В справочную службу Волгоградского таксопарка холодным февральским утром поступил звонок. Оператор Клава подняла сонную голову с рук. Ободок с наушниками намертво впился в засаленные волосы, микрофон уперся в обветренные губы.
- Здравствуйте, "Удачная попутка".
- Девушка, добрый день. Я вчера ехала на вашем такси и обронила гребешок. Могу ли я его вернуть?
- Номер машины?
- Вы знаете, я не запомнила номера. Кажется, водителю лет тридцать, молчаливый, тёмненький.
- У нас полно таких. Номер или марку машины назовите?
- Я не разбираюсь в марках. Я ехала от станции "Водоотстой" до ВЦП, это было примерно...
- Мы не регистрируем маршруты. Я вам ничем помочь не могу.
- Простите, но я оставила там свою личную вещь.
- Купите себе другую расческу.
- Нет, вы кажется не понимаете. Это очень важный предмет, очень важный, и он не должен попасть...
- Ничем не могу вам помочь, до свидания.
В коридоре на грязных полках валяются старые газеты, гнутая ложка для обуви, монеты и шелуха от семечек. Они встречают Мишу каждый день, лишь изредка меняясь местами. Но сегодня к набору прибавился ещё один предмет. Прозрачный кулёчек лежал поверх рекламной брошюры, которыми обычно забивают почтовые ящики. В кульке что-то блестело, но что - определить невозможно.
Миша привалился к стене и наблюдал.
Из комнаты доносились звуки. Клокотание утренних дикторов, воющий сквозняк. Окна плохо заделали гипсом, впрочем, чего ещё ждать от свёкра-алкоголика. А Миша не может, Миша работает днями и ночами.
Прежде чем пойти на кухню, Михаил остановился у зеркала. Обычно он этого не делал, но сегодня что-то заставило его остановиться. Впрочем, смотрел он не на себя, а на то, что его окружает. Из распахнутой кухонной двери воняло яичницей и блинами на сале.
- Ты пришел? - спросила Катя.
Миша молча сел на стул.
- Слава богу, я думала, что меня инфаркт хватит.
- Давай по порядку. - Миша нашарил в кармане брюк пачку Винстона, достал сигарету и винтил в зубы шершавый фильтр.
- Я и пальцем не коснусь этой хрени, понял? Врачиха в поликлинике смотрела на меня как на садиста. Они, наверное подумали, что это я покалечила ребенка.
Миша стал вспоминать. Вчера вечером звонила жена. Из сумбурной речи Миша понял, что с их дочкой случилось что-то плохое. Соня весь вечер играла с серебристым гребешком в виде бабочки, расчесывала кукол, а перед сном решила расчесаться сама.
- Она так закричала. - Сказала Катя, соскабливая яичницу со сковороды. - Я прилетела, как дура, а она сидит и орёт. В руке гребёнка, а на ней целый клок волос, прямо с кожей и с кровью. Это ты виноват! На кой хрен ты его припер! А вдруг им какая-нибудь шлюха спидозная причесывалась?
Миша посмотрел вниз, и с удивлением понял, что в его машине намного чище, чем дома. Зеленый линолеум покрыт расплавленными дырами от сигарет, засохшей грязью и пылью.
- Мы еле уснули. Она плакала, а потом ещё ночью просыпалась. Ну сегодня вроде бы в норме, отвела её в поликлинику а потом в садик.
- Кать, ты не работаешь, могла бы и сама сидеть с Сонькой.
- Ты вообще сдурел, подлюга!?
На кухне стоял старый телевизор, но цветной и не советский, у него даже был пульт. Миша машинально потянулся к нему, и сделал звук громче. Когда Катя закончила орать, затих и телевизор.
- Что сказал врач? - спросил Миша, закуривая вторую сигарету.
- Ничего особенного. Мы сдали анализы, завтра я схожу в поликлинику и заберу. Или ты зайди перед работой. Паскуда неблагодарная, блин. Вот, ешь! И не забудь выкинуть эту чёртову расческу. Прямо сейчас, не хочу чтобы Сонька его снова увидела.
"А ты не могла выкинуть?" - подумал Миша, но озвучить не решился. Яичница пахла гарью, бледные, словно высохший фломастер, желтки смотрели на него из-под мутной поволоки. Закончив с завтраком, Миша пошел в гараж, и по пути остановился у мусорки.
Потом он неоднократно задавался вопросом - "Что помешало мне выкинуть гребень? Почему я положил его обратно в карман, а не отправил на дно бака, где ему и место среди прочего мусора?".
Каждый день, возвращаясь со смены, Миша бежал в гараж. Его уже не интересовала машина, он проходил равнодушно мимо вмятины на задней двери, мимо ослепшей фары и сломанного бампера. Ведь там, в дальнем углу, под коробкой с инструментами был спрятан гребешок в виде бабочки. Чёрный камень, впаянный в рукоять, манил к себе. В его темных недрах переливались незнакомые дали.
История гребня, возможно, уходила на восток - каждый зубчик помечен едва различимым иероглифом. Миша брал лупу, и рассматривал их, пытался воспроизвести на бумаге. Но вместо иероглифов из под его пера выходили неразличимые каракули.
Однажды Миша увлекся изучением гребня. Вертел его, как чёрт землю, приставлял к голове, всматривался в камень и не заметил, как острые грани разорвали кожу. Из пальца хлынула кровь, необычайно алая, она окропила гребень, уже во второй, а может быть, и в тысячный раз.
В эту же ночь Мише приснился кошмар. Он продирался сквозь лестную чащу, высвобождая ноги из чёрной земли. На деревьях сидели те самые бабочки, и смотрели они глазами мёртвых.
Последнее, что видят люди, погибающие в этом лесу - мозаику зрачков, глядящих сквозь ветви. Конечно, они принимают их за видение, вызванное агонией, но сейчас, во сне, Миша понял, что это за бабочки и почему они окружают его. Взгляд одной из них напомнил Катю.
- Подожди немного, дорогой, - раздался чуть слышный шепот. - Скоро я тоже буду здесь, в этом лесу, а потом и ты! Мы будем вечно порхать между деревьями.
Миша очутился на опушке. Посреди неё стояла церковь. Но купола не блестели на солнце. Золотые маковки покрывала кровавая ржавчина. В окнах висели перевернутые кресты, а дверь сорвал с петель ледяной ветер. Миша вошел внутрь. Иконы отворачивались от него, и лили чёрные слёзы. Одна из них, кажется, Богоматерь, держала в руках серебряный гребешок. Меж зубцов запутались вырванные с мясом волосы.
- Нас больше нет, - шептала Мария, задыхаясь от слёз. - Мы больше не сможем защищать вас. Нам холодно! Нам очень холодно!
Пробуждение оказалось болезненным.
Миша сполз с кровати, вцепившись руками в живот. Острая боль сковала тело, словно весь мир горит в ледяном огне, а вместе с потом на пол сочится кровь. Но кровь на полу действительно была, а ещё на стенах, на стёклах, на ржавом стуле в углу.
Телевизор издавал новую волну белого шума. За помехами спрятались утренние новости, а на полу перед ним лежало нечто, замотанное в жёлтую простынь с красной каёмкой.
- Катя... - Миша горько погладил тело.
Эти холодные кисти уже никогда не коснуться их ребёнка, небольшая грудь с вырванными клочками мяса не вздохнёт, а бёдра не дрогнут в полуночной истоме.
Едва осознав, что наделал, Миша бросился вон. Он быстро оделся, и выскочил на улицу. Никто из прохожих не обратил внимания на серебристый гребешок в его руках. Шли они долго, путаясь в улицах и дорогах. Обессиленный Миша садился на тротуар, но гребень не давал ему отдыхать. Наконец, они оказались у дома на неизвестной улице.
Обычная, пятиэтажная высотка с видом на пустырь. Перед подъездом кривые лавки, а над ними окна в тёмной парандже. Миша взбежал по лестнице на пятый этаж. К нему вернулось чувство страха, и редкие осколки разбитой памяти. Впрочем, он не успел сложить из них мозаику, дверь отворилась, и навязчивый мрак изнутри пригласил войти.
- А, это ты! Не думала, что ты так скоро вернешься ко мне.
Голос шел из глубины квартиры. Мише казалось, будто он снова очутился в лесу. Тошнотворный запах могильника и полная темнота влекли его вперед. Проходя комнаты одну за другой, Михаил очутился в маленьком, задымленном помещении.
- Надо же, какой симпатичный мужчина тебя принес. Он может нам пригодиться. - девушка распустила чёрные волосы. Её лицо, отсеченное чёлкой, казалось треугольным и мёртвенно-бледным. Говорила она тихо, почти что шепотом, но голос по странным причинам умножался эхом.
- Ты кто? - спросил Миша, протянув гребешок.
- Сегодня меня зовут Оксана, а как меня звали вчера, и как будут звать завтра - никому не известно. Так это ты нашел мой гребень, спасибо! Я помню тебя, в тот вечер ты не сказал мне ни слова. Нужно это исправить!
Мягкие руки опустили Мишу прямо на пол, но ему показалось, что он провалился в тухлый валежник.
- Это непростая вещь. - Сказала Оксана, перебирая пальцами зубчики гребня.- Ещё недавно он принадлежал чёрной гейше, и жил за тысячу километров отсюда. Знаешь, зачем он нужен?
Миша отрицательно покачал головой.
- Когда гейша чувствовала приближение смерти, она распускала волосы, и расчесывала их специальным гребнем. Он очищал её от грехов, как серебряный водопад Аматерасу смывает с душ дёготь и чернь. Почти как исповедь - чтобы тебе было понятно. Только исповедовалась она не перед священником. Человеку плевать на наши дела, только демон из страны бражников слушает наши мысли, и отпускает в последний путь. После похорон этот гребень передавали другой девушке, и так продолжалось не одно столетие. Знал бы ты, жалкое насекомое, каких трудов мне стоило его достать.
- Так вот, если на голове гейши не оставалось ни одного спутанного волоса, демон брал её с собой, в страну боли и удовольствий. Там, на чёрном троне из застывшей крови она становилось его женой до тех пор, пока новая, удачливая гейша сможет повторить её подвиг.
Мише показалось, что он снова попал в кошмарный лес. На больных, искривленных деревьях сидят серебристые бабочки. Их крылья сложены, и они ждут приказов своей повелительницы.
- Мой путь на земле окончен, - сказала Оксана, расчесывая первую прядь. - Я заключила контракт с очень могущественным существом. Долгие годы он приносил мне покой, удачу и защищенность, а теперь я должна отплатить, и навеки стать его женой. А ты, за свою честность, получишь достойную награду.
За шелестом чёрных волос Миша услыхал другой звук. Будто что-то большое, хлопая крыльями, приблизилось к нему, село на плечи, и одним рывком откусило голову.