Открыл на стук дверь. В полутьме дверного проема высился Андрей.
- Привет, Вась, давно не виделись, - качнулся тот слегка к свету прихожей, блеснув своей прекрасной виноватой улыбкой: Можно зайти?
- Конечно, - выдавил приходящий в себя от неожиданности Василий: Проходи.
Бывшие детсадовские друзья не виделись, без малого, лет сто. В принципе, сначала познакомились их родители. У Васиной матери от соляных отложений сильно росла косточка, что на подъеме ноги напротив большого пальца. Отец Андрея, Вадим Борисович, хирург, делал операцию. Мама вспоминала, как он потом сказал: "Я еще не видел таких мужественных женщин". "Да, мама, она такая - кремень", - думалось Василию. Так семьи познакомились. Затем звонки, общение. Мама была заведующей библиотекой в той самой читающей стране мира. Детсад с Андреем - вместе. В школы пошли разные, правда.
Андрей Таран вырос красавцем. Высокий голубоглазый брюнет с точеными чертами лица. Мягкая интеллигентная речь. Отменно воспитанный, добрый. Когда Василий в первый раз женился, он позвонил Андрею: "Андрюш, будешь дружком?" Невестина дружка на свадьбе была от Андрея без ума - глаз не сводила. Опять же, когда намечался уже второй брак, то Василий - протоптанной дорожкой: "Андрюша?.." Потом, после краха второго, Андрей сказал Василию: "Я приношу тебе несчастье". "Охренел, что ли"? - удивился Василий.
Васина мама желала Андрею добра-и-только-добра, она даже знакомила его с Леной, дочерью своей старой подруги, очень породистой девицей. Лена запала на Андрея, но через время сообщила: "Он сказал, что с женщинами... того... не может..." Тогда для Василия впервые прозвучало резкое и дикое, как вскрик всадника слово "гей".
Родители Андрея купили себе однокомнатную квартиру, оставив ему, любимчику, свою двухкомнатную. Две старшие сестры Андрея - те давно вышли замуж. В общем, Андрей жил отдельно. Родители - проведывали. У него был свой непонятный секретный образ жизни.
Гость вошел, одновременно в прихожую влетела Васина жена, радостно защебетала приветствия. Появились родители: "Андрюша!"
И все же разговор почему-то не клеился. Андрей отвечал односложно, как бы думая о своем. Неожиданно, отметая, встал: "Ну, я пойду, не буду вам мешать". "Да ты что, Андрей, почему - мешать?" В прихожей гость попросил пойти с ним. "Провести до трамвая?" "Нет, со мной, со мной", - как-то непонятно машинально бормотал Андрей. Вася, обернувшись на жену, только недоуменно пожал плечами.
- Ну, я пошел, - Андрей виновато улыбнулся, и - ушел в ночь.
"Да, сегодня надо обязательно заехать к Андрею", - решил Василий через пару месяцев. Вот уж и дерганый трамвай везет его незабываемо прекрасными кварталами детства.
На долгий стук в дверь никто не ответил. Человека нет дома? Постучать соседу? Вышел сосед дядя Валера. - Ты знаешь, Андрюши... нет его больше... Взял у какой-то московской банды денег взаймы. Купил поломанный Харли Дэвидсон. Отремонтировал. Лялечку сделал. Хотел продать с прибылью. Но - нет покупателей. Вещь-то дорогая. Те, видать, его постоянно давили - деньги! Наверное, карателей должны прислать были. Безнадега. Вот он в постели себя из ружья и порешил - нажал пальцем ноги на курок, мозги - по всей комнате. Не приведи господи.
Василий нелепо стоит напротив дяди Валеры, не в силах уйти, хотя рассказ окончен. Сосед сообщил то немногое, что знал, и теперь стоит нелепо-виноватым истуканом. Такой мирный сонный мир разрушен, и какие-то огромные страшные валуны, как в замедленной съемке, падают на землю, в непосредственной близости, обваливая останки прежнего мира. Нелепый трамвай бездарно тянется по пожелтевшей стране детства, минуя этот вечный огонь на площади, звериный рынок, и тащится вгору, в другое измерение.
Не доехав до своей остановки, Василий выходит. Слезы душат его, он не может находиться рядом с этими чужими пассажирами. Они в недоумении, в презрении своего непонимания и отчуждения расступаются, отступая от его протянутой, как у слепого руки. Он заклинающе, как в детстве, твердит себе: "Индейцы не плачут, нет". Расплющенное солнце давит сверху на голову, пытаясь расплющить и ее тоже. Дойти до этого ближайшего дома, где, наверное, можно прислониться к стене, и излить ей свои слезы и душу. Там, да, там.
***
Месть! Порой это слово звучит так естественно, органично, сладко, и пьянит сильнее вина. Московские убыли, но остался один местный растущий в авторитете ублюдок, причастный к смерти друга детства. Почему бы и нет? Почему бы и не он, и - не его, того? Жизнь - это просто бесконечная лотерея, в которой кто-то вытаскивает свои счастливые, а кто-то - несчастливые билеты, раздаваемые железною рукою фортуны. Василий просто раздаст кому-то один билет от себя. Разово, в пробном, испытательно-исправительном порядке.
Он еще молод, силен, быстр, а также спокоен, спокоен, спокоен как Чингачгук. Таким он и вышел на тропу войны. Вышел? Ну это так образно сказано - вышел. Сначала выслеживал врага осторожным волком. И в назначенный день в назначенный час в назначенном месте перебежал ему дорогу беспечным добродушным псом, остановив того, ненавистного того - на мгновение - легким покашливанием. Заглянул ему в глаза. Заглянув, сразу же нанес удар - маваши. Потом, с разворота - ура маваши. Онемевший враг еще по инерции жизни стоял на своем месте. Легким толчком ладони - все продумано ведь - Василий толкнул его в заданном направлении - на землю. И сразу же - сильный резкий добивающий удар сверху в голову. Вот и все пока. Что ты чувствуешь? Похоже, это чувство облегчения, как после выполнения задания. Приятное чувство, правда?
Так же приятно, наверное, промчаться на Харли Дэвидсоне - с ветерком, через огонь, воду, водку и прочие обстоятельные обстоятельства. Выполнив свой долг в отношении Харли и Дэвидсона - пароходов и человеков, владельцев бла-бла-бла, и, опять же, - пароходов.
В кустах очень кстати оказалась канистра с бензином. Облив лежащего, сделал небольшую "дорожку", чиркнул спичкою - спичкою надежнее - бросил ее на "дорожку". Огонь - он прекрасен. Он завораживает. Собственно, огонь, - это состояние плазмы, последнее из известных состояний материи. Последнее состояние, да.