Попытка обратиться к "разуму тысячелетий", чтобы противостоять "безумию" их, - такова идея этой небольшой книжки. Цель ее написания, если угодно, психотерапевтическая, ибо великие постижения и интуиции европейской философской мысли, надежно, увы, сокрытые в "многотомьи" академических изданий, гораздо менее доступны читателю, чем мутный поток многообразных религиозно-мистических "учений".
"Верую, ибо абсурдно", - эта знаменитая фраза, традиционно приписываемая Тертуллиану, актуальна и поныне, когда происходит катастрофическое нашествие бесчисленных "посланников небес", "свидетелей", "контактеров", "магов" и "гуру", когда имеют место акты коллективного безумия "белых" и прочих "братьев", когда кровавые и трагические межконфессиональные "разборки" сотрясают страны и континенты.
Очередной "мессия" объявляет об очередном "конце света", и совершается еще один трагический акт коллективного самосожжения. "Братья по вере" в Северной Ирландии с особым ожесточением взрывают друг друга. Ради борьбы с "неверными" совершаются безумные по своей жестокости теракты в Нью-Йорке.
Сможем ли мы в наступившем тысячелетии освободить свое сознание и свое коллективное бессознательное от разного рода антропоморфных мифологических призраков и религиозных химер, ради которых совершались кровавые и бессмысленные крестовые походы, пылали костры инквизиции, отрезались и отрезаются головы у "неверных"?
Как остановить то "метафизическое безумие", которое началось более двух тысячелетий тому назад и все еще требует обильных и кровавых человеческих жертвоприношений?
Если мы заглянем в большой латино - русский словарь, то обнаружим, что первым значением слова "религиозный" является "внушающий сомнение или тревогу". Кровавая и трагическая история религиозных движений действительно внушает сомнение и тревогу. Впрочем, если чрезмерная тревога одолевает вас, любезный читатель, то можно попробовать прибегнуть к помощи небесных сил, не мифических, но вполне реальных. Для этого в период светового дня необходимо прилечь, подложив под голову достаточно большое зеркало. Минут через 20 - 25 уйдут "тревоги и сомнения", и вы почувствуете существенное душевное облегчение. Свет внешний становится светом внутренним и совершает свою терапевтическую работу.
"Все причастно свету", - таков один из основных тезисов метафизики света.
--
Метафизика света
Метафизика света - известное истории философии направление, которое рассматривает свет в качестве первосущности мира.
Впервые свет как первосущность мира воссиял в религии зендского народа, в зороастризме. Ахура-Мазда, Бог зороастризма, есть "свет и истина". В христианской теологии Бог также есть свет (I Иоан, 1:5), "отец светов".
Если у христианских неоплатоников свет являлся преимущественно "благочестивой метафорой", отблеском "предвечного света" Первоединого (Божества), то у натурфилософов позднего Средневековья и Возрождения свет становится уже физической первореальностью.
Роберт Гроссетест считал свет первой телесной формой, телесным духом. По его убеждению, свет есть материал видимой Вселенной. Бонавентура, младший современник Роберта Гроссетеста, утверждал, что свет есть общая природа, обнаруживаемая во всех телах, как небесных, так и земных" (см.публикацию Шишкова А.М. в "Вопросах философии" N 6 за
1995 г.).
Исаак Ньютон, великий "натурфилософ" Нового времени, в третьей книге своей "Оптики" размышляет следующим образом: "Превращение тел в свет и света в тела очень соответствовало бы порядку вещей в Природе... Почему бы Природа не могла превращать тела в свет и свет в тела?"
Теоретическая и экспериментальная физика ХХ века открыла новые и неожиданные аспекты метафизики света, выявив фундаментально-световую природу того реального пространства - времени, в котором воплощается и развертывается бытие. Свет как бы предписывает реальному миру свои законы, свой логос (о логосе, этом ключевом понятии греческой философии, будет сказано ниже). Вспомним в связи с этим знаменитую, "рожденную из света" формулу Альберта Эйнштейна Е=mc2, которая стала "золотой формулой" физики ХХ века. Уместно привести здесь и мысль Николая Бердяева о том, что "познание есть возгорание света внутри бытия" (Бердяев Н.А. Опыт эсхатологической метафизики).
Если прибегнуть к языку "фундаментальной онтологии" Мартина Хайдеггера, то можно было бы сказать, что свет "дает" ( Es gibt) бытие, "созревает", "временится" (sich zeitigt) в нем. Свет делает бытие "открытым", "непотаенным", "истинным", если, согласно Хайдеггеру, интерпретировать греческое слово "алетейя" (истина) как "непотаенность", как то, что не подлежит "сокрытию", "забвению", "вхождению в Лету".
Владимир Соловьев писал: "В мире физическом свет превращается в жизнь, становится организующим началом растений и животных, чтобы не отражаться только от тел, но и воплощаться в них". А русский физик-экспериментатор начала ХХ века, создатель электронного телевидения Борис Розинг писал следующее: "Все, что свершается в мире в настоящий момент, не возникает из ничего, а прибывает сюда с бесконечно далеких расстояний со скоростью света. То, что здесь будет, уже существует, так сказать, за кулисами мировой суеты: оно приносится сюда в известный момент, достигает высшего напряжения, воплотившись в существующий мир, и снова уносится, постепенно ослабевая, в бесконечность. Настоящее готовится для нас в звездном мире и за звездными пространствами" (цит. по А.Ф.Лосеву "Античный космос и современная наука"). И еще одно суждение того же автора: "Если тело, испускавшее свет, исчезает, например, человек умирает, то вместе с ним иссякает и источник посылаемого им света. Но тот свет, который раньше исходил из него, не уничтожается, а будет распространяться все дальше в пространстве, унося, так сказать, с собой всю историю человека. Мы можем сказать, что человек будет еще жить в этих лучах" (Б.Л.Розинг. Физика для всех. Свет. СПб, 1914). В связи с последним суждением уместно вспомнить описания тех, кто находился в состоянии клинической смерти, кто вернулся, так сказать, "с того света". Они описывают ощущение необычайно яркого, все поглощающего света. Может быть, в этой "переходной" ситуации человеку становится доступной его суть. "Человек - свет в ночи", - учил Гераклит (фрагмент 26DK).
Но что такое "метафизика света"? Как известно из истории философии, термин "метафизика", буквально означающий "после физики", возник в какой-то степени случайно и связан с изданием трудов Аристотеля, когда его сочинения, касающиеся собственно философии ("первой философии"), были изданы после трудов, касающихся физики, после физики. В последующем термин "метафизика" стал синонимом термина "первая философия", т.е. того раздела философии, который "вопрошает" о сущем, о бытии. Став "схоластической", "умозрительной", метафизика подверглась сокрушительной критике философией Нового времени. Завершил эту критику, как известно, Кант, но он же своей "вещью в себе" заложил основы истиной, экзистенциальной метафизики, метафизики свободы, как о том пишет Николай Бердяев в своем главном философском труде "Опыт эсхатологической метафизики".
Метафизика света в этом новом понимании есть все то, что скрыто "за физикой" света, за феноменологическим фасадом его. Метафизика света есть все то, что остается "по ту сторону" света. А "по ту сторону" остается, если использовать выражение русского философа Семена Франка, непостижимая глубина и непостижимая даль бытия. "Позади всякой вещи и всякого явления лежат бесконечные, недоступные нам дали и глубины, которые как таковые открываются нашему метафизическому сознанию... Свет первоосновы светит нам как бы из бесконечной глубины... возгорается из глубины и дали" (С.Л.Франк. Непостижимое.).
Николай Кузанский, которого Франк считал в некотором смысле своим единственным учителем философии, писал о том, что свет формирует бытие, что телесный мир стал тем, что он есть, через свою причастность к свету. Он же создал диалектику "постижения непостижимого", смысловым ядром которой является его учение об абсолютном максимуме и абсолютном минимуме, их тождестве. По мнению Франка, Николай Кузанский достиг такого синтеза, какой позднее уже никогда не удавался европейскому духу. Абсолютный максимум и абсолютный минимум Николая Кузанского - это не абстрактные математические понятия. Абсолютный максимум и абсолютный минимум, и именно только они, заключают в себе всю полноту бытия, "непостижимо свертывают и развертывают все" (Николай Кузанский. Об ученом незнании). И если абсолютный максимум, согласно Николаю из Кузы, есть "максимальный свет", то абсолютный минимум - "минимальный свет", т.е. свет, обладая свойством становиться и "абсолютно минимальным" и "абсолютно максимальным", как бы развертывает бытие, реализует его.
Несомненным продолжением учения Николая Кузанского об абсолютном минимуме и абсолютном максимуме является учение Лейбница о монаде. Монада Лейбница , являясь некой минимальной функциональной единицей бытия, есть в то же самое время "представитель универсума, зеркало его" (Лейбниц Г.В. Монадология). И каждая такая "световая монада", будучи "зеркалом и представителем универсума", заключает в себе и развертывает из себя все.
Возможно, что современная квантовая физика могла бы наполнить обозначенную выше метафизическую диалектику бытия более конкретным, физическим содержанием. Согласно современным космологическим представлениям, "сотворение" нашего мира произошло путем расширения некой световой сингулярности, сверхплотного и сверхгорячего вещества, состоявшего из света с ничтожной примесью более тяжелых частиц (Новиков И.Д. Эволюция Вселенной. М. 1990). Своеобразным "воспоминанием" об изначально световой колыбели Вселенной является так называемое реликтовое излучение, "свет первоосновы из глубины и дали". Согласно мистическому учению Каббалы, за "вещностью" мира, "чтойностью" его сокрыто беспредельное и неопределимое "не-нечто" ("Эн-соф"), называемое иначе первосветом. Этот первосвет, будучи в какой-то степени аналогом плотиновского первоединого, есть как бы и дух и душа мира.
"Всякое познание держится непознаваемым, всякие слова относятся к несказанному", - писал Владимир Соловьев. Исходная сущность бытия, согласно Семену Франку, неуловима в понятиях, металогична, и тем не менее понятийный аппарат европейской философской мысли позволяет в какой-то степени, говоря словами того же Франка, "открыть доступ к незримой, внутренней реальности бытия".
--
Греческая философия в постижении логоса ("умного света")
Обозначенная выше метафизическая диалектика бытия обретает свою "плоть и кровь" в греческой философии. Имя великого завершителя греческой философии Плотина уже упоминалось. Именно у него "умный свет" логоса, свет Первоединого, воссиял особенно ярко и масштабно. Его "Эннеады" буквально пронизаны светом. В них он пишет о том, что "верховное начало есть свет", свет "чистый, тонкий, мягкий", свет, из которого все происходит и в котором все сохраняет свое существование (Плотин. Сочинения. Изд-во "Алетейя" СПб 1995). Исходным понятием философской системы Плотина является Единое (Первоединое), которое "развертывает" из себя все, "излучает" все. Единое излучает из себя Ум (Дух) мира, а Ум дает свет Душе, освещает её. Ум (Дух), рождающийся от Первоединого, есть исходящий из него свет, который, в свою очередь, изливается в Душу мира. Таким образом, существующий мир, согласно Плотину, как бы пронизан "умным светом" и является эманацией его. Выдающийся русский исследователь греческой философии А.Ф.Лосев, характеризуя ее, пишет о "бездне чистого света... неистощимой силе умного света... смысловой и световой заряженности мира", о том, что "сущность первого начала... в бесконечности света" (Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука.).
Понятие логоса, который у Плотина становится "умным светом", пронизывающим собою существующий мир, есть центральное понятие греческой философии. По мнению Куно Фишера, авторитетного историка европейской философии, греческая философия была почти всецело занята вопросом о том, что такое логос.
Греческое слово "логос" очень многозначно, и уже один перечень его значений мог бы стать своеобразным кратким конспектом греческой философии. Вот некоторые основные значения этого слова, взятые из греческо-русского словаря А.Д.Вейсмана: слово; речь; беседа; договор; счет (число); соотношение; пропорция; соразмерность; разум; причина; понятие; смысл. Платон в "Тимее" пишет о "слове", безгласно и беззвучно изрекаемом в самодвижущемся космосе ("Тимей" 37в). Космос древних был живым и одухотворенным. Он "вел беседу" с теми, кто умел "слушать" его (первые натурфилософы). Он открывал в себе "число", "пропорцию", "соразмерность" (у пифагорейцев). Космос воплощал в себе "разум", "смысл" (в платонизме и стоицизме). Впервые слово "логос" было введено в греческую философию Гераклитом, но у него оно еще не имело того основного значения ("разум", "смысл"), которое приобрело в более позднем периоде развития греческой философии.
У стоиков, которые много занимались разработкой учения о логосе, существует представление о слове внутреннем, сокровенном и слове произнесенном. Где сокрыто "слово", и кто произносит его? Ответы на эти вопросы искала не только греческая философия, но и человеческий разум во все времена существования "человека разумного".
Может ли "слово" произноситься в метафизической глубине и дали самого бытия, может ли оно быть порождением "умного света", пронизывающего мир? "Свет есть ум, смысл и форма", - писал А.Ф.Лосев в своей работе "Первозданная сущность". Постичь логос ("слово", "смысл") в самой природе стремились натурфилософы-досократики.
Или, может быть, "слово" произносится самим человеком? "Человек есть мера всех вещей", - учил софист Протагор.
Или, может быть, наконец, "слово" рождается и произносится в мире нездешнем, где-то "там", "на небеси", как считал христианский платонизм.
Натурфилософы-досократики стремились постичь логос ("слово", "смысл") в самой природе, и свои труды все они называли одинаково - "О природе". "Вода" Фалеса, "беспредельное" Анаксимандра, "воздух" Анаксимена, "огонь" Гераклита, - все это некие этапы "метафизического постижения" физического, этапы постижения "слова", "смысла", сокрытого "за водой", "за воздухом", "за огнем", постижение того "беспредельного", что сокрыто за пределами физических стихий.
На Гераклите хотелось бы остановиться особо. Его прозвали "темным" за парадоксальный, а порою и нарочито запутанный стиль его изречений. Если Парменид и элеаты подчеркивали постоянство и неизменность бытия, то Гераклит раскрывает в дошедших до нас фрагментах диалектику становления, диалектику "борьбы и единства противоположностей". "Нет ни одного положения Гераклита, которого я не принял в свою "Логику", - пишет Гегель в своих "Лекциях по истории философии". Гераклит считал огонь первоэлементом, первосущностью мира; при этом, как полагал А.Маковельский, первоогонь Гераклита не тождествен видимому, являющемуся огню. Согласно учению Гераклита, все произошло из огня, и все в огонь разрешается. Все вещи обмениваются на огонь, и огонь - на все вещи, подобно тому, как имущество обменивается на золото, и золото - на имущество. Гераклит считал, что речь (логос) природы люди не понимают, а ему удалось постичь эту речь. Самый же знаменитый его фрагмент гласит: "Этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий (фр.30 ДК). Признавая постоянную изменчивость мира, Гераклит в то же время не отрицал и Единого, учение о котором занимает весьма существенное место в греческой философии. "Из всего - одно, из одного - все" (фр.10 ДК).
Логос в качестве "числа", "соотношения", "пропорции", "соразмерности" стремились постичь пифагорейцы.
Число, согласно пифагорейской традиции, есть форма развертывания - свертывания Единого. Единое (греч. Энас) и сущее (лат. Энс) - однокоренные слова. Сущее едино, и только единое существует. "Все есть число", - учили пифагорейцы; при этом нечетные числа символизировали более совершенное, мужское, активное начало, а четные числа - менее совершенное, женское, пассивное начало. Троица (мужской, активный тип развертывания - свертывания Единого) и Четверица (женский, пассивный тип развертывания - свертывания Единого), сливаясь воедино, образуют Седмицу (универсальный тип развертывания - свертывания Единого). Седмица символизирует завершенность, гармонию, симфонизм бытия, его "оплодотворенность" (семь нот, семь цветов радуги и пр.). Именно седмица (гебдомада) считалась высшим числом в первоначальном пифагореизме, и лишь позднее высшим числом стала десятка (декада). Поэтому первоначально основной тезис пифагорейцев "все есть число" был равноценен тезису "все есть число семь". Согласно Филолаю, который первым дал письменное изложение учения пифагорейцев, число семь (гебдомада) воплощает в себе "ум", "свет", т.е. семерка есть как бы "умный свет". "Семерка - владыка, правитель всех вещей, единый, вечно сущий, постоянный, сам себе подобный" (Филолай. Фрагменты ранних греческих философов. М. 1989).
Учение пифагорейцев о числе в существенной степени предопределило учение Платона об идеях, и у позднего Платона его идеи ("эйдосы") становятся по сути "умными числами", "идеальными числами". С именем Платона связано учение о неком идеальном мире, полностью отрешенном от мира здешнего, мира земного. После того, как в Александрии платонизм получил прививку иудаизма, произведенную Филоном Александрийским, он стал платонизмом христианским и лег в основу христианской теологии. Между миром здешним и миром небесным образовалась "пропасть онтологического зияния". Мир здешний, мир земной был объявлен изначально греховным, изначально "мертвым по преступлениям и грехам его" (Ефес., 2,1), и в чреве матушки - земли вовсю закипели котлы в ожидании грешников. Началось долгое, напряженное и страстное (сладострастное) ожидание конца света и страшного суда, длящееся вот уже более двух тысячелетий. Но о разного рода религиозных мифах, рождаемых в глубинах коллективного бессознательного, мы поговорим в следующем разделе наших "записок", а пока вернемся к Платону, к "божественному язычнику" Платону. Учение Платона об идеальном мире, чуждом, трансцендентном миру здешнему, земному, несомненно, явилось драматическим поворотом в европейском мировоззрении и, как считает Владимир Соловьев, было обусловлено жизненной драмой самого Платона (В.Соловьев. Жизненная драма Платона). Потрясенный казнью любимого учителя Сократа, Платон пришел к выводу о неправедности, а затем и неподлинности этого мира. Есть мир лучший, мир подлинный, который Платон назвал Благом. Именно там хранятся первообразы, архетипы, идеи (эйдосы) всех вещей, а мир здешний, мир земной есть лишь несовершенный слепок архетипов, эйдосов идеального мира. В "Государстве" Платон рисует символический образ пещеры и людей, прикованных в ней спиной к свету. Эти люди - узники способны созерцать лишь отблески подлинного света, лишь мир призрачных теней. "Мир идеальный, - напишет много веков спустя Фридрих Ницше, - отнял у реальности её ценность, её смысл, её истинность. Ложь так называемых идеалов стала проклятьем, тяготевшим над реальностью". А современный отечественный исследователь и переводчик классической философии В.В.Бибихин в своей работе "Язык философии" пишет следующее: "Второй, идеальный мир, надстраивающийся над здешним и теперешним, выпивает из первого всю кровь без остатка".
Но в "языческом" платонизме еще была полнота жизни, еще была "плоть и кровь". Если идеальный мир отрешал Платона от мира здешнего, мира земного, то Эрос властно притягивал его к этому миру (см.его диалоги "Пир" и "Федр"). Гениальный ученик Платона Аристотель как бы реабилитировал земной мир, вернув "небесные" эйдосы Платона миру здешнему. У Аристотеля платоновские эйдосы стали "формами", которые находятся в самих вещах, присущи, имманентны им. Аристотелевская форма, будучи аналогом платоновского эйдоса, есть как бы потенция (динамис) вещи, обусловливающая ее становление, развитие, реализацию. Форма, эйдос вещи, энергийна, т.е. реализует себя посредством энергии, энтелехии. Аристотелевская энтелехия - это не просто энергия, но энергия, стремящаяся к цели, к завершенности, законченности, к целому. В истории европейской философии Аристотель стал первым и, пожалуй, единственным метафизиком бытия в подлинном смысле этого слова и был назван Философом (с большой буквы!).
Выдающийся русский исследователь платонизма А.Ф.Лосев пишет о том, что диалектика платонизма живет интуициями света, а эйдос вещи есть некое световое и смысловое излучение, некая световая энергийная конструкция смысла, способная к саморазвитию, к самореализации (А.Ф.Лосев. Очерки античного символизма и мифологии). Материя (меон) жаждет оформления и просветления со стороны эйдоса, со стороны "умного света", и вещь есть свет эйдоса, разгорающийся в меоне, в меональной тьме. "Платонизм есть, прежде всего, философия и мистика света", - писал А.Ф.Лосев в конце своего проникновенного исследования.
На этой "световой" ноте автор заканчивает свой историко-философский экскурс, чтобы погрузиться, далее, "во мрак веры". Именно "во мрак веры"
(in tenebras fidei) страстно звал свою паству один из наиболее последовательных и непримиримых проповедников христианства Лютер. Не менее страстен в своей ненависти к человеческому разуму русский религиозный мыслитель Лев Шварцман, более известный под псевдонимом "Шестов". Его высказывание приведено в начале книги в качестве одного из эпиграфов.
Не мрак ли веры (и ненависти) столь опасно сгустился ныне в "горячих" точках нашей планеты, такой маленькой и хрупкой по сравнению с бесконечными масштабами Вселенной? Особо опасная концентрация мрака веры и ненависти отмечается ныне на земле иудейской, которая явилась колыбелью мировых религий, исключая буддизм.
"И истребишь все народы, которые Господь,
Бог твой, дает тебе; да не пощадит их глаз твой"
(Второзак., 7:16)
"Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле?
Нет, говорю вам, но разделение;
Ибо отныне пятеро в одном доме станут
разделяться: трое против двух, и двое против трех;
Отец будет против сына, и сын против отца;
мать против дочери, и дочь против матери;
свекровь против невестки своей,
и невестка против свекрови своей".
(от Луки, 12:51-53)
Если кто приходит ко Мне, и не
возненавидит отца своего и матери,
и жены и детей, и братьев и сестер, а притом
и самой жизни своей, тот не может быть
моим учеником"
(от Луки, 14:26)
Воистину, "мрак веры" порождает мрак ненависти. На этот "мрачный" алтарь веры было принесено столько безвинных человеческих жертв, что число их, без сомнения, многократно превышает число жертв всех сражений, известных истории.
Предпринимая свой философский экскурс ("Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею". К колос., 2:8) и стремясь сделать его по возможности, наиболее кратким и наименее утомительным для читателя, автор имел своей целью сформулировать некий "символ веры", который мог бы как-то противостоять "мраку веры и ненависти": Тайна бытия и чудо жизни сокрыты в метафизической глубине и дали самого бытия и самой жизни.
Первосущность бытия заключена в самом бытии (имманентна ему), а не находится где-то вне его: "свыше" или "снизу", "справа" или "слева", "спереди" или "сзади", - пространство, как известно, изотропно, т.е. равноценно во всех направлениях. Поэтому, если некто слышит "голос свыше", то он в равной степени может слышать его "снизу", "сзади" или "слева".
--
Архетипы коллективного бессознательного
и религиозные мифы коллективного сознания
"Стоит людям собраться вместе и образовать
толпу, как высвобождается динамика коллек-
тивного человека - звери или демоны, сидящие
в каждом человеке, не проявляют себя, пока
он не сделается частью толпы...
...Мы всегда живем на вершине вулкана, и пока
нет человеческих средств защиты от возможного
извержения, которое способно разрушить все...
И сумасшедший и толпа движимы овладевшими или
безличными силами".
Карл Густав Юнг
Учение Карла Густава Юнга и его школы о коллективном бессознательном и о лежащих в основе его архетипах имеет исключительно важное значение в понимании психологии мифов, религии, искусства, человеческих фантазий и пр. Коллективное бессознательное, по определению Юнга, представляет собой неотъемлемую часть человеческой психики, которая, в отличие от личностного бессознательного, не обязана своим существованием личному опыту и, следовательно, не является индивидуальным приобретением (К.Г.Юнг. Человек и его символы. М 1997). "Если личностное бессознательное состоит в основном из элементов, которые одно время осознавались, но впоследствии исчезли из сознания в результате забывания или подавления, то элементы коллективного бессознательного никогда не были в сознании и, следовательно, не обретались индивидуально, а своим существованием обязаны исключительно наследственности. Личное бессознательное состоит, главным образом, из комплексов, тогда как содержание коллективного бессознательного составляют в основном архетипы (там же, с.339). В коллективном бессознательном и его архетипах как бы звучит далекий голос предков, подчас гораздо более мощный и неодолимый по силе воздействия, чем наш собственный. Архетипы - это отпечатанные в коллективном бессознательном типовые образцы поведения. Архетипов, как указывает Юнг, столь же много, как и типичных ситуаций в жизни. При возникновении ситуации, соответствующей данному архетипу, он активизируется, и появляется побуждение, которое, как и инстинктивное влечение, прокладывает себе путь, подчас вопреки всем доводам рассудка.
Следует отметить, что термин "архетип" Юнг ввел позднее, позаимствовав его у христианских платоников. Ранее он использовал термин "первообраз" (нем. Urbild). Этот первый термин богаче, "полифоничнее" по своему смысловому звучанию. Немецкое слово "Bild" имеет целый ряд значений: картина; образ; отражение; картина (как часть театрального акта); образное выражение. Следуя семантике этого слова, можно было бы сказать, что жизнь и судьба древнего человека отражалась на его психологии, запечатлевая в ней свои "образы" и "картины". Эти "картины" находили свое "образное выражение" в стереотипах поведения древнего человека, в той жизненной драме, которая развертывалась на "подмостках" жизненной сцены.
На основе архетипов коллективного бессознательного формируются некие "парциальные личности": тень, персона, анима, анимус, самость и др. С одной стороны, это типичные персонажи религиозных сюжетов, мифов, произведений литературы и искусства. С другой стороны, это типичные фигуры сновидений, семейных ролей, психопатологических состояний. Все они, по выражению Джеймса Хиллмана, представляют собой состав исполнителей некоего жизненного "варьете" (Д.Хиллман Архетипическая психология. СПб, 1996).
В связи с затрагиваемой нами темой религиозной мифологии особый интерес может представлять архетип Самость. Самость есть некая изначальная целостность психики, некий "космический человек" , "первочеловек". Самость - глубочайшее ядро психики. В сновидениях женщин Самость обычно олицетворяется верховным женским образом: священнослужительницей, волшебницей, матерью - землей или богиней природы и любви. У мужчин Самость проявляется как человек, посвящающий в тайные образы или их хранитель (гуру), мудрый старец, дух природы или, наконец, как сам Господь Бог (Мария-Луиза фон Франц.В кн.: Человек и его символы. М. 1997). Самость, будучи внутренним центром всей психики, часто предстает в сновидениях как сверхчеловек. Она в снах и фантазиях нередко принимает облик исполинского человека, охватывающего и содержащего в себе весь космос. Когда такой образ появляется в сновидении индивидуума, можно надеяться, что его проблемы будут творчески разрешены, ибо активизировался жизненно важный центр (то есть вся личность собралась в единое целое для преодоления возникших трудностей). Неудивительно, что этот образ Космического Человека появляется во многих мифах и религиях и описывается как несущий помощь и добро (здесь и далее цит. Марию-Луизу фон Франц; см.выше). Космический Человек - гигантская всеобъемлющая фигура, олицетворяющая собою и включающая в себя всю Вселенную - является обычным символом Самости в мифах и снах. В китайской мифологии это гигантский богочеловек Пань-гу, сотворивший небо и землю. В индийской мифологии таким "космическим человеком", "первочеловеком" является Пуруша, который заполняет собою весь космос и в то же время живет в душе каждого индивида. В древней Персии Первочеловек по имени Гайомарт изображался в виде огромной фигуры, излучающей сияние. Архетип Самость в мифологической и символической форме выражает сокровенную и неразрывную связь человека с природой и космосом. Именно Самость является той матрицей коллективного бессознательного, которая воспроизводит религиозное ("нуминозное", по терминологии Р.Отто) сознание.
Архетипы коллективного бессознательного определяют и структурируют не только образы мифов, фантазий, снов. Они во многом структурируют и содержание психопатологических переживаний. Так, больные, страдающие бредовой формой шизофрении, весьма нередко считают себя посланниками небес, спасителями человечества, мессиями. Многолетняя клиническая практика автора этих "записок" весьма богата подобного рода примерами. Несомненно, что архетип Самость играет существенную роль в генезе этих переживаний.
В одной из последних работ Юнга под названием "Один современный миф" (М.,1993) говорится о том, что "люди с незапамятных времен чувствуют себя вынужденными совершать религиозные обряды, цель которых - обеспечить сотрудничество бессознательного". Эта мысль Юнга, высказанная им за три года до его смерти, представляется очень важной. Религиозные мистерии и обряды могут рассматриваться в качестве своеобразной коллективной психотерапии, призванной усмирить, по выражению того же Юнга, "силы подземного мира, если не сказать - ада". Религиозные мистерии и обряды служат Самости.
О взаимоотношениях Бога и Самости с удивительной и дерзкой проникновенностью писал Ангел Силезиус (псевдоним Иоганна Шеффлера), немецкий поэт и религиозный мистик XVII века:
"Gott lebt nicht ohne mich.
Ich wei? da? ohne mich
Gott nicht ein Nun kann leben."
(Бог не живет без меня. Я знаю, что без меня Бог не может прожить ни одно мгновенье).
Если мы заглянем в большой латино - русский словарь, то обнаружим, что первым значением слова "религиозный" является "внушающий сомнение или тревогу". С другой стороны, слово "религия" буквально означает "восстановление связи" (от лат. "ligare" - связывать и префикса "re-", означающего возобновление, восстановление чего-либо). В метапсихо- логическом плане религия выражает потребность "восстановления связи" с окружающим миром, космосом и, в конечном результате, с Самостью для того, чтобы уйти от "сомнений и тревоги".
Жизненное пространство древнего человека было оформлено в виде горизонтально расположенного креста, ориентированного по сторонам света. В центре горизонтального креста находилось главное божество - первопредок, а по соответствующим сторонам - северной, южной, западной и восточной - располагались божества-первопредки, управляющие различными стихиями и природными циклами (Лукьянов А.Е. Становление философии на Востоке. Древний Китай и Индия. М. 1992). Первопредки, духи, боги обитали где-то рядом и бдительно стояли на страже интересов рода. Общение с ними совершалось посредством всевозможных магических ритуалов, которые затем легли в основу ритуалов религиозных. На этой, магической стадии мышления мир, по выражению Д.Фрейзера, рисовался одной великой демократией, в которой органически сосуществовало естественное и сверхъестественное.
Боги древнего человека были земными, хтоническими. Они умирали и возрождались вместе с земной растительностью. Символом земного, вернее, подземного бога был огонь, и даже солнце, согласно верованиям древнего человека, являлось частью подземного огня, который утром восходил на востоке, а вечером на западе вновь погружался в "преисподнюю". Другим символом земного бога был крест. Полагают, что слово "крест" произошло от древнеславянского "крес", что значит "огонь" (А.Голан. Миф и символ. М.1993). Эмблемой земного бога стал фаллос как источник жизни и символ силы и власти. Фаллический культ сохраняет свою актуальность и в современном обществе, обществе, созданном "мужчинами и для мужчин". "Отзвуками" фаллического культа являются и вознесенные к небу головки куполов (считалось, что жена земного бога обитает на небе) и обычай надевать обручальное кольцо на палец (палец всегда был традиционным символом фаллоса, особенно поднятый кверху большой палец). Одно из самых популярных в русском народе слов, обозначающих "фаллос", произошло от праславянского "KЭje" - палка, палица. Созвучно ему и известное слово "кий".
Боги постепенно переселялись на Олимп, но все еще дружили с людьми и нередко влюблялись в них, превращаясь для достижения своих эротических целей то в быка, то в лебедя, то в золотой дождь. Но пуповина, связывавшая первобытное сознание с лоном материнского первокосмоса, медленно и болезненно иссекалась, и человек покидал свой первородный рай.
"Изгнание" из рая ускоряли периодически наступавшие наводнения ("всемирные потопы") и обледенения. Человек познавал нужду и страдание. Древо жизни становилось и Древом познания с весьма горькими плодами.
Боль и страдание пробудили, по мнению Стефана Цвейга, религиозные чувства и мысль о Боге. В поте лица добывал человек хлеб свой, и вместе с настоятельной и прискорбной необходимостью "накормить пятью хлебами пять тысяч человек" рождалась и заветная мысль о Мессии.
Боги были уже где-то очень далеко и высоко и все более отделялись от человека "пропастью онтологического зияния". Горизонтальный крест, символизировавший земного бога, приобретал вертикальное положение вместе с возносившейся к небу молитвой и мольбой о спасении. На этом устремленном к небу кресте и совершилось мистическое распятие Первочеловека, которое должно было символизировать рождение в муках Человека Нового. Древние часто приносили в жертву своих богов. Но рождение Нового Человека так и не состоялось. Он все еще "распят" в каждом из нас, и мистическая Церковь Христова, называющая себя Его Телом и Его Невестой, все еще ожидает своего Небесного Жениха.
Но это, так сказать, глубинно-психологические и мистические аспекты коллективного религиозного сознания. В реальной же истории религий и церквей все было, как это и положено, человеческим ("слишком человеческим") и земным ("слишком земным"). Была непримиримая борьба за власть, где все средства были хороши. Была жесткая и жестокая борьба за умы и души масс, когда "единственно правильное учение" прокладывало себе дорогу огнем и мечем, а самыми убедительными аргументами были пытки, казни, костры инквизиции и отрезание голов. Были Писания, весьма схожие своими мифологическими сюжетами. Так, Ф.Делич в своей книге "Библия и Вавилон" (СПб., 1912) указал на многие сходства мифов ассирийцев и вавилонян и иудейских мифов, составивших содержание Библии. Это и неудивительно, ибо автор всех Писаний по существу один - коллективное бессознательное и его архетипы.
Самой древней из мировых религий является буддизм (V век до нашей эры). В буддизме повествуется о том, как царица Майя увидела однажды сон, будто белый слон вошел в ее чрево. Совершилось непорочное зачатие, и Майя родила сына. В момент его рождения все вокруг запело, благословляя царицу и ее сына. Недалеко находился мудрец, который увидел сияние в момент этого рождения. Он пришел во дворец, и когда ему показали новорожденного, мудрец предсказал, что ребенок станет Буддой, которому суждено спасти мир. Будда проповедывал свое учение, часто прибегая к притчам, и имел много учеников. Дьявол пытался соблазнить его: "Скоро весь мир будет твоим", но Будда воскликнул: "Прочь, Дьявол! Мне не нужно богатств этого мира". Затем Будда прочитал ученикам свою последнюю проповедь и ушел в Нирвану. Хотя Будда бессмертен, он умирает, чтобы раскрыть людям глаза и спасти их (Учение Будды. Токио. 1986).
Весьма схожие сюжеты встречаются и в других Писаниях, гораздо более поздних по времени. Меняются только исторические и национальные детали (дворец, хлев, пещера и т.д.).
Одним из самых эффективных способов вовлечения в ту или иную религиозную секту было и есть извещение о конце света, который наступит если не завтра, то послезавтра, а если не послезавтра, то уж непременно в конце следующей недели. Спасутся только члены секты, а всех остальных ожидают вечные муки ада. Напряженное ожидание конца света, мрачные эсхатологические прогнозы, страшный суд и вечные муки ада для неверных, - все это те "страшилки", которые в немалой степени способствовали "христианизации" массового сознания. Религиозным терроризмом назвал в "Самопознании" Николай Бердяев учение об аде и вечных муках. Будучи глубоко верующим человеком, Николай Бердяев пишет тем не менее о том, что существование вечного ада означало бы самое сильное опровержение существования Бога.
А Бертран Рассел в своей "Истории западной философии" с типично британским изяществом пишет следующее: "А что касается вечных мук, то, вероятно, у творца такой огромной вселенной были и более важные дела, чем посылать людей в ад за небольшие отступления от религии".
Библия, как известно, заканчивается Апокалипсисом (Откровением), который Эрнст Ренан назвал "книгой угроз и устрашения".
А картина и в самом деле предстоит ужасная:
"Открылся кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя. И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих. И дано ей не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека. В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них. По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее - как лица человеческие. И волосы у ней - как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов" (Откровение, 9,2-8). А затем следуют и другие ужасные муки, например, "три язвы, огонь, дым и сера, от которых умерла третья часть людей". Но не всем уготована такая страшная участь, а только тем, кто, как уже сказано выше, "не имеют печати Божией на челах своих". А получили заблаговременно печать "сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых". "Из колена Иудина запечатлено двенадцать тысяч; из колена Рувимова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Гадова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Асирова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Неффалимова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Манассиина запечатлено двенадцать тысяч; из колена Симеонова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Левиина запечатлено двенадцать тысяч; из колена Иссахарова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Завулонова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Иосифова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Вениаминова запечатлено двенадцать тысяч (Откровение, 7,5-8).
Господь, видимо, лучше знает, кого карать, а кого миловать.
--
Россия за "церковной оградой",
и что из этого получилось
"Слуги, со всяким страхом повинуйтесь
господам, не только добрым и кротким,
но и суровым"
1-е Петра, 2,18
"Рабов увещевай повиноваться своим
господам, угождать им во всем,
не прекословить"
К Титу, 2,9.
Русский писатель Мельников-Печерский сказал где-то об "околевшей в невежестве Византии". Именно оттуда получила Россия духовное наследие. Г.Г.Шпет в своем "Очерке развития русской философии" пишет следующее: "Византия не устояла под напором дикого Востока и отнесла свои действительные наследственные сокровища на Запад, а нам отдала лишь собственного производства суррогаты, придуманные в эпоху ее морального и интеллектуального вырождения". Митрополит Макарий говорил о "густом мраке невежества и суеверий, облегавших Россию" (цит.по Г.Г.Шпету), и "византийское наследство" вряд ли могло развеять этот "мрак". Еще в 1850 году существовал запрет на преподавание философии в университетах, дабы оградить российское юношество от "еллинских хитростей". Именно в "волшебных хитростях еллинских" был обвинен Максим Грек и заточен в Волоколамский монастырь. Это случилось уже через сто лет после того, как на Западе Николай Кузанский создал из "еллинских хитростей" свою великую философскую систему. Запад успешно осваивал "хитрости" философского наследия Эллады, России же досталось "византийское юродство" (см.книгу С.А.Иванова "Византийское юродство". М. 1994).
В течение веков Россия пребывала за надежной "церковной оградой", которая охраняла ее не только от всякого рода "хитростей", но и от иноверцев. Ведь на государственную службу мог быть принят только православный. Более того, как сообщил недавно в своем телеинтервью один из ныне здравствующих митрополитов Русской православной церкви, государственный чиновник был обязан в специальном журнале отмечать частоту своих посещений церкви для исповеди. Законы Российской империи были не просто государственными, но церковно--государственными, и Православие, согласно известной формуле, являлось первейшей опорой самодержавия. И тем не менее "Русь слиняла в два дня. Самое большее - в три. Даже "Новое Время" нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей. И, собственно, подобного потрясения никогда не бывало, не исключая "Великого переселения народов". Там была - эпоха, "два или три века". Здесь - три дня, кажется, даже два. Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска. Что же осталось-то? Странным образом - буквально ничего... Переход в социализм и, значит, в полным атеизм совершился у мужиков, у солдат до того легко, точно "в баню сходили и окатились новой водой". Это - совершенно точно, это действительность, а не дикий кошмар" (В.В.Розанов Апокалипсис нашего времени).
Василий Васильевич Розанов, один из самых оригинальнейших писателей и мыслителей Серебряного века, заслуживший восторженные оценки многих своих именитых современников (А.Блока, Н.Бердяева, С.Франка, М.Горького и др.), писал свой "Апокалипсис", будучи обреченным на безысходность, нищету и голод, в Сергиевом Посаде, сердце русского Православия, в то время, когда Россия была уже поражена смертельной болезнью большевизма. Отсюда столь пронзительные интонации боли и трагедии, случившейся как с автором, так и с Россией.
Еще более пронзительные откровения о Русской православной церкви и вере можно найти в работе В.В. Розанова "Русская Церковь". Я позволю себе далее привести достаточно обширные выдержки из этой работы Розанова, ибо она удивительно актуальна и ныне.
"Разлагаясь, умирая, Византия нашептала России все свои предсмертные ярости и стоны и завещала крепко их хранить России", - пишет В.В. Розанов в начале своей книги. "Дитя - Россия приняла вид сморщенного старичка... Византия нашептала России, что "устав", "уставность" - это-то и есть главное в религии, сущность веры, способ спасения души, путь на Небо. Дитя - Россия испуганно приняла эту непонятную, но святую для нее мысль; и совершила все усилия, гигантские, героические, до мученичества и самораспятия, чтобы отроческое существо свое вдавить в формы старообрядной мумии, завещавшей ей свои вздохи... Россия чем далее - тем глубже "умерщвлялась" и духовно. Считалось, что "умереть - святее, нежели жить, что смерть угоднее Богу". Вся религия русская - по ту сторону гроба ... смерть - это рассвет и, наконец, вечный день "там" (на небе, с Отцом небесным). Дряхлость, немощь, убожество, нищета и социальное ничтожество оцениваются как положительная добродетель, как заслуга перед Богом, как небесное на человека сияние". Розанов называет, далее, христианство "таинственной религией шествования к смерти". Оно (т.е. христианство) "более и более сходит к моральным трюизмам, к прописным добродетелям, которые не могут помочь человечеству в великих вопросах голода, нищеты, труда, экономического устройства. Поневоле христианство занимает только уголок в современной цивилизации, тогда как в младенческие, средние века оно окрашивало и имело силу очернить всю цивилизацию". "Христианство, - замечает далее Розанов, - не может ответить на самые мучительные вопросы ума, на самые законные требования жизни". Оно стало похоже "на впавшего в младенчество старичка, который не умеет посоветовать, наставить выросших своих детей, да даже и понять как следует их горести и нужды не умеет". И, наконец, как замечает Розанов, "вольнолюбивая и страдальческая мысль человеческая и сердце человеческое давно переросли условную и искусственную фразеологию богословия и богословов. Религиозное мышление, в пределах схемы христианской, давно представляет собою иссохшую мумию в драгоценном саркофаге, и никто не заметил даже момента, когда же именно она перестала жить и дышать". Таковы некоторые мысли и характеристики В.В.Розанова, которые были приведены выше в качестве извлечения из его работы "Русская Церковь". Но, как замечает В.В.Розанов, "хочется все ей (т.е.Церкви) простить, со всем примириться и умереть все-таки православным даже при отрицании почти всего православия. Это - одна из тайн "русской веры". Он и умер в 1919 году как православный и был похоронен в скиту Черниговского монастыря. Смерть примирила его с Церковью, и она приняла его в свое лоно.
Россия погибала за "церковной оградой". В Петрограде зело распутничал "святой старец" Григорий Распутин, роковая роль которого в крахе Самодержавия хорошо известна. Он выдвинулся на волне религиозного суеверия и мистицизма. Распутин был протеже архимандрита Феофана, ректора Духовной академии, по личной рекомендации которого "святой старец" и был представлен к Императорскому двору. В течение многих лет ректор Духовной академии ограждал "святого старца" от нападок его противников. Епископ Гермоген, решительно выступавший против Распутина, был сослан в монастырь.
Православные солдаты и православные мужики, обильно окропляемые "святой водицей", миллионами страшно и подло гибли на полях Первой мировой. Не хватало всего: умных военачальников, оружия, боеприпасов и прочего; одно лишь было в избытке - "святая водица". Но, видимо, "водица" была не та: гибло Самодержавие, гибло Православие, а народ "безмолвствовал" и грабил "награбленное".