Аннотация: 13-й рассказ. История,продолжающая логику рассказа "Ярусы прогибаются". Но может читаться и отдельно. Закончено. А в романе "Боги не чешутся" это эпизод 18.
Зюк в муравейнике
Зюку повезло. После провала дипломатической миссии в Адовадаи у него оставалось не так-то много возможностей хорошо устроиться. В столицу-то больше не сунешься, там же министр Гзырь, оставшийся кругом недовольным. Злопамятный тип; не успокоится, пока не достанет.
Ехать ни с чем домой страшно не хотелось. Дом - он ведь не просто в Эузе, а в очень неближнем её углу. И жить в том углу - скажем так, непрельстительно. Этак приедешь, а дома спросят: где был, в Адовадаи? Ну и чего привёз? Можно ответить: себя привёз живым и здоровым. И это правда: вырваться живым из такой ловушки, которую ему приготовил мерзавец Гзырь - достижение не из рядовых. Но кому он будет объяснять? Скажут: темнит, бездарь. Скажут, проявил тупость. Или проворовался. Или - к начальству подлизаться не сумел, остолоп деревянный!
Но делать нечего; выбираясь на запруженную телегами беженцев-крестьян Большую тропу мёртвых, Зюк полагал, что едет именно в Эузское Белополье. На его счастье, вышло иначе. Встреча на дороге всё изменила. Казалось бы, кого из знакомых он мог здесь встретить? Однако же - вот он, знакомый! И не какой попало. Сам Гью, достопамятный настоятель Академии наук, в которой Зюк проходил биомантское послушание.
Гью сам его окликнул, высунувшись из закрытого экипажа - не то Зюк, недавно оставивший свой экипаж в жестоком заторе, так бы и прошагал мимо, никого-никогошеньки не узнав и даже не догадавшись попытаться. Всё-таки в прежние времена биоманты из засекреченной Академии не шастали по заграницам. При царе Ксандре подсудное было бы дело.
Настоятель не просто окликнул Зюка, он пригласил его к себе в экипаж. И, хотя экипаж двигался на запад, ему навстречу, Зюк с радостью принял приглашение. Решил, что ему по пути. Ясно, почему решил именно так: путь на запад для Зюка всегда наделён особенной притягательностью. Там и самая высокая культура, и самые престижные университеты, и, наконец, посмертие, перейти в которое пусть немного страшно, но и заманчиво.
Правда, оказаться в экипаже наедине с настоятелем - скорее тревожно, чем заманчиво. В особенности, когда собеседник держит долгую паузу, изучающе рассматривая тебя с ног до головы из густой-прегустой тени.
Что же молчать, коли сам позвал, а? Глядя на устроившуюся напротив фигуру в низко надвинутом капюшоне, Зюк вдруг подумал, что высунувшееся из экипажа лицо было этим капюшоном полностью закрыто, так что узнал он, строго говоря, не настоятеля Гью, а его голос, а также механическое дребезжание плохо пригнанной нижней челюсти. Но ведь это дребезжание могут подделать и недоброжелатели Зюка - например, посланные по его душу подчинённые министра Гзыря...
- Я вижу, - молвил настоятель, и по характерной интонации Зюк вновь убедился, что это всё-таки он, - в Адовадаи ты не задержался. Министр Гзырь тебя заменил. Почему?
- Вышло небольшое... недоразумение, - запнулся Зюк. - Министр хотел несколько рассорить Эузу с Адовадаи, и я...
- Не хотел повредить Эузе? - нижняя челюсть скрипнула саркастически. - Боялся её развалить?
- Вовсе нет! - смело сказал Зюк. - Я не против поработать на развал Эузы. Просто хотелось при этом самому не погибнуть...
- Понимаю, - издал кудахчущий смешок настоятель Гью. - Готов рискнуть, но нужны гарантии личной безопасности.
- Ну, как бы да...
- Что ж, коли так, то у меня есть интересное предложение. Служба в столице Отшибины, в составе команды единомышленников. Ответственность коллективная, опасности никакой.
- У карликов, да? - Зюк не сдержал пренебрежительной гримасы.
- Да. Но сами карлики, по нынешним временам, служат далеко не себе. Правильным людям служат. Правильным мёртвым людям. Эти правильные люди никого не дадут в обиду. Тем более - карликам.
О том, что к правильным мёртвым людям принадлежит и сам настоятель, Зюк догадался без особенного труда. Ведь Гью далеко не мелкая сошка, и всё же исправно ездит по Большой тропе мёртвых между Эузой и враждебной ей Отшибиной. Зачем? Так ведь карликов контролирует...
- Я... подумаю, - неуверенно сказал Зюк. Изрядную долю неуверенности в голос домешал осознанно, чтобы дать понять Гью: серьёзных возражений у послушника не возникло. Чтоб не подумал чего иного и не снял предложения, за которое так хочется ухватиться.
В ответ на его блеяние настоятель Гью выразительно промолчал. Настолько выразительно, что Зюк испугался: может, уже поздно? Может, последний шанс вынырнуть в западном мире уже безвозвратно упущен? Фу-ты, как нехорошо получилось...
А ведь мог бы сразу с полной ответственностью согласиться. Да, мог. Но поторговаться-то - говорят, велел сам Владыка Смерти. По крайней-то мере прояснить важнейший пункт для любой сделки: 'А мне-то что с того будет?'. Ведь не может же быть, чтобы за предательство родного горячо любимого царства - и совсем ничего?
- Торг неуместен, - произнёс Гью на противоположном краю паузы, глубокой, как котлован. - Слишком много желающих, слишком мала наша заинтересованность. И не дело неудачливому послу в Адовадаи, уличённому в недобросовестности самопожертвования, условия себе выговаривать. Скажу одно: не обидим. Владыка щедр. Владыка порадует всякого.
- Да, конечно, вы не подумайте чего, я согласен, - сдавленно пробормотал Зюк, пытаясь выговаривать слова как можно быстрее.
Так или иначе, давно задуманное предательство прошло успешно.
* * *
В Отшибинском Дыбре настоятель Гью сдал Зюка его новым кураторам: вертлявому черномордому уземфцу Мустафе и каменноликой глукщской гарпии по кличке Бац - двум островкам среднего роста посреди моря макушек низкорослой отшибинской породы - после чего вскочил в экипаж и тут же умчался по своим делам - только его и видели.
Показалось Зюку, или Мустафа передал доброму настоятелю увесистый кошель со звонкими монетами - и если да, то интересно, за что? Впрочим, то уж их дела, секреты сугубо двухсторонние, Зюку туда мешаться не след. А вот что первым долгом потребуется от Зюка, так это покаяться.
- В чём покаяться? - с беспокойством переспросилЗюк.
- На площади покаяться, - пояснила гарпия Бац, - а в чём именно, тут уж решать тебе самому, главное, звучать убедительно. Великий народ Отшибины - он не примет нераскаявшихся.
- Хорошо, я подумаю, - ошарашено лепетал Зюк.
- Да что там думать - пошли! - гарпия прямо с ходу куда-то его повела.
Покаяние на площади неуклонно приближалось. Испуганно озираясь, Зюк успокаивал себя тем, что по-настоящему крупные прегрешения можно будет оставить при себе, а болтать просто о чём попало. Если скажешь об Эузе плохо, к тебе уже потянутся, а если изобретёшь какую-то леденящую душу историю, то, небось, и героем прослывёшь. Отшибинцы падки на всякую такую пургу, по чем-то обнадёженным лицам из-под нечёсапнных макушек сразу заметно, до чего падки.
- Говорить подольше! - инструктировала Бац, оборачиваясь на ходу. - Речи на этой площади - для них единственное развлечение. Делать паузы. Зачем? Великому народу тоже ведь надо покричать. Помнить, что твоё покаяние - это ещё весёлая игра для них всех. Унижаться - в меру. Хотя это по желанию. Многим из наших очень нравится унижаться, но если так, будут часто вызывать на бис...
Зюк подумал, что ему унижение покуда нравится далеко не настолько. Нет уж, он лучше унизится в самую меру, которая необходима, а заигрываться в это не будет.
Каяться в Дыбре полагалось не на первой попавшейся площади, а строго на самой главной - аккурат перед Глиняным дворцом, который наряду с жёлто-розовым флагом и гербом в виде дверного засова составлял одну из важнейших эмблем отшибинской государственности.
Площадь перед дворцом когда-то была рыночной - о том свидетельствовали обугленные останки прилавков, едва раздичимые там, за двумя рядами баррикад. Они же указывали и на то, что мирной торговли на этой площади давно уже не производится. Это теперь осадная площадь, никакая иная.
- Давно ли длится осада дворца? - спросил Зюк в несколько сутулую спину Бац, протискивавшейся в щель между замызганными ящиками одной из баррикад внешнего кольца.
- Лет пять, - не оборачиваясь, на ходу бросила та. - Или больше... А, неважно.
- Что же до сих пор не взяли?
- Не было на то воли Владыки Смерти.
- А, понимаю...
- Ты чем всякую ерунду понимать, лучше бы к покаянию готовился! - вспыхнула Бац, неизвестно чем задетая.
Ах да. В интересах Зюка покаяться убедительно.
Меж тем гарпия вывела Зюка к рядам шатров, густо расставленных между баррикадами. А в кругу шатров был промежуток малый - площадочка с торжественно драпированным помостом для агитационных выступлений. Площадь-на-площади, так сказать. Сцена.
А помост-то низенький. Именно с этого помоста и каяться-то придётся, догадался Зюк, наблюдая, как к площадке спешно собираются карлики. Что площадь для покаяния в результате оказывалась не соль уж велика, не могло не радовать. Настораживало же то, что не слишком дружелюбные хари карликов ничем от тебя не отделены, прямиком на тебя дышат тяжёлым несвежим духом. Если только что не по их воле...
Так, для начала следует забыть слово 'карлики', вспомнилось откуда-то из давних и глубоко запасных багажей знания. 'Великий народ', вот как их следует величать. Назови карлика великим, и он тут же к тебе потянется. Единственно, надо при этом естественно звучать, ибо иначе он к тебе потянется с длинным ножом. Вон они - ножи, у каждого на поясе...
Первое время толпа прибывала в настораживающей тишине, но затем проснулись самые развязные насельники ближних к сцене шатров:
- Этот хрыч откуда? - без церемоний спросили у гарпии.
- Из Эузы, - отозвалась та.
- Идёмте, идёмте, сейчас враг будет каяться! - раздались возбуждённые голоса. - Ага, прямиком из Эузы! Вот мы его... - ближние карличьи рожи смотрелись торжествующе и при этом злобно, так что Зюку подумалось: если он сейчас плохо покается, его, определённо, изувечат. И ещё вопрос, помилуют ли, если покается хорошо.
Так ли сильно эта перспектива отличается от ловушки посольского самопожертвования, расставленной ему Гзырем в Адовадаи?
- Говори! - требовательно прошептала Бац, и Зюк понял, что уже с минуту стоит на помосте под всё далее тяжелеющими взглядами. - Но избегай смотреть им прямо в глаза: можно спровоцировать...
* * *
Свою речь Зюк начал с досадной заминки:
- Кар... - произнёс он и тут же пожелал прикинуться вороной, со стороны которой подобный звук не дал бы пищи для подозрений. Человек же, открывающий им свою речь, обращённую к карликам, всерьёз рискует быть правильно понятым. Особенно если тут же применит обращение 'Великий народ', каковое укажет карликам, что Зюк их держит всего лишь за карликов и даже в покаянной речи готов о том заикаться... - К арбалетчикам, лучникам, мечникам, секирщикам и копейщикам Великого народа Отшибины адресована моя покаянная речь, - с горем пополам удалось вырулить в безопасное русло. Поняли, нет? 'Кар' - это 'к арбалетчикам'!
То, с каким блеском Зюк сумел вырулить из безнадёжной ситуации, заставило его приободриться. А ведь он, оказывается, не лишён ораторского таланта! По правде говоря, Зюк в какой-то момент даже ожидал, что за находчивость его наградят аплодисментами, но карлики отчего-то не хлопали. Ой, ну так и к лучшему, спохватился Зюк: они не заметили удачи, но зато и прокола тоже не опознали.
Итак, обращение произнесено; теперь пора переходить собственно к покаянию. Как же это делается? Видимо, нужно отвесить глубокий поклон...
- Простите нас, Великий народ! - еле слышно проблеял Зюк покаянные слова в неловком поклоне и, поскольку мало до кого их донёс, был вынужден повторить заново, уже разогнувшись.
- А ну поклонись, как следует! - закричали возмущённые голоса карликов из толпы, и Зюк с готовностью подчинился требованию. Кланяться, как-никак, определённо проще, чем разглагольствовать. Движения несложны, не требуют ни контроля, ни вовлечённости. Только на лице ещё держать смиренное выражение, чтобы никто не подумал, будто кланяешься в шутку.
- Ниже! - потребовал карлик из первого ряда.
Зюк подчинился. Ниже, так ниже: ему ведь не жалко.
- И на колени!
- Но меня ведь не будет видно! - запротестовал было Зюк, но потом призадумался: так ли ему важно, чтобы его унижение наблюдали все желающие? Он начал было опускаться, но получил оклик от ещё одного 'командира'. Этот надсадно закричал, вращая мелкими глазками:
- Куда спрятался? А ну встать! - эти слова гарпия прошипела.
- Как пожелаете, - Зюк подскочил, как ужаленный. А Бац ему напомнила о необходимости продолжения речи. Да, в сложных условиях провокационных реплик от зрителей, но кто сказал, что каяться должно быть легко и просто? Нет уж, истинное покаяние - это...
- Хорошо-хорошо, - вобрав в плечи нижнюю часть своей довольно заметной головы, сдался Зюк. Не с гарпией же спорить о вопросах должного.
Итак, слово 'простите' он карликам сказал. Понять бы теперь, за что? За что бы им захотелось Зюка простить? Скажем, его простить, но наказать всю остальную Эузу?
- Простите нас, Великий народ! - на всякий раз ещё повторил Зюк, поскольку смысловая пауза вышла очень длинная, и слушатели его речи могли позабыть, с чего она начиналась. - Простите за всё! - вот это правильный предмет покаяния, в нём есть самое разное, не придерёшься. - Простите за то, что мы, жители царства Эуза, испокон веков косо на вас смотрим и очень сильно завидуем! - поверили, как есть, поверили, ай да Зюк из Белополья, ай да помещичий сын!..
- Наше прощение ещё заслужить надо, урод! - набычился карлик из второго-третьего ряда.
- Обязательно заслужу! - пообещал Зюк. - Я заслужливый.
Говоря со злобными карликами, важно ни в чём не противоречить.
- Продолжай! - велела Бац.
- Я знаю, - сказал Зюк во всеуслышание, - что вы, дорогие мои новые друзья, Эузу ненавидите, - и побыстрее затараторил дальше, чтобы карлики не поймали его за мало чем обеспеченное слово 'друзья', - и вы совершенно, полностью, неукоснительно, убийственно правы! - на слове 'правы' можно и перевести дух, уж с ним-то карлики согласятся. - Плоха ли Эуза? Да, очень плоха! Есть ли в Эузе некрократия? Нет, нет и нет в Эузе никакой некрократии! В том вина Эузы и в том беда Эузы. И потому-то самые совестливые эузцы, вот как я, например, не имеют другого пути, как в Отшибину с покаянием... - а ведь хорошо сказал, а?
- Хорошо пошло, - одобрила и Бац, - продолжай: в чём конкретно виновата твоя плохая Эуза? Надо ведь донести до сведения все детали...
- Эуза высокомерна! - ляпнул Зюк и тут же понял, какую опасную глупость сморозил. Обещал же себе: с высотой - никаких сравнений. А теперь, выходит, пред высокомерной Эузой Отшибина низкомерной смотрится? Ой, оскорбятся!.. Скорее дальше! - Эуза деспотична! Эуза слишком много о себе мнит! Эуза груба, наконец!
- Если думаешь, что это конец твоего покаянного выступления, - сурово одёрнула его Бац, - то не на тех напал. Тебе предстоит каяться ещё как минимум час - до приезда настоящих клоунов.
- Час? А если не продержусь?
- Тогда остаток времени тебя будут бить, - пояснила Бац. - Думаешь, они этого не хотят? - глядя на перекошенные злобой мордочки, действительно казалось непростой задачей поверить во что-либо иное.
- Выходит, клоуны моё спасение? - догадался Зюк. - Толпа переключится на их ужимки и забудет обо мне?
- Ловишь на лету.
- А если клоуны не приедут?
- Приедут, - безразлично вздохнула Бац. - Рано или поздно.
Хотелось о клоунах и возможностях их приезда-неприезда расспросить поподробнее, но пауза в основном выступлении опасно затягивалась, пора было подбросить в топку отшибинского гнева новую вязанку хвороста.
- Эуза проводит в отношении великой Отшибины преступную, непозволительную политику! - воскликнул Зюк настолько громко, чтобы хоть мало-мальски перекрыть зародившийся ропот. - Эта политика... э... в равной степени глупа, непредусмотрительна, заносчива, дерзка, противна всему человеческому и в особенности идеалам некрократии! Это захватническая политика, грабительская политика, одним словом, очень плохая, неблагодарная политика. Подлая! Мерзкая! Непозволительная! Преступная... ой, кажется, это я уже говорил.
Ну ещё бы не повториться, импровизируя на ходу о такой эфемерной вещи, как политика Эузы в отношении Отшибины. Коли взаправду, то главная и единственная особенность этой политики заключается в том, что Эуза Отшибину не замечает. Это-то отшибинцев и злит. Ибо если тебя не заметили, это так легко принять на счёт своего низенького росточка.
- Хорошо говорил! Продолжай! - снова активизировался карлик из первого ряда.
Эх, знать бы, о чём говорить дальше... Ведь правда о политике Эузы коротка и карликам противна, а о том, как здесь эту политику привычно представляют, Зюк успел разузнать лишь в самых общих чертах. Все эти черты Великому народу Отшибины уже и сообщены. Но время-то тянуть надо... Эх, была не была, выдумаем что-то с чистого листа, так сказать:
- Всей глубины преступных замыслов, вынашиваемых царством Эуза в отношении свободной и независимой Отшибины, вы здесь даже не представляете...
- Представляем! Всё представляем! - раздались крики.
- Верно! - поддержал их Зюк. - Очень верно представляете... Просто действительность - она ещё мрачнее. Знаете ли вы, что на ваши благословенные земли готовятся вторгнуться целые орды голодных эузских завоевателей?
- А знаете ли вы, что Живой Император, вторгшийся на ваши земли десятки лет назад, уходя, прикарманил множество отшибинских земель, лишил Отшибину по праву принадлежащего ей порта Адовадаи, да ещё оставил здесь после себя множество шпионов, которых, впрочем, очень легко вычислить - по языку и по росту?
- Знаем! - завыли отшибинцы. И верно: отличать чужаков здесь прекрасно умеют и без помощи Зюка.
Что бы ещё измыслить? А! Чуть не забыл:
- А знаете ли вы, что в секретных лабораториях эузской Академии наук злостные биоманты готовят новые образцы варварского оружия, которое живых не трогает, но разрушительно действует на мертвецов?
- Знаем, знаем! - заверещали карлики.
Но здесь-то они неправы. Не могут знать; очень вряд ли. А ведь Зюк наконец-то сказал правду, да такую, которая касается их напрямую. Ведь среди здешних отшибинцев большинство, если не все, уже введены в посмертие, и, значит, секретные разработки биомантов из Скалы-на-Тьмаке действительно направлены против них.
- А вот и не знаете! - воскликнул Зюк. - Неужели вы что-то слышали про рыбу Кнубию, выпущенную в Тьмаку и другие великие реки Эузы? Или, скажем, про боевую черепаху Аха?.. - продолжать помешал нарастающий гневный ропот. Хотелось упомянуть ещё о генераторах 'живого облака', но уж этого-то ему не позволили.
- Да ты, червяк, нас, никак, испугать вздумал?! - перебил Зюка чей-то яростный возглас, и кающийся оратор тут же понял, что кругом неправ.
Во-первых, он перепутал жанры. Покаяние - это одно, выдача государственных тайн - другое, и производится не при таком большом скоплении народа. Во-вторых, карлики действительно испугались не на шутку. Ведь если у врага, на которого ты десятилетиями себе обещаешь напасть и одолеть одной левой, если у этого врага есть, чем тебе ответить - это ведь правда страшно. Страшно, что остаётся либо глупо погибнуть, либо отказаться от самой заветной мечты Великого народа. А кто ты без этой мечты? Жалкий карлик. Чего и требовалось избежать.
- Нет, что вы, друзья, это царство Эуза из последних оставшихся сил пытается Великий народ запугать, - вывернулся Зюк, - а я лишь показываю всю смехотворность и гибельность её жалких попыток.
Зрителей попустило. Прекрасно. Только о чём теперь говорить дальше? Тот палец, из которого Зюк до сих пор высасывал прегрешения своей бывшей родины, уже распух и почти не давал ядовитого сока... Что ж, у него осталось ещё девять нераспечатанных пальцев. Он справится, он прорвётся, он выслужится и всех посрамит! Он правда сможет, не бейте, у него уже получается...
Остаток времени до приезда клоунов Зюк словно качался на качелях. Сперва раскачивал толпу в сторону леденящего ужаса от масштаба прегрешений своего царства, затем, когда за все эти прегрешения его готовы были порвать, убеждал её, что уж он-то, отдельно взятый Зюк, является счастливым исключением: в Эузе все грешили, а он не грешил. Дальше он говорил, что таких исключений, как он, в общем-то, очень много: народ Эузы уже просыпается, вдохновлённый успехами некрократии в Отшибине, на которую давно пристально смотрит как на образец для подражания, славный, славный и достославный образец. При упоминании о существовании правильно мыслящих эузцев отшибинские лица понемногу теплели, яростные морщины разглаживались - всё до той поры, как слушателям начинало казаться, что картина уж слишком благостна, а значит, кающийся Зюк им лжёт. В этот момент кто-то непременно восклицал:
- Пытаешься уйти от покаяния, гнида! - и гнида рассыпалась в комплиментах его наблюдательному уму, ибо да, всё верно, эузцы очень изворотливы, они любую истину извратят, а немногие верные лозунги прицепят как-нибудь набекрень. Да, они таковы, тут уж ничего не сделаешь, ведь эузцы - они из Эузы, плоть от плоти, так сказать, а Эуза несправедлива по определению, чему свидетельство - мрачные годы правления Живого Императора. Кстати, в эти самые и последующие годы мрачные умы поработителей всего просвещённого некрократией человечества додумались до того-то, того-то и того-то. Но все эти злобные изыски, конечно же, не испугают самый смелый в мире Великий народ, ибо получат достойный отпор, что не может не радовать и здоровые силы, сохранившиеся в самой Эузе. Ибо даже в тотально плохой Эузе всё-таки есть ещё хорошие эузцы, которые искренне ненавидят свою плохую Эузу.
Когда прибыли клоуны, они долго не могли приступить к представлению, так как аудиторию продолжал занимать Зюк. Клоуны в ожидании своей очереди не роптали, но стояли рядом, слушали с интересом, перенимали опыт. Ему же сперва гарпия Бац, а затем и уземфец Мустафа честно сказали, что выступление можно завершать. Сказать сказали, но, видать, не слишком доходчиво. Зюк и боялся ослушаться кураторов, и был бы рад лишний раз продемонстрировать послушание, но не тут-то было: он уже по-настоящему вошёл во вкус публичного покаяния, какая-то жаркая сила подхватила его и несла над толпой.
- Не понимаю, что это с ним, - молвила Бац.
И тогда уземфец, облизывая неведомо зачем напомаженные губы, поделился с нею мудростью своей песчаной стороны, где в годину жажды привыкли извлекать воду из вроде бы сухих предметов:
- В покаянии всегда так: начинать трудно, но с какого-то момента идёт, как по маслу. Говорят, что в этот момент изнутри горечи раскаяния прорастает древо желания, которое и сообщает ему неизъяснимую сладость.
* * *
Потянулась для Зюка отшибинская покаянная жизнь. Очень даже недурственно потянулась. Каяться-то оказалось на удивление легко и приятно. И притом безопасно: несмотря на частые угрозы, карлики гибкого Зюка так ни разу и не побили.
- Хорошо вас там, в Академии наук воспитывают, - как-то признал Мустафа. - Почти как в наших уземфских школах наложников.
Кто-то другой из послушников Академии (да тот же Флюсти, Витал, или даже слабак Ниф) на такие слова оскорбился бы, но Зюк понял, что его куратор просто с большим уважением отозвался о его подготовке. Ясно, что нижневосточнику просто невдомёк: для Зюка настоящий уровень - это университет Приза. К сожалению, этот и другие западные университеты находятся за Порогом Смерти, пройти который без риска для здоровья позволено лишь мертвецам. Тогда как в Эузе в посмертие не принимают: да там ведь многие блага под неразумным запретом.
Гарпия Бац тоже была им очень довольна. Не мудрено. Хитрый Зюк уже как-то нашёл способ порасспросить дыбрских старожилов о её прошлом, и знал, что прежде она занималась выпуском 'Отшибинского листка' - местного площадного издания, печатавшегося на специальных наборных станках в одной из палаток. Ну так вот, что-то с тем листком у неё явно не заладилось, а почему - отвечали по-разному. Одни говорили, что какие-то умельцы из Великого народа попросту украли наборные станки. Другие признавали, что станки украли, но напоминали, что к тому моменту печать листков уже прекратилась - потому-де, что Бац не разобралась и издала какие-то враки, а многие повелись и заплатили жизнями (вернее же, заплатили посмертиями, но это ж ещё печальнее!). Третьи намекали на то, что Великий народ в основном неграмотен, и тот 'Отшибинский листок' и с начала-то могло одолеть десяток человек от силы, в основном - те самые меценаты, что купили для карличьего площадного противостояния украденные позднее штуковины для печати.
Меценаты? А вот это слово Зюка заинтересовало. Разумеется, Зюку - ему именно туда, где меценаты. Туда, откуда карличьи блага берутся, а вовсе не туда, куда потом деваются. Имена меценатов карлики большей частью скрывали - ясно почему: им и самим не хватало. Прошли времена, когда благодетели разбрасывали некроталеры направо и налево. Теперь - только прямо, и с жёсткой подотчётностью облагодетельствованных.
К счастью, те карлики, кому уже не хватило, были рады подставить своих более счастливых собратьев. Они-то и рассказали Зюку, что главного банкира, по сей день оплачивающего подновление баррикад, зовут Карамуф из Карамца. Сам-то Карамуф в Отшибине появляется редко, но имеет здесь доверенных лиц. Среди карликов это Однорукий Дранг, а среди революционеров повыше - знакомый уже Зюку Мустафа-уземфец.
Мустафа? Известие взволновало Зюка. С одной стороны, Зюк как признанный мастер покаяния у своего куратора на хорошем счету. С другой стороны, вся история общения с Мустафой убеждала: деньгами и связями пройдоха-уземфец ни с кем не делится.
Но Зюку ведь очень надо!
- Зачем? - спросил Мустафа.
- Хотел бы познакомиться с кем-то из больших людей оттуда, - Зюк поклонился в сторону запада.
- Зачем? -повторил уземфец.
- Очень хотелось бы в посмертие, - признался Зюк.
- Зачем?
- Поступить в университет Приза. Или, скажем, Цига.
- А это зачем?
- Ну... выучиться. Верней, доучиться.
- Жителю Эузы - и в посмертие? - усомнился Мустафа. - Звучит не очень разумно, ведь у вас там не любят мертвецов.
- Я ведь раскаялся, - напомнил Зюк. - А потом, я из Эузы уже уехал и возвращаться бы не хотел. Чего я там не видел?
- То было раскаяние на публику, - заметил ушлый уземфец. - Переход же в посмертие - акт интимный, для него надобно совсем другое. Да и где гарантия, что много повидавший эузец не вернётся обратно? Не вижу таких гарантий. Никто их не даст.
- Да сейчас все валят из Эузы, даже крестьяне, я сам видел! - и правда, видел ведь: целая дорога в крестьянских повозках, такими темпами всё его бывшее царство обезлюдеет за год-два.
- Тем не менее, - сказал Мустафа, - даже среди крестьян, искренних в своём стремлении к западным ценностям, могут прятаться эузские шпионы. Не говоря уже об интеллектуалах Эузы - послушниках засекреченной Академии наук, с невнятной целью явившихся в Дыбр - и с такой изобретательностью кающихся на главной площади.
Вот как, выходит, уземфец до сих пор мне не доверяет, поразился Зюк. После всего!
- Но меня ведь привёз в Отшибину настоятель Гью. Ему-то вы, кажется, доверяете?
- Гью достоин доверия, - кивнул Мустафа, - но только к нему тоже остаются вопросы. Как-никак, он настоятель из той самой Академии наук, в которой ты был простым послушником.
- Но он же там...
- Да, с разведывательной миссией от западной некрократии, - показал свою осведомлённость уземфец, - однако кто поручится, что он не выполняет и встречной миссии от имени эузского руководства? Никто не поручится. Всё очень зыбко...
- Но если вы мне не доверяете, - обиженно воскликнул Зюк, - отчего же вы позволяете мне здесь, в Дыбре, беседовать с площадью?
- Это не опасно, - пожал плечами Мустафа, - ведь ты же себе не враг.
- Но ко мне прислушивается Великий народ! - напомнил Зюк.
- Прислушивается, - не стал возражать уземфец. - Но к тебе ли? Ты просто живая газета милашки Бац, вот что ты теперь такое.
Слова Мустафы были несправедливы. И Зюк легко угадал причину. Ясно же как день: уземфец завидует. Самого его Великий народ не слушает с таким вниманием. Из-за этого уземфец нечасто выступает перед толпой и, чтобы втереться к ней в доверие, временами вспоминает своё первое ремесло и спит с карличьими вождями. Не красноречив, ну так хоть краснозад.
Зюк же - вовсе другое дело. Его унижение лишь словесно.
К тому же Зюк вам всё-таки не абы кто. Он, как-никак, потомственный помещик деревень Белополье и Ганаполье, из которых Белополье деревня особенно крупная и на селе считается городом. Ну, хорошо, не сразу помещик, а когда родственники повымрут - но ведь повымрут когда-нибудь! Они повымрут, а ловкий Зюк себе посмертие добудет.
Добудет вопреки всему. Добудет, хоть бы под кого ложился завистливый Мустафа, чтобы ему это запретить.
* * *
Разговор с уземфцем вышел не только зряшным, но и принёс очевидный вред. Со своими кураторами, организующими денежные потоки из Запорожья в Отшибину, Мустафа Зюка так и не познакомил - это бы и ладно, тем более, что ключевое имя 'Карамуф' ему запомнилось и так. Зато мстительный революционер-наложник познакомил с Зюком кураторов отшибинского конфликта по совершенно другой линии - линии безопасности. Ну, как познакомил: предложил присмотреться.
А Зюк - он чувствителен. Он такие дела сечёт. С поведением карличьей толпы на ежедневных сеансах покаяния он уже освоился и свыкся, поэтому присутствие в ней инородных элементов тотчас срисовал. Элементов было трое - классическая отшибинская разведгруппа. Эти трое стояли в разных местах толпы, но реагировали иначе. Проще сказать, вообще не реагировали на всё пылкое красноречие Зюка. Ни разу и ничем не были тронуты. Пялились на кающегося мастера слова с явным подозрением. По мере выступление недоверие, написанное на их физиономиях, только нарастало, причём синхронно у всех троих.
Засланцев в толпе приметил не один Зюк. Гарпия Бац их срисовала едва ли не раньше. Впилась в них особым изучающим взглядом - ну, есть у гарпий такой взгляд, которому их специально учат. Ближе к концу выступления протолпилась к Мустафе и в гневе произнесла:
- Это твои штучки! Что ты им сказал?
- Чистую правду, - растягивая смазливый рот в улыбке почти до ушей, отвечал ей уземфец, - я сказал им, что парень - действительно из Эузы. Этого было достаточно.
Вслушиваясь в этот диалог в стороне, Зюк едва не сбился в своей основной покаянной речи. Как? Они меня до сих пор что, за актёра держали? Думали, что я не из Эузы, а только говорю, что из Эузы?.. В сознании такое укладывалось слабо.
- Эй, продолжай, чего задумался! - крикнули ему простодушные карлики, заметив, что он слишком надолго ушёл в себя.
- Ах да, - Зюк поднял с помоста выпавшую у него мысль и принялся вновь ею жонглировать, - знайте же, что Эуза неминуемо распадётся под влиянием собственных внутренних... ммм... противоречий!..
Три тяжёлых взгляда по-прежнему мешали каяться и говорить иные приятные толпе вещи. Вся толпа поверила, что Эуза распадётся, эти - не поверили. Собственно, и правильно не поверили, не распадётся Эуза так просто, а начнут её качать - всем мало не покажется. Так-то оно так, но Зюк-то здесь при чём? Он Эузу не укреплял. Приехал на Отшибину, чтобы сказать об Эузе плохо. Вроде бы - молодец, да! Так нет же, им ещё хочется, чтобы всё сказанное Зюком было правдой. От него ли это зависит, а? От него ли?
Да, не каждый, кому того захочется, способен нанести своей родине ощутимый вред. Не каждый обучался военным и политическим искусствам, не всякий хорошо научился воровать. Кое-кто только и умеет - говорить.
Но ведь и нам, простым предателям от искусства убеждающего слова, тоже хочется жить!
* * *
Теперь за Зюком следили. Куда ни пойди - почувствуешь на затылке тяжёлый взгляд. Один, другой, а то и все три. Великая Смерть, за что? За то, что Мустафе показалось, что кто-то покусился на его жалкие некроталеры?
Впрочем, говоря по справедливости, в вопросах защиты собственности чужая всегда выглядит менее ценной, чем своя. И всё равно, ведь не по-честному, не по-некрократически.
- За мною следят, - признался Зюк гарпии.
- Я знаю. Вонючий уземфец! - выругалась та.
'Помочь' крепким словцом - этого сколько угодно. Но чтобы реально заступиться за Зюка - он слишком малозначащий персонаж. Да, хорошо научился каяться. Да, чувствует настроение публики. Однако, незаменимым так и не сделался. Другие придут, разберутся - справятся.
А потом площадь перед Глиняным дворцом посетил некто Дольф из Сикора - мертвец из-за Порога Смерти, куратор карликов с невыясненными полномочиями. Поскольку полномочия держались в тайне, надо полагать, были очень высоки. Но с распределением денег напрямую, как будто, не связаны... Или попытать счастья?
Зюка остановил особо тусклый взгляд прибывшего мертвеца. Правильно остановил, как выяснилось. Ибо на очередной сеанс покаяния Дольф из Сикора явился в сопровождении тех самых карликов-соглядатаев. И, хотя держались все четверо на почтительном расстоянии друг от друга, Зюку ли не почувствовать, как сходно они реагировали. Чем искреннее восхищались простые отшибинцы, тем подозрительнее делались лица этих.
Ведь Зюк из Эузы. Ведь по-настоящему из Эузы. Ведь из той самой Эузы, которую Великий народ ненавидит ещё пуще, чем хвастливо любит себя. А раз Эуза - земля ненавидимая, то кто из неё может явиться? Только ненавистные враги. Если же кто-то из этих врагов ни с того ни с сего начинает каяться, при этом понижая уровень благородного гнева в свой адрес - то такое вдвойне, втройне подозрительно. Ишь ведь как втёрся - ни дать, ни забрать, эузский шпион.
Всю эту картину порочной логики своих недоброжелателей собрал по крупицам и обрывкам мысли сам Зюк. К сожалению, слабость исходных данных не помешала пугающей его самого картине выстроиться в стабильную самоподдерживаемую целостность.
Но что этой картине можно противопоставить? Здесь-то мыслительные усилия Зюка давали сбой. Попробуйте-ка состязаться в убедительности с бредовой логикой. Тут в любом случае проиграешь, если только не сотворишь собственного бреда, который окажется круче.
Но может быть, этот Дольф из Сикора - не так уж многое может? Может, он позлобствует на Зюка, да и уедет из Дыбра благополучсненько.
- Это уж вряд ли, - по доброте душевной, не иначе, гарпия не преминула усилить его беспокойство. - Я не знаю, чего он не может, но может - намного больше, чем кто бы то ни было в Отшибине.
Вот это попал! И ведь не сбежишь: разыщут запросто, да ещё начнут дополнительно попрекать побегом. С другой стороны, не сбежать - скажут: вот какой закоренелый шпион, никого не боится. И накинут меру наказания за особую твою опасность.
О, Владыка! Прибери отсюда шавку твою - Дольфа!..
* * *
О том, сколь велики полномочия Дольфа из Сикора, пришлось узнать в самом скором времени. Оказалось, они, эти полномочия, распространяются на обе стороны в Дыбрском конфликте.Все склонились пред грозным Долфом - и баррикадная шваль, и самодовольный вождь Янгитравн, засевший в Глиняном дворце.
Когда мертвец отправлялся через обугленную площадь в своё одинокое посольство, Зюк загадывал: вот сейчас защитники дворца изрешетят смельчака арбалетными болтами, а затем совершат дерзкую вылазку, чтобы добить его топором... Этим надеждам не суждено было сбыться.
Из защитников Янгитравна никто ни на что не дерзнул, не совершил, не осмелился. И дело, конечно, не в самой смурной фигуре Сикорского Дольфа с небрежно повязанным белым платочком. Просто все знали, что его спина более чем крепко прикрыта. Когда за твоей спиной сам Владыка Смерти, осмелеет последний мокроштанный трясогуз. А Дольф, конечно, и сам по себе был не робким, соответствовал миссии.
Подойдя к воротам дворца, Дольф из Сикора подождал, когда его защитники разбаррикадируют проход, после чего нырнул туда - только его и видели. Может, не вернётся? Эх, наивные мечты...
Дольф отсутствовал где-то с день. После чего вышел из дворца с тем же скучающе-отстранённым взглядом и, приблизившись к баррикаде, заявил, что бывший вождь Янгитравн согласен подписать отречение.
- Прямо так, безо всяких условий? - удивился и обрадовался Мустафа.
- Почему без условий? - хищно осклабился Дольф. - Разумеется, Янгитравн пожелал себе гарантий личной неприкосновенности.
- Вот как? - обиженно насупилось несколько карликов. - А мы думали его сперва кастрировать, потом выпотрошить, потом растянуть на дыбе...
- Всё у вас получится, - загадочно сказал Дольф.
* * *
Согласно договорённости с Дольфом из Сикора, низлагаемый вождь Янгитравн должен был подписать бумагу о своём отречении в течении суток - и по истечении оных вручить эту бумагу лично Дольфу, после чего, как водится, выйти к Великому народу да публично покаяться ко всеобщему умиротворениию. И всё. Дальше можно прибирать на площади, накрывать столы и выбирать нового вождя.
- А старого что, не побьём? - спросил кто-то.
- Разумеется, побьём, - ответили ему, - как не побить?
- А ничего, что Дольф из Сикора от имени самого Владыки Смерти гарантирует ему неприкосновенность?
- Так он и не будет прикасаться. Мы сами прикоснёмся.
- А Владыку мы не прогневим?
- Что ты! Владыка нас любит. А Янгитравна больше не любит. Иначе не велел бы ему таких бумаг подписывать.
Народ на площади забурлил в ожидании потехи.
Дольф из Сикора стоял тут же и ничем не показывал своего отношения. По-видимому, молчаливо благословлял на подвиги.
Впрочем, карлики на него косились, понимая: ставленник Владыки Смерти единым своим словом способен прекратить любую потеху. Другое дело - что Владыке и самому потехи по нраву. А слово его ставленника - это ведь не слово Владыки, его и нарушить не грех. Только бы Янгитравн купился. Ну да купится, куда он денется, кто ж в своём уме пойдёт против Владыкиной-то воли.
В эти сутки покаяние Зюка вызвало среди карликов наименьший энтузиазм, что и понятно: Великий народ ожидал выхода совершенно другого кающегося.
А потом сутки прошли. Дольф из Сикора в торжественной тишине спрыгнул с баррикады и медленно, но неуклонно пошёл к Глиняному дворцу.
- Он выведет...
- Тсс!
- ...Янгитравна?
- Тсс!!!
Но да, Дольф из Сикора вывел из Глиняного дворца низложенного вождя. Вождь при этом держался немного застенчиво.
Бумага об отречении была уже в руках у ставленника Владыки. Дольф помахал ею над головами толпы собравшихся карликов и провозгласил, что составлена и подписана она согласно утверждённой форме, что вступает в силу с момента подписания, но должна быть ещё дополнительно зарегистрирована в подземной канцелярии Владыки Смерти. Но то - когда-нибудь, в своё время. Сейчас же осталась единственная формальность - публичное устное согласие вождя со своей подписью:
- В здравом ли уме, и на трезвую ли голову вы отрекаетесь от звания великого вождя и своего трона в Глиняном дворце?
- Да. В здравом. Отрекаюсь... - мелко закивал Янгитравн.
- Ну, тогда я свою миссию выполнил, - осклабился Дольф из Сикора. - Бейте его, ребята!
* * *
Бить вождя стали не сразу, сперва заставили каяться. Не так, как Зюка, а стоя на коленях посреди круга мрачно лыбящихся врагов:
- Отвечай давай, в чём ты виновен перед нами, гнида?! - и замах, пока ещё бесконтактный.
- Воровал, - отвечал здорово побледневший вождь.
- Слышали: воровал! Сам признался, гад! В чём ещё?
- Не делился... - вздохнул Янгикравн.
- Слышали? Не делился! Воровал от пуза, а с Великим народом не поделился, у-у-у, крыса! Ну, в чём ещё можешь покаяться?
- Больше ни в чём.
- Как ни в чём? А кто выдавал Эузе наши секреты?
- Да какие у нас секреты?
- Знамо какие - секретные! Ты, кабан, не увиливай. Признался, что воровал и не делился. Этого мало.
- Мне было достаточно, - сказал вождь. - И потом: кто бы из вас не воровал на моём месте, кто бы с кем-нибудь поделился?
В этот миг его впервые ударили. Янгитравн качнулся назад, из разбитого носа побежал дорогой цанцкий бальзам.
- Если сейчас же во всём не признаешься, получишь ещё!
- Я во всём признался.
- Получай!!!
Зюк следил за экзекуцией в большой-пребольшой тревоге. Не сказать, что он не догадывался, какие формы порой приобретает публичное раскаяние, но увидеть воочию - совершенно другое дело.
И ведь сам он ходит по краю: сейчас Янгитравна заставляют признаться, что он передавал в Эузу какие-то там секреты, а там, глядишь, и задумаются: через кого бы мог передать? А тут - глядите, рядышком, далеко ходить не надо, парень из Эузы, да ещё успевший раскаяться во множестве погибельнейших грехов. Отчего бы и его не допросить с пристрастием?
Сперва вождя били под тем предлогом, что не признаётся. Потом, когда он стал признаваться во всяческих фантастических проступках - только чтобы удары стали пореже - удары всё-таки реже не стали: карлики вошли в раж и не могли остановиться. Тогда Янгитравн смекнул, что его ответы вообще ни на что не влияют и замкнулся в себе. Даже 'воровал' из него больше не могли вытянуть. С этого момента его стали уже просто бить: к чему с ним болтать, коли не отвечает?
Янгитравн был мертвецом, мертвецы же очень живучи, но ведь не бессмертны. В какой-то момент Дольф из Сикора, изначально стоявший рядом и наблюдавший за процессом, почёл за нужное вмешаться.
- Скоро сдохнет, - сказал он.
Все заметили, что куратор прав. Действительно, то месиво, которое осталось от вождя, подавало всё меньше признаков посмертия. Зелёная лужа рядом с телом свидетельствовала о солидной бальзамопотере.
- Стойте-стойте! - завопил тут тот карлик, который спонтанно выделился в лидеры избиения. - У нас ведь на его счёт были более интересные планы. Забить наповал - это слишком напоминает гибель в бою. А наш вождь заслуживает более позорной казни.
- Кастрировать! - завопил кто-то прямо под ухом у Зюка.
- Верно. Кастрировать! - ухмыльнулся бойцовский лидер. - Хорошо, что спохватились, пока ещё дышит.
- Дышит-то дышит, но понимает ли, что происходит? - сказали ему под руку.
Лидер на миг задумался, потом проревел:
- Воды вождю! Холодной, пару вёдер - пусть принесут из Плука!..
Двое карликов с самомнением помельче подхватили у ближних шатров вёдра и со всех ног кинулись в направлении реки.
- Как тебя зовут, командир? - милостиво спросил Дольф у того, кто распоряжался у поверженного тела.
- Торч, ваша милость! - поклонился карлик.
- Вот ты и будешь вождём, - властно произнёс гость из Сикора, - на период до первых в Отшибине некрократических выборов.
Торч приосанился, выпятил живот и чем-то неуловимым стал смахивать на Янгитравна.
- А что воду-то не несут? - грозно спросил он, хотя было ясно: смотаться к Плуку и назад водоносы так быстро не сумели бы при всём горячем желании. - Ну, чтобы времени-то не терять, давайте-ка раздевать тело. Тело раздевать, я сказал! - Торчу пришлось прикрикнуть, поскольку с его статусом вождя окружающие покуда не свыклись. - Во-от, так-то лучше! - его товарищи наперебой кинулись расстёгивать и разматывать пропитанные бальзамом некогда нарядные тряпки. Дело осложнялось и тем, что ни друг другу мешали, пихались локтями.