Скажи мне, мальчик-блюз, ты и в самом деле хочешь быть знаменитым? Или как получится? Хочешь, как они? Твои кумиры. Только они старые и потухшие, как прошлогодняя трава. Как, ты никогда не замечал прошлогодней травы? Не было нужды?
Скажи мне, мальчик-блюз, почему ты спешишь состариться? Как, ты уже состарился? Извини - я не заметил. Чтобы состариться требуется время, у тебя времени не было. Понимаю, у тебя ничего не было. Поэтому ты и мальчик-блюз.
Папа куда-то укатился. Ответ прост - он перекати - поле. Папа не думал, что он будет папой. Жил скучно, без вдохновения, удовольствия от жизни не получил. Денег бы, цены бы ему не было. Чем больше денег, тем выше цена. Папа блюз ненавидел, он вообще с музыкой не дружил.
А вот мама...тонкая душа. Она в хоре в третьем ряду стояла. Крайняя справа. На фото ни за что не признаешь - прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко. Две недели по району, а потом на республиканском радио. Руководитель хора - прекрасный человек, звали Рафиком. Хромал на левую ногу. У него велосипед украли. Он свой велосипед у парадной оставил и пошел смотреть газеты в почтовом ящике. В результате - ни газет, ни велосипеда. Мама твоя на Рафика сильное впечатление произвела. У него состав хора был укомплектован. А он говорит, ладно, приходи, вдруг кто заболеет. И представляешь - никто не заболел. А погода осенью стояла мерзкая. Они в доме культуры по вторникам и четвергам пели. А перед домом культуры фонтан - брызги по сторонам. Здание в три этажа и еще чердак - там транспаранты хранили. Мир, труд, май. Бабка - вахтер в кителе носки на вахте вязала. У нее сын в речке утонул. Пьяный свалился и утонул. Он классно бил пенальти. Идет мимо, а там парни в футбол играют. Дай, говорит, на спор в девятку. И бьет в девятку.
Мальчик-блюз. На трубе у тебя двоюродный брат отца играл. Хотя мечтал играть на кларнете - почти тот же саксофон. Но кларнет в оркестре был один, а трубачей сразу трое. Если кто пьяный, и не заметишь - короче, взаимовыручка. Или мундштук засорился, или слюнями забился - никаких проблем. Чисти себе на здоровье и дальше дуй. Три рубля давали за похороны. Очень народ любил, чтобы в последний путь с музыкой. Всякое играли. И революционное, и патриотическое, и польку играли. А на поминках как-то даже вальс попросили. Покойнику уже все равно, его на кладбище оставили, не тащить же его в столовую на поминки? Да и почему не сыграть вальс? Музыка-то в общем неплохая, как прежде говорили - жизнеутверждающая. Пироги доедали и котлеты. Народу пригласили много, однако видать, скромные попались. Вот пироги и остались - не выбрасывать же? Водку брат отца не пил - искусство и спиртное плохие друзья. Он потом в машиностроительный техникум поступил. Вот там и попил вдоволь. С искусством он к тому времени завязал - не в моде была труба, а играть остаток жизни на похоронах не хотелось. Хотя дело нужное - проводить под музыку на тот свет.
Кто еще был связан с музыкой? Дядя Володя - он машинистом работал. Водил железнодорожные составы. Хорошая работа - непыльная. И платили нормально. Высунешься из окна, дунешь в гудок, чтобы граждане по путям не ходили, и слушаешь музыку. Тык-тык, тык- тык колесами по шпалам. С ума без привычки сойти можно. А дядя Володя как бы и привык - нравится. Человек, говорит, ко всему привыкнуть может.
У подруги матери дома радиола была. Звук так себе - неважный, но радиола красивая - черная на четырех ножках. Радиолу купили в универмаге и домой принесли на своем горбу. Принес сосед из сороковой квартиры. Добрейшей души человек. Он как узнал, что они радиолу купили, обрадовался чрезвычайно. Ничего себе, говорит, девяносто рублей! Я бы себе такую ни за что не купил! А вам не жалко. Чего, говорит, жалеть, если деньги не мои? Да я лучше буду радиоточку слушать круглые сутки напролет. И слушал - в шесть утра гимн Советского Союза включит на все девяносто децибел. А затем, как положено, утренняя гимнастика. Ноги на уровне плеч, спина прямая и приседаем, товарищи, приседаем.
В школе учительница по пению о чем говорила? Блондинка в кружевных чулках. И правильно, ничего путного она сказать не могла. У нее мать больная умереть не могла - такие концерты закатывала, что никакие лекарства не помогали. Царство ей небесное. А тут ты - мальчик-блюз. Какое до тебя дело? Ты кто?
Молдавию помнишь? Ох, и замечательное время было! Пролетарии всех стран объединяйтесь. Солнце в зените, а кругом поля, поля... Днестр на спор переплыл. И не боялся. Сейчас вспомнить страшно, а когда плыл, страшно не было. Правильно. У тебя в запасе было несколько жизней. Сколько она стоила - твоя первая гитара? С ума сойти. Кому сказать - не поверят. И не поверили. В деревенском магазине настоящая немецкая гитара! Как она туда попала? А говорят, сказок в жизни не бывает...
Красивая гитара, звук шикарный, а у тебя ни слуха, ни голоса. Жаль, ты еще в школе был обречен. Учительница по пению. Она твой талант и похоронила. Ага. Вместе со своей матерью. А этот козел? Ну, который из Дворца пионеров? Забыл? И козел тебя забыл. Ему на тебя и на всех вас - юных пионеров. Это же общественная нагрузка. Ему так и сказали в горкоме. Ты там особенно не выкобенивайся, музыкант хренов. Ты наших детей прекрасному учи. Мы тебя проверим.
Папа едва с ума не сошел. Откуда в доме гитаре? Я спрашиваю: откуда в доме гитаре! Так она денег стоит! Мать! Сколько стоит эта паршивая гитара? Пришлось прятать. Два дня гитара находилась по одному адресу, еще два по-другому. Сколько дней в неделе? А во сколько вставал папа? Слава богу, вставал папа рано. Не хер мне здесь консерваторию разводить, говорил папа. Заняться нечем? Боксом займись или гири поднимай. Это надо же придумать! Гитары ему захотелось!
Однако в чем виноват папа? В том, что трудовую династию он основал в возрасте шести лет? В том, что постоянно хотелось кушать? К прекрасному папа относился положительно, но только в свободное от работы и семьи время. А времени всегда не хватало - всегда. На демонстрациях по поводу торжественных дат в календаре папе поручали нести одного из вождей международного пролетариата. Дайте мне сегодня другого, - говорил папа, - с бородой я на прошлой демонстрации нес. Он какой-то непослушный. Ветер дунул, едва с моста в речку не упал. Как я его брошу? Ну, этого с бородой? У папы грамот и поздравительных писем за высокие показатели - год печку топить можно. Папа уже подумывал, а не организовать ли ему свой собственный музей? В профкоме сказали: ты что, Петрович? Цель у нас одна. Получается, общая цель - достижение всеобщей победы коммунизма. Поэтому и достижения твои принадлежать всему трудовому народу. Бери транспарант с Марксом и вперед. Это не Маркс, - возразил папа, - это Энгельс. Один хрен, - согласился товарищ, - партия и Ленин - блезнецы-братья. Слышал, наверно?
Репрессии начались поздней. Папа как раз сидел и читал газету. А что там читать? Все, что нужно, можно было прочитать за три минуты - программа телевидения на день. С работы папа приходил в шесть вечера, поэтому смотреть передачу "Ребятам о зверятах" было уже поздно. Да и не любил как-то папа зверят. Последний зверь, что у них жил, - немецкая овчарка по имени Храбрый, сожрала не только всю обувь, но и двери в доме. Храброго отдали на границу, чтобы тот ловил шпионов и диверсантов. И вот папа смотрит газету, чтобы удовлетворить, как говорится, свой интеллектуальный голод. И видит, что сегодня этот самый интеллектуальный голод удовлетворить ему не удастся - смотреть абсолютно нечего. И он решает обратить внимание на сына - поучаствовать в процессе воспитания подрастающего поколения. Для начала он хотел спросить, где находится сын, а уж затем позволить себе некоторые наводящие вопросы, вроде того, в каком классе он учится и сколько у него грамот за высокие показатели в социалистическом соревновании. Оказалось, что спросить не у кого! Кроме папы в доме никого не было. Бардак! На минуту расслабился и сразу бардак!
Мальчик - блюз в это время сидел в подвале - душном и влажном отопительном узле. Вместе с ним сидели еще несколько подростков. Парни готовились к выступлению, предстоял джем-сейшн в торговом техникуме - три остановки на автобусе. В репертуаре ребят также было три песни. Две о любви и одна о велосипедисте. Песня о велосипедисте давалась плохо. Вот над ней и работали - кричали в четыре глотки припев. Папа этот бардак прекратил - каждому из музыкантов выдал по тумаку. Повесил замок на дверь и пошел играть в домино. Гири поднимайте, - сказал папа, - или боксом занимайтесь.
Мама в это время у подруги шила парням брюки - умопомрачительного цвета штаны. Шила и страшно волновалась. В глубине души бедная женщина сознавала, что является соучастником антиобщественной акции. Выход в свет в подобных штанах приравнивался к антиобщественному поведению и наказывался сроком до пятнадцати суток. Однако что не сделаешь во имя искусства? Что такое блюз, мама узнает несколько позже.
Директора торгового техникума звали Геннадий Петрович. Очень любил свою работу - нести знания молодежи. У Геннадия Петровича также был магнитофон, чем он страшно гордился. Веяние времени, - говорил Геннадий Петрович и удалял пыль с магнитофона - немалых размеров деревянной коробки, облаченной в нарядный костюм. Магнитофон был уникальным! Он пел без всякой подготовки на самых разных языках. Музыкальные кассеты Геннадий Петрович по совету специалистов держал в туалете - именно здесь поддерживалась необходимая влажность. А как иначе? Купить кассету, когда ее невозможно купить, полдела. Записать, что записать невозможно, еще полдела. Но как все это сокровище сохранить? Поэтому, только в туалете. Всякий раз, когда возникала необходимость сменить кассету, Геннадий Петрович отправлялся в указанное заведение, чем несколько смущал своих гостей. Многие полагали, что частые визиты в туалет во время прослушивания музыки вызваны сильным эмоциональным состоянием Геннадия Петровича. Медицине подобные явления известны.
Пришли к Геннадию Петровичу двое. Он едва повесил трубку телефона и пребывал в прекрасном настроении - знакомая просила до вечера забрать мясной фарш. Котлеты Геннадий Петрович, как и все интеллигентные люди, обожал. Он даже себе представил, как кушает котлетку и слушает магнитофон. Поверьте, пищеварительный процесс носит совсем иной характер. Какие-либо объяснения здесь неуместны - все необходимо проверить на личном опыте. И вот эти двое, оказалось, из органов. И пришли они как нельзя вовремя. Что у нас сегодня? Среда? Верно. А на пятницу готовится антиобщественная акция. Задача простая - выявить зачинщиков. Хотя они известны - это мировой империализм. Выявить необходимо, на кого мировой империализм делает ставку в подведомственном Геннадию Петровичу заведении. Информация - секретная и разглашению не подлежит.
Геннадий Петрович мировой империализм ненавидел с детства. Он и магнитофон себе импортный купил только с одной целью - чтобы им, проклятым, меньше досталось. Вот, - сказал Геннадий Петрович, - здесь имена пособников, их явки, клички, адреса и, само собой разумеется, репертуар. И положил на стол первый экземпляр бумаги. Срывать мероприятие мы не позволим, - объяснил товарищ, - про велосипед пусть поют. Велосипед - символ прогресса. Об экологии в те времена еще не знали. Экология была всем по барабану, а на машину нужно было копить всю жизнь.
- Завтра, - подсказал товарищ, - к вам из культуры придет человек. Посмотрит, послушает, а этих мы проверим. Вот таким образом. Дело серьезное. У вас же торговый техникум? Вот и торгуйте, в смысле, учите и без двоек. Нам двоечники не нужны.
И товарищи ушли. А по дороге один из товарищей забежал и забрал мясной фарш. Как и все работники умственного труда, он обожал котлетки. Вот только кушать их полагается в тишине, чтобы не нарушать пищеварительный процесс. На данную тему мудрые люди написали не одну статью. И не две. Сколько надо, столько и написали. И еще напишут.
- Фу, ты, - сказал Геннадий Петрович, - кажется, пронесло. Человек из культуры? Интересно, кто это может быть?
Это был действительно культурный человек. Он ходил круглый год в пиджаке с галстуком. А ботинки гуталином чистил так часто, как возможно или позволяло время. Его бы его воля, он и всех остальных заставил бы чистить ботинки с утра до вечера. И на каждом углу посадил тетку в будку. Чтобы гражданин на службу являлся в чистых ботинках. Чтобы о нас в мировой прессе написали и брали с нас пример. С культурой у него все было в порядке. В культуру его перевели с другого, не менее ответственного участка. Прежде товарищ боролся с религиозным дурманом - наследием прошлого. И когда была достигнута полная и окончательная победа, его бросили на культуру - очень запущенный участок идеологического фронта. Сюда как раз и сместился центр борьбы. Самое интересное, хотя к сюжету не имеющее отношения, товарищ из культуры в свое время пел. И если мать мальчика - блюз стояла в хоре в третьем ряду, крайняя справа, товарищ из культуры стоял в первом ряду крайним слева. Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко. Две недели по району, а потом на республиканском радио. Белые гольфики и бантик бабочкой. Наиболее чувственные дамы коровами ревели. А что нынче? Поэтому только борьба всеми доступными средствами.
В пятницу железнодорожники дрались с привокзальными. Первые обучались в железнодорожном техникуме. Вторые жили вблизи вокзала. На музыку и тем и другим было плевать. На вечер пришли с одной целью - подраться. Мальчику-блюз порвали штаны и поставили синяк под глазом. Наконец, - обрадовался папа, - парень делом занялся. Бокс выбрал? А почему не гири? Одно другому не мешает. Гитару свою в комиссионку отнеси. К слову, а где она?
Гунар был явно не земного происхождения. Откуда вообще он взялся? И говорил Гунар с акцентом. Мальчик-блюз был впечатлен. Пили пиво. Сидели за ларьком и пили пиво. Мы играем психоделический рок, - говорил Гунар, окуная нос в кружку с пивом, - сейчас все нормальные парни играют психоделический рок. В сентябре поедем в Европу.
Мальчик-блюз едва не потерял сознание. Сказано было таким образом, словно Гунар собирался отправиться в сентябре... не знаю, не представляю... в ближайший магазин он собирался отправиться. На фестиваль Гунар едет. Играть психоделический рок. Он барабанщик. Каждую секунду отрабатывает какой-нибудь ритм. И где придется - не имеет значения.
Вечером папа задержался, что было событием невероятным. Домой папа приходил точно по расписанию, как курьерский поезд. Все, сказал папа, доигрался. Тысячу раз говорил, в ЛТП отправляют. ЛТП - лечебно-трудовой профилакторий, куда отправляли двоюродного брата отца. Музыкант он, по-нашему тунеядец. А на кой хрен мне его труба? Что я с ней делать буду? Хотя... я в ней болтики держать буду.
Папа с работы всегда приносил болтики, потому что ничего другого с работы принести было невозможно. Только болтики. Труба оказалось саксофоном, который сдали папе на хранение. Как дурак в автобусе ехал, - сокрушался он, - думал, со стыда сгорю. На меня, как на идиота, народ смотрел. Ужас! И выпил с горя рюмку водки.
Именно тогда мальчик-блюз узнал, что еще существует джаз. Папа вдруг взял саксофон и принялся в него дуть, что было силы. А силы у папы было ого-ого сколько. Поэтому получилось совсем неплохо. Через пять минут пришел Сергей Михайлович. Он еще на Курской Дуге воевал, если, конечно, не врет. Ордена свои Сергей Михайлович надеть не успел - в пижаме явился. Стоит в дверях и смотрит на папу, мол, не ожидал от тебя контрреволюционной выходки. От кого другого, но от тебя? Мы же через стенку сколько лет прожили? В домино как партнеры играем и на тебе! А папа ему - еще одиннадцати часов нет! Я законы знаю. Может, у меня несчастье. Может, у меня двоюродный брат при смерти. Да мало ли что у меня может быть? Я же живой человек! А как же духовный рост? Может, я решил познать, чего в ней - этой трубе - какая сила? Через что брат двоюродный в ЛТП загремел? Его же мне всегда в детстве в пример ставили.
Сергей Михайлович дверь хлоп! А папа в трубу как дунет, типа финального аккорда, типа увертюры на прощание. Мамаша чего-то там по-женски гундосит, типа бэк вокал. Вот где гитара бы пригодилась! Семейное трио. Алло, мы ищем таланты!
Новость о том, что у мальчика-блюз появился саксофон, повергла его друзей в шок. Во-первых, нужно было срочно менять репертуар. Во-вторых, искать женский вокал. И в-третьих, учиться играть на саксофоне. Однако саксофон не гитара, как дунешь, так и услышишь. Еще одной Курской Дуги не хотелось - исход боя был заранее известен. Но инструмент манил. Объяснить исходящую от него колдовскую силу невозможно. Стоило лишь открыть футляр, как возникало желание к нему прикоснуться. Затем взять в руки... папа обещал руки оторвать. Хотя обычно он обещал оторвать голову. Странная непоследовательность в выражении своих чувств. Можно было, конечно, ничего не предпринимать - сидеть и любоваться инструментом. Рисовать в своем воображении прекрасные картинки - иногда получалось довольно неплохо.
Сначала пришел конец брату отца. А уж затем саксофону. Этот подонок его убил - был приговор папы. Он из него весь разум выкачал. Он вампир! Это хреновина - самый настоящий вампир! Василий в него дул? Сколько лет он в него дул? Вот! И выдул все свои мозги! Что бы из него сделать? - горячился папа, - хранить гвозди - слишком слабое наказание. Не успел у нас появиться, сразу с Сергеем Михайловичем едва не поссорились! Тысячу лет душа в душу! Я с него за кран водопроводный ни копейки не взял! Каждое утро - как здоровье? Как самочувствие? Определенно, труба от беса! Бесы на ней играют - вот и вся история.
Саксофон купил Эдуард Ильич. Еще одна загадка: как он узнал? Да и мысли продать трубу не было. Приходит вечером мужчина. По внешнему виду похож на бухгалтера или аптекаря. Ботинки в прихожей снял - разрешите, говорит, глянуть на инструмент? Почему не глянуть? Гляди себе на здоровье. Это не телевизор. В тот можно хоть круглый день смотреть. Глядит, однако как-то странно он глядит. Вроде, как знакомится. Хотя, нет, на аптекаря Эдуард Ильич не похож - не пахнет от него медициной. Но и деньгами не пахнет - поэтому не бухгалтер. Кто остается? Либо руководитель хора, либо, простите, мошенник. Аферист или другой антиобщественный элемент. Двести рублей, - говорит Эдуард Ильич, - больше не дам.
Папа возбудился и резинкой от трусов как щелкнет. Двести рублей! Деньги, конечно, небольшие. Но дармовые. Лежит, понимаешь, футляр с трубой под кроватью. Вроде, и неудобств не причиняет, если только когда с тряпкой под кровать полезешь. А так, честное слово, никаких хлопот. Просить нужно двести пятьдесят.
- Триста, - говорит папа, - меньше никак невозможно. Память. Ничего от брата не осталось. Ни рубля поганого. Всю свою сознательную жизнь в эту трубу дул, пока не околел. А тут еще сын у меня - юное дарование. Во Дворец пионеров ходит, арпеджио изучает. Что ему сказать? Поэтому триста, но торг возможен.
- Пионэр? Понимаю, - ответил Эдуард Ильич, - двести рублей.
Для папы это была первая и последняя коммерческая сделка в жизни, но чем-то она ему понравилась. Непонятно чем, но понравилась. В голову пришла мысль - чего бы еще впарить Эдуарду Ильичу. Однако кроме болтов у папы ничего не было! Чтобы как-то заполнить возникшую паузу, папа еще раз щелкнул резинкой от трусов.
- Двести пятьдесят, - сказал он, - и футляр ваш. Очень хороший футляр, а еще там есть ремешок. Ребенок будет сильно переживать. Душевная травма, не хочется, право, травмировать ребенка. Он у меня в подвале на гитаре играет, восьмой класс... или уже девятый?
- Двести рублей хорошая цена, - уперся Эдуард Ильич, - впрочем, из уважения к искусству могу добавить десять рублей. Увы, искусство нынче стоит крайне мало. Цена искусству нынче десять рублей.
Папа за искусство и рубля не дал бы. А здесь червонец, ну и хрен с ним. Судьба саксофона была решена. И судьба мальчика-блюз тоже была решена. В противном случае, быть ему джазовым исполнителем.
В прихожей Эдуард Ильич надел ботинки, в то время как папа закрепил ручку футляра изолентой - не проблема, принесет еще с работы. Ручка получилась как новая, только липла к ладошке, словно не желала прощаться. Папа на данное обстоятельство внимания не обратил - слишком оно мелкое и вздорное. Папа был личностью иного характера, как говорят, без предрассудков.
Именно без предрассудков. Когда полысевший и заплывший лицом мальчик-блюз брал в руки гитару, иногда у него получалось вспомнить, что он давно забыл. Старуху-мать, отца в синих сатиновых трусах, машиниста дядю Володю, ветерана из двадцать первой квартиры и учительницу по пению. Мальчик-блюз не пел, он играл - смотрел в темный зал, где вершился чужой праздник. Иногда в зал не смотрел, а наблюдал, как бегают его длинные и худые пальцы.
Мальчик-блюз.
Или мальчик, или блюз.
Третьего не дано. Только как исключение.
Худые и длинные пальцы - от мальчика. Все остальное - блюз, повторяющаяся, как и сама жизнь, мелодия - круг, за который не вырваться.