Аннотация: Могли бы мы выиграть под Бородино и если да - то как?
Бородинское сражение - упущенный шанс Кутузова?
Бородинская битва, безусловно, останется в списке Великих битв отечественной истории и славой русского оружия.
Все солдаты и офицеры в нем сделали все, что могли (а многие даже больше), и вполне соответствуют оценке Наполеона: "русские же стяжали право быть непобедимыми".
Однако главный вопрос, который, чем дальше я пытаюсь в этом разобраться, тем больше становится запутанным - это что планировало наше руководство (и лично Кутузов) добиться в этом сражении.
Можете называть это дилетантизмом, но если замысел Наполеона в этом сражении понятен - сосредоточив основные силы на своем правом - нашем левом - фланге, Наполеон полагал разгромом противника на главном направлении добиться выхода в тыл и фланг и полного разгрома - то вот замысел наш понятен не вполне. А вернее, совсем не понятен.
Такое впечатление, что замысла "победить" не ставилось изначально.
Положим, численность армии - как своей, так и противника - была известна только приблизительно, но если Барклай де-Толли не решился на генеральное сражение возле границы, очевидно полагая почти четырехкратное превосходство противника достаточным для того основанием, то возле Москвы Кутузов принял бой, надо полагать, уже зная о том, что численности почти сравнялись - массы французов были рассеяны по всему пространству Европейской части России, остались в городах гарнизонами, обеспечивали снабжение армии, а частью были уже разбиты - корпуса Удино и Макдональда, направленные против Петербурга, были разгромлены Витгенштейном.
Итак, Кутузов решился на битву, когда у него - по крайней мере, теоретически - был шанс победить.
Но чтобы шанс не упустить, необходимо иметь какой-то план по его использованию!
Итак, в чем же состоял план сражения с нашей стороны?
Проблема усугубляется тем, что Кутузов был достаточно скрытным, не рассказывая о своих планах никому. И то, что он часто в письмах свои планы меняет, может говорить как о его колебаниях (что не исключено), так и о его обычной скрытности.
Однако, когда дело касается не одного, а многих людей, необходимо хоть в какой-то мере других людей в свои планы посвящать, по крайней мере, эти планы могут быть выяснены по отдаваемым приказам.
Я попытаюсь основываться на донесении самого Кутузова (см.[1])
Потому как, несмотря на заявления историков, что у Кутузова был план по разгрому Наполеона (" Если обратиться к документам, исходившим от Кутузова за несколько дней до сражения, то все они подтверждают два основных положения: во-первых, что это сражение планировалось Кутузовым заранее и предпринято по его собственной инициативе, во-вторых, что его основная цель состояла не только в том, чтобы обескровить противника, вывести из строя его лучшие силы и приостановить дальнейшее наступление, но и не допустить Наполеона к Москве Троицкий Н.А. Советская историография войны 1812 г. (Традиции. Стереотипы. Уроки). - М., 1992. С. 84.." - см. [4]), сам этот план найти пока так и не удалось.
Итак, если верить историкам, целью Кутузова было нанесение возможно большего урона неприятелю и недопущение врага в Москву. Целью Наполеона являлся разгром русской армии и захват Москвы.
Если говорить о полном разгроме русской армии, конечно, нельзя, тем не менее показателен следующий момент: в ночь на 27 августа Барклай де-Толли отдает приказ "быть наготове к новому сражению" (см. [2] - ср. "Были все готовы наутро бой затеять новый и до конца стоять"), но - в силу подхода к противнику свежих подкреплений - в ночь главнокомандующий приказывает отступить. Т.е., потери обеих армий были почти одинаковы, и если у Наполеона резервы остались (как сама гвардия, так и новые подходящие силы), то у Кутузова - нет, так что своей цели - обескровления армии Наполеона - Кутузов явно не добился, тогда как аналогичной цели - обескровления русской армии - как раз добился Наполеон. Наши были принуждены отступить и сдать Москву. Попытки подготовить еще одно сражение на подступах к Москве не увенчались успехом.
Интересно, что 17 августа 1812 года в письме Ф.В. Ростопчину, московскому военному губернатору, М.И. Кутузов пишет: "...Не решён ещё вопрос, что важнее - потерять ли армию или потерять Москву. По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России..." (Кутузов М.И. "Письма, записки"), а на совете в Филях говорит прямо противоположное: "С потерей Москвы не потеряна Россия". О чем это говорит? Конечно, люди меняют свое мнение под воздействием обстоятельств, и глупо было бы требовать, чтобы человек упорствовал и погубил бы всю армию в бесполезных боях. Но сам факт такой смены настроения говорит о том, что не верна точка зрения, будто Кутузов изначально все предвидел и сознательно сдал Москву после Бородина, чтобы заманить Наполеона в ловушку.
Чтобы считать, что сдача Москвы была "хитроумной ловушкой" для Наполеона, и так замышлялось уже на совете в Филях - необходимо подтвердить эту идею хотя бы распоряжениями того времени. Между тем, в "Журнале военных действий" русской армии слова Кутузова были записаны писарем следующим образом: "генерал-фельдмаршал сказал, что с потерянием Москвы не потеряна еще Россия и что первою обязанностию поставляет он сберечь армию, сблизиться к тем войскам, которые идут к ней на подкрепление и самым уступлением Москвы приуготовить неизбежную гибель неприятелю..."
Т.е., план состоит в том, чтобы сблизиться с войсками, идущими на подкрепление - прежде всего, армиями Тормасова и Чичагова, перебрасываемого с южного направления.
Т.е., строго говоря, плана нет. Поскольку армия Чичагова, объединенная с армией Тормасова, осталась далеко в тылу Наполеона.
Вообще говоря, учитывая напряженные отношения Александра 1 с Кутузовым, не стоит доверять полностью ни одной стороне. Но ситуация какая-то странная и "неправильная". Начало войны. "Отечество в опасности". Но Барклай де-Толли ругается с Багратионом (и Барклая обвиняют в нерешительности), Кутузов ругается со всеми (и Александр только под "давлением общественности" назначает Кутузова главнокомандующим, однако, назначив - по версии Тарле - продолжает где можно вставлять палки в колеса.
То есть, похоже, то ли никто не понимает (ну, кроме Кутузова, разумеется) серьезности момента, то ли это мы чего-то не понимаем.
Основания у Александра не ставить Кутузова во главе армии были вполне реальные: Кутузов стар, ранен, и единственное, что говорит в его пользу - это его слава старого суворовского генерала. Правда, такой же славой обладает и Багратион, но " у Кутузова фамилия русская". Я не знаю, как бы повел себя Багратион в качестве главнокомандующего, у него всю жизнь была роль "прикрывающего самые опасные участки", - правда, переход по льду финнского залива армии в Финляндию явно говорит о его "рискованности" и склонности к нестандартным ходам. Говорят, он не смог выиграть войну 1809 года с турками - но однако одержал ряд побед. Однако ставят Кутузова над Багратионом - и это верный ход, далее я объясню, почему. Хотя Кутузов полностью использовать талант Багратиона тоже не смог.
Тут я хочу сделать одно отступление. Многие проводят параллель между Великой отечественной войной и Отечественной войной 1812 года. В победе в ВОВ - думаю, никто отрицать не будет - значительная роль принадлежит лично Сталину (пусть даже по многим версиям он и один из ее главных виновников. Но даже если и так - сам втянул, сам и спас). Однако Сталин не полководец. Что касается планирования конкретных операций - тут он уступает место военным. Сам он - общий координатор, вдохновитель, "продавливатель", объединитель и распределитель ресурсов. Солдаты шли в бой с его именем на устах, так что отрицать, что он был "вдохновителем", нельзя.
Так вот, кто же аналог Сталина в войне 1812 года? Казалось бы, логично на это место поставить Александра 1 - но сам Александр, хотя и занимался распределением ресурсов и назначением людей на посты, вдохновителем был достаточно мало. Как ни странно, роль вдохновителя наших побед принадлежит как раз Кутузову, именно на него возлагали надежды все, от солдат до генералов, именно он явился фигурой, объединившей конкурирующих до того военачальников.
И у меня по результатам разбирательства действий Кутузова родилось следующее предположение. Кутузов, по большому счету, не полководец - в том смысле, как мы это понимаем. Он блестящий "воспитатель воинов", оратор, дипломат, психолог. Его мало заботят расположение войск или конкретные диспозиции. Под Аустерлицем диспозицию составляет Вейротер, под Бородино - Толь. И даже инициатива многих решений под Бородино принадлежит не Кутузову, а его военачальникам - Бенигсену, Барклаю, Багратиону, Уварову, Давыдову... То есть, он - так же, как Сталин - перепоручает разработку конкретных операций другим военачальникам, при этом сам занимается общей координацией и "выбиванием" из царя резервов. На Кутузове - дух, обучение, "вопросы общей стратегии" и дипломатия, но как конкретный организатор конкретных сражений он, в общем-то (видимо, как и Сталин), не очень силен.
Лучше всего это доказывает созданная им самим диспозиция для штурма Браилова [8]: "Диспозиция к штурму была составлена Кутузовым в духе суворовской диспозиции к штурму Измаила". Да, там было много правильных и оригинальных моментов (вроде удара второй - отвлекающей - колонны ПОСЛЕ основного удара первой колонны), - но было главное отличие. Суворов отдал приказ о ночном штурме, когда его воины почти наизусть изучили укрепления Измаила и могли лазить на вал чуть ли не с закрытыми глазами - была построена точная копия укреплений, на которой отрабатывали штурм. И то штурм должен был начаться ближе к рассвету, чтобы на стены лезть уже засветло. Кутузов же отдал приказ о ночном штурме без предварительной подготовки, и все последующие ошибки в выполнении приказов - уже следствие этой основной ошибки.
Кутузов прежде всего дипломат. Война, сражение для него - это только средство политического влияния. Он рассматривает сражение с точки зрения изменения политической обстановки, а не военной - и даже проигранное сражение (Бородино) может представить как победу (хотя, вроде бы, какая победа - отступаем, сдаем столицу, сил продолжать бой просто нет...)
Битва под Рущуком - это не просто бой 22 июня 1811 года. Это заманивание противника в разрушенную крепость, так, чтобы поставить турецкую армию в безвыходную ситуацию. Судя по описаниям битвы 22 июня она ничего знаменательного не представляла (как, впрочем, и Бородино) - был бой "стенка на стенку", кто кого. При общей лучшей подготовленности нашей армии и более высоком моральном состоянии (в чем, безусловно, тоже заслуга Кутузова) наши одержали победу (число турок в 60 тыс. при общей численности в 70 тыс. следует поставить под сомнение так же, как нашу численность в 15 тыс при общем числе в 46 тыс. Логично предположить, что обе стороны в первом бою выставили около трети своих сил, то есть, при некотором преимуществе турок силы были почти равные - около 20-25 тыс. турок против 15-18 тыс. наших и гарнизона Рущука). Вот вторая битва, когда наши оставили Рущук и отступили, втянула куда большие силы. Здесь в ловушку попался сам визирь и, бежав от армии, с радостью принял предложение Кутузова начать переговоры. Таким образом, мы снова видим дипломата и психолога (но не полководца в обычном смысле этого слова - того, кто занят расположением войск, раздачей приказов и т.д.).
Итак, исходя из этого предположения, вернемся к Бородинской битве. Учитвая, что каждую битву Кутузов рассматривал - грубо говоря - как "точку" без внутренней структуры, его интересовало только ее влияние на общую обстановку, - вполне можно допустить, что за счет более пристального внимания к деталям можно было бы значительно улучшить ее результаты (на что, к слову, неоднократно обращали внимание многие - см. [4]).
Да простят меня "профессионалы", в своих предположениях я буду пользоваться картами сражения, взятыми из Википедии (тем более что туда они попали из вполне достоверных источников :)).
Итак, 23 августа Кутузов пишет, что нашел поле для битвы и намерен дать в этой позиции баталию. Поле осматривал и делал распоряжения о расстановке генерал Толь. По его плану, наши располагались вдоль реки Колоча, правым флангом упираясь в стрелку Колочи и Москвы-реки, центром закрывая Новую Смоленскую дорогу, а левым флангом почти доходя до Старой Смоленской дороги, где был создан Шевардинский редут. 24 августа Наполеон атаковал Шевардинский редут, и в результате многочасового боя овладел им. За время, пока наши удерживали редут, были созданы - достаточно спешно - укрепления второй линии - Семеновские Флеши, прямо перед Семеновским оврагом.
Уже тут можно было использовать тактику Кутузова под Рущуком - Наполеону отдали укрепление, сильным боем уверили, что тут - главные силы, готовится вторая линия - самое время совершить "обходной маневр" где-нибудь по правому флангу или южнее Старой Смоленской дороги, ударив противнику в тыл или по крайней мере отрезав его от резервов.
Однако основное построение, вытянутое вдоль Колочи, осталось без изменений. Значительная группа сил находилась на правом фланге (теперь оказавшемся тылом), откуда по узкому междуречью Колочи и Москвы силы медленно перебрасывались на левый фланг, где развернулось основное сражение.
Обращусь к этому моменту (см. [9]):
"Историк Тарле приводит точные слова Кутузова: "Когда неприятель... употребит в дело последние резервы свои на левый фланг Багратиона, то я пущу ему скрытое войско во фланг и тыл."
Однако накануне битвы 3-й пех. корпус Тучкова 1-го был выведен из засады позади левого фланга по приказу начальника штаба Беннигсена без ведома Кутузова. Действия Беннигсена оправдываются его намерением следовать формальному плану битвы.
В ночь на 26 августа (7 сентября) часть русских сил была придвинута к левому флангу, что уменьшило диспропорцию сил и превратило фланговую атаку, ведущую по замыслу Наполеона к стремительному разгрому русской армии, в кровопролитное фронтальное сражение."
Итак, если верить Тарле, первоначальный замысел был сковать Наполеона на нашем левом фланге, а потом пустить ему "скрытое войско" во фланг и тыл.
Но под скрытым войском нельзя понимать корпус Тучкова - слишком незначительными были эти силы. Да и если Кутузов планировал сковать Наполеона действиями своего левого крыла, то ударное, "скрытое" войско, должно было стоять на правом фланге или где-то позади наших сил, чтобы ненароком не стать явным.
Второй странный здесь момент - это действия Беннигсена. Беннигсен не был "плохим полководцем", и, если бы сам понимал общий замысел командования, вряд ли стал бы ему мешать. И его действия, противоречащие плану Кутузова, либо вызваны незнанием этого плана (что странно для начальника штаба), либо прямым предательством! Но никаких "репрессий" против Беннигсена не последовало, а потому он, скорее всего, просто не знал о замысле Кутузова использовать корпус Тучкова в качестве "скрытого войска". Т.е., скорее всего, идея про то, что Тучков должен был сидеть в засаде, а Беннигсен ему помешал, пришла уже "задним числом". Не могло быть засады на левом фланге, который Кутузов и подставлял (якобы сознательно) под удар Наполеона. Даже если бы ее не вывел Беннигсен, на нее бы напоролись позднее отряды Понятовского, идущие с юга.
Итак, "скрытое войско" должно быть на правом фланге. Но правый фланг - если посмотреть на карту - явно отодвинут от Наполеона, находится за рекой и не может быстро быть введен в действие, когда у французов "не останется резервов"! Он стоит неудобно как для того чтобы обстреливать французов издалека (стрельба будет целиком вестись через наши позиции и не исключено попадание под обстрел наших же войск), так и для быстрого введения их в бой (и войска с правого фланга на левый идут весь день в течение самого сражения). Они должны быть выдвинуты или на левый берег Колочи, для чего можно предусмотреть средства переправы (должен сказать, что речка Колоча практически везде - особенно в условиях летней межени - легко переходима вброд, хотя местами у нее достаточно крутые берега, и везде могут быть наведены временные мостки хотя бы из поваленных деревьев - ее ширина не превышает нескольких метров). Или же они должны быть придвинуты ближе к левому флангу, находиться позади него. Но там перемещению войск мешает Семеновский овраг. Потому еще более предпочтительно положение дальше к югу, за Старую Смоленскую дорогу.
Однако остается опасение, что Наполеон нанесет удар вдоль Новой Смоленской дороги или же попытается обойти наших. На самом деле, от обхода занятая позиция тоже не защищает - Наполеон вполне может обойти наше положение выше по течению Москвы-реки и тем отрезать пути отступления. Но Наполеон, стремящийся к решительному сражению, вряд ли бы стал от него отказываться, когда сам противник идет ему навстречу.
Впрочем, это уже "послезнание". Поначалу полководец должен рассматривать все возможные варианты. И с точки зрения предотвращения удара в тыл позиция под Бородино достаточно удачна - с тыла нас защищает Москва-река.
Однако отсутствие средств быстрой переправы через реки - как я сказал, они нешироки - есть явный первый просчет. Плоты, мостки могут быть созданы достаточно быстро, на это требуется не больше сил и средств, чем на возведение земляных укреплений, благо, места там достаточно лесистые.
Отсутствие этих средств привело к тому, что отвлекающий удар на правом фланге был проведен исключительно кавалерией, не было возможности быстро поддержать ее пехотой и артиллерией, которая была бы должна переправляться вброд либо у Бородина (уже занятого французами), либо много выше по течению, что привело бы к потере времени (а как мы помним, все происходит на виду у противника).
Следующий непонятный - и достаточно грустный - момент:
"Коновницын принял командование 2-й армией и вынужден был окончательно оставить флеши за французами. Остатки войск, почти потерявшие управление, были отведены через Семёновский овраг под прикрытие резервных батарей.
На другой стороне оврага находились нетронутые резервы -- лейб-гвардии Литовский и Измайловский полки. Французы, увидев сплошную стену русских, не решились атаковать с ходу. Направление главного удара французов сместилось с левого фланга в центр, на батарею Раевского. В то же время Наполеон не прекратил атаку левого фланга русской армии. Южнее Семеновского выдвигался кавалерийский корпус Нансути, севернее Латур-Мобура, в то время как с фронта на Семеновское бросилась пехотная дивизия Фриана. В это время Кутузов назначил командира 6-го корпуса генерала-от-инфантерии Дохтурова начальником войск всего левого фланга вместо генерал-лейтенанта Коновницына. Лейб-гвардия выстроилась в каре и в течение нескольких часов отбивала атаки "железных всадников" Наполеона. На помощь гвардии были посланы на юге кирасирская дивизия Дуки, на севере кирасирская бригада Бороздина и 4-й кав. корпус Сиверса. Кровопролитная схватка завершилась поражением французских войск, отброшенных за овраг Семёновского ручья. Наступление французских войск на левом крыле было окончательно остановлено." [9]
После страшных боев за флеши большая часть французской армии была втянута в сражение на левом фланге, на другом берегу реки Колочи у французов оставались только небольшие заслоны. Как справедливо отмечает С. Сезин, вся битва происходит в пределах прямой видимости, то есть, обе стороны видят маневры друг друга и предпринять что-то втайне от противника вряд ли удастся. Но видеть-то видят - однако могут ли что-то предпринять?
Овраг есть естественное укрепление. Можно было, конечно, в начале встретить противника боем перед оврагом - но зачем держаться несколько часов? Когда противник втянулся в бой на левом фланге, следовало уже на третьей-четвертой его атаке отступить за овраг.
В это же время, если бы у нас были готовы средства переправы через Колочу, следовало нанести удар по левому флангу французов не одним корпусом Уварова и Платова, но почти всей армией Барклая де-Толли, поскольку на левом берегу Колочи войск у французов почти не оставалось, и быстро переправиться обратно они не могли. В то же время, в случае неудачи мы бы смогли так же быстро отступить обратно, а в случае удачи - атаковать противника сначала артиллерией (с левого берега), затем и пехотой с конницей, сбив достаточно слабое прикрытие французов на этом берегу.
Разумеется, все могло бы вылиться в схватку с личной гвардией Наполеона, которую наши войска могли бы и не выдержать. Но опять же - отступление на прежние позиции могло быть произведено в полном порядке, под прикрытием кавалерии и артиллерии, и при этом натиск на наш левый фланг был бы неминуемо ослаблен, что позволило бы и там развить успех (ибо там уже сосредоточены значительные наши силы).
(пунктирными стрелками показаны наши возможные действия)
Мы практически не использовали нашего преимущества в артиллерии, ибо значительная ее часть так и осталась стоять на правом фланге, куда французы так и не напали. Ее не было возможности быстро перебросить через все наше построение на левый фланг, а вариант удара во фланг французам даже не рассматривался (ибо как раз быстро перебросить пушки на другой берег реки Колочи уже не было возможности).
Таким образом, вместо тактического сражения получилась огромная схватка "стенка на стенку".
Нельзя сказать, что Наполеон проявил тут большой талант, но он сделал то, что мог и что полагалось "по науке" - сосредоточил ударные силы на одном направлении, наиболее слабо защищенном (где не было естественных препятствий в виде реки). Багратион и его армия проявили неслыханный героизм и погибли почти все, во главе с командующим. Можно сказать, что они сделали больше возможного.
Но вот этот героизм использован не был.
Впрочем, он, конечно, не пропал бесследно - их примером вдохновлялись те, кто потом сражался с французами.
Таким образом, лично мой ответ на вопрос, поставленный в начале - конкретно Кутузов и не занимался разработкой плана сражения. На это были брошены другие полководцы - Толь, Бенигсен, Багратион, Барклай, все те, кто жаждал этого сражения. Кутузов не более чем координатор. Причем координатор не всегда успешный. Однако он мыслит действительно другими категориями, и если его подчиненным удастся выиграть бой - он предпримет одни действия, не удастся - другие. Не знаю, было ли это оговорено заранее, но, судя по уважительному отношению к Кутузову остальных участников сражения, все согласились с такой его ролью.
Выскажу свое мнение - он был бы хорошим царем (у него было именно стратегическое мышление в плане глобальном), но вот полководцем хорошим он не был, руководство войсками явно его мало интересовало. Может быть, именно поэтому у него были постоянные конфликты с Александром - тот чувствовал "конкурента". А вот народ его любил - тоже видел "альтернативу".
Напоследок - две цитаты, характеризующие взгляд на сражение (и на войну вообще) с двух сторон.
Генерал Пеле([5]):
"Две первые армии в мире готовились оспаривать скипетр Европы. С одной стороны были двадцать лет триумфов, искусство и привычка к войне, превосходная организация, храбрость блестящая и просвещенная, доверие, основанное на постоянных победах, пылкость, которую одна смерть могла остановить. С другой стороны - желание восстановить старинную известность и заставить забыть многочисленные неудачи, преданность слепая и храбрость бездейственная, страдательное повиновение, выработанное железною дисциплиною, наконец, решимость умереть скорее, чем уступить. Увлеченная любовью к славе столь далеко от отечества, которое она желает прославить, Французская армия спокойна, полагаясь на одного человека. Армия древних Скифов защищает землю, на которой она родилась, и свои храмы, единственный очаг, который рабство позволяет ей знать. В наших рядах каждый принимает участие в делах, рассуждает, соображает, предвидит: каждый составляет свой план, по счастливому выражению наших храбрых солдат. Нет Унтер-Офицера, который не мог бы командовать своею ротою; нет Подпоручика, неспособного вести свой батальон. Во всех родах оружия находятся Офицеры высоких достоинств, готовые заместить всякое место. Посреди противной армии, между племенами дикими и полуазиатскими ордами, которые отчасти входят в ее состав, рабски исполняют полученное приказание, там мало искусства у начальников и понятливости у солдат. Все чины плохо заняты и еще труднее замещаются; каждая смерть, каждая рана, производят пустоту. Выдвигается ли какой либо талант, это иностранец, и по одному этому он подозрителен и даже внушает отвращение. Должно также сказать, что между этими Офицерами отличались многие Французы, изгнанные из отечества несчастиями наших старых времен и которым Русские обязаны большею частью своих успехов. Таким образом Французов встречаешь всюду, где только предстоит приобресть какую либо славу"
Вот так нас и воспринимали "цивилизованные французы". Несмотря на якобы то, что мы уже сто лет были "включены в Европейскую цивилизацию"
А вот взгляд с нашей стороны (Глинка, [6]):
"Это отступление в течение 17 дней сопровождалось беспрерывными боями. Не было ни одного, хотя немного выгодного места, переправы, оврага, леса, которого не ознаменовали боем. Часто такие бои, завязываясь нечаянно, продолжались по целым часам. И между тем как войско дралось, народ перекочевывал все далее в глубь России. Россия сжималась, сосредоточивалась, дралась и горела. Грустно было смотреть на наши дни, окуренные дымом, на наши ночи, окрашенные заревом пожаров. С каждым днем и для самых отдаленных мест от полей битв более и более ощутительно становилось присутствие чего-то чуждого, чего-то постороннего, не нашего. И по мере, как этот чуждый неприязненный быт в виде страшной занозы вдвигался в здоровое тело России, части, до того спокойные, воспалялись, вывихнутые члены болели и все становилось не на своем месте. Чем далее вторгались силы неприятельские, тем сообщения внутренние делались длиннее, города разъединенное; ибо надлежало производить огромные объезды, чтобы не попасть в руки неприятелю: от этого торговля теряла свое общее направление, промышленность становилась местною, стесненною, ход ежедневных занятий и дела гражданской жизни цепенели. Во многих присутственных местах закрыты были двери. Одни только церкви во все часы дня и ночи стояли отворены и полны народом, который молился, плакал и вооружался. Около этого времени сделалось известным ответное письмо митрополита Платона императору Александру. Копии с него долго ходили по рукам. Любопытно заметить, что первосвященник наш, проникнутый, без сомнения, вдохновением свыше, почти предрек судьбу Наполеона и полчищ его еще прежде перехода неприятельского за Днепр. Он писал: "Покусится враг простереть оружие свое за Днепр, и этот фараон погрязнет здесь с полчищем своим, яко в Чермном море. Он пришел к берегам Двины и Днепра провести третью новую реку: реку крови человеческой!" И в самом деле, кровь и пожары дымились на длинном пути вторжения. Французы, в полном смысле, шли по пеплу наших сел, которых жители исчезали пред ними, как тени ночные. Обозы, длинные, пестрые, напоминавшие восточные караваны, избирали для себя пути, параллельные большой столбовой дороге, и тянулись часто в виду обеих армий. Дорогобуж, Вязьма и Гжать уступлены без боя. Если огни в полях, курение дыма и шум от шествия ратей недостаточны были навеять на людей той годины важные и таинственные мысли о временах апокалипсических, то всеобщее переставление лиц и вещей -- переставление гражданского мира -- должно было непременно к тому способствовать. Неаполь, Италия и Польша очутились среди России! Люди, которых колыбель освещалась заревом Везувия, которые читали великую судьбу Рима на древних его развалинах, и, наконец, более сродственные нам люди с берегов Вислы, Варты и Немана шли, тянулись по нашей столбовой дороге в Москву, ночевали в наших русских избах, грелись нашими объемистыми русскими печами, из которых так искусно и проворно умели делать камины для Наполеона, превращая избу, часто курную, в кабинет императорский, наскоро прибранный. И в этом кабинете, у этого скородельного камина (особливо в эпоху возвратного пути из Москвы) сиживал он, предводитель народов, с видом спокойным, но с челом поникшим, упершись концами ног в испод камина, в шубе, покрытой зеленым бархатом, подбитой соболем. Так сиживал он перед красным огнем из березовых и смольчатых русских дров, этот незваный гость, скрестя руки на грудь, без дела, но не без дум! Стальные рощи штыков вырастали около места его постоя, рати облегали бивак императорский, и рати мыслей громоздились в голове его! Было время, когда князь Экмюльский помещался в селе Покровском: какое стечение имен Экмюля с Покровским! -- Всеобщее перемещение мест, сближение отдаленностей не показывало ли какого-то смешения языков, какого-то особенного времени.
Солдаты наши желали, просили боя! Подходя к Смоленску, они кричали: "Мы видим бороды наших отцов! пора драться!" Узнав о счастливом соединении всех корпусов, они объяснялись по-своему: вытягивая руку и разгибая ладонь с разделенными пальцами, "прежде мы были так! (т. е. корпуса в армии, как пальцы на руке, были разделены) теперь мы, -- говорили они, сжимая пальцы и свертывая ладонь в кулак, -- вот так! так пора же (замахиваясь дюжим кулаком), так пора же дать французу раза: вот этак!" -- Это сравнение разных эпох нашей армии с распростертою рукою и свернутым кулаком было очень по-русски, по крайней мере очень по-солдатски и весьма у места. "
![[]](/img/b/burlankow_nikolaj_dmitriewich/borodino/borodino1.jpg)
![[]](/img/b/burlankow_nikolaj_dmitriewich/borodino/borodino2.jpg)
![[]](/img/b/burlankow_nikolaj_dmitriewich/borodino/borodino3.jpg)
![[]](/img/b/burlankow_nikolaj_dmitriewich/borodino/borodino4.jpg)