Есть мнение, что "лучшая рыба - это колбаса" (при этом всегда добавляется, что "лучшая колбаса - чулок с деньгами"). Однажды мне довелось принести с рыбалки именно этот продукт питания. Случилось это в Приморье. Мы работали в Ольгинском районе на небольшой речке Брусиловка, неподалеку от брошенного одноимённого села. В нём жили только два человека: дед с бабкой, приехавшие сюда вместе с родителями ещё до революции.
Угощая меня своим мёдом, дед рассказывал, как мальчишкой плыл на теплоходе из Владивостока до Ольги, с ними была корова, ещё какая-то живность. Село поначалу было большим и многолюдным. Дед говорил, что его название было дано в честь знаменитого генерала Брусилова, сумевшего в ходе Первой мировой войны, нанести сокрушительное поражение немецким войскам. Селянам посоветовали его дать в надежде, как сейчас бы сказали - на спонсорскую помощь от знаменитого генерала, которому, разумеется, сообщили, о сем факте.
Как обычно, на берегу речки, - по размерам, скорее, ручья, - я поставил для себя палатку, а лаборант Женя Бочарников, - вечный студент Владивостокского университета, и водитель Геннадий Козлов, полный тёзка и однофамилец какого-то беглого уголовника - его портреты были тогда развешаны на всех углах Владивостока, - по обыкновению ночевали в просторной будке автомобиля. В Ольге мы купили кое-что из продуктов, в том числе батон варёной колбасы. Стояла вторая половина лета, было жарко, поэтому я засунул его в прохладный ручей под корягу.
На второй день с утра увидел, что возле нашего лагеря крутятся две дворняги, и как они что-то утащили с нашего раскладного стола. Вспомнил про колбасу, - нехорошие подозрения шевельнулись в голове. Сходил на ручей, заглянул под корягу, - батона не было. Сразу после этого я торжественно пообещал не пожалеть карабинных патронов для хвостатых расхитителей нашей собственности, в душе, конечно, понимая, что пожалею, но вовсе не патронов, - этого добра у нас было навалом, - а четвероногих "расхитителей", испытывающих естественное желание полакомиться деликатесом.
На другой день решил побросать на ручье удочку, - коли, у нас не стало колбасы, так хоть рыбки поесть. Переходя от ямки к ямке, в каждой из которых я изымал по нескольку форелек и пеструшек, метров через сто уткнулся в перегородившую ручей сетку. Ею был огорожен питомник пятнистых оленей, - я знал об этом и ещё раньше подходил к сетке со стороны дороги, чтобы в бинокль полюбоваться на красивых животных.
Рассеянно посмотрел, как вода фильтруется через сетку и вдруг между каких-то палок, другого мусора, увидел покачивающимся на волнах наш батон колбасы. С рыбалки я вернулся с колбасой, рыбой и безоговорочной реабилитацией дворняг, подвергнутых острой критике с обещанием применить самые строгие санкции по ложному обвинению, основанному лишь на факте их присутствия вблизи объекта, с территории которого исчезли некоторые продукты.
Будет уместным здесь сообщить, что в составе нашего отряда имелся ещё один, неофициальный, член - сородич вышеподозреваемым в преступлении дворнягам, но вполне породистый спаниель с аристократической кличкой Дюк. Жене Бочарникову не с кем было оставить его во Владивостоке, поэтому он взял его с собой, хлебнуть полевой жизни, которой Дюк, однако, нисколько не тяготился. Он ходил с нами в маршруты, успевая пробегать, наверное, втрое больше нас, обшаривая все окрестные кусты, распугивая своим лаем бурундуков и белок. Однажды он сунул свой нос, куда не следует, 'заработав' укус щитомордника. К вечеру подбородок у него стал, как у пеликана, Дюк загрустил, отказывался от еды. Потом он куда-то пропал на целый день, - пошёл, наверное, природную 'аптеку' искать. Вернулся он вполне здоровый и по-прежнему весёлый.
Мы с ним подружились и когда, чтобы определить своё местоположение,мне приходилось забираться на деревья, пропадая из поля его зрения, он начинал беспокоиться, скулить, - куда, дескать, начальник делся, как мы теперь без него жить-то будем. По возвращении из маршрутов он, прибегая первым, сразу забирался в мою палатку с круглой дыркой с затягивающейся 'юбкой' в качестве входа, напоминающую ему, наверное, собачью будку. Я его, конечно, потом выгонял, но он не обижался, удовлетворялся, видимо, малым, пятью-десятью минутами покоя, поэтому я не склонен считать это местью, когда он задрал заднюю лапу над связанным мной берёзовым веником, - однажды мы поставили лагерь рядом с оловянным прииском Лысогорка, где была хорошая баня (старатели там мыли не традиционные золото или платину, а оловосодержащий минерал касситерит).
Иногда мы устраивали 'концерты', - стоило мне затянуть протяжное 'у-у-у-у-у', как Дюк тут же отвлекался от любого дела, некоторое время, ещё не веря своему счастью, недоверчиво смотрел на меня, - не обману ли? - а потом, подняв морду кверху, присоединялся, составляя мне дуэт. Вот такая была с нами замечательная собака. Хотелось бы в конце добавить, что он ещё и выпивал с нами, разведённого спирта там или вина, но чего не было, того не было.