Смирнов Дмитрий, Бурланков Николай : другие произведения.

Сердце Земли

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть вторая романа "Восход Забытого Солнца". Как раз про образование "Уных"


   Восход забытого солнца.
   Книга 2. Сердце Земли.
   Пролог.
   Старый волхв, сидя на гранитном камне, разглядывал далекие перелески за колосящимся ковылем лугом, позолоченные полуденным светилом. Тишина. Безмолвие мира, которое открывается в тот самый миг, когда сердце добирается до безымянного дна жизни. В этом омуте покоя великий простор холодит кожу. Дебри вещей расступаются перед человеком, сумевшим узрить тропу за их ветхим покровом. На этой тропе, имя которой Безначалие, ветры и росы всего света становятся его одеждами, солнце - пурпурным сердцем в груди, луна - вещим оком, знающим Единственное. Так, исторгнутый из пещеры небытия Небом-Отцом и Землей-Матерью, человек возносится над миром вольным кречетом, поющим песнь жизни, чтобы вновь изчезнуть в неведомом, а потом возродиться душистым ландышем на зеленом холме.
   Старый волхв посмотрел по сторонам: в кустарниках и оврагах притаилась вечность, под ногами стучали токи подземных ключей. Внезапно порыв ветерка, дохнувший в лицо смолой и черноземом, обронил в ладонь старца дубовый листок. Волхв поднял голову к верхушке древнего сырого дуба, помнящего голоса богов. Почему этот лист покинул свой отчий дом? Для чего пустился в странствие по далям необъятных земель? Прожилок на листе было очень много. Под взглядом человека они словно сами складывались в единый узор. Прочтя таинственную вязь белесых чиров, волхв глубоко вздохнул и поднялся с камня. Былое уходило без возврата. Пришла пора перемен, призванных до неузнаваемости изменить привычный лик мира.
  
   Глава 1. Переселенцы.
   Ощера принадлежал к той породе людей, которых принято называть отщепенцами. Шесть лет назад покинув селение Сивый Взгорок у Овечьего Ручья, он со всеми домочадцами: женой, сыном и дочкой - подался на поиски вольной доли. Сказывали, вышло это из-за ссоры со старейшиной Хоривом, который после неудачного сватовства к юной Светане принялся строить старому пахарю всяческие козни, норовя сжить его со свету.
   Ощера забрался далеко - за Дикое Поле, за Черную Дубраву, где на краю оврага соорудил лачугу-землянку из ясеневых жердей, покрыв ее соломой и поставив берестяной палисад. На клочке прилегающей к жилищу земли со стороны полесья пахал сохой и рыхлил мотыгой землю, засеивая рожь, пшеницу, бобы и лен. Изо льна супруга Радмила шила одежду: сермяги, рубахи, платья и порты.
   Позапрошлый год выдался неурожайным, да и лесной промысел подвел - отщепенцам пришлось есть побеги и печь лепешки из лебеды заместо хлеба. По вятским законам человек, покинувший общину, лишался ее защиты и поддержки навсегда, а прежние сродственники и знакомцы обходили изгоя за три версты. Потому вся тяжесть житья-бытья целиком легла на плечи Ощеры. Из живности сберег он лишь петуха и трех курей, которые давали яйца, а вот корова-кормилица околела. Приходилось все чаще ходить с сыном на лесные ловы, мастерить ловушки на зверя. Прежде Ощера слыл знатным резчиком по дереву: вытачивал наузы, братины, туезки со сложным орнаментом. В доме умельца до сих пор вся утварь и посуда были только деревянными. Ощера утверждал, что целебные свойства деревьев питают своими животоками человека, сберегая его в здраве и ясном разумении: дуб дарует силу, орешник - прозорливость, ольха боронит от вредоносных духов. Но были у Ощеры и другие пристрастия, за которые его ценил волхв Ведислав.
   Старец был единственным человеком, не считая случайных забродней в округе, кто навещал пахаря. Он знал, что Ощера наделен необычным даром: читать и толковать в ночи знаки небес. Кое-кто из прежних родовичей с Сивого Взгорка и раньше подмечал за ним эту странность. Поговаривали, что Ощера и не человек вовсе, а волкодлак, потому как только оборотень способен по оттенкам луны и звездам предугадывать события. Некогда Ощера предсказал затмение, узрив ясный месяц, вставший на пути струга Хорса, предрек засуху и пожар в лесах Заозерья. Для пахаря, не посвященного в волховское призвание, такие умения были слишком непонятны.
   Однако Ведислав сознавал, что сами боги выделили Ощеру. Явив ему тайную веду о движениях Макошиной Ладьи и небесных ярок, они научили зрить их оком и толковать сердцем. А потому старый волхв любил беседовать с изгоем, находя в общении с ним для себя много приятного.
   Вот и сегодня, бесшумно ступив во двор, где стояли дежи из под теста и висели на клинышках свежевыдубленные шкурки куниц, старец отворил дверцу в темную избу пахаря, наклоняя голову над низкой притолокой. В светце, стоящем на остуганном пеньке в углу, горела всего одна лучина, высветляя на стене волчью шубу и лосиные рога.
   -Блага и лада крову сему, - негромко оповестил волхв о своем прибытии.
   Хозяин не сразу ответил гостю. Ощера сидел на лавке и зачинял точилом железное тесло.
   -Хвала Сварогу - благом не обделенные. Лад же свой в сердце носим.
   Однако Ведислав почуял в словах пахаря притаенную думу.
   -Уж не навеяли ли вольные ветры тебе какой кручины? - спросил он прямо.
   Ощера пожал плечами.
   -Поди знай, что несет с собой новая заря. Может, тяжбу, а может радость и счастливый почин. Пока не разгорится - не узнаешь.
   Волхв подошел к нему ближе.
   -Ты про чужаков речь ведешь, что в наш край с полудня идут?
   -Коль сам знаешь, к чему спрашивать? Я волховать не умею, но мне о них Чигирь-Звезда украдкой нашептала.
   Ведислав потеребил густую бороду.
   -Что делать будешь? - поднял на него глаза Ощера. - Ты всему краю нашему голова. Твое слово и князья, и старожилы ценят - тебе и решенье принимать. Дашь ли место пришлым на нашей земле?
   -Отчего не дать? Не по своей воле могилы отчие покинули. Нужда в дорогу погнала. Добрым людям помочь - закон Рода. А уж единокровникам - наипаче.
   Переносицу Ощеры прорезала глубокая черта.
   -Гляди, Ведислав, кабы не принесли с собой чужаки на хвосте какого лиха. Тогда вся жизнь наша иным чередом пойдет. Иль как колесо на Купалу с холма покатится - не удержишь.
   -Погляжу, - обнадежил его волхв. - Завтра же погляжу, что за люд таков и чем он пригож. Но, сдается мне, для печали причины нет.
   В хибару вошла Родмила с пустой плошкой из под крупы - видать, кур кормила.
   -Здравствуй, Ведислав, - поприветствовала она волхва.
   -И тебе, хозяюшка, здравия, - отозвался старец. - Опять в хлопотах?
   -Мои дела за меня никто не переделает, - устало махнула рукой женщина. - Приволоку подшить нужно, соль помельчить в ступке, соленья в кадку забить да в погреб снести.
   -А детки твои где ж?
   -Старую мрежу латают вдвоем. На озеро завтра собираются.
   -Совсем повзрослели детки, - угрюмо молвил Ощера. - Светана о замужестве печется, Вячегор грезит о княжьей гридне. Токмо умом пока не дойдут, что отметникам в этой жизни другие пути-дороги уготованы.
   -Не кручинься о них, - старый волхв положил свою руку на плечо пахаря. - Быть может, все еще переменится.
   Еще до светла Ведислав отправился к Седой Луке через Кривую Рощу, названную так оттого, что березки и липки, торчащие в ней на острых кочках были согнуты словно невидимой дланью. Седая Лука - мысок у Синь-Реки, травяной покров которого уже к концу весны обращался в чахлый бесцветный сушняк, была, пожалуй, единственным местом бережья, где без помех могли прибиться лодьи. Дальше до самых приозерных полей кряжились отвестные холмогорины.
   Ведислав уже знал, что мытари из дальнего края, выжитые с вотчины степняками, пристанут именно здесь, дабы в его земле, не ведавшей разора, найти себе новый приют. Глас Вещего никогда еще не подводил волхва.
   Старец в раздумьи глядел с высоты травяных отрогов на притаившуюся речную гладь, покровы которой уже тронула звенящая предрассветная ряска. Он думал о беглецах. О том, как шли реками, протоками, корячились волоком по холмам и оврагам, бороли лихи напасти, коими полны дремучие залесья. Наконец дошли - добрались туда, куда и вела их судьба-судьбинушка. Словно за клубком ступали, неспешно Макошью разматываемым. И стелилась та нить то венами речными, до тропами лесными.
   Ведислав поднял глаза к начинавшему светлеть небу. Он уже видел белые холмы облаков, окученные лазурными ручейками рассвета, которые все сильнее выступали из пепла забвения, поглощали дымчатый сумрак и проторяли путь возрожденному солнцу. Укатила в незнаемые дали Серебрянная Ладья Велеса, а заспанные очи Даждьбога вновь поворотились к краю внуков его. Да, вся жизнь есть непрерывная дорога сердца - то спускающаяся в навьи закромы, то вздымающаяся к вершам живы, то вязнущая в болотах хмары, то выныривающая из морочного тенета к занебесному простору, правь восславляющему.
   Иногда человек слышит путеводный зов, влекущий через дали времен, иногда теряет его, а вместе с ним и лебединые крылья своей стези. Но этот тайный глас-оберег никогда не перестает сиять в нем белоснежным пламенем духа, никогда не оставляет в потьмах одиночества. Даже лишенный всего, человек не остается один. Пламень духа - вещая сила родных богов, она качает его дыханьем стихий точно дитятю в колыбели, она отверзает врата яри во мраке и она созидает путь, на котором должны вырасти цветы его свершений. Боги и люди нераздельны как любящие родители и благодарные дети, потому как творимая правда Всемирья может быть соткана лишь их совместными усилиями. Сварог-отец возжигает златой небосвод, но без радости и восторга людей, украшающих его кромку блестками своих мечтаний, ему не сделать его по-настоящему прекрасным. Лада и Леля питают деревья в лесах, травы в лугах, цветы во полях, но без волнительной песни в душе человека им не добиться радужного богатства красок и их оттенков. Творцы неуклонно сопутствуют своим детям, выправляя изгибы их судеб, но и люди сопутствуют делам вышних, насыщая творимую ими жизнь искренней любовью. Ужели не велик столь славный союз?
   Ведислав остановился под одинокой ольхой на пригорке, над самым мысом, и сразу услышал, как проснувшийся в траве кузнечик запел свою утреннюю песнь, радуясь приходу волхва. Тишь речная колыхнулась мерцающими бликами словно улыбкой. В ней будто на миг отразились жемчужные хоромы Сварги. Старец расправил все еще крепкие плечи и глубоко вдохнул теплый и сладкий воздух. Он немало пожил на свете и пожил не зря. Старый волхв не раз взбирался на невидимую вершину и видел танцующих богов. Он познал неугасимый огнь Прави и перечел все веды природного мира, щедро делясь своим знанием с теми, кто был готов нести его искры в своих ладонях. Но стезя Ведислава еще не исчерпала своего русла, хоть древо жизни волхва достигло облаков, а корневища покрыли собой леса и долины. Он знал, что еще многое ждет его впереди и взволнованно, точно юноша, взглядывался в заречную даль, встречая рассвет своего нового дня.
   Чужаков оказалось немало: не менее тридцати одних только зрелых мужчин. Все осунувшиеся и исхудавшие от долгой дороги, с оттенками лиц цвета мореного дуба и колкой щетиной, добравшейся почти до самых глаз. Были женщины: старые и молодые, изможденные и поникшие взором и те, что еще держались стойко, как не сломленные бурей березки на лугу - они смотрели по сторонам с тихой надеждой. Были дети, отроки, седобородые старцы. Лодьи, загруженные скарбом, ползли тяжело. В руках людей можно было увидеть копья, рогатины и гарпуны, к поясу каждого была подвязана увесистая сума-зепь.
   Выбирались на берег медленно, сгружали шкуры, лыковые короба и боченки, вытягивали за хомутья отчаянно упирающихся коров и коз. Молодые поддерживали старых, матери не выпускали из цепких пальцев своих ребятенков. Неподвижную фигуру волхва увидали не сразу. Остановились. Не напугались, не оробели, но стали морщить брови и чесать затылки. Беглецы переглядывались меж собой, не решаясь заговорить. Наконец уступили дорогу своему голове. Перед Ведиславом предстал человек с глубокими глазницами, из которых светили зеленые круглые очи, чем-то напоминающие глаза филина, приплюснутым носом и уже шероховатой кожей, посеченной где шрамами, где морщинами. Борода была очень густа, но в ее снежном пологе еще можно было углядеть темные волоски. Лоб старожила облегал синий начельник с серебряной бляхой - три лепестка первоцвета, плечи, чуть подрагивающие и, видно, застуженные в дороге закрывала бобровая шкура. Ведислав отметил два ожерелья на шее незнакомца - одно из волчьих зубов, другое из янтарных бусин, а также красные обшивки и вошвы на рубахе.
   -Я Прозор, - молвил человек. - Глава рода со Златовень-Холма. Идем с Нижнего Поречья.
   -Далеко же закинуло вас от дома, - заговорил Ведислав, приглаживая бороду на груди.
   -Нет у нас больше дома, - глухо поведал черноволосый человек с высоким лбом и густыми бровями, в движениях которого угадывалась стать опытного воина. - Меня Улебом зовут. Угла своего лишились, хотим новую жизнь начать на новой земле. Кто здешнему краю хозяин?
   -Родов у нас много разных, - отвечал волхв. - И в каждом свои старейшины, свои князья и старшины. Над краем же един хозяин - Всерод-Батюшка. Окромя него верховодить нами некому.
   Слова старца немного озадачили переселенцев.
   -Нам знать нужно, - заговорил снова Прозор, - у кого разрешенье просить вежи здесь ставить, хозяйство свое разводить. С кем договариваться надобно? Кому дары подносить?
   -Это лишнее, - взмахнул рукой Ведислав. - Всюду, где землю отыщите свободную -селами и пашнями не занятую - селитесь смело. Преград вам чинить никто не станет, народ у нас мирный. Все мы одного рода: Даждьбоговы отпрыски. Так чего ж нам делить и о чем спорить?
   Беглецы долго совещались промеж собой. Наконец снова молвил Прозор.
   -Добрые слова ты нам прорек, старче. Доброй вестью душу порадовал. Как нам звать-то тебя-величать?
   -Кто Ведиславом зовет, кто Ведом.
   -Так ты вещун, стало быть, обавник, волхв? - сощурился Улеб.
   -Как хошь называй, - покачал головой старец. - Потворник я Велесов, вот и все. По вещей бреду стезе.
   Было заметно, что переселенцы немного отмерли после напряженного ожидания, посветлели. Никому не верилось, что вот так просто решилась их судьба. Посыпались вопросы из самых разных уст. Что за земля? Какие роды ее населяют? Много ли зверя и рыбы в округе, богат ли бывает урожай? Словом, обычные вопросы новоселов, желающих узнать побольше о своем новом пристанище.
   -Нет, у нас не воюют, - развеял все сомнения Ведислав. - Мирно уживаемся, соседствуем по-доброму. Даже с инородцами, что в Заозерье живут.
   На прощанье волхв сказал:
   -Ищите место под застрой и живите себе в ладу и согласии. Никто вас не обидит. А я, в случае какой нужды, помогу, подсоветую каких ошибок не делать и как скорее к нашему краю привыкнуть.
   -Спасибо тебе, старче, - поклонились Ведиславу Прозор и Улеб. - Всегда будем рады видеть тебя в наших жилищах.
   На том и порешили.
   -Как становище-то свое назовете? - уже отдалившись на несколько шагов, вдруг обернулся волхв.
   -Новое Село, - просто произнес Прозор.
   -Ну, добро, - с тонкой улыбкой Ведислав отправился восвояси.
   Старец остался доволен увиденным. Он так и не спросил, что привело мытарей в его дремучий край, но это было уже и не нужно. Волхв узнал все, что хотел. Он словно прочел историю рода златовеньцев по их бесхитростным лицам, и это наблюдение развеяло в пыль те смутные сомнения, что вертелись еще несколько мгновений назад на окраинах его памяти.
   Глава 2. Великие пряхи.
   Прозор и его сородичи выросли в лесу, но там, на далеком уже полудне с его бесчисленными холмами и степными равнинами, оттеснявшими владения деревьев и кустошей к излучинам рек, и в помине не водилось таких раскидистых сосен, кроны которых накрепко застревали в облаках. Не было столь густых подлесков, через которые подчас можно было пробиться, лишь изорвав на себе всю одежу. Дубы-ведуны, разведя в стороны могучие руки переливались гроздьями желудей величиной почти с кулак. Дубов было много повсюду - в низинах, на пригорках, на прибережье - и Прозор, как добрый землезнатец, сразу смекнул, что почва на новой родине будет отменной для рольев. Дубы ведь дерева мудрые, ищут для себя самую сочную и влажную землицу. Поражали здесь своим охватом и шершавые ильмы, кора которых так ценится в здраве. Заболонь у них под лубом была бурая, почти пунцовая, точно живой кровушкой наполненная.
   Боры-беломошники, устеленные лишайниковой шубой, кишели зверем и птицей, ягодами и грибами. Пушного зверя водилось особенно много, и это златовеньцы усвоили сразу. Видали уже и куниц, и андатр, и соболей. Богатство края восхитило всех. Старик Вед, иногда наведывавшийся к новоселам, подсказывал, куда лучше ходить на ловы, где вешать перевесы, ставить силья. Давал советы и о том, чего следует сторониться, как избегать гиблых мест.
   Когда начали строиться, сооружая взамен времянок основательные срубы, Вед указал на сосняк-черничник и дубраву за оврагом.
   -Там берите дерева. Будут стоять на славу. Но не трожьте березняки в Соболиной Балке.
   -Это почему ж? - захлопал глазами молодой Будан.
   -Дрозды-берегини вас к ним не пустят.
   Юнцы тогда прыснули со смеху, но Прозор одернул их.
   -Объясни, старче, - попросил он.
   -То Темновитово урочище.
   Молодняк тогда не внял мудрым словам. Кряж, Веденя и Молчан, не то из простого ребячества, не то из досужего любопытства все ж вошли в балку с топорами и тут же обомлели. Все ветви берез были густо усыпаны черными птицами. При виде людей дрозды угрожающе заверещали и цельным роем ринулись вперед, обратив горе-удальцов в позорное бегство.
   -И что за птицы такие буйные? - недоумевал потом Молчан.
   -Ведислав сказывал, что то навии из свиты Темновитовой, - терпеливо пояснил Прозор, прознав о неудачной вылазке. - Покуда они на ветках сидят - топор к березам в Соболиной Балке не притронется. Загинуть можно.
   Предупреждал старый волхв и о бучилах-омутах, что были в здешнем краю очень глубоки. Молвил златовеньцам, что лиха в них водится тьма-тьмущая.
   Впрочем, больше было мест светлых, Живой взлелеянных. Показал Ведислав Громовой Ключ в тополиной роще.
   -Молонья Перунова здесь некогда земь разбила, - пояснил он. - Из недр вода пошла. Всем селом ее берем - от хвори, от ран лечит.
   Потихоньку златовеньцы возводили избы, ограждая их вереями, вырубали округ высокий сухостой, копали закромы, ставили хлева. Много скотины околело в дороге, пришлось у селян с Лубяного Починка выменять на две дротовые гривны из серебра - изделия мастера Стребора - петуха и курочку-несушку. Теперь по утреннице молодой петушок будил народ зычным кличем, оповещая о начале нового дня.
   Первое время по ночам к новому селищу слетались сычи и сыпухи - шуровали и
   ухали в траве, переворачивали оставленные под плетнями короба. Заглядывала лиса - в хлев пыталась пробиться. А раз всех поднял на ноги медвежий рев - выбежали спросонья кто с чем - Прозор с вилами, Улеб с кием. Долго вглядывались в темноту - не догадались сразу зажечь лучину. Косолапый, видать, где-то в кустоши затаился, до изб не дошел. Но с того дня завели собак, чтоб отваживать всяких незваных гостей. Соседи с Починка снова помогли.
   Вообще, в большое селище на меловых холмах ходили часто. Видели, какие там крепкие домины - не из стояков, сплетенных с жердями лозой, а из бревен сложенные, и не корой и берестом покрытые, а с двускатной кровлей из прочных струганных плах. Толковали с людом, наблюдали. Народ в Лубяном Починке жил одной дружной семьей, однако же все роли в ней и обязанности перед общиной были точно распределены.
   Гончар Горюн, настоящий волшебник глины, снабжал всю весь превосходной посудой. В его мастерской с дубовой вымосткой и плетневым навесом, правда подвизались двое юных отроков: Воронец и Нагиба, но кроме как к разбивке глиняных ломтей и замесу глины в корыте их ни к чему другому не подпускали. Горюн, изучив все окрестные речные берега, хорошо знал где и какой сорт глины лучше взять для работы. После того, как помощники его должным образом разминали исходный материал, он раскатывал его в продольные валики, потом свивал в обручи по форме задуманного сосуда и, наконец, соединял, сдавливая валики и растирая между ними швы. Днища мастер изготовлял из отдельных кусков глины, вырезая их ножом по деревянным заготовкам. Большой стол из плотного бука в мастерской обычно уже к полудню заполнялся поделками разного вида и размера: горшками, корчагами, кринами. После обжига в печи Горюн собственноручно расписывал свои изделия, выводя на них краской зигзаги и ромбы. Некоторые сосуды он сильно обдымливал, чтобы придать им изящный темный оттенок.
   Дабор слыл несравненным плотником, который не только ставил срубы для селян, но своим заговоренным теслом мог выдолбить из дерева все, что угодно - от корыта до лодьи.
   Олдан считался главным кожевником. Воловьи и козьи шкуры он обдирал железными стругами, а потом разминал и квасил их в бочке, куда намешивались разные травяные растворы. Из прекрасно выдубленного материала кожевник сшивал и зипуны, и пояса, и шапки на зиму.
   Ковщик по меди Пелг заготавливал на все селище котлы, судки, братины и дружки для ушатов. Сначала он мастерил формы из воска, затем обмазывал их глиной и обжигал, чтобы выпарить воск и залить медь.
   Вторым кузнецом, державшим в своем хозяйстве единственную большую домницу в веси, был Еловит. На его могучие плечи ложился весь труд по изготовлению хозяйственных орудий и оружия - от мотыг и серпов до мечей и наконечников копий. Еловит порождал их с равным успехом, в совершенстве владея сваркой, кручением и навариванием железа.
   Женщины Лубяного Починка были очень красивы, а еще все до единой - превосходные певуньи. Бывало в полдень развешивали стиранную в речке одежу на плетнях, а сами напевали-соловушками заливались. О Живе пели, о Леле, о Заре-Заренице.
   -Завидел Хорс диво-девицу, Зарю-Зареницу.
   Хороша была та Зареница - пылала словно Жар-Птица.
   Бесшумно ступала она по травушке,
   А над челом ее играла радужка...
   Однако доводилось златовеньцам слушать и иные песни. Как-то Ведислав собрал их всех вместе с Прозором на свежевыкошенном пустыре.
   -За Ольховой Рощей живут седоны, - сообщил он. - Племя не наше, не вятское. Вы к ним без особой нужды не ходите. Обычаи у них другие.
   Старик выдержал паузу, чтобы дошло до всех.
   -Кто ж они такие? - спросили из толпы.
   -Все больше кобники. Волошбу ведут разную. Но есть у них и вои, и оратаи. Хоть мы с ними издавна знаемся, в дружбе живем, а некоторых сторонимся. То темные кобники, они кощной потворой промышляют. С такими лучше дела не иметь.
   -Я знаю! - выпалил Кряж. - Они Чернобогу служат и людьи жертвы ему приносят.
   -Может, и приносят, - неопределенно ответил Вед. - Это их путь. А вам, коль к меже седонской занесет судьба - от перепутья дорог нужно дальше держаться. Места, где три тропы воедино сходятся, могут быть заговоренными.
   -А что будет, если к заговоренному перепутью подойти? - осведомился Улеб.
   -Можно умом повредиться. Тогда и погибель близка. На перепутье темные чары сильны.
   Среди златовеньцев прошел удивленный вздох.
   -Но не считайте всех седонов лиходеями, - поспешил заметить Ведислав. - Люди они большей частью хорошие, огнищане. Как я сказал, это обычаи и нравы у них другие. Однако ж найдутся середь них и справные умельцы, что нашим мастерам не уступят. Есть баяны дивногласые, кои о своих преданиях поют. Вещуны у них все тайны земли прозревают - меж разных миров могут ведогоном странствовать и в окруте обличье менять.
   На Летнее Макошье начали вырубать подлески вокруг нового селения, оставляя стволы и ветки с содранной корой сохнуть и преть на земле до будущей весны, когда придет черед выжечь их палом и разрыхлить в золу для посева. А нынешний год родовичам Прозора предстояло прожить дарами леса и реки, а еще - заготовить побольше шкур и навялить рыбы для мены с соседями, поставить свою пасеку. У Ступы и Трегуба было природное чутье на пчел-медоносов - они находили ройные дуплища в самых неожиданных местах. Пчелы были необходимы общине, помимо меда они давали столь ценный в хозяйских работах воск.
   Скоро сделали ямы под хранилища, навесы для инструмента и принялись за капище. Его возводили долго и кропотливо. Вычистили большой песчаный холм, который у людья из Починка звался Бараний Лоб, потом установили четыре главных капи: Рода, Сварога, Лады и Живы. Их обнесли кругом из столбовых ям, в которые позже вкопали чуры защитных змеев, и глубокой канавкой. Каменных жертвенников сделали пять - по одному перед каждой капью и один самый большой чуть в сторонке.
   -Храните во Здраве, водите во Праве! - заговаривал Прозор, насыпая требное зерно на камни. - Всем родам начало - Род-Отец, живы творец, наставник наш сущий! Свароже, пресветлый бог, коловертец земных дорог: крес возжигаешь, Явь от Нави защищаешь!
   Ему вторили женщины:
   - Лада-Ладушка, очага хранительница, жизни подательница! Жива-Живинушка, Леля белокудрая, благо дарящая!
   Так мало-помалу налаживалась жизнь беглецов со Златовень-Холма в новом краю. Никто им здесь пагубы не чинил, с соседями жили чин-чинарем и часто ходили друг к другу в гости. Старец Вед не забывал новоселов, и его в Новом Селе уже принимали за своего, тем более что в общине Прозора пока не было своих волхвов - вещий служитель златовеньцев погиб в злосчастную пору набега ясов. Обычно после полудня, когда в весь возвращались с добычей и уловом промысловики, юнцы приносили из чащоб лукошки с ягодами, березовый сок в цежах, бересту и смолу, а женщины отставляли в сторону свои веретенца, аккуратно смотав пряжу, Ведислав собирал народ на пустыре. Здесь он вещал им о жизни или учил разным важным премудростям: как отличать в лесу целебные коренья, делать припарки из трав или превратить обычный древесный гриб в трут для разведения огня.
   Поучал старый волхв и правильному отношению к лесу.
   -Коль идете на ловы - зверя бить или на птиц силья ставить, сперва попросите разрешения у Велеса Дородного. Он всем лесам хозяин, а лешие - его волохатые приглядники. Сверх меры живность в угодьях его не губите, а берите столько, сколь надобно вам для прокорма семьи.
   -А как со скорой быть? - подал голос Веденя. - Мех всем нужен.
   -И скору заготавливайте по уму - сколь сможете сами сносить и выменять на торжище. За избытком не гонитесь. Шерсть звериная в холода спасает, но запасать ее ради любованья глаза - не гоже для человека, коему лес - дом родной. Звери и птицы наши младшие братья и сестры. Потому, еже в лес за добычей ступили - Владетеля земных благ упросите послать вам удачу, но по вашим потребностям. Без спросу в хозяйстве Рогатого не балуйте.
   -А как с рыбным промыслом на реках и озерах? - поспешил узнать заядлый рыболов Бочар.
   -О воде вам лучше Ощера расскажет, что живет на отшибе - он все о ней знает, - погладил бороду Вед. - А я вам так скажу. На воде приглядники у Велеса водяные. Можно у них позволенья выспросить, чтоб удить или мрежу тянуть, а можно напрямки к Хозяину обращаться, дабы послал справный улов. Тогда и беды не выйдет, и никто по случаю не потопнет. Учитесь уважать Белый Свет Батюшку, в коем пребываете, и соблюдать его законы, от Роду положенные. Тогда ладу во Всемирье быть.
   Родовичи Прозора слушали волхва со вниманием, не прекословя. Речь его всегда была убежденной, дышала скрытой силой и той мудростью, что стоит за пределом обыденного знания вещей. Иногда жителям Нового Села даже казалось, что сами предвечные боги вещают им устами этого древнего старца.
   Не успела минуть первая зима переселенцев в новом краю, а они уж с удивлением приметили, каким спокойным и размеренным сделался их быт. Спокойной и в чем-то даже дремотной оказалась сама жизнь в затенье вековечных лесов. Хоть весей было вокруг пораскидано по долам точно грибов, людь друг дружку уважала и больших ссор не допускала. Не было случая, по словам Ведислава, чтобы проливалась соседская кровь.
   Здесь, в тиши дубов и грабов можно было сладко спать по ночам на мягкой, пахнущей черемшой рогоже, не держа в головах ни пики, ни меча и не вздрагивая всякий раз, как пенье сверчка у закраины избы нарушалось шорохами в кустах на околице. Прежняя жизнь златовеньцев была подобна вечно тлеющему угольку. Никогда не знали, с какой стороны подует ветер и превратит его в горячее пламя. Либо со степи на конях вороги являлись, либо по реке на лодьях приплывали. Даже во снах все больше видели тени бесчисленных противников: многоруких, многоногих, ощеренных каленым железом чудищ.
   Потому к новой доле нужно было привыкнуть, и привыкание это было на редкость приятным. Сама земля в этом заповедном краю пела людям свои колыбельные песни, баюкала их своим покоем, зачаровывала глубоким как вечность дыханием, которое можно было долго слушать, а потом и не вспомнить сразу, кто же ты таков есть - так сильно размывались очертания всех знакомых образов и имен.
   Не забывал Вед и давнего знакомца своего, Ощеру. Будучи изгоем у своих, он сразу потянулся к прибывшим - и порой наведывался в Новое Село; а вот нынче и сам Вед решил навестить приятеля.
   На дорожке к дому Ощеры встретилась Ведиславу Светана, дочка отсельника. Поклонилась она старцу, но глаза ее сияли лукавством, а в уголках губ плясали смешинки. Вед проводил девушку задумчивым взглядом и направился к ее отцу.
   Оказывается, у того были гости: трое парней из Нового Села заглянули к изгою, чтоб узнать, не нуждается ли он в чем, а заодно упросить показать рыбные места. Причина улыбки Светаны теперь стала понятной: должно быть, парни не упустили случая с ней позаигрывать.
   Ощера тоже воспользовался дармовой рабочей силой, отправив всех троих рубить дрова - благо, парни явились со своими топорами.
   Щепки лихо разлетались под ударами молодцев. Вед даже залюбовался их работой.
   Особенно старался высокий русоволосый юноша с крепко сжатыми губами. Он размахивался топором, потом вдруг лихо разгонял его за мгновение до удара - и дрова, казалось, сами разлетались на части.
   - Прямо Перун в бою! - похвалил парня Ощера.
   - Перун - это который у нас Сварог? - уточнил удалец, на миг прервавшись и смахнув пот со лба. Двое его спутников уже оставили топоры и с охотой налетели на вынесенную хозяйкой землянику в лукошке.
   - Разные у него имена, - вступил в разговор Ведислав. - Где Перуном величают, где Сварогом, где Варуной. Да только не в имени дело, а в сути. А суть у него одна - хранитель неба, покровитель воинского дела. Ты в бою еще не бывал?
   - Не доводилось, - покачал головой парень. - Так, когда убегали, пришлось рогатиной махнуть, но боем это не назовешь, - прибавил, подумав.
   - Как звать тебя?
   - Велимиром, - парень уже установил на чурбак следующее полено и замахнулся топором.
   - Велимир, как докончишь поленницу, зайди в дом. А мы пока с хозяином переговорим.
   Он увел Ощеру в дом.
   - Неплохой парень, - заметил Ощера, кивая в сторону Велимира.
   - Из него получится хороший воин, - задумчиво проговорил Вед. - А может быть, и вождь. Но для этого ему следует многому научиться.
   - Ну, вот, а я его Светане в мужья присмотрел, - досадливо покачал головой хозяин.
   - Коли она ему по сердцу придется - отчего бы и нет? - заметил Вед. - Но сперва ему надо за ум взяться. А настырность у него уже есть.
   Он помолчал. Молчал и Ощера.
   - Многие века земля наша была прибежищем и укрытием всем нуждающимся, - медленно проговорил Ведислав. - Но вот уж и к ней подбирается беда. И для души, и для тела грядут испытания, и не выстоять в них нам без опытных провожатых. Десять лет назад встретил я человека, что мог бы осветить нам дорогу духа. Но пока не нашел того, кто смог бы возглавить нас на воинской стезе...
   Не останавливаясь более ни на мгновение и не замечая подначек приятелей, довершавших лукошко ягод, Велимир один перерубил все дрова за час, воткнул топор в чурбан и направился в дом.
   Ополоснулся из корчаги у входа, поклонился дому и хозяину и встал перед Ведом.
   - Слышал ли ты о Великих Пряхах? - спросил его Вед.
   - Живине и Ладе? Слышал. Каждому они его судьбу отмеривают.
   - Верно, - согласился Вед. - Но не только тем они славятся. Они - светлые созидательницы Всемирья. Беспрестанно ткут великую ткань его, в коей каждый их стежок - наши дела и помыслы. И тянется за каждым из нас нитка наших дел, и вплетается она в ткань Всемирья все новым узором. У одних она длинная, у других короткая - сообразно замыслу Великих Прях. Но никто из нас не ведает, что нам уготовано творцами - а потому часто удивляемся мы тому, что с нами происходит. Кто угадает да проведает о своем месте в том дивном рисунке - тот обретет счастье и прозрение, - волхв помолчал долю мгновения. - Так вот, увидел я сегодня твою судьбу. Только раскрыться ей - много времени и трудов положить придется. Готов ли ты к такому, молодец?
   - Готов, - ответил Велимир просто. - А что делать надо?
   - Пока что ступайте на рыбалку, - рассмеялся Вед. - Ощера вам покажет хорошие уголки в наших краях. А поутру мы с тобой увидимся. Приходи на заре к Велесову Оврагу, и приятелей своих приводи.
   Судя по заморенному виду троих парней, стоявших перед Ведом на следующее утро, они не спали всю ночь. Велимир, впрочем, выглядел спокойным, хоть и слегка рассеянным; а двое спутников его переминались с ноги на ногу и переглядывались, теряясь в сомнениях. Однако ни один не улизнул: любопытство оказалось сильнее страха.
   - Пойдемте, - Вед поднялся с камня.
   - Куда? - спросил самый нетерпеливый, рыжеволосый Отрад.
   - Не сказать чтобы очень далеко, но и не близко. Путь наш будет в соседнее село, что прозывается Лубяным Починком, а лежит он в ногах у Замшелого Бора. Вы про него слыхали, а, может статься, что и бывали там, но нынче пойдем мы для другой надобности.
   Коренастый темноволосый Загреба усмехнулся.
   - Так ты, старче, туда, небось, и к вечеру не доберешься!
   - С вашей помощью - дойду как-нибудь, - усмехнулся Вед, беря в руки посох.
   Когда волхв зашагал вперед, парни прикусили языки. Шел он вроде небыстро, но они едва поспевали за его широкими шагами, приходилось бежать вприпрыжку.
   Миновав Велесов Овраг, путники достигли холмистого берега Великой Реки, неспешно катившей тяжелые воды на юг. Берегом ее они тронулись в обратную сторону, на север, порой продираясь по колючим кустам и зарослям, а местами обходя осыпи.
   На опушке густого елового леса раскинулся поселок. Чуть на отшибе стояла избушка с односкатной крышей, покрытой потемневшей корой, к которой и подвел старец юношей.
   - Ратислав! - Вед постучал в дверь избушки. - Принимай пополнение.
   Из низкой двери, пригнувшись, вышел крепкий широкоплечий человек средних лет. Короткая, чуть тронутая сединой борода окаймляла правильное лицо с широко посаженными серыми глазами.
   - Рад тебе, Ведислав, - хозяин низко поклонился гостю. - И спутникам твоим рад. Заходите, уважьте, - он посторонился, пропуская гостей внутрь.
   Парни ступили внутрь избы, с любопытством оглядывая ее убранство. Сразу бросалось в глаза, что хозяин - человек военный. На стенах висели мечи, самой разной длины и вида - и длинный савроматский, и короткий ромейский, и - на почетном месте, напротив входа - прямой вятский. Были тут и деревянные мечи для учебы, и рогатины для охоты, и сулицы для метания, Велимир приметил тяжелый кистень и дубину. В углу, сложенный в полном порядке, лежал наборной доспех.
   У парней загорелись глаза, но без позволения хозяина трогать никто ничего не решился.
   -Ты дружину, что ли, собираешь? - уточнил Велимир, вспомнив слова Веда о пополнении.
   - Можно и так сказать, - согласился хозяин. - Беда может в любой миг нагрянуть. Вы-то тут сидите за лесами и думаете, что никто вас не сыщет - но отсидеться в болотах всю жизнь не удастся, коли уж мир начал меняться - и болото осушат, и лес вырубят.
   - А ты сам не здешний?
   - Не здешний, - коротко отрезал Ратислав. - Да и вы, я слышал, тоже не из этих краев.
   - Нас беда в дорогу погнала, - отозвался Отрад, разглядывавший щит, на котором был прорисован олень с кустистыми рогами. - А тебя что?
   - А меня - мечта, чтоб беда и сюда не пришла. Хорошо, конечно, что край мирный, но случись чего - надо, чтоб каждый знал, как за себя постоять, да и куда бежать и кого слушать - тоже знать надобно.
   Ратислав говорил на их наречии чисто, но порою казалось, что мелькает в его выговоре что-то чужое. Скорее даже, говорил он слишком правильно, тогда как те, для кого язык родной, так обычно не говорят, позволяют себе больше вольности.
   - И кто же ты по роду-племени будешь? - не удержался от вопроса Загреба.
   - Все в свое время узнается, - унял его любопытство Ратислав. - Ну, садитесь к столу, потолкуем, а завтра с утра посмотрим, сгодитесь ли вы в дружину.
  
   Глава 3. Темный Круг.
   Цветки подъельников, вздувшиеся желтыми пузырьками поверх зеленых чешуек листьев, тесно зажимали тропку, по которой пробирались юноши - кое-где смешиваясь с пурпурными очитками, а иногда заползая во мхи и под жесткие корневища, разметавшиеся по влажной земле. Велимир, Отрад и Загреба почти добрались до полянки, на которой их обычно заставлял упражняться Ратислав, как вдруг дробный грохот заставил всех заскочить в кусты черемухи и затаиться. С низким присвистом летело большое кабанье стадо. Осторожно раздвинув ветви, Велимир пригляделся: грязная серо-бурая шерсть, стоймя торчащие уши и тяжелые загривки, толстые ножки и кривые пики клыков. Секачи. Запах диких свиней заполнил пролесок.
   Отрад и Загреба затаили дыхание. Кабаны неслись, сминая кусты, ломая ветки и цепляя на бока сорванные листки. Некоторые рыли землю, низко наклонив слюнявую морду. Секач зверь опасный. Не боиться в лесу никого, кроме волка. Попасть на его клыки - незавидная участь. Бывало, кабаны нападали даже на ланей и оленей, убивая их и поедая их мясо. Для человека на охоте и один секач не подарок, всегда идет до конца, а уж от целого стада лучше держаться подальше.
   Загреба послюнил и поднял палец, проверяя воздух.
   -Ветер не в нашу сторону, - облегченно прошептал он. - Не учуют.
   Велимир и Отрад тоже успокоились. Они хорошо знали, что дикие свиньи опираются больше на запах, чем на слух и на взгляд. Вскоре тяжелые, но проворные звери миновали тропу и углубились в гущу валежника, подняв немилосердный треск и хруст. Юноши вышли на утоптанную колею и тут же услышали насмешливый голос Ратислава.
   -Сулицы при вас, а все по кустам прячетесь.
   Все трое разом обернулись и увидели перед собой воеводу. В руке он держал завернутые в холтину учебные мечи с тупой заточкой.
   -А ты откуда здесь? - растерянно спросил Отрад. - Мы не слыхали, как ты подошел.
   -Подобраться к вам незамеченным - пустячное дело, - недовольно махнул рукой Ратислав. - Учу вас, учу, а толку не видать.
   -Нас кабаны отвлекли, - попытался оправдаться Велимир.
   -А если бы враг в бою отвлек? - воевода строго сдвинул брови.
   -Как это? - не поняли юноши.
   -Так часто бывает в военной науке, - снисходительно объяснил Ратислав. - Одни противники отвлекают обманным движением, а другие в это время из засады ломят или со спины обходят.
   Юноши повесили носы.
   -Ладно, - смягчился воевода. - Пора за дело приниматься.
   Он легко скинул с себя опояску и льняную рубаху, обнажив жилистый торс. В глаза бросились многочисленные белесины косых и рваных шрамов на плечах, животе и боках, бугор от сломанной и плохо сросшейся кости правой ключицы, глубокий след от ожога на груди. Ратислав перекинул один из мечей Велимиру, и тот ловко поймал его за рукоять, безошибочно угадав желание наставника упражняться с ним в паре. Остальные мечи разобрали Отрад и Загреба, расположившись друг напротив друга.
   Как было принято у воеводы, обучая своих подопечных новым выпадам и защитам, он вполголоса что-то им объяснял и рассказывал.
   -Руги больше рубят в бою, ромеи колют. У нас ударов больше рубящих, хоть колоть надо тоже уметь, особенно если доспех у ворога плотный, но с прощелами - как у ясов. В ближней вале лучше меча еще ничего не придумано, не зря ромеи им полмира под себя подмяли. А вот для всадника меч - подмога слабая.
   -Это почему же? - удивился Велимир, отбивая пока еще размеренные движения воеводинова клинка.
   -Наш меч к рукояти утяжелен. Им с седла рубить неудобно - проще пикой орудовать. Зато ясы мечами бьют с коня - будь здоров. Это потому, что у них клинки длинные и их можно держать двумя руками.
   -Почему и нам не завести большие мечи? - спросил Загреба.
   -Да ты и на коне-то ездить не умеешь, - засмеялся над ним Отрад. - Почто тебе большой меч?
   -Каждый народ своим оружием сражаться привык, - спокойно ответил Ратислав. - А к мечу у вятов отношение особое. Меч вята - крес Перунов, знак огня. Сила его и недруга повергает, и хозяина пуще любого оберега хранит.
   -Я видел, как Еловит готовые клинки на всю ночь у капи Громовитовой оставляет, - вдруг вспомнилось Велимиру. - Говорят, что отец Сварог их своим дыханием калит.
   -Верно, - кивнул воевода. - Вятские мечи до самых дулебских земель доходили, а ромеи страх от них терпели лютый.
   -Когда это было? - разом оживились молодые воины.
   Ратислав, заметив потерю внимания Велимира, тут же наказал его несколькими чувствительными шлепками по плечам и ребрам.
   - Про то вам лучше Ведислав расскажет. А я коротко поведаю то, что знаю сам. При прадедах ваших еще это было. Князь Книва был главою дружины из разных племен. Ходил тот Книва на Хорсунь и бил там митридов почем зря. И Савроматовым ратям всыпали, и ромеям досталось. А потом на закат пошли, на землю дулебскую, и взяли ее в добычу. И большое войско ромеев при Абритте разгромили. В том бою пали сам василевс ромейский Деций и сын его.
   -Вот это да! - поразевали рты юнцы.
   -После Книвы ромеев тоже били, - продолжал Ратислав. - При князе Тривере. Много славного в ту пору было; да все быльем поросло.
   Рассказ воеводы произвел на молодых воинов сильное впечатление. Поединщики стали наседать друг на друга все настырнее, ни пяди, ни вершка не оставляя противнику. Отрад и Загреба так разошлись, что Ратиславу пришлось вмешаться: ударил своим клинком промежь их двух, разом обезоружив обоих.
   -Еще покалечите друг друга, - проворчал, нахмурив брови.
   -Ты чего так озлился? - обиженно спросил Загреба у товарища. - Едва руку мне не оттяпал.
   -А ты? - фыркнул Отрад. - Я твои удары отбивал.
   -Хватит, - прервал эти пререкания Ратислав.
   Несмотря на то, что воевода напустил на себя суровый вид, в душе он был доволен своими подопечными. Велимир был уже точен в схватке, вынослив и быстр. Новые приемы схватывал налету. Отрад и Загреба пока слишком горячились по молодости и делали лишние движения, но и в их безудержном каскаде выпадов и замахов проглядывало то, что вскоре должно было оформиться в завершенную манеру боя.
   Обыкновенно Ратислав заставлял испытывать силу удара мечом, перерубая пополам коряги и толстые сучья разных пород деревьев. Здесь важно было не замедлять полет клинка, позволяя ему свободно проходить сквозь преграду, а также не отклонять его от цели даже на волос. Малейшего колебания бывало достаточно, чтобы меч завяз в древесине. После того как юноши рассекли несколько ивовых ветвей тупым оружием, что было особенно трудно, на лице воеводы появился проблеск улыбки.
   -Теперь становитесь к деревьям. Поглядим, не утеряли ли вы ловкости и проворства.
   Это было одно из излюбленных испытаний Ратислава. Подняв с земли и размотав пук заранее заготовленних сулиц без наконечников, он начал последовательно метать их в юношей с быстротой и точностью. Несмотря на усталость, парни завертелись вьюном, уклоняясь в стороны, отпрыгивая или перехватывая дроты воеводы руками. Никому не хотелось осрамиться и прослыть неуклюжим. Сулицы свистели и взвизгивали на лету, падая в траву или разбиваясь о древесные стволы, но ни разу Ратиславу не удалось зацепить ни одного из молодых воинов. Воевода с удовлетворением отметил, что не зря выделил эту троицу из нескольких десятков возмужавших отроков, с которыми он проводил в селище регулярные занятия и боевые игрища.
   Пришел черед шишек. Под березой у Ратислава было припасено их целое лукно. Тут уж пощады молодым ждать не приходилось - лупил без перебоя. Хоть и прыгали козлом, дыбились словно жеребята и ужом норовили ускользнуть, а все одно порою не избегали увесистых плюх. Воевода хотел сделать юных ратичей неуязвимыми для любых попаданий, но пока до этого было еще далеко. Наконец, истощив все свои метательные запасы, Ратислав махнул рукой.
   -Айда в поселок. Там продолжим.
   В селении воевода созвал звуком рога еще две дюжины отроков, сидевших по избам, и вывел всех на большую луговину за оградьем, откуда открывался величественный вид на родовые курганы - жальники предков, крутые холмы и ершистые лесные угодья, вытянувшиеся до самого виднокрая. Здесь юным защитникам предстояло упражняться с палицами, легкими щитами, обитыми бычьей кожей и затупленными топорищами. О важности применения щита в схватке с врагом Ратислав не уставал повторять вновь и вновь. Он учил не только закрываться им от ударов, но и бить наотмашь его острым краем, зацепляя противника и усиливая действия клинка. Иногда удар щитом следовал после уклона, иногда - после широкого разворота через спину. Сдвоенная работа мечом и щитом была излюбленной манеров вятов.
   -Рарог, сокол ясный, всякий раз, как за круг земли заходит, песнь об удали вятской речет, - подбадривал юношей воевода. - Смотрит из кущи облачной Перун-батюшка на забавы ваши молодецкие, на яр-огонь, в очах и во дланях ваших пылающий. Смотрят пращуры с Лугов Влесовых, да не нарадуются крепью и прытью потомков своих. Не уроните славы их доброй.
   Воспитывая силу и выносливость воинов, Ратислав заставлял их переносить валуны и бревна на вытянутых руках, переплывать реку с мешком, набитым мелкими камнями на спине, взбираться на отвесы отрогов, прыгать через костер с завязанными руками, выскакивать со дна ямы на поверхность. Тяжело давалась отрокам воеводина наука - по сто потов сходило за день, а к вечеру ноги уже не гнулись. Но самым трудным было упражняться вслепую. Глаза испытуемому завязывали лентой или платком, а потом Ратислав начинал с азартом окучивать его хлестким прутком. Здесь нужно было полагаться даже не на слух, а на чутье, чтобы избежать беспощадных шлепков. Старались кто как мог, лишь бы только увернуться.
   -Не думать! - сердился воевода, видя напряжение на лицах юношей. - Сердцем опасность выискивать, чуять, отколь прилетит удар.
   Однако это удавалось далеко не всем, потому как от обычной ловкости и подвижности тут было мало толку. Научиться зрить впотьмах, так, чтоб не ошибаться - поистине вершина воинских умений. Если у кого-то это выходило, то товарищи такому умельцу начинали завидовать в душе черной завистью.
   Так, после нескольких месяцев изнурительной ратной учебы любимцами Ратислава стали Велимир, Отрад и Загреба - смышленые и настырные отроки, явно выбивавшиеся из числа почти тридцати своих сверстников из других сел. С ними воевода проводил все больше и больше времени, открывая заветные тайны воинской науки. Вслух он никого и никогда не хвалил, но в том и не было никакой нужды. Удалая троица не могла не сознавать своего превосходства над товарищами, и это осознание наполняло сердца молодцов пьянящей гордостью и сладким чувством собственной избранности.
   Наконец, Ратислав объявил конец занятий, и большинство парней без сил повалились на траву. Однако Велимир устоял, и удержал своих друзей из Нового Села - лишь пригнувшись и уперев руки в колени, они переводили дух, утирая пот.
   - Ну, что, пойдете до Ведислава за байками его? - спросил Радислав.
   Велимир молча кивнул. Благо, путь домой лежал в ту же сторону.
   Когда парни разыскали Веда, он сидел на своем любимом месте, на камне у опушки леса.
   - Правду воевода бает, будто били мы ромеев? - сразу спросил нетерпеливый Отрад.
   - Всяко бывало, - отозвался Вед, задумчиво оглядывая сбившиеся в большое стадо барашки облаков над полесьями. - Садитесь, да послушайте мой сказ про пращуров ваших и дела их, в памяти людской оставшиеся.
   Молодые поспешили разместиться поблизости от волхва. Тот меж тем заговорил задумчиво и чуть отстраненно.
   - Это повесть не только о доблести нашей - но и о лихе тяжком, и о злобе, и о предательстве. Не ради пустого удальства пошли предки наши на ромеев. Велика и могуча была у тех держава: простерлась уже на полмира, да все тянулась дальше и дальше. Не знаю, кто направлял ее. Промеж нас, волхвов, мы называем людей, что правят ею, Темным Кругом. Темны, будто мрак вечной ночи помыслы их. Темны, как черный омут гибельной топи, и недоступны для взора нашего намерения их. Мы не знаем, кто входит в него, но поколения сменяются поколениями - а Темный Круг все так же неудержимо ищет пути к покорению окрестных земель, к подчинению воле своей. Там, где не удавалось ему сломить дух людий силою - пускалась в ход хитрость. Он подчинял сердца сопротивляющихся либо алчностью, либо тщеславием, либо властолюбием - и вот уже князья, прежде сражавшиеся против захватчиков, начинали враждовать меж собой. Они устремлялись на сородичей своих, как на лютых врагов, покоренные виденьем славы и величия, что сумели внушить им служители Темного Круга. А те подкупали и увещевали. Хозяева Темного Круга справно знали свое дело: казалось незрелым душам, будто вся мудрость и богатство идут от них одних, что весь смысл жизни - в служении им. За право прикоснуться к их дурманящему величию князья наши легко предавали все. Они забывали край свой, народ свой, своих богов - и бились друг с другом насмерть, заливая отчизну горячею кровью...
   Вед умолк на мгновение, оглядев слушателей. Те внимали ему затаив дыхание, преданно глядя в рот волхва, ловя каждое его слово.
   - А потом - уцелевших топтали ромейские легионы, и дети и жены погибших становились рабами пришельцев. Новые народы приходили на смену павшим - и все повторялось. Они разделяли их участь. Так некогда примчались из степи доблестные наездники-ясы - и тоже оказались на службе у сил Темного Круга. Забыв законы родства и чести, они разметали в пыль наши отряды копытами своих быстрых коней, пожгли дотла наши села.
   Но вот минули века, и с севера явились новые люди, не ведавшие страсти к наживе, неподвластные чарам Темного Круга. Сперва они усмирили ясов, а мы под их началом воспряли и стали отвоевывать утраченное шаг за шагом. То были годы Последнего Союза, когда всадники - ясы, годы-мечники, и доблестные стрелки-сколоты выступали заедино. Держава была усмирена, и сама рухнула в пучину смуты, не найдя выхода душившей ее злобе...
   Однако торжество наше было недолгим. Как всегда, ромеи откупились от самых опасных врагов - и вот в безупречно чистых сердцах зародилась жажда наживы, алая кровь славных ратичей смешалась с темным ядом алчности. Мы вновь ходили в походы на ромеев - но уже не ради нашей свободы, а ради дани и добычи. И союз распался. Годы обратили против нас свои клинки, а всадники-ясы переметнулись к нашим недругам. Они ударили с тыла, и мы оказались разбиты. И тогда те из нас, кто еще не утратил своей чести и мужества, не пожелали склониться пред иноземными правителями. Они ушли далеко в чащи лесов - на север и восток.
   Затем на смену железу опять пришло золото. Завороженные его властью, многие князья поспешили на службу Темному Кругу. А дальше случилось самое страшное. Те силы, что бились с ромеями в Последнем Союзе, вновь объединились. Но теперь их вели иные вожди. В самое сердце нашим жрецам проникли слова хозяев Темного Круга - их нашептывали, нашептывали, дурманя разум образами, поистине небывалыми. Нас манили к блеску великих побед, к сиянью великой мудрости, к красотам великой державы - а на деле просто превращали в верных проводников своей воли. Последние наши твердыни пали, народ наш рассеялся. Кто-то склонил главу, кто-то пошел в услужение. Однако большинство бежало - как я сказал, на север и восток. Сдается мне, что если пройтись вверх по течению Великой Реки, можно отыскать немало наших собратьев. Быть может, в душах этих людей еще не угасло былое мужество и оно способно возродить прежнюю славу...
   Вед умолк.
   К слушателям незаметно присоединился и Ратислав.
   - Ты б им и про давние дела рассказал, как иные непобедимые державы предки наши во прах повергали.
   - Расскажу как-нибудь, - согласился Вед. - Только воину всегда нужно помнить, что на бой он идет не по дурости, не по жадности, и даже не ради славы. Самые великие подвиги - ничто, ежели совершены они просто ради желания прославиться.
   - Ради чего же стоит идти в бой? - удивился Отрад.
   - А сам не догадаешься? - прищурился Вед.
   - Да понятно же, - пихнул в бок Отрада Загреба. - Род свой защищать, землю свою, богов своих.
   - Верно, - кивнул Вед. - Но почто род свой и землю свою защищать, как мыслишь? Может, ну их - пусть ворог владеет, зато сам живот сохранишь?
   - Да что ты, старче? - даже покраснел Отрад. - Нешто думаешь, мы убоимся да в лесу схоронимся, когда родных наших убивать станут?
   - Не думаю. Но спрашиваю. Голову сложить дело нехитрое - всегда остается вопрос, во имя чего. Те, что из ромейской державы - шли за золотом, за добычей да за богатой жизнью. Иные - землю получали в захваченных краях, иные и рабов к ней. Однако воин стоит не просто на страже рода своего и земли своей. Он - на страже порядка богов. На страже Великомирья стоит. Его дело - не просто родовича своего спасти. Если свой родович зло учинил - и его покарать придется. Воин стоит на вечном порубежье меж тьмой и светом, меж лихом и счастьем, и нет у него спокойной жизни - ибо всегда кто-то где-то да думает себя возвысить, других утопив, кто-то да полагает свою жизнь и благо превыше всего остального. Для такого пускай хоть целый свет загинет, лишь бы он один уцелел... Он даже не понимает, что в огне, спаляющем весь мир, он сам испепелится, как крохотная его искра... Но добро, ежели он одинок - родович, общинник, простой человек. Но что, если князь, а то и целый Темный Круг, съединившись, объявит себя смыслом существования всего мира? Вот тут придется биться не на жизнь, а на смерть, ибо за такой силой всегда встают люди, сами давно утратившие способность думать да понимать. Они идут и истребляют всех, кто не подчиняется им, и лихо вырывается на волю, одолев рубеж, что должны охранять воины. Ну, будет с вас на сегодня. Ступайте, - волхв сжалился над юношами, приметив, что они начинают терять внимание и смысл его слов.
   - Ну, что? - вопросил Вед Ратислава, когда они остались одни. - Как себя ведет молодое пополнение?
   - Неплохо, только ушами хлопают часто, - усмехнулся воевода. - В одно ухо влетело, из другого вылетело. Приходится вколачивать.
   - А что Велимир?
   - Он, пожалуй, посообразительней да покрепче остальных будет, - согласился воевода. - Но учить его еще и учить.
   - Учи, - кивнул Вед. - Не отступай. Сейчас ему может солоно придется - да зато потом, как дойдет до дела, легче будет.
   - Уж не грозит ли нам что?
   Вед посмотрел на воеводу задумчиво.
   - Кто знает? Знаки земли и воды ноне темные, мудреные. О многом толкуют, разное навевают. Всяко может статься. Да и не век же вам в этих чащобах сидеть.
  
   Глава 4. Дети Яри.
  
   Ветерок-лесовей за Ольховой Рощей поутих. Тускло блестнула медная гладь Лебеды-ручья. Старый волхв хотел уже вытянуть руку, чтобы указать юноше на курган, но Велимир сам увидел древний жальник. Курган был не просто велик - огромен. Едва до верхов сосновых, что поодаль, словно охранители, встали - маковицей не дотягивал.
   -Тут он и лежит, - молвил Вед, замедляя шаг.
   -Уж дюже большой, - недоверчиво заметил юноша и тоже остановился. - Словно гора.
   -Да ведь и человек под ним лежит не маленький. Все волоты-ратичи в старину под две сажени ростом были, а то и поболе.
   Глаза Велимира заблестели.
   -Слыхал я про таких. Их великанами прозывали.
   -Волоты - Велесовы дети, - пояснил старец. - Они на земле прежде нас, людей жили.
   -Говорят, они лучшими воинами во всем свете были? - допытывался юноша.
   -Не в бранной удали крылась их сила, - возразил Ведислав, - хоть не знали они в этом себе равных. А в вещем прознании жизни. Плоть от плоти мира были: и облик могли менять, и языки всех зверей знавали, и животоками природными управляли, как своими телесами. Великим князем волотов в стародавнюю пору был пресветлый Святогор. Толкуют, что того великана едва сносить могла Земля-Матушка, а реки от поступи его из берегов выходили.
   -Куда же ушли волоты? - Велимир с грустью взирал на зеленую громаду, покрытую травами и редкими цветами. Она напоминала ему исполинский воинский шлем.
   -Стезя их себя исчерпала, время изжило, - отвечал волхв. - Многие костьми в сыру землю легли, чтобы спать в ней вечным сном, как этот ратич. Другие - ушли в неведомые дали, в Край Белых Гор, о котором простым людям знать не следует. Но дух и кровь волотова осталась в нас, в их преемниках. Только не тяжелой дланью она меряется, а уменьем зрить источное в вещном покрове Белого Света Батюшки, чароставы Прави середь узоров его вычитывать.
   -Старче, а как воина звали, что под этим курганом покоиться? - глаза Велимира снова блестнули жадным светом познания.
   -Златояр. Защитник нашего края. От него одни кости остались, да только кости те прочнее камня и булата. На Вешнее Макошье, когда вся землица оживает, его дыханье можно услыхать.
   -Как же он дышит, если от него одни кости остались? - подивился юноша.
   -Дышит себе знай. А как - неведомо. Но от того дыханья шишки с сосен сыплются дождем.
   -Ох и чуден край ваш, - Велимир даже головой покачал. - Куда ни глянь - везде диво дивное.
   -Во земле нашей сам Сварог под дубками отдыхать любил, а птички ему песенки пели. Лада-Ладушка венки из цветов плела.
   После того дня Велимир не раз тайком ходил к кургану Златояра. Уж больно ему хотелось услыхать, как дышит могучий воитель. Сиживал бывало подолгу, да кроме пенья соловьев в Ольховой Роще и писка мошек ничего так и не удосужился услышать.
   Как-то, надумав воротиться в село не рощицей, а берегом Лебеды-ручья и краем большого Заозерного луга, он пошел сквозь высокую резеду и ковыль, раздвигая былье и рощелья руками. Могучий прилив сил после посещения волотового жальника устремлял его вперед словно молодого оленя. Он то пускался бегом, то подпрыгивал, ухватившись за нижние ветви дерева - и, раскачавшись на ветке, летел вперед, словно белка. Немудрено, что вскоре он потерял тропу.
   Места вокруг оказались незнакомые. Сбежав с пригорка, Велимир увяз в болоте, под ногами зачавкала вода. Пришлось выбираться обратно.
   Поднявшись, юноша не узнал округи - словно он никогда тут и не бывал. Только какая-то замарашка, в сером платке, перемазанная сажей, со спутанными волосами, проволокой торчащими из-под платка, собирала хворост. Стан ее казался скособоченным: левое плечо выше правого. Подойдя ближе, Велимир увидел, что и лицо у девицы словно перекошенное - на правой щеке вздулся желвак.
   С лица воды не пить, подумал Велимир, и обратился к девице.
   - Скажи, красавица, как мне к Новому Селу выйти?
   - Скажешь тоже, красавица, - смущенная, она надвинула на лицо платок, и голос ее оказался хриплым. - А до Нового Села тебе далеко отсель, в обратную сторону идти, - она махнула рукой на рощу, оставшуюся позади Велимира. - Заплутал ты.
   - Да, заплутал, - Велимир почесал затылок, оглядываясь. - А как... - он повернулся к девице - а той уж и след простыл.
   Делать нечего, пришлось возвращаться. Однако вскоре Велимир разглядел знакомый ручей, что бежал в сторону Ягодного Погостья, и легким шагом направился туда.
   Внезапно он остановился. До него донеслись слова песни:
   -Катись, катись ясно солнышко.
   По лужку, по полю, по бугоркам, по каменьям.
   На свете белом тридцать три реки.
   Тридцать три судьбы, а еще Сиян-озеро.
   Сиян-озеро - чудо-чудное, судьбой забытое.
   Ты сойди, сойди солнышко да в то озеро,
   Разбуди старожеев, под замком времен
   Во тьме-тьмущей томящихся... - и голос показался ему знакомым.
   Велимир тихонько выглянул из-за травяной стены.
   Девица на берегу. Лицо белое, губы тонкие, очи глубокие, черные. Но точно видал он ее уже...
   Пение резко оборвалось.
   -Пошто крадешься словно волк? - строго спросила девица.
   Юноша виновато вышел на просвет. Оробел под взглядом ее так, что и слова не мог вымолвить.
   -Что молчишь? - девица вскинула брови. - Али не признал?
   - Да неужто? - Велимир открыл рот от изумления. На него смотрела та самая замарашка, что указала ему дорогу. Но на сей раз и следа в ней не осталось от прежней дурнушки. Разве что серый платок, наброшенный на плечи - но теперь он не скрывал белого с синей вышивкой платья, и волосы, темные, блестящие, завиты были в толстую косу. Гордый взгляд, плавная походка, да и голос нежный, без хрипотцы - хоть и тот же самый, верно!
   - Что, разговаривать разучился? Нешто кто напугал? - в очах ее блеснули озорные искры. - Вот ведь как на свете бывает - узрел ты меня в виде сером, неказистом, назвал красавицей - я такой и стала. Оно ведь завсегда так - становятся люди, какими их видеть желают. Ну, а коли посчитают замухрышкой - так и не взглянет никто.
   Велимир с недоверием качнул головой.
   - Ну, сказывай, кто такой, - смилостивилась девица.
   - Из Нового Села я, - наконец выговорил юноша. - Велимиром зовут.
   - Что из Нового Села - про то я догадалась, - усмехнулась незнакомка. - Стало быть, из пришлых? - она вдруг оглядела его с головы до пят. Взгляд ее будто до самого сердца достал, в самые мысли пробрался.
   - А тебя-то как звать? - спросил Велимир, пытаясь побороть свое смущение.
   -На что тебе? - в упор спросила девица.
   -Да так... - совсем растерялся он.
   -Имя, что камень, за хомут к шее привязанный. Как поименуешь себя, такую и судьбу к себе приветишь. А нет имени - и судьба тебя не сыщет, бедою не одарит.
   Велимир снова не нашел, что ответить. На щеках выступил румянец.
   -Ступай, - велела она уверенным голосом. - Тебя твои уже ждут.
   Юноша не мог ослушаться. Уходя, все ж обернулся.
   -Увижу ль тебя еще здесь? - невольно спросил.
   -Пошто? - девица вновь вскинула брови. - Али не насмотрелся? Какой еще меня увидать хочешь?
   Велимир покраснел и зашагал прочь.
   В селении Ведислав выслушал его рассказ.
   -Это дочка седонского вождя, - сказал он. - Веретница. Она часто в Ольховую Рощу ходит по ягоды. С птицами разговаривает. И даром чудным владеет. То, видно, она тебя проверяла - стало быть, приглянулся ты ей.
   На другой день у Болотной Плеши - бурой земляной гряды с тремя одинокими липками, воздымающейся над густыми ракитинами и ручьем в ложбинке, где неутомимо шуршали бобры, Ведислав показал юноше необычный камень. Он был весь облеплен палой листвой и вереском, но даже через слой этого жухлого нароста проглядывали очертания изящной лебединой фигуры со сложенными крыльями и тонкой изогнутой шеей.
   -Матушка Лада, - молвил старец. - Супруга отца нашего, Сварога.
   Велимир, казалось, не слышал волхва. Он неотрывно смотрел на изваяние, разинув рот. Юноша никогда прежде не видел в лесу каменных фигур.
   -Кто это валун так ловко обтесал?
   -Были умельцы, - с легким вздохом ответил Ведислав. - Нынче таких и не сыщешь в наших краях. Еще в прежнее время на земле этой жили. Помнили, отколь род человечий берется и племя вятское свой росток тянет.
   Юноша подошел ближе. Подобрав стебелек, счистил несколько присохших кленовых листков.
   -Порой на ней, на Деве-Лебедушке, златые чиры проступают, - немного помолчав, поведал старец. - Колокресы.
   -Что за колокресы такие? - не понял Велимир.
   -Знаки Белой Земли - блаженного края наших Пращуров.
   - И разобрать можно?
   -Можно, - подтвердил волхв. - Знаков ведь много разных по свету просеяно - только читать успевай. Ежели челом своим ясен - узнаешь их хоть в небе, хоть на земле.
   -Да как же выглядят-то эти знаки? - допытывался юноша.
   -В небесах они чирами облаков выписаны. На теле земли - резами ручьев, рек и овражин. В сердце нашем - бликами вед Прави, незримыми звездами вечного.
   Велимир задумался.
   - Возгордись, юноша, тому, что рожден ты вятом, - продолжал волхв, - потомком Рода Рожанича. Возрадуйся душой, что Лада столь славную судьбу тебе сплела. Красив узор, дивен рисунок твой - дорогу предков наследовать. А предки наши из самого Белосветного Края вышли, от дерви Яриной происходят. Потому мы в закраде весь Белый Свет храним, мудрость его со всеми ведами и потворами в себя вмещаем. Только этот свет-знич, что в сердцах наших неугасимо мерцает, еще распознать надобно.
   -Но ведь это волхвов дело? - робко осмелился возразить Велимир. - А воинам почто?
   Ведислав улыбнулся.
   -Сила воина может направить в цель руку, сжимающую меч и поразить врага, покусившегося на искон его рода. Но мудрость вещая способна любой раздор предотвратить, не доводя до кровопролития. Лад - почва жизни, на которой все растет и развивается. Пря - пламя, сжигающее посевы жизни. Ведь сам Чернобог, повелитель войн и разрушений, есть всего лишь одно из проявлений Всерода-Творца, его Темный Лик. Сей лик проступает в мире, когда мы, отпрыски Родовы, из-за своего невежества совершаем тяжкие ошибки. Для устранения плодов таких ошибок пробуждается Мара - черная сила разрушения. Она как пламя, сожигающее пожухлую траву, что уродует Землю-Матушку - обновляет ее покровы, помогает ей принять свежие ростки жизни.
   Но мудрые, способные различить в сердце вещий глас Родов, избегают сражений и смертоубийства, двигаясь по миру как солнце, освещая дали его своими яркими лучами. Такими были наши дальние предки...
   -Поведай о них! - взмолился юноша, высказывая давно томившее его желание.
   Вед помолчал.
   -Предки наши из рудяной крови Сварожичей на свет народились. В стародавнюю пору их по-разному называли. Одни кликали Ярыми - за уменье изменять мир силой белых сияний. Другие - Ведичами - за вещий дар предвидеть события. Исконной родиной всех деток Яриных был Солнце-Остров в раздольном Окиян-Море, а во середке того острова Мир-Гора дыбилась, Землю-Протеву со Сваргой одним остом соединяя...
   -На Мир-Горе Свят-Дуб рос! - не удержал восклицания Велимир, в памяти которого ясно всплыли материны сказы. - А под горой - Диво-Камень.
   -Верно, - прикрыл веки волхв.
   Он отошел на шаг в сторону, чуть запрокинул голову и, не глядя на юношу, прорек, внезапно возвысив голос:
   -Имя тому древу - Стародуб!
   Звук этот прокатился над всем лесом, покачнув верхушки ближних и дальних деревьев. Липки на Болотной Плеши затрепыхали, зашелестели всеми своими листочками. Сосны, вятлы и ракитники вздрогнули - стволы их зашлись протяжными скрипами.
   -Старче! - напугался Велимир. - Отчего дерева-то ожили?
   -Оттого, что Свят-Дуб на Солнце-Острове - батюшка им всем. Так же как Вышень - батюшка всем людинам. Под корнями Стародуба исток два руья брали: Живой и Мертвый. А Диво-Камень звался...
   -Не говори, не говори - знаю, - попросил юноша, опасаясь, что магическая сила древнего имени приведет к новым волнениям в лесу.
   Ведислав широко улыбнулся.
   -Сварог-отец сей камень породил, а на нем огнем небесным резы высек - назидания для рода человечьего. Так и жили на том Солнце-Острове детки Ярины в счастье и благости, покуда черед не вышел его покинуть...
   -А почему покинули-то? - не понимал Велимир.
   -По воле Рода должны они были нести веды - Поконы Сварожьи - по дальним землям и весям, пробуждая люд, томящийся в невежестве. А как ушли - так назад не воротились. Сперва на четыре рода-племени разделились, дале - смешались с иными общинами, и с тех пор несть числа их наследкам.
   Старец оглядел небосвод.
   -Ну, пошли домой, - он слегка потянулся, расправив плечи, потом притопнул ногой. - Разыдись, темь! Распройдись, ярь!
   Над пологом лесов простерлась чистая, прозрачная тишина. Потом на дальней лиственнице запела иволга.
   -А птичка-то, щебетунья, тебя закликает, - Ведислав подмигнул юноше. - Песню тебе поет, будто пряжу прядет.
   -Что за песню? Какие у нее слова? - спросил тот с интересом.
   -О доброй судьбе твоей поет, - ответил волхв. - Во великом во просторе исто виться твоей доле. За темным лесом, во чистом поле - воздыматься тебе горе...
   Старец замолчал. Умолк и Велимир. Следуя за своим наставником самой кромкой перелеска, он слушал, как падают сосновые иглы, как ворочается в дупле белка, как чистит перышки чирок-клоктун. Слух его неожиданно так обострился, что юноша без труда различал копошащихся глубоко в торфе землероек, гусеницу, ползущую по листу чимерицы и собирающих вересковые крошки муравьев на травяных кочках.
   -Ну что, отрок, многому ли выучился сегодня? - хитро спросил Ведислав.
   -Да вроде ничего особо не делывал, - признался юноша, - а чую, что -то во мне прибыло. Будто силы какие народились...
   -Велика сила Всеродова, - думая уже о чем-то своем, отозвался волхв.
   Плетни и вереи селения показались за лугом.
   -Вот и пришли, - пригладил бороду Ведислав. - Разгони сурья-сурьица все тяги земные!
   Волхв сразу отправился к себе в избу, а Велимир - к Окуле, которому обещался помочь в овине - перетаскать вязаные снопы для просушки. Окула был давним отцовским другом, и юноша помнил его с самого детства. Человек это был хороший - знал в лесах все корешки и травки и слыл на все селение искусным здравником. Хозяйство у него имелось изрядное: цельных два хлева, а перед ними торцом стоял плетневый колосник, покрытый накатом из утрамбованной земли и соломы. Внутрях - ямник для огня с подлазом, над ним - насад, где всутычь и в однорядку раскладывали снопы, чтоб просушить перед обмолотом.
   Окула встретил юношу у овина осуждающим взглядом из под белесых косых бровей. На земле лежали длинные вилы и грабки.
   -Тебя до самой вечерницы можно прождать, - проворчал он.
   Вязки пшеничных колосьев были уже одеты поясками и стояли стоймя в несколько рядов. Их оставалось только отволочить к насаду. Окула, как и большинство селян, молотил зерно вручную - цепом, раскладывая сено около стожара и очищая его от плевел и соломы. Перед сим важным действом всегда резали курицу, чтобы ее кровью скрепить колоски и ублажить Велеса-Снопобрада. Но подходящий день для обмолота выбирался всей общиной.
   Велимир без пререканий тут же приступил к работе. Бодрый травяной дух ударил ему в ноздри, взбудоражил до самой души. Серпень в этом году выдался особо богатым плодами Матушки-Земли, и все они обильно вобрали в себя ее соки и ароматы. И хоть юноша пропотел под рубахой, а непослушные колоски налипли на руки и щеки, да еще и за ворот набились - удовольствие от работы он получил изрядное.
   Когда все убрали, из избы вышла Цветава, Окулина жена, в долгорукавной белой рубахе с поликами. Принесла завернутый в рушник малиновый пирог. Его нужно было поставить в подлаз овиннику, зловредному и пакостному духу, задобрить которого было не так уж просто. Он часто портил еще не сушенное зерно или разбрасывал его в беспорядке. Топить тоже не начинали, пока все обряды обращения к овиннику не были завершены.
   Окула зажег в ямнике светец и положил пирог.
   -Днесь и во сейчас - не серчай на нас. Именем Велеса Рогатого, Снопобрада нашего - закликаю: тревоги не чини, в ладу с нами живи.
   Потом хозяева пригласили юношу в избу - освежиться цежей, но Велимир сослался на дела и поспешил домой. Только сейчас он почувствовал глубокую усталь, разлившуюся по телу. Члены его отяжелели, однако в этой тяжести проглядывало что-то новое, совсем еще ему не привычное.
   Пока шел по деревне - несколько собак выбежали на тропу. Поласкались мордами о его руки, повиляли хвостами, хотя раньше Велимира в упор не замечали и признавать отказывались. Соседская козочка Яробка при виде юноши громко заблеяла, тряхнув рожками, и проводила его долгим глядом.
   Ночью Велимир спал крепко, ни разу даже не повернувшись на скрипучем ясеневом лежаке, покрытом старым шугаем, но ему снились сны. Сначала приснилось, что каменная Лебедь-Лада на Болотной Плеши вдруг ожила и расправила свои большие крылья. Она все росла и росла, а потом Велимир, сам не ведая как, очутился на ее широкой спине. Еще подумал: камень холоден, а спина лебедушки теплая-претеплая.
   Понесла его Дева-Ладушка по свету белому. Над борами и долами носила, над реками и морями. Столько краев и народов сверху перевидал, что со счету сбился. А потом поднялись они к самому Солнцу Красному, к высям заоблачным. Юноша еще засомневался: а ну как расплавит его солнышко огненным жаром своим, а ну как испепелит? Лебедь вздымалась все выше и выше, однако огонь и жар не коснулись ее седока. Средь звездочек, рассыпанных словно овечьи отары, приметил золотое сияние - смутно проступили контуры хоромов с высокими сводами и столбами, блистающими как горный хрусталь. Над ними - другие птицы вились - с крыльями пестрыми, с лицами девичьими. Подлететь хотели поближе к Лебедушке, да не решались. Вот они, чертоги Ирийские, успел подумать Велимир, а Матушка-Лада уж вниз его несла.
   Снова нежданно-негаданно на земле оказался. Только теперь не лебединая спина под ним была, а конская. Вороной чудо-конь, клубы пламени пуская ноздрями, стремил юношу в дали дальние полей и лугов, где травы словно колья во все стороны растопырились. То частоколом, то ежом на пути вставали, наровя дорогу преградить. Но горячий жеребец перелетал через них на всем скаку или ломал ударами тяжелых копыт, оставляя прощелины в травяной стене.
   Почему он так быстро несется, подумал Велимир? Повел головой по сторонам, а по бокам коня белые крылы лебединые бьются. Сверкают, искрят, алые снопы разбрасывая. И в тех снопах огненных вспыхивают черные сорняки на земле и сгорают до тла.
   Вновь летел Велимир над землей, да земля теперь вся серебристым полотном оделась - стала одной большой рекой. Из крыльев чудо-коня несколько перьев вдруг выпало, и мерцающий речной поток с легкостью их подхватил. Юноша перечел: десять перышек белехоньких. Катятся себе ловко, пороги перепрыгивают, островки огибают. Стал следить за ними с любопытством, да тут и проснулся.
   Глава 5. Бело-Озеро.
   Ратислав совсем загонял своих подопечных, и времени, чтобы выбраться в Ольховую Рощу, у Велимира не было, а мечталось увидеть дочку седонского вождя пуще прежнего. Однако ж дорога от Нового Села до Лубяного Починка была неблизкой, и Велимир совсем не удивился, когда, приотстав от Загребы и Отрада, вдруг увидел синицу, что сидела на ветке прямо перед ним и словно звала куда-то.
   - Чего тебе? - улыбнулся он.
   Пташка ответила приветственным щебетанием, но улетать не собиралась.
   Велимир протянул руку, однако птица наконец сорвалась с места и перепорхнула на соседнее дерево. Усевшись на тяжелую раскидистую ветвь, она вновь защебетала, точно разговаривая с Велимиром.
   Юноша подошел ближе. И вновь, стоило ему только протянуть руку - птица перелетела к следующему дереву.
   Оглянувшись на всякий случай, чтобы не забыть дорогу назад, Велимир с любопытством последовал за пташкой.
   Вдруг крылатый его проводник исчез, канув в сплошную завесу кустарника.
   - Заходи, чего у двери стоять! - раздался знакомый, такой долгожданный голос из-за сплетения ракитовых ветвей.
   Осмотрев живую изгородь, Велимир отыскал, где кустарник был реже, и протиснулся в узкую прореху.
   - Добро пожаловать, - приветствовала его девица.
   Она стояла на склоне невысокого холма, сплошь покрытом сиреневой плакун-травой, что, говорят, волшебству помогает. Деревья окружали его точно венец, а понизу, сплошной линией, вились можжевеловые кусты, образуя колючую изгородь.
   - Вот здесь я и живу, - она обвела рукой холм и поляну. - Присаживайся, гостем будешь.
   Прямо перед Велимиром оказался незамеченный до того пенек, больно похожий на стул, а рядом с ним - пенек побольше, явно служивший столом.
   - А как же дождь, или снег? - удивился он.
   - Это мое летнее жилище, - рассмеялась девица. - А по зиме али в дождь - на то есть другие хоромы. Но тебя я в них пока не зову.
   Она повела рукой - и как по волшебству, на пеньке-столе возникли корчаги с медом, чашки с водой и ломоть хлеба.
   - Пожалуй к столу, - пригласила хозяйка.
   Велимир с удивлением осмотрел холм. В самом деле, казалось, что он в гостях - хотя ничем на первый взгляд этот холм не отличался от сотен других. И подумалось Велимиру - а что, если у каждого холма и впрямь есть свой хозяин или хозяйка?
   - Что ж вы, так, без домов и живете? - спросил он сочувственно.
   - Как же без домов? - возразила девица, садясь напротив него. - Разве дом - это стены или крыша? Дом - то, где тебя любят и ждут, а меня тут любит каждая былинка и пташка.
   - Ну, а непогода? - повторил он мучавший его вопрос.
   - А для того, кто с домом своим в согласии живет, непогоды не бывает. В свой черед солнце светит, в свой черед дождик льет. Да ты не смущайся, угощайся.
   И Велимир, вдруг ощутив лютый голод, не заставил себя упрашивать.
   Однако на следующий день - хоть он и тщательно запоминал дорогу, - сколь ни искал, а найти этот холм не смог.
   Зато уже возле селения встретил его отшельник Ощера.
   - Что не заходишь? - спросил парня.
   - Да все не выберусь, - отозвался Велимир. - Али помочь в чем надо?
   - Пока сами справляемся, - Ощера смотрел на него внимательно. - Дочка моя о тебе вспоминала. Спрашивала, куда это Велимир подевался?
   - Ну, может, и зайду как-нибудь, - не придав значения словам отшельника, легко отозвался юноша.
   С утра к Ратиславу на занятия наведался сам Ведислав. Он остановился поодаль, под одинокой липой, наблюдая, как на лугу лупят друг друга его подопечные, и покачал головой.
   - Что, старче? - с вызовом спросил воевода, почуяв, что не согласен волхв с его наукой. - Не так в старину учили?
   - Да верно ты всему учишь, - как бы нехотя признал Вед. - Только души в таком учении не хватает. Битва ведь - она не просто набор ударов. Она - жизнь воина, песня его, хоть, порой, и последняя.
   - Так покажи нам, сделай милость, - посмеиваясь, предложил Ратислав.
   Парни зароптали, чуя, что воевода нарочно предложил такое Веду, понимая, что не сможет старец учить юных воинов ратному делу. Однако волхв отложил посох и выступил в середину поляны.
   - А ну-ка, - обратился он к парням. - Затяните-ка плясовую!
   Переглянувшись, Велимир с друзьями запели древнюю песню "Как во поле чистом...". И едва полился напев - волхв начал свой пляс.
   Загреба поперхнулся - и замолк. Велимир удержался и продолжил петь, помогая себе ударами ладоней. А движения Веда завораживали и затягивали, точно звали броситься в хоровод. Поначалу они были еще плавными, спокойными, но чем громче лился напев - тем становились все быстрее и быстрее. Волхв словно перескакивал через невидимых противников, долгие одежды его мелькали в воздухе, а седые волосы и борода слились в белоснежное сияние... Вскоре уже все парни лихо отбивали такт, подпевая Велимиру, и вдруг - подпрыгнув, Вед приземлился возле Ратислава, остановив руку на волосок от его груди.
   Воевода отпрянул.
   На поляне воцарилось молчание.
   - Да, отче, - наконец, выговорил Ратислав. - Прости меня за насмешку мою.
   Он низко поклонился волхву.
   А тот даже не запыхался. Подобрав посох, улыбнулся парням.
   - Хорошо поете. С песней любое дело легче делается. А тебя, Ратислав, коли пожелаешь - обучу и этой науке, дабы ты молодым передал. Сам-то я прыгать уже не горазд, да и не к лицу это седому старцу; но тряхнуть стариной иногда можно.
   Так что следующий день у Велимира выдался свободным - Ратислав с Ведом ушли куда-то в поля, к Овечьему Ручью, постигать новое искусство, и парни были предоставлены сами себе. Иных тут же приставили к делу родители, но Велимир улучил свободный часок и направился в Ольховую Рощу.
   Едва переступив ее пределы, он с радостью заметил птаху-путеводницу, выпорхнувшую к нему навстречу.
   Юноша поспешил за ней. Однако теперь вела его синица в самую глубь чащи, в места не хоженые, незнаемые, елями да осинами до самого неба оплетенные. Версты через две за сучковатыми стволами внезапно блеснула холодная гладь озера.
   Здесь навстречу ему медленно вышла девица: в белой запоне с пристегнутым воротом, с венком из лилий на голове.
   - Нынче пригласила я тебя в сокровенное место народа нашего, - произнесла она. - Не простое озеро пред тобой. Оно - наши сердце и душа, омут, в котором умываются духи, а двурогая луна встречается с круглоликим солнцем. Всякая усталось и болесть пропадет, коли окунешься в него. Но вода в озере ледяная, и коли с дурными мыслями полезешь в него - скует тебя холод по рукам и ногам. А коли мысли светлые, праведные - так исцелишься и силу обретешь невиданную. Не хочешь ли испытать?
   Велимир посмотрел на озеро. Нетревожимой лежала его гладь, посверкивая в лучах утреннего солнца.
   - Нет у меня мыслей худых, - ответил он. - А на силу я и так не жалуюсь. Но чую - ждут нас впереди немалые испытания; а потому... - он не договорил и, оттолкнувшись, ласточкой прянул с берега в воду.
   Дух захватило от холода, пробравшего до костей. Когда погрузился он в глубину, вдруг открыл глаза - и померещились ему, что на самом дне, в синей полумгле вод - выступили утесами белые стены, идущие сплошным окружьем. Но еще миг - и вода вытолкнула его на поверхность. Он торопливо выскочил на берег.
   Дышалось легко; теплый летний воздух мигом высушил одежду. Велимир хотел было расспросить девицу про стены на дне озера - может, привиделось ему? - но той уже и след простыл.
   Со следующего дня воевода стал поучать молодых не только бою с оружием и свиле - уменью уклоняться и уворачивать тело от любых ударов и летящих стрел, - но и воинскому танцу. От старого волхва Ратислав узнал, что этот необычный вид ратания был важным священнодействием вятов, которое называли Ломанием или Перуновым Плясом. Входя духом и телом в его стихию и целиком раскрываясь в ней, воин достигал единения с Громовитом, со всеми своими пращурами, ставшими ратаями небесной гридни, и с Отчей Землей. Во время таких плясов юноши чувствовали, как клокочет и переливается в них необоримая сила, сердечный огнь достигает Златой Сварги и нисходит обратно осознанием своей неуязвимости.
   После того как парни освоили сулицу, длинное копье, кистень и меч, Ратислав познакомил их с самой важной и сокровенной техникой вятов - боем двумя мечами. Это смертоносное умение, за которое ромеи называли своих северных соседей "обеерукими воинами", наводило на врага ужас и не оставляло ему надежды добиться победы в сече. В натренированных руках сдвоенные клинки летели быстрее ветра, рассекая любое препятствие на своем пути, поражали под всеми углами, разносили в щепы доспех и щит, а вращения, скачки, скруты и развороты, которыми бойцы усиливали действие своего оружия, превращало его в неостановимый железный вихрь. Такого напора не могли выдержать ни ромеи, ни годь, ни степняки, любыми хитростями и посулами пытавшиеся заполучить в свои ряды обееруких вятских ратичей.
   Когда молодцы, собранные воеводой из нескольких сел, наблюдали, как упражняется на лужайке близ Синь-Реки сам Ратислав, у них даже перехватывало дыхание. Воевода кружил над травой словно кречет, а руки его испускали снопы молний, испепеляющих все вокруг: это клинки, неразличимые из-за скорости движения, прокладывали себе дорогу, кромсая на куски пространство. Порою вся фигура Ратислава превращалась в один размытый волчок световых лучей и брызг.
   Однако Велимиру и его товарищам новые приемы давались с трудом. Соединить в один рисунок удары с двух рук, качания туловища и повороты казалось чем-то невообразимо сложным. Мечи мешали друг другу, сталкивались и нарушали движение, порой оставляя на коже царапины и ушибы.
   -Высшее воинское умение можно сравнить с безупречно вырезанной из цельной породы дерева капью Небесного Ратая, - говорил на это Ратислав. - Но дело сие многотрудное. Ваша учеба - обтачивание своей породы. Слой за слоем вы снимаете все лишнее, чтобы мог проявиться настоящий образ, уже сокрытый в древе. Пока ваше изваяние - корявое и шероховатое, но с каждым днем вы улучшаете его, стремясь освободить из плена свою совершенную природу.
   И тогда Велимир попробовал крутить мечами, помогая себе песней.
   -На восходе солнце вставало
   Ярыми лучами темень разгоняло.
   Златоокое светило:
   Белозарный Ярило.
   Дело сразу пошло на лад, стоило только нащупать нужный напев. Руки сами подхватывали рисунок песни, и двигались уверенно, не мешая друг другу.
   -Облекуся облаками,
   Разойдусь в полях дождями.
   Живой землю напою,
   Во лугу травой взойду.
   Понемногу уступала и эта нелегкая наука, и Велимир помогал себе песней сначала про себя, только в мыслях повторяя привычный напев - а потом уже руки сами стали двигаться, точно и вовсе без участия головы, выписывая немыслимые узоры.
   Скоро наступил черед кулачного боя. Велимир и другие юноши с малолетства были знакомы с забавой, называемой свалою- сцеплялкой или боевищем, где закалялся характер будущего мужчины-воина, воспитывался решительный нрав, умение переносить боль и принимать верные решения. Выстраиваясь обыкновенно в две ватаги под началом вожаков, селяне бились за поле или луг. Самые крепкие бойцы - надежи, - прорывали сплоченный строй удальцов противника, после чего начиналась общая вала. В таких состязаниях вяты оттачивали свои кулачные приемы и пробавлялись этим ратанием, бывало, до самых седин.
   Однако теперь Ратислав посвящал своих учеников-ратоборцев в более сложные способы боевища, заместо нехитрых зуботычин и тумаков под микитки показывая разные оплеты и подсады с попаданием в самые болезненные места. Иногда они напоминали Велимиру повадки лесных зверей: ломовой напор медведя, прыжок волка, круговой зацеп рысьей лапы. Ратислав подтвердил догадку юноши.
   -Первым преизрядным кулачным искусником был Сварог-Отец, - пояснял воевода. - От него предки наши и науку сию приняли. Остальное - доглядели за лесными нашими братьями, исконно умеющими конечностями своими супротивников сокрушать.
   Наступила зима.
   Реки застыли, и белой чашей теперь казалось лесное озеро. Велимир искал встречи с девицей своей - но все без толку; не иначе как правда ушла в подземные хоромы до следующей весны.
   Теперь Ратислав заставлял юношей биться на льду, дабы не могли их повалить никакие удары. Парни точно врастали ногами в ледяную твердь, ходили и бегали, не боясь оскользнуться - и продолжали вести бой.
   Правда, случилось так, что Отрад, отбиваясь от кулаков Загребы, зашел на промоину, и лед под ним проломился. Зло зашумели, осыпаясь и крошась, его края; напрасно Отрад пытался за них зацепиться. Улегшись на лед, где был он еще крепок, Загреба попытался достать друга рукой, но напрасно - едва сам не ушел под воду.
   Подбежав к товарищам, Велимир, не раздумывая, вдруг бросился в полынью - и одним толчком выбросил Отрада на прочный лед. Его самого от такого толчка погрузило в глубину, но он оттолкнулся ногами ото дна - и всплыл. Ломая лед, он добрался до берега.
   Парней окружили, набросили тулупы, повели сушиться. На Велимира смотрели почти как на небожителя, он же чувствовал, что после Бело-Озера ему и не такое было по силам.
   Вскоре после этого события он вновь встретил свою знакомицу из Ольховой Рощи.
   Подходили Святки - самое темное время в году. Девицы в Лубяном Починке приступали к гаданиям, собираясь затемно у одной из подруг, Милавы - правду сказать, более для развлечения, нежели для истинного вызнавания судьбы. Светана с хутора Ощеры более сдружилась с девицами из Нового Села и чаще бывала там. Несколько раз ее ненароком встречал Велимир; посматривала она на него странно, но никаких речей не заводила, а он мыслями был всецело в Ольховой Роще.
   Лес блестел снежными иглами, порой вздымаясь серебрянной пылью, стоило только дунуть ветру или промчаться птице. Мороз пощипывал щеки и уши, вьюном залезал за ворот. Велимир радостно бежал по зимнему лесу - и вдруг замер и обомлел.
   Навстречу ему неслась тройка, но не коней - лесных оленей, звонко гремящих бубенцами. Они были запряжены в сани-обшевни и двигались легко и свободно - широкие копыта их не проваливались в снег. А правила тройкой все она же - загадочная дочь седонского вождя. Только на сей раз девица была точно окутана белым сиянием: белая меховая шапка скрывала ее косу, белая шубка охватывала стан, белые сапожки выглядывали из-под края белой шерстяной поневы.
   - Подвезти тебя, добрый молодец? - с улыбкой спросила она. - Куда на этот раз путь держишь?
   - Подвези, коли не в тягость буду, - согласился Велимир легко, и запрыгнул в сани.
   Девица уселась рядом.
   - Сумеешь править моей тройкой?
   - Откуда у тебя такие чудные вожатые? - Велимир взял поводья, тряхнул ими - и олени, точно почуяв руку хозяина, повлекли сани быстрее ветра.
   - Испокон веков рода наши с лесными жителями дружбу ведут, - отвечала она, улыбнувшись. - Я тут подумала... - она лукаво посмотрела на своего спутника. - Тяготит тебя, что не знаешь ты, как величать меня, а уж больно хочется. Так зови Руженою. В имени этом много всего сокрыто, да есть и от всех имен понемногу.
   Олени бежали на редкость проворно, Велимир оглянуться не успел, как довезли они сани до самой опушки леса подле Лубяного Починка.
   - Ну, дальше ты сам, - указала ему Ружена. - Из лесу моим коням хода нет.
   Она поворотила сани и лихо исчезла в снежной пелене, а Велимир все смотрел ей вслед.
   Думал он быстро дойти до избы Ратислава, как вдруг на самой околице его окружили хороводом девицы из Лубяного Починка.
   - Что ж ты, добрый молодец, мимо нас идешь, а на нас не глядишь? - обратилась к нему самая бойкая девица, укутанная в шерстяной плат и теплую овчину. - Али мы не хороши?
   - Всем вы хороши, девицы, - поклонился Велимир как мог учтивее, - только люба моя не здесь живет - в лесу, на выселках.
   - Не иначе как Светанка всех парней переманивает? - с внезапной злостью бросила другая девица. - Из села ее выгнали, так она и там за свое взялась!
   - Бежим к ней, снежками закидаем! - предложила третья, и девицы гурьбой кинулись в лес.
   - Стойте, девицы! - вслед им крикнул Велимир без особой надежды. - Не Светана это, не дочь Ощеры. Иная девица меня сна лишила...
   В ответ снежками закидали его самого, но своего Велимир добился - дальше девицы не побежали. Уворачиваясь - вот так нежданно пригодилась наука Ратислава, - Велимир добрался до избы воеводы и укрылся за изгородью.
   На помощь ему пришли парни, что собрались у воеводы на занятия. Снег летел тучей, крику и визгу тоже было хоть отбавляй, а Ратислав стоял в стороне и лишь посмеивался.
   Но слово сказанное далеко в лесу разносится. Когда, вспомнив о давнем своем обещании, заглянул Велимир к Ощере, отшельник посматривал на него косо.
   - Правду сказывают, - спросил он наконец, когда гость отогревался травяным настоем с пирогами, - что ты уж и невесту себе сыскал?
   - Может, и правду, - подумав и дожевав пирог, отвечал Велимир, - да только невеста моя про то не ведает.
   - И кто ж она? - в упор спросил хозяин.
   - Руженой назвалась, - не желая юлить, сказал Велимир. - Дочка седонского вождя.
   В дверях горницы как раз появилась Светана. При этих словах Велимира дочь хозяина вдруг нахмурилась, развернулась и вышла.
   А Велимира на следующий день вновь встретила тройка оленей, и все та же рука правила ими.
   - Ну, что ж, суженый, раз уж назвался женихом - поехали с татой да алей моими знакомиться, - указала она юноше на место в санях, называя родителей своих седонскими словами.
   Едва коснулся Велимир сиденья, как олени рванули с места. Через мгновение сани вынесли на озерный берег и помчали по белому льду.
   Берега же вздымались все выше и выше. Долетев до южной оконечности озера, сани понеслись теперь по широкой горловине, из которой летом изливалась речка - сток. У высокого обрыва они остановились.
   - Приехали, вылезай.
   Оставив сани у берега, Ружена раздвинула сухие ветви и корни, свисающие с крутого обрыва - и за ними возник черный провал пещерного грота. Изнутри тянуло теплом.
   Велимир двинулся следом за своей провожатой в глубины неведомого подземелья. Когда скрылся белый свет зимнего дня, Ружена внезапно свернула в боковой проход, покато уводящий вверх по вырубленным в земле ступеням. Впереди послышалось журчание живого ручья, не скованного льдом.
   Юноша ступил туда за своей провожатой - и замер. Перед ним выросли огромные подземные хоромы с кровлями, державшимися на двух рядах столбов, резными подкрылками и утицами в форме рыбьих голов. Всюду по стенам горели светочи, блистали самоцветы на балках. Неожиданно резные врата самого большого терема распахнулись и в глаза Велимиру ударил еще более яркий свет. Это засияли искрами одежды правителей, восседавших на двух высоких престолах с резными подлокотьями в виде бегущих ланей. Женщина, облаченная в долгорукавное белое платье с затейливой вышивкой в виде птичьих крыльев, была похожа на Ружену, и лицо ее, еще молодое, выделялось совершенной красотой, очерченное белоснежными лентами высокого повойника. Мужчина рядом с ней одет был попроще: в опашень с узорочьем, застегнутый на длинные кляпыши, но взгляд его глаз, казалось, пронизывал насквозь.
   - Стало быть, это ты нашу дочку в жены взять надумал? - сразу, без приветствий, вопросил он гостя. Кожа его лица с властным подбородком, словно золотилась в световых отблесках.
   Не в силах говорить, юноша только поклонился.
   Женщина внимательно смотрела на Велимира. Таких ярких светящихся глаз он доселе еще не видал.
   - Нет, - вдруг вымолвила она, обозрив его с головы до пят.
   Велимир недоуменно встретил ее прямой взгляд.
   - Не время ныне для этого, - невозмутимо объяснила она. - Слишком много горестей и трудов предстоит тебе осилить, прежде чем сможешь ты назвать дочь нашу своей женою.
   - Я готов ко всему, - отвечал Велимир непреклонно. - Только скажите, что не отвергаете просьбу мою.
   - Ровно через год придешь и попросишь снова отдать за тебя нашу дочь, - решил мужчина. - Тогда и поглядим. Но помни - сегодня тебе открылось то, что не каждому дозволено видеть. Помнишь ли ты, что узрел на дне озера, когда тебя окутали его холодные воды?
   В памяти Велимира сразу всплыли высокие белые стены. Он молча кивнул.
   - Немногие решаются окунуться в озеро, - в раздумье заговорила женщина. - Еще меньшим открывается потаенный град на дне его. Но совсем немногие знают, где отыскать туда вход.
   - Пред тобой, Велимир, хранители входа в Белоградье, - тихо, с легким трепетом произнесла Ружена.
   - Именно так, - подтвердил ее отец. Внезапно голос его стал очень торжественным.
   - Здесь, под спудом забвения, покоится до поры древняя тайна, и она может повернуть вспять русло событий в вашем мире, мире закатного солнца. Ты видел дно озера, но за ним - бездонность. Белый Город - кладезь потаенного знания, в безвременьи которого звучит голос потомков богов. Тайна его - поистине великое чудо. Врата ее отворятся, когда так будет угодно высшему промыслу, а закатное солнце над озером исчерпает себя. Тогда взойдет над землей солнце предвечное - без лика и цвета - и люди в безладье вашего мира вновь обретут свое настоящее призвание. Еще знай, - добавил он в заключение, - ежели станет совсем туго, силы Белоградья придут вам на помощь. Вот только для этого придется тебе вновь отыскать этот путь и сохранить свою любовь.
   Велимир еще раз поклонился, и, повинуясь Ружене, покинул пещеру.
   Затворились подобно створкам врат за ними ветви и корни - словно и не было вовсе никакого прохода в подземье. И хотя Велимир в точности запомнил расположение сокровенного места - сколько он ни бродил потом по лесу, но даже озера этого не сумел отыскать.
   А потом зазвенели ручьи, зазеленели берега, лес загустел - и укрыл свою тайну. Наступала весна.
  
   Глава 6. Водь.
   Ощера в напряжении выглядывал прогалины среди древесных ветвей и бурелома. Сучья везде были корявые, кривые, они словно взбухли от какой-то таинственной силы, так и выпиравшей наружу. Иногда они напоминали щупальца, иногда - растопыренные пальцы. Отшельник устало прислонился к раздвоенному тополю с ободранной корой и отер со лба пот. Сомнений быть не могло: он заблудился. Замшелый Бор окончательно загнал его в свое самое дремучее логово. Неожиданно стало трудно дышать, и Ощера рванул кляныш на рубахе.
   Вечер еще не спустился на землю, и отшельник не мог надеяться на помощь путеводных ярок, указавших бы ему дорогу к дому. Упорно следуя на полуночь - к Синь-Реке, направление к которой он находил по сосновому мху, он лишь запутывался еще сильнее.
   "Ну точно, лесовик водит", - прокралась в душу безрадостная мысль.
   Еще зимой задумал Ощера, известный резчик по дереву среди всех вятских весей, вырезать новый лик Святовида, но все не мог отыскать подходящей породы. В поисках своих он надумал отправиться в Замшелый Бор, однако там вдруг безнадежно заблудился и теперь не знал, как ему вырваться из пут коварного леса. Дергач, взлетевший на самую крону тополя, словно в насмешку над незадачливым резчиком стал что-то насвистывать. Ощера с досадой хлопнул ладонью по древесному стволу. Внезапный шорох в кустах заставил его повернуть голову, и он успел заметить что-то лохматое, прошмыгнувшее за ельником. От испуга Ощера даже втянул голову в плечи и сжал в руке топорище. Существо явно имело человеческое подобие, но показалось ему ужасно уродливым.
   "Даже если ты леший, больше не дам водить себя за нос", - с отчаянной решимостью подумал изгой.
   Он устремился за скрывшимся существом и вскоре заслышал треск веток под его ногами. Это придало Ощере уверенности. Он ринулся вперед стремглав, только успевая огибать пни и завалы сухостоя. Лесовик, еще пару раз показав в прощелы можжевеловых ветвей свою темную спину, уходил без оглядки - кособоко, неловко и заволакивая одну ногу. Он явно уступал в проворности преследователю.
   "Если только нарочно в ловушку меня не заманивает", - на мгновение мелькнула предостерегающая мысль.
   Но Ощера уже не мог совладать со своим пылом. Он только слышал, как неистово колотиться его сердце, словно кто-то со всей силы колошматил в било. Должно быть, еще полверсты резчик преследовал лохматое существо, продираясь через чащобы и буераки, как вдруг лесное создание исчезло окончательно.
   Ощера замер на месте, в изумлении оглядываясь. Вокруг царила удивительная тишина. Птицы умолкли, не скрипели деревья, не шумел ветер - только глухая спертая духота расстилалась под корнями вековечных стволов.
   Вдруг рядом с Ощерой упала шишка. Он поднял голову.
   Существо сидело на высокой ветке ели и, должно быть, усмехалось, глядя на изгоя из-под топорщащихся бровей.
   -Ну, что, поймал? - речь его была грубой, скрипучей и походила больше на древесные скрипы, но Ощера каким-то образом ее понимал, несмотря на то, что лесовик явно говорил на незнакомом наречии.
   -Почто чары на меня навел? - грозно взвился отшельник, уже разобравшись, что имеет дело с человеком из плоти и крови, и погрозил ему топором. - За все мне ответишь, окаянное отребье!
   - Преж чем грозить - поймай сперва! - ехидно отозвался лесовик с недосягаемого расстояния.
   Ощера примерился уже, как бы половчее достать его топором, но тот неожиданно спрыгнул вниз и стал неподалеку от изгоя, отделенный от него корнями ели.
   Он едва доставал ростом до плеча Ощеры. Лоб у него был низким, покатым - беспорядочные космы волос опутывали его почти целиком, кожа - темной. Глаза оказались разными: правый - черный и маленький как уголек, левый - ярко синий, округлый. Густая борода и усы облепляли рот так плотно, точно росли из самых губ. На незнакомце болталась протертая до дыр замасленная рогожа, подпоясанная лыковой веревкой.
   - Не наводил я чар, - произнес незнакомец с обидой. - Мы, водь, люди тихие.
   -Опять меня морочишь, коломес, - Ощера не опускал топора. - Видать, совсем за дурачину держишь? Что еще за водь такая?
   -Мы у Белого Омута живем, - растолковал незнакомец. - Племя у нас небольшое. Рыбу ловим, зверя бьем, шкуры скоблим и кость обтачиваем. Вреда никому не желаем.
   Резчик наконец опустил топор и почесал лоб в раздумье. Было похоже, что странный лесной человек говорит правду.
   -Сколь изб в твоем селе? - спросил как мог сурово.
   - Много. Тебе про то знать не надобно, - отозвался водин.
   -То уж я сам решу, что мне надо знать, а что нет, - проворчал Ощера. - Воины есть?
   Человек замотал головой.
   -Откуда? Рыбу ловим, зверя бьем, с людьми не воюем.
   -Кто князь?
   Незнакомец поднял мохнатые брови.
   -Ты меня еще не поймал, чтоб вопросы задавать, - возразил он. - Али еще побегаешь?
   -Ладно, - сдался Ощера.
   Тут он увидел длинный нож, притороченный к опояске инородца.
   -А ну, дай-ка сюда, - потребовал изгой.
   Человек протянул ему нож, а сам просительно вытянул вторую руку. Подумав, Ощера на всякий случай отступил, но сунул ему в руку свой топор.
   -На, смотри.
   -Ух! - не сдержал восклицания человек, ощупав обух и лезвие. Поскреб ногнем, понюхал.
   Ощера же, разглядывая бесхитростную рукоять ножа лесовика и его узкое лезвие без желобка, с удивлением обнаружил, что нож костяной.
   -Эдаким особо не наохотишь, - сказал он с пренебрежением. В нем вдруг пробудилось гордое осознание своего превосходства над неуклюжим дикарем, никогда не видавшим железа. Захотелось окончательно посрамить незнакомца, отплатив за недавно пережитый страх.
   - Теперь гляди, - он взял водина за руку с топором, поднял ее - и ударил по ножу, зажатому в своей правой руке.
   Топор с легкостью перерубил нож пополам.
   Человек на миг онемел от изумления, а потом разразился восторженными криками.
   - Топор мне, - скорее сказал, чем попросил он.
   Ощера задумался.
   -Хорошо. Но тогда веди, - приказал строгим голосом.
   -Куда? - не понял незнакомец.
   -Покажешь мне свое селение.
   Человек замотал головой.
   -Никак нельзя. Жрец запрещает чужих водить.
   - Тогда топор отдавай, - потребовал Ощера.
   Человек тяжко вздохнул, посмотрел на топор, на обломки ножа - и покорился.
   Они шли заболоченными полесьями, темными хвойными кущами, до которых Ощера прежде не добирался. Резчик только по сторонам глазел: пихты и кедры здесь были особенно большими, они захватывали землю змеящимися корневищами и дышали холодом, даже в жаркий летний день обдавая морозной тяжестью кожу. Хлюпали мхи и лишайники, противно хрустел вереск. Еще и кукша надрывалась изо всех сил, беспокойно шуруя в крушине. По низам же стелились пахучие папоротники, обсыпанные хвоей. Ощера невольно вспомнил, как еще в юности на Купалу искал со товарищами жар-цвет этого загадочного растения до рассвета, все перепачкались, да так и вернулись в село с пустыми руками. Не дался им в руки диво цветок, сулящий удачу.
   Изгой начал уставать от долгой дороги. Дробились кедровые орешки под ногой, дребезжал клест, а конца края пути не было видно. Когда легкий перезвон водных струй коснулся слуха, Ощера перевел дух - он понял, что рядом ручей, а значит и селение.
   -Дальше тихо идти надо, - предупредил провожатый. - Без суеты. Не то Юмо рассердиться.
   -Юмо, это вождь ваш? - спросил Ощера.
   Лесной человек посмотрел на спутника с негодованием.
   -Юмо - великий небный владыка. Радуга его лук. Ветер его дыхание. Его сила наш род защищает.
   Ощера ничего не сказал в ответ. Его все сильнее разбирало любопытство, что же это за диковинное племя, живущее у воды и почитающее неведомых ему богов. При этом он отчаянно копался в своей памяти, выискивая обрывки воспоминаний. Однажды старец Вед рассказывал про некий "дивий народец", имевший двойную природу. С одной стороны это были люди, с другой - навии-маятники. Как люди они могли строить жилища и ходить на промысел, как перекатные духи - спускаться в недра земли и в пучину вод, пропадая в таинственных мирах. Дивий народец славился тем, что владел чудесным умением обращать простые вещи в серебряные.
   Появление села водянов нарушило размышления изгоя. Ощера с недоумением отметил, что все дома представляли собой простые землянки. Не было ни тына, ни плетней, ни скотниц. Большой обтесанный столб в центре селища был расписан красной охрой. На нем выделялись какие-то волнистые линии, круги и черточки, а к закругленной верхушке были привязаны выбелевшие от дождей коровьи рога. Только на миг остановив взгляд на этом столбе, резчик даже и не понял, что произошло - ум потек, точно плавящийся воск или мед из бочки. Смутный контур горы, над земью твердыней вставший, съединил Пекло с Небесьем, прорезал весь свет посередь, а потом в дымку обрядился и пропал.
   Ощера заморгал глазами, сгоняя морочный образ, и поймал на себе взгляд водянина.
   -Что такое было? - спросил его растерянно.
   -Вестимо что, - ответил тот. - Ость мировая, Высь Белой Яри, которую Юмо зачал еще до всех времен. С него ветры птахами вещими по всей земле разлетаются.
   Ощера хотел еще что-то спросить про урочище води, да осекся на полуслове. Землянки оказались облеплены многочисленными детьми, хотя еще недавно людей возле них не было. Он сделал им навстречу несколько шагов и не поверил глазам: теперь это были мужчины и женщины. Все небольшого роста, с темноватыми лицами и лохматыми, похожими на пучки шерсти волосами. На всех одинаковые бурые вершники.
   Селяне тоже смотрели на незваного гостя внимательными глазами. Потом они немного посторонились, и вперед вышел старик, держащий на привязи двух белых рысей с голубым отливом. Глаза у старца тоже оказались разными: карий и зеленый. Ощера, смекнув, что перед ним старейшина, поклонился.
   -Какого роду-племени будете, добрые люди? - спросил он.
   -Пред ликом неба все рода едины, - молвил старец. - Все мы, людь - из огня, из воды, из земли скроены. Все плотское - от плоти одной. Все духовное - от единой соби. Спознаешь это, сведаешь, и в многоцветье знаков будешь зрить един лик, без нужды живое не именуя.
   -Прости, старче, - запыхтел Ощера. - Но темных твоих речей я не разумею. Ты бы мне селение свое показал.
   -Изволь, - согласился старейшина, передовая глухо рычащих зверей провожатому резчика.
   Перво-наперво он проводил гостя в свое жилище. Землянка старейшины оказалась побольше других, и внутри нее было на удивление светло, хотя ни очага, ни светцев, ни отверстий Ощера не нашел. Кровля была выложена ивовыми прутьями, плотно обмазанными глиной, вдоль стен висели звериные шкуры, в углу, у скамьи стояли костяная острога и копье с костяным наконечьем, а на вязанной из лыка циновке высилась горка из деревянных мисок. Но сильнее всего привлек внимание гостя дальний угол на восходе, тот, где должен был находиться Красный Кут - на льняном рушнике, прошитом красной нитью, лежала большая желто-зеленая ящерица с пузырчатой головой и острым гребнем на хребте. Приподняв морду, она встретила гостя взглядом блестящих круглых глаз и неприятно зашевелила раздутым кадыком.
   "Тьфу-ты, пакость какая", - подумал про себя Ощера.
   -Ты что это чело-то перекоробил? - спросил его старейшина.
   -Видано ли дело, чтоб на место божницы всяких тварей клали? - с осуждением произнес резчик.
   Водянин усмехнулся.
   -Ящерка эта постарше наших прадедов будет. Она с искону времен наш оберег-охоронитель, оттого и почитаем ее всем родом.
   -Ну? - не поверил Ощера.
   -Погляди на меня, - продолжал старейшина. - Седина давно всю голову выбелила, а кости стали дряхлыми как корни трухлявого пня. Давно на свете живу и немало понял. А все одно у этой ящерки уму-разуму учусь. Она наш главный наставник.
   -Чему же она может научить? - уже с некоторым доверием к словам старца спросил Ощера.
   -А ты сам погляди, не бойся.
   Отшельник осторожно приблизился к ящерице и только тут увидел пестрое узорочье, сплошной разноцветной вязью покрывающее ее бока.
   -Через нее Отец-Юмо с нами разговаривает, - прорек старейшина. - Узоры на ней день ото дня новятся. То владыка нам знаки посылает, а мы по ним рядим как жить и что деять, какой беды сторожиться.
   -Прикоснуться к ней можно? - неожиданно попросил Ощера.
   -Это у нее спрашивай. Коль признает тебя - подпустит к себе.
   Ощера сделал шаг к ящерице и вытянул над ней руку. Та даже головой не повела, хоть и смотрела в упор, изучая нового человека. Спина ее оказалась необычайно теплой, что совсем привело Ощеру в недоумение. Он уже раскрыл рот, чтобы задать старцу вопрос, как вдруг заметил, что волнистая голубоватая черта на правом боку ящерки распрямилась в белесую линию, прямую как стрела.
   -Юмо с тобой говорит, - сказал на то старейшина. - Чрез знаки слово речет.
   -Что за слово?
   -Напутствие тебе посылает. Сие напутствие: ступать за ветром. Если дорога твоя будет ровна, точно натянутая струна, не загубишь цветов на спелом лугу.
   -Как это понимать? - выпучил глаза Ощера.
   -Слово тебе молвлено, - старец развел руками. - Отверстым сердцем его спознай. А как спознаешь - дей тако, как предчертано небом.
   -Могу ли я снова прийти и о судьбе у Юмо выспросить?
   -Повсегда можешь. Как взовьется солнце над землей и вещие птицы пропоют хвалу жизни, а пчелки-труженницы наполнят жужжаньем своды лесные - оленья тропа в чаще сама приведет тебя к нам.
   Потом старейшина показал гостю другие жилища, лодьи-долбенки на берегу совершенно студеного ручья, где рядом с людьми, не таясь, скакали барсуки, детишек, играющих с молодым волчонком.
   -Отец земли и Мать воды когда-то породили наш народ, - поведал старейшина. - Мы владели всем этим краем до того, как сюда пришли Белолицые. Предки наши были наделены силой богов, но она стала причиной их несчастья. В лесах и полях они становились обликом подобными медведям, оленям и рысям, а возвращались в свои жилища людьми. Белолицие по неведанью истребили многих из них и священный дар исчерпал себя. Нас оттеснили к ручьям и болотам, где мы и пребываем поныне, избегая встреч с другими племенами. Но обычаи свои мы исто храним.
   Старец поднял на изгоя свои разноцветные глаза, и Ощере вдруг показалось, что они стали совершенно белыми, словно два светца.
   -Теперь ступай, - рек он. - Вон уж, ворон-скрипун на вятлу взгромоздился - глазами зыркает. Как бы не навлек ты на нас какой беды. Ступай к своим и о нас без большой нужды не сказывай. Считай, что сон тебе привиделся.
   Резчик не стал возражать, тем более, что и сам уже заторопился в обратный путь. Водин, которому он подарил топор, вызвался проводить его до Замшелого Бора. Дорога назад показалась Ощере совсем короткой. Он даже хотел спросить своего проводника, как могло статься, что они в мгновение ока оказались у знакомых сосняков, но водянина рядом не оказалось.
   Постоял отшельник, по сторонам посмотрел, покликал - только тетерев из кустов ему отозвался. Ощера растерялся: ужели маята разум застила? Тогда куда подевался его топор? Потоптался по пролескам и кущам, пока не нашел ель, возле которой встретился с водянином. Ощера середь лишайников пошастал, по мхам руками пошарил, силясь отыскать обломки костяного ножа, да тут и обомлел: меж двух лопушин белоснежными бликами переливался целехонький нож с узким лезвием без желобка. Взял его в руки и ахнул - нож оказался из чистого серебра.
   Глава 7. Крепость на берегу реки.
   На крутом берегу, осыпями сбегающем к реке, взметнулась к небу мрачная серая громада крепости.
   Десять лет назад новые хозяева этой земли воздвигли ее, дабы утвердить свою власть над краем Седых Холмов. Прозвали ее в округе Клыками Вепря. Сложенная из добротных дубовых бревен, со стороны реки она опиралась на высокие сваи, вбитые в береговую кромку, так что перед нападающими представала сплошная стена, возносящаяся от самой воды в белесую высь. Над сигнальной башней выдавался штандарт: набитая соломой волчья голова на длинном шесте. Иногда в прорези бойниц можно было различить дозорного в сером суконном плаще и круглом шлеме с ястребиными перьями - он неспешно ходил взад и вперед, волоча тяжелый щит. Поветрие доносило изнутри крепости запах костра и просяной каши, варимой на воде.
   Однако же врагов, желающих овладеть этой твердыней, в последнее время не осталось. Из крепости далеко расползались слухи, сеющие суеверный ужас в сердцах и без того запуганного окрестного люда. Говорили, что в цитадель прибыл маг, творящий черную волшбу, забирающий души и жизни людей для своих темных богов.
   Ладья негромко причалила к береговой косе в небольшом отдалении от крепости, укрытая от взоров ее обитателей излучиной реки.
   - Нам в добавок к ясам еще годяков не хватает, - проворчал Загреба, выпрыгивая из ладьи вслед за Велимиром.
   - А ты бы хотел, чтобы они стакнулись у нас за спиной? - осадил его Ратислав, тоже оказавшись на берегу. - Велимир все правильно делает.
   - Вот если б еще сделать так, чтобы годяки подумали на ясов, будто это они им крепость порушили, - мечтательно проговорил Отрад.
   - Сперва надо, чтобы было, о чем говорить, - оборвал разговоры Велимир и, сделав знак, повел небольшой отряд прочь от реки.
   Ладью вытащили и схоронили в кустах. С Велимиром отправилось человек десять - все из юной дружины Ратислава, - и еще столько же остались ждать их возвращения в месте высадки.
   До темноты они должны были таиться в перелеске на расстоянии полета стрелы от крепости, а потом попытать счастья в ночном нападении...
  
   ...В тот день у Ратислава в избе сидел гость помладше хозяина - постарше парней, и что-то оживленно ему рассказывал. Крупная голова с рыжими волосами на короткой шее, глубокая переносица и острый взгляд. Сиреневая однорядка покрыта слоем пыли, чоботы стоптались от многих и трудных дорог.
   - Присаживайтесь, - пригласил вошедших товарищей воевода. - Послушайте, о чем говорят люди из дальних мест. То Спех, что ходит с товаром из нашего края в другие земли.
   Спех оглядел парней и продолжил свой рассказ.
   - А у годов нынче не житье. Говорят, часть их уже к ромеям подалась, наши-то соседи пока держатся, да больше из гордости, чем от силы. Вряд ли долго устоят.
   - Так и славно было бы! - заметил Загреба.
   - Чего ж славного, - хмуро возразил Велимир. - Если они под ромеев пойдут, стало быть, дальше им одна дорога - на нас. Раньше хоть с теми ворогами воевали, а больше-то им теперь ни добычи, ни земли взять будет неоткуда.
   - Однако ж самое главное не это, - продолжал Спех. - С полудня толкуют, что великие дела в степях творятся. Минувшей осенью много нашего народу оттуда на Полночь потянулось. Ясы точат оружие да собирают отряды, и отовсюду к морю стекаются люди. К большой войне готовятся. А с кем - понятно. На нас они пойдут.
   - Отчего ты так уверен, что на нас? - спросил Ратислав.
   Спех уверенно тряхнул головой.
   - Дальше-то на восход за рекой - пустыни да безлюдье, только за морем народ живет. Туда идти незачем. К полудню - горы, да там и крепости неприступные, и войска большие. С ромеями они в дружбе. Кто остается? Годы да мы.
   - Так почему не на годяков? - недоумевал Загреба.
   - Да потому, что не в обычае у степных воителей отнимать чужую добычу, - усмехнулся Ратислав. - Коли бы ромеи их позвали - тут бы они примчались, не упустили своего. А сами, под носом у союзника отбирать земли - нет, не станут они. Им как раз удобное выпало время: годы ромеями связаны, в спину не ударят. Стало быть, на нас пойдут.
   Воевода торжественно поднялся и приказал собираться всем своим ученикам.
   - Ну, вот и пришло время, ради которого я вбивал в вас основы ратного дела, - произнес он. Говорил он бодро, но в глазах сквозила печаль, когда он осматривал собравшихся вокруг него юношей, своих верных воспитанников. - На южные рубежи вятских земель нацелилось острие копья ясов. Так что путь наш - не на запад, как думали мы, а на юг. Оттуда обрушился первый удар.
   - Но бою с конниками ты нас не обучал!- почти испуганно произнес Загреба.
   - Стало быть, надо их спешить, - хитро улыбнулся Ратислав. - Ежели не можешь одолеть врага в его стихии - замани его в свою.
   - Не пойдут они в лес, - покачал головой Спех. - Побьют тех, что на опушках сидят, возле степей - а лес выкорчуют или сожгут. Или тех же годов натравят. А нам, видать, так и судьба - по болотам да по чащам мыкаться. Сколько умельцев загинуло, сколько искусств да ремесел навсегда утрачено, - он с грустью оглядел привезенный товар. - Ведь, бывало, и посуду, и оружие, и рухлядь возил из вятских краев - а теперь одну пушнину да меха... Даже вон, оружие от годов привозим, - он мотнул головой на свой меч. - Как бы и держать его не разучились.
   - Ну, это мы посмотрим, разучились вяты держать меч или нет, - возразил Ратислав. - Да и на ясов поглядим - может, и не так они страшны, как о них молва бытует. Какие бы сказки ни сказывали, будто никакое оружие их не берет, только стрелы отравленные, тонкой иглой очиненные - а не встречал я еще непобедимых противников. И ясов, помнится мне, бивали... Так что собирайтесь. Без нас, может, и не выдюжат сородичи наши, что на полудне обитают - а с нашей помощью, глядишь, и остановят недруга.
   Но когда Велимир остался у Ратислава один, когда разошлись прочие гости, а Спех улегся спать, воевода в раздумье продолжал бродить по избе.
   - Пока мы в лесу, мы сильнее - но никто не знает, откуда обрушится следующий удар степняков, - размышлял вслух воевода. - Война - их главное занятие, к которому они приучены с малолетства. Мы же не сможем вечно держать нашу рать наготове. Даже если соберем людей - пройдет зима, вновь наступит весна, и народ потянется к полям, к хлебам, к семьям. Ежели в эту пору алане воротяться - остановить их будет уже некому.
   - Что же ты предлагаешь? - спросил Велимир.
   - Надо нанести удар первыми. Пойти им навстречь.
   Юноша недоверчиво покачал головой.
   - В степь? Они сметут нас, не заметив.
   - Отчего же? Когда-то ясы разгромили ваших предков, загнав их в леса, это верно. Но если ты думаешь, что это далось победителям легко, ты не знаешь своих пращуров. Сколотские конные лучники не давали ясам покоя ни днем, ни ночью, и хоть отступали перед их кованой ратью - наносили ей огромный урон. А потому, мы можем поступить так же: у нас будет отряд стрелков, несущий дозор в порубежье со степью. При появлении степняков он встретит их стрелами - и на легких конях умчится под заграду леса. Алане попытаются его настичь - но тут уже их будем ждать мы.
   - Где взять таких стрелков? - покачал головой Велимир. - Если и остались вои, умеющие биться в седле - так не средь наших племен.
   - Не все так плохо, парубок. Многие из таких умельцев пошли служить годи и край их недалече от нас. Было время, когда годяков в степи они приняли с радостью, узрив в них избавителей от гнета аланьего. Позже годские вожди сколотили из них особые ударные дружины - комонников и пешцев. Так появились знаменитые эрулы, которые ратной удалью послужили годякам немало. Потом они поняли, что просто сменили одно ярмо на другое, да было поздно. Годы всех своих союзников держат в железных тисках.
   - Так что же?
   - Думаю, ежели как следует потолковать с вождями эрулов, удастся склонить их на нашу сторону. Ругов хомут им давно шею натер.
   - И они изменят клятве? - усомнился Велимир.
   - Все может статься...
   Ратислав словно в воду глядел. Следующим утром, когда Спех покинул своего гостеприимца, в Лубяном Починке объявились двое выходцев из народа эрулов. Это были молодые светлобородые воины довольно сурового облика в холщевых рубахах, подвязанных ремнями из металлических блях, заостренных кожаных шлемах-шапках и меховых плащах, застегнутых на правом плече. Они заглянули в крайнюю избу, к Ратиславу, где остался ночевать и Велимир.
   Сами эрулы - или яролы, ярилы, как сами они себя называли, - не были вятского племени, но в дальних предках своих имели тех же, кого почитали своими пращурами и вяты - сколотов, будинов и геверов. Про них рассказывали разное: иное казалось затейливыми байками, но при этом вызывало тайный восторг, смешанный с ужасом. Говорили, будто жениться у них могут только по такой любви, рядом с которой и смерть не страшна, и если муж умирает - жена, не вынеся потери, кончает с собой на могиле ушедшего мужа. Девицы после таких рассказов с сомнением оглядывали парней, точно прикидывая, могли бы они удавиться от несчастной любви к кому-то из них. Говорили еще, что старики или тяжко больные у них, не желая быть обузой родичам, сами уходили из жизни, принося себя в жертву богам. Впрочем, так это или нет, Велимиру случая проверить не выпало. Но его успокаивало одно: язык эрулов был немало схож с его родным, так что их переговорам ничто не мешало.
   - Нам надо видеть вашего князя, - произнес первый, что постарше.
   - У вятов нет князя, - покачал головой Ратислав.
   Прибывшие явно помрачнели.
   - Но что за забота у вас? - спросил Велимир. - Мы всегда привыкли всем миром помогать любому нуждающемуся; может, и вам наша помощь сгодится?
   Обнадеженные, гости принялись рассказывать.
   То, что поведали эрулы о явившемся в их селения годякском жреце, сначала показалось Велимиру просто немыслимым. И только согласные кивки воеводы убедили его, что гости говорят правду. Зная своего наставника, Велимир не посмел усомниться. Отчаявшиеся рассказчики просили помощи. По их словам, влиятельный жрец годов с какой-то целью захватил их отца и теперь держит его взаперти. Братья пытались толковать с соплеменниками, чтобы выручить своего родителя и уважаемого во многих родах князя, но поддержки не получили. Общины эрулов в последнее время были очень разобщены, а страх перед годами только усилился. Опасаясь за жизнь отца, который стал заложником годьего жреца, братья прибегли к последнему средству: явились к соседям, у которых, они слышали, собиралась дружина под началом опытного воеводы. Ратислав и Велимир выслушали их внимательно. Незаметно переглянувшись, они обещали помочь.
   - Вот видишь, - не преминул заметить Ратислав. - Сами объявились нежданные союзники, что сохранили старые сколотские навыки. Глядишь, они и наших стрелков научат, и выставим мы дружину, как бывало в старовицу. А пока - дело для вас подходящее, не слишком сложное, но годное для проверки ваших ратных умений. Поставлю-ка я тебя над парнями старшим. Будешь учиться не только мечом махать, но и воеводствовать. А сам позади пойду - помогу, если что, но на меня шибко не рассчитывай...
   ...Небольшая дружина ждала темноты, быстро наступающей в этих южных краях и такой непривычной для жителей севера. Ратислав с троими удальцами остался у ладьи, остальные поднялись на холм и замерли в роще. Вяты сидели тихо, стараясь не греметь оружием, поэтому шорох в кустоши позади них заставил всех встрепенуться.
   - Вы не должны туда идти, - из темноты появилась Ружена. Велимир обомлел от радости и одновременно от страха за нее.
   - Зачем ты здесь? - спросил как мог мягче, скрывая тревогу.
   - Меня послали отец и мать, - ответила Ружена. - Они знали, что ты придешь к Седым Холмам. Но знай и ты, что тебе не по силам тягаться с темным магом, что сидит в крепости. Он верен своим богам, и служит им, как умеет. Поэтому они не оставят его.
   - А мы? Что же, нас наши боги не оделили покровительством?
   - Наши боги верят, что человек сам достаточно мудр и силен, чтобы справиться с невзгодами, - отозвалась Ружена. - Отец мой не сомневался, что ты не послушаешь совета, и потому отправил меня. Я пойду с вами. Быть может, и найдется какая сила против темного мага.
   - Нет! - твердо заявил Велимир. - Тебя я туда не возьму.
   - Без меня у вас никакой надежды нет, - ответила Ружена не менее твердо.
   Ратники с удивлением наблюдали за спором Ружены и Велимира. Оба, казалось, выросли и точно сияли неземным светом. Вдруг наваждение пропало - Велимир сдался.
   - Ладно, - махнул он рукой. - Но пойдешь позади всех.
   - Как скажешь, - внезапно просто улыбнулась Ружена, устраиваясь в тылу отряда.
   Стремительно темнело. Наступала пора выдвигаться к крепости.
   Замысел Велимира был прост: подойти в темноте к Клыкам Вепря и забросать стены зажигательными стрелами, вызвав пожар - а когда защитники переполошатся, попытаться ворваться внутрь твердыни, чтобы вызволить из плена князя яролов. В случае успеха можно было толковать с яролами о союзе, тем более, вятам было что предложить им.
   Велимир вспомнил, как напутствовал его перед уходом Вед.
   Они медленно ступали берегом Великой Реки, а рядом так же медленно катились темно-синие волны, захлестывая отлогую желтоватую отмель и вновь сливаясь с безбрежной гладью, словно уносящейся в бесконечность.
   - В детстве человек знает, что бессмертен, - говорил Вед. - Он воспринимает себя как неразрывную часть Всемирья, как ничтожную каплю бездонной мировой души, что тянется из тьмы тысячелетий в необъятное будущее. Он жадно впитывает знания, предания и рассказы о жизни предков, он мечтает, что сам совершит нечто великое, достойное таких преданий, и он не отделяет себя от родовичей, что жили до него, сознавая себя их прямым продолжением. Он бывает жесток - как бывает жестока природа - но не бывает напрасно жесток. Но вот он взрослеет, и в какой-то миг его стрелой пронзает сознание конечности его бытия, самого его существования на белом свете. И потому вся оставшаяся жизнь человека проходит в вечной борьбе между этим страхом - и попыткой вернуть ту веру, что питала и вдохновляла его в детстве...
   ... Велимир посмотрел на встающую в темноте зубчатую стену - и вдруг с отчаянием ощутил в себе борьбу, о которой говорил ему старый волхв. Ужели не суждено ему оказаться достойным своих предков? Он перевел взгляд на идущих за ним людей, смотревших на него с надеждой и непоколебимой верой. Никто из них даже не подозревал, каких непомерных сил стоило молодому князю вдохновлять их своим примером и увлекать за собой. Никто не замечал в нем ни слабостей, ни сомнений, ни душевных метаний... И вот сейчас он вдруг усомнился.
   Велимир встретился глазами с идущей позади всех Руженой. Взгляд ее темных очей точно подтолкнул его вперед.
   - Пора, - сказал он вслух и поднялся.
   По его знаку Загреба торопливо зачиркал кресалом, зажигая огонь. Запалили солому, и стрелы, обмотанные мхом и мочалом, вспорхнули к стенам крепости.
   Вместе со стрелами в темноте, прорезанной теперь огненными вспышками, к годьей твердыне помчались и ратники Велимира.
   Ворота встретили их чернотой распахнутого зева. Велимир остановился на миг в смущении - но отступать было поздно. Он повел свой небольшой отряд во внутренний двор.
   Повсюду царила подозрительная тишина.
   - Не расходиться! - приказал молодой воевода, поднимая факел над головой.
   Однако вокруг него никого уже не было... Только темнота сгущалась и точно сжимала его в своих объятьях. Она надвигалась со всех сторон, готовая раздавить...
   Велимир махнул факелом, отпугивая неизвестную угрозу. Под ногами сухо скрипела земля двора с крошками гравия - но ни стен, ни переходов вокруг не было видно. И ни одного человека нигде.
   - Я ждал тебя! - проскрипел позади него старческий голос.
   Велимир резко обернулся.
   Сухой жилистый старик в темном облачении стоял, опираясь на посох.
   - Рад приветствовать тебя, юный вождь венедов, в краю Седых Холмов. Но ты напрасно проделал столь утомительный путь. Кому ты пришел помогать?
   Отсвет факела вдруг высветил из сумрака двух бледных от страха людей, связанных одной веревкой и лежащих на земле. Велимир узнал в них братьев яролов, приходивших в его стан.
   - Это Рун и Ард, сыновья Визгара, - голос старика потрескивал как сухие дрова в пламени костра. - Воители отважные и гордые, а еще - беспощадные в своей гордости. Они привыкли держать на острие своих секир судьбы разных народов, но более всего - твоих единоплеменников. Память о них осталась в каждом овраге, в каждой канаве приграничных венедских земель, в гари остывших пожарищ и останках костей, растасканных зверьем по болотам. Если ты спросишь напоенную кровью траву ваших угодий, истлевшие балки селений и воронье, пресытившееся мертвечиной, кто отнял больше всего жизней твоих братьев, то услышишь один ответ: это эрулы. Это они убивали мужчин и стариков, насиловали женщин, разрушали ваши дома и оскверняли ваши капища.
   Велимир молчал, но чувствовал, что дышать ему становиться все труднее.
   - Эрулы не волки, не вепри и не пантеры, неустрашимо бросающиеся на врага, - продолжал старик, безупречно говоривший на его родном языке. - Они: коршуны-стервятники, приученные терзать плоть слабых и немощных. Но в походах они незаменимы. Сыны Вотана, увлеченные сияньем славы и мечтающие о небесных пирах в Валхалле, да о восхвалении сладкоголосых скальдов, разят противников на поле брани. Эрулы и подобные им - искореняют под корень семена вражьих родов, не делая снисхождения ни стару, ни младу. Ты все еще не веришь мне? Тогда посмотри в их глаза.
   Велимир сжал губы, стараясь не поддаваться воздействию слов годского жреца.
   - Перед последним походом в ваши приречные села Визгар, конунг эрулов и отец этих воинов упросил нашего повелителя пустить его дружину вперед, чтобы расчистить дорогу победоносному готскому войску. Они прошлись по вашей земле как черный смерч,
   оставляя лишь руины и смрад. Наблюдая плоды их деяний, даже бывалые готские воители
   качали головами. Воистину, эрулы питают к твоему народу самую жгучую ненависть. Я думаю, у них есть на то причины.
   Маг хрипло усмехнулся.
   - Я давно живу на свете, и глаза мои видели разное в разных мирах. Но я впервые вижу, чтобы человек, соплеменников которого истребляли и травили как диких зверей, явился помогать своим кровным обидчикам.
   Велимир молчал, не желая поверить в сказанное. Врагу нельзя верить, это он выучил твердо. Любое слово его может оказаться ложью, и даже правда, сказанная им - будет искажена.
   - Восстанови справедливость, - пригласил его Ингульф. - Эти двое - сыновья Визгара. Даже одежда их все еще пахнет кровью твоих собратьев, смешиваясь со зловонием их черных сердец. Ты не искоренишь всей обиды, нанесенной твоему племени, но ты можешь вернуть хотя бы немногое, из того, что причитается этим нечестивцам. Я даже разрешу тебе забрать с собой их головы, чтобы порадовать твоих воинов.
   - Мы, вяты, - мрачно выговорил Велимир, - не убиваем безоружных и бессильных противников. Освободи их.
   - Ой ли? - прищурился Ингульф недоверчиво. - Мне ли напоминать тебе об убитых вами заложниках? Все знают, что на войне венеды не жалуют снисхождением своих противников, так давай смотреть правде в глаза.
   В речи годского жреца появились жесткие нотки.
   - Эрулы не зря дышат к вам ненавистью и мечтают искоренить весь ваш род без остатка. Даже сарматы подняли против вас свои дружины. Своей беспримерной гордыней вы будите ненависть у всех соседей, а потому - вас будут бить, пока вы не исчезните навеки!
   Велимир тяжело на него посмотрел.
   - Чего ты от меня хочешь?
   Ингульф хрипло рассмеялся.
   - Ничего! Я мог бы без труда лишить тебя жизни, когда твоя нога только ступила на эту землю. Но тогда бы ты умер, преисполненный веры в правоту дела, которое затеял. Ты почти сумел осободить своих главных недругов. Однако я справедлив. Я не мог лишить тебя права на знание. Сейчас, когда твои глаза открыты вопреки глухоте твоего сердца, ты сам должен разобраться во всем.
   - Будем считать, что ты исправил несправедливость, - тихо отозвался Велимир. - Что теперь?
   - Теперь тебе необходимо время, чтобы услышать голос своего сердца и принять верное решение. Тебе помогут тишина и прохлада. А так же общество твоих новых друзей.
   И жрец сделал кому-то знак жестом руки. Из темноты к Велимиру шагнул высокий человек в волчьей шкуре вместо накидки, протянув к нему руку. Молодой воевода с трудом поборол искушение перерубить эту руку своим мечом. Он взглянул в глаза году: там не было ничего, кроме полного равнодушия.
   - Лучше не отягчай свою судьбу гибелью твоих спутников, - счел нужным заметить Ингульф из-за спины Асгрима. - Если они умрут, их участь будет на твоей совести.
   Велимир нехотя отдал меч. Его вместе с яролами препроводили в какой-то гранитный склеп, освещенный лишь одним факелом, вставленным в шероховатую стену в углу.
   Слова Ингульфа, наверное, в душе каждого гота пробудили бы всепожирающий огонь ненависти. Этот огонь пылал бы до тех пор, пока воин не добрался до горла своих врагов и не перегрыз бы его. Но Велимир не чувствовал ненависти.
   Да, ему и его родовичам немало пришлось натерпеться лиха от разных инородцев-захватчиков, жадных до добычи, вероломных, бесчестных и безжалостных. Если бы выпала такая возможность, он не упустил бы случая поквитаться с ними за зло, причиненное его единоплеменникам. Но заслуживает ли ненависти тот, кто лишен своей силы, унижен и сломлен духом? Только жалости...
   - Почему волохи забрали вашего отца? - спросил он, когда массивная дверь затворилась за ними и до слуха донесся лязг ржавых засовов. Велимир и яролы остались одни в глухом склепе. - Ведь он был на их стороне?
   Старший из братьев промолчал, отвернувшись, но младший заговорил.
   - Визгар всегда хотел, чтобы наш народ считали равным готам и сарматам. Мы долго делили с воинами Амалов тяжесть всех походов, переносили невзгоды и бесконечные потери своих собратьев, которые костьми прокладывали дорогу к величию готских конунгов. Без наших стрелков не вышло бы у них ни одной легкой победы! И что получилось? В ответ на притязания отца Йорманрик только рассмеялся и унизил его при всех, запустив в него своим кубком и прогнав с пира. Тогда отец начал втайне готовить восстание. Он задумал изгнать готов с нашей земли. Хотел договориться с аланами, да не успел. Первым схватили посыльного отца, вернувшегося с реки Алонта. Потом и его самого. Ингульф прознал обо всем мгновенно - не зря молва толкует, будто он видит мысли каждого и для него нет тайного ни в мире людей, ни в царстве духов...
   Ярол обреченно вздохнул.
   - Волкоглавые готского жреца появились в тот самый момент, когда к отцу прибыл вестник от алан. Как из пустоты возникли. Они доставили его в этот проклятый богами чертог. Теперь и он, и мы в костлявых руках Ингульфа и наша жизнь может оборваться в любое мгновение...
   - Но как после всего, что случилось, вы решили придти к нам? - поднял на него глаза Велимир.
   Ярол потупил взор.
   - Говорят, вяты не помнят зла.
   - Мы не напоминаем о нем, - возразил Велимир. - И умеем прощать врагов. Но мы помним прошлое.
   - Тогда вспомните и то время, когда вы, гордые и счастливые, тогда еще сообща с готами разоряли наши селения! - запальчиво возвысил голос старший. - А потом вы рассорились с ними - и сами стали их добычей, но мы уже тогда сполна за это вам отплатили!
   - Что бы там ни было в прошлом, сейчас у нас с вами одна судьба, - заметил Велимир, успокаивая Руна. - Быть может, предки наши и дрались не на жизнь, а на смерть, но сейчас мы - пленники темного мага годьих богов, от которого нам вряд ли стоит ждать чего-то хорошего. Я не хочу быть игрушкой в его играх. Потому предлагаю всем вместе выбираться из этой ловушки.
   - Ты с нами, Рун? - младший из братьев с надеждой посмотрел на старшего. Тот молча кивнул.
   - А если бы тебе пришлось, - Велимир вдруг пристально воззрился на Арда, - ты бы пошел жечь наши села?
   Тот снова опустил голову.
   - Так ведь война...
   - Ясно. Хоть не слукавил, сказал как есть. Только и на войне люди по-разному себя ведут. Иные волками становятся... Иные и гордятся этим. А иные богам пытаются уподобиться.
   Скрипнул засов, отворилась дверь.
   - Выходи, - кивнул Велимиру Волкоголовый, появившись в проеме.
   - А они? - молодой вят указал на своих товарищей по несчастью.
   - Это не твоя забота, - холодно промолвил Асгрим.
   Даже разочарования не было. Наверное, если бы он выбрался из крепости, он бы нещадно корил себя, рвал на себе волосы, бил в грудь, называл постыдными прозвищами - за то, что попался в западню. Но сейчас в душе было полное спокойствие.
   Асгрим привел Велимира в небольшой зал в угловой башне. Под самой кровлей виднелись узкие бойницы, пол был усыпан соломой, в углу пылал очаг.
   Возле стены в деревянном кресле сидел Ингульф. В какой-то миг он даже напомнил Велимиру Веда - сосредоточенный взгляд, прямая спина, посох в руках - но если от Веда веяло спокойствием и уверенностью, то Ингульф источал настороженность хищного зверя, выслеживающего добычу.
   - Итак, венеды решили выбрать себе князя, - то ли обращаясь к пленнику, то ли разговаривая сам с собой, произнес маг. - Со стародавних времен не было такого. Не иначе, страх уже дышит им в лицо и заставляет судорожно цепляться за жизнь...
   - Князь - только название, - уверенно ответил Велимир, решив, что слова Ингульфа обращены к нему. - Мы служим не человеку, а тому, что превыше любого человека.
   - Чему же тогда?
   - Своей земле. А земля наша - весь необъятный мир. Его красоте и величию посвящаем мы весь свой жизненный путь без остатка, тогда как вы думаете лишь о том, как возвысить себя, повергнув на колени других.
   - Разве вы поступаете иначе? - Ингульф поднялся и с любопытством приблизился к молодому венеду. - Разве не главной заповедью для вас является сохранение вашего рода, ради блага которого вы убьете любого, кто на его устои покусится?
   - Законы рода положены нашими богами, и мы лишь следуем его порядку, стараясь сохранить единство с ними и не позволить прерваться нити наших поколений. Но мы никогда не прогоним нуждающегося. Мы не пытаемся истреблять соседей, как делают это ясы или годы, не пытаемся возводить свои крепости в чужих землях, как делают ромеи. Надо понимать, что если дерево растет и тянется к солнцу - оно может закрыть свет молодым росткам. Кто-то скажет, мол так и должно быть: пусть старое дерево наслаждается жизнью, душа молодые побеги. Но можно всего лишь немного подрезать ветви и дать свет новым росткам.
   - А потом эти побеги вырастут еще, и еще, и уже они начнут отнимать соки друг у друга! - почти выкрикнул Ингульф. - Разве ромеи подчиняют своей власти соседей не с благой целью - обезопасить себя от их набегов? Разве не для того они строят укрепления в завоеванных краях, чтобы принести невежественным народам свет мудрости, накопленной ими за долгие столетия? Где та грань, за которой кончается общее благо - и начинается высасывание соков из соседа?
   - Если люди служат общей цели - разве сами они этого не понимают? - удивился Велимир.
   - А если кто-то не хочет служить ВАШЕЙ цели? Ведь это вы, венеды, присвоили себе право говорить от лица богов! Быть может, всей земле станет лучше, если ваш народ наконец сгинет во тьме времен, и остальные смогут сами решать, чему им служить и к чему стремиться, без оглядки на ваших волхвов, что бродят по чужим землям, смущая умы людей странными речами? С чего вы взяли, что знаете истину? Немало я встречал народов, и все они считали, что только их боги истинные, и только им доверено знать правду!
   - Мы не считаем наших богов лучшими, - улыбнулся Велимир. - Каждый молится своим богам, но ходим мы по одной земле. Разве ты пьешь не ту воду, что пьют вяты? И разве будет кому-то лучше, если вода станет горька?
   - Вот и видно, как ты, венд, плохо знаешь мир, - покачал головой Ингульф. - Есть множество рыб, что живет в горьких водах моря - для них будет счастьем, если все воды станут горьки.
   - Разве я предлагаю осушить моря? - удивился Велимир. - Рыбы живут в море - но людям нужна чистая вода. Украшать этот мир, и всему сущему находить место в нем, вплетая его судьбу в бесконечный узор времен, выводимый Великими Пряхами - разве не в этом цель человека?
   - Так считаете вы, венеды. Но что ты скажешь о людях, которые полагают, что цель жизни человека - сражаться с опасными противниками, вознося славу своему роду? Или кто полагает целью - собирание тайн этого мира и его сокровенных знаний, чтобы подняться над самими стихиями и подчинить их своей воле?
   - Свою жизнь они могут посвятить, чему пожелают, - пожал плечами Велимир. - Наша правда не отвергает их. А вот их правда нашу отвергает. Потому мы бьемся лишь за то, чтобы те, кто полагает себя венцом мирозданья, не поглотили весь мир без остатка и не утащили его вслед за собой в могилу. А у себя, обузданные и укрощенные, они могут жить так, как посчитают правильным...
   Ингульф прищурился, наблюдая из-под опущенных век за стоящим перед ним юношей. Тот спокойно смотрел на своего победителя, словно бы и не задумываясь о своем положении пленника. Связанные за спиной руки словно еще больше выпрямили его спину, а широкий разворот плеч и гордо поднятая голова заставляли даже Ингульфа усомниться, кто же кого взял в плен.
   - Ты хорошо говоришь, - отдал тот должное. - И ты мог бы стать хорошим князем своим соплеменникам. Но жизнь, увы, скоротечна. Поэтому ты умрешь, не успев прославить свое имя и не принеся блага своему народу. Я не могу тебя отпустить.
   - Это твое право, - равнодушно пожал плечами Велимир. - Но смерть моя никак не докажет мою неправоту. А вот ты, пытающийся любыми средствами сделать годов наследниками ромеев, можешь привести людей своих в пустыню, где они умрут, проклиная твое имя. Кто же тогда окажется неправ?
   - Я позвал тебя вовсе не для того чтобы с тобой препираться, - оборвал его маг. - У меня есть к тебе серьезное предложение. Ты станешь князем вятов. Я помогу тебе в этом - поверь, я знаю, как воздействовать на умы людей. Но взамен ты покажешь мне путь к тому озеру, где ты видел Белый Город!
   Велимир вздрогнул. Он никому не доверял своей тайны! Или маг умеет читать мысли?
   - Ты признаешь своим повелителем короля готов, - продолжал Ингульф. - В наши дни это единственный достойный правитель, которому не стыдно поклониться. А потом мы с небольшим отрядом моих воинов пройдем вглубь ваших земель, ибо положение князя даст тебе такое право. Воины эти послужат и для твоей безопасности, потому как не в обычае венедов мириться с вождями, которые их предали.
   - Я никого не предавал! - возмутился Велимир.
   - Это уже не имеет значения. Ты был в плену у готов и вернулся целым и невредимым. Какая еще правда нужна твоим соплеменникам? А как там было на самом деле - уже никто не узнает. Люди будут думать, что ты продал их за золото либо за высокое положение при дворе нового господина.
   - Может быть, твои люди и поверят в такое, - возразил Велимир. - Но только не наши.
   Ингульф задышал тяжело. Разговор не складывался. Всевластный маг, способный даром убеждения и силами своих чар подавить любого соперника, натолкнулся на непробиваемую стену. Похоже, венедов было действительно проще умертвить, нежели заставить служить своей воле. Сделать это было нетрудно, но тогда служитель Вотана лишался надежды отыскать Солнце-Озеро без огромных усилий и тяжких потерь. А к этому он был еще не готов.
   - Ты обрекаешь на смерть не только себя, - проскрипел Ингульф. - Те двое, что сидят в подвале в ожидании твоего возвращения - тоже умрут, и умрут мучительно. И девица, что опрометчиво последовала за тобой прямо в разинутую пасть Вепря...
   Велимир вздрогнул.
   - Она здесь? - удивился он. - Тогда позволь мне сказать ей несколько слов напоследок...
   Маг сверкнул глазами.
   - Асгрим! - выкрикнул он. В двери вошел Волкоголовый.
   - Отведи его в верхний зал.
   Подгоняемый молчаливым воином в волчьей шкуре, Велимир начал подниматься по узкой лестнице.
   На широкой площадке боковой башни, устремившейся в ночное небо над обрывом реки, они остановились. Кровли над башней не было, только узкие заостренные простенки отделяли стоящих на верхней площадке от обрыва. Над головой призывно раскинулась звездная Сварга. Велимир поднял глаза, привычно отыскав яркую звезду на востоке.
   - Тебе туда, - мрачно указал Асгрим за оградье. - Ингульф сказал, что ты свободен. Но тебе придется прыгнуть отсюда вниз. Та, что шла за тобой, ждет тебя за крепостными укреплениями. Пусть помогут тебе твои боги.
   Велимир подошел к краю и заглянул за зубья.
   Где-то далеко внизу еле слышно плескалась река. Прыжок с такой высоты означал неминуемую гибель, тем более что сразу под башней начиналась отмель.
   - Развяжи руки, - попросил он.
   Асгрим, все так равнодушно разрезал путы на руках венда - и тот вдруг оттолкнул воина, выхватив у него из руки факел - и ринулся вниз по лестнице.
   В крепости заметалась тревога. Бегали ратники, гремело оружие, трубили рога. Велимир кидался из одного прохода в другой, стремясь пробиться к воротам - но именно от них его и оттесняли. Наконец во внутреннем дворе его прижал к стене добрый десяток стрелков с натянутыми луками.
   - Ну, что, набегался? - перед молодым вятом вновь возникло невозмутимое лицо Асгрима.
   Велимир взглянул ему в глаза - и отшвырнул факел.
   И внезапно на крепость обрушилась полная темнота. В этой темноте, растопившей все контуры и формы, он смутно угадывал движения суетящихся годов. Ему казалось, что они медленно и странно поворачиваются, выискивая свистящими жалами стрел исчезнувшую жертву.
   Почувствовав, что опасность близка, он бросился наземь, кувыркнувшись вперед, как его учил некогда воевода. Над ним прошуршала оперением стрела. Велимир вскочил на ноги уже за спиной лучников и тут же ощутил в своей руке теплую женскую ладонь.
   - Бежим! - прошептала Ружена.
   Они мчались быстрее ветра. Остановились только близ берега, где была спрятана ладья. К удивлению молодого воеводы, здесь его приветствовали все участники неудачного набега. Велимир по привычке пересчитал их - и без сил опустился на землю.
   - Да, - безжалостно сказала Ружена. - Этот враг тебе не по зубам. Подождем, когда он сам придет туда, где сила будет на нашей стороне.
   - Ждать осталось недолго,- заверил Ратислав.
   Глава 8. Накануне войны.
   - Дева-Апутара, дочь Владыки Небесной Выси и Хозяйки Огненной Зари, появилась на свет, когда на небосклоне зажглась Полярная Звезда. Божественные родители наделили ее не только завидной смелостью и неизмеримой силой, но и способностью к превращениям. От матери переняла она воинскую стезю, бывшую сущностью Огня, от отца - умение изменяться, бывшее сущностью Воздуха. Так могла она с легкостью оборачиваться и лесною горлицей, и степной пантерой, и песчаной ящеркой, и озерной уткой.
   Множество великих подвигов совершила Дева-Апутара, восславив свое имя среди четырех сторон света. Но главным среди всех была победа над ужасным повелителем Великой Степи Черным Вихрем. Это чудовище долго и безраздельно господствовало над степными просторами, не позволяя людям селиться на них и наводя на них панический страх. В жестоком противоборстве, которое длилось три дня, Дева-Воительница сумела нанести Черному Вихрю тяжелую рану священным мечом скимитаром, закаленном в кузне Огненной Зари, а затем пленила поверженного врага своим арканом. Используя силу превращений, обратила она его в цепного льва, который с этой поры служил ей верно, словно пес. Великая Степь стала свободной и благодарные люди нарекли
   воительницу Аргимпасой Заступницей.
   Первыми пришли в Степь скифы, дети Таргитая, прогнав безобразных отпрысков Черного Вихря киммериев. Утвердившись в степном краю, они процветали там несколько столетий, прославившись простотой нравов, неустрашимостью в битвах и умением укрощать лошадей. Однако пороки южных соседей неуклонно, год от года развращали сердца свободных кочевников, подтачивая их, как вода камень. У скифов появилась любовь к роскоши, племена их распались на множество родов, каждый из которых норовил навязать свою волю другим, многие прониклись властью золота. Постепенно сила скифов угасала, и они разлетелись по окраине степи, смешавшись с иными народами.
   А в это время в Рипейских Горах, от Девы Апутары и Железного Дракона уже народились на свет новые люди, которым предначертано было владычествовать над Великой Степью. Их звали сарматы. Они вылупились из железных драконьих яиц уже в щебневой броне, расколов скорлупу своими длинными мечами. Это были прирожденные воители, преданные культу Огненной Зари и Священного Скимитара.
   Не зная сомнений и страха, сарматы без труда победили хиреющие дружины скифов с именем Матери-Апутары на устах. Они забрали их лучшие угодья и пастбища, а на южных соседей навели такой страх своими победами, что те еще долго не отваживались даже носа показать у границ Великой Степи. Слух о могучих сарматах пошел гулять по всей земле. В те времена не было народа, способного тягаться с ними в силе, мужестве и выносливости...
   Престарелый Габал, ведущий свой рассказ перед группкой аланской молодежи у Сизого Камня примолк в раздумье.
   -Почему же тогда сарматы потеряли большую часть того, что завоевали своим мечом? - спросил юный Джадар, сын Натура.
   Габал вздохнул.
   -Одолев скифов и отбив южан, наши славные предки, как это часто бывает, переняли от них не только лучшее, вроде навыков управления или ремесленного дела, но и худшее - разнузданность нравов и своеволие, заставляющее человека служить не интересам рода и племени, но себе самому. Сираки ополчились на аорсов, развязав братоубийственную войну, длившуюся несколько поколений и унесшую жизни лучших сынов Апутары. Роксоланы подались на службу к южным правителям, языги - сроднились с западными племенами и отступились от своих корней. Аланы оказались последними, кто пытался сберегать в чистоте исконные сарматские традиции и законы.
   Однако времена необратимо изменились. Пришел новый народ - черные дети Одноглазого Колдуна. Используя не только силу оружия, но и тайны магии, они овладели землями от моря и до моря, вытеснив прежних хозяев Великой Степи к Восточным Горам и Меотийскому Болоту, либо сделав их своими рабами. Так мы и живем теперь.
   Габал вновь замолчал, чтобы нацедить в коровий рог молока и промочить пересохшее горло.
   -Но разве наш доблестный вождь Сагаур, - воспользовался паузой другой юноша, Закаран, - не вернул аланам веру в себя? Разве не расширяет наши земли на север и запад, шаг за шагом возвращая то, что было потеряно нашими отцами и дедами?
   -Ты прав, - признал Габал. - Князь Сагаур в своем служении Апутаре Воительнице заставил недругов вспомнить про твердость сарматского меча. Если небеса не отвернутся от нас, мы сумеем отвоевать равнины Великой Степи, уже забывшие запах наших костров...
   А в это время сам скептух Аланского Союза в городе Зура на Алонте, крепости эллинистического типа, возведенной вместо старого стана, обнесенного обмазанным глиной плетнем, принимал гонцов, прибывших от Натура. Двухъярусный дворец с широким навесом, сложенный из сырцового кирпича, облицованного известкой и крашенного в желтые тона, с колоннадой и открытой экседрой в северо-восточной части был Сагауру куда милее походного шатра с вечно коптящим очагом. Князь, облаченный в куртку из белого хлопка, расшитую золотыми драконами, сидел в пастаде с большими окнами и полом, выложенным из речной гальки, внимая словам запыленных вестников.
   -Наступление римлян идет успешно, - сообщили они Сагауру. - Дружина Натура движется в составе конного корпуса префекта Спурия Турпилона. Римляне уже перешли Данубий и овладели множеством крепостей. Воины Атанариха панически отступают, бросая оружие.
   Князь слушал, удовлетворенно сжав губы. Пока все происходящее отвечало его планам и ожиданиям. Утвердив свою власть над областями Иберии и Албании, Сагаур был готов начать большой поход против венедов. Но для этого ему был необходим мир и порядок в тылу и на ближних границах.
   - А что на юге? - перебил он посланника.
   - Силы Шапура полностью увязли в Армении и в Картли, он вряд ли может тебе угрожать. Равно как и твои соседи, занятые борьбою с персами.
   Военные силы Аланского Союза насчитывали теперь до двадцати тысяч тяжелой латной кавалерии, не считая вспомогательных корпусов и отрядов. Перед такой ударной мощью разрозненные венедские племена должны были превратиться в один большой покос для железной аланской косы. Покорив венедов и пополнив свое войско их выносливыми пехотинцами, Сагаур уже мог подумать о противостоянии самому Эорманрику. Пока же князь вынужден был проводить политику тонкого лавирования с готами, избегая любых конфликтов и идя на уступки в отношении спорных областей. Важно было выиграть время, накопить достаточные силы и ресурсы, чтобы опрокинуть готские дружины. В случае успеха Валента на Западе Сагаур мог рассчитывать на римскую помощь и в своей предстоящей борьбе с Эорманриком.
   Пока же во всех станах, кочевьях и недавно отстроенных городках Алании готовились к великому походу. За короткое время правления нового князя кочевая прежде страна сильно изменилась. Строительство велось на всех ее просторах, для возведения опорных крепостей с регулярными гарнизонами приглашались лучшие эллинские и римские инженеры. Аланы начали вести широкую торговлю с разными государствами, а заветной мечтой Сагаура было формирование собственного флота и выход в воды Понта. Во всех захваченных областях, особенно в тех, которые отошли к Союзу по Пантикапейскому договору с Римом, князь назначил официальных наместников.
   При подготовке венедского похода Сагаур учел опыт своих соседей, готов, а также прежние походы алан на лесных жителей. Теперь он мог сказать, что знает сильные и слабые стороны своего противника. Вне всяких сомнений, дружины голубоглазых светловолосых силачей были опасны в бою, но только на неровной и труднопроходимой местности, а из разобщенности князьков отдельных венедских племен можно было попытаться извлечь свою выгоду. Самых сильных могло склонить на сторону алан золото, слабых - необходимо было безжалостно истребить. Земли венедов очень обширны и недостатка в людских ресурсах там нет, а потому церемониться в выборе средств смысла не было.
   В Зуру постепенно съезжались вожди дальних общин, старейшины и знаменитые воины в начищенных доспехах, с яркими знаменами и помпонами на сбруе коней.
   -Смотрите, Ханаг все семейство с собой ведет, всех пятерых сыновей, - шептались, обсуждая новоприбывших аланы.
   -А Картан уже и в седло не может влезть без посторонней помощи - слуги его садят и снимают. Все одно меч к поясу прицепил и поехал растрясти старые кости. Вон, как под весом панциря его сгибает - того глядишь, пополам переломиться.
   Войска собралось много. Крепость Зуры представляла собой глинобитную цитадель на семи холмах с валом и рвом, покрытую прочным слоем булыжника. Стекающаяся к центральной площади масса всадников и телеги, запряженные волами входили в город через северные и южные ворота. У северных ворот начинался Ремесленный Посад, у южных - Торговый. Малые домишки из глины и камня с ивовыми крышами теснились тут очень близко друг к другу, перемешиваясь с хранилищами и мастерскими - среди ювелиров Зуры было много иноземцев - от греков до арабов. Скотоводы, разводившие коров и овец, и земледельцы, сеющие просо и пшеницу, селились за чертой городских стен, в бесчисленных хижинах и шатрах, покрывших все просторы прилегающих к крепости равнин. В городе они появлялись, чтобы продавать свои товары на рынках.
   Предводители знатных родов, запрудившие улочки громыхающей железом конницей своих дружин определяли коней на постой в царские конюшни. Латная чешуя и листовые наконечники копий повсюду переливались на солнце всеми цветами радуги, шелковые плащи, застегнутые на плечах воинов фибулами-щитками раздувались подобно штандартам. Почти у всех тяжеловооруженных алан длинные ножны мечей и гориты были украшены ворварками, яркими кистями и бусами, а навершия клинков блистали ониксом и янтарем.
   Однако помимо родовой конницы князей Сагаур собирал в предстоящий поход и пехотинцев. Это были землепашцы, освобожденные от всех видов работ и обученные военному делу на римский манер. Одетые в панцири из костяных пластин, кожи или мелких железных колец, они выстраивались в шеренги под началом своих командиров, гудя деревянными прямоугольными щитами и пилумами. Кампигены из Вечного Города потратили немало дней и часов, чтобы превратить это сборище тружеников в дисциплинированных солдат, приученных к полевому строю, маршу и маневру. Пол года они гоняли их, наказывая палками, словно баранов, заставляли слушать звук сигнального рожка, быстро перестраиваться, смыкать и размыкать ряд, метать в цель копья и биться мечами в ближнем бою, прикрываясь щитами. Конечно же, по своим боевым качествам эта пехота сильно уступала регулярным легионам Империи, но в борьбе с дикими северными варварами она должна была оправдать свое назначение и сыграть, быть может, немаловажную роль.
   Из иверов и албанцев Сагаур сформировал части легковооруженных воинов, которым придавались в бою вспомогательные функции. Эти воины прибыли в столицу в своих национальных одеждах и со своими бронзовыми знаменами, прикрепленными к длинным жердям.
   При виде всей этой внушительной мощи, заполнившей Зуру, верховный скептух Аланского Союза даже зарделся. Войско алан представлялось ему чешуйчатым драконом, готовым испепелить любых врагов. И только римский военный комит Луций Прим - главный инструктор, идущий в поход в качестве трибуна аланского легиона Соколиных Крыльев, казался равнодушным и даже чуть насмешливым. Невозмутимого римлянина, повидавшего на своем веку немало сражений, вся эта чванливая помпезность разукрашенных полков не могла тронуть или восхитить. Ни многочисленность солдат, ни прочность брони, ни длина копий не вызывали одобрения у этого практичного ветерана, слепо верящего лишь в дисциплину бойцов на поле боя и их верность своим командирам. Прим воспринимал зрелищные построения ал и когорт на городских улочках Зуры, скорее, как разновидность театрального представления, еще не имеющего отношения к суровым будням настоящей войны. Но таковы, видно, были все римляне и Сагаур делал вид, что не замечает пренебрежения на лице своего союзника, продолжая приветствовать у коллонады своего дворца все новых и новых воинов.
   Финикийца Хирама князь тоже брал в предстоящий поход, сделав его командиром своей личной охраны. Этот человек был слепо предан своему спасителю и господину, как бывает предана хозяину хорошая цепная собака. Во дворце он сторожил сон Сагаура, проводя ночь на циновке неподалеку от царского ложа, и мимо его чуткого уха не могла пролететь даже муха. Неизменно ощущая рядом с собой ровное дыхание этого сильного человека, князь теперь почти не опасался за свою жизнь.
   Сагаур смотрел сквозь пальцы на то, что смуглолицый азиат с глазами чернее самого сумрака ночи часто шептал какие-то неразборчивые заклинания, призывая своих загадочных восточных богов. На шее Хирама князь как-то раз разглядел амулет в форме полумесяца и у него даже мелькнула догадка, что его слуга был у себя на родине служителем какого-то тайного культа Маллуха или Ваала, стал жертвой религиозных гонений римлян и бежал на Боспор. Впрочем, эти предположения Сагаур оставил при себе. Важно было лишь то, чтобы иноземец безропотно ему подчинялся и берег его жизнь пуще собственного ока.
   На военный совет в главном покое дворца верховный скептух созвал всех князей, старейшин, воевод, командиров союзных и вспомогательных отрядов. Слуги залили масло в бронзовые настенные светильники с головами оленей, запалили фитили и большая зала с крестовыми балочными перекрытиями на потолке стала яркой и уютной. Заговорил князь Олтак:
   -Если венеды опять забьются в свои леса, нам будет трудно их оттуда достать. Это все равно, что выковыривать черепаху из панциря.
   -Верно, - согласился Сагаур с кислой миной. - Что же вы, братья мои и соратники, предложите делать?
   Ему ответил Прим:
   - Я бы рекомендовал почтенному скептуху использовать тактику легионов в Британии и Германии: строить линии опорных укреплений и постепенно выжимать варваров с занимаемых ими территорий в места, мало пригодные для жизни. Всех тех, кто будет препятствовать этому - уничтожать силой оружия или обращать в пленников. Варварских вождей, желающих служить нам - делать своими ставленниками в покоренных областях.
   -Наш Луций Прим очень благоразумен, - похвалил Сагаур. - Мне по душе такой план. Что скажут мои воеводы?
   -Спору нет, - признал Олтак, а за ним и другие аланы. - Римлянин говорит дело.
   -Подобная тактика тем более благоприятна для нас, - добавил Прим, - что неприятель не имеет сильной кавалерии, способной совершать быстрые рейды и тревожить нас налетами.
   -Так и есть! - зашумел воевода Хаскар. - А уж пеший сброд нашим всадникам не помеха. Раздавим как земляных червей.
   -Так тому и быть, - Сагаур откинулся на спинку своего резного трона. - Пускай венеды забираются в свои болота и чащобы и сидят там, не высовывая носа. А мы станем хозяевами на их земле: отберем их пашни и луга, наденем цепи на их жен и детей.
   Лица алан, собравшихся во дворце, засветились от довольных улыбок, зарумянились от блаженного предвкушения побед и обильной добычи. Глаза заискрились игривым огнем. Это было волнующее, будоражащее кровь осознание своего непререкаемого превосходства над народом, который представлялся сынам Апутары скопищем оголтелых дикарей, даже не людьми, а, скорее, придатком еще не освоенных полей, лесов и равнин ничейной земли, дожидающейся настоящих хозяев.
   Распустив совет, Сагаур направился в спальню, когда из перехода навстречу ему беззвучно выскользнул Хирам. Скептух невольно вздрогнул, столь неожиданным было появление слуги.
   - Чего тебе?
   - Прибыл еще один посланник. Однако, увидев римские знамена, он не решился показаться тебе на глаза. Этот человек - гот, повелитель, - финикиец нагнул голову.
   Сагаур мстительно улыбнулся. Можно было без труда догадаться, о чем прибыл говорить гот. Римляне теснят их войска к северу и востоку, громят лучшие дружины - не иначе, как явились просить помощи. Что ж, Сагаур был готов поторговаться.
   Он принял посланника Эорманрика в тайном своем покое, соединенном задрапированной дверью со спальней. Небольшое окно под потолком, несколько факелов, стол и два кресла составляли убранство комнаты.
   Однако тот, кто предстал в роли посла, очень мало походил на просителя. Это был огромный широкоплечий воин, рыжебородый, косматый - словом, такой, каким обычно и принято представлять свирепых кельтов и германцев. Одетый в шелковый плащ-каракаллу, наброшенный поверх темно-лилового бархатного кафтана, он явно чувствовал себя неуютно - впереди войска, в медвежей или леопардовой шкуре ему было бы гораздо сподручнее.
   Но Вилигунду предстояло быть не только послом.
   Небрежно поклонившись правителю, он протянул ему свиток с печатью Эорманрика и замер, переминаясь с ноги на ногу.
   Сагаур сделал знак Хираму принять грамоту. Тот развернул ее и сначала прочел сам.
   - Эорманрик просит помощи, пока его еще не смяли римские легионы. Атанарих, брат короля, который правил южными землями, уже склонился перед Римом. Теперь приходит его черед, - вкратце пересказал Хирам содержание свитка.
   Вилигунд побагровел, но смолчал.
   - Почему мы должны помогать вам? - усмехнулся Сагаур. - Потому ли, что когда-то ваши копьеносцы, точно кроты, вгрызались в наши земли, отбирая луга и пастбища, сжигая поселки, тесня наших всадников все дальше и дальше в бесплодные степи? Можете ли вы угрожать нам? Или у вас есть, чем расплатиться за нашу помощь?
   - Я не предлагаю вам сражаться с римскими легионами, - проворчал Вилигунд. - Если тут и может кто-то помочь, так только великий Вотан. Хотя, если бы вы ударили с правого фланга на римлян... - мечтательно произнес германец.
   - Что же мы с этого получим? Ответь, посланник вождя готов! Нам Рим не страшен. Августы никогда не воевали с нами, предпочитая держать нас в числе друзей, нежели в стане врагов. Так для чего нам нарушать столь давний союз?
   - Мой повелитель и не просит тебя его нарушить. Но, милостью богов, он нашел то, что поможет и ему, и тебе. Речь идет о Белом Граде венедов, скрытом у Священного Озера за землями меренс. Я знаю дорогу туда и могу ее показать.
   - И что мне с него? - равнодушно пожал плечами Сагаур. - Я не вполне понимаю, как скрытый город какого-то дикого племени может помочь вам выстоять в борьбе с Римом. А с венедами я сам разделаюсь. Оставайся при моем войске, и ты увидишь, как мои всадники раздавят их селения копытами своих коней.
  
  
   Глава 9. Князь.
  
   Весна разливалась по северным холмам и долинам, одевая зеленью голые и сухие леса. Журчали полноводные реки, рыба играла в озерах, и долгие зори тянулись, превращая ночь в легкие сумерки.
   Однако сейчас краски пробуждающейся природы совсем не волновали Велимира. Его угнетала минувшая неудача, а еще пуще - сознание того, что он оставил в руках Ингульфа двух своих собратьев по несчастью. Но поделать здесь он ничего не мог.
   - Долее ждать нельзя, - заметил Ратислав, сидя в гостях у Ощеры. - Ясы ударят в любой день, а без нашей помощи - сомнут полуденные селения, как сухую траву. И снова потянутся беглецы к нам в леса, и снова мы будем принимать несчастных и вместе вспоминать о минувших днях. Пусть не удалось нам поднять эрулов - пойдем сами.
   - Скольких же ты людей на подмогу им поведешь? - спросил Ощера.
   - Дело тут не только в людях, - возразил воевода. - Смекалку свою, да умения - вот что мы им принесем. Сколь бы людей ни собрали - не выстоят они в чистом поле супротив степняков. А вот подсказать, как их можно одолеть - я могу.
   - Коли советом, так и мои новые знакомцы, водяне, тебе пригодятся. Как ратаи-то они не больно сильны, а вот колдовским искусством да знанием тайным - владеют. Обожди, пока соберем народ тебе в помощь!
   - Времени ждать нет, - воевода покачал головой. - Каждый день дорог. Как -нибудь управимся - поверь, мне уже доводилось бить аланских всадников, - заверил Ратислав, неожиданно назвав ясов ромейским именем. - Так что завтра поутру выступаем.
   В том, чтоб идти с Ратиславом, у юношей из Нового Села и вопросов не возникало. Отрад стискивал зубы, вспоминая, как со всеми родовичами некогда бежали от ясов. Даже Загреба, забыв прежние страхи, уже весело крутил палкой, представляя, как сбивает головы ненавистных всадников.
   Хотел Велимир проститься с Руженой - не знал, насколько уходит, да где-то в потаенной глубине души всплыл и предательский страх: а вернется ли вовсе? Сама девица тоже не появилась, зато подле своего села он встретил старого волхва.
   Вед сидел на своем любимом камне возле Велесова Оврага и задумчиво чертил на земле непонятные узоры концом посоха.
   - Ратислав прав, идти вам надобно, - молвил волхв, как показалось юноше, с далекой грустью. - Но вот ведь как складывается судьба. Доблестные дети степей, отважные воители без страха и упрека - думают, что сражаются за возрождение былой славы, а на деле только служат велениям Темного Круга. Мы же - заместо того чтобы собраться с ними воедино, да образумить общего недруга всех вольных племен - будем губить друг друга в напрасных битвах на радость хитрому ворогу.
   Он поднял голову и посмотрел на Велимира.
   - Великие Пряхи прядут ткань Всемирья, и судьбы наши вплетены в нее - но ткань та живая, а не застывшая. Не мертвым грузом предопределенности висит над нами наша доля - а сами дела наши, каждый наш шаг созидают ее, оживляя узорочье ткани. Оттого одни становятся в том узоре дивными цветами, а другие - гнилыми нитками, что выбрасывают пряхи из своей пряжи... Печально мне, что столько людей, столько сил, столько судеб брошены на поддержание чьей-то прогнившей воли. Что же сам ее обладатель? Ужель не мог он войти в узор Великих Прях пусть и не главным цветком, но хотя бы основой ткани или утком? Нет, он возжелал быть первейшим, и ныне не смирится ни с какими трудностями, ибо боится небытия, а что ждет его на деле - не ведает...
   Ведислав посмотрел куда-то вдаль и глаза его сделались туманными, будто он узрел нечто, понятное только ему одному.
   - Огнь кровавого заката скоро застит Сваргу, и Черный Всадник на вороном коне окинет нас взором из провалов пустых глазниц, взобравшись на гору мертвых тел...
   - Молви, отче, что делать нам? - спросил Велимир с надеждой.
   Вед будто очнулся.
   - Помни, - голос волхва стал звучным и твердым. - Задача ваша - не просто разбить лютого ворога, не истребить самое воинство его - но сломить упорство его духа и, коль сложится так по воле Родовой, суметь обратить помыслы на иную стезю, коих множество превеликое под солнцем этого неба.
   Велимир склонил голову. Наказ волхва был ясен, но темен казался путь к его воплощению.
   Вед посмотрел на юношу взглядом, полным какого-то неземного сочувствия.
   - Ведомо мне, что у годяков с тобой приключилось, - произнес он голосом спокойным, в котором однако таилась неодолимая твердь. - Правду прорек тебе годячий маг. Были мне знаки вещие, надежные. Мать Сыра Земля говорила со мной, слово свое вещала. Слово верное, обережное. Пусть искра станет сердцем большого костра. Пусть капля станет душою речного потока. Пусть выдох каждого из вас станет частью великого вихря, сметающего пыль подножную. Пусть глас каждого из вас станет долей могутной песни, реющей над просторами Богомирья.
   - Что это значит? - вопросил Велимир.
   - Нужно идти к Ратиславу. Допреж того, как выступить в поход, сотворим все мы великое дело. Если сложится все по промыслу Вышнего - не только отвадите недруга от вятского края, но на долгий срок укрепите его рубежи и подарите лад сородичам своим единокровным.
   Своим как будто неторопливым, но на диво широким шагом Вед быстро добрался до избушки Ратислава, и попросил воеводу созвать всех своих воспитанников.
   Те собрались быстро, но топтались на лужайке в нерешительности. Всем было непонятно, чего еще ждет от них старый волхв. Вроде бы, наутро идти в поход...
   - Верно мыслите, - согласился волхв, прочитав их сомнения на лицах. - Только вот вправду кто-то из вас намедни обмолвился - что смогут сделать три десятка удальцов супротив целых полчищ? Любой совет к разуму хорош, но нынче иное приспело, одним советом тут не обойдешься. Завтра же отправитесь в дорогу, да только не на Полдень.
   - Куда же нам идти? - удивился и сам Ратислав.
   - Во все концы нашей земли лежит ваш путь, - отвечал Вед. - Вороново Поле возле излучины реки знаете? Большое поле, там редкие ивы растут. Так вот, ступайте во все окрестные села, и весь народ туда созывайте. Чтоб и юные, и старые, и мужи, и жены туда сходились. И вятские селения обойдите, и седонов, и водь. Дело решать предстоит невиданное и неслыханное, не до старых размолвок сейчас.
   День собрания выдался хмурым и пасмурным, и на душе у людей было нерадостно. Чуяли все, что не для праздника созвали их со своих земель, а низко летящие тучи казались лохматыми призраками, что тоже стекались с разных концов края на вековое сборище.
   Народ сбирался со всех весей. Поселяне приходили во главе своих именитых старейшин, военных вождей и главатарей. Ремесленников-железняков можно было узнать по прокопченным от печей лицам, пахарей - по ссутуленным плечам и серым, вздувшимся тугими венами кистям рук. Рыбаки в залатанных гащах пахли осокарем и тиной, охотники с взъерошенными волосами и лохматыми бородами - сосновой смолой. Бывалых воев отличала осанка и прямой взгляд, старшины выделялись подстриженными усами, начельниками, сукней или жупанами, наброшенными поверх рубах с широкими вставками. Сколь сильно разнились укладом отдельные роды, столь и отличались они одежой: вяты из разных сел - вышивкой на рубахах и шириной гашников, седоны - кожухами и ноговицами из холста, водь - однотонными зипунами. А бабы, и вовсе принарядившись, пестрели налобными венчиками с завитками, треугольными или округлыми наушьями и увяслами с серебряными вставками.
   На поле очень скоро стало шумно и только соловьиная трель из дальних березняков да петушиный покрик со Слобожей Вежи иногда прорывали бесперебойный гул множества голосов. Над травой тянулась тонкая дымка. Прибывающие люди придирчиво оглядывали друг друга и вставали своими родами: кто кучно и чинно, кто - в разноряд и подбоченясь.
   - Пошто звал? О чем толковать будем? - недовольно сомкнув кустистые брови, спросил волхва Будивой, старейшина из села Конская Грива. - Людей прямо с поля согнал, будто пожар.
   - Наши тоже только с ловов вернулись, - поддержал его Сновид из Травяной Балки. - Весь день зверя гнали, во рту еще маковой росинки не было...
   Ведислав молча поднял правую ладонь и вскоре недовольство в рядах поселян улеглось.
   - Речь моя будет о нашей общей судьбе, - заговорил он наконец спокойно и размеренно. - О благой доле, которую мы можем себе стяжать, и о недоле, коей во черед свой придется покорится, если не научитесь вы жить друг с другом в ладу.
   - Почто пужаешь? - блеснул ястребиными глазами воевода Шуст из Заречья. - О какой недоле речешь?
   - Кончилась наша беззаботная жизнь, - холодно, словно вынося приговор, отвечал Ведислав. - Близится время тяжелое, темное.
   Голос, которым были сказаны эти слова заставил людей невольно замереть. Будто в самом воздухе над полем повеяло тревогой.
   - Ты уж нам прямо скажи, отче, чего ждать и к чему готовиться, - попросил Прозор, глава Нового Села.
   - Извольте, скажу. Край наш древен, как сам мир, Родом сотворенный. Словно сами боги потрудились огородить его от всех прочих земель дремучими лесами, высокими холмами да глубокими реками. Немного найдется среди вас тех, кто родился под сводами сих вековечных дубов, чьи предки с искону здесь свой уклад зачинали. Все боле людей пришлых - тех, что явились сюда из дальних весей, гонимые нуждой. Одни раньше сюда пришли, другие - позже, спасаясь от врагов-инородцев. Верно ли толкую?
   - Верно, - нехотя подтвердили селяне.
   - Многие бросили отчие дома и могилы пращуров ради сбережения собственной жизни, позабыли привычные ремесла и искусства, дабы не дать угаснуть искре своих родов. Так сохранили вы лепестки великого цветка вятского народа. В этом заповедном краю семьи ваши расселились привольно и просторно, дав начало новому дню внуков Даждьбоговых. Но нет ничего постоянного в нашем мире, - старый волхв едва заметно вздохнул. - Даже то, что кажется неизменным и непреложным, рано или поздно исчерпывает себя, иссыхает в своем истоке. Вот и нынче всему порядку нашей благодатной жизни приходит конец.
   - Не о войне ли речь ведешь? - спросил Звяга, старейшина с Сивого Взгорка.
   - Да, - прикрыл веки Ведислав. - Вышло то, чего все вы так боялись, но чего в душе ждали. Пепел и гарь войны уже оплавили облака на пограничье наших земель, а черные ветра Мора и Мары гонят их к нашим лесам с неуклонной силой. Страшный враг идет на нас.
   Люди на поле, пораженные этим известием, снова загудели, а бабы запричитали во весь голос. Однако старый волхв быстро восстановил тишину.
   - Ворог сей лютый, - продолжал он, - дюже охочий до чужих жизней и добра, беспощадный и вероломный. От него не спасет вас это последние укрытие, этот последний вятский рубеж, до которого протянулись руки, оставляющие после себя только кровавую пашню. Знавали вы его прежде, от его ненависти и лютизны бежали сюда, так что вам не хуже моего ведомо, чего от него ждать. Недруги истребят всех - и стар, и млад, а тех кто выживет - сделают своими рабами. И тут уж выбора нет: либо сражаться, не щадя живота своего, либо покориться, ибо бежать дальше некуда. За этой последней межой остались и вовсе глухие леса, где не выживут даже сильнейшие, не говоря о женщинах и детях, о стариках и старухах.
   Народ снова озабоченно зароптал.
   - Все вы жили здесь каждый своим родовым законом, посильно помогая соседям, но общих дел не ведя. Каждый держался за собственный уклад и обычаи, каждый сам отмерял себе владения, сам назначал себе сроки. Но не выстоять так против грозного супротивника, не знающего страха. Надвигается большая война, и тот, кто не сумеет отринуть свое, близкое и привольное - ради общей победы, тот и своего не сохранит.
   - Много у нас нынче противников, - мрачно проговорил Ратислав. - А еще пуще - друзей ложных, что наветы возводят да клевету нашептывают, меж собой нас разделяют да думы черные поселяют.
   - Так выстоим ли, отче, молви слово свое? - спросил кто-то.
   Вед посмотрел на людей.
   - Можем мы выстоять, - отвечал он, помолчав. - Но случится ли так - только от вас зависит. Разойдетесь сейчас по домам, к обмолоту да жниву воротитесь - так и некому будет боронить землю.
   - А соберемся - что, будет толк? Где нам с всадниками да годами тягаться...
   - Толк будет. Ежели будет, кому повести нас. Сотни копий ясов направляет одна голова, одна воля, один перст. А мы, сколь бы ни был силен каждый - не устоим в одиночку супротив сотни. Помните также, что одолев на стезе бранной, победитель речет о мире с побежденным. И тут тоже нужны одни уста, одно разумение, одна воля, выражающие правду всех. Кто будет голосом нашей земли, образом ее духа, блюстителем искона? Ясы иль годь явится, а речь держать пред инородцами потребно тому, кому вы решите доверить общую судьбу и свое будущее.
   - О князе речь ведешь? - предположил Ощера.
   - Да, - снова прикрыл веки Вед. - Не было еще единого князя в Заречном крае, каждый жил своим разумением. Но теперь без него не обойтись.
   Народ притих, обдумывая слова волхва.
   - Пришел час избрания заступника для всей земли вятской, - голос Веда изменился, сделавшись подобным свисту ветра. - Сегодня заскрипели древние дубы, и шелестом зашлась листва, а на сизом камне, сохранившем тени былого, проступил лик Златояра - векового стража седовласого нашего края. Очами зари смотрят на вас боги с Ирийских высот, а духи Чертогов Медведя, Лисы и Ворона выбрались из своих недр, чтобы славить имя могутного князя-ратая, за щитом которого все вы найдете опору. Так кто же он, этот воитель?
   Волхв обвел взглядом поля, кроны деревьев и дальние холмы.
   - Пусть земля прошепчет его имя. Пусть пропоет его ветер. Пусть разнесет его по весям рокот Великой Реки, а ветхий Хранитель Времен, Числобог, улыбнется, возложив длань на чело достойнейшего. Пусть собирает он все силы ваши, да ведет на инородцев. Клинок его да станет вашей волей и снидет с высот молнией на твердь супротивников вятских. Щит его да снанет вашим духом, нерушимым пред бурей испытаний. Плащ его да будет вашей землей, простерсшейся от края и до края света белого.
   - Кому ж по плечу такое дело? - с сомнением зашептались люди.
   - Тому, кто из оратаев, охотников, бортников и рыбарей наших многочисленных сел создаст неодолимую гридню, способную потягаться в ратоборстве и с ясами, и с годью, - ответил Вед. - Тот, кому пути Перуновы самим небом предуготованы и над чьим челом неуемно вьется белокрылый орел.
   Народ растерянно переглядывался между собой.
   - Не иначе, как о Ратиславе речь, - почесал бороду Будивой. - Иных ратаев, в бранном деле искушенных у нас нет. Ему и дружину по плечу возглавить.
   - Что скажешь, Ратислав? - закричали сразу несколько человек.
   Воевода от неожиданности не сразу нашел, что ответить. Наконец он выступил перед селянами.
   - За доверие вам благодарен. Да только не по мне честь. Не вашего я роду-племени, хоть и стала мне земля ваша вторым домом. А потому - не должно мне в голове вставать единой дружины от ваших сел. Не по небесным это законам, не по велению Рода-отца. Князь - хранитель исконной правды края, и он должен быть одной крови с теми, кого поведет на смерть, чтоб под его стягом родовичи стояли стеной и верили в справедливость общего дела до последнего вздоха.
   - Но почему ж нет? - настаивал Прозор. - Какого бы ни был ты роду - тебя люди знают, уважают. Для каждого из нас ты брат и единокровник по духу. А биться с таким окаянным врагом, как годяки, что не отступают и в плен не сдаются, только ты и можешь научить. Они ж похуже любого лютого зверя - для них смерть в бою высшая радость. Кто еще обуздает этих нелюдей?
   Несколько голосов с готовностью поддержали Прозора.
   - Нет! - почти в страхе выдохнул Ратислав. - Коли по части бранной науки - всему научу, помогу, подскажу. Если боги будут на нашей стороне - супостатов отвадим. Но не требуйте большего. Под рукой достойного князя, коего выберете сообща, пойду в огонь и в воду, покуда сердце мое бьется. А коль будет ко мне его высокое доверие - встану воеводой при гридне. Князя выбирают не только для войны - но и для мира. Сражаться - дело нехитрое. Сохранить мир, когда каждый день встречаешь тех, кто готов утопить соседа, лишь бы выплыть самому и кто тянет одеяло на себя, забывая, что жить под ним - всем вместе - вот в чем истинная мудрость князя. В бою все просто: есть свои, есть враги. А в жизни все вроде друзья - а всяк норовит обойти другого. Потому долг князя - искать справедливый путь, находить правду, беречь ее, давать укорот тем, кто за счет сородичей выжить старается, хранить заветы предков, направлять тех, кто стремится к правде - да не знает, где она... Князь - не просто воин...
   Слова Ратислава огорчили многих. Пошли споры и пререкания. Молодежь повесила головы в унынии. Среди воцарившегося шума не сразу заметили прибытие новых людей. Это были седоны. Когда селяне узнали Ружену, они немало удивились: никто не ждал, что дочь седонского вождя появится на Вековом сборище.
   Пришла она не одна. Словно из-под земли, на опушке березняков выросло десятка два седонских воинов и старцев. Ружена шла меж них неторопливой бесшумной походкой в сопровождении своих отца и матери. Вновь прибывшие достигли поляны и молча встали в стороне.
   Тучи над полем меж тем сгущались, темнее становилось в воздухе, точно мгла опускалась на землю. А споры среди поселян все разгорались. Теперь каждый кричал что-то свое и яростно возражал соседу.
   - Может, ты, Ощера, на себя такой груз примешь? - предложил Ратислав.
   Ощера вздохнул, покачав головой.
   - Я уж староват, а тут силы нужны немерянные.
   - У тебя и опыт, и умение видеть самую суть, - настаивали соседи Ощеры из Нового Села.
   - Да изгой он, с нами ужиться не смог - где ему всем народом править? - зашумели селяне с Лубяного Починка. - И воин из него никакой!
   Теперь уже многие просто кричали, предлагая своих старейшин, родовичей, и соседи отвечали им таким же криком.
   - Что ты нам своего Дедилу в вожди прочишь? - распылялся Шуст. - Помним, что он древнего воинского рода и со степняками дело имел. Да только князя выбирают не по старым заслугам - а по тому, чего от него в будущем ждать.
   - Коли б знать, чего от человека ждать можно! - выкрикнул кто-то.
   - Порой предугадать можно, - заметил Ведислав. - Бывает, что воевода в смертный бой своих ратичей гонит, где гибнут они без счета, но победу добывают и его самого от меча и стрелы сберегают. Только воевода такой за спинами их не прячется и живота своего не жалеет. За таким на край света пойдут с охотою, ибо видят, что не ради славы своей или мошны чужих жизней не жалеет - ради общего дела и победы во благо родичей и потомков. А коли кричит воевода: "Я над вами главный, спасайте меня!" - так и войско у него разбегается, едва с врагом клинки скрестили. Такой и над своими лютует аки волк, лишь бы слушались его и боялись, и головы с плеч снимает, да толку все одно нет: не верит в него народ и победы с ним не добывает. Так и князь. Есть те, что родом и былым делом славны, но лишь почестей да богатства себе ищут, дальше собственного блага мира не видят. Есть и другие. И в сече, и в трудах праведных впереди всех, о себе забывают, костьми за родичей и землю отчую готовые лечь. Это и есть люди княжеского призвания - истые ратаи-заступники своего края.
   - Где ж сыскать-то такого, - пожал плечами Ощера.
   Юная дружина, после отказа Ратислава приунывшая, вдруг снова загудела.
   - Велимир, тебе это по плечу, как никому иному, - сказал Драшко, ратич из Лубяного Починка.
   - Да ну вас, - отмахнулся юноша. - Где уж мне. Немало воинов с рубцами да летами в запасе, не мне с ними тягаться.
   - А тут лета не главное, - неожиданно поддержал своих воспитанников Ратислав. - Опыт с годами приходит, это верно, да только всего все одно не узнаешь, сколь не учись. А вот то, как ты в прорубь кинулся, когда Отрада спасал - все запомнили. Вот так, не щадя себя, в огонь и в воду пойти - не всякий способен.
   - Да я и поручение твое у годов провалил, - слабо прошептал Велимир, припоминая прощальные слова Ингульфа.
   Воевода покачал головой.
   - Не провалил ты, а исполнил. И людей уберег, и себя не посрамил. Не всегда случается так, как желается, но и тут ты вел себя достойно. В таких поступках княжья стезя и распознается. Принимай власть, а мы, коль чего не осилишь - тебе пособим.
   Неожиданно взяла слово Ружена. Выступив вперед, она подняла руку, и над полем разлилась тишина.
   - Велимир должен быть князем, - произнесла она кратко. - Седоны признают его.
   И точно в ответ на ее слова, давно нависшие над полем тучи вдруг разорвались белой молнией. Грохнул гром, и на землю хлынул дождь.
   -Знак Перуна, - зашептались в толпе. - Громовит-Ратай признал нового князя.
   Никто не укрывался от водных струй, бивших хлесткими упругими ударами по лицам, по телам людей. Велимир, не до конца еще осознавший случившееся, замер, устремив лицо к небу.
   Уносились темными струями дождя мысли о прошлом, о суетном. Не нужен был морок годячьего мага, и не надо было никого обманывать и предавать, как поступали многие, стремящиеся к власти. Ибо тот, кто отказывается от власти - становится воистину достоин ее.
   Велимир стоял, растворяясь в дожде. Он точно вбирал в себя эти бурные потоки - и струи дождя вдруг ослабли, мягко огладили лицо его - и пропали.
   В небе засияло солнце.
   Глава 10. Юная дружина.
   Вскоре после сбора на Вороновом Поле старейшины сел, принимавших в нем участие, начали направлять своих родичей для дружины выбранного князя.
   Всех приходящих принимал Ратислав, пересчитывал, определял воеводу и место в полку.
   - Восемнадцать человек, кроме юной дружины, выставляет Лубяной Починок. Двадцать два воина - из Травяной Балки. Двадцать семь - из Нового Села. Одиннадцать охотников прибыло с Заячьего Луга. Дивнолесцы прислали тридцать одного, - считал Ратислав на пальцах, порой выкладывая палочки для десятков и сотен. - Теперь из Заречья...
   Счет продолжался - по десять, по двадцать собирались те, кто готов был сражаться с недругом. Работы у Ратислава прибавилось - на такое количество ратников он оказался единственным воеводой, знающим бранное дело не понаслышке.
   - Водяне выставляют почти четыре десятка человек. Седоны прислали воеводу, с ним сто двадцать четыре человека.
   - А что Белоградцы? - спросил Отрад.
   - О них пока ничего не слышно, - отозвался Велимир, нахмурившись. Он вспомнил о своем обещании придти на Бело-Озеро через год. Треть года уже минула с той поры.
   Закончив подсчеты, воевода распрямился.
   - Ну, вот, две с половиной тысячи набирается из почти двух сотен наших сел. Теперь, если еще с Полудня столько же выставят - нас будет уже вполовину от ясов.
   - Все равно врага много больше. А ежели еще годяки подойдут, - покачал головой Отрад.
   - Главное искусство воеводы,- напомнил Ратислав, - быть сильнее там, где ворог слабее, и не подставляться под удар оттуда, откуда ты ему противиться не сможешь. Мы наши леса знаем, будем бить из засад, с хвоста, с крыльев - тут числом нас не взять.
   - Если только не пожгут наши леса, - мрачно проворчал Загреба.
   Покинув соратников, Велимир отправился к Веду.
   Дорога к жилищу старого волхва вела Велимира через Дикое Поле, через Кривую Рощу берегом Синь-Реки. Юноша шел, то и дело сбиваясь на бег. Торопился он перед походом повидаться с Ведиславом, поговорить о том, что тревожило день и ночь: как сплотить меж собой людей из разных племен, чтобы в войске царили лад и согласие. Велимир ступал по тропке самым краем реки, любуясь качающимися на воде утками, напоминающими утлые струги. Солнце постепенно заливало весь небосвод. В вышине щебетали ласточки, и юноше показалось, что в их протяжный песенный мотив вплетаются далекие наигрыши тонких струн. Или это звучал ветер? Велимир вслушался: сомнений быть не могло, играли гусли.
   Напев был чарующим, и вовсе не походил на обычную гуслярную гудьбу, к которой юноша был привычен и которая состояла из бряцания, подщипывания и набивания. Неспешные переливы струн ласкали и завораживали слух. Они стелились журчащими водными потоками, рассыпались множеством брызг, а потом вновь срастались в единый тягучий мотив. Однако крылась в нем неисчерпаемая сила. То вздымалась она ввысь рокотом волн, то становилась почти прозрачной, как чистый омут, то клубилась туманом, а иногда начинала звенеть солнечными бликами и каплями дождя.
   Только когда Велимир поравнялся с громоздким поваленным вязом, перекрывшим еще зелеными густыми ветвями часть тропы, он увидел гусляра. Это был ветхий старик с дымчатой бородой, опутавшей всю его грудь и змеящимися по плечам нечесаными волосами. Лицо его казалось совершенно бездвижным: желтоватое как оплавленный воск, оно было обращено к небесам сухими щелями невидящих глаз.
   -Здрав будь, княже, - не размыкая губ, прошелестел старец, и рука его замерла над струнами.
   -Ты знаешь, кто я? - подивился Велимир.
   Только сейчас он разглядел гусли - они были огромными, крыловидными, с двенадцатью туго натянутыми струнами, и лежали не на коленях старца, а прямо на траве перед ним. У юноши создалось впечатление, что они были неотделимы от самой земли. Музыка продолжала разливатся окрест, хоть пальцы гусляра уже не касались инструмента.
   -Вестимо, - проговорил старик. - По всему краю слух летит белым голубем.
   Велимир остановился.
   -Так не возьмешь ли меня в свою гридню? - продолжал гусляр. - Я тебе пригожусь.
   -Прости меня, старче, - растерялся юноша, - но дружина моя ратичами крепка. На что мне слепец с гуслями?
   -Не всяк, кто копье иль меч в руки взял - воитель и заступник земли отчей, - возразил гусляр. - А мою силу я могу тебе показать. Она - в умении укрощать водный поток.
   И старец положил обе руки на струны. Вслед за тем он заиграл так, что тяжелые воды Синь-Реки возбурлили, вострепенулись и заклокотали, взбивая белую пену. Они будто пустились в пляс, застучали, закружились в неистовстве ледяных струй. Велимир не поверил своим глазам. Вся река словно обратилась в ледяного змия, который скручивал свое могучее тело кольцами, бил хвостом и отряхивал синеватую кожу.
   -Ух ты! - не сдержал восклицания юноша. - Коль ты такое умеешь, я с охотою беру тебя.
   -Когда придет самый тяжкий час и ворог станет продавливать крепь твоих братьев, а лучшие из них падут - кликни меня, и я явлюсь, чтобы обуздать черную стремнину, грозящую проглотить нашу земь.
   Так молвил слепой гусляр. Велимир поклонился ему и пошел дальше.
   Он поднялся на косогорье, с которого спустился на просторное, колосящееся золотой рожью поле, вытянувшееся до дальней кленовой рощи. Облака плыли совсем низко и задевали верхушки стройных дерев.
   Рожь была юноше по грудь, и он ступал, раздвигая колосья руками, а некоторые из них стучали ему по спине и ногам. Вдруг откуда-то снизу вынырнул пучеглазый человек с копной свалявшихся волос, в которые вплелись колосья и травы. Впрочем, человеком его назвать было трудно: вытянутая голова, висящие мочки длинных ушей, большой горб на спине и кривые ножки. Одет он был в грязную рогожу, перевязанную хомутом. Незнакомец цепко вперил взгляд в лицо Велимира.
   - Слыхал я, ты удальцов зельных к себе в дружину набираешь? - сипло спросил горбун. - Так может, и я тебе на что сгожусь?
   Юноша обомлел.
   -Да ты и меча-то в руке не удержишь, - покачал он головой. - Где уж тебе в строю биться.
   -Победа не всегда мечом добывается, - возразил горбун.
   Он запустил руку за пазуху и вытащил тонкую камышовую дудку с маленькими отверстиями.
   -Это и есть твое оружие? - едва не рассмеялся Велимир. - Кого же ты можешь им одолеть?
   -Не спеши усмехаться, княже, - серьезно молвил ему горбун. - Дудка моя правит всеми ветрами земли, и силища в ней сокрыта превеликая. Погляди сам.
   Он приложил дудку к своим губам и дохнул в нее всей грудью. В этот миг словно покачнулось небо. Задвигался воздух и со всех дубрав и рощ к полю постремились грозные ветряные потоки. Вскоре они устроили такую свистопляску, что чуть не сбили Велимира с ног. Затрепетали травы, свиваясь свитнями, охнули дальние дерева, сама земля заныла, откликаясь неостановимому напору. А ветряной натиск только усиливался, порвав на груди юноши рубаху. Велимиру казалось, что над полем носятся бесчисленные ветряные скакуны с большими крыльями, целый табун неистовых жеребцов, которым нет преград.
   -Остановись, прошу тебя! - взмолился Велимир. - Не играй больше. Я вижу, что ветер в твоей власти, и дудка твоя пострашнее любого меча.
   -Так возьмешь ли меня? - прищурился горбун.
   -Возьму, - обещал молодой князь.
   -В трудную годину, когда ворог покажется тебе неодолимым, а помощи ждать уже будет неоткуда - позови меня и я явлюсь, чтобы вызволить из лап погибели.
   Так напутствовал горбун. Велимир поклонился ему и заторопился к роще.
   Под сводами дерев кружили пух и тонкие паутинки. На листьях блестели капли росы. Юноша быстро нашел знакомую тропку через низину, но не успел пройти и нескольких шагов, как столкнулся со странным человеком: костлявый и долговязый, он был одет в оленью шкуру и ходил кругами, подволакивая ногу, вокруг кленов с большим бубном. На тонкой шее болтались бусы из волчьих зубов. Увидев Велимира, хромец замедлил шаг. Глаза его оказались маленькими и совсем бесцветными.
   -Уж не ты ли будешь новый князь? - спросил он.
   -Я, - отвечал юноша.
   -Тогда к тебе будет и просьба моя.
   -Говори, - кивнул головой Велимир.
   -Знаю, что много уже собрал ты под своей рукой умелых ратаев, но одного тебе все ж недостает.
   -Уж не тебя ли? - усмехнулся юноша.
   -Угадал, - без тени улыбки проговорил хромой.
   -Так ты врагов будешь бубном своим отпугивать? - пошутил Велимир.
   -Можно и отпугнуть. А можно и загубить - смотря, какое желанье в душе будет и какая нужда.
   Велимир все еще с недоверием смотрел на бубен хромого.
   -Мой бубен, - пояснил меж тем тот, - хранилец огня. Коль вдарю в него по-хорошему, то пламень возъярится неистовый, все со своего пути сметет. Не веришь? Тогда смотри.
   И хромец принялся настукивать ладонью по туго натянутой коже бубна. Сначала он делал это тихонько, потом все сильней и громче. Деревья и кусты затрепыхали, солнце, висящее над рощей, стало черемным. Невесть откуда таким дохнуло жаром, что чуть кожу Велимиру не опалило. Бурелом и ветки треском изошлись, над тропкой заплясали алые всполохи. Они сначала слились в широкое кольцо, окружив юношу пламенной стеной, потом воспарили к небесам и Велимир различил в ломающемся на части пространстве огромную жар-птицу, расправившую могучие огненные крылья и гордо вскинувшую голову с острым клювом и чубом на макушке. Когда дыхание пламени стало нестерпимым, юноша закрыл лицо руками.
   -Довольно, - сказал он хромцу. - Убедил ты меня. Твой бубен и вправду правит силой огня.
   -Так возьмешь ли теперь к себе гриднем?
   -Возьму, слово даю.
   -Добро, - хромец перестал бить в бубен.
   Огонь отступил, небо прояснилось.
   - В лютую пору, когда последняя надежда на победу будет исчерпана - только вспомни про меня, и я явлюсь, чтоб обратить иноплеменную рать в пепел и прах.
   Так сказал на прощанье хромец. Велимир поклонился ему и продолжил свой путь.
   Только ближе к вечеру добрался он до жилища Ведислава.
   - Вот такая со мной быль-небыль приключилась, отче, - поведал юноша волхву обо всем пережитом. - И ведь не пойму: то ли приснилось все, когда на миг прикорнул на копне сена в Диком Поле, то ли и правда случилось со мной. И не разберешь. Может, ты мне растолкуешь, что к чему?
   Вед выслушал сказ Велимира со вниманием.
   -Что ж, - молвил он. - Вот тебе мой ответ. Гусли правят стихией воды, дудка - стихией ветра, бубен - стихией огня. Да только вызывать их должным образом люди давно разучились. Забыто давно это уменье, хоть от пращуров о нем слыхать доводилось.
   -Кто ж тогда были эти трое? - удивился молодой князь.
   Ведислав загадочно улыбнулся.
   -Стало быть, - рек он, - в обличьи слепого гусляра, горбуна-дудельщика и хромого бубнознатца предстали пред тобой хранители Белого Града. Сон ли это, быль - не важно. Знак от них ты получил. Прими его сердцем, ибо обещает он тебе в грядущем помощь тех мудрейших, коим подвластны все силы Мироздания. Память о нем сохрани, но другим не сказывай. Пусть согревает тебя в тягостях и разгоняет сомненья округ чела твоего.
   Велимир вышел из избы старого волхва в бодром и радостном настроении. На другой день и воевода, и други молодого князя не могли не узрить яркий блеск его глаз, но явно выпытывать о причине такой перемены не решились - лишь исподволь поспрошали о том-о сем, надеясь, что юноша сам проговорится. Но Велимир только отшучивался, укрыв тайну встречи с белоградцами в укромных уголках своего сердца.
   Пора была выступать собранному войску. Вед, Ратислав и Велимир рассудили, что первый удар ясов обрушится на южные селения, что стоят на границе степи по берегам Синь-Реки. А если вослед тому ясы двинутся в леса - то надобно будет сообща с южными сородичами перехватить их удар.
   - А ты куда собралась? - Ощера преградил дорогу дочери, что с котомкой на плече и топором за поясом, одетая по-мужски, решительно направилась к калитке.
   - Что же ты думаешь, - почти со слезами обратилась к нему Светана, - пока наши воевать будут, мы дома отсиживаться должны?
   - Не женское это дело, - возмутился Ощера. - Парни пусть воюют, а тебе ли с ними... Ты что ж, в поход пойдешь, с мужиками, одна, на столько месяцев?
   - А что? - Светана гордо тряхнула косой. - Чай, не целоваться идем, а воевать. Так что, отпусти меня, батя, и лучше добром; а не отпустишь - все равно убегу!
   Ощера поразился огню, вспыхнувшему в глазах дочери.
   - Да нешто ты думаешь, он на тебя посмотрит, коли ты топором рядом с ним махать будешь? - вдруг догадался он о причине стремления дочери. - Велимир - он же тебя за воина считать будет...
   - Ну, так что? Здесь ему не сгодилась - хоть там пригожусь, - Светана шмыгнула носом и, подхватив посох, зашагала к лесу.
   Средь двух тысяч собранных со всех окрестностей воинов два десятка были из Нового Села, три - из Лубяного Починка, а прочие из других селений, широко разбросанных вокруг Синь-Реки. Хоть многие друг друга хорошо знали: не раз бывали у соседа в гостях и даже в снегу валяли - но, растянувшись длинной цепочкой меж кустистыми деревьями перелесков, не сразу заметили, что пристал к ним еще один ратник, незнакомый, совсем юный, безусый, с нежным голосом. На привал разожгли костры, и новый дружинник расположился у самого дальнего из них, как можно дальше от Ратислава, развязал котомку и принялся неторопливо жевать краюху хлеба.
   Однако наметанный глаз воеводы мгновенно высмотрел неучтенного воина.
   - Светана, - покачал он головой, подсев рядом - дочку отшельника Ратислав хорошо знал. - Возвращайся домой, не дело это - девицам в бой идти.
   - Почему? - в глазах Светаны стояли слезы.
   - Потому, что когда вы у нас за спиной, нам спокойнее. А коли рядом с нами - так и не до бою уже, думать будем, как тебя уберечь и тут уж, не ровен час, всем тяжко придется.
   - А коли не в бой? Разве мало дел у вас в отряде найдется? Я за спиной у вас и останусь, только не гони, воевода! А придет черед - может, и я на что-то сгожусь, вот посмотришь!
   Ратислав только махнул рукой.
   - Отец хоть знает?
   - Знает, - кивнула Светана обрадованно, почувствовав, что не прогонят ее.
  
   Глава 11. Набег.
   Сухой ковыль шуршал и вился под копытами многочисленных лошадей. Войско шло в поход. Двигалась тяжелая и легкая конница, катились повозки. Сагаур, привставая в седле, с удовлетворением оглядывал глубокие колонны алан. Вот они, лучшие наездники Степи! Княжеская дружина, именуемая Железными Ястребами и состоящая из воинов старейших и именитых аланских родов представляла костяк войска и его главную ударную силу. Рослые плечистые юноши, закованные в металлическую броню вместе с конем, пестрели алыми, синими и желтыми султанами на конусообразных шлемах с наносниками и нащечниками, желтыми и пурпурными плащами, крепленными на правом плече посеребренными щитками. Сплошные латы их были отполированы так, что переливались точно перламутр и слепили глаза. У всех были тяжелые длинные контосы, притороченные к седлу. Широкие мечи в красных ножнах крепились к поясу железной скобой, через которую пропускался портупейный ремень.
   Следом за Железными Ястребами поспевали отряды других родов и общин, известных как Степные Пантеры. Из них не все могли похвастать полностью железными доспехами - у кого-то панцири были кожаными, лишь обшитыми редкими металлическими бляхами, у кого-то - состояли из роговых пластин, нашитых на льняную основу. Иные имели кольчатые рубахи до бедра. Помимо копий и мечей эти воины использовали в бою лук и арканы, а прикрывались от вражеских ударов легкими щитами из плетеных ивовых прутьев.
   Сила алан в бою была еще очень велика. Помимо клина, известного многим кочевым народам, аланские князья нередко строили войско кавалерийской фалангой в четыре ряда. Первые два ряда занимали Ястребы в своей непробиваемой броне, которых римляне опасались не меньше персидских катафрактариев и называли контофорами за их страшные таранные копья. Эти копья крепились кожаными ремнями прямо к корпусу коней, чтобы создать большую устойчивость при ударе. Если один латник погибал, крайние
   товарищи тут же смыкали строй, заполняя брешь.
   Две последних шеренги, имевшие обычно облегченное вооружение и составляемые из Пантер, были приучены не только к сомкнутому, но и к рассыпному бою, а также преследованию противника. Их луки, собранные из деревянных и костяных частей, были самыми дальнострельными среди всех сарматских племен.
   Под рукой верховного скептуха Сагаура сейчас было десять тысяч копий. Опираясь на эту немалую мощь, он решил заявить о себе в лихом разведовательном набеге, который должен был предварять общее наступление всей его армии. Первый удар был нацелен на приречных венедов. Сагаур намеревался оттеснить эти воинственные племена за реку Ра на северо-восточной границе Алании.
   Некогда земли Аланского Союза простирались и на ближнее заречье, но с годами вожди венедов сумели отбиться от власти аланов и укрепиться на обоих берегах, построив несколько крепостей в окружении огражденных палисадами селений. Люди, осевшие там, занимались земледелием и рыбным промыслом, забыв о давних своих предках, что отступили под напором аланов из степей. Сменилось не одно поколение, и внуки воинов, сражавшихся за этот плодородный край с аланскими дружинами, уже не помнили, что их отцы пришли сюда из других мест. Они считали правый и левый берег реки Ра своей исконной родиной.
   Собрав сведения о неприятеле перед набегом, Сагаур уверился в том, что удара его никто не ждет. О смене власти в главном стане на реке Алонта венеды знали, однако не рассчитывали, что новый вождь начнет военные действия против соседей. К тому же согласия среди приречных родов и общин было не много. Этим тоже хотел
   воспользоваться Сагаур.
   Степные равнины распростерлись перед войском словно платье из разноцветных нитей. Природа радовала глаз последними красками уходящей осени. Оранжевые и багряные листья редких кустарников были оттенены желто-зеленой травой, выступающей из обнажившихся пластов чернозема. Бугры солончаков, пригорки с выбелевшей от холода полынью и глубокие промоины вносили в узор белые, бурые и черные штрихи. Пространство Степи было пустынно. Ветры выли и терзали его, обдавая парами ледяного дыхания. Лишь изредка неподвижный пейзаж оживляли скачущие тени тушканчиков или забившаяся в кусты пустельга.
   Войско летело словно на крыльях. Дружинники, истомившиеся душой по походам, нетерпеливо подстегивали своих жеребцов. Те, что были постарше, рассказывали молодым о былых сражениях и могучих героях, большинство из которых уже канули в вечность. Сагаур, запахнувшись в шубу из бобрового меха, слушал разговоры воинов с неприметной улыбкой. Его радовал их боевой задор.
   За небольшой речкой Рут, которую перешли в брод, небо внезапно заволокло рваными пунцовыми тучами. Пошел дождь, размывая твердую землю. Вскоре копыта коней уже месили грязь, а колеса повозок оставляли после себя глубокую колею. Плащи всадников намокли и отяжелели, серые ручьи с шумом стекали с доспехов и лошадиных морд. Но осенняя погода переменчива. Омыв холодной грязной водой степные равнины, дождь так же внезапно прекратился. В прояснившемся небе выглянуло бледное солнце. А среди мутно-сизых разводов облаков вытянулись запоздалые птичьи косяки - они улетали в сторону армянских гор.
   Приречные лощины, где среди пологих холмов еще немало виднелось старых сарматских курганов, явственно были пронизаны чужим духом. Перед рощами идущее войско встречали деревянные истуканы с раскрашенными лицами, на ветвях деревьев пестрели завязанные узелками цветные ленточки.
   Приближаясь к поселению у заводи Коровье Ухо, которое было защищено крепким палисадом, Сагаур отправил на вылазку нескольких легковооруженных всадников. Скептух предполагал, что несмотря на всю тайность похода, венеды могли прознать о продвижении неприятеля - сторожевых людей, проглядывающих дороги с высот и подающих знаки в ближайшие станы, приречные общинники всегда держали много. Значит, весть уже облетела округу и дружины для боя собраны. Биться с врагом на равнинах - для алан одно раздолье. Тут есть где развернуться и для лихих наездов, и для стремительных обходов. Венеды же привыкли сражаться, по большей части, пешими. Да и железной брони не имели: шли в битву в кожаных панцирях, прикрываясь деревянными щитами. Зато в сече стояли горой. Упорством и бесстрашием, пожалуй, превосходили все иные народы. Вот потому рати их нередко было проще истребить, нежели заставить бежать с поля боя.
   Вернувшиеся лазутчики однако удивили скептуха. Они сообщили, что никакого войска поблизости нет, а в самом стане тихо. Сагаур нахмурил брови. Он ждал немедленной битвы, быстрой победы и обильной добычи, а вместо этого его встретила неизвестность.
   Когда аланские конники, уже не опасаясь засады, спустились в низину, за которой на длинной холмистой гряде стояло селение, их объяла тишина: никаких звуков не доносилось из вражеского становища. Приблизившись к воротам частокола из толстых просмоленных бревен, заостренных на конце, они обнаружили, что тяжелые створки распахнуты настежь. Вскоре железные колонны алан потекли по узким улочкам селения. Однако то, что они видели, красноречиво говорило о том, что поживы здесь не будет. Ветхие срубы и земляные мазанки стояли пустыми. Даже в загонах и хлевах не было
   никакой скотины. Вздох разочарования прокатился по рядам воинов.
   -Где же нам искать этих трусливых мышей, князь? - не скрывая досады спросил Натур, ставший после возвращения из похода за Данувий не только воеводой Ястребов, но и главным военачальником скептуха. - Думали, идем на войну, а оказалось - на охоту, зверя из темных нор выгонять.
   Сагаур молчал, поджав губы. Происходящее ему самому совсем не нравилось. Неожиданно к скептуху подъехал на крапчатом низкорослом жеребце молодой воин Ларген.
   -Князь! На окраине стана нашли капище и в нем двух жрецов...
   -Показывай! - глаза Сагаура вспыхнули. - Надо узнать, что задумали эти поганцы.
   Он стеганул коня плеткой. За скептухом, гремя латами, поскакали его дружинники.
   Проехав через весь поселок, аланы увидели за колодезной ямой и дровяниками маленькую круглую полянку, в центре которой стояли столбы с ликами богов, соединенные поперечными брусами и покрытые странными знаками. Перед ними на камнях сидели двое венедов в длинных белых одеждах, отороченных красной каймой. Один был совсем дряхлым и держал в руке длинный посох с резной головой коня. Глаза его больше походили на щели, желтоватое удлиненное лицо с прямым носом перетекало в острый клин бесцветной бороды. Другой жрец, помоложе, был русоволосым - синий кожаный обруч стягивал его лоб. В руке он перебирал костяные четки.
   -Ну?! - Сагаур двинул коня на жрецов.
   Те не отпрянули и даже не пошевелились. Лишь русоволосый продолжал крутить четки с безразличным выражением лица.
   -Где все ваше паршивое племя? - прокричал скептух, наклонившись с седла к венедам. Он все еще надеялся увидеть страх на их лицах. Однако жрецы даже не удостоили его взгляда.
   Желваки на лице Сагаура округлились.
   -Отвечайте! - он едва сдерживался, понимая, что нельзя терять над собой контроль в присутствии дружинников. - Если не развяжете языки, я велю прибить их к колесам обозной телеги, а глаза вырву и забью в глазницы горячий пепел от ваших деревянных истуканов!
   В заполняющей его ярости скептух смешивал сарматские слова с немногими венедскими, которые помнил со времен своей юности, усиленно жестикулируя рукой.
   Венеды не шелохнулись. Аланы вокруг князя тоже заерзали в седлах. Руки их легли на рукояти мечей. Наконец старый жрец посмотрел на Сагаура прямым и ясным взором, в котором отразились солнечные блики.
   - Силой похваляется лишь слабый. Властью кичиться неуверенный в себе. Ты вот рычишь и грозишься аки волк лесной, а сердце твое змеиное, под волчьей шкурой спрятанное. Только всем мороком очи не застишь - нутро твое само наружу вылезает.
   Сагаур, безошибочно уловив смысл его речи, мертвенно побледнел. Он сделал воинам красноречивый жест рукой и отъехал прочь. Скептух уже понял, что ничего не добьется от жрецов и лучше будет заставить их умолкнуть навеки.
   Смерть служителей капища не прояснила вопросов, так волновавших всех алан. Куда ушли венеды со всеми своими семьями, скарбом и скотиной? Почему отказались принять бой? Покидая селение, Сагаур велел спалить его до тла. Оставив за спиной дымящиеся руины, войско устремилось дальше - к большой долине, зажатой между рекой и лесом.
   Высокий дрок, превратившийся в хлесткие плети, пешему был бы по грудь, но аланские конники уверенно вспахали его поблекшую щетину, продавливая и ломая стебли тяжелыми копытами лошадей. Бронированные колонны шли по серому жнивью
   словно гигантская борона со множеством железных зубьев.
   Неожиданно плотная травяная гуща впереди закачалась, будто потревоженные ветром речные воды. Десятки и сотни стрел, мельтеша белым оперением, вынырнули из-за них с тихим посвистом, облепив отряды Ястребов. Войско приостановилось, кони вставали на дыбы, не слушаясь всадников. И хотя большинство стрел, громыхнув по доспехам, отскочили от них, как от каменной стены, несколько княжеских дружинников, пораженных в шеи и лица, все же выкатились из седел, роняя копья.
   Нападение венедов оказалось слишком внезапным. Все заросли дрока до самого леса оказались заполненными неприятельскими лучниками.
   -Строиться! - прокричал Сагаур, подавляя мгновенное замешательство. - Копья к бою!
   Железные Ястребы незамедлительно выровнялись в длинную шеренгу, развернутую по фронту, и опустили перед собой контосы. По знаку князя, они погнали всхрапывающих коней вперед, гудя тяжелой амуницией. Над шлемами словно лиловое облако всплыл штандарт с тряпичным драконом.
   Венеды, выпустив еще один залп стрел, поспешили отступить, устремляясь к спасительному лесу, прекрасно понимая, что столкновение с тяжелой сарматской конницей сулит им неминуемую гибель. Но как ни проворны и быстры на ногу были лучники неприятеля, а кони Ястребов, при всем своем стальном грузе, летели быстрее. Задние воины венедов оказались смяты ими со всего разгона. Длинные контосы, насадившие на себя не один десяток людских тел, несли их на себе до самых стволов берез и грабов. Здесь преследователи остановились. Между деревьев замелькали коричневые и красные щиты мечников и копьеносцев, протяжным криком вызывавших алан на бой. Однако Сагаур приказал отступить.
   Любой степняк не любит леса и не обучен сражаться под его темным пологом, где невозможно сохранить боевой порядок и гнать коня во весь опор. К тому же недостаток обзора из-за обилия кустарников и древесных стволов лишает возможности правильно распознать силы врага и управлять собственным войском.
   Сагаур закусил губу. Против леса он был бессилен. Проклиная венедов и их богов, князь приказал запалить деревья зажигательными стрелами, чтобы огнем отогнать недругов как можно дальше. Нельзя было оставлять противника у себя в тылу, если он намеревался продолжать поход.
   Потом аланы вернулись к месту схватки, чтобы собрать оружие и похоронить павших товарищей. Всего погибло девятнадцать дружинников и еще многие оказались ранены. Воины потихоньку начинали ворчать. Набег был явно неудачен. Но Сагаур без добычи возвращаться не собирался. Он велел войску двигаться берегом реки, разоряя все местные селения. Князь знал, что в одном дневном переходе от заводи Коровье Ухо начинаются земли Длиннолицых - общин земледельцев, живущих в постоянной вражде со своими князьями. Эти племена, не желая служить князьям, ходить в походы и делиться житом со своих полей, все чаще разбредались по холмам и низинам, разбивая малые скиты для нескольких семей. Обнося свои прутяные хижины с кровлями из дранки берестяными изгородями, они звали себя Вольными Пахарями и никому не подчинялись. Даже угроза войны вряд ли могла заставить Длиннолицых сплотить свои роды перед опасностью.
   Аланы держались серых речных берегов, местами покрытых кустами жухлого чертополоха и кипрея. У большого оврага, забитого вереском, передние конники едва не налетели на стадо кабанов. Звери вырвались из зарослей и замерли: шерсть на высоких бурых загривках встала колом, маленькие глазки злобно смотрели на одетых в железо людей. Мгновение кабаны стояли, не шевелясь, потом дружно потрусили прочь.
   -Поохотиться бы, князь, - уныло вздохнул Натур. - Хоть какая-то добыча...
   -Не для того в поход вышли, - строго одернул его Сагаур. - Скоро будет тебе настоящая охота.
   У илистой береговой поймы, утопающей в осокаре, воины заметили трех рыбаков, растягивающих большие сети. Несколько Ястребов, двинув вперед коней, окружили их кольцом. Сагаур поспешил подъехать ближе. За ним поспешил толмач, хорошо знающий венедский язык.
   -Кто такие? - скептух въедливо разглядывал обветренные лица венедов.
   -Али сам не видишь? - смело ответил один из них, смахивая со лба светлые пряди волос. - Промысляне. Из Сорочьегого Дола.
   Сагаур нахмурился и засопел, когда ему перевели эти слова.
   -Почему не кланяетесь князю?
   -А нету над нами князя окромя Всебога. Своих не признаем, чужих - тем паче.
   -Ты что же, рыбья требуха, погибели захотел? - уже вскипал Сагаур. - Или и впрямь ничего не боишься?
   Рыбак не отвел взгляда.
   -А чего бояться? Удача и неудача от богов суряных идет. Какую судьбу заслужили - ту и примем. Токмо зла мы никому не чиним и провинности за собой не знаем.
   Сагаур неожиданно для себя смягчился. Урок со жрецами научил его, что силой от венедов ничего не добиться.
   -Говорите, есть ли люди в станах, собраны ли дружины.
   Рыбак, к которому обращался скептух, почесал затылок. Выражение его лица было простым и бесхитростным.
   -Видали давеча пришлого комонника. По селам ездил, на рать народ звал. Весь собой гойный и дюже ретивый. Много чего толковал.
   -Ну? - оживился рядом Натур.
   -Супротив кметов, вас то бишь, встать баламутил. Да разве ж мы вои? Нам меч и сулица не по нутру. Люди в ладу должны жить, а всякая пря лишь душу чернит. Невод - вот наша Стезя.
   Слова венеда Сагауру понравились.
   -Значит, говоришь, люди ваши боя не желают?
   -Из наших никто кровь лить не станет. Одни в лес ушли, другие - на тот брег лодьями сплавились. Да только князья борян не таки. Вельми охочи они до сечи.
   -Где же они сейчас?
   -Встали заслоном на Гром-Холме. Там жальники недалеча родовые. Да и Бор Серебрянный пуще любых ратичей им поддержку дает.
   Аланы недоуменно переглянулись.
   -Чем же лес может в битве помочь? - спросил Натур.
   -Не простой тот лес. Серебрянный Бор искон Рода бережет, его еще Заградой Волотов именуют. Из века бахари былицы об нем рекут: мол, коли придет ворог к жальникам пращуров - все дерева как один в бой вступят и пощады от них не жди. Потому как вовсе не дерева это, а вятшие духи - Древесные Великаны.
   Ястребы, слушавшие венеда, прыснули со смеха. Даже холодные губы Сагаура расплылись улыбкой.
   -Стало быть, - повернулся он к воинам, - не только с дружиной князей, а еще и с древесными великанами придется воевать?
   Покачав головой, Сагаур отъехал в сторону.
   -Князь! - окликнул его Натур. - Что с ними делать? - он указал на венедов.
   -Пускай живут, - Сагаур обнажил в ухмылке неровные зубы. - Детей своих тешат сказками.
   И аланы продолжили путь, направляясь к Серебрянному Бору. Воины жаждали настоящей битвы. В бескрайних полях заливались песнями перепелки и соловьи. Гладь реки звенела бликами как горный хрусталь. Еще воздух вдруг стал особенно сочным и душистым - повеяло влажной хвоей и смолой.
   Когда аланы достигли Гром-Холма, Сагаур отдал должное венедам - они заняли чрезвычайно удачную позицию. Массивная полукруглая круча походила на полумесяц или серп, концы которого смыкались с еще густой стеной зеленых, красных и желтых дебрей леса. Даже небольшой отряд мог здесь сдерживать многократно превосходящие силы противника. К тому же венеды укрепили позицию, прорыв ров-канаву вокруг всего холма, а верхние склоны усилили засекой из ивовых прутьев. Над засекой вздымались круглые и продолговатые щиты с блестящими умбонами.
   -Князь! - Натур, помрачнев лицом, подъехал к Сагауру. - С одного наскока врага не опрокинем. Надо людей спешивать.
   Губы Сагаура перекосила гримасса. Ссадить алан с коней - значит обречь их на немалые потери. Не имея под собой спины верного скакуна, воины степей не чувствовали себя в бою достаточно уверенно. Конечно, время от времени вожди сарматских племен набирали пехоту из землепашцев, но делали это крайне неохотно и ввиду большой необходимости. Пехоту же Луция Прима Сагаур самоуверенно оставил в тылу.
   Скептух со вздохом кивнул.
   Распределяя алы перед сражением, он отрядил сотню из числа Пантер засыпать ров, а вместе с ними послал своих лучших конных стрелков, чтобы оттеснить венедов от края холма. Вскоре застучали налучья, зашелестели стрелы, бесперерывными хлопьями падая на головы неприятелей. И хотя венеды быстро составили палисад из щитов, опустившись на одно колено, выдержать напор самых дальнобойных луков эпохи они были не в силах. Аланы волчками кружили по равнине на своих жеребцах и слали стрелы в самую глубь расположения противника, так что те, падая с большой высоты, все равно находили шеи, спины и ноги защитников холма. К вящему удовольствию Сагаура венеды не умели смыкать боевой порядок римской "черепахой" и закрываться щитами со всех сторон. Стало быть, скоро враг должен был дрогнуть и отступить назад.
   В самом деле, если поначалу венеды еще пытались помешать Пантерам заваливать канаву, швыряя в них копья и дротики, то злой дождь железных игл сильно ослабил их дух. Щиты обросли колючей щетиной, как спины дикобразов, множество убитых и раненных, пригвозженных к земле, разорвали четкие цепи ратников. Когда засыпанный землей и валежником ров позволил основным силам алан подступить к подножию Гром-Холма, венеды уже колебались. Слишком мало осталось смельчаков, желавших испытывать судьбу под страшным железным градом. Неотразимые стрелы степняков прошибали и щит, и доспех.
   В тот миг, когда спешившиеся Ястребы готовы были идти на приступ и схватиться с недругом в ближнем бою, все звуки заглушил безумный вопль из аланских рядов.
   -Они идут! Древесные великаны шагают прямо на нас!
   Зрелище, представившееся воинам скептуха, даже у самых хладнокровных дружинников вызвало оторопь. Раскидистые деревья, шевеля на ветру пестрой кроной, вдруг отделились от Серебрянного Бора и двинулись к холму. Сагаур не верил своим глазам. Шагающих красно-желтых чудовищ становилось все больше - целая роща ползла на алан.
   Ястребы, заскочив в седла и уже не слушаясь приказов, поворачивали коней. Войско, охваченное беспримерным ужасом, в беспорядке отступало. Последним, с тоской оставляя поле безнадежно проигранного сражения и осыпая проклятиями своих трусливых воинов, ускакал Сагаур.
   Над Гром-Холмом прокатился торжествующий клич. Если бы аланы задержались всего на несколько мгновений, они смогли бы распознать в приближающихся ветвистых чудищах венедских ратников, обвязанных со всех сторон высокой и густой лиственной порослью. И кто знает, каким был бы исход этого противостояния, если бы аланам в тот день довелось изведать сокровенное искусство венедов - боевой пляс обоерукого воина, встреча с которым часто становилась для врагов последней.
  
  
   Глава 12. Мертвый Лес.
  
   Войско алан продвигалось в глубь венедских земель, все больше утопая в темени ольховых рощ и непроглядных сосновых боров. Край этот казался сумрачным, и воины испытывали легкое волнение. Нагромождения вековых грабов, буков и сосен, устрашающе растопыривших острые ветки, гнилые пни, похожие на головы рептилий, колючий дерн, который так и въедался в тело, заставили приуныть самых опытных ветеранов. Похоже, человеческая нога ступала тут редко.
   ...Отступив после первой неудачи, Сагаур не успокоился. Он вновь разослал разведчиков, велел брать в плен селян и выпытывать у них все о жителях лесного края, а сам призвал к себе Хирама, чтобы выспросить, что известно ему о диком северном народе и его земле.
   - Говорят, - осторожно начал финикиец, - что в глубокой древности предки мои доплывали до самых разных оконечностей земли, проходя Столпами Милькарта, называемыми у римлян Геркулесовыми. Ханнон бен Хам-Милькарт , как известно, имея шестьдесят пятидесятивесельных судов, отправился на юг по Внешнему Морю, огибая страну Канар. Его брат Химилькон - на север. Он прошел берега иберов и кельтов, сражаясь с морскими чудовищами и пробиваясь через гигантские водоросли, миновал Оловянные Острова и достиг Янтарных Рек, вливающихся в Северный Океан. Там, за этими туманными землями, за непролазными болотами, он даже основал факторию, в которой добывали янтарь и пушнину. Но о венедах тогда еще не слыхивали. Зато, говорят, с тех пор и пошла у мореходов традиция украшать носы своих судов фигурками страшных карликов - потому как по слухам, края те были населены подобными существами, якшающимися с лесными духами и повелевающими силами земли и воды.
   - Карлики? - рассмеялся Сагаур. - Великаны-венеды не похожи на карликов!
   - Я лишь рассказываю предание, - досадуя, что его прервали, объяснил Хирам. - В тех землях живет множество разных народов, и они обладают странными для нас умениями. О предках венедов говорят, будто они ушли от тревог и забот южных земель в темные леса, где в борьбе с дикой природой ковался их дух. Они научились разговаривать с деревьями, с птицами и зверями, им помогают реки и ветра. Другие рассказывают, что именно с берегов Янтарных рек вышли их предки, изгнанные неведомыми врагами. Но есть и третье предание, которое гласит, что предки венедов явились с севера, из неведомого и прекрасного Белого Города, что ныне сокрыт в водах озера. И обитатели этого города помогают своим потомкам незримо, наделяя их силами и волей для борьбы.
   - Белый Город? Белый Город... - пробормотал Сагаур, припоминая. Где-то он уже слышал это название, и не так давно... Посланник готов говорил о нем!
   - Приведите Вилигунда, - приказал скептух.
   - Надеюсь, это не он тебя подучил? - грозно спросил Сагаур своего слугу. Хирам пожал плечами.
   - Этому преданию много тысяч лет. Я слышал его от наших жрецов.
   - Так поведай мне о нем! - повелел скептух.
   - В наших древних мифах говорится про мудрого Иево, сына всемогучего бога Эла - четырехглазого и четырехкрылого исполина - и богини Анобрет. Власть родителей сильно тяготила его, но он понимал, что бессилен ослабить ее гнет и превзойти когда-либо этих грозных владык. Потому он избрал иной путь для своего возвышения. Тайно Иево построил на самой оси мироздания чудесный город, упросив вездесущую богиню земли Арц не раскрывать его замыслов. Также Иево установил волшебное зеркало, которое сделало его Шепеш-Карт, Солнце-город, невидимым и для богов, и для людей. В том невидимом городе Иево собрал лучших мудрецов и воинов со всех концов света, положив начало Роду Белых Жрецов.
   -Что за нелепые сказки, - недовольно поморщился Сагаур. - Ты смеешься надо мной, рассказывая всякий вздор?
   -Это не конец истории, господин, - возразил Хирам. - Очень скоро незримое сияние Белой Земли начало исподволь менять облик мира и населяющих его существ. Сама богиня земли Арц говорила Иево:
   "Велика власть твоя, властитель сокровенных глубин, ибо темна она в своей светоносности. Ее нет для богов и людей, но довлеет она над их судьбами. Предел возможностей Маллуха и Эшнуна - мир видимый, зримый, но он ограничен и прост. Твоя же воля приводит в движение все тайные струны Вселенной. Беды и невзгоды не могут тебя обнаружить и причинить тебе страдания. Между тем там, в мире явном - вечный хаос и борьба. Черный Муту заманил в западню всесильного Ваала-Шамима и погубил его. Анату расчленила Муту на части и развеяла их над речными водами. Дагон, брат Эла и бог земледельцев, воюет с Иамом, господином морей. Хусор, Ваал-Магоним, Хадат и Хорона не устают терзать друг друга в яростных распрях. И только ты, мудрейший, превзошел всех их и даже счастливейшего Милькарта - ни зависть, ни гнев, ни ненависть не могут коснуться тебя, а сыны твои - гордость подлунного мира и благодатное украшение земли. Свет священной горы Цафон меркнет перед белым золотом Шепеш-Карта. Воистину, ты один достоин почтения", - нараспев произнес Хирам, вызывая в памяти древние образы.
   - Однако летели времена, и слух о тайном городе Иево достиг ушей грозного Эла. Четырехглазый властитель повелел разыскать следы Шепеш-Карта и наказать богиню Арц за пособничество непослушному сыну. Тогда Иево, ставший божеством Сокровенных Глубин, перенес свое детище в никому неведомые земли и утаил на дне глубокого озера, а на месте прежнего города сотворил град иллюзорный. Его и разрушил гнев Эла, смешав с пеплом и пылью. О Городе Белого Солнца забыли...
   В покои скептуха ступил рыжебородый гот, и Сагаур сделал знак своему слуге умолкнуть.
   - Стало быть, ты знаешь, где находится Белый Город венедов? - скептух прищурил глаза, изучая германца. - Может быть, тебе даже известно, в чем его сила?
   - Наш маг кое-что мне поведал, - замялся Вилигунд. - Если ты дашь свое согласие, он готов сопровождать нас в походе. Он будет ждать твоего ответа до следующей весны. Если ты согласишься, мы встретимся с ним на восточной границе владений моего повелителя, в крепости Дурган, где Танаис принимает в себя полноводный приток с севера.
   - Это десять дней пути к северу от Меотиды, - пояснил Хирам. - Отсюда, где мы стоим сейчас - почти столько же, но к западу.
   Сагаур задумался.
   - Что же... - медленно произнес он. - Даже если вашего Белого Града не существует, все равно это путь, по которому можно выйти в тыл нашему неприятелю. А потому - я согласен ...
   Десять тысяч всадников и четыре тысячи пехотинцев брал с собой в поход Сагаур, уверенный в том, что этой мощи ему вполне достаточно, чтобы сломить сопротивление отдельных племен, объединиться которым он намеревался не позволить. Поэтому, вместо того чтобы ехать навстречу Ингульфу, скептух во главе Железных Ястребов и вспомогательных частей двинулся севернее, огибая пограничные венедские полесья и приготовившихся к обороне приречных жителей. К Ингульфу был направлен гонец от Вилигунда. Он просил верховного готского мага встретить идущие полки у Конского Оврага, если его намерение участвовать в походе еще не пропало.
   Место это ныне стало пограничной межой между расширившимися владениями Эорманрика и территориями венедских племен. Те венеды, что не приняли руки готского короля, бежали с этих земель вглубь дремучих лесов, покрывавших холмы и приречные долины.
   Маг ждал алан, но был сильно недоволен.
   - Напрасно ты не пошел тем путем, что я тебе указал, - сказал Ингульф Сагауру после обычных приветствий. - Теперь на нашем пути лежит Мертвый Лес. То, что я знаю о нем, говорит, что лучше совершить крюк в двадцать дней, чем пробираться через него напролом.
   - Но ты же с нами! - несколько беспечно возразил Сагаур. - Разве стоит нам страшиться какого-то леса?
   Наутро после соединения с Ингульфом и его немногочисленной свитой из числа Волчьих Шкур войско Сагаура двинулось вперед, одолевая холмы, лощины и овраги венедских земель. Места вокруг становились все более глухими, стало много болот, а в небе реяло воронье, оглашая воздух надсадным хрипом. Аланы находились в постоянном напряжении, ни на мгновение не выпуская из рук оружия. Все до боли в глазах вглядывались в туманную даль и не забывали осматриваться по сторонам. Ожидать теперь можно было чего угодно. Привычные для алан степи остались далеко за спиной, а впереди лежали совсем неизведанные пространства.
   Поэтому появление долгожданного противника на окраине приречной равнины было воспринято с огромным воодушевлением. Это был конный отряд, двигавшийся галопом. Едва дождавшись позволения Сагаура, всадники Натура, вооруженные метательными копьями, ринулись в бой. При виде алан противники развернули коней, обратившись в бегство, но воители Натура сумели сократить расстояние и забросать венедов легкими ясеневыми пиками. К их глубокому изумлению, ни один из вражеских воинов не выпал из седла, хотя копья пробили многих насквозь.
   Воины уже побледнели, решив, что имеют дело с призраками или демонами, но Натур, подъехавший ближе в своей переливающейся словно серебро кольчуге из треугольных колец, вдруг гулко расхохотался. Он сразу понял причину неуязвимости противника.
   -Это же чучела, - сказал он растерявшимся всадникам. - Войлочные чучела, привязанные к лошадям. Вот они и не падают.
   Прозрение, с таким запозданием постигшее алан, заставило их еще долго смеяться до упаду. Не до смеха было только Сагауру, узнавшему об итоге необычного приречного столкновения. Он еще не забыл уловок венедов в предыдущем походе, доставивших ему много неприятностей.
   Остатки веселья в войске погасли к полудню, когда походные колонны достигли черты необозримых лесных массивов, растянувшихся вперед на десятки переходов. Ингульф поведал князю, что это и есть знаменитый Мертвый Лес, место гиблое и непознанное. Он выгибался полумесяцем, протягивая рога навстречу сарматам, и пространства, занимаемые им, были слишком велики, чтобы дать теперь хоть какую-то возможность обойти их стороной - обход в любую из двух сторон занял бы не меньше месяца пути.
   Все деревья и кустарники в Мертвом Лесу были черными, безжизненными - на них нельзя было обнаружить и обрывка листвы. Землю выстилали кочки цвета древесного угля, коряги и пни. Черной была даже сухая трава и твердая, почти каменная почва, от которой веяло отчуждением и смертью. У многих воинов сжались сердца. Они словно попали в другой мир, враждебный им до безысходности.
   -За Мертвым Лесом будет большой венедский стан с хорошей добычей, - поспешил сообщить аланам Ингульф, видя их кислые лица. - Нужно только поскорее одолеть это досадное препятствие на пути. Напрямик, насколько мне известно, он тянется не более чем на десять дней.
   Войско продолжило свой нелегкий путь, но теперь его авангард возглавляли Волчьи Шкуры во главе с Асгримом - Сагаур потребовал от Ингульфа обеспечить спокойную дорогу, и тот справедливо рассудил, что поистине звериное чутье Волкоглавых может спасти там, где обычные воители легко попали бы в западню.
   Князь не просчитался. Асгрим заблаговременно остановил движение походных колонн вечером, уловив в воздухе поветрие опасности. За стеной сухого орешника земля оказалась обложена большим слоем терновых веток, торчащих кверху своим зубастым ворсом. Колючки были напитаны ядом.
   Аланам пришлось огибать лес по правому краю, и скоро копыта коней захлюпали по отмели небольшой заводи. Вода здесь имела легкий зеленоватый отлив, а над ее поверхносью вилась палевая дымка. Двигаясь между древесных стволов и заводью, воины вынуждены были рассредоточиться по два-три человека в ряд.
   Сагаур беспокойно озирался по сторонам, придерживая коня. Дымка потихоньку сгущалась, обволакивая фигуры идущих впереди него пехотинцев и всадников. Это было похоже на большую паутину, наброшенную на вереницу мух. Никто даже не успел опомниться, как пелена стала непрозрачной, и люди не смогли рассмотреть даже пальцы на своих руках.
   Начался сильный шум. Зазвенело железо, заскрипели кожаные ремни. Бой вспыхнул в самой середине колонн. Что именно происходит и где конкретно находится враг, было непонятно. Но уже вовсю гудели мечи и латы, наталкивались друг на друга щиты, ухали топоры. Аланы сражались молча и осторожно, боясь задеть ближайших товарищей. А вот их противники, похоже, неплохо себя чувствовали в тумане и находили воинов скептуха легко.
   Схватка закончилась так же быстро, как и началась. Неприятель отступил, а в грязной жиже остались лежать раненные и убитые. Когда густая пелена чуть рассеялась, аланы увидели, что лица поверженных противников вымазаны болотным илом, делающим их похожим на потусторонних существ. После боя у заводи новых столкновений с венедами не было долго, и воины Сагаура получили некоторую передышку.
   Однако Мертвому Лесу, казалось, не будет ни конца, ни края. Истомившиеся от неизвестности и однообразия унылого пейзажа, аланы лишь вздыхали про себя. Лес, правда, скучать не давал, обступая тревожными звуками и картинами. Сначала встретили несколько яблонь с пугающими черными яблоками. Потом на тенистой лужайке нашли множество развешенных на ветвях берцовых коровьих костей, колеблемых ветром. Значение этого последнего знака тогда еще никто не понял. Оно прояснилось, когда днем позже начался массовый мор скота: тягловых быков, волов и боевых лошадей. Это была уже серьезная неприятность.
   Ее усугубило новое нападение. На сей раз аланы были атакованы прямо с деревьев многочисленными лучниками, засевшими в ветвях. Стрелы посыпались на аланов густым ворохом, поражая в шеи и спины. В ходе упорной схватки противника удалось отразить, но потери всадники понесли ощутимые.
   Конечно, для столь искушенных воителей, как Натур, Олтак или Вилигунд, все эти разрозненные стычки и налеты были похожи на попытки комаров кусать скалу. Боевая мощь войска сарматов по-прежнему оставалась неисчерпаемой, а уловки врага вызывали презрение. Но чем дальше, тем больше витал над войском невыносимый ужас, сковывающий движения, обессиливающий своей неизвестностью.
   Дороги Мертвого Леса тоже не отличались надежностью. Часто они начинали петлять, сбивая с правильного направления, отбрасывали войско назад или просто принуждали долго и безнадежно топтаться на одном месте. Сагауру стоило немалого труда вызволять отряды из топи, бурелома или дебрей непролазного дерна, выискивая верные тропы.
   По ночам аланы неизменно терпели леденящий страх. Им снились сны, в которых от черных стволов деревьев отделялись безобразные чудища и кромсали на части их плоть. Наутро воины просыпались совсем изможденными, и им было не только трудно держать мечи и копья, но и нести на себе вес доспехов.
   - В этих проклятых деревьях живут какие-то мерзкие твари, - украдкой шептались даже стойкие духом Ястребы.
   Как-то на рассвете, когда поднявшиеся по сигналу отряды начали сворачивать лагерь, аланы ахнули: плетеные кавалерийские щиты обросли черной коростой и дерном, на ножнах мечей и конской сбруе появились черные грибы. Местность же как будто изменилась: стало еще больше уродливых кривых деревьев, которые с вечера не видели. За палаткой скептуха обнаружилось целое болотище - зеленое и зловонное.
   - Ты помнишь это болото? - потемнев лицом, спросил Сагаур у Хирама.
   - Нет, повелитель, - отвечал финикиец. - Вчера, когда ставили шатер, его не было.
   - Венеды, как и меренс, - зарокотал гигант Вилигунд, - знаются со всей нечистью в своих лесах. Вот духи им и помогают. Не удивлюсь, если их маги способны оборачиваться деревьями.
   В порыве безудержной ярости Сагаур приказал рубить деревья под корень, однако стволы их оказались так прочны, что мечи и топоры тупились и даже ломались, словно о каменную твердь.
   Натур, задумчиво смотревший на это и кусавший губы, решился заговорить со скептухом.
   - От отца я слышал рассказы про одних из предков венедов - невров.
   - Невров? - переспросил Сагаур, которому это имя показалось знакомым.
   - Да, невры-оборотни или тени темнолесья, как их называли сколоты. Древнейшее племя. Они, как и сколоты, ведут род от Таргитая, но отделились от других племен и ушли в сторону Янтарный Рек, где осели в непролазных лесных пущах.
   - Что еще говорил твой отец? - поднял брови скептух.
   - Невры знали, что за каждым деревом, ручьем, болотом стоит свой дух-охранитель и научились с ними ладить, - продолжал Натур. - Духи есть мужские и женские, но женские опаснее. Эти духи многому научили невров, но не меньшему научились они у зверей и даже с ними породнились. Не доводилось ли тебе, повелитель, слышать об Арианте?
   - Нет, - Сагаур мрачно покачал головой.
   - Так же как и ты сейчас, этот князь сколотов повел дружины, чтобы подчинить леса невров.
   - Ну? И что было?
   - Те же трудности, что мы терпим сейчас. Все силы лесов ополчились на воинов Арианта: без следа исчезали люди, нападали звери и духи, а сами тени темнолесья делали засады и вступали лишь в мелкие стычки. Сколотам пришлось возвращаться ни с чем, понеся большие потери, а сам князь погиб от волков.
   Сагаур задышал очень часто. Он ничего не ответил Натуру и велел седлать коня. Аланское войско продолжало свой нелегкий поход. Словно в подтверждение слов воеводы в тот же день несколько всадников провалились в ямы, прикрытые сухим лапником. В ямах оказались волки, которые смогли загрызть шестерых дружинников и их лошадей. Аланы так и не поняли, с кем им пришлось иметь дело в этом столкновении: с лесными хищниками или людьми, принявшими их облик.
   Потом вновь появились вражеские лучники, вырастая словно из-под земли в самом тылу сарматских колонн и так же легко изчезая. Они старались попасть стрелами в лица воинов Сагаура. Аланы, преследуя неприятеля и прочесывая сухие дебри кустарников, находили лишь пустоту. Многих это привело в смятение, но готский жрец Ингульф быстро сообразил, что это всего лишь военная уловка, а не сила магии. Он посоветовал скептуху более внимательно осматривать деревья и землю под ногами. И действительно, в стволах неохватных вековых дубов аланы обнаружили глубокие дуплища, в которых и скрывались венедские воины. Также нашли прорытые ямы в земле, покрытые прочным настилом из ясеневых ветвей и замаскированные дерном.
   Там впервые с начала похода удалось захватить нескольких пленников: восьмерых венедов, одетых в кожаные рубахи и с лицами, вымазанными сажей от костров. Глаза их смотрели на алан злобно из-под густых бровей. Сагаур, не сумев добиться от них никаких сведений о расположении неприятеля, велел всех умертвить, а рассеченные тела развесить на деревьях.
   За редколесьем, там, где начиналась большая поляна, аланские передовые части внезапно увидели строящихся в клин венедских конников. Пронзительными голосами они пели воинскую песнь и зазывали дружинников Сагаура. Венеды отбросили свои щиты и копья, скинули рубахи, обнажив торс, и крепко взяли в руки мечи. Их было около трех сотен.
   - Что это значит? - не верил своим глазам Натур. - Венеды принимают бой?
   - Я бы не спешил радоваться, - заметил Хирам. - Похоже на очередную ловушку.
   - Скажи только слово, повелитель, - Олтак поднял глаза на скептуха. - Побьем их стрелами, не приближаясь на удар копья.
   Желваки на лице Сагаура напряглись.
   - Нет, - ответил он. - Мы давно уже не сталкивались с врагом лицом к лицу. Надо сойтись с венедами в настоящей рубке, показать нашу силу и доблесть. А потом будем преследовать их до самого лагеря, и их беглецы выведут нас к основным силам.
   - Не слишком ли это рисковано, господин? - осторожно предостерег Хирам.
   Но скептух уже принял решение. Он велел Олтаку выделить три сотни контофоров и вести их в лобовую атаку, а стрелков, на всякий случай, расположил поближе к краям поляны. Тяжелые аланские конники, гулко опустив копья, лавой потекли вперед, не сводя горящих глаз с вражеских воинов. Венеды яростно вращали мечами над головой, а широкогрудые кони их храпели и били копытами о землю.
   Расстояние стремительно сокращалось. Аланы уже слышали дыхание лесных воинов и чувствовали запах их лошадей. Но когда до столкновения оставались считанные мгновения, венеды повернули назад, показав спину.
   - Так и знал! - скрипнул зубами Натур, наблюдавший эту сцену. - Провели!
   Сарматские стрелки сейчас были бесполезны: спины товарищей закрывали им почти весь обзор. Олтак протрубил сигнал к отступлению, понимая всю опасность преследования столь коварного врага в лесу. Однако он опоздал. Ведя за собой контофоров, которые почти настигли их, венеды резко ушли в стороны, и тяжелые конники Олтака угодили в болотную топь, неожиданно вставшую на пути. Несколько человек сразу провалились с конями по самую грудь и, несмотря на тщетные попытки выбраться, вскоре скрылись в бурой трясине. Иных столкнули вперед напиравшие задние всадники сарматского клина. И пусть в этой злополучной стычке аланы лишились не более десятка человек, бессильная ярость перед неуловимыми хозяевами темнолесья охватила все войско Сагаура.
   Затем пришли другие невзгоды. Через день лес вдруг запел. Его черные своды наполнились протяжными женскими хоралами, повторяемыми долгим эхом. Сначала аланы надеялись, что эти неприятные звуки, вызывавшие у них тоску и печаль, вскоре прекратятся сами собой, однако пение продолжалась. Оно захватило все пространство и не утихало ни на миг. Одних воинов вогнало в дрему, мешавшую продолжать путь, других привело к необъяснимым вспышкам ярости и ссорам между собой, грозящим перейти в общий разлад. К вечеру, не выдержав такого давления, несколько человек сошли с ума.
   Потом дыхание Мертвого Леса донесло до людей столь сильное поветрие смерти, что аланы почувствовали отчаяние. Беспокойство будто разъедало им сердца. Возобновились раздоры и даже давние товарищи воспылали друг к другу лютой ненавистью, готовые схватиться за мечи.
   - Это духи Черного Леса сеют ядовитые семена в душах твоих воинов, - объяснил Ингульф Сагауру. - Если их не остановить - они просто поубивают друг друга.
   - Так сделай что-нибудь! - взмолился скептух.
   Готский маг провел несколько обрядов по умиротворению темных духов леса и заставил их на время отступить. Но ему не удалось погасить сомнения, подобно болезни распространившиеся среди сарматских воинов и воевод. Все чаще раздавались голоса в пользу прекращения этого бесплодного похода. Железная воля предводителя еще заставляла идти вперед, но ропот все сильнее слышался в рядах горячих сынов степи после всех испытаний, которые довелось пережить. Каждый страшился бедствий еще больших. Сагаур был вынужден собрать в своем шатре совет.
   - Как видите, серьзного сопротивления вам не оказывают, - заявил Ингульф аланам. - Мелкие роды и племена, населяющие эти края, в одиночку пытаются остановить вас теми силами, которые им доступны; главное - не терять твердости духа и продолжать путь.
   - Но куда мы идем? Что должны мы найти в этом диком краю? - вопросил Натур. - Мы можем еще долгие годы сражаться с отдельными родами в дебрях лесов и терпеть козни от лесных духов - но ничего не добиться!
   - Храните терпение, - невозмутимо ответил маг. - Большая Река за Мертвым Лесом приведет нас к людным селениям венедов, там вы найдете и добычу, и достойных противников. Жить на деревьях они не умеют, и деться от вас им будет некуда. Вы еще встретите их главные силы лицом к лицу и завоюете настоящую славу, достойную детей Апутары.
   Это заявление успокоило многих. К аланам вернулись утраченные спокойствие и уверенность в своем князе. Даже фигуры двух лун и пляска огненных молний, видением всколыхнувшие синеву небесного свода над горизонтом, уже не смогли их поколебать.
   Чтобы окончательно одолеть темные силы Мертвого Леса и заставить его хранителей служить себе, Ингульф в безлунную ночь отправился в один из лесных оврагов для проведения особого ритуала. С собой он взял большой резной посох из составных частей - поговаривали, что этот посох собран из отшлифованных человеческих костей.
   В овраге маг первым делом трижды ударил посохом о землю, монотонно проговаривая про себя заклинания, потом трижды очертил круг над головой и наконец выпрямился, выставив руку с посохом перед собой. С помощью дыхания Ингульф начал нагнетать вокруг себя клубы вязкого тумана, выстраивая из него непроницаемую стену. Как было известно магам, туман служил воротами между мирами и давал доступ к тонким силам и духам, защищающим закрепленные за ними владения. Вскоре маг и сам облачился в дымящийся саван, а земля застучала под его ногами. Слои пространства распахнулись перед ним, на его громогласный зов явились хранители деревьев, почвы, воды, воздуха и трав Мертвого Леса.
   Повелевающий глас Ингульфа был обращен к ним:
   -Тело мое - весь мир. Слово мое - закон творения. Воля моя - огонь стихий, изменяющий судьбы. Покоритесь! Над всеми солнцами живых и мертвых я - черное солнце из чрева вечности. К вам обращается тот, для кого земля слишком мала, чтобы окутать ноги, а небо - чтобы покрыть главу. Бег моей крови меняет лики времен и обращает вспять реки событий. Внимайте же слову своего господина, простершего длань над тьмою ваших душ. Отныне вы служите мне.
   После этого маг рассеял туман своим посохом и вернулся в лагерь аланского войска. На утро воители Сагаура не узнали лес: он покрылся зелеными побегами.
   Глава 13. Встреча.
   Когда черные кроны Мертвого Леса, доставившего аланам столько бед, остались наконец позади, Натур выдохнул.
   - Пожалуй, это даже похуже Карманитской Пустыни, - только и произнес бывалый воитель.
   Молодые аланы, слышавшие о том, что вождю Железных Ястребов доводилось воевать на стороне римлян где-то в Азии, устремили на него вопрошающие глаза.
   - Как там было? - не удержался Закаран.
   - Очень жарко, - Натур кисло улыбнулся. - Палящий зной, который нагревает доспехи так, что железо прожигает кожу.
   - А еще?
   - Ветер, бьющий в лицо и засыпающий песком с головы до пят. И тучи вражеских воинов, которые налетают как саранча и жалят как скорпионы. Я никогда не видел такого количества вооруженных людей.
   - Сколько же было солдат у Шапура? - спросил Олтак.
   - Наш префект конницы Публий Мус, мир его памяти, в составе которой шли четыре моих алы, говорил, что персов было больше двухсот тысяч.
   Аланы, слушавшие Натура охнули.
   - Не мудрено, что Юлиан не смог одолеть таких полчищ, - заметил кто-то.
   - Дело было не в количестве, - нехотя отозвался Натур. - Нас бросили на произвол судьбы союзники армяне, подкрепления не смогли подойти вовремя, а предатель-проводник завел в самое гиблое место. Потом персы несколько дней терзали своими конными налетами и за ними было не угнаться. Когда пришел черед большой битвы, дух наших воинов уже угас и мало кто верил в победу.
   - Говорили, август Юлиан слыл хорошим полководцем, который одержал на западе много побед, - пожал плечами Олтак.
   - Восток сгубил многих, - Натур нахмурился. - Все вы прошли через дебри злосчастных лесов венедов, оставив в них немало своих товарищей, а там, при Маранге, людей доконала пустыня. Сыпучие пески, солнцепек и полное непонимание того, как воевать с ускользающим врагом. Еще и голод, высушивший людей по дороге к Кордуэну, хотя август раздал солдатам свои личные запасы. Местность повсюду была опустошенной. Но когда дошло до дела, Юлиан не ударил в грязь лицом. Он построил войско правильно - полукругом, чтобы проклятые персидские стрелы, сыплющиеся точно оползень, не могли наносить больших потерь. Юлиан был прекрасным командиром, и он ценил каждого своего солдата. Всему виной его злосчастная судьба.
   - Что же было под Марангой? - Закаран уже не мог сдерживать своего нетерпения.
   - Центурии из ветеранов августа в центре дрались хорошо и потеснили персов. Азиаты в ближней рубке немногого стоят, им привычнее биться с коня. А тут, сойдясь с опытными солдатами, прошедшими огонь и воду, понятное дело, они не устояли. Пехота побежала, но Шапур вовремя заменил ее своими клибанариями.
   - Это еще что такое? - наморщили лбы аланы.
   - Латная конница. Отборные воины, целиком закованные в железную броню вместе с конем, в закрытых шлемах с масками на лице. Пробить таких копьем или мечом нельзя. А в узкие прощелы для глаз даже стрелой не попасть. Вот они и остановили продвижение центурий. Я со своими Ястребами тогда стоял на левом крыле у Юлиана.
   - Ну? - допытывался Закаран. - Неужели твои Ястребы не распотрошили персидских индюков?
   - Наступали вместе с пятью римскими турмами, - пояснил Натур,- набранными в Антиохии и Александрии. Думали, придется схлестнуться с достойными рубаками. А нам достались сарацины и эфталиты. Это легкие конники без доспехов с луками и дротами. Как увидели нас - повернули коней, осыпая залпами стрел. Вместо боя вышла охота - гонялись как за зайцами в степи. Проклятые сарацины привели нас прямо под ноги сасанидских слонов. Такая была у них тактика.
   - Ты видел слонов?
   - Да, кони от них шарахаются как от чумы. Огромные утесы, которые трубят так, что не выдерживают уши, а еще топчут ногами и рвут своими клычищами. Сверху же бьют стрелки из башен. Римлянам слоны знакомы, но и их всадники ничего не сумели против них сделать. Мы же этих чудовищных тварей встретили в первый раз, и кони у нас понесли кто куда. Так весь корпус Муса и рассыпался...
   - Ну? А потом?
   - Юлиан перебросил против слонов велитов и сирийских лучников. Кое-как их отогнали. Слоны стали топтать свою же пехоту, персы побежали. Похоже, август хотел воспользоваться успехом, но слишком увлекся, оторвался от основных когорт с маленьким отрядом. Кинулся преследовать сам - как был, без лат, только с мечом и щитом. Там его и зацепил не то сарацин, не то курд коротким копьем. Оно пробило печень. Потом мы все отступили в лагерь, оставив поле боя за Шапуром. Такая судьба...
   Натур замолчал, и аланские юноши не решились его больше ни о чем расспрашивать.
   За разговором войско достигло просторных лугов, в стороне от которых, окруженные березовой рощей, угадывались деревянные постройки селения. Аланы почувствовали небывалый прилив сил. В предвкушении добычи сердца их забились сильнее. Преодолев врата в страну венедов, которыми стали для них зловещие своды Мертвого Леса, воители степей жаждали поскорее воспользоваться плодами обширных земель, которые они уже считали своей собственностью.
   Сагаур, однако, никогда не забывавший об осторожности и не желающий совершать ошибки, остановил передовые алы войска, отправив разведать местность небольшой отряд. Это были двенадцать всадников Ларгена, в сопровождение к которым скептух отрядил гота Вилигунда.
   Конники двигались легкой рысью, всматриваясь в уже различимые плетни покосившихся оград и трухлявые крыши приземистых мазанок. Они приближались к селению со стороны рощи, стараясь издавать меньше шума. Напрягая слух, аланы вслушивались в тишину лугов, которую нарушали лишь порывы сильного ветра и стрекот кузнечиков. Наконец, откуда-то со стороны длинного загона, обнесенного вереей, докатилось коровье мычание. Всадники почувствовали облегчение. Значит, селение было обитаемым. На пеньке у сарая зоркие глаза молодых алан приметили рубаху из холстины.
   Вилигунд ехал неторопливо, уступая дорогу стремительным степным наездникам. Трудности похода по венедским лесам стали утомлять гиганта. К тому же он, похоже, окончательно распростился с надеждой испытать себя в настоящем бою с достойными противниками. Он уже понял, что венеды противники неправильные. Они чрезвычайно умелы в подготовке всевозможных засад, но упорно избегают почетного для всякого мужчины противоборства лицом к лицу.
   "Скавр бы сказал, что они воюют как скифы, - гигант вздохнул про себя, невольно вспомнив своего товарища, канувшего без вести более десяти лет назад. - Все время виляют, прячутся и пакостят исподтишка".
   В застольных беседах римлянин, случалось, делился с Вилигундом своими соображениями о происхождении различных племен и народов. О венедах, рассеянных по берегам великой реки Ра, Скавр отзывался как о помеси древних родов невров, будинов и ушедших на север сколотов.
   Гот смахнул со щеки клочок паутины, слетевший с ветки березы, а вместе с ним и тень воспоминания. Задумавшись, он обнаружил, что еще сильнее отстал от унесшихся вперед лихих конников из алы Ларгена. Вилигунд усмехнулся. Когда-то он был так же горяч и не знал покоя в поиске достойных его подвигов. С годами пришло спокойствие и неторопливость. Все, что было нужно, он давно уже доказал себе и другим на полях бесчисленных сражений, отметины которых в холода ныли на его теле рубцами шрамов, смещенными костями, порванными и неудачно сросшимися сухожилиями. Теперь от юношеского пыла не осталось и следа.
   Аланы между тем уже приблизились к изгороди, но въехать в раскрытую калитку не успели. Где-то со стороны сложенных в кучу опиленных бревен послышался звук лопающихся веревок. Жухлый сухостой приподнялся, и спружинила связанная из жердей стена, к которой были прибиты длинные заостренные колья. На эти колья и налетели всадники Ларгена. Кого-то сразу вынесло из седла, кто-то перекувырнулся после того, как раненные лошади поднялись на дыбы. А в следующий миг уже запели стрелы, врезаясь в шеи степняков. Аланы заметались, но надежды спастись у них не было. Из-за дровяников и сараев вылетели орущие во все горло венеды в кожаных куртках. В руках их мелькали топоры и пики с крючьями. Контофоры просто не успевали развернуть свои длинные копья, как их уже стаскивали с коней и добивали на земле. Западня оказалась организована по-обыкновению для венедов безупречно.
   В пылу схватки нападавшие не сразу заметили гота, придержавшего крупного каурого жеребца в стороне от незадачливых сарматских разведчиков. Но вот один из венедов, в потертом кожаном панцире с железным поясом, вдруг опустил меч и уставился на Вилигунда во все глаза. Лицо его обрамляла расчесанная борода с несколькими белыми прядями, тонкие брови и четкий, совершенно прямой нос придавали лицу мужественное и благородное выражение. Два человека, словно завороженные, смотрели друг на друга, не в силах отвести взор и совершенно не обращая внимание на то, что происходило вокруг них.
   Вилигунд первым пришел в себя, хотя все еще не мог поверить тому, что видели его глаза. Он даже протер лицо своей большой ручищей, однако видение не пропало. Перед готом стоял Скавр - обветренный, постаревший, в непривычной чужой одежде.
   - Поглоти меня подземная бездна! - выговорил гигант и внезапно улыбнулся во весь рот. - Живой!
   - Конечно, живой, - ответил Скавр, так же широко улыбаясь. - А ты чего ждал?
   - Мы все думали, что ты сгинул в венедских лесах. С Гундовальдом даже несколько раз поднимали кубок, памятуя тебя добрым словом и представляя, как ты нежишься с сияющих чертогах Валгаллы.
   - Брось, Вилигунд. Я жив и живее многих других, - Скавр покосился на убитых алан.
   Тем временем венеды, добив противников, которые еще шевелились, с нескрываемым любопытством поглядывали теперь на огромного гота. На лицах их было написано сомнение.
   - Что делать с этим, воевода? - один из ратников указал рукой на Вилигунда.
   Гигант не знал венедского языка, но без труда понял, что речь идет о его дальнейшей судьбе. Порыв радостного воодушевления от встречи с другом мгновенно испарился и перед готом открылась вся нелепость происходящего.
   - Ты что же, с ними? - все еще не веря очевидному, спросил Вилигунд.
   - Да, - твердо сказал Скавр.
   Вилигунд заморгал глазами.
   - Но что ты делаешь у венедов, за сотню лиг от наших земель?
   - Точно так же я могу спросить тебя о том, что ты делаешь у сарматов.
   Гот слез с седла, подавляя вздох.
   - Сдается мне, римлянин, нам с тобой о многом нужно поговорить.
   Скавр молча кивнул и подозвал молодого воина в широких штанах.
   - Отдай ему пока своего коня и присядем вон у той избушки, - предложил он Вилигунду.
   - Князь Сагаур ждет нашего возвращения, - возразил гот. - Он может послать другой отряд, если донесений не будет долго.
   - Не беспокойся, мы успеем потолковать. А Сагауру, поверь мне, пока будет не до нас. Для него у нас тоже припасены гостинцы.
   Вилигунд колебался недолго.
   - Будь по-твоему, римлянин.
   Следом за Скавром он прошел к большой древесной колоде, лежащей у полуразвалившегося домика. Один из венедов последовал было за ними, делая Вилигунду знаки руками.
   - Что? - чуть не взревел гигант. - Он хочет, чтобы я отдал ему свой меч?
   - Успокойся, - Скавр поторопился утихомирить гота, отослав воина прочь.
   Больше к ним никто не подходил.
   - Прости, что не могу встретить тебя, как подобает после долгой разлуки старых товарищей, - начал римлянин. - Не взыщи, что не предлагаю тебе угощения.
   - Пустяки, - отмахнулся Вилигунд. - Расскажи мне, как ты попал к венедам.
   - Ты помнишь Ингульфа? - неожиданно спросил Скавр.
   - Я действую по его поручению. Его стараниями мы заключили соглашение с сарматами.
   - У меня тоже было свое поручение, - Скавр задумчиво опустил голову. - Это было так давно, что порой мне кажется, будто в какой-то другой жизни...
   - Говори, - настаивал гот, не спуская глаз с собеседника.
   - Жрец хотел, чтобы я раздобыл сведения о чудесном Озере, которое не давало ему покоя со времен похода на меренс. Он был уверен, что венеды знают о нем и о тех умениях и искусствах, которыми славятся его посвященные хранители. Тогда я с готовностью взялся выполнить повеление мага, не понимая, куда меня это в итоге приведет...
   Скавр усмехнулся и сорвал высокую травинку.
   - Что было дальше? - нетерпеливо выспрашивал Вилигунд.
   - Дальше? С несколькими сопровождающими из доверенных людей Ингульфа мы совершили трудное путешествие в чащобы меренс и венедов, по крупинке добывая знания о сокровенном озере и обо всем, что с ним связано. Мои спутники погибли один за другим. Кто-то от болотной лихорадки, кто-то от диких зверей, ядовитых плодов и неприятельских стрел. Я выжил один. Перенеся испытание голодом и выбравшись из западни, расставленной для нас меренс, я угодил прямо в руки к венедам.
   - Но почему ты не вернулся в Архемайр? - не понимал гот.
   Скавр ответил не сразу. Он оглядел бирюзовый небосвод, верхушки дальних деревьев и поблескивающие на солнце колосья луга.
   - Я нашел свое настоящее призвание. И оно напрямую связано с этой землей.
   - Это значит, что ты презрел и предал все: и своих товарищей, и своего благодетеля? А как же твоя присяга Эорманрику? Ты так легко и быстро забыл данную тобой клятву?
   - Вовсе нет, - возразил Скавр. - Я ничего не забыл. Как ты видишь, я не поднял меча ни против твоего короля, ни против тебя. Там, когда я лежал раненный и истекающий кровью, венеды не только не добили меня, но спасли и вылечили, а потом позволили идти, куда я захочу. Я никогда и нигде не встречал такого отношения к врагу. Я остался среди них, меня приняли в свою семью, научили всему, что они знали сами и о чем я прежде не смел даже мечтать, полагая подобное сказками. С моих глаз словно спала пелена и я увидел настоящий мир, настоящих людей.
   - Какой вздор, - недовольно насупился Вилигунд. - Чему же тебя могли научить эти дикари, которые прячутся в глухомани своих лесов и нападают из засад?
   - Вы видели малую часть из того, на что способны люди, которых вы называете венедами и которые зовут себя вятами, сынами Ярия. Я бы не пожелал тебе встретиться с ними в бою, против их мастеров обоерукого боя не выстоят самые искусные из ваших мечников. У меня был хороший и мудрый наставник. Он преподал мне многие знания, словно я был не чужаком и врагом, а его родным сыном. Но самое главное - он научил меня, что такое - жить в совершенной свободе духа, в единстве с законами природного мира. Он научил меня верить в людей и в совершенство их природы. Я словно родился заново... А потому - теперь и навеки это моя земля, моя отчизна. Я - вят, воевода, ратный наставник. Человек, живущий в согласии с силами неба и земли, с законами самого этого мира и его творцами. Пока дыхание еще бьется в моей груди, я буду стоять на страже блага моего рода и племени, тех людей, что мне отныне братья навек.
   - Вот так дела, - даже растерялся Вилигунд. - Чуднее истории мне еще слышать не приходилось. Выходит, ты теперь служишь вождю венедов?
   - Ты ничего не понял из моих слов, - укоризненно произнес Ратислав. - Вяты вольные люди и ценят свою независимость. Они подчиняются старшему, сами же выбирая из своего числа наиболее достойного, но это не похоже на отношения слуги и его повелителя, к каким привыкли вы в готских землях. Все важные решения принимаются сообща, и никто не довлеет над волей единоплеменников. Потому я служу князю вятов, но это значит только то, что я служу самому себе и своей земле, ибо все это неразделимо.
   - Вот так дела, - озадаченно повторил Вилигунд.
   - В здравии ли Юннимунд, сын Эорманрика? - вдруг спросил Ратислав. - Помнится, мы были с ним хорошими друзьями.
   - Юннимунд давно повзрослел, - пожал плечами гот. - И он сильно переменился. Ингульф рано прибрал его к своим рукам, и наследник вырос под его бдительным оком. Похоже, из парня вышел толк, потому как он сам уже не раз водил нас в походы и всегда возвращался с победой. Юннимунд словно заговорен против любых неудач, ему всюду сопутствуют боги. Говорят, слухи о королевиче добрались до самого Рима. В общем-то, - Вилигунд помялся, - я из-за него и попал к сарматам. Один Ингульф меня ни за что бы не уговорил, но Юннимунду я отказать не смог. А он, говорят, по слову отца готовит поход в эти края, и сарматы ему были нужны как передовой полк - наши-то силы все связаны на западе, против твоих прежних собратьев.
   - Быстро летит время, - очень тихо вздохнул Ратислав. - Если все так, то быть может, мне еще предстоит сойтись с ним на поле брани...
   - Как? - чуть не подскочил Вилигунд. - Ты поднимешь оружие против нас?
   Ратислав ответил не сразу.
   - Мы бились с тобой плечом к плечу, мы защищали друг другу спину, и с тобой мы связаны истинными узами дружбы. Эорманрику я обязан лишь милостью и снисхождением, что подчас являют сильные более слабым. Вятам же я обязан всем. И через них я понял - понял, что есть и долг превыше клятвы королю. Они помогли мне осознать свою земную долю и научили быть человеком. Потому я буду с ними до конца, и никто меня в этом не разубедит. И долг свой перед ними я выполню. Но это не значит, что я стану врагом вам. Быть может, вы сами еще не поняли, кто вам враг, а кто вам друг...
   Вилигунд поднялся с колоды.
   - Буду молить богов, чтобы мы не встретились лицом к лицу в бою, - хмуро промолвил гигант. - И еще, не забудь - после Сагаура с его аланами неминуемо придет черед Юннимунда. Сын Эорманрика превратит этот край в выжженную пустыню.
   - Я благодарен тебе, Вилигунд, за предостережение, - Ратислав тоже встал и глазами сделал знак своим воинам отдать готу коня. - Ступай с миром.
   Когда цокот копыт гиганта затих, тени берез легли на траву. Воевода задумчиво посмотрел вдаль, а потом велел отряду покинуть селение.
  
   Глава 14. Поединок.
   В стане Сагаура, разбитого между двух холмов и ручья на открытой равнине, было неспокойно. С того момента, как аланы покинули пределы Мертвого Леса, минуло уже более трех суток, но беспрерывные стычки с венедами не прекращались. Противник не давал степнякам покоя ни днем, ни ночью, совершая налеты с немедленным отступлением и устраивая хитроумные ловушки. Поэтому днем Сагаур заставлял войско двигаться по местности, открытой для обзора и удаленной от лесных массивов, а ночью вставал лагерем на возвышенностях и укреплял его по всем правилам военного искусства. Повозки и телеги составлялись кольцом и засыпались землей до ступиц колес, а вокруг возводился вал, на котором размещались сторожевые лучники.
   Настоящего сражения по-прежнему не было, хотя все его с нетерпением ждали. Обыкновенно аланы не вели длительных войн, вторгаясь в соседние земли внезапно и, как правило, успевая опустошить их и увести добычу, прежде чем неприятель стягивал основные силы. Если противник давал сражение, аланы охотно в него вступали и, добившись победы, беспощадно разоряли вражеские города. Так было в Армении, Антропагене, Каппадокии и Персии, так было в северных степях. Вторгаясь в пределы Римской Империи, аланские князья старались разгромить опасные для них легионы с применением все той же тактики внезапности, подобно тому как Книва при Бероа смял имперскую армию, идущую походной колонной.
   Но в землях венедов все было по-другому, и непредсказуемый враг просто не позволял властителям степей проявлять свои военные умения и приемы. Даже беспроигрышная тактика боя Сагаура, научившего конные алы атаковать противника непрерывно, сменяя друг друга, а ложное отступление превращать в гибкий охват, была не востребована, так как годились лишь для открытого пространства.
   С каждым днем множились потери в рядах сарматов. Отравленные стрелы, ямы-ловушки, обвалы деревьев уносили жизни доблестных воинов, погибавших самым бесславным образом. Множилось число раненных, тогда как селения, встающие на пути, были неизменно покинутыми. Князья и вожди дружин все чаще стали проявлять свое недовольство, они опасались, что скоро иссякнут последние запасы продовольствия.
   Внезапно, после возвращения из разведки, взбунтовался и покинул войско Вилигунд. Он не объяснил причины своего недовольства, только заявил, что более его в этих лесах ничего не держит, что он выполнил все, что обещал, и хочет вернуться домой, ибо его королю необходимо присутствие своего верного слуги. Сагаур пытался переубедить его, но Ингульф только махнул рукой:
   - Пусть идет. Как видно, он встретил в венедских лесах то, что стоит выше его понимания.
   Путь войска тек по долинам, между полесьями и сосновыми борами, по травянистым низинам, в которых сновали суслики и копошились кулики. Земля была изрыта многочисленными норами, испещрена кочками с сухим дерном в человеческий рост высотой.
   На военном совете в шатре Сагаура, когда скептух, стянув с себя запылившиеся доспехи и облачившись в парчовый персидский халат, омыл лицо и руки из золотого канфара, поданного Хирамом, долго стояла неспокойная тишина. Потом Луций Прим напомнил о необходимости создания опорных укреплений-лимесов.
   - Если мы не закрепимся здесь, в этом стратегически удобном месте, наше продвижение вглубь территории внедов станет опасно. Неприятель сможет отрезать нам пути отступления.
   - Постройка крепости требует времени, - возразил князь Олтак, - а еще - выделения людей для гарнизона.
   - Но мы не можем вечно гоняться за венедами в надежде разбить их и покорить! - поддержал трибуна Ханаг. - А если они заманят нас в такую западню, из которой мы не сможем выбратся?
   Начавшиеся уже споры прервали донесения разведчиков, сообщивших о приближении несметного вражеского войска. Это вызвало недоумение у Сагаура и на целых два дня задержало аланское войско в лагере. Скептух, полагавший, что имеет дело с разрозненными отрядами плохо вооруженных лесных воинов, был озабочен перспективой противостояния численно превосходящим конным и пешим силам противника. Разведчики прямо говорили, что идут огромные массы копьеносцев, а земля дрожит под тяжестью неисчислимых копыт.
   Аланы усилили оборонительные укрепления стана, возведя двойной вал с частоколом и прокопав глубокий ров, однако готский жрец Ингульф, в проницательности которому не было равных, предположил, что это какая-то новая военная хитрость венедов.
   Он не ошибся. Когда Сагаур получил более достоверные сведения, оказалось, что впечатление многочисленной конницы создает домашний и тягловый скот, согнанный в табуны и отары, а громадный поток копьеносцев - старики, женщины и подростки из окрестных деревень с длинными палками.
   - Я не знаю, что за человек стоит во главе венедов, - сказал по этому поводу многоопытный Натур, - но он сведущ не только в военном деле, но и в истории. Именно такую уловку применил когда-то против трибалов царь скифов Атай Великий. Если бы я не считал венедов неотесанными лесными дикарями, мало отличающимися от животных, я решил бы, что среди них есть образованные люди.
   Олтак и другие вожди посмеялись над предводителем Железных Ястребов, и только Ингульф, присутствовавший на совете, опустил глаза. У скептуха даже создалось впечатление, что магу известно о противнике алан что-то гораздо большее, чем он счел нужным сообщить.
   Это недоразумение в очередной раз задержало продвижение войска Сагаура. И все же, аланы чувствовали, что миг решительного столкновения близок. Это ощущали все, от князей и предводителей дружин до лучников и пращников вспомогательных отрядов.
   В подтвержение тому дозорные разъезды скептуха уже несколько раз замечали на косогорах и у перелесков многочисленные группы всадников. Сагаур предположил, что несколько венедских племен объединились и, возможно, даже сумели найти союзников.
   - Полагаю, - спокойным, знающим тоном, в котором не было ни тени сомнения, заявил Ингульф, - вождям венедов каким-то образом удалось договориться и склонить на свою сторону меренс и имнискаров. Поэтому войско их сильно увеличилось. Когда они станут по-настоящему уверены в себе, они примут бой.
   Сагаур и его воеводы вынуждены были признать правоту готского жреца.
   Через день пути, почти на подходе к большому селению у заводи, которое Ингульф назвал городищем, исходя из каких-то своих тайных сведений, аланы встали лагерем и распрягли коней, чтобы подкрепиться. Сагаур, подобно римским полководцам, приучил воинов делать вал и вбивать частокол на каждой стоянке, вне зависимости от того, сколько дневных переходов они совершили и насколько сильно устали.
   За этими работами алан и застиг неприятель. Конные отряды прикрытия, состоящие из Степных Пантер, намеревались было немедленно отбросить нежданного противника, но венеды не стали атаковать алан, а принялись строить в сильном отдалении от них боевую линию. Вражеских воинов, спускающихся с дальних холмов, становилось все больше и больше, так что сарматам пришлось оставить возведение вала. Все с недоумением следили за этими приготовлениями.
   Между двумя перелесками струилась река и пролегала большая равнина, очень удобная для полевого сражения. На одном ее краю остановились станом дружины Сагаура, на другом, огражденном продольными холмистыми отрогами, начали группироваться пешие и конные венедские части, громыхая круглыми и овальными щитами. Создавалось впечатление, что венеды настроены сойтись с аланским воинством в лобовом сражении.
   - Похоже, этим варварам известен боевой строй, - отметил Луций Прим.
   Трибун, откинув с груди пенулу и уперев руки в бока, разглядывал неприятельские маневры с интересом. Его гравированная лорика искрилась красными солнечными лучами.
   Количество венедов все увеличивалось, так что вскоре наметанный глаз сарманских военноначальников определил, что на равнину спустилось не менее трех-четырех тысяч ратников. Основную часть их составляла пехота: воины с копьями и щитами синих, желтых и красных цветов, разрисованных зигзагами, кругами и крестами. Стеганные панцири с железными бляхами были у немногих. Преобладали кожаные куртки и простые холщевые рубахи с опояской. Совсем немногие имели шлемы - круглые, плоские, или с шишаками и наносниками. Головы остальных оставались непокрытыми. Помимо копий, в руках неприятельских воинов мелькали мечи, палицы, боевые топоры и луки.
   - Они не просто знакомы с боевым порядком, но, похоже, умеют слаженно выполнять команды своих командиров, - поделился своими соображениями Прим с Сагауром и Натуром.
   Действительно, аланы, ожидавшие встретить напирающую на них хаотичную ораву ополченцев, приметили, что венедское войско имеет четкую организацию. Построение его напомнило им греческую фалангу. Ратники вставали плечом к плечу, закрываясь щитом и образуя сплошные шеренги. Было на поле и несколько всадников в синих холщевых плащах. Шлемы их с широкими нащечниками и навершиями разной формы походили на готские, так же как и кольчатые рубахи, а в руках были зажаты дротики.
   - Приказывай, князь, - Натур поднял глаза на Сагаура. - Выводить ли людей для битвы?
   Скептух какое-то время колебался.
   - Позади них холмы, и убежать от нашей конницы им будет непросто, - размышлял он. - А уж если собрали столько народа, то явно не для того, чтобы покрасоваться перед нами. Полагаю, намерены драться.
   Того же мнения придерживались Прим и Олтак.
   И скептух дал распоряжение начать построение.
   Алы Железных Ястребов он построил глубоким клином, за которым разместил в манипулярном порядке легион Соколиных Крыльев Прима. На флангах встали иверские и армянские велиты, а Степные Пантеры образовали резервную линию. Аланы развернули знамена и начали постепенное наступление вперед единым фронтом. Кони, уже всхрапывая и дергая ушами, высоко поднимали копыта, двигаясь четким шагом. По латам всадников постукивали круглые навершия мечей и древки контосов, ленты на шлемах воинов и лошадиной упряжи щелкали от ветра, а варварки и бусы, привязанные к горитам, били по конским бокам.
   Венеды некоторое время стояли совсем неподвижно, дожидаясь приближения противника, потом стали ударять копьями и мечами по своим щитам. В движениях их была решительная уверенность, и это заставило Ястребов ускорить шаг, хотя приказа атаковать пока не было. Конные лучники спокойным, выверенным движением извлекли оперенные ястребиными перьями стрелы, чтобы приладить их к тетиве, как вдруг сильный шум позади заставил многих из них обернуться.
   Войско Сагаура успело достаточно далеко отойти от лагеря, оставив в нем лишь две сотни копейщиков для охраны обозов. Поглощенные предстоящим сражением, аланы не придали большого значения обороне своей тыловой линии. Между тем рожки, затрубившие в стане, недвусмысленно давали понять, что он подвергся нападению неприятеля. Как оказалось, венедская конница, спрятанная в дубняках, мимо которых прошло воинство скептуха, пропустила его вперед и, дождавшись построения боевых частей Сагаура на равнине, атаковала почти беззащитный лагерь.
   Без труда преодолев еще не достроенный частокол, она ворвались внутрь, побивая стрелами и дротами ошеломленных иверов, не ожидавших увидеть перед собой врага. Вскоре в стане занялся пожар. Это венеды зажженными стрелами запалили обозы. Кони и овцы, оставленные в обозе, стали разбегаться по лесу.
   Сагаур и аланские военноначальники, заметив опасность в тылу, придержали рвущихся в бой людей. Им было не ясно, какое количество венедов напало на лагерь. По суматохе и гулу казалось, что там разыгралась целая битва.
   - Князь, нужно разворачивать войско, если ты не хочешь, чтобы нам ударили в тыл, - тихо проговорил Олтак.
   Сагаур кусал губы, оценивая обстановку. Он снова попал в западню, и это бесило его сильнее всего. Но скептух совладал со своими чувствами и дал приказ перестроиться в каре, чтобы иметь возможность обороняться на два фронта. К лагерю, чтобы прояснить обстановку, были направлены две алы Степных Пантер.
   Пока происходила вся эта суета и перегруппирование пешей и конной силы, аланы не сразу заметили, что шеренги венедов на поле вместо того, чтобы атаковать, отступили назад и взобрались на холмы. Пока клин Железных Ястребов растекался в кавалерийскую фалангу, они укрепились на отрогах, составив стену из щитов.
   Теперь уже стало очевидным, что венеды сознательно выманили алан для битвы, чтобы опустошить их лагерь. Этот маневр им удалось воплотить блестяще. Пантеры застали в стане настоящее пожарище. Обозы полыхали высокими столбами пламени, на земле и возле шатров валялись в разных позах мертвые иверы, утыканные стрелами. Нескольких венедов, поспешивших отступить из стана, Пантеры смогли сбить с седел из своих тугих луков, но это была небольшая удача. На продымленной траве осталось не более десятка неприятелей, тогда как продовольственные запасы войска, по сути, оказались уничтожены.
   Натур и Прим сидели в седлах своих коней чернее тучи. Они опасались, что скептух сорвет на них всю свою ярость. Но Сагаур хранил холодное молчание.
   - Что будем делать, князь? - осторожно спросил его Олтак, находившийся поблизости. - Венеды сидят на холмах и уходить, как будто, не собираются. Прикажешь послать против них пехотинцев?
   - Нет, - угрюмо выдавил скептух. - Я больше не хочу идти на поводу у этих хитрых лис и делать то, что они от меня ждут. Гробить людей на этих проклятых холмах мы не станем.
   - Что же ты решаешь?
   Сагаур прикусил ус в гневе.
   - Для начала надо вернуться и подсчитать наши потери. Сколько у нас осталось провизии и сколько мы можем еще продержаться тут. Отправьте Ястребов в селение, пусть попробуют разжиться хоть чем-нибудь. Потом надо окружить холмистую гряду, на которой встал враг, плотным кольцом войск, навести вал и прокопать рвы. Нельзя упустить удобный момент и вновь гоняться за венедами по бескрайним полям и темным лесам.
   Используя превосходство в численности, скептух расчитывал запереть противника между лагерем и селением, чтобы непокорный враг пал не от стрел и мечей, а от голода, болезней и безысходности. Но после подсчета уцелевшего провианта стало ясно, что скорее от голода и безысходности страдать будут сами аланы.
   Скептух готовился отойти ко сну, когда в его шатер совершенно незаметно проскользнула тонкая девичья фигурка. Он удивился - неужели кто-то из его наложниц осмелился войти к нему без позволения? Но одета гостья была незнакомо, длинное белое платье с дивными узорами вышивки скрывало стройный стан.
   - Я пришла к тебе с вестями от князя вятов, - поклонилась она, пока Сагаур тщетно пытался понять, звать ли стражу - или посмеяться над столь юным и несерьезным посланником.
   Сагаур вздрогнул, вдруг сообразив, что она обращается к нему на его родном языке, а не на языке венедов, некогда знакомом ему, но давно позабытом! Он смотрел на гостью все с большим изумлением.
   - Чего вы ищете в наших лесах? Большой добычи вы тут не найдете. Твое войско лишилось всех запасов, и скоро будет страдать от голода. Ты хочешь, чтобы мы признали тебя своим повелителем? Да будет так; и будет так до той поры, пока вы будете сражаться с нашими врагами, и защищать нас от наших врагов. Ибо наши враги - они и ваши враги. Чужой маг заставил тебя придти сюда. С чужого голоса ты отправился в поход, в котором гибнут твои люди! Но разве сам он - не главный твой враг? Разве не покорили готы ваших предков, не оттеснили в предгорья, в ту пору, когда вы владели всем до самого дальнего края моря, и предки готов называли ваших князей богами?
   - К чему ты мне это говоришь? - наконец, сумел произнести Сагаур.
   - Я хочу, чтобы ты понял, где твои настоящие враги. А эти твои враги - они и наши враги. Мы могли бы вместе сражаться с ними - а не истреблять друг друга им на радость.
   Сагаур рассмеялся.
   - Девчонка! Ты влезла не в свое дело. Я сам справлюсь со своими врагами, и уж не тебе указывать мне, с кем дружить, с кем враждовать. Ступай к тому, кто тебя послал, и скажи ему - если он так перепуган, что присылает юных девиц вместо мужей для переговоров - пусть сам явится с покорной головой, и тогда, быть может, я приму его клятву верности и прощу. А до того - воины мои будут разорять его земли.
   - Но и твои воины утомлены и измучены, - не сдавалась Ружена. - Они тоже не понимают, что делают в наших лесах. Они мечтают о возвращении. Кто знает, в чью пользу склонится грядущая битва? И не лучше ли, когда придет время вашей вражды с готами, иметь вятов в друзьях - чем врагами в своем тылу?
   Сагаур масляно услыбнулся.
   - Я привык вести с девицами иные речи. Не желаешь ли скрасить мою ночь? - он потянул ее за руку - и вдруг застыл на месте: девушка исчезла, словно провалилась сквозь землю.
   - Хирам! - зло выкрикнул Сагаур.
   Финикиец возник, как всегда, неожиданно.
   - Ты не видел, кто заходил в мой шатер или выходил из него?
   - Никто, мой господин, - поклонился тот.
   - Ступай, - отпустил его скептух, находясь в расстроенных чувствах.
   И как назло, с утра все началось именно так, как предсказывала ночная гостья.
   Хотя основные силы венедов были зажаты на холме - но со всех сторон лагерь алан тревожили их летучие отряды, нападая - и внезапно исчезая. Запасов осталось не больше чем на несколько дней, и пополнить их было негде - особенно тяжко было с кормом для лошадей, травы в лесу явно не хватало для такого их множества. А главное, хотя Сагаур и убедил себя, что правильно отказался от битвы, но червь сомнения глодал его неустанно, смешиваясь заодно с чувством голода.
   Тревога скептуха не прошла бесследно для Ингульфа.
   - Что смущает взор повелителя сарматов? - спросил маг.
   Сагаур не успел ответить. Громкий звук рога со стороны расположения противника нарушил его мысли.
   - Что это значит? - спросил он у Олтака, обрадованный возможностью прервать разговор.
   - Похоже, венеды хотят говорить с нами, - предположил тот.
   С холма спустилось пятеро всадников и рысью направились к передовой линии Ястребов. Один из них был совсем молод, с мягким пушком на лице и горящими глазами, но в движениях его проступало что-то властное. Подняв вверх правую руку, венеды показали, что безоружны и желают вступить в переговоры.
   Сагаур, находившийся по обычаю сарматов в самой середине войска и окруженный телохранителями тесным кольцом, подозвал глазами Хирама.
   - Найди человека, знающего язык венедов, и узнай, что они нам предлагают. Клянусь Апутарой, я сохраню их дрянные головы, если они сложат оружие и признают мою власть над их землями.
   Финикиец поклонился. Вскоре, в сопровождении трех рослых Ястребов и переводчика он проехал через ряды контофоров и приблизился к венедам. Молодой воин заговорил так громко и раскатисто, что его слышали даже в дальних аланских шеренгах.
   - Слушайте! Я, князь Велимир, вызываю на поединок вашего князя, кем бы он ни был. Если одолеет он - все люди мои поклонятся ему как своему вождю и станут служить. Но если моя возьмет - вы навсегда забудете дорогу в наши леса, и сами станете нам верными союзниками.
   Среди аланов почти никто не знал венедского языка, а потому воины лишь смотрели на недругов внимательными глазами, гадая о смысле, содержащемся в этих громких и решительных словах. Это совсем не походило на просьбу о мирном соглашении. Только старые ветераны, имевшие схватки с венедами во время походов князя Амазаспа, почти сразу уразумели содержание неприятельского послания и покачали головами.
   Но не успели отзвучать слова князя, как юный воин, сопровождавший его, вдруг стал звонким голосом повторять сказанное князем - но уже на понятном для алан языке. Пересуды усилились.
   - Решения вашего князя я буду ждать до вечера, - добавил молодой венед и повернул коня. - Если он не трус - он примет мой вызов, и тогда судьбу нашего спора определят сами боги.
   После этого венеды удалились на холм.
   Когда Хирам вернулся, Сагаур ожидал его, изменившись в лице - на щеках его появились багряные пятна, на скулах ходили желваки. Он ждал всего, чего угодно, но только не этого. Обычай решать судьбу войны поединком вождей существовал и у алан. Многие их князья, вторгаясь в азиатские земли, использовали его довольно часто и успешно. Но здесь, в этих диких лесах, сражаться с безвестным предводителем безвестного племени?
   Однако слух о вызове уже начал распространяться по войску, и, ожидая ответа вождя, воины зароптали. Надо было срочно принимать меры. Возмущенный гул все сильнее захватывал аланские дружины, расползаясь среди рядов всадников. Чтобы успокоить своих людей, Сагаур, сняв шлем и показав всем свое лицо, возвысил голос, призывая к порядку и терпению.
   - Братья мои и верные мои соратники! Все вы во время этого трудного похода не раз могли убедиться в подлости и вероломстве врага, с которым вам довелось иметь дело. Венеды не признают никаких правил ведения войны, они бесчестны и прибегают к самым подлым и низменным средствам. Должны ли мы поступать благородно со столь коварным противником, поставившим себя вне всяких человеческих устоев? Избегая открытого противостояния, достойного мужчин, они лишь строят нам всевозможные козни. Посмотрите на этих людей, засевших на вершине холмов за своими щитами вместо того, чтобы грудью стоять против нас на этой равнине. Разве же это благородные воины? Это трусы и обманщики. И они ждут от нас честной борьбы и уважения к ним? Клянусь девой Апутарой, это было бы оскорбительно для славы детей Великой Степи, почитающих Великий Скимитар. Я могу прямо сейчас выйти на бой с этим безвестным бродягой, называющим себя местным князем, и снести ему голову. Но не будет ли это осквернением самого священнодействия поединка, в котором по закону должны сходиться равные противники? Не будет ли это насмешкой над древним ритуалом, завещанным нам предками? Ведь не князь Армении или Мидии, не персидский пехлеван или римкий легат стоит перед нами, но представитель ничтожнейшего племени людей, не уважающих военные обычаи, позорит сейчас нашу славу своим дерзким вызовом.
   Встретившись глазами с Ингульфом, скептух уловил в них одобрение, однако Натур, Олтак и другие военачальники осуждающе качали головами. Да и рядовые воины, измученные долгим походом, обрадовались было возможности решить дело одним поединком - а тут вдруг их князь пошел на попятный. Надо было срочно что-то делать.
   Беспорядочные мысли сразу завертелись в голове скептуха. Безусловно, аланы лучше сражались в седле, чем жители приречных лесов. Кони у них были крепче и выносливее, броня прочнее, и навыки конного боя, отточенные за века, не знали себе равных. Да и сам Сагаур еще не жаловался на немощь в теле: рука его была тяжела, как и прежде, а персидское копье-палта, которое он использовал вместо громоздкого контоса уверенно поражало цель. Искусен был Сагаур и в обращении с большим сарматским мечом.
   Однако Хирам остановил скептуха.
   - Не ходи, повелитель. Венеды явно затевают новую хитрость. Ты - глава великой державы, тебе ли мериться силой с каким-то лесным князьком? Сделаем так - ты отдашь мне своего коня и доспехи, а уж я сумею поговорить с ним по-своему.
   - Но что скажут мои воины? - усомнился Сагаур.
   - А разве им следует что-то знать? Мы вернемся сейчас в лагерь, где поменяемся одеждой. Твой закрытый шлем со страусиными перьями лучше всего подойдет для этой цели. А мой армянский с кольчатой сеткой скроет твое лицо.
   Скептух еще колебался.
   - Положись на меня, повелитель, - Хирам не сводил с него глаз. - Пусть венеды дождутся нашего возвращения. Ты увидишь, как я разделаюсь с этим лесным выскочкой.
   Сагаур наконец решился. В сопровождении отряда телохранителей он напрвился к стану, велев Натуру, Приму и Олтаку держать оборону на случай новых вражеских налетов.
   Между тем на противоположном конце равнины, за щитами ратников терпеливо дожидались ответа князя ясов. Велимир почти не сомневался, что тот не откажет ему в поединке. Ратислав придерживался того же мнения, не обращая внимания на возникшую задержку. Можно было предположить, что после всех последних неудач ясы будут тщательно заботиться об осторожности.
   Пришлось немало подождать, прежде чем рев нескольких громозвучных рогов известил о том, что предводитель костобоких наездников принял свое решение. Передняя линия светящихся щебневой броней конников приотворилась. Из-за нее степенно выехал воин в плаще из шкуры пятнистого барса на рослом соловом коне. Следом выдвинулись еще трое: один по виду был знаменосцем и держал на крашеном в алый цвет шесте тряпичного бело-синего дракона с длинными красными усами.
   Велимир так и впился глазами в наездника на соловом коне. По виду это явно был князь. Даже убранство скакуна выделяло его среди других ясов. Голова коня была закрыта чешуйчатой маской с позолотой, бока - пластинчатой железной попоной с гравировкой, а грудь - фигурными пластинами в виде цветочных бутонов. Позолотой переливался и панцирь воина, сделанный из треугольных мелких пластин с орнаментом, над которым выступали вверх массивные наплечники с изображениями лежащих туров. Продолговатый шлем с навершием в виде расправившего крылья ястреба украшали зеленые и белые пряди, а широкие нащечья и листовидный наносник закрывали почти все лицо. Золотом были украшены удила коня и ножны двух длинных мечей, висящих по бокам воина, они крепились с широкому портупейному поясу, выполненному в форме литых тигриных голов.
   Велимир на глаз пытался оценить силу своего противника. Воин был широк в плечах, крепок грудью, в посадке его головы читалась уверенность могучего степного зверя, ни на долю мгновения не сомневающегося в собственном превосходстве. Щита у воина не было. Взяв из рук одного из сопровождавших его ясов длинное тяжелое копье, он пару раз перебросил его из руки в руку, а потом прокрутил через спину и шею, словно разминаясь. Легкость его движений вызвала одобрительный рокот со стороны ясов и затишье со стороны вятов, не менее внимательно наблюдавших с холма за князем степняков. Наконец всадник придержал коня, а один из его сопровождающих на хорошем вятском языке звучно объявил:
   - Великий скептух Аланского Союза, повелитель Иверии и Албании, князь танаитов, базилевс Фанагории и Гермонассы Сагаур, от блеска славы которого меркнет солнце, готов сойтись в противоборстве с вождем племени венедов.
   После этого ясы отъехали на расстояние не менее шестидесяти саженей назад, оставив князя одного. Велимир, взяв в одну руку копье, а в другую легкий деревянный щит, запрыгнул в седло и тронул своего жеребца, начав спускаться вниз по склону. Меч был прицеплен к его поясу, тул с луком и стрелами - к ремням попоны.
   - Не зевай, парень, - напутствовал молодого князя Ратислав. - Алан, видать, и пикой и мечом добро махать сподручен. Помни, чему тебя учил: от выпада копья уклоняйся в левый бок и бей в лицо, прямо меж наносником и бармицей. Иначе его с коня не сшибешь. А коль до меча дойдет - вбивай клинок в прощелины меж нагрудником и оплечьями. Броню не руби, только меч загубишь.
   - Не подведу, воевода, - с улыбкой ответил Велимир. - Твоя наука не прошла даром, рука свое дело знает. Не посрамлю ни земли своей, ни чести пращуров наших.
   - Перун тебе в подмогу, - Ратислав проводил молодого князя ободряющим взглядом.
   Однако едва Велимир спустился с холма, чтобы съехаться с князем ясов, к оставшемуся в одиночестве Ратиславу бесшумно приблизилась Ружена. На лице ее застыла тревога.
   - Это не князь, - сжала губы девушка.
   - Что? - воевода посмотрел на нее непонимающим взглядом.
   - Другого вместо себя послал.
   - Отколь знаешь? - Ратислав нахмурил чело.
   - Вижу. Смущен дух его, обман вокруг головы вьется. Лихое дело они задумали, тот, кто вместо князя на бой вышел, многим хитростям обучен...
   Воевода, не говоря ни слова, поднялся в седло своего саврасого жеребца и бросился догонять Велимира.
   Молодой князь тем временем сблизился с всадником в позолоченных доспехах на расстояние трех саженей. Тут он придержал коня и с силой воткнул копье в землю.
   - Я, князь Велимир, приветствую тебя, князь ясов, - сказал он и приложил ладонь к груди. - Я готов к смертельному бою без пощады и снисхождения. Приготовься и ты, ибо в живых должен остаться только один из нас.
   Яс, которому озвучили слова противника, ничего не ответил, а взял наперевес свою длинную пику с пурпурным темляком. От этого движения звякнули чешуйки панциря и поясные пластины.
   - Обожди! - Велимир высоко поднял ладонь, призывая ко вниманию. - По нашему обычаю, перед сражением надобно снять шлем, да поклониться лесу, земле, солнцу и людям, дабы не было от них преград честному суду Божьему. Тогда в бою каждый примет заслуженную долю или недолю с чистым сердцем.
   С этими словами он снял шлем и сошел с коня, дожидаясь, пока толмач доведет до противника суть его речи.
   Князь ясов так же безмолвно вбил в землю свою пику и легко соскочил на землю.
   - Берегись! - крикнул Ратислав, прилаживая стрелу к тетиве лука. Воевода уже почти спустился к поединщикам.
   Он видел, что безнадежно опоздал, что ядовитый клинок уже летел из руки противника Велимира прямо в лицо молодому князю. Но юноша тоже был наготове, и сноровка, приобретенная долгими часами ратных занятий, не подвела его. Он лишь чуть отклонился, и нож, бессильно чиркнув о попону коня, упал на землю.
   - Так вот каков ваш князь! - в гневе вскричал Велимир. - Обманщику и злодею служите?
   Юноша с отвращением поддел ногой короткий клинок с резной рукояткой.
   Князь ясов, между тем, не дремал. Молниеносным движением выхватив меч из ножен, он уже завел руку в смертельном замахе. Его остановила стрела Ратислава. Она свистнула тягуче и с гулким звуком ушла в промежуток между нагрудником и оплечьем правой руки воина в позолоченных доспехах. Тот, охнув от неожиданности, выронил меч. Стрелу он вырвал, но сразу же застонал от сильной боли - наконечья вятских стрел часто имели на конце зазубрины.
   В передней линии ясов угрожающе застучали налучья, однако Велимир, подскочив к своему противнику, сорвал с него шлем.
   - Это ли ваш князь? - громко вопросил он врагов.
   Молчание было ему ответом. Похоже, в войске ясов не нашлось ни одного воина, который не догадался бы о смысле его вопроса. Вместо златокудрого Сагаура всеобщему взору предстал смуглолицый и черноволосый Хирам. Степняки опустили луки, смущенные и недоумевающие.
   - Ступай, - с презрением оттолкнул финикийца Велимир. - Ступай, и приведи сюда настоящего князя.
   В глазах Хирама полыхнул огонь, но он сдержал просившийся наружу порыв. Находясь между князем и воеводой вятов с одной стороны, чьи меч и лук могли оборвать его жизнь в долю мгновения, и шеренгой начавших роптать Ястребов с другой, он понял, что нет смысла продолжать схватку. Замысел его, казавшийся столь удачным, был сорван.
   К счастью для него, позади алан прогремел голос Сагаура, первым пришедшего в себя:
   - К бою! Руби лешаков!
   Велимир хоть и не понимал сарматского языка, но сам уже догадался, что дело принимает неблагоприятный оборот. Князь подхватил свое копье и стрелой запрыгнул в седло. Вместе с воеводой они быстрее ветра понеслись вверх по склону холма.
   Когда преданность своему князю и чувство долга окончательно победили в аланах сомнения и колебания, зазвенели тетивы тугих луков степняков. Стрелы стаей голосящих птиц взлетели ввысь, однако им вторил другой голос, влекущий густой дождь вятских стрел с холма. И если аланские стрелы по большей части натолкнулись на непрошибаемую стену щитов, то стрелы воинов Велимира сразу сбили с коней нескольких наездников. Аланы для защитников холма были легкой мишенью.
   Осознав всю опасность положения, Сагаур приказал войску отойти в спаленный лагерь. Так безуспешно для скептуха завершился день, который должен был стать переломным в войне и принести аланам очередную победу на полях сражений. Вместо этого к линии разрушенного частокола уносили раненных и убитых Ястребов, пораженных меткими неприятельскими стрелами. Большая битва вновь не состоялась.
  
   Глава 15. Договор.
  
   Все оборачивалось еще хуже, чем могло быть. Остатки доверия к своему князю стремительно таяли среди алан. Многие ворчали уже открыто, косясь и на скептуха, и на Хирама. По приказу Сагаура двух наиболее громко возмущавшихся смутьянов казнили перед лагерем, но это только озлобило остальных. Тем более, что оба они были известными воинами, ходившими в походы с Амазаспом. Надо было что-то делать. Сагаур, поборов сомнения, вынужден был рассказать Ингульфу о событиях минувшей ночи. В глубине души скептух молил богов, чтобы суровый жрец не поднял его на смех. К его удивлению, тот отнесся к его рассказу очень серьезно.
   - Я знаю, кто приходил к тебе в шатер ночью, - загадочно улыбнулся Ингульф. - Это невеста князя. Если бы ты сумел ее захватить, князь венедов принял бы все наши условия. Вот только это не так просто...
   - Что же ты предлагаешь? - скептух посмотрел на него с надеждой.
   - Прежде всего, ты скажешь, что поверил ей. Отправь верного человека - Хирама, больше некого! - после заката в стан венедов. Его пропустят, ибо знают, что он - твой верный слуга. Он придет говорить от твоего имени, но только с самим вождем. И там, оставшись с ним с глазу на глаз, пусть он предложит князю... Все, что угодно. Что он станет твоей правой рукой. Ты осыпешь его золотом. Дашь под его начало войско для войны с римлянами. Но он и его девка должны непременно прибыть в твой лагерь. Для обеспечения твоей безопасности на обратном пути, - Ингульф усмехнулся.
   Сагаур понимающе кивнул.
   - Я понял твою мысль, жрец. Пусть будет так...
   Вскоре Хирам отправился в лагерь венедов, но Ингульф, снедаемый тревогами, далекими от будней похода, бродил по своему шатру. Наконец, он вызвал к себе Асгрима.
   Маг долго вглядывался в его невозмутимое лицо, прежде чем заговорить.
   - Помнишь ли тот день, - наконец начал он, - когда я нашел тебя в глухом и безвестном селении?
   Асгрим сделал утвердительный знак глазами.
   - С того самого момента я начал раскрывать для тебя горизонты сокровенного мира, - продолжал Ингульф. - Я потратил немало сил, прежде чем научил тебя читать вокруг себя знаки, отраженные зеркалом истины. Я научил тебя осязать темное естество высшей реальности. Подлинное знание темно, как ночь, ибо непроглядностью своей оно защищается от недостойных, а кромешным сумраком отпугивает слабых духом. Тьма - есть необъятность, отсутствие любых форм, пределов и ограничений. Я бы сказал, что сама природа истины - бескрайняя кромешность, потому как ее невозможно выразить и только посвященные способны читать в ней незримые руны смысла. Тьму невозможно запятнать и даже огонь растворяется в ее бездонном сердце. Следуя путем Всевидного Мрака, мы переходим на другой берег существования, отделяющий нас от простых смертных. Там, вкусив священной крови истины, мы получаем в руки жезл всех стихий мироздания, расщепив собственный облик и отказавшись от имен. Понятно ли тебе это?
   Асгрим кивнул.
   - Но ведомо ли тебе, для чего я стараюсь переправить на другой берег тебя и таких как ты? Зачем освобождаю от тлена иллюзий?
   Такое же легкое качание головой в знак отрицания было ему ответом.
   - Сказанное мною сейчас должно навеки умолкнуть в подземельях твоего сердца.
   Снова кивок.
   - Да, молчи. Воину пристало молчание. Это торговец работает языком, расхваливая товар. Но и жрец должен владеть речью, дабы проникать в самые глубины душ своих слуг и последователей...
   Ингульф немного постоял, изучая лицо Асгрима, которое дышало совершенным спокойствием.
   - Все это началось очень давно, - медленно заговорил маг снова. - Быть может, в самом зачине времен. Именно тогда на землю Мидгарда из необъятного безначалия явились существа, которых мы называем Хранителями Белого Огня и посланниками Богов. Они ведали все причины явлений, владели знаниями из Источника Жизни и Источника Смерти. В тайном краю воздвигли они свой чертог, который сейчас надежно укрыт водами Солнце-Озера. Белые Вещуны наблюдали семена вещей в непроявленном мире, но действовали в мире проявленном, влияя на дела людей и события, происходящие во всех уголках земли. В те времена, которые мы назывем Золотой эпохой Мидгарда, они еще охотно делились секретами и тайнами об устройстве и законах мироздания.
   В Серебрянную эпоху многое изменилось. Белые Вещуны, вкусив прелести неограниченной власти над событиями и умами смертных вдруг обеспокоились сохраниением своих знаний, дарующих абсолютное могущество. Все меньших представителей человеческого рода допускали они в сокровенные пределы своего города, все меньше заботились о поддержании равновесия на земле. Тогда среди народов Мидгарда возник недостаток знаний и соперничество за его обладание. Жрецы разных племен, прикоснувшиеся к кладезю Белого Огня, начали объявлять себя единственными носителями истины. Среди людей появилось соперничество. А Белые Вещуны невозмутимо наблюдали за распрями племен, осознавая свое недосягаемое величие и превосходство.
   В Бронзовую эпоху жизнь в Мидгарде стала тяжелой. Землю захлестнули войны. Теперь Белые Вещуны являли людям лишь отдельные крупицы знаний, полагая истину своим достоянием. Избирая среди простых смертных служителей, которые готовы были им безоговорочно подчиняться, не оспаривая их высокого положения, они сообщали им то, что сами считали нужным. Так знания, даруемые народам через посредничество племенных жрецов оказались искаженными. Белые Вещуны отныне объясняли лишь то, во что обязаны были верить смертные. Еще они придумали для них заповеди поведения и многочисленные запреты.
   В эту самую пору появились подвижники, которые решили пойти своим собственным путем и отыскать зеркало истины без помощи Белых Вещунов. Усомнившись в знаниях, которые исходили от служителей богов, они начали искать их неискаженный первоисточник. Прозрев, что самосиянный свет истины исходит из черного цветка Великого Мрака, из зева Черного Солнца, они создали тайную общину Корни Вещего Древа. По крупицам восстанавливая зерна исходного смысла и складывая их в цельную картину, Черные Тайнознатцы, как стали называть их в народе, шаг за шагом отвоевывали у Белых Вещунов привилегию называться носителями истины.
   Суровые гонения пришлось пережить подвижникам, учение которых казалось непонятным и пугающим для правителей и жрецов разных племен. Немногие шли по стопам Черных Тайнознатцев. Яд речей Белых Вещунов проник слишком глубоко, власть же хозяев Белого Города простиралась до самых удаленных уголков Мидгарда. К счастью, на земле еще были люди, сильные духом, которых не могли сломить никакие испытания. Они тянулись к истине, к свету Черного Солнца. Принимая их в круг своих последователей, мы учили их всему, что постигли сами. Мы пробуждали их сердца. А главное - мы объясняли, что не люди должны служить богам, а боги - людям. Ибо боги - только наше порождение, с помощью которого владетели Белого Города пытаются смутить наши разум и душу.
   Мы научились ставить себе на службу стихии и первоэлементы. Мы смогли ослабить гнет тлетворных иллюзий, давлеющих над умами смертных. И мы создали великую державу... Да, это мы, Черные Тайнознатцы стояли у ее основ. Те, кого Белые Вещуны зовут Темным Кругом. Мы постигли тайну человеческой души, и тайну бессмертия. Мы приближали к себе князей и царей, воинов, философов, и делились с ними нашей мудростью. И мы не служили никому. Мы стремились к свободе - той, что дают знания. Ибо свобода твоя тем больше, чем большими возможностями ты обладаешь. Каждый, кто следовал нашему пути, мог стать свободным - от древних обязанностей, от тяготы долга, от пут крови и традиций. Но до этого надо было дорасти. Медленно, трудно, по капле собирая в себе те невиданные умения, что удивляют простых смертных... Сегодня мы, верховодцы общины Ветви Вещего Древа, разделенные между собой сотнями лиг пути, держим в руках все нити управления огромным пространством Мидгарда, в котором Римская Держава - только одна из богатейших провинций.
   Асгрим внимательно слушал, не проронив ни звука. Ингульф окинул с головы до ног безмолвную статую, стоящую перед ним, и продолжал.
   - Но Белый Город не мог допустить, чтобы право на истину ускользнуло из его рук. И с нами началась борьба. Смущающие души проповедники бродили по всей империи, говоря о бренности этого мира, отвлекая от постижения его сокровенных тайн. Наконец, Белым Вещунам и их приспешникам удалось разрушить основы нашей общины и лишить нас влияния. Одни из Тайнознатцев вошли в состав новых правителей империи, другие - разбрелись по дальним ее окраинам. Держава начала рушиться, раздираемая этой внутренней распрей. И вот теперь я ищу город Белых Вещунов - чтобы раз и навсегда поставить точку в этом великом противостоянии. Это будет битва во имя истинной свободы человека, не связанного никакими рамками, условиями и формами.
   Асгрим понимающе кивнул.
   - Я поведу тебя к свободе, как некогда вел меня мой наставник, - произнес маг. - Юннимунд оказался слишком слаб. Я ошибся в нем, так как пределом его устремлений оказалась земная власть. Достичь большего и объять своим духом все три мира доступно лишь тому, кто не имеет слабостей и привязанностей. Поэтому вся моя надежда теперь на тебя. Ты вступишь в ряды нашего круга и, быть может, когда-нибудь , заменишь меня в нем...
   Наступила недолгая тишина.
   - А сейчас ступай, и проследи, чтобы финикиец вернулся живым, - Ингульф так же внезапно прерывал поток своих откровений, как и начал его. Он знал, что все сказанное отныне будет личной тайной конунга Волчьих Шкур и никогда не покинет его уст.
   Как и предполагал маг, Хирама быстро пропустили в стан вятов и провели к предводителю.
   Князь был в шатре не один. Перед ним стояли двое эрулов, Рун и Ард.
   - Ступайте, - отпустил их Велимир величественным наклоном головы, достойным истинных царей древности.
   - Еще раз благодарствуем, - поклонился старший из братьев, и они удалились, едва не зацепив Хирама плащами.
   Финикиец проследил за ушедшими и повернулся к князю.
   - Кто это? - вопросил он на отменном венедском языке, знание которого до поры скрывал.
   - Мой небольшой подарок Ингульфу, - усмехнулся тот. - Вы ведь давно ушли из края Седых Холмов, а вот мои воины недавно навестили крепость Клыков Вепря. Однако ты вряд ли пришел сюда, чтобы говорить о судьбе князей эрулов?
   Велимир разглядывал смуглое лицо своего недавнего противника. Рука у него была перевязана и заботливо висела на платке. Более ничего в облике гостя не напоминало о минувшей схватке, Хирам был спокоен и благожелателен.
   - Мой повелитель обдумал твое предложение, и готов принять его. Ты явишься к нему, один, и принесешь клятву, по обычаю вашего племени, именами ваших богов, в присутствии твоих людей, которых ты сам выберешь. Да будут боги твои свидетелями твоих чистых помыслов. После этого мой повелитель оставит ваш народ в покое.
   Велимир усмехнулся.
   - Твой повелитель оставит нас в покое, это верно. Но жрец ваших соседей, годов, не оставит в покое вас самих! Он не просто жаждет повелевать нашими землями, ему нужны наши души!
   - Я думаю, ты не очень хорошо осведомлен о планах нашего повелителя, - поклонился Хирам с восточной вежливостью. - Это маг служит ему, а не мы выполняем его прихоти! А потому, тебе незачем будет опасаться коварства готского мага после того, как ты признаешь себя слугой нашего князя.
   - Наши боги и моя клятва будут залогом того, что мы смирились, - в раздумье продолжал Велимир. - Но что будет порукой нам, что и вы выполните свои обещания? Когда я буду в ваших руках - что помешает вам расправиться со мной и с теми, кто будет меня сопровождать - а потом обрушиться всей силой на наши войска, оставленные без предводителя? Это прекрасный замысел, достойный вашего правителя, - заметил князь вятов то ли с насмешкой, то ли действительно отдавая должное уловке неприятеля.
   - Я понимаю, - вздохнул Хирам. - После маленькой хитрости, которую мы позволили себе при нашей последней встрече, у тебя нет повода нам доверять. Но разве сами вы не нарушили уговор? Кто из вас выпустил стрелу, нарушив священное правило поединка? - он качнул больной рукой.
   - Я выходил биться с князем, а не с тобой! - горячо возразил Велимир. - Перед лицом богов я незапятнан!
   Он не стал напоминать про кинжал, брошеный Хирамом - в конце концов, в поединке допустимо любое оружие.
   - Я не ставлю под сомнение твое княжеское благородство, - покачал головой финикиец. - Охотно верю, что ты честен и искренен в своих речах и поступках, как полагает и маг готов. Но люди встречаются разные по своей природе. Среди твоих сородичей наверняка найдутся также и хитрецы, и злодеи. Кто знает, что случилось бы, если бы на моем месте оказался наш повелитель? Быть может, кто-либо из твоих воинов не избежал бы соблазна направить стрелу не в мое плечо, а в его сердце? Законы войны обязывают нас быть осторожными. И главное: по своему рангу и положению ты не можешь равняться верховному скептуху Аланского Союза. В лучшем случае, твоя власть дает тебе право скрестить оружие с кем-либо из наших родовых князей. Так почему же ты полагал, что правитель многих областей, городов и племен собственнолично выйдет на твой зов?
   - Вот как? - удивился Велимир. - Князь одного народа считается у вас ниже князя другого народа? Не велико ли ваше самомнение, не высока ли гордыня? Вы не разбили нас в сражении, напротив, бежали сами - так отчего должен я брать в поединщики слугу, а не его хозяина?
   Хирам досадливо поморщился.
   - Это все игра, условности, которые не должны волновать людей, по-настоящему благоразумных. Кто выше, кто ниже - пусть решают боги. Важнее уговориться об условиях взаимного доверия. Какой ты хочешь клятвы от алан?
   Велимир сверкнул глазами.
   - Я хочу, чтобы вы передали нам Ингульфа, мага, что прячется в вашем стане! Вы отдадите его воеводе Ратиславу, и тогда я с чистой совестью прибуду к вашему вождю.
   Такое предложение застало Хирама врасплох.
   - Но Ингульф - гость нашего повелителя, - произнес он медленно. - Мы не можем нарушить законы гостеприимства и покуситься на его жреческую неприкосновенность ради твоего спокойствия!
   - Выходит, все-таки, он ваш гость, а не слуга? - уточнил Велимир. - Несколько мгновений назад ты утверждал мне иное.
   - Не надо ловить меня на слове, - покачал головой финикиец со скрытой угрозой. - Я лишь сказал, что маг служит нашему повелителю, но не говорил, что маг - его слуга.
   - Мне кажется, ты играешь словами, - возразил Велимир. - Если ваш повелитель имеет власть над магом - пусть отправит его к нам. Если же нет - с чего я должен верить тебе в остальном, раз ты опять пытаешься меня обмануть?
   Хирам вновь помолчал, потом усмехнулся.
   - Ты просишь опасную добычу! Боюсь, люди твои первыми пожалеют о подобном решении. Признаться, среди алан он ни у кого не вызывает приязни, и я сам при других обстоятельствах не упустил бы случая от него избавиться. Но наш повелитель слишком ценит жреца и вряд ли захочет с ним расстаться. К тому же, как знать: не в том ли состоит тайный план мага, чтобы проникнуть в ваше расположение, но не как пленнику, а как гостю?
   Велимир вздрогнул. Ингульф действительно настойчиво добивался от него провести в вятские земли отряд своих людей. Так не приведет ли он теперь своими собственными руками опасного и коварного врага к его желанной цели? Возможно, финикиец был прав.
   - Ты напрасно не доверяешь моему господину, - Хирам мгновенно уловил колебания в душе князя вятов. - Былые властители земель, которые он покорил силой своего меча, теперь служат ему, не потеряв ни славы, ни могущества. За ними оставлены их уделы, в их распоряжении находяться боевые дружины и они имеют право на свою долю в разделе общей добычи от походов. Многие стали даже богаче и влиятельнее, чем прежде и ни в чем не знают недостатка. На празднествах они пируют в покоях нашего повелителя, сидя по правую и левую руку от скептуха. За свою жизнь ты видел только свои дремучие леса, не подозревая о красотах бескрайнего мира, нравах и обычаях и других народов. Если ты отправишься в поход с Сагауром - у тебя будет возможность увидеть самые разные и диковинные земли. Ты подивишься их богатству и чудному убранству. Увидишь каменные города, высеченные из скал, горы, поднимающиеся к небесам, омоешь ноги свои в водах необъятного моря и сможешь воссесть на золотом троне западных или восточных правителей. Быть может рано или поздно скептух даже осмелится бросить вызов самому дряхлеющему Риму, и твоя нога пройдется по древним плитам его мостовых среди мраморных колоннад...
   - А ты сам был в этом городе? - с оживлением спросил Велимир.
   - Да, меня во многие края заносила судьба, - финикиец поклонился. - Но сколь бы ни были прекрасны повествования о далеких городах, лучше все увидеть своими глазами. А еще, - добавил он, - служба моему повелителю - это постоянная добыча, золото и серебро, привозимые из южных земель, роскошь пиров и красота дивных песен и танцев...
   - На Рим я бы посмотрел, - не удержался Велимир. Рассказы о Вечном Городе успели зацепить его сердце.
   - Так за чем же дело стало?
   - Передай своему повелителю мои условия, - оборвал Велимир сам себя. - Я пойду с ним, если он отдаст нам Ингульфа. Завтра поутру буду ждать ответа. Ступай.
   Хирам вышел, а Велимир опустился на лавку перед наспех сбитым столом в шатре и глубоко задумался, подперев голову руками. В шатер неслышно скользнула Ружена.
   - Не печалься. Не стоят его соблазны твоей души.
   Велимир грустно улыбнулся.
   - А ведь я хотел посмотреть Рим. Не знаю, почему, увлек меня в детстве рассказ одного купца. И вдруг вьяве представил я себе этот тысячелетний город, вобравший силу всего мира...
   - На деле оно все не так красиво, как в мечтах, - покачала головой Ружена.
   - Я понимаю. Но быть может, лучше один раз убедиться, как оно на самом деле, чем мечтать о несбыточном?
   - И ради такого ты готов сейчас бросить нас - и умчаться с Сагауром? - удивилась Ружена.
   Велимир помолчал.
   - Зачем ты так говоришь? - произнес с упреком. - Знаешь прекрасно, что об ином я печалюсь. В самом деле, разве не свободу несут нам знания да умения? Разве не потому стремимся мы к ним, что равными богам себя ощущаем? И вот, жаль мне стало, что не могу я взлететь к небесам, да и промчаться, как птица, над землею...
   - Свободой часто заманивают слабых, - покачала головой Ружена. - Многие соблазны предлагают. Только ведь, коли можешь делать то, что решил - разве ты не свободен? А коли то и дело отвлекают тебя мысли да желания - разве ты не становишься их рабом, следуя не тому, что сам решил - но тому, что поманило тебя в краткий миг?
   - Ты права, - согласился Велимир. - И все-таки на Рим я посмотреть бы хотел... Удивительно, как живут там люди - вовсе не как мы! Не знают лесов, многие даже не умеют дом построить или топор наточить - а кормят их и поят, одевают иные люди. Умирают за них... И покупают серебром и золотом и дома, и воинскую силу, и преданность других людей.
   - А ты что же, на злато-серебро, на самоцветы его польстился? - в упор спросила Ружена.
   Велимир опустил голову.
   - Нет, к чему мне это? Но ведь там мы бы могли...
   - Всяко, могли. Только нет жизни там. И быть не может. Так, тень одна. Коли не сам ты своими руками дом строишь, не своими руками хлеб растишь, грудью полной не дышишь да солнца не видишь.
   Велимир удивился.
   - Но разве Ингульф не то же говорит?
   - Нет, не то же. Потому как мало своими руками это делать - надо еще знать, ради чего.
   Велимир встал, обнял ее, посмотрел сверху вниз.
   - Прости. Неужто думаешь ты, что забуду я о долге своем ради детских мечтаний? Но все-таки позволь мне хоть немного посожалеть об упущенном.
   - Посожалей, - рассмеялась Ружена. - Но недолго.
   Вновь пронеслись перед глазами князя каменные стены и башни Вечного Города, позолоченные кровли дворцов и храмов - и упали во прах. Велимир провел рукой по глазам, отгоняя видение.
   - Пойдем, - позвал он Ружену. - Думаю, нам предстоит долгое путешествие. Надо к нему подготовиться.
   По возвращении Хирам застал в шатре Сагаура Ингульфа, о чем-то оживленно спорящего с его хозяином. Повинуясь знаку скептуха, финикиец поклонился и безмолвно встал возле полога шатра, невзирая на явное недовольство готского жреца. Ингульф, однако, ничем не выдал своих чувств.
   - Судя по твоему виду, тебе не удалось договориться? - спросил маг на всякий случай, прекрасно понимая, что Хирам будет отвечать только с позволения Сагаура. Финикиец в ответ тонко улыбнулся.
   - Ну и что скажешь теперь? - скептух, возобновил прерванный разговор, явно распаляясь злобой и раздражением. - По-прежнему будешь советовать мне искать примирения с этим дикарем?
   Ингульф присел в греческое клинэ, которое слуги скептуха возили в походы со всей княжеской утварью, и посмотрел на предводителя алан.
   - Мы зашли слишком далеко, чтобы отступать, - сказал он. - Если твои люди устали, вы можете возвращаться. Я пойду дальше один, со своими Волкоголовыми.
   - Возвращаться? Что же мы получили в этом походе? Где обещанные тобой богатые селения? Где добыча? Где пленники? Да меня сметут в пыль, едва мы выйдем из леса! Напрасно я тогда послушал твоего посланника... А он, видать, знал, чем дело кончиться, первым сбежал!
   - Позволь мне подумать до утра, князь, - устало попросил маг.
   - Что же, ступай, подумай, - позволил скептух, махнув рукой с тяжелым литым перстнем.
   Хирам проводил взглядом готского жреца, и только когда алая парчовая завеса у входа в шатер перестала колыхаться, поведал Сагауру об итогах своего посольства в лагерь вятов.
   Вернувшись в свою скромную холщевую палатку, Ингульф вызвал Асгрима.
   - Помнишь ли ты ту, что приходила в нашу крепость вместе с венедами, а вчера ночью была в этом лагере? - спросил он своего верного стража. Тот посмотрел с некоторым недоумением.
   - Ты можешь найти ее? По запаху, по следам - как угодно, но ее надо выследить! Пока эта девка стоит за ними - мы не пройдем дальше. С Ведом, приспешником Белых Вещунов, я бы справился, у него все чародейство - сродни моему; но у нее колдовство иное, женское, над ним никакой мужчина не властен. Она силы дает защитникам венедского края, веру в людях пробуждает, и они на смерть идут с улыбкою. Ты видел, сколько людей полегло под аланьими мечами, не издав ни звука? И ни разу я не смог разгадать ее чародейства. Она всегда была где-то рядом, а я не видел ее. Она спасла своего суженого из крепости, она отвела сегодня удар Хирама... Так что ступай, да смотри - без нее не возвращайся. А ее - хоть живой, хоть мертвой привези.
   Асгрим смотрел на Ингульфа в изумлении. Таким расстроенным и даже напуганным маг еще никогда не выглядел. Тревога передалась и конунгу Волчьих Шкур, который, послушно наклонив голову, отправился выполнять поручение.
   Глава 16. Светана.
   Холодный предутренний мрак еще только начал отступать перед разгорающейся алой полосой рассвета, когда на берег речушки вышел стройный воин. Фигура его была не похожа на богатырскую - узкие плечи, тонкий стан, округлые бедра, - на голове, скрывая волосы, красовался остроконечный сарматский шлем с длинной бармицей.
   Все эти дни, с самого начала похода, Светана трудилась наравне со всеми и сражалась наравне со всеми. Добыла в бою шлем, спрятавший ее косу, и без особой жалости посылала во врагов острые стрелы. Только когда после боя приносили своих раненых и убитых, на глаза наворачивались слезы - но юная воительница поспешно прятала их, отворачиваясь.
   Их отряд шел за ясами след в след, то и дело устраивая засады и ловушки. Но вот, наконец, здесь, на равнине меж двух притоков Великой Реки, собралось все воинство вятов: и южных, пришедших с пограничья степей, и северных, откуда родом была и сама Светана. Водь, седоны и ярулы тоже прислали своих воинов. Не иначе как Велимир готовился дать большое сражение. Уж сколько раз Светана молилась про себя и Ладе-заступнице, и Сварогу- всеотцу, чтобы уберегли они ненавистного и любимого князя, и он всякий раз возвращался целым и невредимым из всех переделок. Однако сегодня тревога особенно сильно терзала ее сердце.
   Воин тряхнул головой - и длинная русая коса выбилась из-под упавшего шлема. Сбросив теплый наряд, девушка вошла в реку. На миг студеная вода пробрала ее холодом до костей - а потом приняла в себя усталое тело. Светана поплыла, раздвигая тяжелую толщу речной сини. Она отдалилась на несколько саженок, потом вернулась к камышам и, выбравшись на серый вымол, присела на поваленное дерево сушить и расчесывать волосы.
   Лето заканчивалось, стремительно подступала осень. Совсем остыла вода в реке, по утрам зубы стучали от холода. Однако Светана, бывало купавшаяся зимой и в проруби, была к нему привычной. Вот и теперь она даже не поежилась на свежем утреннем воздухе, леденившем мокрую кожу.
   Внезапно напротив нее появилась Ружена. Светана нахмурилась, но продолжала молча расплетать косу.
   - Поговорить нам надо, - сказала дочь седонского вождя.
   Светана отвернулась.
   - Не о чем нам разговаривать. Забрала его - так и радуйся, а говорить я с тобой не буду.
   - Так ведь себя-то ты зачем губишь? - в голосе Ружены проступила неожиданная жалость. - Ведь смерти ищешь, не хочешь даже взглянуть на других! Мало ли парней справных - тот же Загреба, Отрад?
   Светана строго на нее посмотрела.
   - Я его полюбила еще когда он простым парнем был. А ты - когда он князем стал. Так и чья любовь сильнее, выходит?
   - Не о том ты говоришь. Где тут чувствами меряться? Говорю тебе - не мучай себя! Посмотри по сторонам! Все рядом со смертью ходим, а ты ее еще и торопишь...
   Светана молча отвернулась. Ружена тоже разделась и кинулась в воду - прямо с берега, рыбкой, с головой уйдя под темную гладь. На поверхности воды, затягивая место, где она нырнула, медленно собирались клочья тумана.
   Покосившись, Светана исподволь успела оценить тонкий стан Ружены. С горьким вздохом она начала одеваться.
   - Куда торопишься, красавица? - внезапно рядом возник явно чужой человек, хоть и говорящий по-вятски, а с ним еще двое - с волчьими шкурами на плечах. - Не ты ли будешь невеста вашего князя?
   - Да, я, - Светана гордо улыбнулась. Пусть перед врагами, но она будет его невестой.
   - Тогда ступай с нами.
   Асгрим повернулся, и двое его спутников недвусмысленно положили кисти на рукояти тяжелых мечей.
   Закинув косу за спину, Светана спокойно пошла в окружении Волкоглавых прочь от берега. Когда Ружена выбралась на берег, рядом уже никого не было.
   Миновав редкие посты - на приказ Сагаура окружить лагерь венедов со всех сторон вчера благополучно наплевали, - Асгрим привел пленницу в лагерь и втолкнул в палатку Ингульфа.
   - Вот она.
   Ингульф в удивлении осмотрел девушку, сдернул с нее шлем.
   - Ты что, белое от черного не отличаешь? У той были черные волосы, а у этой - русые! Это не она!
   - Не может быть, - потряс головой Асгрим. - Мы шли за ней по следу... Или там была еще одна? - обернулся он уже к Светане.
   - Друг мой, - в тихой ярости начал Ингульф. - Вас следовало назвать не Волкоголовыми, а тупоголовыми! Или ты и правда, как волк, разучился думать головой, а умеешь только нюхать?
   - Но я не думал, что у них может быть еще одна девушка-воин... - попытался оправдаться Асгрим.
   - У венедов? Да у них каждая вторая девка мечтает умереть в бою рядом со своим любимым! Если ты будешь хватать каждого, у кого коса и грудь, у Сагаура в гареме места не хватит!
   Светана, не понимавшая ни слова из разговора, переводила взор с одного на другого и наконец усмехнулась:
   - Что, не нравлюсь?
   - Нравишься, красавица, - произнес Ингульф по-венедски. - Но только надо, чтобы ты теперь еще одному человеку понравилась...
   - Так куда ее? - уточнил Асгрим.
   - К Сагауру. Пусть позабавится.
   До последнего мгновения Светана верила, что Велимир сейчас примчится и спасет ее... И только после тычка Асгрима в груди что-то ухнуло безнадежно...
   Но Велимир в самом деле уже мчался ее спасать. Ружена прибежала в лагерь, едва конунг Волчьих Шкур скрылся за первой сарматской заставой, и с ходу выпалила все, что произошло.
   Пока Светану вели по лагерю, она чувствовала на себе неприязненные и любопытные взгляды воинов. Асгрим мог бы передать ей и слова, которыми ратники провожали девушку, но счел за лучшее помолчать - ибо слишком много было в них не столько обидного для Светаны, сколько смертельно опасного для Сагаура.
   - Вон, повел еще одну наложницу для скептуха, - ворчали люди. - А самим есть будет скоро нечего!
   Асгрим втолкнул Светану в шатер предводителя.
   - Это тебе подарок от Ингульфа, - передал гот. - В знак дружбы и уважения.
   Сагаур лениво лежал на войлочном ковре в дальнем углу шатра. При виде Светаны поднял на нее глаза.
   - Венедская воительница? - улыбнулся он. - Что, часто у вас женщины воюют вместо мужчин?
   Он говорил медленно, старательно подбирая забытые венедские слова.
   - Отчего ж вместо? - пожала плечами Светана. - Мы рядом с ними воюем. Коли ранят - кто позаботится, если не мы?
   - Только мне воительницы не нужны, так что давай, снимай свой боевой наряд, - приказал скептух. Светана на миг опешила.
   - А ты меня сватал, чтобы нагишом оглядывать? Сам-то не больно хорош. Мой жених не тебе чета. Велимир - он всем князьям князь, и в бою, и в работе за ним не угнаться! А ты давеча даже на поединок с ним выйти побояться - так тебе ли теперь за его невестой гоняться?
   Скептух почувствовал, что свирипеет. Кровь прихлынула к его лицу.
   - Замолчи, девка! - он вскочил с прытью молодого барса. - Что ты можешь понимать в делах вождей?
   - Да мне в делах вождей понимать нечего - в постели-то вы все одинаковы, что князья, что мужики. Мы, мил человек, нагими на свет приходим, нагими его покидаем, а нагишом кто ж различит - князь, али не князь...
   Скептух рассмеялся, подошел поближе.
   - Ну, как видишь, жених твой не торопится тебя спасать.
   - Придет еще, успеет. То тебе волноваться надо, когда он придет!
   - А мне волноваться нечего. Я давно его жду. Под моей рукой десять тысяч копий, и какую бы рать ни выставил против меня твой Велимир, от него не останется и мокрого места!
   В шатер на звуки громкого разговора незаметно заглянул Хирам - убедившись, что хозяину ничего не угрожает, он так же незаметно исчез, лишь прошелестела легкая занавесь.
   - Ой, да не смеши ты меня, воитель выискался! - с насмешкой покачала головой Светана.
   - Не веришь? - запальчиво спросил Сагаур.
   Седые пряди в бороде Сагаура не различались только потому, что была она слишком светлой; однако сейчас он чувствовал себя юным мальчишкой на свидании с девицей. И почему вдруг захотелось обязательно произвести впечатление на эту дикарку, что с гордым видом стояла посреди его шатра? Ведь мог взять силой, мог принудить... Но вдруг захотелось убедить, доказать, наконец, упросить - чтобы умоляла пощадить ее Велимира...
   А та лишь пожала плечами.
   - То мы еще поглядим, кто от кого мокрого места не оставит.
   - У меня и не такие ломались и просили пощады, - заверил Сагаур.
   - Другие, может, и просили, - отозвалась Светана. - А только Велимир самого Ингульфа не испугался, перед Ингульфом головы не склонил - так тебя ли, его прихвостня, ему бояться?
   - Это я-то его прихвостень? - рассмеялся Сагаур. - Он всего лишь помогает мне. Да, это он показал мне путь в ваши леса, так что тебе есть за что его ненавидеть - но своему положению я обязан только себе!
   Он схватил девушку за руку. Она не уворачивалась, грустно на него посмотрела.
   - Напрасно ты себя возвеличиваешь. Без твоих воинов, без слуг, без рабов - сам ты никто, и хвастовство твое жалкое.
   Она сказала такие слова, после которых мужчина убивает либо себя - либо того, кто их сказал. Скептух, сколько ни сдерживался, не вынес и кинулся на полонянку с занесенной для удара рукой, но Светана легко повернулась на месте - и Сагаур растянулся на полу возле выхода.
   - Ну, все, девка, - произнес он с внезапно овладевшей им холодной мстительностью. - Тебя раздернут конями на части! Тебя...
   - Аль по-обычному-то с бабами уже не получается, что надо тебе мучать их? - с внезапной жалостью спросила Светана. Скептух не выдержал. Даже убить ее было мало за такие слова, и потому он яростно выкрикнул:
   - Вон отсюда! Убирайся к своему Велимиру, и пусть все ваше племя подохнет тут, в своих зловонных болотах!
   - А и уйду, - Светана перекинула косу на плечо и, покачивая бедрами, направилась к выходу.
   Скептух молча смотрел ей вслед. В душе его в диком противоборстве сошлись два чувства. Он хотел убить гордячку на месте - и в то же время схватить ее, прижать к себе, покрыть поцелуями всю, от макушки до кончиков пальцев на ногах...
   "Что же это такое? - удивился он сам себе. - Или влюбился, как мальчишка, с первого взгляда?"
   Внезапно ему пришло в голову, что, быть может, именно это он и искал в непролазных венедских лесах? Он покорял города, народы, он убивал врагов - так, быть может, в конце своего пути ему надлежит совешить свой главный подвиг: покорить эту неприступную лесную красавицу?
   А та уже приблизилась к воротам лагеря, и стража, видя нацеленный на них взгляд скептуха, вытянулись, ожидая приказа.
   - Вернуть! - распорядился Сагаур, понимая, что не в силах ее отпустить.
   Перед Светаной сомкнулись копья. Она устало опустила плечи, повернулась к скептуху.
   - Ты, прямо, как баба: то иди, то вернись. Вот Велимир...
   - Замолчи про своего Велимира! - не выдержал скептух. - Что он может? Кто он такой? Да в те годы, когда я уже одержал свою первую победу, он еще пешком под стол ходил! А ты... - он схватил вернувшуюся Светану за руку и втянул в шатер. - Ты - чего хочешь? Хочешь быть царицей? В шелка одену, золотом осыплю!..
   - Почто? - Светана презрительно пожала плечами. - Тоже мне, дело: сидеть в шелках да золоте, как чучело какое. А вот скажи: ты сам говоришь, все тебе подвластно, столько подвигов совершил - а мог бы ты совершить настоящий подвиг?
   - Какой? - Сагаур в тот миг даже не сомневался, что нет дела, которое было бы ему неподвластно.
   - Мог бы ты бросить все и уйти к нам, в леса? Отказаться от своей власти, от добычи, от подвигов? И жить, как мы живем? Рубить дрова, пахать землю, хлеб сеять?
   Такого Сагаур не ожидал. Он вспомнил, какими трудами шел к нынешнему своему положению. Скольких погубил, скольких предал и обманул... И от всего отказаться? Ради вот этой венедской красавицы?
   Светана понимающе покачала головой.
   - Вот, все вы так. Говорите, что горы свернете - а дойдет до дела, так и оказывается, что даже самое простое не по плечу, - сказала она с грустью, думая о чем-то своем.
   Сагаур не мог уже ни гневаться, ни радоваться. Он вдруг понял, что столкнулся с невыполнимой задачей - и это испугало его сильнее самых больших тягот минувшего похода или предстоящего возвращения. Он понял, что НЕ МОЖЕТ сделать того, что просит эта девушка. Даже не ради нее - просто ради того, чтобы проверить свои силы... Да, этого он сделать не мог.
   - Ступай, - отпустил он ее. - Мои наложницы тебя накормят, уложат отдыхать и умастят благовониями. Вечером я хочу вновь видеть тебя.
   - До вечера поглядим, день еще длинный, - согласилась Светана и гордой походкой вышла из шатра скептуха.
   - К моим ее, - ответил Сагаур на вопросительный взгляд Хирама, и тот мягко, но настойчиво указал Светане следовать за ней.
   А сам скептух тем временем, торопливо сбросив халат и облачившись в доспех, едва умеряя шаг, бросился к Ингульфу.
   - Хороший же подарочек ты мне приготовил! - с ходу выкрикнул он, обрадовавшись возможности хоть на ком-то выместить свою злобу. - Никто меня еще не унижал так, как эта девка!
   Игнульф повернул к скептуху свое лицо - глаза мага смеялись, да и губы его едва не расплывались в широкой улыбке.
   - Неужели жалкая полонянка способна нанести урон достоинству скептуха? - произнес он вслух совершенно серьезным голосом. - Прикажи ее казнить, только и всего.
   Скептух поправил меч у пояса.
   - Да, - заявил он с решимостью отчаявшегося. - Да, я так и сделаю. И это будет особая казнь! Она будет мучаться и молить о пощаде! Я прикажу ее засунуть нагишом в муравейник! Нет - я велю ее сжечь заживо! Нет - я велю ее разрывать на части калеными клещами!
   - Ты сперва сам определись, - сочувственно посоветовал Ингульф. - Всех этих казней сразу она явно не перенесет, так что придется выбрать что-то одно.
   - Зачем ты отправил ее ко мне? - Сагаур подошел вплотную к жрецу. - Посмеяться надо мной вздумал?
   - Отчего же, - беззаботно отозвался Ингульф. - Я думал, она тебе понравится. И судя по тому обилию расправ, что ты для нее уготовил, она сумела произвести на тебя впечатление.
   - Клянусь всеми богами, - Сагаур посмотрел прямо в бездонные глаза мага, вдруг блеснувшие огнем. - Следующим после нее я велю казнить тебя. Ты нас сюда завел! Я знаю достаточно, чтобы понять - ты рвался к каким-то тайнам венедских волхвов, и использовал нас, как таран, чтобы пробиться к ним! Что же, радуйся! Венеды ждут тебя с распростертыми обьятиями. Завтра с утра - а быть может, и сегодня вечером - ко мне придет Велимир, и за это я отдам венедам тебя. Устроит тебя такой обмен?
   Смех в глазах Ингульфа исчез, сменившись на миг проблеском страха. Но затем маг моргнул - и уже снова спокойно смотрел на скептуха.
   - Ты полагаешь, венеды отдадут своего князя в обмен на немощного старика?
   - Нет, маг. Они не отдадут князя! Князь станет моим слугой. Я распространю свою власть на весь этот край, они будут почитать меня, как своего верховного владыку, пополнять мое войско, а их девицы - ложа наших воинов; а тебя я сошлю сюда в изгнание, под надзор моих новых подданных. Так что это не обмен. Это конец войны. Почетный конец, должен тебе сказать!
   Видя, как, несмотря на все свое самообладание, меняется в лице Ингульф, Сагаур расхохотался и почти бегом выскочил из шатра мага.
   - Пойдем, - он ворвался в палатку со своими наложницами, где три его взятые для увеселения жены пытались о чем-то расспрашивать Светану, и схватил девушку за руку. - Пойдем, я расскажу тебе, что будет дальше.
   Он вывел ее к лагерному валу.
   - Да, ты права. Я уйду к вам в леса. Но не как отшельник или пахарь. Я построю тут свою столицу. Я стану повелителем и вашего, и своего народа, и буду править отсюда, мудро и справедливо - а ты будешь сидеть рядом со мной, и помогать мне в этом. Ты знаешь душу ваших людей, и ты научишь меня управлять ими, как сама ты сейчас управляешь мной. Что ты скажешь?
   Светана посмотрела на него в удивлении.
   - Жалко лес на город изводить, - произнесла она наконец. - У нас сами леса становятся защитой. Хочешь - я покажу тебе место у заводи, где можешь смело строить свои хоромы - никто туда не доберется, разве что вплавь?
   - Покажешь. Обязательно покажешь, - согласился Сагаур. Его переполняли такие силы, словно он заново родился. Он был готов на все. - Теперь осталось только дождаться твоего Велимира.
   И Велимир не заставил себя долго ждать.
   С холма, на котором укрепилось войско вятов, рысью спустилось несколько всадников. Впереди мчался молодой князь.
   - Велимир! Велимир! - радостно бросилась ему навстречу Светана.
   Сагаура точно огнем обожгло всего изнутри.
   - Назад! - он дернул девушку за руку, опрокинув на траву, и устремился к князю вятов, на ходу выдергивая меч. - Ну, что, пришел? Посчитаемся, или боишься?
   Велимир в удивлении спрыгнул на землю с седла.
   - Я шел к тебе, дабы закрепить клятвой наш уговор... - произнес он. - Но если ты хочешь поединка, как предлагал я давеча - изволь! - и тоже обнажил меч.
   И аланы в своем лагере, и вяты на холме застыли, не вполне понимая, что происходит.
   А их предводители уже сошлись в яростной схватке.
   Ратислав опомнился первым, по лагерю вятов помчались гонцы с приказом строиться. Потом звуки рогов Натура и Олтака привели в движение сарматов. Но вожди обоих воинств не видели ничего, кроме свирепого блеска глаз друг друга.
   Они долго кружили по полю, обмениваясь ударами гудящих клинков и точно прощупывая оборону противника. Из лагеря алан несколько контофоров и конных стрелков выехали на помощь своему князю, но тот остановил их.
   - Не приближайтесь! Никто не посмеет сказать, что я одолел его с чьей-то помощью!
   - Успокойся, скептух! - попытался образумить князя Натур, но Сагаур уже ничего не слышал.
   Между тем, и вяты, и аланы понемногу подтягивались к месту поединка, окружая бьющихся вождей двумя полукольцами, каждый со своей стороны. Удачные выпады своих предводителей они встречали одобрительными криками, пропущенные - тягостным молчанием.
   Долгое время бились молча, пока Сагаур не различил, что его соперник что-то чуть слышно напевает себе под нос. "Да он издевается надо мной! Все они надо мной издеваются!" - пронеслось в голове. Измученный событиями последних дней, когда всеобщее недоверие и ропот окружали его со всех сторон, заперев в склеп безысходности, Сагаур все больше терял терпение. По мере того как рос его гнев - он все чаще пропускал удары, оступался, и наконец, не удержался, растянувшись на земле.
   Аланы недовольно зашумели, вяты радостно приветствовали столь удачное завершение поединка, но никто не посмел вмешаться в суд Богов.
   - Ну, что, князь? - Велимир навис над ним с занесенным мечом. - Готов ли ты выполнить свое обещание?
   - Девку свою ты назад не получишь! - выкрикнул Сагаур по-венедски и попытался достать Велимира снизу.
   Князь вятов отбил удар, но все - и аланы, и вяты - недовольно зашумели. Победа Велимира была слишком очевидной, а потому прием Сагаура показался зрителям совершенно недостойным.
   - Смерть ему! - крикнул кто-то из вятов. Велимир поднял глаза, отыскивая кричавшего среди дружинников.
   - Такой князь недостоин править нами! - донеслось и из строя аланов.
   Сагаур затравленно переводил глаза с занесенного меча своего соперника на ряды своих воинов - и с ужасом понимал, что ему не от кого ждать поддержки.
   - Оставь его! - неожиданный возглас Светаны ошеломил Велимира. Девушка бросилась к нему. - Остановись! Он и так столько всего перенес...
   Князь вятов опустил меч.
   Сагаур медленно поднимался на ноги.
   - Никогда я не мог вас понять, - горько усмехнулся он. - Предлагал тебе все богатства мира - а ты все грезила о Велимире. А вот, потерял все - и вдруг пожалела...
   - Не понять тебе того, да и не надо, - Светана вдруг загородила собой Сагаура от Велимира и от алан, уже оказавшихся позади князя вятов.
   - Не троньте его! Коли надо, так я и жизнью своей его жизнь выкупить готова!
   Из рядов алан после недолгого совещания вышел Натур.
   - Мы долго служили тебе верой и правдой, - медленно выговорил он. - Мы шли по твоему слову в битву, в огонь и в воду, в венедские леса и в колдовские болота. Но сегодня ты решил пойти против самих богов и наших родовых обычаев! Вот тебе наш суд - не князь ты нам больше! - он возвысил голос, и аланы одобрительно зашумели. - Не годится вольным сарматам подчиняться человеку, не имеющему воинской чести!
   Сагаур стиснул кулаки.
   - Вы еще не знаете, как он получил свою власть, - от блистающих серебром латников в щебневой броне отделилась высокая темная фигура Ингульфа. - Я многое мог бы рассказать об этом. Желаешь ли ты этого, Сагаур? - маг сощурился.
   - Откуда ты можешь это знать, старик? - зло выкрикнул тот.
   - Многие тайны трех миров открыты перед моим оком и я вижу их так же ясно, как свое отражение в стоячей воде, - отозвался Ингульф. - Вам тоже будет не лишне узнать, какого человека вы приютили, - сказал он венедам.
   - Былое нельзя забывать, - Велимир встал перед Ингульфом. - Но и поминать его не следует. Что было, быльем поросло. Мы примем его, что бы он ни сотворил прежде. За себя он будет держать ответ своей новой жизнью. Но ответь лучше ты, маг, что ты забыл в наших краях?
   Они застыли друг против друга, пристально глядя глаза в глаза.
   Однако противостояние это длилось недолго. Позади Ингульфа, все нарастая, катился шумом речного прибоя ропот алан, уже обрадовавшихся грядущему возвращению в степь. Теперь их гнев мог обрушиться и на готского жреца, лишившегося верховного покровительства скептуха...
   - За мной! - приказал Ингульф, взбираясь в седло коня, подведенного Асгримом. В сопровождении Волкоголовых он тронулся прочь по широкому сарматскому следу.
   Несколько мгновений стояла глубокая тишина. Потом аланы с одной стороны, и вяты с другой устремились навстречу друг другу. Только теперь не ярость наполняла их сердца при виде своих недавних врагов. По рядам воинов паводком разливалась бурная, невиданная радость. Встретившись посреди поля, они оказались в объятиях друг друга, а позади дружины вятов, усмехаясь, шел Ратислав.
   К Велимиру приблизился Натур.
   - Ты оказался прав. Мы не должны убивать друг друга на радость нашим общим врагам. Морок Ингульфа, обманувшего Сагаура, заставил нас придти сюда. Но более мы не желаем топтать ваши земли копытами своих коней. Я помню твое условие перед поединком - ты одолел нашего князя и теперь мы должны покинуть ваш край. Так и будет, клянусь девой Апутарой. Позволь лишь нам задержаться на несколько дней, чтобы собрать достаточно провианта для обратной дороги.
   - Мы охотно поможем вам в этом и снабдим всем необходимым, - промолвил Велимир. - Если ты хочешь, мы даже научим вас охотиться в лесах.
   - Это слова настоящего князя: благородного воина и справедливого правителя. Жизнь моя прошла в походах, но нигде, от равнин Данубия до персидских пустынь я не встречал человека, более достойного называться вождем своего народа, нежели ты. Поистине, я желал бы служить такому князю. Думаю, все наши воеводы разделяют мое мнение. Если ты решишь встать во главе сарматских родов, мы поддержим тебя.
   - Я могу быть князем лишь для своих сородичей - возразил Велимир. - А о жизни в степях я ничего не знаю. Но я охотно готов принять вашу дружескую помощь в час опасности для моей земли. Если в наше нелегкое время родовичи наши станут побратимами - мы сможем отвратить беду, равно грозящую нашим народам и все сильнее надвигающуюся с заката.
   А бывший скептух так и стоял, загороженный ото всех Светаной, и в молчании внимал происходящему вокруг.
   - Пойдем, - позвала Светана забытого всеми Сагаура. - Пойдем. Ты сможешь выполнить то, что обещал. И построишь дом в излучине реки.
  
   Глава 17. Беловодье.
   В самую стужу, когда за окнами избушек завывал лютень, по замерзшей глади реки скакал на север небольшой отряд. Извилистое речное русло вело его вглубь венедских лесов, и весть об отряде, передаваясь из уст в уста, вскоре достигла князя вятов.
   Натура ждали.
   - Ты был прав, - войдя с мороза в дом и едва отряхнувшись от снега, заговорил воевода Железных Ястребов, обращаясь к Велимиру. - Готы договорились с римлянами. Наши земли отданы римлянами во владение готским вождям. Теперь мы для них - источник добычи и цель для их мечей. Думаю, то же ожидает и вас - вряд ли Ингульф отказался от своих замыслов.
   Велимир ответил не сразу, задумавшись возле потрескивающего огня.
   - Что же ты хочешь делать?
   Натур крякнул, грузно сел на лавку, усмехнулся невесело.
   - Не знаю, что тебе и ответить, княже. Тяжко нынче нашему народу. Многие из вольных степей перебрались в каменные города у подножия гор, отложили луки и копья - и готовы платить дань: что мне, что готам, что римлянам или персам, лишь бы не трогали их дома и семьи. Сагаур успел увлечь души наших воинов, пробудить в них новый огонь - но весь их порыв увяз в ваших болотах. Кто знает, если бы мы сразу приняли ваше предложение и вместо войны меж собою дружно ударили на римлян - все бы обернулось по-другому. Однако теперь поздно сожалеть об утраченном. Нет в нашем народе единства. Иные, кто ближе к лесам живет, готовы отдаться под власть готов. И не хватает мне сагауровой решимости их осудить...
   Дверь в избу внезапно отворилась, впуская заснеженного человека. Когда иней немного слетел с его бороды и усов, перед Натуром предстал Сагаур.
   - Какими судьбами? - бывший князь сарматов, казалось, не был особо удивлен, встретив давнего друга и подданного. - Что тебя занесло в наши края?
   - В ВАШИ края? - переспросил воевода Железных Ястребов с ухмылкой. - Ты говоришь так, как будто и впрямь завоевал эти земли!
   - Да, Натур, - Сагаур мечтательно зажмурился. - Весь мир теперь принадлежит мне. Я не покорил его, нет - но я стал его владыкой.
   - И как тебе тут живется? - полюбопытствовал сармат.
   - Неплохо, - с улыбкой ответил бывший скептух. - К лету ждем первенца. Слышно ли что-нибудь о Хираме?
   - Он пропал без следа, с тех пор как мы с тобой распрощались, - признался Натур. - Кто знает - может, еще объявится где-нибудь. Мы думали, он последует за тобой.
   - Нет, - Сагаур грустно покачал головой. - Как видно, благодарность человека живет в его сердце лишь до тех пор, пока его покровитель силен и властен. Только не мне его судить.
   - А коли доведется тебе вновь воевать - пойдешь? - спросил Натур.
   - С тутошним князем защищать эти места - пойду, - отозвался Сагаур. - А обратно не зови.
   - Что ж, и степи бескрайние тебе по ночам не снятся?
   Сагаур вздохнул.
   - Я был там по осени. И, будет на то воля богов, объявлюсь к лету, коли Светана будет здорова. А когда придет смертный час, я бы хотел, чтобы в могилу со мной легли и кости моего коня. Степь не покинет меня, и я остаюсь с ней, даже среди лесов.
   - Ну, что ж, да будет над вами благословение богов, уж не знаю, каким богам ты сейчас молишься, - поклонился воевода Железных Ястребов с неожиданным для себя уважением. - Но я остаюсь вождем своего племени, и не могу увести его в ваши леса, хотя, не сомневаюсь, что места у вас хватит всем.
   - По лесам вечно прятаться и не удастся, - покачал головой Велимир. - Да и не для того собрались мы вместе, чтобы вновь бежать. Довольно уже гоняли нас и годы, и твои собратья. Ведь можно жить и иначе! Посмотри - разве ваш князь не счастлив у нас? Вот за что мы идем умирать. За право жить и трудиться на своей родной земле. Да, можно склонить главу, можно поднести дань победителю - но вот что удивительно, дань наша не в прок пойдет ему самому. Ибо тот, кто привыкает жить поборами, требует все большего и большего, и уже не может остановиться. Рано или поздно он отнимает последнее у своих подданных - тех, кого уже покорил - либо идет раззорять соседей. И пока кто-то не остановит его, он будет умножать зло. Почему ваши князья ходят в набеги? Да потому, что довелось им одним глазком взглянуть на красоты Рима, который их одурманил. С тех пор мечтают они жить так же привольно и богато. Но только забыли они, сколько соков со всех краев и земель высосал этот прекрасный Рим, чтобы создать и поддерживать свою красоту! Никому из иных народов не суждено уподобиться Риму, ибо он может быть только один - второго такого земля просто не выдержит...
   - Что же ты предлагаешь? - удивился Натур.
   - Прежде всего - поставить заслон жадности годов. А когда они будут усмирены и поймут наконец, что вокруг них - не источник постоянной добычи, а племена и народы, не менее их достойные жизни, тогда, объединившись, мы можем пойти и на Рим...
   - Ну, это ты хватил! - рассмеялся Натур.
   - Как знать, - пожал плечами Велимир. - Кто-то должен рассечь этот узел гнева и горя. Да, мне много рассказывали о его красотах и величии, но когда я думаю о том, сколько крови и слез стоило все это - мне это уже не кажется столь прекрасным. Красота эта оказалась мертвой и безжизненной, и от нее веет ледяным холодом.
   - Мы еще не отбились от готов, - напомнил Натур, - а ты уж строишь замыслы похода на Рим. Не рановато ли?
   - Я думаю, против готов мы выступим сообща, - ответил Велимир. - А потому сумеем добиться успеха.
   - Это меня обнадеживает, - воевода Железных Ястребов улыбнулся. - Вы помните Луция Прима, что был военным советником при скептухе? - он повернулся к бывшему своему повелителю. Тот молча кивнул. - Теперь он советник у Эорманрика. Наверное, ты не так уж не прав, во всем обвиняя Рим, - заметил он Велимиру. - Не случайно трибун оказался при короле готов.
   Оставив Натура отдыхать в своей избе, Велимир в задумчивости отправился разыскать Ведислава. В мечтах своих он и правда мог сколько угодно представлять, как побеждает ромеев на полях сражений, но пока перед ним стояли совсем иные заботы.
   - Да, - старый волхв, несмотря на мороз, сидел на небольшом пне над высоким берегом реки и любовался белоснежными просторами, закутавшись в медвежью шубу. - Да, когда-то Рим начинался как земное отражение Белого Града. Его строители думали, что станут мудрыми, как белоградцы, и обретут высшую истину. Но и их поглотил Темный Круг, - Вед резко поднялся, повернувшись к молодому князю.
   - Я видел его, - тихо произнес Велимир. - Я видел Белый Город - там, в озере, недалеко от наших селений.
   Вед покачал головой.
   - Возможно, тебе приоткрылся самый край завесы, укрывающий его туманную тайну. Только ведь земным зреньем сей град не узреть, земным умом не прознать. Хоть и видят его люди пред собою, да различить не могут.
   Велимир непонимающе посмотрел на волхва.
   - Может, не на то смотрят? - предположил он.
   - Когда дом зачинают - в каждом доме воплощают образ его и дух. Хоромы наши - суть его отражение. Вот и в озерах нередко можно увидеть стены и башни белоградные...
   - Так что ж выходит, на деле и нет его вовсе? - со страхом спросил Велимир.
   - Есть, - отвечал Вед. - Есть, да только нет такого озера, через который всяк желающий мог бы до него донырнуть. Возъявился он пред тобою, верно - ибо сумел ты оказаться достойным его образа. Но путь к нему не протоптан по земле, не проведен по воде, не проложен по воздуху. Град Влесов, на дне Бело-Озера сокрытый, непрост. Белоградье - мир, расщепляющий все личины и покровы. Тот, кто еще не готов пожертвовать собственной плотью и разумом ради познанья его, не одолеет таинственных врат. Они - что кольцо свернувшегося звия, сожмутся намертво, раздавив смельчака. Пройдет лишь тот, кто снимет с себя все оковы маяты и морока, кто не убоиться потерять все, что имеет.
   - Не боюсь я ничего! - горячо тряхнул головой Велимир. Вед вновь помолчал.
   - Удаль молодецкая тобою движет. Страха в тебе нет, да только и ума маловато. Не ради суетного удальства, даже не ради спасения себя или земли своей идти туда надобно. Лишь тот, кто сам осенен знамением Вещего с этим справится. Тот, кого сама Предвечная Морена обласкала в своих холодных объятьях, одарив веданьем закрадного мира. Тот, кто превозмог саму навь, - только тот войдет в него и не сгинет.
   - Где же сыскать такого? - спросил Велимир.
   - Придет время, и он сам объявится, - отвечал Вед.
   У Велимира, слушавшего старого волхва, завертелись, закружились в голове какие-то смутные воспоминания. Птицы, струги, большая река. Образы давнего сна ожили, и он с удивлением понял, что все это время ощущал незримую связь с человеком, которого он совсем не знал и никогда не видел, но который был предречен богами ему в побратимы...
  
   "Тишь-то какая", - думал Светозар, оглядывая клубящиеся разводы непроницаемой листвы, простирающиеся до самого окоема и лишь кое-где расцвеченные Ярилиным златом, сумевшим найти лазейки в сплетении ветвей. Листва колыхалась, но совсем бесшумно - тише самого легкого ветерка, тише озерной ряби. Будто лес, обступающий со всех сторон молодого волхва был соткан из невесомого воздуха.
   Только когда Светозар поднялся на взгорок, покрытый ольшаником и липами, до слуха его донеслось сонное бормотание ручья и голоса птиц. Через несколько шагов он уже отчетливо слышал перекличку лазоревок и зорянок, в которую осторожно вступила синица с дальнего холма.
   Молодой волхв теперь шел меж дубов. У одного из них - черешчатого, мокрецкого остановился и коснулся пальцами коры. С полуночной стороны она была покрыта почти синим ворсом влажного мха и россыпью древесных грибов. В трещинах и извивах застряли палые листки, уже высохшие и свернувшиеся, а в прощелине Светозар углядел орех - видать, белка припрятала впрок.
   Деревья вокруг становились все выше, и волхв с восхищением осматривал их безупречно прямые стволы. Кустоши прибавилось, трава поднялась, цепляя колени, и он раздвигал ее своим трезубым посохом. Годы не слишком изменили облик Велесова потворника, а вот его деревянный спутник дальних дорог покрылся царапинами, выбоинами и протемнел от сыри. Кое-где пошли трещины. Но он все так же наполнял ярью ладонь, позволяя сердцу своего хозяина парить над далями вятских земель подобно соколу.
   Средь рощений желтушника и душицы проглянули блестящие ягодки ежевики. Начинались плодовые деревья и Светозар осторожно ступал, чтобы не раздавить рассеянные тут и там наливные яблоки. За кустом чубушника показался крапчатый суслик. Он сидел неподвижно, разглядывая человека искрящимися глазками. Светозар улыбнулся ему и вытянул руку. Суслик не убегал. Волхв потрепал его густую шерстку пальцами и тут же почуял, что на плечо опустился белокрылый клест. Поворковав немного с птахой, Светозар двинулся дальше и шел, отстраняя струны высокого дрока, покуда не достиг просвета в зеленой стене. Он уже видел ручей, петляющий шустрой змейкой. Один берег его был высок и кряжист, другой - ровен и низок. Пышнокроная ива полоскала свои ветви в холодной воде.
   Молодой волхв последовал за манящим золоченым водотоком, в котором шустрили бобры. Здесь поднимался белесый пар, своим сладким духом касаясь лба и щек. Постепенно ручей расширялся и становился все более бурным, его брызги долетали до губ и оставляли на них холодные капли.
   Светозар следил взглядом за каждым изгибом брега, который делался все более холмистым, ломанным с обилием густолистых кустов. Вскоре он увидел трех черных лебедей, словно легкие челны покачивающихся на воде. Черный лебедь птица редкая и молодой волхв остановился, не в силах отвести взор от точеного изгиба тонких шей и изящно очерченных крыльев. Лебеди манили его. Они неспешно плыли по течению и он пошел за ними, умерив шаг.
   Так через некоторое время Светозар достиг веси на косогоре. Открылась она сразу за сливовой рощей. Тына и верей здесь не было, лишь колоряд широких валунов и высокие капи с бородатыми лицами в шеломах обносили ряды бревенчатых домин. Таких домин волхв еще отродясь не видывал: все окружены гульбищами с подзорами и скатными кровлями, над коими высились резные филины и совы. Двери узорьем богаты: огненными цветками Семаргла Сварожича, Ярилиными лучами и разлетом Громовитовых молоний. Дерева во дворах - кряжи утесные с ручищами в шесть охватов.
   Пока поднимался по тропе к веси, приметил в сторонке глубокую колею, будто громадное бревно волочили. Пригляделся и не поверил: в продавленном черноземе с травинками и листиками четко проступали отпечатки широких чешуек.
   "Точно змей-полоз здесь кольца вил, - Светозар коснулся посохом еще не высохшей канавы. - Ужель не перевелись еще на белом свете дивьи твари?"
   Эта находка заставила волхва чуть задержаться. Он присел на малом холмике, под ракитой, внимательнее осматривая селение. Камни-валуны будто гудели низкими тонами. Во всем: единство и лад. Травинка к травинке, лист к листу, бревно к бревну, соломина к соломине. Веяло тишиной, но стылой и нелюдимой. Внезапно в оконцах, что просечены были в стенах домин мелькнули белые глаза.
   Светозар поднялся с холмика, чтобы приветствовать хозяев селища. Навстречу ему уже шли трое старожилов в длинных рубахах из сухой травы, опоясанных тонкой бичевой, на коих углядывался семилучевой знак. Лица их были очень светлы, брови белым-белы, а губы прятались в дымчатой, похожей на зверью шерсть бородах. Дымчатыми были и волосья, стянутые железными обручами, заместо же оберегов на шеях висели ожерелья из волчьих клыков. Поступь старцев казалась бесшумной - будто облако катилось, но ноговицы чем-то показались волхву похожими на звериные лапы.
   - Поклон земной вам, старцы, - поприветствовал старожилов Светозар.
   - Кто ты, человече? - из-под белых бровей на волхва устремились пронзительные глаза. - Отколь держишь путь? Давнехонько к нам гости не захаживали.
   - Издалека иду, с закатных лесов. Много мозолей набил, покуда до края вашего добрался.
   - Тогда ступай за нами, отдохни с дороги, - предложили старцы. - Гостям мы завсегда рады, да токмо редко их видим.
   - Что ж так? - спросил Светозар, прищурившись. - Аль так трудно весь вашу сыскать?
   - Оно может труда и не доставит, да ведь не всякий глазами видит, а ушами слышит, как ты.
   Белобровые усмехнулись. Молодой волхв, вглядевшись в их очи, понял, что не с простыми людьми он речь ведет.
   - Да ведь и вы, как я погляжу, ведовством сильны. Кто ж вы, почтенные?
   - Старшие в роду Огненного Волка. Кудесники-огнянники.
   И старцы пригласили Светозара в просторную горницу самого большого жилища. Тут было светло и веяло свежестью. Большой стол покрывал белый рушник с красной вышивкой, в которой без труда узнавалась Макошь. Утицы, братины и горшки стояли на ее краю. В углах же выделялись лубяные короба и дощаны с водой.
   - Таких краев, что у вас, доселе не встречал, - признался Светозар, усаживаясь на лавку. - Во полюшках буй-туры привольно бродят, в ручьях сомы в два саженя длиною плескаются. А уж в чащах темных чудных зверей видимо-невидимо.
   - Это очи твои далече зрят, - объяснили старцы, - оттого, что сердце ведославием живет. Тебе и зов огня знаком, и песни ветров, и шепот озерный. Вот и проницаешь кромки Яви насквозь. Земля эта древняя, дыханье Вышнего во всех уголках своих сберегшая, что от самого первого вдоха его во Всемирье изошло.
   - То-то чую, силища от травы и ручьев подымается небывалая, - восхищенно вымолвил молодой волхв. - Но что ж за полоз могутный в вашем краю обретается?
   - Видал, значит, след, - улыбнулись кудесники-огнянники. - Золотой Звий и есть хранитель наших лесов. Да токмо логовище его не на земле, а под ней, в глубоких недрах неведомых. Там - сонмище Темянного Пути, коий открыт избранным.
   - Ужель к пределам Белой Земли подобрался? - удивился Светозар. - Много верст отмахал, а не чаял, что к заветной вотчине детей Яриных близок...
   - Исчерпал ты дорогу свою, путник, - глаза старцев заблистали огнем. - Ту дорожку судьбоносную, что тебе Небесная Пряха соткала. Дале - другой путь тебя ожидает. Не стрелой лететь, не пером шелестеть, не ужом ползни, не ветром стелиться. В урочище Вещего за златым яйцом вышнего смысла спуститься. А лежит то урочище за Навьей Лощиной.
   - Как же то урочище сыскать? - только и выспросил волхв у огнянников.
   Те посмотрели на него лукавым взглядом.
   - Там ручьи не звенят и трава не растет, но вечно алые цветы подымаются из черепов древних могутов. Алый цвет - руда сердца неувядающего, заря рассветная, огняная. Дерева там до самой неби остом стоят, а на самом на высоком из них птица Сирин вещая кощуны речет. Там свет и тьма, день и ночь, горнее и дольнее в неделимой содруге пребывают, камни же седые хоромами служат белому врану, сторожащему врата во ино. Как войдешь в те врата - узришь Белую Гору, туманом овеянную...
   Испив сбитня в избе кудесников, Светозар распрощался с ними и покинул весь. Уже спускаясь с холма по тропе средь кустов калины, он ощутил спиной теплые взгляды. Молодой волхв не удержался и обернулся: ни веси, ни старцев. Возле округлых валунов сидели три старых волка с дымчатой шерстью, провожающие его мудрыми глазами.
   "Неужто волкодлаки?" - подумал было Светозар, но сразу же покачал головой. Он вспомнил, что волки - вещие стутники Влесовы и часто приходят на помощь тем, кого считают своими братьями по крови.
   "Тако же и звий-полоз - помощник Навьего владыки, Суряного и Сивого бога, - сообразил молодой волхв. - Стало быть, все верно: здесь начинается межа вещей земли Велесовой".
   Холмов и косогоров в окружье становилось все больше, над ними плыли золоченые облака, то сплетаясь в табуны долгогривых коней, то уносясь вдаль хохлатыми птицами. Земля же как будто проснулась под ногами. Она била невидимыми ключами, она ворочалась под пятками и выдыхала снопы ветров, заплетающих косы травам. Все вокруг было живым, шевелящимся и чутким. Отовсюду ловил на себе молодой волхв незримые взоры, как будто бесчисленными очами было покрыто само пространство Всемирья.
   За большим полем, усеянным васильками, вдруг выступила волнующая ширь Великой Реки. Волны здесь воздымались буграми и тут же пенились пухом капель-перьев, словно это взлетали на гребни курганов быстрокрылые соколы. Светозар узрил отроги холмистых скатов на другой стороне, выстроившихся будто заполот из тесанных плах. Они шли уступами и пестрели рыже-зеленым ворсом можжевеловых кустков.
   Дыхание реки обдало молодого волхва с головы до пят. Он сразу услышал сердцем ее голос, проникся ее необорной мощью. Это была сама стихия воды: властная, таинственная и многомерная. Глас реки был сильнее покриков мятущихся чаек, что казались всего лишь пылинками над бездной Водомирья.
   Воздух совсем охолодел. Он лизал щеки Светозара точно снежный пушок, ложился на брови и губы колючим инеем прохлады. А еще - он создавал туманы. Это были пестроцветы туманов, просто смутные наслоения тонов, но они качали пространство, они неуемно искривляли его формы, чтобы потом из бликов, теней и полутеней собирать новые гаммы.
   Образ, со всей неожиданностью выступивший перед волхвом, оказался узнаваем. То было обличье самой Хозяйки Великой Реки, Повелительницы Вод. Диадема из крупных жемчужин облегала ее высокое чело, лучевые подвески спускались с висков, а гудящие хоралами водопадов власья переходили в длинные косицы. Лик казался тонким, полупрозрачным, но от этого не менее правильным, чарующе прекрасным. На Светозара взирали бездонные глаза из под широких бровей, на мягких губах застыла загадочная полуулыбка.
   - Здравствуй, Матушка Великая Река! - молвил волхв с почтением. - Дивьей красою своей застишь ты весь свет. Силою превозможешь все воды и потоки земли. На крылах своих несешь нам благо, кормилица всех Сварожичей. Гой еси, мати вятская! Ты чиста, ты щедра, ты здравой полна. Судеб людьих ведница, сынов ярых обережница. Ладная и
   справная, зарод жизни зачинающая. Прими мой поклон!
   Светозар приложил руку к сердцу и склонился пред рекой, коснувшись земли. Шум волн стих, глас перешел в шепот. Волхв понял, что Владычица Вод услышала его. Вскоре образ развеялся, освободив изгибы лесных отрогов, уходящих за окоем.
   Светозар неспешно приблизился к берегу, опустился на корточки. Взор его скользнул по сиреневой глади, точно проницая самые покровы глубокой пучины. Сначала он не видел ничего, кроме ставшей темно-малиновой гущи водных разводов, но потом поверхность реки словно приотворилась, уступив его зову. Она на мгновение допустила взгляд молодого волхва в свои сокрытые чертоги и Светозар различил веселящихся русалок с растрепанными космами волос, что скакали на больших сомах наперегонки с громадными раками. А чуть поодаль важно обезжал свои владенья вешний страж водных глубин на тройке крылатых коньков. Борода его развевалась разноцветными водорослями поверх кафтана из рыбьей чешуи с ожерелком из плавников, в руке был зажат серебристый трезубец.
   С трудом отведя взгляд от заповедных чертогов речного омута, молодой волхв поднялся на ноги и огляделся. Он задумался о том, как ему перебраться на другую сторону, однако ширина Великой Реки не давала никакой надежды отыскать переправу. Светозар побрел вдоль берега и шел долго, мимо овражин и поваленных стволов ясеня, покуда не углядел на лужайке подпаска в бесформенной опоне, которая болталась на нем как мешок. Рябой отрок с зелеными глазами подгонял хворостиной двух черных коров с белыми крапинами.
   - Эй, малый! - обратился к нему волхв. - Ты, видать, из местных. Как на тот брег сплавиться?
   Отрок почесал лоб, закрытый взъерошенными волосами.
   - На Переплутовом Залавке рыбачат на лодьях, - молвил он. - Пройдешь березняки, там будет длинная леха из семи соломеней. За ней залавок. Да только тебя все одно никто не перевезет.
   - Отчего ж? - брови Светозара взлетели в недоумении.
   - Оттого, что за рекой - Гиблая Вежа, вход в Навью Лощину, - отвечал отрок. - Чернобогова власть там всюду простирается. От ей никуда не деться.
   - Но ежели рыбари не сплавят, - размышлял вслух Светозар, - то как туда попасть?
   - Спроси о том у черных лебедей.
   Волхв покачал головой.
   - Как- нито уговорю мужиков, - пробормотал он под нос. - Благодарствуй.
   Путь через густые купины вскорости привел под своды молодых берез. Светозар подивился: черные крапины на белоснежных стволах все были похожи на коловраты. Подпасок не обманул. Через пол версты показалась гряда холмов, вздымающихся точно воевы шлемы. Молодой волхв обошел их стороной, по узкой тропке, нависающей над обрывом. За лехой Великая Река делала сильный изгиб. Тут, на широкой отмели толкались трое промыслян возле струга. Они о чем-то толковали меж собой, разматывая мрежи. Милоть на всех была холщевая, потрепанная, ноговицы стоптанные.
   - Блага вам, добрые люди, - покликал их Светозар, прикладывая руку к груди.
   - И тебе, странник, блага, - отвечали ему рыбари, поднимая на волхва прищуренные глаза.
   - Издалеча иду, - продолжал Светозар. - Много дорог одолел, а ноне на распутье встал. В толк не возьму, как через реку переправиться. Не перевезете ль меня, братья Сварожичи?
   Курносый черновласый детина с широкой грудью и торчащей лопатой бородой только махнул рукой.
   - И думать о том забудь. Аль ты по доброй воле смерти ищешь? Лучше сам погляди, куда нас зазываешь.
   И он вытянул ладонь в сторону серо-бурого берега.
   Жест мужика указывал на кочки, которые сначала показались Светозару земляными. Но теперь, приглядевшись, он понял, что все это простираются вдоль реки протемневшие человеческие черепа, кое-где поросшие бурьяном. Меж них сновали мыши-полевки.
   - Видать, пыль дорожная да тля порожняя совсем тебе очи застила, - сказал молодому волхву другой рыбарь, - а с ними и разум. Берег-то сей есть, да не про людью честь. Дела там деятся нечистые, окаянные. Еже идти туда, то не ногами, еже на то смотреть, то не глазами.
   - Словом, извиняй нас странник, - заключил третий, - не повезем мы тебя. Еще на свете белом пожить хочется да деток понянчить. Оставь дурную затею, пошли лучше к нам в село.
   Светозар однако покачал головой и, простившись с промыслянами, тронулся дальше. В памяти его невольно начали всплывать непонятные слова подпаска о черных лебедях. Чем больше он о них думал, тем сильнее ощущал рядом с собой присутствие этих удивительных птиц. Пройдя шагов тридцать, волхв даже остановился, ибо услышал за спиной знакомый стук лебяжьих крыл.
   Он обернулся, ожидая увидеть стаю, опустившуюся на речную гладь, но вместо этого узрил маленький струг из темного мореного дуба с носом в виде лебединой головы. На струге во весь рост стояла женщина в белой распашной поневе, правившая тонкой жердью. Белой была и широкая прошва, и кайма по краям подола. Светозар удивился, так как такая одежа завсегда считалась траурной. Черные очи, что темнее самой ночи, власья жгучие, что вороново крыло. Лицо бело, а чело - будто месяц серебром светит.
   - Что, путник? - тихий, но протяжный глас прокатился над гладью вод и словно принес с собой ледяное дыхание северного ветра. - Уже, небось, и надежду потерял до Навьей Лощины добраться?
   - Как же туда попасть, коль не везет никто? - развел руками молодой волхв.
   - Если хочешь - я тебя сплавлю.
   Струг прибился к отмели, и в глаза Светозару бросился узор на вышивке прошвы незнакомки. Он весь состоял из бесчисленных лунных серпов.
   "Не иначе, как простой смертный в Закрадье доставить не властен, - невольно завертелись мысли в голове. - Только тот, кто сам Собью во ином проявлен..."
   - Ужель испужался? - пробудил его голос женщины.
   - Страх свой я в юности оставил, - невозмутимо отвечал Светозар. - Потому не вижу преград пред собой что в Явленом, что во Пекельном мире.
   - Коли так - садись, - женщина едва заметно улыбнулась холодной улыбкой и сделала приглашающий жест рукой.
   Волхв ни на миг не поколебался. Он ступил в струг, и тот сразу отчалил от берега. Чувство возникло такое, словно в Ладью Мертвых забрался - тело будто растаяло.
   - На Кощном Брегу законы иные, - молвила женщина, умело правя жердью. - Будь готов ко всему.
   - Я готов, Матушка, - смело сказал Светозар и впервые прямо посмотрел ей в глаза. - Тебе ль не знать?
   Она ничего не ответила. Ветер над рекой усилился.
   В долю мгновения долетели они до противоположного берега. Лебединый нос струга уперся в маленький серый мысок.
   - Дальше иди сам, - проговорила женщина. - Тут только ты сам сможешь себе помочь.
   - Благодарствую, Матушка, - Светозар поклонился своей провожатой и выбрался на отмель. Скоро он остался один.
   Земля здесь оказалась совсем стылая, окаменевшая. Видно, что человечья нога не ступала тут давным-давно. Бурьян густо разросся, он не просто оплетал ноги, он вцеплялся в них и тянул к себе. Проснувшаяся сухая трава, казалось, прорастает сквозь порты, чтобы намертво связать путника с этой серо-бурой почвой.
   Светозар решительно высвободился, очертив коло себя борозду своим трехзубым посохом. Хватка порослей ослабла, свившиеся в бесчисленное множество узлов тугие стебли распрямились и вновь безвольно повисли или прибились к земле.
   Зато загудели черепа. Они затрещали, затрубили на разные лады, и молодой волхв услышал голоса мертвых. Каждый из них рассказывал ему свою историю, сетовал на горькую недолю, на злую судьбу, заставившую во цвете лет во земь сыру лечь. Все сказы были разными, они множились, громоздясь и наслаиваясь друг на друга, так что скоро в голове Светозара наступила полная сумятица. Каждый из мертвых старался перекричать другого: рычал от отчаяния, стенал от скорби, выл от бессилия.
   Еще немного, и волхву показалось, что из земли к нему потянулись со всех сторон костлявые руки. Не понимая как, он очутился внутри костного, гибельного круга, начавшего очень быстро сужаться. Мертвые будто хотели напитаться его силой, добраться до его горячего сердца, до его кипучей кровушки, до животоков яри, укрытых клетью плоти. Над дальним лесом взошло черное солнце.
   Но Влесов посох вновь сослужил Светозару добрую службу. Волхв теперь выставил его пред собой, и вокруг него волчком закрутился водоворот ветров, разметав кости мертвых.
   - Покойтесь с миром, - промолвил Светозар. - Примите свой удел, ушедшие за грань, и пусть Вещий Владыка дарует вам глубокий сон.
   Хлад и сумрак тоже отступили. Черное солнце посветлело и налилось румянцем, словно спелое яблоко. Однако молодой волхв не долго радовался этому. С каждым его шагом земля нагревалась все сильнее. Она уже жгла пятки. В почве появились трещины, провалы. Сначала она пожелтела, а потом начала неудержимо краснеть. В лицо Светозару дохнул огнь, опалив ресницы. Чем дальше он продвигался, тем больше навстречь ему плыл оплавляющий, нестерпимый жар. Солнце сделалось пунцовым, одежа нагрелась и прожигала кожу. Все окрест преобразилось. Равнина перед лесом уже казалась волхву пустыней из языков колышущегося пламени. Он даже был вынужден прикрыть лицо рукавом.
   Чтобы справиться с окаянным пекельным жаром, Светозар несколько раз крутанулся округ себя и вновь вызвал ветер. Только теперь молодой волхв пригласил себе в помощь могучих Стрибожичей: Посвиста-Хладовея, Догоду-Тепловея, Восходный и Закатный ветра. Они завыли, засвистели, запели голосами степных зверей, а вскоре - уже кружились со Светозаром в одном хороводе. Поднялась настоящая вьюга, смерч, погасивший пламень равнины. Земля остывала, вновь возвращаясь к своему сонному покою.
   - Благодарю вас, внуки Стрибоговы, - Светозар приложил ладонь к сердцу. - Благодарю за стрелы ваши острые, за реющие крыла, за песни удалые. Возвращайтесь в Златую Сваргу к Стрибогу-Батюшке.
   Теперь он мог продолжить свой путь. Всего в десятке саженей от него замаячили сосны и ели. Когда он вступил в их колючую тень, лес стеной замкнулся позади него. Дерви словно множились на глазах, расходились, разростались по обе стороны от волхва. И в то же время Светозар сознавал, что лес сей не настоящий. Не успел он приглядеться к сосновнику, как за ним встал второй лес - дубовый, за ним третий - ольховый. За ольховым же лесом начался лес, коего молодой волхв еще никогда не видал. Непривычные дерева с выпуклой корой и торчащими ершом листьями окунули в дремучую темень. Формой они были как плетеные бутыли. Случайно коснувшись одной из ветвей, Светозар порезал палец и капля его крови скатилась на землю. Он понял: все здесь - стволы с сучьями и листьями, лядины и даже трава - было как железо, заточенное до такой меры, что могло на части рассечь неосторожного путника. Будто в подтверждение этой догадки несколько листков упали с ветвей, глубоко вонзившись в землю. Молодой волхв едва поспел увернуться.
   - Гой еси, Боголесье! - молвил он тогда. - Дозволь миновать твои чертоги тому, кто давным-давно мертв, но еще живет. Очи мои зрят из пустых глазниц нездешним огнем. Кости мои, согнившие и ставшие тленом, неведомым образом несут на себе груз чужой плоти. Дыханье мое, давно растворившееся в смехе болот и оврагов, исторгается из незнаемого урочища того, кто не имеет имени. Так дозволь же тому, кто требой сделал все свое естество на капище Отречения, а сердце сожег на краде Вещего, пройти к Истоку Безначалия. Допусти меня, чтоб мог кровью истины омыть лик, не имеющий формы.
   После этих слов деревья и кусты расступились перед волхвом. Они открыли ему белую, серебрящуюся тропу. Светозар пошел по ней и шел долго. Потом он увидел луг, поросший не травой, но бурой звериной шерстью. В самой середине высился огромный чур, черный, как смола. Голова его была покрыта шлемом с одним острым рогом, очи сомкнуты, а посеребренные усы и брада спускались на грудь, окованную пластинами доспеха. В основании чура был просечен знак Темновитов: перевернутый трезуб. Округ капи торчали древние колья, на коих сидели насупившиеся коршуны.
   Светозар принял кощную постать, скрестив на груди руки.
   - Прими мой поклон, Отче-Чернобоже! Разрушающий броню плоти и оковы морока, Темный Воин, взносящийся над жизнью и смертью. Ты, ведающий все, что было, есть и будет - направь меня чрез навьи тропы и безвидные кущи Вельих Земель к свету, рождаемому мраком.
   Еще не затихли на окраине луга слова молодого волхва, как из леса, покинутого Светозаром, появилось трое всадников в длинных плащах. Черные кони, черные доспехи, черные плащи. Они промчались мимо волхва, словно увлекая его за собой и указывая дорогу. Светозар так и не понял, существа эти плотской природы или навии, но ему показалось, что на плечах у них песьи головы с оскаленными клыками. В нос ударил сильный запах тлена.
   Молодой волхв двинулся по их следу лугами и взгорками, выстеленными красными маками. Через версту впереди вырос громадный терем с кровлей, покрытой березовой корой и двумя башенками-смотрильнями, стоящий на широком подклете. Он был опоясан венцами могучих бревен: понизу шли просветцы-рамы с задвижками, поверху - оконца с наличьями в форме журавлиных голов. По окраине кровли выделялись прорезные полицы.
   Небо просветлело в этот миг, по нему словно крылы птиц заходили вперед-назад белоснежные разводы облаков. С каждым шагом к терему Светозар ощущал небывалую силищу, которой была наполнена здесь земля. Она колыхалась и бурлила ярью, кипела животоками, источала истый богатырский дух. Глаза волхва вскоре уперлись в исполинский щит с изображеньем Семаргла Огненного Пса, прислоненный к вбитым в сторонке кольям. Здесь же он обнаружил такие же непомерно большие шелом и палицу. Светозар простер над ними руки, чуя тепло, подобное раскаленной печи.
   - Не перевелись значит Волоты на свете белом, - прошептал он.
   В терем вступил не сразу. Обошел округ, осмотрелся. Молодой волхв знал, что волоты не просто могутные ратаи, но, прежде всего, дети и помощники Велесовы, Хранители исконного знания Белоземья.
   Не приметив хозяев, Светозар наконец поднялся по ступеням в жилище. Миновав сени, он вошел в высокую горницу. Стены ее были обшиты тесом, пол покрыт липовыми досками. Убранство оказалось простым: печь, за ней деревянный примост для спанья, долгие лавки, стольца. В углах стояли корзины и сундуки, на воронцах волхв разглядел горшки и плошки, которых было много также у печного прилуба. Все выглядело непривычно большим. Но сильнее всего поражал стол. Пяти саженей высотой он имел ножки, выточенные из лещины в виде медвежьих лап. Посередь, на домотканице с прошитыми красными трезубами стояло глиняное блюдо, накрытое деревянной крышкой с резной ручкой в форме ящера.
   Светозар не удержался, чтобы не заглянуть под крышку, осторожно сняв ее двумя руками. Здесь до краев была налита вода - чистая, студеная, недвижимая, сверкающая словно железо. Склонившись над ней, молодой волхв увидел свое отражение: густые власы, свешивающиеся на высокий лоб, синие, светящиеся глаза, тонкие губы, обрамленные усами и чуть курчавящейся брадой.
   Он смотрел на себя долго, неотрывно, словно притянутый какой-то необоримой силою. Не просто смотрел, но всем собой прозревал сей облик, и оттого тот становился все глубже, все пространнее, увлекая в незнаемую даль. Светозар видел себя и видел в себе превелико множество иных лиц. Были то лица людские и лики божеские, все обилье личин и образов Великомирья. Они делались то туманнее, то вдруг очерчивались резкими гранями и наполнялись красками. Контуры и оттенки постоянно менялись, не менялась лишь суть. Это было все то же лицо - облик самой Вечности, проявленной в формах и выходящей за их предел, единый и бесконечный лик существования. Это было само Мирозданье, не знающее начала и конца.
   Внезапно Светозар будто очнулся ото сна. Перестав растекаться и множиться, его лик в отражении вновь стал ясным. Молодой волхв без труда узнал это лицо. Он смотрел в глаза Велесу, и Велес смотрел в его глаза. Смотрел и сознавал, что Вещий Кудесник и Повелитель Времен есть он сам: плоть от плоти, кровь от крови и собь от соби.
   Закрыв крышкой блюдо, молодой волхв с благодарностью приложил ладонь к сердцу, склоняясь пред светом истины. Он нашел то, что так долго искал. Он узнал то, что не чаял узнать. Он перешел все грани и вступил в Незыблемое.
  
   Глава 18. На исходе года.
   Зима подходила к концу.
   Когда вновь ударили метели, Велимир внезапно вспомнил о своем обещании, данном родителям Ружены - через год вновь явиться к ним и, коли отыщет их, вновь просить отдать за него их дочь. Казалось, целая жизнь минула с тех пор. Давая обещание, он еще не был князем вятов, не был облечен властью, обременен заботами. Теперь все сильно изменилось. У Велимира даже мелькнула мысль, что вовсе не княжье это дело - на поклон идти. А потому, позвав Ратислава, хотел он было его попросить стать княжеским сватом.
   - Что скажешь, княже? - спросил воевода, улыбаясь в бороду: ученика своего он знал достаточно, чтобы понять, что тревожит того не вполне обычное дело.
   - Да вот, - Велимир вдруг смутился. - Хотел узнать, скольких людей мы сможем выставить против годяков.
   - Мы с тобой вроде как уже считали их, - прищурился Ратислав с ухмылкой. - Ежели никто не подведет, так и сможем собрать до пяти тысяч вятов, да ярулы с ясами вдвое против нашего обещали дать. Правда, ясы готовы выступать в поход не ранее, чем зазеленеет трава, иначе кони их в мороз к нам не пройдут. Нам легче, у нас даже заболевших за минувшую зиму не было. Но ты, сдается мне, хотел о чем-то другом толковать...
   - Да, - Велимир опустил глаза. - Ты ведь слышал сказание о Белом Граде, что сокрыт глубоко в водах озера в нашем краю?
   - Слышать-то я слышал, - внезапно и Ратислав помрачнел. - Да только сдается мне, что укрыт он надежным пологом не только от инородных ворогов и прочих лиходеев, но и от людей, что испокон веку рядом с ним живут.
   Молодой князь поднял на него удивленный взгляд.
   - Ведома ли тебе причина, по которой отказался я князем вашим становиться? - неожиданно перевел разговор воевода.
   - Правду сказать, твой отказ немало удивил меня, да и всех наших родовичей, - признался Велимир. - Ужель и он с Белоградьем связан?
   - Я родился в Риме, - решительно начал рассказывать Ратислав. - Долгие годы служил своему городу верой и правдой - а он отплатил мне изгнанием. И тогда я затаил в душе горечь и обиду, и отправился искать иной доли. Тогда я и пришел к готам...
   - Ты был у них?
   - Да. Именно Ингульф, верховный жрец державы Эорманрика сделал меня своим помощником и доверенным человеком. Однажды он дал мне непростое поручение. Нужно было разыскать следы таинственного города, укрытого водами Солнце-Озера, как называют его готы и римляне. Я отправился в ваши края, ибо знал, что сокровенный град находится где-то в землях вятов и седонов. Долгое время скитался я по непроходимым лесам, расспрашивая жителей окрестных племен. Тогда я и заметил одну странность: о Белом Граде потомков богов знали или слышали все, но вот указать туда путь не вызвался никто. О нем даже ничего толком не сказывали. Толковали одно: упрятан, мол, он от всякого лихого глаза так, что даже достойные люди к его пределам подступиться не смогут. Ну а мне и подавно путь туда заказан. После одной из стычек с твоими сородичами в лесах меня подобрал и выходил старец Ведислав. Тогда у меня впервые будто спала пелена с глаз. Я уразумел, что по глупости своей пытался пробиться обманом и силою туда, куда никто и не мешал пройти. Ибо не внешние преграды отделяют от запретной обители Мудрых, а лишь собственные сомнения и заблуждения. Потом я остался в ваших краях. Надеюсь, что искренней службой родам вятским искупил я ту вину, что невольно причинил земле вашей, но князем вашим я всяко быть не могу.
   Велимир помолчал.
   - И как там, в Риме? - спросил наконец.
   - Людей много, - признался Ратислав. - И хитрости людской. Никто не доверяет друг другу, всяк норовит вылезти, утопив соседа. Вот и меня... - он умолк.
   - Да, темный круг, - вспомнилось Велимиру. - Давит он и заставляет врага видеть в друге... Вот о чем я тебя просить хотел, - вновь перешел князь к тому, что волновало его сейчас сильнее всего, но только теперь иное решение родилось у него в голове. - Надо мне нынче уехать ненадолго. Покуда меня не будет - позаботься о наших гриднях. Ведислав, если что, тебе поможет советом. Люди тебе доверяют, как мне. А, может, и поболе.
   - Позабочусь, княже, - прикрыл веки воевода. - Коль готы в зиму нападать не надумают, что у них не в обычае - ступай смело. Но скажу тебе, надобно нам все ж упредить годяков. Если они первыми ударят - удар Ингульфа может стать смертельным. Пока не собрали они всей своей силы, следует нам бить их по частям, а потому, едва снег начнет сходить, тронемся на соединение с ярулами, а там и ясы подоспеют.
   - Да будет так, - кивнул Велимир. - К распутице вернусь.
   И, не задерживаясь ни на миг, князь оседлал коня и тронулся на север, к Великой Реке, где лежало Молодое Село.
   Он и помыслить себе не мог, где ему искать тайное убежище седонов, решил попросту довериться зову сердца. Двигался в обход дубрав, в которых лежал высокий снег, а дерева стали сухими от мороза, по прогалинам, по дну овражин. Стужа норовила забраться за ворот. Белые иглы укрывали ветви чудным узором, лес точно был запорошен серебром, искрился в низком зимнем солнце. Тихо скрипел снег, сгладивший кочки и ухабы, под ногами человека и копытами коня. Погрузив на него поклажу, Велимир вел его в поводу, чтобы не провалиться в снег глубоко.
   Хладная глухомань, где ни скрипа ветки, ни покрика птицы не было на много верст окрест встречала молодого князя. И только у Вороньего Поля взгляд его приметил след росомахи. А далее, за ельниками и горой бурелома, одетого белоснежными сугробинами, снег внезапно стал плотным и ровным, не продавливаясь под грузом ноговиц. Здесь, у могучих сосен Велимир увидел людей. Навстречь ему вышли укутанные в белые меховые полушубки правители седонов.
   - Не ждал я, что ты вернешься, - признался отец Ружены, пристально вглядываясь в его лицо. - Ведали, что княжьей властью будешь сполна облечен и в голове родов вятских встанешь. Да только часто людские заботы ложаться на плечи тяжелою ношей. Тут уж не мудрено позабыть о давнем обещании, данном в пору беззаботную. Рад, что ошибся в тебе, - он отступил в сторону с легким поклоном.
   - О чем ты пришел просить нас? - спросила женщина.
   - Я прошу отдать мне в жены вашу дочь, - просто сказал Велимир. - Обещаю, что буду любить ее до смерти.
   - Ты не из тех, кто бросается обещаниями, так что слова твои дорогого стоят, - согласилась мать Ружены. - Что скажешь, отец?
   - Быть посему, - согласился тот. - Да вот только Ружена не передумала ль?
   Он обернулся: позади него зазвенели бубенцы, и из-за деревьев появились сани, запряженные оленями. В них сидела Ружена. Под взглядом отца она внезапно покраснела.
   - По весне ему предстоит поход, - сказала она, придерживая оленей. - Пусть вернется живым. А вы - отпустите меня с ним?
   - Хватит тебе по походам шататься, - строго возразила мать. - Раз ты невеста, будешь ждать своего жениха дома, да к свадьбе готовиться. А ему - пусть удача сопутствует, да греет душу мысль, что ждут его с победой. Так что проститесь сейчас до его возвращения.
   Ружена соскочила с саней, подошла к Велимиру.
   - Прощай, княже. Ждать тебя буду.
   - Жди. Едва зацветут синеглазые незабудки на полянах, я приду к тебе вновь.
   Он повернулся к ее родителям.
   - Ответьте мне на прощание. Вы - хранители Белоградья, так можно ль сыскать туда дорогу?
   Отец Ружены покачал головой.
   - Вещий Град далеко лежит от хоженых троп. Не сыскать его на прямом пути, не сыскать на окольном. Прямо под земь ведет, да пропадает. В омут водный спускается, да не покоиться середь вод. К облачным кущам дымкой струится, да рассеивает его легкий ветерок.
   - Что ж то значит?
   - Не на земле он, не под землей, не в воде и не за твердью небной. Он всюду и нигде.
   Велимир слушал отца Ружены в растерянности.
   - Самым зорким птицам не высмотреть его с высоты, - продолжал тот. - Тварям глубин не доползти до его врат. Самым отважным рыбам не доплыть до его златых чертогов.
   - Так может ли человек в него попасть? - нахмурился молодой князь.
   - Да. Земь его - наше сердце. Воздух его - наше дыханье. Омут водный его - наша душа. Потому каждый из нас уже стоит у порога его хором, уводящих к сиянью занебной прави, но порог тот от него не отделен.
   - Но там, на дне озера, я видел... - начал было Велимир, однако мать Ружены остановила его.
   - Когда солнце ясноокое и луна дивноликая вновь встретяться - ты узнаешь всю правду о Белом Городе. Возвращайся с удачей.
   После этого напутствия все трое седонов уселись в сани и в один миг исчезли в серебристом снежном мареве.
   Когда же рассеялась дымка, Велимир с удивлением увидел перед собой несколько десятков - а, может, и сотен - воинов, в белых одеяниях, с круглыми щитами в руках и острыми шлемами на головах.
   - Меня зовут Иштен, - поклонился князю вятов высокий бородатый воин с секирой на плече. - Наш владыка прислал меня вам в помощь. Ты видишь наш передовой отряд, но следом за ним уже идут другие.
   В начавшейся распутице только вяты могли пробираться по валежнику и гатям через разверзшиеся болота и разлившиеся реки. К возвращению Велимира с седонами Ратислав успел выслать несколько дозоров в сторону годских владений. Скоро воеводе сообщили, что дружины годяков готовятся к большому походу.
   - Как сойдет снег, следует ждать гостей, - сразу предупредил Ратислав вернувшегося князя. - Не зря у них Луций Прим обретался. Ходят слухи, годы заключили с римлянами договор. В ознаменование этого римляне уже достраивают мост на Дунае. Так они хотят показать, что больше не опасаются своих неспокойных соседей. Да вот только годье племя не из тех, кто может жить в долгом мире и спокойствии. Нрав у них не таков. Мятежная душа требует битв и крови, и боги их под стать им.
   - Значит, будем готовиться и мы, - подытожил Велимир. - Все, кто на зиму уходил из наших полков, пусть возвращаются. Пошли человека к Натуру, пора и ему рассылать вестонош по кочевьям.
   Среди первых пришедших на зов молодого князя был Сагаур, правда, пришел он с оглядкой.
   - Светана говорит, сны ей нехорошие снятся в последнее время. Я уж вразумлял как мог: выбрось, мол, эту дурь из головы - а все одно не хочет меня отпускать, боится, что не вернусь. Знаю, что не мужское дело слушать бабские россказни, но очень она и за меня, и за дитя волнуется. Вот как разрешится от бремени - сразу вас нагоню. Пока же с ней побуду.
   - Добро, - с серьезным видом кивнул Велимир. - Не стоит тревожить будущую рожаницу излишними волнениями. Помни - место в дружине Ратиславовой всегда за тобой.
   Когда Сагаур ушел, Велимир не сдержал улыбки.
   - Кто бы мог подумать, что честолюбивый и заносчивый князь, проливший столько крови, сколько иные не выпили воды за всю жизнь, станет так переживать из-за женских страхов!
   - Как видно, любовь его и правда глубока, - отвечал Ратислав. - Кто такой воин, ежели не страж возле женщины, детей и дома своего? Сагаур наконец обрел смысл жизни. Думаю, когда он примкнет к нам, - а в том сомнений нет - не найдется средь наших удальцов никого, кто смог бы тягаться с ним в доблести и отваге. Потому как знает, за что биться идет.
   Готовясь к предстоящему походу, вожди готов велели не брать с собой тяжелых обозов, которые могли задержать продвижение дружин. Они полагали, что необходимую провизию в избытке найдут в земле противника. За зиму запасы зерна и мяса в городах сильно истощились, в самое время было бы заняться полевыми работами, однако правитель обширной готской державы не собирался отвлекать на них мужское население, сила которого была нужна ему в строю. Эорманрик намечал удары по двум направлениям. Сам он с Гундовальдом, своей личной дружиной и конунгами квадов и ругов намеревался вторгнуться в земли Аланского Союза, где уже начался разброд среди князей. Другая дружина, усиленная гепидами и конниками языгов, отправлялась в край венедов. Удара в спину готы теперь могли не опасаться - ее надежно прикрывал сам Великий Рим.
   По замыслу Велимира, воеводе Железных Ястребов Натуру надлежало выделить против главного готского войска небольшой заслон. Заманивая силы короля в степь, он должен был воспрепятствовать его соедининию с дружиной сына. А тем временем все вятские гридни и их союзники готовились обрушиться на Юннимунда, чтобы разгромить его воинство. После этого они расчитывали двинуться на помощь аланам и совместными усилиями одолеть Эорманрика.
   Для выяснения намерений готов вновь отправили дозорных, но теперь задача для них стала почти невыполнимой. По всем пределам державы Амалов готы выискивали представителей венедского роду-племени, дабы никто из них не мог упредить сородичей и сорвать замыслы короля.
  
   ...В сыром весеннем лесу разливался птичий гомон. Поймы речушек покрылись густым осокарем, пригорками выросли между берез муравейники, по древесным ветвям прыгали рыжие белки, искоса посматривая на человека. Но Асгриму не было сейчас нужды любоваться пением птиц и забавами зверей. Он вновь выслеживал добычу.
   Сейчас сын Берингара чувствовал себя настоящим Волчьеглавым, по самой своей природе ощущая себя лесным волком, охотящимся на опасную дичь. Даже зрение его точно затуманилось и расплылось. Оно воспринимало мир в черных и белых тонах. Черным была опасность, белым - добыча.
   Неожиданно Асгрим насторожился, различив в неумолчном шуме чащи странный звук. Приближался человек, сомнений быть не могло.
   Невидимой тенью сын Берингара скользнул к незнакомцу. Тот шел с опаскою, ступая почти неслышно, и если бы не случайно хрустнувшая ветка, мог остаться незамеченным. Для других дозорных, но не для Волчьеглавого. Мир для Воителя Братства представал совсем иным, нежели для обычного человека. Он видел тени других людей, различимые даже средь пестрой листвы деревьев, он замечал запахи, он чувствовал чужие мысли. Асгрим никогда не допускал ошибок, лишь единожды в своей жизни попав в ситуацию, когда чутье подвело его. Вспоминая невесту венедского князя, оплошность с которой пошатнула его безупречную репутацию в глазах Ингульфа, он пришел к выводу, что стал жертвой чар более сильных, нежели те, с которыми он обычно имел дело. Сейчас же ему противостоял обыкновенный венедский воин-разведчик.
   Он ударил лазутчика неслышно, подобравшись сзади. От одного удара в основание шеи тот обмяк, рухнул на влажную землю, и Асгрим, взвалив его на плечо, понес в селение.
   Хотя сын Берингара подчинялся только Ингульфу, имея право не держать ответ перед военными конунгами самого высшего звания, захваченного пленника он без колебаний доставил к Юннимунду. Королевский сын остановился в самом большом доме приграничного венедского селения. Это был деревянный сруб с двускатной крышей, с западной стороны переходящий в навес на столбах. Ограды вокруг него теперь были обвешаны продолговатыми расписными щитами с ромбами и полумесяцами, над охлупенью вился на ветру штандарт Юннимунда: черный коршун, клюющий льва.
   В доме, пол из притоптанной глины которого теперь был устелен лоскутами синей и желтой кашмы, собрались на сдвинутых лавках у стола первейшие готские воители. Здесь были Тургар, Хродгер и Вилигунд, а чуть поодаль разместились у глиняной жаровни на продольной скамье, служившей венедам лежаком, Ингульф и Луций Прим.
   Конунги были приставлены к Юннимунду отцом, чтобы приглядывать за ним в этом трудном походе. Помимо готов, в венедский край явились верные Эорманрику отряды латной конницы сарматов, которые возглавлял князь языгов Богар. После ухода Сагаура, сумевшего привести к покорности многие кочевые племена, сарматские роды желали усилить свои позиции в степи в пору наступившего там безвластия. Для этого им был важен союз с готами.
   При появлении конунга Волчьих Шкур Юннимунд, что-то оживленно обсуждавший с Тургаром, замолк на полуслове. Глаза его впились в живую добычу.
   - Наш Луций Прим опять оказался прав, - с некоторой ревностью признал королевский сын. - Венды подослали лазутчика.
   Ингульф подошел ближе неторопливой походкой.
   - Они теперь всюду, даже в нашем тылу. Не случайно твой отец распорядился выслеживать чужаков даже в наших городах и селах.
   Взоры собравшихся в жилище конунгов были прикованы к пленнику, которого Асгрим положил перед ними на пол. Тот постепенно приходил в себя.
   - Что скажешь, венд? - Юннимунд зло ткнул его носком сапога под ребра.
   - Постой, - удержал его Хродгер. - Этот дикарь наверняка не знает нашего языка. Пусть Ингульф расспросит его по-венедски.
   Жрец, слегка наклонился над лежащим и с уст его сорвались тихие, но строгие слова.
   Пленник не ответил. Сначала он поднял голову, оглядывая вождей, потом с усилием поднялся на ноги. На губах его появилась улыбка.
   - Чему ты улыбаешься? - Ингульф нахмурился.
   - Тому, что наконец вижу всех вас вместе, - ответил тот смело. - Тех, кто жег наши деревни, убивал моих собратьев и отбирал наш скот. Тех, из-за кого мы нахлебались лиха, блуждая по нехоженым зимним лесам. Тех, кто вновь пришел топтать нашу землю и кормиться нашей кровью и нашим добром.
   - Что он говорит? - спросил Юннимунд, уловив резкие интонации в голосе пленника.
   - Я не думаю, что дерзкие слова этого человека заслуживают высокого внимания наследника, - ответил жрец.
   Улыбка не изчезла с лица венеда.
   - Вам недолго осталось хозяйничать в чужих краях, - продолжал тот. - Все причиненное вами зло скоро вернется, и тогда вы забудете, что такое покой. Земля будет гореть под вашими ногами, а наши стрелы находить ваши тела даже в надежных убежищах. И тогда вы начнете молить о помощи ваших богов, но даже они не смогут отсрочить вашего конца.
   Ингульф, резко отвернувшись, сделал знак стоявшим у двери высоченным воинам в длинных кольчугах из личной охраны Юннимунда.
   - Венд не будет нам полезен. Ненависть застилает его разум, а потому лучше отправить его в землю, которую он так любит. Пусть его закопают в нее живьем.
   Королевич легким движением ресниц решил судьбу пленника.
   В этот момент в жилище ступил запыхавшийся сармат в сетчатом плаще с бахромой. Поклонившись вождям с порога, он нетерпеливо выпалил новость.
   - Венеды выступили нам навстречу! С ними несколько наших родов, что нарушили клятву и сговорились с этими лесными колдунами. Они движутся прямо сюда, их огромное множество, и их не остановить!
   Луций Прим, все еще стоявший в отдалении, рассмеялся. Сделав шаг вперед, так что звякнули наплечники чешуйчатой кавалерийской лорики, надетой поверх алой туники, он покачал головой.
   - У страха глаза велики, как известно. Давно ли великие готы и сарматы горделиво похвалялись покорить весь мир, что еще не подвластен августам Рима? А теперь бегут от какой-то горстки всадников?
   - Ты не веришь моим словам? - сармат грозно сверкнул глазами.
   - Я верю тебе, - примирительно сказал трибун. - Но в делах войны самое главное - точность. Я хочу сам убедиться в многочисленности нашего противника и понять, что он не вводит нас в заблуждение.
   - Это похвально, - отозвался Юннимунд. - Тогда тебе и выступать с передовыми частями. А мы с основными силами двинемся следом, ожидая от тебя вестей.
   Луций Прим медленно обвел взглядом стоящих вокруг него людей, и остановился на Асгриме.
   - Позволит ли мне верховный жрец взять в сопровождение предводителя его Волкоголовых?
   - Бери, - с неохотой согласился Ингульф. - Только верни в целости и сохранности.
   Королевич между тем гусал губы.
   - Я не стану спорить с твоим опытом, Прим, - сказал он с некоторой запальчивостью. - Но сдается мне, мы придаем слишком большое значение грядущей войне. Перед нами всего лишь лесные варвары, и войска у нас много. Отец ходил на сарматов и с меньшими силами, а они, как известно могучие и опасные воины. Когда поднимают мечи против нас, вместо того, чтобы жить в союзе и дружбе - одолеть их всегда бывает непросто. Сейчас же перед нами совсем иной враг. Что могут противопоставить силе наших закаленных в боях дружин жители лесов, чьи поселения рассеяны на десятки лиг пути? У них нет ни регулярного строя, ни дисциплины, ни боевого духа, которым в избытке обладаем мы!
   Трибун лишь улыбнулся про себя, вспомнив, что не так давно и в Риме точно то же думали о самих готах. Вместо него Юннимунду ответил Вилигунд.
   - Ты еще не был в их лесах, наследник. Поверь, там есть, чего опасаться. Даже поход в земли меренс, который мы когда-то пережили, может оказаться не так труден, как путь через венедские чащи. Этого противника нельзя недооценивать.
   Юннимунд однако не любил, когда ему возражали.
   - Что беспокоит моих доблестных конунгов? - поднял он брови. - Враг сам идет на сближение с нами, чтобы вступить в бой. На открытом пространстве наши дружины растопчут его как полевых гусениц.
   - Кто знает, что в запасе у этих лесных колдунов? - проворчал себе под нос Вилигунд. - Говорят, они теперь с меренс заодно. Это значит, что все силы и духи этих земель вновь поднимутся против нас. А с этим шутить нельзя. Тут даже нашим жрецам будет нелегко с ними тягаться... - гигант бросил испытующий взгляд на Ингульфа.
   Маг однако остался молчалив и спокоен.
   - Наши боги не оставят своих сынов, - возразил Юннимунд. - Кто дерзнет встать на пути детей Асгарда? Сам всесильный Рим некогда дрожал перед нами!
   - Однако Рим сумел вас остановить, - негромко напомнил Луций Прим. Кивком головы позвав Асгрима, он удалился.
   До войска венедов действительно оказалось намного ближе, чем он ожидал. Передовой отряд трибуна покрыл это расстояние в два дневных перехода. Вскоре за ольховым перелеском показалась большая равнина, на которой неприятель встал лагерем. Венеды стягивали силы. Перед многочисленными шатрами и коновязями Луций Прим различил пехотинцев меренс в шерстяных плащах, сарматских конных латников с аланскими символами на знаменах, скифов и герулов. Большого шума воины не издавали, но постоянно двигались.
   Асгрим застыл рядом с римлянином молчаливой тенью, готовый в любое мгновение отвести от него любую угрозу. Впрочем, Прим не рискнул выйти из под полога густолистых деревьев, довольствуясь оценкой обстановки издалека.
   Опытный глаз претора подсказал ему, что перед ним немногим более легиона. Войска были разделены на три корпуса: легкая конница с луками в руках, тяжелая кавалерия - с пиками и в броне, - и крупный отряд пеших воинов. Но все это воинство носилось взад-вперед, создавая впечатление огромной массы людей, а к лагерю тем временем стекались все новые отряды.
   Увиденное не обеспокоило трибуна. Он знал, что готы могли выставить для битвы
   куда большие силы - по крайней мере, в полтора раза превосходящие объединенные дружины венедов. С учетом же контингента языгов численность войска Юннимунда и вовсе достигала двойного перевеса. Принимая во внимание уровень подготовки, дисциплину и боеспособность воинов, стоящих под знаменами королевича, можно было почти не сомневаться в успехе полевого сражения.
   И все же легкие сомнения коснулись чела Прима невидимой тенью. Юннимунд умел побеждать, но был еще слишком горяч. Было бы лучше дождаться подхода дружин Германариха после того, как тот приведет к покорности сарматские племена. Если бы только наследник умел ждать! Но Юннимунд никогда не допустил бы, чтобы славу победителя вырвали из его рук. Оставалось уповать на мощь войска и опыт бывалых военачальников во главе с Хродгером, которые были способны удержать королевского сына от излишней поспешности и необдуманности маневров.
   Повернувшись к Асгриму, трибун подал ему знак. Они отошли на несколько десятков шагов, где нашли в низине своих лошадей, привязанных к деревьям. Пора было возвращаться в расположение передового корпуса и послать извещение Юннимунду.
   Асгрим, ничем не выражая своих чувств, поскакал рядом. Он тоже видел достаточно и смог уловить даже то, что ускользнуло от цепкого взгляда трибуна. Конники венедов и сарматов не просто так перемещались по равнине. Как видно, вождь неприятеля обучал их особым приемам, способным остановить продвижение готских клиньев. Это следовало обдумать...
  
   ...Сагаур изо всех сил гнал коня, впряженного в легкую повозку. Светана слабо постанывала, держась за округлившийся живот. Что-то занеможила в последнее время его люба, и вся надежда его была сейчас на Ведислава, который, как говорили люди, теперь постоянно находился при войске Велимира.
   Порой в рощах мелькали заслоны готов, попадались дозоры вятов и сарматов, но Сагаур даже не отвлекался на них, торопясь довезти жену.
   Конь вылетел из леса, вознес повозку на пригорок над широким изгибом реки - и замер, удержанный рукой хозяина.
   - Что там стряслось? - Светана потянулась к краю повозки, чтобы отодвинуть войлочный полог.
   - Лежи, лежи, - удержал ее Сагаур. - Не тревожь себя. Вряд ли тебе стоит смотреть, как сходятся для битвы два войска.
   - Они уже сошлись? - Светана порывалась встать, и Сагаур уже пожалел о том, что сказал ей.
   - Нет, битва будет не скоро, - заверил ее муж. - С того места, где мы стоим, видно стан вятов, собравшихся на восточном конце поля. Видно и готов, которые скучились на западном краю. Но друг друга они еще не видят.
   Дальше он двинул коня, влекущего повозку, медленным шагом, и Светана, наконец, тоже смогла обозреть все поле. Однако для замутненного взора рожаницы оба воинства сейчас представали неясными темными полосами.
   - Вяты там? - спросила она, указывая на восход. - Ты различаешь, кто выступает на их стороне?
   - Я вижу стяги Натура, и Олтака, и князь Велимир водрузил свой стяг во главе стана. С другой стороны тоже немало славных воинов. Ведет их Юннимунд. Первым воеводой у него старый Хродгер. С ним и Тургар, и Бертмар, и прочие доблестные мужи.
   Глаза у Сагаура заблестели.
   - Едем, - слабо попросила Светана. - Отдашь меня Веду, и ступай под стягами Велимира. Пусть хранят тебя боги.
   Сагаур сразу повеселел и быстрее погнал коня, двигаясь к переправе.
   В вятском стане, густо заполненном громыхающими оружием людьми, Ведислав осмотрел будущую рожаницу и заверил, что в ее состоянии нет ничего страшного.
   - Просто время приспело вашему первенцу появиться, - с улыбкой объяснил он. - В эту пору много всякого с женами приключается. Так что готовься, скоро Белый Свет Батюшка примет того, кто назовет тебя своим отцом. Не стоило тебе тащить жену за столько верст, любой знахарь в любом селе тебе б то же сказал.
   Светана покраснела.
   - Любит он меня сильно, - призналась она. - Только к тебе хотел вести, тебе одному доверяет.
   - Что любит - хорошо. Да только тебе покой нужен. Воротиться уже нельзя - останешься в нашем обозе.
   - А я, - заявил Сагаур, - зубами глотку перегрызу любому годяку, что попробует до обоза дотянуться!
   - Ступай, - отпустила мужа Светана. - Ступай, но береги себя!
   Ведислав сразу определил рожаницу под надзор женщин из соседних сел, наказав позвать его, если начнутся роды. Сам же в раздумье направился к Велимиру. Молодой князь как раз простился с Сагауром, отправив того в личную дружину Ратислава.
   - Как ты думаешь, откуда происходит наш народ? - Вед присел на древесную колоду на взгорке, устремив на Велимира внимательный взгляд.
   - Разве мы - не потомки жителей Белоградья? - удивился тот.
   - У любого человека есть отец и мать. А у них - свой отец и своя мать. Бесконечно тянутся нити, сплетаясь, расходясь, образуя удивительный узор ныне живущих родов. Все, кто жил когда-то - незримо присутствуют рядом с нами, оберегая своих потомков. Мы можем даже узреть их, и глядя в их заботливые очи, понять, кем были наши далекие предки. Когда жители Белоградья пришли в наши края, они нашли здесь иные племена. Поселившись рядом с ними, они брали в жены их женщин, а те - брали в жены девушек Белоградья. Так возник первый великий народ, Будины, населяющий обширные просторы этого края. Однако позже, когда усилился Темный Круг, когда не стало житья на земле от тягостной руки Рима, в наши леса бежали из-под его власти многие другие рода и общины. Мы всем давали приют. Тако было прежде, тако есть теперь, тако будет впредь.
   Домом отчим стала эта земля римлянину Скавру, коего знают ноне под именем Ратислав. Свое счастье и истую стезю обрел здесь кочевой князь Сагаур. Если перечислять всех - до полуночи не управимся.
   - Выходит, земля наша всем пристанище дает, всем помогает и всех защищает? - спросил молодой князь.
   - Да, - подтвердил Ведислав. - Тем она и славна. Никого не утесняя, позволяет привольно пути своему следовать в живе и прави. Но ежели являются сюда желающие оковы на нее надеть - встречает она тех сурово. Всяк, кто с оружьем приходил люд края сего рабами сделать, навязать свои порядки и чуждый искон - всех повергала она во прах, всем давала отпор. И тут не важно, люди то были, иль сами боги.
   - Даже боги? - недоверчиво спросил Велимир.
   - Именно так. Я поведаю тебе о борьбе Асов и Ванов, что развернулась на этих цветущих просторах в стародавние времена и от которой до наших дней дошли только сказы да песни сладкогласых боянов. Звались Асами могутные древние вои, коих в годьих краях ныне почитают богами и прародителями их родов. Ну а ваны... Быть может, и в них ты тоже кого-то узнаешь...
   Глава 19. Застава богов.
   ...Два черных ворона с широкими и округлыми, как изгиб луков, крыльями вернулись к своему хозяину, устроившись на его широких плечах. Они облетели весь край - от истока Большой Реки до хребтов Рудяной Горы и были поражены увиденным. Седобородый человек в синем плаще и войлочной шапке и сам залюбовался с высоты холма простерсшимися перед ним землями. Чутье никогда еще не подводило грозного вождя и правителя: в этом великолепии таилась угроза - угроза для него и его власти, долгое время бывшей незыблемой среди племен и народов. Потомок Бури с изумлением видел, что просторы плодородного края Ванов в своей первозданной красоте ничуть не уступят золоченым чертогам Асгарда.
   Волки, лежащие в высокой траве, подняли свои острые морды и разом завыли, угадав мысли своего господина. Но тот своим грозным взглядом заставил их умолкнуть. Неторопливо поднял тяжелое копье с листовидным наконечником и нацелил его острие на колосящиеся клевером луга, обрамленные жилами ручьев и гущей сосновых боров. Быть войне. Старая провидица Вельва не ошиблась: пока гордые и свободолюбивые Ваны безбедно живут в своем зеленом краю, не быть Асам властителями над всеми девятью мирами.
   В Священной Роще у восточных ворот Асгарда Воданаз собрал на совет свою дружину. В сияющих, словно солнце, доспехах и шлеме с рогами тура явился неустрашимый Тиваз, повелитель битв, не знающий поражений. На гремящей бронзовой колеснице прибыл на зов вождя рыжебородый Донар со своим молотом-сокрушителем, способным расщепить любое дерево и расколоть как яичную скорлупу самый прочный доспех. Хитроумный Лодур, искушенный в премудростях воинских интриг, возник словно из пустоты, встав спиной к темному вязу. Следом пришли и другие Асы.
   - Для чего собрал нас премудрый Всеотец? - спросил Браги, предводитель всех воинов-скальдов.
   Воданаз, обведя своих верных соратников взглядом единственного глаза, молвил, подняв ладонь.
   - Нам предстоит тяжелая война.
   - Неужели есть на свете храбрецы, что не убоятся неодолимой мощи сынов Асгарда? - изумленно поднял брови Тиваз.
   Другие Асы зашептались между собой, ошеломленные услышанной вестью.
   Воданаз еще не успел ответить, как заговорил Лодур, выступив из тени.
   - Есть только одно племя, способное бросить нам вызов и оспорить величие нашего славного рода.
   - Кто же это? - растерялись Асы.
   - Ваны, властители восточного края. Они никогда не признают нашего превосходства, пока не будут повержены к нашим ногам силой оружия.
   - Клянусь небесами, я один раздавлю все их войско, так, что и следа не останется, - загремел Донар, покрываясь краской.
   - Боюсь, что даже тебе это не под силу, - осадил рыжебородого исполина Воданаз. - У Ванов найдутся силачи, которые не уступят в ратной доблести ни тебе, ни победоносному Тивазу. Главные среди них - Сварог и Святовид, вожди дружины Ванов.
   - Но кто такие эти Ваны и чем они живут? - более спокойно осведомился Видар, Лесной Воин.
   - Племя это гордое и более всего на свете ценит свободу. Ваны сильны единством своих обычаев, а закон у них один - служение своей земле. Одолеть их будет непросто. Нас питает своей силой пламень небес, а их - мощь плодородной земли-кормилицы, от которой они происходят и которую считают своей матерью. Если в нашем краю все звери полей, долин и лесов прислуживают нам, как своим полновластным хозяевам, то Ваны называют зверей своими братьями и сестрами, живя с ними в союзе. Еще все они считают себя равными друг другу, и среди них нет тех, кто стремился бы возвыситься над другими. Даже вожди следуют решению большинства и не могут навязывать свою волю племени.
   Асы переглянулись между собой в задумчивости.
   - Как же нам победить Ванов? - спросил Браги.
   - Если мы не одолеем их силой, то попробуем перехитрить, - отвечал Воданаз...
   Дружина Асов разбила свой стан у пограничья владений Ванов - дремучего непроглядного леса, кое-где взбирающегося на крутые холмы, а местами переходящего в перелески с ручьями и озерами. Стали совещаться, что делать.
   - Позволь, владыка, - обратился к Воданазу неуемный до славы Тиваз, которому не терпелось отличиться и снискать репутацию доблестнейшего среди всех детей Асгарда. - Я желал бы разведать путь, прежде чем наше воинство вступит в пределы этих темных чащоб.
   - Ступай, - согласился вождь, прикрыв веко единственного глаза.
   Взяв наперевес длинное копье и стараясь меньше звенеть латами, Повелитель Битв тронул коня шагом, постремляя его в дебри дерев и кустарников. Вскоре запах сосен и елей окутал Тиваза со всех сторон. Лес был очень густым, почти непролазным, но блистательный воитель умело находил тропы в самом тесном нагромождении стволов и порослей. Только конь, пьянея от будоражащего духа сосновой смолы, вскидывал голову и раздувал ноздри. Высокая трава доставала ему до колен.
   Проехав совсем немного, Тиваз уловил блеянье коз и овец. Он двинулся на звук и вскоре выехал на освещенную солнцем поляну, на которой паслось целое стадо. Рядом находился светлобородый пастух в грубой холщевой рубахе с оструганным посохом - он сидел на широком пне и жевал травинку. Тиваза немного удивил спокойный взгляд его голубых, словно покрывало неба глаз и каменная невозмутимость, исходящая от всей его фигуры. Но природное высокомерие героя сражений взяло верх над вежливой осмотрительностью.
   - Эй, пастух! - надменно крикнул Тиваз незнакомцу. - Ты наверняка должен знать, где сокрыты главные города Ванов. Покажи мне дорогу к ним или распрощаешься с головой.
   Пастух с улыбкой посмотрел на Аса.
   - Ты в одном из них, - отвечал он. - Города Ванов - это боры и рощи.
   - Вздумал водить меня за нос, безумец? - брови Тиваза гневно изогнулись. - Известно ли тебе, презренный погонщик скота, с кем ты разговариваешь?
   - К чему мне это знать? - пожал плечами пастух. - Многие проходят через этот лес, но он не запоминает их имен и лиц, а все следы их смывает полночная роса.
   Ярость, точно пламень, взыграла в сердце Повелителя Битв. Он вскинул копье, намереваясь наказать вздорного незнакомца за дерзость, и направил ему в грудь широкое острие наконечья. Однако неотразимое оружие словно натолкнулось на стену - это посох пастуха преградил ему путь с неожиданной силой. Древко копья треснуло посередине.
   От изумления и злобы Тиваз весь побагровел.
   - Если желаешь сражаться, лучше сойди с коня, - посоветовал пастух. - В лесу нужно биться пешим, чтобы кровь его земли питала твои ноги.
   Тиваз, стараясь сохранять самообладание, спрыгнул на землю. Он, победитель бесчисленных схваток и поединков, был осрамлен безвестным скотоводом. Воитель отбросил в сторону копье и обнажил меч. Краем глаза он успел заметить, что козы и овцы окружили противников сплошным кольцом. Начался бой, и воитель Асгарда сразу оценил мощь своего неведомого соперника: посох пастуха взлетал и падал как дракон в поднебесье, выписывая круги и зигзаги. Клинок Тиваза, способный перерубить даже столетний дуб, отскакивал от него, как от гранитной скалы. В своей стремительности и ловкости пастух ничуть не уступал Повелителю Битв. Они кружились по поляне, наносили жестокие удары, уклонялись и отскакивали. Щит Аса весь погнулся от тяжести посоха, а меч лишь вскользь коснулся несколько раз рубахи пастуха. Несмотря на усилия сражающихся, ни тот, ни другой не мог добиться решающего успеха. Тиваз отбивал выпады посоха, пастух отклонял сияющий клинок воителя, выкованный в лучшей кузне Асгарда.
   Наконец, Тиваз почувствовал, что рука его ослабевает. Оттеснив от себя противника целым каскадом движений, от которых даже воздух леса зашелся дрожью, Повелитель Битв отступил на шаг и вскочил в седло. Козы и овцы расступились, пропуская коня воителя, покидавшего место бесплодного противостояния. Тиваз понял, что ему не добиться победы в этом бою.
   - Ты не сумел одолеть обыкновенного пастуха? - не поверил своим ушам Донар, когда Повелитель Битв рассказал в стане о том, что произошло на лесной поляне.
   Среди Асов на миг воцарилась напряженная тишина.
   - Я не знаю, кто он, - уныло оправдывался Тиваз, - но он владеет посохом как бог и один стоит целого войска.
   - Все дело в том, - сказал Воданаз, - что тебе противостоял сам Святовид, великий ратоборец, стоящий стражем на порубежье земли Ванов.
   - Теперь я понимаю, с каким серьезным врагом нам придется иметь дело, - вздохнул Видар, Лесной Воин.
   Однако Донар, выпуская изо рта густые клубы пара и все более наливаясь кровью от негодования, покачал головой.
   - Разреши мне, владыка, загладить нанесенное нам оскорбление. Нет такой силы, которая могла бы противостоять моему молоту.
   - Что ж, ступай, - отозвался Воданаз.
   Донар оставил в стане свою колесницу и снял доспехи, демонстрируя свое презрение к опасности.
   Вступив в черту хвойного леса, он долго бродил по его тропам, выискивая следы пастуха, однако тот как сквозь землю провалился. Зато возле небольшой речушки, журчащей за оврагом, Громовой Воин заслышал сильный шум. Направившись в его сторону, он стал свидетелем необычного зрелища. Молодой мускулистый юноша боролся с огромным бурым медведем. Они явно играли друг с другом, но в этой потехе каждый пытался одержать верх. Донар даже залюбовался этой картиной. Несмотря на свои вес и мощь, лесной зверь не мог повалить юношу, который спокойно выдерживал его железную хватку. После упорной возни юноша наконец ухитрился повергнуть медведя на землю. Тут глаза его встретились с глазами Донара, выступившего из-за раскидистых ветвей.
   - Сила твоя заслуживает восхищения, - отдал должное увиденному Ас. - Но не желаешь ли ты теперь испытать ее и на мне?
   - Почему бы не испытать? - легко согласился юноша. - Только подберу себе оружие подстать твоему молоту.
   Он что-то поискал в траве и извлек семигранную палицу.
   Донар, усмехнувшись, крепче взял в руки молот. Схватка началась. Она была подобна столкновению двух ураганов. Впервые неодолимый молот Громового Воина встретил достойный отпор. Ощущая тяжесть семигранной палицы, умело направляемой рукой юноши, он содрогался и рассыпал вокруг брызги огненных искр. Однако сколь ни силились поединщики, сколь ни напирали друг на друга, стремясь нанести верный и неотразимый удар, а ни один из них не мог достигнуть перевеса. От грохота боя лес заходил ходуном, птицы разлетелись, попряталось зверье. Противники же вновь и вновь повергали друг на друга ужасный вихрь разбушевашегося железа. Они не знали сколько прошло времени, но когда в членах тела появилась усталость, исход противостояния все еще не был ясен.
   - Ты поистине искусно владеешь палицей, - вынужден был признать Донар, первым прекращая бой и опуская молот.
   Потеряв надежду обрести победу, он возвратился в стан Асов.
   Воданаз хладнокровно выслушал рассказ о схватке у реки.
   - Тебе довелось сойтись в единоборстве с сыном Сварога, - сообщил он. - Это Перун, которого Ваны зовут Громовитом. Он славится как непревзойденный воин.
   - Я в этом убедился, - хмуро подтвердил Донар. - Со своим оружием он управляется как бог.
   Среди Асов воцарилось уныние.
   - Но если наши первейшие воины не смогли сокрушить двух Ванов, вставших у них на дороге, то можем ли мы рассчитывать на победу в большой битве, когда лицом к лицу сойдутся наши дружины? - с сомнением вопросил повелителя Асгарда Лодур. - Ваны доказали, что они не слабее нас.
   - Против нашей совокупной мощи они не выстоят, - сказал Воданаз, но в голосе его Асам послышалась неуверенность.
   Обсуждая планы дальнейших действий, воители разделились во мнениях. Одни предлагали вызвать неприятеля на решительную битву и попытать счастья в честном бою, другие - вести войну более изворотливо. В числе последних был и Лодур, мнение которого в итоге возобладало. Он советовал Асам отравить все реки, ручьи и озера, чтобы вызвать потери в рядах Ванов и, тем самым, ослабить их войско.
   После некоторых колебаний Воданаз согласился. По округе разослали прислужников с сильнодействующими сыпучими ядами, которые всегда имел при себе Лодур. Однако воплотить замысел не удалось: на берегах всех лесных водоемов внезапно появилось неисчислимое множество белоснежных псов огромного размера с горящими огнем глазами. Они встали на защиту источников и смогли их отстоять.
   - Это боевые псы Сварога, - отметил Воданаз. - Белые Стражи.
   Повелитель Асгарда был огорчен, однако быстро сообразил, что делать. Его верные спутники - волки Жадный и Прожорливый - привели целое воинство свирепых волков из земель Асов. Сражение собак и волков, разыгравшееся на берегах, стало упорным и ожесточенным. Множество поверженных зверей и с той, и сдругой стороны остались испускать дух на отмелях и поймах, окрасившихся их кровью. Потрепанные волки вернулись в стан Асов. Они не сумели одолеть Белых Стражей Сварога.
   Тогда Воданаз, смирившись с неудачей, велел воителям Асгарда построить ладьи и спустить их на воды Большой Реки, чтобы обогнуть непроходимые леса, под сводами которых Ваны казались неодолимыми.
   Так дружина Асгарда отправилась в плавание по необъятному зеленому краю, раскинувшемуся вокруг чащобами, дубравами и холмами.
   Впереди войска повелитель Асов неизменно высылал своих соглядатаев - воронов Думающего и Помнящего, которые осматривали близлежащие земли и возвращались с донесениями к своему хозяину. Вскоре Воданаз распорядился прибить суда к берегу и собрал дружину на совет.
   - Я узнал, - мрачно молвил он, - что впереди начинаются облачные берега, каменные леса, острова, на которых бьют огненные фонтаны и озера, которые плачут. Похоже, нам придется иметь дело не только с ратной доблестью Ванов, но и с их чарами. Они хотят помешать нам проникнуть в самое сердце своих владений.
   - Кто же может среди Ванов столь искусно управлять силами магии? - не скрывал своего удивления Лодур.
   - У них есть только один кудесник, способный на это. Его называют Вещим и он умеет изменять облик вещей, создавая любую иллюзию.
   Дабы оградить свое воинство от действия пагубных чар, способных ввести Асов в заблуждение, владыка Асгарда снял с себя свой чудесный синий плащ и простер его над головой, так что тот вырос в размерах и вскоре покрыл собой все небо. После того, как плащ вобрал в себя все ветры, вызывающие картины разноликих иллюзий, Воданаз уменьшил его до обычного размера и вновь водрузил на свои широкие плечи.
   Воители почувствовали себя уверенно. Вместо диковинных явлений они узрели перед собой обыкновенные перелески по краям реки, долины и косогоры. У плоского, освещенного солнцем берега флотилия сделала остановку и Асы высадились на просторный луг, колосящийся душистыми травами и цветами. В нескольких местах здесь росли сливовые деревья, уже налившиеся спелыми темными плодами. Трое воинов не удержались от искушения отведать их мяготи, однако быстро поплатились за свою опрометчивость. После первых же съеденных ягод все трое оглохли и ослепли. Это зрелище произвело на остальных Асов удручающее впечатление.
   - Что мы будем с ними делать? - спросил Воданаза Тиваз, указывая на пострадавших.
   - От них теперь мало пользы, - ответил Всеотец. - Оставим здесь.
   И он приказал поскорее отплыть от злополучного луга, досадуя, что не углядел в нем скрытой угрозы.
   Плавание продолжалось и через некоторое время ладьи уперлись носами в отмель маленького острова, поросшего высокими дубами. На сей раз Воданаз отправил обследовать это место своих воронов. Облетев остров несколько раз, Думающий и Помнящий сообщили хозяину, что ничего подозрительного они не заметили. Тогда Асы пристали к берегу. Однако когда первые пятеро из них вылезли из ладьи и коснулись ступнями бурого песка, сила мгновенно ушла из них и они повалились на землю.
   - Стойте! - придержал владыка Асгарда остальных дружинников.
   Он внимательно наблюдал за тем, что происходило с воинами. Упавшие поседели и скрючились, лица их покрылись глубокими и частыми морщинами.
   - Должно быть, этот остров вызывает быструю старость, - понял Воданаз. - Нам нечего здесь делать.
   - А как быть с этими пятью несчастными? - осведомился Браги.
   - От них нам не будет пользы в бою. Оставим здесь.
   Суда плыли до самой темноты, пока сгустившийся сумрак не заставил их прибиться к острому мысу с большим круглым камнем. Прежде чем вступить на берег, владыка Асгарда отправил изучить его своих верных волков. Жадный и Прожорливый вернулись целыми и невредимыми, после чего Асы начали выгружаться, чтобы отдохнуть от долгого и нелегкого плавания.
   Разбили стан, перенесли из лодий оружие. Долгое время все шло хорошо, пока Донар не обратился к Видару с каким-то вопросом. Тут вдруг выяснилось, что Асы совершенно перестали понимать друг друга. Они словно говорили на множестве разных языков и, вопреки всем усилиям, не могли придти к согласию. Это испугало даже Воданаза, оценившего всю опасность магической силы Вещего Кудесника Ванов.
   Чтобы вывести своих соратников из бедственного положения, в которое они попали, он сварил из меда и кореньев чудотворный Напиток Единения, остановивший действие давлеющих над Асами чар. После этого повелитель Асгарда держал речь перед дружиной, в которой заметил, что не пристало столь доблестным воинам и далее скитаться по чужой земле, опасаясь вражеских козней на каждом шагу. Он распорядился сжечь ладьи и решительно двинуться в глубь края Ванов, овладевая им пядь за пядью. Такая речь вызвала единодушное согласие и восторги воителей.
   Войско продолжило поход, одолевая многочисленные холмы, пущи и равнины. Асы шли очень долго, не встречая на своем пути никаких следов обитания Ванов, пока двое воителей случайно не провалились в земляную расщелину посреди кустошей. Как ни пытались товарищи вызволить их оттуда - ничего у них не получилось. Асы лишь вздохнули, переживая новую потерю в своих рядах и тут заметили, что глаз Воданаза засиял огнем торжества. Слова повелителя повергли в изумление всех.
   - Ты останешься конунгом дружины, - сказал он Тивазу, - а Лодур будет тебе хорошим советчиком.
   - Куда же ты собрался, владыка? - вопросил Повелитель Битв.
   - Судьба посылает нам счастливую возможность и я не хочу упустить ее. Я спущусь под землю. Быть может, там я найду способ, как одолеть Ванов.
   - Ты собираешься спуститься под землю один? - зашумели Асы.
   - С собой я возьму только Донара.
   Воители не посмели спорить с Воданазом и пытаться отговорить его от столь рискованной затеи. Они условились с ним, что будут ждать его возвращения три дня на этом самом месте и если по истечении срока он не вернется - уйдут обратно в Асгард.
   Воданаз, запахнувшись в свой синий плащ, прыгнул в земляной провал, а гигант Донар с молотом на плече - за ним следом.
   Оказавшись глубоко под землей, оба смельчака замерли, пораженные увиденным. Перед ними простирался иной мир: с еще более богатыми и густыми лесами, с обширными долинами и такими широкими реками, каких им еще видеть не приходилось. За чередой лесов вздымалась белая гора.
   - Нам туда, - молвил Воданаз, указав на нее рукой.
   Донар молча подчинился. Чем ближе Асы подходили к горе, тем возрастало их удивление. На склонах уже отчетливо можно было разобрать зубчатую линию крепостных стен, точеные башни и своды причудливых строений, залитые золотыми лучами солнца. Повсеместно пели птицы.
   - Это тайный град Ванов, - поведал Громовому Воину Воданаз. - Он сотворен Вещим Кудесником и хранит в себе не только неисчислимые богатства, но и тайну абсолютной власти над всеми мирами.
   - Не будет ли опасно отправляться в подобное место вдвоем? - на миг засомневался Донар. - Не лучше ли было бы взять с собой всю дружину?
   - Дружина не пройдет там, где могут пройти двое, - ответил владыка Асгарда. - Тем более, что сила сего города не в копьях и мечах его воинов.
   - Тебе виднее, - согласился Донар. - Но если нам придется драться - не сомневайся, я размечу эти стены в пыль своим железным молотом.
   Поднявшись по склону белой горы, Асы приблизились к воротам города, которые сами распахнулись перед ними без видимых усилий. Вместо стражей их встретили прекрасные девы в узорчатых платьях, которые радушно приветствовали Воданаза и Донара. Они предложили им воспользоваться гостеприимством хозяина города, отдохнуть и отведать изысканных явств, приготовленных в их честь.
   Асы приняли предложение, однако владыка Асгарда шепнул Громовому Воину, чтобы тот не забывал про коварство Ванов. Девы проводили гостей в огромный сверкающий зал с несколькими дубовыми столами. На предложение омыть лицо и руки чистой ключевой водой и облачиться в тонкотканные одежды вместо запыленных доспехов Асы ответили отказом, опасаясь вражеской хитрости. Тогда к ним вышла статная женщина с черными как ночь глазами и волосами.
   - Я Морена, - промолвила она. - Супруга хозяина этого города. Мне поручено угощать и развлекать вас в его отсутствие.
   Она хлопнула в ладоши и зал заполнили певуньи и музыканты, чтобы услаждать слух Воданаза и Донара. Стол покрылся блюдами и кубками, но больше всего внимание Асов привлекла огромная золотая чаша с выгравированным на ней лунным серпом и серебряное блюдо в форме ладьи со свежезажаренным кабаном.
   - Из этой чаши, - сказала Морена, уловив взгляды гостей, - можно напоить вином целое войско, но даже тогда она не опустеет. Мясом этого кабана можно накормить целый город, но сколько бы от него не отрезали, оно не убудет.
   Воданаз и Донар лишь удивленно переглянулись между собой.
   - Вы можете есть и пить смело, - заверила хозяйка. - Пища и вино не отравлены. Чтобы доказать это, я сама разделю с вами трапезу.
   И она воссела за стол. Асы нерешительно присоединились к ней и отведали угощений. Музыка и песни лились рекой. В это время в зал через окно влетел большой черный филин и уселся на перекрытии под потолком. Однако Воданаз не напрасно когда-то отдал Мимиру один глаз, чтобы испить из источника мудрости. Он мгновенно распознал Вещего Кудесника, явившегося в облике ночной птицы.
   - Это так Ваны встречают гостей? - громко спросил властитель Асгарда. - В нашем краю хозяин сам приветствует странников, не прячась под чужим обличьем.
   Филин камнем упал с потолка на пол и обернулся старцем в плаще из медвежьей шерсти.
   - Мы рады гостям, - отвечал он. - Но когда они приходят с миром, а не с мечом. Для последних у нас прием иной и вы в этом уже убедились. И убедитесь вновь, если не вернетесь восвояси подобру-поздорову.
   - Мы пришли в эту землю по своей воле, - проговорил Воданаз твердо, - и только по своей воле можем ее покинуть. Над нами ней ничьей власти. Мы сами устанавливаем законы и делаем это по праву сильнейшего, как и принято среди всех девяти миров.
   - Асы - сильнейшие воители во всем свете, - вступился Донар, - от славы которых блекнет самр солнце. Если вы склонитесь перед нами, мы сохраним ваши головы и даже будем согласны считать вас своими младшими братьями.
   Вещий Кудесник усмехнулся.
   - Однако пока я не углядел вашей знаменитой силы.
   Громовой Воин вскипел. Рука его невольно потянулась к молоту, который он
   положил у своих ног во время пиржества. Однако к удивлению Донара, он не смог не только поднять свое излюбленное оружие, но даже сдвинуть его с места. Молот стал тяжелее целой горы.
   - Это еще что за невидаль? - растерялся Ас и попытался встать со скамьи.
   Тут обнаружилось, что тело его точно намертво приросло к ней.
   Воданаз же остался спокоен.
   - Ты похваляешься своими магическими умениями, вместо того, чтобы принять честный бой, как подобает настоящим воинам, - сказал он хозяину города.
   - Тебе ли говорить о честности? - возразил Вещий. - Не сумев осилить в противоборстве двух наших воителей и отступив с позором, вы первыми встали на путь коварства и пагубы, стремясь добиться успеха любыми средствами. Именно поэтому я и заманил вас в свой город. В то время, как ваши собратья наверху в этот самый момент ведут тяжелую битву с дружиной Сварога и скоро будут повергнуты в пыль, у вас еще есть возможность спасти себя. Вы сможете вернуться в Асгард, если заключите договор о вечном мире между нашими землями.
   Воданаз покачал головой.
   - Хоть ты и искусен в создании чар, но не всесилен. Война еще не закончена.
   С этими словами владыка Асгарда снял свой чудесный синий плащ и накрыл им себя вместе с Донаром. Оба Аса пропали из виду. Воданаз свернул плащ только тогда, когда они были уже далеко от тайного города Ванов и им не угрожала опасность.
   - Что ты собираешься делать теперь, владыка? - вопросил его Донар.
   - Никогда еще у нас не было столь могучего врага, - невесело улыбнулся Воданаз. - Даже Етуны - дети в сравнении с ними. Но ничто еще не потеряно. Раз мы не властны добиться успеха здесь, под землей - вернемся на поверхность и поможем нашим отважным воинам, терпящим лишения.
   Между тем на равнине разыгралось ожесточенное противостояние двух дружин. Грохот и лязг железа застлали небо и землю. Солнце скрылось из виду, деревья окрестных лесов падали как подкошенные снопы, а река вспенилась и затопила берега. К приходу Воданаза и Донара Асы едва держались, готовые дрогнуть и откатиться вспять. Им было тяжело под напором Сварога и его дружины. Тогда повелитель Асгарда со своим копьем Гунгнир и Громовой Воин со своим молотом-разрушителем, вернувший утерянную силу, ринулись в ряды сражающихся с волчьим воем на устах и пламенем смерти во взоре.
   Битва стала еще более яростной. Не единожды чаша весов клонилась то на одну, то на другую сторону, однако решающий перелом все не наступал. Тогда Воданаз призвал на помощь Асам Дев-Воительниц и рать эйнхериев из Валгаллы, а Сварог - Перунов Полк из Закрадных Лугов. И сеча возобновилась с новой силой...
  
  
   Глава 20. Сеча.
   Нескончаемое поле, выстеленное таволгой и козельцом, таяло в лучах утреннего, но уже по-летнему теплого солнца. Из маленького овражца, укрытого несколькими вишневыми деревцами, выпрыгнули два зайца-русака и принялись резво скакать вокруг кочек, шевеля серыми кончиками ушей. Раззадоренные солнцем, они то вставали на задние лапы, то вновь переходили на бег, играя друг с другом. Наконец, один из зайцев запрыгнул на вершину пригорка с одиноким кустом черемухи и замер, пугливо приложив уши. Второму зайцу передалась его тревога, но тот не стал искушать судьбу и поспешил укрыться в высокой траве. Еще миг - и от ушастых затейников не осталось и следа.
   Со стороны реки приближались всадники. Их было не больше десятка - одни в кожаных панцирях, с круглыми щитами, сверкающими острыми умбонами, заброшенными за спины, и короткими копьями в руках, другие в нашивной броне, с тяжелыми копьями, притороченными к седлу. Воин, скакавший впереди всех, в железном шлеме с наносником и назатыльником, закрывающим всю шею, был явно моложе других, но держался осанисто, и цепкий его взгляд скользил по платью цветов и трав, не упуская ни одной мелочи. Другой, постарше, с крепкими плечами, широкой грудью и расчесанной бородой, в которой мелькали седые волоски, не отставал, приподнимаясь в седле, чтобы лучше разглядеть овраги и низины поля. Третий, светловолосый, светлоусый, сухопарый, в высоком сарматском шлеме, держался чуть позади.
   - Равнина просторна для нас, но, пожалуй, будет тесновата для годов, - заметил младший из всадников.
   - Ты прав, Велимир, - согласился его товарищ. - Перевес в числе здесь будет немногого стоить. Пехота будет мешать коннице делать наскоки, пешие не смогут развернуть свои клинья. Годяки неизбежно скучатся и лишаться своего главного преимущества - стремительного натиска.
   Поднялся ветер, растрепав гривы коней и сорвав несколько стебельков на возвышенностях.
   - Стрибог нас не оставит, - улыбнулся Велимир. - Он гонит свои ветра с восхода, а значит, будет постоянно бить в лицо годов.
   Молодой князь указал на глубокий и длинный овраг, над которым вздымались три изогнутых березы.
   - Кони такой овраг не перепрыгнут, всадники застрянут. Нужно укрыть тут людей с длинными крючьями, чтоб стаскивали с седел. Что скажешь, Натур?
   - Готы привыкли решать исход боя стремительным напором, - кивнул вождь ясов. - Страшная рукопашная рубка - их главная сила. Потому мы должны помешать этому любыми средствами. Да, для всадников готов это будет серьезной преградой. Если наступление Юннимунда увязнет с самого начала - у нас будет надежда на успех. Если мы их тут задержим, тогда наши конные стрелки смогут действовать.
   - У вас уже были конные стрелки, - хмуро проговорил Шуст, - да что-то они не слишком помешали Ерманареху подмять под себя южные степи.
   Натур гневно сверкнул глазами.
   - Сила солому ломит, - примирительно заметил Велимир. - Не было тогда меж ясов единства, вот и переломали их годы одно племя за другим. Иные и по сей день на их стороне воюют. Тут не только в конных стрелках дело.
   - Ты прав, - склонил голову Натур. - И потом, Ратислав показал нам новый способ боя. До сих пор наши конные лучники осыпали врага стрелами, а потом давали дорогу тяжелой коннице, застревавшей в готских клиньях. Теперь же они будут бить готов все время боя, сближаться с рассеявшимся врагом для рубки мечом и тут же отходить под защиту тяжелых всадников, наскакивать с боков и с тыла.
   - Да, так воевали сколоты, - задумчиво признал Ратислав. - Крутиться рядом и жалить стрелами, да так, чтоб годяки дух перевести не успевали.
   Велимир с удовлетворением вспомнил, что вместе с ясами Ратислав изрядно подготовил летучих всадников-стрелков из дружины Юных. Он научил их посылать стрелы в атаке, двигаясь колонной вперед, рассыпая боевой порядок, обходя с крыльев, отступая назад и действуя в тесном единстве с собственной пехотой. Без малого семь сотен конных лучников, половину из которых составляли подвижные эрулы, в совершенстве овладели всеми видами маневра и были готовы к битве. Сегодня многотрудные упражнения с Ратиславом должны были дать свои плоды в настоящем деле.
   Вернувшись в стан, князь и воеводы приободрили своих воинов. Некоторые, впрочем, в этом не нуждались. Так Улеб, вращая увесистым топором, пожимал плечами.
   - А что нам годь? Чай, доспех и щит у ней не тверже будет кряжистого вяза в чаще.
   Слышавшие его дружинники усмехнулись. Все знали тяжесть руки Улеба, умевшего срубить самое прочное дерево в несколько ударов. Остальные тоже готовились к битве, начищая пучками травы мечи и пики, упражняясь с палицами. Большие щиты Ратислав велел обить медью и железом, чтобы годьи копья, клинки и стрелы не могли пробивать их насквозь. Пехотинцы дружины Юных были обучены по приказу смыкаться тесной стеной, составляя щиты в два ряда высотой. Так они могли закрываться от ливня летящих стрел и толкать врага единым движением, нанося при этом в промежутки сомкнутых щитов меткие уколы копьями.
   Впрочем, для недавно набранных по дальним селам отрядов оружия не хватало. Не было не только панцирей, но даже мечей. Потому ополченцы последнего набора пришли с палицами, утыканными гвоздями, костяными пиками и даже молотами. Всем им Ратислав отвел в предстоящем противостоянии вспомогательные задачи, сетуя на недостаток времени для всесторонней подготовки к войне.
   Проходя по стану, Велимир невольно заметил, что гридни с Сивого Взгорка косятся на водян и седонов, расположившихся на гребне двух широких холмов, с недоверием.
   - Уж больно чудны, - в ответ на укоризненный взгляд князя промолвил кареглазый верзила Борил. - Будто помесь зверей и духов лесных...
   - Все мы теперь - братья навек, - строго напомнил Велимир. - В одном строю будем стоять, недругов земель наших боронить.
   - Да ты посмотри сам, князь, - вздохнул воин. - Вишь, как глазища у них сверкают? Людь ли?
   - Оставь этот вздор, - Велимир сдвинул брови. - Седоны - лучшие стрелки из лука. Стрелы их ядовиты, и одной царапины хватит, чтобы свести со свету самого крепкого воя. У водян пики и стрелы хоть костяные, да с зазубринами. Коль в руку иль ногу попадет - уже не вытащишь. А уж топорами машут будь здоров.
   Он наблюдал, как Иштен, седонский воевода, наставляет своих ратичей перед боем. Все седоны были облачены в панцири из дубленых бычих и волових шкур, а Иштен, в высоком железном налобнике с головой тура и корзене, наброшенном на плечи, блистал нагрудником из железных круглых блях. Лица и волосы седоны расписали красной и черной хной, так же как и гривы немногих скакунов, что смогло выставить племя.
   Водяне, во главе с вождем Озимом, из всего защитного вооружения имели лишь плетеные из прутьев щиты и широкие вязанные пояса, к которым крепились черные кожаные тулы, оперенные стрелами. На фоне больших вятских щитов с острыми умбонами, разрисованных солнечными лучами Ярилы и молниями Перуна, или блестящих доспехов сарматов смотрелось все это блекло, но Велимир ничуть не сомневался в доблести и умении "дивьего народа" сражаться на поле брани, даже вдали от своих любимых дремучих лесов.
   Вяты тоже не слишком любили открытую валу с врагом, предпочитая уловки засадного боя и стремительные наскоки с немедленным отступлением. Так воевали их деды и прадеды, под пологом вековых дубов, у излучин рек и в дерновых оврагах оставаясь неизменно непобедимыми и непредсказуемыми. Поэтому предстоящая битва была серьезным испытанием для всех. Однако готы больше не желали попадаться в старые ловушки, изучив методы войны своего лесного противника. К тому же с юга в любой миг могло подойти их основное войско во главе с королем, а потому Велимиру приходилось спешить и вступать в бой в обстановке, более привычной неприятелю.
   Зато союзникам вятов - ясам и эрулам - битва в чистом поле была не в новинку. Они чувствовали себя в ней как рыба в воде. Поэтому воевода Ратислав сделал расчет именно на полевое сражение. Он разделил пеших ратичей дружины Юных на три крыла, которые намеревался выстроить глубиной в шесть рядов таким образом, чтобы их порядок перегородил все полторы версты травяного поля: от косогора до реки. Правое крыло, Гридня Правой Руки, препоручалось Шусту из Нижнего Заречья, бывалому человеку, знавшему военное дело преизрядно. Над Гридней Левой Руки был поставлен Будивой. Эрулы же и ясы заняли промежутки между полками. Общее начало над конницей было у Натура. Ратислав поставил свою дружину за левым крылом, Натур же тяжелую конницу собрал позади правого крыла, чтобы поддержать, если понадобиться, и его, и Большой Полк.
   - Главный удар годи придется на середину, - задумчиво начал Ратислав.
   - Потому там встану я сам, - заявил Велимир.
   - Пешим станешь? - удивился Загреба. - Слезешь с коня и станешь в один ряд с пешниками?
   - Да, плечо к плечу. Так нужно, чтобы не дать годякам прежде времени раздавить нашу середку. Если ратичи будут биться в одном строю с князем, им будет стыдно показать свою слабость. Придется держаться до последнего.
   Товарищи Велимира посмотрели на него с недоумением, и только воевода согласился без возражений.
   - Пусть будет так, княже. Средняя Гридня - чело всей нашей силы. По ней ворог ударит, что коваль по наковальне. В первые два ряда ставь самых рослых ратаев в прочных тягиляях. А за ними - два ряда пеших лучников: когда годы будут близко, пешие встанут на колено, и стрелки начнут бить поверх их голов стрелами. Меж крыльев пусть останутся проходы - чтоб комонники Натура с луками могли их занять...
   Воевода не договорил. Вернулись с дозора Замята и Добрыня, приволокли пленника.
   - Как исхитрились полонянника взять? - удивился Ратислав.
   - Кустошью обвязались, да подобрались поближе к годьему становищу, - с самодовольной улыбкой сообщил Добрыня. - Глядели, как рогатые костры разводят. А этот баран от стада отбился - пошел вереск искать. Тут мы его и спеленали.
   - Добро, - похвалил воевода и поднял голову пленника. - Много вас нынче явилось?
   Тот не проронил ни звука.
   - Напрасно молчишь, - покачал головой Велимир. - А вы что скажете? - вновь обратился он к дозорным.
   Парни почесали затылки.
   - Более тьмы наберется, - понурив глаза, выдавил Замята. - Комонников много, а пешцев еще поболе. Есть и ясы в броне.
   - Не брешешь? - строго спросил Велимир. - Ужель десять тысяч? Правда ль это? - снова задал вопрос пленнику через воеводу. Тот вдруг усмехнулся:
   - Может, и меньше, да ненамного.
   Весть эта озадачила Ратислава. Он понял, что ошибся в своих подсчетах.
   - Похоже, Юннимунд получил подкрепление, - тихо проговорил воевода.
   - Ты все еще настаиваешь на сражении в поле? - нахмурив брови, спросил Велимир. - Есть ли у нас теперь надежда на победу?
   - Надежда есть всегда, - ответил Ратислав. - Даже в самом трудном положении. Нередко судьбу битвы решает простая случайность, а самый верный план не оправдывает себя из-за того, что что-то пошло не так.
   И воевода распорядился сдвинуть стан вплотную к расположению войска. У лесистого холма вяты разместили в полукруг вежи, связав их между собой и оставив лишь несколько проходов, в которые могли отступить дружинники при неудачном итоге сражения. Небольшой отряд в сотню ополченцев с луками и сулицами оставался охранять эту передвижную крепость. В случае победы неприятеля на поле им было велено встретить его стрелами и дротами с повозок, не позволяя подойти близко.
   Потом Ратислав долго толковал с годьим воином на его языке. Ни Велимир, ни его товарищи так и не узнали, каким образом воевода сумел разговорить сурового ратича, злобно сверкавшего на вятов черными глазами исподлобья.
   - С сыном короля годов идут еще несколько конунгов, - поведал Ратислав. - Это Хродгер Хромоногий, Тургар Костолом и Бертмар, вождь гепидов. Но куда опаснее четвертый - Асгрим, предводитель Отчаянных...
   - Уж не те ли это оголтелые рубаки, что одевают на себя шкуры волков, кусают собственные щиты и верещат истошным голосом? - едва заметно вздрогнув, поинтересовался Загреба.
   - Говорят, они бьются как голодные звери и один такой стоит доброй дюжины простых ратичей, - вставил Отрад.
   - Да, - нехотя подтвердил Ратислав, - это они, Волкоголовыми зовутся. Избранные. Годяки пускают их в дело в самый трудный момент, когда иначе не могут сломить врага. Что-то вроде триариев у ромеев, да токмо намного опаснее.
   Несмотря на тревогу, установившуюся в стане Юной Дружины, никто и не думал впадать в уныние. Вяты ждали битвы, и близость ее ощущалась все отчетливее. Опустели верхушки далеких сосен - птицы потянулись за реку. А сама река словно притихла, умерив бег своих вод.
   Перед сражением вяты возносили моления к Небесному Ратаю и проводили обряды, упрашивая Перуна-Батюшку послать им победу.
   - Одели каменной твердью, огненной востротой молоний да расщепляющей силою громов, - раскинув в стороны руки, взывал к небесью молодой князь. - Укрепи сердца наши во славу отчей земли. К победе веди праведных, а супостатов низвергни во прах. Да пребудет воля твоя с нами в сече!
   Водяне и седоны, в стороне от княжеских воев, вершили свои ритуалы у разведенных костров, призывали родных богов и омывали оружие жертвенной кровью животных.
   Наконец, наступило время великой битвы.
   Первое, что увидели вяты, было бессчетное множество знамен: головы волков, кабанов, лис с привязанными к ним разноцветными лентами, трепещущими на ветру. Земля, принявшая на себя груз чужеродного воинства, напряглась и словно затянула какую-то заунывную песнь, многоголосым эхом расходившуюся среди лугов.
   Годьи знамена окрасили край неба в желтые, алые и черные тона, создав зловещую радугу над колышущимися потоками людей и лошадей. Еще миг, и загудели рога, забухали барабаны. Ветер, скрипя и ноя, вплетался в эту рваную музыку. Вот уже видны стали узоры на круглых, овальных и квадратных щитах, выписанные все теми же тремя красками. Заискрили блестками годьи шлемы, взметнулись наконечья пик на теле большой ползущей змеи Юннимундова воинства. Скоро уже можно было отличить пешников, гулко ступающих четким шагом, и покачивающихся в седлах всадников в суконных плащах.
   Войско перестраивалось на ходу. С невольным восхищением наблюдали вяты за точностью и уверенностью движений неприятельских воинов. Совсем не было слышно звуков команд, но дружины, не останавливаясь и на полшага, мгновенно растекались в шеренги, показывая изрядную выучку. Пешцы выравнивались в клинья, конники отодвигались к крыльям, растягивая боевую линию поперек поля. Вперед же доспешников и щитоносцев уже выдвинулись подвижные ратники в кожаных куртках и круглых шлемаках - легкая пехота гепидов. Скоро они перешли на бег.
   Наблюдая за приближением массы воинов с луками, дротами и метательными шарами, Велимир про себя высчитывал расстояние, отделяющее их от "стены" Юных. Пятьдесят шагов, сорок, тридцать. Пора. Князь вскинул десницу. Прощелы в шеренгах вятов выпустили из себя конных стрелков Натура, отпустивших поводья. Слышно было, как храпят лошади и щелкают на ветру складки портов и плащей наездников. Жаркое дыхание коней и людей соединились неразрывно. Стремительным галопом сблизившись с набегающими годами, вяты разом защелкали налучьями.
   Ратислав приучил конных лучников выпускать в цель по три стрелы подряд, как это умели некогда сколоты. Теперь жужжащий рой оперенных соколиными перьями стрел совершенно закрыл гепидов густой тучей и на некоторое время сделал их неразличимыми для вятских ратичей, стоящих под прикрытием щитов. Произошло это прежде, чем готы успели бросить хотя бы один дрот, камень или просто приладить стрелу к тетиве.
   Пыль заклубилась, сворачиваясь кольцами. Велимир понял, что легкая пехота Юннимунда смешалась и утратила всякое подобие порядка. А конники Натура продолжали наседать на нее, убрав в тулы луки и вытащив мечи. Теперь они крушили гепидов с седла, словно высокий сорняк. Вскоре однако Натур развернул эрульских стрелков: на помощь гепидам поспевала латная конница языгов, и встречаться с ней легкие всадники не собирались. Висящие на спине щиты спасли от некольких брошенных вдогонку копий.
   Не настигнув врага, языги слаженно растеклись в стороны, давая возможность мгновенно перестроившимся гепидам продолжить наступление. В результате первого столкновения потери в дружине Велимира оказались невелики, но князь не спешил радоваться успеху. На пешие порядки его войска наползала громоздкая тень основных годьих сил.
   Несколько непрерывных валов легкой пехоты предваряли натиск железных клиньев Юннимунда, будто и не было в их рядах потерь и сумятицы. Вскоре тьма застила небо. Это взвились горы стрел: запели как птицы, зашипели как змеи, зажужжали как осы. Тяжелая лава нависла над вятским войском.
   - Щиты! - прозвучал приказ.
   Дружинники Средней Гридни составили массивные щиты в два ряда высотой, укрывшись за этой широкой стеной. Стрелы забарабанили по ней тяжелым градом. Они сотрясли вятов, но продавить не смогли - дубовый остов и железная обшивка сдержали смертоносные жала. Лишь немногие сумели пройти сквозь толщу щитов, оцарапав воинов Велимира.
   Едва этот могучий накат поутих, князь дал знак дружинникам. Ратичи двух передних шеренг припали на колено, а стрелки, стоявшие за ними, грянули своим железным дождем. Не имевшие защитного снаряжения и застигнутые врасплох, легкие пехотинцы гепидов оказались прекрасной мишенью для стрел - каждая без труда нашла себе цель. Ругательства, крики и рычание годяков, пробиваемых насквозь, стали настоящей отрадой для слуха дружинников "стены". Запели вражьи рога, призывая к отступлению, а на измятой траве остались нагромождения скрюченных и еще трепещущих тел.
   Но уже гремели щитами, наползая на вятский строй щетистые морды "кабаньих голов": годьи клинья разгонялись. Вяты встретили их сомкнутой стеной.
   - Держись, братцы! - выкрикнул кто-то из рядов.
   Скрип от соприкосновения двух ратей был такой силы, будто ураган повалил целую рощу деревьев. Фрамы, мечи, топоры рогатых вгрызлись в щитоносную плоть "стены", наровя искрошить ее в щепы. Юные держались стойко. Принимая на себя неприятельские удары, они выбирали нужный момент и сами кололи пиками поверх щитов, находя горячие вражьи тела. Когда, застревая в поверженных воях или натыкаясь на острие умбона, пики ломались, вяты извлекали мечи, чтобы разить недруга с новой силой.
   Протаранить сплошную стену, неустанно огрызающуюся меткими выпадами, воители Юннимунда не смогли. Клинья постепенно выравнивались в единую линию. Места для всех не хватало, и ратники толкались, сбивая ряд. Готов явно было слишком много для такого узкого поля.
   И хотя гридни Велимира несли потери, прорехи в рядах мгновенно заполнялись. На место упавших заступали их товарищи, сдвигая строй, так что готам казалось, будто бьются они с каменной скалой, не ведающей слабости. Однако готы не уступали противнику в упорстве. Все больше среди них стало мелькать рослых лохматых силачей с большими секирами, которые рубили с плеча, издавая несносимый хриплый визг. От этих ударов застонали вятские щиты, сдвинулись на несколько шагов люди.
   - Здоровы биться рогачи, - признал Велимир. - А ну, навались все разом!
   "Стена" подалась вперед. Слаженное усилие тысячи ратников оттеснило годь. Вяты толкали щитами, нарушая движения недругов, опрокидывали их и сминали. Внеся разор и сумятицу, они уже вновь вбивали клинки в прощелы между щитами, сея смерть и боль. Велимир, сражавшийся среди своих дружинников, подавал пример остальным. Точности его выпадов и их разрушающей силе могли бы позавидовать самые искушенные ратичи.
   - Побереги себя, князь, - шептались рядом. - Неровен час, годяк топором зацепит. Как без вождя будем?
   Но Велимир лишь хмурил брови и с еще большим пылом кидался в сечу, разбивая тяжелым мечом круглые щиты и шлемаки годов с фигурными навершиями, а рядом с ним рубились Улеб со своим топором, и высокий Борил с двумя мечами. Ярость противников достигла предела, никто не замечал усталости и ран. Исходя пеной и воплями, годь вновь и вновь шла на приступ "стены", все еще надеясь одолеть эту досадную помеху. Видя, что сдерживать численно превосходящие силы врага становится все труднее, Велимир вновь велел поредевшим дружинникам уйти вниз, дав простор стрелам лучников. Застучав навощенными тетивами, стрелки выпустили в воинов Юннимунда весь запас своих колчанов, после чего отступили в раздвинувшиеся проемы пятой боевой линии, которая немедленно сомкнулась вновь и тоже вступила в бой.
   Измотанные мечами и стрелами вятов, годы едва держались. Оседая на промокшую траву с пробитыми щеками, шеями и бедрами, они хрипели и булькали кровавыми пузырями. Другие же лишь скрипели зубами от бессилия. В новинку было для них сойтись на поле битвы со столь непреклонным врагом. Неистового напора годьих клиньев нередко не могли осилить даже хваленые легионы ромеев. Но вяты стояли. Как стена, как гора, как непробиваемая твердь. И суровые рогатые воители, повидавшие на своем веку немало баталий, начинали робеть и сомневаться: что за люди скрестили сегодня с ними оружие на этом замаранном кровью поле? Из чего они сделаны? Отчаянные взгляды Юных, в которых не было ни страха, ни неуверенности, ни слабости, давали понять, что немногие из сынов Вотана вернутся сегодня в свои походные шатры. О легкой победе не было и речи.
   Казалось, продвижение годьих дружин завязло и дух потомков Асгардов угас. Но уже скоро со всей неизбежностью стала сказываться усталость вятов и численный перевес неприятеля. Юннимунд вводил в дело все новые резервы, тогда как заменить ратичей Средней Гридни Велимира, треть которых уже покрыла пластами бездыханных тел землю, было некем. Слишком трудно стало держать отяжелевшими руками большие щиты, вскидывать руки с липкими от крови врагов клинками. Веки слипались от пота, глаза уже плохо различали бородатые лица годьих воев, волна за волной захлестывавших боевой порядок дружинников. Рогатые же все точнее поражали их фрамами и топорами, выцеливая открывающиеся бреши в защите. Велимир и сам был ранен в плечо и бедро, но вида не подавал, успевая разить мечом и оглядывать прогибающуюся назад линию своих соратников. Гораздо сильнее его беспокоило сейчас положение на крыльях войска, где стояли не столь подготовленные ратичи. Ополченцы могли не сдержать конного натиска годи. Вся надежда была на Ратислава и его опыт.
   Опасения князя оказались не напрасны. Гридня Левой Руки, обескровленная бешеными наездами конной лавы Тургара Костолома, начинала отступать. Не имевшие навыка борьбы с конниками, чьи толстые длинные пики не рубились мечами и нанизывали на себя людей, как на вертел, ратники Будивоя оседали подобно сминаемой траве. Недавние пахари, охотники и рыбари, они так и не научились как следует держать строй и двигаться слаженно, помогая товарищам по ряду. "Стена" на левом крыле вятов рассыпалась стремительнее, чем ожидал князь. И хотя Будивой кричал, срывая голос, чтобы секли ноги вражьим лошадям и выше поднимали щиты, его либо не слышали из-за страшного грохота битвы, либо уже поникли, смирившись с жестокой недолей. В неистовом шквале годьего напора ломались мечи и копья, кровь из ран летела густыми брызгами, обдавая людей и коней, гогот озверевших воителей закладывал уши. Не помогли ни порывы усилившегося ветра, хлеставшего в лицо сынам Вотана, ни овраг с засадниками, которые лишь на несколько мгновений задержали стремительное продвижение комонников Тургара.
   Гридня Левой Руки неуклонно откатывалась назад, натыкаясь на падающие тела собственных товарищей и расстраивая то подобие боевого порядка, что еще оставалось. Оружие само вываливалось из рук - терпеливые труженики лесов и полей не могли так долго колоть и резать живую человеческую плоть. Неожиданно, перекрыв раскатистый гул, прозвучал голос Ратислава:
   - Други! Все - на одно колено! Щит над головой!
   Несмотря на начавшуюся панику и разброд, воеводу послушали. Слишком сильную власть над сердцами людей имел этот мужественный человек, слишком большим даром убеждения обладал. Бегства удалось избежать. Истомленные ратичи Будивоя опустились на колено, плотно, стык в стык, составив над головами большие щиты, и напрягли плечи. Они догадались, что хотел сделать Ратислав. Воевода Юных применил тактику, которую еще не встречали ни готы, ни, должно быть, даже ромеи и персы.
   По звуку рога конники Натура примчались на левое крыло. Согнувшиеся пешцы замерли, сопрягнув щиты. И вот, медленно, разгоняясь - а потом едва касаясь копытами земли - из дальней линии в бой устремились кони, несущие всадников. С разгону заскочили они на образовавшийся живой помост и прямо с него слетели на уже торжествующих победу годяков.
   Такого вои Тургара не ждали. Прогромыхав копытами жеребцов по колеблющемуся настилу из щитов, сарматские конники с разгону устремились на годов. Ударив их тяжелыми копьями, они тут же вытащили мечи и принялись с ожесточением рубить налево и направо. Готы растерялись. Сгустившаяся масса их отодвинулась назад. Несколько коней, испуганно встав на дыбы, сбросили с себя седоков в клубящуюся пыль.
   На правом крыле вятского войска противостояние происходило на удивление ровно. Ни та, ни другая сторона не могли добиться видимого успеха и хоть как-то потеснить врага. Седоны и водь, состоящие в гридне Шуста, каким-то неведомым образом смогли сдержать наступление конных годяков Хродгера и языгов Богара. Вожди этих могучих, но таинственных племен бились в первой линии. Озим - высекал искры своим бердышом, Иштен - срубал широким обоюдоострым мечом все, что вставало у него на пути: головы, руки, ноги.
   Хруст и дребезжащий скрежет катились над полем, и в них тонули истошные крики сражающихся. Завалы тел все множились, кони отчаянно брыкались, уже не в силах преодолевать такие препятствия. Многие готы спешивались, продолжая схватку среди нагромождений дымящейся плоти и покореженного оружия. Стяги их поникли, яркие прежде плащи вождей протемнели от грязи и крови. Небольшие же дружины води и седонов казались неуязвимыми - они стояли все так же, как и в начале битвы, точно и не несли потерь.
   Перелом в ходе боя все не наступал. Воителям с обеих сторон, разум которых уже застилало зыбким туманом, казалось, что эта страшная битва продолжается целую вечность. Зычные боевые возгласы постепенно перетекали в надсадный стон, который стелился над всей равниной. И стоном откликалась истоптанная ногами и копытами земля. Сражение превратилось в сущее безумие: противники едва различали своих и чужих. Теперь все были на одно лицо: черные, ободранные, в помятых панцирях и с погнутыми мечами, покрытыми зазубринами. Только глаза на этих темных лицах пылали как горячие угли.
   Видя, что положение на крыльях войска выровнялось, но в самом центре все дальше и дальше продавливает годь, Ратислав сам повел в бой три сотни мечников Юных, обученных технике обоерукого боя. По обе стороны от воеводы поспевали Отрад и Загреба. Ратислав искренне надеялся, что этот резервный отряд склонит чашу весов в пользу вятов.
   Действительно, в первые же мгновения молодые и бойкие удальцы, неистово вращающие парными клинками, нагнали испуга на пешников Юннимунда. Они, словно голодные волки, так и вгрызлись в ряды годяков, терзая их вихрем жестоких ударов. Обоерукие спасли дело, выровняв строй обескровленной потерями "стены" Велимира. Двигаться теперь приходилось по бесконечным телам людей и лошадей. Ноги цеплялись за обломки щитов, хлюпали и скользили в кровавых протоках с плавающими клочками одежд и перьями от годьих шлемов.
   - Навались, братцы! - кричал Велимир. - Наша берет. Еще совсем малость - и годь покажет пятки.
   Ратичи Средней Гридни и обоерукие Ратислава заставили годяков и впрямь попятиться на добрые два десятка шагов. Щиты и латы рогатых трещали и ныли под градом ударов дюжих вятских молодцов. Казалось, еще чуть-чуть - и недруг дрогнет, повернет вспять. Но, увлеченные битвой, князь и воевода забыли о самом страшном оружии Юннимунда. Внезапное ликование, пронесшееся по истрепанным отрядам сынов Вотана, стало предвестием близкой беды.
   Ратислав первым понял, что им грозит - и стиснул зубы, закусив губу от отчаяния.
   - Волкоголовые, - вырвалось у Загребы.
   Это слово мгновенно облетела дружину Юных, внеся сомнение и сумятицу в сердца воинов, уже считавших себя победителями. Вслед за тем дикий, почти неотличимый от звериного рык прогудел над полем. От этого рыка лошади прижали уши и замерли от ужаса, у иных ратников выпали из рук клинки. Смертельная угроза нависла над воинством Юных. На него шли те, кто никогда не отступал с поля боя.
   Едва только Юные скрестили оружие с бойцами Асгрима, как сразу поняли, что не смогут им долго противостоять. Воины без доспехов, с волчьими шкурами вместо плащей и лицами, перекошенными от ярости, ураганом прошлись по рядам дружинников. Они напрыгивали на вятов, не замечая преград, и двигались так стремительно, что те просто не поспевали за ними. Если же удавалось вскользь зацепить одного-двух острием меча - это было для них как укус комара. Волкоголовые словно не были людьми из плоти и крови, а оружие не причиняло им вреда.
   Размолотив в куски щиты, которые Юные подставляли под их тяжелейшие удары, одержимые Асгрима пробили в шеренгах князя Велимира многочисленные бреши. Загреба, обливаясь кровью и зажимая распоротый бок, ошалело пятился назад вместе со всеми. Даже обоерукие оказались не готовы к подобной схватке: им противостоял враг, в котором не было ничего человеческого, и как его бить, они не знали.
   И тогда Велимир, подняв над собой два обагренных кровью меча, двинулся вперед. Внезапно из уст его полилась песня, и напев этот, сразу подхваченный остальными, словно наполнил их чудотворным нектаром мощи и доблести. Они пели - и били, и точно невиданный смертельный танец распростерся над полем.
   - "Ой, ты, зорька ясная,
   Ой, ты, солнце красное -
   Ты гони тоску-печаль,
   Гони ночку темную", - пел Велимир. Он вращал клинки, и сам крутился волчком, обрушивая на Волкоглавых неотразимые удары.
   - Ой, ты, лето жаркое,
   Ой, ты, радость светлая -
   Ты гони тоску-печаль,
   Гони стужу зимнюю... - подхватили ратичи дружины.
   Воины Асгрима попятились. Разом взлетали мечи вятов, и разом опускались на головы, на щиты врагов. Конники Натура, которых в строю осталось менее половины, тоже двинулись следом за медленно наступающей дружиной, вновь поменяв мечи на луки и осыпая годов меткими стрелами.
   - Ой, ты, сила трудная,
   Сила молодецкая -
   Ты гони-гони врага,
   Прочь от дома отчего! - пели вяты, тесня готов.
   На один миг Асгрим встретился глазами с Велимиром - и промедлил, пропустив удар. Правда, воспитанное годами чутье позволило ему отклонить тело, и удар пришелся плашмя - но предводитель Волкоглавых рухнул на землю без памяти.
   Его люди попятлись. Казалось, немыслимое колдовство разливается от звуков песни, перед которыми Избранные становятся обычными воинами. Воины Юннимунда, положившие в этот день людей больше, чем их противник, уже не горели желанием гибнуть в нечеловеческой схватке. Несмотря на призывы вождей, рогатые двигались вяло. Теперь же, видя отступление своих лучших воинов, готы готовы были и вовсе пасть духом.
   Звуки рога вовремя отозвали их в лагерь. Готы отходили, тяжело переводя дух и еще не веря, что эта лютая сеча наконец завершилась.
   Ни та, ни другая сторона не могла радоваться победе. Да и сил радоваться не было ни у кого.
   И хотя вяты понимали, что каждый из них в отдельности и все вместе они сделали невозможное, чтобы победить, легче от этого не становилось - враг так и не был сломлен. Лишь огромный урон, нанесенный войску королевского сына, мог оправдать те жертвы, которые понесла дружина Юных, грудью вставшая на защиту родной земли.
  
   Глава 21. Коло Прави.
   - Чахлый лист опадает, чтоб на свободной от следов былого ветви занялись новые завязи, чтобы набухли почки новой жизни. Старое русло может иссякнуть, однако река сумеет проложить другой путь среди холмов и долин. Все то, что падает и высыхает - претворяет дорогу юности. Закон этот неизменен, вершась от круга до круга. Сколь бы мудрено ни водили свой хоровод изменяющиеся вещи - роса Сварги всегда будет увлажнять траву и листья, а за закатом следовать рассвет.
   Так и неудача, корни которой исходят из старых причин, становится зарницей великого достижения и победы над тем, что отжило свой век и должно обновиться. Потому, пусть не скорбит душа о тяжбах, испытующих крепь духа людского по воле богов. С помощью их они направляют по истой стезе тех, кто открыт переменам в грядущем. Даже когда нам кажется, что лад нарушен: путеводные тропы заростают сорной травой, зловоние болот становится ветром лесов, а черное воронье вытесняет куропаток и соек - благо Всемирья не несет ущерба. Как и прежде ясное солнце Даждьбога сияет над сонными лугами, а Велесов челн луны бороздит нивы полночных небес.
   Кровь сынов Яриных, пролитая сегодня, оросит соком сердец затвердевшую почву и станет цветами полей, над которыми будут виться пчелы и бабочки. На смену им придут новые герои, осененные светом Ирийским. Очи богов улыбаются нам золотом небесных звезд, за каждой тропой в дубраве и роще маячит тень Вещего с филином на плече, в волосы которого вплетены древесные листья, а одеяние соткано из озерных туманов...
   Велимир и Ратислав не прерывали старого волхва. Они внимали его тихим словам, потупив взор.
   - Лад Земли-Матушки нашей необорим, ибо огнь Родов, Прави зов не померкнет в сердцах людьих. Его сберегают дерева-сторожеи безвременные, кони-ветры полей, духи озер и рек. Законы Богомирья вбиты в каждую прожилку нашей почвы, выщерблены в каждой канавке, прописаны в каждом листке. Никакому ворогу не под силу порушить их, сколь бы руды-кровушки сынков вятских не пролилось. Но мы должны уберечь край наш от оскудения. Смотрите! - Ведислав простер руку, указуя куда-то вдаль. - Задыхается землица под инородным отродьем. Кровь братьев ваших, ее огревшая, уж остудилась, а тени воев павших чрез Мертвую Реку в Закрадные Луга ушли - их след остыл. Хлад стоит, как перед зимней стужей. Злыми ветрами ревет, ломая ветви дерев, раскалывая почву. Белая дымка, что над яругами стелется, ноне на плащаницу Владычицы Черных Чар похожа. Коль не пособим землице родной - опустеет от края и до края. Возродить ее нелегко будет, ибо багряный закат войны все соки из нее выжмет.
   - А давеча еще хотели на Рим идти, - печально произнес Ратислав.
   - Что ж делать, старче? - воспросил Велимир. - Вразуми нас.
   - Много было желающих до Рима дойти, - отвечал волхв. - Были и воители доблестнее вас. Только мало кто перед его соблазнами устоял. А нынче думать надо, как свою землю уберечь.
   - Натур доносит, с юга уже Ерманарех идет, с силой немеряной, на помощь сыну поспеть хочет, - напомнил воевода.
   - Выходит, не выстоять нам без помощи Белоградья... - произнес Велимир задумчиво. - Я готов отправиться туда хоть сейчас. Но ты говорил, что не мой это путь...
   Ведислав посмотрел на него с грустной улыбкой.
   - Град Велесов, что белы веды в себе сберегает - пачелик, ибо зиждется на пути Духа. Ежели и отыщешь дорогу туда, то назад прежним не воротишься. Растворит его полнота тебя без остатка. То - приют людей вещей стези, но не наперсника Громовитого, призванного сородичей за собой вести. Не вместить тебе его солнца, не объять его луны.
   - Как же быть? - переносицу Ратислава пересекла черта недоумения.
   - Чтобы обрести помощь Белого Града, чтобы хранители его встали за вашей спиною, отразив худо и оградив от соблазнов Темного Круга, должно вам сожечь в огне сердца все мороки, застилающие явь. Тогда дана вам будет могута превеликая, об кою разобьются все силы ворогов и напасти судьбы. Учитесь видеть Всемирье истым оком, тогда все, что кажется тайным проявит свой подлинный лик, подобно тому образу, что ты, Велимир, узрел на миг в озерной мгле. В истом свете все не так, как привыкли видеть ваши глаза. Но покуда вы шаг за шагом подвигаетесь по лествице Прави, тьма вражья заполонит вашу Землю-Матушку. Нельзя медлить.
   Ведислав обвел князя и воеводу зорким взором.
   - Скоро уже явится в наши села человек, что чует дыханье Велесово и заветы хранит могутных волотов. Придет он с далекого порубежья земли вятской, годью поверженного, но вы его сразу признаете.
   - Как же признаем, старче?
   - По знаку Вещего - трезубцу. Дорога его - над лесами лежит, над реками летит, над лугами стелется. Скоро потворник Велесов и ратоборец Перунов наконец встретятся, чтоб стать братьями навек и покуту-судьбинушку земли вятской изменить. И будет нерушимым сей союз во благо всех нас, внуков Даждьбоговых...
  
   Покидая Навью Лощину, над которой высоко вознеслось золотое солнце рассвета, молодой волхв уже знал, куда ему нужно идти. Вещее сердце ясно показало ему дорогу. Темными полесьями, светлыми дубравами, сочными лугами ступал Светозар к Молодому Селу - главной вотчине вятов-ратаев, собравших под стягом Рода всех единокровников, сынов Яриных.
   Ветви дерев сами расступались пред радарем, постигшим вкус Черного Светила и возвернувшимся в долины Яви. В тесном хитросплетении бурелома сами собой открывались тайные тропы, коими ходили лишь лешие, а духи земли и воды охраняли покой волхва, когда он останавливался приложить голову на ночь и набраться сил. Ягоды и коренья неизменно оказывались под рукой, насыщая своей сластью, чистые ручьи с ключевой водицей избавляли от жажды.
   Продолжая свою путь, Светозар по-прежнему поражался красотам великого края, равного которому, должно быть, не было более во всей земле. Каждый бор, каждая балка являли ему чудеса и открытия. В липовой роще перед волхвом предстал косолапый великан двух саженей росту, настоящий князь - медведь вятских лесов. С оглушительным ревом он приветствовал путника, встряхивая косматой головой, а потом неторопливо ушел в свою берлогу. Тихими напевами встречали волхва болотные кикиморы, не показываясь однако ему на глаза. В небе реяли златоперые птицы, выписывая крылами диковинные узоры. А за ними, в кружевах лучистой Сварги угадывались лики светлых богов.
   За озерцом, возле которого водили хоровод долговласые дивы в платьях из кувшинок, Светозар узрел гигантское древо, на особь встававшее надо всею округой. Ветви его шевелились, как множество рук, крона, точно волоса развевалась по ветру, в узорье коры проглядывали черты сурового, но невозмутимого Древобога: тяжелые веки, длинный нос, узловатая борода.
   Молодой волхв поклонился древесному исполину, сообразив, что тот стоит здесь с самого зачина времен и верховодит всеми дервями вятских лесов со всеми их духами и сторожеями. Из под широких век на человека нисходил пространный, испытующий взгляд: Древобог изучал волхва. Это длилось долго, потом что-то за покровами извилистой коры вздрогнуло, заворочилось. Светозар увидел, как едва шевельнулись запрятанные в бородище губы исполина. Тонкий шепот листовеем спорхнул с них, растрепав волосы волхва.
   Древо поведало Светозару, что есть оно Древо Родово, съединяющее богов-пращуров и людей-наследков по воле Свароговой. Молодой волхв распростер руки в стороны и тут же ощутил силу невиданную и была та сила - духом Прави вышней из Сварги лучистой в мир земной нисходящим.
   - Слава Роду-Батюшке и всем богам отчей земли! - прошептал он в восхищении.
   Крона древа зашелестела. С заоблачных его высот спорхнула стая молодых кречетов, опустившись у ног человека. Светозар понял Древобога: тот выделил ему провожатых, чтоб довести до стана братьев-перунычей.
   Поблагодарив Рода и Хозяина Лесов, волхв тронулся в путь за птицами, что снова взвились ввысь, увлекая за собой.
  
   ...Бордовое небо начинало светлеть. Сквозь плотный его полог уже пробивались золотые стрелы солнечных лучей. Свет становился все более ярким, звенящим. Солнечные всполохи раздвинули густую пелену, освободив дорогу все крепнущему сиянию, несущему в себе отблески женских лиц. Белоснежная кожа, золотые локоны длинных волос, выбивающихся из под крылатых шлемов. Белые-белые глаза, в которых можно раствориться целиком...
   Зашуршали пунцовые плащи - нежно и мягко, как теплый ветерок в кронах деревьев. Лица приблизились почти вплотную к нему и вот уже со всех сторон потянулись такие же белоснежные руки в широких золотых браслетах. Еще миг - и он взмыл куда-то ввысь, в недоступную людям вышину жемчужных россыпей, смешанных с бисером звезд. Простор без дна и краев впустил его в себя, принял в свои объятия. Дыхание замедлилось, душа пела, разморенная каким-то томным блаженством. А впереди расступались дороги искрящихся светил, увлекая в неведомое.
   Девы-лебеди или чудноокие наездницы на облачных скакунах несли его, он не мог различить. Но это было совсем не важно. Упоительная невесомость завораживала. Он плыл в ней и тихое ликование сменялось накатывающими как прибой волнами покоя. Одна волна, другая... Когда казалось, что глубже проникнуть уже некуда - воздушный прибой накрывал его с головой, забирая в бездонный омут вековой тишины, в глубину непостижимого.
   Вдруг где-то впереди проступили краски мерцающей радуги, аркой-мостом уходящие к нестерпимо сияющим золотом башням и шпилям. Стены и скаты на вершине каменных гор, основание которых размыто в молочном тумане. Журчащий поток, бегущий средь сочно-зеленых полей. Приближаясь к самой высокой твердыне, он уже видел, что кровля ее сложена из бесчисленных золотых щитов. Но как же огромен этот блистательный чертог! Сотни дверей и врат, сотни могучих стен.
   На миг внимание его перестало быть отчетливым, он словно упал в пустоту, позабыв все, что видел. Потом смутным виденьем промелькнули перед взором кружащий орел, висящий над кованными дверьми дымчатый волк, неисчислимые мечи, что вместо светильников озаряли широкие залы и коридоры.
   Толчок и падение на спину. Что-то вновь подхватило, не позволив удариться о каменный пол. Неохватный разбег зала с бесчисленными резными столбами. Запах жареного мяса из котла, щекочущий ноздри. Голоса, звон кубков, переливы струн.
   - Владыка! - сильный женский голос звуком боевого рога прокатился над сводами. - Дитя Грома доставлен, чтобы предстать пред твоими очами.
   Молчание. Словно кто-то очень большой рассматривал его с высоты, внимательно изучал его лицо.
   - Ты ошиблась, Сиглинда, - раскатистый, но спокойный и размеренный голос заставил его почувствовать себя крошечной букашкой в океане вечности. - Жизненный срок сына Берингара в Мидгарде не исчерпал себя. Этот воин еще не выполнил своего предназначения, ради которого появился на свет. Он должен вернуться на землю.
   - Повинуюсь, Владыка, - отозвался женский голос.
   - Меч Дитя Грома омыл себя в алой крови славы, сделав его владельца достойным своих предков. Но сердце его по-прежнему спит впотьмах, не различая горизонтов своей судьбы. Когда он проснется и сполна познает росток Немеркнущего Огня, зажженного в нем - врата в Обитель Блаженства будут для него открыты. А пока - пусть возвращается назад, чтобы найти свое подлинное призвание в мире людей.
   - Да будет так, Владыка, - покорно откликнулось сразу несколько женских голосов.
   Потолок высокого зала, горящий светочами мечей и щитов завертелся перед глазами словно волчок. Он потускнел, помутнел, растворился, вытолкнув из себя в темно-синие разводы небес. Закружило ветром словно пушинку, повлекло куда-то по далям облачных лугов. Потом, искупав в родниках жемчужного бисера, отпустило падать в белесую дымку рассвета...
   ...Асгрим пришел в себя от тупой ноющей боли во всем теле. Голова, руки, ноги, приученные легко переносить раны и усталось, теперь отказывались служить своему хозяину. А он, с удивлением обнаружив, что его почти растворившаяся плоть вновь напомнила о своем существовании, боялся открыть глаза и узнать, где он находится. Какие еще образы и картины предстанут перед его взором? Что есть настоящее, а что - порожденье измученного ума?
   Однако сын Берингара заставил себя поднять голову и осмотреться. Военный лагерь, большие повозки, распряженные лошади, воины, снимающие с себя испещренные царапинами и вмятинами панцири. Стоны раненных, набухшие от крови тряпицы повсюду, бегающие между повозок женщины. Асгрим ясно различил венедскую речь и понял, что он в неприятельском стане. Он лежал в открытой повозке на нескольких кусках затвердевшей от крови рогожи, а чуть в стороне седовласый волхв врачевал тех, кто еще находился между жизнью и смертью. Сына Берингара словно не замечали. Люди вполголоса переговаривались между собой - израненные, с перемотанными головами, они ковыляли к кострам, опирась на покрытые зазубринами древки копий.
   Конунг Волкоголовых силился вспомнить то, что почти стерлось в его памяти. Битву, небывалую в своей жестокости и упорстве, последний натиск Волчьих Шкур, боевой запев венедов, внезапно для всех придавший им силы волков и барсов и заставивший повернуть вспять уже почти рассыпавшиеся ряды. Потом - бездна беспамятства.
   Не требовалось большого труда догадаться, что готы отступили с поля боя, оставив его врагу, а его соратники из Братства, с которыми он делил невзгоды, победы, славу, одежду и пищу оставили своего предводителя напирающим венедам. Те же - не добили, а подобрали и даже перевязали его раны... В душе воителя, с детства воспитанного в невозмутимости и хладнокровии, не подвластного проявлениям чувств, самым неожиданным образом всколыхнулась обида. Впрочем, он сразу подавил жалость к самому себе.
   Важно было одно: войско его разбито. Избранные, еще никогда не отступавшие ни перед каким врагом - бесславно бежали, покрыв вечным позором и свои имена, и имена своих родных богов. А он - просто не справился с испытанием, тяжести которого не предвидел. Он оказался недостоин служить владыкам Асгарда. Он обесчестил свой род. Оправдания подобному быть не могло. Сын Берингара не заслуживал жизни. И если небеса посмеялись над ним, сохранив его никчемную плоть в пылу сечи, то исправить жестокое недоразумение ему еще было по силам...
   - Поздравьте меня - сын родился! - прозвучал где-то рядом знакомый голос. Асгрим удивленно приподнялся на локте - у одного из шатров стоял Сагаур, а рядом с ним - князь венедов, Велимир. - И ведь в самую сечу. Настоящим воином вырастет!
   - Это непременно, - улыбнулся Велимир. Почуяв на себе внимательный взгляд сына Берингара, князь приблизился к нему.
   - Твои раны уже не опасны, но ты потерял много крови, - в голосе его Асгриму послышалась что-то похожее на заботу. - Да и я тебя напоследок так звезданул по голове, что, наверняка еще дня три пролежишь, прежде чем окончательно встанешь на ноги.
   - Для меня это не имеет значения, - мрачно выговорил Асгрим. - Не откажи мне еще в одной милости, раз уж я оказался в твоих руках, как некогда ты - в моих.
   - Что ты хочешь?
   - Ускорить свою участь. Я знаю, что мне уготована смерть от меча победителей - таков непреложный закон войны. Так не оттягивай ее.
   - Мы живем по другим законам, - князь покачал головой.
   - Тогда, - с нажимом сказал Асгрим, - верни мне мой меч, и я сам выполню свой последний долг перед своими богами и своим родом.
   Велимир пристально посмотрел в глаза сыну Берингара.
   - Ты великий воин, - признал он, - и твой народ может тобой гордиться. Для чего ты хочешь оборвать нить своей жизни? В случившемся с тобой нет бесчестья. Ты бился отважно, пока дыхание твое не пресеклось и разум не померк. Это ли позор для воина? В открытом противостоянии достойных друг друга противников всегда есть победители и есть проигравшие. Но если успех или неудача подчас зависят от воли богов, то честь воина - только от него самого. И я заявляю перед всеми своими собратьями, что не встречал более достойного соперника, чем ты. Ты привык смотреть в глаза смерти, не отводя взора, и ты равен своей славе. Потому - ты должен жить. Жить во благо своих потомков и ради памяти своих предков.
   Асгрим молчал.
   - Какую же участь ты мне предлагаешь? - спросил он наконец. Венедские слова давались ему с трудом, он еле ворочал языком. - Оковы пленника?
   - Ты можешь вернуться к своим сородичам, - твердо произнес Велимир. - Никто в моем лагере тебе в этом не воспрепятствует, даю слово.
   Сын Берингара еще колебался.
   - А мой меч? Я не могу уйти, оставив его в руках врага.
   - Твой меч я тебе вернуть не могу, - с сожалением ответил князь. - Но не потому, что хочу оставить себе победный трофей. Все мы слишком устали после битвы, чтобы разбирать оружие павших и раненых. Ты можешь выбрать себе любой клинок из общей добычи, - он указал на сложенное огромной горой оружие у ворот лагеря.
   Асгрим тяжело сполз с повозки и, прихрамывая, побрел к стальной груде. Свой скрамасакс с широкой рукоятью и хвостовиком в виде головы ворона он признал сразу. Вытащив его из-под обломков сарматских доспехов, сын Берингара протер его от грязи и пыли, задумчиво оглядев выбитую на клинке руну Уруз, означавшую власть над плотным и тонким миром. После этого он прицепил его к своему тяжелому поясу из железных колец.
   - Теперь позволь мне уйти, как обещал.
   Велимир пристально на него посмотрел.
   - Наш волхв, Ведислав, лечил тебя и других ваших раненых воинов. Ты можешь взять с собой тех, кто уже способен стоять на ногах и идти с ними на все четыре стороны.
   - Я не в ответе за них, - пожал плечами Асгрим равнодушно.
   Князь хотел еще что-то сказать, но передумал и лишь приказал дозорным:
   - Пропустите его!
   Хромая, конунг Волкоголовых добрел до опушки леса и углубился в густую чащу по едва заметной тропе. Он не оглядывался назад.
   Однако, за первым же поворотом, скрывшим его от шума лагеря, он опустился на поваленную березу и глубоко задумался.
   Он не мог вернуться к Ингульфу. Асгрим так и не выполнил ни одного из распоряжений своего наставника и благодетеля. Он не воспрепятствовал отходу Избранных с поля боя тогда, и он упустил случай лишить жизни венедского князя сейчас, когда судьба дала ему в руки такую возможность. А ведь это в корне переломило бы ход войны и во многом сгладило бы горечь тягостной неудачи.
   Но бесстрашный воитель не сумел поднять меча на человека, подарившего ему жизнь и вернувшего свободу. Он не мог, не имел права причинить вреда тому, кто был не просто неприятельским вождем, но неделимой частью своей земли - такой же могучей и такой же милосердной. Возможно ли убить землю? Самая мысль о подобном противна человеческому естеству.
   Выходит, он не оправдал надежд Ингульфа, учившего его двигаться к высшим целям, не останавливаясь ни перед какими средствами и способами? Выходит, не изжил в себе чувственных слабостей, предрассудков и ограничений, заставивших его вместо холодной ненависти испытать к своему врагу благодарность и уважение?
   Неизбежного не отвратить. Сын Берингара смирился с тем, что у него остался только один путь - самый короткий из всех.
   Он огляделся. Слишком громко пели птицы. Слишком яркой была трава. Слишком сильно пахли голубые незабудки, смотревшие на него из под кустов крушины желтыми глазками, чтобы обагрять здесь землю кровью. Асгрим встал, и, приволакивая отяжелевшую ногу, двинулся в самую глубь леса.
   Тропа петляла, ведя под уклон, с холма, покрытого лещиной и волчьим лыком. Где-то совсем рядом журчала невидимая река. Впереди опять показался просвет. Должно быть, Асгрим сделал круг.
   Впрочем, какая разница, здесь или там? Он взялся за рукоять меча, уже нагревшуюся под лучами солнца - как вдруг из-за молодых липок, над цветками которых вились пчелы, прямо навстречу ему выплыло светлое облако.
   - Путь еще не завершен, - услышал - или, скорее, почувствовал он странный успокаивающий голос. - Ступай, и не сомневайся ни в чем. Нет вины, в которой ты мог бы корить себя перед лицом неба. Нет закона, который был бы нарушен тобой перед очами твоих предков. Призвание твое - не в том, чтобы служить орудием чужой воли и неведомых тебе помышлений. Оно - в поиске своей собственной стези. Когда ты узришь в своем сердце бутон Немеркнущего Огня, ты поймешь, что еще не начинал жить.
   Асгрим вздрогнул. Мимо него легко, точно не касаясь земли, прошел высокий путник в светлых одеяниях. Слова его мгновенно оживили в памяти то, что сын Берингара услышал от Вотана-Всеотца в сияющем чертоге Валгаллы, но забыл почти сразу, посчитав видением разгоряченного раной воображения.
   - Ты можешь вернуться, а можешь остаться здесь, - путник на миг остановился. - Твоя дальнейшая судьба всецело в твоей власти. Не забывай об этом.
   И той же легкой, облачной походкой он прошелестел куда-то вдаль.
   Асгрим проводил его взглядом. На душе воцарилось странное спокойствие. На какое-то мгновение он и правда задумался, не остаться ли ему здесь? Однако потом перед ним всплыло суровое лицо Ингульфа. Поступить так, не разрешив всех мучительных вопросов и не разобравшись в сложной завязи отношений с магом Асгрим не мог. Чтобы достигнуть свободы, он не должен был оставлять за своей спиной и тени сомнения.
   Отодвинув так и не вытащенный из ножен меч, сын Берингара подобрал длинный сук, чтобы использовать его вместо посоха, и медленно тронулся в обратном направлении - туда, где, по его расчетам, находился лагерь готов, отступивших с поля битвы. Сначала он ступал еще с трудом - но с каждым шагом на душе становилось все радостнее, точно рядом с ним шел кто-то невидимый, поддерживающий - и понимающий...
  
   Солнце клонилось к закату, и странно дрожал воздух у самой земли. Войско, измученное тяготоми ратных трудов, но не покорившееся недругу, готовилось к краткому ночному отдыху. С утра начнутся новые тревоги - надо будет отходить через полесья и долы, уклоняясь от встречи с самыми боеспособными частями годов и отсекать пути более слабым, потрепанным и обескровленным боями. Снова делать засеки, устраивать стремительные налеты, заманивать в ловушки и готовиться к неизбежной решительной битве за свой отчий край. Но в сердцах людей не было сомнений. Лишь шрамы да суровые тени между бровями изменили облик ратичей, мужественных детей своей земли. Не было стонов, ворчаний и сетований на судьбу - дружины Юных хранили невозмутимое молчание, почти не отличимое от вековой дремы окрестных лесов.
   Велимир, неизменно разделявший все тяготы войны со своими собратьями, расставлял часовых, обходил полки, чтобы потолковать перед сном с каждым из воевод да поглядывал, как готовят у костров ужин.
   - Смотрите! - вдруг выкрикнул кто-то, нарушив столь желанное для уставших людей затишье.
   Воинство застыло.
   Над высоким холмогорьем, там, где сливалось с окоемом уже потускневшее небо, выросла немыслимо высокая фигура волхва, в долгом одеянии, с посохом в руках. Она, казалось, головой упиралась в облака, плечами раздвигала перелески, а ногами ступала по земле, приближаясь к становищу уверенным шагом воина.
   - Волоты идут, - загомонили гридни. - Волоты, нам на подмогу...
   С каждым шагом, однако, странная фигура точно уменьшалась, сглаживалась в своих размерах, и вскоре дивный морок развеялся: по примятой траве шагал усталой походкой молодой волхв - однако в волосах его блистала седина.
   А перед выстроившимся рядом ратичей его уже поджидал другой волхв - старый, седой, чья белая борода падала на грудь нескончаемым потоком прядей.
   - Вот и свиделись мы, Светозар, - приветствовал гостя Вед. - Как говорил я тебе тогда, более десяти лет назад. Теперь пути наши стали одной дорогой, а судьба - единою судьбою во Роде и во Прави.
   - Видать, так было предрешено Вещим, - улыбнулся в ответ Светозар.
   - Ведом ли тебе самый корень волховского призвания? - вопросил старец.
   - Волхвы - радари Влесовы, - отвечал Светозар. - Иному принадлежат и во ином кругорядь вещей прозревают. Но стезя их не токмо вышнее ведать, но и лад во Всемирье ладить.
   - Справно речешь, - согласился Ведислав. - Где ж вышнее урочище Прави потаенной? Где Град Вещего, кой всей Земле-Матушке нашей основа? Аль не видал ты его?
   - И видел, и не видел, - молвил Светозар. - Град Вещего - сердце человеческое. Се - капище, глубью смысла заполненное. Чрез то капище знающий и с отчими богами съединяется, и со всеми вервями пращуров своих. Однако ж град сей проявлен и во Яви. Се - Белая Отчизна детей Яриных, край, во котором мы с тобою сейчас стоим. Чащобы лесные да верши холмовые ему стены заградные, что от иншего защищают и всякое лихо отваживают. Светлы рощи и дубравы - хоромы распрекрасные. Середь них и люди единокровные, и дивы, и сами боги заедино пребывают в полном согласии. А кудесья этого края ни от кого не скрыты. Коль очи омыты родниковой водицею Прави, то увидишь округ себя и волотов, и стражей стихий, и навьих сородичей. Поелику нет нужды искать кой-то особый град за пределами этого града. Бел-горюч свет его сияет ослепительно. Он отражает злато духа нашего, немеркнущий образ Всеродовый.
   - Тако и есть, - подтвердил старый волхв с удовлетворенной улыбкой. - Я рад, что ты переступил порог чертога Вечности и вернулся во явь, ведающим ее исток. Много дел уготовано тебе богами, много свершений предстоит воплотить, чтоб искон Рода средь племен вятских возродился и Коло Прави, пройдя полный оборот, возвернулось к Златой Эпохе Сварожичей, исчерпав лихо кощного времени. Птица Сва, расправив семицветные крыла, уже поет нам новую песнь и песнь та славутная. В ней - гордость за сынов Яриных, коим принадлежит заря будущего, окрашенная лучами древнего солнца - солнца Белой Земли. Прошел ты стезями трудными сквозь толщу миров темную. Сведал вереницу дорог, чтоб на закраине всех земных путей узнать Беловодье отверстыми очами. Отныне по воле Велесовой ты - хранитель его заповедных врат.
   Ратники, стоявшие рядом, тихо зашептались. Многие слышали про Беловодье, но мало кто знал о нем толком.
   - Да, - склонил голову Светозар. - Много ликов у Белой Земли, да сердце у нее одно. И бьется то сердце сейчас прямь под нашими ногами. А потому - низкий поклон вам, ратичи Перуновы, за то, что стали для него необорным щитом от худа и лиха инородного!
   - Но где ж сей чудный град? - Велимир, все еще не понимая волхвов, нетерпеливо выступил вперед. - Коль видел его - поведай нам!
   - Да ты и сам его каждый день видишь, да не узнаешь, - Светозар улыбнулся.
   - Я видел его лишь однажды, - признался князь. - В холодных водах Бело-Озера.
   - Нет, - Светозар покачал головой, - то лишь одно из отражений, во вещем проявленное. А Белый Град... Каждый день от утренницы до заката смотришь ты на хоромы его, да все никак не можешь их признать. Видишь стены, что идут округ него сплошной опояской? - он указал на кущи лесов. - Видишь улицы и мосты, что град сей на несколько частей разделяют? - вытянул длань в сторону рек и холмов. - Простор и краса Белой Земли пребудут с вами от века до века, ибо вы - дети ее, Сварожьим огнем согретые, млеком Лады-Матушки вскормленные и сурьей Белосветной прави напитанные. Здесь - сердце и ост Земли, душа Богомирья и капище Родовой сути, что пред каждым из вас середь трав и цветов расстилает облачные ковры Ирийских кущ...
   Собравшиеся возле молодого волхва люди в волнении смотрели за направлением его руки. Всем показалось, что не только посветлел свод небес, заиграв бирюзовыми бликами, но оделись бахромой златых блесток кроны высоких дерев, засеребрились в лугах рощелья, зазвенели янтарем и самоцветами голубые ручьи и протоки. А за этим многоцветным узорочьем уже проступали тонкими гранями совсем иные контуры, подобные сияющим теремам с широкими кровлями, фигурным светелкам и точеным башням, прорезающим изумрудный полог необъятного неба...
  
   Примечания
   Чигирь-звезда - древнеславянское название планеты Венера, по которой определялась доля или недоля человека, а так же дела, которые нужно было совершать и опасности, которых следовало избегать.
   Макошина Ладья - лунный серп.
   Вошвы - отделка на одежде, вшитая нитями.
   Заболонь - слой дерева, к которому прилегают луб и кора.
   Перевесы - сети больших размеров.
   Туески - небольшие круглые короба.
   Дежи - деревянные кадушки.
   Крина - криница.
   Седоны - племена фино-угорской группы, одни из предков мордвы и венгров.
   Кобник - гадатель, волхователь.
   Обавник - человек, свершающий волшбу с помощью слов.
   Кощная потвора - черная волошба.
   Огнищане - люди, ведущие подсечное земледелие.
   Боян - певец, сказитель.
   Ведогон - астральное тело человека.
   Окрута - оборотничество.
   Летнее Макошье - праздненство Макоши-Мокрины 19 липня (июля).
   Скора - мех.
   Дулебские земли - Дакия.
   Хорсунь - Херсонес.
   Митриды - боспорские греки.
   Битва прни Абритте - сражение 251 г. между римской армией императора Деция Трояна и войском каолиции варварских племен вождя Книвы в Скифскую войну.
   Василевс - базилевс (царь, император).
   Деций - римский император Гай Мессий Квинт Траян Деций. Правил в 249-251 гг.
   Рарог - сокол, спутник Перуна.
   Чароставы - символические знаки, обладающие энергией.
   Рощелья - растения.
   Колокрес - крест в круге (огонь в солнце), символ, восходящий к гиперборейской традиции.
   Веретница - вещунья.
   Резы - вертикальные начертания.
   Дервь - дерево. Так же - преемственность рода.
   Закрад - потустороннее, область мертвых.
   Потворы - магические умения.
   Знич - огонь.
   Стожар - шест, втыкаемый в землю посреди стога.
   Полика - оплечник рубашки.
   Серпень - август.
   Шугай - короткая верхняя одежда.
   Микитки - подвздошье.
   Киммерии - киммерийцы.
   Экседра - полукруглая ниша.
   Пастада - перекрытие, поддерживаемое опорами.
   Атанарих - вождь вестготов, правивший в 363 - 381 гг.
   Маллух - Мерькарт, бог мореплавания у финикийцев.
   Ваал - "Господин", олицетворение созидающей и разрушительной силы мироздания у финикийцев.
   Водь - фино-угоский народ, предшественники марийцев.
   Юмо - верховное божество у водян (марийцев).
   Вершник - верхняя одежда из шерсти.
   Гащи - штаны у славян.
   Жупан - верхняя одежда.
   Гашник - шнурок, продетый в верхнюю часть штанов.
   Увясла - женские головные повязки.
   Главатарь - старейшина, староста.
   Кметы - профессиональные воины.
   Бахари - сказители.
   Вятший - высший.
   Волохи - жрецы.
   Подклет - нижний ярус деревянного строения.
   Полица - нижняя пологая часть двускатной крыши.
   Кощуна - песнь или повествование о богах и предках.
   Запона - женская одежда из прямоугольного куска ткани, сложенного пополам.
   Милькарт - Мелькарт.
   Ханнон бен Хам-Милькарт - Ганнон, карфагенский мореплаватель 7-6 в. до н.э.
   Страна Канар - Канарские острова.
   Химилькон - Гамилькон, карфагенский мореплаватель.
   Оловянные Острова - древнее название Британии.
   Иево - морской бог.
   Эл - Элохим, верховное божество финикиян и глава совета богов.
   Анобрет - богиня Анат.
   Эшнун - бог-врачеватель.
   Муту - владыка подземного мира.
   Ваал-Шамим - Владыка Небес.
   Анату - сестра Ваала.
   Таргитай - прародитель всех скифских племен.
   Ариант - скифский царь 7 в. до н.э.
   Битва при Маранге - сражение 363 г. между римской армией Юлиана и персидскими войсками Шапура.
   Турма - римское подразделение эскадрона в 30-32 всадника.
   Эфталиты - хиониты, кочевые племена Средней Азии.
   Верея - ограда.
   Пехлеван - воин, герой.
   Лютень - февраль.
   Гульбище - терраса, окружающая здание.
   Подзор - резной карниз.
   Звий - змей.
   Вран - ворон.
   Заполот - палисад.
   Леха - гряда.
   Залавок - уступ в русле реки.
   Прошва - узкая полоска материи, вшиваемая в швы одежды.
   Постать - поклон.
   Велья Земля - Великая, Велесова земля.
   Полицы - нижняя пологая часть двускатной крыши.
   Воронцы - широкие брусчатые доски, идущие от печи к прилавку.
   Прилуб - перегородка.
   Бури - первосущество у германцев, отец Вотана.
   Воданаз - одно из имен Вотана.
   Тиваз - бог войны у германцев.
   Мимир - великан в германской мифологии.
   Эйнхерии - павшие воины, обитающие в Валгалле.
   Триарии - воины последней, резервной линии римского легиона.
   Перунов Полк - небесная дружина павших воинов.
   Закрадные Луга - мир Нави.
   Тул - колчан.
   Корзно - плащ.
   Тягиляй - плотный верхний кафтан, служивший доспехом для ополченцев.
   Тьма - десять тысяч воинов.
   Сиглинда - одна из валькирий.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"