Буляков Флорид : другие произведения.

Выходили Бабки Замуж (С Абдуллой)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Старого Абдуллу судьба занесла к русским женщинам. Не старым...


  
  
  
  
  
  
  
  
   Флорид Буляков
  
  

ВЫХОДИЛИ ДЕВКИ ЗАМУЖ

   народная комедия
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
   ВАСЕНА
   ПОЛИНА
   ИВАНИХА
   АВДОТЬЯ
   АБДУЛЛА
   ГЛАВА
  
  
  
   Поселковое общежитие для одиноких престарелых женщин - четыре кровати, четыре тумбочки, стол, табурет, старый телевизор и на обшарпанной стене "Распорядок дня".
  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  
  
   ВАСЕНА, сидит на кровати, перебирая струны гитары. ИВАНИХА, сердито поглядывая на нее, роется в тумбочке. ПОЛИНА, разложив на койке шитье, пытается вдеть нитку в иголку. Иссохшая, глуховатая старуха АВДОТЬЯ лежит в постели.
  
  
   ВАСЕНА (поет). Зачем вы, девочки, красивых любите-е...
   ИВАНИХА. Завела! Начинается комедия!
   ВАСЕНА. Непостоянная у них любо-овь... 0-ох!.. Насмотрелась я вчера, девоньки, в этот вот ящик на это, как его...
   ПОЛЯ (мягко). Конкурс красоты вчера мы смотрели, подруженька.
   ВАСЕНА. На конкурс красоты. Так под утро, знаете, что приснилось?
   ИВАНИХА (ворчит). Ей только и снится! То марсианин ее в баньке парит, веничком березовым, то сама на нем, на железяке, по звездам скачет, грохот на всю вселенную!
   ВАСЕНА. Сижу будто я на стожке сена горохового посреди поля пшеничного. Сижу и примеряю туфельки размалеванной мисси.
   ПОЛЯ. Да ты что, Васенушка, откуда у эмалированной миски туфли?
   ВАСЕНА. Не у миски, Полина. У мисси. У той, что королевой стала.
   ПОЛЯ. А-а. А я-то, дура...
   ВАСЕНА. Ой, сижу, примеряю, а кругом ералаш! Ну, прямо суета сует! Архангелы в трубы трубят, ангелы порхают, чертяки гомозятся...
   ИВАНИХА (ей в тон). Инопланетяне с шаечками носятся...
   ВАСЕНА. И туфельки - как раз! Ну, в самый раз - носи не хочу! К чему бы это? А, Поленька?
   ПОЛЯ. Известно, к чему. Новая обувка, девка, - к свадьбе!
   ИВАНИХА (ехидно). А если б еще губы при этом зудели - то к поцелуям. Трепетным.
   ПОЛЯ. Готовь приданое-то, Васенушка!
   ВАСЕНА. А что его готовить-то? Взяла вон подушку под мышки, и готовая! К труду и обороне! (Потянулась к тумбочке.) Господи, вдовье дело горькое... (Достает банку с напитком, наливает на донышко стакана). Только вымерли они, кавалеры-то наши. Как те мамонты. В эпоху всемирного померзания... Господи боженька, прости грешную сиротинушку... (Выпивает) Так-то вот, Поленька.
   ПОЛЯ. Это уж точно. Померзли. Великие табуны померзли!
   ВАСЕНА. И какие были табуны!
   АВДОТЬЯ (шевельнулась). Ишо...
   ВАСЕНА. Земля гудела! Свет белый в глазах качался! Хрюшки на комодах плясали! А теперь? Услышишь ли что? И дрогнет ли что?
   ПОЛЯ. Вчера, однако, ветерок донес скрип какой-то. Шебарши-ится кто-то. Где-нибудь в глухом уголке, в какой-нибудь степной Тюбенеевке, еще ходит, видно, какой-нибудь старенький Абдулла в потертой тюбетейке...
   ИВАНИХА (ей в тон). Которую подшить некому.
   ВАСЕНА. Абдулла-то ходит, наверное. Ему-то что станет.
   ПОЛЯ. Не его ли туфельки-то примеривала?
   ВАСЕНА. С чего это?
   ПОЛЯ. Ну, мамонт все же... какой-никакой.
   ВАСЕНА. Мамонт-то он мамонт, милая, да только хобот у него, как у того марсианина.
   ПОЛЯ (робко, зная, о чем речь пойдет). А что у марсианина?
   ВАСЕНА. А у марсианина... (Шепчет на ухо Поле).
   ПОЛЯ. Мамоньки!
   ВАСЕНА. Как корова языком! Прямо край! Только здесь вот две штуковины какие-то, две рессоры от кровати...
   ПОЛЯ. Так может у них, у марсиан, на лбу... рессора-то.
   ВАСЕНА. Ну их, динозавров треклятых! Повымерли и ладно! (Поет)
  
   Поля присоединяется
  
   ИВАНИХА. Распелись! Невесты на выданье!
   ВАСЕНА. А ты, староста, рты нам не затыкай. Смотри, переизберем мы тебя. Время нынче такое.
   ИВАНИХА. Меня, подруга, не выбирают. Меня во всякое время - назначают. И раз уж поставила меня администрация на эту должность, присматривать за вами, - порядок рушить не позволю. Грамотные, поди, читайте: с четырнадцати ноль-ноль - мертвый час! На Авдотью вон равняйтесь: сказано ей - мертвый час, она и лежит покорно.
   АВДОТЬЯ (простонала). Ишо...
   ВАСЕНА (наливает). Господи, темность наша!
   ИВАНИХА. И хватит хлобыстать эту заразу! Уж больно сладка, что ли, не оторвешься, хлещешь хуже дядьки какого!
   ВАСЕНА. Сладка, как же! Мать-богородица, девка святая, прости грешную вдовицу... (Выпила.) Мне вот петь хочется, а ты запрещаешь. И всю-то жизнь хотелось, и всю-то жизнь... ай, да что я тебе! (Взялась за гитару).
   ПОЛЯ (робко). Не воспрещай ты ей, Ивановна, пусть поет, раз душа жаждет. Человек ведь все же... какой-никакой...
   ИВАНИХА (заглядывая в самовар на столе). Да разве я запрещаю. По мне пусть бы пела, пока глотка терпит. Распорядок, режим не велит, матушка! И куда сунула?
   ПОЛЯ. Что потеряла-то? Ищешь с утра самого.
   ИВАНИХА. Пейджера.
   ПОЛЯ. Как?
   ИВАНИХА. Пейджера ищу, говорю.
   ВАСЕНА. Мы, простые-то, о татарине, а она, вишь, цаца какая, - о немце в самоваре.
   ИВАНИХА. Да какой там немец! Телефон теперь так называется. Пейджером. Хозяин оставил давеча, если что, мол, звякнешь. И куда сунула?
   ВАСЕНА. Этот пес рыжий другое бы что оставил, вместо пиджера.
   ИВАНИХА. Васена, доберусь я до тебя нынче! Чем недовольна? Ни дров тебе таскать, ни воды. Банька под боком, в ванную корыту хоть втроем лезь! Уборная и та рядом - не скакать через двор в мороз. Ей коммунизм построили, а она еще и недовольная.
   ВАСЕНА. Довольная, как же! Только какой же это коммунизм, когда мужика нет?
   ПОЛЯ (не смело). Строили, строили, и хоть бы один дотянул. Вот уж поплевались бы они, на коммунизм-то твой!
   ИВАНИХА. И ты, Полина?
   ВАСЕНА. Ведь вон что творится - в снах даже не появятся! Приходят, прости господи, какие-то консервные банки с коровьей жвачкой вместо...
   ИВАНИХА (не дает ей договорить). Васена!
   АВДОТЬЯ (поддержала подружек). Ишо...
   ИВАНИХА. Мать честная! Что за митинг? Несексеонированный?
   ВАСЕНА. А у нас теперь плювализм! Кто хочет, тот и плюй! Хоть в лицо, хоть в спину.
   ИВАНИХА. Вот ешки, а! Доведешь ты меня, Василиса, ой доведешь! Вот найду только пейджер! Позвоню хозяину, пусть скатает в степь и засватает за тебя того динозавра с туфлями. Будет тогда тебе плюрализм. У них, у татар, он завсегда был.
   ВАСЕНА. И пойду. А что? И ты пойдешь.
   ИВАНИХА. Я? За татарина? Да меня пусть... вот огнем хоть...
   ВАСЕНА. Вторым номером пойдешь, хоть и третьего сорта. После меня пойдешь.
   ИВАНИХА. Второй? После тебя? Вот покажу-ка я счас вторую... Где-ка он, телефон чертов!
   ВАСЕНА. А зачем тебе телефон? Ты письмо напиши. Ты прямо в Москву. Ты им так напиши! Низко, мол, кланяются вам вдовы, Господни невестушки, да божий одуванчик, Авдотья Петровна! Проживающие в царствии божьем в коммунальном на территории замерзающего поселка имени Шойгу. Беспредельно, мол, благодарны вам за распрекрасную жисть нашу, за счастливое детство и особливо за счастливую старость! Сиротское, мол, наше вам с кисточкой, сукины вы дети!
   ИВАНИХА. Пьяна! Да она ж пьяна! Ты что несешь-то, чумовая?
   ВАСЕНА. Что дали, то и несу. Чего рот-то растаращила? Пиши, пока я диктую. И не бойся - что не так, почтальон подправит. Печкин!
   ИВАНИХА. Наказанье, чистое наказанье!.. И так вот всю жизнь. Еще в пионерском отряде была у меня одна такая же чумовая. И в комсомольском. И потом. Век терзали! Хоть на пенсии-то дайте вздохнуть!
   ВАСЕНА. Выйдешь за татарина, второй бабой после меня, тогда и вздохнешь. Авдотью вон возьмем третьим номером! Полину возьмем. Вот тебе и новый отряд. Пионерский! Барабан бы нам еще да горн! Трубить на все Европы - мол, живы еще, трепыхаемся, ползаем!
   ИВАНИХА. Пристегну! Я счас ремнями тебя к коечке пристегну! Чтоб не трепыхалась. Вот встану и пристегну! За мной не заржа...
   ПОЛЯ (вдруг). Мамоньки! Сижу!
  
   Иваниха с Васеной, оборвав привычную и отнюдь не на высоких тонах перепалку, уставились на Полину.
  
   Сижу!.. Прохудилась головенка-то, совсем вылетело!.. Сегодня пенсию дают, подруженьки, пенсию!
   АВДОТЬЯ (зашевелилась). Ишо...
   ИВАНИХА. Кто сказал?
   ПОЛЯ. Радио сказало, даем, дескать. Целый час гвоздили - даем, даем. А потом разливались - ностальжи, ностальжи...
   ИВАНИХА. Тьфу на вас! Пропаду я с вами, ей Богу, пропаду!.. Ты, Полина Игнатьевна, гражданочка милая, остерегайся. Худая хворь к тебе липнет. Мешаться стала, бредишь.
   ВАСЕНА. Все скоро сбрендим.
   ИВАНИХА. Предупреждаю, Игнатьевна. Стеречься тебе надобно. Ведь что делается. То пенсию на дню три раза вспомнишь, весь коллектив одуванчиковый взбаламутишь, то вдруг призрак начинаешь доить, корову, которая показалась. А то и с муженьком покойным начинаешь собачиться! Ложись, давай, спи! Ложитесь оба к чертовой бабушке, чтоб не слышно вас было в мертвый час государственный! (Легла).
   Пауза. Лишь семиструнка в руках Васены не умолкает.
  
   ВАСЕНА. Ах, Поля, Поля, добрая душа. И буренушка твоя, видно, доброй была - вспоминаешь ее часто.
   ПОЛЯ. Доброй, голубушка, доброй.
   ВАСЕНА. И муженек, видать, добрый был - до сего дня лаешься с ним, с призраком покойным.
   ПОЛЯ. Добрый, Васенушка, добрый. (Вздохнула). Мастеровой, справный был мужик, чего уж там.
   ВАСЕНА. Мастеровой, говоришь?
   ПОЛЯ. Плотничал. В краях наших чуть ли не каждая хоромина им была сложена. Работящий. Его так и звали больше по прозвищу - Рабатай.
   ВАСЕНА. Знала я те дома. Красивые были...
   ПОЛЯ. Были... Хоть бы один остался, ну хотя бы один! Пошла бы и в пояс поклонилась.
   ВАСЕНА (потянулась к банке, наливает). Пил, поди, Рабатай твой, раз мастеровым был?
   ПОЛЯ. Пил, голубушка, пил.
   ВАСЕНА. Мы, наделенные талантами-то, все этим грешны. Мать-богородица, дева пресвятая, прости заблудшую овцу... (Выпила.) И поколачивал, поди, раз пил?
   ПОЛЯ. Поколачивал, голубушка, поколачивал. Как же без этого?
   ВАСЕНА. А говоришь, душевный был.
   ПОЛЯ. А я и не знала, и не догадывалась, пока не помер он. Подивленным.
   ВАСЕНА. Как это - подивленным?
   ПОЛЯ. Подивился он перед смертью-то. Пришла я к нему в больницу. Попрощаться. Села, сижу. Я молчу, и он молчит. Прощаемся. И он вдруг возьми да скажи - что это ты, голова с косичкой, рыжими-то слезами обливаешься? Я говорю, где рыжими? Да вон, говорит, на правой щеке твоей слеза рыжая... колотится. Я говорю, да это ж не слеза у меня! Как, говорит, не слеза, что я слепой, что ли! Потрогай-ка, говорит, щеку свою правую. Как же. Я говорю, не слеза это - родинка. Тут он и подивился - откуда, говорит, взялась? Я говорю, она и не девалась никуда, всегда там была, со дня рождения с самого. Что ты сочиняешь-то, что сочиняешь, кричит. А я как же ее сочинишь, ее же не прилепишь, родинку. Она или есть, или ее нет. Повернулся он к стене и вижу - плечи у него трясутся... Плачет, значит. Голова с бородой.
   ВАСЕНА. Так вы что, жизнь вместе прожили, а у кого где родинка, где бородавка не видели?
   ПОЛЯ. Выходит, жили и не видели. Когда ж видеть-то было.
   ВАСЕНА. Да ее, твою родинку, за версту заметно. Он что у тебя, слепой был?
   ПОЛЯ. Он у меня плотником был.
   ВАСЕНА. Да-а... И слезы у тебя приметные.
   ПОЛЯ (улыбнулась сквозь набежавшие слезы). Да уж. Их бы на базаре продавать, богаче нас людей бы не было. Мы бы как перешли на рыночные-то отношения, так весь свет божий и подивили бы. Алигархами бы стали! Если б, конечно, мужики при этом живы были. А?
   ВАСЕНА. Вот именно, если б они живы были... Паразиты! Все они хороши, все одним миром мазаны. Вот моего только возьми...
   ИВАНИХА (ехидно). Это которого?
   ВАСЕНА. Да хоть которого. Говорю же, все едины. Вот Ваньша мой. Уж на что был святой человек, ему хоть самовар на голову ставь, он не воспротивится. Но - орал!
   ИВАНИХА. На тебя, да не орать!
   ВАСЕНА. Пел он так - ором. Будто не пел, а тайгу пластал! Как клюкнет маненько, так всю ноченьку и пластал! И песни-то, прости господи! Уши вяли. Бывало, как выскажет вот эту, про колодец... Вот послушайте-ка...
   ИВАНИХА. Эй-эй, ты уж наши-то уши побереги.
   ВАСЕНА. Жаль. Песня куда знатная.
   ПОЛЯ. Ну, а второй?
   ВАСЕНА. А вторым у меня был грек!
   ИВАНИХА (перебила). Погоди-ка, ты же вчера только плела, что вторым у тебя был лицо кавказской национальности.
   ВАСЕНА (ничуть не смутившись). То вчера. Вчера было лицо, а сегодня - визовый режим!
   ИВАНИХА. Господи, у всех биография, а у нее - география!
   ВАСЕНА. И, представьте, уж на что воспитанный был грек, но если за борт капнуло, пляски подавай! Как зачнет вот эдак-то кобениться... Айда-ка вот... (Тащит в пляс Иваниху).
   ИВАНИХА (отбивается}. Вася, нам в мертвый час лезгинку только осталось выкозуливать!
   ВАСЕНА. Айда, айда, коряга чертова, пошевелись маненько!
   ИВАНИХА. Да отстань ты, чумовая!
   ПОЛЯ. Ну, а третьим, третьим кого тебе бог послал?
   ВАСЕНА. Третьим? Ах, третий, третий! Бабы, родные мои, любите всегда третьего!
   ПОЛЯ (нетерпеливо). Кто ж он был, кто третий-то?
   ВАСЕНА. Третьим мне, девоньки, цыган достался.
   ИВАНИХА. А говорила, зимбавец крещенный.
   ВАСЕНА. Цыган, милая, цыган! Настоящий Будулай! Пил, не совру, редко, но уж если дорывался - ночи-то напроле-ет...
   ПОЛЯ (аж привстала). Ну?
   ВАСЕНА. Нет, Поленька, вот это, проси не проси, мне не показать.
   ПОЛЯ (с сожалением). Что ж так?
   ВАСЕНА. Это только он и умел, и про это если вспомнить, вот уж точно подивленным помрешь.
   ИВАНИХА. Чему дивиться-то?
   ВАСЕНА. Как же не дивиться, если даже с таким Будулаем ребеночка умудрилась не нажить. Вот ведь вся несправедливость-то жизни в чем. Достанься такой мужик тебе, Иваниха, ты бы за раз троих гвардейцев принесла! И не дрогнула бы!
   ИВАНИХА. Я бы с вашими Будулаями не то что рожать, но и рядом на одну лавку бы не села. Господи, срамота! Как жили, а? Орали, да плясали, да...
   ВАСЕНА. Ну, а вы? Вы как жили?
   ИВАНИХА. Мы социализм строили!
   ПОЛЯ. Она спрашивает, как жили?
   ИВАНИХА. Я и отвечаю, не жили, а... Да ну вас! С вами договоришься!
   ВАСЕНА. А ты расскажи. Не отмалчивайся. Похвались-ка вот перед нами, какой он был, твой муженек?
   ИВАНИХА. Мой?
   ПОЛЯ. Твой, Ивановна, твой. Похвались.
   ИВАНИХА (после паузы.) Нет, девки. Не ждите. Не возьмуся хвалить.
   ПОЛЯ. Что так?
   ИВАНИХА. А нечем. Так себе был мужичек. Уж и не знаю, как жила с пеньком эдаким. Печником он был. За ним в очередь стояли, печки-то класть. Клал печи, да и жил что в печи - за работу не просил, а что давали... Прямо как курица, прости господи, где ходил, там и напивался. Его, вислоухого, так и звали - Матай. Твоего вот Рабатай, а этого - Матай. Я на обчественной работе, а он на промысле - так и жили, ни хрена не нажили!
   ВАСЕНА. Темнишь, комендант. Не похоже, чтоб такая державная да замуж за... пенька.
   ИВАНИХА. Да разве угадаешь? Выходила - вроде, за кедра, переночевала - оказалось, пенек липовый... Я уж его прибить готовая была. Только однажды и со мной вот это ваше удивление сотворилось.
   ПОЛЯ. Расскажи, Ивановна, расскажи.
   ИВАНИХА. Что сказывать-то? Снарядился он как-то на очередной промысел, подошла я к нему, чтобы внушить линию, гляжу: а глаза-то у моего пенька как у младенца новорожденного. Ну вот прямо как... как у этого... как у олененка. Ходил неделю черный, словно в ночь родился, а тут вдруг, когда идти печь класть, посветлел. И так необычно, так чудно. Словно кто свечку зажег и осветил его душу изнутри. Ай, смехота-а! У него и печки-то все были такие же... ребячьи. С печурками да с зеркалами. Только нет уже давно печек тех... да и зеркала все поразбились...
   ПОЛЯ (тихо). Ни домов, ни печек. Будто и не жили...
   ВАСЕНА. Вот вам и почтальон Печкин!
  
   Притихли женщины. Поднялась встревоженная Авдотья, на Васену уставилась: чего, мол, вы?
  
   ВАСЕНА (ей на ухо). Да мужиков своих вспомнили, мужиков. АВДОТЬЯ. Ишо...
   ВАСЕНА. Расскажи-ка и ты про своего-то, повесели.
   ПОЛЯ. Расскажи, тетка Дуня, расскажи. Разутешь нас.
  
   Авдотья молча похлопала себе по шее.
  
   ВАСЕНА. Что, тоже поколачивал?
   Авдотья отрицательно покачала головой.
  
   ИВАНИХА. Иное она этим хочет сказать. Присказка есть такая. "Ждала сватов, даже шею помыла. Сижу теперь вот, как дура, с чистой шеей..."
   Авдотья согласно вздохнула и, произнеся "Тудысъ твою мать", легла.
   ВАСЕНА. Да-а, уж что-что, а шеи у нас у всех чистые! Сидим с намытыми... Эх, появись сейчас хоть бабай тот степной - пошла бы! Задрав штаны бы побежала!.. (Поет) Степь да степь круго-ом...
  
   Входит Глава Администрации. За ним появляется и старик Абдулла.
  
   ГЛАВА. Айда, старик, айда. Не робей - свой гарнизон!.. Здравия желаю, бабоньки!
   ПОЛЯ. Здоровеньки булы, дяденька!
   АБДУЛЛА. Ассала-ам алейкум!
   ВАСЕНА (ему в тон). Живе-ем по маленькум! (Поле.) Мамонт!
   ПОЛЯ. Накликала!
   ВАСЕНА. На ловца и зверь... (Вышла к старику, протянула обе руки.) Здорово, Кострома!
   АБДУЛЛА. Здоров, золотце, здоров. Альха-ам делил алла шокор.
   ВАСЕНА. Чего-чего?
   АБДУЛЛА. Благодарю сидящего там, за облаками. (Показал на небо).
   ГЛАВА. Та-ак! Вот он наш золотой фонд! Живая история государства!.. Тут тебе и орлы, и треколор, и гимн советского союза!
  
   При последних словах Главы, Иваниха почтительно встала.
  
   ГЛАВА. Ну, Ивановна, докладывай обстановку. Как народ?
   ИВАНИХА. Народ поет, товарищ главком обитателей поселка!
   ГЛАВА. Так! Как говаривали, будет хлеб, будет песня!.. Как бабка Дуня?
   ИВАНИХА. Да будто дышит.
   ГЛАВА. Пусть дышит. Следи! Авдотья Петровна - последний из могикан, основатель и первопроходец!.. Брагой будто пахнет?
   ВАСЕНА. Унюхал! Откуда быть ей, браге, если пенсии нет.
   ГЛАВА. С дисциплинкой, гляжу, не все в порядке, Ивановна! Митингует Василиса?
   ИВАНИХА. Да уж...
   ГЛАВА. Следи! Чуть что, пиши докладную, мы ее через профсоюз протащим! Как Полина? Не заговаривается?
   ИВАНИХА. Да ведь...
   ГЛАВА. Что, начальник здравоохранения разве не заходил? Я же ему, сукиному сыну, латинским его языком...
   ИВАНИХА. Да был, был. Оставил вон пилюли.
   ГЛАВА. Пилюли? Ну-ка? "Пирамидон".
   ИВАНИХА. Не ест она их.
   ГЛАВА. Как не ест? Корми! За порядком следи, староста. Если уж и вы начнете! Нам только вашей забастовки не хватало!
   ИВАНИХА. Боюсь, что началось. (Отводит в сторону Главу). Бабка-то наша, Авдотья Петровна, в сортир отказывается ходить.
   ГЛАВА. Да ты что? На каком таком основании?
   ИВАНИХА. Услышала по телевизору, да не поняла, темная. В сортирах, дескать, мочат нынче.
   ГЛАВА. Да кому она нужна, старая!
   ИВАНИХА. Так, лампочку бы хоть туда вворотить какую.
   ГЛАВА. Куда... вворотить?
   ИВАНИХА. Да в сортире. А то ведь действительно, сидишь и трясешься как овечий хвост, вдруг да и вправду зачнут...
   ГЛАВА. Ладно-ладно! Сделаем! А старухе объясни, что до нее черед еще не скоро дойдет. Да-а... Ну вот, старик, это и есть наше доброе начинание. Первый в округе дом престарелых. Чтоб не маялись старушки, дома их мы под бульдозер, а самих сюда. В прогрессивную, так сказать, старушечью обитель!
   ПОЛЯ. Мамоньки! (Васене) Глянь...
   ВАСЕНА. Да ты что, Семушка? Что позоришь-то нас! Где ты видишь старушек престарелых?
   ГЛАВА. А-га-га! Никак наша Василиса в девки непорочные записалась? Сейчас, говорят, диплом купить, что раз плюнуть.
   ВАСЕНА. А ты что, динозавра этого на ревизию привел по этой части? Так скажи ему, пусть с того вон угла обследование-то начинает...
   ГЛАВА. А-га-га! Я же говорил тебе, старик, народ у нас веселый. Не заскучаешь. Тряхнешь-таки стариной, а?
   АБДУЛЛА. Все в руках аллаха, золотой. Если скажет, "тряхни, Абдулла, стариной", тряхнем-с! И не только стариной!
   ИВАНИХА. Ты, Семен, не срамил бы нас перед чужим-то человеком.
   ГЛАВА. Ну, все, все! Закругляюсь. Короче говоря, дорогие мои гражданочки, этот вот старик - единственный сохранившийся в природе реликт. Коваль! Если и вы запамятовали, что это такое, докладываю - человек, умеющий ковать коней.
   АБДУЛЛА. Альха-ам делил алла...
   ГЛАВА. Вот именно! Выловили мы его, бабоньки, в суверенной степи, сознательно пригласили в наш процветающий поселок, с намерением подковать верблюда.
   ВАСЕНА. Кого-кого?
   ГЛАВА. Верблюда, милая. Купили на размножение, как скотину, не требующую корма, но дающую кумыс и шерсть. Да вот беда - он оказался не подкован, плюется, не взирая, на лица! Потому и пригласили специалиста. И не пожалели: три ноги двугорбого бедуина старик подковал что надо! Великое наше спасибо тебе, мастер!
   АБДУЛЛА. Зови еще - покуем, как можем. Нам что блоху, что верблюда! Иншалла.
   ГЛАВА. Вот именно! Работал мастер от души, в итоге упарился. Поэтому решили мы администрацией оставить ночевать его в наших пределах. Гостиницу он презрел, велел вести к русским девкам. Ночь переночует в вашей ста... виноват, девичьей общаге, а утречком рано прихлопнет последний клапан верблюда и уйдет себе в степь.
   АБДУЛЛА. Иншалла.
   ГЛАВА. Вот именно! Не обидьте россиянина, напоите чаем покруче, постелите по русскому гостеприимству пошире да помягче!
   ВАСЕНА. Давно постелено. Здесь вот уляжется.
   ГЛАВА. Верно, Василиса. А сама на ночь потеснишь Авдотью Петровну.
   ВАСЕНА. А это уж мы сами как-нибудь, без вашей администрации, разберемся. Правда, бабай? Покуем?
   АБДУЛЛА. Покуем, золотце, покуем. Нам что блоху, что...
   ГЛАВА. Вы смотрите у меня. Не больно-то! Ему завтра предстоит прорва работы. Чтоб к утру был отдохнувши и целехонек!
   ВАСЕНА. Да ты что! В кои века привел ревизора, и с оговоркой!
   ГЛАВА. Ладно, ладно. Ну вот, старик, не робей, проходи, садись. Как у нас говорят - будь что дома, полезай на печь!
   АБДУЛЛА. Полезем. Полезем и на печь. Иншалла.
   ГЛАВА сочувствием глядя на старика). Вот именно... Ну, бабоньки, как говорится, любите и жалуйте. Задание дано, исполняйте с присущей ветеранам активностью. И смотрите, чтоб к утру был невредим! Нам он пока что живым нужен. Все, исполняйте! (Уходит.)
   ВАСЕНА (проводила его до двери). Иди, иди, пиджер бесов!.. (Обернулась к старику). Ну, золотой!
  
   Старик слегка дрогнул.
  
   Не робей! Мы тут не кусачие. Проходи, будешь дорогим гостем. Ну, что замер?
   ИВАНИХА. Проходи, садись, коль напросился. Чего стоять-то!.. (Засмущавшись, кинулась прибираться.) У нас ведь в доме баб нету...
  
   Абдулла, оставив у порога котомку, садится на табурет, подняв ладони к лицу, читает короткий намаз приветствия. Авдотья, проспавшая явление Главы, поднимается, удивленно смотрит на старика - этот-то, мол, откуда взялся.
  
   АБДУЛЛА (ей). Здорово, девка!
   АВДОТЬЯ. Ишо...
   АБДУЛЛА (Васене, кивнув на старуху). Не мордва? Русская?
   ВАСЕНА. Русская, русская...
   АБДУЛЛА. Слава Аллаху! Привел-таки... (Начал было потирать руки от предвкушения, но вовремя спохватился.) У меня же гостинцы!.. (Достает из котомки.) Вот, заяц послал. Велел кланяться.
   ВАСЕНА. Ну-ка, ну-ка, что там? Что это в баночке?
   АБДУЛЛА. Мед. Мед, золотце, чего дивишься?
   ВАСЕНА. Да разве он есть еще на свете?
   АБДУЛЛА. По-олно! Мы им спины в бане натираем. Чтоб не кашлять. Лошадям тоже.
   ПОЛЯ. Мамоньки, и лошадям?
   ВАСЕНА. А в мешочке что, махра?
   АБДУЛЛА. А в мешочке - орехи лесные.
   ВАСЕНА. Тю-ю! Где взял?
   АБДУЛЛА. А! девка дала одна. Сто штук. Если, сказала, все сто разгрызешь, замуж за тебя пойду.
   ВАСЕНА. Ну и как? Расколол?
   АБДУЛЛА. А! один вот катаю во рту. Месяц. Или два? Если осилю его, (подмигнул Авдотье) девяношто девять токо оштанетша. (Улыбается, демонстрируя сохранившиеся зубы).
  
   Заулыбались и хозяюшки. Авдотья, не сводившая с него удивленных глаз, положила к своему изголовью еще подушку, демонстративно взбила ее и легла, отвернувшись от всех. Абдулла заботливо поправляет одеяльце в ее ногах.
  
   АБДУЛЛА. Озябла... Тепла, тепла не хватает вам...
  
   Отходит от старухи, но его останавливает тихий голос.
  
   АВДОТЬЯ. Ишо...
   АБДУЛЛА. Узнаю! Узнаю это маленькое слово "еще". (Возвращаясь к старухе). Как много в нем... Ну, не дрожи, не дрожи. Согреешься... (Накрывает ноги старухи своим пиджачком).
   ПОЛЯ. Ты откуда будешь-то, гость веселый?
   АБДУЛЛА. А из Тюбенеевки я.
   ПОЛЯ. Из аула? Выходит, ты и есть тот самый знаменитый...
   АБДУЛЛА. Ну да. Тот самый, выходит, и есть. Откуда знаете?
   ВАСЕНА. Да в лапти звонили! Значит, жив курилка?
   АБДУЛЛА. Жив, золотце! Хожу пока. Да и как не ходить - коней некому стало ковать. А тут еще вон и верблюды, иномарки. Помру я - начнут их мучить. Животных жаль. Фауну. Вот и решил я администрацией своей - пусть ходит пока Абдулла. Куда ему спешить.
   ВАСЕНА. Правильно решил, бабай, ходи! Нынешние-то куют куда как не ладно!
   АБДУЛЛА. Ай, соколица, не наступай на больную мозоль! А-то возьмусь я материться, испорчу грядущий ужин.
   ВАСЕНА. У нас мебель жестковата, золотой, можешь здесь вот, на мягком, посидеть малость.
   АБДУЛЛА (пересел). Можно и на мягком.
   ИВАНИХА. Васена! Постыдилась бы!
   ВАСЕНА. А это у нас староста. Комендант! Все зрит и слышит!
   АБДУЛЛА (оробел). Зрит и слышит? Прости, матушка, не знал. Думал, все свои.
   ИВАНИХА. А ты, старый жиган, гляжу я, озорной больно. Особенно по женской части. Знаем мы вас, джигитов ушлых. Смотри, у нас порядки строги!
   АБДУЛЛА. Э, не тревожься, матушка. Мы женскую часть по мере возможности обходили стороной. Зачем нам шайтанов хомут? Живем одни - веселым бобыльком.
   ПОЛЯ. Неужто весь век... бобыльком?
   АБДУЛЛА. Весь век, сердешная, весь развеселый век оживленным бобыльком. Круглый, как говорится, сирота - и сверху, и снизу. Э-э, одному-то оно вольнее: сиди-ишь, думаешь, никто не мешает, не зрит и не слышит!
   ВАСЕНА (наливая для него из банки). И о чем думаешь, золотой?
   АБДУЛЛА. О родине.
   ИВАНИХА. Ишь, жиган! О большой, или о малой?
   АБДУЛЛА. Это смотря с каких гор глянуть. Родина там, где твои родители. С их смертью все перемещается на небеса. По ним тоскуешь. Сегодня с утра обливались слезами...
   ВАСЕНА. Ты уж с нами-то будь попроще, джигит. На дворе просто ненастье, а ты вон какую загогулину загнул! Полонез Огинского!
   АБДУЛЛА. У вас все еще просто ненастье. Вы, смотрю, какие были, такие и остались. Думать надо. Образно. Я вот сижу там и думаю.
   ВАСЕНА. И о чем же, если образно?
   АБДУЛЛА. О многом, золотце, о многом. Жизнь, она, знай, подкидывает - успевай перекумековать. В иной час так накумекаешься, что раскумекивание кумеки происходит.
   ПОЛЯ. Как это раскумекивание кумеки?
   АБДУЛЛА. Ну, по-вашему - разбалансирование башки. Идешь по степи и каждому телеграфному столбу начинаешь бить поклоны - "прости, батюшка, грешен! Прости, батюшка..." Вот это место устает, однако. Вот здесь вот. Как, по-вашему-то?
   ПОЛЯ. Редикули-ит... по-нашему.
   АБДУЛЛА. Вот! Скрипит, зараза!
   ВАСЕНА. Со столбами, выходит, раскланиваешься?
   АБДУЛЛА. Именно, со столбами. Один раз встал посреди степи и полчаса ломал шапку перед деревянным товарищем с проводами.
   ПОЛЯ. Мамоньки, зачем?
   АБДУЛЛА. А спроси, зачем!
   ПОЛЯ. Так, я и спрашиваю, зачем?
   АБДУЛЛА. Ты не у меня, ты у нечистого спроси, зачем! Стоял и кланялся. Менталитет! Это если по-нашему.
   ВАСЕНА. Ну, менталитет-то он и у нас менталитет. Я вон тоже стояла как-то посреди наших-то пределов и била в пояс столпенюге в кепке. Пенсию выпрашивала. На-ка вот, пригуби с дороги.
   АБДУЛЛА (отстраняя стакан). Э-э, нет. Это нам не к чему.
   ВАСЕНА. Да ты что?
   АБДУЛЛА. Хмельную часть мы пуще женской обходили стороной. Потому-то живем долго и здоровьем не хвораем. (Достал из котомки молоточек и подбил на табуретке гвоздь).
   ВАСЕНА. Да-а! Вот уж не думала, не гадала, что доведется-таки увидеть мужика, который бы и баб сторонился, и хмельного.
   ПОЛЯ. Да чтоб и на здоровье не плакался.
   АБДУЛЛА. Вот только чтоб здоровье это через край не перелилось, иногда и позволяю себе капельку. Кровь погонять.
   ВАСЕНА. А что ж теперь-то не позволишь? Не бойся, это всего лишь сок виноградный. Сахарку только сыпанула малость. Пригуби...
   АБДУЛЛА. Ну, если женщина хочет...(просит?) (Выпил.) Хо-о! Прет-то как! Ты, золотце, не только сахарку, но и дрожжей, вроде, не пожалела, а? (Ищет чем бы закусить.)
   ИВАНИХА. Васена, упоишь старого, беды не оберемся. Она ведь туда для крепости и куриного помета бухнула, чумная.
   ВАСЕНА. Не бойся, Ивановна, Абдулла и пьян не страшен, Абдулла тихий да мирный. Верно, золотой?
   АБДУЛЛА. Истинно, золотце! Тихий да мирный. Когда тормоза легчают, одно смотрим - куда бы черепушку, по-вашему головку, положить. Хорошо, если при этом подушка случается. А нет так...
   ИВАНИХА. Ты уж тормоза-то придерживай, джигит. Не то учинишь катаклизму. У нас ведь тоже здесь народец тихий да мирный.
   АБДУЛЛА. Никак не пойму!
   ПОЛЯ. Что ищешь, годок? Уж не подушку ли?
   АБДУЛЛА. Капусту ищу! Вот точно помню, здесь раньше миска стояла, там кадушка! Примешь, и рука сама шла в этом вот направ... Что это? (Увидел недоочищенный фрукт в руках Васены.)
   ВАСЕНА. Бананы, милый. Закуси. Позже и ананасики достанем... малосольные.
   АБДУЛЛА. Слушай, да я, может, не туда попал, а? Я ведь ему сказал - веди к русским девкам! А тут - бананы...
   АВДОТЬЯ. Ишо...
   АБДУЛЛА. Да нет, по звуку, вроде, они... (Идет к старухе поправлять одеяло). Да-а, дожили вы. Бананы-ананасы!.. Раньше, бывало, когда ваши деревни еще живы были, прикатишь к бабам на эти, на... посиделки. И они, удовлетворенные, целый мешок мороженых пельменей кидали нам в сани! Остановишься, навернешь, поспишь под звездами на хвое и дальше катишь в сорокаградусный мороз! Вот как бывало, ананасики!
   ПОЛЯ. Ну, а вы-то как живете, дяденька? Жива ли ваша деревенька?
   АБДУЛЛА. Да как сказать? Стоит пока моя изба. Одна, правда, но стоит. Одному оно ведь как-то вольнее. Сидишь один посреди, считай, целого Китая сам себе Мао Цзе Дун! Сиди-ишь, думаешь - никто не мешает, никто не зрит, не...
   ВАСЕНА. А ты плюнь на свой Китай, золотой. Айда вот к нам жить. В нашу благодать. Вместо Иванихи старостой мы тебя изберем, распоряжаться будешь. А?
   АБДУЛЛА. Сказанула!
   ВАСЕНА. Что так? Командовать не любишь? Или, может, не показались мы тебе, не приглянулись? (На Полю показывает.) Смотри, какая невеста, как вот орехово ядрышко. Или боишься?
   АБДУЛЛА. Чего мне вас бояться. Избу жалко.
   ПОЛЯ (тихо). Оно, конечно, своя избушка - свой простор.
   АБДУЛЛА. Избу жалко, деревню жалко. Пока стоит моя изба - и название на карте есть. Не станет ее, не станет и названия. Исчезнет точка, как будто бы и не было ее. Из-за нее, из-за точки, и хожу вот.
   ВАСЕНА. Избушка твоя, поди, как тюбетейка - пирогом подперта, блином покрыта, а?
   АБДУЛЛА. Зачем обижаешь, золотце? Я ведь тебя не обижаю. А дом мой, если хочешь знать, из строевого леса рублен. Внизу дуб в три обхвата, а сверху сосна, каждая с нее вот. Одного мха, страшно сказать, пять возов ушло! Вру - шесть возов, да с трех болот!
   ПОЛЯ. Мамоньки, как же ты осилил избище такое?
   АБДУЛЛА. Не я осилил - мачтыр!
   ПОЛЯ. Как?
   АБДУЛЛА. Мачтыр! Не поняла?
   ВАСЕНА. Мастер, что ли?
   АБДУЛЛА. Мастыр, говорю. Настоящий плотницких дел художник. Из ваших. Поставил пятистенник - годов на тыщу хватит!
   ПОЛЯ. Из наших?
   АБДУЛЛА. Ну да. Один он был на округу. Работал за десятерых, и водку кушал ведрами. А накушавшись, бабу свою бил. Чем шибче жену бьешь, говорил, тем щи наваристее. Щи он любил.
   ПОЛЯ (растерянно). Щи любил...
   АБДУЛЛА. Ну да. Наваристые. Вот перед бабой его я, каюсь, виноват. Все-таки пять дней подряд поил я его. А он возвращался и пять дней подряд... учил бабу как щи производить. Кулинарный техникум, по-вашему.
   ПОЛЯ. Что же ты поил-то его так, бессердечный?
   АБДУЛЛА. Вот ты смешная какая! Как же не поить, если мастер!
   ПОЛЯ. А про хозяйку его подумал? А вдруг бы насмерть он ее?
   АБДУЛЛА. Да разве бабу жалко, когда плотник? Хрен с ней, что с бабой станет! Вот изба - это изба-а! Не поверите - венцы лебяжьим пухом набиты!
   ПОЛЯ. Как это?
   АБДУЛЛА. А так вот. Привалишься на ночь к стене - и до самого утра утопаешь в благодати. Будто плотник этот дыханием своим греет твое тело. Будто рядом он где-то, вот-вот голос подаст.
   ПОЛЯ (растерянно). Девки, в своем ли уме он?
   АБДУЛЛА. И подает ведь, шайтан! Иной раз и потолкуешь с ним, когда сон не идет. О мироустройстве и состоянии небесных тел. А то и поругаешься. Спорить он любит - о-о! - по любому пустяку заводится. Вот только начнешь, скажем, про Парижскую коммуну...
   ИВАНИХА. Да перестань ты! За кого ты нас принимаешь? Врун!
   АБДУЛЛА. Кто врун?
   ИВАНИХА. Да ты! Вешаешь лапшу не простиранную!
   АБДУЛЛА. Слушай, вы зачем обижаете, а? Что я вам худого сказал? Я про лапшу хоть слово сказал, нет? Я вам про дом свой! А лапши у нас нет, у нас - бишбармак. И я его сюда стирать не приносил! Где твой пиджер, звякай, давай, начальнику, пусть забирает меня отсюда! Пусть ведет меня к чертовой матери в гостиницу. К тараканам!
   АВДОТЬЯ. Ишо...
   АБДУЛЛА (поправляя одеяло на старухе.) Да не вибрируй ты!.. Вы думаете, я шел сюда в дождь пешком верблюда ковать? Вы думаете, я левша, непрестанно ковать и ковать? Нет, я Абдулла, который русских девок сорок лет не видел. Я сорок лет скучал! Я шел в дождь пешком, чтобы вас увидеть. В последний, может, раз в дождливой жизни! А вы? Не русские вы девки, и вообще не девки!.. Где керосин твой виноградный?
   ВАСЕНА. Вот он, золотой, вот. Прими, айда, остуди сердце.
   ПОЛЯ. И не серчай ты на нас, девки мы, русские девки.
   АБДУЛЛА. Девки! Будто я девок не видел русских. У меня сразу колебание возникло, что что-то тут не ладно, когда вошел к вам и не обнаружил квашеной капусты! (Иванихе, угрожающе). Сейчас вот нарежусь керосина, начну петь непотребное и банки ставить!
   ПОЛЯ. Господи, кому банки-то? Авдотье, что ли, чтоб ноги не зябли?
   АБДУЛЛА. Не знаю, как вас тут по именам. (Показал на Иваниху). Ей вон, чтоб сердце ее наконец-то оттаяло. Ведь в третье тысячелетье аллах нас закинул, а мы все еще... с холодным сердцем!
   ВАСЕНА. Поставим, золотой, поставим. Вот освободим банку и поставим ей где надо! Ты пей, пей.
   АБДУЛЛА. Не буду!
   ВАСЕНА. Да ладно обижаться-то, что ты? Пей.
   АБДУЛЛА. Ну, если женщина хочет... (Выпил.) Ух ты-ы... Ты, вроде, и махры чуток сыпанула в банку-то, а? Не отравимся?
   ВАСЕНА. Не-е, глянь вот. Выпью, и как стеклышко... (Выпила). Ах, закружилась голова! Споем, а, джигит Абдулла?
   АБДУЛЛА. Смотря какую песню.
   ВАСЕНА. Хорошую песню. (Поет под гитару. Неожиданно прервала пение, молча перебирает струны). Скажи мил-человек. Вот ты избой своей все не нахвалишься. А есть ли у этой избы крылечко?
   АБДУЛЛА. Странный народ, смешной. Как же без крыльца? Ведь не конура же, не скворечник - изба!
   ВАСЕНА. А высоко ли оно, крылечко твое?
   АБДУЛЛА. Высоко, соколица, высоко.
   ВАСЕНА. А далеко ли видно с крыльца высокого?
   АБДУЛЛА. Далеко. Четыре Франции как на ладони! Сижу ноги кренделями сам себе маршал...
   ИВАНИХА (не удержалась, ему в тон). Цеденбал!
   АБДУЛЛА. Жуков. Маршал Жуков. Ты меня с корейцами не путай!
   ВАСЕНА. Скажи, а что, что видно с твоего высокого крыльца?
   АБДУЛЛА. Фауна, милая. Фауна!
   ВАСЕНА (перебивая). Нет, ты по-другому, ты иначе скажи.
   АБДУЛЛА. По-другому? Подробности, что ли, тебе? Собаки табунятся. Деревеньку-то разорили, а кобелей оставили. Вот и плодятся без разбору. Иные аж с корову! И все ищут! Думать мешают.
   ВАСЕНА. Неужели, кроме собак паршивых, ничего больше не видно?
   АБДУЛЛА. А тебе мало? Волки из кустов выскакивают. Вороны.
   ВАСЕНА. Господи!.. Вот сейчас бы вышла на то крыльцо высокое, встала бы под шатер янтарный и замерла. Кузнечики в траве стрекочут, листья над головой перекликаются, под карнизом голуби воркуют, в черемушнике птицы. Облака плывут. И воздух... Боже, воздух-то какой! Стоишь, дышишь, и никак не надышишься.
   АБДУЛЛА (тихо). Ишь как истосковалась!..
   ВАСЕНА. Стояла бы и дышала! А потом бы разбежалась да кинулась в синь небес, там где очаг мой родной! И раскинула бы крылья! И летела бы! Над пшеничным полем, над озерами, над лесами. Летела бы, летела и... влетела бы в Кремль, в зал Георгиевский!
   ИВАНИХА. За наградой?
   ВАСЕНА. За правдой.
   АБДУЛЛА. Э! Пропадешь, пропадешь ты в этой клетке, соколица. Как пить дать пропадешь. Сердечко не подымет.
   ВАСЕНА. А ты, ты не дай пропасть. Ты... ты забери меня из клетки этой постылой. Забери. Уведи с собой. А?
   ИВАНИХА. Васена!
   ВАСЕНА. Что - Васена? Ну что вам - Васена?
   АБДУЛЛА (растерянно). Вот ведь... Успокойся, золотце, успокойся. Что ты?
   ВАСЕНА. Аль не пара я тебе? Иль не нравлюсь? Что не на месте, чего, может, не хватает, а? Чем я хуже-то других, никак не пойму?
   АБДУЛЛА. Да не хуже ты других, и все, вроде как, на месте. И лицом мила, и фасоном вышла! Картинка из открытки, что уж там! Вот это-то и смущает.
   ВАСЕНА. Что смущает?
   АБДУЛЛА. Простые мы...
   ВАСЕНА. Да ведь и мы не ахти какие!
   АБДУЛЛА. Ну да, не ахти... кустик вишни в саду размышлений!
   ВАСЕНА. Господи!
   АБДУЛЛА. Один я привык. Одному оно как-то вольнее. Понимаешь? Сиди-ишь, думаешь... Иной раз сижу и думаю, а что если редикулит обратно не разогнется? Будешь кричать на все четыре Франции и никто не прибежит, не поможет, не выпрямит! И окочуришься... раком на Европу! На крыльце высоком! Собирайся, айда. Иншалла!
   ВАСЕНА. Как?
   АБДУЛЛА. Собирайся. Ну, что ты глаза-то выкатила, смешная?
   ВАСЕНА. Неужто?
   АБДУЛЛА. Собирайся!
   ВАСЕНА. Господи боженька, я сейчас, я мигом!
   ИВАНИХА. Вот это Васе-ена!
   ВАСЕНА (собирая вещи). Я быстро, я мигом. Ты у меня, золотой мой, не пожалеешь! На руках буду носить, пылинки не дам тебя коснуться...
   ИВАНИХА. Ох...ох...
   ВАСЕНА. И не гляди ты, что криво повязана: полюблю - в глазах потемнеет! Тысячу и одну ночь зараз увидишь, желанный!
   АБДУЛЛА. Все в руках аллаха, смешная. Если скажет: изведай и это, Абдулла, одну хотя бы из тысячи одной...
   ВАСЕНА. Все увидим, Абдулла, все тысячу и одну! Уж я тебе такие сказки-ласки... Сегодня же, сейчас же и уйдем в твою степь. К шайтанам...
   ИВАНИХА. Ты бы вперед с прописки снялася, чумовая! И хозяина бы предупредила. Как же ты без администрации?
   ВАСЕНА. Плевала я на вашу прописку! И на хозяина вашего плевала! (К Абдулле.) Вот кто мне теперь... хозяин и администрация!
   ПОЛЯ (огорошенная неожиданным поворотом дела, вдруг смекнула, почти обрадовано). Мамоньки! Сижу! Совсем из головы вылетело! Сегодня ж пенсию дают, едренки! Побежали, девки!
   ИВАНИХА. Ты не путаешь опять?
   ПОЛЯ. Да разве ж этим путают? Вот крест! Утром еще почтальонша наказывала - сегодня непременно получите, только не забудьте, обязательно придите, к завтрему может и не остаться. Головушка-то прохудилась, забыла! (Авдотье). Пенсию! Пенсию нынче выдают на почте!
   АВДОТЬЯ. Ишо...
   ПОЛЯ. Ой, вы как хотите, а я побежала! Васена, ну, чего стоишь!
   ВАСЕНА. Да ведь... хозяин как скажет! Вот некстати! Сбегать, что ли, Абдулла? Деньги-то не малые.
   АБДУЛЛА. Какой вопрос, смешная! Беги, конечно.
   ВАСЕНА. Бегу!
   АБДУЛЛА. Стой! Ты что, в этих худых калошах побежишь? И все будут тыкать пальцем - вон, идет баба Абдуллы вся в дырах и заплатах! Ну-ка... (Достает из котомки туфли.) Вот. От зайца... (Обувает ее) У тебя и ноги... как в том саду...
   ВАСЕНА (не удержалась, Иванихе). А ты над сном моим вещим смеялась! Погоди-ка, ужо и марсианин явится! В четверг!
   АБДУЛЛА. Ты смотри, осторожнее там, не оступись где. И не лезь в бабьи разговоры! И на базар чтоб ни ногой! Смотри у меня! Ну вот, теперь куда ни шло. Беги, айда... Стой! Если там, в очереди, старикашка какой на тебя начнет пялиться, ты лицо платком, платком прикрой!
   ВАСЕНА. Так, что ли?
   АБДУЛЛА. О, Аллах! Тебя безопаснее голой выпустить, но с загороженными глазами. Не стреляй ты ими, как Анка из пулемета!
   ПОЛЯ. Побежали, девки, побежали!
   АБДУЛЛА (Васене). И не верти ты мотовилом при ходьбе!
   ВАСЕНА. Чем?
   АБДУЛЛА. Этим вот местом. Как это по-вашему-то? (Вдогонку). Не верти ты им, придерживай!... Стахановка!
  
   АВДОТЬЯ, выждав паузу, усиленно вздохнула.
  
   АБДУЛЛА. Ах, горемычная... (Поправляя одеяло на ней.) Вы думали, я шел пешком сквозь дождь ковать верблюда. Вы думали, я бедуин, левша... Смешные... Я вот сижу там у себя, ноги кренделями, смотрю телевизор... Смотрю, и как увижу русскую женщину, так меня тут же охватывает желание кинуться к ней... и сказать: потерпи, Мария!
   АВДОТЬЯ. Ишо...
   АБДУЛЛА. "Потерпи, Мария... Вот приедет Путин, Путин и..." Что это у тебя тут? Твердое? Да это же телефон тот самый...
  
   Врывается Глава. Или - голос его по сотовому.
   ГЛАВА. Что ты крутишь его, что крутишь! Положи сотовый на место!
   АБДУЛЛА. Слушай. Ты мне как раз нужен был. Останови на время дождь, а?
   ГЛАВА. Ты что, чокнулся? Зачем?
   АБДУЛЛА. У меня жена за пенсией пошла.
   ГЛАВА. Какая жена? Ты же час назад божился, что кругом холост, уговаривал по бабам русским...
   АБДУЛЛА. Да захомутала меня тут одна. Я и очухаться не успел.
   ГЛАВА. Это которая?
   АБДУЛЛА. Не знаю, как зовут.
   ГЛАВА. Ну и молодежь пошла нынче, даже имени не спросят!
   АБДУЛЛА. Останови дождь, а?
   ГЛАВА. Я те что, Аллах?
   АБДУЛЛА. Ну, не совсем, конечно, Аллах...
   ГЛАВА. Ладно, скажу братве... Сотовый, сотовый на место положи! Это тебе не вилы! (Исчезает).
   АБДУЛЛА (через паузу). Вышла она - и вдруг вечерняя радуга! Каждый должен заботиться о своей розе, сказал кто-то в дальней степи.
  
   Абдулла вытаскивает из котомки гармонь. Садится, ставит ее на колени, вниз басами.
  
   Братве спасибо...
  
   И замирает.
   Где-то вдали рванули меха, татарское рванули. И где-то близко голос женский русское затянул: "Заиграю, заиграю, да запла-а-а-чу..."
   Поет народ, доморощенное, российское...
  
   ЗАНАВЕС
  
  
  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  
   Вбегает запыхавшаяся Полина, плюхается на табурет.
  
   ПОЛЯ. Мамоньки!..
   АБДУЛЛА. Что с тобой?
   ПОЛЯ. Ой, не спрашивай, дяденька. Великий грех взяла на себя. Великий! Солгала я, Абдулла!
   АБДУЛЛА. Да иди ты! Когда?
   ПОЛЯ. Да сейчас вот. Обманула подружек-то, нет сегодня пенсии. И не будет. Да и почта давно закрыта.
   АБДУЛЛА. Выходит, ложной была тревога?
   ПОЛЯ. Выходит, ложной. Добежала с ними до поворота - и обратно: кошелечек, мол, забыла.
   АБДУЛЛА. До чего же наивный народ! Посули пустячок какой - несутся сломя голову, и не знают, что давно уже все распределено и закрыто!
   ПОЛЯ (встала, смотрит, спит ли Авдотья). Глухонемая она. С детства увечная. За всю жизнь слова не молвила.
   АБДУЛЛА. Да-а, дряхлая девка, не померла бы.
   ПОЛЯ. Смерть, батюшка, она молодых скорее прибирает. Вот и моего... Скажи-ка, избу твою в каком году срубили?
   АБДУЛЛА. Избу? Как в каком? В этом... ну... В том году еще этот, косой Ахмет, утонул. В стакане. А что?
   ПОЛЯ. Вот те раз-два! Год-то, стало, не помнишь?
   АБДУЛЛА. Как не помню, я все помню. Говорю же, в том году этот утонул, как его...
   ПОЛЯ. Ну, скажи тогда, как звали того плотника, который избу тебе подымал? Помнишь имя его?
   АБДУЛЛА. Как не помнить! Такого человека! Один он был!
   ПОЛЯ. Как его звали?
   АБДУЛЛА. Как как? Звали его просто... это... как его? Да его больше по прозвищу.
   ПОЛЯ. Какое прозвище-то?
   АБДУЛЛА. А прозвище у него такое... Шибко известное прозвище... К каждому русскому пристегнуто. Это... как его... Пурга, нет, не Пурга... Бабу он зверски бил! Выпьет, бывало, ведро водки - и!.. Что тот Шварцынегер китайцев!
   ПОЛЯ. Да брось ты! Разве жен законных так калечат? По-свойски, любя, должно... высказывал расположение.
   АБДУЛЛА. Ага, по-свойски! Отведать бы тебе вожжей Митьки Рабатая, тогда бы ты...
   ПОЛЯ. Значит, Митя! Надо же, а! И изба, говоришь, стоит?
   АБДУЛЛА. Стоит. Как же ей не стоять! Стоит и улыбается! И рот на макушке!
   ПОЛЯ. И рот на макушке...
   АБДУЛЛА. Сияет! Венцы-то янтарные. Ночью за сто верст видно. Как маяк в степи. Душа его светится, мастера...
   ПОЛЯ. Душа... В дереве?
   АБДУЛЛА. В дереве!
   ПОЛЯ. Тебя послушать - ты и сам на язык-то мачтерь. Слыханное ли дело, душа покойного в дереве светится.
   АБДУЛЛА. Ты, женщина, если чего не знаешь, слушай, что говорит мужчина! Вот ляжешь на сакэ, полати по-вашему, привалишься спиной к дереву - и всю ночь блаженствуешь! Сиротство свое забываешь, что один-одинешенек в целом мире. Чувствуешь - рядом живая душа. Понимаешь? Рядом, возле тебя, дышит тебе в ухо и во сне чмокает губами.
   ПОЛЯ. Чмокает губами? Да ведь покойный он! В своем ли ты уме, старый? Врешь ты все, Абдулла!
   АБДУЛЛА. Вот женщина, а? Ну что ты с ней поделаешь? Как не поймешь - ведь не рядовой он был жилец на свете, а художник! Понимаешь - он художником был! Он не мог жить, жить и вдруг стать покойным! Ему создатель душу дал. Бессмертную. И руки дал золотые. Вот баньку мою возьми в огороде! Тоже ведь он, Рабатай, срубил! Такая баня тебе и во сне не снилась. Сыпанешь на речные камни озерной водицы - и хоть три роты солдат в три захода парь, а пару не сбудет!
   ПОЛЯ. 0-хо-хо-о! Ботало ты, бабай, вот что я тебе скажу.
   АБДУЛЛА. Кто болтало?
   ПОЛЯ. Ты. Ты ботало!
   АБДУЛЛА. Я болтало? А, на хрен вас, уйду...
   ПОЛЯ. Иди, иди, болтун! Иди к тараканам в гостиницу! Может, они поверят тебе, несешь бог весть что!
   АБДУЛЛА. Слушай, ты!
   ПОЛЯ. И слышать не хочу! Иди! И я пойду! Может, и впрямь пенсию дают ночью-то!
   АБДУЛЛА. Стой! Стой, Фома неверующая! Собирайся, давай!
   ПОЛЯ. Куда?
   АБДУЛЛА. Ко мне! Докажу я тебе, упористая! Сегодня же кину тебя на свой топчан, горбом к венцу янтарному, а утром доложишь мне - чмокал он или не чмокал, ласкал или не ласкал! Кину старуху изношенную, а утром подниму молодухой! Испытаешь ласковость настоящего человека!
   ПОЛЯ (этого и ждала, бросилась собираться). Ну, ласковость-то его мы, положим, испытывали. Он ведь мне мужем доводился, окаянный.
   АБДУЛЛА. Мужем? Твоим, что ли?
   ПОЛЯ. Что ли моим.
   АБДУЛЛА. Митька? Законным?
   ПОЛЯ. Законным, как же!
   АБДУЛЛА. Погоди... Неужели с такой старой и бестолковой бабой жил такой достойный... художник?
   ПОЛЯ. Не старой я была. И толковой. С ним-то. Это после него я обветшала. Он-то ветшать не давал, художник!
   АБДУЛЛА. Выходит, бил бы он тебя по сей день, не ветшала бы?
   ПОЛЯ. А как же. Баба что половик, ее время от времени потряхивать надо. А не так, как нынешние - ноги вытрут и побежали... Подушку-то брать, нет?
   АБДУЛЛА. Ты куда собираешься-то?
   ПОЛЯ. Как куда? Ты же сам только что сказал, на топчан свой меня... кинешь.
   АБДУЛЛА. На топчан свой? Что, и Васену, и... тебя, что ли?
   ПОЛЯ. Что ли и меня. Раз сказал.
   АВДОТЬЯ. Ишо...
   АБДУЛЛА. Э, нет, я пойду домой. Гуляйте без меня!
   ПОЛЯ. Вот те раз! Гляньте-ка на него! А я-то думала, Абдулла хозяин своему слову.
   АБДУЛЛА. Ладно, договорились. Я пойду домой, посижу, подумаю... И пришлю тебе весточку. С оказией.
   ПОЛЯ. Да нет уж, батюшка. Не надо мне весточек, сыта ими по горло. Как пообещал, так и поступи. По-мужски. Кинь, раз уж решился, на свой топчан! Бог с ним, согласная.
   АБДУЛЛА. Слышь, это, как тебя...
   ПОЛЯ. Полина, я. По-вашему - Поленька.
   АБДУЛЛА. Поленька, дорогая, у меня есть один старинный друг, в соседнем Китае живет. Калмык! Тоже один сидит, и тоже бабай, годков эдак на двадцать постарше даже меня. Но богат! Может, с ним тебя? Скажу, выйди к воротам. А? Будете в шахматы играть вечерами...
   ПОЛЯ. Ну вот еще! И буду я от бабая к бабаю скакать? Ты за кого меня принимаешь-то, свет Абдулла? Нет уж. Коли выцарапала слово с одного джигита, так будь верна ему. Так ведь? Или боишься меня? (Посмеялась.) Не бойся, я еще при надобности и родить могу!
   АБДУЛЛА. А что мне бояться! У меня вон и Авдотья (Новодворская) родит. Только лишняя мне она, вторая жена. Да и закон не велит!
   ПОЛЯ. Вам, мосольманам-то, будто бы разрешается.
   АБДУЛЛА. Нам-то разрешается. Мы бы рады. Ваш, ваш закон запрещает. Пожалеешь человека - и тут же в кандалы и в Сибирь! Мне на старости лет каторги только не хватало? Ее только не долбили! Хорошо бы за веру, а то ведь за бабу! Я иллахи!
   ПОЛЯ. А я и в Сибирь пойти согласная. На любую каторгу, на любые муки. Мне бы только глянуть на избу его. Хоть краешком глаза. Вот ты не помнишь, когда он помер. И я уже давно не помню. Ни даты, ни лица! А тепло, о котором ты говорил, - помню. Тянет меня, старую, к теплу тому, тянет, потому как зябко мне, и не согреться никак!.. Что я видела в жизни? Горбилась на черной работе. Глаз от земли не отрывала. Только теперь маленько свет увидела. Так ведь и он оказался не мил. Мне бы его свет, хоть после его жизни, а там - и ослепнуть готовая...
   АБДУЛЛА (решительно). А, Сибирь! Хрен с ней, с Сибирью! Что мне Сибирь, когда женщина плачет! Собирайся, давай! За такую как ты не грех и каторгу подолбить!
   ПОЛЯ (утирая слезы). Спасибо тебе... мастер.
   АБДУЛЛА. Да и ты, погляжу, мастерица! Спасибо и тебе. (Вытаскивает из котомки пуховую шаль.) Заяц послал. Велел кланяться.
   ПОЛЯ. Хорошо с тобой, Абдулла.
   АБДУЛЛА. И с тобой хорошо, Поленька.
   ПОЛЯ. Ну, я побегу к подруженькам. Как бы худого чего не подумали. Ведь не худое же дело, правда? (Уходя.) Доброе.
   АБДУЛЛА. Доброе, Поленька, доброе.
  
   Абдулла провожает ее долгим взглядом, затем направляется к Авдотье, но, резко передумав, достает из Васениной тумбочки банку, наливает полный стакан.
  
   АБДУЛЛА. Господи, пресвятая девица... (Выпивает).
  
   Вошла Иваниха, встала у порога.
  
   ИВАНИХА. А говорил, не пьешь. Ты, я гляжу, стаканами привык хлобыстать-то.
   АБДУЛЛА (увидев ее, попятился). Занят я, занят! Два хомута!
   ИВАНИХА (перебивая). Сядь! И закуси вон бананом!.. А теперь скажи, у тебя что, в самом деле есть своя изба?
   АБДУЛЛА (взорвался). Изба, изба! Что тут такого, что у меня есть изба? Ведь к вам пришел не бродяга с улицы, не бомж, не забулдыга. К вам Абдулла пришел! Понимаешь ты, Абдулла! Хозяин! Новый русский!
   ИВАНИХА. Ну, не шуми, не шуми! Вижу, что Абдулла. Скажи, а про печь - не соврал?
   АБДУЛЛА. Какая жизнь без трубы!
   ИВАНИХА. Татарская, небось, печь-то, кривая?
   АБДУЛЛА. Русская печь. Прямая.
   ИВАНИХА. С печурками?
   АБДУЛЛА. С печурками! С карнизами. Все честь по чести!
   ИВАНИХА. Небось, угарная?
   АБДУЛЛА. Слушай, женщина, я что, похож на... угорелого?
   ИВАНИХА. Ну, не шуми, не шуми, говорят тебе. Не жадная печь-то?
   АБДУЛЛА. В меру жрет, но жаркая.
   ИВАНИХА Не выкидывает ли дым в буран?
   АБДУЛЛА. А!
   ИВАНИХА. Не остывает ли скоро?
   АБДУЛЛА. Остынет, когда хозяин помрет. А помирать нам еще рановато! А ты что? Пытаешь, словно за печь замуж собралась?
   ИВАНИХА. Ишь сметливый какой!.. Не оставил ли печник твой пьяный в трубе горлышко бутылки? Не воет ли труба ночами?
   АБДУЛЛА. А вот этим вопросом, матушка, ты не меня обидел. Ты печника покойного обидел.
   ИВАНИХА. Звали его как, печника?
   АБДУЛЛА. Звали его... это... прозвище такое, к каждому русскому пристегнуто.
   ИВАНИХА. Матай?
   АБДУЛЛА. Точно, матушка, Матай!
   ИВАНИХА. Да-а... Ишь как! Зеркала-то беленые?
   АБДУЛЛА. Какие еще зеркала? У меня изба, не Бахчисарай!
   ИВАНИХА. Про бока, спрашиваю, печки. Мы их зеркалами называем.
   АБДУЛЛА. Зеркалами? Тут ты не промахнулась, угадала. Он ведь, Ванечка Матай, печки так и клал, будто зеркала ставил. Сияют, точно глаза олененка.
   ИВАНИХА. Олененка. Ишь ты. Как ведешь-то себя в ночную пору?
   АБДУЛЛА. В ночную пору? Это смотря в какой перспективе.
   ИВАНИХА. Я спрашиваю, не храпишь ли? Татары, слыхала я, сплошь храпуны. Как заведут... случается и шеи ломают.
   АБДУЛЛА. За татар за всех не скажу, а башкир Абдулла спит, слава Аллаху, надежно. А храпит или не храпит при этом, не знаю. Сказать некому, сам не слышу, и шея будто бы на месте!
   ИВАНИХА. Так ты из башкир? Сколь девок-то увел в молодости? У вас ведь это принято, у северных Амуров?
   АБДУЛЛА. А кто их считал? Крали помаленьку. И не смотри ты так - крали-то не подсолнух в огороде, кызымок! К тому же я их за околицей обратно отпускал. Так только жиганил, чтоб руку набить.
   ИВАНИХА. Ну и как? Набил руку?
   АБДУЛЛА. Если Абдулле скажут - уведи пять девок, Абдулла шесть уведет!
   ИВАНИХА. Это почему шесть?
   АБДУЛЛА. А потому, что седьмой день выходной.
   ИВАНИХА. Шустрый ты, однако, джигит. Теперь ответь мне на последний вопрос. Только прямо, без этих, без штучек. Как ты, Абдулла, не знаю как тебя там по батюшке, как ты относишься к коммунистической партии?
   АБДУЛЛА. Да мне как-то... мне ближе партия "Единство".
   ИВАНИХА. Что ж, так тому и быть! На роду, видно, мне написано - с пеньками! Или передумать? Да, вот еще что. Этот... олененок-то... не поставил ли возле печки лавочку какую?
   АБДУЛЛА. Поставил, матушка, поставил. Очень удобная лавочка. Только он ее не возле, а напротив печки поставил. У стены. Сядешь на нее и прямо перед твоими глазами, под карнизом печки, печурка, ниша такая маленькая, а в глубине ее зеркальце, а в зеркальце - свеча.
   ИВАНИХА. Свеча?
   АБДУЛЛА. Отражение. Самой свечи-то нет, и была ли она, не известно, есть зеркальце, а в зеркальце отражение. И свет. Свет струится, будто кто зажег свечу и осветил его душу...
   ИВАНИХА. Господи, чью душу?
   АБДУЛЛА (растерянно). Черт его знает. Его, наверное. Олененка...
   ИВАНИХА. Господи, да кто ты?
   АБДУЛЛА. Абдулла.
   ИВАНИХА (в сторону). Откуда он свалился? Из какой такой степи выпал марсианин!
   АБДУЛЛА (не слышит ее). А скамеечка ладная. Я на ней люблю зимние вечера коротать. Взберусь на нее с ногами и странствую во времени. Кочевник, матушка, он и на скамейке кочевник. У нас время не как у вас, не лежит, не расползается, а стоит - торчком, перпендикуляром! Ползаешь по нему то лбом об звезды, то задом об кизяк.
   ИВАНИХА (вытаскивает из чемодана рубаху). Держи, кочевник. От Зайцева. Одень. Ходишь в засаленном. И тюбетейку рваную выкинь. С пенсии шляпу тебе купим.
   АБДУЛЛА. Что это значит, как понять?
   ИВАНИХА (с прежней строгостью). В женихи беру тебя, пенек. В женихи! Что тут непонятного-то.
   АБДУЛЛА. В женихи?.. О, аллах праведный! Вы что тут, с ума все посходили! Ну какой из меня жених? Из старого сепаратора? Здесь течет, здесь сыплется! Здоровья нет, сил нет, глаза не видят. Сядете втроем, и на что будете смотреть-то? Ты на лицо только мое глянь!
   ИВАНИХА. Что мне твое лицо, Абдулла? С лица не воду пить, была бы... печь. Со свечкою!
   АБДУЛЛА. Слушай, матушка, дорогая! У меня есть один старинный друг-знаком, калмыцкий сепаратор... скажу ему, есть, мол, женщина в русском селении...
   ИВАНИХА. Ну, хватит! Ишь! Будешь еще имя мое по старым сепараторам мусолить. Будь мужиком! Все. Вопрос решен, повестка закрыта...
   АБДУЛЛА (обречено). Голосовали единогласно...
   ИВАНИХА. Чемодан вон возьми, чемодан понесешь. (Идет к двери, останавливается.) Поди-ка сюда...
   (Абдулла подходит.)
   (Глядит ему в глаза, улыбнулась.) А ведь твои глаза тоже... как у олененка... И душа та же, со свечечкой... И не обижайся ты на нас, на русских-то баб! Якши? (Уходит.)
   АБДУЛЛА (выдержав паузу, растерянно). Олененок... Ну их к лешим! Бежать, бежать! Сигану со второго этажа и курсом на Азию!..
  
   Но тут-то его и схватил радикулит!
  
   АБДУЛЛА. А черт! И позвать некого! Не сиделось...
  
   АВДОТЬЯ поднялась, завела тихую песню. Под нее, как под индийскую дуду, старик распрямляется и с изумлением смотрит на молчавшую с детства старуху.
  
   АВДОТЬЯ. Отпуштило?
   АБДУЛЛА. О Аллах! И эта заговорила! Куда меня шайтан привел?.. Тебе-то что не лежится? Спала бы, а?
   АВДОТЬЯ. Вопрос у меня к тебе.
   АБДУЛЛА. И эта с вопросом!
   АВДОТЬЯ. Ты, вижу я, из тех ишо, из крутых жигит, если што глядеть да разбираться не станешь, молотить начнешь чем попадя да почем зря, молодых-от, а?
   АБДУЛЛА. Глядеть не стану, конечно! Щи не щи, а бешбармак у нас тоже любят наваристый!
   АВДОТЬЯ. Вот... ты их не трогай, не трогай, не бей окаянных, их жизнь и без того с лихвой шибала...
   АБДУЛЛА. А кого же бить я стану? Уж прости, у нас не трахнешь - не заснешь.
   АВДОТЬЯ. Меня. Меня, родной, меня станешь бить, если вдруг да не заснешь. Я бессловесная, я и слова не скажу супротив, буду только радостная вся. Терпящая я, сносящая, как та собака. Бабой для битья буду тебе, сокол ты мой ясный!
   АБДУЛЛА. Тебе сколько лет-то, радостная?
   АВДОТЬЯ. Ой, да ты что? Да разве ж у женщин года шпрашивают?
   АБДУЛЛА. Да я так...
   АВДОТЬЯ. Метрику-то мою коза съела. А если по пальцам... Когда батя в солдаты уходил, говаривал: ты, доча, одна тысяча девятьсот седьмова. Или девяносто седьмова? Теперь один шайтан знает, какого я года. Батя-то не вернулся с германской. Одна я теперь, сиротинушка... Ты не был на германской-то?
   АБДУЛЛА. Абдулла, красавица, Будапешт брал!
   АВДОТЬЯ. Оно и видно... Ах...(Запела).
   АБДУЛЛА. Ты чего это?
   АВДОТЬЯ. Пою... Неужто не в ту степь?
   АБДУЛЛА. Пой, айда... В ту степь! Дай-ка, я подыграю тебе.
   АВДОТЬЯ. Ты что играешь-то, татарское.
   АБДУЛЛА. Я татарское, ты русское, получится наше, российское.
   АВДОТЬЯ (поет. Иван Купала, "Молодость".) Молоденькой-то я часто пела. Страсть у меня такая была - петь. Выйду, бывало, в лес и пою. До устали. Да ведь и не уставала... (Тихо) В лес мне хочется, бабай, в лесу бы я побывала перед смертью. Не помереть мне, пока не выйду в лес и не спою. Лежу, маюсь. Есть ли он, лес-то, в твоей степи, а, батюшка?
   АБДУЛЛА. Есть, опечаленная, есть и лес... в моей степи! Тайга еще та!.. А! Семь бед, один ответ! Пусть судят и сажают, пусть в кандалы куют, пусть выжигают на груди...
   АВДОТЬЯ. Чаво?
   АБДУЛЛА. Беру, говорю, и тебя беру, старая! Неужели Абдулла тебя одну здесь угасать оставит? Собирайся, айда! Будешь бабой для битья!
   АВДОТЬЯ. Шишас, шишас...
   АБДУЛЛА. Ну вот, все девки наши! Альхам делил алла шокор - удосужилось!
   АВДОТЬЯ (собирая узелок). Ты уж, сынок, не прогневись...
   АБДУЛЛА. Какой же я тебе сынок, отец я теперь тебе, старая.
   АВДОТЬЯ. Ты уж, отец родненький, не прогневись - приданое-то у меня всего ничего. Еще в осьмом году не знаю уж какого века приготовила было... подрастеряла... Ты не смотри, что я глухо слышу. Что надо - услышу, когда надо - скажу. В обиду тебя не дам. Жаштупнишей буду!
   АБДУЛЛА. Собирайся, собирайся, жаштупница!
   АВДОТЬЯ. Ты бы, отец, по-нашему по русскому обычаю... потшеловал бы што ли меня. Закрепил бы договор-то.
   АБДУЛЛА. О, Аллах!.. Сидеть бы в степи молчком, нет ведь - чешется, зудит! Лезем-с!
   АВДОТЬЯ. Вот и я говорю - зудят губы, спасу нет!
   АБДУЛЛА. Эх! Такую ягодку, да не поцеловать!
  
   Входят женщины, замирают от неожиданности.
  
   ВАСЕНА. Едри-ит... Гляньте, девки!
   ИВАНИХА. Ты что в мертвый час-то вскочила, старая?
   ВАСЕНА (на ухо Авдотье). Что стряслось, бабка Дуня?
   АВДОТЬЯ (ей на ухо). Не ори, баламошная, не глухая. И не бабка я тебе, и не штарая. Вон, пока вы на дворе резвилися, мы тут с бабаем-то все орехи взяли да поражгрыжли!
   ПОЛЯ. Мамоньки, заговорила!
   ИВАНИХА. Что это у тебя в руке, ты куда собралася-то?
   АВДОТЬЯ. Куда вы, туды и я. Жамуш!
   ВАСЕНА. Четвертым номером, хоть и третьего сорта.
   АВДОТЬЯ. Сама ты третьего шорта, баламошная. А я вышшаго. Как закалялась шталь, читала?
   АБДУЛЛА (с тоской). О, аллах, и зачем пришел?
   ПОЛЯ. Да-а! Если уж и столетнюю бабку поднял, стоящий мужик хозяин-то наш, а, девки?
   АБДУЛЛА. Ладно вам калякать-то! Ишь раскудахтались!
   ВАСЕНА. А чего тут, в самом-то деле, калякать? Давай, девки, пока горячо, свадьбу стряпать. Занавесим вот угол под клеть для жениха с невестой - и зачнем!.. Ах! Расплетися, трубчата коса, рассыпайтесь, русы волосы! С будущим почином вас, подруженьки!
   ИВАНИХА. Погоди, чумовая, погоди! Вначале нам в загс нужно двинуть, в его вот паспортину четыре печати спроворить, в домовой книге расписаться, с прописки сняться, у главы благословение вымолить, общежитие приватизировать, визу...
   ВАСЕНА. Тю-ю! Завела! Ну, золотой, клеть для молодых готова! Говори, кого хочешь?
   АБДУЛЛА (жалким голосом). Чая хочу. Чая бы мне чашечку.
   ВАСЕНА. Чаю?.. Чаю, девки!
  
   Женщины кинулись на кухню. Оттуда доносятся их возбужденные голоса.
  
   ИВАНИХА. Не тормошись, чумовая, не тормошись, говорят тебе. Чай подает хозяину старшая по званию.
   ВАСЕНА. Нет, младшая, самая любимая! И вообще, кто первая затеяла женитьбу? Ты или я?
   ПОЛЯ. Да не ссорьтесь вы, вот услышит сам!
   ИВАНИХА. Убери руки, кому говорят.
   АБДУЛЛА. Начинается! С почином тебя, Абдулла!.. Стро-ойся!
  
   Женщины вбегают, становятся вряд.
  
   ПОЛЯ. Ух ты-ы! Новый жених - енерал!
   АБДУЛЛА. Слушай мою команду! За мной в шеренгу - шаго-ом арш!
  
   Женщины, как в садике детском, взявшись одна за подол другой, а первая за подол Абдуллы, двинулись гуськом по кругу.
  
   АБДУЛЛА. Джамагат! Дорогие мои, родные... Всей душой призываю вас - давайте жить мирно. В шумливом доме, завещали старики, счастья не бывает. Мира прошу, согласия. Распорядок ваш с этого часу - побоку, старосту - долой. В одной избе разными вениками не метут. Меня будете слушаться. Абдулла вам плохого не пожелает, худого не скажет. Абдулла всех вас одинаково любит. Чаю! Иншалла!
   ИВАНИХА (несет чай). Уж не обессудь, хозяин, без сахара...
   АБДУЛЛА. Не беда! Мы так поступим: я буду чай пить, а вы пальцами щелкать, пусть соседи думают, что Абдулла чай с сахаром вприкуску пьет. Справный мужик, скажут, Абдулла, без сахару не сидит! Щелкайте, айда, на всю Рассею матушку! Пусть мир от зависти перевернется!
  
   Женщины, напевая и щелкая пальцами, танцуют.
  
   АБДУЛЛА. О, милосердный! Жил, оказывается, Абдулла и жизни не видел! Ну, чем не султан? И где еще найти такой гарем! Эх, где наши годы! А ну-ка нашу! С выходом! Держись, собесовские половицы!
   ПОЛЯ. Ах, бабай! Где ж ты раньше-то был, шайтан ты бесшабашный!
   АБДУЛЛА. Уф! Ну вот, тряхнули-таки стариной!.. Пора, однако, и в путь-дорогу. Готовы ли, жены веселые?
   ЖЕНЫ. Готовы!
   ИВАНИХА. С прописки только вот не... (Осеклась, увидев поднятую руку старика).
   АБДУЛЛА. Присядем перед дорогой.
  
   Садятся.
   Ну, с Богом.
  
   Женщины вскакивают, старик сидит.
  
   ВАСЕНА. Идем же, хозяин! Ты чего это?
   АБДУЛЛА. Вот те на! В груди что-то... Нет, ты глянь, а? Никогда такого не было. Надо же...
   ПОЛЯ. Расстревожил...
   АБДУЛЛА. Мне б оно, конечно, лучше б одному в степи сидеть... маоцзедуном... А я... замахнулся!..
   ВАСЕНА. Мамоньки, да на нем лица нет! Прилечь ему надобно. Ну-ка, мы тебя на коечку. Да помогите же!
   ПОЛЯ. Водички, может, тебе, а, родненький?
   АБДУЛЛА. Нет-нет, не тревожьтесь. Пройдет. Отдохну мал-мала и встану. Не привык я лежать. Абдулла должен быть в пути. Дождь не дождь, пурга не пурга - а иди. Пока не напорешься. Башкир умирает в седле. Сейчас встану. Отдохну и встану. Сегодня же дома будем...
   ПОЛЯ. Господи, не оставь!
   АБДУЛЛА. Изба у меня просторная, воздуха много, света... Придем, баньку справим. Веничек у меня березовый, с травой душицей припасен. В чашечке липовый мед стоит. Спины натирать. Попаримся вчетвером, легче станет.
   ВАСЕНА. Дай Бог, дай Бог... (Положила голову ему на колено).
   АБДУЛЛА. Ты, Васена, светлая душа, на крылечко выйдешь. Крылечко у меня и вправду высокое, далеко с него видно. Солнце видно, поля. Звезды... Постоишь, мужей своих вспомнишь, и русского, и грека, слезу уронишь. От души поплачешь. Никто мешать не будет. У нас для этого - простор!
   ВАСЕНА. Не было их у меня, мужей-то. Ни русского, ни грека...
   АБДУЛЛА. Как же так? Неужели и для такой души не нашелся утешитель?
   ВАСЕНА. Сама дивлюсь. Сколь помню себя, всегда была готова, всегда ждала. Не нашелся... утешитель.
   АБДУЛЛА. Ну-ну, что ты? Найдется еще, милая. Что наши годы? Все еще впереди! Мы еще похо-одим...
   ПОЛЯ. Дай бог, дай бог...
   АБДУЛЛА. Поленька... Где ты, милая?
   ПОЛЯ (положила голову на второе колена старика). Здесь я, хозяин, здесь.
   АБДУЛЛА. Ты, душа моя, в избе похозяйничаешь. Стены освежишь озерной водицей, окна, потолки. Вечерком я ноженьки твои смешные кобыльем молочком помою, чтоб не болели. А на ночь я тебя на топчан свой кину!
   ПОЛЯ. Кинешь ли?
   АБДУЛЛА. Кину! Я...
   ПОЛЯ. Лежи, лежи...
   АБДУЛЛА. Ты к дереву приткнешься, к сосне янтарной. Приткнешься и будешь плакать и ждать. Сама не знаешь о чем, но будешь плакать. Сама не знаешь чего, но будешь ждать. У нас всему этому простор... Только дай бог здоровья всем нам.
   ИВАНИХА. Дай бог тебе крепости...
   АБДУЛЛА. Ивановна, матушка...
   ИВАНИХА (положила голову ему на грудь). Говори, Абдулла, говори...
   АБДУЛЛА. Ты, матушка, на лавочку напротив печки сядешь. Свечка в ночи зажжется, осветит твое сердце. Будешь сидеть и думать. У нас для этого простор. Лишь бы войны не было. Иншалла.
   АВДОТЬЯ. Иншалака...
   АБДУЛЛА. О господи, миленькая ты моя, младшая моя жена... (привлек к груди и Авдотью) Мы с тобой, страдалица, в лес выйдем. Рядышком он, лес-то. Большой лес, светлый. Птиц сколько там! Птицы, они песни слушать умеют, Авдотья... душа ты моя... цветок ты моего гарема...
   Авдотья тихо поет.
   Абдулла, обняв разом всех четверых - две головы на коленях, две на груди его - шепчет слова молитвы.
   Затем затихает.
  
   ВАСЕНА. Бабай... Слышь, золотой...
   ПОЛЯ. Мамоньки, молчит!
   ИВАНИХА. Пугает, старый!
   АВДОТЬЯ. Как бы ни того... Башкиры-то перед смертью уж больно шибко пляшут, бают.
  
   Входит Глава.
  
   ВАСЕНА (тихо причитая). Боженька, сохрани... Сохрани его нам...
   ГЛАВА. Что опять? Что со стариком? Ну-ка?.. (Нагнувшись, слушает сердце старика) Вот тебе на-а - помер реликт! Вы что, катались на нем? Такой кряж! Час назад божился, что коня может поднять на спор!
   ПОЛЯ. Ой, гляньте, бородка-то шевелится будто.
   ГЛАВА. А у татар душа через бороду выходит.
   АВДОТЬЯ. Пожалел он нас, не выдержало серце-от.
   ГЛАВА. Чего? Ты с каких это пор говорить-то стала?
   ПОЛЯ. Ой, гляньте, ресницы дрожат!
   ВАСЕНА. Точно дрожат. И губами шевельнул.
   ИВАНИХА. Никак, симулянта нам аллах послал, а, девки? Ну-ка, плеткой мы его. Счас вскочит!
   ГЛАВА. Ивановна, гостя-то?
   АВДОТЬЯ. Погодите, попугать ее нужно. Шмертушку! (Ворожит) От рожона, от ношона отступися, откачнися! От рожона, от ношена...
   ИВАНИХА. Да ты что, старая, очумела? Ты чего колдуешь-то? Это ж новорожденных так - от ношона, от рожона...
   ВАСЕНА. Эх, девоньки, жили вы, а мужика на ноги поставить не знаете как! Ну-ка, отвернитеся! (Целует Абдуллу)
   ИВАНИХА. Ну вот, теперь и бородка не шевелится!
   АБДУЛЛА (поднимается). Ну что, готовы?
   ВАСЕНА. Готовы!
   АБДУЛЛА. А чего сидим? Кого ждем? Стройся!
  
   Женщины, похватав свои котомки, выстроились.
  
   АБДУЛЛА. Напра-а-во!
  
   Женщины дружно повернулись направо, Авдотья - налево, лицом прямо к Главе администрации.
  
   ГЛАВА. Это еще что за балаган? Куда это вы снарядились?
   АВДОТЬЯ. Жамуш, батюшка, жамуш!
   ГЛАВА. Чего-о?
   АВДОТЬЯ. Жамуш, говорю, глухой.
   ГЛАВА. Вот за этого джигита?
   АВДОТЬЯ. За этого, батюшка, за кого ж еще. Коли свои спят.
   ГЛАВА. Оптом, что ли?
   АВДОТЬЯ. Оптом, батюшка, и со своими вещщами!
   ВАСЕНА. Чего глаза-то выкатил, не видел, как бабы замуж выходят? Оптом ли, в розницу - какая твоя печаль!
   ГЛАВА. Господи! Золотой фонд! Средь бела дня! Живую историю! Передовики производства, стахановки! Да я трупом лягу!
   АБДУЛЛА. А ты, сопляк, в мои семейные дела не суйся! Женщин моих не касайся. Ишь, какой оратор! Фонд, стахановки! Они у вас были стахановки, а у меня они - женщины! Женщины! И это у меня звучит гордо! Понял?
   ГЛАВА. Бабай, дорогой, тебе что, одной бабки Дуни не хватает, что ли? Возьми ее, если свербит, но остальных не тронь!
   АБДУЛЛА. Я, если брать, привык брать все. Беру всех, тулаем!
   ГЛАВА. Господи, золотой фонд государства! Ты погляди на них, аргамак ты чертов, ведь им цены нет!
   АБДУЛЛА. Ах, вон как! Калым хочешь взять с Абдуллы? Только запомни: Абдулла никогда не платил за женщину, это ему, Абдулле, платили. И ты заплатишь. Клади пять тыщ!
   ГЛАВА. Пять?
   АБДУЛЛА. Пять! За этих по тыще, а за эту (показал на Авдотью) - две! Плюс два мешка комбикорма - кур кормить.
   ГЛАВА. И вот за этим рэкетиром вы хотите уйти в степь?
   ВАСЕНА. Да что мы уши развесили? Чего стоим-то, девки? Пошли! Не пропадем! Откроем свой бизнес, торговать станем!
   ГЛАВА. Чем?
   ВАСЕНА. Слезами. Благо, добра этого у нас навалом, а главное - при нас, не успели еще отнять! Пошли, Абдулла золотой!
   ГЛАВА. Куда?
   АБДУЛЛА (гордо). У меня есть дом, свой дом!
   ГЛАВА. Нет его, твоего дома. На дрова мы его раскатали.
   АБДУЛЛА. Как на дрова? Такой дом... Да я тебя... (Согнулся, схватился за сердце). Такой ужин испортил!..
   ГЛАВА. А тебе мы квартиру приготовили. Коммунальную. Дедовскую общагу будем открывать. Поселим туда и этого, старого твоего знакомца. Усек? Не имеем мы права такого специалиста отпускать. У нас будешь жить, передавать мастерство молодым. Так что, пошли, старик. Прямо сейчас и устроим презентацию.
   АБДУЛЛА. Никуда я с тобой не пойду. Я в степь к себе уйду. Там, на пустоши, костер разведу. Там и заночую... (Идет к двери, останавливается, обращается взглядом к каждой из женщин.) Ну? Что же вы... смешные?
  
  
   УЙДУТ ЛИ?
  
  
  
   450015, БАШКОРТОСТАН, УФА, ул. Мустая Карима, 48, кв. 5. Буляков Флорид Миннулович Тел. 272-64-59
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   34
  
  
   34
  
  
  
  

Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"