.
   Как истинный друи, знаток тайн земли и тонких миров, Талисин смеялся над многими суевериями. Миром правят боги, и в нем существует много непостижимого и волшебного. Но еще чаще испуганный человек, что жмется к огню среди бесконечной ночи, сочиняет страшные сказки, привирает в истинных историях о волшебном.
   Талисин не верил большиству историй о призраках хотя бы потому, что придумал многие из них.
   А о части других он доподлинно знал, что это лишь блуждающие огни.
   Но кровь застыла в его жилах, когда друи увидел бредущего к огню мертвеца.
   Талисин пустился в дорогу чуть свет, и раньше, чем к полудню встретил первые признаки того, что он ступил на землю Терлака - головы на кольях..
   Терлак сын Терлака, риаг тейрвов Запада не верил в милосердие. Он считал, что, пощадив побежденного врага он тем самым унижает его еще больше и единственное, чего стоит ждать от побежденного, который остался жив - это месть.
   Потому у Терлака не было живых врагов.
   Больше всего Терлак ценил в людях верность клятве.
   Терлак ненавидел Конайрэ, потому что тот слыл самым страшным человеком в Киммерии, а Терлак хотел, что бы это звание принадлежало ему. Но Конайрэ был безумным убийцей, который разъезжал по всему Северу и лил кровь бессмысленно, а Терлак был правителем и полководцем.
   О Терлаке говорили, что он ненавидит ваниров сильнее, чем кто бы то ни было Киммерии, но Терлак не делал различий между народами и ненавидел всех - ваниров, асиров, хайборийцев, пиктов, лигурийцев.
   Так же он не любил все племена Киммерии кроме собственного.
   Терлак не боялся никого из своих бесчисленных врагов.
   Но, тем не менее, Терлак не был бесстрашен. Риаг был суеверен до того, что даже страх перед его гневом не мог заставить людей удержаться от насмешки. Однажды Терлак отменил уже начавшийся поход, потому что услышал какой-то особенный (как ему показалось) крик совы.
   Другой раз риаг не вышел на поединок потому, что узнал, что его соперник сын кузнеца, а Терлак по каким-то причинам боялся кузнецов, считал их колдунами.
   Суровая и скудная киммерийская вера не давала ему достаточной опоры.
   И потому Терлак, на словах клявшийся Кромом и как все его сородичи, превозносивший своего сурового бога за равнодушие к людским делам, на самом деле сочинил для себя какую-то особенную веру, в которой перепутались отеческие предания, легенды Нордхейма и совсем уж странные старушечьи поверья, которых он набрался от знахарок.
   Талисин был уверен, что сумеет произвести впечатление на риага.
   Риаг боялся и почитал друи, в душе он ненавидел их, но считал столь могущественными, что никогда не поднял бы на друи руку. Впрочем, для расправ над друи на службе у Терлака состоял Дамхалл, сам бывший друи, с позором выгнанный из священного круга.
   Дамхалл был жестокий убийца, как и Терлак, но в отличие от риага не имел слабости даже в виде страха перед потусторонним.
   Вместе эти двое правили многими тысячами человек.
   Киммерийцы никогда не потерпели бы тирана в настоящем смысле слова, но Терлак приблизился к тому, что бы стать тираном так близко, насколько это вообще возможно в суровом мире Севера.
   Терлак был хитер и жесток, а его советник Дамхалл был еще хитрее.
   Когда люди Терлака провели Талисина к своему вождю, то друи изумился тому, насколько испуганным выглядит этот жестокий человек.
   - Говорят, что ты, Талисин Красноречивый, ведаешь пути богов. - сразу же спросил Терлак у вошедшего в его комнаты друи.
   - Часть этого знания мне действительно ведома. - осторожно ответил Тасилин. - Никто не знает о путях богов всего.
   - Скажи, почему ко мне приходил ледяной дракон ваниров? Почему Нидхёгг пролетел над моим домом и моими землями?
   Талисин на миг растерялся, но потом увидел, что на низком столике за спиной Терлака разбросаны гадательные кости.
   - Руны расскажут вернее, чем я. Руны посланы нам богами, а друи - всего лишь люди. Люди ошибаются и лгут, а руны - никогда.
   Но Талисин не собирался морочить голову Терлаку и не только потому, что боялся меча Дамхалла. Он и сам хотел посмотреть, что скажут руны.
   Асиры и ваниры верили, что руны могучий герой похитил у некоего "истерзанного бога", киммерийские друи считали, что руны принес мудрец с востока.
   Талисин, как и всегда опечалился, увидев руны записанными, нацарапанными на гранях костей. Знаниям не должно покидать Круг!
   Были времена, когда изганного из Круга ждала смерть.
   Но сейчас друи перестали убивать своих изгоев.
   Выходит, Дамхалл обучил Терлака азам искусства и риаг вообразил себя великим гадателем. Талисин догадывался, что обычно Терлак видит в рисунке костей только то, что хочет видеть, но какие-то знаки разбирать все же научился.
   От этого его страх перед волшебством не стал слабее, но был несколько упорядочен и обуздан.
   Талисин бросил кости и с первого же броска руны легли в такую странную и вместе с тем жуткую последовательность, что опытный гадатель растерялся.
   Терлак нависал над ним. Глаза риага блестели от предвкушения. Или от страха?
   - Большие перемены для всей Киммерии. К тебе идет тот, кто изменит в Киммерии все.
   - честно поведал открывшееся Талисин.
   - Он идет как друг, или как враг?
   - Ни то, и ни другое. - дал максимально уклончивый ответ Талисин.
   Он не обманул Терлака, но утаил часть правды.
   В самом деле, Терлаку стоило ждать появиления некоего человека, которому написана на роду великая судьба.
   Но еще руны обещали Терлаку, что он увидит мертвеца.
   Талисин не мог сказать, об одном и том же человеке идет речь, или нет.
   А еще он подумал о судьбе своих спутников.
   Страшная буря, которую он видел и ледяной дракон, которого видел Терлак - что они сделали с Ниалом и Аэдом?
   Они еще некоторое время провели за гаданием, но руны молчали, когда Терлак задавал обычные для правителя вопросы - счастливым ли будет год, будет ли ему сопутствовать удача на войне, и принесет ли ему новая молодая жена желанного наследника. Терлак пережил двух сыновей и внука, и это тяготило его, он считал себя проклятым.
   Однажды во время гадания дверь растворилась, и вошел высокий, узкий в плечах и очень худой человек в богатых одеждах. Талисин мгновенно узнал Дамхалла. Они сдержанно, но вежливо поприветсвовали друг друга, но в глазах бывшего друи Талисин разглядел почти нескрываемую ненависть.
   Терлак и его пригласил к гаданию, но Дамхалл видимо слишком разозлился из-за пристутствия Талисина и потому в первый же бросок сделал несколько таких ошибок, что их заметил даже Терлак. Посетовав на то, что руны не хотят ему сегодня открыться, Дамхалл вышел, бросив на старого друи еще один полный ненависти взгляд.
   Уже в дверях он остановился и спросил риага.
   - Что делать с чужаками, риаг?
   И Терлак и Талисин воззрились на него.
   - Я говорю о тех чужаках, что остановились у Броди Зверолова.
   Дамхалл явно налаждался тем, что знает что-то, чего не знает его риаг. Это была опасная игра, но видимо Дамхалл уверовал в свою незаменимость в глазах риага, которая должна оградить его вспышек гнева Терлака.
   - Пусть Калум приведет их ко мне. Если будут сопротивляться - пусть принесет их головы.
   - Будет исполнено, риаг.
   Сославшись на усталость с дороги, Талисин попросил о гостеприимстве.
   Терлак велел женщинам позаботиться о почетном госте.
   Талисина вдоволь напоили и накормили, но больше всего он был рад возможности выспаться в тепле. Он спал долго, и когда проснулся, на дворе была глубокая ночь. Талисин увидел, что его покои все это время стерег молодой воин. Он охранял Талисина, или охранял своего вождя от Талисина.
   К стастью, юноша оказался столь же суеверен, как и его повелитель, к тому же приказ ему был дан дословный - стеречь друи, пока тот спит, а что с ним делать после того, как старик проснется, Дамхалл не сказал.
   - Так спроси его сам. - подсказал Талисин, и преданный, но несообразительный воин умчался на поиски могущественного советника.
   Талисин вышел во двор, и увидел, как хмурый паренек того возраста, когда проходит посвящение в мужчины, ведет на конюшню двух лошадей.
   При виде этих животных сердце Талисина забилось чаще. Это был рослый боевой конь Аэда и коренастый холощеный жеребец Ниала.
   Талисин окликнул юнца. Тот нехотя ответил и побрел дальше.
   - Можешь мне сказать свое имя, юноша? - заговорил Талисин.
   - Бран меня зовут. - ответил тот, не добавив имени отца. Сирота - подумал Талисин, понятно, почему такой мрачный и непочтительный.
   - Я друи Талисин Красноречивый. Можешь ли ты поведать мне, откуда у тебя эти славные лошади?
   - Нашел их в Песне Ветров. - так же угрюмо отвечал Бран.
   - А ты знаешь, чьи они, и что случилось с их хозяевами?
   - Конечно, я знаю, чьи это лошади. - ответил Бран таким тоном, будто никто в мире не смеет сомневаться в том, что владельцы лошадей ему знакомы. - Я новый скир Аэда. Я и Ниала знаю, он чуть кости не переломал.
   - О! - Талисин был поражен. Оказывается Аэд и Ниал не только сумели выжить в ночной буре, но и подобрали где-то юного тейрва. - И где же сейчас эти достойные мужи?
   - Мой... то есть Калум, названный риага, привел их на суд к риагу Терлаку. Теперь Терлак решит их судьбу, а мне видимо придется искать нового учителя.
   Что ж, ожидаемое решение для Терлака - подумал Талисин. Терлак всегда хвалился тем, что у него нет живых врагов, и теперь он может убить Ниала и Аэда просто потому, что ему не понравилось то, что сказали кости.
   - Послушай меня, Бран. - тихо заговорил Талисин. - Тебе нравится Аэд?
   Бран кивнул.
   - Ниал тоже ничего, правда, он хотел сломать мне руку.
   - Если хочешь, что бы они остались живы, не разнуздывай их коней. Так же оседлай мою лошадь, и что бы ни происходило, жди, когда мы выйдет из зала твоего риага.
   - А что случится после того, как вы выйдете? - насторожился Бран.
   - После этого мы поскачем.
   Талисин прошел в главный зал длинного дома, где Терлак, как и все риаги Киммерии в осенние дни закатывал пиршество. Столы еще только накрывали, подавая дичь и птицу. Присутствующие не успели еще, как следует накачаться пивом и вознести все здравицы своему грозному вождю.
   Терлак сидел на троне, поставленном во главе стола, за которым собрались его названные, его избранные воины. Над его черноволосой головой угрожающе нависал бычий череп. Только глупцы смели насмехаться над покровителем племени. Лохматые круторогие быки, которые составляли главное богатство и славу племени тейрв, были столь свирепы и сильны, что не боялись ни львов, ни волков, ни медведей, ни иных хищников.
   Терлак был мрачен.
   Перед ним стояли, с вызовом глядя на повелителя тейрвов, Аэд и Ниал.
   До того их втолкнул в зал богато одетый воин с сумрачно-красивым лицом и седыми прядями в длинных, заплетенных в косы волосах. Должно быть, это и есть грозный Калум, "названный" и первый воин риага.
   Спутники Талисина старались держаться гордо, не как пленники, чья судьба висела на волоске.
   Аэд видимо обладал железным здоровьем, потому что на ногах он теперь стоял много увереннее, чем три дня назад, когда шатался буквально от дуновения ветра.
   Ниал сжимал и разжимал огромные кулаки.
   По всей видимости, они уже назвали свои имена, и теперь Аэд перешел к спросьбе.
   Но стоило ему заговорить о службе, Терлак поднял руку, приказывая замолчать.
   Талисин не мог прочитать мысли Терлака, но он знал этого человека, и догадывался, как устроена его голова.
   Терлак хотел убить всех троих и забыть о них.
   Явление в Песне Ветров исполинского ледяного змея повергло риага в совершенное оцепенение воли и чувств. Он несколько дней вообще не выходил к своим воинам, не бывал у своей жены, не занимался делами племени. Раз за разом он бросал кости, давая выпавшим рунам с каждым разом все более туманные и для него самого непонятные предсказания.
   Появление Талисина, великого прорицателя ненадолго успокоило Терлака, но потом извечная мнительность вновь охватила риага. А что если друи врет или говорит лишь половину правды? Что если он сам и есть тот человек из предсказания?
   Наконец, мрачный и небритый, Терлак вышел к людям и сказал, что ожидает явления неких людей, которые совершенно изменят ход истории его племени и всей Киммерии.
   С запавшими глазами, хищно изогнутым носом и растрепанными волосами, Терлак походил на ворона. Он верил своим рунам и верил своему чутью, но вместо неведомых героев перед ним предстали израненный Сын Тумана, который вел себя так, будто это он делает Терлаку одолжение, попросив у него службы, угрюмый великан из львиного народа, который к тому же оказался учеником кузнеца.
   И Сыновья Тумана и род льва были врагами тейрв. Между их родами была пролита река крови, и Терлак мог обвинить любого, ступившего на его землю без его разрешения, что он - соглядатай врага.
   Калум, уже занявший свое место подле трона риага, видел, как тот барабанит пальцами по подлокотникам своего бычьего трона.
   Калум не любил риага, считал его свирепым и близоруким. Своей жестокостью Терлак отпугивает от себя возможных союзников - так думал Калум.
   Но риагом был Терлак, и Калум служил ему. У него были стада, пастбища, рукояти его мечей были выложены золотом, на службе у него самого состояли три дюжины воинов. Он был названный, имеющий право голоса на совете.
   Терлак был вождем, а Калум служил ему. Он поклялся идти за ригом и шел. Уже десять лет. И если Калум и думал, что его риаг ведет род не туда, то гнал эти мысли даже от самого себя.
   Терлак на время растерялся и как обычно попытался выдать эту растерянность за глубокую задумчивость. В какой-то миг он и вовсе хотел приказать Дамхаллу отправиться с Талисином для молитвы в какое-нибудь отдаленное горное капище, где старому друи суждено будет сорваться в пропасть или пасть жертвой хищных зверей.
   Но слава Талисина была слишком велика, Терлак побоялся причинить вред столь могучему чародею и когда Калум вернулся вместе с Аэдом и Ниалом очень обрадовался такому исходу. Ведь если Талисин прочитал его мысли, он сможет наслать на Терлака порчу.
   - Мне не нужен твой меч, Аэд. - наконец сказал Терлак.
   - И твой топор, Ниал. - повернулся риаг к молотобойцу.
   Терлак еще обдумывал окончательный приговор.
   Убить чужаков или позволить им уйти и славить на всю Киммерию его щедрость? Терлак не хотел сейчас большой войны, но он боялся человека из предсказания. В том, что один из путешественников и есть тот самый человек, что изменит Киммерию, риаг не сомневался.
   И тут вперед ступил Талисин.
   Ниал был не слишком удивлен, увидев друи, но он опять заметил, как изменился Талисин.
   С Каннахтом друи был просто почтенным старцем, знающим много легенд и преданий, и свято чтущим традиции, с самим Ниалом играл роль не чуждого соленой шутки остроумца и проницательного душевидца, глядящего прямо в суть человека.
   Перед Терлаком Талисин предстал в образе загадочного, прямо таки согнутого под грузом темных знаний мудреца и колдуна.
   Внешне друи никак не менялся, но его речь, осанка и манеры изменялись удивительно сильно.
   Ниал задумался, а бывает ли когда-либо Талисин настоящим. С Мерддином? Там он был как будто просто собой, старым уже человеком, у которого в жизни есть только его ремесло, да и то уже не приносит радости. Но не было ли и это очередной игрой?
   - Грядут темные времена! Дурные времена, времена железа и крови. По небу полетят змеи, а по воде побегут волки! Имир в этом году проснулся раньше, чем обычно. - вещал Талисин, а похожий на ворона риаг тейрвов слушал его, не смея моргнуть. - Я Талисин, ученик самого Мерддина Старого, я слышал много пророчеств и предсказаний. Большая часть из них - чушь, видения, посланные дурными грибами или насланные силами, которые не хотят, что бы люди действительно прозревали будущее. Но есть и настоящие откровения, настоящие пророчества. Не все знают о них, потому что настоящее знание передается в тайне, от учителя к ученику. Есть знания, что могут сломить разум неготового к ним человека. Вот почему друи ничего нельзя записывать, ведь прочитать руны может любой, даже непосвященный в таинства человек. На мне возлежит великая миссия - я должен остановить Сидмона, черного колдуна и жестокого убийцу, пожирателя плоти. - вывернул на привычную дорогу Талисин. - А в этом мне нужна помощь. Вот этот человек. - Талисин указал на Ниала. - Поклялся мне служить мне своей жизнью, но нарушил клятву и сбежал.
   По рядам тейрвов прокатился неодобрительный гул. Тейрвы не питали особой любви к друи вообще и Талисину в частности, но нарушение клятвы считали страшным преступлением.
   Терлак, до того как будто завороженный патетической речью друи, встрепенулся.
   - Так чего же ты хочешь от меня, Талисин? Этот человек не моего племени и у меня нет над ним власти. Если я казню его, Кумалл затребует цену его головы и его чести. Когда я не дам их ему, Кумалл начнет войну, которой я сейчас не хочу.
   - Я не хочу, что бы ты казнил Ниала и я знаю, что ты не можешь ему приказывать. Дай мне вместо него двух сильных воинов. Когда я выполню то, что должно, я отпущу их, и они вернутся к тебе. А Ниал... Ниал пусть идет с позором, и пусть его теперь зовут не Ниал Сильный, а Ниал Клятвопреступник.
   - Замолчи, лживый рот! Не слушайте старого друи, люди быка! Его следовало бы назвать не Красноречивый, а Змеиный Язык! В каждом его слове ложь, и даже если, кажется, что он говорит правду, это правда отравлена ложью! - закричал Ниал и тут же понял, что сделал.
   - Он оскорбил меня перед лицом риага и названных воинов! - Талисин воздел руки к небу, вернее к земляному потолку, где среди деревянных балок там и здесь скалились черепа жертв Терлака. - Я требую справедливости! Справедливости!
   Терлак, при всем своем суеверии, никогда не был наивным, иначе не смог бы столько лет править племенем. Он понял, что Талисин использует его для сведения каких-то своих счетов с Ниалом, но ледяного дракона риаг видел своими глазами.
   Пусть друи о чем-то лжет, но знамения и Нидхегг - настоящие.
   Терлак слышал и о Сидмоне, о его преступлениях и о его безумии.
   Риаг поднял руку, и в зале воцарилась тишина.
   - Все слышали, что сказал друи. - голос Терлака был негромким и как будто надреснутым, но в нем слышалась вся упрямая и злая воля этого человека, который отрубал врагам челюсти и вырывал языки, что бы придя в страну мертвых их тени не могли назвать себя.
   - Друи называет лжецом Ниала, Ниал называет лжецом друи. Такие споры решаются в круге, с помощью меча и щита. Друи сам не сможет сразиться за свою честь. Кто готов выйти за него?
   Какое-то время никто не отвечал. Потом несколько молодых воинов устроили перепалку между собой, за право скрестить меч с Ниалом. Убить гиганта стало бы большой удачей, сильно повысило цену чести победителя.
   Но потом они замолкли, потому что поднялся огромный, не уступавший Ниалу ростом и шириной плеч, человек. Правая половина его лица представляла сплошной шрам, и когда он заговорил, то речь его была невнятной.
   То был Аргайл, названный воин и первый силач тейрвов.
   Некогда Аргайл был красивым мужчиной, но во время боя при Сломанном Щите три года назад судьба послала на него Дочь Морриган, которая изуродовала его и опозорила навеки.
   Аргайл, отлично вооруженный, в панцире из бронзовых пластин, с длинным копьем в одной руке и круглым щитом в другой, высился на коне над пешими порядками своих людей.
   На древке боевого копья было закреплено так же знамя Аргайла, свирепая бычья голова.
   Аргайл был одним из немногих тейрвов, что умели сражаться конными. Он собирался ворваться в ряды врага, сминая их, опрокидывая и пронзая людей.
   Он долго грозил людям волка, вызывая их лучших воинов на поединок, но долгое время никто не решался принять его вызов. Хелвирблайнд не умели драться конными, а спешиваться ради поединка Аргайл бы не стал.
   Он метнул в воинов волчьего племени три дротика, один из которых ранил юнца, что не успел спрятаться за щитом.
   Аргайл думал уже, что придется завязывать бой без поединка.
   Но вот со стороны врага выехала на невысоком, мохнатом, коне, смеющаяся черноволосая юная девушка, на которой доспехов была одна только полотняная рубаха, да и та столь короткая и куцая, что дева-воительница предстала чуть ли не в своем первозданном виде. Он потрясала легким копьем и поносила Аргайла и его людей самой поносной бранью. Щита у нее не было, и на спине коня она сидела без седла и стремян.
   Дочь Морриган - понял Аргайл. Он презирал этих странных женщин, возомнивших себя равными мужчинам и выбравших своим ремеслом войну. Юная воительница показалась ему красивой. Из нее выйдет неплохая наложница, когда я возьму ее в плен - решил воин.
   Усмехаясь, Аргайл стукнул каблуками по бокам коня, посылая его вперед.
   С истошным визгом Дочь Морриган ударила босыми пятками по мохнатым бокам своей лошадки и помчалась навстречу Аргайлу, как-то нелепо занося копье для удара. Аргайл думал, что Дочь Морриган попробует закружить его, будет скакать вокруг, ища момент для удара.
   Но она шла как будто на сшибку кость в кость, в которой шансов уцелеть у нее не было вообще.
   С ума она, что ли сошла - мелькнуло в голове у воина - или просто дурных грибов объелась и вообразила себя неуязвимой.
   Взять сумасшедшую в плен он уже не рассчитывал - придется проткнуть ее копьем насквозь. Наконечник копья Аргайла летел прямо в сердце сумасшедшей. В тот же миг он понял, что допустил ошибку, недооценив врага.
   Девушка словно соскользнула со спины коня, уходя в сторону от страшного удара, который должен был ее проткнуть, и в тот же миг что-то ударило Аргайла в лицо.
   Он не сразу выпал из седла, он еще успел ощутить вкус крови и услышать треск раздираемой плоти и выбиваемых зубов, а потом мир для него перевернулся.
   На миг повисшая на конской гриве, девушка снова оказалась на спине своего скакуна, потрясая окровавленным копьем.
   Аргайл чудом еще сидел в седле.
   Копье сумасшедшей Дочери Морриган попало ему в рот, выбило половину зубов, оторвало половину языка, и выскользнуло наружу, распоров щеку. Он истекал кровью и ничего не соображал от боли.
   Девушка вырвала из руки Аргайла копье, которое он все еще держал мертвой хваткой, и потрясла этим трофеем над головой. А потом лишь слегка ткнула великана в плечо, и он тяжело рухнул на землю.
   - Тебя победила Мэв, дочь Каннахта, названная сестра Бадб! - сказала девушка поверженному Аргайлу, подобрала поводья его коня и поскакала к рядам хелвирблайнд.
   Аргайл пролежал несколько дней между жизнью и смертью, а когда встал на ноги, то пожалел, что не умер, так насмехались над ним за то, что он потерпел поражение от женщины. Он долго разыскивал Мэв, дочь Каннахта, что бы отомстить ей, но вскоре Мэв оставила битвы, и как он слышал, вышла замуж за какого-то кузнеца на Севере.
   Имя этого кузнеца Аргайл запомнил, затвердил как свое собственное. "Ниал, сын Эны".
   - Есть ли у тебя жена, Ниал? - с великим трудом выговорил Аргайл.
   -Да, я женат на Мэв, дочери Каннахта.
   - Я буду драться с тобой, Ниал. За честь старого друи, и за то, что твоя жена сотворила со мной.
   За годы, прошедшие со времени обидного поражения от руки Мэв, Аргайл столько раз убеждал себя, что та одолела его случайно и подлым способом, что сам уже верил в свои противоречивые рассказы о том, что же случилось тогда под Сломанным Щитом.
   Он говорил, что под ним захромал конь, что лопнула подпруга, что его ослепило Солнце, что сестры Мэв навели на него чары и отвели его руку.
   Тейрвы одобрительно зашумели. Посмотреть на кровопролитие они любили всегда.
   Ниал понял, что в этот раз поединка ему не избежать никак.
   Цена чести Аргайла была очень высокой, он слыл грозным воином, а сам Ниал последние два или даже три года потратил на то, что бы забыть большую часть воинского искусства. Хотя Ниал и заметил, что за дни путешествия мастерство будто бы возвращается к нему, но пока ему ни разу не встретился соперник сравнимый с Аргайлом.
   Мне не победить - отчетливо понял Ниал.
   Аргайл улыбался изуродованным ртом, сжимая рукояти своего меча и кинжала.
   И тут голос подал Талисин.
   - Я хочу справедливости, но не хочу крови! О великий риаг, пусть Ниал и Аргайл дерутся голыми руками!
   Тейрвы загудели, в этот раз не так уж радостно.
   То есть вместо танца мечей и предстоит увидеть простую драку на кулаках?
   Драка голыми руками - для детей еще не получивших право носить меч! Не то, что бы киммерийцы не умеют драться врукопашную, но это умение стоит бесконечно ниже искусства владеть мечом, копьем или любым другим смертельным оружием. Конечно, на торжищах, когда запрещено проливать кровь, устраивалась соревнования по борьбе и кулачному бою, но сейчас не время мира, а время войн. Если вопросы чести будут решаться голыми кулаками, то до чего же мы, в конце концов, дойдем? Уподобимся женщинам и южанам?
   Примерно такие голоса звучали в толпе, но часть тейрвов как раз не возражали увидеть хорошую драку. Аргайл был столь силен и жесток, что не знал поражений в кулачных боях не меньше десяти лет. Ниала многие знали как ярмарочного бойца и силача.
   А Терлак неожиданно побледнел (что к счастью было не видно в свете факелов) и в один миг как будто постарел. Потому что впервые в жизни его как будто бессмысленный гейс обрел осязаемый облик. "Не смотри, как с красивым дерется урод". Избегая своей судьбы Терлак даже собачьи бои не посещал, но вот предсказание настигло риага.
   С ненавистью посмотрел он на Талисина. Друи не удостоил его ответным взглядом.
   - Пусть будет так. - сказал Терлак. В первый миг голос подвел его, но закончил он фразу жестким решительным тоном прирожденного вождя, настоящего риага. Вот только по лбу бежали капли пота, но то, несомненно, от жара факелов.
   Однако гордость преодолела суеверный страх, и Терлак решил посмотреть поединок.
   Тейрвы быстро расчистили место для поединка, убрав скамьи, столы и другую утварь.
   Аргайл был вне себя от бешенства. Драка вместо настоящего поединка! Но вместе с тем он был уверен, что и голыми руками сможет забить своего противника до смерти или тяжелого увечья.
   Ниал воспрянул духом.
   Драться он всегда умел. Тяжелая работа в кузне еще больше закалила его руки.
   Ниал был уверен, что злость Аргайла и его излишнюю уверенность в себе можно обернуть против воина.
   Оба разделись до пояса. Аргайл быть чуть выше и суше, Ниал же уступал ростом примерно на дюйм, зато больше весил и сложением напоминал медведя. Тело Аргайла бороздили полосы шрамов, полученных им в боях. Тейрвы приветствовали своего бойца громкими криками, Аргайл усмехался изуродованным ртом, но некоторые из зрителей внимательно всматривались в спокойное, уверенное лицо Ниала.
   Когда Терлак дал знак сходиться, Ниал весь подобрался в ожидании атаки Аргайла. Аргайл бросился вперед подобно бешеному быку, который украшал его знамя. Каждый из той полудюжины ударов, которые он обрушил на Ниала переломал бы кости человеку более хрупкого сложения, но могучий молотобоец выдержал этот натиск. Что-то он смазал плечом, что-то отбросил рукой. Это была непривычная манера боя, киммерийцы любили открытую рубку, но Ниал слишком много дрался на торжищах, и научился тому, чего не умели воины, всегда носившие с собой меч и кинжал.
   Аргайл на миг растерялся, не понимая, почему соперник еще стоит на ногах. В тот же самый миг кулак Ниала врезался ему в лицо, ломая нос, и заставил Аргайла попяться, судорожно прижимая ладонь к лицу.
   В голове Ниала загудело от пропущенного удара, кровь пошла из разбитой брови. Но он осадил яростную атаку Аргайла и теперь стал забирать ход поединка в свои могучие руки.
   Аргайлл, то и дело сплевывавший кровь, пятился, а Ниал следовал за ним, нанося удар за ударом. Аргайл бил в ответ, но в его ударах не было беспощадной точности, с какой орудовал кулаками Ниал. Ярость по-прежнему клокотала в его груди, но атаки одна за другой проваливались, он получал все больше ударов, кровь текла уже не только из носа, но и из обоих подглазий.
   Ниалу тоже досталось, кровь лилась из разбитой брови и изо рта, один глаз сильно распух, но он пострадал много слабее Аргайла, который просто истекал кровью. Кроме того, один раз воин ударил Ниала в лицо, ударом, который опрокинул бы того наземь без чувств, но в последний миг молотобоец нагнулся и удар пришелся в лоб, отчего правая рука Аргайла начала распухать и болеть.
   Аргайл уже упал бы, но гордость удерживала его на ногах.
   Но никакая гордость не помогает, если перед глазами стелется багровый туман, ноги уходят из под тебя будто чужие, а внутренности крутит тошнота.
   Ниал поймал кулаком подбородок Аргайла во время очередного броска, которые воин продолжал предпринимать, правда в каждой такой атаке было все больше отчаяния и все меньше ярости.. кулак Ниала врезался в подбородок Аргайла, чуть не сломав тому шею.
   Первый воин тейрвов повалился на забрызганный кровью земляной пол.
   Ниал поднял окровавленные, разбитые кулаки и улыбнулся, хотя бы для этого ему пришлось выплюнуть немало крови.
   Тейрвы шумели так, что с казалось, с крыши начнет сыпаться дернина. Победа Ниала была столь уверенной, что казалась добытой каким-то мошенничеством. Репутации Аргайла был нанесен огромный ущерб.
   Воины тейрв шумно выражали свое недовольство таким исходом поединка, но кто-то нашел и похвалы для силы и мастерства Ниала.
   Аргайла боялись, но не любили.
   Однако таких голосов было немного, большинство сородичей избитого воина во всю мощь легких проклинали Ниала и осыпали избитого Аргайла, который едва-едва сумел сесть, насмешками и издевка.
   Но тут все смолкло потому, что в зал ступил мертвец.
   Терлак побледнел еще больше. Он так сжал кулаки, что ногти врезались в кожу и засочилась кровь.
   - Здравствуй, брат. - сказал мертвец глухим голосом.
   Ниал никогда не видел Иснеча, брата Терлака, который был его соправителем первые пять лет, а потом был разорван медведем на охоте. Как доказательство смерти брата Терлак привез тогда его оторванную руку. Лучшие следопыты шаг за шагом изучали место, где погиб Иснеч, и не нашли никаких примет того, что было совершено убийство, или что медведь вел себя не так, как обычные медведи.
   Так Терлак был избавлен от соправителя.
   И вот теперь Иснеч ступал на него.
   Правой руки у бывшего риага в самом деле не было, вместо нее из плеча торчала культя. Он был очень истощен, одет в какое-то рубище, на голове его почти не осталось волос, а борода была грязной и спутанной. В запавших глазах Иснеча горели огни ярости и безумия. Рот его был раскрыт, обнажая желтые и странно длинные зубы.
   - Брат. - повторил пришелец с из мира теней. - Почему ты оставил меня, брат?
   - Но ты же мертв! - воскликнул Терлак.
   - Да, мертв! Мое сердце бьется и моя кровь течет, но душа моя умерла в тот день, когда ты оставил меня в зубах зверя! Но ты забыл, кто я такой, Терлак! Я убил зверя оставшейся рукой!
   Иснеч вытащил из-за пояса нож с узким лезвием.
   - Все эти годы я жил только мечтой взглянуть тебе в глаза! Я ждал, долго ждал, но сегодня я пришел за тем, что принадлежит мне.
   Поняв, что брат не призрак и не драуг, а всего лишь сумасшедший калека, который чудом сумел выжить, Терлак перестал дрожать от страха.
   - Здесь нет ничего твоего, брат. - сказал он. - Здесь правит Терлак. Ты был риагом пятнадцать лет назад, теперь ты никто. Калум, убей человека, что поднял нож на твоего риага!
   Калум взялся за рукоять меча, но в движениях его не было уверенности.
   - Он безумен. - шепнул Калум. - Это преступление против чести и собственной души.
   - Твоя честь называется верностью, Калум! Я твой риаг и я приказываю - убей этого человека.
   Калум выхватил меч и пронзил сердце Терлака, который умер с выражением величайшего изумления на лице.
   Сначала в зале наступила такая тишина, что слышно было дыхание каждого из воинов да треск факелов.
   Эту тишину прорезал крик Калума.
   - Ко мне, братья по мечу!!!
   А потом раздался грохот опрокидываемых скамей, брань, воинственные кличи, проклятия, и очень скоро - лязг оружия. Названные воины Терлака, простые дружинники, молодые и уже побывавшие во многих сражениях, обратили оружие друг против друга. Но разделились они не надвое. Те, кто решил, что прав Калум, сошлись с теми, кто хотел крови убийцы риага. Несколько старых названных сплотились вокруг Иснеча, который хоть и калека, оставался их риагом, товарищем по былым битвам.
   В этом хаосе Талисин схватил за плечо Ниала и потащил его к выходу.
   О путешественниках как будто забыли, но в сутолоке схватке их могли убить в любой миг.
   Ниал растерялся лишь на миг. Он успел даже подобрать свою одежду.
   Они вывалились из зала наружу, в стылый полумрак, под промозглый дождь со снегом. Следом выбрался Аэд.
   - Нашел нового риага! - только и сказал он.
   - Наши лошади там. - показал Талисин.
   К залу со всех сторон начали сбегаться вооруженные тейрвы, в любой миг они могли наброситься на путников, приняв их за виновников резни.
   И тут они увидели четыре лошади, оседланных и нервно бьющих копытами.
   Лошадей держал за поводья Бран. При виде Аэда и Ниала он улыбнулся, Бран явно не рассчитывал застать товарищей живыми.
   - Уезжаем сейчас же. - скомандовал Талисин.
   - Там твой отец. - Аэд указал на длинный дом Терлака. - Быть может он следующий риаг тейрвов Запада.
   - Он не хочет признавать меня, зачем мне сражаться с ним? Я еду с вами. Я все еще твой скир?
   - Конечно.
   Бран взобрался на спину мохнатого конька, и весь отряд поскакал прочь из крепости Терлака.
   В воцарившемся хаосе стремительно охватывавшей тейрвов усобицы им удалось прорваться к воротам, которые были уже распахнуты настежь.
   Оказавшись на открытой местности, путники стали погонять лошадей и гнали их до тех пор, пока животные не стали храпеть и спотыкаться. Но и тогда они не стали останавливаться, а продолжили путь шагом.
   - Славное вышло представление! - воскликнул Талисин.
   - Представление! Ты так говоришь, будто сам все подстроил! - возмутился Ниал.
   - Подстроить все не в моих силах, но твою драку с Аргайлом я затеял специально, что бы потянуть время. Безумца Иснеча тоже я подговорил явиться на пиршество к брату.
   - Ты хитрец. - покачал головой Ниал. - Но к чему все это было?
   - Что бы спасти ваши шкуры. И свою заодно. Расскажу все потом.
   - Но Терлак сам отказался убивать меня!
   - Не Терлака надо было бояться в стане тейрвов. Дамхалл вот кто по-настоящему опасен. Кроме того, я боюсь, что Дамхалл знает о моей миссии и сделает все, чтобы нам помешать. Лучше бы он погиб сегодня!
   - Так почему же мы ничего не знаем о нашей миссии? - Опять вспылил Ниал.
   - Скоро. Скоро я расскажу тебе все.
   - Я хочу голову Сидмона. Я все еще могу ее забрать, когда пожелаю? - спросил Аэд.
   - Это твое право.
   - Куда мы направляемся теперь?
   - На север. Если мы попробуем пройти через земли тейрвов, то нам придется драться каждый день, а этого не выдержишь даже ты.
   Пополнившийся юным Браном, отряд остановился на ночлег под склоном невысокой горы, в густом лесу. Погони ждать было неоткуда, но все еще была чужая земля, земля рода, с которым у каждого из путешественников по разным причинам была теперь вражда. Однако без костра переночевать было бы слишком тяжело даже для таких привычных к суровой зиме людей.
   Когда вода в котелке закипела, и Бран принялся варить похлебку, Ниал повторил свое требование Талисину.
   - Или ты расскажешь мне все без утайки, или я утром поеду обратно домой, друи. И не придумывай новых отговорок.
   Талисин тяжело вздохнул и поворошил угли костра палочкой.
   - Это долгая история, Ниал.
   - Опять начинающаяся во тьме веков? - усмехнулся Ниал, привычный к патетической манере речи друи.
   - Не совсем. Но пару сотен лет эта история насчитывает.
   Талисин опять вздохнул, посмотрел на Брана, перевел взгляд на Аэда.
   Ниал догадался, о чем подумал друи.
   - Возьми с них клятву молчания, если хочешь. Или попроси уйти к другому костру.
   После того как Аэд и его скир поклялись Кромом сохранить услышанное в тайне, Талисин заговорил.
   - Я сказал, что бояться надо было не Терлака, а Дамхалла, а теперь я скажу почему. Дамхалл бывший друи, его изгнали из Круга за то, что он применял черную магию. Мы друи не волшебники, что бы об этом ни думали некоторые люди. Но есть среди нас такие, кто волшебником очень хочет стать. Они пишут руны, они пробуют изменять саму материю. Все это запрещено нашим уставом. Но хотя мы тщательно отбираем тех, кого хотим включить в Круг, иногда ошибаются и самые мудрые из нас. Люди с черной душой есть везде, есть они и среди друи. Примерно две сотни лет назад мои предшественники разоблачили внутри Круга группу заговорщиков. Эти люди искали тайны забытой магии, они хотели снова вернуться к жертвоприношениям и призыву Отродий в этот мир. Для этого они даже вошли в сношения с некоторыми Дочерями Морриган, которые занимались чем-то подобным. Вообще женщины сохранили много тайн, которые мужчины забыли, или даже не знали. Ты женат на женщине, которая оставила Дочерей Морриган, друг мой Ниал. Едва ли Мэв говорила тебе о том, почему она на самом деле решила покинуть сестринство. Но я думаю, что она столкнулась там с чем-то подобным. Старые женщины, жрицы Морриган, они знают многое, чего не знают даже самые умудренные друиды, старейшины Круга. И так, как я говорил, эти отступники пробовали запрещенные ритуалы, мечтали вернуть старое время, что бы Киммерией правили друи и подчиненные им риаги, риаги, которых после истечения срока их правления надлежит приносить в жертву. Некоторые из этих безумцев пробовали переубедить истинных друи, обещали им могущество и даже бессмертие. Заговорщики были разоблачены и их убили, побросали их тела диким зверям. Но пойманы были не все.
   - Ты хочешь сказать, что эти друи-отступники сумели выжить и передать свои знания?
   - Именно это я и говорю. Они умны и коварны, скрытны и умеют ждать. И умеют находить ключ к сердцу человека. Больше всего они любят таких, как Сидмон... или как твой отец, Ниал. Люди с тягой к убийству, с тягой к Тьме, с тягой к силам, что были прежде людей. Но честолюбцы, мечтающие о большой власти и славе, подлецы без чести, ищущие неведомого знания друи, все они тоже могут стать братьями этого сообщества. Я не знаю, как они себя называют, если вообще у них есть название. Они слишком скрытны и осторожны, что бы заявлять о себе. Некоторые друи специально ищут их. Так я взял в ученики Сидмона.
   - Ты нарочно учил безумного убийцу, зная, что он такое?! - Аэд схватился за меч. - Значит, ты виновен в гибели моей семьи!
   - Убери меч, Аэд, сын Дугалда. - ответил ему Талисин. - Или я взову к клятве Ниала.
   Ниал помотал головой. Драться с Аэдом, защищая жизнь Талисина - это было бы слишком. Но если друи в самом деле потребует от него выполнения клятвы...
   - Я учил Сидмона потому, что знал, рано или поздно отступники выйдут на него. Они почувствуют в нем своего и окружат его вниманием. Я ждал появления странного друи, который говорит запрещенные речи, или грозного вождя, который пообещает Сидмону нечто такое, от чего белые глаза его разгорятся алчным огнем. Я ждал, и вот, наконец, дождался.
   - Они нашли его? Кто оказался отступником? Чьи еще головы мне нужно забрать, чтобы отомстить? - спросил Аэд.
   - Грэхэйм. Грэхэйм Волчий След.
   Аэд выглядел потрясенным.
   - Тот самый Грэхэйм?
   - В Киммерии много Грэхэймов, но только один из них носит прозвище Волчий След.
   Грэхэйм, яростный боец, прославленный поединщик и глава большой фианы, насчитывавшей самое меньшее полсотни копий, странствовал по Киммерии, нанимаясь на службу к тем риагам, которые чаще воевали. А когда не находилось нанимателя, грабил того, кто подвернется под руку. Многие восхищались его отвагой и воинским искусством, но другие говорили, что Грэхэйм человек с черным сердцем, склонный к изощренной и бессмысленной жестокости. Он дружил со многими асирами и говорили, что душой он тоже наполовину асир.
   - Говорят, я свел Сидмона с ума. Сидмон всегда был сумасшедшим. Возможно мои рассказы о старых временах, когда боги ходили по земле, и пошатнули его рассудок еще больше. Но он вырезал на груди руну только после того, как Грэхэйм проговорил с ним целую ночь. Грэхэйм накормил его грибами.
   - Грибами. - почти беззвучно повторил Аэд, вспоминая ужасающие обстоятельства смерти Гленны.
   - Грибы любят воины фиан. - сказал Бран. - Мой отец... то есть Калум всегда говорил, что грибы для трусов, хоть я видел, как сражаются фианы. Подонки, но дерутся хорошо.
   - Да, юный Бран прав. Вообще я думаю, что среди воинов фиан больше всего отступников, как считают мои собратья по Кругу, и я сам. Они порвали со своими вождями, своими семьями, своими кланами и своими родами, они живут только войной и верностью своему братсву. Они как никто подвержены странным суевериям, а раз они часто общаются с чужеземцами, то и склонны перенимать чужеземные обычаи. Думаю не каждый в фиане Грэхэйма - отступник, но многие его собратья по фиане являются его собратьями по кругу отступников.
   - То есть на тех болотах, куда мы напрявляемся, Сидмон будет не один? - спросил Аэд.
   - Не один, но вряд ли он соберет многих. Из того, что он мне говорил, выходит, что Сидмон зашел слишком далеко даже по меркам отступников. Он отспуник уже в их рядах.
   - Сидмон хочет что бы в его тело вошел дух кого-то из Отродий?
   - Да. Но это не все. Он хочет поднять армию мертвых. Тех, кого друи древности приносили в жертву. Они нетленны там в болотах. Их много и если хоть один из них вернется, случится нечто ужасное. Что именно - не знает никто.
   - Так почему же ты позвал только меня, да еще и обманув меня, почему ты не возвал к другим друи, что бы собрать большой отряд?
   - Потому что я теперь тоже изгой. Это еще знают не все, но Круг исторг меня из рядов друи. Любой встреченный мной собрат скорее проклянет меня, чем выслушает. Друи - всего лишь люди, к тому же люди живущие древними правилами. Пока я обращался бы к ним за помощью, Самайн уже успел наступить.
   - И все-таки зря ты водил меня в потемках. - сказал Ниал.
   - Прости меня за это, но мне показалось, что расскажи я сразу всю правду ты бы...
   - Я что? Испугался бы?
   - Нет, не поверил мне. Счел меня сумасшедшим.
   Наступила очередная ночь под открытым небом. Ветер завывал в горах, раскачивал верхушки деревьев, осыпал путников снежной крупой. Они сбились спина к спине, накрылись плащами, что бы согреться, но хотя все четверо очень устали, холод и тревоги гнали гнали от них сон.
   Ниал вспоминал Песню Ветров и Нидхёгга, распростершего свои крыла над ним.
   - Как ты уцелел при встрече с драконом? - спросил он Талисина.
   - Я не видел никакого Дракона, Ниал. В ту ночь был ужасный ветер, настоящий ураган, который нес с собой мороз. И еще было небесное сияние, но никакого Дракона я не видел.
   Терлак тоже говорил мне про дракона. Пришлось соврать ему что-то подобающее.
   - Значит Нидхёгг приходил только за нами. - сказал Бран.
   Решение Талисина покинуть землю тейрвов было верным. Несколько дней и земли народа быка охватит усобица, которая затянется, возможно, на годы. Клан пойдет на клан, названные воины и дружинники примут стороны различных вождей. Выжить на землях охваченных усобицей будет трудно.
   Всю ночь и еще половину дня они продолжали упорно двигаться, несмотря на непогоду и усталость. Ниал начал ощущать последствия поединка, Аэд по-прежнему чувствовал себя слабым и больным.
   Кроме того путешественников подгоняло само время. До Самайна было уже чуть больше двух недель.
   Они двинулись на север, где в ледниках брала свои истоки одна из крупнейших рек Киммерии, Гарбх. Она текла на юго-восток, разрезая на своем пути невысокий горный хребет, и стекала на равнины, по которым кочевали ротай, а потом терялась в озерах и болотах на крайнем Востоке, там, куда и направлялся небольшой отряд Талисина.
   Истоки реки и большую часть ее устья несколько поколений назад захватило племя аббханфайн, родственное озерникам юго-запада. Они слыли мирным народом, насколько это вообще возможно на севере. Конечно, как и любые киммерийцы, аббханфайн всегда готовы были защитить свою землю с оружием в руках, и не раз набеги, устроенные грозными соседями были отбиты. Но сами они атаковали соседей редко, предпочитая заниматься речными промыслами, и слыли людьми гостеприимными и щедрыми.
   Через три дня, преодолев горную преграду, Талисин, Ниал и их спутники достигли границ аббханфайн. Талисин в очередной раз преобразился, став величественным друи-чудотворцем, а прочие предоставили ему возможность говорить.
   Путешественники отдали своих лошадей и получили взамен лодку с необычайным искусством сделанную из прутьев, обтянутых кожей животных, и припасы в дорогу.
   Так же им обещано покровительство и гостеприимство на всех берегах, которые принадлежат аббханфайн. В подтверждение этого старый ри подарил Талисину знак с символом бога, которого народ реки считал своим родовым богом - Маннавидана. Это была не настоящая руна, но Талисин огорчился, увидев знак бога выбитым на бронзе.
   Впервые за многие дни путешественники могли отдохнуть.
   Река сама несла их вперед к цели, со скоростью, иногда превышавшей скорость какую может развить бегущий человек. От воды тянуло холодом и сыростью, но теплые шкуры помогали от этого. Иногда река сжималась и становилась бурной, так, что приходилось выволакивать лодку на сушу и обходить пороги. Иногда тянулась ровными, почти лишенными течения плесами. Но большую часть времени вперед несло уверенное, но не опасное для лодок течение.
   Путешественники столь спешили, что не хотели останавливаться даже ночью, и тогда править приходилось при свете факелов.
   Холод и сыпавшийся с неба снег были самыми большими препятствиями на этом отрезке пути. Народ реки свято соблюдал обычаи гостеприимства, но путники старались не останавливаться в селениях, чтобы не пришлось пировать несколько дней, ублажая слух хозяев рассказами о своих приключениях. Они ели то, что получили вместе с лодками, а так же ловили рыбу и били последнюю водяную птицу.
   Раны Аэда стремительно заживали, к нему возвращались силы и однажды во время вынужденной дневной остановки (вверх по течению дул столь сильный ветер, что грести было совершенно бесполезно), Ниал увидел его проделывающим упражнения с мечом.
   Бран завороженно взирал на движения своего покровителя, а ведь Аэд был сейчас бледной тенью самого себя.
   С каждым днем связь между путешественниками из простой верности клятве одной дороги все сильнее превращалась в крепкую дружбу.
   Ниал заметил, как изменился Аэд.
   Он стал часто тосковать, то и дело принимался петь самые печальные песни. Он мог остановиться среди обычного разговора, глядя перед собой. Горечь утраты, которую в первое время он сумел будто бы переплавить в жажду мести, настигла его в полную силу. Теперь, когда раны не так мучили его, а путешествие из бешеной скачки превратилось в легкий сплав по реке, Аэд остался один на один со своей тоской.
   Он старался не подавать вида, но это плохо получалось у него.
   Аэд на удивление хорошо пел. У него был приятный низкий голос, он правильно выводил мелодии песен, а не просто орал слова, как делали многие мужчины, в том числе и сам Ниал. Однажды Ниал попробовал присоединиться к его пению, но сам смущенно замолчал.
   - Отгонять волков сгодится, но как развлечение - совсем никуда. - усмехнулся Аэд.
   Ниал тоже улыбнулся, хоть шутили над ним. Потому что обычно Аэд совсем не шутил.
   - Джини была красивой и доброй. - часто, иногда совершенно не к месту, повторял поединщик и в этих простых словах было больше искреннего чувства, чем в любых цветистых оборотах песен.
   Талисин ввиду старости и своего ремесла вполне успел очерстветь душой, а у Ниала сердце буквально обливалось кровью при виде того, как терзается Аэд. К сочувствию примешивалась и тоска по собственной семье, которая стала овладевать Ниалом с новой силой. Как там Мэв, как старый Каннахт, как добрая Бернас? Думая о жене и своем будущем ребенке, которого Ниал почему-то заранее видел сыном, хотя его и предупреждали о ненадежности всевозможных примет, Ниал счастливо улыбался, тогда, как Аэду приходилось всякий раз, вспомнив Джини и дочь скрипеть зубами. О девочке он вспоминал реже. Видимо превращение ребенка в драуга очернило его память о том, какой была настоящая Гленна.
   Ниал мечтал о появлении сына, которого хотел видеть таким же сильным как он сам и таким же гордым и неукротимым как Мэв.
   Он не говорил об этом с товарищем, чтобы не ранить сердце Аэда еще больше.
   Зато он стал брать уроки обращения с мечом и топором. В недолгие часы отдыха на суше, Ниал старался изо всех сил, что бы подзабытые движения снова стали чем-то привычным для его мышц, восстановить равновесие и реакцию. Он никогда не хотел быть великим воином, но, похоже, суровый верховный бог присудил ему другой жребий.
   Бран изо всех сил старался быть хорошим скиром. Аэд не слишком злоупотребял его преданностью, говоря, что он не южанин и ему не нужен слуга.
   Однажды Аэд заговорил с Браном на тему, которой тот все время избегал.
   - Так что с твоим отцом, Бран? Ты просто выбрал воина с самым славным именем, что бы скрыть от всех, что ты не знаешь имени своего отца?
   - Об этом слишком больно говорить. - паренька дернула какая-то судорога, явно не телесного, а душевного свойства.
   История, в самом деле, оказалась горькая.
   Мать Брана была женой Калума, но однажды ее похитили и изнасиловали головорезы из какой-то выбитой, исчезающей фианы. Калум выследил их и убил со страшной жестокостью и освободил жену. Но, хоть Калум и спас женщине жизнь, он отказался от нее, как от опозоренной, и она вернулась в дом своего отца. В положенный срок родился Бран, и никто, в том числе сама несчастная не могли сказать, чей же он сын - Калума, или кого-то из похитителей.
   Особых внешних примет у Брана не было, так что он рос отверженным в собственном клане. Калум не признавал Брана и отказался даже взять его к себе скиром. Калум был прежде всего ридир - человек риага, названный воин, гордыня его была столь же велика, как и его слава бойца на мечах.
   - Мне не нравятся эти вороны. - сказал Талисин, показывая на двух крупных черных птиц, кружащих над рекой.
   - Вороны никому не нравятся. - пожал плечами Ниал.
   - Предвестники смерти. - добавил Аэд.
   - Только ваниры любят воронов. - сказал Бран.
   - Это все, конечно, верно. - усмехнулся Талисин. - Только сдается мне, что это не обычные вороны. Они следят за нами. Наши враги - колдуны, они умеют повелевать птицами.
   Ни у кого не было лука, что бы убить назойливых птиц. Бран соорудил пращу и во время остановки пытался охотиться на воронов, но умные птицы всякий раз отлетали на безопасное расстояние.
   Дыхание Имира достигало речных земель. Поутру, что бы спустить лодку на воду приходилось разбивать тонкий лед у самого берега. Снег валил почти непрерывно. От стылой сырости, которой дышала река, ломило раны Аэда и старое тело Талисина. Даже юный Бран, и тот мерз, хотя он был моложе всех и совсем недавно вернулся из Песни Ветров.
   Но конечно, любой скорее умер бы, чем начал жаловаться на тяготы пути своим товарищам.
   До Самайна было всего пять дней, когда река стала сужаться и становиться все более бурной. Впереди были пороги. К середине дня лодка стала вплывать в мрачное ущелье, в котором вода ревела между огромных, то там, то здесь возвышающихся над ее вспененной поверхностью камней.
   Талисин велел причалить, и как только лодка ткнулась носом в берег, Бран соскочил на камни и полез в гору.
   Вернулся он через три часа, уставший, запыхавшийся, но очень гордый собой.
   То, что он сказал, никак не утешило путников.
   - Очень крутые скалы, в некоторых местах ползти приходилось на кончиках пальцев. Ну да, не зря меня звали Белкой, когда я был маленьким. Всего опасной воды меньше мили, а там река впадает в озеро. На озере видны лодки, а на острове я видел дома.
   - Можно перебраться на ту сторону по суше? - спросил Ниал, уже зная ответ.
   - Я и то не везде могу пробраться, а многим из нас это не под силу. - Бран, видимо имел ввиду раненого Аэда и старого годами Талисина, но Ниал и себя посчитал в этих "многих", потому что скалолазом он всегда был скверным.
   - А уж лодку и подавно не перенести. - закончил за своего скира Аэд.
   - Лодку и подавно не перенести. - согласился Бран.
   - Значит, умилостивим владыку вод и пойдем на веслах. - сказал друи.
   Ритуал призванный умилостивить повелителя реки был кратким и простым настолько, что короче и проще, наверное, невозможно было вообразить.
   - Пропусти нас через это ущелье, владыка вод. - сказал Талисин и бросил в воду кусок дерева, на котором ножом нацарапал руну.
   Привязав покрепче свои пожитки, путешественники стали грести, что есть сил, приближаясь к большой воде.
   Вскоре течение подхватило их и понесло так, что вернуться не было уже никакой возможности.
   Они яростно гребли, чтобы течение не швырнуло их на камни, вода плескалась через борт лодки и Бран, схватив походный котелок, принялся вычерпывать ее.
   Он так был занят этим, что не видел яростно-восторженных лиц своих товарищей, которых охватило то особое воодушевление, которые испытывают люди, борясь со стихией.
   - Выгребаем направо!!! - ревел во всю глотку Ниал.
   - И сразу уходим на большую воду!!! - вторил ему Аэд.
   Их швыряло между камнями, то поднимая на высоту человеческого роста, то бросая в ямы. Несколько раз лодка чуть не перевернулась, но Талисин и Бран успевали броситься на дно, создавая дополнительную стойкость.
   Их кружило в водоворотах, а однажды они взяли несколько минут отдыха в заводи, образованной большим камнем.
   Трижды лодку прижимало к камням, и требовалась вся сила Ниала, что бы оттолкнуться от них.
   - Какая прекрасная лодка! - прокричал Ниал, и тут в лицо ему швырнуло столько воды, что он закашлялся.
   Над ущельем висел тяжелый туман, сильно мешавший видеть дальше, чем на полсотни шагов.
   Рев реки становился все громче.
   Впереди их ожидало главное препятствие - последняя ступень порога, где вода обрушивалась вниз одним сплошным потоком с высоты не меньше десятка футов.
   - Проклятие Крома!!! - вскричал Аэд.
   - Лир и Мананнан!!! - вторил ему Талисин.
   Ниал же разразился отменной бранью, перебирая чьих-то родительниц и бабок.
   - Все вниз! - воскликнул друи, когда лодка перевалила край обрыва и полетела вниз, в белые буруны.
   Падение показалось бесконечным, хотя заняло считанные мгновения.
   Их швырнуло в ревущие волны, но суровые боги Севера, что обычно так равнодушны к людям, странно благоволили безрассудным и они упали не на камни, а на воду. И хотя их лодка была так полна воды, что уже начинала тонуть, могучая волна подхватила ее и вытащила на спокойную воду.
   - Кром. - шепнул Талисин, поднимаясь. И тут же принялся вычерпывать воду прямо ладонями. Бран с утроенной энергией стал черпать своим котелком. Лодка не была пробита ни в одном месте и вся вода налилась через борт.
   Владыка вод не только дал им пройти, но и одарил отважных - на дне плескалась крупная рыбина.
   Аэд и Ниал снова взялись за весла.
   Все четверо промокли до нитки, и как только порог остался позади, Талисин велел править к берегу.
   Они выбрались на сушу, набрали валежника для костра, быстро развели огонь и принялись сушить одежду. Они смеялись, даже угрюмый Аэд, поздравляли друг друга с удачей, и прикидывали, как лучше приготовить на ужин рыбу.
   До Самайна теперь было всего четыре дня.
   В небе продолжали кружить вороны.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Народ озера.
   Последний день на воде оказался одновременно и самым трудным для путешественников. Вода замерзала на глазах, грести становилось тяжелее с каждой минутой, весла покрывались льдом и бесполезно месили ледяную кашу. Ниал греб, что было сил, хотя иногда ему приходилось проталкивать лодку через схватывающиеся льды. Наконец, когда двигаться стало совсем невозможно, Аэд с топором в руках сел на носу и принялся прорубать дорогу в ледяном месиве.
   Бран и Талисин по очереди орудовали вторым веслом.
   Опасность ледяной каши была в том, что ее еще несколько дней нельзя будет назвать настоящим льдом. Иными словами, если лед остановит их суденышко, не получится сойти на него и продолжить путь пешком, через два шага провалишься в ледяную воду.
   День был ветреный и странно ясный, дыхание Имира освободило небо от туч. Дыхание же, с шумом вырывавшееся изо рта Ниала оседало на его отросшую бороду инеем. Несмотря на холод, молотобоец взмок от усилий.
   Через два часа отчаянной борьбы со стихией, владыка вод снова смилостивился над отважными путешественниками, и впереди появилась тянущаяся примерно милю полоса чистой воды.
   Очистив весло от намерзшего льда, Ниал утроил усилия.
   Они приближались к берегу, где виднелось укрепленное селение. С дюжину домов, над которыми тянулись дымы очагов, невысокий частокол.
   На берегу занимались своими делами члены озерного клана. Они вытащили лодки на берег и сейчас топили на кострах смолу - промазывать днища, конопатить их, что бы потом оставить лодки до самой весны.
   Кто-то тащил рыболовные сети, кто-то донные ловушки и иные снасти. До последнего дня рыбаки старались взять все возможные дары озера, но сегодня они прекратили это изнурительное занятие.
   Впереди их ждали дни относительной праздности. Ближайшие дни озерники собирались посвятить праздникам.
   Следующий раз они выйдут уже на прочный лед.
   Разумеется, все работавшие держали в поле зрения одинокую лодку, команда которой отчаянно боролась со льдом.
   Когда, наконец, пробившись через прибрежный лед, лодка уткнулась носом в каменистый берег, немолодой мужчина подошел к гостям. В руке он держал острогу, которая, разумеется, могла бы стать оружием в умелых руках, но говорил вполне миролюбиво.
   Талисин предъявил охранный знак, данный ему в верховьях реки.
   Пожилого озерника звали Эган, но он не назвал никакого титула или звания. Должно быть просто старый, уважаемый человек. - подумал Талисин и решил еще, что такой порядок нравится ему больше, чем напыщенная воинская знать крупнейших родов.
   Путешественники один за другим назвали свои имена и прозвища.
   Казалось, только имя Талисина кто-то слышал, и это было неудивительно, они забрались так далеко от родных краев, что ни воинская слава Аэда, ни истории о подвигах Ниала не достигали ушей местных жителей.
   - Мы рады приветствовать вас, люди с Запада. - сказал озерник. - Отныне вы наши гости. Вы получите кровь и пищу. Но сначала вам надо поговорить с Сейлан. Она скажет последнее слово.
   - С Сейлан? - удивился Талисин. - Сейлан это ваша прорицательница?
   - Сейлан - наш вождь. - ответил Эган.
   Удивление путников не знало границ и они не смогли скрыть это от взора хозяев. Посмеиваясь над такой реакцией гостей, озерники мало-помалу стали возвращаться к своим занятиям.
   Длинный дом озерного племени вовсе не походил ни на грандиозное сооружение Кумалла, ни на зловещее жилище Терлака, и даже скромный дом Сынов Тумана показался бы огромным рядом с этим непритязательным сооружением.
   Конечно, ничего похожего на церемонные приемы могучих риагов здесь путники не встретили. Сейлан, кто бы она ни была, не обзавелась даже подобием трона и прочих признаков власти.
   Вопреки ожиданиям Талисина, Се йлан оказалась еще молодой женщиной - ей не было даже тридцати лет. Высокая, стройная, она сохранила большую часть своей природной красоты, но видимо заботы тяжким грузом легли на плечи Сейлан - лицо ее было хмурым, манеры резкими, а под глазами лежали темные круги, как у человека, который плохо спит и думает о мрачных вещах.
   Сейчас женщина-вождь была почти безоружна, если не считать короткого ножа на поясе, и занималась обычной женской работой - учитывала припасы на зиму.
   Кратким жестом поприветствовав гостей, она на время вернулась к этому занятию. Поставив последнюю метку на куске вытертой до прозрачности кожи, Сейлан наконец, повернулась к топтавшимся с ноги на ногу гостям.
   - Так вы и есть те безумцы, что прошли через ледяную кашу? Что же привело вас к нам в такое неудобное время?
   - Мы идем на висячие болота. - ответил Талисин.
   - И что же, во имя Крома, вам нужно на проклятых висячих болотах в преддверье Самайна? - насторожилась Сейлан.
   - Это долгая история. - сказал Ниал. - Она начинается во тьме веков.
   Фраза эта обычно служила Талисину, что бы начать рассказ, но за время общения с друи Ниал успел позаимствовать некоторые его привычки.
   - Вот как! - изумленно подняла бровь Сейлан. - А я люблю долгие истории, особенно зимними вечерами. Помолчи! - она пристально посмотрела на Ниала. - Я знаю тебя, большой человек. Это ты пять лет назад сломал шею быку, на торжище у каменных столбов?
   - Да, это был я.
   - Помню-помню. Ты и тогда ходил с друи по всей Киммерии. Так с тех пор и бродишь?
   - На самом деле нет. Я осел на Севере, женился, стал учеником у своего тестя Каннахта-Кузнеца.
   - Это хорошо, что ты теперь женат. - как-то рассеянно сказала Сейлан.
   - Так все-таки, что несет вас на висячие болота прямо в дни Самайна? - резко, почти зло переспросила Сейлан.- Да еще и в кампании друи?
   - Ты знаешь о безумном Сидмоне? - спросил Аэд.
   - Я слышала это имя.
   - Сидмон убил мою жену и дочь. Я хочу забрать его голову. - сказал Аэд.
   - Сидмон идет на висячие болота, что бы там заниматься колдовством, черной магией. Он поклоняется Отродьям и хочет вернуть их в этот мир. - сказал Талисин.
   - С ним может быть Грэхэйм Волчий След и его люди. - добавил Ниал.
   При упоминании имени Грэхэйма Сейлан дернулась, будто от удара.
   - Волчий След? - спросила она. - Волчий След посмел ступить на мою землю?
   - Он тоже поклоняется Отродьям. Он может быть на висячих болотах.
   Лицо Сейлан исказилось от гнева и боли.
   - Волчий След оставил меня вдовой. Он отрубил моему мужу руки, что бы тот не смог в мире теней держать меч. Он отрубил ему челюсть, что бы Хендри не узнали в мире теней. Он насадил его тело на кол и выставил перед своим шатром! Вы говорите, Волчий След на болотах?
   - Мы не знаем этого точно. Но он сообщник Сидмона, а Сидмон точно идет на болота.
   - Если это правда и Волчий След ступил на мою землю, я хочу убить его. Я и мои люди поможем вам. Мне нужна голова Волчьего Следа.
   Найти гостеприимство было большой удачей, а найти новых союзников удачей и вовсе неслыханной.
   - Завтра мы пойдем на болота. Я знаю короткую дорогу, я сама пойду с вами и возьму полдюжины молодых воинов, из тех, что больше всего мечтают о драке, и жалеют, что я не Леннакс, а сами они не ротай.. - сказала Сейлан. - А сегодня - ешьте и пейте в моем доме!
   Трапеза была сытной, хотя и не шла в сравнение с королевскими пирами Кумалла или Терлака. На столе стояла в основном рыба, хлеба почти не было, а пиво было сварено из местного ячменя и не шло в сравнение с тонкими южными винами. Но гостеприимство искупало скромность угощения.
   Путешественники были рады такому приему.
   Талисина, как только он насытился, осадили с просьбами спеть или рассказать что-то увлекательное. Жизнь в глуши делала озерников жадными до таких развлечений.
   Хоть старый друи и был утомлен долгой дорогой, он не посмел отказать хозяевам, и затягивал одну за другой самые лучшие свои песни, перемежая их рассказами о подвигах своих друзей и покровителей. Много хвалебных речей было посвящено Кумаллу, но не обошел он вниманием и грозного Леннакса и с дюжину других больших и малых вождей, при дворе которых в разное время пировал, сочинял песни и вел хроники.
   Кубки с пивом поднимались все чаще, пирушка затягивалась.
   Аэд сидел рядом с Сейлан и о чем-то ей рассказывал. Оба были совершенно пьяны. Ниал увидел, что в глазах Сейлан стоят готовые вот-вот пролиться слезы. Молотобойцу стало неловко, и он отвернулся. Очень скоро его вызвали побороться на руках, и Ниал Сильный с удовольствием отдался этой нехитрой потехе.
   Вообще и его настроение было мрачным. Их путешествие подходило к концу, и впереди ждала новая опасность, самая грозная, в сравнении с которой все тяготы пути были баловством. Ниал боялся магии. И он боялся безумцев. Он знал о безумии своего отца и
   больше всего в жизни страшился ощутить в себе признаки этого проклятия. Потому он и избрал мирную жизнь.
   Он одолел в борьбе на руках всех мужчин озерного племени, что попытались помериться с ним силой. Двое, кажется, получили сильные повреждения, которые ощутят только завтра, когда хмель выйдет из их голов.
   Киммерийская пирушка - странное дело.
   Сначала все бахвалятся подвигами и силой, рассказывают охотничьи или воинские рассказы, голосят грозные, полные звона мечей и гула сражений песни. Но рано или поздно тех, кто не упился так, что бы уснуть на месте, охватывает тоска, бесконечная киммерийская тоска, которую каждый житель этой страны с рождения и до смерти носит в своем сердце.
   Эта тоска звучит в тех песнях, что поются в глубокой ночи, когда уже прошло время борьбы и похвальбы былыми подвигами. Это тоска о своей участи, которую ощущают все уроженцы суровой, полгода покрытой снегом страны. Это тоска по тем, кто некогда жил полной жизнью, знал вкус мяса и вина, любовь женщин и сияние славы, а теперь бесплотной тенью блуждает по Серым Равнинам, потому что так решил неумолимый Владыка Могильных Курганов.
   Говорят, что киммерийцы не молятся своим богам, и это по большей части, правда.
   Но они поют песни о неумолимости рока, поют о том, что время уносит все, оставляя только камни, о том, что жизнь человеческая кратка, полна опасностей и страданий, а смерть неизбежна и беспощадна. И это нельзя изменить, потому что человек мал перед лицом богов, а сами боги малы перед неумолимым роком.
   Ниал всегда предпочитал веселые песни, но и печальные трогали его душу.
   Талисин допел кровожадную историю о древнем вожде, которого молодая жена предала с его собственным сыном, как он убил сына мучительной смертью, послав того охотиться на зачарованного вепря-людоеда. Когда его сын лежал, истекая кровью, отец, человек с каменным сердцем, не поднес ему воды напиться. Но месть не принесла ему радости, зачахла от горя его неверная жена, и сам вождь, мучимый тоской и угрызениями совести вышел на бой с вепрем и погиб, успев перед смертью сразить чудовище. И когда он умирал, истекая кровью, тень сына явилась к нему, смочила губы жестокого отца утренней росой.
   Талисин уже только перебирал струны, слова выводили его слушатели.
   - "Черный дуб"! Спой нам "Черный Дуб", друи! - раздались голоса стойких бражников.
   Талисин для виду отказывался, потом долго подтягивал струны, потом прочил горло, отпивал из кубка, словом устроил настоящее представление.
   Наконец пальцы его легли на струны, извлекая печальную мелодию "Черного дуба", тоскливой баллады о женщине, которая отдала свое сердце врагу рода, и которую за это родные братья бросили в омут под черным дубом.
   Друи уже открыл рот, что бы запеть.
   Но тут запел Аэд и Талисин умолк, что бы слушатели могли насладиться голосом поединщика.
   Наконец за столом остались только самые стойкие - Ниал, обладавший поистине могучим сложением, да Талисин, который использовал свой навык весь вечер пить один кубок, и при этом не оскорблять хозяев.
   - Аэд сегодня ляжет с Сейлан. - сказал Ниал, допивая пиво, которое теперь казалось ему безвкусным, словно талая вода.
   - Не вижу в том большой беды.
   - Но его жена...
   - Его жена мертва, Ниал. Многие изменяют живым женам, и это, наверное, нехорошо, но как можно изменить мертвой?
   От пива и усталости мысли Ниала путались, но он все же сумел подобрать нужные слова.
   - Друи, старый друи... ты что забыл про Самайн, мудрый друи? День мертвых, день когда врата отворяются.
   - Ты думаешь, тень Джини придет за Аэдом что бы отомстить ему за измену? Я слышал такие истории, но это все сказки.
   - Нет. - покачал тяжелой головой Ниал. - Ее тень не станет мстить ему. Но она увидит... и это ее опечалит.
   - Ты совсем пьян, Ниал, и кажется, из тебя выйдет хороший поэт. Но Сейлан заслужила утешение за годы своего вдовства.
   - Мне жаль Сейлан тоже. - ответил Ниал. - Потому что он будет не с ней, а с Джини. Хоть Джини и мертва.
   Ниала неумолимо клонило в сон.
   - Мэв. - сказал он. - Моя Мэв, ты так далеко, но ты со мной.
   Талисин внимательно посмотрел на Ниала. Молотобоец был пьян и обуян тоской, которую на него навеяли песни и приближение Самайна. Все ли он вспомнит из сказанного ему?
   - Не люби жену так сильно, Ниал. - тихо сказал друи. - Это не к добру. Один из вас скоро умрет, но я не вижу кто.
   Талисин вышел на улицу, что бы подышать свежим воздухом. Он поднял глаза к ясному ночному небу и как всегда был заворожен холодным блеском звезд. Редко когда человек может столь сильно осознать свою ничтожность, как под звездным куполом.
   И тут со стороны холмов донесся отвратительный, режущий ухо вой.
   Это был не то крик безумца, не то вой раненого волка, не то вопль выпи, не то свист ветра. Все эти звуки, и многие другие, незнакомые, не имеющие сходства в этом мире, звучали в крике, сплетаясь в одну-единственную песнь боли, скорби, ярости и отчаяния.
   Талисин прищурился в свете звезд различил на вершине холма извивающуюся фигурку, которая не была ни мужской, ни женской, ни человеческой, ни звериной.
   Услышать плакальщика всегда было дурной приметой, а уж увидеть его и подавно. Эти существа, о которых никто не знал, призраки они или состоят из плоти и крови, никогда не нападали на людей, но своим появлением пророчили беды.
   Вот только нельзя было сказать, кому именно плакальщик предрекает скорую гибель. Быть может, смерть ждет Талисина и его товарищей, а может быть, просто сегодня пришел срок какому-то ребенку или старику.
   На висячие болота.
   Грэхэйм Волчий След взбирался по отвесной скале. Сейчас, в морозный день это было опасно и нелегко даже для него. Летом он просто взбежал бы вверх, и это заняло не больше трех часов, а сейчас подъем мог отнять целый день. Но это все равно экономило ему три дня, которые пришлось бы затратить, что бы обойти горный кряж вокруг.
   Грэхэйм был высоким, стройным, стремительным в движениях молодым мужчиной. Ему было двадцать семь лет - расцвет молодости, когда порывистость юности уже осталась позади, а старость все еще видится где-то в неразличимой дали.
   Он был ловким скалолазом, а еще он был мастером меча, превосходным стрелком из лука и наездником. Грэхэйм двигался столь ловко, что постороннему наблюдателю могло показаться, что кто-то вбил на его пути удобные опоры для рук и ног, на самом же деле его вело вперед чутье опытного скалолаза, которое подсказывало ему нужные уступы. Если бы не холод и необходимость тащить с собой тяжелую веревку, двигаться можно было быстрее.
   В последних лучах закатного солнца Грэхэйм выбрался на плоскую, стесанную ветрами и дождями вершину горы и взглянул вниз, на черный провал ущелья.
   Это был воистину один из самых труднодоступных и диких уголков во всей Киммерии.
   Некогда чудовищная судорога земли изменила ландшафт, выдавив из глубин острые пики отвесных скал, что окружили древнюю долину будто бы крепостной стеной. Тот же удар подземных богов поднял долину на сотни футов вверх.
   Больше всего местность напоминала чашу, где скальные пики были стенками, а топкая, болотистая низина - дном.
   Обычно болота расположены в низменных местностях, а это болото было подвешено над окрестными невысокими, поросшими лесом холмами на добрых две сотни футов.
   Тающие снега и дождевая вода образовали на дне природной "чаши" небольшое озеро, на котором летом в изобилии водилась водяная птица.
   Окрестные племена никогда не старались завладеть висячим болотом, слишком уж труднодоступным было это место. Одинокие смельчаки забирались на вершину из любопытства, или что бы спуститься в долину и поохотиться на водяную птицу на озере.
   Но нередко смельчаки гибли или увечились, так что это считалось уделом юных горячих голов.
   Долина жила своей, замкнутой жизнью. Деревья там выродились в нечто низкорослое и уродливое, зато кустарники разрослись до высоты человеческого роста, камни поросли мхом и лишайником так, что если бы каким-то чудом подкованная лошадь оказалась наверху, то стук ее копыт поглотил бы этот естественный ковер.
   В чаще изувеченных деревьев жили пугливые и тоже какие-то уродливые, словно искалеченные еще до рождения, небольшие олени, на которых иногда охотились горные коты - единственные хищные звери, способные пробраться по скалам в долину.
   Здесь всегда было чуть холоднее, чем внизу, но при этом озерцо долго не перемерзало.
   Да, это было странное, завороженное место, вокруг которого ходило множество страшных слухов.
   Говорили, что на висячем болоте живут плакальщики. Говорили, что там сохранились последние в Киммерии горные карлики, в прочих местах давно перебитые или загнанные в самую толщу земли. Очевидцы рассказывали о странных огнях и неведомых звуках, которые доносились со стороны висячего болота.
   Таким было это место, которое тысячу лет назад служило древним друи для их зловещих ритуалов и кровавых жертвоприношений.
   Грэхэйм впервые забрался на висячее болото в тринадцать лет, как раз в год, когда прошел испытание мужества.
   Открытие он сделал не сразу.
   Все то лето он просто охотился на водяную птицу, и приносил добычу домой. Именно тогда он нашел самые удобные склоны для лазанья. Несколько раз он чуть не сорвался, но не дал страху поселиться в своем сердце.
   Обычный юношеский спор, похвальба с приятелями, заставили его согласиться забраться на висячее болото в канун Самайна. Пережитый тогда ужас навек изменил Грэхэйма. Несколько недель потом он практически не мог спать, терзаясь кошмарами, в которых мертвые тянули к нему свои руки, а древние кромлехи издавали неземное свечение.
   Но потом он совладал и с этим страхом.
   Грэхэйм стал учиться, стал по крупицам собирать тайное, забытое, запретное знание...
   - О чем думаешь, Волчий След? - спросил его похожий на скелет человек, лицо которого покрывали узоры татуировок и шрамов. Несмотря на пронизывающий ветер и уже зимний холод, человек был почти обнажен. В сгущающихся сумерках Грэхэйм разглядел неестественное свечение глаз этого живого мертвеца.
   На груди истощенного человека багровыми рубцами пульсировала руна, вырезанная на коже.
   - Я думаю о том, что будет послезавтра, Сидмон. - ответил Грэхэйм. - Послезавтра все наши труды будут вознаграждены.
   - Боги не знают благодарности, Грэхэйм. - ответил Сидмон.
   - А я не знаю слова "неудача". - сказал Грэхэйм, поднимаясь.
   - Почему ты пришел один? Где твои люди и где...
   - Где жертва Отродьям или твоя еда, пожиратель плоти?
   Глаза Сидмона вспыхнули яростным огнем.
   - Ты сам толкнул меня на этот путь, Грэхэйм! Я принес себя в жертву заживо, и ты должен уважать меня за это.
   - Я уважаю твою жертву, Сидмон, и я знаю, как ты страдаешь. Но помни, что мы служим одному делу.
   - Ее возвращению. - согласно кивнул Сидмон и по его истощенному лицу пробежала тем невыносимой боли. - Но ты не знаешь, каково это - быть вместилищем для Отродья.
   - Имя твое не будет забыто, Сидмон. - клятвенно пообещал Грэхэйм.
   - Мои люди поднимутся завтра утром, Сидмон. - сказал он будничным тоном. - С ними будет твоя... с ними будет наше подношение.
   - Старый друи тоже идет сюда, он хочет нас остановить. С ним Ниал Сильный и Аэд Сын Тумана, и еще какой-то мальчишка. Я посылал за ними воронов. Они настроены решительно.
   - Пустяки! - отмахнулся Грэхэйм. - Даже для меня преодолеть эту гору зимой было нелегко. Пусть они хоть армию приведут, но так и простоят внизу до весны.
   - Они пошли к Сейлан.
   Грэхэйм помрачнел.
   - Это уже серьезно. А впрочем... - уверенность быстро вернулась к нему. - со мной Старкад, со мной Туан, со мной Грейг, и со мной мой меч! Завтра же я брошу их головы к ее жертвеннику!
   Грэхэйм засмеялся.
   Сидмон смотрел на него, по-звериному поводя головой.
   Грэхэйм глуп - подумал Сидмон. Он не представляет, с какими силами играет, но столь самоуверен, что думает, будто сможет ими управлять. Почему он думает, что если сможет вернуть богиню-ворона в этот мир, то она дарует ему, жалкому смертному, могущество, воинскую удачу и богатство? Даже мечты его обычны и, по сути, смешны.
   Они спустились в долину, по узким тропкам, на которых любой менее осторожный и ловкий человек сломал бы ногу, а то и шею, сорвавшись вниз.
   Уже глубокой ночью Сидмон и Грэхэйм достигли убежища, которое некогда Грэхэйм и его люди построили островке среди болота. Это была скорее звериная берлога, чем человеческое жилище и сейчас в ней царил такой же запах.
   Сидмон стремительно превращался в животное, в зверя, но пока воля удерживала его разум от полного растворения в мучивших его тело и душу кровожадных порывах.
   Сидмон.
   Сидмон проснулся от боли. Боль эта уже стала для него привычной, и он даже полюбил ее, но сейчас тот, кто был руной, высеченной на его теле, ударил особенно сильно.
   Скоро, уже скоро - подумал Сидмон и голос из пустоты, полный нечеловеческой алчности и злобы, ответил на эту мысль "всего одна ночь".
   Сидмон привык к этим внутренним разговорам. Поначалу он волновался, что будет с ним самим, с Сидмоном, сыном Ангаса, когда существо из руны завладеет им полностью. Но потом мысль эта перестала страшить его. Сидмон увидел свою будущую участь, и она понравилась ему.
   Сидмон устал. Он устал от живущего в его крови безумия, от жажды крови, от неутолимого голода, от страха и ненависти.
   Он поднялся со своего жесткого походного ложа.
   Сидмон был высок, широкоплеч и хотя сейчас он был очень истощен, его тело еще сохранило большую часть силы и выучки, которые он приобрел во время воинского обучения. Постоянные посты, мистические бдения и страшные ритуалы, в которых он принимал участие, изнурили его здоровье. Волосы Сидмона начали седеть, хотя ему было всего двадцать пять лет, глаза глубоко запали и совсем выцвели, щеки ввалились. Он выглядел такЈ будто из юноши стал старцем, минуя зрелость.
   Голод, боль и другие испытания открыли перед ним врата в иные миры, Сидмон заглянул туда и был заворожен.
   Интересно, кем бы я стал, не встреться мне учитель? - подумал Сидмон.
   Ни Талисин, считавший себя великим знатоком иных миров, но по сути не знавший ничего, ни Грэхэйм, который нахватался верхов запретных знаний, и при этом хотел использовать мощь Древних так, будто это сила лошадей или быков, не были тем, кто провел Сидмона от тьмы невежества к жуткому знанию.
   Сидмон окинул взглядом убежище.
   Люди Грэхэйма спали вповалку.
   Тонкие, иссохшие губы колдуна дернула слабая усмешка.
   Сильные, полнокровные, молодые мужчины.
   Зачем вам боги, зачем вам тайны, зачем вам знания?
   Совершите еще несколько бессмысленных подвигов, о которых забудет уже следующее поколение, а потом женитесь, растите детей и не думайте о том, что будет после смерти.
   Туан и Грейг - отчаянные сорвиголовы, получающие удовольствие от риска, веселые парни, любившие споры и азартные игры.
   Зачем вам богиня-ворон?
   Зачем вам знать линии судьбы, что из кишок и жил ткут на станке из кости сгорбленные старухи?
   Только в Старкаде-асире Сидмон чувствовал тот же зов тьмы, безумия и крови.
   Сидмон босыми ногами ступил на снег.
   Его тело умирало и превращалось в что-то другое. Это был странный процесс за которым он с некоторого времени стал следить со стороны, отрезав себя от боли и желаний комка плоти, с которым некогда был связан воедино.
   Он почти не чувствовал холода.
   Только голод продолжал грызть его изнутри, но и этот голод был уже иным, не имевшим почти ничего общего с человеческим.
   Руна пульсировала, живя своей, потусторонней жизнью.
   Сидмон сел на занесенную снегом, промерзлую землю у основания одного из кромлехов и закрыл глаза.
   Несколько мгновений и сознание его перенеслось в тела воронов, что кружили над селением озерного племени.
   Сидмон увидел, как из длинного дома вышел Аэд-поединщик. Аэд улыбнулся и помахал рукой воронам. Через мгновение из-за спины Аэда выскочил мальчишка с натянутым луком в руках. Стрела пронзила ворона насквозь и птица упала. Несколько мгновений Сидмон продолжал видеть мир глазами умирающей птицы, и эти мгновения стоили жизни второму ворону. Мальчишка снова поднял лук и застрелил другого ворона.
   Смерть птиц ничего не значила для Сидмона. Вопреки тому, что думали некоторые друи, никакой особенной силы и искусства что бы овладеть разумом животного колдуну не требовалось. Животные слишком примитивны, чтобы сопротивляться воле колдуна, а уж птицы и подавно.
   Но все же Сидмон лишился своих соглядатаев.
   С другой стороны это было не слишком важно.
   При помощи Сейлан или без нее, у Талисина, Ниала и Аэда мало шансов было помешать свершиться ритуалу.
   Сидмон не слишком переживал из-за своих неудач.
   Да, снежная тварь Имира не смогла найти путников под защитой рун.
   Да восставший драуг не остановил их.
   Но все это мало значило.
   Никто не помешает ритуалу.
   Никто не сможет остановить ее, когда она вернется.
   Сидмон продолжал оставаться в тонком мире.
   Сначала любое проникновение за грань реальности давалось ему невероятными усилиями, но сейчас увидеть то, что скрыто от глаз простых смертных, было не сложнее, чем обвести взглядом хижину.
   Сидмон видел своим потусторонним взглядом логова плакальщиков и норы горных карликов, берлоги оборотней и тайные тропы, по которым ходят существа, многих из которых не смог бы назвать даже сам Сидмон.
   Иные из них походили на людей, другие на животных, третьи нельзя было с кем-то сравнить, слишком странными и чужими они выглядели.
   Сидмон же в этом мире имел то же обличье, что в мире живых.
   Он даже не задумывался, действительно ли это его другое тело, или просто плод воображения.
   Он не шел и не летел в настоящем смысле слова, но чудесным образом мог преодолевать огромные расстояния.
   Он почти оставил границы Киммерии, и сейчас его дух оказался где-то в горах, где пролегала не обозначенная ни одним столбом, но политая реками крови граница между Киммерией и землями асиров.
   Но Сидмона влекла к себе не гора Крома, а ущелья.
   Сидмон увидел двух играющих детей.
   Их призрачные фигуры, которые для людей, не наделенных даром видения, были вовсе неразличимы, или казались игрой света и теней, были сгорблены. Они бросали кости или другие игрушки на каменистую почву.
   Дети были одеты в бесформенные одежды, одинаковые и на мальчике и на девочке.
   Кости, которые они бросали, были покрыты рунами неизвестных Сидмону очертаний.
   Сидмон знал, что эти фигуры не имеют плоти, но всеже в том облике, который приняли эти божества, было что-то неправильное.
   Он не сразу понял что.
   Они были маленькими детьми и сгорбленными старцами одновременно.
   - Вот и Сидмон, пожиратель плоти. - сказала девочка.
   - Думает, что постиг все тайны мироздания. - сказал мальчик.
   - Он нас видит. - сказала девочка.
   - Он нас слышит. - сказал мальчик.
   Они тихонько засмеялись.
   - Он знает? - спросил мальчик.
   - Нет. - ответила девочка.
   Они засмеялись снова.
   От их разговора холод страха пробежал по всему телу Сидмона, который думал, что уже тил способность бояться.
   Он видел много чудовищ, и он сам был чудовищем, он был черным колдуном, пожирателем плоти и повелителем мертвых.
   - Что говорят кости? - спросила девочка.
   - Кости лгут. - ответил мальчик.
   - Сидмон хочет вернуть в мир живых Мать-ворона. - сказал мальчик.
   - А Мать-ворон хочет вернуться в мир живых. - сказала девочка.
   Они снова засмеялись.
   Оба подняли свои лица, и Сидмон увидел, что у них нет глаз, только кровоточащие раны там, где глаза должны быть.
   Мальчик разжал кулак и на ладони его оказался глаз, который уставился на Сидмона.
   - Наши глаза видели слишком многое. - сказал мальчик.
   - Мы стали бояться того, что они видят. - сказала девочка.
   Сидмон готов был вопить от ужаса.
   Он отшатнулся назад, и дух его вернулся в тело.
   Сердце бешено билось в груди, готовое разорваться. Несмотря на холод, его тело пытало.
   Сидмон тяжело поднялся на ноги.
   Он был слаб от истощения и происходящих с его телом трансформаций.
   Ему нужна пища!
   Пусть завтра он уйдет, уступив место существу, что жило под руной, но завтра он должен быть сильным, завтра ему еще предстоит сыграть свою роль.
   Подошел Грэхэйм.
   - Ты кричал, Сидмон. Что-то случилось? Ты что-то увидел
   - Да. - колдун помотал головой, гоня от себя видения. Мальчика с глазом на ладони. - И я сам не знаю, что я видел.
   - Тонкие миры таят много тайн. - пожал плечами Грэхэйм. Сидмон опять поразился, насколько не соответствует образ мысли Волчьего Следа той роли, которую он взялся играть. Грэхэйм - не духовидец, не колдун, и он даже не безумец, в жилах которого бурлит древняя кровь. Он просто ... он просто решил, что если вернуть Отродью плоть и силы, то оно отблагодарит его, сделав непобедимым полководцем.
   - Я умираю, Грэхэйм. Я могу не дотянуть до завтра.
   - Старкад скоро придет и принесет то, что тебе нужно.
   Они вернулись в хижину.
   - Я потерял своих воронов. Друи идет сюда.
   Сказав это, Сидмон впервые за все время ощутил неуверенность в себе. Неуверенность в том, что у него все получится. В том, что у НЕЁ все получится. И причиной тому были, конечно, не убитые вороны-соглядатаи. Он по-прежнему не считал друи и его людей настоящей помехой. Но мальчик с глазом на ладони не шел у него из головы.
   Ужас, охвативший его тогда, был непонятен самому колдуну.
   Он видел и вещи много более ужасные. И сам творил подобное.
   Сидмон опять растянулся на полу. Голод, боль и страх грызли его изнутри. Он думал было снова отправить свой дух по тонким мирам, в поисках ответов на возникшие вопросы, но вместо этого Сидмона охватила тяжелая, неспокойная дремота. Это был полубред, полузабытье, не похожее на здоровый сон. Из темноты он продолжать слышать голоса, что шептали, кричали, стонали. Они грозили, обещали, они пели песни, они рассказывали истории.
   Грэхэйм и его люди отправились на охоту.
   Они убили уродливого оленя, и принялись жарить его мясо на углях.
   Сквозь забытье Сидмон ощущал аромат жарящегося мяса, но хотя голод грыз его, он знал, что ему нужно другое мясо. Оленина не утолит его голод, а только сильнее разожжет его.
   Грэхэйм как обычно много смеялся, шутил, рассказывал истории о своих приключениях на Востоке.
   Грейг и Туан слушали его, время от времени разражаясь хохотом.
   Но своим весельем они перебивали тревогу.
   Старкад опаздывал.
   Мысль о том, что со Старкадом может случиться что-то плохое, ни на миг не посещала их. Но что, если Старкад слишком увлекся охотой? А тут еще Сидмон не вовремя потерял своих воронов...
   Грэхэйм хотел разбудить колдуна и заставить его найти новых птиц, внимательно присмотревшись к состоянию Сидмона, решил не беспокоить его. В сердце Грэхэйма шевельнулось что-то, отдаленно похожее на жалость. Он видел спавшее на полу существо, в котором очень мало осталось от Сидмона, сына Ангаса, изнуренную, костлявую тварь, изъеденную нечеловеческим голодом.
   Я велю друи написать в его честь несколько песен. - решил Грэхэйм, и тем вполне успокоил совесть.
   Старкад.
   Старкаду снился сон. Это был не тот сон, что обычно, в котором он видел пылающие костры, трон из пня исполинского дерева, копья и в котором слышал карканье воронов. К тому сну Старкад привык и знал его. Нет, сегодня он увидел что-то новое, и это испугало и поразило его.
   Раскаленная каменистая пустыня, среди которого росло, подпирая собой небо, одно-единственное дерево. На этом дереве корчился, прибитый к нему огромным копьем, некто, чье лицо не получалось рассмотреть, виден был только пылающий глаз. Старкад знал, что нельзя дать этому взгляду упасть на себя, найти себя, потому что тогда он - Старкад, сын Вельги, окончательно сойдет с ума.
   Силой воли Старкад вырвал свой разум из когтей этого сна. Это был особый навык, который он обрел с годами сновидчества. Он не проснулся, а просто скользнул в черное забытье, полное рассеянных, неясных образов, то есть уснул так, как спят обычные люди. Но покой его не был долгим.
   Неведомая рука снова подхватила дух Старкада и бросила его из приятного забвения в новое яркое видение.
   Старкад увидел сражение. Дерущихся было не много, быть может полсотни с одной стороны и около дюжины - с другой. То сражались асиры и киммерийцы. Еще Старкад увидел себя, уходящего прочь. И увидел двоих воинов, что следовали за ним. Остальные остались позади, вокруг них сжималось кольцо вражеских щитов.
   Старкад проснулся и сел. Часовые повернулись к нему. Способность Старкада не спать сутками, или наоборот, дни напролет проводить в забвении они знали хорошо и давно привыкли к ней, так же, как привыкли и к остальным странностям своего вождя. Судя по угрюмому выражению, что застыло на лице Старкада, сегодня сон вождя был мрачным. Что же такое увидел Старкад?
   - Буди прочих. - проворчал великан, поднимаясь во свои семь футов.
   - Мне было видение, братья мои. - сказал он, когда все его воины собрались вокруг, потирая заспанные лица, зябко ежась на утреннем морозе. Спали они, завернувшись в плащи и шкуры, по двое-трое, чтобы согревать друг друга. Сейчас это драгоценное тепло уходило, таяло, и нельзя было возместить его потерю куском жареного мяса или миской горячей каши. Они были среди чужой земли, не смели развести костер и вынуждены были утолять голод старыми черствыми лепешками, да кусками вяленного мяса, жесткого, как подошва. Привычные тяготы пути, воины не роптали. Но все же асирам, не терпелось отогреться в захваченных домах, поесть вдоволь и напиться. О чем еще могут мечтать воины, отправившиеся в пеший набег в преддверье зимы?
   - Вернутся лишь трое. - сказал Старкад. - Такое видение было мне от Истерзанного Бога.
   По рядам воинов прошел ропот. Они знали, что рискуют, когда уходили со Старкадом в такой рискованный набег. Но одно дело рисковать, гадая, каковы твои шансы уцелеть, и другое - драться, зная, что победы не будет, и наградой станет лишь смерть, о которой, быть может, споет разок какой-нибудь скальд, которого и рядом не было в твой предсмертный час.
   Воин должен умереть за своего вождя, но вождь, не должен ли беречь своих людей?
   - Ты обещал нам славную победу и добычу, Старкад! - подал голос Эйнар, сын Тронда.
   - Я обещал вам славу. Я не говорил, что все вы вернетесь живыми.
   - Я, конечно, хотел когда-нибудь пойти в последний поход, что бы отдать свой меч, свою славу и свое имя достойному, которого встречу. Но не сейчас, когда мне всего тридцать лет. - сказал Бранд, по прозвищу Двоебородый.
   Воины загудели. Эйнар и Бранд выразили общее недовольство. Погибнуть в бою - обычное дело для человека меча. Но идти на убой? Какая в этом честь, какая слава? Слава это то, что следует за Олафом, или за Эриком. Славу обретут люди Сигтригга и люди Вульфстана. А ты Старкад обещаешь нам верную смерть просто потому, что тебе что-то приснилось?
   Так говорили воины, так они кричали в лицо своему вождю, который молча слушал их, мрачнея с каждым мгновением.
   - Мои видения истинны. - глухо сказал Старкад, положив огромную ладонь на рукоять тяжелого ножа, который всегда носил на поясе. Кто-то опасливо попятился - Старкад в гневе был страшен, мог изрубить человека в куски, и только потом начать разбираться, в чем же его вина. - Их посылают мне боги, а не грибы и не слишком крепкое пиво. Повешенный Бог сказал мне, что лишь трое выйдут из боя, но не сказал, когда будет этот бой, и кто именно останется жив.
   Снова заговорил Эйнар.
   - Раз ты сам не знаешь, что значит твое видение, с чего ты решил, что оно истинно?
   Эйнар явно искал ссоры. Он верил в пророческий дар вождя, но надеялся, что видение это не предсказание судьбы, а предостережение, и явившегося в видении можно избежать. Самому ему нагадали, что он погибнет на первый снег, и каждую осень Эйнар испытывал сосущую тоску, и отказывался не только уходить в набеги, но даже охотиться. С наступлением зимы, а потом - весны, отвага возвращалась к Эйнару. Но не осенью. Этой осенью он пошел со Старкадом, потому, что думал успеть до снега, но Имир проснулся раньше обычного.
   - Ты обещал идти за мной, клялся на своем мече. - напомнил Старкад.
   - Я обещал идти за тобой в набег на Киммерию, я хотел захватить рабов и разбогатеть, а не погибать, потому что Старкаду приснился сон. - повысил голос Эйнар. Он так испугался неминуемой смерти, которую несло ему видение Старкада, что забыл об угрозе исходящей от самого вождя.
   Меж тем гигант убрал руку с ножа.
   Это было странно. Большинство воинов, в том числе и сам Эйнар ждали, что Старкад попробует заставить его замолчать испытанным способом - ударом ножа. К этому Эйнар готовился, делая шаг назад, и тоже вцепившись в рукоять меча.
   Но Старкад неожиданно отступил.
   - Мы пойдем своим путем, Старкад. Правы те, кто говорил, что у тебя в голове что-то сломалось и теперь ты не можешь быть настоящим вождем. - сказал Бранд. Сказал и сам испугался сказанного. Даже Старкаду не под силу перебить дюжину человек, но одного единственного удара хватит, что бы прервать жизнь наглеца, осмелившегося бросить ему вызов.
   - Что ж, быть посему. - сказал Старкад и ногой провел на снегу линию. - Кто пойдет за мной, пусть перешагнет эту черту. Кто хочет пойти с Эйнаром и Брандом, пусть остаются.
   Лишь только он закончил эту фразу, с места сорвался совсем юный воин с длинной косой, которую носил перебросив через плечо. То был Берси, сын Готлава, старого товарища.
   - Я с тобой, мой вождь! - быть может, излишне патетично, но, несомненно, искренне выкрикнул он.
   - И я с тобой, вождь. - сказал молодой Мади. Он был старше годами, чем Берси и потому голос его прозвучал спокойно.
   - Ну, так уж и быть. - буркнул под нос седобородый Льотольв, которого Старкад знал еще по старым добрым временам, когда не видел снов и не говорил с мертвыми.
   Прочие решили остаться и сплотиться вокруг Эйнара и Бранда.
   Старкад и сохранившие ему верность люди пошли прочь. Поклажи у них почти не было, только оружие, на немного провизии в заплечных мешках.
   Часть воинов, что остались, провожали их взглядом, полным сожаления. Не каждому дано явить такую верность вождю, но что делать, если твой вождь - полубезумный сновидец.
   Так размышлял Сварт, сын Тейта, в тот миг, когда киммерийское копье вонзилось ему в затылок и вышло изо рта, зловещей пародией на язык.
   - Щит к щиту! - вскричал Эйнар, но и его смерть была быстрой - другое копье пробило ему шею и он повалился на вчерашний снег, последней своей мыслью проклиная Старкада с его видениями.
   Асиры были умелыми воинами. Они шли в набег, что бы проливать кровь и отнимать жизни, они были беспощадны и потому не ждали пощады от врага.
   Щит на щит, копья вперед, руби по ногам, коли выше щита.
   Они привыкли так драться.
   Киммерийцы наседали сплошной лавиной, без всякого боевого порядка. Они были высоки ростом, черноволосые, в руках - длинные прямые мечи.
   Асиры забрали с собой не меньше полутора дюжин, но и сами один за другим валились на снег, и так, пока не остался один только Бранд.
   Только что он рубился плечо к плечу с Гарди, но вот Гарди упал, с перерубленным горлом.
   Бранд отбросил щит и схватил рукоять меча обоими руками, с одной мыслью - не даться живым. Он отчаянно отражал атаки двух молодых воинов, один из которых орудовал копьем, а другой - мечом. Но тут сзади к нему подкрался третий, незамеченный им враг, и плашмя огрел по голове топором.
   Бранд повалился, оглушенный.
   За всем этим побоищем с горы наблюдал Старкад и его верные люди. Он не испытывал ни малейшего желания броситься на помощь недавним товарищам. Они отвергли его сны, они смеялись над его словами, что видения приходят сразу от Истерзанного Бога. Они перестали быть людьми Старкада.
   - Ты все же ошибся, вождь. - сказал ему Льотольв. - Нас трое, сохранивших тебе верность.
   Эта загадка, в самом деле, мучила Старкада.
   Неужели боги снова обманули его? Или он недостаточно хорошо смотрел?
   Старкад и его воины пересекли невысокий горный кряж и их взорам предстало селение.
   Всего три двора и никаких стен. И главное - никаких вооруженных мужчин.
   Что бы ни говорили о себе киммерийцы, а беспечность была им ведома. Услышав о том, что в окрестностях рыщет небольшой отряд асиров, мужчины этого селения похватали оружие и отправились им навстречу, предоставив свои дома и женщин попечению воли сурового бога, которому поклонялись.
   Далеко не все женщины в Киммерии умели владеть оружием наравне с мужчинами - это тоже была одна из тех сказок, которые киммерийцам приятно рассказывать о себе.
   Четырех асиров, один из которых был настоящим гигантом, хватило, что бы испугать женщин. Какая-то самая отчаянная схватилась за мужнино копье, но Берси легко обезоружил ее и нарочито медленным движением перерезал горло, что бы подавить в других даже мысли о сопротивлении. Двоих юнцов, которые тоже решили стать героями, Старкад убил двумя страшными ударами своего тяжелого копья.
   Больше сопротивляться было некому. Женщины, четыре молодых и две старых, угрюмо молчали. Сейчас для них главное были жизни их маленьких детей, и они готовы были на всё.
   Самая молодая и привлекательная из женщин была беременной. Редкая удача - подумал Старкад.
   - Ты идешь с нами. - сказал он, и схватил женщину за руку. Она жалко сопротивлялась, но Старкад лишь чуть напряг пальцы, и рука ее затрещала в исполинской ладони
   - Ночевать будем здесь. Загони этих. - Старкад повел косматой головой в сторону киммерийских женщин. - в один дом и заколоти двери покрепче.
   В ту ночь они спали в тепле и уюте захваченного дома. Они зарезали козу и вдоволь наелись свежего сочного мяса, которое запивали горьким пивом. Возвращения мужчин селения Старкад не опасался. Наверняка они сейчас три дня будут гулять в честь славной победы, в доме своего местного вождя. Как там они их называют? Риаг?
   Старкад усмехнулся в густую бороду.
   Ночью ему снова снились костры, трон из дерева, копья, но не пустыня и распятый на сухом дереве бог.
   Настала пора уходить.
   - А что с этими? - спросил Мади, имея в виду пленников.
   - Пусть сидят дальше. В конце концов, это их собственный дом, а что может случиться под крышей родного дома?
   Старкад не хотел чинить зла своим пленницам и их детям.
   Он убил в своей жизни больше людей, чем смог бы вспомнить.
   Только боги никогда не устают от кровопролития.
   - Странный у нас набег в этом году. - посетовал старый Льотольв. - Взяли всего одну, да и та на сносях...
   Но после вчерашнего он абсолютно верил Старкаду.
   - Она принесет нам больше славы и богатства, чем ты можешь представит, старый товарищ. - только и сказал он в ответ на ворчание Льотольва.
   За ночь в селение пробралась росомаха и объела лица убитым вчера.
   Когда вернутся их родичи, они захотят мести и пойдут по следу.
   Пора было уходить.
   Ближе к полудню, обернувшись с вершины холма, Старкад увидел, что за ними по следу идут двое. Всего двое, мало даже против него одного! Или это самые быстроногие, а прочие идут следом?
   Старкад сказал это вслух.
   - Вот это я и проверю. - сказал Льотольв.
   Старкад посмотрел на него и все понял. Старый воин давно уже хромал и задерживал их в пути.
   - Старая рана открылась.
   Что-то шевельнулось в душе Старкада, что-то почти забытое.
   - Все так плохо?
   - В сапоге полно крови. К тому же ты сам говорил, что с тобой должны уйти двое.
   Против этого Старкаду нечего было возразить.
   Он улыбнулся и хлопнул Льотольва по плечу.
   - Мы увидимся в Вальхалле. - сказал Старкад.
   - Увидимся в Вальхалле. - ответил ему Льотольв.
   Они обнялись и Старкад, Берси и Мади продолжили путь, а старый воин остался.
   Он присел на небольшой камень. Вспомнил наставление отца - не садиться на холодные камни, чтобы не застудить ятра и не лишиться возможности иметь детей. Теперь уже можно - решил он. Детей у него было пятеро, а внуков и вовсе не перечесть.
   Льотольв стянул сапог, осмотрел кровоточащую ногу. Крови оказалось не так много, как он думал, но нечего и думать о том, что бы идти дальше с такой ногой.
   Когда из подлеска, тяжело дыша после долгого бега выскочили два киммерийца, он улыбнулся им, поднял меч и сделал шаг навстречу. Боль в ноге куда-то ушла. Страх тоже ушел. Конечно, хотелось бы пожить еще, но умирать надо уметь с честью.
   - Вальхалла ждет. - сказал Льотольв одними губами.
   Где-то на милю впереди Старкад в тот же миг повторил его слова и понял, что Льотольва не стало. Сон опять оказался истинным.
   Ниал.
   В пещеры Ниал пошел последним. Это было жестоко, но справедливо. Если он застрянет, и не сможет податься ни вперед, ни назад, то остановит всех. Крупнее него людей в отряде не было.
   Под руководством Сейлан их крошечное воинство выступило в поход с самого утра. Первое время у молотобойца тяжело ухало в голове, и он то и дело загребал пригоршню свежего снега, что бы вытереть им покрытое потом лицо, но через пару миль хмель выветрился.
   Впереди быстро шагала Сейлан, за ней спешили три юных воина ее клана, имена которых Ниал благополучно забыл прежде, чем отряд остановился на первый привал. Потом шел Бран, потом - Аэд, потом - Талисин, и замыкал шествие сам Ниал.
   Утром, когда Бран застрелил воронов-соглядатаев, Ниал почему-то особенно остро ощутил, что время на исходе, что все их похождения вот-вот закончатся. Выиграют они, или проиграют, Ниал не знал, боги не дали ему дара видеть будущее. Но дурное настроение, навалившееся на молотобойца днем раньше, не оставляло его. Ниал пытался выразить это, уловить суть того, что ему не нравилось, что вызывало смутное беспокойство. Но разгадка уходила, убегала, не давалась ему. Это было похоже на мучительные попытки вспомнить что-то, выпавшее из памяти.
   Меж тем отряд пересек чуть всхолмленную равнину, покрытую редким лесом и начался подъем в гору, тяжелый, опасный.
   Они шли за Сейлан, которая, очевидно часто охотилась в этих местах, потому что находила дорогу она уверенно, по каким-то только ей заметным приметам. На коротком привале Ниал спросил ее об этом, и женщина вождь ответила, будто отмахнулась.
   - Женская дорога.
   - Женская дорога? - переспросил Ниал.
   - А еще говорил, что женат. - усмехнулась Сейлан, и Ниал впервые поймал себя на мысли, что ему не нравится ее улыбка.
   Зато суровый поединщик Аэд, по всей видимости, попал под чары Сейлан. Это Ниалу тоже не нравилось.
   Ниал поднялся на вершину последним. Перед ними раскинулся типичный для этих краев пейзаж. Склон горы, по которому им предстояло спуститься, был пологим и зарос лесом. Дальше видно было болото, невысокие, изуродованные деревца, небольшие островки среди воды, много камыша.
   - И почему его назвали висячим? Болото как болото!
   - Нам туда. - показала Сейлан и Ниал вглядевшись сквозь снежную завесу, увидел, за краем болота что-то, что сначала показалось ему стеной. Потом он понял, что стена эта нерукотворная. То была скальная гряда, возвышавшаяся над окружающей местностью. Большего снег не позволял разобрать.
   - И как трудно туда пода подняться? - спросил Ниал.
   - У ловкого скалолаза уйдет целый день, и это летом.
   Увидев вытянувшееся лицо Ниала, Сейлан засмеялась.
   - Но я проведу вас такой тропой, которой не знает никто, даже Грэхэйм!
   Сейлан в самом деле прекрасно знала местность. Когда путники спустились c горы и увидели болото вблизи, то их охватили мрачные предчувствия. Оно выглядело опасным, непредсказуемым.
   Но Сейлан уверенно шла вперед. Она знала, где под водой скрыта твердая, каменистая почва, какая кочка таит ловушку, а на какую смело можно ступать.
   Они шли от островка к островку, мокрые кто по пояс, а кто и по плечи, покрытые тиной, ряской, пропахшие илом, но ни разу никто не попал в настоящую трясину. Однако сверху валил снег и путники уже начинали стучать зубами от холода, потому что их мокрая одежда не согревала, а напротив, тянула из тела живое тепло.
   Через некоторое время стал видел источник воды, питавший это болото.
   Узкий, но полноводный ручей извергался из основания скалы. Свой исток он брал в небольшой пещере.
   - Вода стекает с верхнего, висячего болота. - подтвердила догадку Ниала Сейлан.
   - Кажется, я знаю, где пролегает твоя неведомая остальным тропа. Мы пойдем через пещеры?
   - Все верно. - согласилась женщина-вождь.
   Ниал поежился. Лезть в пещеры ему не хотелось. Он не то, что бы боялся, но не любил тесноты, кроме того, в голове его мигом стали оживать все страшные сказки о живущих в пещерах маленьких людях, коварных и жестоких.
   Но отступать было нельзя. По приказу Сейлан путники скидывали с себя одежду, пока не остались почти обнаженными. От этих приготовлений Ниал помрачнел еще больше. Значит, лезть придется сущими змеиными норами - догадался он.
   Следующие пара часов показались ему настоящим адом.
   Следуя за Сейлан, которая руководствовалась одной ей известными приметами, мужчины пробирались через тесные тоннели, которые пробила за тысячи лет вода. Несколько раз становилось так тесно, что Ниал застревал, и что бы выбраться ему приходилось сдирать с себя кожу и рисковать переломать ребра. Единственным источником света были факелы, то и дело прогоравшие или гаснущие, когда приходилось пробираться по тоннелям, залитым водой. Однажды им пришлось проплыть около трех десятков футов под водой.
   По счастью пещерный народ не жил здесь, если это племя вообще существовало.
   Потом стало очень светло, привычные к потемкам, путники терли глаза и растерянно мотали головами. Они вышли на дно узкой расселины в скале. Подняться наверх по мокрым камням, под отрицательным уклоном вздымавшимся вверх на добрую сотню футов, не смог бы и самый умелый скалолаз. Повсюду были разбросаны выбеленные временем кости, принадлежавшие по большей части животным. Но виднелись и человеческие черепа, проломленные или и вовсе расколотые. Должно быть, раньше расселина эта служила для жертвоприношений - догадался Ниал.
   Когда глаза их снова привыкли к солнечному свету, Сейлан указала на небольшое озерцо, собравшееся в центре расселины.
   - Вот наш проход на ту сторону. - женщина-вождь указала на темную воду.
   Впрочем, если присмотреться, вода не была такой уж темной, откуда-то с глубины шел слабый свет.
   - И как долго нужно плыть? - спросил Аэд.
   - Столько, что бы выплыть. - усмехнулась Сейлан. - Когда мне было четырнадцать лет, я впервые прошла этим путем. Мой брат тоже сумел сделать это, а он был еще младше. Думаю, что столь сильным мужчинам как вы труда это не составит.
   - Некоторые сильные мужчины плавают чуть лучше, чем камень. - проворчал Аэд.
   - Всегда можно постараться подняться по скале. - невозмутимо ответила Сейлан.
   Как и всегда в этот день, она пошла первой. Сейлан укрепила оружие за спиной, сделала несколько глубоких вдохов, словно проверяя свои легкие, потом набрала полную грудь воздуха, и бесшумно нырнула. Через некоторое время ее бледный силуэт стал таять в освещенной сумеречным, словно потусторонним, светом, воде.
   - Сущее безумие. - замотал головой Аэд. Как Ниал чувствовал себя плохо в тесных тоннелях пещер, так и поединщик явно боялся глубины.
   - Если не чувствуешь уверенности в себе. - сказал ему Талисин. - Пойдем вместе.
   - Как вместе?
   - Я обвяжусь веревкой, а ты будешь держаться за нее.
   - А ты сам... ты уверен?
   - Что этот путь мне по силам? Почти уверен. В годы моей давно минувшей молодости я был отменным пловцом. Если я сохранил хоть пятую часть того мастерства, это не труднее, чем обойти вокруг дерева.
   - Деревья бывают разные. - Аэд мрачно взглянул на своих спутников.
   - Я следующий. - сказал Бран и вошел в воду.
   Новое испытание уже не так пугало Ниала. Его страх остался в тесных тоннелях, где он пробирался, рискуя в любой миг застрять навеки.
   Но сначала пошли юные воины Сейлан, потом дрожащими руками Аэд обвязался той же веревкой, что и Талисин.
   И опять последним пошел Ниал.
   Он набрал легкие воздуха и нырнул. Не всплывать ему помогал вес топора, который он тоже укрепил на спине.
   В его легких еще было довольно воздуха, когда он различил свет впереди, но он все плыл и плыл, а к поверхности не приближался. В голове его начало стучать, легкие заполыхали огнем, он последними усилиями воли давил в себе панику, животный страх смерти захлестывал уже его разум, когда он выскочил из воды почти по пояс и сделал
   судорожный вдох.
   Приходя в себя, Ниал оглянулся. Он, несомненно преодолел преграду и оказался внутри замкнутого мира Висячего Болота.
   Над ним нависало то же самое хмурое киммерийское небо, шел снег, а сам он плескался в небольшом водоеме у подножия отвесной скалы.
   Ниал несколько раз обернулся вокруг, ища глазами товарищей.
   Но вместо них увидел на камнях золотоволосого асира, который опирался на копье. Асир улыбнулся, обнажая зубы, больше похожие на кабаньи клыки, что сверкнули в густой бороде, которой воин зарос до глаз.
   Ниал никогда не встречал Старкада, но понял, кто перед ним.
   Старкад был огромный, даже крупнее самого Ниала, и уродливый.
   - Приветствую тебя, Ниал Сильный. - улыбка Старкада казалась доброжелательной, но Ниал не сомневался, что асир в любой момент пронзит его насквозь, как рыбу. - Я много слышал о тебе и твоем отце. Выходи на берег, Ниал, тебя ждет тепло костра и сухая одежда. Только когда встанешь ногами на землю, сними с плеч топор, возьми его за железо и подай мне рукоятью вперед. Попытаешься ударить меня - и ты мертвец.
   Ниал подплыл к берегу, и передал топор Старкаду. Тот легко ухватил исполинское оружие.
   Почти обнаженный и безоружный, Ниал чувствовал себя беспомощным и чуть ли не жалким. Он еще раз окинул Старкада взглядом. Нечего было и думать о том, что бы броситься на этого монстра в человеческом обличье.
   Они миновали прибрежные валуны, и вышли на небольшую поляну, поросшую болотными травами, сейчас уже наполовину скрытыми снегом. Тут в самом деле чадил небольшой костер. На костре жарили оленину два молодых, еще безбородых асира, явно воины Старкада. Вооружены они были до зубов, выглядели довольными собой и своим вождем.
   Ниал дернулся от бессильного гнева.
   Талисин, Аэд и юный Бран были здесь же. Безоружные, они сидели на земле, в грудь каждому смотрело копье, которое держал юный воин из клана Сейлан. Сама женщина-вождь стояла чуть поодаль, и разговаривала с высоким молодым киммерийцем.
   Увидев Ниала, она обняла воина за плечи и поцеловала его. Впрочем, то был не поцелуй страсти - Сейлан лишь коснулась губами щеки высокого воина.
   - Это мой младший брат Грэхэйм. - сказала Сейлан.
   - А как насчет истории о том, что он убил твоего мужа? Отрубил ему руки и челюсть?
   - Сущая правда. - кивнула Сейлан. - Ты же знаешь, мы, киммерийцы презираем ложь.
   Она засмеялась.
   - Но иногда чего-то недоговариваем. - в тон ей сказал Ниал.
   - Верно. Так вот, Грэхэйм в самом деле избавил меня от мужа. Но это я его об этом попросила.
   - Я не хотел. - улыбаясь ослепительной улыбкой сказал Грэхэйм. - Хендри был славным малым, но мог ли я не уважить просьбу сестры?
   Тут раздался другой голос, тихий, свистящий, одновременно слабый и полный сдерживаемого гнева.
   Оказывается, на поляне был еще один человек. Ниал не сразу заметил его, и теперь понял, почему. - от этого человека осталась только тень. Истощенный, с кожей землистого цвета, он был обнажен и казалось не чувствовал этого. До того он сидел в тени камней, сам неподвижный как камень.
   Сидмон - понял Ниал. Колдун и людоед, чудовищный преступник Сидмон.
   - И так, у нас теперь есть все, что нам нужно.
   Сидмон с трудом поднялся с земли.
   - Воин. - он ткнул костлявым пальцем в Аэда. - Человек, проливавший кровь и отворявший врата в иной мир.
   - Мудрец. - он указал на Талисина. - Знающий руны и умеющий говорить с богами.
   - Мастер. - костлявый палец указал на Ниала. - Тот, кому подвластны метал и камень.
   - Юнец. - Сидмон указал на Брана. - В нем воплощается будущее.
   - И мать, через которую все приходят в этот мир. - закончила за него Сейлан и приволокла за волосы молодую женщину с раздувшимся тяжелым животом. Что бы та не сопротивлялась, Сейлан то и дело колола несчастную кинжалом.
   - Все это время мы сами шли к вам в западню. - молвил Талисин.
   - Да, друи, так все и было. - усмехнулся Грэхэйм.
   - И что теперь? Вы принесете нас в жертву, что бы разбудить Отродье?
   - Да, именно так все и будет. И никто вам не поможет, никто нас не остановит.
   Ниала связали и толкнули к остальным.
   Он тяжело повалился на снег рядом с Талисином. Тот печально посмотрел на молотобойца и казалось, хотел попросить прощения, но в последний момент решил промолчать.
   - Видимо, из меня мог бы получиться друи. - сказал Ниал. - Последний два дня я просто чувствовал, что все идет неправильно.
   - Думаю, теперь из нас всех получатся хорошие жертвы. - кивнул Аэд.
   Товарищи переглянулись. Казалось, что все они подумали об одном и том же. Что надо сделать последнюю попытку освободиться, но если она окажется безуспешной, то лучше уйти с честью, не позоря себя мольбами о пощаде и жалкими подергиваниями в руках своих палачей. Воины прошлого уходили к своим богам, высоко подняв головы.
   - Ты спрашивал меня о прошлом, Аэд-поединщик. - сказал друи. - быть может, сегодня мы увидим, как прошлое возвращается в мир.
   Брана била мелкая дрожь, которую он то и дело старался обуздать. Он был еще слишком юн, что бы так же спокойно вести себя перед лицом неминуемой гибели, как Аэд.
   Пленителям не нужно было, что бы их будущие жертвы умерли от холода. Их подпустили поближе к огню. Со связанными за спиной руками и связанными в лодыжках ногами, они могли только смешно ползать, что и делали, вызывая у асиров и их киммерийских союзников приступы заливистого хохота.
   Не смеялся только Сидмон. Он снова будто обратился в камень.
   Уже начинало темнеть. Ниал то и дело шевелил руками и ногами, пытаясь разогнать кровь. Он уже оставил попытки порвать ремни. Слава его как силача летела впереди Ниала, и Грэхэйм, когда вязал путы, учел это. Ниал меж тем обнаружил, что все еще может получать удовольствие от тепла.
   Я жив еще. - растерянно думал он. Он знал, но, в самом деле не верил, что пройдет всего несколько часов, и его кровь прольется на каменный алтарь Отродья. Он старался укрепить свой дух, вспоминая легенды о героях прошлого, что смеялись в лицо смерти и глумились над своими убийцами, но все еще не мог смириться, что скоро его не станет.
   Аэд встряхнул головой, словно гоня от себя сон, и тихо запел песню обреченного на смерть. Это была старая песня. Талисин помнил ее, и присоединился к пению воина.
   Асиры с уважением посматривали на пленников.
   Сначала куда-то ушел Сидмон, потом Грэхэйм, Сейлан и ее воины. Караулить пленных остался только Старкад и его люди.
   Ниал внимательно всматривался в огромного асира, имевшего славу сумасшедшего убийцы.
   Старкад то и дело мотал головой, о чем-то разговаривал сам с собой, снова мотал головой. Он говорил не на языке асиров, а на каком-то другом наречии. Иногда он замирал, глядя перед собой остановившимися глазами, в углу рта его скапливалась слюна, которая стекала на борону. Значит все слухи о нем - сущая правда, Старкад совершенно безумен.
   - Ты женат, Ниал? - спросил вдруг асир у своего пленника.
   - Да.
   - Дети есть?
   - Когда я уходил, жена была на сносях.
   - У меня тоже была жена. И двое сыновей. Я их убил. - легко, как о чем-то не стоящем упоминания, сказал Старкад.
   - В приступе безумия? - спросил Ниал, удивленный этим странным разговором.
   - Нет, я обещал их Истерзанному Богу. Сыновей я повесил на дереве, а жену утопил в болоте. Истерзанный Бог был доволен и дал мне дар говорить с мертвыми. Но иногда я думаю, что это было его проклятие.
   Откуда-то издалека стали доноситься звуки странной музыки, а потом - один короткий слабый вскрик и снова только музыка.
   Молодые асиры видимо не знали киммерийского языка, и не понимали, о чем их вождь говорит со связанными, обреченными в жертву пленниками. А быть может, они привыкли к чудачествам Старкада.
   - Истерзанный Бог лжет своим последователям. - сказал Талисин.
   - Я знаю. - так же легко сказал Старкад. Он поднялся во весь свой чудовищный рост.
   - Берси, подойди ко мне. - приказал он одному из юнцов, высокому и худому, со светлой косой, что доходила ему едва ли не до поясницы. Берси повиновался. Стоило ему сделать шаг, как Старкад пронзил его копьем насквозь. Наконечник пробил несчастному Берси сердце и вышел из спины, вывернув лопатку. Берси умер с выражением огромного удивления на лице. Его товарищ вскочил, вытаскивая меч из ножен, но Старкад метнул тяжелый кинжал, и расколол юному воину череп.
   - Я поговорил с мертвыми и решил - никто не должен умирать так. - сказал Старкад и перерезал путы Ниала.
   Не веря себе, молотобоец принялся ходить, разминая затекшие ноги, тереть начинавшие уже терять чувствительность руки. Кровь возвращалась в перетянутые ремнями конечности, принося сначала легкую, почти приятную, затем жгучую боль.
   Старкад освободил остальных.
   - Пойдем и остановим их, пока они не начали с женщины. - сказал асир.
   - Но почему? Почему ты сначала помогал им, а теперь повернул против них? - Ниал вооружился своим топором и сейчас сжимал и разжимал пальцы на мощном древке, пробуя, вернулась к нему сила.
   - Мне сказали так сделать мертвые. - пожал плечами Старкад. - А мертвые не лгут.
   В самом ли деле великан общался с духами, или в нем говорило его безумие, узнать было не дано. Но какая разница, если вместо грозного врага они обрели могучего союзника?
   - Они у старого кромлеха. Они уже начали. Это долгий ритуал, надо начинать с женщины, а очередь юного приходит только на рассвете. Все это время кровь остальных должна течь. - сказал Старкад.
   - Откуда тебе известно все это?
   - Я так делал, когда приносил дар Повешенному Богу. - Старкад был совершенно невозмутим.
   Следуя за Старкадом, который столь внезапно сменил сторону, друзья перебрались через невысокий холм и увидели, что ритуал уже начался.
   Время до неузнаваемости изменило многое, но дорога, по которой когда прошел Каррах осталась узнаваемой. Дорога шла от поляны, на которой обреченному в прошлые годы давали дурманящий напиток, к огромным уродливым камням, что высились на берегу вечного, не высыхающего уже не одну тысячу лет, болота.
   Этот путь обреченный должен был проделать сам.
   Поляна жертвоприношений была освещена полудюжиной костров.
   Молодые воины Сейлан и люди Грэхэйма неистово били в бубны и дули в свирели. Сначала показалось странным, что их инструменты звучат так тихо, но стоило сделать еще шаг вперед, и музыка оглушила, почти сбила с ног.
   Очевидно музыка, заклинания и магия камней разрывали ткань реальности в этом месте. Болото за спинами музыкантов тянулось, казалось на тысячи миль. Странный свет, не имевший отношения к огню костров, заливал поляну. К музыке, рвавшейся из терзаемых бубнов и свирелей прибавились иные звуки, не имевшие названия.
   Между двумя камнями Грэхэйм и его люди перебросили крепкое дерево, на котором вниз головой висела сейчас беременная женщина. Очевидно, она была без сознания, потому что не издавала ни звука, но по телу то и дело пробегала слабая дрожь. Раздутый живот ходил ходуном. Сейчас Волчий След придерживал шею жертвы, отбросив в стороны волосы, что бы удобнее было резать. Кровь уже бежала из нескольких неглубоких ран, которые Сейлан нанесла каменным ножом.
   Сейлан была обнажена, как и Грэхэйм.
   Сидмон стоял на коленях, и кровь жертвы лилась ему на лицо. Он жадно пил ее, размазывал по лицу, рисовал ей руны на своем теле. Глаза его горели.
   На миг замерли все. И участники ритуала, пораженные тем, что пленники освободились, и весь отряд Ниала, в котором каждый был охвачен ужасом при виде древнего и запретного колдовства.
   - Убейте их! - завизжал Сидмон, в голосе которого уже не осталось ничего человеческого.
   - Кром и сталь. - рявкнул Аэд, и первым бросился вперед.
   Навстречу ему, занося для удара копье, стремительной тенью скользнул Грэхэйм.
   Ниал с медвежьим ревом врезался в группу музыкантов, что побросали свои инструменты и хватали мечи и топоры.
   Двоих он убил сразу, но тут же чье-то копье ужалило его в руку, а меч зацепил плечо, и он остановился, бешено размахивания грозным оружием, что бы не подпустить врагов на расстояние удара. На помощь ему пришел Старкад, на миг стало как будто легче, Ниал отрубил руку воину с висячими усами - то был Туан.
   Теперь их было двое против двоих, но и воины Сейлан уже оправились от потрясения, и бой стал равным, обе стороны наносили удары и уходили от них, свирепо скалясь и рыча, обещая противнику мучительную смерть и проклиная его род. Топор против меча, и копье против копья, стук дерева и лязг железа, кровь залила Ниалу глаза, он слепо взмахнул топором, и железо погрузилось в бок его противника, ломая ребра, и бросая его на колени. Тут же упал Старкад.
   Бран, крича от охватившей его смеси страха и ярости, бежал на Сейлан, занося для удара меч. Сейлан ушла от его мощного, но неточного удара, коротко взмахнула мечом и Бран завопил сначала от ужаса, а потом и от нестерпимой боли. Его правая рука с зажатым в ней оружием полетела на землю. Хищно усмехаясь, Сейлан занесла меч, но Талисин ударил ее по голове тяжелой дубинкой, и женщина упала, оглушенная. Друи принялся избивать ее дальше, а тем временем Грэхэйм загнал Аэда к самому берегу болота.
   Аэд понимал, что проигрывает схватку. Волчий След был слишком быстр и умел, а он еще не вернул себе все свои силы и мастерство. Он был ранен уже дважды, оступился на скользкой траве и полетел в воду.
   Взвыв от восторга, Грэхэйм прыгнул следом, что бы нанести последний удар, но Аэд успел подняться на ноги раньше и Волчий След напоролся на его меч. Клинок пронзил ему живот и вышел из спины.
   Издав победный клич, Аэд вырвал меч из раны и Грэхэйм упал в воду.
   Через мгновение Ниал раскроил череп Грейгу.
   Они победили!
   Талисин бросился к Брану, перевязывать его культю. Ниал догнал пытавшегося убежать однорукого Туана и перебил ему позвоночник. Аэд обернулся к болоту, что бы краем глаза увидеть, как из черной воды поднялись бледные руки, и обхватили Грэхэйма, который был еще жив, за плечи.
   Краткий всплеск и Волчьего Следа не стало.
   - Где Сидмон? - закричал Ниал, но уже знал ответ.
   Пожиратель плоти бежал.
   Ниал подхватил беременную женщину, что бы Аэд смог перерезать веревку, на которой она висела, и осторожно положил несчастную на землю.
   - Сидмон. - повторил Ниал. - Где же Сидмон?
   Ниал.
   Ниал редко когда в жизни испытывал подобную усталость и опустошение. Да, день был тяжелым, пришлось много идти, потом ползти, потом плыть, а потом драться. Но сил и выносливости у него было за троих. Опустошенность пришла откуда-то изнутри. То ли слишком большое напряжение нервов, ожидание скорого конца затянувшегося похода, то ли продолжавшее мучить его ощущение, что все идет не так, все неверно, все безумно, продолжали грызть его.
   Он осмотрел поле битвы.
   Аэд подошел к распростертой на земле Сейлан, опустился рядом на колени. Он подождал когда женщина открыла глаза, а потом коротким движением перерезал ей главную артерию. Кровь пошла толчками, и с ней из Сейлан очень скоро вытекла вся жизнь. Лицо поединщика было каменным. Ниал смотрел на эту жестокую сцену и не испытывал ничего. Сейлан заслужила такой смерти.
   - Да помогите мне уже! - проворчал Талисин, закончив перевязывать Брана.
   Парень на время лишился чувств, но сейчас пришел в себя. С выражением ужаса и отчаяния смотрел он на обрубок руки. Вся его жизнь, какую он успел вымечтать себе, внезапно оборвалась.
   - Ты сражался храбро. - только и сказал Аэд.
   Ниал усилием воли удержался от усмешки. Бран не убил ни одного врага, никого даже не ранил. Все его участие в битве свелось к тому, что он с криком побежал вперед, а потом Сейлан его искалечила.
   Ниал подумал Сейлан и ее предательстве. Странно, но он все никак не мог соединить в уме радушную хозяйку, которая показалась ему достойной женщиной, с ее подлой выходкой. Мы не были ее настоящими друзьями и союзниками, следовательно она не могла предать нас. Мы были врагами ее брата, а значит ее врагами, и она действовала сообразно этому. - пришло ему на ум, но эта мысль была уж слишком тягостной и слишком рушила простую, ясную картину мира, которую он всегда старался поддерживать. Гостеприимство - свято. Побратимство дороги - свято.
   Он решил поговорить об этом с Талисином, когда будет время.
   - И это все? - спросил кто-то, и Ниал не сразу понял, что вопрос прозвучал из его уст. - Мы их убили, а Сидмон бежал и всё?
   - А ты чего ожидал? - язвительно спросил друи. - Что небеса разверзнутся и в свете молний к тебе снизойдет ваш ванирский бог, что бы позвать нас всех в страну, где можно вечно пить пиво и есть кабанье мясо? Или что Кром отроет тебе тайны мироздания? или что Нидхегг прилетит на ночном ветре, что бы пожрать Сейлан, обрушив при этом Висячее Болото на самое дно вселенной?
   Ничего такого Ниал на самом деле не думал. Судя по тому, как быстро и с каким гневом он все это выпалил, такие мысли приходили скорее к самому друи.
   Но что-то в самом деле изменилось. Исчезло ощущение, что их окружает иное время и пространство, в которые музыка, заклинания и кровь первой жертвы как будто открыли врата. Сейчас вокруг было просто Висячее Болото. Странный свет, который шел не от костров и не от звезд, погас.
   Тяжело кряхтя, поднялся Старкад. Ниал удивился, что тот еще жив.
   Что-то такое видимо было написано у него на лице, и Старкад проворчал.
   - Мне нагадали, что я не умру, пока у меня будет хоть один зуб.
   Но рана видимо причиняла ему немалые страдания.
   - А еще мне нагадали, что в каждом победном для меня бою я буду получать рану.
   Асир хотел еще что-то сказать, но тут до их ушей донесся безумный смех.
   - Сидмон. - сказал друи.
   Они переглянулись.
   Бран на миг как будто забыл о своем увечье. Ниал вырвался из плена тяжелых раздумий.
   - Сидмон еще жив. Пока Сидмон жив - ничего не кончено. - тихо сказал Ниал.
   - Мы сорвали обряд. У него нет теперь ничего...
   - У него есть его знания и его безумие. А новых сообщников он всегда может найти.
   Судя по тому, как Сидмон выглядел, не казалось, что он протянет больше нескольких дней, но одни боги знают, на что способны колдуны. Лучше, в самом деле найти его и прикончить, отрубить Сидмону голову и руки, и похоронить их в разных могилах, что бы он не вернулся нежитью. Не хотелось бегать за Сидмоном по болотам. Тем более, что даже слабый телом, колдун мог быть много опаснее дюжины вооруженных воинов. А может быть он уже беспомощен как младенец.
   Ниал огляделся. Изувеченный Бран, раненый Старкад, беременная женщина, которую, кажется, еще можно спасти от гибели. Обо всех них нужно позаботиться.
   И тяжелый день продолжился. В самом деле, сейчас дары богов, что возблагодарят героев за совершенный подвиг, были бы кстати. Но такое случается только в песнях.
   Ниал оттащил сначала женщину, а потом Брана к хижине. Старкад дошел сам, но видно было, что и его силы на пределе. Ниал брел мимо изуродованных деревьев, мимо поросших мхом камней, то и дело, оступаясь в трясину. После того, как умертвия затащили на дно Грэхэйма Волчьего Следа, стоило бы бояться каждой кочки, но усталость притупила страх. Если умертвия полезут из под воды и земли, попробую, каков им на вкус удар топора. - угрюмо думал Ниал, переставляя отяжелевшие, мерзнущие ноги.
   Все они мерзли, стучали зубами, их колотила дрожь. Вообще-то киммерийцы с детства приучали себя переносить холод, проходя испытания, подобные испытанию Брана. Но сейчас, когда Дыхание Имира на глазах замораживало воду, превращало снежную кашу в ледяную корку, даже сильным людям, какими были Ниал, Аэд и друи приходилось нелегко. А на руках у них были раненые. Пришлось обобрать трупы, сдирая с них одежду. Ниалу ни одна вещь не пришлась в пору, пришлось просто завернуться в один плащ, другой набросив на плечи. В такой хламиде стало много проще переносить холод, а вот босые ноги превратились в куски льда.
   Когда Ниал принес Брана, Аэд и Талисин уже сумели развести огонь и подкармливали его валежником. После всего пережитого тепло тесной хижины показалось Ниалу самым прекрасным ощущением в мире. Друи предложил ему кусок оленины, но Ниал не хотел есть. Его сморил сон, и он был уже не в силах сопротивляться.
   Сон был страшный. В этом сне был мертвый Грэхэйм и живой Сидмон, были странные безглазые фигуры, столь огромные, что рядом с ними горы казались не выше травы. Он увидел разверзнутую пасть Нидхегга и что-то еще, столь жуткое, что проснулся.
   За стенами хижины бушевала буря и праздновали своей день мертвые.
   Задолго до рассвета Ниал пробудился и увидел, что никто кроме него не спит.
   Друи выглядевший таким напуганным, каким Ниал его еще не видел, творил какие-то пассы и читал заклинания, время от времени на коленях ползая по хижине. Казалось, он хочет прочитать заклинание над каждым дюймом стены, над каждым камнем и деревом.
   Снаружи раздавался сначала стон, потом вой, потом смех, а потом и вовсе звуки, которым не было названия. И это был уже не Сидмон.
   Ниал так и не узнал никогда, что это было, да и не стремился узнать. Аэд же из любопытства заглянул в крошечную щель. Что он увидел, поединщик так никогда и не раскрыл, но и через много лет этот отважный воин в канун Дня Мертвых впадал в тяжелую тоску, которая кажется, не имела ничего общего с простым страхом. Он тяжело напивался обычно в канун Дня Мертвых, что бы, как он говорил, не было сил даже поднять веки и увидеть то, что он видеть не хотел.
   Что-то подобное застигло их в самом начале пути, в хижине Мерддина Старого. Но в этот раз дело обстояло много хуже, как догадался Ниал по страху Талисина и потрясению Аэда. Сам же он не видел ничего, и не был уверен в том, что слышал.
   Он завидовал тяжелому забытью Брана и Старкада, которые даже не слышали ничего.
   Если Старкад в самом деле может говорить с мертвыми - как он несет этот груз - подумал молотобоец.
   Огонь в очаге то и дело гас безо всякой причины, и его приходилось снова и снова раздувать.
   Сидмон.
   Колдун Сидмон не смог удержаться от смеха. Человеческого в нем уже мало осталось, и плоть и душа его превратились в нечто иное. Потому и смех его не звучал как смех человека.
   Глупцы. - думал Сидмон и то, что овладевало его телом. - Неужели вы решили, что остановили Нас? Что остановили Меня? Сорвали ритуал и всему конец? Все только начинается.
   С невозможной для человека прытью тварь, в которой еще оставалась частица Сидмона, вскарабкалась по отвесной скале, неся на себе труп одного из молодых воинов, и нырнула в черный провал пещеры.
   Пещера эта была древней, она помнила времена, когда Висячее Болото не вздымалось над окружающей местностью, а было низиной, и помнила времена, что были прежде. Камень был старым, но старым был не только камень, но и сам воздух пещеры.
   То странное чувство разрыва времени и пространства, которое на Висячем Болоте испытал даже толстокожий молотобоец Ниал, здесь было сгущено в десятки раз. Ибо пещера была средоточием, пуповиной этого странного места, именно здесь, в этой пещере миры смыкались и проникали друг в друга.
   Камни, складывавшие стены, пол и потолок пещеры были теми же самыми, что тысячи лет назад и теми же самыми, что складывали пол, потолок и стены других пещер во множестве миров.
   Потолок был покрыт толстым слоем сажи - костер горел в этой пещере тысячи и тысячи лет. Он и сейчас горел, обычным зрением его было не разглядеть, но Сидмон видел это чадящее пламя, то же самое пламя, что горело здесь тысячи лет назад, и то же пламя, что горело во множестве миров.
   У костра он различил странные тени. Слишком зыбкие, не имеющие еще четких очертаний. Но он знал, что их время придет.
   Ритуал на самом деле был совершен. Талисин и его люди пролили столько крови, вырвали из освещенного солнцем мира столько душ, что врата оказались раскрытыми. Ведь Отродьям все равно, кого вкушать, Аэда-Поединщика или Грэхэйма Волчьего Следа, Нару или Сейлан.
   От голода у Сидмона кружилась голова, но он еще несколько мгновений оттягивал момент насыщения. Перед ним лежало распростертое тело человека, которого он не знал. Это было не важно, кто насытит своей плотью Отродье.
   Сидмон перегрыз горло человека и напился еще чуть теплой крови. Радость, поселившаяся в нем, не имела границ. Он испытал такой прилив сил, что возопил от радости. Он когтями, уже не похожими на человеческие ногти, вспорол живот мертвеца и вырвал печень, в которую запустил острые зубы.
   Насытившись, чудовище продолжило страшный ритуал.
   Кровью своей жертвы Сидмон принялся рисовать на стенах пещеры знаки, которым не было названия. Руны, что пришли с Востока - жалкие игрушки в сравнении с этими уродливыми письменами, каждая черточка которых сочится древней силой. Это заняло у него много времени. Он смешивал кровь с золой из древнего-древнего очага, и стоило Сидмону завершить начертание знака, тот начинал жить своей жизнью. Письмена не светились и двигались, но от них исходила сила, энергия. Темная, древняя, неумолимая.
   Охваченный лихорадкой, почти безумием, Сидмон продолжал рисовать, пока каждый дюйм камня не стал покрыт смесью крови и сажи.
   Все было сделано как будто верно.
   Сидмон сел к огню, который становился все менее призрачным.
   От очага исходило тепло, и оно согревало его, проникало в каждую клеточку истерзанного голодом, холодом и муками обращения тело.
   Одновременно с этим тени, собравшиеся у очага стали обретать все более четкие очертания. Теперь их можно было различить.
   Их было много, много больше, чем ожидал увидеть Сидмон.
   Они походили на людей, но именно это сходство делало их страшнее, чем имей они облик змей, драконов, зверей или неведомых чудовищ.
   Похожи на людей, но слишком длинные пальцы, слишком острые лица, слишком большие рты, слишком острые зубы. Они были огромными, и странно, как они помещаются в совсем небольшой пещере, но Сидмон утратил способность удивляться.
   На них были шлемы, сделанные из черепов убитых ими чудовищ, на них были плащи из человеческой кожи, их одежда и доспехи были сделаны из кожи и кости. Ни у кого не было видно железного или бронзового оружия - каменные топоры, исполинские палицы, копья, из заточенного и обожженного на углях железного дерева. Длинные волосы заплетенные в причудливые и уродливые прически. И в волосах тоже - кости, кости, кости.
   Среди них были и женщины, столь же грозно и отталкивающе выглядящие, как и мужчины.
   Не всех можно было назвать уродливыми, часть мужчин и женщин Старого Народа могли похвастаться статью и красотой, но даже эти стать и красота внушали ужас, потому что были доведены в них до гротескной, режущей глаз, меры.
   Древние, "иные", пожиратели плоти, плоды шутки старых богов, воины и колдуны Темных Веков. Тысячи лет провели они между мирами, не в силах вернуться в мир живых, и не попавшие в царство мертвых. Темные Боги, которым они поклонялись, оставили своих верных слуг здесь, в этой пещере, что бы они ждали их возвращения.
   Сидмон понимал, что перед ним только избранные - могучие правители, славные воины, прорицательницы будущего и служительницы богов. Когда придет их время, каждый поднимет из царства мертвых стоящие за ним поколения предков и потомков.
   Наконец древние увидели Сидмона.
   По их звероподобным лицам заскользили хищные улыбки.
   Самый высокий из них, в шлеме из черепа дракона, поднял мощную, изрезанную ритуальными шрамами и исписанную татуировками, руку, и указал на колдуна.
   Сидмон приветствовал его.
   - Ты тот, кто пришел освободить нас. - это был не вопрос, утверждение.
   - Да, древние. Я служу Ей, я отдал свою душу и тело делу Ее возвращения.
   - Лишь Ткущие Судьбу знают, чему послужат твое тело и душа. - ответил древний исполин и внутри Сидмона все захолодело от страха. - Мы так долго ждали этого дня. Жаль, что он наступит не сегодня.
   - Что ты имеешь в виду? - тихо спросил он, боясь смотреть в глаза гиганту. - Почему я не смогу освободить вас сегодня, скажи мне, древний?
   - Меня зовут Керн. - бросил тот. - А ты, глупый человек, все время молился не той богине.
   - О чем ты, Керн?
   Но тут костер погас, сгустилась тьма, в которой Сидмон явственно услышал стук костей.
   - Нет. - шепнул он. - Нет, нет, нет.
   Он все шептал свое "нет", пока из клубящейся тьмы не показалась прекрасная женщина с отливающими золотом волосами, что прикрывали ее соблазнительную наготу. Но появление ее сопровождалось жутким зловонием, от которого поморщились даже древние жрецы и воины. Потому что ниже пояса тело женщины представляло собой скелет, покрытый ошметками гниющей плоти.
   Сидмон узнал ее. Он видел ее изображения на камнях и железе, он слышал страшные истории о ней. Почему? Почему?
   - Почему? - спросил он вслух.
   - Ты ошибся в начертании руны, Сидмон. Ты все это время молил меня, что бы я забрала тебя. Так пойдем, Сидмон-колдун. Я открою тебе все тайны Преисподней. - сказала Хель чарующе мелодичным голосом.
   - Но я не хотел. Я не знал. - совсем уже бессильно прошептал Сидмон.
   - Это ничего не значит. - Хель протянула к нему изящную руку.
   - Не забирай меня сейчас, царица мертвых! Не так, не сейчас! Я пригожусь тебе, я могу послужить.
   - О, ты несомненно послужишь мне. - улыбнулась Хель, прикосаясь к руке Сидмона.
   Сидмон вскричал от страшной, невыносимой боли, когда божество исторгло из него ту часть человека, что принято называть душой, и повела за собой, в облако тьмы.
   Он пробовал сопротивляться, но выглядело это просто жалко.
   На каменном полу пещеры осталось тело, еще живое, еще хранившее в себе воспоминания о колдуне Сидмоне, еще способное испытывать боль, страх и слепую жажду жизни.
   Этот получеловек в ужасе обвел глазами нависших над ним зловещих великанов с каменным оружием в руках. По подбородку его бежала нитка слюны, он плакал и нелепо, как годовалый младенец, размахивал руками.
   Керн поднял каменный топор, но высокая женщина, с заплетенными в волосы костями детей остановила его.
   - Пусть умрет долгой смертью. Следующего ждать быть может еще сотни лет, и я хочу растянуть его смерть так, что бы насладиться каждым ее мгновением.
   - Да будет так. - сказал Керн.
   И древние набросились на получеловека, который был Сидмоном.Так умер Сидмон.
  
  
   Ниал.
  
   Когда тусклый свет, проникший в хижину, возвестил о начале нового дня, об окончании страшной ночи, Ниал выбрался наружу, для чего ему пришлось отгрести от выхода немало снега.
   После полумрака хижины и полного чадом спертого воздуха было приятно снова оказаться на просторе. Но сегодня он не ощутил такой радости и ликования, как после страшной ночи в доме Мерддина. Видимо за последние недели он видел слишком много ужасов и слишком часто сталкивался с человеческой низостью, что бы радоваться простому солнечному утру.
   Ниал подумал, что этот поход отнял у него какую-то часть душевной чистоты, которую он старался хранить в окружавшем его жестоком мире.
   Но еще он знал, что обрел в этом опасном путешествии нечто столь же важное.
   Умывшись снегом, Ниал снова огляделся.
   Висячее Болото и ничего больше. Он всмотрелся в снег, думая увидеть следы того, что творилось ночью. Ветер и снег постарались, что бы скрыть ночное буйство нежити, но на свою беду кое-что он все-таки разглядел. То были следы маленьких - детских - ножек. Подавшись непонятному порыву, Ниал затоптал их своими ножищами.
   - Где же Сидмон? - спросил Аэд, тоже выбираясь на свет.
   - Наверное замерз. Или пошел на корм тому, кого мы слышали ночью.
   Искать колдуна было бесполезно. Висячее Болото было большим и изобиловало множеством потаенных, недоступных мест. Если Сидмон жив, он может прятаться в них годами. Если он мертв - его тело точно так же можно не найти и за недели упорных поисков. Быть может, обученные псы могли бы помочь, но где взять таких псов.
   Снова нырять не пришлось, Старкад провел их другой пещерой, много более просторной и удобной. В некоторых местах великану Старкаду почти не приходилось пригибаться.
   Сейлан или не знала об этой дороге, или нарочно провела их таким путем, что бы они предстали перед ее сообщниками в самом беспомощном виде. Бран то и дело терял сознание, слишком он ослабел от потери крови. Женщине - имя ее было Нара - мешал большой живот, и она тоже испытывала слабость от кровопотери.
   Все утро Ниал всматривался в лица своих товарищей, и не увидел, что бы хоть кто-то испытывал радость победы. Только к Старкаду стала возвращаться его странная безмятежность, что взять с безумца, который говорит с мертвыми и запросто общается с богами.
   Когда они стояли у подножия скальной гряды, оцеплявшей Висячее Болото, Старкад повернулся к ним.
   - Я ухожу на Восток. - просто сказал он.
   - На Восток? К границе Асгарда.
   - Нет, далеко на Восток. В Гирканию, а может быть и дальше.
   - Но зачем?
   - Мне приснился сон, что на Востоке я найду дерево Истерзанного Бога.
   Он говорил таким тоном, каким обычно люди говорят о том, что слышали, будто в какой-то местности хорошая охота. До Гиркании были тысячи миль пути, пролегавшие через опасные, неведомые земли, а сама Гиркания слыла местом страшным. Что ждет Старкада в прокаленной Солнцем пустыне на восток от моря Вилайет? Увидит ли он вообще берега этого моря, или его путь пресечется за ближайших холмом?
   Все эти вопросы пронеслись в голове Ниала. А еще, он со смесью ужаса и вдохновения ощутил, что какая-то часть его хочет отправиться со Старкадом.
   - Идет со мной, Ниал. - так же просто сказал Старкад. - Я вижу это в твоих глазах.
   - Мне нужно домой. Жена уже должна родить сына.
   - Идем со мной, Аэд. - улыбнулся Старкад.
   - Нет, Старкад. Моя судьба не на Востоке, а на Западе.
   Ниал понял, какую судьбу имеет ввиду поединщик, и подумал, что сам он на месте Аэда ни за что не преодолел бы соблазн увидеть Гирканию. Но Аэда снедала иная жажда, чем жажда путешествий и знаний. Аэд хотел воинской славы и власти, которую она несет. С казной Льяла он сможет совершить много подвигов, если раньше его не остановит чье-то копье или меч.
   Странно, но друи Талисину асир Старкад отправиться в поисках своего бога не предложил. Должно быть, это ему не приснилось.
   И Старкад пошел на Восток, а они двинулись к землям, которыми владел клан Нары.
   Это был клан относившийся к племени хелвирблайнд, воинственное и гордое племя, которое столь долго сражалось с асирами, что между ними и их заклятыми врагами появилось определенное сходство.
   Каделл, муж Нары обрадовался воссоединению с супругой, которую уже счел мертвым. Ниал, вспомнивший историю Брана смотрел на теплую встречу супругов, и тосковал по своей Мэв. Конечно, беременная Нара не подвергалась насилию, но Ниалу показалось, что Каделл принял бы жену и после бесчестья.
   Однако, такая мягкость Каделла не значила, что он не настоящий хелвирблайнд.
   - Сегодня у нас праздник в честь победы над асирами. Проклятый Старка-Безумец привел с набегом целый отряд, но потом свои же люди прогнали его. Мы убили их почти всех, а Старкад опять сумел уйти.
   И Нара, и ее спасители промолчали о том, что случилось на Висячем Болоте и о роли Старкада. Они поведали правдоподобную историю, что ради мести пришли к народу озера и сумели спросить цену крови с озерников. Возможно, история эта была не лучшей, и Каделл и его люди сумели бы распознать ложь, но одно упоминание имени Сейлан заставило молодого воина исторгнуть из себя такой поток брани и проклятий, что пока он бушевал, замолчали даже старшие.
   - Сейлан это змея в человеческом обличье, а брат ее еще хуже. После того, что они сделали с Хендри я два года гонялся за Волчьим Следом, пока он не ушел к Леннаксу.
   - А ты знал Хендри?
   - Как я мог не знать родного брата! - возопил Каделл. - Значит ты перерезал этой змее горло? - вцепился он в руку Аэда. - Жаль, меня не было там, я бы вспорол ей живот. И Волчий След тоже мертв? Проклятье, почему не от моей руки! Дай пожать тебе руку, Аэд, руку, которой ты избавил меня от моих врагов.
   После этой вспышки гнева пир продолжился, только теперь несколько кубков подняли и за отмщенного Хендри и Аэда, который отныне стал считаться другом и союзником волчьего народа.
   Ниал пил и молчал, что бы не рассказать правды.
   - А еще сегодня у нас небольшое представление. - объявил уже совершенно пьяный Каделл.
   Представление оказалось по-своему захватывающим, но Ниал дорого бы отдал, чтобы его пропустить. После того, как друи, живший в клане, пропел положенные заклинания, после того, как старейшины перечислили имена павших в схватке с асирами воинов, в центр зала втолкнули двух практически обнаженных асиров. На них были только набедренные повязки, тела сплошь покрыты кровоподтеками и мелкими ранами. Воины хелвирблайнд выставили копья и мечи, окружив пленников сплошным кольцом остро отточенной стали. Асиры знали, что их ждет, они по-братски обнялись.
   - Увидимся в Валхалле. - сказал тот, что был постарше, с раздвоенной бородой песочного цвета.
   - Увидимся в Валхалле. - ответил ему молодой, еще безбородый, с заплетенными в косы волосами.
   Им дали короткие ножи, и после короткой схватки бородатый одолел своего соплеменника, вспоров ему живот от паха до грудины. Каждый бросок и удар сопровождался восторженным ревом зрителей, а когда бородатый асир перерезал товарищу горло, избавляя его от мук, хелвирблайнд просто взревели.
   А потом победители вывели на улицу, к родовым столбам клана. Там Каделл ударом копья пронзил пленнику живот и толкнул его в сторону столбов. На подгибающихся ногах асир сделал несколько шагов, прежде, чем упасть.
   Пока друи и старейшины пробовали растолковать знаки, которые его кровь начертила на снегу, Каделл двумя ударами тяжелого ножа обезглавил истекающего кровью асира, последними словами которого было "Спойте, что Бранд умер с честью". Эту его просьбу уважили, история о том, как Бранд в честь погибших хелвирблайнд убил соплеменника и умер, не прося пощады, прожила не меньше дюжины лет, пока не память о ней не стала сглаживаться под новыми и новыми историями отваги.
   Голову с раздвоенной бородой насадили на пику и выставили у ворот, с полутора дюжинными других, бородатых и безбородых. Тела асиров сожгли и пеплом их сожженных тел посыпали курган, сооруженный над своими падшими героями, что бы и после смерти асиры служили своим победителям.
   Пределы человеческой жестокости были достигнуты.
   Ниал встретился глазами с Талисином.
   - Именно за это мы сражались там, на Висячем Болоте. - сказал друи. - Что бы люди продолжали убивать себе подобных, как только захотят. Но не когда этого от них требует воплотившееся Отродье.
   Какой же кошмар могут принести в мир Отродья, если в сравнении с ним вся жестокость Севера кажется меньшим злом?
   - Человек жесток, иногда столь жесток, что, кажется, даже превзошел в жестокости богов. Но человек может устать от крови, насытиться ей. А Отродья - ненасытны. - так сказал Талисин, не зная, что повторяет мысли Старкада.
   Боги никогда не устают от кровопролитий.
   Ниал налил себе еще пива и выпил кубок до дна.
   - Быть может. - сказал Ниал, наполняя следующий кубок. - Вся эта история не про нас. Быть может мы просто промелькнули в чьей-то чужой песне.
   Но мысль была слишком уж тяжелой и даже страшной, что бы развивать ее.
   Ниалу хотелось, что бы быстрее начались соревнования в силе. Они позволят ему отвлечься.
   Краем глаза он увидел, что Аэд уже ведет задушевный разговор с молодой вдовой.
   Ниал захохотал, но в общем шуме на это никто не обратил особого внимания.
   Пир продолжался.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"