Игорь Бурдонов ДРЕВНИЕ ГРЕКИ ЗНАЛИ, ЧТО КОРНИ СУЩЕГО СВИСАЮТ В ХАОС

Древние греки знали, что корни сущего свисают в Хаос.

Наш мир создала Любовь.

Её можно представлять себе в виде очень сложной генетической программы, записанной иероглифами, высеченными на гладкой поверхности протонов и нейтронов.
Когда Вселенная была горячей и тяжёлой, быстробегущие нейтрино всё время сталкивались с веществом и оставляли эти насечки.
Теперь мир стал холодным и лёгким, и нейтрино летят беспрепятственно и бесцельно.
А вокруг иероглифов кружатся и кружатся электроны, считывают и считывают информацию, и долгоиграющая пластинка жизни нескончаемо звучит на электрофоне времени.

Вначале были созданы боги.

Они много любили и ссорились.
И низвергали друг друга в Тартар.
Тартар - почти то же самое, что Хаос, только несколько более упорядоченный.

Потом появились люди.

Складывается впечатление, что ныне должно появиться что-то ещё.
Мы, люди, готовы низвергнуть в Тартар весь мир, причём не единожды, а несколько раз подряд.
Нам тоже нравится любить и ссориться.

Здание Института величественно и ужасно.

Можно лишь догадываться, что оно уходит за облака и земля под ним прогибается.
Потому что видевшие его вблизи умирали на месте.
Вокруг - до самого горизонта - простирается каменистая пустыня.
Ветра здесь ходят кругами, скрежещут камнями на виражах и гонят сморщенные от страха перекати-поле.
Лишь выживший из ума старик бродит по этой пустыне, тыкает палкой в камни и выковыривает полумёртвых жуков из трещин.
Он почти слеп и потому не чувствует страха.
А может быть он просто привык.
Он был здесь всегда и неизвестно, кто он такой и откуда взялся.
Из окна сотого этажа он кажется мелкой букашкой.

В приёмной у Шефа сидела девчонка и плакала.
Она жаловалась, что ей неправильно запрограммировали жизнь.
От слёз у неё намокли щёки и к ним прилипли тонкие нити золотистых длинных волос.
Она сидела на стуле скрючившись, сложив вместе ладони рук и засунув их между колен.
А колени у неё были розовые.

Секретарши, отодвинув машинки, пили чай.
Над дверью в кабинет Шефа, на табло весело бежали зелёные буквы: "...ВОСПРЕЩАЕТСЯ! ИДЁТ СОВЕЩАНИЕ! НЕ ВХОДИТЬ! НЕ ЗВОНИТЬ! НЕ СТУЧАТЬ! НЕ СОРИТЬ! НЕ..."

Я взял девчонку за руку и увёл её в Лифт.
Двери захлопнулись, загерметизировались и Лифт тронулся с места с ускорением.
Ускорением разгона, ускорением торможения, вращения, кувыркания, движения по параболе, по замкнутым и незамкнутым , выпуклым и вогнутым траекториям в трёхмерном пространстве Вселенной.
На световом указателе замелькали номера этажей, названия улиц, городов, стран, горных пиков, лесов, морей и океанов.

Я говорил:

- Ну, кто же в наше время верит в программирование?
В наше время нужно верить в судьбу, таинственные знамения, белую магию, загробное биополе и бабушкины приметы.
И не обращай внимания на Институт.
Те, кто работает в Институте, ничего не смыслят в жизни.
Я знаю, что говорю, - я сам работаю в Институте.
У тебя есть хотя бы предрассудки?
Как тебя зовут?

- Тина.

- Куда мы с тобой поедем, Тина?

- Я люблю цветы.

На солнечном лугу точно выпавший снег белели тысячи ромашек.
На опушке леса в полутени щемяще пахло сосной.
Колотилось сердце.
Хотелось сесть на пенёк и долго жевать горькую хвоинку.

Но девчонка Тина уже бежала через луг, подпрыгивая и поднимая руки, точно это были крылья в небе или щупальца в море.
Каждая секунда длилась несколько секунд - такое редко бывает со временем - и я побежал следом.

Я догнал девчонку на середине луга и мы упали в ромашки.
Небо вспыхнуло белым светом, как вспыхивает сверхновая звезда, или зарница в августе, или атомная бомба.
Девчонка была горячей и сильно пахла ромашками.
Земля оказалась наклонной и скользкой - мы всё время скатывались с неё.
Волосы Тины замусорились белыми лепестками, а колени желтели от пыльцы как жёлтые предупреждающие сигналы светофора...

Тина плела длинные косы венков и беззвучно шевелила губами, подсчитывая число цветов.
А я смотрел в облака - чудесное создание генетической программы.
Облака плыли и изменялись, то сливаясь почти воедино, то удаляясь в разные стороны.
Потом мы видели, как течёт ручей.
Дрожали камни на дне, дрожали белые лепестки ромашек на поверхности.
Дрожали плечи девчонки Тины, потому что становилось прохладно.
И я накинул на эти плечи свою куртку.

Мы шли по лесной дороге.
И мы были маленькими, а деревья большими.
Кукушка куковала нам сотню лет.

- Запрограммируй мне счастье. - сказала Тина.

Кому она это сказала?
Кукушке или мне, который работает в Институте?

Этот день длился долго и пролетел в одно мгновение.

Я стоял на краю поля - выпуклого, как выпукла планета Земля, - и смотрел как уходит Тина - к домишкам на другом краю.
Тина шла через поле и заходящее солнце мелькало у её ног.
А небо со всех сторон стремительно темнело, превращаясь в звёздный Космос.

Я возвращался под этим звёздным Космосом как инопланетный путешественник и чёрная туманность Земли пружинила под моими ногами.
Я опоздал на последний автобус: он проплыл вдалеке, светясь жёлтыми иллюминаторами окон и красными бортовыми сигналами.
Пришлось ехать в такси, утопая в мягком сиденье при перегрузках, прислушиваясь к перестуку счётчика.
Мне повезло: водитель попался неразговорчивый.
Он неподвижно возвышался на переднем сиденье, спокойный и уверенный, как автопилот.
Мы въезжали в город.
Со всех сторон сверкали огни, скачками двигались очертания зданий, невесомо взлетали мосты и тревожно шуршали подземные тоннели.
Я смотрел с удивлением, радостью, недоумением - первыми ощущениями путешественника, столкнувшегося с иной цивилизацией.
Где-то далеко-далеко осталась Тина.
Там моя планета?

- Стройка... пых-пых... пятилетки. Крупнейший хим... пых-пых.. комбинат в Европе... пых-пых... Задание... пых-пых... государственной... пых-пых... пых-пых... важности... пых-пых-пых-пых. Пых-пых.

Шеф раскурил, наконец, свою трубку, окутал себя синим облаком и, возвышаясь над ним подобно Зевсу, продолжал уже без препинаний:

- На одной научной организации труда и валютных кредитах такую стройку, сами понимаете, не поднять. Нужен массовый энтузиазм. Кто будет программировать?

- Вы же знаете, Шеф, - сказал Первый Программист, - это не мой профиль.
Мои клиенты: жулики, взяточники, бухгалтера, торговцы, завскладами, завбазами и государственные чиновники. Мы программируем только Честность, и дел у нас по горло!

- А мне один чёрт! - сказал Второй Программист. - Могу и энтузиазм.
Только окончание программы "Любовь к родной земле в Нечерноземье" придётся отложить. На соответствующее время.

- Вас, Третий, я не спрашиваю. - сказал Шеф. - У Вас в следующем квартале сдача программы Братской Помощи в квадрате С. Это спецзадание и, если Вы сорвёте сроки, мне голову открутят! - Шеф покачал головой, парящей над облаками синего дыма: - А я Вам!

- Значит, опять я. - мрачно сказал я.

- Что поделаешь, дорогой мой.
Программирование Счастья - это, конечно, наша общая и, так сказать, конечная цель, но Вы же понимаете: дело это совершенно безнадёжное!
Здесь вашим внукам работы хватит!
К тому же, какое может быть счастье без, так сказать, материального благосостояния?
А какое может быть благосостояние без химкомбината?
А?

- Между прочим, Шеф, я уже год прошу помощника.

- Ищем.
Ищем, дорогой мой.
Вы же понимаете, хорошие Программисты на дороге не валяются.
Вам нужен плохой помощник?
Не нужен...
Пых-пых... пых-пых...

Шеф яростно запыхтел своей трубкой и совершенно скрылся в облаках.

Придётся согласиться, думал я, не то сейчас начнёт молнии метать.

- Полный доступ к процессорам ТРИСКа. - нагло потребовал я:
- И базам данных.

- Пых-пых... пых-пых... - облака собрались в грозовые тучи, но тут в окно дунул ветер, и Шеф выплыл из дыма.
- Дорогой мой, Вы же знаете, что за полный доступ к процессорам Самого Скоростного Супер-Компьютера, или, как Вы его фамильярно называете, ТРИСКа, придётся платить японцам ровно сто тысяч.
Откуда, я Вас спрашиваю, у химкомбината сто тысяч?
Ежедневно!

Я картинно развёл руками.

- Половинный доступ!... пых-пых...

- И к базам данных.

- ... пых-пых... пых-пых... И к базам данных!
И чтобы энтузиазм был массовым и устойчивым.
За текучку кадров наш Институт будет платить штраф, а Вы - персонально - лишитесь премии и заграничных командировок.

- Согласен. - сказал я.

Жизнь человека узкой змейкой причудливо извивается в тысячемерном пространстве возможностей.
Если бы время имело тысячу измерений - по измерению на возможность - человек стал бы деревом, растущим вверх и в стороны, и широкая крона ветвилась и прорастала в тысячи завтрашних дней.

Когда-то я решил, что стихи могут быть только хорошими, а программы даже плохие всё же способны выполнять свою функцию.
И я перестал писать стихи.
Это называется свободой выбора: вы обрубаете одну ветвь с нераспустившимися зелёными почками и карабкаетесь по оставшейся.
Человек подобен дереву с обрубленными ветвями.
Из брёвен делают дома, мосты и корабли.

Теоретически запрограммировать можно всё что угодно.
Вопрос в том, сколько на это потребуется времени.
Современные модели оперируют не одним, а десятками и сотнями тысяч измерений.
Нужно учитывать, когда и что следует обрубать.
Проходит время, и на обрубленном дереве появляются новые побеги, и это тоже нужно учесть.
Чтобы запрограммировать один завтрашний день обыкновенного человека при современных методах требуется год работы Самого Скоростного Супер-Компьютера, а один день, как любит повторять наш Шеф, стоит ровно сто тысяч.
Желающие могут перемножить в качестве упражнения.
Откуда у обыкновенного человека столько денег?
И согласится ли кто-нибудь целый год ждать наступления завтрашнего дня?

Поэтому-то в Институте никто не программирует жизнь: у каждого своя узкая специализация.
Непосвящённым кажется странным, что мы можем запрограммировать массовый энтузиазм на строительстве химкомбината в совершенно голой степи за тысячу километров от столицы и не способны заставить одного единственного, но очень нужного на строительстве человека проявить свой личный энтузиазм и отправиться в степь.
Но всё очень просто.
Даже если этот человек согласится просидеть неделю в нашем Отделе Параметризации, облепленный датчиками и замороченный тестами, и мы получим все необходимые исходные данные, даже в этом случае наш распрекрасный ТРИСК будет десять лет вычислять программу индивидуального энтузиазма.
И закончит работу как раз к концу строительства!

Мы поступаем гораздо проще.
Составляем простенькую программку, которая в девяти случаях из десяти никакого энтузиазма не вызывает, и тиражируем её в ста тысячах экземпляров.
Из десяти человек нашу программу воспримет лишь один и вот уже нужные десять тысяч энтузиастов с радостью выезжают в голую степь на стройку пятилетки.
Закон больших чисел.

После обеда утыкаюсь в экран дисплея и веду диалог с компьютером.
Иногда устраиваю перерыв на отдых - играю с машиной в разные игры.
Особенно мне нравится игра "ТЕСТ".
Компьютер задаёт вопросы, я отвечаю, а в конце он говорит всё, что обо мне думает.

Например:

- Нравится ли Вам дарить любимой женщине букеты полевых цветов?
- Да.
- Какое топливо лучше всего для туристского костра: сосна, ель, берёза или ива?
- Сосна.
- Мечтали ли Вы в юности стать покорителем гор и врубить свой альпеншток в вершину Эвереста?
- Да.
- Какая рыба Вам больше по вкусу: морская или речная?
- Речная.
- Считаете ли Вы, что красота природы выше красоты искусства?
- Да.

- Вы любите природу.
Если Вы ещё не вступили в партию "зелёных", то вполне способны на это.
Вы возмущаетесь, читая статьи о браконьерах и загрязнении окружающей среды.
Но по натуре Вы - губитель всего живого.
Вам особенно досадно, что на Земле так много людей - это лишает Вас возможности быть первым и поганить места, где ещё не ступала нога человека.
Вы завидуете героям космической фантастики, имеющим возможность пакостить на девственных планетах далёких звёзд.

На неспециалистов это производит большой эффект.
Если машина угадывает, они восторгаются её проницательностью.
Если попадает пальцем в небо, задумываются о скрытых свойствах своего второго "я".
А в действительности, это лишь забавная игра.
В памяти ТРИСКа на каждый тест записана тысяча различных "диагнозов"; независимо от того, как вы отвечаете на вопросы (машина даже не запоминает ваши ответы), резюмирующий диагноз в конце выбирается произвольным образом, используя генератор случайных чисел.

Но странно: что бы компьютер ни сказал, в его "диагнозе" всегда есть какой-то смысл и он всегда относится и к вам тоже: либо как констатация, либо как предупреждение, либо как пожелание...

Когда я вышел с работы, в небе горели звёзды.
Все они были переменные и пульсирующие.
Это дым из труб соседнего завода, тёмно-грязного цвета, незаметный на фоне тёмно-грязного городского неба, создавал подобные астрономические эффекты.

Коллеги потащили меня в пивбар - пропустить по паре кружек.

После второй кружки пластмассовый стол перестал липнуть и пачкать рукава наших пиджаков, резкий электрический свет смягчился, рассеялся и поглотил крикливый обслуживающий персонал, соседи отдалились на приличное расстояние, и в нашей уютной компании разговор перешёл с работы на женщин.

Ребята, - весело крикнул Первый Программист, - а от меня вчера жена ушла!
Ну её к богу, давай ещё по паре кружек.

- Нет, ты меня не уговаривай. Если она тебе так нравится - бери. Не возражаю.

- Понимаешь, надоело терпеть. Сколько можно? Тянуть и тянуть. Домой приходишь - как будто тебя в какой мешок душный засовывают. Или нет - в смирительную рубашку. А говорить бесполезно, давно понял. Сразу в слёзы, "к маме уйду". Вот не поверишь, даже дышать легче стало. Как будто курить бросил.

- Это просто такой тип женщин. Как фикус. Сидит себе в кадке, и ствол вроде ничего, и листья зелёные, а всё кажется, что пластмассовая. Не шелохнётся. Или как искусственная ёлка - наряди в игрушки, красиво вроде. А как с ней жить?

- Да не нужно ей ничего! Ну пусть и так - не заметил, не понял, не попытался, не оценил. Чужая душа потёмки - вот пусть кто другой днём с огнём разглядывает. Чего теперь говорить? Есть вещи, которые необратимы. Наверное, человека нельзя понять, если хорошо его знаешь.

- Ну, всё! Давай ещё по одной. У кого сигареты есть? В общем трухлявое дело. Сейчас хорошо, а завтра... завтра сначала проспаться надо.

- Ну, по последней! И давай про другое. Я сколько хочешь этой жидкости могу выпить - непрерывный процесс устанавливается. Вот он сейчас из туалета вернётся - скажет. Мы с ним в Воронеже, прошлым летом... Вот командировка была... Давай просыпайся...

...Средь облачных причудливых пейзажей, залитых щедрым солнечным лучом, под купол безупречной синевы подведены дыханием ветров панели стен, несущие контрфорсы, высокий взлёт коринфской колоннады и тихие аркады по бокам - классических и строгих очертаний.

Так выглядят небесные чертоги.

Целительное свойство здешних мест - легко рассеивать туман пивного хмеля и утишать затылочную боль.
Тут как всегда внушительно и бодро из анфилады лёгких облаков явился Бог.
И мы продолжили степенные беседы, гуляя предвечернею порой.

- Ну, как дела на грешнице Земле?

- Прекрасно, Бог! Вот только грязновато.
Вы слышали о страшных катастрофах и загрязненьи жизненной среды?

- Сиё прискорбно. Но, я полагаю, подобные издержки неизбежны?
Не возвращать же снова вас в пещеры!
Вы так привыкли к тёплому уюту и комфортабельности собственных квартир.
Промышленный прогресс не остановишь.

- Но как же звери, птицы, травы, воды? За что они страдают?
Божьей тварью ведь называют даже червяка!

- Да, тварью. Что вам до неё?

Мне кажется, что мы без них не можем.
Нам тесно в наших городах, мы задыхаемся в бензиновых парах, жуём синтетику!
На кой нам чёрт нужны химические эти комбинаты?!
Душа стремится к девственной природе, дарующей покой и утешенье, мерцанье истины и чудо красоты...

- Послушай, человече, слишком сложно ты рассуждаешь.
Дело-то ведь проще!
Современный уровень развития производительных сил вынуждает искать альтернативные пути развития, поскольку, вступая в конфликт со средой обитания, ваша цивилизация начинает противоречить сама себе. Короче, минусов становится больше, чем плюсов. Уже делаются определённые шаги в нужном направлении: замкнутая технология, утилизация отходов, экологизация сельского хозяйства и тому подобное.

- Значит, всё в порядке?

Господь задумался, следя туманным взором за реактивным самолётом в синем небе, рисующим китайский иероглиф:

- Ну, разумеется. Будь счастлив, человек!

Бог удалился славною походкой, и в ясном мире тихо прозвучали, как дальний гром, последние слова:

- Любить весь мир могу лишь только я.

Гром приближался, заикаясь и хрипя:

- Конечная остановка! Автобус дальше не пойдёт! Просьба освободить салон.

Мне бы хотелось писать о девчонке Тине.
Как я вышел утром в парк.
Истекало небо синью.
Как открытый нерв.
Деревья тонкими ветвями едва касаются его.
И кажется, дрожь проходит по ветвям, в глубине стволов и исчезает в почерневшем снеге.

Какие чистые краски! Какие точные линии! И для чего?
Без всякой цели, без вознаграждения, без мук бессонными ночами, без вдохновенья, бездумной волей случая игра природы.

И такая красота!

Всего лишь небо, деревья и снег.
По дну оврага чёрной щелью петляет речка.
Сквозь безлистный лес просвечивают застеклённые громады моего микрорайона.

Зима кончается, подумал я. Зима кончается.
И поскользнулся на обледенелой тропке, и свалился в колкий снег.

Здесь встретил я её.

Как весело она смеялась!
Как раскраснелась!
Как холодил за шиворотом снег!
Как были губы горячи!
Как небо побелело, когда в её глазах собралась синь...

Потом опять про лето написать.
Потом опять про зиму.
И повторять про Тину бесконечно!

Здание Института величественно и ужасно.

Можно лишь догадываться, что оно уходит за облака и земля под ним прогибается.
Случается и в нашей работе брак, и разные непредвиденные обстоятельства и непредсказуемые побочные эффекты.
Например, так называемые, фантомы.
Когда вступает в действие сложная и запутанная программа, иногда возникают несуществующие явления, выдуманные вещи, события и даже люди.
Их век недолог: они живут, пока мы верим в них, пока мы думаем о них, пока программа действует на наше сознание.

Древние греки знали, что корни сущего свисают в Хаос.

В сущности ничего нет.
Если копать очень глубоко, до самых корней - ничего нет.
Любовь можно представлять себе в виде очень сложной программы.

Программу Счастья пришлось забросить и заняться вплотную химкомбинатом.
Я не смог отыскать того поля - выпуклого, как выпукла планета Земля, и нет домишек на его краю.
А если забыться, вдруг оказываешься в голой степи.
Но изображение ещё недостаточно устойчивое и на горизонте подобно ядовитым испарениям дрожат и искажаются как в кривом зеркале очертания деталей, из которых сложится в конечном счёте химический комбинат.

О какой, собственно, Тине шла речь?

1984