Аннотация: Моя давнишняя литературная игра: подражание традиции древней Исландии, стилизованная сага.
I
Жил человек по имени Торвард Красный Клинок. Он был сыном Олава Сильной Руки, сына Торира Рваный Башмак, сына ярла Хёскульда Хилого, прозванного так за необыкновенную силу. Торвард был викингом и ярлом. Он был богат и могуществен. О нём шла добрая слава. Место, где он жил, называлось Уэксфорд.
Жена его звалась Сигрид Кружевная Рука. Она была дочь Вестгейра Мудрого и Оддрун, дочери Хаварда, сына Гудбранда Погибели Саксов. У них было двое сыновей. Старшего звали Сигвард, младшего - Халльвард. Сигвард был многообещающим юношей, а о Халльварде говорили, что он мало стремится поступать по образцу достойных людей, и из него, скорее всего, не выйдет ничего хорошего. Торварда ярла это сильно огорчало.
II
В то время у восточных берегов Ирландии появилось множество викингов, которые грабили бондов и торговых людей. Торгримом Троллем звали того, кто был их предводителем. Он был сыном Одда Пивной Котёл и внуком Асгрима Рубаки. Торгрим был морским конунгом, и часто ходил в грабительские походы. Он владел островом у западных берегов Энкланда. Прежде Торгрим конунг жил в Норвегии, но убил там человека в священном месте и стал вне закона, поэтому ему пришлось уехать оттуда и взять себе земли в Энкланде. Остров назывался Тролленхольм (Остров Тролля), по прозванию конунга. Не был Торгрим любим людьми. Говорили, что он отродясь не слышал о чести, потому что с ним нельзя было заключить ни одного договора так, чтобы Торгрим не нарушил его. Однако, он был удачлив в походах, и потому к нему стекалось много всякого отребья. Торгрим принимал у себя всех изгнанников и объявленных вне закона, так что войско его было под стать своему вождю. Люди часто приходили к Торварду ярлу и просили найти управу на этих злодеев.
И вот собирает Торвард войско и выходит в море. У него было шесть кораблей, по шестьдесят человек на каждом. Драккар, на котором плыл Торвард, звался "Ясеневый борт". Он был самым большим. На двух других кораблях были сыновья Торварда. Сигварду было в ту пору двадцать зим, а Халльварду - восемнадцать. Ещё двумя командовали Вига-Ульв и Халли Рыжий. Они были сыновьями Асгаута бонда, который был воспитателем Торварда. На последнем был Модольв Высокое Копьё, сын Гуннлауга Драчуна.
И вот они увидели впереди корабли. У Торгрима Тролля было одиннадцать кораблей и войско его было намного больше. Аслак Чёрный, сын Торгрима, был на его корабле вперёдсмотрящим. Вот они сходятся и начинается жестокая битва. Поначалу воины Торгрима сильно теснят людей из Уэксфорда. Тут Аслак Черный забросил якорь на корабль, где был Сигвард, и притянул корабль к себе. Тогда Сигвард немедля вскакивает на вражеский корабль и сразу убивает там двоих противников. После этого он начинает рубиться с Аслаком, и дело кончилось тем, что Аслак бежал от него. Торвард ярл и Халльвард тоже бьются на своих кораблях, точно берсерки. Люди видели, что их предводители бесстрашны, и каждый старался, как мог. У Вига-Ульва был гардский лук. Он стрелял очень метко и многие пали от его руки. Однако, из-за перевеса в числе воинов у Торгрима, многим уже кажется, что людям из Уэксфорда не суждено сегодня победить. Люди Торгрима Тролля кричали противникам, чтобы они сдавались, но те отвечали, что никогда не сдадутся.
В это время Торвард ярл оглядывается на море и видит, что с запада из-за мыса, выходят восемь кораблей. На драккаре, который шёл первым, у форштевня стоял человек. Он был в шёлковой одежде и богатых доспехах. На голове у него был золочёный шлем, а руку он держал на рукояти меча. Он сказал:
- В неравную игру здесь играют!
Торвард ярл смотрит на него, и видит, что это Вигстейн ярл, сын Хакона Золотой Щит, сына Торольва Законоговорителя. Мать Вигстейна звали Асхильд. Она была дочерью ярла Гудмунда Старого. Вигстейн был могучим хёвдингом и ярлом. Место, где он правил, звалось Уотерфорд и было не очень далеко от Уэксфорда. Вигстейн получил это владение, убив датского ярла, который был там прежде. Это случилось за пять зим до тех событий, о которых рассказывается, в ту пору, когда Олав Белый завоёвывал земли в Ирландии. Торвард и Вигстейн никогда не ладили между собой, хотя и распри между ними не было. Торвард говорит ему:
- Если ты решил вмешаться, норвежец, решай, чью сторону ты примешь.
Вигстейн ярл отвечает:
- Думается, лучше будет для моей чести, если я помогу тебе, дан, а не Троллю.
После этого вступает он в битву, и схватка закипает с удвоенной силой. Тут Торгрим видит, что счастье от него отвернулось, и велит своим отступать. Он посадил на вёсла всех людей, кто ещё мог грести, и бросился прочь с того места. Торвард с Вигстейном долго их преследовали, но так и не смогли догнать. Торгрим Тролль потерял пять своих кораблей и много викингов. Эта битва добавила славы обоим ярлам. С того дня они стали большими друзьями и часто ходили вместе в походы.
В этом сражении пали Вига-Ульв и Модольв, побратимы Торварда ярла. Он сильно печалился о них. Это была большая потеря. Однако хуже всего казалось то, что Сигварда ярлова сына не нашли после сражения ни живым, ни мёртвым. Некоторые люди говорили, что видели, что он лежал на палубе корабля Торгрима конунга, и вокруг было много крови, но они не могли сказать, был ли он жив.
III
В это время викинги Торгрима выбрасывают за борт тела убитых, и перевязывают раненых. Они были сильно раздосадованы тем, как всё получилось. И вышло так, что они находят среди раненых Сигварда, сына Торварда ярла. Он был в беспамятстве из-за нескольких ран. Тогда идут они к своему конунгу и спрашивают, что делать с пленником, и не следует ли добить его и бросить в море. Аслак Чёрный стоял за то, чтобы предать Сигварда смерти, а другие говорили, что жаль было бы убить такого человека, потому что никого храбрее они не видели. Торгрим ярл, узнав, что ему достался такой пленник, сильно этому радуется и велит перевязать его и хорошо за ним ухаживать.
И вот возвращаются они домой. Был устроен пир по поводу их возвращения, хотя многие думали, что им вряд ли есть, что праздновать. В это время приходит к Торгриму ярлу его жена Хильдигунн Сварливая, и спрашивает его, какой выкуп он хочет взять за столь знатного пленника, как Сигвард сын Торварда. Он отвечает ей:
- Я хочу получить всё, чем владеет Торвард Красный Клинок, для нашей дочери Ульвейд и её детей, и я добьюсь этого, когда Ульвейд выйдет замуж за Сигварда, потому что его младший брат не похож на тех людей, которые живут долго.
Хильдигунн отвечает, что нечего и желать для дочери лучшего мужа, но ей не нравится эта затея, и, сдаётся, добром это всё не кончится. Они долго спорили, но спор этот ни к чему не привёл.
После этого велит Торгрим ярл привести Сигварда, усаживает его на почётное место возле себя, и говорит ему:
- Думается мне, что я не сильно ошибусь, сказав, что такого человека, как ты, ждёт большое будущее. И я не хочу длить распрю с тобой и твоим отцом, потому что ни один разумный человек не захочет иметь врагом ни тебя, ни его. Поэтому предлагаю тебе выбрать одно из двух: либо ты обручишься с моей дочерью Ульвейд, и мы станем родичами, либо я сделаю так, чтобы у меня стало на одного противника меньше, и подарю тебя Одину .
Сигвард, подумав, отвечает, что надо бы сперва взглянуть на невесту. Торгрим велит тогда позвать дочь, и, когда она пришла, приказывает ей поднести Сигварду браги и сесть рядом с ним. Так сидят они в течение всего пира и беседуют. Сигвард находит, что Ульвейд весьма красива и любезна. Той же Сигвард сразу пришёлся по душе, и она очень старалась ему понравиться. В ту пору Ульвейд было четырнадцать зим.
После пира Торгрим спрашивает Сигварда, что тот думает о его предложении. Сигвард отвечает:
- Предложено почти по чести, потому что твоя дочь хороша собой и учтива, но надобно мне знать, что скажут об этом браке мои родители, а также что дашь ты за своей дочерью, помимо моей жизни.
Торгрим, смеясь, отвечает:
- Поистине я не ошибся с выбором зятя, потому что надо иметь большую смелость, чтобы так торговаться, выбирая между петлей и невестой!
После этого отправляет он вестника в Уэксфорд. Торвард ярл был несказанно рад узнать, что его сын жив, и сказал так:
- Не кажется мне достойным делом смешивать кровь нашего рода с кровью Тролля, и не жду я добра от этого брака. Но я предпочту видеть Сигварда женатым на дочери Торгрима, нежели мёртвым.
Сигвард, узнав о его словах, объявляет, что согласен на брак с Ульвейд Торгримсдоттир, но с отсрочкой:
- потому что я хотел бы поехать в Кёнугард , послужить конунгу гуннов, чтобы завоевать славу и богатство, приличные человеку нашего рода. И пусть свадьба состоится после того, как я вернусь, потому что Ульвейд кажется мне слишком юной для брака.
Торгрим конунг отвечает:
- Я согласен, что так будет лучше, потому что дочь моя ещё очень молода. И я знаю, как крепко держат слово в вашем роду. Однако, в битве всё может случиться, и что будет, если тебя убьют в Руссаланде ?
Тогда они договорились, что, если Сигвард погибнет на службе у конунга гуннов, Ульвейд будет обручена с его братом Халльвардом.
И так сговор состоялся и Сигвард был обручён с Ульвейд. После этого отпускает его Торгрим домой, и не прошло много времени, как Сигвард уезжает в Восточные Страны.
Он приехал в Кёнугард и поступил на службу к Аскольду конунгу гуннов, которых греки зовут ещё скифами, а сами они называют себя руссами. Сигвард был красивым, сильным и очень храбрым человеком, необычайно искусным во владении любым оружием. Он научился стрелять в цель с коня, и мог сражаться в одиночку против целого отряда врагов. Сигвард свёл дружбу с воином по имени Льот , который был телохранителем конунга, и тот научил его биться двумя мечами сразу. За это Сигварду дали прозвище Два Меча. Это прозванье за ним осталось. Сигвард ходил с Аскольдом конунгом в поход на Миклагард , когда там убили гуннских купцов, и взял там большую добычу. Он был у Аскольда пять зим, прежде чем вернулся домой, и конунг высоко его ценил.
IV
В тот же год Вигстейн ярл поехал к конунгу Лейнстера и гостил у него некоторое время. Тот был признателен ему за помощь, которую Вигстейн и Торвард оказали ирландцам против Торгрима Тролля. Конунг принял Вигстейна как нельзя лучше, и дал ему на воспитание своего младшего сына, которому было двенадцать зим от роду. Его звали Кормак. Затем Вигстейн поехал в Дублин к конунгу Олаву Белому, и тот дал ему на воспитание своего племянника. Говорили, что со стороны Вигстейна ярла было весьма мудро заручиться поддержкой таких могущественных людей. После этого Вигстейн вернулся домой и стал править в Уотерфорде, и долгое время всё было мирно.
V
Лофтом Злоязычным звался один из сыновей Торгрима Тролля. Мать его звали Хревна. Она была рабыней Торгрима.
Лофт был человек вздорный и лживый. Торгрим не сильно любил его, хотя говорили, что между ними есть большое сходство. Лофту надоело терпеть такое пренебрежение со стороны отца и он решил уехать. И вот приходит он к Торгриму ярлу и говорит:
- Мало ты мне оказывал чести, и мало любви оставлю я здесь. Поэтому я решил поехать в Ирландию, если только ты окажешь мне какую-нибудь поддержку. И обещаю тебе - что доставит тебе большую радость - никогда сюда не возвращаться.
Торгрим ответил, что будет только рад, если тот не вернётся:
- Потому что я не надеюсь, что ты принесёшь славу нашему роду - ведь по матери ты из рабов.
Лофт ответил, что был бы рад матери из лучшего рода, если бы Торгрим ему такую дал.
После этого он уезжает, и нигде подолгу не задерживается, пока не приезжает в Уотерфорд. Там он приходит к Вигстейну ярлу и спрашивает, разрешит ли тот ему поселиться на его земле. Вигстейн спрашивает, кто он и откуда. Лофт ответил ему, что он годи . Тогда Вигстейн ярл стал беседовать с ним об этом. Выяснилось, что Лофт умеет совершать жертвоприношения, предсказывать будущее по внутренностям жертв и по полёту птиц, и также сведущ в рунах. Лофт же по мере сил постарался сдержать свой дурной нрав и показать себя с самой лучшей стороны. При этом он скрыл, из какого он рода, сказав, что он сын ирландской женщины, над которой совершили насилие датские викинги. И так как он умел улещать людей, когда это ему было нужно, то скоро убедил Вигстейна позволить ему остаться. Кончилось дело тем, что Лофт остался в Уотерфорде и стал жрецом.
Всё, о чём было рассказано, произошло через двадцать два года после того, как викинги впервые захватили Дублин , и через тринадцать зим после того, как дочь Мельсехлайнна конунга утопила в озере конунга Торгисля . Если же считать от того времени, когда Олав Белый завоевал Дублин и всю округу, и стал там конунгом, то прошло пять зим .
VI
И вот проходит девять зим со времени битвы Вигстейна и Торварда ярлов против Торгрима Тролля. Вигстейн сын Хакона по-прежнему правит в Уотерфорде. Он был очень прославлен, и люди его любили. Ярл был хорош собой, богат, обходителен, щедр, отличался большой мудростью и хорошо знал законы. Вигстейн был доброжелательным человеком и умел ладить с людьми.
Жену Вигстейна звали Гудрун. Она была дочь Сигурда Змей-в-глазу и Тордис, дочери Ульвара Красноречивого. Гудрун была красивой женщиной, и хорошо вела дом, но никто, однако, никогда не называл её разумной. У них с Вигстейном было четверо детей - две дочери и два сына, и обо всех о них будет далее речь в этой саге.
Старшего сына Вигстейна звали Гуннар. Он был хорош собой, искусен во владении оружием, решителен, силён и бесстрашен, но вспыльчив и временами упрям. Второй звался Лейв. Он был храбр не менее брата, но спокойнее его и мягче нравом. Гуннар имел большое влияние на Лейва. Оба ярловых сына были способными юношами, и рано преуспели во многих искусствах, приличных мужам знатного рода.
Дочери Вигстейна звались Аса и Хильдис. Они родились в один день, но не были похожими друг на друга, как это часто бывает с рожденными одновременно. Аса была красивой, покладистой и домовитой. Характер у неё был доброжелательный, спокойный и ровный. Хильдис, её сестра, была умная, гордая, и смелая, как воин. О ней говорили, что она может быть крута нравом, когда нужно. Хильдис умела слагать стихи. Её называли Дева-скальд.
VII
Теперь следует сказать о воспитанниках Вигстейна ярла. Их было двое. Один был Кормак Ирландец, сын конунга Лейнстера. Имя его по-ирландски было Кормак мак Ниалл, но Вигстейн ярл и все его домочадцы называли его - Кормак сын Ньяля. Кормак был красивый и учтивый юноша, сильный, искусный в бою и красноречивый. Кормак был отважен, но миролюбив, и никогда ни с кем не ссорился, если только его не задевали. Он был надёжным и верным другом, и Вигстейн ярл любил его, как сына. Вигстейн помышлял выдать замуж за Кормака свою дочь Асу. Говорили, что Кормак и Аса очень по душе друг другу.
Второго воспитанника ярла звали Эйнар, сын Эйрика, сына Ингьяльда конунга, сына Хельги, сына Олава, сына Гудрёда, сына Хальвдана Белая Нога, конунга уппландцев. Старшим братом Эйрика, отца Эйнара, был Олав Белый, конунг Дублина. Эйнар был человеком умным и рассудительным. Он хорошо владел оружием и был очень храбр. Эйнар был в большой дружбе с сыновьями ярла и с Кормаком.
VIII
Фланном звали христианского монаха, жившего в доме Вигстейна ярла. Он был человек очень учёный, очень праведный и благочестивый. Фланн приехал в дом Вигстейна ярла вместе с Кормаком, когда того дали на воспитание ярлу. Фланн был ирландец, как и Кормак. Вигстейн ярл часто беседовал с Фланном, расспрашивая того о его вере. Фланн охотно рассказывал.
Вигстейн часто говорил, что находит веру Христа благой и возвышенной. Фланн неоднократно предлагал ему принять крещение, но ярл, хотя и не отказывался, но и не давал согласия, не желая отказываться от веры пращуров. Гуннар и Лейв не считали, что христианская вера хороша, потому что нрав у них был горячий и воинственный, и ни тот, ни другой, не привыкли забывать обиды. Аса слушала речи Фланна с большим вниманием и многие думали, что монаху удастся убедить её принять веру Христа. Хильдис же поклонялась Браги, Богу Скальдов, а Гудрун боялась монаха из-за злых речей Лофта годи, о чём будет рассказано дальше. Фланн же не терял надежды обратить Вигстейна и его домочадцев в христианскую веру.
IX
Что касается Лофта, он, как уже было рассказано, поселился в Уотерфорде и стал жрецом, хотя многим это было не по душе. Лофт был человек очень хитрый и коварный, а кроме того красноречивый на диво - случалось, что когда он говорил, люди начинали верить ему, даже если доподлинно знали, что он лжёт, столь убедительно он говорил. За это его не любили. Поговаривали, что из всех Асов он чтил одного только своего тезку , поэтому за глаза его часто называли: Лофт Годи Хведрунга . Другие, однако, полагали, что это досужие выдумки.
Никто не мог припомнить, чтобы Лофт хоть раз сказал о ком-то доброе слово. Единственным человеком, которого он не дерзал порочить, была Хильдис Дева-скальд, потому что люди полагали, что Бог Браги к ней весьма милостив, и хвалебные песни, сложенные ею, всегда приносят удачу, а хулительные - отнимают. Злые речи Лофта приносили много неприятностей. Вигстейн ярл давно помышлял его выгнать, но Гудрун ярлова жена всегда отговаривала мужа, так как сильно боялась Лофта из-за его мнимой связи с Богами, и ни в чём не дерзала ему перечить.
Годи люто ненавидел монаха Фланна, потому что боялся, что Вигстейн ярл и его семья примут новую веру, и тогда Лофт утратит последнее уважение, которым он ещё пользуется как жрец Асов, и не сможет уже влиять на жену ярла, а если такое произойдёт, Вигстейн ярл уж точно его выгонит. Лофт был очень мстителен и из-за этого многие его опасались.
X
Однажды Вигстейн ярл беседовал, как обычно, с монахом Фланном, который рассказывал ему о своей вере. Тут вошёл Лофт годи. Он был очень мрачен. На него не обратили внимания, и он сел неподалёку. Фланн в тот миг рассказывал о Втором Пришествии и воскресении из мертвых, а ярл, слушая, удивлялся, ибо находил в повествовании весьма большое сходство с прорицанием вёльвы о возрождении мира после Рагнарёка и возвращении доброго Бога Бальдра.
Тут приходят Кормак, Гуннар и Лейв, и садятся возле ярла, и Кормак просит монаха рассказать о подвиге святого Георгия, и как тот победил дракона. Фланн соглашается и начинает рассказ. И, когда Фланн доходит в повествовании до того, как Георгий возносит молитву, вмешивается Лофт и говорит:
- Не стал бы я называть его героем. Сигурду не понадобилась помощь Богов, чтобы одолеть дракона.
- Подумаешь! - отвечает Кормак, - Немного надо отваги, чтобы подколоть змея, сидя в яме. А вот попробовал бы твой Сигурд сразиться с драконом в открытую!
- Не хочешь ли ты сказать, что Сигурд был трус? - говорит Гуннар, и видно, что ему не по душе слова Кормака.
- Нет, - говорит Кормак, - Но, думается мне, что много мужества надо, чтобы отправиться безоружным в логово врага и принять муки за то, во что веришь. Сигурд сам пошёл навстречу своей судьбе, но неведомо, сколько отваги выказал бы он, если бы ему пришлось вынести пытки, подобно Георгию!
Гуннар и Лейв, подумав, соглашаются, что Георгий был более храбрым человеком, чем Сигурд.
- Разве подобает звать храбрым того, кто сам называет себя рабом? - говорит тут Лофт.
- Храбрость христианских воинов ничуть не уступит отваге викингов. - отвечает Кормак, - А если ты, Лофт, сомневаешься, то всегда можешь вызвать меня на поединок, и тогда мы посмотрим, кто окажется более храбр - такой раб, как я, или такое посрамление своей веры, как ты.
Лофт, слыша это, вскакивает в ярости, и говорит:
- Как бы тебе не подавиться собственным языком, ирландец! А ты берегись, Вигстейн ярл! Потому что тебе давно следовало бы изгнать прочь из своего дома и этого богохульника, и трусливого воина, который не считает за бесчестье называть себя рабом! А лучше - и вовсе убить их!
И произносит такую вису:
Меч подними, отважный,
на тех, кто могучих Богов,
как трус презренный, порочит -
или узришь гнев Асов!
То, что Фланн порочил Богов, было на самом деле величайшей неправдой, потому что он никогда не хулил чужую веру, а лишь рассказывал о своей, дабы люди могли сами выбрать и решить, что ближе их сердцу.
Вигстейн отвечает:
- Не за что Одину на меня гневаться. Я неплохо жил, храбро бился, и никогда не поступал против чести. А если я и беседую с учёным человеком, дабы обогатить свой разум, то поистине - Тот, Кто пожертвовал собой, чтобы принести людям мудрость рун, не обидится на меня за это. Что же до гнева Асов, то, думается мне, у тебя больше причин его бояться - ведь Боги определили тяжкую кару тем, кто разит злым словом.
- Что ж! - отвечает Лофт, - Поступай как знаешь, Вигстейн ярл! Но когда несчастье обрушится на всех нас из-за того, что ты пригрел ядовитых змей в своём доме - не говори тогда, что я не предупреждал тебя!
- Ступай! - говорит ярл в раздражении, - Поистине лишь одного ядовитого змея я вижу тут - это ты, злоязычный.
- Хорошо, я уйду. - отвечает годи, - Но много горя произойдёт из-за того, что ты не послушал меня сегодня. И не диво, если случится в твоём доме распря, и прольётся кровь твоих сыновей - и родных, и приёмных.
После этого он уходит. Ярл, Кормак и Фланн продолжают беседу, словно ничего не произошло.
Вечером Хильдис приходит к отцу и спрашивает:
- Я заметила, что ты весь день казался обеспокоенным, хотя и скрываешь это. Что стряслось?
Тот заверяет её, что ничего не случилось. Хильдис отвечает:
- Ты говоришь, что всё в порядке, но, когда я спросила, твой взор помимо воли обратился в сторону Лофта годи. Верно, он вновь морочил тебя своими коварными речами. Думается мне, Асы не прогневаются, если я в конце концов убью этого нечестивца.
После этого она уходит, гладя ладонью рукоять ножа. Аса, заметив это, говорит:
- Гневается сестра моя!
И ещё потом говорили, что Хильдис произнесла вису, но так тихо, что никто не разобрал слов.
XI
Лугайдом Вольноотпущенником звали человека, который был воспитателем детей ярла. Он был ирландец из Лейнстера. Лугайд был взят в плен на войне, и потому его прежде называли рабом ярла. Он был очень хороший воин, и тот хёвдинг, который его захватил, потерял пятерых своих викингов, прежде чем удалось взять его в плен. Никто не умел метать ножи в цель так, как Лугайд. Вигстейн ярл выкупил его на рабском торгу и вернул ему свободу, потому что ему подумалось, что этот человек того стоит, и Лугайд стал воспитателем его детей. Он научил сыновей Вигстейна владеть оружием.
Из всех детей Вигстейна ярла Лугайд больше всех любил Хильдис. Так как он был ирландцем, то считал, что, ради блага народа, скальдов надо беречь больше, чем простых людей. Поэтому он научил Хильдис метать ножи и защищаться от нападения. Хильдис научилась бросать нож так же быстро и точно, как и её наставник. У неё был меткий глаз и твёрдая рука, и, когда она выхватывала нож и бросала в цель, невозможно было уследить за её рукой. Лугайд очень ею гордился, как если бы она была его собственной дочерью, но его огорчало, что она очень привержена вере Асов, и он не мог уговорить её обратиться в христианство.
И вышло так, что Лугайд как раз вошёл в дом и слышал слова Асы. Тогда идёт он к Хильдис и спрашивает её, не замыслила ли она убить Лофта годи, и просит её, если это так, чтобы она отказалась от этого намерения. Хильдис ему отвечает:
- Не стану я мараться об эту грязь. А ведь я сумела бы убить его, если бы захотела, и, думается мне, что многого зла можно было бы избежать, если бы я это сделала. Но я знаю, что это огорчит тебя, воспитатель, а потому пускай он живёт, пока собственная злоба не уложит его в курган. Однако, я всё же кое-что сделаю, чтобы он не сумел навредить моим братьям и посеять раздор в нашем доме.
Потом она зовёт братьев и идёт с ними в холмы. Они долго разговаривают, но никто не слышит, о чём она их просила. После этого они возвращаются и больше ничего в этот день не случилось.
XII
И вот утром приходят Гуннар и Лейв к Кормаку и Эйнару, и говорит Гуннар:
- Думается мне, что Лофт не захочет забыть вчерашнюю ссору - не такой он человек. И неплохо бы нам позаботиться о том, чтобы не сбылись его предсказания. Мы с детства росли вместе, и лучше всего будет, если мы укрепим нашу привязанность друг к другу, приняв обет побратимства. Давайте смешаем кровь и пройдём под дёрном, и поклянёмся быть братьями, и защищать один другого, и мстить друг за друга, как брат за брата.
Кормаку и Эйнару весьма понравилось это предложение. И вот идут они на берег реки, и вырезают длинный пласт дёрна, так, что оба края его касаются земли, ставят под него копьё и проходят под ним все четверо. Потом они отворяют себе кровь так, что она течёт, смешиваясь, в землю, и перемешивают кровь с землёй. Потом опускаются они на колени и Лейв говорит:
- Пускай Кормак произнесет клятву, потому что он слывет самым умным и красноречивым из нас.
- Никто не утверждает, - отвечает Кормак, - что я произношу клятвы лучше, чем прочие люди, но если вы просите, то пусть будет так, как вы хотите.
И он произносит такую речь:
- Вот начало нашей клятвы, и оно в том, что все равны перед Богом. Мы должны также быть равны и друг перед другом, и доверять один другому за брагой и за брашном, на тинге и на торге, в храме Божьем, и в святилище Асов, и в конунговых палатах, и везде, где встречаются люди, мы будем вести себя так, чтобы никогда не случилось между нами распри. Мы будем делить клинок и кровавое мясо, и всё, что у нас будет, как если бы мы были рождены одной матерью от одного отца. А если кто из нас нарушит слово сговора и поднимется на брата своего, то влачить ему дней остаток как волку везде, где люди вдаль волков отгоняют, рабы Христа в церковь ходят, язычники капище освящают, огонь вверх подымается, земля травой покрывается, дитя зовет мать, ладья скользит по волнам и блестят щиты, свет солнца растапливает снег, финн бежит на лыжах, сосна ввысь тянется, ворон парит весенним днем и ветер дует ему под оба крыла, вода из озер вытекает в море, а селяне рожь сеют. Нет ему места среди христиан или язычников, в доме Бога и в доме бонда, и нет у него иного приюта кроме Нифльхейма. Да поручится каждый из нас перед другом за себя и за своих потомков, рожденных и нерожденных, славных и бесславных, именитых или безвестных, и да встретит он веру и верность навеки, верность во всем и перед всеми, и пусть ее не убудет, пока живы люди и твари земные!
Тогда говорит Эйнар:
- Поистине нельзя было произнести ничего лучше, чем эта древняя клятва .
И так клянутся они, и призывают в свидетели Одина и всех Асов, а Кормак клянётся Христом и святым Патриком. После этого подают они все друг другу руки. Тут Лейв говорит:
- Не лгут люди, называя разумной нашу сестру - теперь Лофт никогда не сумеет нас поссорить.
Потом возвращаются они в дом.
XIII
Вскоре после того, как был совершён обряд побратимства, приходит монах Фланн, и говорит Кормаку, что давно не слышал его исповеди.
И вот уходят они в рощу, к Конскому ручью, чтобы никто не мог их услышать, и там беседуют. И тут Кормак рассказывает, что побратался с сыновьями Вигстейна и с Эйнаром. Фланн это одобряет, и спрашивает, каким образом это было сделано. Тогда Кормак рассказывает об обряде, что они совершили, и всех клятвах. Монах же, слыша это, приходит в великое возмущение и говорит, что христианину никак не подобает так поступать, и что Кормак совершил большой грех, приняв участие в языческом ритуале. Кормак же, поняв свою ошибку, падает на колени и просит Фланна отпустить ему этот грех, и заверяет, что всей душой раскаивается в содеянном. Монах же, поразмыслив, отвечает, что Бог простит Кормаку его заблуждение, если тот прочтёт сто раз молитву, именуемую "Pater Noster", сто раз "Ave, Maria!", и сто раз "Credo", а также воздержится от вкушения мяса и пива в течение сорока дней. Кормак клянётся всё исполнить, и Фланн отпускает ему грех.
Тут поднимается Кормак на ноги и видит, что за деревом прячется Лофт годи, и вид у него злорадный. Тут Лофт понимает, что его увидели, и пускается бежать со всех ног, а Фланн говорит:
- Вот видишь? Поступки, подобные твоему, воистину привлекают лукавого.
Кормак же делается мрачен и отвечает:
- Плохо, что этот злоречивый пёс нас подслушивал. Не обратил бы он во вред всем то, что увидел.
XIV
После того приходит Лофт годи к Гудрун ярловой жене, и говорит ей:
- Смутно у меня на сердце, Гудрун хозяйка! Чувствую, что большая угроза нависла над этим домом!
Та, слыша это, приходит в великое беспокойство, и спрашивает, не ведает ли он, откуда такая напасть. Годи отвечает, что, мол, не знает, но может раскинуть руны, не скажут ли они чего. Та соглашается. Лофт достаёт тогда чистую ткань, расстилает её на столе, и бросает руны. Некое время он смотрит на них, качает головой, и лицо у него озабоченное и встревоженное. Гудрун, видя это, тревожится ещё больше, и умоляет Лофта, чтобы тот сказал, что поведали руны, даже если выпало плохое.
- Плохо дело! - отвечает годи, - Потому что суждена твоему мужу и сыновьям позорная смерть, если только не найдётся кто-нибудь, кто убьёт монаха Фланна, пока он своим колдовством не лишил их мужества и не превратил в рабов. А также и Кормака Ирландца, потому что у него душа предателя, и недолго он останется верен побратимству. Руны говорят мне, что он уже раскаялся в побратимстве с твоими сыновьями, а виноват в этом Фланн, потому как он убедил Кормака в том, что ирландцу-христианину нельзя иметь братьев-викингов, и теперь Кормак должен убить тех, с кем побратался, чтобы его Бог не гневался на него.
В это время входит Хильдис и становится у него за спиной. Лофт замечает это и быстро сворачивает ткань. Тогда Хильдис усмехается и говорит:
- Не надо так торопиться, Лофт, потому что я уже видела руны, что выпали. И они впрямь предрекали погибель, но не отцу и братьям, а одному богоотступнику, который утверждает, что вещает устами Асов, а сам врёт, как последний раб, и пугает доверчивых женщин!
- Что может смыслить в рунах женщина, пусть она даже и ярлова дочь? - отвечает Лофт.
- Достаточно, - отвечает Хильдис, - чтобы вырезать тебе такие руны, от которых ты пойдёшь пятнами и сгниёшь, как рыба, выброшенная на солнце, а душа твоя отправится прямиком в Кипящий Котёл, в зубы дракону Нидхёггу!
- Не говори так, дочь моя! - говорит тут Гудрун, - Как ты можешь гневить человека, который беседует с Богами и которому открыта воля Асов?
Хильдис отвечает:
- Образумься, матушка. Боги давно забыли его так же, как он позабыл Их.
- Это твою дочь надлежит образумить тебе пока не поздно, Гудрун повелительница! - отвечает годи, - Потому что монах Фланн уже обморочил её нечестивым колдовством, и оттого она не верит ни мне, ни тебе, своей матери! Асы открыли мне это!
- Что ж! - говорит Хильдис, - Если ты и впрямь избранник Богов, то тебе нечего бояться вис, которые я произнесу сейчас...
Лофт понимает, что Хильдис решила обратить против него нид, подхватывает руны, и в великом страхе бросается вон, словно бы за ним гнался сам Грендель. Хильдис, видя это, падает от смеха на скамью, а Гудрун приходит в ужас, полагая, что Лофт сказал правду, и Фланн впрямь околдовал Хильдис, что та смеет так насмехаться над человеком, приближенным к Богам.
XV
Гуннар, Лейв и Эйнар упражняются в то время с оружием возле дома. Получилось так, что Лофт, выбежав из дома, натыкается на Эйнара и чуть не сбивает его с ног. Лейв, видя это, спрашивает его со смехом, что случилось, и куда он так бежит, словно спасается от неминуемой погибели.
- Я искал вас, - отвечает Лофт, - А бегу я потому, что меня очень встревожило то, что мне довелось узнать сегодня. Я узнал, что Кормак сын Ньяля раскаялся в том, что побратался с вами, и, по наущению монаха, замышляет зло против вас. Я подслушал их, когда они говорили об этом, и бежал, чтобы поскорее предупредить вас о его предательстве.
- Чушь ты несёшь, Злоязычный! - отвечает Гуннар. - Не может такого быть.
- Вы можете сами убедиться, что я не лгу. - говорит Лофт, - Нынче он испрашивал совета у монаха Фланна, как можно разрушить узы побратимства. И тот ответил, что Кормак должен убить тех, с кем побратался, а прежде того сорок дней не есть мяса за одним столом с вами, чтобы христианский Бог не прогневался на него за пролитие вашей крови. Посмотрите нынче за ужином, воздаст ли он должное той вепревине, что вы два дня тому назад добыли вместе, и если нет, спросите сами, почему он её не ест.
- Все знают, что его вера велит поститься, - отвечает Эйнар.
Лофт говорит на это, что нынче понедельник, а Великий пост закончился месяц назад, и нет Кормаку никакой необходимости поститься сегодня, если только он, Лофт, не сказал им правду. После этого Лофт уходит, и вид у него оскорблённый.
Тут появляется Гудрун, и начинает, заливаясь слезами, рассказывать сыновьям о том, что открылось годи, когда он вопрошал руны, и о том, что Кормак хочет убить их по наущению Фланна.
Лейв тогда спрашивает братьев, что они об этом думают. Гуннар мрачнеет лицом и говорит, что Лофту нет резона лгать, потому что они могут легко проверить, правду он сказал, или нет. Эйнар же отвечает, что нужно сперва поглядеть, станет ли Кормак есть мясо, и, если не станет, то спросить его самого, потому что Лофт вполне мог и солгать о причине.
- А ещё, - говорит Гудрун, - обморочил Фланн колдовством Хильдис, вашу сестру, и теперь она не верит ни мне, ни Лофту годи.
Лейв на это отвечает, что поистине незачем морочить человека колдовством, чтобы он перестал верить Лофту годи. Однако видно, что все трое смущены тем, что услышали от Гудрун и Лофта.
XVI
Вечером собираются за стол Вигстейн ярл и все его домочадцы. Вносят жареное мясо вепря. Сыновья ярла и Эйнар смотрят на Кормака, и видят, что он не притронулся к вепревине. Они переглядываются друг с другом, и Гуннар спрашивает Кормака, чем ему не по душе мясо, что он его не ест.
- Так велит моя вера, - отвечает Кормак, - Я виноват перед моим Богом, и должен поститься сорок дней, чтобы искупить свою вину.
Гуннар, слыша это, вновь мрачнеет, и спрашивает Кормака, что тот сделал, чтобы так прогневать Христа.
- Не подобает христианину участвовать в обрядах чужой веры, - отвечает Кормак.
Гуннар тогда спрашивает, не обряд ли побратимства он имеет в виду. Кормак же не знает, что ответить, так как боится, что они обидятся. Гуннар тогда встаёт из-за стола, и лицо у него делается точно каменное, и говорит он:
- Значит Лофт в кои-то веки правду сказал! Волчьей была твоя клятва, ирландец! Ну так пускай меч обломится у меня в руке, а палуба драккара рассыплется под ногами, если я стану есть с тобой за одним столом, предатель!
И сказав так, выходит он прочь, и Лейв уходит следом за братом, Эйнар же остаётся.
- И что же ты не ушёл с ними, Эйнар? - спрашивает Аса. - Ты ведь тоже считаешь Кормака предателем?
И видно, что она обижена на братьев за то, что они так худо говорят о её женихе.
- Потому что не так доверчив, как твои братья, - отвечает тот, - И если Кормак и впрямь сожалеет, что вступил с нами в побратимство, я хочу услышать это от него, а не от вашего злоязычного годи.
- Верно, - говорит Вигстейн ярл, - Скажи, конунгов сын, вправду ли ты раскаиваешься в том, что стал братом моих сыновей?
Кормак тогда рассказывает им, что христианам нельзя участвовать в языческих обрядах, а он забыл об этом, и потому он должен покаяться в том, что сделал.
- Но, - сказал он, - если б я и помнил, то всё равно сделал бы это. Потому что мы разной веры и не было для нас другого способа побрататься, а я, хотя и сожалею о способе, которым вступил с вами в побратимство, никогда не раскаюсь в том, что стал братом твоих сыновей, Вигстейн ярл, а особенно твоим, лохланнах.
Лохланнахом Кормак часто называл Эйнара, потому что он был норвежец, а ирландцы зовут Норвегию Белым Лохланном - Страной Озёр, а её жителей - лохланнахами. Данию же они именуют - Черный Лохланн.
Все сочли, что это было сказано, как подобает мужу. Вигстейн ярл говорит тогда, что Бог не прогневается на Кормака, потому что, как сам он, Вигстейн, думает, Кормак не стал хуже оттого, что и принял участие в обряде, совершаемом во имя Асов, а человек он достойный.
Однако Гуннара и Лейва в ту пору там не было, и они этого не слышали. После того они некое время не разговаривали с Кормаком, и не хотели слушать Эйнара, когда тот о нём говорил.
XVII
И вышло так, что четыре дня спустя после ссоры Кормака и сыновей Вигстейна, Аса ярлова дочь идёт мимо дружинного дома и слышит, что кто-то рядом говорит о Кормаке и Фланне. Она тогда подходит ближе и понимает, что это разговаривают Лофт и её братья. А стоит Аса за углом, и они не видят её, и не догадываются, что она тут.
И говорит Гуннар:
- Что-то здесь не так. Мы выросли вместе с Кормаком, и я хорошо знаю его. Сдаётся мне, что не Кормак тут виноват, потому что он честный человек, и никогда не предал бы тех, с кем смешал кровь. Думается, это Фланн морочит его. И лучше будет для всех нас, если мы убьём этого коварного монаха, пока он не натворил худшего зла.
- Верно, - отвечает Лофт, - Потому что я всегда знал, что этот ирландец лишь прикидывается добрым человеком, и радуюсь, что сумел наконец и вас убедить в этом, хотя вы мне и не верили.
- Да, - говорит Лейв, - вы с матерью хорошо сделали, что раскрыли нам глаза. Хотя, сказать по чести, я не поверил бы тебе, Лофт, если бы мать меня не убедила. Подумать только, что он обманул даже Хильдис, хотя все знают, как она разумна.
Тут подходит к ним Гудрун, и говорит:
- Ступайте скорее! Потому что Фланн пошёл к Конскому ручью, чтобы молиться там и читать священную книгу, и если вы хотите убить его, едва ли будет у вас для этого лучшая возможность!
Те проверяют мечи и быстро уходят, и Лофт идёт за ними. Аса же бежит в дом, думая найти отца или Кормака, но тех там нет. Тут приходит Хильдис и спрашивает сестру, чем она так встревожена. Аса рассказывает ей всё, что слышала и говорит, что нужно скорее предупредить Кормака. Хильдис говорит, что отец уехал, но она знает, где сейчас Кормак и Эйнар.
XVIII
Кормак сын Ньяля и Эйнар сын Эйрика в то время упражняются во владении копьями поодаль от дома. Тут видят они, что бегут к ним Хильдис и Аса, сильно встревоженные. Тогда Эйнар спрашивает, что случилось.
- Торопитесь! - отвечает Хильдис, - Потому что Лофт задурил головы матери и братьям, и сейчас Гуннар с Лейвом отправились к Конскому ручью, чтобы убить монаха Фланна, а подстрекали их мать и Лофт.
- Откуда ты это знаешь? - спрашивает Кормак.
Тут Аса принимается рассказывать обо всём, что видела и слышала. Однако Хильдис обрывает её и говорит:
- Торопитесь во имя Одина, если не желаете Фланну безвременной смерти!
Тогда побратимы откладывают копья и спешат к Конскому ручью, а девушки идут с ними.
В то время Гуннар и Лейв приходят туда, и видят монаха Фланна, сидящего со священной книгой. Лофт же по дороге отстал.
Тогда Гуннар обнажает меч и говорит:
- Слыхал я, что твоя вера, монах, велит молиться перед смертью - так сделай это, чтобы потом, в зубах у Нидхёгга, ты не мог сказать, что мы несправедливо обошлись с тобой!
Монах сильно удивляется и спрашивает:
- Что я вам сделал, дети мои, что вы возжелали моей крови?
- Ты подстрекал Кормака преступить побратимство и убить нас, потому что христианину нельзя иметь братьями викингов! - отвечает Лейв. И произносит такую вису:
Дело постыдное
брань раздувать
меж побратимами,
дела гаже
вовек не измыслить!
Не знать нам покоя
пока не убьём
того, кто братьев
сгубить подстрекает!
- Нет! - отвечает Фланн, - Господь свидетель, что я никогда не желал зла никому из вас! Кто наклеветал столь ужасно? Опомнитесь! Не губите невинного!
- Не пытайся больше обмануть нас, - говорит Гуннар, - потому что мать рассказала нам, какой ты гнусный злодей и предатель, и ей мы верим больше, чем тебе.
Тут обнажают они мечи и заносят их над монахом, тот же, видя, что словами их не убедить, падает на колени, простирает руки к небу и говорит:
- Господи, в руки твои предаю дух мой! Да помилует меня Господь, и да простит он вас, не ведаете бо, что творите!
Тут выбегают из-за деревьев Кормак с Эйнаром, а следом - Хильдис и Аса. Кормак же обнажает меч и говорит:
- Оставьте немедля брата Фланна, или я и впрямь преступлю сейчас обет побратимства!
Братья, слыша это, забывают про монаха и отвечают:
- Значит, ты и впрямь предатель, как тот Иуда, про которого рассказывают христиане! - и, сказав так, набрасываются на Кормака, тот начинает защищаться, и звон стали стоит на весь лес.
Тут Эйнар вмешивается в схватку и пытается их разнять, но у него ничего не выходит. Тогда выскакивает из-за деревьев Лофт с оружием и набрасывается на Эйнара, так что тот вынужден оставить побратимов и защищать себя. В это время Аса поднимает с земли монаха и оттаскивает его в сторону от побоища, а Хильдис воздевает руки к небу и выкрикивает трижды имя Одина, так громко, что от вопля её сухие листья начинают сыпаться с деревьев, а поединщики от удивления останавливаются и смотрят на неё.
- Зачем ты призываешь Одина? - спрашивает Лофт.
- Затем, - отвечает она, - чтобы Он обратил взор на это место и увидел, как преступают здесь святые обеты побратимства! Опустите мечи, или, да простят меня Боги, я обращу против вас такой нид, что вы никогда больше не сможете взять в руки оружие!
- Верно, Фланн и впрямь обморочил тебя колдовством, раз ты стоишь за этого ирландца, а не за своих братьев! - отвечает Гуннар.
При этом он смотрит на Кормака словно волк, готовый напасть, и Кормак смотрит на него так же, и видно, что сейчас они сцепятся вновь.
- Я стою за того, кто прав, - отвечает Хильдис, - и тем больше моя горечь, если это не мои братья.
После этого смотрит она на Гуннара, потом на Лейва, и произносит такие стихи: