До начала девяностых, снабжение жителей городов в СССР происходило по такой схеме: колхозы и совхозы выращивали картофель, студенты и всякие там СНСы, МНСы и даже доктора наук из многочисленных КБ и НИИ её убирали с полей, затем её перевозили в город в плодоовощные базы, где её те же студенты и сотрудники НИИ и КБ перебирали и фасовали в бумажные пакеты по три килограмма перед продажей. А жители села и малых городов, у кого были приусадебные участки, выращивали картошку себе сами.
Для студентов всех ВУЗов, поездки на уборку картофеля были обязательными. Обычно посылали первокурсников. На другой день после торжественного собрания первокурсников, они уезжали на уборку картофеля в какой-нибудь колхоз или совхоз до конца сентября. Наш институт обычно выезжал в Серебряно-прудский район Московской области. Этот район расположен довольно далеко от Москвы (160 км), сразу за Окой рекой. Места там наикрасивейшие: бескрайние поля перемежаются лиственными лесами, много оврагов, речушек и небольших озёр.
Я выезжал на картошку четыре раза: два раза студентом и два следующих раза - в качестве руководителя от Общеэкономического факультета. Всего выезжало около 100 человек. Привозили нас на место автобусами, размещали, как правило, в общежитиях, специально построенных для привлечённых рабочих, питались мы в совхозных столовых. За счёт совхоза, конечно. За работу нам ничего не платили.
Сам процесс уборки картофеля был организован так: подвозили нас к полю, раздавали вёдра и мешки. И мы должны были ходить за картофеле-копалкой с вёдрами: наберёшь ведро, идёшь к мешку и высыпаешь. Когда мешки наполнятся, их грузит на машину (или тракторный прицеп) бригада грузчиков из студентов. Вот и весь процесс, который продолжается изо дня в день, с 8 утра, до пяти вечера. Получается, мы целый день в поле, на ветру (а в поле ветер всегда!), часто под дождём, от которого укрыться негде... Поэтому, даже если погода солнечная и тёплая - за день всё равно продувает до костей. Девочек было жалко. Они легко могли застудить себе поясницу и репродуктивные органы. Спасались от ветра и дождя с помощь самодельных плащей из полиэтилена. А придя "домой" после работы, согреться собственно было и не где. Комнаты в бараке плохо отапливались, из плохо заделанных окон, сквозило, одеялки были тоненькими. Ой, плохо приходилось тем, кто не привёз с собой тёплой одежды! Кормили нас тоже скверно. Представьте, молодым парням и девчатам на завтрак давали манную кашу и чашку кофе или чая! После такой диеты, при неслабой физической нагрузке, даже у меня, к обеду начинала кружиться голова. Отхожие места в бараках были во дворе. Горячей воды, соответственно и душа, не было. А холодной водой над раковиной особо и не на моешься. Очень трудно было соблюдать личную гигиену в таких условиях, особенно девочкам. Особенно, когда каждый вечер приходишь домой грязный. Баня была - один раз в неделю.
О досуге. Конечно был досуг. Как не быть, ведь все молодые, хочется двигаться, играть, любить... Нашим парням и девчатам не было нужды шляться по деревне в поисках амурных приключений. В своём лагере таких возможностей было предостаточно. Ещё надо учитывать то обстоятельство, что все студенты первокурсники, поэтому совершенно не были знакомы друг с другом. И именно здесь, на картошке они начинали знакомится между собой. Общие танцы мы не устраивали. Да и места просто не было для плясок, а в местный клуб мы не ходили. А зачем? Своих девчат парням хватало. А нас там ох как ждали местные кавалеры... Не дождавшись, они каждый вечер осаждали нашу общагу-барак из-за девочек. Естественно, все в подпитии и агрессивные. Приходилось ребятам держать круговую оборону, в общагу никого не пускали. При разогреве обстановки, приходилось вызывать милицию и постоянно жаловаться в дирекцию совхоза. Мы и сами неплохо себя развлекали в свободное время: играли в футбол или волейбол, разбредались по комнатам попеть песни под гитару, потанцевать под магнитофон. А потом, когда немного перезнакомились, влюблённые парочки уходили бродить по полям и лесам... Да, совсем забыл про водку. Бывали ли случаи пьянства среди студентов на картошке? Вот, ничего не припоминается. Объяснить ситуацию конечно можно. Естественно, существовал запрет на употребление спиртного студентами на картошке. Замеченным в этом нарушении грозило отчисление из ВУЗа. Наверняка, те, кто был склонен бухать, побаивались: ну, они только поступили, столько усилий затратили на поступление, поэтому рисковать побаивались. Короче, пьяных дебошей и оргий я не наблюдал. За этим я особенно следил.
Итак, будучи студентом, я выезжал на картошку два раза. Первый раз, я поехал сразу после РАБФАка, с первым курсом. И - уникальный случай, наш курс ещё раз послали на картошку на следующий год. По какой причине я не знаю. Первый год как-то особых впечатлений не оставил. Чужие мы ещё были друг другу, не перезнакомились и не подружились. На второй моей картошке было веселее. Все мы уже перезнакомились, местами сдружились, образовались группки по интересам, наблюдались устойчивые влюблённые пары, которым оторванность от дома, в окружении прекрасной осенней природы, было только в кайф. И погода в тот год была благодатная: почти не было дождей, ночных заморозков, царило тихое увядание природы - бабье лето. Работалось легко, весело. Почти каждый день жгли в поле большой костёр, пекли картошку на углях, бренчала гитара, кто-то солировал из репертуара походных песен... И я тоже не был один, у меня была Лариса, еврейка, моя одногрупница. И практически всё моё свободное время - с ребятами то я должен был общаться, играть в волейбол - мы проводили вместе. Бродили по окрестным полям и лесам, беседовали. О разном, она была начитана и не глупа.
Сошлись, то есть подружились, мы с Ларисой довольно быстро, в самом начале учёбы. Вернее так - Лариса сама ко мне подкатила. И как-то так незаметно меня приватизировала, что каждый перерыв между лекциями мы проводили вместе. Она была не очень общительна: с девочками из нашей группы не сдружилась, с ребятами тем более - общалась преимущественно со мной. Сама она из Щербинки (это ближнее Подмосковье). Ну, внешне, она была довольно симпатичная: тёмные, немного вьющиеся густые волосы, чистое лицо, глаза тёмно-карие, алые губы (косметикой она совсем не пользовалась), небольшого роста, фигуристая, красивая грудь, навскидку - третьего размера. Училась она, как и я, на хорошо и отлично. Но особенно налегала на изучение английского языка. Я только потом понял почему... Итак, весь первый курс мы с ней плотно общались в стенах института. На картошке, интенсивность нашего общения не прекращалась, почти каждый вечер мы вдвоём в полях и лесах. На интригующий вопрос о нашей интимной связи отвечу сейчас также, как и тогда отвечал однокашникам и на следствии в КГБ - скажу, что ничего не было - ведь не поверите. Думайте как хотите. И вот на третьем курсе у меня из-за Ларисочки начались большие неприятности. Именно в тот год в нашем институте случилось большое ЧП - сразу целая группа студентов решила сбежать в Израиль, и Лариса в их числе. Ох, сколько было шума! Какой кипишь поднялся... Даже устроили им публичную порку в форме обще факультетского собрания, где их выставили напоказ перед залом и пытались застыдить обвинители от комсомола и парткома, даже её единокровники, которых было полно в институте, отметились - осуждали и проклинали. Я конечно, поинтересовался у Ларисы с чего вдруг она решила сбежать из эсесера. Она много чего наговорила в своё оправдание, но мне запомнилось одно: "ты бы побыл хоть день в еврейской шкуре". Конечно зря она так. Никто её не притеснял, не оскорблял, не называл жидовкой, так как она не давала повода для такого оскорбления, вела себя как и все девушки. Многие даже и не подозревали, что она еврейка. Вот кто её накрутил на такой оголтелый национализм? Для меня загадка. С этим своим еврейским национализмом она была похожа на еврейского мальчика из анекдота: "Еврейский мальчик прибегает к маме и кричит - мама, а Вовочка обозвал меня евреем! Мама ему спокойно отвечает: а ты его обзови русским. А он не обижается, отвечает мальчик". И ещё. Где же логика? Если она так остро будирует в себе национальный вопрос, то по логике вещей, должна преимущественно общаться со своими собратьями, коих в институте среди студентов был большой процент. Так нет же, она предпочла обществу единоверцев, дружбу с самым пархатым русским. Ну, меня, конечно. И ещё, до этого случая мы с ней НИКОГДА не обсуждали национальный вопрос и еврейский в том числе. У меня сложилось впечатление, что еврейский вопрос сознательно раздут нехорошими людьми. Вот русских постоянно обвиняют в повсеместном антисемитизме. Даже на уровне высшего руководства. К примеру, бывший министр культуры Швыдкой (еврей, естественно), постоянно гундосил про какой-то русский фашизм. А я вот официально заявляю, что антисемитизма в простом народе не было. От своих родителей я ни разу не слышал слова еврей. И еврейская тема в доме ни разу не затрагивалась. Мои родители просто не различали людей по национальности. Не было никаких антиеврейских разговоров и в нашей, пацанской среде. Не было в школе, и в ремеслуге, и в армии. НЕ БЫЛО! Я авторитетно заявляю. Это только в нашем Плехановском институте, я столкнулся с этой темой. И только сейчас, задним числом, я начал вспоминать что евреи постоянно присутствовали вокруг меня. В моём доме, в соседнем подъезде, проживала еврейская семья замдиректора по финансам нашей фетровой фабрики, в школе, в моём классе были два мальчика еврея, несколько учительниц и завуч тоже, в ПТУ - два преподавателя, на работе, когда я слесарил до армии, был один слесарь еврей в другой бригаде, в армии среди моих сослуживцем евреев не наблюдалось, только в учебном полку был один лейтенант - Кошман (потом он стал командующим ЖД войсками в середине 90-х). А вот когда попал в Плехановский институт..., то стал замечать их присутствие. Много, много их было везде и среди студентов, а среди преподавателей и подавно.
Где-то неделю спустя, после начала скандала с бегством группы наших студентов в Израиль, меня вызвали в деканат и замдекана Шумских Александр Иванович - такой добрейший, весёлый, упитанный дядька (доцент кафедры права, бывший в войну прокурором области и выносивший налево и направо смертные приговоры), дал мне номер телефона и велел срочно позвонить по нему. При этом, что-либо комментировать отказался. Я здесь же, из деканата позвонил. Ответил какой-то дяденька и настоятельно попросил сейчас явиться по такому-то адресу. Оказалось это рядом с институтом, на улице Бахрушина. Дом нашел быстро. Нужная конспиративная квартира была на третьем этаже. Открыл какой-то невзрачный тип, завёл в комнату, где сидел другой, такой же неприметный. Посадили меня за стол и, даже не представившись, начали перекрёстный допрос о Ларисе. Давно ли знаком, как и где познакомились, в каких мы отношениях, где встречались, о чём вели разговоры, с кем из её друзей я знаком, что я знаю об их заговоре, вела ли она подрывные разговоры со мной - и прочее, прочее, в том же духе. Целых три часа они меня мурыжили, припугивали отчислением, уголовной ответственностью. А я пошел в несознанку, с придурковатым уклоном, мол ничего не ведаю, не слышал, не замечал. Кстати, этот мой допрос они писали на магнитофон. Следует заметить, что они не первые, кто пытался что-то выведать у меня про Ларису и её отъезд. Как только эхом пролетела по институту весть об эмиграции Ларисы - ко мне выстроилась очередь из однокурсников, желавших знать подробности. Сама Лариса больше в институте не появлялась, поэтому была избавлена от назойливых вопросов. И мне пришлось отдуваться за неё перед однокурсниками и деканатом (в деканате тоже пытались получить от меня какие-нибудь подробности). Я был немного удивлён: мне казалось, что нашей с Ларисой дружбы никто не замечает... А оказалось, что почти весь институт в курсе, поэтому все сразу ринулись с расспросами ко мне. И я всем как на духу отвечал: мол, ничего не знаю, сам в ахуе от её решения. Но кто мне поверит!? При допросе в КГБ я подивился их осведомлённости о моих отношениях с Ларисой. Однозначно, кто-то на меня настучал. Вот кто? Немного позже всех этих событий, я всё-же вычислил стукача. Им оказался Боря Трофимов из моей группы. Он был на редкость отвратным типом: небольшого роста, можно даже сказать - плюгавый, с редкими гнилыми зубами, суетливый, заискивающий , на переменах он постоянно метался от одной группке ребят к другой, бесцеремонно (и не в попад) влезал в разговор, рассказывал тупые похабные анекдоты и первым начинал ржать. Был он сыном шофёра, возившего нашего посла в Румынии, долго жил там с родителями, а сейчас они осели в Москве. Учился он плохо, ни одной сессии не проходил без двоек и пересдач. Все вечера он однако проводил в общаге, шныряя из комнаты в комнату. Теперь то понятно, что он там делал - он банально стучал в КГБ о том что происходило в общаге. А вычислил я его случайно и просто - однажды я его увидел в обществе одного из тех кгбистов, которые меня допрашивали. Я сразу предупредил всех знакомых ребят из общаги кто на самом деле есть Боря Трофимов. Кгбисты меня ещё два раза допрашивали, так ничего они из меня не вытянули, не сдал я Ларису.
Следующие два раза я уже выезжал на картошку в качестве руководителя над студентами от нашего факультета. На мне было всё: ежедневные контакты с руководством совхоза по обустройству быта, питания, вывод на работу студентов в поле, контроль за их работой и ежевечерние отчёты в штаб уборочной кампании о проделанной работе. Да, да существовал даже штаб на период уборочной кампании. Располагался он в районном центре, кажется в исполкоме. В этот штаб входили представители от парткома и профкома факультета (вообще-то, могли находиться в расположении отряда) и районные партийные и профсоюзные функционеры, пожарники, кто-то из СЭС, медики и следящие за соблюдением техники безопасности. Млядь - как они доставали меня! Ведь каждый день, кто-то из них обязательно приезжал ко мне с проверкой. По факту, они только мешали работать.
Вообще, вся эта уборочная картофельная кампания была доведена до маразма с экономической точки зрения и являлась тормозом внедрения механизации уборки. Директора совхозов, вместо внедрения и применения машин для уборки, тупо шли в райком партии и подавали заявку на привлечённых рабочих: мол, мне для уборки картофеля нужно столько то человек, организуйте и пришлите. Типа, моя задача вырастить картофель, а убирать это уже ваша забота. Райкомы партии, в свою очередь, посылали разнарядку в Москву, ну а здесь, райкомы обязывали учебные институты, техникумы, всякие НИИ и КБ выделить людей. Для доставки нас в совхоз, автобазы обязывали выделять автобусы. Нас, например, везли 5 "Икарусов", которые весь срок нашего пребывания в совхозе находились с нами и дежурили у края поля (конечно, если могли доехать по тем дорогам), чтобы укрыться нам, на случай дождя.
Был у меня и помощник, аспирант с моей кафедры. Жили мы вместе, в отдельной комнате. Интересный в своём роде парень, из вечных комсомольцев он. Был постоянно пионервожатым в школе, пионерских лагерях. И вершина его карьеры на этом поприще - пионервожатый в самом главном лагере страны - Артек. Ох, много он кой чего порассказал, но особенно любил хвастать, как он трахал 14 -15 летних комсомолок в Артеке. Вот такие они все комсомольские вожаки, не гнушаются ни чем, особенно педофилией. Возьмите, к примеру, Ходорковского, который корчит из себя интеллигента, порядочного бизнесмена... Он же на заре своей "предпринимательской" деятельности, будучи комсомольским функционером, торговал нашими девочками за бугор. Я знаю о чём говорю, потому что сам был год в комитете комсомола института и насмотрелся до отвращения. Пару раз мы выезжали на так называемую комсомольскую учёбу в составе всего комитета комсомола и факультетских секретарей, всего - человек 20. Обычно она проходит в каком-нибудь санатории или доме отдыха, длится два-три дня. По содержанию, эта комсомольская "учёба" является разнузданной, беспробудной пьянкой, где водка льётся рекой, гремит на всю округу музыка, орутся похабные песни, раздаются вопли, хохот, трахают активисток (аля Валя Матвиенко) и народ напивается в хлам. В один раз, наша "учёба" так разухабилась, что сотрудники дома отдыха вызвали милицию, чтобы нас успокоить.
Обычный мой рабочий день начинался в 6 утра. Я выбегал на пробежку (тогда у меня ещё хватало сил на бег) по окрестным полям, затем омывался холодной водой, кипятил в стакане чаёк, отдыхал минут десять. И в семь утра поднимал отряд, обходил комнаты, фиксировал заболевших, направлял их в медпункт, а остальных торопил в столовую. После завтрака, возле общаги, проводилось построение. Я, как обычно, делал разбор "полётов" за день вчерашний и раздавал задание на текущий день. В начале, на линейку приходил наш "куратор" от совхоза и пытался кричать на студентов за якобы плохую работу. То есть, начинал командовать моими ребятами через мою голову. Ну как я мог потерпеть такую наглую борзоту? Этим куратором являлась баба-бригадир, отвечавшая в совхозе за уборку картофеля. Первый раз я немного оторопел, промолчал на её крики и команды. Однако, на другой день, когда она опять начала орать на нас перед строем, я взорвался и начал орать на неё ещё громче отборным матом. Обматерил её с ног до головы, прошелся и по бардаку в совхозе и по ней лично, обозвав её в конце пьяной блядью подзаборной. И прогнал её, запретив вообще появляться перед нашим строем. Мои студеньтики стояли не живые ни мёртвые, наблюдая за происходящим с расширенными глазами. Разошлись тихо, поглядывая на меня с явным уважением. Они и не подозревали, что их спокойный и добрый преподаватель, может в секунду превратиться в свирепого зверя. В этот же день был разбор "полётов": бригадирша в слезах нажаловалась на меня директору совхоза, тот тут же стуканул в районный штаб уборки. И оттуда незамедлительно примчалась карательная команда для моего наказания. Выдернули меня с поля и устроили мне "порку" в кабинете директора. Но не тут-то было, не на того нарвались, я не стал оправдываться и пошел в наступление, выложив им все мои претензии по организации уборки картофеля. Я был абсолютно спокоен и уверен в себе. А что они со мной сделают? Дальше картошки не сошлют - пойди, найди дурака на моё место. И на выговоры по партлинии мне наплевать. Ну, покричали они, постращали меня и разъехались. Это у них работа такая. Бездельники: живут в райцентре в гостинице, в тепле, комфорте, бесплатно жрут. Посидят часок-другой в штабе, затем разъезжаются по совхозам, якобы контролировать процесс, а на самом деле - просто покататься по красивой природе, вечером же пьянка. А я целый день в поле со студентами под дождём и ветром. Конфликт конечно, на этом не погас. Мои тёрки с руководством совхоза продолжались практически каждый день, ни с кем из руководства совхоза я не задружился, например, как я это делал на целине и не видел в этом необходимости.
Мои претензии к руководству совхоза и к районному штабу, о которых я не боялся высказывать, были следующие. Во-первых, отвратительные условия проживания: в помещениях холодно, одеялки тоненькие (байковые, как в армии), нет горячей воды и душа (для девочек, которых больше половины, это критично) - при нашей то грязной работе! Кормили нас плохо. Для молодых, растущих организмов, занятых тяжелым физическим трудом, калорий явно не хватало (на завтрак - манная каша и чай!). С некоторыми девчатами даже случались голодные обмороки. И ещё: обед привозили в поле, соответственно, никакого послеобеденного отдыха не было.
Во-вторых, вопреки всякому здравому смыслу, нас выгоняли в поле после дождя... В поле, на котором лужи, почва раскисла, картошка вся мокрая и в грязи! Нас всё равно заставляли идти месить грязь и выковыривать из неё картошку. А её, мокрую, даже хранить нельзя. Более того, нас обязывали собирать картофельный "горох"! Ну, это клубеньки размером 1-2 сантиметра. Естественно, ни в какую продажу они не пойдут, а будут просто-напросто затоптаны в хранилище. И что меня особенно взбесило, это дальнейшая судьба собранной нами картошки. Я случайно это увидел, когда посетил овощехранилище. Наша картошка была просто свалена на землю в огромную кучу и в этой куче ковырялись работники совхоза, выбирая для себя самую лучшую картошку и топча ногами остальную. То есть, выйти в поле и убрать картошку они не могут, а на халяву - тут-как-тут.
В-третьих, просто задолбали ежедневные проверки из районного штаба уборки. Приезжают иногда совершенно дебильные персонажи и начинают меня учить как работать и управляться со студентами. Вот, например такой случай. Работа на поле организована у меня так: само поле, как минимум, размером 500 метров на 500, с неровным рельефом. Я расставляю студентов по грядкам по всему полю и они до конца дня в них ковыряются. Я со своим помощником, тоже весь день на ногах, в поле, контролируем процесс - скачем из одного конца в другой, заставляя ребят работать. Ребята сами регулируют режим работы, в смысле, сколько работать и когда отдохнуть. Я сам разрешил им так делать, ведь им виднее. А я слежу за тем, чтобы отдых у них не затягивался. Особенно, когда они сбивались в стайки и тянули с перекуром. Тогда я шел туда и взбадривал их, напоминая о дневной норме выработки. Да, дневная норма выработки на человека была - 12 мешков (по четыре ведра в мешке). Вообще-то это очень условный показатель, зависящий от многих причин: грядка на грядку не приходится, на одной много крупного картофеля, а на другой одна мелочь. Или после дождя, поди, набери 12 мешков по грязи. Так мы худо бедно работали. И вот однажды приезжает очередной проверяющий из районного штаба. Походил, посмотрел и говорит, что у меня неправильно организована работа. Мол, надо всё делать организованно, одновременно по команде, типа - хлопнул в ладоши, все встали в грядках раком и начали работать. Поработали, допустим, часок - опять хлопаю в ладоши и они минут 10 отдыхают... Придурок, это не спортзал, а поляна 500х500 метров, где с одного конца с трудом различаешь фигуры людей, а уж докричаться командой (все отдыхаем, или начинаем работать) вообще невозможно. Прогнал я его матерком с поля чтобы не мешал работать. Обиделся, настучал в районный штаб, который в свою очередь пожаловался в институт - мол примите меры, обуздайте распоясавшегося доцента. Приехал усмирять мня по поручению парткома, Рогов Евгений Михайлович, доцент с моей кафедры - душевнейший мужик, ветеран войны, трижды раненый, с которым мы не раз на кафедральных посиделках баловались тайком водочкой... Кстати, он очень любил мою жену, Наденьку, когда мы ещё были студентами. Она была на курс ниже меня и Рогов вёл у них статистику. Я ему выложил всё как было. Он сказал: " я тебя, Александр Михайлович понимаю, но ты всё же будь по сдержанней". Вот так меня и наказали... А как мне было быть сдержанным в тот год, который выдался исключительно неблагоприятным и по погоде и по ситуации. Весь сентябрь погода была отвратная: холодно, регулярные дожи, в конце даже пошли заморозки, тёплую одежду и сапоги не все ребята привезли с собой, перчатки выдавались на неделю, а рвались они уже на второй день, а без них, при нуле градусов, руки коченели и синели моментально. Придя в казарму, согреться было не где, батареи отопления были чуть тёпленькие. Из-за этого у меня до 30 процентов студентов простудились и лежали с температурой в общаге и мне запрещали отправлять их домой. Я ежедневно скандалил в правлении совхоза и требовал решить проблемы. И в штаб тоже ежевечерне докладывал. Всё без толку, одни обещания. Они же сссуки гробили детей! Как мне было спокойно смотреть на этот беспредел, не возмущаться и не посылать всех на хуй с их советами!? Дальше вообще произошел случай, обнаживший весь маразм и цинизм отношения руководства к студентам. Где-то в четвёртой декаде сентября у нас сгорела сушилка, где ребята сушили телогрейки, сапоги, тёплые носки и прочие вещи. Общагу пожарные отстояли, а сушилка выгорела полностью, вместе с вещами. Причину пожара не нашли. Там были электрические сушилки, может коротнуло? Казалось бы всё, отряд надо отправлять домой, работать ведь не в чем. И больных почти половина. Ан нет! Эти придурки организовали экстренный поиск и сбор для нас сапог, телогреек, тёплых носков. И заставили нас работать ещё неделю - аж до 5 октября, когда отряды других факультетов уже давно были дома.
По возвращению в институт, никаких оргвыводов в отношении меня не было сделано - ни в деканате, ни в парткоме института. Вообще ничего, никаких отчётов! Полная тишина. Настолько всем было безразлично что там творилось со студентами. Одно греет душу, что ребята прониклись моей искренней заботой о них. Я же все дни был вместе с ними в поле, также мёрз на ветру, мок под дождём, ел ту же пищу, спал в таких же холодных комнатах, со студентками не флиртовал (хотя возможностей было предостаточно), водку не пил, перед начальством не прогибался и всегда защищал студентов. По другому поступать, считаю паскудством. А ведь мог бы поступить как некоторые руководители с других факультетов: отдать распоряжение своими студентами какому-нибудь бригадиру из совхоза, а самому начать собутыльничать с руководством совхоза или с кем-нибудь из районного штаба: совместные походы на охоту, рыбалку, в баньку, студенточек по тихому оприходовать...