Смирнов Дмитрий, Бурланков Николай : другие произведения.

Разорванный круг

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Третья часть романа "Восход забытого солнца".

   Восход забытого солнца.
   Книга 3. Разорванный круг

Пролог.

   Старый конунг умирал. Жизнь уходила из него по капле, вместе с пропитанными кровью тряпками, вместе с угасающим дыханием.
   Вокруг стояли его соратники, вожди покоренных племен, главы дружин. Эорманрик обвел их туманящимся взором. Он уже почти ничего не различал. Ему вдруг показалось, что ложе его обступили Ансила, Эдиульф и Вультвульф, его единокровные братья, умерщвленные его рукой в пору их юности. Он видел улыбки на их бледных лицах, светящиеся торжеством глаза. Они звали его к себе тихими голосами...
   - Юннимунд, сын мой, подойди, - с усилием прошептал конунг, отгоняя наваждение.
   Наследник подошел, опустился на колено.
   - Прости меня. Я оставляю тебе нашу державу в тяжелое время. Кто мог подумать, - слова давались конунгу с трудом, перемежались со стонами, - что наши рабы, покоренные и изгнанные нами в самые дальние уголки лесов и степей, дерзнут поднять мечи против своих хозяев, да еще и сражаться против нас лицом к лицу!
   - Мы накажем их, отец, - склонил голову Юннимунд.
   - Я хочу, чтобы меня похоронили по обычаю наших предков, ныне забытому вами, - продолжал вождь слабеющим голосом. - Я хочу быть сожженным на погребальном костре, дабы прах мой слился с землей, а дыхание растворилось в небе.
   - Это будет исполнено, отец, - наклонил голову Юннимунд.
   - Да, ты уже достаточно мудр, чтобы принять на себя обязанности вождя, - слабо улыбнулся Эорманрик. - Тебе предстоит... - голос его прервался, глаза закатились, и он затих.
   Никто толком не знал, кто же нанес конунгу смертельную рану. Одни говорили, что это венды подослали убийц, отомстив за недавнюю расправу над несколькими своими соплеменниками, привезенными в Архемайр. Другие утверждали, что виной всему ссора с вождем ругов, заколовшим Эорманрика и сумевшим укрыться в земле сарматов.
   Как бы то ни было, но войско, лишившись своего предводителя, не успело соединиться с дружинами Юннимунда, ослабленными войной с вендами. Королевскому сыну пришлось отступить, ибо вместо подкреплений из Архемайра в венедский край явились степные дружины из Сарматии, чтобы поддержать его врагов.
   Теперь все жители в пределах обширной Готии пылали гневом и жаждой мести, но не знали, на кого должно обрушиться их возмездие. Повинуясь душевному порыву, Юннимунд дал клятву у смертного одра Эорманрика до конца жизни сражаться с лесными дикарями, осмелившимися бросить вызов божественной воле Амалов и погубившими самого великого вождя, которого помнили готы.
   Тело могучего воителя, наводившего беспримерный страх на все соседние племена и народы медленно остывало, а волки, огромными стаями вышедшие из лесов к стенам Архемайра, подняли заунывный вой. Они провожали в последний путь того, кто был с ними существом одной крови...
  

Глава 1. Осколки былого величия.

   Тень от высоких маслин укрывала от жаркого майского солнца, но капли горячего пота вновь и вновь выступали на лбу и висках. Луций Прим, отирая их краем желтой льняной туники, с прищуром смотрел на Аппиеву дорогу. Вымощенная большими прямоугольными камнями, вытесанными из серого базальта, которые со времен Аппия Клавдия Цека покрылись бесчисленными выбоинами и вмятинами от ступиц повозок, она широкой лентой тянулась между цветущих кампанских вилл, утопающих в виноградниках, старых колумбариев Цецилиев и Юниев Силанов, гипогеев и катакомб святого Каллиста.
   Имение в тысячу югеров земли было подарено Септимием Севером легату Сексту Манию Приму за его помощь в борьбе с Клавдием Альбином. С той поры здесь разрослись виноградники, появились новые беседки в гестатионе, три фонтана со статуями фавнов, писцина в окружении цветников. При деде Луция на земле уже работала почти сотня рабов, выращивая пшеницу, оливковое масло и виноград. Однако именно Гессий Прим предрек упадок Империи. Приток добычи и невольников неизбежно сокращался, так как больших и успешных войн августы уже не вели, сосредоточившись на обороне рубежей римского мира. На смену рабам приходили колоны, все большее число римлян покидало города, чтобы заняться хозяйством на земле, дающей хоть какой-то достаток. Управителями городов становились люди из сословия декурионов, смещавшие прежних нобилей, всадники взяли в свои руки откуп налогов с провинций, а в долговую кабалу к менсариям попали даже именитые сенаторы и члены императорской фамилии.
   Оставив военную службу два года назад, Луций Прим перебрался из разрываемой противоречиями столицы в свое родовое имение, чтобы здесь, в двух миллариях от благодатной Капуи наслаждаться свободой под сенью цветущих деревьев. Ветеран желал покоя и отдохновения. Он вспоминал былые походы за кубком фалернского вина, следил за насадкой плодоносящего винограда и сам подрезал длинные лозы, любовался камелиями и мимозами, которые старый вольноотпущенник Фрикс, не захотевший покинуть своего хозяина, высаживал в амбулатионе.
   Еще бывший трибун подолгу следил с высоты открытой террасы, соединяемой с домом длинным портиком и выдающейся над окрестностями за счет насыпного холма, как тянутся, поднимая бурую пыль, эсседы, биги, цисиумы и бастерны, запряженные лошадьми разных мастей - от сирийских меринов до британских соловых жеребцов. Громыхая колесами, они катились мимо лугов и оросительных каналов, милевых столбов и древних рощ Марса и Деметры с остатками языческих кумирен.
   К Приму медленно подошел Фрикc.
   - Опять грустишь, хозяин? - спросил он тихо.
   - Я помню, - с легким вздохом заговорил бывший трибун, - как мы с отцом часами наблюдали за дорогой. Смотрели, как идут в Рим караваны с поклажей, мелькают пестрые свиты иноземных посланников, неутомимо ковыляют на приземистых мулах путешественники, гордо скачут кавалеристы в начищенных до блеска доспехах. А теперь все чаще повозки идут из Рима. Редко увидишь послов азиатских царьков или германских вождей - теперь посланников к ним на поклон посылает сама столица. Каждый день разорившиеся беженцы со всеми пожитками уносят ноги из Вечного Города, а среди гарцующих в ярких палудаментах всадниках не увидишь италийских лиц - или гельветы, или мавританы...
   - Времена изменились, - также тихо, но веско проговорил вольноотпущенник. - Империя стала другой. Варварский мир с каждым днем все теснее зажимает нас в свое кольцо.
   Прим горько усмехнулся и махнул рукой, направившись по аллее к фонтану, выложенному из черного известняка в виде шести больших черепах, вокруг которого пели горихвостки и иволги. Он уже почти дошел до мраморного гартибулума с тремя ножками, выточенными в форме лап грифонов и переносной катедры, чтобы, присев напротив гремящих водных струй, охлаждающих лицо, отведать миндаля и тарентийских устриц, как вдруг со стороны ксиста его окликнул янитор Агазон.
   - Господин! - голос раба прозвучал взволнованно. - Прибыл гонец императора из Рима.
   Прим на мгновение наморщил лоб.
   - Проводи его в триклиний. Пусть посланнику августа дадут мульсума и накормят его коня. Скоро я выйду к нему.
   Быстрым военным шагом хозяин виллы достиг каведиума, залитого игривыми солнечными бликами, и прошел в задрапированный синими портьерами таблиний, где скинул с себя пропотевшую тунику, облачившись в трабею из белой шерсти с алой каймой. Прим невольно почувствовал легкое волнение. За минувшие два года он очень редко принимал гостей в своем имении. Поначалу старые знакомые еще навещали отставного ветерана, но очень скоро о нем все забыли. Тем удивительнее оказалось неожиданное внимание к себе августейшей особы.
   В триклинии перед бывшим трибуном предстал императорский вестовой в кольчуге с серебряными фалерами, надетой поверх черной варварской рубашки-камизы, и в синих варварских бракках. Лацерна его была запачкана грязью и пылью. Низкий лоб, закрытый коротко стрижеными волосами, цепкие черные глаза, почти прижатые к переносице и продолговатый подбородок выдавали в нем бритта. При виде хозяина дома он поднялся с гостевого лектуса и приложил кулак к груди. Однако Прим жестом остановил его приветствие.
   - Какое дело привело посланника блистательного августа в мой дом?
   Гонец протянул свернутый пергамент.
   - Август Валент, правитель Востока, находящийся сейчас в Риме, просит тебя прибыть на Палатин. Он хорошо помнит тебя и нуждается в твоих услугах.
   Прим посмотрел на вестового вопрошающе.
   - Готы на границе диоцеза Фракии пришли в движение, - нехотя пояснил тот. - Их теснит с северо-востока неизвестное племя, заставляя покидать привычные места обитания. Судя по всему, новые варвары пришли со стороны Сарматии, опрокинув кочевые племена, а дружины готских вождей бессильны остановить столь мощный поток. Они вынуждены смещаться к нашим рубежам и просят у августа помощи и защиты.
   Прим развернул пергамент с императорской печатью и бегло пробежал его глазами.
   - Как называется это племя?
   - Германцы зовут их уннами, - ответил посланник.
   Бывший трибун оторвал взгляд от краткого эпистолярия, выведенного рукой искусного скрибы и вперил взгляд в лицо гонца.
   - Унны? - переспросил он.
   Слово это вызвало в памяти какие-то неприятные отклики.
   - Мы отправимся через час, - Прим уже принял решение. - После того как отобедаем и я отдам необходимые распоряжения по дому.
   Посланник склонил голову в знак согласия.
   Пока бывший трибун напутствовал Фрикcа, он пытался разобраться в ворохе собственных воспоминаний и сложить их в единую картину. После оставления военной службы он по-прежнему интересовался положением дел на границах Империи. Скудные слухи о продвижении варварских войск за Данувием, изменившем равновесие сил среди сарматских и готских племен, уже доходили до него. Окрепшие дружины венетов, подмяв под себя несколько степных племен, смогли нанести поражение дому Амалов, разрушив империю Германариха, казавшуюся несокрушимым форпостом Рима. Сам король тервингов умер от тяжелой раны, так и не сумев остановить напор опасных воителей с востока. Теперь же, окрепшие и увеличившиеся числом войска нового варварского короля, которого готы называли Фелимером, а сарматы - Баламиром, стали хозяевами многих земель и неуклонно приближались к римским границам. Они смогли привлечь к союзу против готов и племена сарматов, и племена эрулов, самоназвание же их союза было очень созвучно тому обозначению, которое Прим услышал от императорского посланника. Это действительно были Унны... Кажется, тень новой и страшной угрозы уже нависла над Империей. Август волновался не напрасно.
   Прим косо усмехнулся. О Валенте он был невысокого мнения. В отличие от решительного и целеустремленного Юлиана, всегда шедшего до конца, Флавий Юлий не отличался душевным благородством и постоянством своих намерений. В делах управления государством он преуспел еще меньше, чем на военном поприще, и бывший трибун, скорее, доверил бы ему хозяйничать в мясной лавке, нежели носить пурпур и распоряжаться судьбами людей. Соправитель его и племянник, август Грациан, был гораздо более ловким и изворотливым, но столь же мало думал о судьбе подданных, что и Валент. Однако, как видно, так было угодно провидению: в самое отчаянное время, когда Империя сильнее всего нуждалась в твердой руке властителя, она оказалась доверенной двум мелким чиновникам, более думающим о своем кармане, нежели о делах правления.
   Слуги между тем накрыли большую квадратную мензу и выставили кратер с цекубским вином из Южного Лациума, в которое были добавлены ягоды мирта и лепестки фиалок. Гонец Валента, скучающим взором рассматривавший фрески с изображением сбора винограда и отдыхающих сатиров, а также гипсовую лепнину и потускневшие канделябры, немного оживился, уловив в воздухе дразнящий запах свинины, приправленной сильфием, семенами сельдерея, медом и гарумом. Также ему были предложены гусиная печень в сушеной мяте, копченая макрель и зелень рапунцеля.
   - Что еще нового в Риме? - спросил Прим, по-солдатски прямо присаживаясь на имус с высокой спинкой. - Как здоровье августа Грациана?
   - Флавий Грациан чувствует себя прекрасно и преисполнен далеко идущих замыслов, - с загадочной улыбкой проговорил посланник, представившийся хозяину виллы римским именем Леонтий Руфус. - Наш благословенный император как всегда мудр и предусмотрителен, несмотря на свою молодость. Доверительно могу сообщить тебе, что он подумывает о походе за верхний Рейн против лентиензов.
   - Что же делает в Риме его дядя Валент?
   - Владыка Востока озабочен делами на границе с Данувием. Он попросил племянника о военной помощи и призвал в западную столицу корпус федератов Генобавта.
   - Франков? - удивился Прим.
   - Мы не можем сейчас ослаблять границы обеих Империй выделением вексилационов. Федераты, если только в качестве препозита над ними будет стоять какой-то благонадежный Империи человек, - Руфус сделал многозначительную паузу, - помогут сдержать натиск новых варваров, пока с Востока не будут переброшены подкрепления. И человек этот должен быть знаком с германскими и сарматскими делами не понаслышке. Так полагают все сенаторы.
   - Я понял тебя, - невозмутимо отозвался Прим. - Кто из вождей визиготов сейчас ведет борьбу с уннами?
   - Ты знаешь его. Это Атанарик, сын Аорика.
   Бывший трибун усмехнулся. Он еще помнил, как Валент грозился привезти Атанарика в Рим, прикованным к своей колеснице, но после утомительного похода за Данувий и невразумительной победы над одним из его отрядов, сумевшим отступить без больших потерь, заключил вынужденный мир. Зато с той поры август взял себе новый звучный титул: Валент Готский.
   - Отношения с Атанариком сейчас самые дружественные, - продолжал посланник, налегая на рыбу. - Король визиготов даже обещал прекратить гонения на проповедников истинной веры.
   - Валента не оставляет надежда обратить германцев в арианство? - губы Прима расплылись в насмешке.
   Бывший трибун скептически смотрел на пристрастия императора, которые тот изо всех сил стремился насаждать в пределах Империи и за ее границами. Прим был далек от религиозных споров и попыток трактовки христианских догматов. Он не понимал старого учения Церкви с ее признанием абсолютной природы Спасителя, не понимал и популярных ныне утверждений о неравенстве Бога-Отца и Бога-Сына. Положа руку на сердце, он мог признаться себе лишь в одном: ему гораздо ближе древняя вера предков, которую столь безуспешно пытался защищать император-воин Юлиан. Христианство же, выросшее из некогда презираемой римлянами религии рабов и превратившееся в могучую идеологию правящей власти, было ему явно не по нутру.
   Руфус нахмурил лоб.
   - Август надеется на благоразумие варваров, - сказал он серьезно. - Он желает направить к готам священников, искусных в проведении религиозных диспутов, чтобы просветить их заблудшие души и освободить от невежества. Язычники неизбежно должны склониться перед силой Божьего слова.
   - Что ж, пусть будет так, - равнодушно согласился Прим, чтобы закончить эту не слишком приятную для него беседу. Он хорошо понимал скрытые мотивы императора. Если бы готы, а за ними и все другие воинственные народы, висящие над Римом вечной грозовой тучей, отказались от своих племенных культов, приняв христианскую веру, они стали бы безоговорочно зависимы от Церкви, от августа и любой проводимой ими политики. Религиозное обращение лишило бы их своеволия, сделав послушным орудием в руках Рима. Тут замыслы императора были безупречны.
   После трапезы настало время отправляться в дорогу. Несмотря на все уговоры Фрикса запрячь для него тригу, Прим твердо решил ехать верхом. В сопровождение себе он взял молодого и крепкого раба Туазала, велев ему помимо багажа прихватить с собой меч и кинжал - даже в самом сердце Империи сейчас нельзя было чувствовать себя надежно защищенным, а беспечные путешествия нередко заканчивались трагедией. Дороги наводнили любители легкой наживы, которых не успевали вылавливать солдаты викариев, подразделения которых комплектовались из ветеранов германских ауксилий. Особое озлобление разорившихся масс населения вызвал новый закон против бродяг, по которому любой скиталец, не способный доказать своего свободорожденного статуса, объявлялся колоном, бежавшим от землевладельца. Он привел к появлению многочисленных кочующих шаек из бывших мастеровых и ремесленников городов, лишившихся заработка. Временами эти шайки пополнялись ветеранами, обделенными земельными наделами после окончания военной службы. Крупные землевладельцы пытались бороться с этой проблемой, в обход закона создавая собственные вооруженные отряды-буцеларии и свои тюрьмы.
   После полудня Прим, Руфус и Туазал выехали верхами из ворот имения, провожаемые неспокойным взглядом вольноотпущенника Фрикса. Копыта трех скакунов бодро цокали по разогретому солнцем базальту. Холмы, рощи и луга, купающиеся в полуденной неге, проносились мимо их взора. На просторных полях пастухи в серых долматиках с отвислыми рукавами перегоняли стада коров и баранов. Аппиева дорога была на удивление пустынна. Всадники обогнали лишь реду комедиантов, обтянутую парусиновым тентом и запряженную двумя ленивыми мулами, и телегу торговца тканями, подпрыгивающую на бугорках, из которой доносилась грубая ливийская брань.
   Однако не доезжая до Минтурны, сильный шум за спиной заставил путников оглянуться и придержать лошадей. На них неслась целая кавалькада.
   - Дорогу префекту претория Флавию Лупицину! - прокричал смуглолицый всадник в пенуле из плотного оранжевого кастора с откинутым капюшоном, скакавший впереди карпентума, обитого бархатом и отороченного прядями золотой бахромы. Руки всадника до локтя были увиты тяжелыми браслетами, в ушах сверкали серьги в форме морских звезд. Кавалькада пронеслась стремительно, подняв густую пыль. Следом за экипажем рысью двигались пятеро рослых конников с тяжелыми спатами на перевязях. Цепкий взгляд Прима сразу отметил атлетизм их фигур: узловатые руки, плиты грудных мышц, выпирающих из-под кольчатых рубах, ширину массивных плеч. Воины сопровождения мчались налегке - без шлемов и щитов.
   - Это гладиаторы, - проследив за направлением взгляда бывшего трибуна, сказал Руфус. - Флавий Лупицин первым в Риме ввел моду набирать охранение из лучших бойцов арены. Теперь ему подражают даже некоторые сенаторы.
   Приму оставалось лишь покачать головой.
   Солнце палило все нестерпимее. Кони начинали нервно взбрыкивать и кусать удила. Всадники не успевали вытирать лбы.
   - Остановимся в таверне Трех Привалов, - предложил Руфус. - Лошадей вымоют и накормят, а мы передохнем и выпьем по кубку местного альбанского вина. Заверяю тебя, оно здесь весьма недурное.
   Прим не стал возражать.
   Таверна Трех Привалов была хорошо известна всем путешественникам, имевшим обыкновение передвигаться по Аппиевой дороге. Когда-то в ней неизменно любил останавливаться Цицерон.
   За милевым столбом Адриана, на гранитной плите которого был выбит точный отчет о средствах, выделенных императором на ремонт этого участка дороги и пожертвованиях жителей Минтурны, перед путниками предстало довольно внушительное двухэтажное строение из потемневшего известняка с дощатой крышей и облупившейся вывеской. С левой стороны от него выстроились хозяйственные пристрои и склады. Справа, возле крытого двора коновязи с распахнутыми воротами сидели на пустых винных бочках слуги хозяина таверны, в ожидании богатых путешественников игравшие в кости. Бросив им поводья коней и два дупондия, Прим со своими спутниками проследовал в трапезную Трех Привалов, занимавшую весь нижний этаж заведения. Верхний отводился под комнаты постояльцев.
   Увы, времена безупречного порядка и разделения имущественных классов в Империи остались далеко позади. Теперь гостиницы и придорожные таверны представляли собой помещения смешанного типа, не разграничиваемые, как прежде, на мансионесы для патрициев и стабулярии для плебеев. Найти в них приют мог каждый, имевший в дорожном кошеле или подкладке плаща звонкие денарии. Потому общество, собиравшееся в трапезных, обыкновенно было самым разношерстным.
   Зал оказался просторным и светлым из-за множества окон. В самом конце его трещал очаг, а стены вокруг, на тусклых фресках которых еще можно было угадать крылатых гениев, вакханок в развевающихся одеждах и парусные биремы, бороздящие пенные воды, покрывали следы копоти. Между окон пестрело несколько картин, основными мотивами которых были продукты животного и растительного происхождения, выписанные со всей тщательностью. Вперемешку с ними на гвоздях висели кровяные колбасы.
   Путники миновали входные колонны, оплетенные понизу высокими декоративными бутылями, и подошвы их зашелестели по мозаичному полу, затертому до такой степени, что на нем с немалым трудом угадывались двенадцать знаков Зодиака. В нос ударил запах жаркого, которое готовили за линялой синей занавесью в дальнем углу зала.
   В помещении было десять больших столов, обставленных широкими скамьями, но только три из них в этот час занимали посетители. И если греческие торговцы, приглушенно говорившие о чем-то, шевеля надушенными усами и бородами, и путешественник персидской внешности, восседавший на бархатных подушках перед разложенным свитком папируса, не привлекли внимания Прима, то компания, разместившаяся в середине зала, заставила его на миг задержать шаг. Бывший трибун сразу узнал телохранителей префекта претория, обогнавших его на дороге. Гладиаторы шумно развалились на скамьях с кубками вина, перемежая слова потоками грубого смеха и скабрезными ругательствами. Сам префект был среди них, он по-патрициански возлежал на левом боку, упираясь локтем в круглый валик, и ковырял пальцем в зубах. Плешивый, с заплывшими маленькими глазками и горбатым носом, он был закутан в тогу претексту с пурпурным подбоем и постоянно дергал одним плечом - по-видимому, его беспокоил какой-то скрытый недуг, о котором свидетельствовала и нездоровая бледность на пухлых щеках.
   - Хозяин! - Руфус невозмутимо окликнул появившегося из-за занавеси чернобородого человека с замасленными рукавами сиреневого хитона, на шее которого висела массивная серебряная цепь с круглым кулоном. - Кувшин альбанского! Еще пусть принесут твоего пшеничного пирога с медом.
   Владелец таверны понятливо кивнул.
   Прим и Туазал прошли к окну следом за императорским посланником, ловя на себе бесцеремонные взгляды гладиаторов, с головы до пят оглядевших новых посетителей. Бывший трибун снял пенулу, свернув и положив ее на скамью, Руфус последовал его примеру и тоже освободился от тяжелого сагума. Телохранители префекта, отвлекшиеся было от своих разговоров, вновь загудели в полный голос, гремя кубками и пересмеиваясь между собой. До Прима донеслись обрывки рассказов о похождениях сенаторских жен и беспутном президе Лузитании, за три дня пребывания в Риме спустившем в лупанарах и игральных домах все свое состояние.
   - Похоже, нравы в столице окончательно пали, раз даже презренные псы арены зубоскалят о людях высшего сословия в присутствии своего патрона, - хмуро пробормотал Прим.
   Руфус хотел что-то ответить ему, но постук копыт снаружи заставил его выглянуть в окно.
   - Сарматы, - промолвил он.
   Прим проследил за направлением его взгляда и увидел подъехавших к таверне всадников в алых плащах и конусовидных шлемах с белыми султанами. Соскочив с седел и гремя длинными ножнами мечей о кольчуги, они отдали лошадей слугам хозяина Трех Привалов.
   Сарматов было двое. Старший, с темноватой бородой, тронутой седыми прядями, отличался мужественным выражением лица, черты которого были словно выточены резцом из твердого мрамора. И неопытному глазу было понятно, что это бывалый воин. Молодой имел светлые волосы и еще совсем мягкую бородку, но осанка и поступь его говорили об уверенной силе и душевном спокойствии.
   Вскоре наездники степей уже были в трапезной.
   - Это аланы, - со знанием дела сказал Руфус. - Должно быть, из числа федератов, что обороняют границы Понта или служат у армянского Папа.
   Прим кивнул. Старший из алан показался ему смутно знакомым, но он повидал за свою жизнь стольких варваров, что вспомнить, где могли пересекаться их пути, не представлялось возможным.
   Новоприбывших заметили и охранники префекта. Гладиаторы, покачивая головами и перешептываясь, встретили вступивших в зал воинов вызывающими взглядами. Только на мгновение старший сармат сдвинул брови, но уже вслед за тем хладнокровно прошел в дальний угол трапезной и подозвал хозяина.
   - Чтоб я оглох! - не удержал восклицания рыжеволосый гладиатор с мясистым лицом, висок которого украшал треугольный шрам, а мочка правого уха была порвана. - Эти доители степных кобыл изъясняются на языке Виргилия. Ущипни меня, Авкт, если я брежу.
   - Да, долгошлемные лепечут по-латыни, - признал тот, к которому он обращался.
   Не обращая внимания на замечания гладиаторов, сарматы разместились за столом, отстегнув тяжелые мечи и сняв шлемы, а старший из них на хорошей латыни велел хозяину принести гороховую похлебку и запеченную утку с соусом. Было видно, что они проделали длинный путь и устали с дороги. Вина они не заказали.
   - А мне говорили, что кочевники напиваются до одури и потом валяются у своих шатров или орут дикие песни, - заметил один из гладиаторов, не спускавших глаз с сарматов.
   - Я слышал, что скифы и сарматы начинают пить вино, едва выучившись ходить, - поддержал его другой, желтолицый с пухлыми африканскими губами и волосами пепельного цвета. - Они и воюют всегда хмельные.
   Внимание к гостям таверны со стороны охранников Флавия Лупицина только возрастало.
   - Эй, брат! - не удержался рыжеволосый, обращаясь к старшему сармату. - Отведай альбанского вина! Оно куда лучше того дрянного пойла, что ты привык пить в своей кибитке.
   - Не отказывай себе в удовольствии, раз ступил на землю благословенного Рима! - подхватил тот, кого называли Авктом.
   В этот момент Флавий Лупицин, прищурив свои мелкие глазки, наклонился к уху своего помощника с золотыми серьгами в ушах и что-то ему нашептал. Тот ухмыльнулся и громко сказал гладиатору, сидевшему с краю скамьи.
   - А ну-ка, Крисп, спроси у этих степных детей, есть ли у них разрешение на путешествие по Кампании и Лацию, заверенное викарием.
   Охранники разом развеселились. Крисп, тяжелый и длиннорукий галл с почти покатым лбом и бурыми волосами, торчащими ершом, сопя, поднялся и приблизился к сарматам, уже принявшимся за утку.
   - Известно ли чужеземцам, - загрохотал он, - что для перемещения по италийской земле нужно особое разрешение?
   Сарматы молчали, невозмутимо поглощая пищу.
   Крисп оглянулся на своих товарищей и пожал плечами.
   - Они либо глухие, либо потеряли языки от наших изысканных блюд.
   Он нагнулся над старшим воином и заглянул ему в лицо.
   - Покажи мне документ, заверенный должностным лицом. Он называется тессера хоспиталис.
   Сармат долго молчал, глядя на гладиатора и обдумывая свой ответ. На лице его на миг промелькнуло выражение гнева, но он тут же овладел собой.
   - У нас нет такого документа, - наконец ответил он как мог спокойнее.
   - Вы слышали? - Крисп усмехнулся товарищам. - У них нет разрешения! Друзья мои, - он вновь наклонился к сармату, - вы нарушаете законы Империи и нашего благословенного августа. Если нет документа, то нужно платить особую пошлину.
   - Я не хуже тебя знаю законы римлян, - пристально посмотрев ему в глаза, произнес старший сармат. - Они позволяют союзникам Империи, состоящим на военной службе, без помех передвигаться по стране в условиях военных действий на границах. Мы следуем в Рим к комиту, собирающему войска для отправки за Данубий.
   Но Крисп не был смущен этим ответом.
   - Слишком много развелось в последнее время всяких "союзников", свободно гуляющих по нашей земле, - проворчал он. - Безродные варвары чувствуют себя у нас как дома...
   - Тебе ли говорить о чистоте крови? - усмехнулся сармат. - Или галлы уже перестали быть варварами?
   - Я гражданин Империи! - гневно прогремел Крисп, но тут же ошарашено взглянул на сармата. - Откуда ты знаешь, что я галл?
   - Твое происхождение написано на твоем лице.
   К столу сарматов уже подошли Авкт и еще два охранника префекта. Обстановка в таверне накалялась.
   - Эти коневоды невежественны и не знают, как подобает вести себя на земле великого Рима, - заявил Авкт. - Префект претория Флавий Лупицин представляет здесь закон, и мы, его служители, говорим от его имени. Потому с вас - по десять денариев с каждого, или префект прикажет применить силу, - он обернулся, подмигивая товарищам.
   Молодой сармат уже положил руку на рукоять меча, однако старший удержал его.
   - Теперь префекты в Империи издают законы? - спокойно спросил он. - А как же император?
   - Для варвара ты слишком много болтаешь, - потерял терпение Крисп. - Платите, если не хотите оказаться в темнице!
   Он положил свою большую ладонь на плечо молодого сармата, но в следующее мгновение оказался на полу. Это степной воин выкрутил его руку столь молниеносным захватом, что Крисп потерял равновесие и упал.
   Двое других гладиаторов схватились за спаты, однако старший сармат уже стоял перед ними лицом к лицу. Его руки легли на их кисти и намертво сковали свинцовой тяжестью. Герои арены, покраснев от напряжения до корней волос, но так и не вытащив клинки даже на волос, были вынуждены признать, что бессильны перед невероятной силой кочевника.
   Луций Прим, некоторое время безмолвно наблюдавший эту сцену, наконец поднялся из-за стола.
   - Если каждый цирковой раб будет оскорблять друзей Империи, то скоро наш благородный Валент останется без союзников, - сказал он охранникам префекта, взглянув на них в упор.
   Под суровым взором бывшего трибуна те немного растерялись.
   - А ты кто такой и почему вмешиваешься не в свое дело? - хмуро спросил Авкт, стараясь побороть недовольство.
   - Верный слуга августа Флавия Юлия, следующий в Рим по его личному приглашению.
   - Вот и следуй далее, верный слуга августа, - весьма нелюбезно отозвался Крисп, поднимаясь с пола и потирая ушибленное бедро. - А нам предоставь выполнять нашу работу.
   - Однако варвар прав, говоря, что союзники империи свободны в своих перемещениях. Я не думаю, что император будет рад узнать о своеволии одного из своих префектов.
   Крисп огляделся. Народу в таверне было слишком много, чтобы можно было тайком избавиться от свидетелей, и он со вздохом отступил под защиту хозяина. Флавий Лупицин, который по-прежнему не произнес ни слова, равнодушно наблюдая за происходящим, сделал глазами знак остальным гладиаторам вернуться за стол.
   - Благодарю тебя, - сказал старший сармат Приму и неожиданно улыбнулся. - Небо одарит тебя своими благами за душевное благородство, которое столь редко сейчас встретишь среди римлян. Если когда-нибудь доведется - я отплачу тебе тем же. Пусть хранят тебя твои боги.
   С этими словами он подозвал своего товарища, и степные воины поспешили покинуть трапезную.
   Прим снова сел за стол, взяв в руки кубок недопитого вина. Краем глаза он заметил, что префект снова что-то шепнул своим телохранителям. Послушно кивнув, рыжеволосый гладиатор поспешил догнать сарматов. Те уже вывели из загона коней, когда посланник префекта остановил их, подняв руку. Из окна трапезной был хорошо слышан разговор, состоявшийся перед дверями таверны.
   - Флавий Лупицин предлагает вам поступить к нему на службу, - сказал гладиатор. - Он не последнее лицо в Империи, и полномочия его простираются далеко. Наш хозяин не так давно оказал великие услуги самому августу Флавию Юлию Валенту, а благодарность императора безгранична.
   - Передай своему хозяину, - ответил старший сармат, занося ногу в седло, - что нас не интересует его предложение. Мы свободные люди и сами привыкли выбирать, кому и чему нам служить.
   - Ты допускаешь большую ошибку, варвар. Повторяю тебе: Флавий Лупицин - важная фигура в государстве, и от него многое зависит. Я бы не рекомендовал тебе огорчать его отказом. Вам будет положено хорошее жалованье, и вы ни в чем не будете нуждаться.
   - Мы и так ни в чем не нуждаемся, - усмехнулся сармат. - А свои советы оставь для тех, кому они больше пригодятся.
   "Клянусь Юпитером, я уже где-то слышал этот голос и видел это лицо", - вновь подумалось бывшему трибуну.
   Вскоре цокот копыт степных воинов затих, а растерянный гладиатор продолжал стоять перед таверной, морща лоб и хмуря брови.
   - Когда-нибудь еще встретимся, - пробормотал он, не сводя с дороги взгляда, в котором клокотала ненависть. - И тогда нам никто не помешает...
   - Нам тоже пора, - напомнил Руфус своему спутнику, впавшему в глубокую задумчивость.
   Прим молча поднялся и последовал за императорским посыльным. Туазал поспешил за ними, прихватив пенулу хозяина.
   Через некоторое время путники уже миновали Таррацин, не преминув полюбоваться большой кирпичной гробницей сыновей Секста Помпея. А еще через пару часов въезжали в большие Капенские Ворота древней Сервиевой стены, восстановленные три столетия назад Диоклетианом в их первозданном виде. Рощи и луга пригорода столицы сменились тесными кварталами Целия, большую часть которых теперь составляли инсулы - грубые пятиэтажные дома бедняков с деревянным каркасом.
   Люд Субуранского района был самым разноплеменным: от коричневых египтян с вьющимися угольными волосами до белокожих германцев с рыжими косицами и желтоватых сирийцев с острыми заплетенными бородками. Обилие рынков и базаров, переполненных торговцами, попрошайками и авантюристами, делало это смешение масс еще более причудливым. В глазах сразу начинало рябить от алых греческих хитонов, полосатых персидских халатов и клетчатых суконных плащей пиктов. Попадались даже индусы в высоких белоснежных чалмах.
   Прим и его спутники пробивались через сутолоку толпы под крики детворы и лай собак. Обогнув старую базилику и храм божественного Клавдия, они оставили по правую руку термы Каракаллы и направились к Палатину.
   Главный из семи холмов, на которых когда-то и зародился Вечный Город, по-прежнему оставался центром всей политической жизни столицы и Империи. Ныне на нем размещались сразу пять дворцов: мраморный домус Августа с прилегающими к нему греческой библиотекой и храмом Весты; домус Тиберия; домус Калигулы, связывающий Палатин с Капитолием, домус Флавия, построенный Домицианом, и огромный Домус Севириана - место нынешнего обитания властителей римского мира. Этот монументальный дворец с обилием колонн и фонтаном, возведенный любителем архитектурных изысков Септимием Севером, поражал своим великолепием. Его многоэтажная громада была видна издалека.
   Путники вели к нему коней шагом по гулким мостовым в окружении высоких олив Фарнезских садов и капителей храма Кибеллы. У акведука Клавдия дорогу им преградили скутарии из императорской схолы, но, узнав Руфуса, без слов пропустили дальше, даже не потребовав предъявления свидетельства с печатью Грациана. Прим бросил задумчивый взгляд на покрытые позолотой доспехи и круглые красные щиты-туреосы с золотыми львами этих рослых и крепкоплечих солдат, заменивших легендарных преториацев. Старую дворцовую гвардию, переставшую отличаться надежностью и погрязшую в интригах, расформировал еще Константин, заложив основу нового войскового подразделения, включающего саггитариев, скутариев и клибанариев под общим началом магистра оффиций, беззаветно преданного августу. Эти солдаты имели всестороннюю подготовку, отличаясь умением биться и в пешем, и в конном бою, а также владеть всеми видами оружия. Впрочем, даже среди них теперь стало попадаться все больше рекрутов из варварских племен, идущих на смену италикам.
   Остий Домуса Севириана вел в широкий портик, ярко залитый солнечным светом, за которым в окружении еще трех портиков с колоннами коринфского стиля блистала словно отполированная гладь имплювия. В нем властитель Империи имел обыкновение плавать утром и вечером.
   Во дворце были также световые колодцы, многочисленные пруды с диковинными рыбами и пруд с нильскими крокодилами, которым, как поговаривали, Грациан скормил нескольких заговорщиков, поддержавших мятежника Прокопия.
   Лужайка вокруг имплювия светилась чистотой. Среди коротко подстриженной травы вставали широкие деревья, привезенные из Ливии и Индии с необычными листьями, торчащими, словно иглы морского ежа. Между ними бродили африканские птицы-носороги, венценосные журавли и ушастые грифы. Расположение деревьев было четко выверено, составляя различные геометрические фигуры, в центре которых располагались мраморные статуи на высоких постаментах.
   Руфус повел Прима к восточному фасаду с высокими гранитными колоннами и лежащими сфинксами из известняка. Вступив в атрий с усыпанными пестрым рисунком фресок стенами и покрытыми позолотой статуями пенатов и ларов, оставшимися со времен Септимия Севера, они проследовали через него по длинному фауцу к каведию, в котором увидели комита доместиков, беседовавшего с несколькими варварскими воинами в длинных плащах. По куполовидным шлемам с надбровными обручами округлой формы и пластинами на ушах, кольчугам до колен, а главное - свисающим на грудь закрученным усам и тяжелым топорам-францискам, оттягивающим пояса, в них можно было узнать франков.
   В глазах германцев полыхал огонь, который Прим столь часто наблюдал у наемников. То была жажда войны и богатой добычи, разительно отличавшая федератов от жителей Империи, любыми путями стремившихся сохранить спасительный мир. Должно быть, среди римских сенаторов и полководцев не осталось никого, кто не сознавал бы, что даже победоносная война теперь опасна для государства, слабеющего с каждым годом от истощения людских ресурсов. К тому же армия триумфатора нередко становилась угрозой для самой правящей верхушки Империи, питая склонность к заговорам и переделу власти.
   Франки, видя тень беспокойства на лице комита, не могли скрыть презрительных гримас. Эти неустрашимые воины, именовавшие себя Отважными и поклонявшиеся камням, деревьям и озерам, уважали только настоящую силу, а политические игры считали занятием трусов, недостойных называться мужчинами.
   - Август возлагает на вас большие надежды, - объяснял долговязому воину с широким носом и сетчатым шрамом, пересекающим поперек всю правую щеку, комит. - Ты, Генобавт, уже имел дело с аланами и знаешь, чего они стоят в бою. Теперь в союзе с ними выступают лесные воины с севера и востока. Вместе с гелейтами Атанарика вы без труда опрокинете их и возьмете хорошую добычу. Все, что будет завоевано острием ваших мечей - останется вашей собственностью, на которую мы не будем претендовать.
   - Ваш император хочет, чтобы мы подчинялись готам в походе? - на ломаной латыни спросил вождь франков, и глаза его метнули молнии. - Каждый из Отважных стоит трех готов!
   - Над вами будет военачальник из числа римских граждан, - мягко ответил комит. - Но действовать вы должны сообща с Атанариком и его воинами.
   - Учти, римлянин, - брови Генобавта взлетели, как крылья беркута, - если ваш император снова обманет нас, бросив на верную смерть без помощи - наши братья придут сюда уже не как друзья и превратят этот дворец в руины.
   - В Константинополь скоро прибудет арабский корпус Фрументия, - поспешил заверить комит. - Он переправиться за Данувий и окажет вам поддержку.
   Руфус потянул приостановившегося Прима за край пенулы, увлекая к длинной колоннаде. Навстречу им уже шел номенклатор в оранжевой шерстяной тунике, подпоясанной кожаным сингулюмом с золотыми вставками.
   Посланник августа в полголоса сообщил ему о прибытии Луция Прима и тот поспешил доложить эту новость Валенту, который в эти дни оставался безраздельным хозяином дворца вместо Грациана. Ждать перед атрием с солариумом на крыше и двумя боковыми пергулами пришлось недолго. Когда номенклатор вновь показался между громоздких колонн, выточенных из туфа, он сделал рукой приглашающий жест.
   - Благословенный Валент ждет вас.
   Оставив Туазала снаружи, Прим и Руфус вступили в атрий тестудинатум, служивший также картинной галереей. Здесь их встретили двое скутариев с массивными круглыми щитами, украшенными лабарумом, и в начищенных до блеска латах, на которых были выгравированы и инкрустированы золотом виноградные лозы и орлы. На головах их сияли покрытые позолотой шлемы с султанами в виде гусениц, на шеях висели золотые ожерелья-торки, со времен Констанция Второго ставшие отличительным знаком каждого протектора доместикуса при императоре. Воины препроводили путников на второй этаж аттика, фасад которого с открытыми балконами тянулся полукругом. Мраморные плиты стен покрывал горельеф со сценами триумфов принцепсов из династии Северов: битва под Ктесифоном, падение Селевкии, взятие Арбеллы войсками Каракаллы.
   В восьмиугольном помещении было светло - лучи солнца заливали мозаичный пол, проникая из больших оконных проемов, шелковые портьеры и ширмы были отодвинуты. Между колонн, уносящихся под купольные перекрытия, живыми статуями стояли скутарии с длинными копьями. Вооружение их было облегченным: вместо лат - туники-стихарионы в красную и синюю полосу с короткими клавиями, белые плащи с золотистой бахромой, непокрытые головы. У всех были круглые щиты, разделенные на четыре поля, в самом нижнем - красном - выделялись лесные вепри. Прим знал, что когда-то этот знак был отличительной особенностью двадцатого легиона, служившего в Британии, но позже распространился и среди императорских гвардейцев.
   Бывший трибун, засмотревшись на воинов, чуть было не столкнулся с невысоким человеком в серой льняной комисии, зажимавшим в руке овчинный пиллей с короткими полями. Такую одежду обычно носили христианские священнослужители, но человек, пятившись, покидавший Валента, явно был германцем, хоть и коротко стриженным. Прим успел разглядеть его сухое лицо с удлиненными скулами и выпуклыми глазами, пересеченный двумя глубокими складками лоб и острый выбритый подбородок, оттягивавший широкую нижнюю губу.
   - Это Вульфилла, - украдкой шепнул Руфус, отследив недоумевающий взгляд бывшего трибуна. - Первый готский священник, который будет нести варварам учение Спасителя.
   Между тем звучный голос номенклатора представил августу Луция Прима, прибывшего для аудиенции.
   - Отец Отечества Флавий Юлий Валент, деус эт доминус Восточной Империи, повелевает тебе приблизиться! - объявил номенклатор в следующее мгновение.
   Руфус отступил в сторону, и Прим сделал несколько шагов по направлению к мраморному солиуму с ножками в виде львиных лап, стоящему на постаменте. Август сидел на нем, положив руки на округлые подлокотники в окружении воинов, закутанных в серые плащи бирус британикус и вексилярия с именным штандартом императора. Валент был облачен в пурпурную тогу со шлейфом, ставшую со времен Домициана неизменной одеждой правителей Империи. На голове его была золотая стемма с двумя жемчужными нитями по бокам. Золотыми паникеллиями с чеканкой были стянуты узкие предплечья, а пальцы блистали тяжелыми золотыми перстнями. После принятия новой веры в Империи значение золота в украшении августейших особ только возросло, сделавшись символом Святого Духа и чистоты божественного начала, отраженных в облике земного носителя власти.
   На Прима обратились большие, рыбьи глаза Валента из под высоких продолговатых бровей. Губы августа были сжаты, он внимательно изучал бывшего трибуна. Выходец из Паннонии, пробившийся к власти из числа многочисленных гвардейцев Юлиана не столько благодаря своим личным качествам, сколько в силу кровного родства с Валентианом, сделавшим его своим соправителем, Флавий Юлий цепко держался за императорскую диадему, неутомимо устраняя любые препятствия со своего пути.
   Прим поклонился, приложив кулак к груди, но август оборвал его доклад поднятием руки.
   - Ты старый солдат, Луций, и я спрошу тебя напрямик о том, что не дает мне спать вот уже несколько ночей, - заговорил он, обдав ветерана запахами мирры и шафрана. - Скажи мне без лукавства и уверток, как подобает воину и защитнику государства: так ли велика угроза, подбирающаяся к нашим фракийским границам, как о ней говорят наши союзники? Ты повидал многих варваров и их вождей. Я полагаюсь на твой опыт и твое чутье. Чего нам ждать?
   - Мой император, - ответил Прим, - боюсь, что слухи об опасности уннов не преувеличены...
   Пурпурная тога августа на фоне раковин из розового перламутра, которыми была выложена дальняя стена, вдруг затуманила мысленный взор бывшего трибуна, всколыхнув уже позабытые картины. Перед ним заплясали багряные краски побоища на равнине в дебрях венедских лесов. Он вновь видел неудержимо напирающих воинов с горящими глазами и лицами, искаженными яростью боя, которых было невозможно остановить. Видел оседающую волну готского строя, разбиваемую страшным напором.
   - Именно так, Божественный. Эти племена, собравшиеся в один ударный кулак с самых далеких полей и лесов, голодны, как молодые звери. Ими движет та первозданная сила, которую мы давно утратили и которая вовлекает в их поток все новые и новые племена. Потому - следует быть готовым к самому тяжелому противостоянию. Воины с востока не остановятся, пока не разрушат устои старого мира и не изменят его границ. Думаю, после такой лавины никто уже не сможет жить как прежде.
   - Ты полагаешь, что мощи всех наших легионов и союзников недостаточно, чтобы отбросить варваров обратно в их леса? - вены выступили на висках Валента.
   - Я не берусь этого утверждать. Но я не рекомендовал бы жертвовать гражданами Империи.
   - Что же ты предлагаешь?
   - Когда враг слишком силен, путь к победе над ним часто лежит через разложение его единства. В союзе уннов много разных племен, и их нужно разобщить между собой. Самое лучшее - заставить варваров воевать друг с другом.
   Август молчал, обдумывая слова Прима.
   - С чего же ты советуешь начать?
   - Прежде всего - надо поддержать визиготов, - твердо сказал бывший трибун. - Если уннам удастся подмять их под себя - мы окажемся в критическом положении. Германские племена не должны войти в новый варварский союз.
   - Я понял тебя, - хмуро произнес Валент. - Что же надо сделать затем?
   - Возобновить союз с аланами. Привлечь на свою сторону эрулов. И когда меренс, венеды и седоны останутся одни против множества ненавидящих их врагов - они не будут нам опасны.
   Валент нагнул голову, не спуская глаз с Прима. Взгляд его стал испытующим.
   - Начнем с первого твоего предложения. Готов ли ты направиться к Атанарику во главе ауксилии федератов?
   - Да, Божественный, - твердо ответил Прим. - Я сделаю все, что от меня зависит, для защиты рубежей Империи.
   - Ты назначаешься военным комитом при магистре милитуме Фракии. Под твоим началом будет три тысячи франкских пехотинцев и тысяча всадников. Позже восточная ауксилия Фрументия соединиться с тобой по ту сторону Данувия.
   Прим поклонился и Валент жестом отпустил его.
   - Твои предки всегда верно служили Риму, не щадя своей жизни, - прозвучало вслед новому комиту последнее напутствие. - Я и государство рассчитываем на тебя: на твою прозорливость, мужество и умение укрощать варваров. Не забывай, что ты гражданин Империи и поклялся служить ей до последнего вздоха.
   - Да, мой император, - Прим приложил кулак к груди и покинул зал уверенным шагом.
  

Глава 2. Исход.

   Осень выдалась ранняя. Уже желтели и сохли листья в рощах, чахла трава. В сплетении ветвей стало больше просветов, под копытами коня неустанно хрустел и ломался вереск. Всадник, закутанный в рысью шкуру, двигался медленно, оглядываясь по сторонам. Налетавший стремительными порывами ветер гудел в кронах дубов, зарывался в кустарники и трепал его длинные рыжие космы, заставляя прислушиваться к каждому звуку. Чуть придерживая поводья, всадник опускал правую ладонь на рукоять меча, внимая голосам полей и лесов, а потом снова позволял крепкому каурому жеребцу с почти такой же рыжей и густой гривой волос, как у его хозяина, ускорять шаг.
   Про себя Вилигунд лишь вздыхал. Миновав множество городков, селений, лугов и равнин готской земли, он везде видел одно и то же. Дома стояли в запустении, чернели пустым зевом покинутые амбары, хранилища и хлева с распахнутыми дверьми, в рост человека поднялась трава на пастбищах. А на городских подворьях толкалось немало пришлого люда: скиры, эсты, певкины, таифалы.
   У Вилигунда складывалось ощущение, что весь мир сошел с ума. Люди, веками жившие на одном месте, оставляли места привычного обитания, пускаясь в странствие со всеми своими семьями, смешивались с другими потоками племен, колесящими по дорогам великой Готии. Это походило на одно большое переселение, затронувшее север, запад и юг державы Амалов, распавшейся ныне на бесчисленное множество самостоятельных областей и уделов.
   Скрипящие повозки, всадники, табуны отощавших коней, у которых видны были ребра, стада коров и овец, совсем не обращающие внимания на палки погонщиков и бредущие, едва поднимая ноги - это то, что тянулось перед Вилигундом нескончаемой чередой. Попадались и вовсе непонятные люди, происхождение которых было трудно определить по облику и одежде. Но самым неприятным было то, что все теперь смотрели друг на друга недоверчиво и враждебно. От былого единства в державе Эорманрика не осталось и следа.
   Несколько городов, через которые пролегал путь Вилигунда, стояли с раскрытыми воротами, обдавая холодом и запустением. На башнях не было охраны, отсутствовали даже признаки власти. Зато всюду ощущались разброд и хаос. Прежние владельцы жилищ и полей устремлялись на запад со всеми пожитками, а те, что остались - сновали неприкаянными тенями в поисках случайной добычи. Они ломали склады, копошились в беспризорных теперь домах, рылись в старом хламе с единственной надеждой - найти хотя бы горсть крупы или кусок затвердевшей пшеничной лепешки.
   Вилигунд морщил лоб и понукал коня. Не стало настоящей жизни в некогда процветающем краю Амалов. Все это началось с раскола в среде вождей после смерти Эорманрика. Совсем немногие из них поддержали его сына и наследника, охваченного страстным порывом остановить продвижение восточных племен уннов. Вместо борьбы с внешним врагом, конунги увязли в противоречиях и спорах, стремясь урвать себе кусок владений и сколотить собственную дружину. Почти сразу отложились Хродгер и Гундовальд, появились новые вожди Теодемир и Эборих, о которых при прежнем короле никто не слышал. Теперь эти оравы оголтелых воителей, не имея достатка от походов, занялись разбоем и поборами с мирного населения. Происходили братоубийственные стычки, а некоторые готы и вовсе подались на службу к новому успешному вождю союза племен Фелимеру, объединившему роды эрулов, алан, вендов и меренс. Такой же выбор сделали старейшины ругов - племени, долгое время нерушимо хранившего преданность дому Амалов.
   Вилигунд устал от беспорядка и раздоров. Он больше не хотел воевать и не видел в этом смысла, хотя новые конунги, объявившие себя королями, делали попытки заполучить его в свои отряды. Смерть Эорманрика перевернула весь привычный мир гиганта, она разрушила самую его основу. Былые ценности и идеалы сразу потеряли свое значение. Вилигунд хотел просто спокойно дожить свою жизнь вдали от этого объятого пламенем и содрогающегося в последней агонии края, который когда-то казался самым счастливым и благодатным местом Мидгарда.
   Первоначально Вилигунд собирался отправиться на самый север, в Скандзу, однако потом изменил свое намерение, решив двигаться на запад. Где-то там, в королевстве Балтов, обретался его сводный брат, с которым гигант не виделся уже более десятка лет. Вилигунд искренне надеялся, что война и раздоры не доберутся до благополучной земли Атанарика, сына Аориха.
   Над всадником очень низко пролетел стриж, едва не задев волосы крылом, заставив придержать коня. Показалось, что с равнины, укрытой от взгляда небольшим еловым перелеском, доносится сильный шум и крики. Вилигунд пустил жеребца рысью и вскоре выехал из-за деревьев. Он тут же увидел двух густобородых людей в меховых куртках, опоясанных стегаными поясами, которые верхами преследовали взъерошенного мальчугана. Подросток лет двенадцати убегал от них, отчаянно зажимая что-то двумя руками.
   - Стой, звереныш! - кричали ему вдогонку. - Забьем до смерти!
   Вилигунд наконец рассмотрел, что мальчуган в дырявой рогоже уносит цыпленка. Его отделяло от преследователей не больше пятнадцати шагов и расстояние это все сокращалось. В руках всадников захлопали плети, перешибая верхушки клевера и резеды. Гигант направил жеребца им навстречу. Завидев его, беглец бросился к нему с последней отчаянной надеждой.
   - А ну стой! - рявкнул Вилигунд всадникам. - Хватит озоровать.
   По яростным лицам людей он понял, что подростку грозит нешуточная расправа.
   - Не мешай! - выкрикнул ему черноволосый коренастый гот с широкими ноздрями. - Этот маленький шакал украл цыпленка со двора нашего хозяина и заслужил наказание. Будь я проклят, если оставлю на его спине хоть клок нетронутой кожи.
   - Оставь парня в покое, - Вилигунд примирительно поднял ладонь.
   Однако черноволосый, поравнявшись с гигантом, загородившим собой и своим конем беглеца, изо всех сил стеганул его плетью. Вилигунд перехватил ее конец своей крепкой ладонью, не обращая внимания на режущую боль, и потянул на себя. Всадник повалился на траву вместе со своим скакуном. Второй, в долю мгновения оценив могучий торс незнакомца, его сильные руки и тяжелый меч на поясе, предпочел повернуть коня.
   - Запомни! - крикнул он, удаляясь. - Ты нанес оскорбление слугам благородного Рехиллы и помешал проведению его справедливого суда над вором. Можешь попрощаться со своей головой.
   Подросток между тем, все еще не веря в свое спасение, прильнул к колену гиганта и обнял его с благодарностью.
   - Пусть светлый Вотан и добрая Фрейя пошлют тебе радость, - пролепетал он тихо.
   Но Вилигунд посмотрел на него строго.
   - Зачем крадешь чужое?
   - Нам нечего есть, - оправдывался подросток. - Мать хворает, корова околела. А у Рехиллы двор забит отарами овец и баранов. Кур четыре десятка. Куда ему столько? От одного цыпленка не обеднеет.
   - Куда же смотрит твой отец?
   - Отца уже пять лет нет с нами. Как ушел с королем на римлян, так и не вернулся назад.
   Вилигунд смягчился. Он проводил взглядом черноволосого гота, который с трудом поднялся на ноги и бросился догонять ускакавшего коня, рассыпая вокруг себя ругательства.
   - Тебе надо уходить из наших краев, - вдруг сказал мальчик гиганту. - Рехилла очень могущественный человек. Ему сразу три селения принадлежат. А еще у него много слуг и полсотни воинов. Он отомстит тебе. Поезжай дальше.
   - Я не привык сворачивать с дороги. Кто конунг вашего племени?
   - Над нашими землями хозяин один - Фритигерн. Если Рехилла ему на тебя пожалуется - тебе несдобровать. Фритигерн сам любит разбирать тяжбы и преступления, чтобы прилюдно карать тех, кто нарушает законы. Вот только когда его люди на днях забрали пять лошадей у старого Алдигера - никто и слова не сказал. Разве же это справедливо?
   - Мал ты еще, чтобы о справедливости судить, - усмехнулся Вилигунд. - И заниматься твоим воспитанием некому. Как твое имя?
   - Оларик, - ответил мальчик.
   - Ну, Оларик, ступай со мной. Покажешь селение, в котором живешь, а я погляжу, что у вас там за порядки.
   - Нельзя нам теперь туда! - умоляюще заглянул в глаза гиганта подросток.
   - Не бойся, - заверил Вилигунд. - Как-нибудь разберемся.
   Поселение Эберхильд включало без малого четыре десятка домов, большинство из которых представляли собой прутяные хижины с кровлями, покрытыми соломой и землянки с надстройками из балок, подвязанных наклонно к коньковым брусьям. Однако в его южной части, за большим колодцем стояли терпы - насыпные холмы, на которых высились более громоздкие и основательные постройки. За палисадом угадывались бревенчатые дома на сваях, амбар, коровник и лошадиный загон. За терпами - сенные луга и выпасы.
   Вилигунд, ведущий коня в поводу, и Оларик, боязливо осматривающийся по сторонам, миновали цепочку родовых курганов и приблизились к окраине поселка. Вала здесь не было, первые домишки, вставшие на пути, оказались кожевенной мастерской и кузней, до самых балок крыш выложенные торфом. Залаяли собаки.
   - Говорю тебе, - мальчик отчаянно потянул гиганта за рукав, - не надо туда идти!
   Но Вилигунд был непреклонен. Вскоре он увидел жителей - мужчин и женщин в льняных рубахах и блузах с оторочкой из овчины, полотняных штанах, подвязанных ремешками и кожаных башмаках. При виде внушительной фигуры воина из края Амалов, от которой так и веяло силой и уверенностью, они замирали, не сводя с нее взгляда. Похоже, таких исполинов встречали здесь не часто.
   - Кто старейшина в селе? - спросил у подростка Вилигунд.
   - Дед Дагамунд, - ответил тот. - Но он ничего здесь не решает. Все селение - во владении Рехиллы, оно получено им за службу у Фритигерна. Он здесь полный господин.
   За ямами-хранилищами, обложенными плетнем показалось местное святилище: вырубленное из камня изображение Донара, окруженное цепью валунов и прямоугольной плетневой оградой.
   - Подержи коня, - сказал гигант подростку, и бросил на него недовольный взгляд - мальчик продолжал удерживать цыпленка, который пытался высвободиться из его рук. - Да отпусти ты его! Мы найдем, чем прокормиться.
   Вилигунд отдал поводья Оларику и приблизился к ограде святилища. Поприветствовав поклоном массивное изваяние Громового Воителя, он встретился с ним глазами. Брови Донара были длинными и широкими, клинья бороды закрывали большую часть лица.
   - Это он, - неожиданно прозвучал за спиной гиганта хриплый голос. - Тот разбойник, что напал на нас с Гульфом.
   Вилигунд обернулся. Оттеснив народ, к нему приближался целый десяток людей военного вида с секирами и копьями. Во главе их шел человек в буром плаще с треугольной застежкой и с желтоватыми волосами, собранными в узел на виске. У него единственного висел на поясе скрамасакс. Все смотрели на гиганта хмуро и враждебно.
   - Клянусь тебе, Бировист, - гот, которого Вилигунд свалил на землю в поле, обращался к воину в плаще. - Он не только защитил вора, но напал на нас и пытался зарубить мечом. Негодяю повезло, что мы оказались безоружными и нам пришлось отступить.
   Оларик открыл было рот, чтобы возразить, однако его сгребла рука одного из слуг Рехиллы.
   - Трусливое отродье! - Вилигунд бросил на говорившего гневный взгляд. - Такие, как ты, не могут называться мужчинами. Лучше нацепи юбку и сиди дома, не показывая носа. Полевые суслики и зайцы и то смелее тебя. Если бы мой меч покинул ножны - твою дряную голову давно бы клевали вороны.
   - Вы слышали? - второй из слуг Рехиллы, сбежавший от Вилигунда, воззвал к своим товарищам. - Этот проходимец бросает вызов не только нам, но и чести нашего благородного господина.
   - Этот парень действительно опасен, - признал человек, которого звали Бировистом, вглядываясь в лицо гиганта. - Нужно немедленно надеть на него цепи. Рехилла сам выберет для него наказание. И не забудьте прихватить маленького паршивца.
   Выполняя приказ, трое воинов направили копья на Вилигунда, намереваясь приставить их к его груди, но тот одним движением перерубил их своим тяжелым мечом, выхваченным из ножен. Вслед за тем мощными шлепками плашмя по плечам и животу нападавших он опрокинул всех троих на землю, не желая однако пускать им кровь. Остальные невольно попятились.
   - Что встали?! - огрызнулся на них Бировист. - Если не можете пленить, то забейте его, как дикую собаку.
   Слуги Рехиллы образовали кольцо вокруг гиганта и начали осторожно кружить, примериваясь, как лучше достать его топорами, не попав под удар меча. Вилигунд лишь усмехнулся. Эти противники не слишком его беспокоили. Он лишь взял длинную рукоять меча двумя руками и расправил плечи, готовясь к схватке.
   - Остановитесь! - властный голос неожиданно заставил всех опустить оружие. - Как посмели вы осквернить распрей святилище всеславного Донара?
   Вилигунд увидел жреца в плаще из воловьей шкуры.
   - Прости нас, - с некоторой опаской обратился к нему Бировист. - Но этот человек -преступник и смутьян, восставший против законной власти. Мы обязаны его покарать.
   - Позволь мне решить его судьбу, - спокойным, однако не терпящим возражений голосом произнес жрец.
   Воины поклонились.
   - Убери меч, - велел жрец Вилигунду. - Тебя не тронут.
   Гигант, видя, что седовласый служитель святилища играет в поселке не последнюю роль, подчинился.
   - Пошли в мой дом, - пригласил жрец. - Там ты расскажешь, кто такой и зачем пришел в Эберхильд.
   - Мальчик пойдет со мной, - решил гигант.
   - Пусть будет так, - жрец не стал возражать.
   Он привел Вилигунда и Оларика почти на самую окраину поселка, где стояла хижина из кольев, оплетенных прутьями и укрепленных грунтовой подсыпкой. Улучив момент, гигант наклонился к подростку.
   - Почему его здесь так уважают?
   - Это Эрд, - шепотом ответил Оларик. - Он умеет менять человеческое обличье на звериное. Его сам Фритигерн ценит. Одно время жил с медведями в берлоге и они принимали его за своего. К волкам уходил и с ними по полям рыскал, охотясь на косуль. Еще он слышит мертвых: часто ходит к курганам по ночам и говорит с древними вождями.
   Убранство жилища Эрда оказалось скромным. Из мебели были лишь скамья и стул со спинкой из шкуры выдры. В котле на разожженном огне очага кипело какое-то пахучее варево. Жрец указал гостям на скамью, а сам сел на стул.
   - Напрасно ты проделал такой длинный путь из земли Амалов, - сказал он Вилигунду.
   - Откуда ты про это знаешь? - немного опешил гигант.
   Эрд усмехнулся, но не ответил.
   - В твоем краю разор и запустение, но беда уже нависла и над нами. Скоро и здесь разгорится пламя войны, а люди будут терпеть невзгоды и лишатся всего того, к чему привыкли.
   Жрец задумчиво посмотрел себе под ноги.
   - Я уже трижды видел один и тот же сон, - продолжал он после короткой паузы. - На большую равнину из темного леса выбираются десять белых волков, а во главе их идет большой медведь.
   - Ну и что? - не понял его Вилигунд.
   - Десять волков означают вражеское войско, пришедшее издалека, - пояснил Эрд. - Медведь во главе - вождь, обладающий поддержкой магических сил. Эта молодая стая придет со стороны Утгарда, преследуя старую лисицу, пытавшуюся преградить ей путь.
   - Что означает лисица? - приподнял одну бровь гигант.
   - Колдуна, познавшего власть превращений. Без успеха стремясь одолеть белых волков и медведя-вожака, он потерпел неудачу и до срока залег в тайной норе. А волки уже близко. Я даже чувствую их запах...
   Вилигунд засопел.
   - Я пришел сюда отдохнуть от распрей и бесконечной резни, - произнес он. - А по твоим словам война идет за мной следом.
   - От нее никому и нигде не спастись, - ответил жрец. - Скоро все изменится без возврата. Запад перемешается с востоком, юг с севером. Этот бурный поток перемен уже невозможно остановить, ибо так угодно тем, кто породил Мидгард. Всякий, кто попытается бороться с ним или бежать от него - будет безжалостно сметен.
   - Что же остается?
   - Двигаться в русле потока, - Эрд внимательно оглядел гиганта. - Тебе нужно присоединиться к кому-нибудь из тех, кто сможет оседлать его гребень. Пока еще не стало слишком поздно.
   - Ты предлагаешь мне служить кому-то из новых вождей?
   - Да. Из числа тех, кому богами дарована роль в разделе старого мира.
   Гигант задумался.
   - Я советую тебе отправиться к Фритигерну и присягнуть ему, - Эрд не спускал с Вилигунда пристального взгляда. - За ним большое будущее. Это вождь нового толка. Он один из немногих выстоит под обломками старого порядка и сможет выстроить новый. Фритигерн найдет путь, по которому нужно идти готам.
   Гигант, к удивлению для самого себя не стал спорить со жрецом.
   - Но что будет, если ваш Фритигерн не захочет меня принять? - спросил он.
   - Я отправлюсь с тобой к Дышащей Горе, так называется место, где расположено его главное поселение. Перед конунгом я замолвлю за тебя слово, чтобы ты не стал жертвой кривого навета.
   - А мальчик? - Вилигунд указал на Оларика. - Я хочу забрать его с собой.
   - Это будет правильно, - согласился Эрд. - Рехилла не даст ему здесь жизни. Пусть на время покинет дом, пока все не уляжется. Но тебе придется заплатить виру Рехилле и его людям.
   - Что?! - Вилигунд сверкнул глазами. - Ты шутишь, старик?
   - Это необходимо, чтобы люди Рехиллы не причинили вреда матери Оларика, - примирительно сказал жрец. - Ты отдашь им своего коня за цыпленка и за нанесенные побои.
   - Как же я буду без коня? - возмутился гигант.
   - На службе у Фритигерна ты получишь другого. А может быть и несколько. Но сейчас я советую тебе пожертвовать тем немногим, чем ты владеешь, ради своего будущего.
   Вилигунд еще колебался.
   - Поверь, слух о сегодняшнем происшествии достигнет Дышащей Горы раньше, чем мы придем туда. Будет лучше, если Фритигерн узнает не только о твоем мужестве и благородстве, но и о твоей щедрости. Ты не только сумеешь снискать его расположение, но и не оставишь врагов у себя за спиной.
   - Хорошо, - гигант сдался и махнул рукой. - Пусть забирает моего коня.
   - Я сам все улажу, - заключил жрец. - А завтра мы двинемся в путь.
   Поселение Золотой Улей на вершине Дышащей Горы было неплохо защищено от врагов самой природой. Отвесные склоны составляли фигуру, похожую на громадный шлем, и нависали над желтеющей равниной с несколькими ветлами, между которыми на деревянных шестах были укреплены коровьи и конские черепа, отпугивающие злых духов. За насыпным валом, усиленным крупными песчаниками, располагалось главное пристанище Фритигерна - вождя племени Рыжебородых и предводителя дружины Кречетов. К нему и направлялись по узкой тропе Эрд, Вилигунд и Оларик, ступая друг за другом.
   Длинные дома со стенами из столбового каркаса и двускатными кровлями, встретившие гиганта, сильно отличались от всех виденных им прежде жилищ. По селению бродили козы и овцы, попадались люди с плетневыми коробами и мотыгами.
   Появление гостей совпало с возвращением отряда дружинников после лесной охоты. Рослые воины в поясах из волчьего меха приволокли туши трех убитых лосей и двух косуль, сложив их перед жилищем с широкими резными подкрылками, стоящим особняком. Как догадался Вилигунд, это был дом конунга.
   На шум из жилища выглянула светловолосая женщина с правильными чертами лица под высокими бровями. Поверх ее пелерины и клетчатой льняной юбки была наброшена легкая шаль, скрепленная фигурной золотой булавкой. Бегло оглядев принесенную добычу, она скрылась за дверью.
   Вскоре из дома вышел плечистый человек в длинной блузе с золотыми застежками. Пояс его был покрыт бляхами в форме птичьих голов и цветными нитями, свисавшими до колен. По тяжелому взгляду глубоких черных глаз, а также властным губам, оттененным рыжими усами и расчесанной бородой, было понятно, что это вождь. Его лоб пересекали три длинных борозды, на переносице виднелась отметина от старой рубленой раны.
   - Это все, чем вы сегодня смогли разжиться? - хмуро спросил конунг.
   - Все, вождь, - подтвердил один из охотников.
   Фритигерн сделал вперед несколько крупных шагов и небрежно тронул тяжелым башмаком одну из лосиных туш.
   - Ты меня разочаровал, Танкред. Похоже, мои неутомимые Кречеты разучились выслеживать и бить зверя. Почему я не вижу здесь ни одного оленя? Или они перевелись в наших лесах?
   - Мы уже давно не видим в нашем краю оленей, - тихо ответил воин.
   Фритигерн упер руки в бока. Он размышлял.
   - Это плохо. Как раз сегодня я был намерен освежевать молодого оленя.
   Конунг огляделся вокруг себя.
   - Приведите сюда Хвитинга! - приказал он.
   Дружинники зашептались между собой, а двое из них отправились выполнять распоряжение.
   Вилигунд, которому надоело стоять в отдалении и наблюдать, уже хотел сделать шаг вперед, но Эрд придержал его за локоть.
   - Подожди, пока все не закончится, - шепнул он с некоторой настороженностью.
   Вскоре воины притащили к дому конунга человека в потрепанной кожаной куртке без пояса, туго связанного веревками. Лицо его показалось гиганту осунувшимся, а глаза тусклыми. Когда его поставили перед Фритигерном, тот опустил голову.
   Конунг без тени улыбки озвучил новый приказ.
   - Сегодня он будет нашим оленем. Развяжите его и наденьте на него оленью шкуру. Я покажу вам, как нужно охотиться.
   С этими словами Фритигерн взял у воинов два обоюдоострых метательных топора, обращением с которыми столь прославились франки.
   Вилигунд повернулся к жрецу, желая понять происходящее, однако конунг уже сам разъяснил причину своей странной прихоти.
   - Все вы, мои верные воины и собратья, помните, какое предательство против своего вождя совершил этот человек, - он указал топором на пленника. - Хвитинг входил в круг моих ближайших соратников, и мое доверие к нему было безгранично. Он имел все, что нужно истинному сыну Вотана - добрую добычу от походов, славу и уважение товарищей. Однако этого ему показалось недостаточно. Он захотел добиться высокого положения и выслужиться перед Атанариком, став слугой самого короля. За нашими спинами он строил свои козни и возводил на меня наветы. Если бы не случайность, я бы еще долго не узнал про шакала, под маской верности прятавшего ядовитые зубы. Сегодня Хвитинг получит заслуженную награду за свою службу.
   Тем временем дружинники принесли крапчатую шкуру с головой и рогами оленя и набросили ее на пленника, завязав веревками на груди и животе.
   - Однако, - продолжал Фритигерн, - и самое паршивое животное имеет шанс на спасение от руки охотника. Такой шанс я ему дам.
   Он кивнул воинам.
   - Выпускайте оленя. Пусть бежит к своему хозяину. Клянусь Донаром, если он сумеет уклониться от моего оружия, я подарю ему жизнь.
   Дружинники толкнули Хвитинга, и тот, неловко споткнувшись, судорожно бросился бежать. Народ расступился, освобождая ему дорогу. Когда он уже отдалился на десяток шагов и почти достиг угла ближайшего дома, воздух расчертил звук летящего топора. Хвитинг слышал его, но увернуться не успел. Лезвие с разгона вошло ему под лопатку. Охнув и прогнувшись назад от сильной боли, беглец на миг приостановился, однако нашел в себе силы сдвинуться с места. Казалось, еще один шаг - и он будет спасен. Вот только сделать этот шаг ему было не суждено: второй топор конунга вонзился ему в затылок, расколов череп. Свалившись на живот, Хвитинг испустил дух после короткой судороги.
   - Охота закончена, - громко сказал Фритигерн. - Уберите эту падаль с моих глаз. Это было самое паршивое животное, топтавшее мою землю.
   - Что делать с телом, вождь? - спросил Танкред.
   - Сбросьте с горы. Пусть вороны полакомятся его потрохами.
   С этими словами конунг ушел в дом, сделав вид, что не заметил жреца из Эберхильда, высокого незнакомого воина и подростка.
   - Хорошие дела у вас тут творятся, - покачал головой Вилигунд, провожая глазами двух дружинников, которые потащили за ноги окровавленное тело.
   - Фритигерн подлинный вождь и отец своего народа, - развел руками Эрд. - Он всегда награждает достойных, но к повинным у него нет снисхождения. Пошли.
   И жрец почти с усилием повлек гиганта к жилищу конунга.
   Внутри царил полумрак, потому что помещение было разделено на несколько перегородок, утопающих в тенях. Под ногами зашевелился ворс звериных шкур. Эрд шел на свет, к потрескивающему где-то впереди очагу. Вскоре он привел Вилигунда в комнату просторнее других, вдоль стен которой стояли длинные скамьи со спинками, состоящими из резных балясин, а сами стены были завешены рогами туров, шкурами барсов и длинными мечами. На пути гостей возник невысокий плешивый человек с железным ошейником на шее. Сухая кожа и свисающие веки делали его похожим на черепаху.
   - Мы пришли к вождю, Теоклис, - сказал ему жрец.
   Раб покорно отступил в сторону.
   Через мгновение Вилигунд рассмотрел в глубине комнаты два высоких стула, на которых рядом друг с другом восседали конунг Рыжебородых и светловолосая женщина, которая, как видно, была его супругой. Оларик поспешил спрятаться за спину гиганта.
   - Старый Эрд, - усмехнулся Фритигерн, завидев жреца. - Нет тебе покоя! Что на этот раз ты пришел мне поведать? Очередной вещий сон, грозящий бедой всему моему племени? Знамение великих перемен?
   - Нет, вождь, - возразил жрец. - Я привел к тебе человека.
   Конунг впился взглядом в фигуру Вилигунда. Брови его сдвинулись, вены на висках набухли. В выражении его почерневших глаз гиганту почудилось что-то недоброе.
   - Это воин из края Амалов, равного которому ты не сыщешь среди всех твоих Кречетов, - поспешил сообщить Эрд.
   - Правда? - усмехнулся Фритигерн, один глаз которого вдруг задергался. - А я думаю, что это тот самый злодей, что учинил беспорядки в Эберхильде и унизил моих слуг. Смутьян, который заслужил самое жестокое наказание.
   - Не верь злым языкам, вождь. Ты сам знаешь силу дурного наговора. Этот человек вступился за мальчишку перед людьми Рехиллы, однако свой спор они решили полюбовно и Рехилла получил хорошую виру. Недоразумение исчерпано.
   Но Фритигерн покачал головой.
   - Это пример, который послужит назиданию других. Я должен казнить его, чтобы мои подданные знали: никому не позволено нарушать законы и бросать вызов установленной власти. Если оставить этот проступок без внимания, другие уверяться в своей безнаказанности, а это рано или поздно приведет к смуте.
   Женщина наклонилась к уху конунга и что-то ему зашептала. Фритигерн недовольно нахмурился.
   - Назови свое имя, - велел он гиганту, уже опустившему голову.
   - Меня зовут Вилигунд. Жрец не солгал тебе. Я пришел из края Амалов, чтобы поступить к тебе на службу. Верой и правдой я служил своему вождю Эорманрику до последнего его вздоха.
   - Что же заставило тебя уйти со своей земли?
   - Сейчас, когда великий король и воитель пирует в Валгалле, а в его бывших владениях идет грызня за власть, я не хочу стать свидетелем падения некогда могучего рода. Мне больше нет там места.
   Фритигерн молчал, не спуская глаз с гиганта. Похоже, в нем боролись самые разные мысли и чувства.
   - Ты можешь верить этому человеку, - проговорил Эрд. - Он тебя не подведет.
   - Послушай жреца, - тихо посоветовала женщина, вновь наклонившись к конунгу.
   Однако Фритигерн еще не избавился от своих сомнений.
   - Чего ты хочешь? - напрямик спросил он Вилигунда, чуть подавшись вперед.
   Глаза гиганта загорелись.
   - Вновь увидеть блеск величия сынов Вотана и стоять за спиной человека, который своими делами будет достоин славы великого Эорманрика, - твердо заявил он.
   - Что ж, - Фритигерн взмахнул рукой, - можешь остаться в моем селении. Скоро нам всем предстоит тяжелая война, и тогда мы увидим, на что ты способен. Надеюсь, я не пожалею о своем решении.

Глава 3. В Риме.

   - Не могу сказать, что твоя мысль прикинуться ясами была удачной, - Велимир снял тяжелый шлем с головы, когда они остались вдвоем в небольшой полутемной комнатке на втором ярусе постоялого двора. Путники остановились в Субуре неподалеку от Эсквилинских Ворот, на улочке, зажатой складами со специями и хлебными амбарами. - Тем более что на их языке мы знаем едва ли несколько слов. Вот если бы с нами был Сагаур...
   - Сагаур сейчас - почтенный отец семейства, - возразил Ратислав. - Ему не до подобных приключений. Это мы с тобой два никому не нужных холостяка, вольные распоряжаться своей жизнью, как нам заблагорассудится.
   Велимир усмехнулся, но в его улыбке была скрыта печаль.
   Они сыграли свадьбу с Руженой сразу по его возвращении из первого похода против готов - и тут же разлучились вновь. С той поры и на протяжении уже двух лет виделись лишь урывками, когда молодой князь возвращался в родное селение на несколько дней. Жизнь Велимира проходила в походах, и хотя Ружена настойчиво стремилась его сопровождать, он не мог, подобно Сагауру, возить с собой и подвергать опасности свою любимую.
   - Тем не менее, римлянин из тебя получился бы более правдоподобный, - продолжил князь свою мысль. - Я думаю раздобыть римское платье и переодеться. Ты будешь римским патрицием, а я твоим телохранителем, наподобие тех парней, что нам встретились.
   Ратислав прикоснулся к бороде.
   - Боюсь, без этого украшения меня многие смогут легко узнать. Ты заметил, кто вступился за нас в таверне?
   - Нет.
   - Это же Луций Прим, тот самый, что был советником у покойного Эорманрика! Думаю, будь я в одежде римлянина, он бы тоже меня узнал без труда.
   - И тем не менее, - продолжал настаивать Велимир. - Что мы будем делать, если встретимся с настоящими ясами? Их, я слышал, немало на службе у Рима...
   Ратислав размышлял.
   - Конечно, немного осталось нынче тех, кто знал меня по старой службе... Можно попробовать. Тем более, что воплощаться в готов нам точно нельзя. Их сейчас слишком много развелось при дворе императора, а это неминуемо вызовет расспросы. Не вздумай также говорить кому-либо, что ты - венд или вят! Сейчас о твоем народе складывают самые затейливые небылицы, в том числе и перевирая его название, но все эти рассказы - отнюдь не добрые...
   Воевода придирчиво оглядел молодого князя с головы до ног.
   - Римлянин из тебя точно не выйдет. Твое круглое лицо, голубые глаза и курносый нос сразу выдадут уроженца северных лесов. В случае необходимости - назовись сарматом, принявшем римское гражданство, или на худой конец их родичем, бастарном или хуном. Сейчас никто уже не помнит этих имен.
   - Все равно говорить придется тебе, - лукаво улыбнулся Велимир. - Ибо в вашем языке я понимаю еще меньше, чем в языке Сагаура и Натура. Хотя некоторые слова и кажутся мне знакомыми. Так, домус - это наверняка дом? Только зачем вы им приделали такие нелепые окончания?
   Ратислав рассмеялся.
   - Думаю, если бы ты поговорил с нашими знаменитыми риторами и грамматиками, они бы объяснили тебе это лучше, чем я. Давай отдыхать.
   Утром Ратислав застал Велимира за странным занятием. Ругаясь и морщась, тот пытался сбрить бороду, глядя в медный полированный таз, своим кинжалом. На щеках уже зияли несколько кровоточащих борозд от порезов.
   - Ну, по меньшей мере, ты будешь необычным варваром, - оценил это зрелище воевода. - А о шрамах на твоем лице я буду говорить, как об особом обычае в вашем краю.
   Если Луций Прим въехал в Вечный Город через Капенские ворота, то Ратислав с Велимиром сделали небольшую дугу и явились с севера, по древней Фламиниевой дороге, вступив на мостовые столицы через двойные ворота в стене Аврелиана. Цитадель эта, облицованная красным кирпичом поверх бетонной кладки и имевшая, по словам воеводы, порядка трехсот башен, с первого взгляда поразила Велимира. Таких мощных укреплений видеть ему еще не приходилось.
   - Нелегко пришлось бы осаждать такую крепость, - только и сказал он, прикидывая высоту возносящихся ввысь стен с прощелами бойниц и широкими зубьями. Эта тяжеловесная махина отбрасывала на землю огромную тень.
   Ратислав лишь улыбнулся в ответ, придерживая коня.
   Окружной путь он избрал намеренно. Воевода рассчитывал, возобновив старые знакомства, добраться до Грациана, Владыки Запада, либо напрямую, либо через близких ему людей, чтобы посвятить его в некоторые свои замыслы. Племянник Валента, в силу своей молодости и амбициозности, немало тяготился опекой своего дяди и стремился к полной самостоятельности в решениях.
   Дорога Ратислава к одному из влиятельных знакомцев прошлых лет лежала в сторону Марсова Поля, предоставляя возможность его молодому спутнику оценить красоты Вечного Города с цветущими садами Лукулла по левую руку и мавзолеем Октавиана Августа по правую.
   Однако безмерно разросшийся во все стороны и давно утративший правильные очертания город произвел на Велимира куда меньшее впечатление, чем он ожидал. Плиты дорог из булыжника были покрыты грязью, в обшарпанных двух- и трех- ярусных домах из сырцового и обожженного кирпича ютились бедные семьи, живущие за государственный счет. Кучность строений действовала угнетающе.
   Ратислав разгадал мысли молодого князя.
   - Когда жителей стало слишком много, застроили все пустыри и даже свалки, - пояснил он. - Но очень скоро городской смрад и духота сделали жизнь совершенно невыносимой. Тогда сенаторы решили разбить на окраинах города большие сады с плодовыми деревьями. Один из них ты видишь сейчас. Есть еще сады Цезаря у Портовой дороги и сады Мецената у Тибуртинских ворот.
   - А это что за огромный курган? - Велимир указал рукой на громоздкое колоннообразное сооружение со статуей на вершине.
   - Мавзолей первого императора Рима, - ответил Ратислав. - Он действительно похож на рукотворный курган. Такую форму имели погребальницы древнего народа этрусков, они назывались тумулусы.
   Перед входом в мавзолей Велимир приметил террасу с колоннами и стелы с римскими надписями. Он с удивлением оглядел насыпанный поверх кровли земляной слой, на котором росли стройные зеленые деревья, уже виденные им вдоль дорог Италии. Их звали кипарисы.
   Между тем арки, треугольные и выпуклые крыши зданий снова смешались в один густой поток, разделяемый лишь малыми дорогами и жилами водостоков. Вскоре всадники повернули на достаточно широкую улицу, целиком состоящую из прямоугольных домов-садов с красными черепичными крышами, стены которых покрывал слой извести.
   Ратислав остановил коня подле узкой двери с подъемом в три ступени и громко постучал.
   Дверь открыл смуглый невольник в малиновом хитоне с белым кантом.
   - Может ли принять меня Тит Клементий Руфин? - обратился к нему воевода.
   - О ком прикажешь доложить? - подобострастно спросил раб.
   - Скажи, что Помпилий Скавр прибыл с того света, дабы засвидетельствовать свое почтение старому другу, - Ратислав усмехнулся.
   Раб исчез, но уже через несколько мгновений выбежал обратно, приглашая гостей переступить порог, а откуда-то из глубины дома донеслись проклятия и радостные восклицания.
   Отдав поводья коней слуге Клементия, Ратислав уверенно ступил в атриум, увлекая за собой Велимира. Расположение дома совсем не изменилось с тех пор, когда ему приходилось подолгу здесь бывать, гуляя по саду или засиживаясь с хозяином на террасе таблинума.
   Крытый сводчатый двор имел большой четырехугольный проем в центре, через который проникал солнечный свет, отражаясь на поверхности бассейна. По углам бассейна вставали массивные колонны, а само пространство атриума было разделено перегородками с тяжелыми портьерами. В правой стороне Ратислав отыскал глазами ларарий - домашнее святилище с бюстами предков, статуями духов-ларов и широким жертвенным столом-картибулом, уже редко встречавшимся в италийских домах. Но жилище Клементия Руфуса оставалось домом старого образца, в котором былые ценности и устои римского мира еще не были преданы забвению.
   Откинув пурпурную занавесь парапета, отделяющего таблинум от атрия, к гостям вышел человек в строгом черном палии, обернутом вокруг талии и застегнутом на правом плече серебряной фибулой.
   - Да обрушит Громовержец на меня все свои молнии! И правда Скавр - собственной персоной!
   Почти седой, коротко стриженный утонченный патриций ругался, как последний легионер, не переставая удивляться. Глубоко посаженые черные глаза сверкнули двумя огоньками. Даже морщины на удлиненном лице с высоким лбом и горбатым носом на миг разгладились.
   - Мы думали, ты объявишься после смерти Констанция, - Клементий оглядел друга с головы до пят. - Неужели, говорили мы, наш неугомонный Скавр упустит возрождение старого доброго Рима? Но приход Флавия был недолог, все вернулось на круги своя... - махнул рукой хозяин. - Прокул, бездельник! - узрел он замершего рядом в поклоне раба. - Беги и скажи, чтобы накрывали столы в триклинии, да подали цекубского к ужину!
   Наконец, Клементий заметил стоящего позади воеводы Велимира.
   - Твой сын? - предположил он неуверенно.
   - Нет, но я бы гордился таким сыном, - признался Скавр. - Это мой воспитанник, - добавил он, чуть помедлив, и обратился к молодому князю на языке вятов:
   - Чувствуй себя как дома, Велимир. Как видишь, меня здесь еще помнят!
   - Что за странный язык! - покачал головой хозяин. - И в каких краях разговаривают на таком?
   - Скоро этот язык будет известен в самых разных землях, - пообещал Скавр.
   Клементий повел гостей в трапезную, не переставая расспрашивать. Велимир следовал за друзьями чуть приотстав, оглядывая обстановку дома, выходившего на улицу лишь узкой своей частью и сильно удаляющегося вглубь. Переднее строение с бассейном в середине плавно переходило в другое, гораздо более широкое, имеющее надстройку с балконами, увитыми цветниками. Покрытые штукатуркой длинные коридоры со статуями соединяли между собой многочисленные комнаты и помещения, количество которых молодой князь так и не смог сосчитать.
   Вскоре гости вслед за хозяином вошли в просторную трапезную с тремя длинными ложами. Стены здесь были украшены разноцветными фресками с изображениями крылатых быков и юношей в лавровых венках, играющих на свирелях.
   - Итак... - вопросил Клементий Скавра, когда они возлегли на лектусы перед большим столом. Велимир, не привычный к подобному обычаю, сидел с краю, натянутый, как струна.
   - Итак, ты полагаешь, что раз после стольких лет небытия я воскрес, на это должны быть веские причины? - закончил за него Скавр.
   - Именно так. Когда минуло краткое правление Юлиана, а ты не объявился, мы решили, что тебя нет в живых. Многие даже успели забыть твое имя. И вот ты здесь в добром здравии. Уверен, что для этого есть более основательный повод, нежели надежда на восстановление попранной справедливости.
   Скавр серьезно задумался, прежде чем ответить. Действительно, его не было более пятнадцати лет - он даже сбился со счета. Кем стали его бывшие друзья? Кем стал он сам? Может ли он быть с ними столь же откровенным, как в юности? Да и поймут ли они его? Чтобы понять то, что понял он - нужно пережить то, что пережил он.
   - Прежде чем ответить тебе, - осторожно начал Скавр, - я должен знать, с кем ты сейчас и кому служишь?
   - Я служу нашему доброму Риму, - усмехнулся Клементий. - Как и все мы. Да, теперь августы облюбовали для себя восток - но Восток всегда был нашим главным врагом, и только здесь, в Риме, сохраняется дух истинного мужества и благородства потомков Ромула.
   Хозяин отхлебнул из широкой чаши желтого полупрозрачного вина, в котором плавали лепестки розы.
   - Восток исконно противостоял нам как иной полюс мира, как иная система ценностей, - продолжал он свою мысль. - Именно оттуда в наши пределы вторгались армии Антиоха и Митридата, киликийские пираты, парфяне и персы, сотрясая самые устои нашего государства и покушаясь на целостность наших владений. Но еще страшнее было противостояние духовное. Восток, со всеми своими загадочными богами, магическими ритуалами, халдеями и священными книгами всегда стремились породить сомнение в наших сердцах. Он расшатывал основы нашего мировоззрения, подрывал нашу уверенность в заветах отцов. Когда в Империи воцарился Элагабал со своим культом солнечного бога и принудил некогда гордых римлян забыть своих богов и склониться перед Черным Камнем, Восток почти победил. Потребовалось единство целого народа, чтобы возродить попранное достоинство и сбросить рабские оковы.
   Скавр нахмурился. Он слышал о тех тягостных временах, когда на вершине священного Палатина был возведен храм нового азиатского бога, в верности которому заставляли клясться всех - от сенаторов до рабов, а невиданные прежде мистические действа и ритуалы заменили служение Олимпийцам.
   - Теперь все повторилось и нас заставляют поклоняться кресту, восхваляя нового восточного бога... - с безграничной горечью закончил Клементий.
   - Много ли в городе последователей новой веры? - уточнил гость.
   - Они есть, однако пока их сила в самом Риме не так велика, - отвечал Клементий. - Стойкие духом сыны Ромула еще чтут древние обычаи. Зато новая вера безраздельно царит на окраинах, в восточных и южных провинциях. Год за годом она медленно, но верно затягивает петлю на нашей шее. Противостоять этому дурману, застилающему умы людей, становится все труднее. Боюсь, что рано или поздно Восток возьмет свое, а наши отчие боги уже не смогут нас защитить от торжества его безумных жрецов...
   Клементий отставил в сторону пустую чашу и потупил взор. Потом он поднял глаза на Скавра и некоторое время безмолвно его изучал. После некоторых колебаний хозяин заговорил вновь, понизив голос. Давняя дружба пересилила недоверие.
   - Мы не повержены, пока еще живы истинные римляне.
   Гость уловил таинственные интонации в его голосе.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Если желаешь, ты можешь завтра встретиться с ними. Думаю, некоторые из них тебе хорошо известны.
   Сквавр был заинтригован.
   - Мы соберемся здесь, чтобы обсудить наши ближайшие планы, - пояснил Клементий. - Ты должен понимать, чем я рискую, выкладывая тебе подобные сведения. После смерти благородного Юлиана императоры полагают всех поборников старой веры заговорщиками. А Валент заговорщиков карает без разбирательств.
   - А Грациан?
   - Грациан еще молод. И, насколько я знаю, у них там, в среде последователей распятого бога, у самих идет раскол. Грациан поддерживает одних, Валент - других. Чем они между собой различаются, я не знаю, но страсти кипят нешуточные. Поклоняющиеся кресту едины только в одном: все они ждут близкого конца света, предсказанного в сочинении какого-то Иоанна. Там говорится о падении Рима и бесчисленных бедах, грозящих людям. Не удивительно, что в подобном сообществе умалишенных трудно сохранить рассудок.
   Клементий покачал головой.
   - Поэтому, - вздохнул он, - Грациан нам не помощник, а Валент, скорее, враг.
   Произнеся эти слова, хозяин неожиданно осекся.
   Скавр положил руку ему на плечо.
   - Не беспокойся. Тит Помпилий Скавр не изменился с тех давних пор, когда сидел за этим столом, обсуждая с тобой идеи возрождения забытых римских идеалов. Ты можешь мне верить во всем.
   Воспользовавшись возникшей задержкой, Ратислав с самого утра повел своего спутника знакомиться с главными достопримечательностями римской столицы. Однако Велимир был сдержан в своих чувствах. Чем дольше он находился среди римлян, тем острее видел их недостатки. Ни табуларии, ни базилики, ни театры не производили впечатления на молодого князя.
   Состязания колесниц, во время которых возничие, стремясь получить награду, стегали друг друга кнутом и норовили выкинуть из квадриг под колеса коней, вызвало у Велимира настоящее отвращение. Но наиболее угнетающе на него подействовали гладиаторские бои в Амфитеатре Флавиев, называемом также Колизеем. Под рев толпы десятки крепких людей, вооруженные мечами, копьями и трезубцами сражались между собой с яростью диких зверей, без жалости добивая поверженных противников.
   - Столько здоровых мужчин должны убивать друг друга на потеху бездельникам? - недоумевал он. - Куда полезнее было бы вручить им метлы и отправить убирать весь тот мусор, которым зарастает Великий Город.
   Ратислав горько усмехнулся.
   - Римлянину не пристало трудиться, как рабу, - отвечал он с грустью. - Для него лучше умереть на арене, чем жить с метлой в руке. Но ты прав - некогда священное действо давно превратилось в развлечение для праздного люда.
   - Священное? - удивился Велимир. - Что может быть священного в подобной драке?
   - У вас ведь тоже бьются стенка на стенку, а девицы ваши с удовольствием взирают на такие побоища.
   В столице Империи Ратислав вновь стал Скавром. Сбритая борода, привычное окружение и пробуждающиеся с каждым днем воспоминания о детстве и юности невольно заставляли его ощущать себя полнокровным римлянином.
   - Но мы же не забиваем друг друга до смерти! - возразил Велимир.
   - Я это знаю, - согласился его спутник. - В нашем же государстве обычай подобных боев был введен на заре древности. Тогда пленников, обращенных в рабов после победы, заставляли сражаться против бойцов Республики в их национальном вооружении. Это было, своего рода, формой гадания. Я слышал, у некоторых германских племен оно в ходу до сих пор, особенно тех, что живут за Рейном. Там воины сходятся в схватке с пленниками из племени, на которое замышляется поход. Если пленники одолевают - поход откладывается. Если проигрывают - вожди и старейшины воспринимают случившееся знаком верной победы и начинают войну. Думаю, мои предки в стародавние времена поступали сходным образом. Окруженные со всех сторон враждебными племенами сабинов, вольсков, этрусков и самнитов, они нуждались в воодушевляющем их примере и в знамениях, демонстрирующих волю родных богов.
   Скавр невесело усмехнулся.
   - Увы, постепенно тайный смысл сего действа оказался предан забвению. Бои на арене превратились в развлечение. Кровавое и жестокое, но приносящее выжившим участникам громкую славу, а их владельцам - немалый доход.
   Соглашаясь на предложение Ратислава о путешествии в Рим, Велимир в глубине души надеялся увидеть восхитительный город, о котором он столь многое слышал. Он хотел проникнуться величием древних правителей и полководцев, вдохновиться красотами грандиозных сооружений, возведенных самыми искусными мастерами. Однако действительность убедила его в правоте слов Ружены: мечты гораздо прекраснее реальности. Впрочем, на все недоуменные вопросы молодого князя Ратислав, которого даже самому Велимиру порой хотелось назвать Скавром, отвечал просто: упадок Империи.
   - Мы прибыли не в самое лучшее время. Императоры не занимаются управлением, погрязнув в богословских спорах, народ обнищал, а сам Вечный Город наводнили всевозможные варвары.
   - Вроде нас с тобой? - улыбнулся Велимир той лукавой и одновременно добродушной улыбкой, увидев которую, все его собеседники начинали неудержимо улыбаться в ответ. Ратислав усмехнулся.
   - Не в бровь, а в глаз, - признал он. - Да, мы сами, конечно, довели его до такого состояния, гоняясь за призраком власти над миром - и упустив собственное Отечество...
   Если бы Валенту сообщили о том, что предводитель столь опасных варваров, перед которыми дрожали его легионы и федераты, сейчас нашел приют в доме одного из его легатов на окраине Рима, он бы вряд ли этому поверил. Если же поверил бы, то наверняка тронулся умом от страха или безудержной радости. Впрочем, такая вероятность не грозила ни императору, ни князю уннов. Не тревожимые никем, Велимир и Ратислав спокойно дожидались возвращения Грациана, вслед за которым Валент должен был отбыть в новую столицу империи, Константинополь.
   Вечером дом Клементия Руфина превратился в подобие шатра воеводы - сюда собирались многочисленные люди, некоторые из которых были в полном воинском облачении и даже приезжали на богатых колесницах. Приветствуя хозяина поднятием руки, они произносили торжественную фразу: "Оптимус Максимус Сотер!", после чего следовали хорошо знакомой им дорогой. Под сводом кубикулы, спального покоя хозяина, начинался спуск в необычайно просторный подвал с колоннадой. Судя по всему, он занимал все подземное пространство дома от вестибулума до каведия. Пол здесь был гранитный, треножники и курильни, украшенные звериными лапами, стояли вдоль оштукатуренных стен.
   Скавр, занявший место по правую руку от хозяина в темном кукуле с капюшоном, наброшенном на голову, негромко заметил:
   - Если бы август хотел расправиться с заговорщиками, ему ничего бы не стоило накрыть ваше собрание.
   - Мы не строим заговоров против императора, - возразил Клементий. - В делах, касающихся блага и процветания как Рима, так и всей Империи, ему не сыскать более преданных слуг. Но все мы полагаем, что нынешняя политика и заигрывание с апологетами новой веры ведут нас к гибели! Обсуждать же это нам никто не в силах запретить, будь то хоть сам Юпитер Феретриус.
   Скавр кивнул понимающе.
   От дальней колоннады, возносящейся над основным пространством зала, спускалось несколько широких ступеней, на которых были расставлены катедры с высокими спинками для гостей. Присутствующие разместились на них, подобрав полы длинных плащей. Мечущиеся тени от светильников накрыли зал, исказив контуры львов, фавнов и орлов, выписанных расплавленным воском, смешанным с мраморной крошкой. Однако освещения было достаточно для того, чтобы видеть лица всех собравшихся.
   Клементий вывел Скавра вперед.
   - Я думаю, этот человек знаком многим из вас, - и он кивнул гостю.
   Тот снял капюшон с головы.
   - Клянусь Квирином, это Помпилий Скавр! - раздалось сразу несколько голосов в разных углах.
   - Мы думали, ты давно почил, оставив этот бренный мир!
   - Мы уже похоронили тебя!
   - Мы полагали, тебя более нет среди живых, - наперебой заговорили старые знакомые Скавра.
   Тот улыбнулся.
   - Как видите, я жив, и даже более жив, чем был, когда мы расстались.
   - Как понимать твои слова? - удивился пожилой патриций в правом углу - Скавр признал в нем трибуна своего легиона, Квинта Массилия.
   - Богам было угодно сохранить меня, и вложить новые силы в дряхлеющее тело. И я надеюсь, что боги будут и впредь благосклонны ко мне и к нашему городу, а силы эти вольются во всех нас свежим потоком, даровав волю к великим свершениям.
   - Ты предлагаешь нам союз с варварами? - догадался Юний Анций, из числа более молодых собравшихся. Он стоял в самом дальнем углу помещения в темной лорике линцее, поверх которой был наброшен белый сагум, отороченный алой каймой.
   Скавр помедлил, прежде чем ответить. Он обвел всех собравшихся долгим и пристальным взглядом.
   - Варвары сейчас сами заполняют наш город. Они проникают в него по одному, по два, целыми семействами. Они вступают в наши войска, служат магистратами - с тех пор как наши соотечественники перестали претендовать на эти должности. Они охотно принимают наш язык и наши обычаи - однако исподволь растворяют нас в себе. Мы забываем свое высокое прошлое, мы уже забыли веру наших предков, и пока мы не забыли самих себя - я предлагаю союз. Но союз не просто с варварами! С теми из них, кто сам способен стать манящим маяком для всех стремящихся под их крыло племен и народов. С теми, кто еще не утратил первородной чистоты и мудрости. С теми, кто обладает могучей силой, но пока не понимает, что с нею делать. Эта сила, словно целительное снадобье вытянет из наших городов всех тех, кто разъедает тело Империи изнутри, тех, кто отравляет его ядом бесчисленных пороков. Союз, о котором я говорю, даст нам свежую и чистую кровь, не знающую изъяна. Эта кровь очистит наши сердца и позволит возродить устои Древних - тех всемогущих и благородных мужей, что создали Вечный Город на семи холмах Лация.
   - Древние говорили, что не стоит звать в помощники равного себе - он может занять твое место, - заметил один из собравшихся, незнакомый Скавру.
   - Варвары, о которых я говорю, и мы - люди разной породы, подобно разным видам деревьев или разному сорту глины, - возразил Скавр. - У них иные ценности и взгляды на мир. Одно не может занять место другого. Я сейчас вам это докажу. Велимир, выйди к нам! - он позвал отчаянно скучающего юношу, так и не понявшего ни единого слова из всей беседы.
   Велимир вышел на середину зала и встал с гордым видом, положив руку на рукоять меча.
   Собравшиеся рассматривали его во все глаза, точно диковинку.
   - А почему щеки его изборождены шрамами? - спросил один из старших гостей в строгой белой тоге пуре.
   - В его краю такой обычай, - усмехнулся Скавр, вспомнив страдания молодого князя.
   - Сколь сильно опустился Рим! - горестно воскликнул патриций. - Просить помощи у варваров со стороны, чтобы справиться с варварами, царящими в его сердце! Мир поистине катится в пропасть...
   - Помнится, лет тридцать назад эти же слова говорил мой дед, - заметил Клементий. - А ему - его дед. Из века в век убеленным сединами мужам кажется, что мир меняется только к худшему, ибо в молодости мы сильны и полны здоровья, в старости же все дается с трудом. Кто-то сейчас полагает, что вершиной расцвета Рима была эпоха Нумы Помпилия, подарившая мудрые и справедливые законы. Другие восхваляют времена Республики с ее строгостью нравов и душевным благородством, когда даже прославленные консулы вроде Мания Курия Дентата сами работали в поле и варили себе репу. Есть и те, что преклоняются перед принцепсами Августом и Траяном, воспевая дни ранней Империи.
   - Однако не всегда люди, утверждающие, что прежде было лучше, чем сейчас, оказываются неправы, - возразил Скавр. - Иначе сегодня в этом зале не собралось бы столько достойных мужей.
   Изначально замысел его был прост и логичен. Империя давно была поделена на две части, причем не только в силу указа Диоклетиана, но и по самому своему существу. Запад безудержно предавался удовольствиям, Восток молился. Трудно было сказать, кто из них представлял большую угрозу для зарождающихся молодых держав на рубежах римского мира. Можно было лишь, используя их неискоренимое соперничество, заключить союз с одним против другого, причем не важно, был ли то правитель Запада или властитель Востока - их взаимная ревность и амбиции гарантировали успех.
   Действовать следовало осторожно. Скавр сознавал, что открытое предложение подобного союза августу или цезарю неминуемо отправило бы его вслед за бедным Гиперетием, неосторожно поддержавшим Прокопия против Валента в пору междоусобицы. Но планомерное и ненавязчивое влияние через лиц, приближенных к августейшим особам, могло принести успех. Всегда и везде, рассуждал Скавр, можно найти колеблющихся и склонить их на свою сторону. Похоже, именно таких союзников и посылала сейчас судьба в самые его руки.
   Парадокс политической обстановки в Риме заключался в том, что почти такой же план Луций Прим предложил императору Валенту. Это была стратегия разобщения сил неприятеля, выискивания его уязвимых мест и удар по ним при защите собственных слабых сторон.
   Велимир не приветствовал подобный способ борьбы с врагом. Он полагал, что метод политической интриги низводит правителя до уровня его противников. В конце концов, чем тогда вяты с их союзом лучше коварных и хитроречивых ромеев? В глубине души молодой князь догадывался, что сам Скавр только строил из себя опытного дипломата, на деле же стремясь просто повидать родные края. Как бы там ни было, но отступиться теперь, когда они взялись за столь ответственное дело, было уже нельзя.
   Велимира внимательно рассмотрели со всех сторон, обсудили его молодость, независимый вид, целеустремленный и открытый взгляд. Большинство присутствующих сошлись во мнении, что варвары, за объединение с которыми ратовал Скавр, достойны внимания истинных римлян. После этого молодой князь попросил позволения у Скавра покинуть собрание, на котором он ничего все равно не понимал.
   Велимир без особой цели бродил по древним темнеющим улицам, разглядывая в алом свете заката величественные, но уже начинающие разрушаться сооружения. Он видел водопроводы, несущие в город воду с горных источников и подающие ее через желобы в особых фигурных мостах, называемых римлянами акведуками. Видел цирки, из которых постоянно слышались азартные вопли зрителей, беломраморные храмы с капителями, разбросанные по всем холмам, - и поражался безмерным усилиям, затраченным людьми. Велимир не мог не признать, что многое из построенного здесь выглядело на редкость красиво: величественные триумфальные арки, богатые дворцы, базилики, обширная площадь, называемая форумом и двухъярусные каменные мосты - однако красота эта была ему чужой. Говорили, что Германарих хотел превратить свою державу в подобие Рима - но разве может чужая красота заменить собственную? Она просто пропадет, исчезнет, улетучится вместе с дуновением ветра... Та красота, что выстрадана, выношена, создана своими руками - она и ценна; а привнесенная со стороны - ценна для тех, кто ее сотворил, но вовсе не для тех, кто ее купил...
   За этими мыслями он не заметил, как к нему приблизился маленький тощий человечек с морщинистым лицом, в длинной серой хламиде.
   - Друг мой! - неожиданно обратился он к нему на готском языке, который Велимир неплохо изучил за годы минувшей войны. - Как я вижу, ты не римлянин. Не происходишь ли ты из славного и древнего племени готов?
   - Нет, почтенный, - возразил Велимир, кусая губу от досады. Каждый день он подвергал себя мучению бритья в надежде походить если не на римлянина, то хотя бы на иноземца, давно живущего в Вечном Городе. Однако внешность и повадки его по-прежнему выдавали. - Я не гот, хотя и не из этих мест.
   - По-видимому, ты происходишь из северных краев, лежащих к востоку от Свевского Моря? Я вижу это по твоим светлым волосам и голубым глазам.
   - Тут ты прав, - вынужден был согласиться молодой князь.
   - В таком случае, ты мог бы оказать мне услугу. По слову властителя Рима я должен был направиться в земли тервингов, однако дела церкви задержали меня в столице на несколько лишних дней. Сегодня же я с удивлением заметил, что все верноподданные рода Балтов и родственных ему племен, с которыми меня связывают дальние кровные узы, как сквозь землю провалились. Это оказалось тем более странно, что Великий Город всегда кишел готами, как садок рыбой. Добрые люди объяснили мне, что август спешно отправил их на войну с дикими варварскими ордами, приближающимися к Данувию. Речь идет об уннах, подлинных исчадиях ада...
   Велимир с трудом сдержал улыбку. Видимо, под исчадьем ада подразумевался именно он, а Уннами была его дружина Юных, некогда собранная Ратиславом и впитавшая в себя представителей самых разных народов.
   - Чего же ты хочешь от меня?
   - Если ты надумаешь навестить родные края в ближайшие дни, я был бы счастлив присоединиться к твоему обществу. Видишь ли, мы живем в неспокойное время и дороги наводнены опасностями. Мне было бы не так боязно пробираться на север в твоей компании.
   - Я не знаю, сколь долго еще дела задержат меня в Риме, - нашелся Велимир, не желая сразу огорчать человека отказом. - Могу лишь обещать, что возьму тебя с собой, когда их улажу. Если, конечно, ты не встретишь до того времени других попутчиков и скажешь мне, где тебя искать.
   - Будь благословен, добрый варвар! - человек просиял, осеняя юношу странным движением руки крест-накрест. - Я живу в двух шагах отсюда - вон мой дом, между Юлиевой базиликой и языческим храмом Кастора - дом проповедника Вульфиллы. Запомни: Этрусская улица, не доходя до Коровьего рынка.
   Он поклонился Велимиру, и тот, не желая быть невежливым, тоже поклонился в ответ.
   - Позволь мне один вопрос, - проговорил молодой князь на прощание. - Почему император, посылая тебя к варварам, не позаботился о твоей охране?
   - Видимо, у него были другие спешные дела, ибо он покинул Палатин сегодня утром. Но мы, грешные служители церкви, слишком ничтожны, чтобы докучать августу подобными просьбами... Впрочем, - Вульфилла вздохнул, - тут есть и моя вина. Я отпрометчиво пообещал Валенту выполнить его поручение, позабыв, что в столь опасном путешествии могут случиться разные неприятности.
   - Тогда почему тебе не задержаться в городе и не дождаться возвращения цезаря Грациана? - решил Велимир блеснуть знанием политических реалий. - Наверняка он согласится тебе помочь и выделит надежное сопровождение.
   Лицо Вульфиллы внезапно исказилось страхом и ненавистью.
   - Что? Встречаться с этим гонителем истинной веры? Уж лучше я буду просить помощи у безродного варвара! Прости, любезный, я вовсе не тебя имел в виду! - спохватился он, кланяясь Велимиру и опасаясь, что тот изменит свое решение. - Это еще одна причина, заставляющая меня желать твоего содействия: цезарь возвращается на третий день, в Майские Иды, и мне бы не хотелось, чтобы наши пути пересеклись.
   Молодой князь мало что понял из подобного объяснения, однако решил не расспрашивать более и простился с Вульфиллой, проводив его взглядом. Тот с радостным сердцем направился к своему дому - приземистому одноэтажному строению из камня, стены которого были покрыты уличными рисунками.
   Вернувшись в Субуру, Велимир застал Ратислава в их комнате на постоялом дворе. После собрания в доме Климентия он пребывал в благостном расположении духа.
   - У тебя, я вижу, хорошие новости? - воспросил Ратислав князя.
   - Даже две, - ответил тот. - Валент убыл на восток. Грациан возвращается послезавтра. А до чего договорились вы?
   - Все выказали тебе большое внимание. Я рассказал им кое-что, намекнув, что готов, с которыми они дружат, следует бояться больше, нежели нас. В смысле, вас. Поскольку мы прибыли вдвоем, наше посольство не произвело на них большого впечатления, но, по меньшей мере, они задумались о моем предложении и даже посвятили меня в свои планы. Они очень надеются на Грациана.
   - Тогда, может быть, ты знаешь и то, с какой целью Валент отправился на восток? - поинтересовался Велимир.
   - Готовить поход на алан, - довольно равнодушно отвечал Ратислав.
   Князь посмотрел на него долгим взглядом. Воевода, поймав этот взгляд, внезапно сообразил, что это значит.
   - А несколько дней назад все готы из Рима отправились на помощь своим соплеменникам, - подтвердил его догадку Велимир. - Друг мой, нам пора бросать наши дворцовые похождения и во весь опор мчаться назад! Хватит уже изощряться в лицемерии, в котором ни ты, ни я не сильны. Пришло время обратиться к тем средствам, которыми мы владеем куда лучше - к мечам.
   - Да, ты прав, - Ратислав грустно кивнул. - Как видно, Валент оценил нас по достоинству и готовит решительный удар, чтобы подавить нового врага, пока он не стал слишком силен... Сам он ударит с юга на наших союзников, вероятно, из Тавриды, а готы пойдут от Данувия. Это будет пострашнее, чем Эорманрик. Да, нам нужно ехать немедленно!
   - Вслед за Валентом? - уточнил Велимир.
   - Нет, раньше его. Он наверняка отправится морем, через Капую. Мы же двинемся на север. Сперва на Равенну, затем на Аквилею, оттуда через горы до Савы и потом рекой до Данувия. Надеюсь, ветры задержат императора, мы же будем полагаться только на проворство наших коней и речное течение. Я не слишком жалею, что не успел встретиться с Грацианом. В конце концов, зерно посажено в подготовленную почву. Теперь пусть прорастет, а мы дождемся всходов. Твои новые и мои старые друзья нам помогут.
   - Хорошо, - согласился князь. - Готовься к отъезду, я же сообщу нашему попутчику, что мы выезжаем завтра же на рассвете.
   - У нас есть попутчик? - удивился Ратислав.
   - Есть. Я обещал одному человеку, что возьму его с собой, когда отправлюсь на север.
   - Надеюсь, он сумеет скакать так же быстро, как и мы, - воевода покачал головой.
   Путники встали еще засветло. В этот час город был погружен в полумрак, все оконные ставни в домах и створки лавок были закрыты и только на перекрестье улиц под статуями на постаментах мерцали тусклые светильни, по которым гости столицы могли находить дорогу. Было почти тихо. Лишь изредка слышался шорох бездомных бродяг и журчание уличных фонтанов. Двигаясь между Оппием и Циспием, Велимир и Ратислав наткнулись на фанари вигилы - ночной караульной службы, выполнявшей обход. Стражники, закутанные в длинные шерстяные плащи, окинули всадников беглым взглядом, но не замедлили шаг.
   Этрусская улица или Улица Благовоний была одной из главных связующих дорог Вечного Города. Она соединяла между собой Форум, Большой Цирк, Коровий рынок и Велабр - пространство между Капитолием и северо-западным Палатином. Днем здесь было не протолкнуться из-за обилия торговцев, однако сейчас таберны и аргентарии стояли закрытыми на засовы, а двухэтажные дома купались в тенях.
   Надо отдать должное Вульфилле - он оказался готовым к выступлению еще до того, как Ратислав и Велимир подъехали к его дому. Он встретил их, держа в поводу игреневую кобылицу с дымчатой гривой. Путники успели выбраться за главную городскую черту до того, как узкие улицы переродили многочисленные повозки и кавалерийские схолы гвардейцев, бесцеремонно продвигавшиеся по кварталам, стегая горожан плетьми. Велимир последним взглядом проводил Храм Юноны и Форум Траяна, посветлевшие в лучах нарождающегося солнца портики и бесчисленные монументы, хранящие память о былом величии римского государства.
   Всадники скакали до самого вечера, делая лишь краткие передышки. Несмотря на быструю скачку, Вульфилла не жаловался. Он лишь стискивал зубы и крепче сжимал поводья, чтобы удержаться в седле. Когда остановились на постой у двери дешевого дорожного стабулярия, Вульфилла почти свалился с лошади.
   - Как видно, придется тебя оставить здесь, - покачал головой Велимир, помогая спутнику войти в помещение с желтыми облупившимися стенами.
   - Нет-нет! - Вульфилла схватил его за руку. - Обещаю, что завтра я снова буду свеж и бодр. Меня растрясло с непривычки.
   Ратислав с сомнением покачал головой.
   Однако проповедник не обманул. С утра, подкрепившись хлебом, размоченным в молоке, сыром и несколькими маслинами, он оказался готовым продолжать путь.
   Десять дней непрерывной скачки они почти не разговаривали между собой, обмениваясь только короткими фразами по поводу ночлега и утреннего подъема. И только перевалив хребет, отделяющий истоки Савы от берега моря, путники смогли, наконец, перевести дух. Из опроса хозяев постоялых дворов Ратислав узнал, что готы и франки, следующие тем же путем, опередили их не больше чем на один день.
   - Нам надо их не просто догнать, - заметил Велимир, - но опередить. А нашего спутника мы вполне можем оставить под присмотром его родичей.
   - Почтенный, хватит ли у тебя сил еще для одного конного перехода? - обратился Ратислав к Вульфилле на латыни.
   - Разве вы не собирались плыть дальше по реке? - удивился тот.
   - Собирались, - ответил воевода. - Однако наши кони быстрее, чем лодка. Мы уже завтра нагоним отряды готов, которым сможем тебя препоручить. Под их надзором ты будешь в безопасности, а мы отправимся своим путем.
   - Благослови вас Бог! - провозгласил Вульфилла радостно. - На большее я и не рассчитывал. Что ж, если завтра мы сможем догнать моих соплеменников, то еще один день мучений я вполне готов потерпеть.
   Дорога шла по горам, срезая глубокие изгибы реки. На ночь остановились в маленьком сельском домике, хозяин которого - добродушный далмат - охотно предоставил им свой сарай для ночлега.
   - Зачем же ты так спешишь нагнать готов? - полюбопытствовал Велимир, впервые за много дней заговорив о чем-то, не касающемся дорожных хлопот.
   - Императором мне поручено просвещать моих собратьев, дабы они оставили свою ложную веру и обратились в лоно истинной.
   - А почему ты считаешь, что нынешняя их вера неистинна? - спросил Велимир уже с большим интересом.
   - Но разве может быть истинной вера в какие-то деревянные истуканы? - торжествующе вопросил Вульфилла.
   - Должен тебя расстроить, почтенный проповедник, - улыбнулся молодой князь, - никто в деревянные истуканы не верит. Мы прекрасно понимаем, что это - лишь образ, зримое воплощение некой подлинной и совершенной силы, существующей помимо нашего понимания.
   Вульфилла, однако, не смутился.
   - Не всякой силе следует доверять. Разве можно поклоняться тем демонам, что требуют кровавых человеческих жертв для собственного удовольствия?
   Велимир вздрогнул.
   - Не знаю, кто тебе рассказывал такое, почтенный, - произнес он с некоторой обидой в голосе. - Да, на просторах наших земель порой встречаются люди, желающие откупиться жизнью соплеменника от недругов или неизвестных им могущественных сил. Однако бывает такое очень редко и в среде племен, давно утративших понимание небесной правды. Настоящая жертва - это добровольное самозаклание одного человека во благо единоплеменников. Это благородное деяние, искупающее подчас проступки целого народа. Разве Основатель вашего учения не поступил таким же образом?
   - Он был Богом, - возразил проповедник.
   - Пусть так. Однако я слышал, что каждому из последователей вашего учения предписано уподобиться ему и приблизиться к его деяниям в своей жизни. Когда вас преследовали и истребляли ромеи, многие из вас шли на смерть с радостью. Почему же ты отказываешь в такой добродетели нам?
   Вульфилла был поражен.
   - Я не думал об этом, - признался он.
   - Человек, не готовый погибнуть ради будущего своих ближних, недостоин быть их вождем, - произнес князь с такой внутренней убежденностью, что проповедник ни на миг не усомнился: если бы того требовали нужды его племени, его случайный попутник принял бы жертвенный венец, не задумываясь.
   С утра всадники продолжили торопливый путь. Скавр ехал чуть впереди, вглядываясь в извилистую горную тропу, по левую руку от которой слышался гул бурной реки. По мере удаления от Рима он вновь все больше превращался из Помпилия Скавра в воеводу Ратислава. Вульфилла, которому, по-видимому, не давали покоя вчерашние слова Велимира, возобновил с ним разговор.
   - Скажи, любезный варвар, разве ты никогда не задумывался о том, что жизнь твоя дана тебе не просто так, что ты не можешь ее проводить в удовольствиях и развлечениях?
   - Разумеется, - подтвердил молодой князь. - Жизнь дается нам, дабы мы смогли сделать что-то важное, вписать свой узор в бесконечную ткань Всемирья, добавив ему яркости и разнообразия. И кем мы в нем останемся - зависит от нас самих...
   Вульфилла вновь был вынужден умолкнуть. Ему даже на миг показалось, что собеседник его куда лучше понимает саму суть учения, которое он разными способами силился ему изложить, что это ему следовало спрашивать совета у молодого варвара, вместо попыток его вразумить.
   - Но как следует прожить свою жизнь? К чему стремиться, чего избегать? - проповедник, однако, не успокаивался.
   - У каждого своя стезя, - просто отвечал Велимир. - У кого-то стезя, у кого-то стежка. Достойно пройти по ней - вот путь в неизбывную вечность. Не оступиться, не забыть о главном - а слиться с Первородным, с тем, что бесконечно мудрее и выше нас, дабы глазами его увидеть всю подлинную красоту мира...
   - А если оступился? Все ошибаются - как же быть тому, кто сошел со своей стези?
   - Вернуться на нее, - отозвался Велимир. - И попытаться искупить вину за содеянное.
   - Но те, кто оказался тобой обижен, будут мстить тебе за обиды!
   - Месть - путь слабого. Сильный умеет прощать того, кто всего лишь оступился. Если люди будут вечно мстить друг другу за обиды - они никогда ни к чему не придут.
   - Да! - радостно поддержал Вульфилла. - Прощение обеспечит вас процветанием и силой. Сделав бывших врагов друзьями, вы сможете обратить их усилия на благо себе...
   - Однако не все и не всегда следует прощать, - резко возразил князь. - Есть деяния, совершив которые, человек сам вырывает себя из узора Великих Прях. Прощение всего - убивает жизненный смысл. Впрочем, сполна сведав высшего наказания и искупив свою вину поступком или кровью, человек всегда может вернуться на утерянный путь. Вот только искреннее раскаяние за провинность я встречал нечасто...
   - Это потому, что вы лишены истинной благодати, - заверил проповедник. - Если бы вы только осознали всю немыслимую глубину события, случившегося несколько веков назад, осознали неизмеримую милость Создателя к своим падшим чадам - вы бы немедленно раскаялись сами во всем содеянном и простили бы врагов своих, а они простили бы вас.
   - Мне не в чем каяться, - пожал плечами Велимир. - По крайней мере, я не знаю за собой таких деяний, за которые бы следовало извиняться.
   - Гордыня, гордыня, - произнес Вульфилла снисходительно. - Она погубила немало великих людей. Чем ближе человек к святости, тем больше грехов он у себя находит, ибо чем чище одежда, тем заметнее на ней даже малейшие пятна; на грязной же одежде новая грязь не видна.
   Велимир задумался.
   - Ты прав, жрец. Мне есть, в чем повиниться. Я обманул тебя - я не гот и не сармат, а отношусь к племени, которое ты полагаешь исчадьем ада. Я - вождь уннов! - он усмехнулся, наблюдая, как в глазах собеседника проступает ужас.
   - Однако мы приехали. Дальше лежит земля тервингов, где ты будешь под охраной своих соплеменников. Нам же, как ты понимаешь, лучше там не появляться.
   И оставив растерянного проповедника на развилке, Велимир и Ратислав поскакали по восточной дороге.

Глава 4. Черный Холм.

   Сиреневые луга небес стали раздольем для бесчисленных отар облачных барашков. Они то своенравно разбредались в разные стороны, то вновь сбивались в одно большое стадо, словно подгоняемые невидимым пастухом. Полуденная Сурья, что норовила спрятаться за их курчавыми спинами, вплетала в их белоснежное руно золотые пряди.
   Светозар вдыхал густой воздух, сладкий от сосновой смолы, всей грудью. Чащобы, березняки и дубравы приветствовали его перекличками неясыти и куликов. Поляны утопали в лютиках и резеде, точно отвечавшими улыбками на его зовущий взгляд. А он все еще не верил, что вернулся в дивный край дремотного спокойствия и стоит на вершине Утиного Холма.
   - Никто и не чаял тебя вновь свидеть, - промолвил дед Хоробор, присевший на большую кочку рядом. - Как-никак сам кудесник ноне. Самый главный вещун у Юных. Таких гостей не часто встречаем.
   - Полно, старче, - Светозар усмехнулся уголками рта. - Шутишь, небось? Ведать - мое призвание. Здесь я его и обрел. С той поры земле отчей служу по воле Рода, да единокровников от хмари и лиха сберегаю. Боле ничего.
   - Что ж вспомнил про нас?
   - Сердце в дорогу позвало, - признался волхв. - Шепнуло, что надобен я здесь.
   Взгляд старца стал хмурым.
   - Не обмануло тебя сердце.
   - Сказывай, - Светозар устремил на него пристальный взор. - Вижу, печаль-кручина вас изводит, душу гнетет.
   - Морочить тебя не стану, - согласился дед Хоробор, - скажу, как есть. Воспослед тому, как вы годяков отвадили и далеко на закат прогнали, поломав изрядно инородцам кости, появились на нашей земле чужаки. Не забродни, а те, что здесь осели тайком, да зажили своим почином.
   - Неслыханное дело, - подивился Светозар. - Берендееву сторону повсегда люд обходил.
   - Верно. Мы сами их не видали, иже хоронятся от нас крепко. Но следы их не единожды подмечали. Близ Черного Холма.
   - Что ж за холм такой? Вы мне о нем не сказывали.
   - Не любим мы о том толковать, - пожевал губами старец. - Место из всех - самое окаянное. На нем селищ нет с давних времен. Ты был там, за восходными лугами. И Три Заградные Дубравы видал.
   - Дубравы видал, - припомнилось Светозару. - А сам холм нет.
   - Они его ото взгляда закрывают. Жили там в стародавнюю пору, когда еще счета времени не вели, людины из рода Каменного Цветка. Иначе их прозывали людьми-коршунами - толковали, что с младенчества им ведом птичий язык. Они в этом краю прежде нас поселились, но пращуры наши их не застали, ибо сгинули люди-коршуны без следа. Токмо на Черном Холме, у пустого тына нашли тьму кольев с насаженными на них человечьими черепами.
   - Что ж то значит?
   - Род Каменного Цветка был силен черным ведовством. Волохи селища часто приносили людьи жертвы своим темным богам, о коих мы не знаем. Урочище, говорят, и по сей день сохранилось, но ушло глубоко под землю. Отроки наши его пытались на холме сыскать, да едва не сгибнули. Один раз буря поднялась, повалив дерева, в другой - появились дикие кони и едва не затоптали копытами. С той поры сородичи наши Черный Холм не привечают.
   Светозар в раздумье покрутил ус.
   - Ты говоришь, пришлые возле холма объявились?
   - Да. Обретаются где-то рядом. Не иначе как им то урочище потребно, - подтвердил дед Хоробор.
   - Расскажи еще о роде Каменного Цветка, - попросил Светозар.
   Старец пожал плечами.
   - Исконом они иным жили, незнаемым. Обычаи имели другие. Умерших не сжигали и не хоронили в землю, а подвешивали к деревам под самую крону, покуда те не обращались в прах. Три Заградные Дубравы - погребальный круг, где еще много ветхих костей. Слыхивал я, что по их поверьям человек после смерти обращался в зверя или птицу, дабы бродить или летать по родным лесам. Ведуны же и кобники становились у них дикими котами, что сторожили особые священные камни. У нас такие еще остались числом немалым. Это все, что о них ведаю.
   - И что же, с той поры, как люди-коршуны ушли, на Черном Холме никто не объявлялся?
   - Было единожды, - нехотя сказал дед Хоробор. - Поколений эдак двенадцать назад. Щуры толковали, были тут отметники. Укрывались на холме от кого-то. Не единоплеменники, а из разных родов, однако ж стояли одной общиной и звались в народе Черными Тайнознатцами. Они свои раденья на холме вершили и духи Трех Дубрав нас к ним не подпускали. Тогда еще рыбари да охотники с нашего селища стали пропадать. Ноне все повторилось...
   - Неужто они сыскали урочище?
   - Видать, да. И жертвы Каменному Цветку приносили. Потом пропали.
   - Ну, а те, что сейчас пришли, - допытывался Светозар, - какого они роду-племени?
   - Падун на деревах видел чужие резы, а на земле - чиры, выписанные кровью. Все они - годьи. Такими знаками служители Асов со своими богами якшаются.
   Волхв опустил голову. Он вспомнил, что, несмотря на все усилия отыскать Ингульфа, Юным так и не довелось выйти на его след.
   - Мы извечно в ладу живем с Всемирьем, - продолжал дед Хоробор. - И звери лесные нас братьями считают, и рыбы, и птицы. Но нынче все переменилось. Зверье ходит, будто одурманенное. И волк теперь опасен, и медведь, и лось. Каждый может на человека пойти. Без счета стало коршунов, что на баб и детей бросаются.
   - Выходит, чары чужаков сильны?
   - Сильны изрядно, - признал старец. - Вот и помышляем, что нам ноне делать. Как окаянное это дело разрешить, чтоб покой на эту землю вернулся.
   Слова старца камнем легли на душу Светозара. Немыслимым казалось ему, что всемогущие берендеи, которым исконно были подручны все природные стихии, теперь оказались бессильны обуздать неведомо откуда взявшихся инородцев.
   Волхв поселился в жилище деда Хоробора и Добравы. Казалось, здесь все осталось прежним. Селяне занимались привычными делами: дубили шкуры, плавили и ковали железо, очиняли дресву, ходили на ловы. Сила земли поднималась от душистой травы, так и льнущей к ногам, теплые ветра плели затейливые кудели из воздушных струй. И все же что-то изменилось. Не стало слышно песен, девицы не водили на лугу хороводы, не смеялись дети.
   Дева Добрава украдкою обмолвилась, что священный огонь Белбога, несколько поколений неугасимо пылавший в закрытой каменной кермети рода, уже дважды погасал, и его возжигали внове. В дупле же древнего сырого дуба над Туман-Ручьем кукушка высидела трехголовых птенцов. Все это немало тревожило селян.
   - Светораду были знаки, - вещал дед Хоробор угрюмо. - Полночный вран трепал сивошкурого бера во всполохах огняных. Видать, крепко сердятся на нас отчие боги...
   А уже на другой день в селище хватились чеботаря Грежа, молодого еще парня, что подался в полесья Клубничного Яра на полунощной стороне, да там и сгинул. До вечерницы прождали - впустую. Ночь минула - так и не воротился.
   - Верно, беда стряслась, - дед Хоробор, возившийся по утру с прохудившимся пестерем, пристально посмотрел Светозару в глаза.
   - Я сыщу его, - ответил на его невысказанный призыв волхв.
   - Добро. Только воспомятуй о том, что я тебе давеча рек. Всемноги силы ополчились на нас, разгулялись удалой гурьбою. Еже не опрядешься подмогою вышней - сам худо можешь сведать.
   - Полно, старче, - Светозар намотал на ноги онучи и взял свой трехзубый посох. - С Правью в сердце ни в Яви, ни в Нави не согибнет человек. К полудню вернусь.
   Добрава, бросив на него тревожный взгляд, хотела проводить до околицы, но волхв ее удержал.
   - Ан не в последний раз видимся. К обеду ждите.
   До перелесков Клубничного Яра Светозар добрался скоро. Вступил под полог дерев, умеряя дыханье и растворяя мысли. Взор - как ясный месяц, плыл без преград, проницая все пред собой. Слух - на несколько верст вперед прознавал все переливы ладов Тремирья. По рунам ветвей Влесов потворник умело читал ведник путей-дорог. Шел твердо, без сомнений. От пахучих дервей тянуло теплом, но спертым и будто перегнилым. Осины, клены, дубы и рябины смотрели в глаза грустным взором. Желуди и листы сыпались без перебоя, колыхались папоротники, шуршала черемица.
   Следуя незримому зову, Светозар разыскал полянку среди кряжистых ясеней и тут же встал, как вкопаный. Подобное зрелище он видел впервые. Огромные разветвленные корневища ясеней вдоль и поперек оплели всю землю, точно накинув на нее тяжелую сеть. Они охомутали, избороздили ее. Под них попали кусты борщевиков и цветы ландышей, раздавленные и расторгнутые на клочья, несколько мышей, заяц и пустельга. Но главное - под грузом древесных лап лежал бездыханный человек, стиснутый ими от самой шеи до колен. Кости его оказались размолоты. Это и был чеботарь Греж.
   Волхв угрюмо взирал на недвижимое тело селянина. Он не знал, почему дерева погубили его, для чего выпустили могучие щупальца, смертельных объятий которых не смог избегнуть никто на этой поляне. Вызволив тело и взвалив все, что осталось от него, на плечо, Светозар повернул назад, чтобы вернуться к Утиному Холму.
   Двигаясь низиной между взгорками, утыканными ельником и редкими березами, он достиг небольшого ручейка, почти сокрытого высоко вымахавшей живокостью и вьюном. Здесь волхв вновь остановился в недоумении. Вода в ручье отливала багрянцем. Подойдя ближе, он увидел, что не вода это - кровь, густая, бьющая в нос нестерпимо кислым запахом.
   Светозар присел на корточки, всматриваясь в покачивающийся вязкий поток, однако вдруг вздрогнул. Над ним шевельнулась массивная тень. Это всадник проехал по гребню холма. Волхв успел различить, что конь под ним тяжелый, вороной, а человек, с бесформенной копной черных волос, стянутых железным начельем, облачен в широкий плащ, весь обшитый длинными птичьими перьями. На левом его плече узнавался рисунок двузубого коршуна. Что-то в этом наезднике Светозару показалось необычным, неправильным. Он проводил его долгим взором - и только тут скорее осознал, чем увидел, что одежда незнакомца скрывает пожелтевшие сухие кости, а под начельем - череп с провалившимися глазницами. Постука копыт волхв не услышал.
   Поспешая в селение со своим нерадостным грузом, Светозар пытался понять увиденное. Он знал, что обычно силы и духи лесов и полей не причиняют вреда своим обитателям, если только в дело не вмешивается более могучая стихия, размывающая кромки меж Явью и Навью. А присутствие этой стихии ощущалось все более отчетливо. Деревья повсюду ныли и охали, лопалась и трещала кора, поникли цветы.
   - Ты не мог его видеть, - покачал головой дед Хоробор, когда волхв описал ему облачение наездника. - Эдакие комонники сошли в Сыру Землю много поколений назад. Люди-коршуны из рода Каменного Цветка.
   - Я видел его ясно, - ответил Светозар. - Стало быть, люди-коршуны вернулись в ваш край. В образе духов, либо морока, но они теперь вольно бродят по вашим полям и перелескам.
   - Двузубый коршун - знак смерти, - прошептала молчавшая до того Добрава. - Лютая сила нынче в земле нашей пробавляется, раз она дерева и ручьи сневолила, заставив себе служить, да людье губить. Еще и мертвецов оживляет.
   - Ветер с Черного Холма дует, - сердито махнул рукой старец. - Тут уж сомнений нет. Одно в толк не возьму: отчего отвернул от нас очи Буй-Тур - Батюшка? Почему без пригляду оставил? Мы ведь присно под опекою Волохатого ходили. С тех стародавних деньков, когда сам главатарь наш Вышевид в край сей со своим родом пришел и первые вежи на холме вбил.
   - Про пращура вашего ты мне не сказывал, старче, - заметил Светозар.
   - Сказов о нем много, - пожал плечами дед Хоробор. - Велий человек был. Не токмо мудрый, но гойный и бесстрашный. В год, когда выдалась неурожайная пора и сородичам пришлось туго, Вышевид подался в окрестные леса, чтоб обратиться с молвью к богам. Он просил их о помощи, дабы вервь от безживотия спасли. Там, в Долгомошном Бору, на зов его вышел громадный медведь.
   - Медведь? - переспросил Светозар, невольно вспомнив свое давнее знакомство с хозяином леса, направившим его к Утиному Холму.
   - Дублий зверюга, настоящий исполин. Пошел на Вышевида во весь рост, готовый наполы порвать, а у того с собою только кий был. Но пращур наш не испужался, не отступил. В схватку ринулся первым, издав боевой клич. Так и сошлись косолапый и человек. Жаркой была вала, никто не хотел уступать. И хоть зверюга Вышевида добре помял, едва дух из него не выбив, однако ж и главатарь наш себя не посрамил - подранил косолапого. Поглядел медведь на супротивника своего, оценил его крепь и доблесть, да и ушел восвояси, в лесные свои хоромы. С того самого дня в селеньи нашем процветанье, а в земле - лад.
   - То Волос был, - подсказала волхву Добрава. - В медвежьем обличье явился Вышевиду, чтоб его испытать. Вызнать, достоин ли он в голове рода стоять и люд за собой вести. Пришелся наш пращур ему по душе. С той поры Волохатый нас под защиту взял как родичей единокровных и в обиду не давал никому. Так и жили-не тужили много поколений подряд.
   - Вот и ряди, отчего ноне все переменилось, - дед Хоробор заворчал. - Аль сызнова Буй-Тур - Батюшка испытать нас удумал, невзгоды на нас наслав? Поглядеть, не прогнемся ли, не обмелел ли род наш, не угасла ль ярь наша, не оскудела ли духа крепь? Поди знай...
   Старец засопел.
   - Ведомо и мне, и вам, - заговорил Светозар в задумчивости, - что люди суть помощники Вышним, содеятели их во Всемирьи. Зависим мы друг от дружки, и им тако же не обойтись без нас, как и нам без них.
   - Это верно, - согласился дед Хоробор. - Все скупью деем: лад ладим, да правь правим.
   - Вот я и помышляю, - продолжал волхв, - что коль Вышние не владыки над нами, но горние казители, по стезе направляющие, то мы - дети их единокровные. Без согласья с детьми в доме, что Всемирьем зовется, и порядку быть не может. Стало быть, разлад во земле нашей сообща надобно устранять. Не дожидаться, покуда сам собою мир водвориться произволеньем небесным, но действовать, не промедляя. Тем соединый искон восстановим.
   Вслед за тем волхв отправился к Трем Дубравам, чтобы издалеча поглядеть на Черный Холм.
   Сам землистый массив удивил его своей отчужденностью. Он будто выпадал из своего окружения, существовал независимо от окрестных полей и лесов. Три Дубравы были той робкой связующей тканью, что хоть как-то сглаживали резкий контраст между окутанной ельником неровной вершиной, веющей холодом и устремленной ввысь, и нежащимся в теплой безмятежности пространством берендеевых земель. Даже небо над холмом было темнее, а облака, казалось, избегали проноситься над ним, огибая окружьем его сумрачную маковицу.
   Светозар выбрал удобный взгорок на окраине одной из дубрав, с которого холм был виден хорошо, и теперь зорко разглядывал все его выпуклости и изгибы. Травяной покров склонов смотрелся ершистым и колючим, однако кое-где в нем угадывались робкие тропинки, восходящие наверх. Темно-сизые ели на вершине мешали полному обзору, соединяясь разрозненными, но густыми островками. Тогда волхв попытался проникнуть сквозь эти заграды внутренним взором, разгоняя наружные покровы.
   Черный Холм словно размыло в легком мареве тумана, очертания его сгладились. В этот момент Светозару показалось, что весь массив насыпной, а составляют его бесчисленные груды давно истлевших человеческих тел. Откуда-то из глубины катился долгий гул. Всего на миг волхв увидел в самом основании холма древнее урочище, сложенное из больших валунов в форме птичьих крыльев.
   Потом сокрытые образы исчезли. Перед человеком вновь высилась одинокая лесистая вершина. Однако Светозар ощутил необычайную тяжесть. Изучение холма отняло у него слишком много сил и теперь глаза слезились, а тело одеревенело. Клонило в дрему. Волхв сделал несколько шагов, преодолевая сопротивление, но вынужден был опуститься на большую корягу. Шевелиться становилось все труднее, все члены сделались подобными камню.
   Светозар протер глаза, однако это не помогло. Голова плыла, смешиваясь с разливами облачных круч над дубравами. Сон сковывал веки, густое млеко забытья разливалось по венам.
   В забвении он провел всего лишь несколько мгновений. Когда с усилием встряхнулся и раскрыл глаза, обнаружил, что по самый пояс ушел в земь вместе с корягой. Невидимая тяга пядь за пядью вбирала в себя его тело. Светозар впился пальцами в травяные корневища по краям образовавшейся ямы и попытался дотянуться до ближайшего кустарника, чтобы ухватиться за его ветви. Однако попытка была напрасной, и тело его провалилось еще глубже. Тогда волхв, не теряя самообладания, возвысил голос:
   - Ой, ты, Мать Сыра Земля! Мыть Сыра Земля да кормилица! Не губи по воле иншей, от кривды идущей! Ибо сын я твой, соками твоими взлелеянный и кровушкой твоею выкормленный. Не позволяй, Рожаница всесущая, уйти в черное глинище дольнее и в горниле мари сочахнуть!
   Хватка земли ослабла. Светозар сумел выбраться из ямы и отдышаться. Он отряхнул одежду, все еще находясь под впечатлением произошедшего, и тут взгляд его вновь упал на склон Черного Холма: по тропке на него взбирался пастух, погоняющий большое стадо. Однако приглядевшись, волхв убедился, что незнакомец ведет на вершину не овец и не баранов, но несколько десятков волков с серой шерстью, стоящей дыбом, на плечи его накинута доха - волховский зипун, вывернутый наизнанку, а в руке длинный посох с набалдашником в виде головы коршуна. Звери безропотно повиновались своему хозяину. Поднявшись на холм, человек и волки словно растаяли в лучах солнца.
   Постояв еще немного на взгорке, Светозар повернул к селению берендеев. Ландыши, ягоды бузины и даже стебли щавеля на полянках, вдоль которых пролегал его путь, сделались черными, будто их опалило огнем. Волхв почувствовал, что подлески дышат тяжело - надсадно и с надрывом. Их точно что-то сковало.
   По восходной стороне Светозар добрался до липняков, что разделяли холмовую гряду Сивая Грива и Зыбун-Болото. Здесь, укрытое стройным палисадом рослых дервей притаилось хладное озеро Серебряный Полумесяц с чистейшей водой. Мягко касаясь стебельков медуницы, волхв приблизился к безупречно округлому брегу, обведенному осокорем и камышом. Взгляд его скользнул по ровной глади озера, которое казалось бирюзовым полотном, даже призрачная рябь на котором исчезала прежде, чем ее успевал ухватить взгляд. Светозар простер к озеру руки.
   - Омут-свет! Дай мне свой ответ! Отколь громы гремучие да тучи могучие во земле нашей возъявились? Для чего без счета лихом расплодились? Правду скажи, да тайны тропы укажи! Темноочий промысел дозволь узнать, чтоб край от худа защищать!
   Шевельнулась ряска, дрогнул ветерок. С верхушек лип на воду упала тень, которая сразу расплылась в бурое пятно с пунцовым оттенком. Доли мгновения Светозару оказалось достаточно, чтобы разглядеть явленный озером образ. На волхва глянули колючие глаза из-под низких бровей. Плешивый горбоносый старец с желтоватым лицом и оттопыренными губами, висящими мочками ушей и редкой белой бородой, словно приклеенной к выступу подбородка.
   Когда поверхность Серебряного Полумесяца вновь стала чистой и безликой, Светозар уже знал все, что ему было нужно. Поблагодарив озеро и поклонившись ему, он продолжил свой путь.
   Весть о том, что служитель годьих богов Ингульф с несколькими своими приспешниками осел в берендеевой земле, не стала для волхва неожиданностью. Светозар уже и сам догадался о том. Ингульф давно и упорно стремился к тайнам берендеев да вятов. Но лишь теперь, когда там, за порубежьем вятских весей, во владеньях годских вождей, ныне отчаянно бьющихся за власть, места для старика не осталось, и годякам более не были нужны услуги некогда влиятельного жреца - он внезапно сумел проникнуть туда, куда много лет пытался пробиться силой. Пристанищем мага стал Черный Холм за Тремя Дубравами. Здесь ему посчастливилось сыскать древнее урочище кудесников, познавших когда-то все виды темной волошбы и окруты. Возрождая их гибельный дух и мраколицую сущность, Ингульф намеревался вернуть свое попранное могущество и неизмеримо увеличить свои колдовские силы.
   Прежде чем идти в селение, Светозар надумал навестить еще одно место: овраг Туман-Ручья, в котором ему довелось некогда повстречаться с духами-обережниками Утиного Холма.
   Здесь все так же было влажно, а от тяжелых сосен, корни которых разложили на мшистой земле многочисленные чиры, исходил смоляной дух, пробиравший до самого нутра. Волхв последовал вдоль русла, водные струи которого гремели, перекликаясь на разные голоса, смеялись и что-то напевали. Бороды лишайников, облепившие кривые ели, словно улыбались ему из-за кустов зеленчука.
   Уже через несколько шагов Светозара начал окутывать зыбкий туман. С каждым мигом он все плотнел, утяжелялся и выравнивал пространство, съединяя верх и низ. Скоро рассмотреть что-либо стало трудно. Волхв замедлил шаг, чтобы не задевать сучья и стволы. Звуки, еще недавно окружавшие его гулкими россыпями, отодвинулись куда-то вдаль. Светозар остановился. Впереди, шагах в пяти от него, выросли фигуры старцев. Он больше почувствовал их, чем увидел: долгие одежи и бороды, посохи и светящиеся глаза. Глаза словно прожигали покровы тумана, двигались к волхву световыми снопами.
   - Зачем пожаловал? - прокатился дребезжащий глас вдоль оврага, повторенный сразу же гулким эхом.
   - Поклон вам, стар-отцы! - Светозар приложил ладонь к сердцу, а потом склонился к земле и коснулся ее пальцами. - Не праздности ради потревожил я ваш покой. Не помощи выпрашивать, но совета выспрашивать явился к вам.
   - Говори, - дозволили старцы.
   - Ведомо мне, что отвратили вы лик свой от детей Утиного Соломеня, в заграде им отказали, хоть никогда прежде не было подобного.
   - Не по силам нам встать на пути Закатного Человека.
   - Ужель так могуч инородный маг? - подивился Светозар.
   - Вельми могуч. Токмо сила его не в нем самом, а в том, чей черный дух, дремавший под земью и камнем много столетий, он сумел пробудить.
   - Кто ж он такой?
   - Древний кобник. Имя ему - Темень. Во власти его - все духи лесов, полей и рек повсегда были, а стало быть - и мы. Не в праве мы восстать на своего владыку, кой правит в Нави безраздельно.
   - Но что ему тут делать? - с тревогой спросил Светозар.
   - Темень жил до вас, людей. Во времена славных Волотов. Как и они, Волосовы дети, был он ростом велик, силен, да чарами в избытке наделен. Издалека пришел Темень в сей край, со стороны Теплых Морей, с Полуденных земель. Пращуры его в тех землях прозывались титанами и вели смертную войну с богами. В кровавой вале были они повергнуты ниц и растоптаны, а имена их преданы поруганью. Только несколько потомков рода сберегли себя, уйдя на север, в дремучие леса. Сумели они избегнуть гнева южных богов и сохранить остатки знаний. Главным середь них был Темень, к коему перешла вся родова сила и премогутные уменья в обаве, волошбе и веданьи. Так мог он без труда оборачиваться и горой, и звием исполинским, сотрясать земь и помыкать всеми духами лесов, озер, полей и рек. На горе всему живому утвердился Темень в голове полунощного края, и не было числа бедам, что нес существам Всемирья сей черный исполин.
   - Но Темень был обуздан и лишен своей власти? - догадался Светозар.
   - Истинно так. Не снеся тяжести инородного гнета, обратились попавшие в неволю духи к тем, кто мог их защитить - к мудрым и отважным волотам. Князь их, Святогор, сын Рода, на тот призыв откликнулся и к нам пришел со дружиною. Так началась великая война. На стороне Святогора бились волоты-ратичи и волоты-ведуны, девы-богатырки и белоглазые кузнецы-кудесники. На стороне Темня: друды - пекельные вои, гомодзули, кромешники и черные навии. Тяжкой была вала, но повергли во прах супротивников своих славные волоты. По веленью Святогора тело Теменя расчленили на множество частей и сожгли, раскидав прах в разных концах света. Однако ж черный дух его, оставив мертвую плоть, укрылся в Источнике Коршунов. Тебе ль не знать, что коль дух смешался с водой, то сила его сохраняется на века...
   - Что ж Святогор?
   - Князь волотовый оплошность свою понял, да было поздно. Тогда он повелел источник засыпать большими валунами, замуровать, забросать землей, а поверх - возвести высокий холм. Он стал Теменю погребальным курганом.
   - Стало быть, дух Темня по сей день томится в основаньи Черного Холма?
   - Да. Не одну тысячу лет. Когда времена Волосовых детей минули, в землю эту пришли люди. В толще холма возвели они урочище черному исполину и поклонялись ему, чтоб перенять его силы и знания. Их нарекли Коршунами. То были первые черные кобники из людских родов, сполна постигшие кощную потвору. Творя волшбу и обряды, они надеялись пробудить дремлющего повелителя. В ту пору без счета размножилась в наших краях всяческая нечисть. Вторыми, спустя много поколений, объявились здесь Черные Тайнознатцы-отметники. Они тоже служили Темню, пытаясь воскресить его дух. Но только ныне удалось свершить это опасное дело.
   - Кому же то оказалось по плечу? - спросил Светозар, хотя уже знал ответ.
   - Сторожись Закатного Человека, - ответили духи Туман-Ручья. - В лютоверти его все живое может сочахнуть. С каждым днем сила Темня крепнет. Она наполняет иноплеменного кобника капля за каплей. Еже нынче ему не помешать, то плоть его станет носителем духа черного владыки и Темень обретет новую жизнь. Тогда с ним уже никому не совладать. Помни об этом. Закатный Человек ищет власти, не сознавая, что есть лишь орудие воли древнего владыки...
   - Благодарю вас, стар-отцы, за то, что просветили меня, - поклонился Светозар духам Туман-Ручья. - Совет ваш я приму сердцем.
   - Пусть боги помогут тебе и оградят от худа на твоем пути, - молвили на прощание старцы.
   Простившись с ними, волхв вернулся в селение. Он уже миновал отворенное заборало тына и приблизился к Гусь-Камню, подле которого теперь каждодневно сбирался и стар, и млад берендеев, принося родовой капи требы и прося о защите, как вдруг всех растревожил девичий крик. Селянки, что стояли на мостках заполота, ошалело показывали куда-то вниз. Народ, беспорядочно хлынувший на укрепления и к заборало, тут же пришел в смятение. Рощи и боры, плотной цепью облекавшие склоны холма, были объяты огнем. Ивы, ветлы, сосны и дубы полыхали алым пламенем, стремительно поглощавшим их стволы и ветви. Густой черный дым восходил к небесам, застилая окоем. В его рисунке различались хищные разводы птичьих крыл.
   Светозар вздрогнул. Дрогнули сердцем и старожилы села. В этом разрастающемся с каждым мигом пожарище, похожем на большую оскаленную пасть неведомого чудища, было что-то зловещее, угрожающее. Огонь неуклонно приближался к холму, и стало слышно, как стонут дерева, трещат и ломаются сучья древесных стражей, из века в век охранявших покой своих братьев с Утиного Соломеня. В этот момент всем стало ясно, что прежняя жизнь минула как сон, и потомки Вышевида вступили в новое, неведомое для них настоящее, столь же ненадежное и хрупкое, как полыхающий языками пламени древний лес.
  
  

Глава 5. Род Балтов.

   Вилигунд радостно возвращался с охоты. Дома его ждал Оларик, которого он успел полюбить, как родного сына, и мать его, ставшая то ли служанкой в доме Вилигунда, то ли хозяйкой - но с тех пор, как она поселилась у него, вместе с ней пришел и уют.
   Сегодня добыча оказалась богатой. Вилигунд сумел загнать и забить матерого кабана. После войны более всего из занятий гот ценил охоту - впрочем, полагая ее тоже подготовкой к войне, ибо на охоте учились распознавать следы и располагать силы на местности, учились засадам, точным ударам и многим другим хитростям, как нельзя более полезным в военном деле.
   Однако вместо радостного приветствия Оларика его ожидал его возмущенный крик:
   - Отпусти!
   Из-за угла дома появился слуга Фритигерна, тащивший мальчугана за вывернутую руку в сторону конюшни.
   - В чем дело? - Вилигунд сдвинул брови, спешиваясь.
   Увидев своего покровителя, мальчик ухитрился вывернуться из рук слуги и юркнуть за спину гиганта.
   - Вождь приказал выпороть его на конюшне, дабы впредь не распускал руки!
   - Если он и впрямь провинился, я сам его выпорю, - пообещал Вилигунд, - но ваш вождь, кажется, забыл, что право наказывать сына принадлежит только его отцу! Что он натворил?
   - Он повздорил с сыном Фритигерна и ударил его палкой, так что у парня пошла носом кровь, и он упал без чувств!
   - Ты хочешь сказать, что у сына Фритигерна не было палки, чтобы отразить удар? - уточнил Вилигунд.
   - Я этого не знаю, - смутился слуга.
   - Все у него было! - выкрикнул Оларик из-за спины Вилигунда. - Он назвал меня выродком и приемышем, и я сказал ему, чтобы защищался, если не хочет, чтобы я его отлупил. Но он только рассмеялся!
   - Ты прямо так ему и сказал? - не поверил гигант. Оларик смутился.
   - Я сказал ему, что он сам урод, и замахнулся на него палкой. Мы до того с ним дрались на деревянных мечах, и я одолел. А он меня обозвал. Вот я и...
   - Передай Фритигерну, - произнес Вилигунд, обращаясь к слуге, - пусть сам как следует воспитывает своего сына, дабы следил за своим языком и умел за себя постоять. Я накажу Оларика, - он поймал собравшегося удрать парня за ухо, - но считаю его виновным только в том, что он излишне горячо защищался. А за удаль в бою не судят, - и, не выпуская уха мальчишки, повел его в дом.
   На пороге стояла Амаласвинта, мать Оларика.
   - Что он опять натворил? - спросила она виновато.
   - Пустяки, - заверил ее Вилигунд. - Тебе нечего опасаться. Позаботься лучше об обеде - я устал и хочу есть. По закону половина этого зверя полагается Фритигерну, но из другой выйдет славная похлебка, которой нам хватит на неделю!
   Жилище, отведенное воину в селении Золотой Улей, представляло собой мазанку из кольев, переплетенных ивовыми прутьями. Две балки с поперечинами удерживали покрытую торфом крышу, а внутри помещение разделялось тонкой перегородкой с проходом, завешенным лосиной шкурой, имело очаг, две лавки и стол, стоящие на земляном полу.
   Вилигунд устало опустился на лавку, предвкушая сытную трапезу, однако пообедать ему так и не довелось. Сильный шум со двора заглушил стук разделочного топора, которым орудовала Амаласвинта на трапезном столе за перегородкой. Глянув в оконце, воин увидел Фритигерна в сопровождении двух воинов, приближающихся к его дому быстрыми шагами. Воины вели за собой поникшего слугу, которого Вилигунд застал за попыткой наказать Оларика.
   - Ставьте его! - конунг властным движением указал на высокий чурбан у сарая, а потом окинул сжавшегося в комок человека суровым взглядом. - Клади руку!
   Вилигунд отдернул шкуру, закрывавшую вход в жилище, и вышел во двор.
   - Не хотел бы тебе мешать, вождь, - обратился он к Фритигерну, - но позволь мне узнать, что ты собрался делать на моем дворе?
   Конунг косо усмехнулся.
   - По нашим законам обязанность отца - наказывать своего сына за его проступки, в этом ты прав. Точно также обязанность всякого хозяина - наказывать своих слуг за неисполнение их обязанностей. Астинг дерзнул ослушаться моей воли. За это он лишится левой руки. Если что-то подобное повторится впредь - за ней последует голова.
   - Твой слуга невиновен, - гигант угрюмо покачал головой. - Он не выполнил твоего приказа, только потому, что я ему не позволил.
   - Меня не интересуют причины, - холодно отозвался Фритигерн. - Сыны Вотана потому возвышаются над всеми иными народами, что сделаны из железа, а не из глины. Когда воля вождя явлена его устами, дело его подданных выполнить ее любой ценой. Мое слово - ваши руки.
   Слугу толкнули к чурбану и поставили на колени.
   - Ты тоже заслужил наказание, - конунг пристально посмотрел в глаза Вилигунду. - За то, что взял на себя право распоряжаться моими людьми. Мальчишка же твой ведет себя слишком вызывающе, что недопустимо в нашем селении.
   - Что ты хочешь этим сказать? - гигант нахмурился.
   - Раз ты пренебрегаешь его воспитанием, мой долг его у тебя отобрать, а тебя - изгнать из нашего края.
   - Вождь, - Вилигунд пошире расставил ноги и на всякий случай подвинул меч, висевший на поясе, поближе к руке, - ты властен распоряжаться на своей земле и управлять своими людьми по своему почину. Но есть законы превыше человеческих, есть права, установленные для нас богами. Не покушайся на них! Где это слыхано, чтобы сына отбирали у отца?
   - Ты ему не отец, - возразил конунг.
   - Я стал ему отцом, - твердо произнес Вилигунд. - И, клянусь Вотаном, если ты попробуешь его забрать, буду драться за своего сына, за свое божественное право - против права людского!
   - Я с тобой, отец! - вдруг выкрикнул Оларик, подбежав к нему с рогатиной и луком в руках. Лук он отдал Вилигунду, а сам встал, уперев рогатину в землю и направив ее острие в сторону воинов конунга.
   Фритигерн побагровел.
   - Прежде ты был повинен в неповиновении своему вождю, но это - открытый бунт! - он сделал знак своим дружинникам. - Мечи к бою!
   Астинг, придя в себя и видя, что о нем забыли, попытался отползти в сторону.
   - Поднимайся! - Фритигерн пнул его ногой. - Бери в руки копье и искупай свою вину. Если проявишь себя как мужчина - заслужишь мою милость.
   Вилигунд положил стрелу на навощенную тетиву и неторопливо натянул ее, не спуская глаз с воинов конунга.
   - Видят боги, я никогда не изменял своему слову, однако право защищать свою жизнь дано мне богами, и за него я буду драться до последнего вздоха!
   - Клянусь, ты будешь драться не один! - неожиданно через частокол перевалил седеющий ратник с широкими плечами, крепкой грудью и узким станом, опоясанным поясом с большой бляхой в форме двух сцепившихся грифонов. К правому боку был прицеплен длинный сарматский меч в красных ножнах, к левому - римский гладиус. Следом возник еще один - молодой, с косыми шрамами на щеках, чуть скрытыми пробивающейся бородкой. Оба воина отстегнули длинные дорожные плащи, покрытые пылью, готовясь к схватке.
   Дружинники и слуга Фритигерна невольно попятились. К несчастью - или к счастью - для конунга, прочие его люди находились на охоте или в полюдье, в усадьбе же сегодня осталось не более пяти слуг, конюший и воины, которых он привел с собой. А потому помощи ждать было неоткуда.
   Осознав это и оценив грозный облик незнакомцев, дружинники поняли, что сила не на их стороне.
   - Откуда ты здесь взялся? - Вилигунд попытался побороть свое изумление при виде Скавра.
   - Я тут проездом. С учеником. Твой голос трудно не узнать и за сотню шагов! - заметил Ратислав.
   Велимир опустил меч и выступил вперед, обращаясь к конунгу и его ратникам.
   - Послушай меня, вождь, - заговорил он, глядя прямо в глаза Фритигерну. - Нет такой распри между людьми, которую нельзя было бы разрешить миром. Пролить кровь легко, но в том нет большой чести, если это кровь единоплеменников.
   Однако Фритигерн, недовольный возникшим препятствием, уже начал терять терпение.
   - Кто вы такие, чтобы давать советы конунгу Рыжебородых, стоя на его земле? Почему вмешиваетесь в мой суд? Ни один хозяин не потерпит, чтобы ему перечили в его собственном доме!
   - Я старый друг этого негодяя, - отозвался Скавр с улыбкой, кивнув в сторону Вилигунда. - Он всегда был несдержан в проявлениях как ненависти, так и любви. Но уж если он служит кому-то, связав себя клятвой - нет человека надежнее, нежели он. Ты можешь поверить мне, князь. Если он и провинился в чем перед тобой - наказание не исправит его нрав. А вот ожесточить может. Таких людей лучше иметь в числе своих друзей, но не врагов.
   - Ты говоришь обо мне прямо как о каком-то вожде, - тихо проворчал Вилигунд, зардевшись однако от удовольствия, так что его лицо почти сравнялось цветом с
   волосами и бородой.
   Скавр лишь улыбнулся в ответ.
   - Думаю, ты это заслужил.
   Фритигерн тем временем кусал губы. Он разрывался между желанием сурово наказать бунтовщиков и необходимостью с честью выйти из сложного положения. Потерпеть неудачу перед лицом слуг и воинов было бы куда худшим исходом, чем уступить сразу. Неожиданно взгляд конунга упал на бледное лицо Астинга, спрятавшегося за спинами его ратников.
   - Видят боги, эти незваные гости лишили тебя шанса заслужить мое прощение, - недобрая усмешка искривила губы Фритигерна. - Не взыщи.
   И он сделал знак воинам заняться слугой.
   - Довершите начатое, - громко объявил конунг.
   Вилигунд, нахмурившись, оглянулся на Оларика. Он не хотел, чтобы подросток стал свидетелем несправедливой расправы сильного над слабым.
   - Стой, вождь! - крикнул гигант, когда над рукой Астинга занесли меч. - Подожди!
   Фритигерн недовольно посмотрел на него изподлобья.
   - Твой слуга пострадал из-за меня, - продолжал Вилигунд решительно. - Мне и отвечать перед тобой.
   - Уж не хочешь ли ты, чтобы руку отрубили тебе? - удивился Фритигерн. - Тогда зачем ты мне будешь нужен, калека?
   - Я хочу выкупить жизнь этого человека.
   Конунг на мгновение задумался.
   - Будь по-твоему. Я готов уступить тебе эту паршивую овцу всего за десять денариев. И пусть все знают, что Фритигерн может быть не только суровым к повинным, но и милосердным.
   Вилигунд с надеждой взглянул на Скавра.
   - Одолжи мне денег, - попросил он шепотом.
   Тот достал из стеганого кошеля, висящего на поясе, несколько монет и протянул другу.
   Казалось, мир был восстановлен. Воины с обеих сторон убрали мечи в ножны.
   - Быть может, теперь, - глаза Фритигерна вновь обратились к Ратиславу и его спутнику, - вы сообщите мне цель, ради которой ступили на землю Рыжебородых?
   - Мы ехали к тебе, вождь, - неожиданно признался Велимир. - Мы - посланники вождя Уннов.
   Брови конунга высоко взлетели от изумления.
   - Вождь Уннов Велимир, - продолжал молодой князь, - желает, чтобы в краю готов воцарились долгожданный мир и спокойствие. Земля ваша уже истерзана междоусобными распрями. Мы проехали ее из конца в конец и везде видели одно и то же: пожары, грабежи и братоубийственные стычки. Пора положить этому конец.
   - Что же готов мне предложить вождь уннов?
   - Присоединиться к созданному им союзу во имя борьбы с внешним врагом - Римом. Велимир принимает в свои дружины всех готов, готовых служить ему и сражаться под его стягом. Он не желает истребления доблестных сынов Вотана.
   - Почему я должен верить тебе, воин? - вопросил Фритигерн. - О вашем вожде мне доводилось слышать совсем иное.
   - Прежде всего потому, - князь медленно выговаривал слова, - что перед тобой сам Велимир.
   Трудно сказать, кто сильнее изменился в лице, Фритигерн или Вилигунд.
   - Ты?! - взревел гигант, на лбу и щеках которого появились красные пятна. - Так ты и есть тот злодей, что вероломно лишил жизни великого Эорманрика, а его державу, сколоченную с таким трудом, развалил на части?!
   - Не горячись, - Скавр с трудом удержал Вилигунда за перевязь. - Вероломство не в чести у вятов. Ни Велимир, ни я не причастны к смерти твоего вождя. Если мы ведем борьбу с противником, то делаем это открыто, на поле боя. Эорманрик сам внушил к себе ненависть близких себе людей, и заронил семена ненависти в сердцах своих союзников. За это он и поплатился, пав от руки ругов.
   Вилигунд еще сопел, однако постепенно доверие к словам Ратислава в нем перевесило гневный порыв.
   Фритигерн же, вокруг которого еще теснее сплотились его ратники, наблюдал за этой сценой, молча. Он не был склонен доверять своим неожиданным гостям.
   - Я должен тебя предостречь, вождь, - уловив его тяжелый взгляд, сказал Велимир, - что попытки умертвить нас или сделать своими пленниками лишь усугубят вражду между нашими народами. Если я не вернусь - князем над Уннами станет другой, и он приведет сюда войско, которое превратит твой благополучный край в пепелище. Ты ничего не выгадаешь, но многое потеряешь. А потому - предлагаю тебе вступить в наш союз по своей воле. Так ты сохранишь уважение к своему роду и окажешься в числе вождей, которым предназначены в скором будущем великие свершения.
   - Это все, что ты хотел поведать мне? - уточнил Фритигерн.
   - Да, - Велимир кивнул.
   - Тогда послушай меня, вождь Уннов, - конунг на всякий случай огляделся, в тайне надеясь на возвращение дружинников с охоты. - Если вы со своим другом сейчас сядете на коней и покините пределы моих владений до наступления темноты, я обязуюсь не преследовать вас. Но если я застигну вас утром на своей земле, то не взыщите.
   - Это твой окончательный ответ? - спросил Велимир.
   - Я не повторяю дважды.
   - Очень жаль, - молодой князь покачал головой. - Ты сделал свой выбор, а потому - не обессудь. Идем, Ратислав!
   Воевода, не спуская глаз с Фритигерна, последовал за своим князем.
   - Отдам, как свидимся! - вдогонку крикнул ему Вилигунд, похлопав себя по поясу.
   Вяты скрылись за частоколом, и конунг, наконец, облегченно вздохнул.
   - Пошли, Вилигунд, - махнул он рукой, - выпьем по чарке медовой. Я не наказываю за доблесть.
   Он сделал знак воинам отпустить Астинга, который, еще не веря своему счастью, кинулся к своему новому хозяину и его сыну.
   - За обедом ты мне расскажешь про этих людей, - добавил Фритигерн. - Я хочу знать о них все. Как я понял, одного из них ты знаешь достаточно хорошо.
   Между тем Велимир, оказавшись в седле, погнал коня со всей прытью.
   - Надо поторопиться, - бросил он на ходу догоняющему его Ратиславу.
   - Твоя правда, княже, - угрюмо согласился тот. - Фритигерн не из тех людей, что прощают обиды. Еще неизвестно, чем наше заступничество обернется для моего друга Вилигунда. Все-таки он славный малый и не заслужил, чтобы его голову клевали вороны под этой горой.
   В жилище конунга, громогласно называемом Домом Сильного, слуги накрыли длинный стол, заставив его явствами и выпивкой, а Фритигерн велел позвать скальда.
   - Сейчас, когда все разногласия между нами улажены, можно предаться отдыху, - Фритигерн воссел на свой высокий стул с резной спинкой и положил кисти на подлокотники подчеркнуто величественным жестом. - Забудем то недоразумение, что едва не омрачило наш благородный союз.
   Вилигунд засопел, пододвигая к себе блюдо с жареной треской, густо пропитанной льняным маслом.
   Длинноусый скальд начал пощипывать тонкими сухими пальцами лангарп.
   - Поведай нам о подвигах нашего могучего предка Донара, - бросил ему Фритигерн. - Ты ведь помнишь, как Громовой Воин одолел непобедимого великана Грунгнира? - конунг повернулся к Вилигунду.
   - При дворе Эорманрика мне часто приходилось слышать сказы об этом, - гигант отхлебнул из кубка.
   - Ветра вой над Каменной Горою
   Предвещает громовой раскат... - запел скальд звучным голосом.
   - Если ты знаешь эту историю, - заговорил Фритигерн, - то должен помнить, что даже столь прославленный воитель, не знавший себе равных ни среди богов, ни среди етунов, не мог обойтись без помощи верного слуги и боевого товарища. В одиночку он не совершил бы своих великих подвигов.
   В этот момент скальд запел о крестьянском сыне Тильваре, по воле судьбы ставшем оруженосцем Донара и сопровождавшем своего хозяина во всех его странствиях.
   - Владыка Каменных Гор Грунгнир, превосходящий всех етунов своей силой и свирепостью, вызвал Донара на смертный бой, - нетерпеливо заговорил конунг, не сводя глаз с Вилигунда. - Мы помним, как могуч был Грунгнир. В груди его билось каменное сердце, а голова его была сделана из гранита. И все же, жители Йотунхейма сомневались в исходе боя. Они изготовили великану особый щит, который мог выдержать удары молота Донара. Его ковало триста етунов, а величиной он был с два жилища. Но этого им показалось мало. Етуны вылепили из глины чудовищного исполина Мекуркалфа девяти поприщ ростом и в три поприща обхватом, который должен был помогать в схватке Грунгниру. Ничего этого Донар не знал. Ты помнишь, что было дальше.
   - Да, - нехотя отозвался Вилигунд. - Слуга Донара вызвался сходить на разведку и вызнать, что затевают етуны.
   - Так и было, - подхватил Фритигерн. - Верность и смекалка Тильвара спасли самого великого воителя всех времен. Страшно представить, что было бы, если бы сын Вотана не имел при себе столь преданного человека.
   Между тем скальд пел о том, как Тильвар обманул великана Грунгнира, убедив его, что Донар будет нападать на него снизу. Доверчивый исполин положил свой непробиваемый щит на землю и встал на него ногами. В этот момент с небес загремела колесница Громового Воина, и Донар швырнул во врага свой неотразимый молот.
   - Тильвар и сам был отменным воителем, - Фритигерн велел слугам вновь наполнить кубок Вилигунда. - Пока его хозяин сражался с Грунгниром, он вступил в поединок с чудовищным Меркулкалфом и разрубил его на части. После этого он пришел на помощь Донару, раненому палицей Грунгнира...
   - Я хорошо помню это предание, - наконец не выдержал Вилигунд. - Но я не пойму, вождь, зачем ты напоминаешь мне о давно забытых делах богов?
   - Только для того, чтобы ты понял главное. У каждого хозяина должен быть преданный слуга и соратник, готовый разделить тяжесть его дел и замыслов. Я хочу, чтобы ты, подобно славному Тильвару, имя которого будут вечно повторять люди, был готов к самым рискованным свершениям во благо своего покровителя.
   - Я готов ко всему, - сухо пробурчал Вилигунд. - Тебе незачем сомневаться во мне, вождь.
   - Хорошо, - Фритигерн насадил на сакс кусок бараньей печени. - Тогда докажи мне свою преданность.
   - Говори. Я все исполню.
   - Сначала поведай мне о людях, которых мы видели сегодня во дворе твоего дома.
   - Я знаю лишь одного из них, - так же ворчливо ответил Вилигунд, понимая, что не стоит вновь ссориться с конунгом, разрушая с таким трудом добытый мир. - Его имя Скавр. Это римский патриций, бежавший от гнева августа в наши края. Он служил Эорманрику, а потом пропал где-то в венедских лесах, и о нем долго не было ничего слышно. Во время похода на вендов я случайно встретил его, но он уже носил новое имя и служил новым вождям. Скавр теперь считает себя вендом, а людей, живущих за Даном и Большой Рекой - своими сородичами.
   - Выходит, он так же легко меняет хозяина, как луна - свою форму, - кивнул Фритигерн с удовлетворением. - Надо попробовать переманить его на свою сторону. Согласится ли он послужить мне?
   - Это вряд ли, вождь, - Вилигунд постарался придать своему голосу дружелюбность. - Венеды - крепкие рубаки - нам доводилось иметь с ними дело в бою. Скавр теперь их возглавляет. Я слишком хорошо его знаю, чтобы рассчитывать на подобное. Парень сделал свой окончательный выбор. Так же как и я.
   Фритигерн нахмурился.
   - Это плохо. Надо ждать большой войны, которая скоро доберется и до нашего края. Ты мечтал о покое, однако здесь ты его тоже не найдешь.
   - Значит, будем воевать, - гигант равнодушно пожал плечами.
   Конунг поднялся со своего стула и подошел к нему, положив руку воину на плечо.
   - Ты хотел доказать мне свою преданность? Тогда слушай внимательно и выполни то, что я тебе сейчас поручу. Ты должен разыскать сына Эорманрика.
   - Юннимунда? - вскричал Вилигунд, не сдержавшись, однако поспешно прикусил язык.
   - Да. Перед лицом тяжелого противостояния я желал бы, чтобы самые могучие роды готов выступали сообща.
   - Уж не хочешь ли ты встать под знамена наследника дома Амалов? - неуверенно предположил Вилигунд.
   - Время покажет. Пока же - передай ему мои слова: сыны Вотана должны вновь сплотиться.
   - Все исполню, как велишь, вождь, - Вилигунд поднялся из-за стола в тот момент, когда в зал вошел один из ратников конунга и встал в дверях, ожидая распоряжений.
   - Скачите к Спафрану, - приметив его, бросил Фритигерн. - Пусть поспешит к переправе. Двое вендов не должны выбраться из наших владений живыми. Я буду ждать их головы.
   - Ты ж обещал им, вождь... - глухо проворчал Вилигунд.
   - Друг мой, - конунг пожал плечами. - Я никогда не считал должным держать слово, данное врагам. Быть может, потому мой род до сих пор процветает, а другие давно лежат во прахе.
   Легким наклоном головы попрощавшись с Фритигерном, воин поспешил покинуть его дом.
   Возвращаясь в свое жилище, Вилигунд мог только удивляться превратностям судьбы. Никогда не отличавшийся красотой слога или хитроумными изворотами мысли, он, тем не менее, то и дело оказывался исполнителем поручений не военного, а дипломатического свойства, требующих проявления непривычных ему качеств.
   Вечером, перед отправлением в дорогу, гигант навестил старого жреца в Эберхильде. От него он узнал, что Скавр со своим спутником сумели ускользнуть из-под носа воинов Фритигерна и уже находятся далеко.
   - Ты еще встретишься с ними в своем странствии, - молвил Эрд. - Новые руны событий уже прописаны на земле и камнях. Лиса повернулась в своем укрывище, а беркут на вершине древней сосны поет поминальную песнь о павших героях. Пусть поможет тебе Повелитель Битв и Отец Побед.
   Темный смысл слов жреца и его сумрачный взгляд дали понять Вилигунду, что легкой дороги ему ждать не приходится. Однако гигант поспешил отогнать тяжелые мысли. Смерти он никогда не боялся, страшась лишь бесславия воина.
   На пороге дома его ожидала Амаласвинта.
   - Уезжаешь? - спросила она в упор.
   - Откуда ты узнала? - Вилигунд удивился.
   Женщина бессильно потупила взгляд.
   - Я ждала, что это случится, но не думала, что все будет так скоро. Вождь не зря тебя вызывал...
   - Я вернусь назад, как только выполню его поручение, - уверенно пообещал Вилигунд.
   Амаласвинта покачала головой.
   - Без тебя нам тут не будет жизни. Возьми нас с собой!
   - Нет, женщина. Я не могу нагружать себя такой обузой. Меня ждут серьезные дела, а таскать тебя за собой, да еще и в придачу с дитем не годится для мужчины и воина.
   - Я не дитя! - возмущенно выкрикнул Оларик, неожиданно показавшийся из-за полога шкуры.
   - Ступай во двор, - строго велела ему мать.
   Когда сын убежал, она понизила голос.
   - Возьми хотя бы сына. Фритигерн его не взлюбил и неведомо, чем все закончится.
   Вилигунд заколебался.
   - Ты должен узнать главное, - Амаласвинта почти шептала, тревожно поводя глазами по сторонам. - Гунтигис, которого считают его отцом, вовсе не отец ему.
   - Кто же отец Оларика? - гигант наморщил лоб.
   - Двенадцать весен назад в нашем краю порядка не было. После войны с римлянами одни вожди отступали на север, другие укрылись в лесах. Через нашу деревню проходила дружина молодого конунга из рода Балтов. Я помню его как сейчас, - в глазах женщины появился блаженный туман воспоминаний. - Светловолосый, голубоглазый, кожа золотистая от загара... Он остановился у нас на постой. Я была дочерью простого землепашца, но он сразу обратил на меня взгляд. У нас была всего одна ночь...
   Амаласвинта умолкла, уносясь мыслями в неоглядную даль былого.
   - Потом он ушел, чтобы уже никогда не вернуться, - продолжила она. - Гунтигис, взявший меня в жены в тот же год, принял и родившегося от конунга ребенка. Он воспитал Оларика как родного сына и никто ничего не узнал... Мужу моему тоже был отпущен недолгий век, видно боги обрекли меня на вечное одиночество.
   - Оларик знает? - Вилигунд сопел, еще не до конца осознав открывшуюся перед ним новую тайну.
   - Нет. И ты не говори ему, но помни, что он происходит из могучего и славного рода. Быть может, когда-нибудь ему это пригодится, если судьба окажется к нему благосклонной.
   - Что ж, - Вилигунд принял решение. - Оларика я возьму. Пусть привыкает к будням воинской жизни.

Глава 6. Перед выбором.

  
   Рано поутру, когда еще стелился белыми клочьями туман по земле, создавая узоры из заостренных пиков, подобные камням Муспелхейма, два всадника тихо покинули двор Фритигерна.
   - Не отставай, - строго велел Вилигунд своему юному спутнику. С того момента как он узнал, что в жилах его приемного сына струится кровь Балтов, он стал более строгим в выражении своих чувств. Оларик заметил это, но решил, что отец сердится на него за вчерашнее, и старался быть тише воды, ниже травы, без возражений выполняя любое его поручение.
   Вилигунд не очень верил в успех своего предприятия. Ему казалось, что если бы Юннимунд был жив, о нем было бы хоть что-то известно - слишком значимой была фигура королевского наследника из рода Амалов. Впрочем, о смерти его тоже никто ничего не слышал, а потому оставалась робкая, но надежда.
   Вилигунд решил начать поиски с Архемайра. Он рассудил, что сейчас, когда
   большинство подданных почившего Эорманрика разбежалось в разные края из его бывших владений, Юннимунд непременно должен был возвратиться в столицу своего отца и именно там собирать вокруг себя сторонников.
   К полудню путники миновали переправу, считающуюся границей владений Фритигерна, и углубились в леса, не принадлежавшие никому. Тут бродили дикие звери, не тревожимые охотниками, попадались шайки лихих людей, а на болотах, там, где трясина затягивает случайного путника в один миг, говорят, попадались и вовсе неведомые создания, явно не от благих богов происходящие...
   Впрочем, земель, не имевших постоянного хозяина, в последнее время становилось все меньше. Рода и отдельные общины вели упорную борьбу за территории, стремясь завладеть даже заболоченными участками. Притязания чаще всего разрешались просто. Главы родов касались мечами почвы на спорной меже, а потом вступали между собой в поединок в присутствии своих отрядов. Победивший, помимо захваченной земли, налагал на побежденного особую виру за необоснованное притязание. Так год за годом все сильнее перекраивались некогда цельные просторы Великой Готии. Квады соперничали с нориками, асдинги с силингами, а с запада уже двигалось новое могучее племя - лангобарды, называвшие себя любимцами Фрейи.
   Вилигунд ехал настороженно. Шершавые буки и клены, перемежающиеся с кривыми ивами и можжевельником, громоздились столь тесно, что скрывали от взгляда лесных обитателей. Гот узнавал их на слух. Вот сохатый ломает копытами вереск, плюхнулась в заводь выдра, заворчал в низине глухарь, а проворная рысь преследует суслика. Путь Вилигунда лежал на северо-восток, и он уже видел далекие гребни холмов, называвшихся Рудяными. За ними, у истока Белой Реки начинался край, занятый теперь фризами, вожди которых поклонялись Хеймдалю и имели обычай клясться собственными волосами. На Белой Реке у фризов были запруды и стояли водяные мельницы, а на косогорах разметалось несколько поселений общин.
   Внезапно гот уловил низкий свистящий звук.
   - Пригнись! - велел он Оларику, сопроводив свой окрик нажимом и почти придавив голову парня к самой гриве коня. Сам же гигант распластался вдоль шеи своего скакуна.
   Нож вонзился в дерево высоко над их головами. Вилигунд правильно понял намек - это был знак, требующий остановиться. Навстречу двум всадникам уже шел невысокий человек в сагуме из волчьей шерсти, застегнутом на правом плече треугольной пряжкой. Вскоре он остановился и стали хорошо различимы его глубокие глаза, отливающие железом, невозмутимо изучающие путников, сухощавая, но крепкая фигура, тяжелый топор на поясе. Вглядевшись в бледноватое лицо с удлиненными скулами и тонкую линию губ, Вилигунд вздрогнул. Он узнал Асгрима.
   Волкоголовый упер руки в бока, преградив всадникам дорогу. На некоторое время воцарилось холодное молчание.
   - Будь здрав, служитель Ингульфа, - первым не выдержал Вилигунд. Он не знал намерений сына Берингара и счел не лишним коснуться пальцами рукояти меча.
   Асгрим ответил не сразу. Своими блистающими, точно морозная луна глазами он разглядывал Оларика. Этот взгляд был таким пристальным и долгим, что мальчик почувствовал себя неуютно и захотел спрятаться за гривой коня.
   - Это твой сын? - только и спросил Волкоголовый.
   - Да, - ответил Вилигунд с настороженностью.
   Ему не нравилось, что воин из Братства так бесцеремонно глазеет на подростка, а его самого не замечает в упор. Да и задерживаться в его обществе гиганту совсем не хотелось.
   - Не слышал, чтобы у тебя была семья, - в голосе Асгрима прозвучало недоверие.
   - Все меняется, - пожал плечами Вилигунд.
   Однако провести Волкоголового было трудно.
   - Мы расстались с тобой не более двух лет назад, а твоему юному спутнику не меньше одиннадцати.
   - Мне двенадцать! - гордо поправил Асгрима Оларик.
   - Какое тебе дело до него? - начиная терять терпение, спросил Вилигунд. Он не знал, как разрешится возникшая задержка и кому теперь служит сын Берингара. - Позволь нам далее следовать своей дорогой.
   - Это ваше право. Я не собираюсь тебя задерживать, - ответил Волкоголовый. - Только будь осторожен. Во всех окрестных лесах теперь много лихих людей, нападающих на путников. Даже сын короля Эорманрика, под стягом которого мы сражались когда-то, теперь верховодит шайкой отчаянных головорезов.
   - Юннимунд? - гигант, уже проехавший мимо отступившего в сторону Асгрима, резко придержал коня.
   - Да, у него около сотни воинов, но лишь несколько из них прежде служили в дружине Вепрей. Остальные - оголтелые рубаки, не гнушающиеся разбоя. Более всего Юннимунд любит ходить в набеги на селения вендов. Видно, до сих пор верен своей клятве сражаться с ними до конца.
   - Ты знаешь, где его искать? - с надеждой спросил Вилигунд. Он уже понял, что судьба не случайно свела его с Волкоголовым на лесной тропе.
   - Да. В пяти днях пути отсюда. Он стоит лагерем у Мерцающего Озера. Я могу тебя проводить.
   - Буду тебе признателен, - заверил гигант.
   Неожиданно его поразила одна догадка.
   - Что же занесло Юннимунда так далеко от Архемайра? - спросил он напрямик.
   - Сын Эорманрика выслеживал вождя уннов, - поведал Асгрим. - Однако этот вождь, доставивший всем нам столько бедствий, обладает настоящим звериным чутьем. Он сумел уйти от воинов Фритигерна, переполошивших весь речной берег, от людей Юннимунда и ... от меня.
   - Ты тоже его здесь поджидал?
   - Его и Скавра, ставшего у вендов одним из первых конунгов.
   Вилигунд задумчиво почесал затылок.
   - Что ж, тогда продолжим путь вместе, - проговорил он, не выдавая своих чувств.
   Конь Асгрима оказался неподалеку - крутобокий, ушастый, яблочной масти. Волгололовый подозвал его свистом и взобрался в седло. Теперь уже трое всадников двинулись по узкой лесной тропе. Скоро глухомань леса стала редеть, высокие сосны пропускали под его своды снопы яркого солнечного света.
   На первом же привале, когда Оларик пошел собирать дрова для костра, а Асгрим достал из походного мешка вяленое мясо, Вилигунд подступил к Волкоголовому с расспросами.
   - Почему ты так долго разглядывал моего сына? Мне даже показалось, что ты его встречал прежде.
   - Так и есть, - признался Асгрим. - Давным-давно, в пору моей юности я уже видел эти брови, эти глаза и этот овал лица.
   - Как такое может быть? - поразился гигант. - Это ты у Ингульфа научился говорить загадками? Я тебя не понимаю.
   - В пору моего обучения на Ясеневой Горе мне было видение. Там я и увидел этого мальчика. Только он был много взрослее. Но спутать его я ни с кем не мог....
   - Наше воображение, - наставительно начал Вилигунд, - порой играет с нами странные шутки.
   - Быть может, ты прав, - спокойно согласился сын Берингара, чтобы закончить этот разговор. - Тем более, что виденный мною образ явил мне наследника из древнего рода Балтов... Это не может быть твой сын.
   Вилигунд посмотрел на Асгрима округлившимися глазами, однако сумел быстро взять себя в руки и побороть изумление.
   Вернувшийся Оларик принес целую груду сухих ветвей орешника.
   - Вы говорили обо мне? - спросил он, ухватив ухом последние слова Волкоголового.
   - Разводи костер, - строго распорядился Вилигунд. - И никогда не подслушивай разговоры взрослых.
   Он снял плащ и расстелил его на земле.
   - А что Ингульф? - гигант вновь поднял глаза на Асгрима, желая переменить тему. - Далеко ли отсюда?
   Сын Берингара ответил каким-то пространным, отсутствующим взглядом.
   - Я давно ничего о нем не слышал. Наши пути разошлись.
   Все трое сели перекусить, разложив на клочке овчины длинные ломти мяса, сыр и пригоршню сухих бобов. Больше никто ни о чем не говорил до самого вечера.
   Асгрим всегда оставался для Вилигунда загадкой. Не отличаясь особой силой, он, тем не менее, ухитрялся побеждать лучших бойцов на ристаниях и в боевых походах. Впрочем, на войне сын Берингара редко вступал в открытый бой, предпочитая действовать из засад - но если доводилось принимать участие в схватке, он и его Волкоглавые не знали себе равных. Он редко разговаривал, однако все замечал. Наверное, трудно было пожелать спутника лучше - вот если бы только знать, чего он сам добивался... Помня о его прежней близости к Ингульфу и не испытывая любви к магу, Вилигунд не мог доверять и его бывшему помощнику.
   Наутро, после ночлега в лесу, продолжили путь. Оларик ехал теперь чуть позади и маялся от множества вертевшихся в его юной голове вопросов. Однако, ни Асгрим, ни Вилигунд не торопились удовлетворить его любопытство. Только на привале после переправы через рукав Белой Реки подросток сам рискнул заговорить, с почтением обратившись к Волкоглавому:
   - Скажи, славный воин, как мне тебя называть?
   Вилигунд одобрительно хмыкнул.
   - Ты можешь звать меня Асгримом, хотя среди своих собратьев меня знали как Дитя Грома, - отозвался тот.
   - А как имя твоего почтенного отца и как называется твой род?
   - Тебе не обязательно это знать. Я - последний воин Волкоголовых.
   - Последний? - удивился Вилигунд.
   Асгрим утвердительно наклонил голову.
   - После памятного тебе похода Юннимунда на вендов и сражения на равнине нас осталось всего несколько человек. Сейчас и они разошлись кто куда, нашли себе новых хозяев. Я их не виню. Но из сынов Братства, верных былым клятвам перед Вотаном, я остался один.
   - Скажи, Асгрим, последний воин Волкоголовых, - нетерпеливо продолжил Оларик, - а что такого особенного ты во мне увидел?
   - Ах, вот ты о чем! - рассмеялся Вилигунд. - То-то я смотрю, ты места себе не находишь! Тогда понятно, к чему такая вежливость...
   - Меня просто ослепило полуденное солнце, - скупо усмехнулся сын Берингара.
   Больше Оларик, несмотря на всю свою изворотливость, ничего не добился ни от приемного отца, ни от их попутчика.
   Путь теперь большей частью пролегал по лугам и равнинам с редкими перелесками, по некогда проторенным, а ныне зарастающим бурьяном тропам. Некогда густонаселенный край все больше погружался в запустение. Редкие поселки ютились за частоколами, прячась подальше от рек и дорог, в глубинах лесов. Вилигунд неодобрительно качал головой: путники все глубже продвигались к ключевым областям Центральной Готии, а окружение их казалось диким и лишенным всякого порядка. Не стало на земле Амалов настоящего хозяина, округа превратилась в одну большую усыпальницу.
   - Непрочной оказалась держава Эорманрика, - гигант покачал головой со вздохом. - Вот как отплатили ему умерщвленные братья...
   Оларик хотел что-то спросить, но промолчал. Он был здесь впервые, и с удивлением разглядывал окрестности.
   Вилигунд, однако, сам начал рассказывать.
   - Эорманрик, величайший король всех готов, придя к власти, предусмотрительно извел всех своих братьев. Думал так избежать смуты после своей смерти. Но это не помогло. Его сына, Юннимунда, в руки которого должна была перейти страна, поддержало ничтожное число сторонников. Руги, эрулы, гепиды, сарматы - все сразу стали его врагами. Те, кто боялся короля при жизни - вмиг изменили его сыну после его смерти.
   - А ты почему не с ним? - спросил Оларик.
   Вилигунд покачал головой:
   - Поначалу я пошел за ним, но нас оказалось слишком мало. Даже отважные Беркуты, клинками которых прежде выигрывали войны и наводили порядок - ушли за Хродгером. А мы метались по разным областям, пытаясь удержать распадающуюся державу. Исполняли волю юного короля...
   Вилигунд шумно засопел.
   - Ну, а потом? - теребил его Оларик.
   - Все было напрасно. Юннимунд не желал верить, что все потеряно, и ввязывался в безнадежные сражения, однако только терял остатки своих сторонников. Он посылал нас на север и на юг, на восток и на запад, требуя, чтобы мы приводили к покорности отпадающие народы. Что мы могли? Силы были слишком неравны. Те, что прежде склоняли голову перед Амалами - теперь сами решили стать себе хозяевами или стекались в дружины победителей. В десятках стычек и сражений довелось мне поучаствовать, множество военных бурь отгремело, пока судьба не развела нас с наследником. Он пропал без всякой вести, и я так и не сумел его разыскать. Потом я устал смотреть на угасание былой славы сынов Вотана, стало невмоготу. Утратив всякую надежду, я подался к визиготам...
   Гигант устремил взгляд на Асгрима.
   - Ты ведь был в Архемайре? Как там сейчас?
   - Столица Эорманрика заброшена и разорена, - ответил тот. - Разве что духи предков бродят по покинутым покоям.
   На этом разговор завершился, и до самого Мерцающего Озера ехали молча. Когда начались темные дубняки с редкими проплешинами и взгорками, сын Берингара предупредил своих спутников.
   - С людьми, что служат сейчас наследнику нужно быть осторожнее. Они всех считают врагами и скоры на расправу. Не думаю, что кто-то из них узнает тебя и встретит по-доброму.
   Волчье чутье Асгрима никогда его не подводило. За поляной, усеянной трухлявыми корягами и пнями, он приметил удаляющийся конный разъезд.
   - Не будем раньше времени показываться им на глаза, чтобы не получить стрелу в бок, - рассудил сын Берингара.
   По его знаку все спешились и повели коней в поводу, углубляясь в чащу по неприметным тропам. Они прошли заросшим логом, заваленным палыми листьями и обломанными ветвями, миновали журчащий родник - и внезапно оказались прямо над лагерем, пестреющим разожженными кострами.
   Юннимунд расположился в небольшой ложбине близ озера, окруженной лесом и зубьями холмов. Между палатками бродило несколько сторожевых воинов, вооруженных до зубов. На поясных ремнях у них висели спаты, скрамасаксы и топоры, за спину были переброшены круглые щиты, а в руках угрожающе растопырились фрамы и связки дротиков. Однако гостей они заметили только тогда, когда те приблизились почти к самой границе лагеря.
   - Кто такие? - запоздало вскинулся часовой.
   - Позови Юннимунда, - велел ему Асгрим. - Мы друзья вашего вождя.
   - Которых он будет очень рад видеть, - добавил Вилигунд.
   Часовой отступил на несколько шагов.
   - Гунторм! - крикнул он вглубь лагеря. - Трое бродяг хотят видеть короля!
   - Короля, - усмехнулся Вилигунд. - Ну, что ж...
   Вскоре прибывших окружили воины. Асгрим оказался прав - их было порядка сотни, не более. Наконец, появился Юннимунд.
   - Вилигунд?! - было первое, что он сказал, остолбенев от неожиданности при виде гиганта.
   Молодой вождь почти не изменился за минувшее время. Только лицо стало более суровым и обветренным, а в нескольких местах его украсили выбелевшие шрамы. Глаза сильно потускнели, утратив былую голубизну.
   - Боги благоволят тебе, Вилигунд. Я не сомневался, что ты пал в битве с костобокими и уже освоился в Обители Блаженства. Но, похоже, время пировать вместе с бессмертными для тебя еще не пришло.
   - Костобоки оказались куда более доброжелательны к нам, чем мы к ним, - отозвался Вилигунд. - Рад тебя видеть, вождь!
   Затем взор наследника упал на Волгоголового.
   - Рад и тебя видеть в добром здравии, - Юннимунд сделал приглашающий жест. - Проходите к костру и отдохните с дороги.
   За ужином, состоящим только из уток, обжаренных в глине с добавлением тмина, Вилигунд не проронил ни слова. И лишь когда ратники наследника стали расходиться на ночлег, негромко предложил Юннимунду поговорить наедине.
   - Пойдемте в мой шатер, - предложил конунг.
   Вилигунд подманил жестом Оларика.
   - Встань у входа и следи, чтобы ни одна душа не подошла близко! - напутствовал он сына.
   Тот понимающе кивнул.
   Откинув войлочный полог и вступив внутрь, гости некоторое время стояли молча. Юннимунд, указав на расстеленные на полу шкуры, присел и заговорил первым.
   - Я вижу, ты пришел не с пустыми руками, а принес мне новые вести, - обратился он к Вилигунду.
   - Это правда, вождь, - наклонил голову гигант. - Хотя я не слишком верил, что смогу разыскать тебя на этом свете.
   - Волею Вотана я жив и готов продолжать борьбу, - ответил Юннимунд. - Надеюсь, ты займешь свое место в рядах моих воинов.
   - Борьба в одиночку безнадежна, - заметил Вилигунд.
   - Что ты хочешь этим сказать? - удивился конунг.
   - Я принес тебе устное послание от Фритигерна. Он предлагает вам объединить силы.
   - Объединить силы? - брови Юннимунда взлетели еще выше. - А кто такой этот Фритигерн? Мелкий вождь из челяди Атанарика?
   - Фритигерн сам по себе, он конунг Рыжебородых. Но и с Атанариком союз для тебя тоже не был бы унизительным, - заверил Вилигунд, мысленно кляня себя за неумение складно и убедительно говорить.
   - Союз - да, - признал Юннимунд. - Но в войске должна быть одна голова. Это значит, что либо он, либо я должны будем признать главенство второго. Атанарик же слишком часто предавал моего отца, чтобы я мог ему доверять. А Фритигерн - неужели ты думаешь, что он позвал меня, чтобы стать моим слугой? Он жаждет трона не меньше, чем другие вожди, и я нужен ему, чтобы доказать его силу: как же, сам сын Эорманрика склонился перед ним! Нет, к Фритигерну я не пойду. Уж лучше буду служить победителю, нежели паршивым слугам моего отца или его родичам, предавшим его в трудный час!
   Вилигунд удивленно посмотрел на наследника.
   Асгрим усмехнулся про себя.
   - Похоже, тут не достает еще одного человека, - произнес он вслух.
   - Так и есть, - неожиданно в шатер через дальний ход ступил человек в темной каракалле и встал перед гостями конунга. Когда он откинул капюшон, все узнали Скавра.
   На миг воцарилось молчание.
   - Я тоже говорил с сыном Эонманрика о его будущем, - тихо произнес Скавр.
   - Как? - Вилигунд теперь переводил взгляд со своего друга на бывшего повелителя. - Уж не хочешь ли ты сказать, что он согласился присягнуть вам???
   - Я пока не принял своего решения, - Юннимунд поднял ладонь, чтобы успокоить гиганта. - И повода доверять вождю вендов у меня тоже нет. Я попортил ему немало крови, а потому не склонен обольщатся, что он переступит через то, что между нами было.
   - Ты совсем его не знаешь, - сказал Скавр. - Среди разных родов и племен Велимир славен тем, что умеет прощать людей, готовых признать свои прошлые ошибки. Он ценит доблесть и воинскую честь. Отважного врага, бившегося с ним до последних сил, но познавшего вкус поражения, он встретит с уважением и охотно примет под свои знамена. Таковы все вяты. Каждого, кто готов служить им искренне и преданно, они умеют прощать. Правда иногда излишняя доверчивость их губит... Но уж если во главе их стоит вождь, умеющий отличать правду от лжи, они способны на многое.
   - Чего же потребует твой конунг? - все еще недоверчиво спросил Юннимунд.
   - Клятвы верности, как и от любого другого вождя. Ему уже принесли такую клятву эрулы, ясы, костобоки, берендес, руги, даже некоторые из готских вождей.
   Юннимунд поднялся со шкуры и заходил по шатру из конца в конец.
   - Стало быть, он поверит, что я готов забыть былые обиды и свою вражду?
   - Если ты будешь искренен - тебе не о чем беспокоиться, - пообещал Скавр. - Велимир умеет читать в душах людей.
   - Он сам - или его жрецы! - возразил Вилигунд.
   - Как бы то ни было, но я озвучил предложение своего князя. Довольно нам уже проливать кровь друг друга. Римская держава вновь зашевелилась, почуяв угрозу в новом вожде. Сейчас она стремится создать надежный заслон из доверчивых соседей против натиска уных - так что те, кто собираются сопротивляться нам, будут всего лишь защищать римлян.
   - Будто ты сам не римского рода! - усмехнулся Юннимунд.
   Лицо Скавра помрачнело.
   - Тот Рим, который я знал, давно канул в прошлое. Думаю, осталось всего лишь несколько десятков людей, которые еще помнят его былое величие и пытаются его возродить. Так же, как и у тебя, вождь. И если всю эту дикость, чванливость, лицемерие, что расцвели за минувшие годы в Империи, сметет ураган с Востока - я буду только рад. Это будет заслуженным наказанием тем, кто в своем тщеславии возомнил себя равным богам.
   - Ты будешь сражаться со своими соплеменниками на стороне варваров?
   Скавр помолчал.
   - Нет. Со своими я сражаться не буду. Впрочем, римляне и не собираются сражаться. Против венедов они выставят вас, франков, арабов или любые другие племена, живущие на их пограничье и еще не утратившие умения держать в руках меч. Времена римской славы минули без возврата, хотя я искренне желал бы, чтобы Вечный Город, отравленный пороками, нашел в себе силы сбросить гниль и слабость, встав на защиту своих рубежей во имя памяти предков...
   Скавр глубоко вздохнул.
   - Увы, - продолжил он через мгновение. - Накопив немыслимые богатства, Рим не готов за них умирать. Он вновь и вновь будет пытаться их ценою купить себе жизнь, посылая на смерть наемников. Да и обязаны ли простые сограждане, лишившиеся ныне последних прав, умирать за привилегию кучки бездельников вести бессмысленную жизнь в роскоши и разврате? Нет, не за жалкие утехи, утрата которых для магистратов, сенаторов и префектов страшнее краха Империи, должны подняться подлинные римляне. За свою былую славу, за просвещенную культуру, за разумное устроение общества, существовавшее во времена Республики, и за воинское мастерство, которое прославило орлы легионов среди бесчисленных земель и морей всего мира. Но этого уже никогда не будет. И потому - я здесь, а не там.
   В шатре воцарилась тишина. Слышно было, как за тонкой войлочной обшивкой переминается с ноги на ногу Оларик.
   - Пора спать, - заключил Юннимунд. - Утром, с первыми лучами солнца, мне порою приходят в голову более здравые мысли. Я не хотел бы делать свой выбор сгоряча.

Глава 7. Раздоры волхвов.

   Оставаясь в одиночестве, Велимир особенно остро чувствовал, как дорога ему Ружена. В ее присутствии он ощущал себя спокойным, сильным и мудрым; он знал, что, по крайней мере есть один человек, которому он мог бы довериться полностью. Когда же ее не было рядом, вместе с ней его покидало и спокойствие. Дни были заняты непрерывными делами, выглядевшими важными и значительными, однако на поверку все они оказывались лишь будничной суетой.
   Сейчас Велимира утешало только одно: каждый шаг приближал его к дому. Он уже предвкушал миг, когда увидит родное село на пригорке и белое с синей вышивкой платье Ружены, спешащей к нему навстречу...
   - Постой, княже! - вырвал его из сладких мечтаний голос Светозара. Велимир с неохотой натянул поводья коня - отказать волхву он не мог. С той поры как Вед ушел в неведомые северные леса, Светозар считался первым волхвом всей земли вятской.
   - Лихие вести я тебе несу, - поклонился Светозар князю, выйдя на дорогу из березняков.
   - Сказывай, - Велимир соскочил с коня из уважения к волхву и с тревогой ждал его слова.
   - Ты врагов по границам да окраинам гоняешь, а вражда лютая в самом сердце земли нашей проросла, - произнес Светозар. - Вестима ли тебе судьба Ингульфа, годьего мага?
   Молодой князь нахмурился, почувствовав, что вопрос волхва неслучаен.
   - Я полагал, он бежал с Юннимундом и прочими готами куда-то на закат, - предположил он неуверенно.
   - Бежал, да поотстал малость. Занесли его ноги в берендеев край и нынче превеликое лихо там сотворяется. Нельзя тебе сейчас в поход выступать - со спины удар настичь может.
   Велимир задумался. Когда ушел Ведислав, словно нарушился исконный ход времен. Все сразу пошло не так, будто остался он без высшей защиты и помощи. Напрасно молодой князь потратил несколько месяцев, силясь отыскать поддержку в Риме. Его попытки примирить бывших данников готской державы привели лишь к запустению края, ибо готы продолжали люто мстить своим подданным, отвернувшимся от них, а те - драться меж собой за лучшие угодья и пашни, деля наследие прежних хозяев. Посовещавшись со старейшинами и волхвами, Велимир решил показать силу. Он рассудил, что коли доброе слово не может вразумить спорщиков, это сделает принуждение. Князь собирал в поход дружину, дабы угомонить мятежников, в своей ненасытной гордыне готовых погубить и себя, и других. Еще недавно благодатный край ныне лежал в запустении. Сосед боялся соседа, ожидая от него каверзы и внезапного удара. Были забыты все братские клятвы, нарушены все союзы и только шайки лихих людей чувствовали себя вольготно и безнаказанно. Однако даже им с каждым месяцем становилось все труднее находить поживу - обнищала разоренная земля.
   - Ты встречался с Ингульфом прежде, - Светозар прямо посмотрел в глаза Велимира. - Может ли что-то его остановить?
   - На то тебе только Вед ответил бы, - князь покачал головой. - Силы этого кобника мне неведомы, но знаю одно: простому человеку он не по зубам.
   - Тогда просьба у меня к тебе будет, как к князю. Созови совет старейшин и волхвов. Быть может, сообща и надумаем, как беду от порога нашего отвадить.
   Светозар ступил в сторону от дороги и скрылся за стволами берез. Велимир продолжил свой путь.
   Вот уже и родные хоромы: кровли, стены, светлицы. Вот и Ружена, улыбаясь, машет ему рукой и бежит навстречу.
   Хотелось подхватить, радостно закружить ее в объятиях, однако Велимир сдержал себя - помнил, что супруга его вела себя на людях сдержанно, степенно. Это всегда отличало веретниц-вещуний, умеющих ведать сокрытое, от обычных девиц, живущих страстями и порывами. Он просто подошел и обнял, глядя в глубокие глаза ее, улыбающиеся, понимающие.
   - Что невесел, княже? - сразу спросила Ружена тем своим голосом, от которого все внутри него словно преображалось. Точно весна посреди зимы наступала. Хоть и тревога в вопросе - а все на душе легче.
   - Да вот встретил Светозара, волхва нашего. Говорит, Ингульф к берендеям подался, лихо темное мутит.
   - Так на то волхвы и есть в нашей земле, чтоб с любым лихом управляться. Созови их, пускай они и рядят, как быть. Тебя ж кручина о том не должна изводить.
   - Твоя правда, - согласился Велимир. - На том мы и порешили со Светозаром. Пойдем в дом; страсть как проголодался.
   Волхвы стали собираться на княжьем дворе уже следующим вечером - как видно, Светозар времени даром не терял. Старейшины из дальних селений и племен шли долго, но волхвам и без них было что обсудить.
   На третий день после объявленного сбора появился Сагаур. Даже в лесной глуши он не смог остаться простым рядовичем - окрестные жители, чьи хутора разбросаны были средь логов, кущ и займищ на многие версты пути, выбрали его над собой головою.
   А на восьмой день примчались дозорные, сообщив о приближении к селу конного отряда Юннимунда.
   Велимир сам вышел ему навстречу. С сыном главного врага вятов ехала вся его немногочисленная дружина, а по бокам от конунга гарцевали Скавр и Асгрим.
   Приблизившись к вождю, Юннимунд спешился и склонил голову. Всего на один краткий миг. Он явил свою покорность - но не утратил достоинства.
   - Между нами было многое, - произнес он горделиво. - Однако благородный муж и воин не видит умаления своей чести в признании власти над собой сильнейшего.
   - Никакого умаления чести твоей не будет, - Велимир обнял его, шагнув навстречу. - Ты достойный сын своего отца, так владей по праву землями, что достались тебе от него. Довольно хозяйничать в них лиходеям да разной нечисти; пусть возвратится вождь в свои законные владения. Будет тебе от нас любая помощь, дабы восстановить попранное и порушенное. Лишь об одном прошу: ежели вражья угроза нависнет над нами - явись на подмогу со всеми своими воями без промедления.
   - Да будет так! - произнес Юннимунд, осанисто выпрямившись. - Пусть и мои, и ваши боги будут свидетелями моей клятвы верности тебе, вождь Юнных!
   - Ты прибыл в самую пору, - Велимир отступил, приглашая гостей в свои хоромы. - Я собираю всех вождей, старейшин и волхвов на совет; прими и ты в нем участие, как равный.
   С возвращением Ратислава Велимир почувствовал себя гораздо увереннее. Однако воевода казался опечаленным, и это не укрылось от внимания молодого князя.
   - Там, в стане Юннимунда, я встретил Вилигунда, - признался Ратислав, - моего давнего друга и побратима. Это тот отчаянный малый, за которого мы с тобой вступились на дворе у Фритигерна.
   Взгляд Велимира стал еще внимательнее.
   - Он убеждал сына Эорманрика принять сторону Фритигерна в грядущей войне с нами, - нехотя продолжил воевода. - Юннимунд отказал, и Вилигунд ушел восвояси. Он заявил, что теперь свободен от клятвы верности роду Амалов и меч его всецело принадлежит Фритигерну. Отныне это его единственный господин. Мои уговоры поехать с нами на него не подействовали. Сказал, что не желает подавать дурной пример своему сыну.
   - Он был с сыном?
   - Да, - Ратислав сокрушенно кивнул головой. - С тем самым, что выскочил тогда с луком и рогатиной, чтобы его поддержать на дворе конунга. А ведь я даже не знал, что он успел обзавестись семьей...
   - Выходит, Фритигерн решил встать на сторону Рима... - задумчиво произнес Велимир. - Чувствуется рука наших новых знакомых... Сколь же долго еще слава Рима не будет давать покоя воинам и вождям? Ведь от нее давно остался один звук...
   - Твоя правда, княже, - признал воевода. - Как ни горько мне это признавать. Однако слава, добытая кровью предков, не скоро рассеется. Она еще послужит Империи, вызывая зависть и страх у соседей. Вряд ли хоть один сын получал такое дорогое наследство от своих родителей, как нынешние граждане Рима.
   Стояли последние погожие дни осени, когда, наконец, Велимир объявил начало сбора, прозываемого у вятов Кругом Ведичей. На большой поляне возле высокого Перунова ясеня, в стволе которого молния оставила причудливый след, похожий на четко прорезанный чир, расставили многочисленные лавки. Народу пришло столько, что ни одно жилище не могло вместить его под своей крышей.
   По левую руку от князя белели рубахи волхвов, выглядывающие из-под вершников и зипунов, белели их долгие бороды и рассыпанные по плечам власья, перехваченные начельниками. Навершия посохов были увенчаны головами коней, лосей и филинов, а шеи волхователей - увиты оберегами и бусами из медвежих когтей и волчьих зубов. Одесную от Велимира пестрели вышивки на рубахах и кушаках вождей и старейшин. Многие тут были при оружии.
   Велимир сделал знак Светозару, и тот, выступив в круг, поведал свою повесть, с которой большинство волхвов уже были знакомо.
   - Берендеи всегда были сильны своей ворожбой, - заметил один из старцев с научем в виде козьей головы. - Если Темень их подчинит, добра не жди.
   - Рано, думается мне, Светозар тревогу забил, - задумчиво произнес другой. - Нет во всем белом свете под оком Святовида ничего, что было бы только дурным или злым. Во всяком деянии, во всяком событии надлежит искать научение и указание. Видно, что-то не так у нас в земле пошло, коль вновь открылась старая язва...
   - Истинно говоришь! - неожиданно прозвучал незнакомый большинству собравшихся голос, и на поляне появился человек, которого здесь явно не ждали. Льняная серая рубаха не могла скрыть его широких плеч и крутых выступов грудных мышц. Пронзительные черные глаза смотрели с загорелого лица, угольного цвета волосы и борода окаймляли выпуклые скулы, прямой нос и чуть приплюснутые губы.
   Велимир невольно приподнялся со своего княжеского стула, а Сагаур не удержался и выскочил в круг.
   - Хирам! - выкрикнул он, впиваясь взглядом в своего бывшего слугу. - Так вот куда ты подевался!
   Финикиец взглянул на него с непониманием.
   - Да, великое бедствие движется на вашу землю, - невозмутимо продолжил он, и взор его словно прошел сквозь Сагаура. - Брат будет убивать брата, а сосед обкрадывать соседа. Нивы зарастут сорняком, реки станут зловонными болотами, скотина околеет. Такова чаша воздаяния за злодеяния, свершенные вашими вождями в краю потомков Асов. Злодеяние воздастся вам стократ, и воцарится пустыня в ваших лесах и в душах ваших. И забудут младшие о почтении к старикам, изгоняя их прочь из своих жилищ, навеки умолкнет детский смех под кровом вашим, и умножатся дикие звери, чтобы терзать плоть слабых и бессильных, захлопнутся двери домов, а в источниках вместо воды потечет кровь.
   - Не велико ли наказание за наши проступки? - усмехнулся Велимир, пытаясь сохранить спокойствие. - Чем и перед кем мы так провинились?
   - Забыли вы о темных богах, - мрачно пророкотал Хирам. - Полагали их отрезанным ломтем, забытой сказкой - а лихо множилось и плодилось в северных лесах, и теперь уже не стало ему места. Там, за тремя реками, за пятью горами и десятью лесами отверзлись врата, чтобы выпустить наружу огонь черного гнева. Нет преград на его пути, и скоро земля ваша станет пеплом, а люди родов ваших - стылым прахом, рассеянным по полям. Всесокрушающий ветер ярости смешает дороги живых и мертвых, тень простертых над миром крыльев сумрака погасит солнце. В сердцах же тех из вас, кто сохранит плоть и разум, будет вечно звучать зов тьмы...
   Волхвы, старейшины и вожди на поляне притихли.
   - Пока властитель державы Амалов был жив, Ингульф удерживал лихо в его чертоге, не позволяя обрести власть над миром и людьми. Но теперь готская держава обратилась в руины, и грядет ваш черед. Если вы еще сомневаетесь и не верите в то, что вас ждет - спросите о том сына Эорманрика. Он поведает вам о судьбе Архемайра. Он расскажет о сыновьях, поднявших мечи против отцов, о вождях, истребляющих всех и каждого в безумной жажде власти...
   - Что же ты предлагаешь нам? - спросил Велимир. - Для чего явился сюда? Вернее, что предлагает твой нынешний хозяин? Ведь ты говоришь с нами от имени Ингульфа?
   Хирам посмотрел на него холодным взглядом, совсем не похожим на тот яростный взгляд, который молодой князь однажды видел сквозь прорези шлема.
   - Ингульф поручил передать вам следующие слова. Темные боги давно не видели жертвы. И они ждут ее. Если ты истинный князь своей земли, ты сам явишься к верховному жрецу, дабы он принес тебя в жертву по древнему обряду. Тогда насытятся боги и лихо уснет. Если же сего не произойдет - свершится то, что было речено вам. Торопитесь! Поступь смерти уже слышна в ваших домах, близится время кровавой жатвы.
   Хирам отступил в сторону и исчез.
   Велимир замер, чувствуя, что все собравшиеся пристально смотрят на него.
   - Не может того быть, чтобы он правду сказал, - ободряюще прозвучал голос Светозара. - Не может пролитая кровь утишить лихо - она лишь усилит темных богов, сделав их проявление в Яви еще более зримым. Лишь тот, кто сам им служит и желает их воцарения, о том радеть станет.
   - Ну, а ежели правду сказал нам посланник? - возразил другой волхв. - Все ли ты знаешь о сумеречной стороне Нави? Прошел ее всю?
   Светозар безмолвно взглянул на говорившего, и тот пристыжено умолк, однако спор разгорался. Одни кричали, что прав Светозар, и что отдать князя в жертву Темню - значит лишь увеличить мощь его. Другие возражали, приводя позабытые уже предания пращуров. Согласно им, разбушевавшуюся силу тьмы можно было смирить, только пожертвовав самым лучшим из соплеменников.
   - Это ловушка, - горячо убеждал Ратислав. - Нас просто хотят лишить вождя.
   - Может и так, - прикрыл веки Светозар. - Но, боюсь я, не это самое страшное.
   - Что же еще нам может грозить, хуже этого?
   Светозар обвел взглядом собравшихся.
   - Знаете ли вы о сути Кровавой Требы? Ведаете, откуда она пошла? И вестимо ли вам, сколь сильно извращен ныне ее первородный смысл? И вы, и я, и каждый из нас, кто согласится нынче отдать князя своего на заклание чужим богам - все станут их рабами.
   - Что еще за странное чародейство? - удивился кто-то.
   - Тут нет чародейства. Коли народ позволяет, чтоб инородцы принесли в жертву своего князя - он сам отрекается от собственной воли. В тот же самый миг, когда люди примиряются с таким решеньем, позволяя выкупить собственные жизни ценою жизни другого - они и становятся рабами. Остальное - только видимое закрепление уже свершеного.
   - Но ведь такое бывало прежде...
   - Да! Когда беснующийся мрак - в самых разных своих обличьях - подступал к родным стенам, князь вступал с ним в бой. Иной раз он погибал на этом свете, дабы продолжить битву в мирах иных. Однако то была жертва добровольная, а не вынужденная, то была гибель воина, достойная славной тризны. Нынче борьба с мраком превратилась просто в откуп от темных богов. Так стало удобнее.
   После этих слов поднялся Велимир. Спор мгновенно затих.
   - Да будет так, как желает Ингульф. Я отправляюсь к нему, дабы продолжить битву в его владениях. Ежели требует того будущее земли нашей - я готов стать жертвой во имя ее сохраненья.
   - Я иду с тобой, - объявил Светозар. - Однако грядет большая война, а без тебя нам на ратном поприще не управиться.
   - Коль верно все, молвленое слугою Ингульфа - так и со мной вам удачи не ждать, - тяжело произнес молодой князь. - Но что бы ни случилось, оставайтесь верны нашему общему делу. Храните заветы пращуров наших, служите благу отчего края, сберегайте правду Рода в сердце своем.
   - Так может нагрянуть всем вместе, да и порушить силой урочище нечисти? - предложил Сагаур. - Сметем в прах этот темный холм, а с ним и лихомань в зародыше раздавим.
   Светозар покачал головой.
   - Нет, брат. Делать сего нельзя, ибо чем ближе подступает человек к логовищу Темня - тем более власти тот над душой его получает. И выходит, что ежели силой супротив Черного Холма идти - не одного человека, но целое войско получат темные боги себе в услуженье. Пускай отправятся из всех селений наших самые чистые, в чьих душах лад преобладает над марью. Лишь те, кто грядет стезею Сварожичей, не ведая слабостей и страхов - должны стать спутниками нашего князя. Так будет по воле Рода.
   - Да, - соглашаясь с волхвом, произнес Велимир. - Не должны мы родовичей наших делать рабами темных богов. Потому - войско будет заниматься своим делом, а князь отправится исполнять свой долг. Вместо меня воеводой пусть будет Ратислав.
   - Нет, княже, - возразил тот. - Я тоже пойду с тобой. Не вправе я оставить тебя в такой час, да и с Ингульфом давно потолковать охота.
   Велимир в некотором замешательстве оглядел ряды старейшин и вождей, не зная, на ком остановить выбор. Будивой был слишком несдержан нравом, Шуст стар летами, Улеб - нелюдим. Не годились ни Ощера, ни Звяга, ни вожди из родов водян и седонов. Внезапно взгляд князя остановился на сыне Эорманрика.
   - Юннимунд! - возгласил Велимир. - Поистине, ты достоин встать в голове соединых наших дружин.
   Молодой гот вздрогнул. Он лишь нашел в себе силы склонить голову и прошептать:
   - Я сделаю все, что должен сделать вождь.
   Среди вятских старейшин поднялся ропот.
   - Негоже нам подчиняться годяку! - выступил один из них.
   - Юннимунд - самый достойный из всех нас, - возразил Велимир. - И вам должно уважать его ратное искусство, которое он доказал во множестве битв. Он не правитель над вами, но лишь воевода. Не забывайте, что в любом войске должна быть одна голова! Князя же, коли потребуется, изберете сами на общем сборе.
   Велимир встал и сделал знак Юннимунду сопровождать его. Молодой князь хотел посвятить его в свои замыслы. К ним присоединился и Светозар.
   - Не торопись, княже, навстречу погибели, - тихо заметил волхв. - Не случалось доселе, чтобы служители Темня свое слово держали. Страшусь я, не станет ли твоя треба напрасной.
   - Что ж мне остается? - поднял на него глаза Велимир. - Я не в праве отказать Ингульфу, коль все будущее земли нашей от меня зависит. Не могу опозорить честь княжескаю и предков наших, учивших жить по законам Прави.
   - Мы отправимся к Черному Холму вместе, - пояснил волхв. - Я неплохо знаю эти места и разумею, как нам выстоять против лиха людьего и худа дивьего. А с собою возьмем самых надежных воев.
   У недавно отстроенной в Новом Селе княжьей гридницы перед Велимиром внезапно возникла Ружена. В черных ее глазах плясали гневные огоньки.
   - И куда ты собрался? - напрямик спросила она. - То с войны тебя не дождешься, то из странствий. А теперь вон сам в нору зверя голову сунуть надумал. Нешто прежние встречи с Ингульфом тебя ничему не научили?
   Велимир улыбнулся в ответ. Хоть и сурово звучали слова супруги, но голос ее будил в нем только теплые чувства.
   - Люба моя, не волнуйся понапрасну. Мне ли, князю земель вятских, страшиться какого-то годьего волхователя?
   Однако взгляд Ружены был долгим и пристальным. Под его тяжестью Велимир опустил глаза.
   - Не ходи, - с нажимом произнесла молодая княгиня. - Не нужно тебе этого делать.
   - Я не могу, - князь обреченно покачал головой. - Нет у меня иного выбора. И нет иного пути для всех нас.
   - Хорошо, - Ружена неожиданно смирилась. - Тогда и я отправлюсь с тобой.
   Брови Велимира недоуменно взлетели.
   - На войну меня не берешь - ладно, - продолжала она. - Но здесь без меня тебе никак нельзя. Пропадешь зазря.
   Велимир беспомощно оглянулся на Светозара, ища у него поддержки. Однако ответ волхва поразил его в самое сердце.
   - Пускай идет с нами. Бывает на этом свете, что любовь сберегает человека пуще десятка добрых мечей.
   На лице Велимира отразилось отчаяние.
   - Что ж это? - он с упреком посмотрел на Светозара. - Мало мне мучений, что камнем легли на плечи! Теперь и за нее тревожиться?
   - Лишнее это, - Ружена взяла его за руку. - Я себя в обиду не дам. А без меня тебе с Ингульфом не справиться.
   Молодой князь еще мгновение колебался, но все же уступил.
   - Пусть будет так, - молвил он.
   Почти никто из старейшин, волхвов и вождей не разошелся по домам. Они негромко что-то обсуждали промеж себя и нетерпеливо спорили. Велимир и Юннимунд, остановившись у самого угла гридницы, хорошо видели их всех. Беспокойство среди людей не стихало. Князь обратил лицо к сыну Эорманрика, чтобы напутствовать его, однако осекся. Тот выглядел совсем потерянным. Похоже, он еще не до конца осознал все произошедшее.
   - Что кручинишься, воевода? - князь положил ладонь ему на плечо. - Как знать? Быть может, ты больше приобрел, чем потерял, став служителем там, где намеревался быть хозяином, - Велимир обнадеживающе улыбнулся. - Ведь земли, кои теперь под защитой твоего меча - дюже преумножились. В них пока царит разброд и лиходейство, но ты сумеешь навести порядок. Ныне, когда ты облечен правом вершить суд во всех весях на просторах нашего союза, ты справишься с этим успешнее, нежели прежде. Ведь за тобою пребудет и сила всех вятских родов. Поступай по своему разумению, но не забывай советоваться со старейшинами и волхвами.
   - Не знаю, князь, - честно признался Юннимунд. - Тягостно мне оставаться здесь, когда такие дела творятся. Если Ингульф утвердится в самом сердце вашего края, воля его скоро распространится на все вендские и готские земли. С тобой мне нужно идти. Я ведь, как-никак, король над ним, а все родовые жрецы должны подчиняться моему слову. Может, образумлю старика?
   Велимир покачал головой.
   - Ингульф не подчинялся твоему отцу, - напомнил он. - Ужель ты думаешь, что ты, его воспитанник, обладаешь над ним какой-то властью?
   Между тем разговор был нарушен спорами волхвов и старейшин, вспыхнувшими с новой силой.
   - Отколь нам знать, что князь свое обещание сдержит? - ворчал Звяга. - Может схорониться к надежном укрывище, а когда грянет лихо, Светозар объявит нам, что мы не угодили требой. Как проверишь?
   Светозар точно из-под земли вырос подле старейшины.
   - Никак. Но ежели не веришь ты князю своему и мне, то убеждать тебя никто не станет. За тебя и таких, как ты, Велимир готов свою жизнь положить, - а ты подозреваешь его в трусости и обмане? Может, желаешь местами с ним поменяться?
   Звяга засопел и опустил глаза.
   К волхву неслышно подошел Сагаур.
   - Слово у меня к тебе, кудесник. Позволь высказать то, что на сердце.
   - Говори, - произнес Светозар.
   - Сдается мне, лучше князю Юннимунда взять с собою. От этого ему больше пользы будет. Он и я - изрядные ратники, которые в этом деле могут сослужить свою службу. А воеводой пускай Натур остается. Он в ратной науке не меньше поднаторел, поверь мне. Его и наши люди знают, и готы. Так и передай Велимиру.
   - Что ж, - молвил волхв. - Добро.
   Молодой князь и Юннимунд все еще приглушенно бесседовали о грядущем утверждении порядка в союзных землях. Сын Эорманрика по-прежнему был хмур и неспокоен.
   - Юннимунд! - окликнул его Светозар.
   Гот поднял на волхва растерянный взгляд.
   - Все еще желаешь встретиться с Ингульфом?
   - Да, - без колебаний подтвердил юноша.
   - Мы с князем тебе в этом пособим.
   - Как тебя понимать, Светозар? - удивился Велимир.
   - Сдается мне, княже, если поход наш не удастся - Ингульф без труда расправится с Юннимундом и в долю мгновения приберет к своим рукам земли, подвластные прежде Эорманрику. За ними последует и вятский край. Юннимунд слишком уязвим для мага, их все еще соединяют незримые узы. Это узы крови.
   - Твоя правда, кудесник, - признал Юннимунд. - По указке Ингульфа я забрал немало жизней, принес немало жертв во славу неведомых мне темных владык. Нельзя мне во главе дружин оставаться, о том и толкую.
   - Но кто же встанет заместо меня? - вопросил Велимир в задумчивости.
   - Сагаур советует тебе вспомнить тебе о Натуре. Это достойный воин и вождь. Его давно связывает с вятскими родами искренняя дружба и крепкий союз. В самых разных краях помнят и ценят этого человека.
   - А еще - за ним пойдут скорее, чем за бывшим врагом, - усмехнулся Юннимунд невесело.
   - Стало быть, - продолжал Светозар, - над гриднями останется воевода, которому по плечу мир и лад в весях удержать, самые же испытанные вои и вожди станут тебе, княже, могучим щитом в твоем странствии к Черному Холму.
   - Уверен ли ты в верности такого решения, Светозар? - проговорил Велимир.
   - Да, княже. От похода нашего многое зависит. Поболее, чем от хлопот военных и водворения порядка середь мятежных племен. Ежели не усмирить Ингульфа и поднятые им силы - можно проститься со всеми мечтами и надеждами. Никто не поддержит ни одно ваше начинание; никто не будет слушать вас и служить вам. И тогда все мы неизбежно уйдем обратно в леса, однако леса эти уже будут чужими. Там, где прежде нас привечали и любили, как заботливых хозяев - теперь будут встречать как назойливых пришельцев, силою ломящихся за чужим добром. Именно потому готы и не смогли удержаться над родами и общинами в славе своей - ибо пытались все взять огнем и мечом.
   - Как говорится, насильно мил не будешь, - заметил Велимир. - Думаю, ежели бы готы пытались больше действовать миром, и меньше - силой, держава Эорманрика процветала бы до сих пор. Силу всегда следует иметь под рукой - но не прибегать к ней без крайней нужды. Сыны Вотана гордились своей силой, и доблесть их была велика - однако они служили доблести ради нее самой. На своей же земле они всегда оставались захватчиками.
   Юннимунд кусал губы. Слова Велимира звучали обидно для него, однако самым обидным в них было то, что вождь вятов был прав.
   - Решено, - подвел итог молодой князь, смахивая со своего чела тень последних сомнений. - Мы выступаем к Черному Холму, в край берендеев. А когда вернемся - вместе будем возрождать лад земли нашей, согласно уряду пращуров и щуров. И тогда сила наша возрастет стократ. Разыщите Натура.
   Отряд сопровождения Велимира подобрался изрядный. Помимо волхва Светозара, в него вошли Ратислав, Ружена, Сагаур, Юннимунд и Асгрим. На участии Волкоголового тоже настоял Светозар. Сын Берингара сильно изменился за последнее время, хотя его загадочную душу до конца понять было трудно. Но главным было то, что воин Братства, как и Юннимунд, был еще связан с Ингульфом прочными путами, и важнее было иметь его рядом, нежели оставлять за спиной. Светозар чувствовал, что для успеха похода человек этот просто необходим.
   Бирючи разнесли по всем вятским весям слово князя: явиться в ополчение всем, кто обучен ратной науке. Свои подлинные намерения Светозар посоветовал Велимиру скрыть от народа во избежание пересудов и случайных смут. Для всех было объявлено, что поход направлен против гревтунгов, дабы привести к покорности вождей, отложившихся от Юннимунда. Так оно в действительности и было. Первый удар предполагалось направить против Витерика, сына погибшего вождя Витимара, во владения которого была послана гридня Улеба. Это было чело основных сил Юных, за которым через некоторое время должны были выступить объединенные дружины князя. Вот только сам князь в готские земли не собирался. В планах Велимира было отделиться от войска на пути в Архемайр и остаться в краю берендеев с небольшим отрядом. Тяготы борьбы с гревтунгами целиком ложились на плечи Натура, нового воеводы союза Юных.
   Явившийся по первому зову с небольшой, но могучей аланской дружиной Натур даже опешил, узнав, для чего его призвали в княжью гридницу.
   - Мы все помним Ингульфа, - проговорил он и кивнул Сагауру, который согласно наклонил голову. - Ему нет веры ни в чем. Жрец этот вероломен и непредсказуем. Ради своих замыслов он не остановится перед тем, чтобы погубить целый народ, не говоря уже об отдельных вождях. Не слишком ли будет опрометчиво тебе, князь, бросаться в пучину такой опасности?
   - Речь не об Ингульфе, - покачал головой Велимир. - Я иду к его логову для того, чтобы люди не утратили веру в своего князя. Ведь священный долг князя - своей жизнью выкупить жизнь всего народа у стоящих над нами сил, коли так уготовано судьбой. И даже если погибель моя будет напрасной - я буду знать, что сделал все, дабы отвести грозу от моей отчей земли и ее сынов.
   Натур поклонился Велимиру, смиряясь с его волей.
   На другой день Светозар вновь встретился с вятскими и седонскими волхвами, задержавшимися в Новом Селе. Отбыли лишь немногие. В чьем-то селище мор подкосил скотину и пришлось спешно отправляться в дорогу, в другом - рожанице приспело время разродиться от бремени. Однако главные волхователи и вещуны вновь сошлись на поляне под Перуновым ясенем, чтоб обсудить насущные заботы.
   - Как знать, уж не напрасно ль согласились мы предать в руки инородного кобника нашего князя? - угрюмо начал Светозар. - Быть может, ежели бы все мы съединили усилия нашего духа, то сумели бы противостоять Ингульфу и Темню? А мы заместо этого сами послали Велимира на верную смерть...
   - Пустое это, Светозар, - высказал сухощавый белобровый волхв Яромил из Слобожьей Вежи. - Ведь Темень пробудился и по нашей вине. Белый Путь ведающих, коим стояли в последнюю пору все наши общины, обязывает не идти силой против силы. Ратоборство лишь сеет в душах людьих семена ненависти и злобы. Можно сдержать порыв, образумить и обуздать ярь, искоренить пагубу сердца, не дозволяя ей изливаться в делах. Однако ж вставать поперек чужой силы и порушать ее напор - значит, высвобождать силу еще более неистовую, неразумную. Так и вышло с нами. Мы явились в эти суровые и скупые места, дабы вдохнуть в них новую жизнь. Своим трудом мы привели к благоденствию край, заронили всходы больших свершений. И мы терпеливо мирились с разгулом годьей лихомани, надеясь, что лад сам утвердиться в душах наших соседей. Но потом терпенье наше иссякло, и мы вступили с ними в разлад. Разбуженный ветром наших ратаний огонь взаимной ненависти выжег почву под нашими ногами и очернил наши сердца. Ветер военной бури стал началом нашего конца, теперь его не унять. Мы поплатились за собственный порыв и должны искупить свою вину пред Вышними. А посему - князь принял долю, которой не можно избежать.
   Светозар покачал головой.
   - Навь безвидна и бесплодна, - произнес он со скорбью. - Она стоит за всеми вещами, однако не властна вдохнуть в них дыханье жизни. Какой вид мы придадим ей - тот она и будет иметь. Темень - сила, но сила беспомощная без гнева Ингульфа. Маг нашел ее и направил, а вы хотите помочь ему в его гневе, подкармливая разбуженную черную пагубу. Огню все равно, где гореть - в очаге, в лесном пожарище или в горниле кузницы. И морю все равно, вздымается ли оно у берегов - или разрушает волнами прибрежные скалы, повергая в пучину города. Если вы будете раздувать огонь - он вырвется на волю и пожрет ваш дом.
   - Значит, такова наша судьба по воле Рода, - вздохнул Яромир. - Раньше надо было думать об этом. А теперь - можно лишь вертеться волчком, подобно Велимиру, метущемуся от ромейских градов до самых северных лесов в надежде что-то изменить. Или можно безропотно ждать, подобно седонам и водянам. Это уже ничего не исправит. Лавина тронулась со своего места, и пока она не разрушит все и сама не рухнет в пропасть - ее не остановить.
   Вновь - качание головы Светозара, на сей раз более упрямое.
   - Лавина вызвана людьми, и состоит из людей. У каждого человека есть разум, есть душа. Если до этой души достучаться - все еще может измениться.
   - Попробуй, - грустно согласился Яромир. - Но пока ты достучишься до одного - Темень войдет уже в души сотен и тысяч. Так что смирись и предоставь Велимиру свершить то, к чему он предуготован самими богами.
   Светозар обвел взглядом собравшихся.
   - Да будет так. Только вижу я в душах ваших, что есть среди вас те, кто сам уже надумал встать на сторону новых поднявшихся владык. Берегитесь - Ингульф не потерпит соперников.
  

Глава 8. Угроза.

   На просторном лугу у южного подножия Дышащей Горы, над которой возносилась усадьба Фритигерна, собрался народ. Тут были и жители окрестных селений, и вожди, принесшие присягу конунгу Рыжебородых, и их дружинники; мелькали и женские платья.
   Однако появлялись и люди новые, незнакомые, явно пришедшие из дальних земель. Ожидали, по слухам, прибытия самого Атанарика, считавшегося верховным владыкой всех визиготов.
   Пока короля не было, перешептывались и обменивались слухами и новостями.
   - Говорят, Витерика и его людей просто смело, - рассказывал сухопарый воин с глазом, закрытым повязкой. - Уннов шло немеряно, но главное - за ними шли темные боги, сотрясающие самую основу Мидгарда.
   - Не иначе как правда близятся последние дни, - прикрыв себе рот рукой, в ужасе произнесла пожилая женщина, пряди волос которой были скреплены плетеными из шерсти шнурами.
   - Рагнарок близок, - зашептались в народе.
   - Ну, вот и посмотрим, кто из нас чего стоит, - ободряюще произнес Вилигунд, расправляя плечи. - Не зря боги последнюю битву пророчили, тут уж ясно будет, кто кремень, а кто так, снедь для Хель.
   Оларик шнырял здесь же, в толпе, с соседскими мальчишками. После минувшего похода авторитет приемного отца в его глазах вырос неимоверно. Так поставить себя перед грозным посланником венедского вождя, а потом отказать своему вождю, пошедшему в услужение к вендам! На это надо было иметь недюжинную смелость, Оларик не сомневался. Как он ему ответил! "Раз ты предал наше дело - то и я свободен от клятвы тебе, но верность своему господину Фритигерну я сохраню до самой смерти!"
   Наконец, появился и сам Фритигерн, однако на сей раз он ехал чуть позади другого, чернобородого вождя с резкими чертами лица и волосами, тронутыми сединой. Поверх доспеха, состоящего из железных блях в форме голов вепрей, был наброшен длинный плащ с меховым подбоем, скрепленный золотой фибулой на правом плече.
   - Атанарик, - зашептались в толпе, указывая на предводителя.
   Толпа на миг загудела - и смолкла, едва король из рода Балтов спешился, бросив поводья слугам и начал подниматься по тропе, ведущей на один из горных склонов. Сделав несколько шагов, он повернулся к народу и вскинул руку, увитую тяжелым браслетом.
   - Друзья мои! - начал Атанарик грозным раскатистым голосом. - Страшный враг идет на нас. В этот час надлежит всем нам собраться в единый кулак. Отправьте свои семьи на юг, к берегам Дана. Пусть останутся только воины и те, кто еще способен носить оружие. Объединившись, мы остановим неприятеля в горных проходах, на подступах к речным берегам. Но дома наши придется оставить. Нам не устоять в поле против такого грозного противника. Берите только самое необходимое - после победы мы все отстроим заново.
   - Зачем нам куда-то идти, если за ними стоят темные боги? - воскликнул кто-то.
   - Я слышу слова труса! Пусть вся держава Хель будет за ними - с нами великий Вотан и воинство Асгарда!
   - А за ними Ингульф! - отозвались с другой стороны.
   - Да что там... Безнадежное это дело, - высказал один из старейшин - рыжебородый человек с посохом в шерстяной блузе и штанах, перетянутых ремнями на щиколотках.
   Атанарик грозно обвел взглядом слушателей.
   - Тот, кто сдался до битвы, уже проиграл! Или вы утратили веру своим богам?
   - А что нам дали твои боги? - спросил пожилой седовласый воин, высохший, точно скелет. - Защитили они наши дома, когда мы бежали из Архемайра? Или ты - пришел на помощь своему брату? Почему Эорманрик умирал один, покинутый друзьями и соратниками, в окружении врагов?
   - В ту пору мне угрожал Рим! - в гневе вскричал Атанарик. - Кто смеет упрекать меня, что я не чтил законов родства и зова долга?
   Вилигунд понял, что пришел его час.
   Пробившись в первые ряды, он взбежал по откосу и встал недалеко от короля, чтобы его могли видеть люди.
   - Вождь просит нас о помощи - а мы ропщем, точно малые дети? - он с упреком протянул руку к собравшимся. - Да пусть бы само небо рушилось на землю - разве не должны мы стоять рядом с конунгом и сражаться против наших врагов? Будь они даже самыми ужасными великанами и троллями мира. Я готов биться до конца рядом с ним, какой бы конец мне не послала судьба. Я знаю, что там, перед ликом Отца Богов мне не придется краснеть за свою жизнь, проведенную в Срединном Мире. Когда меня встретят мои отец и дед, я смогу уверенно взглянуть им в глаза, так как не посрамил славы своего рода.
   Атанарик с уважением посмотрел на рыжебородого гиганта.
   - Как твое имя?
   - Вилигунд, воин Фритигерна из отряда Кречетов, - гот поклонился, прижав руку к груди.
   - Собирай дружину, Вилигунд. Если будет у вас хотя бы сотня таких храбрецов - мы непременно остановим врага!
   - Не во враге дело, - медленно взобрался на утес Фритигерн. - Никакого врага, которого можно одолеть земным оружием, мои люди не боятся. Мы ведем речь об ином противнике. Слышал ли ты о тех силах, что вызвали из забвения веков колдуны уннов и ведут позади своей армии? Знаешь ли ты, как одолеть их? Наши жрецы молчат и боятся даже произнести их имена. Так для чего нам ввязываться в битву высших сил?
   - И ты, Фритигерн, конунг Рыжебородых, готов отступить? - с изумлением спросил Атанарик.
   - Нет, как раз отступать я не готов и не намерен. Но если тебе Рим и обещал свою помощь, то мне он ничего не обещал. Тут живут мои подданные, тут мои угодья, мои земли - и разорять их самому или оставлять на разорение недругу, уходя в горы, я не желаю.
   - Выходит, ты погибнешь здесь, сражаясь в одиночестве?
   - Лучше погибнуть дома, чем жить на чужбине, - отозвался Фритигерн, и слушатели одобрительно загудели: никому не хотелось бросать дома и отправляться неведомо куда.
   - Тогда нас перебьют поодиночке, - произнес Атанарик мрачно. - Каждого у порога его дома.
   Фритигерн повернулся к своим соплеменникам, стоящим внизу, у подножия горы - и Вилигунд поразился неожиданному блеску в его глазах. Весь облик конунга точно преобразился. Фритигерн расправил плечи, он точно вырос, а лицо его засияло величественным светом.
   - Может ли допустить Отец Богов и другие владыки Асгарда, чтобы те, кто стоял с ними в одном ратном строю, встречая закат мира, пали бесславной смертью? В час Последней Битвы мы примем свой удел вместе с нашими богами. Неужели потомки Асов испугаются темных чар венедских колдунов, вылезших из болот? С нами Тиваз и Донар! С нами многославный Вотан! - и, выдернув меч, Фритигерн вскинул его над головой.
   Толпа ответила радостным ревом.
   Атанарик опешил.
   Он промедлил всего несколько мгновений, но этого времени оказалось достаточно для конунга Рыжебородых, чтобы полностью овладеть вниманием слушателей.
   - Пусть это наша последняя битва - она станет достойным концом Срединного Мира! Каждый совершит великие подвиги, и воссядет рядом с богами - разве не ради этого мы жили? Разве можно мечтать об ином завершении своего земного пути?
   - Боги оставили вас, - послышался громкий пронзительный голос, приближающийся с западной оконечности луга.
   Люди обернулись. Слова эти прозвучали сейчас особенно пугающе на фоне еще не угасших волнений и беспокойства.
   Ведя в поводу низкорослую игреневую кобылицу, к собравшимся приближался такой же невзрачный и невысокий человек, облаченный в серую ромейскую хламиду. Он бесстрашно прошел через толпу и поднялся на уступ склона, с которого Атанарик и Фритигерн обращались к народу.
   - Кто ты такой? - удивился король.
   - Я Вульфилла, - проповедник откинул капюшон с головы. - Посланник римского императора. Я пришел, чтобы сказать вам - "Покайтесь!" Ваши боги покинули вас, и вам незачем более служить им. Они погибнут в битве с подобными себе, и лишь один Предвечный и Нетленный Господь воссияет в мире, и спасутся те, на ком будет Воля Его.
   - Откуда тебе знать волю богов? - неприязненно проговорил Атанарик.
   Проповедник взглянул на короля сияющими глазами:
   - Истина открывается каждому, кто верует в Истинного Бога!
   Атанарик переглянулся с Фритигерном. При этом Вилигунд успел заметить, что, несмотря на все размолвки, верховный вождь и его подданный понимают друг друга без слов.
   - Ты утверждаешь, что тебя прислал император, - с деланным недоверием спросил конунг Рыжебородых, и на лице его появилась кривая усмешка. - Неужели правитель Рима сделал это только для того, чтобы принести нам весть о гибели богов?
   - Великий август Валент желает спасения всем народам. И я говорю вам: покайтесь, откажитесь от богов своих, как они уже отказались от вас, и тогда вы все обретете спасение!
   В глазах Фритигерна заплясал веселый огонек.
   - Если ты так легко проникаешь в замыслы наших богов, - неожиданно предложил он, - тогда, быть может, тебя не затруднит явить нам в действии свое могущество?
   - Что ты хочешь этим сказать? - в недоумении повернулся к нему Вульфилла.
   - Отправляйся к темным богам, что угрожают нам гибелью, и убеди их обратить свой гнев на кого-нибудь другого. Пусть это будут, - он вновь усмехнулся, - те самые унны, дружины которых идут на нас войной. Если твой бог столь всесилен, то, полагаю, тебе это ничего не будет стоить!
   Вульфилла нахмурился.
   - Сказано - "Не искушай Господа своего!" Лишь он в силах явить чудо и изменить течение времени.
   - Выходит, ты испугался? - сурово осведомился Атанарик. - Или сомневаешься в своем боге?
   - Нет, - ответил проповедник. - Я всецело верю Господу, и верю, что он не оставит слугу своего. Раз таково ваше желание - я сделаю это во имя Его. Я отправляюсь в путь немедленно, и совсем скоро все вы удивитесь величию нашего Вседержителя!
   Вновь запахнувшись в накидку, Вульфилла спустился с утеса и прошел сквозь толпу. Большинство собравшихся еще смотрели на него с недоверием, однако в глазах некоторых появилась надежда.
   - Сдается мне, этот малый и впрямь намерен ехать в лагерь уннов, - заметил Вилигунд. - А то и дальше. Не лишне было бы приглядеть за ним.
   - Уверен, что этот самозванец даже не доедет до Тиры, - пренебрежительно махнул рукой Атанарик. - Как только холмы скроют его из виду - он сразу погонит свою клячу обходными путями, чтобы поскорее вернуться к своему императору.
   - А если нет? - настаивал Вилигунд.
   Король испытующе посмотрел на гиганта.
   - Ты прав, Вилигунд. В нашем тяжелом положении нельзя отвергать даже такой никчемный шанс. Отправляйся следом. Ты своими глазами увидишь, чем все это закончится. Сбежит ли этот выскочка раньше времени, или получит в земле вендов то, что заслуживает - я должен об этом знать.
   Атанарик рассмеялся в бороду.
   - К тому же, - продолжал король,- твой вождь Фритигерн, кажется, нашел новый повод задержаться в своих родовых землях. Теперь он будет ждать великого чуда: усмирения рати Хельхейма и вразумления венедских колдунов.
   Вилигунд, однако, был серьезен. Простившись с обоими вождями, он поспешил за своим конем, которого держал у подножия холма слуга Астинг. Подмигнув Оларику, гигант вскочил в седло, провожаемый взглядами толпы.
   Однако догнать Вульфиллу оказалось не так просто - проповедник лихо нахлестывал свою кобылицу и уже отъехал довольно далеко, приближаясь к Ласточкиной Гряде.
   - Постой, жрец! - решил окликнуть его Вилигунд.
   Вульфилла придержал поводья.
   - Чем я могу служить тебе, добрый человек? - повернулся он к гиганту.
   - Ты затеял опасное дело, а потому тебе пригодиться в дороге надежный спутник и защитник. Такой как я.
   Вульфилла посмотрел на гота с одобрением.
   - Благодарю тебя. Но тебе, должно быть, неведомо, что я нахожусь под охраной более высоких сил, чем твое мужество и ратное искусство, - проповедник воздел руку в небу.
   Вилигунд наморщил лоб.
   - Тебе лучше вернуться к своим хозяевам, - добавил проповедник, - и передать им, что ради спасения их душ Вульфилла готов войти в самое логово их темных богов, кои суть бесы. И потом... - он лукаво усмехнулся, - у меня в тех краях тоже есть покровитель.
   -Кто? - еще больше нахмурился гигант.
   - Я знаком с вождем уннов, - отозвался Вульфилла и, нахлестывая кобылицу, спокойно поехал дальше, оставив Вилигунда в полной растерянности.
  
   Велимир был готов к выступлению в большой поход. Успех Улеба, рассеявшего разрозненные и не стойкие духом отряды Витерика, давал надежду, что Натур самостоятельно справиться с большими готскими дружинами. Главная угроза миновала - Валент с восточными легионами, намеревавшийся двинуться против алан, вынужден был спешно переправиться в Азию для борьбы с сарацинами, поднявшими там восстание. Сам же князь Юных был полностью поглощен мыслями о встрече с Ингульфом. В этот момент к нему в гридницу привели человека в серой льняной хламиде ромейского покроя. Узнав его, Велимир удивился не меньше, чем Вилигунд когда-то при виде Помпилия Скавра.
   Вульфилла проделал долгий и трудный путь по землям уннов, который занял у него больше месяца. Не раз он подвергался суровым опасностям и трудностям, но терпеливо их переносил. Встречавшим его людям он упорно твердил, что следует к верховному вождю всех уннов, и ему охотно помогали: воины, охотники, селяне.
   Внимательно рассмотрев в горнице этого неказистого на вид человека, Велимир вспомнил его сразу. Сейчас проповедник выглядел сильно осунувшимся и утомленным, однако в глазах его по-прежнему горел уверенный огонь. Поклонившись князю, он тяжело опустился на скамью у стены, над которой висели тяжелые пупырчатые щиты.
   - Я вижу, жрец, ты нашел в себе мужество явиться в самое урочище демонов, - усмехнулся Велимир.
   - Демоны обитают в душе человеческой, и только от нас зависит, служить им - или Богу, - мрачно возразил Вульфилла. - Ты показался мне при встрече человеком, имеющим Бога в сердце своем. Однако то, что я слышал о тебе и твоем народе за последнее время, заставляет меня думать, что я жестоко ошибался.
   - Зачем же ты приехал?
   - Чтобы во всем разобраться самому, - ответил Вульфилла. - Это будет лучше, чем пребывать в плену слухов и домыслов.
   Велимир посмотрел на гостя с уважением.
   - И ты не боишься, что наши демоны овладеют и твоей душой?
   - Тому, кто имеет Бога в сердце своем, нечего бояться демонов, - промолвил проповедник.
   - Достойный ответ, - нагнул голову молодой князь. - Я готов ответить на любой твой вопрос. Я даже покажу тебе все, что ты пожелаешь. Но у меня будет к тебе, жрец, одно важное условие, на которое ты должен согласиться.
   - Смотря, в чем оно будет заключаться, - насторожился Вульфилла.
   - Тебе придется остаться в нашем лагере до конца похода. Я не хочу, чтобы ты передал сведения, добытые в нашей земле, нашим врагам.
   Проповедник помрачнел.
   - Вождям моих сородичей и всему моему народу я обещал отвести угрозу, нависшую над ними по твоей вине. Однако глядя на тебя, я с прискорбием должен признать, что тебя ничто не отвратит от задуманного. К чему отмечать свой путь земной злодеяниями и множить человеческие страдания? Неужели демоны всецело воцарились в твоей душе, направляя силы твои на истребление людских племен? Или ты жаждешь погибели всего рода людского?
   - Рода людского, говоришь? - вспыхнул Велимир. - А мы, по-твоему, к этому роду не относимся? Или жизни достойны лишь те, кто признают Рим своим владыкой? Тот самый Рим, который существует трудом тысяч рабов и нищих крестьян, который возвел свое величие на костях и жилах, до нитки обирая и унижая покоренные племена. Стало быть, ОНИ - властители мира из Вечного Города, и все народы, согласные склонить главу пред мощью имперских орлов - имеют право на жизнь. Мы же - все те, кто ценит свою свободу и желает, чтобы каждый трудился и кормился собственным трудом - мы, получается, демоны?
   На лице проповедника проступили следы ожесточенной внутренней борьбы.
   - То, что ты говоришь, мы сами всегда проповедовали нашей пастве. Каждый должен трудиться сам, а не жить подачками патрона, который, в свою очередь, получает свое добро от трудов множества колонов. Да, тут ты прав. Но разве может один человек себя прокормить? Защитить? Выстроить дом? Вы тоже объединяетесь в огромные армии, и подчиняете себе народы - ради чего? Ради того, чтобы защититься от одного хозяина - вы отдаете себя в руки другого. Власть - она от Бога, и грешно противиться ей. Да, Рим нередко бывает несправедлив к своим соседям и собственным гражданам, однако так это выглядит с нашей, земной точки зрения. Рим - воплощение того порядка и стабильности, которые необходимы каждому человеку, чтобы иметь возможность приблизиться к Вседержителю своими помыслами и своим образом жизни. Ведь там, за чертой жизни земной он встретит подлинную справедливость, которую заслужил своим терпением и упорством. Тому, кто трудился, труд его вернется сторицей, тому же, кто обирал и нахлебничал, уготована куда более тяжкая участь.
   - Я бы хотел верить, что ты прав, - вздохнул Велимир. - Но наши волхвы говорили мне совсем иное.
   - Конечно, они скажут тебе иное! - порывисто заверил Вульфилла. - Они хотят удержать свою власть над вами, скрывая от вас истинное устроение мира! Истинное предназначение человека! Чему они вас учат? Ублажать жертвами ваших идолов? Жертвами, которые потом становятся трапезой самих волхвов?
   Князь тяжело провел рукой по лицу, удерживаясь от желания выгнать назойливого проповедника.
   - Не думаю, что ты способен понять наш жизненный уклад и ценности, раз полагаешь нас столь примитивными созданиями. Образы, которые ты называешь идолами, суть лишь слабые знаки истинного мира, к которым только и можно прикоснуться телесными очами. Это рукотворное выражение того необъятного и всесущего, что заполняет пространство вокруг нас и зовется Непреходящим. Образы эти позволяют через внешнее и зримое приблизиться к внутреннему, незримому, божественному. Они собирают воедино мысли наши, но мысли наши направлены не на них, ибо проницают наружные покровы древа и камня, покрытые резами, достигая чертогов вечности. И там, в неизмеримой дали, все мы едины: и боги, и люди. И души наши суть одна Мировая Душа... Впрочем, о чем я тебе говорю? - Велимир сам одернул себя. - Что ты пришел проповедовать? Что, исповедуя мертвого и воскресшего бога, я спасу свою душу? А как же быть тем, кто не знает об этом? Не слышит? Как быть с теми, кто слаб и немощен? На что мне моя душа - если народ мой погибнет?
   Вульфилла был поражен.
   - Подобно тебе говорили некоторые наши подвижники в древности. Они оставили нам свои писания. Почему же ты отрицаешь истинную веру?
   Князь поднял глаза на гостя.
   - Может быть, потому, что любая вера - истинна, если ведет человека к свету? И суть не в том, какие обряды ты совершаешь, а в том, очищают ли душу твою эти обряды, или же заставляют стыдиться, что ты человек? Или ты считаешь, что императоры Рима, с именем Христа посылающие на смерть сотни и тысячи людей - хорошие христиане?
   Вульфилла потупился.
   - К чему меряться - кто лучший христианин, кто худший? Спасение души - это личное дело каждого, тут нельзя указывать, что другой спасается не так, неправильно...
   - А по мне, так думать о спасении своей души и есть неправильно. Ибо и душа, и тело твои - они твои лишь на время. Ничтожный вздох в дыхании мира... Стежок в великом узоре Великих Прях... - он замолчал.
   Вульфилла тоже помолчал, однако сдаваться не собирался. Наконец, он кашлянул, привлекая к себе внимание князя.
   - Ты, вне сомнений, во многом прав. Эта чистая вера, свобода воли, слияние с миром - это все, конечно, прекрасно и возвышает человека над повседневной суетой. Но таким путем могут идти единицы - отрекаясь от себя, от того, что им дорого, от своих чувств и мыслей. Что же делать остальным?
   Проповедник вопросительно смотрел на Велимира.
   - Остальным необходимо точно знать, что хорошо - а что плохо, - с увлечением продолжал он. - Знать, как быть, если случилось оступиться и поступить дурно. Знать, что то, что они ценят в обычной жизни - не будет отвергнуто. Им нужно иметь зримые образы, которым следует молиться, очищая ум от соблазнов. Им нужны символы веры, которые укрепляют даже самый слабый дух. Еще им нужны праздники, песнопения, красота видимая: все то, что привлекает глаз и слух, что ведет их ввысь, а не пригибает к земле. Не всем дано постигать мир подлинный внутренним взором; многим без взора внешнего не постичь глубинных истин!
   - Да, - кивнул Велимир. - И потому есть множество богов и верований. И красота песнопений, и хороводов. Мы не призываем вас бросить ваши города и поселиться в наших лесах. Рим хранит мудрость многих поколений, однако эта мудрость - чужда нам. Если бы только Рим понял, что и он - лишь служитель, лишь часть этого мира, понял свою великую долю в украшении Богомирья - все могло бы быть иначе... Но он полагает себя извечным владыкой, и никогда не смирится с чужой волей, неподвластной ему. А потому сегодня мы идем против него.
   Вульфилла опустил голову на грудь, и долгое время молчал, обдумывая слова князя.
   - Я тоже не все тебе сказал, - признался он. - Готские селения полны слухами о конце света. Говорят, вы разбудили древнее зло, и теперь темные боги явились, чтобы положить конец нашему земному существованию. Я не верю в темных готских богов, однако боюсь, что именно вас они полагают провозвестниками последних времен.
   - Мне не ведомо, кто разбудил это древнее зло, хотя кое о чем я догадываюсь, - отвечал молодой князь. - Но поверь мне, что от него мы первыми и пострадали. А идем мы сейчас - только ради того, чтобы вернуть хотя бы малый покой в измученные усобицами земли. Хотя, ежели сложится, что древний бог одолеет, тогда - тогда всякого следует ожидать...
   - Древний бог? - Вульфилла в удивлении поднял взгляд.
   - Мы называем его Темень. У разных народов он зовется по-разному.
   - И как вы собираетесь его остановить?
   Велимир пожал плечами.
   - Скоро я выступаю ему навстречу. Когда встретимся - тогда и поглядим, что можно сделать.
   Христианский проповедник молча смотрел на князя, точно с каким-то благоговением.
   - Возьми меня с собой, - наконец, попросил он робко. - Быть может, и моя помощь пригодится?
   - Нет, проповедник. Это наши дела. Ты даже не веришь в существование тех сил, что сошлись для битвы на нашей земле. Как же ты сможешь помочь в противостоянии с теми, чье бытие отрицаешь?
   - Истовая молитва и чистое сердце способны противостоять любому злу, хоть древнему, хоть нынешнему, - продолжал настаивать Вульфилла.
   В горницу вошел Светозар.
   - Это ваш волхв? - спросил Вульфилла со страхом.
   - Да, - кивнул Велимир. - Это наш волхв. И тебе придется идти вместе с ним. И если ты полагаешь его служителем бесов и врагом себе - тебе не стоит в это соваться и участвовать в нашем походе. Только и себя, и нас погубишь.
   На лице проповедника отразилась тяжкая борьба.
   Светозар улыбнулся.
   - Возьмем его, Велимир, - медленно проговорил он. - Пусть поглядит на наших богов. Пусть увидит и нашу истину.
  

Глава 9. Голос черного гнева.

   Зима, казалось, была на подходе - но погода не спешила признавать ее наступление. Реки не желали засыпать под ледяным панцирем, разбивая тонкую корку. Давно опавшая листва, поднятая ветрами, неслась в диком танце, бросаясь на попадающихся путников, точно стая мошкары. Бушевали грозы, лил дождь, и где-то на севере, в сердце лесного края, непрестанно клубились тучи.
   Тяжко было на сердце у Велимира. Он легко согласился отправиться к Ингульфу, ибо понимал, что нельзя иначе; однако чем ближе подступал день отбытия, тем сильнее его тревожили сомнения. В сомнениях же тех ему не могли помочь ни Ружена, ни Светозар.
   Было тихое осеннее утро. В воздухе повис туман, и только черная гладь реки под сенью деревьев неторопливо уводила куда-то на Полночь.
   Велимир ступил в лодку и, подгребая веслом, поплыл. Путь его был недолог. Занимался поздний рассвет, туман оседал, открывая величественный свод леса, смыкающийся у него над головой.
   На берегу из тумана возник седовласый старец с посохом в руках, а вокруг него - стайка ребятишек. Молча смотрели они, как приближается к ним одинокий путник.
   Лодка ткнулась в округлую береговую луку, однако Велимир не сошел с нее.
   - Ты страшишься конца своего пути, - произнес Вед, недавно вернувшийся из дальних скитаний. - Но ужас будет подстерегать вас на каждом шагу. Ты верно поступил, взяв с собою Светозара, Ратислава и Сагаура. Они надежные спутники. И, быть может, сумеют помочь тебе там, где даже ты будешь готов отступить. Ружена тоже пускай будет рядом с тобой. Не гони ее. Женское сердце чует лучше мужского.
   Велимир стиснул весло.
   - Не бойся, - успокаивающе произнес старый волхв. - Поступай, как считаешь правильным. Помни, что всякий твой шаг - стежок в вечной ткани мира; постарайся не нарушить узора, но и не переживай за него. Великие Пряхи будут с тобой.
   Велимир склонил голову.
   - А я детишек обучаю, - улыбнулся Вед, обводя рукой своих питомцев, теснящихся поближе к нему. - Сызмальства надо учиться подлинному взгляду на вещи, покуда не затуманен он маятой и мороком. Вот они и учатся...
   Светлое дневное небо на миг заволокло тьмой. Велимир обернулся - показалась, что тень промелькнула на противоположном берегу реки. Ведислав тоже нахмурился.
   Опустив взор на воду, молодой князь увидел замершее отражение всадника, черного костобокого воина на вороном коне. Всадник точно смотрел на него из глубины пустыми глазницами. Но вот рябь прошла по воде - это Вед ударил по ней концом посоха; а когда она улеглась, видение исчезло.
   - Ступай, - напутствовал князя старый волхв. - Ступай, и иди твердо. Не все дано нам знать, однако мы вольны выбирать сами, куда нам идти.
   В путь выступили на следующее утро объединенными дружинами. Двигались комонники, пешцы, катились обозные повозки. Воинство уверенно направлялось вдоль Большой Реки к землям берендеев. Первые пять дней, следуя вятскими кущами, пролесками и равнинами встречали веси родовичей, вежи промысловиков и развешанные на деревьях силья. Постепенно округа менялась, становясь все более безлюдной, стылой. Походники невольно хмурились, подавляемые тревожными мыслями. Появилось ощущение опасности, заставлявшее тяжело дышать и до боли сжимать влажными ладонями рукояти мечей и древки копий. Люди пребывали в постоянном ожидании близкой беды.
   Близилась ночь и привал пришлось разбить в ложбине близ Желтых Заводей - места заболоченного, изборожденного поросшими камышом оврагами. Велимир распорядился поставить коновязь и расседлать лошадей, разбить походные шатры и выставить дозоры. Уставшие за день ратичи поспешили расположиться на ночлег. Князь и воеводы, еще раз обойдя стан, подходы к которому огородили повозками, тоже отправились отдыхать.
   Велимиру не спалось в эту ночь. Смутная тревога проникала в сердце, заставляя постоянно просыпаться. Какие-то бессвязные и беспорядочные образы крутились перед мысленным взором. В третью четверть ночной стражи князь не выдержал и вышел из палатки, чтобы подышать воздухом.
   В стане Юных было тихо. Земля пахла влагой и палой листвой, видно, прошел дождь. Дозорные, завернувшись в рогожи, чиркали кресалом, чтобы разжечь потухшие костры.
   Однако всего через несколько мгновений гомон встревоженных голосов заполнил собой весь лагерь. Люди вдруг стали выскакивать из шатров с криками и проклятьями. Некоторые сразу бежали к кострам, другие зажигали факелы. Как оказалось, с полсотни гридней пострадали от странной напасти: на телах у них обнаружились резанные, колотые и рваные раны, подобные тем, которые оставляет оружие. Никто не мог понять, что происходит.
   - Лютоверть взыграла, - жаловались люди. - Эдак всех нас изведет черная потвора...
   Велимир поспешил остановить начавшуюся в войске панику, однако растерянные и подавленные страхом вои слушали его неохотно. Тогда на выручку князю пришел Светозар.
   - Угомонитесь, брате! - воззвал он к Юным, взобравшись на пригорок и простирая пясти. - Окрута черных кобников сильна, но ей не сгубить тех, в чьих сердцах горит огнь Прави. Не должно падать духом в испытаньях, что встречают нас на правой стезе. Боги не оставят нас, ибо мы едины с ними, а потому - бессмертны. Они - в наших глазах, в наших дланях, в нашем дыханьи. А коль нераздельны мы с Родом и всеми Сварожичами, то и одолеть нас не по силам никакому ворогу. Помните о том и не забывайте. Покуда во сердце своем держите вы Сварги свет самосиянный, покуда за именами да ликами своими провидите образ Родов, чрез вас во Явь взирающий - нет и не будет вам преград.
   Смятения удалось избежать. Походные знахари принялись врачевать раны пострадавших, промывая их травяными настоями. Сам же Светозар, перемолвившись с ними несколькими словами, начал осматривать стан.
   - Что ты хочешь найти? - удивился Велимир.
   Волхв помолчал, прежде чем ответить.
   - Каждое явление в этом мире имеет исток, из коего происходит. Даже когда исток сей незрим для ока и не уловим для слуха, след его возможет прочесть тот, что ведает семена и корни вещей.
   Поиски Светозара продолжались недолго. Осмотрев для начала утварь, оружие и одежду в нескольких шатрах, он вдруг начал решительно срывать шкуры и кашму, на которых спали вожди и простые гридни. Тут князя и воевод, сопровождавших его, ждало неожиданное открытие. На земле, под шерстяными и войлочными покровами обнаружились прорисованные кровью засохшие знаки.
   - Как они сюда попали? - Ратислав изумленно вскинул брови. - Когда разбивали лагерь, ничего не было.
   - Сила этих письмен, - заговорил волхв, словно не слыша его, - такова, что поражает живую плоть. Нужно немедленно засыпать их горячей золой.
   - Я знаю эту руну, - обмолвился стоявший рядом Юннимунд. - Это Хагалаз, Разрушение. Очень сильный знак, который через тонкий мир влияет на плотные вещи, расщепляя и повреждая их. Его цвет - багряный и алый, цвет крови. Маги применяют его, чтобы вызывать бедствия среди большого скопления людей.
   Велимир и Ратислав переглянулись между собой.
   - Будет лучше, если наши воины не узнают об этом, - заметил воевода, нахмурившись.
   После короткого завтрака войско выступило в путь, оставив злосчастную ложбину Желтых Заводей. Шли настороже, приглядываясь к каждой мелочи.
   Путь пролегал меж косогоров, поросших липняком, в обход испещренных сухим рогозом болотин и оврагов, тесно забитых колючей лещиной. Велимир, двигавшийся в голове комонников, не спускал глаз с густо топорщащихся чащоб. Он велел гридням сообщать ему обо всем необычном.
   Ехавшая рядом Ружена внимательно посмотрела на князя. Одетая по-мужски, в облегченный полотняный доспех, она ловко управляла проворным каурым жеребцом.
   - Нечистое дело творится, Велимир, - шепнула она чуть слышно. - Сколько ходили через эти земли, а никогда никакого худа не знали. Чувствую я, ворожба тут сотворяется лютая, землю исказила дочерна.
   - Неужто думаешь, власть Ингульфа столь далеко простирается? - спросил Велимир. - От самого Черного Холма и до нашего края?
   Ружена покачала головой.
   - Ингульф - лишь человек, хоть облеченный древним знаньем и немалыми умениями. Тут же правит зло изначальное, первородное, коему еще наши пращуры противостояли...
   За озером Змеиное Око в земле ратарей к князю несмело подошел сотник Заруба.
   - Княже, - заговорил он, переминаясь с ноги на ногу. - Тут такое дело...
   - Говори, не тяни - приободрил его Велимир.
   - Второй раз молодцы мои старика на привалах примечают.
   - Что еще за старик? - вскинул брови князь.
   - Дед замшелый, в дырявом зипуне и с волосьями рыжими до самого пояса. Берется невесть отколь, а опосля пропадает. Ребятки его и хлебом, и сбитнем потчевали, да он ото всего отказывается. Посидит у костерка, послушает об чем люд толкует - и уж нет его. Как дым ратворяется. Вот я и подумал - неладное то дело.
   - Ступай, - отпустил Зарубу князь, хмуря чело. - Добро, что сказал. И впредь держи ухо востро.
   Между тем Светозар, ступавший с пешими ратниками в центре дружины, все чаще стал останавливаться, трогать руками стволы дервей, присматриваться к палой листве и трещинам земли.
   - Край ратарев надобно миновать поскорее, - обмолвил он вскоре воеводам. - Лихомань по нему как косой прошлась. Все здесь нынче перекроено навьей волшбой, немалую угрозу в себе таит.
   Слова волхва подтвердились к полудню. Трое гридней из сотни Желыбы ушли собирать хворост для костра, а воротился назад только один.
   - Где Ягнило и Хлын? - напустился на него сотник.
   - Там, на пустыре остались, - ратич силился унять бившую его дрожь.
   - А ну, сказывай, что у вас там стряслось! - Желыба засверкал глазами.
   Послали за князем и воеводами.
   - Сперва все как обычно было, - заговорил воин, потупив взор. - Валежника сухого с избытком набрали, да уж назад хотели поворотить. А на пустыре за березками вдруг девок встретили. Хороводили себе, за руки держась, песни пели.
   - Что-то не слыхивали мы тут никаких песен, - проворчал Желыба.
   - Нам бы подивиться: с чего бы, мол, им там оказаться? На десять верст окрест весей нет. Да у Ягнилы и Хлына, видать, кровушка взыграла. Девки нас к себе поманили, они и пошли.
   - Что ж ты не пошел с ними? - спросил Ратислав.
   - Да оробел малость. Пока раздумывал, девки парней в круг впустили и пошли кружиться. Завертели их совсем, умаяли. У меня аж рябь пошла перед глазами - так быстро кружили...
   - Что было потом? - допытывался Велимир.
   Взгляд воина сделался странным.
   - Потом все кончилось, - пролепетал он. - Девки пропали, а на траве Ягнила и Хлын остались лежать. Не дышат совсем.
   - Что скажешь, кудесник? - вопросил Натур Светозара.
   - Что сказывать, - только и вздохнул тот. - Дело вестимое: коли человек в хоровод навиев попадает, живому ему не быть. Прибрали они наших молодцев к себе...
   На другой день перед дружиной возникло поселение на пригорке в самой излучине небольшой речки. Оно встретило ратников Велимира блеяньем овечьих гуртов, лаем собак, нестройной перекличкой мужиков и баб. Землянки с двускатными крышами и столбовые навесы обносил невысокий палисад, угадывались общинные хранилища и кузня, из которой шел густой дым. Однако при подходе Юных к веси, вся картина неожиданно переменилась. Пропали и люди, и звери. На них смотрели покосившиеся колья вереи, брошенные жилища с гнилыми кровлями, прохудившиеся пустые загоны.
   - Да, видать, давно люд отсюда ушел, - озадаченно проговорил Ратислав, разглядывая прочерневшие от дождей древесные планки.
   - Я своими глазами видел людей, - возразил Юннимунд, ерзая в седле. - И овец видел, и коров.
   - То лишь морок, - пояснил Светозар сумрачно. - Все те, кого мы встречаем в земле ратарей - давно мертвы. И старцы, и девицы, и скотина. А видите вы навиев-маятников, что меж миров остались блуждать, да чей-то воле служить. Извела, видно, народ темная потвора, в окаянных кромешников и стрыг обратила. Все то - лишь тенета морочные, но попасть в них страшитесь.
   В этот момент гридни услышали скрип колес и обернулись. По тропке средь примятого ковыля пожелтевшего луга волочился нагруженный бревнами воз, который тащил тяжеловесный мерин. На козлах с прутком сидел сутулый человек с серой однорядке.
   - Стой! - крикнули ему сразу несколько воев. - Поворачивай назад!
   Селянин не ответил и даже не повел ухом. Несколько комонников хотели припустить за ним верхами, чтобы догнать, однако Светозар остановил их.
   - Пустые хлопоты, - покачал он головой. - То - не человек, у него нет плоти.
   - Да как же не человек, коль мы его видим? - возразили гридни.
   Волхв сделал глазами знак Асгриму. Волкоголовый понял его мгновенно. Он подхватил сулицу и с разгона метнул в отъезжающий воз. Оружие прошло сквозь него, глубоко вонзившись в землю.
   - Ну, дела! - поразевали рты вяты.
   - Мы не должны задерживаться в этом краю призраков, - первым опомнился Юннимунд, обращаясь к Велимиру. - Вели, князь, войску двигаться дальше.
   - Кабы знать еще, что ждет нас впереди, - пробормотал Светозар задумчиво.
   Было решено более не делать привалов, покуда земля ратарей не останется за спиной.
   Вскоре луга и перелески сменились ельниками и сосновыми борами. За последней межой радаревого края Юные вздохнули с облегчением. Впрочем, радость их была преждевременной. Дружина не прошла, должно быть, и трех верст, как была остановлена страшным гулом, доносящимся как будто из-под земли.
   - Чем ближе мы подбираемся к цели, тем больше опасностей встает на пути, - только и сказал на это Ратислав.
   Люди отчетливо услышали звуки разразившегося где-то совсем рядом побоища. Трещали копья, лязгало железо, громыхали щиты, ревели боевые рога. Множество охваченных яростью боя людей исторгали свирепые выкрики, вплетающиеся в рваный хор стонов и предсмертных хрипов. Складывалось ощущение, что в суровую сечу вступила не одна тысяча неведомых супротивников.
   Остановившиеся гридни Ведимира крутили головами по сторонам в полном замешательстве. Они снова не понимали, что происходит. Некоторые, чтобы лучше слышать, припадали к земле. Вульфилла, ехавший в обозе, в самом конце колонны, истово крестился.
   Битва развернулась где-то совсем рядом, однако никто ее не видел. Когда же несколько воев поднялись с тропы, оглушенные гвалтом побоища, с лиц из заструил кровавый пот. В этот самый момент кровью покрылись все стяги Юных. Дружинники Велимира вновь почувствовали невыразимый страх.
   - Это плохой знак, князь, - сказал Юннимунд. - Не иначе, всем нам уготована жестокая погибель...
   - Надо возвращаться восвояси, - посыпались разрозненные, однако с каждым мгновением все крепнущие голоса людей, которые уже устали противостоять неведомому.
   - Ты сам знаешь, княже, - высказал за всех Будивой. - Мы в вале стоим крепко и с поля боя не отступали никогда. Но нынче от мечей и копий наших толку мало. Ворог иным почином деет. С лихом мы воевать не обучены.
   - И верно, княже, - поддерживали его другие. - Все ж поляжем ни за что - ни про что. Позорно, как собаки. Одно дело - с недругом в честной рубке сойтись и совсем другое - на рожон лезть к кобарям, что в волшбе черной себе равных не знают.
   - Я найду ответ, - пообещал Светозар. - Верьте мне, брате. Коль недруг наш столь могутною опорой обзавелся - наш черед сыскать свою.
   - В чем же опора для нас супротив лиходеев-мечтников? - спросил Будивой.
   - В пращурах наших. В богах и славных отцах.
   Однако, несмотря на заверение волхва, Юными владело тягостное уныние. Еще через день положение дружины и вовсе осложнилось. Многие гридни обнаружили в теле непонятную немощь: мечи и сулицы вываливались из рук, и удерживать их стало невозможно. Вес доспеха и щитов не позволял сдвинуться с места.
   Два десятка лошадей, охваченных внезапным безумием, сбросили всадников и унеслись в перелесок. Позже их растерзанные диким зверьем тела Юные нашли на поляне.
   Самым же неприятным стало частое нападение воронья. Всякий раз, когда походники доставали на привалах припасы, чтобы подкрепиться, с высоты обрушивались целые стаи ворон и растаскивали их, прежде чем птиц удавалось отогнать. Когда же лучники стали пытаться сбивать их стрелами, произошло и вовсе невиданное: стрелы пролетали мимо, тая с сиреневой дымке, а потом падали вниз, поражая своих же хозяев в шеи, плечи и руки. Тогда дружинники попробовали отпугнуть птиц огнем, но это чуть не закончилось пожаром всего лагеря. После этого стало ясно, что вои Велимира не сделают больше ни шага вперед.
   На совете воевод в шатре Велимира долго стояло неудобное молчание. Наконец заговорил Ратислав.
   - Надобно что-то решить, княже. Силком мы людей тягать за собой долго не сможем. Не верят они боле в удачу, в своих вождей не верят. Ингульф своего добился: все наши вои во власти страха.
   Взоры собравшихся невольно обратились к Светозару.
   - Что скажешь? - вопросил волхва Ратислав. - Как дале быть? Еще день-другой, и дружина, прочней коей еще не бывало на нашей земле, сама разбежиться в разные стороны. Ратич приучен работать мечом и палицей, на поле брани он непобедим. Но духи тьмы ему не по плечу.
   - Сила лютоверти с каждым днем крепчает, - безрадостно сообщил Светозар. - Однако это уже давно не сила Ингульфа. Это сила Темня, который мстит нам, сынам Волотов, за то, что предки наши повергли его на нашей земле, лишив плоти и заточив под спудом каменной тверди.
   - Войско дальше не пойдет, - угрюмо подвел итог Юннимунд. - Выходит, мы проиграли.
   Велимир расправил плечи, точно сбрасывая висевшую на них тяжесть, поднял голову.
   - Что ж, - молвил он невозмутимо. - Значит, здесь мы и разделимся. Натур! Отныне ты глава воинства. Выжди три дня и веди дружины к Архемайру. Я же и все те, кто обещался идти со мною к Ингульфу, по утреннице продолжим путь к Черному Холму.
   На рассвете следующего дня небольшой отряд отделился от лагеря Юных и двинулся на полночь. Шли пешими - по словам Светозара, там, где предстояло пройти путникам, от лошадей не было никакого проку. На себя нагрузили самое необходимое в заплечных мешках, и, провожаемые взглядами воинов, в которых боролись страх и надежда, исчезли в осиновом перелеске.

Глава 10. Новые тропы войны.

   Высокие башмаки и калиги шлепали прямо по грязевой жиже и ошметкам навоза, которые уже изрядно размесили колеса походных повозок, обтянутых серой парусиной. Солдаты шли, сплевывая на землю черную слюну и ругая бьющий в лицо ветер. От них пахло луком, который многие жевали прямо на ходу, и потными кожаными обмотками, быстро стаптывающимися и деревевшими от влаги.
   Ступали большими шагами. Десятки, сотни. По спинам стукали круглые деревянные щиты с железными шишаками, умбонами и скобами. На плечах несли копья - страшные франкские ангоны с длинными наконечниками, усыпанными острыми зазубринами. В бою такое копье из тела уже не вытащить. Поверх полотняных рубах елозили наплечные ремни с мечами и поясные ремни с ножами и обоюдоострыми топорами.
   Луций Прим хорошо знал умения франков в бою. Конную схватку они не любили, к лошадям привычки не имели. Не жаловали и луки с дротами, предпочитая поскорее сойтись в рубке на клинках и францисках, хоть топоры свои при случае метали без промаха. Римлянин только не мог понять, с чем же сподручнее биться франку. Меч его особый, кован из скрученного железа. Таким человека разрубишь надвое. Но и топор в его руках все равно, что молния или ураган. Несколько раз наблюдая погребение павших в битвах вождей и именитых воинов этого племени, Прим видел, что первым делом в могилы их кладут франциски под особые речитативы и заговоры.
   Ауксилия Генобавта, состоящая из хамавов, ампсивариев и тубантов, была исключительно пехотной. Двигалась быстро, не обремененая тяжелым снаряжением. Только у сотников были кольчуги и железные шлемы из пластин с надбровными обручами и наушьем. Остальные - пугали встречных селян торчащими вверх пучками длинных волос на непокрытых головах, и свисающими, как у речных раков, длинными усами. Обычая защищать себя броней простые воины не имели.
   Взгляд комита оторвался от военных колонн, вновь заскользив по унылым полям Нижней Мезии, по которым он ехал на своем соловом скакуне в сопровождении вексилария и трибуна. Здесь, в полудне пути от Данувия совсем ничего не напоминало о господстве Рима. Замызганные деревенские хижины, встававшие на пути, запущенные поля, покосившиеся изгороди, облепленные кустарниками, размножившиеся в последнее время болота, далеко разносящие кваканье жаб. На проходящих мимо солдат смотрели горящими от голода глазами чумазые женщины и детвора, бегавшие среди луж в овчине и холщевых обносках. Никто из них не знал имени императора, управлявшего государством, а большинство даже не догадывались, что являются римлянами.
   Безграмотные мезы, дарданы и костобоки, населяющие этот северный рубеж Империи, были уравнены в правах с коренным населением Аппенин указом Антонина Каракаллы более сотни лет назад, однако это мало что изменило. Культура и просвещение так и не пришли в этот край. Вместо этого сюда зачастили сборщики налогов и вербовщики солдатских рекрутов, а на латыни и греческом языке научились говорить лишь те счастливчики, кому удалось занять важные должности в приморских городах провинции. Остальным же было все равно, какая сейчас власть в Риме или Константинополе и что происходит за пределами их деревни.
   Зато варвары - вечно опасные и неугомонные - были гораздо ближе августа с его легионами. Жить с ними в ладу казалось важнее. В каждом городке, поселке и деревне осталась память о набегах свирепых дикарей из-за реки. Сарматы, карпы, готы и бастарны перебирались через нее на лодках и плотах лунными ночами, переходили по зимнему льду на маленьких, но очень проворных лошадях. Людей они трогали редко, однако забирали весь скарб, все зерно из амбаров, уводили с собой скотину. Так было из года в год, и к этому привыкли.
   Солдаты Империи, некогда отступившие под варварским натиском за водораздел Данувия, оставив врагу благодатную Дакию, уже не могли закрепиться даже здесь, на пограничных берегах возле Эска, Новы и Аппиария. Валы и лимесы были разрушены, а небольшие укрепления вроде Триры и Мернеи служили, скорее, напоминанием о былой мощи Рима. Их немногочисленные гарнизоны предпочитали не препятствовать варварским отрядам грабить села, а иногда и сами опускались до мародерства.
   Не случайно именно в Нижней Мезии мятежный Прокопий нашел себе активную поддержку населения. Из Сердики и других городов и сел к нему бежали обнищавшие ремесленники и земледельцы, колоны и рабы, соблазненные обещаниями отмены налогов и многочисленных послаблений. Их силами был взят Константинополь.
   Луций Прим усмехнулся. Он хорошо помнил те дни, когда власть Валента и Валентиниана висела на нитке. Тяжелое сражение во Фракии, тяжелая победа. Валенту пришлось спешно составлять эдикты, дарующие жителям Империи дополнительные права и вольности. Он даже придумал должность дефензора, особого защитника плебса, чего никогда не было прежде. Страх, пережитый соправителями, был слишком велик.
   И все же порядка здесь, в мезийской земле, ничуть не прибавилось. Комит видел лишь гнилые сараи и прохудившиеся загоны сел, заросшие сорняком земельные угодья, пустые пастбища. Налоги выжимали из людей последнее, болезни косили скот, разбои не прекращались. Августу было слишком мало дела до окраинных рубежей Империи, население которых вымирало с каждым годом. А жители Мезии не знали, чего им стоит ожидать от завтрешнего дня.
   Именно здесь, на пространстве от Альма до Дуростора, от которого начиналась более благополучная Малая Скифия, царил наибольший упадок. Расплодились банды разбойников и беглых колонов, безнаказанно скрывавшиеся в горах и промышлявшие охотой. Все больше чувствовалось присутствие готов, которые по ночам властвовали над этим краем безраздельно. Луций Прим, косясь на угрюмые и сухие лица людей, понимал, что в случае большой войны никто из них не захочет взять в руки оружие, чтобы сражаться и умирать за своего императора.
   Мысли комита нарушил цокот копыт. Еще издали он заметил всадника, скачущего по дороге навстречу воинским колоннам со стороны городка Кастра Мартис, к которому и направлялась западная ауксилия федератов. Через несколько мгновений стала видна желтая шерстяная пенула, железный панцирь из чешуек с длинными подвесками, круглый кассис с козырьком и назатыльником. Прим распознал вестового.
   Поравнявшись с авангардом колонны франков, кавалерист начал объезжать ее краем, по ухабистой дорожной колее, поднимая густую рыжую пыль. Луций Прим, глазами сделав знак трибуну оставаться на месте, тронул своего коня навстречу вестовому.
   Всадник явно был римлянином: с крутым лбом, крепким, отмеченным горбинкой носом, выступающим вперед бритым подбородком и маленькими зелеными глазами, окруженными сетью морщинок. Приложив кулак к груди в знак приветствия, он вполголоса обратился к Приму.
   - Комит восточной ауксилии Марк Фрументий со своей личной центурией ожидает тебя в крепости Кастра Мартис.
   - Разве он не должен встретить меня на той стороне Данувия? - удивился Луций Прим.
   - Командир принял решение выступить тебе навстречу, - вестовой перешел на шепот. - Ввиду особых обстоятельств.
   Многозначительность его интонации заставили Прима больше не задавать вопросов. Он уже понял, что ему предстоит выслушать какую-то неприятную новость, вмешавшуюся в военные планы римлян и их союзников.
   - Имею распоряжение сопровождать тебя до города, - прибавил вестовой.
   Комит молча согласился.
   Городок Кастра Мартис показался впереди через два миллария. Желтоватые и бело-серые приземистые строения, обвитые виноградниками, были разбросаны совершенно хаотично. Кое-где они заползали на холмы, в центре же, возле старой полуразрушенной базилики и акведука скучивались очень тесно, с едва различимыми просветами. Римская крепость не обносила город стеной, а стояла чуть в стороне, на широком взгорке, поднимавшем ее над округой. Стены ее представляли собой деревянный палисад из уже протемневших и покосившихся местами бревен, усиленных снаружи валом из уплотненного торфа. Четыре дозорные башни с прохудившимися кровлями, на которых свили гнезда дрозды, выдавались по углам.
   Перед солдатами Прима распахнулись ворота, и ауксилия вступила во внутренний двор, пересеченный длинными линиями казарм и складов. Под стенами лежали горы булыжников и свинцовых шаров, стояло около десятка манубаллист. Еще полвека назад в этой крепости размещался рипариан в пять тысяч копий. Сейчас же укрепления удерживала лишь когорта ветеранов, оснащенная метательными галльскими копьями-трагулами и короткими хастами. Людей не хватало, и граница сильно оголилась. А ведь когда-то, помимо гарнизонов нескольких лимесов, ее охраняли целых два легиона комитатов: Первый Италийский в Ноле и Одиннадцатый Клавдиев в Дуросторе, подчинявшиеся префекту побережья.
   Марк Фрументий лично встречал Прима. Лысоватый, с большими веками и чуть выпученными глазами, с грубым щербатым лицом, выдававшим плебейское происхождение, он больше походил на крестьянина, чем на командира большого воинского подразделения. Поверх белой туники его был надета начищенная до блеска перяная лорика из тонких заостренных чешуек.
   Луций неплохо знал этого человека и искренне его уважал. Простолюдин, выходец из среды аппулийских земледельцев, он начал службу под орлами еще в юном возрасте при Флавии Клавдии Константине. Вдоволь вкусив грязи солдатских лагерей, палок центурионов и кровавых схваток в Галлии, Британии и Испании, он сумел только благодаря личным заслугам подняться от гастата Второго Геркулиева Легиона до центенария при Константине, позднее - до препозита при Константе, до трибуна при Юлиане и, наконец, до комита при Валентиниане.
   Неизменно исполнительный, преданный и лишенный амбиций, он нравился командирам, помогавшим его продвижению. Таких людей в легионах становилось все меньше. К тому же солдаты, зная, что начальник их происходит из простых землепашцев и не забыл ни тяжести плуга, ни запаха навоза, любили его как своего старшего товарища. Мир Фрументия был невелик, ограничиваясь пределами походного лагеря, но комита он вполне устраивал.
   - Пусть твой трибун расквартирует солдат по казармам, - сказал Фрументий Приму, - а мы с тобой пройдем в караульное помещение. Нам есть, о чем поговорить.
   Отдав все необходимые распоряжения, Луций Прим проследовал за командиром восточной ауксилии в надстройку восточной угловой башни. Бурые доски пола под дырявой крышей были все испещрены птичьим пометом, кое-где на стенах виднелись бесхитростные солдатские рисунки углем: антилопа в прыжке, заяц, стоящий на задних лапах, две птицы, похожие на куропаток. Был и рисунок рогатой бычьей головы - знак элитной ауксилии Корнутов, бойцы которой носили рогатые шлемы и в сражениях часто строились черепахой. Как видно, Корнуты побывали в крепости во время одного из многочисленных мятежей.
   Вдоль стен были беспорядочно расставлены две лавки с войлочными циновками, покореженный стул с одной обугленной ножкой, кувшины с водой и несколько круглых алых щитов с краями, обшитыми сыромятной кожей.
   Фрументий присел на лавку, изобразив своей грубой мозолистой рукой с приплюснутыми кончиками пальцев приглашающий жест.
   - Я ждал тебя за рекой, - первым начал разговор Прим.
   - На том берегу неспокойно, - с загадочным прищуром ответил Фрументий.
   - Готы? Опять изменили своим обещаниям?
   - Дело не в готах. Люди Атанарика сами потревожены как муравьи, к муравейнику которых подбирается лесной пожар. А идет тот пожар с венедской стороны...
   - Только не говори, что унны перешли в наступление, - Прим встревожился.
   - Войска уннов, - задумчиво заговорил Фрументий, - пришли в движение. Но пока они далеко от наших границ и намерения их неизвестны.
   - Что же тогда так напугало германцев?
   - Из земель венедских и меренских племен распространяются слухи о колдовстве местных жрецов, выкашивающем целые селения. Это зараза похуже, чем мор, и она расползается во все стороны.
   Прим изобразил презрительную гримасу. Он всегда подозревал Фрументия в излишнем простодушии.
   Однако тот выглядел совершенно серьезным.
   - Это колдовство, похожее на магию друидов или персидских атраванов, - терпеливо объяснял комит. - Только еще действеннее и страшнее. В краю уннов начался разброд. Люди со всеми семьями разбегаются кто куда, лишь бы спасти свою жизнь. Теперь эта напасть проникла и в готские владения.
   - Неужели такое бывает?
   - Поверь, я сам видел селения тервингов на том берегу. Многие жители охвачены паникой, а иные - стали жертвой безумия. Вожди и жрецы ничего не могут сделать.
   Неожиданно улыбка сошла с губ Луция Прима. Он невольно вспомнил свою далекую молодость и службу в Британии в составе Пятого Легиона Жаворонков. Тогда префект Максимин Вер был направлен на подавление мятежа пиктов, во главе которых стоял одиозный жрец-друид Матолух. Этот человек доставил немало хлопот римлянам. Он умел затуманивать разум, поднимать в воздух огромные валуны и поваленные деревья только лишь усилием воли, вызывать пламя и ветер. Пикты и другие племена бриттов шли за ним, как за божеством. Именно он придумал особые быстроходные колесницы, которые взрезали римский строй, словно спелый каравай.
   После многих тяжелых схваток пиктов удалось оттеснить к холмам Иски и большей частью уничтожить. Римляне использовали и подкуп местных вождей, и расправы над жителями деревень. Ценою огромного напряжения сил Матолух и его уцелевшие сторонники, скрывавшиеся от возмездия в приречных пещерах, были найдены и казнены.
   Прим не сомневался, что друид владел немалыми силами и знаниями. Он лично видел пещерный свод его последнего убежища. Там все было разрисовано загадочными кельтскими письменами и рисунками, которые могли светиться сами собой. Их так и не удалось ни стереть, ни вырубить мечами. Один из сельских старейшин потом шепнул римлянам, что Матолух обладал искусством Серебряной Магии, доставшимся от древних, и что совсем скоро бритты с ее помощью навсегда прогонят римлян с острова.
   Но раз был Матолух у пиктов, размышлял про себя Луций Прим, значит у венедов, меренс и германцев вполне могут оказаться чародеи подобного уровня. С ними придется считаться. И бороться...
   - Часть воинов Атанарика уже ненадежна, - прямо в лоб заявил Фрументий, выводя Прима из задумчивости. - Они не хотят воевать с уннами. Наверно, пребывают под действием колдовских чар. Однако страшно не это, - он понизил голос до шепота. - И среди моих солдат начала распространяться эта болезнь... Только и говорят о том, что гибель мира неотвратима, что людям больше не к чему стремиться. Вот потому я и прибыл в Кастра Мартис, чтобы предупредить тебя и упросить приглядывать за своими людьми. Будет лучше, если мы оградим твоих франков от общения с готами. Пусть встанут отдельно от станов Атанарика - полевым лагерем. Чтобы не пошли ненужные разговоры и настроения. А то германцы и их убедят в скором конце света и в том, что всех нас ждет ужасная смерть...
   - Я понял тебя, - так же тихо отозвался Прим.
   Переправа через Данувий состоялась на следующее утро и заняла не более часа. Солдаты ауксилии Генобавта были погружены на суда, направленные к верфи Кастра Мартис магистром милитумом Фракии из Том.
   Река в этот день оказалась на редкость спокойной и гостеприимной. Темные, с сиреневым отливом воды мерно расходились под носами актуарий и гептеров. Луций Прим вглядывался в противоположный берег, напряженно хмуря брови.
   Пограничный городок, сохранивший римское название Ромула и являвшийся важной торговой эмпорией для готов и жителей Империи встретил флотилию тишиной. Не было обычной портовой суеты, не было праздношатающегося люда. После того, как бросили строфили в гавани, а швартовые канаты закрепили к коричневому от ржавчины железному тонсиллу, франки начали выгружать на берег оружие и амуницию.
   В гавани Прим усмотрел лишь пять легких германских моноксил, которые готы делали из цельных кусков деревьев. Большие суда варвары строить еще не научились, хотя Атанарик, как многие знали, мечтал о создании сильного военного и торгового флота. Одним из главных условий его мирного договора с Валентом было сохранение и увеличение эмпорий по обеим берегам Данувия, чтобы торговля с Римом не прекращалась. От жителей Империи готы получали вино, оливковое масло, соль и ткани, взамен поставляя римлянам кожи и скот.
   С первого взгляда было заметно, что город пришел в упадок. Прим помнил, что при римской власти в Ромуле процветали ремесла, а улицы были переполнены гончарнями, оружейнями, ткацкими и ювелирными мастерскими. Сейчас же большинство из них оказались брошенными. После указа Аврелиана об оставлении Дакии лишь самые отчаянные италийцы, греки и геты, привязанные к своим домам, не ушли вслед за легионами. Мастерство вырождалось. Готы же, пришедшие сюда на смену римлянам, были, прежде всего, скотоводами. Все поля вокруг Ромулы сделались пастбищами, заполненные гуртами овец, баранов и коров.
   На городских улицах было грязно, стояла ужасная вонь, а камни мостовых раскрошились от колес бесконечных телег. Форум стал торжищем, каменный Преторий и храм Весты превратились в кожевенные склады, вокруг которых прорыли бесчисленные зерновые ямы-хранилища.
   Заброшены при тервингах оказались и знаменитые дакийские золотоносные шахты, сделавшие когда-то Дакию при Буребисте могучим государством, способным долгие десятилетия противостоять лучшим легионам августов. Римляне содержали их в отменном порядке, увеличив на приисках золотодобычу. Однако германские племена, приученные лишь охотиться, воевать и пасти скот, пока не оценили всех преимуществ захваченных ими территорий. Хотя, насколько мог наблюдать Прим на просторах Готии, среди общин повсюду пропадал древний обычай народовластия, позволявший соплеменникам пользоваться общими плодами труда и добычей от военных походов и охотничьего промысла. Вслед за римлянами германцы начинали ценить золото, и теперь только богатый человек мог объявить себя вождем и собрать дружину. Правда, порой готы приписывали золоту магические свойства и мистическую власть над людьми, а свое служение владельцу золота, оплачивающему их услуги, объясняли чудотворной силой этого металла. Римляне над этим, разумеется, посмеивались.
   Ауксилия франков во главе с комитом и центурия Марка Фрументия разместились на просторной западной равнине за городом, разбив лагерь. Ожидали прибытия Атанарика, основные силы которого стояли севернее - в Буридаве.
   Ожидание затянулось. Чтобы солдаты не бездельничали, глазея на охотников, в окружении свор собак возвращавшихся из леса или пасущихся на лугу коров, Прим распорядился насыпать вал и вычистить до блеска все оружие. Он поставил на валу дозорных, чтобы отгонять назойливых торговцев и попрошаек из города, которые все чаще начинали подходить к лагерю.
   Атанарик появился ближе к вечеру, оповестив о своем приближении протяжным запевом рога. Его сопровождала лишь небольшая свита в сотню всадников из его личной дружины. На всех были переливающиеся кольчуги из мелких колец, зеленые плащи с темно-коричневыми продольными полосами и огруглые конические шлемы, которые германцы звали спангенхелмами. С поясов свисали топоры и тяжелые лангсаксы.
   Луций Прим, в сопровождении Генобавта и своего легата Публия Бессиана, вышел навстречу Атанарику.
   - Приветствую тебя, король тервингов, - комит приложил кулак к груди. - Пусть благоволят тебе боги.
   - Прими и ты мое приветствие, римлянин, - сухо откликнулся конунг, спрыгивая с золотистого булана с черной, почти смоляной гривой. - Рад, что твой император не забыл о своем обещании.
   Атанарик снял с головы тяжелый шлем с фигурой дракона в навершии и раскинувшим крылья коршуном в носовике, передав его оруженосцу. Лицо конунга было хмурым.
   - Я буду говорить с тобой наедине, в твоей палатке, - бросил он на ходу тоном, не терпящим пререканий.
   - Как посчитаешь нужным, - согласился комит.
   Сделав знак легату присмотреть за воинами короля, он последовал за Атанариком. Когда они остались одни, вождь визиготов стал более приветливым.
   - Я ждал тебя, римлянин. Твои воины и ты сам нужны мне.
   Черные тени вокруг глаз Атанарика говорили о том, что он плохо спит по ночам. Черными стали и сами глаза - глаза, которые раньше загорались снопами огненных искр, воодушевляя людей на самые дерзкие свершения. Эти же самые глаза могли отливать спокойным железным блеском, скрывая горечь неудач и не позволяя подданным усомниться в своем правителе. Однако сейчас они померкли, словно два утомленных очага, и в них почти невозможно стало уловить движения жизни.
   - Я, Атанарик из рода Балтов, сын Аорика, - с горечью в голосе и насмешкой над самим собой продолжал король, - сегодня склоняю голову перед могучим Римом, чтобы найти защиту под его большим крылом.
   Прим посмотрел на него внимательно. Он знал, что этому человеку нельзя верить. Амбиции короля тервингов всегда были велики. Несмотря на поражение от Валента, он по-прежнему ни во что не ставил римлян, считая их существами нисшего рода, равноправный союз с которыми недопустим для готов. По многочисленным донесениям, доставляемым в Рим и Константинополь, было известно, что Атанарик готовился к новой большой войне, строя крепости, метательные машины и увеличивая число воинов на границе с Данувием.
   Трудно сказать, что из всего этого вышло бы, если бы в замыслы неугомонного "народного короля" не вмешалась совершенно новая сила, подступившая к его рубежам с севера и востока. Перспектива борьбы с могучим противником, перед которым не устояли даже железные рати Эорманрика, поколебала веру Атанарика в себя. Было понятно, что уннов он опасается гораздо сильнее, чем легионов августа, а в правителях Империи надеется найти вынужденную опору и защиту. Но дело было не только в этом.
   Должно быть, впервые в углубившихся складках лица этого неутомимого воителя, давно привыкшего к победам и неудачам, можно было различить тень страха. Атанарик столкнулся с тем, что превосходило все его представления о войне и неприятеле.
   Как уже давно заметил Прим, германцы всегда отличались редкой отвагой и умением стойко переносить трудности - бежавших с поля боя по их закону предавали позорной смерти. Не существовало такой армии и такого государства, что могли бы вызвать у них беспокойство и сомнения в собственной мощи и доблести. Однако это относилось лишь к миру людей из плоти и крови.
   В сфере же действия сил иного порядка германцы неизменно оказывались беспомощными, словно малые дети. Все таинственное и неподдающееся объяснению приводило в смятение самых суровых рубак. Если же речь заходила о темных альвах, детях Лодура или исчадиях Хель, то сама мысль о противостоянии им была способна заставить опустить руки даже прославленных вождей. Вот потому сын Аорика и его люди сегодня были не похожи сами на себя.
   - Против уннов, - заговорил комит, чтобы прервать затянувшуюся паузу, - надлежит выступить единым фронтом. Твои дружины и две наших ауксилии с Фрументием. Тогда мы сумеем отбросить их обратно в венедские леса.
   Атанарик кисло усмехнулся.
   - Известно ли тебе, римлянин, что говорят мои воины?
   - Уж не хочешь ли ты сказать, что нелепые суеверия могут заставить твоих бойцов оробеть перед врагом? - Прим впился взглядом в лицо короля.
   - Они уверены, - продолжал Атанарик, словно не слыша комита, - что за спиной уннов стоит великан Сурт, повелитель всех темных духов, огненного меча которого опасались даже отважные Асы. Если же Сурт пробудился, то за ним последует черная дружина из Хеля.
   - Брось, - Прим махнул рукой. - Пусть простолюдины болтают о таких нелепицах. Ты просвещенный правитель и не можешь опускаться до их безумных россказней.
   - Попробуй убедить в этом моих воинов и мой народ, - пробурчал Атанарик. - Все они ждут Рогнарока. Готский корпус из Рима, который неделю назад переправился через реку и примкнул к нам согласно повелению Валента, уже почти разбежался. Римская нега сделала моих прежних единоплеменников слабыми и трусливыми. Но даже бойцы моей личной дружины, всегда бывшие стойкими духом, и то колеблются.
   - Вот потому, - комит посмотрел на короля ободряюще, - нам нужна быстрая победа. Пока твои подданные не утратили последнюю веру в тебя.
   Атанарик некоторое время осмысливал его слова.
   - Ты прав, римлянин. Прогоним прочь сомнения и начнем большую войну. Какие бы силы ни встали на нашем пути...
   - Вот это речь настоящего короля и победителя, - одобрил Прим. - В землях, занятых уннами, сейчас тоже нет порядка и спокойствия. Пока вожди их разбираются со своими своенравными колдунами, мы сможем нанести решительный удар и рассеять их главную боевую силу. После победы к тебе присоединятся племена, которых унны склонили на свою сторону страхом и оружием.
   - Быть по сему, римлянин, - Атанарик поднялся со складного походного стула. - Я немедленно отдам приказ Мундерику и Лагариману двинуться к правому берегу Тиры и встать там лагерем. Мы же выступим на рассвете.
   Не желая признаваться в том даже самому себе, Луций Прим в эти мгновения вновь и вновь ворочал в голове воспоминания о встречах с уннами, и воспоминания эти были наполнены странным чувством. Его нельзя было назвать страхом, - скорее, это было непонимание. Весь мир для комита делился на Империю - где царили закон и порядок, а жизнь была пронизана служением величию Отечеству - и мир варваров, в котором преобладало право силы и из которого приходили толпы жаждущих добычи людей. Этот второй мир можно было смирить, но у него нечему было научиться. Все варвары, с которыми Прим встречался до сих пор, были именно такими: грубыми, алчными до золота и любой другой добычи, простыми и предсказуемыми. Их было легко понять и ими было легко управлять. Но когда он столкнулся с уннами, он вдруг ощутил, что совершенно ничего не понимает. За что умер венн-лазутчик, убитый по приказу Юннимунда? Многие, начиная с Геродота, полагали варваров дикарями, чей дом - кибитка, чья жизнь - дорога... Некоторые римские философы и писатели, вроде Тацита, восхищались их простотой, упрекая при этом в жестокости; другие просто презирали и считали породой недочеловеков, чем-то средним между людьми, почитающими порядок и стремящимися к прекрасному - и животными, живущими низшими побуждениями. Однако Прим видел селения уннов. Он видел их произведения искусства, совсем не похожие на римские - и они тоже вызывали восхищение. Их резьба по дереву, их кузнечное дело, их умение обращаться с оружием были иными, но их нельзя было назвать "варварскими". А главное - они были готовы умирать за свои представления о справедливостии. Причем, даже за чужих им людей, ввязываясь в безнадежный бой, подобно юному венедскому князю, едва не погибшему в застенках Ингульфа за своих врагов эрулов... В этом было что-то странное и не поддающееся здравому объяснению. Казалось, унны знают нечто, непостижное для римских философов...
   Луций Прим отмахнулся от воспоминаний и пошел готовить ауксилию к утреннему выступлению.

Глава 11. Над пропастью тьмы.

   ...Волны поднялись уже высоко. Сиреневое море сгустилось, стало темно-синим, непрозрачно тягучим. Воздымаясь ввысь, оно клокотало, бурлило и билось могучими валами, а его пенные языки лизали бардовые выступы скал. Было видно, что в самых недрах его назревает что-то непомерно большое, опасное и неотвратимое. Это нечто прорывалось сквозь толщу тяжелых вод, чтобы явить себя миру.
   С каждым мгновением рокот моря усиливался. Волны раскачивались из стороны в сторону, ходили ходуном. Наконец свинцовая гуща вод с гулом разорвалась пополам. Из бездонных глубин взмыл черно-белый хребет исполина, а вслед за тем над оледеневшей пучиной вскинулась рогоносная голова с высоким гребнем. Пасть зверя раскрылась, чтобы испустить громоподобный рев, прокатившийся эхом по всем оконечностям Мидгарда. Беспечные чайки, первыми услышавшие боевую песнь Великого Змея, бездыханными свалились в клокочущий поток.
   Отливающая сталью чешуя исполина сделалась еще ярче. Змей свивал свои смертоносные кольца, вышибая фонтаны брызг. Вскоре тень его накрыла собой всю прибрежную долину с горами, рощами и оврагами. Волоча за собой свой громоздкий зубчатый гребень и громыхая латами чешуи, он вновь и вновь трубил, приближаясь к сжавшейся от страха земле. Из кроваво-красной пасти его вырывались клубы горячего пара, обжигающего воздух ядом.
   Владыка глубин умолк лишь тогда, когда под далекой Медовой Горой очнулся другой зверь и ответил ему долгим истошным воем. Громадный сивый волк, прикованный цепью к скальной тверди, встряхнулся после долгого сна. Шерсть его встала колом, в глазах заполыхал огонь. Зверь дернул массивной шеей, силясь сбросить ненавистные оковы, однако они выдержали его напор. Тогда волк взвыл еще протяжнее и громче, так что вороны с окрестных сосен попадали замертво. Он ощущал, что с каждым мигом тело его наполняет новая кровь, что сила его неуклонно прибывает, а лапы, хребет и зубы наливаются тяжестью, равной нескольким горным утесам.
   Волк рос и крепчал. Расправив холмы плеч, он осыпал на землю целый ворох скальных обломков. Медовая Гора треснула, не справляясь более с чудовищным натиском хищника, а следом лопнули и оковы, раскрошившись на части. Волк обрел долгожданную свободу.
   Теперь холодные очи Великого Змея и горящие, как два костра глаза Волка-Поглотителя смотрели в одну сторону. Их притягивал к себе потаенный холм, запрятанный в гуще дубового леса на краю земли. В его сумрачном логове вновь зародилось давно прервавшееся дыхание. Черный Великан растирал веки громадными ручищами. Вскоре он сдвинулся с места, и вековые дубы вокруг холма захрустели, словно разбитые ударами молний. Молодые же деревья от этого ворочания вывернуло с корнем, а зверье припустилось наутек, объятое безоглядным ужасом. И только в лоне подземных глубин с ликованием зашевелились темные духи-воители. Они были готовы ответить на зов своего повелителя, чтобы вступить в последнюю великую битву.
   - Эрмунганд, Фенрир и Сурт пробудились, - прозвучал с бирюзовой кромки небес отдаленный глас. - Тьма готова поглотить землю, коей уготовано стать полем тяжелого противостояния. Участь Срединного Мира скоро решится...
   И с диким воем Волк сомкнул зубы на теле жертвы...
   Асгрим судорожно встрепенулся. Сгоняя с себя остатки вязкого сна, пробравшего его до самых костей тревогой, он огляделся. В его походной палатке было темно, утро еще не наступило. Нестерпимо ныло правое плечо. Сын Берингара коснулся его и ощутил неожиданную боль. На кончиках пальцев осталось что-то липкое и густое.
   "Что за невидаль?", - Асгрим уже догадался, что это кровь из открытой раны, но никак не мог объяснить себе ее появление.
   Он еще раз дотронулся до плеча. Мясо под разрезанной тканью льняной рубахи, затвердевшей, как древесная кора, набухло и вздулось, оттопырилось двумя горячими краями. Очень походило на след от огромных зубов.
   В голове Волкоголового завертелся хоровод беспорядочных мыслей. Что произошло? Волки? Ночное нападение? Открылась старая рана? Ни одно объяснение не приближало его к разгадке. Асгрим разорвал рубаху и широким лоскутом перетянул плечо. После этого он поднялся с куска овчины, на которой спал, и выскочил из шатра, не забыв прихватить боевой топор. Сын Берингара хотел разыскать Юннимунда.
   Королевского сына Асгрим увидел неподалеку от шатра. Юннимунд сидел, согнувшись, на свернутой конской попоне и водил чадящим факелом над своей правой ладонью.
   - Что случилось? - Волкоголовый устремил на королевского сына вопрошающий взгляд. - Неужели налет на лагерь?
   Юннимунд посмотрел на Асгрима глазами, полными отчаяния. По губам его скользнула болезненая гримасса.
   - Боюсь, мы стали жертвой колдовства...
   Он показал на свет сквозную рану в середине ладони, истекающую кровью.
   - Как он вражьей стрелы, - Юннимунд снова поморщился. - Она появилась сама собой, безо всякой причины.
   Воцарилось молчание. Асгрим наморщил лоб. Однако погрузиться в размышления ему не удалось.
   Оглушительный вой, точно пришедший из его сна, прорезал тишину.
   Из шатров повыскакивали все участники похода.
   Почти на каждом из них кровоточила рана.
   - Бесы! - кружась с поднятым в руке крестом, вопил Вульфилла.
   - Успокойся, - положил руку ему на плечо Велимир. - Это всего лишь еще одно испытание для нашего мужества.
   Несколько дней путники продвигались на Полночь. Давно уже должна была наступить зима - однако их окружала бесконечная осень. Мрачные сухие ветви деревьев, голая земля, чахлая трава - казалось, люди шли по умершему краю, забытому временем.
   - Боюсь, нам не дадут идти дальше, - опустил голову Юннимунд. - Мы просто не сможем сделать вперед и шага.
   - Сегодня - нет, - согласился Светозар.
   - Но разве завтра что-то изменится?
   - Все будет зависеть от нас и наших действий. Сейчас нам очень важно разбить стан на возвышенности и окружить его добрым валом.
   - Что ты задумал? - спросил волхва Велимир.
   Светозар оглядел своих спутников, взирающих на него, как на последнюю надежду.
   - Ингульф продолжает чинить нам преграды даже теперь, когда воинство наше осталось позади, а ты добровольно следуешь к жертвенному камню, - молвил он, обращаясь к князю. - Выходит, он боится.
   - Ингульф боится? - недоверчиво усмехнулся Велимир. - С чего бы?
   - Ты идешь к нему сам, по своей воле - не преданный и не изгнанный сородичами. Ты не сломлен тяжбами, не подавлен гнетом судьбы, ровно как и мы, сподвижники и спутники твои. Наш дух все так же силен, наша вера нерушима. Вгляни на проповедника из годьей земли - даже он тверд в своей решимости идти до конца, хоть взгляды его иные, и он не верит во многое из того, что столь дорого нам. Как же не страшиться Ингульфу? Ведь для того, чтобы Темень восторжествовал - каждый из нас должен уступить ему в своей душе. Приползти безропотно, как жертвенный скот, с мольбою о пощаде и надеждой на спасение. Мы же сами выбрали свою судьбу, а стало быть, мы уже не зависим ни от Ингульфа, ни от его властелина.
   - Что ж будет дальше? - вопросил Ратислав.
   - Испытанья, что воспоследуют за теми, кои мы уже одолели - превзойдут их в своей тяжести и изощренности. Мрак лихомани будет терзать наши тела и сердца, покуда мы сами не откажемся от задуманного. Быть может, он будет разъедать нас изнутри, лишая веры в себя и своих сотоварищей, сеять раздор промеж нас, отнимать наших близких, - волхв бегло взглянул на Ружену, стоящую возле Велимира. - Когда сил противостоять у нас уже не останется - души наши сами проникнуться дыханием мрака и Темень получит себе новых служителей, кои будут жить по его закону.
   - Но что же нам делать? - вскричал Юннимунд в отчаянии.
   - Когда-то, - спокойно начал рассказывать Светозар, - Темня одолел Святогор, наш премогутный пращур, сделав бесплотным узником Черного Холма. Стало быть, только Святогор может помочь нам в этой борьбе и поведать, как завершить дело, начатое волотами.
   Слова волхва вызвали сильное недоумение у князя и его спутников, однако возражать ему никто не решился. Вульфилла, вцепившись в крест, молча молился, бледный, как снег. Сагаур равнодушно жевал травинку.
   - Напрасно мы взяли с собой проповедника Мертвого бога! - зло произнес Асгрим. - Разве его бог - не родич Темню?
   Вульфилла застыл, исполненный гневом и изумлением, и уже собирался грозно ответить Волкоглавому, однако спор пресек Светозар.
   - Быть может, Вульфилла не ведает о том, но помыслы его обращены к тому же самому Богу, что живет и в наших сердцах - Всероду-Отцу, Первоистоку Всемирья, частью коего мы все являемся. - Тьма не в Темне. Она в душах каждого из нас!
   Под взглядом волхва Асгрим смутился. Казалось, спокойствие внутри отряда было восстановлено, однако оно сохранялось недолго. Совсем нежданно воспрял Юннимунд.
   - Нас ослабляет не проповедник чужой веры, - мрачно сказал он. - Все дело в ней! - сын Эорманрика уверенно указал на Ружену.
   Глаза девушки вспыхнули.
   - Я слышал от мага, что ее природа иная, чем у нас, - Юннимунд продолжал с еще большим воодушевлением. - Что ей по плечу противостоять Ингульфу и его чарам. Не стоило брать ее в этот поход. Маг гневается на нас из-за нее, а вовсе не из-за нашего князя. И еще кто знает, как вышло бы, если бы она в свое время не нарушила планы Ингульфа. Может и Темень бы не возродился, и отец мой был бы жив...
   Губы Ружены дрогнули от обиды.
   Отвернувшись от всех, она бросилась прочь.
   - Прекратите! - громко воззвал Светозар. - Или Темень уже верховодит в ваших душах? Для чего ссориться на радость недругу, отравляя сердца ядом? Разве не это погубило твою державу, Юннимунд? Разве не поиск врагов, не жажда возвыситься за счет других - заставило каждого вашего подданного взяться за меч и доказывать свое право на власть?
   Ружена, спрятавшись за шатром, едва сдерживала рыдания. Внезапно она заметила, что рядом сидит Вульфилла, разглядывая высокие ветвистые ивы.
   - Когда тебе нанесли такую обиду, что, кажется, сил нет терпеть, - спокойно сказал он, - есть два выхода. Один - отомстить обидчику, чтобы стало ему так же плохо, как и тебе. Это первым приходит на ум. Другой - идти к тому, кому уже плохо, чтобы облегчить тяжесть его страдания. Первый способ подобен добавлению огня в огонь - он лишь сильнее разжигает уже поднявшееся пламя, которое будет полыхать, пока не оставит после себя лишь мертвый пепел. Второй - похож на струю живительной влаги, которая охлаждает и гасит пламя, не позволяя жару страстей выжечь душу человеческую изнутри. И тогда обида растворяется...
   Ружена взглянула на проповедника с благодарностью - и стремглав кинулась к Велимиру. Князь обнял ее, и вновь страх отступил.
   Когда путники вновь ощутили единство друг с другом, чуть было не утраченное в пылу споров, а улыбки осветили их лица, прогнав остатки теней, Светозар понял, что пора сказать самое главное.
   Он пристально посмотрел в глаза Велимиру.
   - Послушай, княже. Я знаю, как нам справиться с Ингульфом и заручиться высшей поддержкой супротив Темня. Тебе надобно делать то, что я тебе сейчас скажу.
   - Я слушаю тебя, Светозар. Свершу все, как велишь.
   - Мне нужно отправиться к Святогору. Только ему ведомо, в чем слабость Темного Бога. Покуда дух мой будет странствовать ведогоном по далям незнаемым, выискивая заветные тропы Волотовой Земли, тело мое надобно сберечь в сохранности, чтоб не случилось с ним худа. Ежели плоть вне духа повредиться, то ему некуда будет вернуться, и вы не узнаете совет, который даст нам всем Велий Ратай, сын Рода-Батюшки.
   - Мы не сведем с тебя глаз, - пообещал Ратислав.
   - Нет, воевода, - Светозар покачал головой. - Никто из вас не сгодится для охраны тела моего на тех тропах, на которые мне предстоит ступить.
   - Как же тогда?
   - Токмо на князя вся моя надежа. После того, как собь моя воспарит над плотицей, будь при ней неотлучно, сберегая и от людей, и от зверей. За день думаю управиться. Но ежели через день дух мой не воротиться в тело, жди еще два дня. Охраняй крепко. Только через три дня, коль не вернусь, сожгите плоть мою на погребальной краде. Тогда станет ясно, что я сгинул в Волотовом краю, не исполнив задуманного.
   - Ужель и там есть, чего опасаться? - изумился Ратислав.
   - Есть. Мы ничего не знаем о той стародавней поре, когда по Земле-Матушке бродили исполины двух и трех саженей ростом, по чащабам рыскали диковинные звери и даже деревья и камни были другими. Тот мир еще поболе нашего был насыщен опасностями. Но не в одних лишь неведомых созданьях его угроза, а в законах и уряде, кои для нас нынче непостижимы.
   - И ты отважишься идти туда, в неведомое? - Велимир не сомневался в ответе, но чувствовал, что должен задать этот вопрос.
   - У нас уже нет иного пути. Коли не сумею я, не сумеет никто. С улыбкой Вещего в сердце да осилю все дороги и превозмогу невзгоды, что встанут предо мной преизрядно. Я должен повстречать Святогора.
   Ратислав наморщил чело.
   - Прости меня, кудесник, да ведь и Святогор, и мудрые волоты давным-давно почили с миром, а кости их стали прахом и землей. Как же ты думаешь их воскресить?
   - Никого воскрешать не нужно, - объяснил Светозар. - Всемирье, воевода, многолико и многоемко. В нем есть кромка, на коей пребываем мы, люди, полагая ее единственной. Есть кромка, населенная духами, на которой даже краски мира и объемы иные. Но то - один и тот же мир. Есть и разные слои времени. Минувшее - не отжило свой век, оно остается пребывать и деять в другом пространстве, коего мы не видим. Также уже движется и извергает события слой, что будет после нас - мир наших далеких потомков.
   - Стало быть, ежели уйти внутрь еще глубже, можно дойти до слоя, в котором на земле одни боги жили и не было людей? - сообразил Велимир.
   - Да, княже. И даже до слоя, в коем не было самих богов, а Всемирье состояло из бесплотного тумана, ветра и дыма, еще не собравшихся воедино. Когда не было мысли, цвета, звука и запаха.
   Завороженные словами волхва, князь и его спутники притихли.
   - Ты, выходит, можешь все эти слои узреть? - наконец вопросил Юннимунд. - Не всякому магу такое по силам.
   - На это каждый способен, - возразил Светозар, - ибо каждый из нас носит Всемирье в самом себе со всеми его гранями и оттенками. Сердце наше - тот безупречный водоем, что отражает его события и явления. Надобно лишь проницать кромки вещей, добираясь до их сути, не теряться в круговерти личин, а постигать исходное в его вечном обновлении. Всякий из вас сподобился бы на это, если бы очистил свой духовзор от внешних покровов. Оттого и говорю вам: божественные наши Пращуры и премудрые Волоты тоже живут внутри нас. Нужно лишь отыскать их следы в многоцветной пряже Всемирья.
   - Выходит, темные духи тоже живут в нас? - догадался Сагаур.
   - Истинно так. Со всей нечистью мира Пекла и мира Черной Нави. Все это равно присутствует в нас и готово пробудиться в любой миг. Такое мы видели в этом трудном походе, ведь вера людей в природу Прави слаба, духовзор легко затуманить, а омут сердца замутить черной рябью. Вот тогда тьма вылезает из логовищ и нор, рядя свой почин. Вы все это видели днесь.
   - Как же помешать сему? - задал вопрос Ратислав.
   - Все слои и кромки Богомирья, кои вмещает каждый из вас, должно сохранять в незыблемом ладу, чтоб одно не давлело над другим. Тогда негде будет проявиться лиху. За равновесьем же - надлежит прознавать ост Прави вышней, начало созиждущее, а не разрушающее, исток всех вещей. Вот тогда каждый из вас сам станет и отраженьем, и выразителем Прави во Яви каждодневной. Тогда не угодит в силки заблуждений, сомнений и навязчивыйх желаний, в сети морока. Аки солнце ясное не будете иметь вы в себе изъяна, следуя по дорогам вещей лучезарным светом. И никакой Темень не будет вам страшен, ибо будет вечно покоиться под каменным спудом забвения.
   - Но кто такой Темень? - спросил вдруг Юннимунд.
   - Темень - тот, кто слеплен из ваших слабостей и страхов. Из неотступных желаний, неверия в себя и в безупречность своей исконной сути. Ежели бы каждый из вас развеял их, как дым, то и морок, что гнетет нас ноне, рассеялся бы сам собою, проявив лучистую Сваргу. Однако ж для этого недостает еще веры в ваших сердцах... Уж больно сильно каждый из вас отделяет себя от другого, да и всего Богомирья, заместо того, чтобы являть собой неделимость. Где уж тут прозреть светоч немеркнущей Прави, смагу бессмертной истины...
   - И воин не в силах обуздать своего Темня? - нахмурил брови Ратислав.
   - Добрый воин умеет побеждать страх и сомнения. Но из этого часто вырастает гордость, переходящая в тщеславие. Дух воина силен, однако над ним довлеет зов славы.
   - Разве это плохо? - изумился Юннимунд.
   - Это всего лишь стезя настоящего воителя. Стезя мудрого - иная. Мудрый не оставляет следов на теле мира, иже не обнаруживает себя среди явлений желаньями, да стремленьями. Ему не нужна ни слава, ни власть, ни почет. Все это привязывает к бренной личине и тленному имени, суть коих - пустой звук.
   - Как же он живет? - Юннимунд слушал волхва очень внимательно.
   - Становится каплей воды, когда идет дождь, струей ветра, когда Стрибожьи жернова перемалывают воздух, солнечным бликом, когда Ярило раскрашивает златом холодную земь. Ежели он смотрит в омут на свое отраженье, он видит лишь проплывающие в вышине лодьи облаков и косяки птичьих стай.
   - Мудрено говоришь, - покачал головой Вульфилла. - Ни слова не понял я из того, что ты сказал.
   - Оттого Темень сегодня и подавил вас. Не разуметь умом надобно, но деять всем своим естеством: зрить корни вещей, не путая их с ветвями, собирать зерна правды, вычленяя их из паутины кривды. Знаю, что се нелегко. Для того и существуют волхвы, чтоб за весь род людской ответ держать пред оком Вышних.
   - Мы тебя услышали, Светозар, - промолвил за всех Велимир. - Похоже, только тебе по плечу нас вызволить, чтоб возродился лад в нашем краю. Сердцем своим и помыслами мы будем с тобой. Да ниспошлют тебе боги удачу.
   Молодой князь внезапно задумался и посмотрел куда-то вдаль.
   - Быть может, когда-нибудь все изменится и люди возвысятся до того, чтоб самим отражать источную Правь... Тогда и в вещих кудесниках нужды не будет, ибо каждый сможет ведать суть вещей. Однако покуда до этого далеко. Так далеко, что и не увидишь. Да и возможно ль такое? Что-то не слыхивал я от дедов про совершенный порядок без войн, распрей и смут. И в славный Волотов век Свет Белый чернили гомодзули и прочие супостаты. И середь богов раздоры случались. Может и надобно так? Может на том и смысл жизни завязан, чтоб было чего одолевать человеку? Иначе каждый сам возомнит себя богом. Но мир не может состоять из одних богов!
   - Из богов не может, но может состоять из сынов божьих, - незамедлительно встрял Вульфилла. - Если каждый гордыню свою отринет да устремит помыслы свои к небесам - разве не воцарится на земле Царство Божие?
   Князь покачал головой.
   - Не думаю, что придет хоть когда-нибудь время всеобщего совершенства. Не исчерпает время человеческие недостатки и слабости, и будут люди так же, как мы нынче, бороться с их плодами. Упорно и настойчиво. Будут терять свет Прави во мраке и возжигать его внове. Не научить всех людей жить в ладу со Всемирьем, не порушая его искона.
   Велимир отер лоб, устремив взор в невидимые прочим миры, которые заискрили перед ним многоцветными отблесками.
   - Однако можно научить их этот лад возрождать, одолевать тяжбы непреклонным мужеством духа, - продолжил он внезапно просветлевшим голосом. - А разве возрождение порушенного не есть такое же созидание, влекущее человека по стезе Прави?
   Светозар с улыбкой положил ладонь на плечо Велимира.
   - Я рад, что люди не ошиблись в тебе. Они избрали поистине достойного князя, призванье которого - в сбережении сердца отчего края и заветов пращуров. Ты повзрослел и многое сведал. Правда твоя нерушима. Это правда защитника вятской земли. Ее ты должен держаться крепко во имя всех людей, что доверили тебе свою жизнь и судьбу. Моя же правда в том, чтоб не дать прерваться свитню эпох и поколений, а плоть Всемирья избавлять от следа зияющих ран, наносимых враждою и невежеством.
  

Глава 12. Пепел и сталь.

   Желто-серые косогоры с жухлой травой все круче поднимались вокруг тропы, по которой рысью следовали конники в круглых шлемах, украшенных пучками черной и красной шерсти. Мундерик, возглавлявший разведовательный отряд, втянул голову в плечи, став похожим на птицу, почуявшую близкую опасность. Глаза его бегали по почти отвесным склонам с редкими кустами смородины и прожелтевшими листьями ревеня. Старый воин имел нюх, как у лисицы. Он уже понял, что попытка отряда сократить путь к Соколиной Лощине, пройдя западиной среди гряды холмов Турьи Рога, оказалась ошибкой.
   Соединенное войско Атанариха переправилось через Тиру три дня назад, однако до сих пор нигде не обнаружило присутствия неприятеля. Несмотря на это, и конунги, и простые воины ощущали постоянную тревогу. Король неустанно высылал дозоры на несколько лиг вперед, ночами тщательно укреплял лагерь. Самые опытные следопыты уверяли вождя в том, что на равнинах Нижней Сарматии не видно признаков пребывания уннов. Но напряжение никак не спадало.
   Вот и сейчас Мундерик кожей осязал в воздухе невидимую угрозу. В этом узком месте, сдавленном косогорами, было слишком легко стать жертвой внезапного налета.
   - Поворачивай! - гаркнул он своим людям, придерживая коня. - Поедем другой дорогой.
   Недоуменные взгляды готов обратились на него.
   - Здесь мы как на ладони, - вынужден был пояснить Мундерик. - Если рядом есть унны, то они просто перебьют нас стрелами, словно беспомощных сусликов.
   Воины слушали тишину. Солнце начинало клониться к горизонту, на верхушках редких берез заискрили серебряные блики. Ни крика птицы, ни шума травы, колеблемой ветром. Нехотя, готы начали выполнять распоряжение командира, разворачивая жеребцов. Некоторые глухо ворчали.
   В этот миг все как один услышали длинный катящийся звук, который будто навис над оврагом. Было не очень понятно, откуда он исходит, однако звук, расширяясь и делаясь более плотным, явно двигался в сторону отряда подобно высокой морской волне. В этом ощущалось что-то столь пугающее, что часть всадников съежилась и выставила перед собой фрамы, точно обереги. Потом сразу с нескольких склонов полетели громадные валуны.
   - Поднять щиты! - заголосил Мундерик.
   Камни сорвались на головы людей прежде, чем команда была выполнена. Хруст и треск заполнил ложбину, вынудив людей заметаться по ее днищу. Кому-то раскроило голову, кого-то вышибло из седла. Кони вставали на дыбы. Некоторые самые сноровистые готы поспешили вырваться из гиблого места, закрываясь своими круглыми щитами и бешено стегая скакунов. Но тяжелые валуны, продолжавшие срываться с высоты, проламывали эту ненадежную защиту и калечили лошадей, дробя им ноги.
   - Забавы етунов! - этот возглас мгновенно распространился среди всадников.
   Не видя на гребне холмов людей, они утратили всякое присутствие духа. Ужас обуял их сердца, несмотря на то, что Мундерик, как мог, пытался водворить порядок и слаженно вывести людей из оврага.
   - Черные воины Сурта и духи Хеля истребят нас всех! - бормотали готы.
   Суеверный страх горел в их глазах, заставлял лица бледнеть, а руки дрожать. Все забыли о своем оружии, о товарищах и предводителе, пытаясь спасти лишь собственную жизнь.
   - Стыдитесь, трусливые овцы! - ругался Мундерик. - Вспомните, кто вы такие...
   Его никто не слушал. Ужас застил разум даже бывалых ратников. Перескакивая через поверженных лошадей и людей, всадники неслись прочь. Из оврага вырвалась лишь треть разведывательного отряда. Теперь эти обезумевшие воины, побросав мечи и пики, летели в лагерь Атанарика, разбитый возле небольшого озера на равнине. Последним, оглашая воздух проклятиями, следовал Мундерик.
   Хаотичную ораву, уже не похожую на боевой отряд, дозорные стана увидели сразу. Они высыпали за ворота вала, чтобы узнать, что происходит.
   - Етуны! - еще издали кричали им отступающие, судорожно размахивая руками.
   В считанные мгновения сумятица воцарилась и в королевском лагере. Дружинники выскакивали из своих палаток, оставляя поклажу, и торопились выбраться за линию вала - всадники седлали коней, пехотинцы избавлялись от громоздких щитов и тяжелых плащей. Конунги ничего не могли с этим сделать. Откуда-то прошел слух, что сам лагерь уже захвачен чудовищами Хеля, а потому всех ожидает лютая кара.
   Атанарик, который с топором в руке встал в воротах, чтобы помешать позорному бегству, едва не был зарублен своими же воинами. Уклоняясь от их мечей, он вынужден был отскочить в сторону. Беспорядочное бегство становилось массовым. Только Луций Прим сумел навести порядок среди федератов и заставить франков, вооружившись и надев доспехи, переместиться к задним, северным воротам стана.
   Между тем события развивались стремительно. Разрозненные группы пеших и конных дружинников, которые теперь выбились за лагерное расположение, потоптав немало своих товарищей, оказались остановлены громкими звуками сигнальных рогов. Следом прогремел дружный боевой клич уннов. Тем, кто метался по стану, наталкиваясь на таких же ополоумевших и деморализованных людей, вдруг все стало понятно. Неприятель пошел в атаку.
   - Выводи людей через Северные Ворота! - приказал Луций Прим Генобавту. - Лагерь нам уже не удержать, а в поле еще есть шанс на спасение.
   С большим запозданием многие готские ратники прозрели: они стали жертвой военной уловки уннов. Образы ужасных исполинов, нарисованные разгоряченным умом, сразу рассеялись. Дружинники Атанариха оказались лицом к лицу с наступающим врагом, который шел на них слаженно и неотвратимо. Только было уже слишком поздно что-либо изменить.
   Панически смешавшееся воинство не давало никакой возможности перегруппировать его в боеспособные порядки. В результате сильной давки образовались большие завалы из людских и лошадиных тел, которые окончательно застопорили движение. Они не позволяли закрыть ворота лагеря, перейдя к грамотной обороне.
   Но хуже всего пришлось тем воинам, что в своем безоглядном бегстве уже рассеялись по равнине, далеко оторвавшись от вала. Их уже настигала тяжелая сарматская конница. Еще миг - и длинные пики степняков влетели в их тела. Работу копий и лошадиных копыт довершали мечи. Те же ратники, что поспешно стали сходиться в большой клин, прижатый основанием к лагерным вратам, подверглись нескольким залпам из дальнострельных луков и удару пехоты уннов, перешедшей в наступление с пиками наперевес.
   Луций Прим не терял надежды, хоть и сознавал, что дело приняло дурной оборот. Сумев вывести почти четыре тысячи федератов на равнину у северной оконечности озера, он незамедлительно принялся выстраивать их в шеренгу. Однако франков и здесь встретили напирающие отряды уннов. Стало ясно, что лагерь Атанариха окружен со всех сторон.
   - Строиться черепахой! - принял решение комит.
   Люди Генобавта, еще не до конца подавленные ситуацией и сохранившие не только мобильность, но и воинский дух, выполнили приказ. Правда наспех образованная ими фигура получилась несколько неуклюжей и малоподвижной. Франки слишком тесно жались друг к другу, наступая на ноги товарищам, а в покрове сомкнувшихся над головами людей и по бокам строя щитов оказались незаполненные прорехи.
   И, тем не менее, этот важный маневр давал комиту возможность совершить прорыв, избежав поголовного истребления. Стрелы уннов уже заколотили по воловьей обшивке щитов и железным умбонам. "Черепаха" ускоряла шаг, теряя бойцов, ноги которых прошивали насквозь длинные сарматские стрелы. Прим, вставший в первую линию вместе с трибуном Публием Бессианом, видел в прощелы строя неприятельских воинов. Тут были копьеносцы в кольчатых рубахах с деревянными щитами, расписанными лучами солнца, рослые бородатые воины в звериных шкурах с топорами, меченосцы в кожаных куртках. Обликом и снаряжением они различались между собой, но удивляли единой слаженностью движений, быстрым выполнением команд своих вождей.
   Уннов было не так много, как казалось сначала и боевое построение их отрядов не отличалось глубиной. Это было закономерно, так как для охвата лагеря противнику пришлось излишне рассередоточить свои силы.
   - Все будет хорошо, командир, - бормотал рядом Бессиан. - Мы пробьемся.
   А позади, со стороны оставленного лагеря, без перебоя неслись крики, стоны и вопли. Кто-то из готов Атанариха еще пытался запевать боевой баррит, однако куда больше было возгласов отчаяния. Прим мог только догадываться о судьбе Фрументия и его восточной ауксилии.
   Гам сражения расходился по всей равнине. Франки, невзирая на беспрерывные стрелы, градом колотившие по щитам и порой находящие плечи и шеи воинов через образующиеся при движении разрывы, уверенно шли вперед. Вскоре они шумно врезались в боевую линию неприятельской пехоты. Раздались лязг и скрежет. Копья и мечи, выставленные уннами навстречу этому живому тарану, ломались, не выдерживая напора. Федераты с ревом толкали врага щитами. Они слышали, как железо царапает их поверхность и отскакивает от нее, не в силах нанести ущерб. Это было подобно попыткам выковыривать черепаху из панциря: плотная костная оболочка не давала никакой возможности добраться до горячего мяса.
   Прим чувствовал все возрастающую ярость уннов. Боевой клич их закладывал уши. Но франки шаг за шагом пробивались все дальше, все глубже буравили неприятельские порядки и преодолевали отчаянное сопротивление противника. Комиту и его трибуну уже казалось, что желанный успех близок. Однако тактика уннов вскоре изменилась. Потеряв надежду остановить надвигающийся на них прямоугольник из сомкнутых щитов, они начали взбираться на плечи товарищей и запрыгивать на спину "черепахи". С каждым мгновением их становилось все больше, так что наступление ауксилии замедлилось под давлением и тяжестью многочисленных тел. И без того утомившимся франкам было слишком трудно волочить на себе подобную обузу.
   Вслед за тем унны, балансируя на щитах или упираясь в них одним коленом, принялись сверху врубаться в деревянную твердь топорами. Разогнать ход "черепахи", чтобы сбросить их вниз, не получалось: федераты были теперь зажаты и спереди, и с боков. Треск методично разбиваемых в щепы щитов только усиливался. Время от времени кому-нибудь из франков удавалось доставать неприятелей в прощелы, поражая клинками икры ног и ступни. Тогда унны с ревом падали на щиты, прокатываясь по ним, или слетали на землю. Но это были редкие удачи.
   К огорчению Луция Прима пробоин в покрове боевой фигуры становилось слишком много. Стоило уннам проделать брешь в толще щитов, как они с ожесточением расширяли ее и норовили забраться вглубь строя ауксилии. Постепенно "черепаха" рассыпалась изнутри. Снаружи же дело обстояло не лучше. На смену копьям, палицам и топорам в руках уннов пришли длинные пики с крючьями, которые просто выдирали щиты, обнажая тела воинов, и те незамедлительно становились мишенью для мечей. Ауксилия несла потери.
   - От пехоты мы еще сможем отбиться, - бормотал под нос Бессиан, как видно, для самоуспокоения. - Впереди холмы. Но если враг бросит против нас конницу - все будет кончено.
   Франки, между тем, начинали терять терпение. Устав от столь долгой и обременительной защиты, они просто жаждали схватиться с уннами в настоящем бою. Приму и даже Генобавту все труднее было их сдерживать. Некоторые воины, идущие по краям строя, сами отбрасывали в сторону щиты и со звериным воем врезались в ряды неприятеля, размахивая снятыми с пояса двуострыми секирами. Видя успех их действий и падающих под могучими ударами противников, к ним спешили присоединиться их товарищи, выкрикивая имена своих богов. Начинался настоящий разброд.
   - Чтобы не случилось, - сказал Прим трибуну, - мы должны добраться до подножия того холма, - он указал взглядом на проступившие впереди пологие склоны, - и закрепиться на его вершине. Сбить нас оттуда будет непросто.
   Бессиан лишь хмуро кивнул. Звуки королевского лагеря окончательно отдалились, так что рассчитывать на помощь дружинников Атанарика не имело никакого смысла. Вся надежда теперь была на собственный боевой опыт, умение и удачу. Однако комит оставался спокоен. За долгие годы службы, проведенные в походах и битвах, ему доводилось попадать и в более тяжелые переделки.
   - Перестроиться! - прокричал он зычно, оценив, что защитное построение исчерпало себя. - Топоры и мечи к бою!
   С радостным ревом франки поспешили выполнить эту команду. Здесь разгорелся настоящий бой - свирепый, безжалостный и очень кровопролитный. Федераты, скрипя зубами, силились выместить на недруге все свое накопившееся бешенство. Рослые и широкоплечие хамавы, ампсиварии и тубанты, не знающие страха и считающие себя лучшими воителями среди всех племен и народов, крушили на своем пути противников четкими, неотвратимыми ударами. Унны дрогнули под их железным натиском.
   Этого недолгого замешательства федератам оказалось достаточно для того, чтобы прорубить себе широкий коридор, освобождая путь к холмам. Секиры взлетали как зигзаги молний, рассыпая монолитность неприятельского строя. Они ломали копья уннов, перешибали мечи, сносили головы и руки. Своим яростным напором бойцы Генобавта наводили страх и сеяли смятение. Вереща во все горло, они не останавливались ни перед какими препятствиями, сокрушая самый прочный щит и самый надежный доспех.
   Особо распалявшихся рубак, далеко отрывавшихся от своих товарищей в пылу сечи, Прим и Бессиан отзывали назад. Склоны холма, усыпанные белыми и синими цветами, уже маячили перед глазами. Важно было не потерять единства боевого порядка, не увязнуть в затяжном противостоянии. Однако управлять подразделением, целиком состоящим из самых оголтелых и отчаянных варваров становилось все труднее.
   Приметив в гуще рядов уннов штандарт с головой медведя, франки преисполнились столь горячего желания заполучить этот трофей, что забыли обо всем на свете. Они словно ополоумели. Издавая звериный рык и сверкая налитыми кровью глазами, федераты изо всех сил прорубали дорогу к заветной добыче.
   Растерявшиеся поначалу унны, ошеломленные мощью врага, теперь будто опомнились и грудью встали на защиту боевого знамени. Тела, рассеченные вдоль, поперек и вкось повалились с обеих сторон, а брызги крови окрасили в пунцовый цвет лица сражающихся. Франки, еще недавно сшибавшиеся с противником с разбегу или скачком запрыгивающие в толщу неприятельского строя, теперь вынуждены были биться вплотную среди груды убитых и раненных. Руки их начинали тяжелеть, уста уже не издавали боевых выкриков и угроз.
   Прим, уверенно работавший легким испанским клинком, краем глаза увидел Генобавта. Вождь франков, массивным двуручным мечом положивший к своим ногам десятка два уннов, дышал тяжело. Панцирь его был покрыт пробоинами, на лоб и виски из-под шлема сочилась кровь, застилая глаза.
   Вдруг хруст разламываемых костей, хлюпанье протыкаемой насквозь плоти и скрежет щитов, края которых стали почти зубчатыми от зарубок перекрыл оглушительный громовой раскат. На равнину хлынули потоки холодной воды, будто сами боги решили остудить пыл сражающихся. Они хлестали в лицо воинам, смывая с них кровь, проникали под панцири и рубахи, размывали почву, вспаханную тысячами ног.
   "Похоже, сам Юпитер отвернулся от нас", - с тоской подумал комит.
   Он уже понял, что столь сильный ливень в считанные мгновения превратит землю в жидкую глину, лишив всякой возможности взобраться на склоны холма.
   Между тем два противоборствующих вала окончательно смешались, утратив даже подобие боевых порядков. Люди скользили в воде и крови, спотыкались и неловко цеплялись друг за друга. Боевой угар их начинал спадать, хотя положение ауксилии федератов по-прежнему не прояснилось. Несмотря на усилия франков отбросить врага, корпусу уннов пока удавалось удерживать их зажатыми в тисках. Глядя на нагромождения тел, Прим даже не мог определить, какая из сторон понесла наибольшие потери.
   Однако самая главная беда ждала впереди, оправдав наихудшие опасения комита.
   - Конница сарматов! - прокричал Публий Бессиан, повернувшись вполоборота назад.
   Темно-свинцовый поток с красным тряпичным драконом, развевающимся над кавалерийской колонной, надвигался со стороны оставленного королевского лагеря, грозя врезаться федератам в тыл.
   Трибун не успел больше сказать ни слова. Топор черноволосого унна с перекошенным лицом влетел ему под кадык. Разрубленные жилы и хрящи шеи низко взвизгнули, пенулу Прима окатила густая черная струя. Комит, подскочив ближе, одним движением рассек незащищенную шлемом голову варвара и успел подхватить обмягшее тело своего помощника. Бессиан, выпучив глаза, еще беззучно шевелил губами, но из его рта вырывались, лопаясь, лишь красные пузыри.
   Все было ясно без слов. Надежды на спасение больше не было. Проклиная в душе кичливых франков, своим безрассудством задержавшим наступление и сорвавшим прорыв, комит понял, что приходит его последний час. Волею богов ему уготовано пасть от мечей вездесущих варваров, с которыми он воевал всю свою жизнь на благо Империи.
   Прим уже слышал цокот резвых сарматских жеребцов, слышал боевые выкрики степняков, которые не забыл со времен службы у Сагаура. Унны, с трудом переводящие дух, встретили эти звуки дружным ликованием.
   Теперь остатки ауксилии во главе с комитом и едва держащимся на ногах Генобавтом, в бедре которого сидел обломок копья, начали вынужденно сбиваться в круг. Они походили на зверей-подранков. Напористая кавалерийская атака почти мгновенно внесла смятение в их ряды. Пехотинцы уннов расступались, давая дорогу сверкающим железной чешуей латникам. Пики и мечи сарматов влекли с собой необратимый шквал смерти. Они разметали те остатки боевого порядка, что еще сохраняла истомленая боем ауксилия.
   Ливень утих. Скопившиеся под ногами лужи из грязной воды и крови булькали, покрывая воинов багряными потеками с головы до ног. Хлюпая в них и спотыкаясь, франки вступили в свое последнее противостояние. Тех, кто, позабыв о гордости, пытался найти спасение бегством, вырываясь из клубка соединенных сечей тел, тут же настигали всадники и повергали в грязь. Длинные мечи сарматов неутомимо рубили плоть обреченных. И хотя наиболее крепкие бойцы Генобавта ухитрялись стаскивать вражеских латников с седел, переломить исход боя они не могли. Один за другим валились они под копыта коней с разрубленными лицами и отсеченными руками. Тела федератов, однородные в кровяной жиже, выстроили бесчисленные холмы и курганы.
   Луций Прим был глубоко ранен в левое плечо. Не в силах удерживать щит, он обмотал руку пенулой и продолжал отбивать клинком вражеские удары. Однако вскоре его с десятком франков оттеснила в сторону густая кавалерийская волна. Комит оказался в окружении. Степняки, привставая в седлах, что-то кричали и указывали на его гравированую лорику, покрытую позолотой. Затем сквозь ряды их пробился всадник в лиловом плаще и с таким же лиловым султаном крашеной шерсти на заостренном шлеме с кольчужной бармицей.
   - Давно не виделись, трибун, - прозвучал знакомый голос.
   Всадник снял с головы шлем, и Прим увидел его лицо с широким носом, густыми, почти сросшимися бровями, клином торчащей бородой, отмеченной проседью, и прищуренными серыми глазами.
   - Опусти меч, - продолжал Натур, - и ты сохранишь свою жизнь.
   Комит сплюнул кровь из разорванной губы, но ничего не ответил.
   - Зачем ты ищешь смерти, римлянин? - в голосе вождя алан появилось удивление. - Во имя чего хочешь сложить свои кости на этой чужой для тебя земле?
   - Я сражаюсь за свое Отечество, за императора и мой народ, - угрюмо выговорил Прим, понурив взор.
   Натур недоверчиво усмехнулся.
   - Мы не поднимали оружия против Рима и не угрожали вашим границам. Это Рим руками наемников и соседей решил поставить нас на колени. Это не твоя война.
   Прим медленно обвел глазами лица обступивших его латников. Осознание полной безысходности заполнило его сердце. Однако страха не было. Было какое-то холодное равнодушие и отрешенность. Будто он и сам не знал, что забыл посреди этих рыжих равнин Нижней Сарматии, где так мало дубрав и рощ, но бегут быстрые реки с ледяной водой, а в небе неуемно курлычат вольные журавли.
   - Что с Атанариком? - вдруг спросил Прим.
   - Бежал. С горсткой верных ему воинов. Как трусливый заяц.
   - А войско?
   - Те, кто не желал сдаться и пришел сюда для того, чтобы вновь надеть на нас цепи - повергнуты и скоро станут пищей для коршунов. Но куда больше тех, кто сам перешел на нашу сторону. Мы не хотим зла ни готам, ни другим народам.
   Голос Натура был искренен.
   - Ты великий воин, - он неотрывно смотрел в глаза комита. - Не омрачай этот день никому не нужной жертвой. Сегодня уже пало немало достойных людей. Довольно крови.
   Луций Прим запрокинул голову. После дождя небо прояснилось и стало удивительно чистым: бирюзовое, звенящее, тронутое легкой ряской народившихся солнечных лучей. Комит полной грудью вдохнул желанную прохладу, разгонявшую жар уставшей земли. Она несла с собой усладу и покой. Она умеряла ярость живых и дарила отдохновение мертвым. Пальцы, сжимающие рукоять меча, невольно разжались, словно не стало больше сил удерживать вес непомерно утяжелившегося металла. Покрытый зазубринами и почерневшей кровью клинок с плеском упал в лужу. Всего миг, и его поглотила бурая вода, на поверхности которой сразу отразилось вышедшее из-за облаков сияющее солнце.
  

Глава 13. Веды забытых дорог.

   ...Светозар не узнавал мир. Он осторожно коснулся пальцами стволов высоких кустарников, вставших перед ним во весь рост, и неожиданная догадка осенила его: это были всего лишь травяные стебли - непомерно широкие и превосходившие его своей высотой. В проглянувших за ними сизых скальных уступах он еще несмело угадал каменные валуны. Однако очень скоро эти удивительные открытия наполнили его сердце настоящим восторгом. Он понял, что именно такой в стародавнюю пору была вся Земля-Матушка. Не только вещие люди волотого племени, но рощелья, зверье и птахи величиною своей отличались от тех, коим было суждено сменить их в коловерти эпох. Запрокинув голову, волхв разглядывал исполинские дерева, уносящиеся к лиловым облакам непомерно далекого неба. В ветвях их прыгали ярко-рыжие белки величиною с кошек.
   - Батюшка Всерод-Отец! - промолвил он в восхищеньи. - Ты всему начало и ты всему венец. Всей живе силу даришь, зарей Прави освящаешь!
   В этом неведомом лесу волхв сознавал себя малой букашкой. Проносящиеся над ним птицы накрывали тяжелой тенью, заставляя невольно вздрагивать. Им ничего не стоило поднять человека в воздух массивными изогнутыми клювами, которые были похожи на носы речных лодий. Даже мураши, неутомимо копошащиеся среди поломанных веток, образующих высокие завалы на пути, размером были с его ладонь. Солнце красное, огревая воздух морящим теплом и расцвечивая небоземь златом своих лучей, достигло зенита. Светозар знал, что в этом загадочном мире еще не существовало людей. Журчали водные потоки, наливались соком плоды, шелестела листва. Превеликое множество звуков рождалось под светло-зелеными лесными сводами, а ветер, вплетаясь в их разрозненный хор монотонным шепотом, доносил будоражащие запахи цветов.
   Светозар с немалым трудом пробирался через травостой, преодолевал овражины, которые, видимо, были всего лишь трещинами земли. В какой-то миг его чуть не опрокинул гигантский кузнечик, прыгнувший на грудь. Многоцветные бабочки, порхавшие над головой, казались крупнее воробьев. Волхв все еще не мог привыкнуть к бесконечным откровениям, которые на каждом шагу являло ему чудосветное пространство края волотов. Вскоре он остановился перед могучим неохватным пнем, на котором восседала бурая лягушка с желтыми пятнами, раздувая широченное брюхо. Она смотрела на него немигающим взглядом сверкающих, словно слюда глаз.
   "Сей мир не морок, - подумал волхв, - не кутерьма Нави. То вековечная быль, сокрытая в толще времен, неизбывная явь Земли-Матери, надежно укутанная одежей эпох".
   Жужжание пчел и мух закладывало уши. Под ноги Светозару свалилась сосновая шишка величиной с кадку, от которой он едва успел увернуться. В низине же взору его представился округлый провал, в котором угадывался след чей-то огромной лапы с растопыренными пальцами. А по сторонам протяжно трещали ветви, и можно было только догадываться, какие невиданные звери хозяйничают в этих глухих чащобах. До слуха волхва часто долетали голоса, которых он никогда не слышал в родных дубравах и рощах. Потому приходилось ступать мягко, не издавая лишнего шума. Он был здесь чужим, гостем, пред которым отворились запретные врата в древние чертоги, о которых сохранилась лишь ветхая память.
   Еще Светозар постоянно ощущал на себе чей-то незримый взгляд, словно отмечающий каждый его шаг. Тревожные скрипы и потрескивания окрест не утихали. Но в сердце волхва звучала призывная молвь и он шел вперед твердо, не ведая сомнений. Волхв знал, что Святогор, к которому он устремлял сейчас все свои помыслы, непременно должен откликнуться на его призыв.
   Внезапно за опушкой исполинского леса разверзся водный поток, преградивший путь. Это река с напором неслась меж двух берегов, громыхая и пенясь, однако Светозар догадался, что неудержимая для него стремнина есть, скорее всего, лишь ручей в этом чарующем и опасном мире великанов.
   Постояв немного над брегом, он решил двигаться вверх по течению, за солнцем вслед. Ярое светило совсем растопило небесный свод, сделав его почти пунцовым. Он продолжал течь, точно воск, плавиться, а потом вдруг выпустил из себя подвижный сгусток, очень быстро принявший узнаваемую форму. Волхв узрел вынырнувшего из световых разводов огненного коня с долгой гривой. Небесный скакун летел по облачной траве, величаво поводя точеной шеей и вскидывая копыта. Он точно увлекал за собой, дорогами Златой Сварги.
   Залюбовавшись чудо-конем, Светозар не заметил, много ли прошел. Теперь перед ним расстилалась необъятная гладь поля, пересеченного косогорами и оврагами. Кое-где вставали странные дерева с закругленными вверх ветвями. Двигаясь в сплетении раскидистых порослей, волхв не упускал из виду огненного коня. Тот иногда останавливался, словно поджидая человека, а потом вновь постремлялся вперед, взбивая копытами небесную пыль.
   Неожиданно Светозар вздрогнул. Громада холма, возникшего у него на пути, удивила его своим цветом и формой. Сероватый с белыми крапинами массив походил на какое-то лежащее существо. Более того, холм издавал низкий раскатистый звук, сотрясающий землю и катящийся над полем. Всмотревшись внимательнее, волхв распознал продолговатую голову с удлиненными челюстями, выступами многочисленных клыков и широкими ноздрями, темнеющими, словно пещерные провалы. Исполин напоминал кабана, но был лишен какого-либо шерстистого покрова.
   Обойдя тушу со всех сторон, Светозар окончательно убедился в своей догадке: неведомый зверь спал крепким сном. Последовав дальше, волхв наткнулся на другие возвышенности, при ближайшем рассмотрении также оказавшие спящими зверями и птицами. Дыхание великанов разбивалось на разные лады и заполняло все пространство. Некоторые из этих диковинных созданий имели на приплюснутых головах с длинными шеями острые чубы, а на спинах - ершистые гребни.
   "Это Поле Спящих", - догадался Светозар.
   Чувствуя себя неуютно среди впавших в дрему живых громад, он поспешил покинуть пределы поля. Его по-прежнему манил за собой огненный конь, след которого хорошо читался средь вытоптанных облаков. Волхв уже смекнул, что удивительный скакун наверняка отбился от табуна жар-коней Световида. Считалось, что являются эти кони только самым достойным из людей.
   Однако Светозар не успел достичь окраины поля. Его встрепенул сильный звук. Это разом вздрогнули все спящие звери и птицы. В них что-то протяжно затрещало, загудело, зашевелилось. Исполины начали пробуждаться. Обернувшись, волхв увидел, как задергались массивные лапы с длинными когтями, и прибавил шаг. Даже бесформенные темные выступы, которые он посчитал пнями и корягами тоже сдвинулись, ожили. Должно быть, и они являли собой каких-то неведомых людям созданий.
   Сопровождаемый грохотом земли, катившимся волной, Светозар едва успел укрыться в ближайшем перелеске. А позади уже вструбили громовые голоса, от которых древесные ветви стали трескаться и крошиться на части.
   - Зачем потревожил покой спящих? - неведомый шепот тише шелеста ветра прошелся по траве.
   Светозар огляделся по сторонам, однако никого не увидел. Широченные древесные стволы, кустарники с острыми листами, несколько покрытых мхом валунов доходящих ему до бровей, вот все, что составляло его окружение. И только в следующее мгновение волхв распознал своим ведовским чутьем большую белую змею, свернувшуюся кольцом вокруг камней.
   - Не по дурному умыслу содеял я это, - произнес он, осознав, что нарушил какой-то неизвестный ему порядок. - По неразумению, по оплошности.
   - Се - поле с Перелет-Травой, - опять качнулись листья. - На нем помощники Дубыни службу свою несут на благо всему живому.
   - Что ж за служба у них такая? - вопросил Светозар.
   - Звери и птицы из стражи Дубыниной силу свою лишь во дреме выказать могут. Покуда тело их сном сковано, дух над земью парит, от всяких бед ее сберегая. Они и тучи, и вихри разгоняют, мор и другие напасти отводят, да в пыль размалывают, не дозволяя стихиям лихим вволю разгуляться. А ты всю дрему их прервал.
   - Не ведал я, - развел руками Светозар. - Не познал еще сполна законы края вашего.
   Только теперь ему припомнились дедовы сказы о трех Стражах-Волотах, на заре времен оставленных Велесом боронить Всемирье от темных истечений Нави. Горыня был приставлен к горам сторожеем, Усыня к водам, а Дубыня к земле сырой.
   - Будь всегда начеку, коль в Березань-Край ступить сподобился, - донеслось тихое напутствие. - Вреда никому не чини, а лихо обходи стороною.
   - Ужель и в Волотовой земле лихо обретается? - вопросил волхв.
   - Так содеян порядок Всемирский. Катится Коло, свет с тьмою перемежая, да новые пути вещам указуя, чтоб не случилось нигде застоя и промедления. Коловерть Тремирья из трех начал путеводных являющаяся, далее на шесть путей Громовитовых распадается, а потом - на двенадцать Сварожьих. И так множатся без числа кругоряды явлений, суть свою и стезю в переменах прознавающие. Те перемены - порубежье свойств, что в разный черед друг друга подпитывают, порушают и зановляют. Таков Всеродов закон.
   Светозар с благодарностью поклонился вещей змее.
   - Преболе всего обходи краем Одноглазку и чаровника Дивия, - был последний совет волхву, после которого вокруг него воцарилась полная тишина.
   Светозар продолжил свой путь, примечая, что лес становится все более разнотравным, пестрым и причудливым. Кроны одних дервей походили своей формой на птичьи хвосты, другие, совершенно лишенные листвы, торчали как изогнутые рога туров, меж которых порхали большие стрекозы. Некоторые были широкими и округлыми, напоминая исполинские ставцы, но из них вылезали острые ветки с лиловыми плодами и белоснежными цветками. Кое-где средь древесных стволов узнавались папоротники, удивляя лишь непомерной своей высотой. Пространство, простор, бесконечность. Мир не поддавался взгляду, стремящемуся ограничить его пределом - все время двигался вширь, смывая любые представления и образы.
   Все зачиналось здесь, в горячем горниле земли, воды, воздуха и ветра. Все исходило из дыхания и крови первых начал, создавая, расщепляя и преображая бесчисленные вещи от самого оста Прави до всей мироколицы явлений. Первоединство, разделяясь на части, обретало лики и формы в схождениях, разладах, переливах и зановлениях. Будоражащее осознание присутствия в этом священнодействе наполняло Светозара настоящим торжеством духа.
   Часто темно-зеленые буруны неведомых растений были покрыты грибным наростом или сверкающими, точно злато, жуками в чешуйчатых панцирях. Листья же иных, гладкие и ровные, удивительным образом отражали все, что оказывалось над ними, словно озерная гладь. При этом, как замети волхв, коснувшись их рукой, они оставляли на пальцах голубоватую пыльцу.
   Наконец лес начал отступать, оттесняемый песчаниками, а вдоль увалов и редких хвощей заискрились водные протоки. Кое-где они сходились, создавая журчащие рукава, стремящие через ложбины. Тут везде пахло илом. Светозар прикрыл глаза от ярого солнца, раскалившего небокрай. Он шел мимо завалов из сухостоя, в которых возились длинношерстные мыши, величиной с лисиц. Земля, испещренная бурым мхом, вела его к большой реке.
   Здесь снова стало много птиц, которые сидели, сложив великанские налучья крыл над сооруженными из песка и камней пархалищами. Эти птахи могли быть опасны и волхв держался от них как можно дальше. Могучие тела их, покрытые ало-синим ворсом перьев, венчались головами с гладкой, туго натянутой кожей, какая бывает у ящериц, а пунцовыми очами своими высматривали округу из-под чешуи век.
   Неожиданно на пути выросли контуры исполинской лодии, лежащей на песке кверху днищем. Судно это выглядело ветхим и имело пробоины в нескольких местах, через которые протянулись к солнцу хвойные кустоши. Светозар внимательно осмотрел его, обойдя вокруг. Ужели такие махины плавали прежде по воде? Удивление волхва не знало предела. Должно быть, в таком струге уместилось бы под сотню человек. Нос его имел форму клыкастой головы какого-то зверя с выступами гребня на макушке и еще сохранил следы красной и желтой охры, которой был некогда разукрашен.
   Пока Светозар изучал древнюю посудину, небо заметно потемнело. Недоброе предчувствие заставило волхва поднять глаза к облакам. Их неумолимо поглощала тяжелая туча, готовая разразиться дождем. Еще миг - и грянул раскат грома. Светозар поспешил укрыться под днищем и сделал это вовремя. Вместо водяных капель на землю с небес посыпались увесистые камни. Они забарабанили по доскам лодьи, сломали несколько кустов. Страшный град заставил судно гудеть и стонать на разные голоса, однако днище выдержало напор.
   Волхв уже знал, в чем дело. Из материных сказов он помнил, что великанша Одноглазка, существовавшая на земле в стародавнюю пору вместе с волотами, умела повелевать камнями, заставляя их служить своей воле и чинить всяческое лихо. Когда каменный дождь прекратился, Светозар выбрался из-под лодьи, спасшей его от гибели, и зашагал вдоль серой отмели, усеянной теперь гранитными сколами.
   Это был мир великанов: исполинских зверей, птиц и человекоподобных созданий, равно волнительный и пугающий. В нем обитали мудрые дети Велеса во главе с благородным князем Святогором, однако бок о бок с ними обретались и не менее могучие существа, призванные творить пагубу на темной стезе.
   Светозар прошел, должно быть, не более двух десятков шагов, прежде чем вновь ощутил беспокойство. Углубившись в свои мысли, он с удивлением обнаружил, что вокруг него появилось множество каменных увалов в сажень высотою - сизых и бардовых, с острыми выступами и пучками черного мха. Все они имели разную форму, очертаниями напоминая непонятных зверей. От них исходила столь явственная угроза, что Светозар попытался поскорее вырваться из этого каменного круга.
   Но тут произошло то, чего он и боялся. Увалы качнулись, точно живые создания, а потом с жутким скрипом и треском сдвинулись со своего места. Они поползли на человека, ломая встающие на пути кустоши. Это было поистине устрашающее зрелище. Тяжелые махины, отбрасывая угловатые тени, катили на волхва со всех сторон, грозя размолоть его в пыль.
   Видя, что выхода нет, волхв вытянул руки и вознес молвь к небесам. Однако из уст его вырвался лишь тихий бессильный свист - слова будто растворились в пространстве. Еще одна попытка возвысить голос тоже не увенчалась успехом. Увалы же были уже совсем рядом, поглощая своим протяжным рокотом. Тогда Светозар обратил зов внутрь себя, устремил глас в потаенные хоромы сердца, призывая богов.
   "Свенты Дзяды-Сварожичи! Вмите наследку вашему! Да буди сила ваша со мною: подолу земли оберег меня!"
   Каменные громады дрогнули, точно натолкнувшись на невидимое препятствие. Они приблизились еще на пару шагов, а потом с глухим гулом остановились. Еще долго над землей катился их остывающий стон. Светозар перевел дух. Власть камней более не давлела над ним. Невольно бросив взгляд на окоем, он всего на миг увидел огромного всадника на холме, взиравшего на него оком единственного глаза. Длинные власья его доходили до пояса, тяжелый скакун с бараньими рогами бил копытом и выдувал белые клубы пара из ноздрей. В следующее мгновение эта сумрачная фигура растаяла в порыве налетевшего ветра.
   Путь был свободен. Однако борьба с Одноглазкой потребовала от волхва такого неимоверного напряжения сил, что он почувствовал нудящую тяжесть в голове и ногах. Тело не желало далее слушаться его воли. Пройдя еще несколько шагов, Светозар нашел неглубокую западину. В ней он и примостился прямо на траве, положив главу на камень. Его мгновенно сморил сон, закрутив в водовороте безликих снов.
   Спал волхв крепко, а когда открыл глаза, в висках стучало так, будто сразу несколько человек били в било. Матовое небо над головой, лохматая кайма незнаемых лесов, очертившая виднокрай. Звон родниковых струй, падающих на камни с высоты отвестных горных уступов. Но что-то во всем этом было не так. Светозар не сразу понял, в чем тут причина. Она была в нем самом. Волхв совсем непривычно ощущал сейчас свои руки и ноги. Они казались ему другими - большими, неловкими.
   Светозар приподнял голову, силясь повернуться, и обмер. Черно-бурая длинная щетина с желтыми прядями покрывала его целиком. Кисти и ступни пропали, сгладились. Теперь конечности его завершали широкие копыта. Он стал диким кабаном.
   От этого открытия его прошибла дрожь. Светозар, борясь с грузом своего нового тела, попытался подняться, но упал на бок. Он не мог встать на ноги. После второй попытки неуклюже бухнулся на четвереньки и только теперь ощутил непомерный вес своей удлинившейся головы с заостренными, торчащими кверху ушами, влажным носом с большими ноздрями и выпирающими клыками.
   "Чары Дивия, - пронеслась где-то запоздалая мысль. - Это край, в котором нельзя спать..."
   Отчаяние подкатило волной, угрожая поглотить целиком.
   "Ужель это все? Ужель до конца моих дней носить се безобразное обличье, покуда охотник-великан иль зверюга покрупнее меня не вспорет брюхо и не раздерет на части?"
   Чтобы окончательно не пасть духом, смирившись с неизбежным, Светозар решил двигаться. Он принялся раскачивать это новое, громоздкое и непокорное тело из стороны в сторону, пока не подчинил его, не заставил служить своей еще крепкой воле. Идти было трудно, однако после нескольких спотыканий волхв начал осваиваться. В конце концов, плоть есть плоть. Если дух сидит в ее логове, как в могучей твердыне, он сможет направить ее к цели. Целью же для Светозара была сейчас тропа, ведущая к травяному лугу.
   Случайно он срубил клыком отросток высокого хвоща и где-то там, под толстой и густой шкурой шевельнулось странное ликование. Светозар обнаружил, что его распирает от безграничной силы. Эта дурманящая мощь стучала в нем голосом крови, принуждала ускоряться и бить копытом, оставляя глубокие выбоины в земле. Оказывается, он мог теперь двигаться очень быстро. Так быстро, как и представить себе не мог прежде. Последние сомнения отлетели прочь, и дикий молодой зверь ринулся вперед, чтобы окунуться в гущу душистых трав. Бабочки и стрекозы испуганно разлетались, уступая дорогу шерстистому исполину, а песня ветра звучала в ушах.
   Прошло совсем немного времени, и волхв уже позабыл, кем он был прежде. Теперь ему казалось, что он родился кабаном, чтобы вот так беззаботно резвиться среди бескрайних лугов и полей. Все противоречия изчезли. Он просто отдался этому новому естеству, подчинился природному зову. А спелый, залитый солнечным златом луг так и манил его к себе. Светозар купался в его мякоти. Наслаждался объятьями гибких стеблей, ласками листьев. Играюче срубал клыками целые кустоши, украшенные шапками белых и розовых цветков. Это была невероятная радость, недоступная ему прежде. Это было ликование самой жизни - целостной, естественной и чарующе простой.
   Волхв почувствовал голод, только когда вволю покружился среди растений и примял копытами целые ворохи трав. Но это его не обеспокоило. Неведомое, подспудное чутье почти сразу направило в полесье, доносящее сладкие ароматы плодов и кореньев. Раздвигая мордой высокое былие, Светозар вдыхал здесь терпкий дух корней. Ел он с немыслимым наслаждением. Коренья, орехи, ягоды заполнили его своим соком, одарили невиданными оттенками дивного вкуса. Насытившись, волхв миновал небольшую рощу и выбрел к заводи.
   Хоть движения его и замедлились, но он не смог избежать искушения и влетел в нее с разгона, окатив бока холодными брызгами. Потом он пил, погружая морду в журчащие воды, фыркал и довольно тряс мокрой гривой на выступающем затылке. Забравшись в воду по самую холку, полежал на илистом дне и только затем выбрел к песчаной отмели. Солнце сильно палило и шерсть обсыхала почти мгновенно.
   Только сейчас, после игр на лугу, сытной трапезы и водных забав, пришло неизбежное утомление. Ощутив своим звериным нутром, что прыть его идет на убыль, Светозар просто завалился на бок, чтобы остаться лежать среди осоки и ряски под шепот колышущихся волн.
   Много ли времени он проспал, волхв не понял. Когда раскрыл глаза, солнце стояло в зените. Молнией пронзило воспоминанье обо всем, что с ним случилось. Светозар осторожно оглядел себя, однако надежда угасла сразу. Человечье обличье не вернулось. Теперь многострадальное его существо было заключено в тело громадного серо-дымчатого барса с кольцевыми пятнами и длинным хвостом.
   Светозар не спешил подниматься. Он прислушивался к себе. Волхв никогда прежде не знал, какого это - быть столь безмерно большим и сильным. Хребет его таил в себе утесную мощь, лапы словно были отлиты из самого прочного металла. Когда он, наконец, встал на них, поводя хвостом, то осознал себя подлинным хозяином всех окрестных просторов. Один лишь взгляд его заставлял испуганно улетать прочь пичуг и врассыпную разбегаться зайцев и сусликов. Однако же столь грозная эта сила соседствовала с неимоверной подвижностью туловища, способного очень быстро разгонять увенчанные острыми когтями конечности, а также с удивительной гибкостью, ловкостью и неутомимостью.
   Светозар с интересом познавал возможности своего нового существа. Теперь он мог совершать длинные прыжки, отталкиваясь от земли задними лапами, чтобы без всяких усилий перемахнуть широкий овраг или запрыгнуть на взгорок. Он будто перестал видеть перед собой препятствия. Выполнял каскады скачков и вращений на песке, проносился вдоль береговой кромки быстрее ветра, взмывал на гребни холмлов. Ярь кипела и бурлила в нем неисчерпаемым огнем.
   Все более увлекаясь уменьями своей дивной звериной плоти, волхв достиг нескольких разрозненных деревьев и, упиваясь клекотом мощи, обрушил на них удары тяжелых лап. Острые, будто выточенные из стали когти рассекли древесину и заставили дерева ныть, скрипеть и раскачиваться. Светозар не останавливался. В долю мгновений он измочалил плотные прежде стволы, превратив в сырую труху облегающую их кору. Это было настоящее торжество безудержной природной стихии. Когти вонзались все глубже, но он не умерил натиска, пока не раскрошил на куски самые большие сучковатые ветки.
   Только после этого с удовлетворением повернул в сторону голубеющих за песчаниками гор, ступая мерным шагом властителя лесов и полей. Все ближе гремели родниковые струи, все холоднее становился воздух. Светозар вдруг с удивлением обнаружил, что совершенно утратил желание освободиться от чужого обличья. Он принял дарованное ему естество, он вошел в русло перемен, став частью их нескончаемого потока.
   В конце концов, что есть жизнь? Неостановимая череда преобразований и зановлений вещей, не меняющихся в основе. Камень распадается на осколки и становится землей, на которой прорастают зеленые травы. Лепесток цветка, оторванный и подброшенный ветром, обращается в белокрылого мотылька. Желудь дуба, упавший в бурлящий под ним ручей, несется в стремнине до тех пор, пока не всплывет над гребнем воды серебристой рыбой с алыми плавниками. Сухой облетевший лист, съежившись комком, уползает в кусты жуком-ползуком.
   Сколь бы непостоянен не был облик вещи, заключающей в своем нутре семя жизни, он всегда остается самим собой. Зерна явлений всегда неизменны. А обличье, повинуясь искону Всемирья, будет вновь и вновь рассыпаться на сколки и ворохи неузнаваемых форм, но лишь для того, чтобы собраться в новые причудливые узоры. Расцветки и огранка вещей не ущемляют бьющийся внутри росток сути. Суть - само постоянство, сама вечность. Она - оттиск божественного огня, частица неувядающей Прави, отзвук предвечного гласа истины, что превосходит все имена и названия.
   Можно ли что-то потерять, когда ты постоянен? Можно ли погасить пламенеющий в каждой форме уголек бытия, если он - бессмертен, вневременен, подлинен и совершенен в самой своей природе? Так же бессмертен, как безвидная пряжа воздуха, бездонность глубоких вод, тепло солнечного диска и мерцание спокойной луны...
   Должно быть, опьяненый сознанием сей поразительной целостности, Светозар вновь уснул, завернувшись в одеяло листвы. Когда же проснулся - не спешил узнавать свою новую ипостась. За минувшее время он понял немало и был благодарен миру за ниспосланные ему откровения. Судьба же его переменчивой плоти давно перестала волновать волхва. Свершилось главное. Пройде через цепь невиданных превращений, он отбросил последние отголоски привязанности к той бренной и шаткой оболочке, которая зовется телом. Светозар ведал лишь, что дух его, витающий меж мирами, нерушим. Теперь ему было все равно, в кого воплощаться. Человек, зверь, птица - какая разница?
   Потому, когда волхв ощутил покрывающее его остов плотное оперение, только улыбнулся про себя. А потом улыбнулся снова, представив, как может улыбаться птица. Он уже чувствовал, как вытянулась вся его лицевая часть, удлинилась, отвердела. Она превратилась в широкий, загибающийся книзу острым крюком клюв. Теперь лапы его были оперены до самых пальцев, а когти, прочные, будто железные клещи, превосходили по своей цепкости все то, что Светозар мог себе представить прежде.
   Волхв шевельнулся, приводя в движение свою новую пернатую стать. За спиной сразу заныли большие крылья, которые хотелось расправить. Пришлось встряхнуться несколько раз, прежде чем тело приняло устойчивое положение. Распределять вес птичьего существа, опираясь о землю только двумя лапами и не заваливаться ни назад, ни в бок под тяжестью хвоста и крыл для Светозара было пока непривычно. Наконец он справился с этой задачей, вцепившись когтями в твердую почву между двух каменных увалов. Голова вскинулась над массивными дугами крыльев.
   Волхв озирал окрестности. Он видел воздымающиеся со всех сторон горные отроги, вершины которых пушились от сосновых перелесков и облачной паутинки. Неожиданно Светозар поймал себя на том, что способен рассмотреть не только ветви, но даже листья самых далеко удаленных дерев. Все более поражаясь столь удивительной зоркости, он проницал отвесные склоны до самого их подножья, он видел мелкие сколы камней, кусочки мха, мышей, шевелящих тонкими усиками на дне глубоких пропастей меж сизых хребтов. Пространство сделалось доступным для его взора во всех своих деталях.
   Светозар ощутил желание запрокинуть голову выше, к лазоревым небесам, и исторгнуть из самых глубин своего орлиного нутра протяжный клич. Эхо далеко разнесло его среди горных теснин. Клич этот стал песнью его новообретенного существа, запевом свободной птицы, над которой уже не властна тяга земли.
   Приноровившись к своим массивным крыльям, волхв, слегка раскачиваясь, подступил к обрыву. В нем не было и тени сомнений. Оттолкнувшись от скользких камней как можно сильнее, он взмыл ввысь - к облакам, к солнцу, к безграничному простору Золотой Сварги. Однако же удержать себя в пустом пространстве оказалось куда сложнее, чем он думал. Тело, судорожно забарахтавшись в сиреневых разводах, которые просто выталкивали его из себя, почти сразу поникло и постремилось вниз. Его неуклонно влекло к земле. Светозар не сдавался. Он пытался бороться с пространством, овладеть его бесформенной сущностью, но от этого делалось только хуже. Он падал. Небо не принимало его в себя, а камнем сбивало в ощеренный зев глубокой пропасти.
   "Слишком много усилий", - мелькнула мысль.
   В этот миг, когда уставшие от бессильных взмахов крылья волхва повисли, а тело перевернулось головой вниз, уже встречая несущиеся навстречу валуны и щебневые осколки обрыва, налетел порыв сырого ветра. Он был очень силен и даже раскрутил Светозара вокруг себя, но волхву каким-то чудом удалось его оседлать. Уловив густоту и плотность потока, он вошел с ним в один лад, вновь распластав крылья. А когда приспособился к движенью ветряного волчка, сумел найти в нем опору. Дальше было проще. Воздух вне сомненья являлся стихией своенравной, однако подчинить его мог тот, кто умел соотносить с ним свой дух и свою волю.
   Светозар сроднился с пространством, познал естество неба и смог стать с ним одним целым. Теперь он наслаждался полетом, не страшась падения. Он парил средь колышущихся волн воздушного моря: то забираясь в самую гущу белых облаков, где было еще холоднее, то чуть снижаясь к теплу и начиная кружиться над зубчатыми пиками гор, ручьями и озерами, зелеными лугами и округлыми долинами. В самой вышине свод небес точно давил ему на плечи, а вот под облаками летать было одно удовольствие. Волхв изучал проносящиеся под ним рощицы и дубравы, холмы и тропы с перепуганными косулями, что бежали со всех ног, поднимая пыль.
   Земь с высоты орлиного полета выглядела маленькой, совсем не настоящей. Светозар разглядывал ее очень внимательно. Сейчас, когда от взгляда его ничто не могло укрыться, он запоминал расположение темных лесов, горных цепей и многочисленных водоемов загадочного края Волотов, оставаясь недосягаемым для его обитателей и хозяев. Волхв уже вполне обучился не только менять направление своего полета и его высоту, но даже двигаться навстречу ветру - лоб в лоб, не теряя равновесия.
   Как же это было прекрасно! Ощущать небесную твердь Богомирья всем своим телом, дышать в унисон с облаками, солнцем и ветряными струями. Сполна познав полноту и богатство воздушного края, Светозар принял решение приземлиться. Теперь он устремился к светло-зеленой, с изумрудным отливом полянке, обрамленной венцом пышных дерев, в середине которой угадывалось деревянное строение с двумя треугольными крышами.
   Разгоняя широкими крылами облачные клочья на своем пути, волхв снижался, пронзая клювом многородные слои небес. Воздух над землей был совсем теплым, пряным и сладким на вкус. Вот уже замелькали приближающиеся деревья, а водотоки и косогоры на отшибах сделались нечеткими и дрожащими. Травы и разноцветье поляны готовы были принять в себя покорителя воздушных просторов. Однако соприкосновенье с ними вышло нежданным - слишком скорым и жестким. Вдоволь познав невесомость и полноту чарующей Сварги, Светозар совсем позабыл о могучей тверди Земли-Матушки. Ударившись об нее, он лишился чувств. Пред тем, как белый свет померк в его очах, успел лишь различить совсем неподалеку резные столбы расписной избы с фигурными коньками.
  

Глава 14. Торг.

   Во дворе роскошного дома Флавия Лупицина, украшенного колоннадами и мраморными статуями, остановился взмыленный всадник. По рыжим волосам и бороде в нем можно было узнать гота, ростом же он превосходил выскочивших ему навстречу слуг, одетых в желтые рубахи с синей вышивкой, на целую голову.
   - К префекту Лупицину! - провозгласил гот басом, спрыгивая с коня.
   Охранник в кольчуге с длинными рукавами, опоясанный перевязью с крупными квадратными бляхами, молча протянул руку, указывая на меч воина. Тот на миг задумался, потом с горькой усмешкой качнул головой и отстегнул меч.
   - Не зря боится, - пробормотал он себе под нос. - Знает, чем дело пахнет.
   Оставшись без оружия, он взбежал по лестнице на верхний ярус, пол которого был выложен мраморной плиткой, а сводчатый потолок, балки которого украшала накладки из слоновой кости, возносился высоко над головой. Префект, облаченный в пурпурную одежду, расшитую золотыми листьями, возлежал на длинном ложе перед столом, три высокие ножки которого имели форму крылатых львов. После купания он был поглощен утренней трапезой. Темнокожий раб с литыми браслетами на руках наливал ему вино в высокий кубок, две девушки в ярких оранжевых покрывалах расставляли блюда, среди которых гот рассмотрел жареного каплана и какую-то рыбу в белом мучном соусе. Все плиты вокруг ложа и стола были покрыты разбросанными листьями мирта и лепестками цветов.
   - Что себе позволяют твои люди? - возмущенно начал гот, приближаясь к префекту.
   - Кто ты такой? - Лупицин удивленно привстал на подушках, сделав прислуге знак удалиться.
   - Я посланник моего короля Фритигерна, - слегка склонил голову великан. - Мое имя - Вилигунд.
   - И чем же твой король недоволен? - префект медленно поднялся, вдевая ноги в сандалии, и шагнул навстречу гостю. Было очевидно, что он сделал это не из вежливости, а из-за внезапно охватившего его волнения. - Разве вы не получили безопасного убежища на землях Рима? Разве мы не предоставили вам плодородные пашни провинции Фракия? Чего вы еще хотите от нас?
   - Было уговорено, - набычившись, начал Вилигунд, - что вы предоставляете нам еще и жалование за охрану вашей границы. Жалования мы в глаза не видели. И что теперь предлагает нам префект? Продаваться в рабство самим, чтобы прокормиться? Почему твои люди ездят по нашим селениям и скупают наших детей, уверяя, что спасают их от голодной смерти? Почему нас не пускают в города, чтобы выменять провизию у ваших граждан?
   - Друг мой, - теряя терпение, произнес Лупицин, - в чем ты меня обвиняешь? У вас есть земля - берите ее, трудитесь на ней и кормите себя сами! Кто виноват, что вы разучились работать и умеете только требовать или брать силой?
   Вилигунд почувствовал, что глаза у него наливаются кровью, однако неимоверным усилием воли сдержался.
   - Мы пришли посреди зимы, когда полевые работы или давно закончились - или еще не начинались. Что мы могли сделать? У нас не было запасов, а скотины осталось слишком мало - мы пришли почти нищими, надеясь на вас, как на друзей, на которых мы всегда равнялись. Но что мы видим? Как вы приняли нас?
   - Благодари за это вашего верховного короля, Атанариха, бросившего наши войска в разгар битвы, - Лупицин говорил спокойно, однако в голосе его слышалась брезгливость. - Впрочем, я слышал, вас он тоже бросил...
   Вилигунд поднял руку со сжатым кулаком - и медленно опустил ее, положив на рукоять меча. Префект оценил угрозу.
   - Послушай, друг мой, - он настороженно бросил взгляд по сторонам, прикидывая пути возможного отступления и проверяя, далеко ли охрана, - не будем ссориться. В чем-то виноваты мы, в чем-то вы. Вы равнялись на нас - так ты сказал. Но ты позабыл, что к своему нынешнему могуществу мы шли много веков и поколений, превозмогая войны, смуты и другие бесчисленные испытания судьбы. На тяжбах, которые одолел Рим, построено его величие, на них, как на фундаменте вознеслось само здание Империи. Вы же хотите получить все и сразу. Так не бывает. Если мы можем вам помочь - мы всегда готовы это сделать. Пусть ваши вожди прибудут к нам, и мы в спокойной обстановке за кубком вина обсудим, у кого какие взаимные претензии. Если же вы будете только обвинять, ничем хорошим это не закончится. Так и передай своему королю.
   Вилигунд готов был уйти, однако задержался, вспомнив о коварстве римлян.
   - А что будет залогом того, что мой король придет и уйдет беспрепятственно?
   Префект нахмурился:
   - Ты не веришь мне или боишься? Мне говорили, что готы - бесстрашные люди.
   - После всего произошедшего мы вынуждены опасаться, - краснея, пробурчал Вилигунд. - Я бы хотел, чтобы на время переговоров несколько римских патрициев прибыли в наш стан.
   - Это не переговоры, а дружеская беседа, - возразил Лупицин. - Или вы перестали считать себя нашими союзниками и решили, что мы теперь враги?
   Вилигунд посмотрел в глаза префекту.
   - Если это дружеская беседа - отчего бы вам не прибыть для нее к нам в лагерь? Если же вы замыслили недоброе - нам точно незачем приходить сюда. Разве не так?
   Лупицин развел руками, изображая разочарование.
   - Приходите в таком количестве, в каком сочтете нужным, чтобы не бояться за свою жизнь. Я и не подозревал, что готы столь трусливы!
   Вилигунд вспыхнул, стиснув кулаки:
   - Если бы я не был у тебя в гостях!.. Ты бы ответил мне за свои слова.
   - К чему обижаться на правду? - возразил Лупицин. - Либо я прав, и тогда тебе незачем мне мстить. Либо я неправ - тогда докажи мне это, и я первым принесу тебе свои извинения!
   - Нужны мне твои извинения, - проворчал гот. - Мы придем, на второй день, к вечеру. Жди нас, префект!
   - Непременно, - слегка нагнул голову Лупицин, скрывая от собеседника свои ярко блеснувшие глаза.
   На просторном дворе дома-усадьбы гот увидел нескольких только что прибывших всадников. Судя по их плащам из дорогой ткани с вышивкой, это были знатные римляне.
   - Клементий! - обратился один из гостей к своему товарищу. - Посмотри, похоже, наш префект решил договориться с варварами за нашей спиной!
   Вилигунд резко повернулся к говорившему.
   - Клянусь Донаром, проще ветру одолеть скалу, чем вашему префекту договориться с теми, кого вы зовете варварами!
   - Неужели вы не нашли общего языка? - со скрытой насмешкой спросил сухощавый римлянин, которого называли Клементием. - Я слышал, Лупицин очень способен к разным варварским наречиям.
   Вилигунд почувствовал, что снова краснеет. У римлян ему все время казалось, что эти люди, в своей беспредельной спеси похожие на надутые мешки, намеренно изъясняются иносказательно, чтобы скрыть смысл своих слов. Даже когда они говорили на его родном языке, гигант не был уверен в том, что правильно понимал то, что слышало его ухо. Было похоже, что римлянам просто нравилось задевать и дразнить людей, называемых ими варварами. Даже в самой безобидной фразе, обращенной к ним, у них всегда присутствовала издевка.
   - Я не обладаю талантами вашего приятеля, - нашелся Вилигунд, - но ваш язык разобрать могу. И клянусь громом, никакой заносчивый римлянин не будет указывать свободному готу, что тот должен делать, а что - нет!
   - О! - Клементий с улыбкой повернулся к своим спутникам. - Теперь ты слышишь, Квинт Массилий, сколь свободолюбивы эти дикари! Совсем как наши гордые предки в годы Республики, смеявшиеся в лицо правителям всех иноземных держав. Быть может, наш Помпилий Скавр был в чем-то прав и лучше дружить с ними, нежели враждовать...
   Вилигунд, пройдя мимо фонтана и каменных фигур людей с козлиными головами, почти приблизился к конюшне, но оброненное Клементием имя заставило его задержать шаг.
   - О каком Скавре ты говоришь? - спросил он, обернувшись. - Я знал одного человека, называвшего себя так. Когда-то он был командиром вашего легиона и нашел пристанище при дворе моего вождя... Клянусь мечом Тиваза, это был лучший римлянин, которого доводилось видеть моим глазам. Лучший из всей вашей породы.
   - Тит Помпилий Скавр? - брови Клементия высоко взлетели.
   - Кажется, так его звали, - наморщил лоб Вилигунд.
   Римляне переглянулись.
   - Варвар прав, - заметил один из них. - Скавр долго жил среди готов. Должно быть, он и правда его знает.
   - Помпилий Скавр был и остается моим другом, - произнес Клементий, качая головой. - Я был бы рад любой вести о нем, так как его судьба мне не безразлична. И я рад встретить человека, который столь хорошо о нем отзывается.
   - О его нынешней судьбе мне неизвестно, - проговорил Вилигунд. - Наши пути давно разошлись и теперь он, боюсь, не друг, а враг мне... Однако память о нашем знакомстве и крепкой воинской дружбе заставляет меня просить богов, чтобы мы никогда не встречались в бою.
   - Что ж, - задумчиво произнес Клементий. - Мне бы тоже хотелось на это надеяться...
   Внезапно он изменил тему разговора.
   - Позволь мне узнать, что привело тебя к Флавию Лупицину? Быть может, я окажу тебе помощь советом.
   - Нам обещали хлеб и жалование, а вместо этого люди префекта отбирают у нас последнее под залог муки и масла! Многие вынуждены продавать даже родных детей! Не могу сказать, что такое поведение заставляет меня думать хорошо о вашем префекте.
   - Ну, жадностью Лупицин прославился еще со времен службы в Британии, - заметил Квинт Массилий. - С тех пор все не может остановиться, во всем ищет для себя выгоду.
   Однако римляне, казалось, были озабочены словами гота.
   - Мы стоим на страже порядка и благополучия в Мезии и Фракии, - продолжал Массилий, - а потому не хотим портить отношения с союзниками. Вражда между нами не нужна никому, тем более на пороге большой войны с персами...
   - Именно так, - поддержал его Клементий. - А потому готовы отправиться с тобой прямо сейчас, чтобы своими глазами убедиться в положении дел и доложить обо всем префекту. Мы найдем способ уладить возникшие недоразумения.
   Вилигунд согласился.
   - Наконец-то глаза мои видят достойных римлян! - одобрительно проворчал он. - Если вы не боитесь растрясти свои кости от быстрой скачки, то едем немедленно!
   Римляне снисходительно переглянулись и вновь забрались в седла.
   Выехав за ворота усадьбы, кавалькада тронулась по большой мощеной дороге, минуя городские кварталы Маркианополя. Когда серые стены и башни города остались позади, Вилигунд перевел дух. Он ехал первым, чуть оторвавшись от своих спутников. После духоты каменных строений и непривычных ему запахов ароматических масел дома префекта он с наслаждением вдыхал напитанный ветром воздух полей. Однако звуки разговора за его спиной заставили гиганта немного приструнить своего горячего скакуна.
   - Если варвары столь свободолюбивы, - вполголоса говорил Квинт Массилий с какой-то ленивой насмешкой, - то есть ли смысл для нас держать их на своей территории? Не лучше ли будет выдворить их обратно за реку, чтобы они решали там свои варварские проблемы? Раз они не хотят подчиняться нашим законам, не хотят трудиться на благо Рима - с какой стати мы должны им помогать? Издержки наших легатов, конечно, случаются, но я не стал бы столь рьяно обвинять их в нечистоплотности, как делает этот германец.
   Вилигунд резко обернулся, стиснув зубы, однако его поторопился упредить Клементий:
   - Прежде всего, они оберегают наши границы от гораздо более страшного врага, - сказал он громко и успокаивающе. - Если готы приняли нашу культуру, а некоторые из них даже знают наш язык, то народы, живущие за их владениями, лишены даже налета цивилизованности. Вспомни варвара, которого привозил Скавр. Он не мог выговорить ни единого слова на божественном языке Горация, он не понимал красоты наших храмов и дворцов, а лишь стремился скорее возвратиться в свои непроходимые леса и болота. Если бы дать ему волю, он и на месте Рима и Константинополя вырастил бы глухую чащобу, в которой жил бы вместе с кабанами и оленями, чувствуя себя, как дома.
   - Кажется, нам повезло, что мы не вняли уговорам Скавра и поддержали готов, - согласился Юний Анций, самый младший из римских спутников Вилигунда. Гот вновь отвернулся, погоняя коня и глядя на мелькающие вдоль дороги маслины. В голову его приходили невеселые мысли.
   Те, что ехали позади него, показались ему достойными римлянами. Но они обсуждали его соотечественников, ровно как и их врагов - лишь с точки зрения их полезности Риму. Вилигунд понимал, что сами готы всегда рассматривали все соседние народы, как своих будущих данников, как источник добычи и способ улучшения военного мастерства в походах на них. Однако сейчас, когда точно такую же мерку применили к нему самому и его сородичам, гигант почувствовал себя уязвленным. Невольно вспомнился Скавр. В одной из их встреч он с убежденностью повествовал о том, что нашел у северных варваров нечто такое, что было недоступно ни римлянам, ни германцам. Скавр пытался объяснить ему, что вольные жители северного края воспринимали себя частью окружающего мира, но точно такой же частью считали и другие племена и народы, не выделяя себя из их числа. Еще они полагали, что у всего живого есть его исконное место, и нужно лишь найти его. Это место существовало не ради благополучия горстки римлян, не ради охраны границ дряхлеющей империи. Это было естественное, природное место, дарованное каждому существу по праву рождения. Это была нить, вплетаемая каждым живым созданием в обширное полотно мира и создающая свой непохожий ни на что рисунок. Что-то еще в этом духе говорил тогда Скавр...
   - Скавр все желал вернуть времена, когда мы, потомки Ромула, своим трудом добывали плоды земли, сами защищали ее от врагов и сами строили свои жилища, не считали свой город центром мира, - слова Клементия оказались удивительно созвучны мыслям Вилигунда. - Мы слишком привыкли использовать для этого других, подавляя соседей своим влиянием или подкупая золотом. От ненужных мы легко избавляемся, нужных - одаряем титулом друзей, но держим на крепкой привязи... Похоже, в его речах есть справедливость...
   - К чему ты говоришь это? - с неожиданным вызовом и запальчивостью произнес Юний Анций. - Или ты усомнился в том, что Великий Рим есть абсолютная ценность? Непреходящая надмирная Идея, облагораживающая человечество? Мы, римляне - носители этой идеи, перед которой надлежит преклоняться варварским народам и племенам. Они не могут постичь ее смысла, не в силах дотянуться до ее мудрости и всеохватности. А ты предлагаешь нам теперь лебезить перед ними и умиротворять их для того, чтобы они нас не трогали?
   - Я говорил о другом, - покачал головой Клементий. - Человек рождается, живет, достигает мудрости, потом старится и умирает. Иногда он заводит семью и продолжает свой род, иногда боги лишают его этой доли. Но так живут все люди во всех племенах и народах, и разница лишь в том, кому они служат. Мы всегда служили Риму, и это стало нам столь привычно, что мы решили, будто цель всех остальных народов - также служить ему. Однако Скавр говорит, что у каждого народа может быть свой путь и свое предназначение, более высокое, чем земная жизнь.
   - Ты напомнил мне сейчас тех проповедников из числа крестопоклонников, которые ввергли Империю в пучину упадка и увядания, - жестко произнес Квинт Массилий. - Пока человек заботится о своей душе и служит высшим силам - враги захватывают его землю и убивают его детей.
   - Август совершил великую ошибку, приняв чужую веру, - согласился Клементий, - она лишила нас связи с нашими предками и былой силы, заключенной в их наследии. Однако для некоторых и этот путь может оказаться подлинным. Я видел под Артагерсом, как центурия солдат-христиан сражалась до последнего человека, окруженная превосходящей конницей персов, но ни один из них не сдался и не бежал с поля боя. Да, все мы должны служить процветанию и благу Империи - но разве готы должны служить тому же?
   - Твои слова кажутся мне странными, - произнес Массилий с удивлением. - Что нам за дело до того, что думают варвары? Они могут считать как угодно, наша же задача - заставить их служить нашим интересам, а не придуманному ими самими божественному пути!
   Вилигунд резко натянул поводья коня.
   - Пусть со мной поедет один Клементий, - он решительно указал на старшего из своих спутников. - Остальные будут лишними в нашем стане.
   Виски великана побагровели, однако он старался сохранять спокойствие.
   - Мои слова чем-то тебя оскорбили? - в голосе Массилия прозвучало удивление. - Прости, друг варвар, я вовсе не собирался с тобой ссориться, - он протянул готу руку.
   Неимоверным усилием воли Вилигунд сдержал себя и пожал предплечье римлянина.
   - Надеюсь, когда времена изменятся, а вы и ваш город окажетесь в таком же положении, как мы теперь - вы сумеете избежать подобного унижения, - проговорил он. - Пусть ваши боги оберегают вас от этой чаши, ибо может ли быть что-то более тяжелое под небесами, когда победители решают твою судьбу, оценивая, можешь ли ты еще пригодиться им или лучше сразу лишить тебя жизни?
   Клементий посмотрел на гота с участием.
   - Как получилось, что ваш народ дошел до этой черты?
   - Это превыше нашего разумения, - склонил голову Вилигунд. - Как видно, тут сошлись столь могучие божественные силы, что мы могли только наблюдать за их борьбой, не имея возможности на нее повлиять. Некоторые пытались вмешаться и немедленно пали, а гибель смельчаков объяснила уцелевшим, что человеческая воля тут бессильна.
   - Опять сказания о битвах богов! - возмущенно произнес Юний Анций. - Не кажется ли тебе, что все гораздо проще и вы просто оправдываете свою трусость?
   Вилигунд вспыхнул, стиснув рукоять меча.
   - Кто сомневается в моей смелости, может прямо сейчас выйти против меня, один на один, или все втроем. Испытайте меня! А те, кто знает, как помочь нашей беде - пусть отправятся на север, где сейчас решаются судьбы нашей земли, и попробуют остановить поступь черных всадников - посланцев рока! Если Империя способна на это - мы преклоним перед ней колени и обязуемся стеречь ваши границы до скончания века.
   - У нас слишком много свидетельств того, что между Свевским Морем, Гипанисом и Борисфеном творится что-то невиданное, чтобы мы могли не доверять им, - Клементий сжал плечо своего юного спутника. - Дальние лесные племена вышли из своих чащоб и напали на своих соседей. Рушатся старые союзы, и никто не рискует заключать союзы новые. И страх, и смерть расползаются по запустевшим землям. Нет, должно быть, гот прав, - произнес он уже себе под нос.
   Клементий сделал знак, и Вилигунд, тряхнув поводьями, вновь поскакал впереди отряда.
   К вечеру путники достигли заставы на дороге, за которой начинались земли, занятые готами. Молодой фракиец в льняном доспехе и сферическом шлеме, обвязывающим его подбородок кожаными ремнями, неприязненно покосился на Вилигунда.
   - Я не советовал бы благородным господам пересекать эту границу, - сказал он римлянам. - Шайки готов бродят по всей округе, занимаясь разбоем.
   - Открывай! - распорядился Клементий невозмутимо.
   Воин распахнул заскрипевшие створки ворот в длинной цепи просмоленного бревенчатого палисада с двумя караульными башенками, из которых пахнуло ветчиной и сыром. За укреплением простирались серые поля.
   Спутники Вилигунда вступили в некогда благодатный край Нижней Фракии. Однако вид, открывшийся им, оказался удручающим. Только что закончилась зима, земля лежала голой, редкие рощи поднимали к небу корявые пустые ветви. Не было ни птиц, ни зверей. И главное - никого из людей. Деревни стояли брошеными. По дорогам не тянулись возы, не проносились всадники.
   Массилий смерил Вилигунда суровым взглядом, но ничего не сказал, лишь крепче сомкнув свои тонкие сухие губы. Клементий излил чувства в горестном вздохе:
   - Увядание и печаль воцарились в краю, столь восхищавшем некогда Овидия. Будь жив великий поэт, он написал бы сейчас что-то еще более горестное, чем свои "Скорбные Элегии". Как вы смогли привести к такому упадку эти земли?
   - Мы привели? - удивился и возмутился гот. - Ты считаешь, что нам нужно было самим умереть с голоду?
   Римлянин не ответил, лишь уныло покачав головой.
   Однако через некоторое время до слуха всадников донесли голоса с окраины одной из заброшенных деревень. Подъехав ближе, они увидели у ветхого дома с соломенной крышей повозку, окруженную пятью кавалеристами в кольчугах с зубчатыми рукавами, надетыми поверх красных рубах, и в шлемах с длинными назатыльниками. Возле двери кричала заплаканная женщина. Она пыталась удержать за руку мальчика, которого упорно тянул к себе человек сиреневом долматике, похожий на купца.
   - Не отчаивайся, женщина! По крайней мере, он не умрет от голода. Тридцати денариев, я думаю, будет довольно за такого тощего раба.
   Женщина вновь разразилась рыданиями. Вилигунд стиснул пальцы на рукояти меча, однако Клементий удержал его взглядом.
   - По мне, лучше умереть с голоду, чем быть рабом, - горделиво отчеканил Юний Анций. - Главное для человека - сохранить свое достоинство.
   - Я тоже надеюсь, что мой сын в случае необходимости предпочтет смерть рабству, - проворчал Вилигунд.
   - Эй, торговец! - Климентий вдруг повелительно окликнул человека в долматике. - Верни ребенка матери.
   Купец заморгал, собираясь что-то возразить, но умолк на полуслове, догадавшись, что имеет дело со знатным патрицием.
   - Возьми! - Клементий достал из подкладки плаща несколько монет и протянул женщине. - Здесь десять денариев. Они помогут тебе избежать нужды в ближайшие дни.
   И сделав знак остальным, он подстегнул коня, возвращаясь на дорогу.
   - Ты каждого встречного теперь будешь выкупать за десять денариев? - осведомился с насмешкой Квинт Массилий.
   - Пока мы встретили лишь одного, - возразил Клементий. - А раз встретили - значит, в том есть какой-то смысл и скрытое послание. Я не мог не вмешаться.
   Вилигунд одобрительно хмыкнул.
   Всадники тронулись дальше. Всего пару раз где-то на горизонте промелькнули конные силуэты. В остальном до самого стана готского короля они не видели людей. Большой лагерь, со всех сторон окруженный высокими повозками, вскоре предстал перед римлянами на широкой равнине.
   Тут жизнь явно была более бурной. Именно сюда съезжались всадники со всех окрестных селений, привозя с собой добычу, которую им посчастливилось найти. Вождь Фритигерн, ставший в последнее время главой почти всех тервингов, пришедших на землю Рима, пытался делить ее между своими подданными.
   На границе лагеря, заполненного разноголосым говором, лошадиным ржанием и писком точильных камней, на которых суровые воины очиняли острия своих мечей, хрипло напевая под нос подобие боевой песни, римлян остановили. Четверо высоких готов в кольчугах, на плоских щитах которых был изображен свернувшийся змей с красным жалом, встали у прохода между повозок, завешенных воловьими шкурами. Направив копья в сторону всадников, они долго рассматривали их прищуренными глазами. Наконец они узнали Вилигунда, и губы их под густыми и длинными усами сложились в подобие кривых улыбок. Римлянам было позволено проехать.
   Привязав лошадей к коновязи, представлявшей собой линию вбитых в землю длинных пик, они прошли за Вилигундом в шатер конунга.
   - Давно я не видел у себя гостей! - Фритигерн поднялся с конской попоны, на которой сидел, навстречу римлянам.
   - Приветствуем тебя, вождь готов! - сказал за всех Клементий, встречая его скупым солдатским жестом.
   Квинт Масилий и Юний Анций тоже приложили кулаки к груди.
   - Хоть я и не ждал гостей, - произнес Фритигерн, - но у меня еще найдется, чем угостить вас с дороги. Не взыщите, если мой стол не так богат, как в римских домах. Теперь готские короли питаются хуже ваших солдат.
   - В легионах дают свинину, козлятину, твердый сыр и сало, - со знанием дела отозвался Вилигунд. - А в праздники - оленье мясо и вино.
   - Увы, - усмехнулся король. - Мы можем похвастать сегодня только ячменной кашей, лепешками и козьим сыром. А вино, которое моим воинам удалось раздобыть в пригороде Салиция, так кисло, что его не станут пить даже последние бродяги в Константинополе...
   - Мы прибыли, чтобы узнать о ваших трудностях и помочь избежать бедственного положения, в котором вы оказались, - сказал Клементий.
   - Это похвально, - снова улыбнулся Фритигерн. - Гордые сыны Рима проявляют заботу о своих недостойных союзниках.
   Римляне промолчали в ответ.
   - Лупицин предлагает встречу, - сообщил Вилигунд. - Но он просит явиться к нему наших главных вождей.
   - Когда? - глаза короля взблестнули.
   - Через день, в его усадьбе в Маркианополе.
   - Что ж, - согласился Фритигерн. - Уважим префекта.
   Он снова перевел взгляд на безмолвно стоящих перед ним римлян.
   - Вы можете спокойно ходить по нашему лагерю, смотреть на все, что вам заблагорассудиться, а также беседовать с воинами и вождями. Мне нечего скрывать от Лупицина. Пусть его помощники своими глазами увидят подлинную картину вещей и доведут до его сведения, в каком положении мы оказались по его вине.
   - Благодарю тебя, вождь, - ответил Клементий.
   - Я препоручаю вас заботам Вилигунда. Он обеспечит ваш ночлег. А через сутки... - Фритигерн задумчиво рассматривал гостей, внезапно остановив взгляд на Юнии Анции. - Ты, - он ткнул в него пальцем, - поедешь вместе с нами. Остальных я попрошу дождаться нашего возвращения в лагере, - король широко улыбнулся Клементию и Массилию. - Надеюсь, наше гостеприимство не будет вам в тягость.
   Римляне вновь сделали приветственный жест и покинули шатер вождя, ничем не выдавая своих чувств.
   Вилигунд виновато повел гостей в свою палатку. Амаласвинта вышла ему навстречу:
   - Ты не сказал, что у нас будут гости!
   - Доставай запасы, - велел Вилигунд. - Надо как следует встретить римских патрициев.
   Примчался Оларик. Несмотря на вечное чувство голода, он ничуть не утратил своего буйного нрава и только в присутствии отца старался держаться почтительно.
   - Долго еще нас будут держать взаперти? - спросил он недовольно.
   - Ты хочешь, чтобы вас выпустили на просторы Империи? - усмехнулся Клементий, присматриваясь к мальчишке.
   - Кто это, отец? - обратился Оларик к Вилигунду, шмыгнув носом.
   - Наши гости. Постарайся быть с ними повежливее. Тит Клементий Руфус и Квинт Массилий задержатся у вас, а мы с королем скоро отбываем к префекту, в Маркианополь.
   - Береги себя, - Амаласвинта с надеждой посмотрела на Вилигунда, прекрасно понимая всю бесполезность своей просьбы. Гот в очередной раз заверил ее, что будет осторожен.
   Фритигерн собрал значительный отряд всадников, еще не съевших своих коней, чтобы его посольство получилось представительнее. Большей частью здесь были ратники из дружины Рыжебородых. Вместе с королем ехал и Алавив - конунг Белых Воронов, другого тервингского рода, жившего прежде на левобережье Пирета. Вождь этот уважал боевой опыт Фритигерна и его здравомыслие, но нередко проявлял свой горячий норов и склонность к самостоятельным решениям.
   Покидая стан, король обернулся к Клементию и Массилию, вышедшим к лагерным воротам, чтобы проводить отряд.
   - Именами Вотана и Фрейи обещаю, что если мы вернемся назад невредимыми - с почетом отпущу вас домой. Поехали! - он махнул рукой, и пять десятков конников выехали на равнину.
   Заставы достигли быстро. Присутствие Юния Анция позволило готам пересечь ее без больших проблем, хотя солдаты восприняли настороженно появление столь многочисленного отряда. Одного из своих воинов Фритигерн отправил вперед в качестве посланника, чтобы предупредить Лупицина о приезде вождей.
   Префект в белоснежной тоге встречал гостей в воротах города, окруженный слугами, которые держали в руках ветви олеандра. Однако за их спинами поблескивали шишаки и гребни солдат, а на крепостных башнях Фритигерн отметил присутствие многочисленных смуглолицых лучников в синих куртках.
   - Благородные вожди! - обратился Лупицин к Фритигерну и Алавиву, безошибочно выделив их из числа других готских воинов. - К чему вам такая большая вооруженная свита? В городе вы можете чувствовать себя в полной безопасности, так как являетесь моими почетными гостями. Я желал бы, чтобы наши народы жили в вечном мире и дружбе, но беспокоюсь, что присутствие ваших воинов может напугать граждан города, вызвав ненужные недоразумения. В наших силах избежать беспорядков и случайных раздоров.
   - Что ты предлагаешь нам? - спросил король.
   - Взять с собой лишь ближайших телохранителей и проследовать в мой дом. Столы накрыты, изысканные явства ждут вас, а за вашу жизнь я ручаюсь. Слово Флавия Лупицина - закон для всей Фракии.
   Фритигерн осмотрел своих спутников.
   - Вилигунд, Сверид, за мной!
   Алавив тоже отобрал двух человек из дружины Белых Воронов. В Маркианополь готы вступили вшестером, велев остальным дожидаться их возвращения.
   Когда копыта его коня коснулись камней мостовых, Фритигерн обратился к Лупицину.
   - Я позабыл тебе сказать, префект, что двое римских граждан нашли приют в моем лагере. Их имена Квинт Массилий и Клементий Руфус. Мне бы очень не хотелось, чтобы они долго скучали в мое отсутствие, да и беседы с ними доставляют мне подлинное удовольствие.
   - Но ты ведь не откажешься отведать отменных блюд, которые приготовил в вашу честь мой лучший повар? - Лупицин сделал широкий жест. - Я привез его из Антиохии и он - настоящий знаток своего дела. Вряд ли ты пробовал павлиньи яйца и мясо морского ежа в оливковой пасте.
   - Будь по-твоему, префект, - согласился король. - Мы отобедаем в твоем доме.
   - За столом и решим все наши противоречия, - удовлетворенно заключил Лупицин.
   Следом за префектом и его слугами готы проследовали мимо каменных и кирпичных домов, старых портиков, складов и городской хлебопекарни. За большим садом, который рассекала поперек мощеная дорога, проглянули красные черепичные скаты усадьбы Лупицина, с верхнего яруса которой доносились звуки струнных музыкальных инструментов.
   Вилигунд погонял коня последним и с настороженностью разглядывал стеной встающие строения, оттененные деревьями и статуями. Въехав в широкий крытый двор, отверстия в крыше которого образовывали большие стропила, гигант цепким взглядом заметил за колодцем с водостоком, в который собиралась дождевая вода, и примыкающими к нему каменными постаментами с фигурами лежащих львов многочисленные человеческие тени. Сверкнули пластины панцирей и наконечники копий. Пока рабы уводили готских лошадей, к Лупицину приблизился рослый крепкоплечий человек, похожий на галла, в кольчуге из больших колец с наплечниками. На поясе его висел тяжелый меч в инкрустированных ножнах с конской прядью.
   - Это протектор моей охраны, Крисп, - объявил префект гостям. - Его люди будут обеспечивать вашу безопасность на пиру.
   Вилигунд проследил взглядом за галлом, направившимся к колодцу, и увидел, что солдаты скрылись из виду в тени деревьев. Чувствуя беспокойство, гигант наклонился к уху Фритигерна.
   - Надо бы нам тоже ввести в город наших людей. Не нравятся мне эти охранники. Они слишком хорошо вооружены и их слишком много...
   Однако король, как видно, был полностью поглощен предвкушением пира. От доносящихся из трапезной ароматов у готов, изголодавшихся за последнее время, потекли слюнки.
   - Что ты за человек! - Фритигерн качнул головой. - Дай нам спокойно поесть, а уж потом начинай ссориться с хозяином.
   Вилигунд помрачнел еще больше.
   - Римляне не следуют нашим обычаям, король, - прошептал он. - Для них поднять меч против человека, сидящего с ними за одним столом - самое обыденное дело.
   Фритигерн остановился и закусил губу. Он думал.
   - Хорошо, - наконец согласился он, - Предосторожность не помешает. Попробуй предупредить наших воинов и, если удастся, занять городские ворота.
   - Проходите, друзья мои! - Лупицин провел гостей на второй этаж, в просторный пиржественный зал, где четыреугольником были составлены длинные столы, а вокруг них - ложа с изголовьями, покрытые шелковыми подушками. Рабы принесли несколько винных сосудов, поставив их рядом с треножниками.
   - Дом Флавия Лупицина рад приветствовать почетных гостей! - возгласил префект, простирая руки. - Для вашего увеселения я пригласил танцовщиц и музыкантов, которые скрасят наш досуг.
   Пока он говорил, Вилигунд попытался как можно незаметнее скрыться из его глаз.
   Однако великан не мог просто раствориться в воздухе. В длинном коридоре, расписанном фресками, он внезапно столкнулся с Криспом.
   - Быстро же ты встал из-за стола, варвар! - галл поспешно потянулся к мечу, закрывая готу проход к лестнице. - Или от голода у вас желудки ссохлись?
   - Мне кажется, - медленно и с угрозой произнес Вилигунд, - ты ищешь ссоры.
   Крисп рассмеялся. В следующее мгновение за спиной его возникли двое солдат.
   - Ты прав, варвар! - командир охраны обернулся к своим людям, но гот только этого и ждал. Одним движением оттолкнув галла, преграждавшего ему путь - и повалив этим броском еще двоих, так и не успевших вытащить клинки - он бросился к дверному проему. Добежать до него Вилигунд не успел, так как там тоже показались солдаты, однако вовремя заметил боковой проход в соседнюю комнату.
   - Убейте его! - выкрикнул Крисп. - Выпустите ему потроха!
   Приказ этот запоздал. Вилигунд проворно проскользнул в небольшое помещение, заставленное бюстами и восковыми масками - похоже, это было какое-то домашнее святилище. Там он, недолго думая, выскочил в окно и приземлился на пышные цветники во дворе.
   Пока в доме занималась паника, а солдаты с копьями наперевес и слуги метались, мешая друг другу, он сумел добраться до ворот, закрытых на засов. Здесь дорогу гиганту попробовал преградить желтолицый привратник, но Вилигунд одним ударом кулака сбил его на землю, а потом сбросил и засов. Оказавшись за пределами усадьбы, он со всех ног побежал через сад.
   Вилигунд торопился. Он сознавал, что если люди Лупицина оседлают коней, догнать его будет просто. Но пока готу везло. Усадьба префекта располагалась всего в четверти лиги от центральных ворот Маркианополя, и это расстояние он пролетел стрелой. Только у массивных дубовых ворот, обитых железом, Вилигунд перевел дух. Ошеломленные его появлением стражники схватились за копья.
   - Эй, парни! - раскатисто гаркнул великан своим соплеменникам, дожидавшимся снаружи. - Вожди в беде! Выручайте!
   В ворота с внешней стороны грянули удары боевых топоров. Стражники, растерянно озираясь по сторонам, не знали, как им поступить. Один из них хотел подать сигнал трубы на стены и в караульные помещения, однако Вилигунд поднял ладонь.
   - Если не хотите, чтобы ваш город превратился в груду развалин, - угрожающе заявил он, - откройте ворота и впустите наших всадников!
   - Мне кажется, - возразил декурион, - он превратится в развалины, если мы впустим вас!
   - Ты хочешь проверить? В одном дне пути отсюда стоят двадцать тысяч голодных готов. Если мы не появимся в их лагере завтра утром, уже к вечеру они придут сюда!
   - Пусть приходят, - отозвался декурион, стараясь сохранять спокойствие.
   Однако близ караульных башен стремительно начинала собираться толпа горожан. Многие неодобрительно ворчали.
   - Опять наш префект проворачивает свои дела за нашей спиной, - произнес кто-то. - А страдать всем придется...
   Вилигунд оценил эти настроения.
   - Эй, ребята! - вновь окликнул он своих товарищей. - Скачите в лагерь и передайте, что римляне хотят лишить жизни нашего короля! Пусть дружины идут на Маркианополь.
   - Стой! - декурион принял решение. - Чтоб поглотила тебя подземная бездна ... Открывайте ворота! - он сделал знак солдатам.
   Загудели тяжелые запоры, заскрипели петли отворяемых ворот. Готский конный отряд влетел в город.
   - Надо торопиться! - сказал всадникам Вилигунд.
   Один из готов уступил ему своего коня, и великан, забравшись в седло, повел отряд к дому Лупицина.
   Ворота усадьбы оказались заперты, однако из трапезной на втором ярусе дома доносились крики и шум.
   На миг в оконном проеме мелькнул Фритигерн.
   - Это ты, Вилигунд? Ты вовремя!
   - Будь проклято это племя Хель! - выругался гигант. - А ну, ребята, подсадите меня!
   Встав на плечи всадников, подъехавших к воротам, Вилигунд приземлился на выступ дворовой кровли. Следом за ним забрался еще десяток готов. Пройдя по перемычкам и каменным карнизным выступам, они добрались до боковой стены трапезной, окрашенной белой известью. Окна были невелики, однако гигант сумел протиснуться в одно из них. Спрыгнув на пол, он обнажил меч.
   В обеденной зале шло настоящее сражение. Фритигерн, Алавив, Сверид и еще двое воинов из числа Белых Воронов отбивались от солдат Криспа. Соорудив заграждение из опрокинутых столов и прижавшись к окнам, чтобы их нельзя было окружить, готы наносили удары клинками. Помощь подоспела вовремя - все пятеро уже имели неглубокие, но кровоточащие раны. В трапезной против них бились почти полтора десятка римлян, которые, как видно, имели хорошую воинскую подготовку и опыт.
   Помощь подоспела вовремя. С появлением Вилигунда и его товарищей сила склонилась на сторону Фритигерна. Лупицин поспешил выскользнуть из залы. Следом за ним понемногу начали отступать и люди Криспа.
   - Надо уходить, король! - крикнул Вилигунд. - Скоро здесь будет весь городской гарнизон!
   - Как невовремя, - Фритигерн скривил губы. - Мы только сели за стол! Теперь не скоро еще нам удастся поесть по-человечески.
   Он оглянулся на дружинников.
   - Заворачивайте мясо и рыбу в плащи! Возвращаемся!
   Готы не заставили себя упрашивать, сорвав с плеч накидки и замотав в них разбросанную по полу снедь.
   Выбравшись через окна, они достигли, двигаясь поверху, центральной стены усадьбы, за воротами которой их дожидались соплеменники с лошадьми.
   - Все было подстроено! - Фритигерн яростно сверкал глазами, пока отряд галопом удалялся от дома префекта. - Проклятый Юний Анций подошел к Лупицину в начале пира и что-то ему шепнул. Сразу после этого ворвались головорезы хозяина и затворили двери. Если бы не вы, мы бы долго не продержались против их мечей. Как видно, нам пришлось скрестить клинки с бойцами арены. Легионеры дерутся по-другому.
   - Что теперь, вождь? - спросил Вилигунд.
   - Прежде всего - рассчитаюсь за гостеприимство, - зловеще улыбнулся король. - Клементию и Массилию осталось жить до нашего возвращения. А там - будем поднимать наш народ против Рима. Довольно терпеть произвол и беззаконие.
   Отряд вихрем промчался обратно к воротам. Солдаты караульной службы, не желая вступать в стычку с готами, отступили в сторону, позволив им вырваться на окрытую равнину за городом.
  

Глава 15. За гранью времен.

   Когда волхв снова пришел в себя, он понял, что лежит среди зеленой травы, словно лес вытянувшейся к солнцу огромными стеблями с широкими прожилками. Это могло значить только одно. Осмотрев себя, Светозар убедился, что вновь стал человеком. Власть превращений Дивия более не довлела над ним.
   Волхв медленно поднялся на ноги, даже не зная, радоваться ему теперь или огорчаться. Всего в нескольких шагах от него возносились исполинские столбы бревенчатых хором, которые с высоты птичьего полета казались лишь небольшой избушкой. Шатроподобная кровля имела четыре изогнутых схода с резными бычьими головами. Крашенная в темно-зеленый цвет, она напоминала чешую змея.
   Отряхнувшись и собравшись с духом, Светозар направился к причудливой домине, чтобы выяснить, кто живет в этом уединенном тереме за горами, наличники окон которого украшали фигуры рогатых коней, поддевающих месяц. Пролетев по воздуху немало верст, он оказался в другом краю, об обитателях которого у него не было ни малейшего представления.
   Крыльцо, стоящее на громоздких подрубах, встретило его высокими ступенями. Как очень быстро убедился волхв, взгромоздиться на них, чтобы достичь резных дверей было делом совсем непростым. Похоже, человечья ипостась слишком мало подходила для странствий по просторам загадочного мира великанов. Немало усилий ушло и на то, чтобы отодвинуть дверные створки и проникнуть в сенницу. Там было светло и просторно.
   Светозара встретил длинный залавок, тянущийся вдоль стен и доходящий ему до груди. Над ним висело оружие: топоры, палицы, копья и булатные мечи исполинских размеров. Как видно, здесь почивали ратники. С поклоном переступив порог избы, волхв окликнул хозяев, но никто не отозвался на его приветствие. Он оказался в помещении с подволоками, подшитыми алым тесом, с печью в центре, кониками под окнами и стоящими на полу ларями. Терем был пуст, однако Светозар почувствовал, что его обитатели ушли совсем недавно. Изба еще сохраняла их тепло, их горячие животоки словно клубились над полом.
   Волхв вернулся на крыльцо, чтоб с его высоты осмотреть окружающие поляну лесные пространства. В этот миг со стороны густого хвойного бора докатился грохот, заставивший даже траву прижаться к земле. Там явно происходило что-то важное.
   Переборов мимолетную робость, Светозар решился узнать причину столь страшного шума. В сеннице он попытался снять со стены какое-либо оружие, забравшись на залавок, однако все оно оказалось для него слишком тяжелым. Пришлось идти с пустыми руками.
   Между тем грохот нарастал с каждым мгновением, и поляну, на которую спустился волхв, начали сотрясать глубокие и длинные толчки. Не мешкая более, Светозар поспешил под сень уходящих в поднебесье сосен и елей - он опасался, что дрожь земли просто собьет его с ног.
   Однако бор, в который вскоре вступил волхв, был для него еще более опасным местом. С деревьев летели тяжелые шишки, от которых нужно было уклоняться, стволы гнулись и трещали. Светозару даже пришлось заскочить в нору какого-то мелкого грызуна, чтобы не быть погребенным под ворохом посыпавшихся с высоты ветвей. Бесформенные их обломки нагородили округ целые курганы.
   Улучив момент, когда дрожь леса немного ослабла, волхв выбрался из своего укрытия и проделал еще несколько осторожных шагов. Дальше он просто упал на землю, накрывшись широкой еловой веткой, так как представившееся его взору зрелище потрясло его сильнее, чем все то, что он доселе встречал в земле Волотов. За древесными стволами качались исполинские фигуры, стучало оружие, катился вой и рык нескольких голосов. Под сводами леса разыгралась настоящая схватка великанов.
   Когда Светозар пригляделся, он различил, что некоторые из сражающихся гигантов были светлокожими, синеглазыми, с длинными заплетенными косами, выбивающимися из-под округлых шеломов. Другие - смуглоликими, с иссиня-черными прядями бесформенных волос и горящими очами - в самом их облике было что-то звериное.
   "Быть того не может, - изумился волхв. - Богатырки-Перуницы и Темные Виевичи..."
   И снова забытые дедовы сказы словно сами собой ожили перед его взором, возвернув в стародавнюю быль Земли-Матушки.
   Схватка становилась все яростнее. Топоры, молоты, палицы и клинки с обеих сторон громоздили вокруг себя тяжелые удары, высекали искры, выбивали кровь. Гулко сталкиваясь, они издавали звуки рушащейся скалы. Светозар помнил, что часть древних великанов, подобных Одноглазке и Дивию, были порождены на свет Владыкой Подземного Мира на заре времен. К ним относились и Вои-Виевичи. Тогда как другие великаны - Волоты и Волосыни, вроде могучей Златогорки, брали начало от самого Рода. В старину противостояние их никогда не прекращалось, а успех в нем был столь же переменчив, как смена дня и ночи. Свидетелем одной из сцен этой вечной борьбы и стал невольно волхв.
   Рык воителей расщеплял сосны и под корень ломал ели, скрежет металла оглушал. Взмахи же рук великанов просто закручивали воздух в ветряные свитни. Казалось, сама земля ревет от боли.
   Оценив накал сечи, Светозар решил не дожидаться ее исхода. Почти ползком он выбрался из-под завала и со всех ног кинулся прочь из леса. Волхв рассудил просто. Если победят Перуницы, то они непременно вернуться в свой терем с головами поверженных Виевичей, где он дождется их, чтобы расспросить о Святогоре. Если же возобладают смуглолицые гиганты, то оставаться в бору будет слишком опасно. Как помнил волхв из дедовых сказов, эти уродливые создания нюхом своим превосходят всех лесных зверей.
   Едва Светозар достиг опушки и вырвался из-под темени лесных сводов, позади него с громовым раскатом рухнуло большое дерево.
   "Похоже, снова повезло", - только и подумал он, удивляясь, сколь много раз ему уже удалось избежать верной погибели.
   Однако радость волхва была недолгой. Поляна, на которую он возвратился, оказалась ему незнакомой. Алые и желтые цветы, похожие на маки, устилали ее целиком, а вместо терема богатырок впереди воздымались склоны горной вершины, исходящей ослепительным светом.
   "Ужель сбился с дороги?" - мелькнула в голове Светозара досадливая мысль.
   Как бы то ни было, разбираться было поздно. Волхв не мог вернуться в лес, а потому уверенно направился вперед. С каждым его шагом сияние горы словно усиливалось. Привыкший уже ко всякого рода чудесам, Светозар почти не удивился, обнаружив, что одинокая вершина целиком состоит из золотистого янтаря.
   Чувствовать под ногами янтарную твердь было очень непривычно - ступни непроизвольно скользили и искали впадины, чтобы зацепиться, ибо тропинок здесь не существовало, а поверхность оказалась излишне гладкой. Взбираясь все выше по склону горы, волхв оглядывал редкие деревья, кустарники и мох, переливавшиеся на солнце. Решившись потрогать их рукой, он убедился, что они тоже сделаны из крепкого янтаря, как и все на этой таинственной вершине. Подобного он прежде не встречал.
   Светозар неутомимо продолжал свое восхождение, огибая самые крутые выступы и отвесы. Временами балансировать в этом блистающем, безопорном мире становилось совсем трудно, но он не сдавался и даже не делал передышки. Все изменилось, когда волхв, двигаясь по окружности горы, переместился на ее северный склон. Чудесное сияние почти сразу померкло, налетел мокрый ветер, из-под ног посыпалась янтарная крошка. Сделав еще несколько шагов, он погрузился в глубокую вязкую тень.
   "Что же такое? - подумалось Светозару. - Один склон купается в лучах солнца и безветрии, а другой скован мраком?"
   И он поспешил вернуться на светлую сторону. Здесь он чувствовал себя увереннее, несмотря на то, что местами поверхность склонов напоминала ледовую корку и на ней разъезжались ноги. Однако волхв продолжал свой терпеливый путь к вершине, стараясь находить участки с деревьями, выступами и скальными обломками, за которые можно было как-то зацепиться.
   За полосой мягкого облачного тумана Светозара внезапно остановил блеск человеческих глаз. На одном из округлых выступов сидел мальчуган годов шести в белой холщевой рубахе и грубых синих портах. Росту в нем было сажени под две. Он подпирал руками голову, неподвижно глядя вперед себя.
   - Напрасно пришел ты на Янтарную Гору, - с грустью сказал отрок Светозару. - Ты совершил ошибку, которая будет дорого тебе стоить.
   - О чем ты говоришь? - вскинул брови волхв. - И кто ты вообще такой?
   - Я - Виторад. Старец с Медового Пустыря.
   - Какой же ты старец? - не поверил ему Светозар.
   - Я забрел в эти места две седмицы тому назад. Так же, как и ты, очарованный сияньем Янтарной Горы, я возжелал взойти на ее вершину.
   - Что ж с тобой приключилось?
   - Гора эта, - веско проговорил Виторад, - обращает время вспять. Посмотри на меня. Я был совсем дряхл и едва переставлял ноги. Но я взобрался на гору и уже через час почуял в себе новые силы. Кровь взбурлила во мне, возвращая крепь тела, хотя тогда я еще не ведал причины сего. Я взгромоздился на самую вершину, обозревая поля окрест, и с замиранием сердца слушал, как оживают в дряблых членах все животоки. С каждым мигом я становился все проворнее и сильнее.
   Отрок усмехнулся.
   - Тогда в душу ко мне закрались первые догадки. Я посмотрел на свои сморщенные и желтые, словно застывший воск руки и не узнал их. Кожа разгладилась и побелела. Я оглядел себя внимательней и убедился, что помолодел на добрых двадцать лет.
   - Сколь же ты пробыл на горе? - спросил Светозар.
   - Почти целый день. Не мудрено, что я возрадовался, еще не до конца веря своей удаче. Когда я спустился с Янтарной Горы и нашел в полях озеро, чтоб поглядеть на свое отраженье, я узрил, что седина из моих волос почти пропала, а кожа натянулась. Я выглядел уже на сорок лет - могучий, статный, с ясным и зорким взглядом...
   - Что было дальше? - Светозар чувствовал в словах Виторада какой-то подвох.
   - Я вернулся на свой Медовый Пустырь и зажил пуще прежнего. Охотился, рыбачил, поражаясь собственной сноровке и вернувшимся уменьям. Но я продолжал молодеть! Всего через несколько дней стал подобен двадцатилетнему юноше. Сперва меня это радовало. Я распевал песни, скакал как серна, с брега нырял в реку и плескался в холодных водах. Беда была лишь в том, что тело не прекращало меняться. Вот тут я впервые сознал, что иду к собственной гибели.
   - Ты хочешь сказать... - начал было Светозар.
   - Да, - подхватил Виторад. - Тело должно пройти все рубежи жизни. Из старости возвернуться в зрелость, из зрелости - в юность, из юности - в детство. После же оно исчезнет вовсе, без остатка. Когда я уразумел это - со всех ног кинулся назад, к Янтарной Горе.
   - Но для чего?
   - Чтоб здесь, где был положен зачин сему преображенью, сыскать тайну горы и все вернуть на свои места, как было. На вершину я залез уже ребенком. Сейчас прыти во мне еще предостаточно. Однако же ведаю - еще день, и я стану так беспомощен, что даже не сумею добыть себе пропитание, ведь я продолжаю молодеть и уменьшаться.
   - Ты не нашел тайну горы? - догадался Светозар.
   - Увы, - понурил голову Виторад. - Облазил все склоны, заглянул в каждую щель и под каждый камень - все тщетно. Разгадка так же далека от меня, как и прежде. И тебя ждет та же участь. Мы оба поплатились за свое любопытство.
   Легкое недоверие к словам Виторада еще оставалось в душе волхва. Он тихонько коснулся лица пальцами. Волосы бороды стали мягче и пушистее, кожа щек и лба - нежнее. Пропали морщинки вокруг глаз.
   - Ты молодеешь, - безжалостно объявил Виторад. - Но, в отличие от меня, у тебя еще есть время в запасе, прежде чем ты возвратишься в Ничто, и растаешь в нем без следа.
   - Сколько? - с некоторым напряжением вопросил Светозар.
   - Не меньше седмицы. Этого изрядно для того, кто имеет верную цель.
   - Ты говоришь, что обратить моложение вспять нельзя, не ведая секрета Янтарной Горы. Однако ты не сумел его найти.
   - Боюсь, я ошибся. Его нет на горе. Тебе надобно обратиться к тому, кто стоит над всеми превращеньями нашего края.
   - Кто ж он такой?
   - Князь Святогор. Только он властен вызволить тебя из этой беды. Если б я мог, я бы и сам отправился к нему на поклон. Однако слишком поздно.
   Волхв вздрогнул, услышав имя владыки Волотов.
   - Но где искать Святогора?
   - За Железными Горами, за Курчавыми Долами, за Золотым Болотом и Ласточкиной Заводью. Ступай на полудень.
   И Виторад указал рукой в сторону темнеющего горного хребта на окоеме.
   - Как же ты? - Светозар оглядел его с головы до ног.
   - Я пожил довольно на Белом Свете. Потому приму свою долю такой, какую заслужил. А ты - ступай, ибо время дорого. Не повтори моей ошибки - сыщи премогутного князя. На него вся твоя надежа.
   Волхв поблагодарил Виторада и, скрепя сердце, покинул его, начав спускаться с Янтарной Горы.
   Просторы земель, расстилавшиеся перед Светозаром, по-прежнему завораживали его. Они вновь и вновь заставляли его чувствовать себя крошечной букашкой в море неизведанного. Однако теряться и робеть теперь было нельзя.
   Первой преградой на пути волхва встали горные кручи. Взбираясь на них, он воочию убедился, что состояли они из самого прочного железа, отдающегося гулом под каждым его шагом. Железные горы охали и сопели, точно одно большое существо. Иногда до Светозара доносились отголоски неясных слов и вздохи. Но он не сбавлял шаг.
   Разглядывая самые большие пики, волхв отмечал их затейливую форму. Одни были подобны простертым ввысь человечьим рукам, другие - пучеглазым совам, третьи - петушиным головам с волнистыми хохлами, четвертые - заостренным крышам хоромин. Через несколько шагов Светозар нашел объяснение необычным звукам гор. В чреве их явственно угадывался стук множества молотов. Вся гряда гудела, словно одна большая кузница, а сокрытые от посторонних взоров ковали ни на миг не прекращали своей работы. У одного из склонов волхв даже отыскал расщелину, из которой поднимался густой едкий дым от раскаленного горна.
   Светозар не стал здесь задерживаться, поспешив спуститься в долину. Почти сразу, у горного подножия, его приветствовал своим звонким журчанием ручей, бьющий прямо из-под земли. А чуть подалее возносилось ввысь единственное в долине древо с густо топорщащейся сиреневой кроной.
   От ручья исходил бодрящий дух, и волхв смекнул, что это самый настоящий медовый нектар. Сладкий аромат так и витал в воздухе, однако Светозар не решился отведать сего дивного угощения. Его внимание уже привлекло древо, в ветвях которого несколько ярко-рыжих белок грызли орехи. Ворохи скорлупок были густо просыпаны меж древесных корней. Волхв, склонившись над ними и положив одну на ладонь, удостоверился, что все они из чистого злата.
   "Видать, чудотворное это место", - отметил он про себя.
   Впрочем, нужно было идти дальше без лишнего промедления. Светозар ощущал, что тело его становится легче, зрил, что кисти рук белеют, а власья бороды исчезают с подбородка и щек. Он неуклонно молодел.
   Курчавый Дол, поросший разнотравным былием, приветствовал его тишиной. Не было слышно ни пения птиц, ни стрекота насекомых. Однако то, что увидел волхв уже через несколько шагов, заставило его сердце учащенно забиться в груди. В разных местах долины громадными холмами выступали белые, с синими крапинами птичьи яйца саженей трех в высоту.
   "Что ж за детеныши тут народились?" - тень тревоги коснулась лица Светозара.
   Что-то подсказало ему, что он в большой опасности, избегнуть которой сможет, если как можно скорее пересечет полотно дола и укроется в камышовых зарослях близ Золотого Болота. В подтверждение этой мысли на одном из гигантских яиц появилась первая трещина. Волхв зашагал, торопливо переставляя ноги, потом побежал вовсю мочь, огибая встающие на пути махины. На середине дола его покачнул оглушительный треск. Яйца начали раскалываться.
   Светозар долетел до камышей стрелою. Под конец все же не выдержал, обернулся, привлеченный хрипящим звуком, который, по-видимому, издавали вылупляющиеся птицы. От неожиданности он даже охнул. Покрытые густой зеленой слизью морды с кинжалами острых зубов тянулись к солнцу и поводили глубокими ноздрями. Это были существа, чем-то подобные исполинским ящерам с алыми гребнями и сплошной чешуей. Они шевелили когтистыми лапами, силились разлепить тяжелые круглые веки и расправить сложенные за спиной крылья.
   Пораженный увиденным, волхв затаился за камышовой стеной. Ему повезло, что чудища его не заметили. Он уже понял, что повстречал тех лютых губительных тварей, летающих по воздуху и извергающих пламень, память о которых сохранили предания дедов.
   Дальнейший путь Светозара шел краем болота, которое он уже видел в прорехи дебрей сухой осоки. Почти ровная гладь его тихо поблескивала, лишь в нескольких местах нарушенная выступами кочек и белоснежными кувшинками, мерно покачивающимися в такт дыханию ветра.
   Удивительным было то, что с каждым шагом волхва сияние болотного полотна словно усиливалось, насыщалось сочными красками алых, желтых и лазоревых тонов. Оно начинало слепить глаза. Светозар прикрыл их ладонью, но свет, сделавшись совсем нестерпимым, проникал сквозь нее без всяких препятствий.
   "Так вот почему болото прозывается Золотым", - подумал волхв.
   Неудержимое сияние, разростаясь, будто входило в него, подавляя разум и волю. Неуклонно и уверенно оно заполняло собой Светозара. Волхву, безуспешно пытавшемуся нарушить его могучую власть над собой, уже казалось, что внешний мир отслоился от него, как кожура плода.
   Светозар остановился, силясь понять, что же все-таки происходит. Убрав руку, он вглядывался в Золотое Болото точно в громадное зеркало. Вот только это зеркало не просто принимало в себя его взгляд, а вбирало, втягивало в себя самое его естество. Волхв хорошо видел свое отражение на золотистой глади: совсем посветлевшие волосы, ставшие ярко-голубыми из синих глаза, румянец на щеках, гладкий лоб без моршин и складки на переносице. Таким он был, когда выехал за ворота родного селения более двенадцати лет назад, чтобы уже не вернуться в него никогда.
   Золотое Болото отражало и окружение Светозара: стебли камышей, пики осоки, белесое небо за спиной. Однако к этой картине добавилось то, чего волхв прежде не замечал. Появились желтые кривые деревья с ветвями, растопыренными, как клешни раков. В узлах древесной коры можно было различить линии бровей, глаз, носов и губ. Крупные улитки, облеплявшие длинные корни, блистали, словно драгоценные каменья.
   Неожиданная догадка посетила Светозара. Он вдруг совершенно ясно понял, что находится теперь не снаружи болотистой глади, а за ней - по ту сторону Золотого Болота. Это очень озадачило волхва, который начал судорожно соображать, как ему преодолеть чары сего загадочного места.
   Между тем округа продолжала меняться. Светозар двигался средь камышей, но по обе стороны от него будто из пустоты выросли граненые белые камни с затейливыми письменами, выложенными мхом. Он видел огромные грибы на кочках, торчащие из земли костяные выступы, похожие на зубы или клыки, переползающие с места на место кустистые водоросли, которые невнятно что-то бормотали. А уже скоро, за палисадом из искрящихся рыбьих плавников вырос исполинский терем в виде ушастого пня с одним единственным глазом-окном и двумя подклетями в форме мшистых наростов.
   Светозар догадался, что перед ним хоромы владыки Золотого Болота. Он поклонился им в пояс и в следующий миг они ответили ему долгим скрипом. Волхву показалось, что окно-око взирает на него с интересом.
   - Гой еси, Властитель Болотный! - молвил Светозар. - Сила твоя велика, власть твоя неибывна. Головы моей не губи, правому делу помоги. Закликаю тебя именем славным, именем пречистым. Под небом ясным и солнцем красным, во лугах душистых и на реках игристых благостен путь Святогора-Батюшки, сына Родова. Сему сыну и мы наследки - яко из Рода вышедши, во Роде вовек пребудем. Во благо детей земных, его стезю хранящих, убереги от лиха, да укажи верную дорогу в чертоги Пращура премогутного. Доколе миру стоять - дотоле Правде вышней быть!
   Когда отзвучали слова волхва, образы Золотого Болота рассеялись и Светозар оказался на широкой тропе, ведущей к Ласточкиной Заводи.
   Окоем прояснился. Усыпанные цветами поля, зажимавшие серебряную жилу заводи, колосились под мягким и теплым дыханием ветра. Впервые Светозар шел вперед твердо, без опасений и колебаний. Он явственно сознавал, что переступил тот рубеж, на котором невзгоды могут вмешиваться в русло его пути. Всякая тяжесть испарилась, тело сделалось легким, как пух. Волхв будто чувствовал за спиной крылья и стремил вперед вольно, без усилий. Совсем как птица. Только при этом он оставался человеком.
   Что это было? Неистовое воодушевление духа? Победное ликование сердца? Происходящее недвусмысленно говорило только об одном: час встречи со Святогором близок. Волхв одолел все тяжбы и испытания, что поставил перед ним мир Волотов, ни разу не отступив и не отказавшись от своей затеи. Он прошел самые опасные дороги неведомого края исполинов и чародеев, а значит - должен предстать пред ликом могучего князя. Это осознание вдруг сделало Светозара таким сильным, что он заулыбался, расправил грудь и плечи.
   Когда же через версту встретил поджидавших его громадных златошерстных псов с белыми крыльями за спиной - окончательно уверился в правоте своих ожиданий. Под защитой таких спутников, призванных доставить его в чертоги Святогоровы, волхв мог уже ничего не опасаться. За своими крылатыми провожатыми он проследовал безмятежно, с просветлевшим лицом и счастливо блестящими глазами.
   Вскоре человек и псы оставили позади Ласточкину Заводь. Они двигались вперед так быстро и неуловимо, словно вообще не касались земли. Только на миг волхва это удивило, но потом он отбросил всякие мысли.
   Впереди очертился контур малиновой горы, над которой взошла многоцветная радуга. На нее Светозар взобрался легко, так же стремительно, как и посланники князя Волотов. Взобрался и замер. У него даже перехватило дыхание. Там, за рекой, отделявшей вершину от брега, раскинулся цветущий городец. Расписные хоромы с точеными столбами, увенчанными фигурами дев-птиц и чешуйчатых рыб поднимались из-за палисада с массивными башнями, имевшими форму шеломов. На стенах и кровлях с охлупенями в виде конских голов можно было узрить рисунки солнца, трезуба и звезд. От нарядных теремов исходило настоящее сияние. Меж домов разгуливали жители трех-четырех саженей ростом в золоченых нарядах, по реке плавали резные лодьи с белоснежными парусами.
   - Вот он, град Святогоров! - восхищенно прошептал волхв. - Вот она, вотчина пресветлого князя Волотов.
   Подобной красы он никогда прежде не видел. Даже сиреневые облака, проплывавшие над городцом, сами собой сходились в фигуры длинногривых коней и чубатых птиц.
   Невольно поведя вокруг взглядом, Светозар обнаружил, что крылатые псы пропали. Он потрогал лицо, посмотрел на руки - облик его возвернулся в своем прежнем виде. Чары Янтарной Горы растворились.
   Ликование захлестнуло волхва целиком. Он понял, что приблизился к своей цели. Радуга заиграла еще ярче, и в этот самый миг свод небес будто раздвинулся, выпустив нестерпимо сверкающий образ. На самой вершине радужного моста появился всадник в золоченых доспехах. Белогривый конь его с длинным рогом во лбу, бил копытом и потрясал сбруей, украшенной самоцветами. Всадник, в шеломе с крылами беркута, придерживал его за упряжь, а на седле его можно было разглядеть щит с медвежей головой, палицу, тул и лук. Окладистая светлая брада обрамляла его лик, подчеркивая мужественность и величавость воина-правителя. Глаза, горящие, словно несколько солнц, устремились на волхва.
   - Приветствую тебя, премогутный княже! - поклонился Светозар. - Благодарстую за то, что дозволил мне лицезреть твои ясны очи.
   - Ты долго шел ко мне, - было ему ответом. - И ни единожды не свернул с пути, поддавшись слабостям ума и плоти. Это сберегло тебя на нехоженых тропах сей источной земли, полной кудесов. Молви свое слово.
   - Речь моя о народе моем. О братьях, сестрах и чадах, что остались позади меня в годину грозных испытаний. Душа болит о наследках Родовых, ввергнутых в круговерть лиха, уже готового оборвать нити их судеб. Просвети нас, вликий наш Пращур! Как обуздать силы мари, порушить оковы морока, над коим не властна оберегова ярь наших сердец?
   Святогор молчал всего мгновение.
   - Тяжбы посланы вам Родом - Отцом, чтоб изменить порядок Всемирья, проторив новые дороги грядущим поколеньям. Они должны укрепить вас в духе и сплотить меж собой роды и общины, что извечно противостояли друг другу обычаем и исконом. Черед пришел новый лад сотворять. Людям пора превозмочь пределы, кои сами же себе они и отмерили. Узнать, что мирье не заканчивается на околице их сел, но простирается вдаль и вширь, в многомерье своем скрывая потаенный смысл.
   - А как же пагуба, что косит народ аки мор? - спросил Светозар. - Что с лютовертью делать?
   - То - испытанье вышнее. Чрез тяжбу эту сыны Родовы должны съединиться друг с другом, уразумев, что питает их един исток и исходят они из общего древа, иже в спеси немерянной успели они позабыть о единокровности людьей. Ныне каждый ставит себя над соседом и славит лишь свой уряд.
   Молодой волхв понурил голову, что не укрылось от Святогора.
   - Не кручинься, потворник Велесов. Помогу я тебе.
   Взгляд Светозара засветился надеждой.
   - Сети лиходейские, - продолжал князь Волотов, - что ноне внуков Даждьбоговых со всех сторон охомутали - будут расторгнуты. В том тебе мое слово. Возвращайся в свой край и помни, что сила моя отныне пребудет с тобою. Вот только повергнуть Темня суждено вам самим, моим потомкам.
   - Как же се содеять?
   - Идущим стезей Прави потребно найти свой ответ. Здесь надобно явить высшую волю и истую отвагу духа, подобные тем, что выказал ты в этом нелегком странствии. Только теперь дело это - человека, что ведет за собой других. Он и только он - в ответе за будущее внуков Даждьбоговых.
   - Земной поклон тебе, пречистый княже, - молвил волхв. - Поклон от всех родов вятских от мала до велика.
   Лучезарный образ в небесье рассеялся. Светозар увидел у своих ног литой червленый перстень и понял, что это подарок Святогора. Перстень был тяжел и велик. Волхв, недолго думая, протиснул сквозь него пальцы и ладонь своей десницы. Перстень, точно браслет, с неожиданной крепостью облек запястье, будто ковался под него. Возблагодарив князя Волотов за могучий оберег, Светозар решил, что пришло время отправляться в обратный путь.
  

Глава 16. Покушение.

   Лицо Светозара казалось недвижным, однако иногда по нему пробегала волна боли. Велимир застыл с обнаженным мечом над телом волхва, рядом стояла Ружена, не сводя глаз с князя. Никто не знал, с какими опасностями могли они столкнуться, и из какого мира эти опасности могли придти - но ждали всего, чего угодно.
   Вульфилла собрался было что-то сказать - да только махнул рукой.
   - Не думаю, что мои молитвы чем-то помогут в путешествии вашего жреца, - заметил он Ратиславу, - однако, если мне будет позволено, я бы хотел участвовать в его охране. Разреши мне читать молитвы, обходя шатер крестным ходом?
   Воевода задумался.
   - Все зависит от мыслей, что живут в твоем сердце. Если ты искренне готов помочь нам - от твоих слов и обрядов худа не будет.
   - Поверь, я не меньше вашего желаю благополучного исхода для всех нас!
   - Чем же объясняется твое желание?
   - Если мне удастся остановить зло, идущее с Севера, мои соплеменники-готы примут мою веру!
   Ратислав рассмеялся.
   - Да, тогда тебе есть, ради чего стараться. Но больно уж легко твои соплеменники готовы расстаться со старыми богами!
   - Боги сами оставили их, - отвечал Вульфилла. - Однако здесь и сейчас, рядом с вами, я не просто чувствую нависшую над нами, да и над всем миром, угрозу - я ощущаю ее всем своим естеством!
   - Должно быть, я слишком плохо знаю готский язык, - заметил воевода, - но я не вполне понимаю разницы между способностью чувствовать и ощущать.
   - Все очень просто - если ощущения наши исходят от тела, то чувства - от головы, - объяснил проповедник.
   - Я всегда полагал, что от сердца, - пожал плечами Ратислав. Вульфилла охотно согласился:
   - Конечно, испытывает их сердце, но почему они возникают? Боль чувствует тело - однако страх возникает, когда наш разум представляет себе боль! Страх - это уже чувство, и оно всегда связано с той картиной, которую рисует нам наш разум. А потому сколь ни многообразны ощущения, чувства намного богаче их, ибо кроме ощущений, вызываемых предметами, возникает огромное количество образов и связанных с ними переживаний, образов лишь предполагаемых нами, из которых воплотиться в реальность суждено совсем немногим. Однако сейчас опасность просто висит над нами. Тут не нужны сложные чувства и рассуждения.
   Ратислав покачал головой.
   - Мысли у тебя путанные. Надеюсь, что твои молитвы помогут тебе их успокоить.
   Вульфилла улыбнулся.
   - Есть те, кому суждено махать мечом и о ком будут слагать предания. А есть те, кто будет эти предания слагать и рассказывать. Вам пристало совершать деяния; мой же удел - следовать за вами, смотреть и запоминать, дабы потомки ваши знали о жизни своих предков. Потому я тоньше чувствую слово, но слабее в делах житейских. Однако там, где слово может быть оружием, я тоже кое на что способен.
   Над лагерем стало темнее. Воевода поднял голову: в небе стремительно сгущались тучи, сумрачно мохрявясь по краям.
   Читая нараспев, проповедник неторопливо двинулся вокруг шатра, в котором лежал Светозар и стояли на страже его покоя Велимир и Ружена. Ратислав смотрел на Вульфиллу внимательно и даже протер глаза. Ему почему-то показалось, что всякий раз, возникая из-за войлочной стены шатра, фигура проповедника становилась все туманнее. Она словно растворялась, терялась в надвигающейся дымке.
   Велимир скорее чутьем, чем зрением, уловил подбирающуюся опасность, и одним ударом меча отсек голову змее, скользнувшей к телу Светозара вьющейся черной лентой.
   В тот же миг змеи с громким шипением полезли со всех сторон. Князь не дремал. Он рубил и рубил вездесущих тварей, стремительно кружа вокруг тела волхва, которое оставалось недвижимым. Медвежьи и кабаньи шкуры, расстеленные на полу, покрылись дрожащими обрубками. Вдруг Ружена издала какой-то немыслимый и очень протяжный звук, не имеюший ничего общего со звуками, исторгаемыми человеческим голосом. Змеи немедленно исчезли, точно испугавшись.
   Небо расколола вспышка молнии. Потом еще и еще. Ратислав замер. Глаза его различили на соседнем пригорке, вздымающемся слева от лагерного вала, призрачный темный силуэт с посохом в руке, украшенным набалдашником в виде головы коршуна.
   - Юннимунд! - окликнул он молодого готского вождя. - Клянусь всеми богами, этот человек похож на Ингульфа.
   К воеводе приблизился король, вперив взгляд в тусклое марево, разлитое вокруг стана. Он всматривался долго.
   - Да, это он, - признал Юннимунд.
   Рядом совсем неслышно вырос Асгрим. Лицо его тоже стало напряженным. Какая-то тяжесть передалась обоим готам, сделав их неповоротливыми и отстраненными.
   - Лучше прямо сейчас решить все раз и навсегда, - заявил Ратислав. - Нужно позвать мага в наш стан и узнать, чего он от нас хочет.
   Юннимунд открыл было рот, чтобы окликнуть Ингульфа, но не успел. Черный силуэт сдвинулся с места и уже в следующее мгновение оказался внутри лагерного вала.
   - Вы по-прежнему ничего не поняли, - желтоватое сухое лицо колдуна тронула улыбка. - Вместо того чтобы склонить главу перед великой темной силой, равной которой не существует, и найти прибежище в ее лоне, вы пытаетесь противостоять тому, что превыше всех ваших представлений о мире. Из забвения времен поднялась незыблемая мощь, что покоилась в глубине веков, в сумраке ваших душ. Она сомнет вас и не заметит. Безумцы! Своими незрячими очами вы не в состоянии рассмотреть внутри этой мощи непреходящую мудрость Избранных. Там, за границами Жизни и Смерти, в долине безмолвия возгорелся Черный Огонь, сжигающий все бренное. Это огонь нетленного начала, поднявшийся на костях поверженных слабостей и сомнений. Это путь, родившийся в ночи великого разрушения земных оков. Но путем этим могут идти лишь единицы - самые лучшие, самые совершенные. Не привязаные ни к чему: ни к своим близким, ни к своему народу, ни к самому себе.
   Ратислав нахмурился.
   - Зачем ты говоришь это нам?
   - Вы трое, - Ингульф обвел взглядом воеводу, Юннимунда и Асгрима, - были приобщены мною к стезе Изранных, ибо в душе каждого из вас я узнал когда-то отблески Черного Солнца и зов предвечной тьмы, рождающей суть мира. Вы показались мне существами чистой породы, стоящими выше законов плоти, голоса крови и мирских уз. В вас была та волнующая свобода от всех условий, которая позволяет простому смертному вознестись над временем и пространством, подняться к совершенной власти над Формой и объять Неувядающее. Ведь смерть, боль, страдания и страх - путы чувствующих существ, не готовых сжечь свои страсти на жертвеннике Самоотречения. Отказавшись от человеческих правил, вы были способны, подобно мне, достичь Всевластия.
   Но что происходит теперь? Вы могли стать Первыми, однако предпочли остаться Последними среди подобных себе - слабых и беспомощных рабов жизни. Среди ничтожеств, которые - только игрушка в руках Всесокрушающей Силы Разрушения. Вы встали поперек пути Бессмертного Сумрака, а значит - должны быть готовы теперь к бесславному уничтожению. Вы оказались недостойны той мудрости, к светочу которой я пытался вас привести. Муравьи и черви, копошащиеся в хламе мирских привязанностях - вы будете растоптаны и станете грязью и илом под моими ногами.
   Губы Ингульфа исказило презрение.
   - Ни одному из вас не хватило твердости, чтобы искоренить ложные условности, которыми опутал вас мир, - продолжал он. - Ради чего или кого вы сражаетесь теперь? Во имя чего презрели Сокровенную Истину Мрака? Вы пытаетесь спасти каких-то жалких людишек, никчемный народ, который, по существу, не имеет к вам отношения. Но какого вы сами роду-племени? Может ли существовать родство у тех, кто порожден горнилом бездонной тьмы и предназначен к управлению всей бесхребетной массой рабов, называюших себя человеками? Мир изменяется постоянно, однако невежественные люди все силятся удержать привычный им образ вещей, порядок и нормы, которые навязыват затем своим столь же невежественным потомкам. Так возникают иллюзии, громогласно нарекаемые "родовыми устоями" и "божественными законами". Все это неизбежно становится тленом в водовороте Ветра Разрушения, трухой обломков под Молотом Времени, сохраняющем лишь Безграничное, Внепредельное - то, что стоит за мимолетным и относительным. Это - Черное Солнце Знающих, Светило Первейших. Только тем, кто сам стал его лучом, доступно превозмочь бездну изменений и управлять судьбами вещей, только им воистину принадлежит мироздание.
   В голосе Ингульфа появилась жесткость.
   - Ныне ход всесокрушающих изменений ускорится. В водоворот его попадут племена и народы, которые скоро станут пеплом. Пройдут годы, и никто даже не вспомнит имен вождей, воевод и жрецов, что ратуют сейчас за сохранение отжившего свое порядка. Никто не вспомнит тех, кто положил за это свои головы. Никто не вспомнит и вас, а также ваших бесплодных стараний, если только ваш затуманенный ум не постигнет запоздалое прозрение. Все это будет перемолото. А на прахе отжившего, как на удобрении земли, возникнет мир новый, который будет принадлежать Лучшим, носителям нетварного Черного Света. Я стою сейчас перед вами, павшими до уровня рабов жизни, чтобы вразумить в последний раз. Помните: все, за что вы цепляетесь сейчас - обратится в пустыню. Или вы пойдете со мной, или разделите участь тех неразумных, что пригодны стать лишь фундаментом нового мира. Вы еще можете послужить необоримой Истине Неизбывного, ступать за Черной Звездой, вскормленной плотью поверженных.
   - Если ты не знаешь препятствий и называешь защитников родового уклада и человеческих ценностей неразумными, то почему ты так их боишься? - спросил вдруг Ратислав. - Боишься столь сильно, что пытаешься любой ценой разобщить их единство и внести сомнения в их умы? Покажи нам силу своей Правды, которую считаешь необоримой.
   Юннимунд бросил на воеводу умоляющий взгляд, призывая не искушать мага, но Ратислав распалялся все больше.
   - Если мы защищаем лишь иллюзии и заблуждаемся в своем понимании жизни, то тебе и вовсе не следует с нами возиться. Все свершиться само собой, и мы исчезнем в бездне разрушения. Однако ты лезешь из кожи вон, чтобы остановить нас на том пути, который мы полагаем Подлинным. Как же тебя понимать, маг? Разве не страх поражения движет тобою? Или ты не уверен в своем могуществе?
   - Глупец, - Ингульф покачал головой.
   - Все дело в том, - продолжал Ратислав, - что ты сам давно уже не свободен. Ты призываешь нас служить истине, тогда как давно уже сделался слугою Темня. Клеймящий позором "рабов" - так ты зовешь всех, для кого благо ближнего и будущее его народа имеет значение - ты сам примерил на свою шею ярмо невольника темных сил. Очнись, колдун, ты замечтался! Власть давно выскользнула из твоих рук, и ты всего лишь инструмент того, кто помыкает всеми твоими желаниями. Когда ты выполнишь свое назначение, тебя просто не станет. Проводник чужой воли, ты сам превратишься в прах отжившего для того, кто уже заполняет тебя изнутри, используя твой разум и твою плоть.
   Лицо Ингульфа все больше искажалось, желваки на нем задрожали, а глаза сузились, словно щели.
   - Но и хозяин твой не всесилен, что бы ты нам не говорил, - Ратислав все не мог остановиться, ощутив необычайное душевное воодушевление. - Будучи побежден на заре эпох благородным Стражем Всемирья, призванным оберегать дарованные Творцами законы Созидания, он вновь поднял голову, надеясь воскресить эру Тьмы. Однако это ему не удастся. Святогора давно нет на этой земле, но остались мы - его дети. И покуда мы еще дышим - мы будем стоять щитом на защите Лада всего живого во имя грядущих поколений. Уходи, маг. Битва еще не завершена, и тебе рано праздновать победу. Угрозы же твои - жест отчаяния, ибо ты сам не веришь, что можешь сломить нас. У тебя нет власти над нашим духом, а сердца наши - без остатка принадлежат отчим богам и родной земле.
   Ингульф опустил глаза. Лицо его почти скрыла глубокая тень.
   - Ты верно сказал, Скавр, - глухо проговорил он. - Битва еще не завершена. Тех из вас, кто уцелеет в дороге, я буду ждать на Черном Холме. Вместе с вашим князем. Там, у жертвенного камня, мы увидим, какому порядку уготовано править миром и вершить судьбы людей.
   Маг сделал шаг назад, и через миг его фигура вновь едва различалась на вершине соседнего пригорка. На месте, на котором он стоял, трава стала черной, словно ее обжег огонь.
   - Ратислав! - Сагаур, карауливший подступы к стану со стороны хвойного перелеска, появился перед своими товарищами взволнованным. - Волки!
   На ходу выхватывая меч, воевода поспешил на его зов. Он даже не успел добежать до вала, как из-за кольев поднялись десятки волчьих голов.
   - К оружию! - прокричал Юннимунд.
   Истошный вой прокатился над лагерем. Матерые звери с горящими глазами и словно дымящейся шерстью ринулись к шатру.
   - Будь ты проклят, Ингульф! - выкрикнул Юннимунд.
   - Осторожнее с проклятиями, - покачал головой оказавшийся рядом Вульфилла. - Они могут обрушиться на голову произносящего их!
   С рыком волки пошли на приступ шатра.
   Увидев себя окруженным множеством оскаленных морд с острыми клыками, Вульфилла в ужасе упал на колени, поднимая крест как спасительное знамение. Через его голову перемахнул огромный волк с высокой холкой, устремившись к пологу шатра - но голова его покатилась по земле, срубленная клинком Ратислава.
   В долю мгновения мятущиеся серые тела хищников и алые пасти с капающей слюной заполонили пространство. Казалось, что они со всех сторон. Сагаур и Юннимунд вращались, словно два волчка, рассекая головы волков и уклоняясь от их яростных бросков. Двух из них поразил Асгрим своими ножами - оба глубоко ушли в переносицы хищников. Вслед за тем сын Берингара взялся за топор. Однако волки словно не замечали потерь. Они настойчиво двигались к шатру, покрывая землю поверженными телами, бьющимися в предсмертных судорогах. Их когтистые лапы рвали воздух, стремясь дотянуться до желанной цели, скрытой войлочным покровом. Ратислав упал, сбитый с ног обезумевшим раненным зверем, который сумел добраться до входа в шатер. На выручку пришел Велимир, сразив хищника своим мечом - встревоженный гулом схватки, он отвлекся от охраны Светозара и выглянул наружу.
   - Огонь! - в проеме возникла Ружена. - Волки боятся огня!
   Первым ее услышал Вульфилла. Заметив, что на него волки не обращают внимания, он на четвереньках поспешил к почти угасшему лагерному костру. Сухие ветви, подброшенные в тихо мерцающий огонь, разбудили его, вызвав могучее пламя. Запалив несколько длинных коряг, проповедник помчался с ними к защитникам шатра.
   Вскоре шатер был окружен огненной стеной. Каждый держал в одной руке меч, в другой - горящий сук. Волки рычали и скулили, однако не смели преодолеть пламенеющий рубеж.
   - Ага! - торжествующе заметил Сагаур. - Вперед! Выгоним их!
   И люди устремились вперед, вытесняя зверей за ограду лагеря. Подвывая, те обратились в бегство.
   Более полутора десятка тел осталось лежать на земле вокруг шатра. Еще несколько медленно испускали дух. Юннимунд зажимал рваную рану на бедре. Асгрим безмолвно качал головой, извлекая свои ножи из голов мертвых хищников.
   - Не спешите радоваться, - мрачно заметил Ратислав. - Похоже, это отнюдь не конец.
   Будто в ответ на его слова с темного неба хлынул дождь. Потоки холодной воды почти сразу залили костер и погасили факелы в руках людей.
   - Теперь волки могут возвращаться, - проворчал Сагаур, отбрасывая в сторону бесполезную корягу.
   Ружена поднялась на вал.
   - Их нет поблизости. Гроза спугнула волков.
   Леденящие струи били по лицам и телам людей, заставляя жаться к шатру. Одежда намокла и отяжелела.
   - Ступай внутрь, - мягко предложил девушке Вульфилла. - Мы сами здесь покараулим.
   - А ты молодец, проповедник, - одобрительно отметил Ратислав. - Первым сообразил бежать за огнем. И вообще - не растерялся.
   - Смотрите, что это? - голос Ружены вновь прозвучал тревожно. Приложив ладонь к глазам, она всматривалась с высоты вала куда-то в сторону полей, подступавших к холму с северной стороны.
   Дождь прекратился. Теперь о нем напоминали только качающиеся лужи, да тяжелые лохматые тучи над головой. Асгрим поднялся на вал за Руженой и неожиданно побледнел, утратив свою обычную невозмутимость.
   - Что там? - спросил Сагаур, присоединяясь к товарищам.
   Казалось, поля, покрытые травяными дебрями, все задвигались, зашевелились. Они поползли к лагерю.
   Асгрим догадался первым.
   - Это крысы, - проронил он чуть слышно. - Несметные полчища крыс.
   - Крысы сожрут все на своем пути, - Сагаур, бесстрашный и неутомимый воитель, уныло переводил взгляд с Асгрима на Ратислава в тщетной надежде найти выход.
   Вульфилла кинулся обратно к костру и зачиркал кресалом, пытаясь раздуть уцелевшие угли, но там все было пропитано влагой. Огонь упрямо не загорался.
   В этот тяжелый момент только Ружена сумела сохранить полное самообладание. Лицо ее сделалось очень сосредоточенным. Девушка подняла руки над головой, точно пытаясь зачерпнуть темноту низко летящих туч.
   - Охраняйте шатер, - произнесла она чуть слышно.
   Асгрим кивнул и отступил.
   И вдруг с неба, сгущаяясь из рваных клочьев тумана, на поля грянули целые стаи сов. Они рухнули на грызунов, вселяя в них ужас. Крысиным писком огласилась вся округа. Налетая друг на друга и сбиваясь в серые холмики, крысы пытались найти спасение от птиц. Несущиеся со всех сторон серые потоки, преследуемые наседающими тенями сов, обошли лагерь с двух сторон, чтобы вновь соединиться вблизи леса. Здесь они схлестнулись между собой, а над ними реяли силуэты расправленных птичьих крыльев.
   Люди молча наблюдали за этой битвой. Нескольким крысам все же удалось вырваться из шумного месива и достичь склонов холма, но защитники стана отогнали их мечами и палками, не позволив перебраться через вал.
   "Напрасно ты прибегла к этому средству, - глас этот, обращенный к Ружене, шелестом ветра пронесся над лагерем. Он отозвался эхом в головах людей. - Обратившись к помощи тьмы, вы уже не властны остановить ее поступь. Вы сами отперли дверь, позволив сумраку войти в ваши сердца".
   Тучи словно придвинулись ближе к земле. Теперь они катились, задевая верхушки деревьев. Эти кустистые лохмотья, тяжелея, сглаживали небокрай, наползали покрывалом теней на поля и равнины. Внезапно из густого темного марева вырвались тонкие струи, стремительно обрастая плотью - и превращаясь в призрачных воинов - безликих и бесплотных, однако несущих с собой дыхание страха и смерти. Еще миг - и темное воинство вступило в лагерь.
   Вульфилла попытался броситься навстречу идущим с крестом в руке - и упал с глухим криком. Тени прошли сквозь Сагаура и Ратислава, загородивших им дорогу. Оба воителя без чувств распластались на земле.
   Внутри шатра тени были неразличимы, однако Велимир сразу же ощутил, как уплотнился воздух. Будто какой-то невидимый великан одним духом высосал жизнь из окружающего пространства. Теперь тени были уже внутри. Они сгрудились вокруг Велимира и подбирались к ложу неподвижно лежащего Светозара.
   - Прочь, - прохрипел князь, взмахивая мечом.
   Сталь прошла сквозь пришельцев, а клубы сумрачного тумана тонкими щупальцами потянулись к телу волхва.
   Пот заливал князю глаза. Сердце билось в изнеможении, словно пытаясь выпрыгнуть из груди. Последним усилием воли Велимир протянул руку, отгоняя тени - и тут пришельцы вдруг обратили внимание на него. Оставив волхва, они потянулись к Велимиру. Князь упал на колено, бессильно оперевшись на бесполезный меч.
   За стеной, однако, еще оставалась жизнь.
   Темноту шатра, в которой задыхался Велимир, вдруг прорезала яркая вспышка пламени. Тени отпрянули. Отбивая ритм шагами, сквозь откинутый полог в шатер вступила Ружена. В руках ее было две лампадки на длинных веревках, и обе лампадки полыхали грозным огнем. Точно боевые цепы, Ружена легко крутила их вокруг себя, и те окружали ее жарким сиянием.
   Призрачные воины подались прочь. Тьма отступала. Рассыпая искры от лампад, девушка промчалась вдоль стен шатра, разгоняя сумрак. Это было настоящее огненное колдовство, не причиняющее вреда своей хозяйке - но беспощадно истребляющее тьму.
   Закашлявшись, Велимир сполз на землю. На ногах оставались еще Асгрим и Юннимунд, они вытащили князя на воздух.
   - Нет, - слабо запротестовал он. - Я должен быть рядом со Светозаром.
   - Сегодня нам больше нечего опасаться, - заверила Ружена, откидывая полог и вглядываясь вдаль. - Враг наш тоже обессилел.
   Измотанные люди попадали на войлочные подголовники, кто где. Только Велимир и Ружена, чуть смежив веки, остались подле ложа Светозара.
   Когда первые утренние лучи проникли в шатер через отверстие дымохода, Ружена растерла руками лицо и поднялась на ноги. Тишина была очень странной, безжизненной. Девушка отодвинула тяжелый полог и выглянула наружу.
   В первый миг ей показалось, что она все еще спит. Холм, на котором стоял обнесенный защитным валом стан, превратился в настоящий остров посреди темно-багряных, плещущихся о его отмели вод. Поверхность самого острова казалась неровной, бугристой. Ее составляли какие-то белесые завалы и нагромождения. И только когда Ружена вышла из шатра, недоверчиво осматриваясь по сторонам, она все поняла. Нога ее поехала, зацепившись за совершенно высохшую берцовую кость. Остров оказался целиком сложен из звериных, птичьих и человеческих костей.
   - Что это? - прозвучал за спиной голос Сагаура.
   Обернувшись, девушка увидела своих проснувшихся товарищей, которые с не меньшим изумлением изучали преобразившийся мир.
   - Посмотрите на воду, - дрогнувшим голосом произнес Юннимунд.
   В самом деле, непривычный цвет волн, заливающих береговую кромку, вызывал подспудную тревогу. Их густота и вязкость, оставляющая следы на костях, рассеяли всякие сомнения.
   - Это кровь, - тихо прошептала Ружена.
   - Но ведь этого не может быть! - вскричал Вульфилла.
   - Ты прав, - согласилась девушка. - Это наваждение мира тьмы. Но оно осязаемо. Если мы не будем поддаваться его воздействию, оно не причинит нам вреда.
   Однако люди продолжали упорно разглядывать бесчисленные костные останки. Неожиданно в ноздри ударил тягостный запах гниения, а багряные волны донесли явственный кровяной смрад.
   - Вы только усиливаете мир тьмы, - осуждающе заметила Ружена. - Питаете его своими страхами.
   - Что же нам делать? - спросил Асгрим.
   - Идемте в шатер Светозара, - решила девушка.
   Когда воители и проповедник вступили под полог шатра, где над телом волхва стойко нес свою стражу Велимир, она продолжила.
   - Мрак, что ныне изливается перед нами в образах разложения и разрушения, на самом деле уже исчерпал себя. Он рассыпается в самой своей основе.
   - Как это понимать? - удивился Сагаур.
   - Сила тьмы достигла своего наивысшего пика, - объяснила Ружена. - А это значит, что скоро она начнет превращаться в свою противоположность. Неведомые нам события, происходящие где-то в иных мирах, подвели могущество сумрака к самому пределу. Природа его пока сохранилась, но власть над нами заканчивается. Мы должны ускорить это преображение - все сообща.
   Велимир, Юннимунд, Сагаур, Асгрим и даже Вульфилла необъяснимо поверили ее странным словам.
   - Что нужно делать? - только лишь спросил проповедник.
   - Садитесь все в круг, - Ружена указала на ложе Светозара, и ее сразу поняли.
   - Вы должны стать единым кольцом, взяв друг друга за руки, прикрыть очи и достичь покоя внутри себя, - напутствовала девушка.
   Она тоже присоединилась к остальным. Семь человек опустились на пол шатра, окружив волхва. Они постарались выбросить из головы все сомнения и страхи, внимая той бездонной тишине, что исторгалась недвижимым телом Светозара. Постепенно тревога растворилась. Сплотившиеся в одну живую цепь люди напитывали друг друга нерушимым духом единения. Даже ощущение времени стерлись. Зато стало казаться, что своды шатра раздвигаются вширь, удаляются ввысь. Шатер стал для всех собравшихся в нем целым миром.
   Дыхание волхва, еще недавно неразличимое, теперь сделалось отчетливым. Оно было неизмеримо глубоким, пространным, неисчерпаемым. Оно вело за собой, вбирая в свое русло. Вскоре оно поглотило все преграды на своем пути и стало дыханием целого Мироздания, самой жизнью и тем пульсирующим истоком, из которого исходят образы, имена и формы. Содрогание вещей и явлений, обретающих себя в круговерти дыхания, не нарушало безвидный покой, сохраняющийся за покровами движения. Покой этот был столь желанным и сладостным, что люди почувствовали настоящее умиление. В этом покое присутствовало и дуновение ветерка среди камней, и шорох кузнечиков в траве, и песня водяных лилий. В нем слышался рост семян, пробивающихся к солнцу через толщу земли, и мерцание лунной ладьи, отраженное в омуте среди горных утесов, и письмена богов, нанесенные невидимыми перстами на стволы деревьев в дремучей чаще.
   Неожиданно люди, сидящие в кругу, все как один раскрыли глаза. В ноздри ударил сильный запах цветов. По знаку Ружены они разжали руки и осторожно выглянули из шатра. Вокруг стана колосилось разноцветьем душистое поле. Колокольчики, ромашки, одуванчики и тюльпаны пестрели буйством красок. На березах и липах заливались бойкими трелями трясогуски и скворцы. Велимир первым вернулся к ложу волхва и сразу заметил, как тихонько шевельнулись его ресницы. В следующее мгновение Светозар глубоко выдохнул и раскрыл глаза.
  

Глава 17. Восстание.

   Юний Анций уже ясно видел ощетинившееся копьями войско, надвигающееся на позиции центурий, а память вновь и вновь оживляла перед его мысленным взором прошлогоднюю картину: широкий мезийский берег у Дуростора, неуклонно, точно саранчой, заполняемый разношерстными толпами варваров. В тот пасмурный день, когда небо было серым и задернулось клочьями бесформенных туч, он так же взирал на густой поток, вываливающийся из бесчисленных судов, лодок и плотов на землю Империи. Массы людей и животных тут же сбивались в целые караваны. Покатились тяжелые повозки с большими колесами, обитые овчиной, загудели беспорядочные голоса взрослых и детей, замычали коровы, заржали скакуны. Несметные табуны и отары скота будто паводок покрывали собой сухую почву.
   Люди были лохматые, с желтоватыми шершавыми лицами и глазами, сверкающими железом. Облаченные в шкуры и грубые льняные рубахи, они шли сбивчиво, беспорядочно и очень торопливо. Растрепанные женщины удерживали норовящих разбежаться детей, мужчины хмуро погоняли овец и баранов. По договору с Валентом оружия у них не было, за исключением поясных ножей, однако бесчисленные шрамы, покрывающие лица и открытые части рук готов ясно говорили о том, что каждый из них не обделен ратным опытом.
   Еще в тот день Юний Анций с удивлением отметил, что в рядах варваров совсем нет немощных старцев. Седовласые, седоусые готы с испещренными морщинами лбами двигались вполне уверенно и без посторонней помощи. Увешанные большим количеством железных амулетов, лежащих на отворотах бобровых курток, они даже каким-то неведомым образом сохраняли внушительность, ровную осанку и чистый взгляд.
   Именно в тот миг Юний впервые подумал о том, что земля эта уже никогда не будет прежней, что толпы голодных варваров, словно муравьи расползающиеся по мезийским дорогам, уже никогда не уйдут отсюда назад. Более того, они принесут сюда, на эти северо-восточные земли Империи свои порядки, обычаи и нравы, необратимо изменив быт римлян, что волею судеб станут соседями этого большого, могучего и непредсказуемого народа.
   - У готов много племен, - проронил тогда стоявший рядом трибун Квинт Массилий, удерживая руку на перевязи. Как и другие военноначальники, переброшенные августом на левый берег Данувия для контроля за переселенцами, он не скрывал своего недовольства и опасений. - Это тервинги, люди вождей Фритигерна и Алавива. Есть еще гревтунги и другие дикие племена, которых не сегодня-завтра следует ждать на нашей стороне. Все они долго и настойчиво просили у Валента позволения поселиться на землях Рима. Они не только обещали служить под нашими знаменами, но даже готовы принять новую веру. Страх перед уннами гонит их к нам с немыслимой скоростью. Словно отары овец, преследуемые волками.
   - Боюсь, что готы далеко не овцы, - угрюмо проговорил Юний. - Я слышал, через заставы прорвались и те варвары, которым в переселении было отказано? - поднял брови Юний.
   - Увы, это так. Орды Алафея и Сафрака, тех вождей, что прежде подчинялись Германариху. У Империи не хватает людей, чтобы перегородить все переправы, Валент слишком занят подготовкой к войне с персами.
   Из уст трибуна вырвался надсадный вздох.
   - Теперь этот сумасшедший вал уже не остановишь. Остается лишь смирится с тем, что дикари будут жить с нами бок о бок. А ждать от них можно всего, чего угодно...
   - Валент рассчитывает, что готы усилят его легионы для борьбы на Востоке, - пожал плечами Юний. - Хотя я не верю, что этих своенравных, словно неукрощенные степные жеребцы варваров можно удержать в повиновении. Зверьми они родились, зверьми и умрут. При первом удобном случае попытаются выпустить потроха из своих благодетелей.
   - Их соотечественники давно и успешно служат в наших войсках, - более спокойно возразил Клементий Руфин. - Немало военноначальников вышло из числа германцев. Отчего же вы отказываете им в праве стать полноценными подданными Империи?
   Массилий только усмехнулся. Тогда еще никто не знал, что ждет римлян впереди...
   Эта сцена пронеслась перед глазами Юния, как будто все случилось вчера. Потом воспоминание растворилось, уступая место суровой реальности. Глядя на заполняющих поле под Маркианополем готских всадников и пехотинцев с длинными пиками и тяжелыми топорами, все солдаты из корпуса префекта Лупицина в глубине души сожалели об опрометчивости Валента, впустившего голодных хищников в свой дом. Пришло время расплачиваться за эту ошибку.
   Германцы двигались очень быстро - тучей, поднимая высокую пыль. Свои щиты они держали высоко. Постепенно пехотинцы переходили на бег. Когда же грянул разухабистый боевой клич дикарей, римляне поняли, что долго сдерживать этот свирепый вал они не смогут.
   Юний Анций уныло глянул вокруг себя. Некогда непобедимая армия, славящаяся железной спаянностью, дисциплиной и мужеством давно была уже не та. Из века в век римские легионеры боялись лишь своих командиров, с презрением относясь к любому внешнему врагу. Их воспитывала лоза центурионов и все основы воинской науки постигались на собственной шкуре. За каждую неточность при упражнениях или задержку в выполнении приказа солдаты подвергались столь суровым экзекуциям, что любая орда варваров после этого казалась лишь сборищем малых детей. С противником можно было сражаться, побои же командиров - только сносить, стискивая зубы. Такая закалка позволяла орлам легионов на протяжении столетий гордо реять на просторах земель от Британии до Мессопотамии.
   Однако времена давно изменились и теперь к делу подготовки солдат новые командиры относились без должного внимания. Многие из них и сами вышли из числа недавних варваров. Глядя на проворство и звериный азарт готских воинов, с радостным ревом приближающихся к позициям центурий, Юний отчетливо сознавал, что битва эта проиграна еще до того, как успели скреститься клинки. Тяжелое дыхание легионеров Лупицина слишком явно выдавало их душевный трепет. И вот уже взвились в небо хищные жала германских стрел, кровожадно ощерились пики и мечи, неся с собой боль и смерть...
   Почти в то же самое время, когда корпус префекта под Маркианополем был сметен дружиной Фритигерна, а сам Лупицин бесславно бежал, спасая свою жизнь, у Салиция, на нижнем Данувии, разыгралось другое сражение с варварами, из которого римляне вырвались с огромными потерями, не сумев даже сдержать врага. Пример Фритигерна, поднявшего готов на восстание против Рима, нарушившего свои обязательства, и его успех так воодушевили варварских вождей, что к мятежу присоединились даже те из них, кто еще недавно стремился сохранить дружбу с римлянами любой ценой.
   Однако и это был еще не предел бедствий, обрушенных провидением на голову августа. Отступая из Мезии и Скифии под натиском готов, трубин скутариев и карнутов Барцимер вступил в бой с конницей тервингов под стенами городка Дибальт и оказался жестоко разбит. Сам трибун пал в битве. Ситуация складывалась критическая. Римские военные контингенты Восточной Империи были деморализованы. Между тем дружины готов пополнялись беглыми рабами и каменотесами фракийских рудников, которых восстание германцев также вдохновило на борьбу с римской властью.
   Обеспокоенный Валент вынужден был прервать военные действия на Востоке и вызвать в Константинополь комита Траяна и префекта конницы Профутура с их армянскими легионами, а также обратиться за помощью к Грациану. Авгуры сообщили августу о большом количестве дурных предзнаменований, угрожающих будущему Империи. В Халкедоне, убирая развалины старых стен, была обнаружена каменная плита с надписанием, сулящим стране и ее правителю гибель от рук варваров, перешедших Данувий. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь из жителей римских городов не сталкивался с пугающими явлениями: находили орла с перерезанным горлом, туманы застилали утренний восход, а некоторые и вовсе видели тени призраков, предрекавших беды государству и трагический конец Валента.
   Все эти удручающие настроения подкреплялись военными неудачами. Готские отряды, запертые магистром конницы Сатурнином в теснинах Гермимонта, сумели совершить прорыв, предав огню и мечу все ближайшие фракийские селения. Удержать все увеличивающийся поток германцев казалось уже невозможным.
   Частным успехом Рима оказалось уничтожение варварского вождя Фарнобия, который во главе отряда из племени таифалов столкнулся с корпусом Фригерида - военноначальника, присланного Грацианом и бывшего у него дуксом паннонских легионов. Однако свои главные надежды Валент возложил на одаренного полководца Себастиана, прибывшего из Италии. Назначив его магистром педитумом, август поручил ему руководить пешими силами в Мезии и Фракии вместо Траяна.
   Человек этот был широко известен в обеих Империях и имел немало как друзей и сторонников, так и врагов и завистников. Прославился он еще во времена персидского похода Юлиана, однако подлинную славу снискал в военную компанию Валентиниана против квадов. Популярность Себастиана среди солдат была высока. По прибытии в Константинополь, магистр собрал под знаменами две с половиной тысячи отборных воинов, имеющих хорошую подготовку.
   У старого ипподрома он устроил смотр, выстроив нумерии во главе с центенариями под стройный аккомпанемент буцинаторов и тубиценов. Себастиан обвел взглядом суровые лица ветеранов, многие из которых большую часть жизни сражались на берегах Рейна и в сирийских пустынях.
   - Запахом варваров пропиталась уже вся Фракия, - обратился к ним магистр. - Готы хозяйничают в наших домах, берут наших женщин, режут наш скот. В городах они разоряют склады и хранилища, оскверняют храмы. Скажу вам, сыны Рима, что угроза нависла над самим нашим миром. Эта разрушительная орда сметет все на своем пути, если ее не остановить, и даже высокие стены Константинополя и Вечного Города не смогут спасти тех, кто не желает сражаться за свою жизнь и жизнь своих детей. Варвары не уйдут, пока не смешают с пеплом наши города и не превратят в прах наши тела. Столетиями Рим боролся с варварскими войсками, но клянусь, что со времен нашествия галлов Бренна они не были столь опасны для нас. Их сила - в нашей слабости. Почуяв, что боевой дух наш оскудел, а руки, сжимающие меч, утратили твердость, германцы не остановятся, пока не насытят свою жажду крови и наживы. Вспомните, что вы - римляне! Если мы не отбросим оголтелые оравы дикарей обратно за Данувий - Империя превратится в руины.
   Речь магистра солдаты приняли восторженно, откликнувшись на нее дружным гулом и поднятием рук.
   Себастиан хорошо знал свое дело. Невзирая на малочисленность своего корпуса, он начал совершать успешные рейды против отдельных готских отрядов во Фракии. Не последнюю роль сыграла и тщательная изученность военноначальником территории боевых действий. Магистр каждый раз выбирал удобные моменты для атаки неприятеля, пользуясь разрозненностью готских вождей. Как правило, римляне нападали на их отряды после того, как те возвращались из опустошенных селений, нагруженные добычей, либо во время разбивки стана.
   Солдаты Себастиана были безжалостны, стремясь истреблять германцев до последнего человека. Возле Никополя они рассеяли тясячный корпус готов и загнали их в реку, расстеливая стрелами и дротиками. Тех, кто пытался выбираться на берег - рубили мечами, так что вода стала вишневой от пролитой крови. После боя у Берои захваченных в плен готов Себастиан приказал публично разорвать лошадьми. Успехи магистра педитума вызвали одобрение Валента.
   За короткие сроки удалось очистить от варваров многие области Фракии до самого Девелта. Однако далее победоносное продвижение корпуса Себастиана остановило донесение о приближении крупных готских частей, предводительствуемых вождем Сафраком. Разведчики сообщили о трех тысячах всадников и двух тысячах пехотинцев, идущих на сближение с римлянами.
   Себастиан отошел к реке Марица, где принял решение дать неприятелю бой, невзирая на его численное превосходство. Полководец внимательно осмотрел местность, после чего разместил своих солдат между двух холмов, прилегающих к реке. Позиция эта не позволяла обойти фронт центурий и задействовать в полной мере столь опасную варварскую конницу. Однако магистр применил и дополнительную военную хитрость. Фланги выстроившихся сплошным прямоугольником легионеров он оставил открытыми, выдвинув боевую линию несколько вперед. Они должны были создать у противника ощущение уязвимости.
   Пехотинцы встали плотно, плечо к плечу, закрывшись круглыми щитами. Сплоченный строй ощетинившихся копьями солдат без разрывов и промежутков давал надежду выдержать натиск ударных готских клиньев. Еще со времен Антонина Каракаллы военачальники Империи все чаще использовали в сражениях монолитные построения по типу греческих фаланг, поскольку противостоять безумному напору варварских войск становилось все труднее и труднее. Тактика ведения войны Римом окончательно и бесповоротно превратилась из наступательной в оборонительную.
   Первой поле возле реки заполнила лава готских конников, издающих отчаянные боевые возгласы. За ними, с протяжным пением рогов и труб подтянулась пехота Сафрака. Готы выстраивались, готовясь к битве, настрой их был самый решительный. Как и ожидал Себастиан, пехотинцы неприятеля встали по центру клиньями, а всадники, разместившись на крыльях, едва успели дождаться приказа своего вождя, чтобы сорваться вперед с громким гиканьем. Опустив перед собой длинные таранные копья с синими флажками, воины в панцирных рубахах летели галопом. Сафрак явно хотел взять римскую пехоту в клещи, а затем довершить дело мощным лобовым ударом пехоты.
   Набравшие разгон кавалеристы не сразу увидели частоколы из заостренных кольев, которые встретили их на флангах Себастиана. Путь вперед был перекрыт. Готы начали было разворачиваться, чтобы ударить в бок шеренгам легионеров, но из-за укреплений непрерывным потоком хлынул залп стрел. Это магистр предусмотрительно разместил за частоколами всех своих лучников. Теперь они просто расстреливали беззащитных конников Сафрака. Началась сильная суета, варвары несли большие потери и конный порядок их совершенно смешался.
   Еще не зная в чем дело и наблюдая лишь клубы поднявшейся пыли на флангах римских позиций, Сафрак двинул вперед пехотные клинья. При приближении к стене легионеров их встретил густой вал летящих дротиков. Он создал в рядах германцев несколько прорех. Готы перешли на бег, оглашая воздух звучным кличем. Вскоре они столкнулись с легионерами - и загудело железо. Несмотря на неистовый пыл варваров, солдаты Себастиана не позволили им продавить свою боевую линию. Монолитный строй римлян сковал врага, а в это время две резервные когорты, укрытые Себастианом в ближайшем овраге, ударили в левое крыло Сафрака по сигналу магистра. Обнажившийся после отступления конницы край готского войска был смят. Дрогнув и потеряв всякую надежду на победу, варвары начали отступление с поля боя. Многие бросали свои щиты и тяжелые фрамы.
   Сообщая о своей новой победе Валенту, магистр педитум известил августа об уничтожении тысячи германцев. Успех при Марице сильно укрепил положение римлян во Фракии. Выступления и мятежи рабов и колонов, поддерживавших варваров, прекратились.
   Однако уже через несколько дней в лагерь Себастиана под Кабилой, ожидавшего подкреплений и соединения с Сатурнином, прибыли контуберналы последнего, а также центурия ветеранов из Том во главе с трибуном Юнием Анцием.
   - Мы привезли тебе дурные новости, магистр, - отдав приветстие военачальнику, поведал Юний. - Готские отряды и племена объединились. Теперь предводитель тервингов Фритигерн стал верховным вождем всех варваров на наших территориях.
   Себастиан почесал высокий лоб, прикрытый ершом колючих волос.
   - А еще, - нехотя добавил Юний, - из-за Данувия переправились новые варварские отряды, которые примкнули к нему.Теперь германцы превосходят нас числом почти вдвое. Без легионов, обещанных Грацианом, у нас слишком мало шансов на окончательную победу.
   - Выше голову, трибун, - ответил магистр. - Нам доводилось бить врага и меньшими силами. Против квадов воевать было не легче.
   Чтобы приободрить своих солдат в ожидании Валента, который стягивал войска в Нике, щедро раздавая жалование перед решающим походом, Себастиан надумал развеселить их выступлением актерской труппы из Адрианополя. Главное представление, развернувшееся на равнине, напомнило римлянам о войне августа с Атанариком и поражении готов. Вслед за тем старый беззубый мим вывел перед легионерами обезьяну, наряженную в обежду готского вождя. Он дал ей в лапу деревянный меч, с которым животное обращалось очень неуклюже, пока не выронило его и не удостоилось от своего хозяина шлепка хворостиной.
   - Это Фритигерн! - кричали довольные солдаты.
   Надев на обезьяну в готской одежде тяжелую цепь, мим увел ее под бурные восторги зрителей.
  
   А тем временем в лагере готов, со всех сторон окруженном повозками, вожди держали в шатре Фритигерна военный совет. Перед верховным конунгом стоял гонец в запыленном плаще, который принес недобрую весть.
   - Так ты говоришь, - кустистые брови Фритигерна низко нависли над глазами, - Грациан разбил алеманнов?
   - Да, вождь. Дружина лентиензов, на помощь которых ты так рассчитывал, не устояла перед западными легионами. Грациан уже идет во Фракию со своим победоносным войском и через несколько дней будет в Сирмии.
   Предводители готских дружин, собравшиеся в шатре, тяжело засопели. Лица их стали сумрачными.
   - Что скажете, братья? - обратился к ним Фритигерн.
   - Скажу, что дело наше дрянь, - пробурчал старый Алатей. - Если всего один римский вождь Себастиан доставил нам столько бед, уничтожив множество наших воинов, то что будет, когда два императора объединят против нас все свои аримии? Они просто сотрут нас в пыль. Как муравьев, попавших под копыта стада быков...
   - Собранных нами людей не хватит, чтобы противостоять такой силе, - более сдержанно высказал Сверид.
   - Что же нам делать? - сразу несколько глубоких морщин прочертили лоб короля.
   - У нас есть только один выход, - неожиданно подал голос Сафрак. - Нужно договариваться с уннами.
   Слова его были подобны внезапному раскату грома. Вожди переглянулись между собой в недоумении.
   - Ты хочешь просить о помощи у наших лютых врагов, от которых мы бежали, оставив отчие земли и курганы предков? - глаза Фритигерна расширились.
   - Мы бежали не от уннов! - возразил Колия. - Мы бежали от тех сил, что разбудили их жрецы. Людям бы мы смогли противостоять.
   - Если этого не сделать, - спокойно добавил Сафрак, - погибель ждет и нас, и наших детей. Тогда нашим родам уже не суждено будет возродиться на этой земле.
   - Сейчас у нас один враг - Рим, - поддержал его Колия. - Либо мы одолеем его, либо умрем.
   Гигант Вилигунд, который все это время молча сидел по правую руку от Фритигерна, вдруг поднялся.
   - Я знаю, как достичь согласия с уннами и их вождем Фелимером.
   - Мы еще не решили, желаем ли мы с ними договариваться, - возразил Фритигерн.
   - Это придется сделать в любом случае, - задумчиво произнес Алатей. - Мы не можем отбиваться одновременно со всех сторон. Где-то необходимо укрыть наших жен и детей, иначе мы всегда будем уязвимы.
   Фритигерн размышлял.
   - О чем же ты собираешься говорить с уннами? - обратился он к Вилигунду.
   - Я знаю их вождя и его советников. Они - достойные люди, и придут нам на выручку без всяких условий.
   - Что ж, тогда тебе и отправляться в их владения, - решил конунг. - Передай, что мы согласны присоединиться к созданному Фелимером союзу...
   Последние слова дались Фритигерну тяжело.
   - Я готов, - Вилигунд не повел и бровью.
   - Помни, - глаза короля стали неподвижными, - теперь от тебя зависит успех нашего общего дела и наша дальнейшая судьба. Действуй без промедления. Насколько будет возможно, мы будем избегать больших схваток с римлянами, но долго это продолжаться не сможет. Рано или поздно нам придется скрестить с ними мечи в настоящем бою. Если твоя подмога не подоспеет вовремя - все сложим здесь головы.
   - Доверься мне, вождь. Пришло мое время сдержать данную тебе клятву и доказать свою преданность. Я отправляюсь в путь немедленно.
   После этих слов гигант покинул шатер.
   - Мы же постараемся не дать римлянам соединиться, - следом за ним поднялся и Фритигерн. - Легкую конницу Хильдерита нужно направить навстречу Грациану. Пусть она нападает на его обозы и затрудняет продвижение западных легионов.
   Вожди послушно склонили головы.
  
   Густой запах смолы щекотал ноздри. Сосновые боры выростали на пути настоящими крепостями: столетние деревья с мощными стволами были подобны исполинскому частоколу, достающему до самых небес. Вилигунд ехал по лесным тропам неспешно, ни на миг не теряя бдительности. Гигант не любил венедские леса со времен похода Сагаура, в котором ему довелось поучаствовать. В этом дремучем и непознанном мире темно-зеленых дебрей, полном загадок, трудно было не испытывать беспокойства. Здесь все было живым и подвижным, Вилигунд осязал это поверхностью кожи. Леса венедов словно впивались в человека россыпью бесчисленных глаз. В камнях, листьях и пнях чудились лики таинственных богов.
   Путь готского посланника после его переправы через Дан пролегал вдоль течения реки Пирет, за которой еще виднелись развалины старых валов Траяна, по лугам, на которых паслись табуны необъезженных лошадей, по взгорьям, мимо заболоченных пустошей, займищ и рощ. Порою совсем рядом с ним проносились стада горбатых туров, сотрясая землю дробным грохотом, в заводях плескались бобры. У проточных озер виднелись спины рыбаков, охотники жгли кострища на взгорках, свежуя добычу, кое-где люд перетаскивал волоком лодки с товаром, чтобы сплавить их на реку и добраться до ближайших торговищ.
   Вопреки всем пугающим рассказы об уннах, на землях, занимаемых ныне этим племенным союзом, было спокойно. Вилигунду ни разу не пришлось защищать свою жизнь, обнажая меч, а на все его вопросы он получал от местных жителей доброжелательные ответы: где несколькими общими фразами, где жестами и знаками. Сарматы, венды и германы смешались довольно плотно. Часто селения их стояли поблизости, отделяемые друг от друга ручьем или оврагом. И все они были на удивление дружелюбны к вестнику готского конунга.
   Через семь дней пути перед Вилигундом возникло большое селение. Его встретили резанные из дуба изображения незнакомых богов с продолговатыми лицами и долгими бородами. Между избами чадили большие костры, возле которых мужчины в холщевых рубахах дубили на камнях звериные шкуры. На высоких шестах, поднимающихся над плетневыми оградами, торчали черепа коров и лосей.
   Завидев всадника, люди о чем-то заговорили между собой. Все они словно изучали его, прикидывая, чего ожидать от рослого чужака с мечом на поясе и топором у седла. Однако Вилигунд уверенно направил к ним своего коня. Гигант чувствовал накопившуюся в теле усталость. С момента переправы через Дан он спал лишь в перелесках на ветвях тальника или расстеленном плаще среди степных трав, питался вяленым мясом, ягодами и орехами.
   Один из селян - с редкими белесыми волосами, стянутыми в пук, подслеповатыми глазами и узким вытянутым подбородком шагнул навстречу Вилигунду. На шее старожила болтался деревянный амулет, изображавший горностая. Встав перед всадником, он поклонился ему в пояс и что-то сказал на своем языке, которого Вилигунд не понял. Тогда селянин, медленно подбирая слова, обратился к нему по-готски.
   - Откуда путь держишь, говорю?
   Гигант махнул рукой назад.
   - Из-за Большого Дана.
   - Ого, - старожил задумчиво почесал бороду. - Издалека.
   Он оглядел Вилигунда с ног до головы и удовлетворенно проговорил:
   - Слазь с коня. Небось, устал с дороги, столько верст отмахал. Меня прозывают Берестенем, я здесь старейшина. Пойдем в мою избу, потолкуем. Авось, буду тебе полезен.
   Гот охотно согласился. Он спрыгнул с седла и размял утомленную спину. Коня привязал у плетня жилища старожила, которое оказалось бесхитростной землянкой с ивовой кровлей. Там, в полумраке Берестень указал ему на лавку, над которой висели шкурки куниц и большой бубен.
   - Сказывай, - велел старец, подвигая себе покрытый войлоком чурбак.
   Вилигунд опустился на лавку, которая затрещала под его весом, и упер руки в бока, еще не зная до конца, быть ли ему откровенным с вендом.
   - Князя вашего ищу, - сказал наконец. - За тем и приехал.
   - А почто тебе наш князь? - взгляд старейшины стал глубоким.
   - Дело есть к нему. От всех готских родов, что стоят сейчас за Даном, на имперской земле. Помощи хотим просить против Рима.
   Берестень даже причмокнул от удивления.
   - Вона как, - протянул он. - Супротив ромеев, значит, поднялись.
   - Нет у нас другого выхода, старик, - мрачно ответил Вилигунд.
   - Растолкуй мне, а то я что-то не уразумею, - попросил старейшина.
   - Римляне дозволили нам поселиться на своих северных землях: семьи привести, хозяйством разжиться, - с неохотой начал объяснять гигант, не любивший долгие рассказы. - За это по соглашению мы должны были воевать за них во всех их походах.
   - Стало быть, за землю ромейскую мечи свои продали?
   Вилигунд сверкнул было глазами, но быстро погасил в себе негодующий порыв.
   - Понимай как хочешь, старик. Жизни на прежнем месте не стало, вот и ушли за реку. Хотели покоя и сытой жизни.
   - А что получили? - в уголках губ Берестяня мелькнула усмешка.
   - Голод и рабские ошейники для наших детей, - процедил сквозь зубы гигант.
   - Немудрено это, - Берестень закряхтел. - Чего ж еще от ромеев ждать...
   - Вот и остается теперь одно, - продолжал Вилигунд. - Драться. За жизнь, за свободу, за род свой, чтоб не угас он на чужбине.
   - Ты, стало быть, думаешь, что Велимир вам поможет?
   - Про князя вашего немало хорошего слыхал. Добрый, говорят, воин. И вождь справедливый, раз столько племен ему служит по своей воле.
   - То верно, - согласился Берестень.
   - Так скажи, где искать вашего князя. Земли ваши я знаю плохо, хоть бывать здесь доводилось прежде. Сарматы толковали, где-то у Большой Реки его главное становище.
   - Э... - вздохнул старейшина. - Нелегко будет нынче князя нашего сыскать.
   - Отчего ж так? - нахмурился гигант.
   - Оттого, что в край берендеев пути-дорожки его завлекли, в места лихие, окаянные. Князь Велимир, аки младый Купало на своем гнедом жеребце в зеб Черномирья спускается, дабы правду от кривды уберечь. С верными сотоварищами в самое Пекло сподобился низринуться. А во Пекле том власть Чернозмиева не знает удержу. С сим супостатом и придется ему порататься, чтоб солнце красное да небо ясное над землей сияли и свет людям дарили.
   Вилигунд ничего не понял из объяснения Берестеня, лишь наморщил лоб и грузно засопел.
   - Ох, нелегкое то будет дело, - прикрыл глаза старейшина, забыв о присутствии гостя. - Но только сила княжеская не в мече булатном и секире вострой. Ведь кто князь таков? Земле отчей опора, народу своему отец, богам - наперстник. Правь божья - она в нем самом пребывает. Как же не осилить марь иншую? Сила всех князей-пращуров, что краем нашим верховодили со времен Сварожичей - ныне в Велимире. Каждый из них не только в сердце, но в теле его живет. Коль прознает это - непременно одолеет Черномирье. Пресветлый князь Святогор, чья мощь не ведала изъяна, а слава - забвения, и нонешний князь Велимир - одно. В новом лике воплощен на благо людей наш исконный предок, вот только младый княже то еще не сознал. Потому тропами Потьмы ходит и в опасности немалой пребывает. Всем миром надобно ему пособить и на свет Яри направить.
   - Что ж мне делать, старик? - Вилигунд не сводил глаз с Берестеня.
   - Отправляйся в землю берендеев, к Черному Холму. За Туман-Ручей, за Рысью Гряду. Там, близ Трех Дубрав можно сыскать нашего князя. Но торопись и помни, что и твоя помощь ему может понадобиться. Ради блага твоего народа будь готов принять любые испытания, кои может послать тебе судьба.
   - Будь уверен, старик, - промолвил гигант. - Я никогда не прятался от опасностей и трудностей. Если нужда в моей силе и умениях будет - меч Вилигунда не подведет.
  

Глава 18. Сквозь дебри мрака.

   Небольшой отряд остановился у косогора, называемого Рысья Гряда, за которым начинались восходные веси берендеев, примыкающие к Трем Заградным Дубравам. Путники с напряженным вниманием вглядывались в верхушки ракитника, встающего вперемешь с лещиной и образующего настоящие теснины узловатых ветвей, подобных скрюченным пальцам. Все ощущали ноздрями тяжелый, мертвый запах пространства, от которого сжимало грудь. Выносить его становилось все труднее.
   Теперь отряд состоял только из шести человек. Среди них уже не было ни Вульфиллы, ни Ружены. После возвращения Светозара из странствий по Иномирью, Велимир с неожиданным ужасом осознал, что если бы опасность коснулась его супруги - он мог бы повернуть назад, дабы уберечь свою любимую. Она по-прежнему была готова идти с ним до конца - вот только сможет ли он сам дойти до конца, когда ей будет грозить гибель?
   На счастье, среди лесных кущ путники натолкнулись на забытое в глуши селение. В нем жили седоны, соплеменники Ружены - два десятка охотников и рыболовов. Хижины с дерновыми крышами, родовое капище и плетни для просушки шкур - вот и вся весь. Но люди здесь оказались гостеприимные. Они приняли девушку с радостью, пообещав доставить ее домой, а также препроводить Вульфиллу к границам готских земель.
   Тягостным было прощание, однако Велимир знал, что Ружене нельзя далее с ним оставаться, чтобы страх его за ее судьбу не стал орудием в руках Ингульфа. С его помощью колдун мог заставить молодого князя поступить против воли, отказавшись от своего пути. Светозар долго убеждал в необходимости такого шага юную княгиню, пока наконец она, скрепя сердце, не согласилась возвратиться в Новое Село.
   - Пусть тело мое будет далеко, - сказала она мужу на прощание, - но душа останется с тобою. Она будет придавать тебе силы и отводить невзгоды.
   Вульфилле же Светозар молвил так:
   - Возвращайся в земли своих вождей и поведай им обо всем, что видели твои глаза. Пусть они и народ их знают о коварстве Ингульфа и могуте Темня. Пусть знают, что не от нас исходит эта страшная угроза. Недруг у нас общий. Дабы побороть его и выкорчевать самые корни зла - роды наши должны держаться братским союзом.
   Проповедник согласно кивнул. Никто не упрекнул его в малодушии. Скорее, напротив - простившись с ним, путники вздохнули с облегчением. Они продолжали путь вшестером, сквозь чащу, давно лишенную листвы, однако так и не укрытую снегом.
   - Скажи, - Велимир вдруг обратился к Асгриму, нахмурив взор, - ты ведь был с Ингульфом многие годы. Ужели тебе ничего не ведомо о его прошлом и о том, из чего берется его темная сила?
   Волкоглавый прищурил глаза в задумчивости.
   - Когда-то старый карлик Горст, упившись хмельного меда с бузиной, поведал мне одну историю, - признался он. - Вот только я не знаю, правда ли это.
   - Сказывай, - попросил князь.
   - Говорят, Ингульф происходит из семьи старейшины селения Берег Выдры, что где-то в верховьях Вистулы. Община там была невелика и жила особняком от других. Даже сборщики налогов Гебериха не добирались туда из-за высоких круч, которые отгораживали Берег Выдры от всего внешнего мира. Люди там жили своими обычаями и законами. Сразу за селом поднималась Горбатая Гора, которую селяне почитали. На вершине ее находилась глубокая расщелина, в которой, как считалось, обитал могучий дух Вострогор. Его еще называли хранителем селения Берег Выдры. Половину всей добычи и урожая селяне отдавали ему.
   Заинтересованые рассказом Асгрима, к нему приблизились Светозар, Сагаур и Ратислав.
   - Долгие годы Вострогор не давал в обиду общину, - продолжал Волкоглавый. - Он отводил от нее все беды и невзгоды. Но однажды все изменилось. В селение пришла заразная болезнь, разъедающая плоть, от которой люди начали умирать как мухи. Знахари оказались бессильны с ней справиться. Старейшина, стоящий во главе общины, и другие селяне молили о заступничестве богов, обращались к Вострогору - однако все было тщетно. С каждым днем погибало все больше людей. Страшная болезнь не щадила ни стар, ни млад, ни мужчин, ни женщин. Тогда старейшина отправился к жрецу и попросил его провести обряд гадания. По внутренностям зарезанного на священном камне теленка жрец отпределил, что Вострогору нужна жертва. Только она способна была отвести от Берега Выдры несчастье и спасти тех, кто еще остался.
   - Ты говоришь про человеческую жертву? - догадался Велимир.
   - Да. Жрец поведал, что старейшина должен отдать своего единственного сына, бросив его в жерло горы. Тогда болезнь уйдет.
   Слушатели переглянулись.
   - Отец долго не мог решиться на такой ужасный поступок - человеческих жертв в общине никогда не приносили, а сам он был уже слишком стар, чтобы надеяться на пополнение своего рода. Однако селяне, узнав об исходе гадания, потребовали от старейшины исполнить волю Вострогора и свой прямой долг главы общины. С болью в сердце тот согласился. Так пятилетнего мальчика сбросили в расщелину Горбатой Горы. Через день болезнь действительно покинула селение.
   - Что же было потом? - спросил Сагаур.
   - Прошло не меньше тридцати лет. Повзрослевший и возмужавший сын старейшины вернулся в селение Берег Выдры.
   - Он не погиб?
   - Нет. Более того, он обрел удивительные способности. Он мог без особого труда читать мысли, предвидеть события и укрощать диких зверей. Должно быть, дух Горбатой Горы не только пощадил его, но и наделил своими знаниями и силой. Вскоре сын старейшины из села Берег Выдры стал известен даже среди соседних общин. Слух о нем долетел до самого Архемайра. Спустя небольшое время его призвали ко двору правившего тогда Гебериха. Так Ингульф стал верховным готским жрецом.
   - Я этого не знал, - прошептал Юннимунд.
   Остальные спутники Асгрима молчали, подавленные его рассказом.
   - Ингульф многое умел еще до того, как постиг тайну Черного Холма, - чуть помолчав, добавил Волкоголовый. - Он учил меня, как заговаривать воду, чтобы она показала образы грядущего. Объяснял, как нужно договариваться с духами деревьев, холмов и водоемов, чтобы они могли служить человеческой воле...
   Сын Берингара провел рукой по глазам, словно сбрасывая тень. Дальнейший путь проходил в молчании.
   За Рысьей Грядой перед отрядом Велимира предстало селение. Все жители его, а также домашний скот, оказались мертвы. Мужчины, женщины, дети лежали в разных позах с безумно выпученными глазами среди опрокинутых вершей и кадок. На лицах их угадывалось предсмертное напряжение. Выпученными и налитыми кровью были глаза околевших коров, волов и овец. Некоторым из них даже удалось вырваться из загонов, оборвав шейные хомуты. Но далеко не ушел никто.
   Среди спутников Велимира начались пересуды, которые взмахом руки остановил Светозар.
   - Людей и скотину убил не Темень, - сказал он, осмотрев тела, - и не Ингульф.
   - Кто же тогда? - вопросил Юннимунд.
   - Всему причиной - тайное урочище в толще Черного Холма, - сообщил волхв. - Это его ядовитые животоки и его марь погубили весь.
   Светозар закрыл глаза. Было видно, что его мысленный взор перемахнул через рощи и дубравы, достигнув логова Темня.
   - Я вижу это урочище, - молвил волхв, не открывая глаз. - Обряды древних кобников напитали его стены немерянной силой, силой разрушения.
   - Расскажи, что ты видишь! - не удержался Велимир.
   - Оно имеет очень странную форму. Основание широкое, но стены сужаются к верхушке. Камни, из которых оно сложено, не встречаются в наших краях и не ведомы ни вятам, ни берендеям.
   - Что же это за камни? - удивился Юннимунд.
   - Они привезены из дальних земель и могут светиться. Таких камней на заре времен встречалось немало в краю Южных Вод, из которых происходили грозные исполины - из них они строили свои города. В старовину, когда людей на земле еще не существовало, исполины Юга и владыки морей боролись с волотами Севера из страны Ярия. Чужеродные камни могутой своей превосходят все, что мы знаем. А еще - темное урочище охраняют духи древних воев, истребить коих не властен ни клинок, ни сила заговора.
   Светозар с усилием окрыл глаза и растер лицо, сгоняя видение.
   - Худы наши дела, - проронил сквозь зубы Сагаур.
   Чем ближе отряд подбирался к Трем Заградным Дубравам, тем больше встречалось кряжистых валунов, испещренных знаками и рисунками. Рисунки напоминали незнакомых птиц и зверей, а знаки - годьи письмена.
   - Это не руны, - сказал, однако, Юннимунд. - Это более древние символы, значения которых я не знаю. Они появляются сами собой и несут нам какие-то послания.
   Миновали небольшой ручей, огибающий пригорок и несколько глубоких западин, заросших молодым ельником. За ними наткнулись на другое селение. Здесь было пусто: путники узрели покосившееся древоколье, обносившее дома, холодные жилища и загоны с висящими всюду клочьями паутины. Было ясно, что весь жители покинули давно. Сразу за селом пролегал овраг с замерзшим болотом. Обогнув его и выбравшись на поляну, покрытую сухим дерном, отряд Велимира остановился, как вкопанный.
   Их встретило громоздкое изваяние, рубленное из темного песчаника. Высотой оно достигало трех саженей, имело круглую голову на массивной шее и глубокие выступы глазниц. Нос его был бугристым с широкими ноздрями, тонкий изгиб губ складывался в какую-то загадочную полуулыбку.
   - Я знаю в этих краях каждый вершок, - в глубокой задумчивости промолвил Светозар. - Здесь прежде не было каменых чуров.
   Путники хмуро разглядывали изваяние. Оно вызывало у них непонятную тревогу. От каменного кумира тянуло тягучим холодом, проникавшим внутрь и словно вонзавшим в тело тысячи невидимых игл. Неожиданно водянистая капля выступила на лбу неведомого бога. Она потекла вниз и скатилась с носа. За ней последовала другая. Темный камень покрывался влагой, источаемой малыми и большими впадинами, прорезанными в его поверхности.
   - Что это? - изумился Юннимунд. - Чур потеет?
   Он приблизился к изваянию, недоверчиво рассматривая белесую прозрачную жидкость. Протянутую к капи руку остановил резкий выкрик Светозара.
   - Остановись! Не прикасайся к нему.
   Гот с непониманием посмотрел на волхва. Тогда тот сорвал длинный стебель дрока и подступил к изваянию. Он провел им по влажным желобкам темного камня. Стебель мгновенно затрещал и съежился. Он стал черным, и волхв поспешил его отбросить.
   - Это яд, - пояснил Светозар, - убивающий все живое.
   На лице Сагаура проступила догадка.
   - Да ведь перед нами изображение самого Темня, - ошалело проговорил он.
   - Ты прав, - подтвердил волхв. - Его рукотворный образ.
   Сагаур закусил губу и проворно ринулся вперед. Он выхватил меч и намеревался уже подскочить к капи, чтобы снести ей голову, но растянулся на земле. Всем показалось, будто что-то невидимое схватило его за ноги.
   - Нет! - поднял ладонь Светозар. - Стремясь уничтожить или повредить это изваяние, ты можешь погибнуть сам и погубить нас всех.
   - Как же быть? - спросил Ратислав.
   - Забудьте про него. Дорога наша лежит дальше.
   Спутники волхва послушались его. Сагаур вложил меч в ножны, готовый продолжить путь. Неожиданно они увидели побледневшее лицо Асгрима. Волкоголовый, замерев, смотрел куда-то назад. Обернувшись разом, побледнели все. На другой стороне оврага, у взгорка, стояли шестеро человек в холщевых плащах. Пятеро из них были облачены в кольчатые рубахи, как воины, и имели на поясах топоры и клинки, шестой - походил на волхва в вершнике, в руке которого был зажат трехзубый посох.
   - Да это же мы! - высказал вслух мучающую всех догадку Юннимунд.
   И правда, в каждом из этих людей за оврагом воины княжеского отряда узнали самих себя. Видение рассеялось быстро, однако еще долго все молчали.
   - Я слышал, что увидеть своего двойника - верный знак приближающейся смерти, - решился, наконец, высказать свое соображение Сагаур.
   - Оставь эти мысли, - посоветовал Светозар. - Мы и так потеряли здесь слишком много времени.
   Прибавив шаг, путники двинулись вдоль поляны. Преодолев небольшую рощу в полном безмолвии, сделали привал. До Трех Заградных Дубрав оставалось не более версты.
   Однако разжечь костер и подкрепиться не успели. Случилось непредвиженное. Всех спутников волхва охватил сильный приступ удушья. Вены на лбу у них натянулись, лица побагровели. Воины судорожно хватали ртом воздух, выпучив глаза, и держались за шеи. Светозар все понял сразу. Людей душили обереги.
   Вытащив нож, волхв поспешил на помощь товарищам. Первым он освободил князя, срезав с его шеи тяжелый науз. Сделать это оказалось не слишком просто: толстый конопляный шнур, став прочным, точно проволока, так и въелся в кожу, сдавив горло. Потом Светозар вызволил остальных.
   После того как едва не погибшие нелепой смертью люди пришли в себя и отдышались, они осмотрели обереги, которые носили на себе с детских лет. Несмотря на то, что форма и материал наузов у всех был разным, сейчас все они необъяснимо превратились в бронзовые круги с выбитыми на них изображеньями глазастого широконосого существа - точно такого, каким был встреченный ими каменный чур.
   - Как ты объяснишь подобное, кудесник? - обратился к волхву Асгрим. - Мы были всего в шаге от гибели, чуть не став жертвой собственных амулетов. Почему облик Темного Бога проявился на них?
   - Темень защищает свои владения, - отозвался Светозар, - а мы подобрались к ним вплотную. Он чувствует, что вместе с нами сюда пришла угроза его власти и самому его существованию. Теперь мы должны завершить начатое, чего бы нам это ни стоило. Вернуться мы уже не можем. Каждый из вас отправился в поход по доброй воле, сознавая те трудности и опасности, с коими вы можете здесь столкнуться. Так что не падайте духом и идите до конца.
   - Мы были уверены, что правда на нашей стороне, - проворчал Ратислав. - А стало быть, и сила...
   - Ужель ныне ты в этом усомнился, воевода? - с легким упреком вопросил Светозар.
   - Нет, - качнул тот головой. - Я все так же уповаю на помощь богов, как ты и учил. Ведь правда божеская по-прежнему пребывает с нами?
   - Истинно так, - подтвердил волхв.
   - Мы пойдем до конца, - ответил за всех Велимир.
   Сагаур однако не выглядел столь уверенным. Тени залегли под его глазами, черная складка разбила переносицу, а брови нависли над глазами.
   - Покуда я не заметил, чтобы боги и их правда нас сберегали, - выговорил он сумрачно.
   - Все потому, что ты неверно понимаешь суть богов и их роль в этом мире, - слова Светозара оказались неожиданными для всех. На него посмотрели с непониманием.
   - Что же есть боги? - чуть дрогнувшим голосом осведомился Юннимунд.
   - Единое сердце Всемирья, - отвечал волхв. - Всеобщий путь явлений, с которым мы связаны нераздельно. Боги - незамутненная реальность потока жизни. Она имеет цельную природу и общее начало, но проявляет себя как множество природных стихий, заполняющих собой Всемирье. Исток Всебожья един, выражение - многолико, однако мы тоже вышли из этого истока, а посему - носим в себе душу Рода и обладаем божественным естеством.
   - Значит ли это, что мы подобны богам? - спросил Сагаур.
   - Мы от них неотличимы. Божественое - в каждом из нас. В него не нужно верить, его надобно ежемгновенно ощущать и позволять изливаться вовне. Дать проявить себя сути Всеродовой во всей полноте и величии, не затемняя ее ложными образами, идущими от ума.
   Волхв обвел пристальным взглядом лица своих товарищей.
   - Если вы желаете воплотить задуманное и повергнуть Темня в небытие раз и навсегда - отворите в себе божские врата, выпустите свет источного, который вы замуровали в склепе сомнений и слабостей. Темень лишь пробуждает то темное, созвучное его бытию, что есть в вашей душе. И чем больше вы боитесь - тем сильнее он. Пусть проявит себя закон Прави. Пусть вышние боги воплощают его, дея чрез ваше существо, вы сами лишаете их силы. Тогда будет возрожден попранный порядок Всемирья. Не ждите помощи свыше, но внимайте назиданью, звучащему в ваших сердцах. Без трепета ступайте по стопам Рода-Отца. Рассеяв свои слабости, вы рассеете реющий над нашим краем сумрак мари, чтоб вернуть в него торжество Лада.
   Видя, что лица его спутников оживились, Светозар добавил.
   - Только так мы сможем победить. Взирайте в исток своих сердец и пусть вас согреют улыбки отчих богов, что отражаются на его безупречно ясной поверхности.
   После привала путники продолжили путь бодро. Больше никто не говорил о страхах и опасностях.
   Дубравы, окружающие Черный Холм, встретили всадников тишиной и безветрием. С первого взгляда стало ясно, что места эти пустынны: ни птицы, ни зверя невозможно было уловить под суровыми сводами ветвей. Однако впечатление это оказалось обманчивым.
   Светозар почувствовал движение в древесных корнях. Виделось ему, что все они соединены меж собой в единую вязь под слоем почвы, образуя живое существо, которое чутко внимает каждому шороху посторонних. Можно было даже разобрать далекий катящийся звук, подобный утробному стону.
   Вступить под сень дубов оказалось не так просто. Ноги будто сами упирались, врастая в почву. Ратислав заметил, что по щеке Асгрима скатилась слеза.
   - Да пребудет с нами огнь Всеродов, разгоняющий тьму иншего! - возгласил Светозар, первым устремляясь вперед.
   Товарищи его последовали за ним, но уже через несколько шагов в нерешительности остановились. Впереди, средь шершавых стволов откуда ни возмись выросли многочисленные детские фигуры в белых рубахах. Глаза у всех были большими, немигающими. В них отражался какой-то зов, могучее притяжение. Путники смотрели на них, точно завороженные.
   - Кто это, кудесник? - спросил Юннимунд Светозара.
   - Скоро мы это узнаем, - отозвался волхв, нахмурившись.
   Между тем веки людей налились тяжестью, начали слипаться. Воины невольно утрачивали ясность ума. Светозар слишком поздно уразумел, что не следует долго глядеть в очи неведомых дубравных существ. Должно быть, на несколько мгновений все погрузились в сон. Из него вывел озабоченный возглас Сагаура.
   - Где Асгрим?
   И впрямь, Волкоголовый как сквозь землю провалился.
   - Что за шутки? - Велимир недоверчиво подошел к месту, где еще недавно находился сын Берингара.
   Он коснулся рукой почвы, которая оказалась необычно зеленого цвета, однако никаких следов не увидел. Пальцы и ладонь обдало холодом. Пропали и дети.
   Путники угрюмо переглянулись.
   - Мы непременно разыщем Асгрима, - заверил Светозар. - Но сейчас нужно двигаться дальше.
   Ему неохотно подчинились.
   Своды дубрав становились выше, однако при этом темнее. Деревья тоже, как будто, увеличились в охвате. Среди палых листьев теперь сновали быстрые тени, похожие на раздвоенные языки, откуда-то доносились треск и хруст. Догадка поразила Светозара.
   - Корни этих дубов порождают тени на поверхности земли, а из теней возникают образы. Отсюда и те существа, которых мы видели в облике детей.
   - Выходит, это они утащили Асгрима? - сообразил Ратислав.
   - Да. Будьте все время настороже.
   Путники шли очень медленно, выверяя каждое свое движение. Они все глубже проникали в дебри дубравного урочища, зорко осматриваясь по сторонам. Порою им казалось, что в просветах между дерев и кустарников мелькают непонятные существа с лягушачьми лапами и человечьими головами, по ветвям скачут бородатые филины. Пни переступали с места на место, по высоким стволам, точно гусеницы, ползли мшистые наросты и грибы. Некоторые кустоши были покрыты звериной шерстью, в сплетении мощных корневищ поблескивали внимательные глаза. Даже расщелы земли под ступнями складывались в очертания лиц неведомых клыкастых созданий.
   Однако когда странники приостанавливались, чтобы лучше разглядеть диковинные явления, они видели лишь тени - вездесущие, назойливые тени, обступающие плотной гурьбой. Тени сопровождали непрошеных гостей дубрав на каждом шагу.
   Вскоре тишину нарушил вой ветра. Ветви дубов затрещали, прогнулись. Кожи людей коснулось ледяное дыхание, под темными сводами прокатился долгий и гулкий смех, пробирающий до костей. Потом тела путников начал сковывать хлад. В доли мгновения воздух сделался настолько студеным, что одежда примерзала к телу, а пальцы рук ломило до боли. Ветер же только усиливался: ревел, рычал, гоготал.
   - Этот холод убьет нас, - сказал Сагаур, втягивая голову в плечи.
   Светозар оглядел своих товарищей. Пальцы окоченевших рук скрючились, лица побелели. Даже кора дубов повсюду изошла глубокими трещинами, а листья сморщились.
   - Похоже, это и есть дыхание смерти, - стуча зубами, проронил Ратислав.
   Волхв вспомнил про свой оберег, который носил на запястье. Он поднес к глазам перстень Святогора, на котором проступили знаки древних рун.
   - Пресветлый княже, пособи наследкам своим, - прошептал Светозар одними губами.
   Перстень излучал тепло, живительную силу яри. Сначала волхв ощущал ее только вокруг себя. Однако постепенно - неспешно, но верно - стал меняться морозный воздух дубрав. Словно треснул невидимый слой льда, через прорехи которого вновь пробилось солнце. С явной неохотой отступало ледяное дыхание. Вернулась тишина.
   Велимир и Сагаур, щеки которых теперь порозовели, невольно заулыбались, однако Светозар покачал головой.
   - Не спешите радоваться. Сдается мне, это не последнее испытание на нашем пути.
   Волхв оказался прав. Уже через версту тропа, по которой двигались путники, оборвалась крутым обрывом. Глубокий овраг шириною в четыре сажени словно разрезал поперек покровы земли.
   - И оврага здесь прежде не было, - точно говоря сам с собой, произнес Светозар в глубокой задумчивости.
   Переправиться через такой большой расщел, на дне которого белели острые каменные валуны, возможности не было никакой. Люди двинулись по краю отрогов, но быстро убедились, что овраг не собирается заканчиваться. Это не слишком удивило путников, уже привыкших к каверзам Трех Заградных Дубрав. Удивило то, что через полверсты впереди обозначился мост из связанных лыком дубовых бревен.
   - Вот и переправа, - озадаченно промолвил Велимир, еще не веря своим глазам.
   Он улыбнулся и первым двинулся к мосту.
   - Не спеши, княже! - одернул его Светозар, который уже увидел всю опасность происходящего.
   - В чем дело? - недовольно спросил Велимир. - Если есть мост, стало быть, надобно по нему переправиться. Через такую овражину мы по воздуху не перелетим, а конца-краю ей невидать, ты сам убедился.
   - То - не простая переправа, - лицо волхва стало сумрачным. - И не всякому дано ее одолеть.
   - О чем ты? - вскинул брови Ратислав.
   - Лишь тот, кто не имеет в себе тяжести, перейдет на ту сторону. Лишь тот, кто легок, аки лебяжий пух, и пуст, как порожняя чаша.
   - Мы не разумеем тебя, - сказал воевода.
   - Ежели ум ваш чист, а в сердце нет ни образов, ни имен - вы здесь пройдете, - пояснил Светозар. - Коль затаились внутри сомнения и мысли, а перед взором разума маячат зраки вещей - рухнете вниз на погибель.
   - Как же нам быть? - с тревогой вопросил молодой король готов.
   - Оставить на этой стороне все самостное. Отказаться от самих себя, коими вы себя помышляете в этом мире, и личин, под коими вас ведали люди. Покуда есть Юннимунд, Велимир, Ратислав и Сагаур - не быть благу. Вас встретит лишь лютизна и худо.
   - Ты толкуешь о том, чтобы мы перестали быть собою? - недоверчиво уточнил Сагаур.
   Волхв улыбнулся в ответ.
   - Все дело в том, что никто из вас никогда собою не был. Это лишь заблуждение и кажимость, влекущее в сети морока. Единственно есть лишь всеродная Собь. Она узнает себя в отдельных каплях дыханья Всемирья, что зовутся людскими жизнями. Всеродная Собь оживотворяет те сгустки духа, что светятся свитнями людских судеб в Океане Вечности, но остаются неотделимыми от единородного свитня. Те капли и сгустки - суть отражение Одного. Вы знаете их как множество и зовете Юннимундом, Велимиром, Ратиславом, Сагауром. Однако то - лишь звуки, не передающие суть. Ежели познаете это всем сердцем своим - переправитесь на другой берег.
   По тому, как волхв выделил фразу "другой берег", его товарищи поняли, что говорит он вовсе не о другом крае оврага.
   - Асгрим стал жертвой Темня потому, - более сурово продолжил Светозар, - что не изжил в себе былые привязанности. В сердце его остался образ, который он полагал собою настоящим. Этот морочный оттиск затмения сгубил его. Сего бы не вышло, если б сын Берингара сознал, что суть его - пуста и безлика, как этот овраг.
   Волхв простер руку в сторону провала.
   - Можно сказать, что суть человека имеет очертания, подобно тому, как имеет их овраг. Однако то не верно. Взгляните! Овраг есть воплощение бесформенности. Его пустота придает смысл и назначение тому, что мы имеем пред собой - глубокому провалу. Без этой зияющей пустоты нет самого оврага. Его делает самим собой истое и совершенное отсутствие.
   Светозар обвел воинов взглядом.
   - Ежели уподобитесь самому оврагу в его безличии, то окажетесь на той стороне. Помните: вас нет, но вы есть, ибо благодаря чистоте вашего духа и пустоте разума все вещи вокруг обретают смысл и назначенье. Вы - бесплотны и бессущностны. Именно потому вы проявляете собой божскую суть. Не становитесь бренными людьми, закованными в латы мнимой личины. Будьте подлинными людьми - частью Вышних, что приводят к Ладу порядок вещей во Всемирье. Истый человек - тот, кто превыше и яри, и мари, и доли, и недоли. Он стоит за всеми кромками знаемого, а потому беды не властны выйти на его след.
   Велимир, Юннимунд, Ратислав и Сагаур безмолвно слушали волхва.
   - Ежели кто из вас, - добавил тот, - не в силах оставить на этой стороне груз своих морочных зраков - лучше сразу повернуть назад.
   - Мы справимся, - за всех высказал Ратислав. - Я немало прожил на свете, повидал много земель и народов. Я видел расцвет и падение правителей и держав, изломы судеб. Все то, чем я дышал, чему принадлежал и во что верил - я отринул, выбрав путь свободы духа. Я отказался от своего прошлого и своего имени, данного мне родителями. Я не держусь за настоящее и не грежу о будущем. Так можно ли сказать, что я привязан к своей мнимой личине? Это только призрачный образ, за которым очи мои уже давно прозрели вечность...
   - Мой путь был непрост, - в свою очередь, заговорил Сагаур. - Ослепленный желаниями и стремлениями этого мира, я долго пытался утолить свои жажды: власти, славы, богатства, пока не понял, что гоняюсь за бессмысленными тенями. Цели, которые на протяжении жизни я ставил перед собой, оказались всего лишь фальшивыми побрякушками, заслоняющими жизнь настоящую. Потом все это рухнуло, и остался просто человек, идущий по дорогам мира. Человек, который ничего с собой не несет и ничем не может владеть, ибо все приходяще, а постоянство вещей есть мираж. Слова "князь", "повелитель", "воин" и другие - только звуки, не передающие истины. Они часто меняются, но за ними движется то, что неизменно - безымянный странник, ступающий по тропе без начала и конца. Похоже это на облако, которое часто меняет форму, однако не имеет подлинной плоти...
   Юннимунд медлил, разглядывая дно оврага и хрупкий мост, соединяющий его берега. На лице его отразилась мучительная борьба. Он то подскакивал к самому краю - то вновь отступал.
   - Нет, - наконец, вымолвил он. - Я не могу. Как я расстанусь с тем, чем жил до сих пор? Как отступлюсь от того, кем себя считал, во что верил и на что надеялся? Если отринуть все это - что останется мне? Кем я буду, да и буду ли вообще? Ты манишь меня незнаемым - но как я могу верить тебе? Могу ли я быть убежден, что существует что-то иное, нежели то, что всегда меня окружало? А раз я не верю - то неминуемо погибну...
   - Возвращайся в Архемайр, - спокойно произнес Светозар. - Лучше честно признаться в своей слабости сейчас, чем пытаться свершить непосильное. Ступай, и да будет путь твой удачным. Ты найдешь себе стезю по плечу в землях твоего отца.
   На лице Юннимунда проступили пунцовые пятна - краска стыда. Опустив глаза, сын Эорманрика понуро ступил в тень деревьев.
   Теперь взоры обратились на Велимира. Все понимали, что юный князь тоже находится в начале своего жизненного пути и еще не имеет того сурового опыта прозрения, который было уготовано познать Ратиславу и Сагауру. Однако ответ Велимирабыл уверенным и непреклонным.
   - Отправляясь в этот поход, - молвил он, - я ясно сознавал, что он может стать для меня последним. Потому я готов встретить свой последний час в любой миг и сделаю это с улыбкой. Во благо моего народа и моей земли я согласился пожертвовать своей бренной плотью. Ужели может цепляться за образ своей личины тот, кто добровольно желает принести себя в жертву? Я не забыл уроков премудрого Ведислава и верю, что тело - всего лишь одежда духа. Человек может лишиться первого, однако ж второе отнять у него не властен никто, ибо дух наш бескраен и всеместен, заполняя собой весь простор Богомирья.
   - Теперь я вижу, что не ошибся в вас троих, - подвел итог Светозар. - Все вы достойны того пути, который расстилается пред вам. Ступайте вперед смело, и пусть пребудет с вами сила Всеродова!
   Волхв первым подал пример и без колебаний прошел по мосту над обрывом. Бревна даже не шевельнулись под его ногами, будто их коснулась бесплотная тень или солнечный блик.
   Вторым на переправу ступил Велимир. Мост чуть вздрогнул, лыковые завязи натянулись и скрипнули. Но молодой князь без помех переправился на противоположный берег. Под ногой Ратислава одно из бревен треснуло, от другого отлетел кусок коры и упал в провал. Под весом Сагаура мост и вовсе провис, а лыковые обвязки начали рваться, однако он успел дойти до конца и присоединиться к товарищам.
   Бросив взгляд на переправу, все увидели, как она рушится и с треском осыпается на дно оврага. Бревна раскрошились, словно сухая труха.
   - Ну, теперь уже ничто не отделяет нас от Ингульфа, - проговорил Светозар. - И обратного пути у нас нет.
  

Глава 19. У подножия Черного Холма.

  
   - Где мы? - удивился Велимир.
   - Мы стоим на том же месте, - отвечал Светозар. - Но теперь вы видите мир иным взором.
   Вокруг клубился белый туман, однако вдалеке, за белым сумраком, вставал сумрак черный, горой поднимался над землей, и где-то в глубине ее бушевало пламя, невидимое для глаз, но угадываемое сердцем.
   Черный Холм выступал перед путниками медленно. Сначала показалась его вершина, отороченная ворсом кустоши и редких деревьев. Она всплывала над зубчатым ограждением дубрав, высилась и крепла. Скоро очертились выпуклые отвесы склонов, прорезанные кое-где угловатыми впадинами и прорехами. Холм неуклонно надвигался, полз на людей, грозя подавить их своим все возрастающим суровым величием.
   Светозар, Велимир, Ратислав и Сагаур смотрели на него, не отводя глаз. Сначала, как им показалось, он был окрашен мягкой синевой, плавал в ее густеющем мареве, словно гигантское облако. Потом синева растворилась, проявив внутри себя плотную бурую глыбу, отливающую лазурью на самой макушке. С каждым шагом холм становился все больше, закрывая собой висящие в вышине облачные разводы. Это была будоражащая, пробирающая до глубины души утесная мощь. Она будто втягивала в себя смотрящего на нее человека, впитывала его, отнимая волю к сопротивлению. А еще - она переворачивала весь белый свет, меняя небо и землю местами. Путники, как околдованные, застыли в полном безмолвии. Они ощущали, как тает, растекается и плывет их тело, как погружается в кутерьму дымчатого бурого пара их разум.
   Ратислав, совершив над собой усилие, встряхнул плечами. Он хотел освободиться из сетей наваждения, вырвать себя из плена дурмана, власть которого становилась неодолимой. Неожиданно его оглушила пространная, необъятная тишина. Это было подобно погружению в самую пучину забвения. Через некоторое время звуки вернулись. Погасший небокрай разгорелся яркими красками и оттенками. Воевода прищурил глаза, чтобы рассмотреть проявившуюся картину.
   Перед ним по-прежнему высился холм: массивный, узловатый. Однако холм изменился. Теперь на нем можно было различить и линию укреплений, и ров, и серые кровли жилищ. Склоны были увиты виноградниками, маслинами и смоковницами. Кое-где поднимался дымок - пастухи на выпасах, покрытых травостоем, жгли костры, а в отдалении бродили коровы и овцы. Из-за палисада неслись песнопения, вплетавшиеся в журчание могучей реки, которую скрывали из виду многочисленные светлозеленые рощи и окрестные болота. Солнце сильно припекало.
   Необъяснимым образом Ратислав вдруг понял, что перед ним Палатин - древний, забытый, незнакомый. Такой, каким он был в те времена, когда копье Ромула вонзилось в его твердь, дав начало новой жизни и новой эпохе. Внезапно цокот копыт привлек внимание воеводы. По проторенной дороге, ведущей к подножию холма и отмеченной следами повозок, несся всадник в голубой тунике с белой каймой, неистово погоняя крапчатого скакуна.
   - Беда! - крикнул он Ратиславу. - Латины осквернили святилище Эгерии.
   Ратислав, совершенно позабыв, кто он такой и куда держит путь, потеребил подбородок в глубокой задумчивости.
   - Очнись, Авидий! - сердито бросил ему всадник. - Надо поднимать народ. Святотатцы должны ответить за свое злодеяние.
   Вдруг воевода словно прозрел. Конечно же, он знал источник Совершенства, где стояла небольшая кумирня главной из всех нимф-камен, покровительствующих городу. Царь и жрецы постоянно подносили статуе Эгерии дары и совершали заклания жертвенных животных. В прошлом году Ромул повелел самому искусному мастеру Витрувию изготовить щит из чистого золота и украсить его драгоценными каменьями. На нем были выбиты посвятительные надписи, изображен дикий плющ и виноградная лоза. Этот щит понтифики повесили на ветви олеандра напротив кумирни, а на жертвенном камне под ним совершили возлияние вином и положили ячменные колосья. И вот теперь соседи латиняне из Альба-Лонги, которым не давали покоя успехи жителей Палатина, совершили преступление против богов и против народа.
   Ратислав перевел взгляд на свою одежду и вздрогнул. Грудь его облегала желтая льняная туника пура с темно-красным кантом, подпоясанная таким же красным поясом, щиколотки ног были перетянуты ремнями сандалий. В правой руке был зажат короткий меч в кожаных ножнах, обернутый шерстяным черным плащем.
   Между тем пастухи, заметившие всадника с пустырей холма, поспешили к укреплениям. Вскоре за палисадом начался настоящий переполох. Совершенно не понимая, что нужно делать, Ратислав последовал по тропе за человеком, принесшим дурную весть. Он почему-то вспомнил, что его жилище находится в самом центре городка, возле Мундуса - той самой ямы, которую вырыл Ромул в знак единения всех жителей Палатина, укрыв в земле плоды и зерно. Теперь там стояла мукомольня и мастерская кожевников.
   Ворота в стене укреплений были раскрыты, из них начал выбегать народ. Это были юноши и зрелые мужи - налегке, без панцирей и щитов. Они успели прихватить с собой лишь мечи и копья. Неожиданно в одном из них Ратислав узнал Педания, горшечника, который жил с ним по-соседству.
   - Пошли с нами, Авидий, - сказал он. - Латины не могли уйти далеко. Возле болот у Вилинала мы их нагоним.
   - Не лучше ли дождаться Ромула? - возразил воевода. - А еще - как следует вооружиться?
   - Царь вернется только к вечеру, - буркнул Педаний. - Или ты забыл, что он гостит у Акрона?
   Ратислав сразу вспомнил, что с самого утра Ромул с отрядом лучших воинов отбыл в Ценину по приглашению царя сабинян.
   - А завтра Луперкалии, - продолжал горшечник. - Какое ужасное бедствие, лишиться милости царицы всех вод в такой день!
   Праздник Луперкалии был торжеством волка, на которое каждый год собирались у подножия холма не только палатинцы, но и жители Тарпеи. Он знаменовал собой единение человека с животными и всеми силами природы. Остаться без покровительства Эгерии, стоявшей во главе всех нимф-камен, было и страшно, и позорно.
   - Надо жестоко покарать святотатцев и любой ценой вернуть щит, - внезапно для себя согласился воевода. - Иначе гнев богов обрушиться на наши головы.
   Не раздумывая более, он примкнул к полусотне палатинцев, торопливо спустившихся к подошве холма. Их возглавил Клузий, крепкий кузнец-оружейник, который участвовал в нескольких боевых схватках. Происходил он родом из городка Фидены, стоявшего на левом берегу Тибра. Фиденцам доводилось не единожды скрещивать оружие с воинствеными этруссками, чей горделивый город Вейи пытался подчинить их своей власти. Клузий случайно убил кулаком повздорившего с ним мясника на рынке и вынужден был бежать из Фиден, опасаясь кары сограждан. В Асилуме между Двух Рощ - месте, которое Ромул сделал пристанищем для всех изгоев Лациума и других земель, чтобы увеличить число своих подданных, кузнец нашел спасение. Палатинцы приняли его, как родственника и поселили на южной окраине холма. С тех пор Клузий стоял на страже интересов и законов Палатина.
   Отряд горожан двигался быстро. Следом за ним выехали восемь всадников во главе с торговым старшиной Нумерием. Они вооружились дротиками. Палатинцы уже видели впереди лавровую рощу Деметры, в стороне от которой поблескивала серебряная гладь озера Неми. Солнце прогрело воздух, сделав его почти горячим, однако иногда налетал порывистый ветерок, освежая лица людей пряным дыханием цветов и листвы. В ветвях деревьев пели жаворонки.
   Высокие стройные лавры, устремленные ввысь своими верхушками, выросли справа от тропы, бросив на нее полупрозрачную тень. Неожиданно путь палатинцам преградили люди в блистающих бронзовых шлемах и квадратных нагрудниках, надетых поверх белых туник. У многих были продолговатые деревянные щиты с рисунками кентавров, длинные копья и широкие клинки. Вперед всех вышел человек в оранжевом плаще и шлеме с заостреными нащечниками. На щите его красовалась химера - существо с головами льва и козы, а также змеевидным хвостом. Стало ясно, что латины укрылись в роще Деметры намеренно, чтобы напасть из засады. Появление их вызвало растерянность среди палатинцев. Однако в следующее мгновение Клузий, узнав воина в оранжевом плаще, гневно обратился к нему:
   - Я всегда знал, Фуфеций, что ты подлый и вероломный человек. Ты попираешь порядки людей, и ты оскверняешь законы богов. За это сегодня ты примешь справедливое наказание. Пусть Юпитер испепелит тебя огнем возмездия!
   - Юпитер далеко, а мой меч близко, Клузий, - с насмешкой ответил предводитель латинов. - И он найдет твое сердце раньше, чем ты успеешь воззвать к своим богам.
   Лица палатинцев исказили гнев и ярость.
   - Нечестивцы, не достойные ходить по этой земле! - выкрикнул Нумерий, швыряя дротик в Фуфеция. - Пришла пора ответить за свои злодеяния!
   Однако тот легко отбился щитом. С оглушительным криком два отряда ринулись друг на друга, застучали мечи и пики. Латины были гораздо лучше вооружены и подготовлены к бою, да и числом они превосходили своих противников. Этот перевес сказался уже в самом начале схватки, когда пятеро палатинцев упали от копий, пробивших их незакрытые нагрудниками тела. Но отступать никто не собирался. Жар ненависти распалял тела, жажда мести душила.
   Ратислав, обмотав плащем левое предплечье вместо щита, стиснул рукоять меча и кинулся в гущу сражающихся. Клинок его взлетал стремительно и опускался с гулом, оставляя глубокие зарубки на поверхности щитов, которыми закрывались воины Фуфеция. Воевода желал крови обидчиков своего народа. В рядах латинов он заметил юношу в отполированном нагруднике, на котором была выгравирована голова Минервы. Латин умело работал копьем и от его выпадов уже пали двое палатинцев. Воевода, расчистив себе дорогу несколькими мощными взмахами, пробился к противнику. Копье, направленное ему в грудь, Ратислав перерубил пополам, а в следующее мгновение вышиб из руки юноши щит. Меч уже был занесен для единственного, смертельного удара. Однако произошло непредвиденное. Острие клинка натолкнулось на железное препятствие. Перед Ратиславом оказался жрец с тяжелым жезлом, обвитым плющом, который отразил страшный выпад. Воеводу встретил спокойный, уверенный взгляд голубых глаз, лучащихся золотистым светом. Жрец в трабее шафранного цвета с пунцовой каймой заслонил собой молодого воина. Меч вывалился из руки Ратислава...
   - Опомнись, воевода! - этот оклик не сразу дошел до воспаленного боем ума.
   Ратислав отступил на шаг назад, протер глаза. Перед ним стоял Светозар со своим неизменным посохом. Чуть дальше - с бледными лицами застыли Велимир и Сагаур.
   - Ты едва не зарубил нашего князя! - голос Сагаура был гневным. - Что за помрачение на тебя нашло?
   Ратислав, чувствуя, что силы покидают его, присел на землю, обхватив голову руками.
   - Я не знаю, что произошло... - виновато вымолвил он. - Что-то из самых глубин моего естества прорвалось наружу. Что-то из моего дальнего прошлого, из того, что я уже когда-то проживал. Только не в этой жизни...
   - Оставьте его, - сказал Светозар Велимиру и Сагауру. - Ему сейчас нужно придти в себя. Вам это тоже не повредит. После небольшой передышки мы продолжим наш путь.
   В глазах князя еще читалось недоумение, Сагаур же успокоился почти сразу. Он глубоко вдохнул свежий, напоенный прохладой воздух и поднял глаза к небесам. Там плыли курчавые белые облака, летел целый табун белогривых скакунов, задевая копытами травы спелого луга...
   Когда Сагаур вновь перевел взгляд на махину Черного Холма, до которого путники так и не дошли, его угрожающая мощь как будто сгладилась. Он по-прежнему оставался внушительно огромным, но то безотрадно темное начало, что проступало за всеми его очертаниями, куда-то пропало. Или тона его стали мягче, расплавленные полуденным солнцем? Густые травы, облекавшие сплошным изумрудным покровом склоны холма, сейчас радовали глаз, заставляли сердце необъяснимо ликовать. Сагаур явственно осязал скрытое величие этой громады. Это было подобно прикосновению к некой божественной тайне, встрече с урочищем первозданной силы.
   - Вот и сбылась твоя мечта, - прозвучал рядом чей-то очень знакомый голос. - Теперь ты можешь видеть его собственными глазами. Смотри, сын! Вот он, прямо перед тобой: курган могучего Таргитая, твоего славного предка! Именно здесь, близ излучины реки Герр три сына вождя - Колаксай, Липоксай и Арпаксай погребли прах своего доблестного родителя, воздав ему последние почести. От Таргитая происходит наш род. В жилах твоих течет его благородная кровь. Поклонись кургану вождя, сын, и почти героя, равного которому не было на земле.
   Сагаур осторожно взглянул на человека, называвшего его сыном, и увидел крепкого мужчину со скуластым лицом, черными глазами, разделенными глубокой переносицей, русой бородой и русыми волосами, которые непослушными прядями выбивались из-под синего башлыка. Двубортный кафтан его, расшитый золотистыми нитями и отороченный соболиным мехом, был застегнут на могучем торсе блестящими пуговицами, на груди лежала тяжелая гривна с изображением рыси.
   - А правда, отец, что Таргитай был сыном самого бога Папая и дочери реки Борустен Апи? - Сагаур даже не сразу понял, что это он сам задал вопрос.
   - Да, Танай. В нем соединилось небо и земля, божественная стихия воздуха и силы земли и воды. Союз этот священен, он породил на свет самых отважных воинов, которых еще никому не удалось одолеть. Ни парны, ни явуны не смогли надеть ярмо на детей Великой Степи. Мощь Таргитая, разлитая по нашим жилам, заполняющая наше дыхание и заставляющая биться наши сердца делает нас неуязвимыми.
   Сагаур обозрил взглядом просторную равнину, которая расстилалась до самого горизонта как большой ковер. Кое-где выступали кочки, пролегали овраги, но они не нарушали совершенного единства этого степного покрова, колосящегося под дуновением ветра стеблями таволги и свербиги. Среди травы сновали суслики, скакали по конусоверхим взгоркам пятнистые антилопы, где-то в далеке слышалась трель зарянки.
   Там, за рекой начинались владения племени герров, покоренные мечом его отца, а за ними - родные кочевья. Много достойных воинов вышли из этих благословенных богами мест. Теперь, когда души их переправились по Золотому Мосту в Небесные Угодья, старожилы передают о них увлекательные сказания, гусляры слагают песни, иноземцы произносят их имена с чувством благоговейного почтения и страха. Он тоже непременно станет великим воином. Уже этой весной отец возьмет его в поход против меланхленов и юный сын вождя сумеет отличиться в настоящих боевых схватках. Он непременно привезет в родной шатер богатую добычу и удостоиться похвалы старейшин.
   Близость к кургану Таргитая наполняла Сагаура уверенностью в себе и гордостью приобщения к наследию рода. Исполинский холм словно плащем накрыл его своей тенью и это была тень бессмертия.
   Неожиданно мысли молодого воина нарушило хриплое надсадное карканье. Большой черный ворон, выскочив из зарослей козельца у подножия кургана, взмыл в вышину и принялся кружить над одинокой вершиной.
   Вождь присвиснул, прогоняя назойливую птицу, однако ворон не улетал. Он сделал над курганом еще круг и опустился на самую макушку родового урочища.
   - Прочь, негодная! - закричал Сагаур.
   Он затопал ногами, замахал руками, но все было тщетно. Ворон, сложив крылья, начал расхахивать вдоль склонов с таким важным видом, что юный воин воспринял это, как насмешку.
   - Дурной знак перед походом, - пробурчал в бороду вождь.
   - Отец! - не выдержал Сагаур. - Нельзя позволять воронью осквернить могилу нашего предка!
   - Ты прав, сын, нужно его прогнать, - согласился вождь.
   - А лучше - убить... - мстительно пробормотал Сагаур, накладывая на тетиву стрелу из горита.
   Прежде чем отец успел его остановить, он выстрелил в птицу.
   В следующий миг Сагаур ощутил сильный удар по своим рукам. Лук упал в траву.
   - Ты что, отец? - удивился он.
   Однако перед ним стоял Велимир и настойчиво тряс за плечо.
   - Очнись! Что за наважденье лишило всех вас сегодня разума?
   Сагаур медленно осознавал происходящее.
   - Твоя стрела пробила бы голову Ратиславу, если бы он вовремя не увернулся, - с упреком продолжал князь.
   Реальность наконец полностью раскрылась перед Сагауром. Не стало вождя, не стало Великой Степи, а курган Таргитая вновь обратился в сумрачную громаду Черного Холма, чьи угловатые контуры разрезали сиреневое небо.
   - Этот проклятый холм вызывает видения... - попытался оправдаться перед товарищами Сагаур. - Но, клянусь Священным Мечом, я воочию видел случай из моей юности, и я видел отца... Только это было не здесь, а когда-то давно. Когда меня еще не звали Сагауром...
   - Черный Холм приводит в движение свитни ваших земных судеб, распутывая их, словно клубок нитей, - раздумчиво проговорил Светозар. - Потому вы и переживаете сейчас моменты былого, когда на этом свете вы пребывали в других своих обличьях.
   - Это плохо для нас? - спросил Ратислав.
   - По меньшей мере, это может быть опасно. Вы должны помнить только ту великую цель, ради которой сюда пришли. Сохранять себя в настоящем и держаться в его русле, чтоб свершить затеянное.
   - Знать бы еще, что есть настоящее, - уныло отозвался Ратислав. - Оно меняется каждое мгновение. Его ни остановить, ни замедлить. Откуда нам знать, что то, что творится прямо сейчас - подлинное? Ежели мы теперь можем находиться в самых разных местах и проживать разные события из разных эпох, не будет ли стремленье держаться за настоящий миг заблужденьем?
   Светозар вздохнул.
   - Я научил вас разрывать цепи привязанностей к своему обличью, прозревая стоящее за ним естество. Так мы избежали многих бед. Но Черный Холм все видит и все чует, он постоянно за нами наблюдает. И он не преминул воспользоваться вашим изменением, чтобы найти новое уязвимое место и нанести туда удар. Узрев, что вы свободны от гнета плоти и плена собственного образа, он ныне может просто растворить вас в пространстве, затерять в пелене вневременья, где вы будете вечно носиться за отсветами своих бесчисленных земных проявлений.
   - Как же быть? - спросил Сагаур.
   - Ныне и до часа, когда мы все окажемся на вершине Черного Холма - сберегайте настоящий свой образ, связующий вас друг с другом и с нашей целью. Иначе вред, который вы можете нанести своим товарищам и себе, будет превелик, а последствия - ужасны. Запомните это крепко.
   Волхв перевел взгляд на молодого князя.
   - Велимир! Ты меня уразумел?
   Однако князь его не слышал. Глаза его потеряли блеск, тело будто оцепенело. Сагаур и Ратислав коснулись рук Велимира, но вывести его из забытья не смогли.
   - Он точно камень, - пожаловался воевода.
   - Не тревожьте его, - молвил Светозар. - Не надо ему сейчас мешать, его собь покинула плоть и ищет свои воплощенья в минувшем. Только приглядывайте, чтоб не упустить миг, когда он очнется.
   Ратислав и Сагаур сели по обе стороны от молодого князя, не отводя от него взоров. Лицо Велимира сделалось словно восковым, неживым и бесчуственным. Глаза остановились, не стало слышно дыхания.
   А сам Велимир, между тем, с волнением взирал на исполинский холм, оказавшийся на его пути. Непомерный, горделивый, покрытый целым лесом деревьев и растений, которых доселе видеть не приходилось. В просветах ветвей угадывалось что-то, подобное большому святилищу из фигурных резных брусьев.
   - Что за люд живет в этих краях? - вопросил Велимир озабоченно. - Каковы их обычаи?
   - Не ведомо, князь, - ответил кто-то рядом. - Мне доводилось слышать, что здесь начинаются владенья нескольких союзных племен, а в головах у них стоят могучие жрецы. На нашем языке эту землю называют Голубой Сваргой.
   - Предупреди людей, воевода, - распорядился Велимир. - Пускай ратники будут настороже. Здесь можно ждать любого приема.
   - Будь спокоен, князь. Наши вои не дремлют.
   Велимир оглянулся. Долгие месяцы пути утомили всех. Особенно тяжко пришлось женщинам, детям и старикам, лица которых выглядели изможденными. Уже немало разных земель преодолели они, но так и не нашли желанного пристанища. Немало вьючной скотины околело в дороге. Крутые горные перевалы, враждебные дикие племена, встречи с незнакомыми хищными зверьми - все это ослабило переселенцев. Однако все они верили своему князю, послушно следуя за ним по обширным просторам мира, которого прежде не знали, безбедно и беззаботно наслаждаясь покоем родной Лебедии. Так было из века в век, пока нежданная беда не нарушила исконные устои народа, благословенного самими богами. Почему так случилось - не понимал никто. В одночасье разгневанная стихия взбунтовалась против человека, уничтожив цветущие города Северного Края, поглотив святилища, дома, сады. Под глыбами льда, равным по своим размерам скальным утесам, пали великие вожди, жрецы и воины. Погребенным навек оказалось и Хранилище Мудрости с его собраньем Небесных Вед, завещанных людям Творцами. Очень немногим довелось выжить, и возглавил их он, Яровид из рода Ярых.
   Теперь все предстояло начать сначала. Найти места, пригодные для жизни, отстроить град, обеспечить будущее людей. Вся эта забота целиком ложилась на его плечи. После иссушающих пустынь, бескрайних болот и непроходимых лесов переселенцы наконец ступили в плодородную местность с чистыми реками, богатыми пастбищами и изобильными рощами, полными плодов. Здесь Яровид сумел досыта накормить свой народ. Доселе добыча, собираемая в лесах, и речные уловы были столь скудны, что вождь большую часть их отдавал детям и кормящим матерям, тогда как мужчины вынуждены были довольствоваться лишь кореньями. Однако теперь пропитания хватало всем.
   - Земля эта богата, - заметил с удовлетворением воевода Ветродар. - Вот бы остаться здесь, князь?
   - Поглядим, - неопределенно откликнулся Яровид. - Вышли людей верхами, чтоб осмотрели округу. А мы пока останемся у этого холма и дождемся вестей. Нельзя занимать землю, у которой может быть законный хозяин.
   - Как повелишь, - сказал воевода.
   И он выбрал нескольких всадников, поручив им разведать, есть ли поблизости города и селения.
   Князю же не давал покоя холм. Чем больше он смотрел на него, тем сильнее испытывал непреодолимую потребность на него забраться. Волнующие чувства теснили грудь, сердце стучало, нетерпение подкатывало к горлу. А где-то в самой глубине души зрело осознание того, что вершина эта каким-то загадочным образом связана с судьбой его народа.
   Дозорных прождали до вечера, однако они не вернулись. Наутро снова отрядили людей, но и те сгинули без следа.
   - Чую недоброе, - обеспокоился Ветродар. - Нужно уходить из этих мест, князь. Боюсь, беда близко ходит, как бы нас всех не прибрала.
   Яровид хмуро размышлял.
   - Твоя правда, - вынужден был согласиться он. - У этой земли свои законы и тайны. Лучше не тревожить ее покой. Однако мы не можем отступить или обойти этот край стороной, покуда не побываем в святилище на вершине этого холма.
   - Опомнись, князь! - взмахнул руками воевода. - На что тебе это?
   - Сердце говорит мне, что, не почтив урочище на холме, мы не обретем счастливой дороги. Выкажем уваженье святыне, которая стоит тут, верно, исстари, скрепляя все окружные владения печатью великого таинства.
   - Воля твоя, князь, - с неохотой смирился Ветродар.
   Вслед за Яровидом он слез с коня, отдав поводья воинам, и двинулся к подножию одного из склонов, вдоль которого тонкой лентой вилась белесая тропа. Однако вождь и воевода сделали по направлению к холму всего лишь с десяток шагов. Неожиданно землю под их ногами стали сотрясать сильные толчки, она застонала и заходила ходуном. Потом откуда-то из недр раздался столь жуткий вой, что кровь у переселенцев застыла в жилах.
   - Назад, князь! - возгласил Ветродар. - Пока эта голодная бездна не заглотила нас.
   Земля изошла глубокими разломами. Яровид и воевода с большим трудом удержались от падения в черные расщелины, из которых повалил густой белый дым. Добравшись до стана переселенцев, они перевели дух. Люди, едва не потерявшие своего князя, с волнением обступили его со всех сторон.
   - Говорил я, что надо было убираться отсюда подобру-поздорову, - проворчал Ветродар. - Чудом ведь спаслись.
   Однако Яровид отыскал в толпе Сивого, юного служителя из Хранилища Мудрости, который прежде состоял при Мудрейших. После гибели всех жрецов Лебедии под обломками льдов он единственный из северян разбирался в предсказаниях и мог читать природные знаки.
   - Что скажешь? - спросил его князь. - Ты пробыл в услужении у Мудрейших добрых три года и должен знать, что сулит нам судьба.
   Однако Сивый потупил глаза, не зная, что ответить вождю и своим собратьям.
   - Мне ведомо только то, что край сей опасен, а духи его изрядно сильны. Они не любят чужаков, а потому - их надобно ублажить, чтоб они не чинили нам вреда. Так я помышляю.
   - Мы не можем принести жертвы, - Яровид покачал головой. - Коней у нас осталось слишком мало, последние быки впряжены в повозки, а зерна и вовсе нет. Нам нечего поднести в дар силам этой земли.
   В этот момент дозорные оповестили о приближении незнакомцев. Князь и его воины развернулись им навстречу, обнажив мечи и подняв копья. Однако по дороге к ним приближались пятеро смуглолицых старцев в длинных алых одеждах и с венками на курчавых пепельных головах. Спокойствие в их взгляде и величественная поступь говорили о том, что это жрецы.
   - Здравия вам, чужеземцы! - еще издали крикнул один из них. - Опустите оружие, мы не несем вам зла.
   - Кто вы такие? - Яровид медленно убрал клинок в ножны, не спуская со старцев пристального взгляда.
   - Служители из рода Солнца. Вы в краю Землерожденных, в Долине Воя.
   - Эти земли принадлежат вам?
   - Да. Когда-то после долгой войны род наш овладел ими, одолев Воинов Бури.
   - Что за холм стоит в долине? - допытывался князь.
   - Молочная Гора. Она зовется так, потому что на вершине ее все деревья источают молоко. Оно лечит любые раны и продлевает жизнь. Наши предки полагают, что молочные деревья были посажены Белыми Богами много столетий назад. Ими же воздвигнут и храм.
   Переселенцы, слушавшие жрецов, изумленно переглянулись между собой.
   - Ты говоришь, храм построен самими богами? - спросил Яровид.
   - Да, ибо он хранит самое важное богатство, равного коему не существует. Это Клинок Времен - Великий судия небесной правды в мире людей. До сих пор у него нет владельца и он ждет того достойнейшего, который сможет принять свою судьбу, изменив облик целого мира.
   Князь мало что понял из слов жрецов.
   - Мы пытались подняться на холм, - поведал он, - но нам это не удалось. Будто сама земля взбунтовалась под нашими ногами.
   - Никому того пока и не удавалось, - невесело улыбнулись служители. - Наши деды рассказывали, что помимо нас в этом краю обитает клан Многоруких, сыны Ночи. Племя это очень могущественно, и на протяжении бесчисленных поколений ведет с людьми упорную борьбу. Оно умеет заклинать стихии и оживлять мертвых. Именно Многорукие стерегут подножие Молочной Горы. Стерегут от нас и от существ клана Змееродных, что также охотяться за Клинком Времен...
   - Если Многорукие так сильны, то почему до сих пор не получили его? - недоуменно поднял брови Яровид.
   - Еще на заре времен Белые Боги предвидели алчность темных родов, произошедших от смешения людей с существами подземного мира и животными. Они защитили склоны горы своим заклятьем. От них и простых людей, в сердцах которых гнездиться алчность и тщеславие. Многие не раз пытались подняться на вершину, однако тут же погибали от незримого огня.
   - Тогда почему вы сами не овладеете клинком и в чем его назначение?
   - Увы, среди нас нет людей, столь чистых духом и сильных волей.
   - Но кто же возможет подняться к храму?
   - Тот вождь, который сделает свой народ счастливым и процветающим в веках. Он принесет своим подданным славу, превосходящую все, о чем слышали люди. Он подарит им невиданное благоденствие и силу, способную преобразить целый мир. Однако сам он должен будет погибнуть.
   - Почему? - с горечью непонимания спросил Яровид.
   - Клинок Времен врос в Камень Солнца, что стоит в храме. Камень сей жертвенный, и на него должно взойти великому вождю, который во благо своего народа согласится отдать свою жизнь, дабы искупить вину людей перед Творцами. Неслыханное тщеславие людских родов привело к гибели двух благословенных городов, основанных Белыми Богами на Севере и на Юге. Для возрождения жизни и процветания сынов человеческих, являющихся божественными наследниками, достойный правитель должен принять на себя всю тяжесть людских проступков. Он должен стать прахом искупительной жертвы ради грядущих поколений.
   - Что же будет, если такой правитель пожертвует собой во благо своих сородичей? - чуть дрогнувшим голосом вопросил Яровид.
   - Наступит новая эпоха. Клинок Времен, освободившись из каменного плена, позволит преемникам великого вождя воздвигнуть город, который не уступит блистательным городам богов. Сыны лесов, степей и долин нарекут его Вещим Градом. Сияние сего чудотворной обители изменит сам лик земли и ее будущее. Он определит судьбу целых народов. Люди больше никогда не будут зависеть от Детей Ночи, а существа, порожденные междумирьем, навеки уйдут во тьму и лишаться своей силы при свете дня.
   Яровид размышлял. Он чуть прикрыл глаза и перед ним тут же встали высокие белые стены, сложенные из сырцового кирпича, конусы грациозных строений, сады, террасы, храмы, башни звездочетов для наблюдения за ходом небесных светил. Благоухающий зеленью град лежал на дне чашевидной долины у слияния двух кристально чистых рек с быстрым течением. Он так и искрился ослепительной белизной, за которой просматривались нежнозеленые, голубые и золотистые оттенки и полутона.
   Потом взор князя северян словно воспарил ввысь, к облакам, и стал кружить над городом, подобно птице. С высоты стало отчетливо видно, что формой град подобен большому кругу, в который вписан другой круг. Это были линии крепостных стен. За внутренними стенами вилась кольцевая дорога, от которой к центру града расходились лучи прямых улиц. Их соединяло остроконечное святилище, стоящее на широкой квадратной основе. Этот рисунок чем-то напоминал огромное колесо со множеством спиц. Потом Яровид понял, что подобная схема не случайна. Священное коло внутреннего града словно запирало внутри себя время, вмещало бесконечное течение жизни. В этой части обители Вещих наверняка жили посвященные жрецы и мудрецы, управляющие народом и владеющие сокровенными знаниями предков. Внешнее коло соответствовало пространству, его заполняли жилища ремесленников и воинов - всех тех, кто связывал существование города с внешним миром. Удивительным образом чудеснейший град в долине отражал собой самую суть мироздания. Восхищению Яровида не было предела. Своим совершенством и своей красотой место это могло потягаться с Северным Градом Лебедии, на заре эпох воздвигнутым сынами богов при помощи самих Творцов, но канувшим в небытие навеки...
   Яровид тряхнул головой. Последние сомнения развеялись.
   - Позовите Богумила! - велел он воинам.
   Вскоре светловласый, голубоглазый сын вождя уже стоял перед отцом, преданно гладя ему в очи. На лице двенадцатилетнего отрока ясно была написана решимость, в тугом разлете бровей читались настойчивость и воля, а в изгибе тонких губ - манера идти до конца, добиваясь своих целей. Богумил был достоин своего отца и воплотил в себе то лучшее, что отличало в северных землях род Ярых.
   - Ты возглавишь народ после моего ухода, - твердо сказал князь.
   - Куда ты собрался уйти? - простодушно спросил подросток.
   - Туда, откуда не возвращаются.
   Ветродар с испугом подошел ближе к Яровиду.
   - Что ты намерен делать, князь? Неужели поверил словам чужеродных жрецов? Прошу тебя, подумай, прежде чем свершишь непоправимое.
   - Я уже все решил, воевода. Сын мой продолжит мой род и будет править вместо меня. А ты - поможешь ему своим советом и приглядишь за ним зорким оком. Такова воля богов, Ветродар, и я не могу ей противиться.
   Воевода попытался что-то возразить, однако князь выразительно поднял ладонь.
   - Я увидел свой путь и свою стезю. Мудрый всегда следует своей судьбе, а потому - не прекословь мне. Этот последний день князя Яровида станет первым днем возрождения великого народа Лебедии, избранных, хранящих заветы Белых Богов и ведущих за собой все иные племена и рода этого необъятного мира...
   ...Велимир растирал веки одеревеневшими пальцами. Рядом с напряженными лицами застыли Ратислав и Сагаур, готовые перехватить любое его резкое движение.
   - Все хорошо, - успокоил он товарищей. - Я вернулся.
   - Нам пора начинать восхождение, - напомнил Светозар.
   Неожиданно Велимир покачал головой.
   - На Черный Холм я поднимусь один. И один встречусь с Ингульфом.
   Ратислав и Сагаур переглянулись.
   - Что это значит? - поднял брови воевода.
   - Теперь я знаю свою судьбу, - ответил молодой князь. - Чтобы спасти мой народ, я должен принести в жертву свою жизнь. Таково мое предназначенье.
   Товарищи молодого князя растерялись. Только Светозар сохранил полную невозмутимость.
   - Ты убежден в верности своего решения? - спросил он.
   - Да, - подтвердил Велимир. - Я видел знак, который послали мне боги.
   - Что ж, да будет так, - согласился волхв, жестом давая понять Ратиславу и Сагауру, что возражения бесполезны.
   - Вам тоже найдется настоящее дело, - вполголоса заверил он их. - Борьба с Темнем еще не завершена, и ваши усилия скоро потребуются...
   ...Стоявшие стеной чахлые стволы напоминали Асгриму Мертвый Лес на южной оконечности владений вендов. Поваленные деревья, черные, точно выгоревшие, бревна, и - невыносимая тишина. Ни пения птиц, ни гудения насекомых.
   Перепрыгнув через завал, Асгрим двинулся вглубь леса.
   И тут же голые ветки сошлись у него над головой, отрезав от неба. Воздух стал затхлым. Волкоглавый почувствовал, что сверху точно навалилась гора - он явно уходил под землю.
   Асгрим привык ходить в полной темноте, выбирая направление по запахам, звукам и неровностям почвы, но тут все чувства разом словно отказались служить ему. Он шел наугад, просто переставляя ноги. Он не помнил, как оказался здесь, не знал, зачем он идет. И внезапно врезался в тело человека.
   - Пойду... Не пойду... - угрюмо бормотал тот. Сын Берингара с удивлением узнал голос Юннимунда.
   - Вставай, король! - Асгрим взял его за плечо.
   - Не пойду, - капризно отозвался тот, точно в детстве, когда старый Родвир заставлял его укладываться спать. - Никуда не пойду.
   - Мы сами выбрали наш путь, мы не можем отступать!
   - Не пойду, - упрямо повторил Юннимунд.
   - Ну, тогда поедешь, - Асгрим перехватил молодого короля за пояс и взвалил на плечи. Тот не сопротивлялся.
   С грузом брести оказалось тяжелее, но Волкоголовый упорно шел, покачивался - но шел. И вскоре духота отступила, а в лицо повеял свежий ветер. Однако впереди по-прежнему оставался мрак...
   На вершине холма стояли двое - возле белой плиты в окружении каменных столпов.
   - Он идет, - сообщил Хирам равнодушно.
   - Это хорошо, - кивнул Ингульф. - Однако лучше было бы, чтобы он не пришел, а его привели.
   - Почему? - в голосе Хирама, быть может, впервые проскользнуло удивление.
   Жрец окинул своего помощника долгим взглядом.
   - Боги наделили человека одним свойством, с которым он сам не знает, что делать: правом и умением изменять мир вокруг себя. Но только боги не сказали, в какую сторону нужно его менять. И с тех пор он мучается, отыскивая себе цель жизни, понимание, куда идти и как поступать. А силы даны человеку немерянные, и сам он порою даже не ведает, какие. Жрецы из Белого Города внушили ему, будто он должен нести благо и свет всем живущим - однако это не более чем их ловкая придумка. Точно так же человек может нести тьму, и ничего в корне не изменится. Люди могут жить в радости и взаимовыручке - а могут жить в вечном ожесточении и борьбе. Это их выбор, и ни одно божество не способно навязать человеку, что правильнее. Но если нет перед человеком образа, манящего его за собой - жизнь его становится унылой.
   Хирам молча внимал жрецу. Воодушевляясь, Ингульф продолжал:
   - Мы нашли и создали эти образы. Посмотри на моих соплеменников. Любой из них, мечтая о славе, о доблестной гибели в бою, идет на смерть, не дрогнув. Он жаждет Вальгаллы, и спокойно проливает свою или чужую кровь. Повелители древности вдохновлялись жаждой власти и богатства, и возводили великие монументы, сохранившиеся по сей день. И казалось нам, что мы знаем, как управлять людьми и куда их вести. Однако жрецы из Белого Града нашли другой образ. Образ жертвы. Не той несчастной и безвольной, которую приводят на заклание. Нет, они объявили бренным все наше величие, все, чего добивается человек в этом мире - а высшим счастьем нарекли способность положить жизнь свою за ближних своих. И те, кто идут за ними - также идут на смерть, но не ради славы и даже не ради блаженства в садах Асгарда, но ради жизни и счастья своего народа, племени, а порой и вовсе чужих им людей. Образ жертвенности всецело захватил их разум. И теперь к нам идет один из тех, кто служит этому образу. Так что принесет мне и моим богам его жертва? Он умрет с чистой совестью, не отягченный страхом или сожалением, и будет думать, что выполнил свой долг. Однако мы еще посмотрим, так ли он непогрешим, как кажется. Или, возможно, найдется другая, лучшая жертва...
   - Мы пришли, король! - Асгрим обрадованно вырвался на светлый простор, где дышать сразу стало легче.
   Над ним нависала громада Черного Холма, а у его подножия застыли трое в немом ожидании.
   - Ты жив, Асгрим? - радостно и удивленно приветствовали его Сагаур, Ратислав и Светозар.
   - Да. И Юннимунд пришел вместе со мной, - сын Берингара указал на молодого гота, который в небольшом отдалении от него прилег на густую траву.
   Ратислав и Сагаур улыбнулись, однако лоб волхва прорезала тревожная складка.
   - А где Велимир? - осведомился Асгрим.
   - Ушел один к вершине холма, - отозвался Сагаур.
   - Вы не должны были отпускать его одного! - произнес Волкоголовый.
   Ратислав с сомнением на него посмотрел.
   - Я вижу, пребывание у лесных духов пошло тебе на пользу. Ты никогда прежде не отличался заботой о своих товарищах.
   - Мы еще можем успеть, - не отвечая воеводе, Асгрим потянул Юннимунда за собой наверх.
   - Пусти меня, - король вырвался из его рук. - Я пойду сам. Не пристало мне отступать и проявлять слабость перед последним шагом.
   Появление Юннимунда ничуть не удивило Сагаура и Ратислава. Светозар предвидел это, но беспокойных теней на его лице становилось все больше.
   - Идемте, - согласился волхв.
   Все было так, как и представлялось ему в его видении. Огромные светящиеся камни, сходящиеся конусами вершин. Черное капище. И - Велимир, стоящий у входа, прорубленного в виде звезды. А внутри, возле широкого жертвенника на ножках в виде когтистых звериных лап, начинался ритуал, и вел его жрец со своим помощником.
   Высокий тощий жрец повернулся к вошедшим, и они узнали Ингульфа.
   - Благодарю тебя, Асгрим, - проскрипел тот. - Благодарю за то, что ты привел его.
   Сын Берингара поклонился.
   - Кого? - удивился даже Светозар.
   - Его! - маг порывисто указал на Юннимунда. - Неужели вы думали, что кровь какого-то безродного мальчишки из племени вендов, или даже их верховного жреца, может волновать Повелителя Вечного Мрака? Ему нужна благородная жертва - королевская кровь. Кровь того, кто сам посвятил себя служению темному богу, кто внес за себя столь страшную плату, которую мне суждено уплатить сегодня. Только она может окропить этот алтарь. Юннимунд, сын великого короля, отправится на жертвенный камень!
   Юннимунд утратил дар речи. Замерли все, кроме князя вятов.
   - Ну, нет, - Велимир медленно вытащил меч. - Не ранее, чем ты одолеешь меня.
   - Отойди, Велимир, - с немыслимым отчаянием произнес Юннимунд. - Меня предали слуги, предали друзья; предал мой единственный защитник, и мой наставник теперь жаждет моей крови - так пусть свершится предрешенное.
   - Асгрим, - Ингульф указал на Велимира.
   Медленно, с неожиданно охватившей его усталостью Волкоглавый подчинился своему учителю, тоже доставая меч.
   - Юннимунда нельзя отдавать Темню, - произнес Светозар. - Страхи и желания в нем слишком сильны, а потому - темный бог получит то, чего жаждет.
   Асгрим взглянул на Велимира, на Ингульфа, скользнул взглядом по жертвеннику в глубине храма - и внезапно понял, для чего жил все эти годы, какого было его самое главное предназначение в этом мире. Лицо его просветлело, колебания остались позади. На губах проступила улыбка.
   Тучи над холмом сгустились и заполоскались молниями. Грохот повис над головами. И вдруг - удар молнии точно разрезал ткань мира. Когда глаза отошли от ослепившей их вспышки, Велимир уже не увидел Асгрима возле себя.
   Светозар, Ратислав, Сагаур бросились к капищу, внутри которого разыгрывалось главное действо.
   Оказавшись в самом его центре, Асгрим одним движением вскочил на плиту жертвенника. Губы его что-то шептали, однако он уже не видел никого вокруг.
   - Что ты задумал? - Ингульф замер в растерянности, обращаясь к Волкоглавому. - Опомнись! Ты избран Темнем! Ты - его наследник! Тебе не следует этого делать!
   Вспыхнул еще один удар молнии - и Асгрим исчез.
   - Теперь бегите, - произнес Светозар. - Сейчас тут все рухнет.
   Камни, составлявшие стены храма, задрожали и стали заваливаться внутрь.
   В последний момент Ратислав выхватил Велимира из-под падающего свода, и они покатились вниз по склону холма. Перевернувшись несколько раз, они достигли его подножия.
   Тучи стали рассеиваться, духота отступала.
   - Случилось так, как и должно было случиться, - произнес Светозар. - Принесена самая невероятная жертва, и Темень теперь не сможет выбраться из ловушки, которую нам уготовил Ингульф. Однако за победу мы заплатили большую цену.
   Он посмотрел на Велимира. Тот неподвижно сидел на земле, мысли его блуждали где-то далеко. Миг назад он был готов расстаться с жизнью, а потому возвращение оказалось тяжким.
   - Еще не пробил твой час, и твоя жертва еще, быть может, ожидает тебя впереди, - ободрил его волхв. - Тебе был дан важный знак. Но верно ли понял ты его значение? Жертвенное служение своему народу еще не означает отказа от собственной плоти в угоду чужим желаниям. Ты сам хозяин своей судьбы, и только ты сам должен распоряжаться ей во благо своих соплеменников и их потомков. Идемте, нам предстоит обратный путь.
  

Глава 20. Соглашение.

   Будоражащий дух земляники, вьющийся в кустоши у береговых плесов, столь сильно перемежался с илистым зловонием, доносимым ветром, что получалась какая-то немыслимая смесь, дразнившая ноздри. Вилигунд несколько раз гулко чихнул, откинувшись в седле. Тяжелый крапчатый жеребец гота, кося по сторонам умными глазами, обходил поваленные деревья, почти лишившиеся коры и изъеденные червем, перескакивал овражцы, сплошь покрытые уродливо выпиравшими из земли сухими корнями. А всадник только кряхтел, утомленный дорогой и неизвестностью.
   До Рысьей Гряды оставались еще долгие версты, но Вилигунд надеялся перехватить вождя уннов на обратном пути. Он ехал неспокойно, то и дело протирая лицо от летевших клочков вездесущей паутины. Ветви лещины вставали острыми пиками, старые буки напротив - топорщились курчавой листвой, грозили скрученными лапищами ветвей. Если земли вендов вызывали у гиганта уныние, то край меренс холодил кровь, заставлял дышать часто и неровно. Здесь мерещилась опасность за каждым пнем, деревом и придорожным камнем. Когда на тропу выскакивали куницы или на плечи падали желуди с тяжелых дубов, дремлющих в собственной тени, Вилигунд вздрагивал и тянулся к рукояти меча. Бурую с золотистой полосой спину росомахи, промелькнувшую среди ельников, он чуть было не принял за лесное чудище.
   Для опасений у гота были причины. Рассказы о зловещих явлениях в округе, гибели людей и животных, а также колдовских происках в дубравах и рощах, которые ему пришлось выслушать в селениях от старожилов, не позволяли расслабиться. Порой Вилигунд и сам различал в перелесках скрипучую поступь ног, столь непохожую на человеческую, или отзвуки хриплого говора, заставлявшего трепетать молодую листву. Действие могучих чар, разлитое на просторах меренского края, чуял и конь гиганта, прикладывая уши или вдруг начиная упрямиться, отказываясь идти дальше. Он то оседал, мотая гривой, то исходил жалобным ржанием, разворачивая морду к хозяину.
   Вилигунд поглаживал его шею сухой мозолистой ладонью, хотя сам был неспокоен. Задирая голову к небесам, он словно молил богов о поддержке перед встречей с неизведанным. До рези в глазах вглядывался в бег кучевых облаков, силясь выискать за ними колесничную упряжку Донара, несущуюся по скатам радужного моста Билрест, однако видел лишь хмурые серо-синие разводы. Иногда россыпи солнечных лучей пробивались сквозь груды облаков и блистали чистым златом. Они казались Вилигунду отсветами высоких кровлей Билскирнира, Чертога Громового Воителя. Когда солнце скрывалось из виду и налетал ветер, образуя в вышине малиновые дуги, отороченные белым пухом, ему представлялись густые волосы заботливой матери Фрейи.
   Лесные пущи становились все темнее. В своем суровом величии они походили на Железный Лес, породивший на свет детей Лодура, а каждый водный поток, громыхающий по перекатам между кривых берегов, вызывал в памяти зловещую реку Гьель, отделяющую мир людей от владений нежити. Казалось, прямо сейчас перед конем выскочит из-за стены бурелома четырехглазый пес Гарм с ощеренной пастью и окровавленными клыками.
   Но Вилигунд вновь и вновь возвращал невозмутимость, одолевая вгрызающуюся в сердце тревогу. Несколько советов мудрого Эрда, полученные гигантом когда-то в Эберхильде сослужили ему добрую службу. Старый жрец учил, что, попадая во владения темных сил, природа которых неизвестна, следует защищать себя надежными образами. Лучше всего представлять свое тело громадным вековым дубом с уходящими в землю разветвленными корнями либо скалистым утесом. Вилигунд уже не раз прибегал к этому средству, приостанавливаясь и пытаясь осознать свое существо чем-то нерушимым и незыблемым, чем-то по-настоящему надежным.
   Особенно это пригодилось за сосновой балкой, перед трясиной. Здесь, на пустыре с чахлой травой, торчали уродливыми черными силуэтами сучковатые ветлы, на которых были развешены шесть уже посиневших человеческих тел. Как видно, конь вывел гота к жертвенному месту, на котором два-три дня назад свершился темный обряд. Вилигунд долго рассматривал костлявые фигуры мертвецов, выпученные остекленевшие глаза, разорванную одежду, под которой угадывались темно-красные борозды рун, прорезанные ножом прямо по коже. Такого он прежде не встречал, хотя слышал, что где-то на самом севере Скандзы, в урочище Упсала, подобным способом жрецы свеев приносят жертвы богам несколько раз в год. Поговаривали, что только кровавые заклания соплеменников спасли некогда этот народ от вторжения римских легионов, крепко увязших в земле херусков и так и не перешедших через Альбу.
   Отвернувшись, гигант погнал скакуна мимо трясины, мутнеющей ворсом осокоря. Здесь снова начинались хвойные перелески и липняки. Скоро под копытами коня заскрипела листва - тяжелая и жесткая, словно клочья старой древесной коры. За тощими деревами взблестнула заводь. Но Вилигунд умел находить тореные тропы. Перескочив рыхлую корягу, обросшую мхом и грибами, он достиг лесной прогалины, с которой был виден луг и дорога, ведущая к округлому взгорку. Гигант даже удивился: очертаниями взгорок очень походил на огромный щит, умбоном которому служил сизый гранитный валун на вершине. Изучая его, Вилигунд невольно уловил что-то живое в зарослях дрока.
   - Что остановился, воин? - сверкнули яркие глаза. - Перед тобой Дорога Славы. Поедешь по ней и свершишь немало великих подвигов, о которых не смеешь и мечтать.
   - Кто ты? - Вилигунд наполовину вытянул клинок из ножен. - Человек или иное создание?
   Ответа он не получил, успев лишь приметить смугловатое лицо с выступающими скулами и курчавые волосы угольного цвета. Незнакомец пропал, хотя готу на миг почудилось, что ему уже доводилось где-то его встречать.
   Вновь закряхтев, гигант погнал коня к взгорку. Не в его правилах было отступать и поддаваться робости, тем более что другого пути к Рысьей Гряде он не знал. Крапчатый вознес всадника на вершину и остановился. Казалось, удивлены были и конь, и человек. До самого горизонта широкая дорожная колея была густо усеяна покореженным оружием. Тут валялись погнутые щиты и пробитые шлемы, зазубренные мечи и обухи от боевых топоров, латы, пятнистые от пробоин и кровяных брызг, посеченные зарубками палицы и луки с оборванной тетивой. Над землей катился долгий надсадный плач. Эта картина сохранялась всего несколько мгновений. Ее развеял порыв ветра, закруживший в воздухе обрывки стеблей растений и головки цветков. Пропал и звук, сменившись зыбкой тишиной.
   Вилигунд, тряхнув головой и сжав губы, решительно тронул коня вперед. Он съехал на дорогу, подняв бурую пыль, и направился в сторону зеленеющих вдали холмов. Пыль однако не осела на землю, а завертелась волчком, заклубилась густым потоком и потянулась следом за всадником. Очень скоро она обволокла гота плотной пеленой. Конь фыркнул, высоко вскинув морду, гигант несколько раз взмахнул рукой, словно пытаясь разогнать образовавшуюся на пути завесу. Но бурое облако не выпускало его из себя. Оно закрыло обзор, обдало лицо мертвящей сухостью.
   Между тем где-то впереди послышалось какое-то шевеление. На всадника надвигался шум, покачнув почву под копытами коня. Сначала он был рассеянным и несвязным гомоном звуков, однако постепенно выровнялся и сделался одним потоком. У Вилигунда не осталось никаких сомнений: на него шло войско. Сквозь качающуюся вязкую пелену проглянул блеск доспехов и мечей, контуры лошадиных грив и плащей всадников.
   Необъяснимым образом гот ощутил внутри себя столь отчаянный и неудержимый порыв, что сразу сорвался вперед, подхлестнув скакуна. Без всяких колебаний он устремился навстречу опасности, обнажив клинок и издав боевой рык.
   В гущу врага Вилигунд врезался на полном скаку, принявшись неудержимо крушить неприятельских воинов направо и налево. Меч его свободно гулял, не зная преград и повергая на землю мертвые тела. Пыль бешено заплясала и задергалась, словно устрашенная натиском гота и его свирепым ревом. А тот поражал все новых противников, отсекая им головы и все глубже продвигаясь через толщу неприятельских рядов. Не выдержав такого неистовства, враг обратился в бегство.
   Вилигунд торжествовал победу. Осыпая отступающего противника насмешками и ругательствами, он продолжал преследовать его, не в силах унять безумное воодушевление боем. Кровь в его жилах стала подобной огню, а глаза сыпали искры. Неожиданно сбоку от дороги выступил большой камень, на котором неподвижно застыла человеческая фигура. Почему-то она сразу остудила пыл гиганта и развеяла дурман схватки.
   - Ты поистине великий воин, - прозвучал уже знакомый Вилигунду голос. - В одиночку перебил почти целое стадо косуль...
   - Что?! - взревел гот. - Ты смеешь насмехаться надо мной?
   Ярость вновь ударила в голову, но что-то заставило гота посмотреть назад. Пыль на месте боя почти осела, открыв взгляду изрубленные звериные тела, некоторые из которых еще дергались в последних конвульсиях. Все они были повержены мечом Вилигунда.
   Пораженный и обескураженный всей нелепостью случившегося, гигант даже разинул рот. Щеки его запылали от стыда, а руки затряслись от досады. Но Вилигунд быстро пришел в себя. С тихим рычанием он развернулся к камню и нанес смертельный удар в шею незнакомца. Однако человека на камне уже не оказалось. Клинок перерубил пополам молодую осину, которую гот сначала не заметил. Дерево хрустнуло и заскрипело. Оно повалилось на Вилигунда прежде, чем тот сумел отклониться или отогнать коня в сторону. Своими растопыренными ветвями осина вышибла всадника из седла. Скакун испуганно заржал и унесся прочь, оставив своего хозяина распластавшимся на земле.
   Когда оглушенный гигант поднялся на ноги, сбросив с себя обрубок дерева, он уже знал, что стал жертвой коварства Ингульфа и его служителя Хирама. Громко выругавшись, Вилигунд отправился дальше пешком. Он сознавал, что с ним играют, как с ребенком, но ничего не мог сделать. Против колдовских чар его воинское мастерство было бессильно, как железо перед ветром или туманом.
   Больше гот старался ни на что не обращать внимания, дабы вновь не угодить в темные путы. Вздохи и шепот, доносящиеся из дальних рощ, не могли заставить его повернуть голову. Смутные силуэты, иногда проступавшие впереди - не могли принудить поднять глаза.
   Дорога тем временем становилась все более узкой. На лицо Вилигунда упали широкие тени - это своды леса выросли над головой. Запахло сырой древесной корой и смолой. С каждым шагом становилось все темнее, а по обочинам дороги, окончательно превратившейся в тонкую лесную тропку, потянулись бесформенные коряги и трухлявые пни. Под ногами захрустела хвоя, захлюпала сочная мякоть раздавленных ягод.
   Гигант вытер рукавом выступивший на лбу пот. Теперь деревья хлестали его по плечам своими кривыми ветвями, норовили вцепиться в лицо - он отстранял самые назойливые из них и шел дальше. Протиснувшись сквозь лиственные заграждения, Вилигунд достиг опушки, окруженной рядом шершавых ив. От прелой земли, кое-где присыпанной валежником, тянуло паром. Здесь повсюду были просеяны бесконечные черные цветы с белыми глазками-тычинками. Они заполняли и низины, и кочки, и круглые ложбинки. От их обилия темнело в глазах.
   Внезапно тишину леса, в котором не пели даже птицы, нарушил трубный глас боевого рога. Вилигунд вздрогнул, невольно откликаясь телом на призыв. В следующий миг он с удивлением обнаружил, что не может идти дальше. Ноги точно приросли к земле. Гигант недоуменно посмотрел вниз и увидел, что это стебли черных цветов держат его щиколотки, охватив их двумя сплошными петлями. От негодования Вилигунд зарычал и попытался высвободиться могучим усилием. Хватка цветов только усилилась. У гота возникло ощущение, будто добрый десяток силачей удерживает его, не давая сдвинуться с места.
   Выругавшись, гигант извлек из ножен меч. И тут случилось самое непонятное. Тяжелый клинок проворно выскользнул из его ладони, падая вниз. Вилигунд сумел лишь слегка отклониться, так что меч рассек его предплечье, а не отрубил всю руку.
   "Изведут меня сегодня темные чары", - подумал воин в отчаянии.
   Он стоял обездвиженный на опушке подлеска и был ранен своим собственным оружием. Кустарники затрещали, из ветвей лещины вывалил грузный вепрь с длинными клыками.
   "Похоже, не судьба мне добраться до Черного Холма", - пронеслось в голове Вилигунда.
   Он уже приготовился встретить смерть лицом к лицу, как вдруг произошло самое необъяснимое. Пространство вокруг заметно преобразилось. Потеплел холодный воздух, исчезли пар и привкус прелой земли. Посмотрев в небо, Вилигунд узрел ярко красное солнце, пробивающееся через заставы уродливых сизых облаков.
   Давление со стороны леса дало слабину, как будто могущество тьмы пошло на убыль, а тесный круг магических чар начал разжиматься. Вепрь, окинув человека равнодушным взглядом, тряхнул грязной палевой шерстью и показал спину. Черные цветы выпустили ноги Вилигунда, вернув ему свободу.
   Гигант подобрал свой меч, убрав его в ножны, и перетянул рану лоскутом своего плаща. Солнце катилось над деревьями, маня за собой и указывая дорогу. Вилигунд последовал за ним уверенно, понимая, что где-то в мире происходит нечто немыслимо важное. Когда дебри зарослей поредели, он вышел на простор луга - и ахнул. Высоко в небе, точно нарисованная на облаках, высилась утесная сумрачная гряда, и внутренний голос шепнул Вилигунду, что это и есть Черный Холм.
   Солнце плыло по направлению к нему золоченой ладьей, пробивая пороги тяжелой реки облаков. Вилигунд не мог различить, что происходит на вершине холма, сокрытой от взора колючими порослями деревьев и кустарников, но твердо знал, что там разыгралось нешуточное действо. Казалось, до него не более нескольких перелетов стрелы. Оставив мимолетные колебания, он вдохнул полной грудью живительный воздух и устремился вперед.
   Из самой толщи холма доносились гулкие звуки, которые постепенно заполняли своими отголосками всю округу, заставляя склоняться к земле луговые травы и стебли. Напряжение все возрастало. Вилигунд, не спускавший взгляда с Черного Холма, видел, что цвет его начал меняться. Из темно серого он сначала сделался сизым, потом бурым, потом багряным. Но игра тонов не прекращалась. Иногда в ней проскальзывали и вовсе яркие оттенки, вроде лилового и изумрудного, однако они были столь робкими, что почти сразу поглощались густыми плотными покровами.
   Гот остановился из-за сильной боли в глазах. Он растер их ладонями, пытаясь унять резь и слезотечение. На миг Вилигунд даже испугался, что ослепнет - так нестерпимо давил на него изменчивый облик зловещей твердыни. Когда снова обратил взор к холму, на лбу и спине выступил холодный пот. Теперь на него смотрел не исполинский земляной массив, а голова неведомого божества: глубокие, но пустые глазницы, широкий клин носа с большими ноздрями, высокий лоб, избитый продольными бороздами, выдвинутые вперед створки губ и завитки бороды. Лицо великана шевелилось - на лбу и щеках его появлялись все новые и новые складки.
   Собрав все свое мужество, Вилигунд двинулся навстречу темному богу. Вокруг него снова заклубился белесый пар, только теперь он был очень вязкий и едкий, забивающий ноздри и гортань горечью. Это было дыхание Темня. Сумеречная махина осветилась пылающими бликами - они пролегли в глазницах великана, ноздрях и складке губ. Потом полыхнуло настоящим огнем, так что Вилигунд невольно отпрянул. Алые снопы заплясали под тяжелыми веками - Темень открыл глаза. На гота дохнуло испепеляющим жаром. Огонь проступил также в многочисленных щелях и провалах, составляющих кожу громадной головы, так что весь Черный Холм стал похож на пылающую головешку.
   Прикрывая лицо от жара, опалившего ему брови и ресницы, Вилигунд из-под ладоней созерцал зрелище, способное вогнать в трепет любого смертного. Между тем торжество черного пламени длилось недолго. Откуда-то из самого основания головы божества послышался раскатистый треск. Безудержное свечение померкло, потускнели костры глазищ. На поверхности громады вновь задергались сменяющие друг друга многоцветные оттенки. Еще миг - и голова снова стала холмом: обрывистым и узловатым.
   Вилигунд различал уже мельчайшие детали у подножия громады, когда она начала медленно разрушаться. Сначала посыпались бугры самых крутых склонов, потом стали крошиться длинные пласты и выступы, составлявшие верхушку Черного Холма. Все это отслаивалось и летело вниз дробными сколами. Но главное происходило где-то внутри. Именно оттуда катился страшный гул, расходясь многоголосицей звуков. В нем были и рык, и стон, и надсадный вой. Всю эту гамму хоралов испускало сейчас исполинское существо, переживавшее час своей последней агонии.
   Массив раскрылся словно цветок. Вилигунд успел заметить что-то белое в самой сердцевине холма, прежде чем грохот земляных пород стал всеобщим, обвергнув к подножию темную лавину. Луг от этого сотрясения забился долгой дрожью.
   Внезапно он углядел подобие человеческой тени, мелькнувшей на гребне одного из пластов распадающегося кряжа. Широкий обломок осыпался вниз, разлетаясь на части и увлекая тень за собой. Казалось, он похоронит ее под своей тяжестью. Однако тень соскользнула на землю раньше, чем ее достигли угловатые темные сколы - перевернулась, прокатилась далеко вперед и почти сразу сумела выпрямиться. Теперь Вилигунд не сомневался, что это человек. Он явно был оглушен падением и подволакивал ногу, но при этом уверенно удалялся с места драмы. Грянувшая вниз могучая осыпь не задела его, а всего лишь несколько раз покачнула. Человек направлялся в сторону дубравника. Гот прищурился. Это был крепкий плечистый мужчина в льняной куртке и коротком суконном плаще с длинным сарматским мечом на поясе - смуглый и чернявый.
   "Хирам!" - Вилигунд признал своего насмешника.
   Он хотел броситься в погоню, но последняя судорога прошла по земле, швыврнув гота на землю. Окрестности Черного Холма все еще дрожали от грохота последних опадающих обломков. Вскоре Черный Холм перестал существовать, превратившись в бесформенную земляную груду, засыпавшую луг до самого ручья.
   Когда Вилигунд пришел в себя, вокруг была удивительно мирная картина. Пели птицы, ласково светило солнце, а на недавно голых ветвях пробивались первые почки.
   Вилигунд хотел встать, как вдруг расслышал голоса. Перекатившись на бок, он принялся наблюдать.
   То, что увидел гот, заставило его сесть в немалом удивлении.
   По небольшой тропе шли двое. Высокий тощий старик, в котором Вилигунд узнал Ингульфа, опирался на плечо невысокого проповедника в серой хламиде, того самого, что приходил в селение Золотой Улей на исходе осени.
   - Пойми, - вещал проповедник уверенно, - ты полагаешь своих богов лишь порождением человеческого разума, воплощением стихий, и потому относишься к ним, как с собственным слугам. Я же тебе говорю об ином Боге, о Творце всего, начале начал и основе основ!
   - Основа всего и начало вечности - пустота, - отвечал Ингульф.
   - Вот тут-то ты и ошибаешься! - обрадованно вскричал Вульфилла. - Представь, что люди, совершенствуясь на своем жизненном пути, ведомые вождями, подобными Велимиру, познавая тайны сущего и разбираясь в собственной душе, внезапно осознают - все, поколение за поколением - что они - лишь часть единой Мировой Души, которая в свою очередь - лишь часть того Предвечного, что есть основа всего. Разве не станут они тогда сами - Богом? И разве тогда он, единый и предвечный Творец, не существует?
   - Ты излагаешь мне учение вашего мудреца Оригена? - с раздражением спросил Ингульф.
   - Причем тут Ориген! - возразил Вульфилла в запальчивости. - Я говорю тебе о том, что если душа человеческая есть часть души божественной, то все люди - дети Божьи и часть Бога истинного, и в основе - не пустота, не небытие, а эта душа, которой, быть может, только предстоит еще сотвориться! Но Бог - вечен, и потому те, кто познает Его, познают и тайну времени, и времени больше не будет для них...
   - Это все прекрасно - то, что ты говоришь, - устало покачал головой Ингульф. - Однако пройдет совсем немного времени, и ты и твои единоверцы вдруг обнаружат, что люди требуют чуда, не желая забывать себя ни ради ближнего своего, ни уж тем более ради служения неведомому Божеству, с которым можно только слиться душой. И вы так же будете возносить ему хвалы, строить храмы и приносить жертвы, как это делали мы и наши последователи на протяжении многих веков.
   - Может быть, - махнул рукой Вульфилла. - Может быть, так и будет. Но в конце концов, душа человеческая должна научиться любви. Бессмысленно мне объяснять, что такое любовь, тому, кто никогда не любил, так же бессмысленно, как объяснять слепцу от рождения, как выглядит радуга. Но я могу лишь сравнить ее с тем, что доступно другим. Это приятие того, что любишь - и в то же время желание ему добра. Это готовность жертвовать собой ради него - и желание быть с ним рядом. Души человеческие стремятся друг к другу; вы же опутывали их и разъединяли многие века пустыми стремлениями, принадлежающими этому бренному миру.
   - Возможно, ты и прав, - согласился Ингульф, прихрамывая и опираясь на плечо Вульфиллы. - Быть может, все так, как ты говоришь. Но если и правда существует единый Творец, и он, как верите вы, правда приходил в этот мир взглянуть на него глазами человека - он, наверное, был сильно удивлен собственным творением...
   Так беседуя, они скрылись в роще неподалеку. Вилигунд озадаченно поднялся на ноги - и лицом к лицу столкнулся с человеком, поспешающим за удалившимися жрецами. Перед готом был Хирам.
   - Узнаешь меня? - вкричал Вилигунд, расплываясь в злорадной ухмылке.
   Финикиец, казалось, не мог скрыть своего изумления.
   - Посмотрим теперь, - продолжал гигант, извлекая меч, - на что ты годишься без поддержки колдовских чар.
   - Дай мне пройти, - неожиданно попросил Хирам, разворачиваясь к Вилигунду всей грудью и опуская руку на рукоять меча. - Ни ты, ни я не знаем, чем закончиться бой между нами. Лучше не искушай судьбу. Твои друзья совсем рядом, у Козьего Болота. Ты можешь быстро догнать их.
   - Ну, нет, - решительно отверг это предложение гот, отирая бороду. - Этого момента я ждал давно. Теперь, когда тень Ингульфа уже не стоит за твоей спиной, я очень хочу увидеть цвет твоей крови. Стала ли она черной, как сажа, или по-прежнему похожа на красную кровь простых смертных?
   - Ингульф недостоин жить дальше, - мрачно сказал финикиец. - Пропусти меня, и дай мне покончить с ним.
   - Чем досадил тебе дряхлый старик, растерявший всю свою силу? - удивился гот.
   Хирам покачал головой.
   - Тебе этого не понять. Я служил тем, кто был достоин власти. Я пришел к Сагауру, когда тот стремился возродить великую державу, но Сагаур предал и меня, и свою идею, бросив все ради прелестей женщины. Я пошел за Ингульфом, ибо надеялся, что он возродит державу готов - и что же? Темень пал и больше никогда не возродится на земле, растраченное могущество более не вернется. А Ингульф, пред которым я преклонялся, как перед святыней - теперь жалкий старик? Он недостоин жить...
   - Довольно болтать! - резко оборвал гигант. - Разбираться с магом - дело людей, владеющих магией. Дрянной старик свое получит, если опять возьмется за свое. Мое же дело, которое я знаю крепко - рубить мечом, изничтожая всякую падаль. И сейчас моя цель - снести тебе башку.
   Хирам, оценив, что дальнейшие разговоры бесполезны, сорвал с себя плащ, отбросив его в сторону, и выдернул меч из ножен. Стоять ему было тяжело, однако он не терял присутствия духа.
   - Ты упрям, как осел, - бросил он готу. - Похоже, это особенность людей твоей породы. Что ж, пусть будет по-твоему. Властитель Вечного Сумрака получит сегодня последнюю жертву, которой станешь ты. Почтим его славной тризной, как принято в этих краях!
   Противники, сверкнув глазами, сошлись друг с другом. Вилигунд первым ринулся вперед с хриплым горловым выдохом. Плечи его заходили как жернова, прокладывая дорогу для страшных ударов мечом. Отразить такой натиск было бы нелегко любому, однако финикиец не растерялся, продемонстрировав не только изрядное проворство, но и удивительную гибкость. Извиваясь телом, он ускользал от выпадов гота, почти не отражая их клинком. Когда же он сам начал наносить удары, техника его оказалась для Вилигунда непривычной. Несмотря на тяжесть сарматского меча, Хирам играл им свободно, раскручивая веером, обводя вокруг головы и плеч, и даже нанося уколы из прогиба, поворачиваясь к противнику спиной. Он бился очень умело, с какой-то утонченной восточной грацией. Если бы не больная нога, которая замедляла движения финикийца, Вилигунд уже получил бы не одну серьезную рану. Пока же клинок Хирама оставил лишь два пореза на боку гиганта, прорубив легкий кожаный доспех. Он сновал как челнок, обтекая громоздкую фигуру Вилигунда и оказываясь каждый раз в неожиданном месте.
   Тем не менее, после нескольких атак и отходов финикиец задышал ртом, а на лице его появилась гримасса. Темп боя был очень высок, и ему приходилось делать слишком много движений, вращая корпус. Похоже, он серьезно задел больную связку, и начал сильно хромать. Вилигунд же продолжал настойчиво рубить напрямик, прописывая мечом громоздкие дуги. В своем упорстве он был неудержим. Даже укол в левую ключищу, который Хирам, извернувшись, нанес в прощел панциря гота, не остановил его. Лицо финикийца густо заливал пот.
   Вилигунд чувствовал, что противник слабеет, и усилил напор. Из-под клинка его удары сыпались, словно молнии. Теперь Хирам был вынужден поспешно подставлять под них свой меч. Загудело и заныло железо. Было видно, как сотрясается от каждого такого столкновения тело финикийца, заставляя морщиться и щурить глаза. Хирам хотел вытереть пот, бежавший по щекам ручейками и капавший с носа, но в этот момент гот перебил его меч пополам. На челе финикийца проступила печать обреченности.
   - Ну, вот и все, - Вилигунд улыбнулся во всю ширину своего большого рта.
   Однако гигант слишком рано торжествовал. Финикиец столь быстро скользнул под его руку, что Вилигунд только чудом успел заслонить горло левой рукой. Обломок сарматского меча продырявил его ладонь насквозь. Вилигунд взвыл не столько от боли, сколько от бешенства, полностью потеряв над собой контроль. Он ринулся вперед, как растревоженный зверь, и сбил противника с ног. Потом, нависнув над ним глыбой, попытался замахнуться мечом, но Хирам каким-то ловким движением выкрутил его руку. Меч упал в траву. Это был последний успех финикийца. Навалившись на врага всем весом своего тела, гигант сгреб его обеими ручищами, точно медведь. Из этой страшной хватки вырваться Хираму было уже не суждено, несмотря на все его усилия. Захрустели сломанные позвонки. Убедившись, что его противник мертв, Вилигунд разжал руки и измождено перекатился на бок. Он долго набирался сил, прежде чем поднялся на ноги.
   Бывший слуга Ингульфа остался лежать с перекошеным лицом и остекленевшими, налитыми кровью глазами. Плюнув в его сторону, гот подобрал свой меч и направился к дубравам. Теперь он должен был разыскать Скавра и венедского вождя.
   На счастье Вилигунда, он встретил их довольно быстро. Велимир, Ратислав, Сагаур, Юннимунд и Светозар, возвращаясь к войску после случившегося на Черном Холме, остановились на отдых на пустыре между пролеском и болотами, у самой тропы, ведущей к Утиному Холму берендеев. Одинокую фигуру бредущего к ним гиганта первым заметил Сагаур.
   - Не верю своим глазам! - вымолвил он, присматриваясь. - Я хорошо помню этого парня. Его присылал мне Эорманрик.
   Ратислав даже присвистнул от удивления.
   Казалось, все тяготы и потрясения борьбы с Ингульфом в миг позабылись. Люди вскочили на ноги, переводя взгляд с приближающегося гота друг на друга.
   - И впрямь, Вилигунд, - признал Юннимунд. - Только каким ветром его сюда занесло?
   Гигант был уже совсем близко, так что последние сомнения пропали.
   - Теперь я у тебя в гостях, Скавр! - бросил Вилигунд Ратиславу. - Кажется, за мной водился должок?
   - Было дело, - усмехнулся воевода.
   - Прости, друг, - гигант развел руками. - Денег у меня нет. Может, чем другим возьмешь?
   - Что ты предлагаешь? - Ратислав уже видел, что обе руки Вилигунда перевязаны набухшими от крови лоскутами.
   - Голову Хирама, - ответил тот.
   - Хирам мертв? - изумились все.
   - Издох неподалеку отсюда. Воронью и коршунам будет, чем сегодня поживиться.
   - Стало быть, далеко не ушел, - Ратислав задумчиво посмотрел куда-то вдаль.
   - В отличие от Ингульфа, - проронил Сагаур.
   - Путь готского жреца еще не завершен, - спокойно сказал Светозар. - И не нам его прерывать.
   - Отчего так? - Сагаур нахмурился.
   - Вестимо мне, что Ингульфа ждут впереди великие перемены. Пережив крах всех своих надежд и осознав их причины, он надолго утратит смысл существования, чтобы потом вновь обратиться к поиску источных знаний Всемирья. Но на сей раз он уже не свершит столь тяжкой ошибки, изменившей устои целых племен и народов.
   - Тебе и правда известна его дальнейшая судьба, кудесник? - поразился Юннимунд.
   - Все судьбы людские меж Небом-Отцом и Матушкой Сырой Землей, меж Щитом Даждьбоговым и Влесовым Серпом помечены оттиском средь облачных кущ, на ряби водной и в узорах рощелий полей и лесов. След сей в колохожденьи вещей - лишь тонкий образ, кой может менять свой вид во Яви подобно раскрывающемуся из завязи цветку. Однако ж он узнаваем в любой своей расцветке и форме. Читая образ стези Ингульфа, скажу, что она не исчерпана. Жрец спознает на своем долгом веку превеликое множество диковинных превращений. Быть может, на закате жизни он обретет настоящее прозрение. Но ваш путь с ним больше не связан.
   - Каков же наш путь ныне? - спросил Ратислав. - И куда он нас ведет?
   - О том лучше спросить у посланца годьих вождей, - Светозар взглядом указал на неподвижно стоявшего рядом Вилигунда, дожидающегося позволения говорить.
   Гигант, заметив, что к нему приковано всеобщее внимание, сделал легкий наклон головы в сторону Велимира.
   - К тебе обращаюсь, верховный вождь вендов и сарматов, - начал он. - Я принес тебе клич от всех родов готских, что за Большим Даном терпят лютые тяжбы от Рима. Всем нам и нашим семьям грозит гибель от римских мечей.
   - Твой вождь Фритигерн сам отверг союз с нами и предпочел искать счастья на чужбине, заместо того, чтобы стоять одной задругой и одним законом, - не удержался Ратислав.
   - Сейчас не время поминать былые распри и размолвки, - терпеливо заметил воеводе Велимир. - Выслушаем до конца, что желает сказать нам Фритигерн.
   Он вновь посмотрел на Вилигунда.
   - Римляне притесняют вас?
   - Совсем не дают продыху, - вздохнул гигант, насупившись. - Мы обязались служить их императорам, а они стали морить нас голодом, продавать в рабство наших детей, а главных наших вождей во главе с Фритигерном пытались перерезать, как свиней, на званном пиру. Мы долго терпели, но сейчас, когда Рим довел нас до последней черты, вспомнили, что у нас есть мечи, чтобы отстоять наши права и свободы.
   - Чего ж вы хотите от нас? - допытывался Велимир.
   - Началась большая война. В одиночку сломать костяк Риму нам не по зубам. О том не смел мечтать даже могучий Эорманрик в расцвете славы. Где ж тут сладить Фритигерну?
   - Видно, здорово поубавилось спеси у готов, - не сдержал усмешки Сагаур, - раз они явились просить о помощи у своих бывших врагов.
   Вилигунд заскрипел зубами.
   - Велика ли нынче сила у Рима? - хладнокровно допытывался Велимир.
   - Силы немеряно, - помрачнел гигант. - Август перебрасывает с Востока все новые и новые войска. Поначалу мы устроили римлянам изрядную взбучку: потрепали несколько легионов, захватили боевые знамена. Однако теперь удача от нас отвернулась. Римляне стали воевать умело и хитро, у них справные полководцы. Даже если мы бьем их - на место одного легиона встают два новых. А наши силы редеют...
   Гигант в отчаянии всплеснул руками.
   - Да и как воевать, когда в брюхе пусто, а половину боевых коней мы съели, чтобы не протянуть ноги? Дело идет к большой битве, и если вы не поможете нам - Империя уничтожит лучшие готские племена и вновь потянет свои щупальца на север. Когда-нибудь она доберется и до вас.
   - Сильный Рим нам под боком не нужен, - осторожно проговорил Юннимунд.
   Велимир и Ратислав размышляли.
   - Ты говоришь, легионы Валента превосходят вас числом? - осведомился князь.
   - В разы, - безрадостно подтвердил Вилигунд. - А с Запада уже спешит Грациан со своими войсками. Нас просто сотрут в пыль, так что следа не останется. Вот потому Фритигерн - король тервингов и конунг всех наших племен, а также другие вожди, просят тебя, правитель Уннов, поддержать нас в этот нелегкий час. Готы добра не забывают. Если доведется - отплатят тем же. Костьми ляжем, чтобы сослужить тебе службу. Но только позволь сохранить наши семьи, чтобы лучшие роды потомков Вотана не угасли навек. Фритигерн готов признать себя твоим подданным, как ты и желал.
   Велимир еще колебался. Ратислав кусал губы. Сагаур морщил лоб. Невольно их взоры обратились на Светозара. Все ждали решающего слова волхва.
   - Свершилось, - неторопливо молвил тот. - Днесь, на поле Великой Битвы, отзвуки кой еще не успели догореть в огне заката, взошла звезда нового мира, что будет указывать путь вашим потомкам в летоверти земных дорог. Посланник сей - вестник Времен, явившийся донести поступь грядущего.
   В глазах у князя и его товарищей застыло непонимание.
   - Это миг, который поворачивает русло явлений, зачиная круг новой жизни, - продолжал Светозар. - Пришел час порушить владычество Темного Круга, что на протяжении столетий давлел над судьбами народов и умами людей. Пришла пора совлечения ветхих покровов, мешающих зароду нового солнца. Боги благоволят вам. Съединив свои силы с готами, вы низрините твердыню, считавшуюся вековечной, и она уже никогда не поднимется вновь.
   - Приняв союз Фритигерна, мы сокрушим Рим? - уточнил Велимир.
   - Да. Правда для этого придется потрудиться. Не упусти нить, княже, которую сами боги вручают в твои руки.
   Велимир почуствовал сильное волнение и вытер лоб. Он украдкой посмотрел на Ратислава.
   - Ты готов выступить против своих прежних сородичей? - очень осторожно осведомился он.
   Воевода глубоко вдохнул, сознавая всю ответственность момента.
   - Я не подниму свой меч против них, - ответил он, поразмыслив. - Но я помогу вам одолеть римскую силу своим знанием и опытом. Я подскажу, как разбить легионы Валента.
   - В наших собственных землях сейчас разор и запустение, - напомнил Сагаур. - Натур на берегах Борустена воюет с самозваными королями из числа бывших слуг Эорманрика. Вятские и германские веси не оправились от ущерба, нанесенного Ингульфом. Чтобы навести порядок, нужны усилия. Разве можно сейчас отвести все дружины за Данувий и лишить народ князя?
   - Большое войско в походе не понадобиться, - проговорил Ратислав. - Возьмем две гридни, над которыми воеводами Отрад и Загреба. А ясов князя Олтака отправим за реку первыми. Пускай переправятся в Мезию и мешают Грациану соединиться с Валентом.
   - Но кто останется головою здесь, в сердце нашей земли, пока вы будете воевать с Римом? - не мог успокоиться Сагаур.
   - Ты, - неожиданно решил Велимир. - Здесь и дождешься возвращения Натура. Мы же с Ратиславом выступим через пару дней. Я полностью на тебя полагаюсь.
   Сагаур подчинился, больше не прекословя.
   - Не подведу, князь, - только и сказал он.
   - Возьми меня с собой, князь, - попросил Юннимунд. - После всех этих дрязг страсть как хочется позвенеть мечом в настоящем бою.
   - Добро, - согласился Велимир. - Поход выветрит у тебя из головы пережитые невзгоды и поможет забыть об Ингульфе. Думаю, в союзном войске для тебя найдется место.
   - Среди нас немало гревтунгов, которые раньше служили Эорманрику, - вставил Вилигунд. - Сейчас над ними вождями стоят Алафей и Сафрак, но они с радостью примут верховенство его благородного сына. У них самая сильная конница в нашем войске.
   - Тем лучше, - многозначительно промолвил Ратислав. - Потому что именно коннице я отвожу решающую роль в предстоящей сече. На нее мы сделаем главный упор.
   Солнце медленно клонилось к окоему. Велимир и его товарищи провожали его блестящими глазами, понимая, что вместе с ним уходит в сон земли эпоха противоборства богов, связующая с далекими предками и их туманными деяниями. Они знали, что новое утро будет всецело принадлежать только им, людям, которые своими свершениями заложат основу нового миропорядка для бесчисленных поколений потомков.
  

Глава 21. Адрианополь.

   Боевой клич готов, поначалу еще разрозненный, нечеткий и приглушенный постепенно начал заполнять собой всю равнину. Он наползал со стороны лагеря Фритигерна, расширяясь с каждым мгновением, становился все плотнее и глубже, все неотвратимее. Он был подобен гулу морского прибоя, предвещающего удар высокой волны.
   Римляне, которых это всепоглощающее завывание теперь обволакивало со всех сторон, ощутили, что ноги их потяжелели, а в кистях рук появилась легкая дрожь. Тогда они принялись бить древками копий и обнаженными мечами по своим щитам, сотрясая воздух ритмичным стуком. Они делали это слаженно и монолитно, так что даже казалось, будто какой-то невидимый великан на равнине колотит в огромный барабан. Своим единством и крепко спаянной дисциплиной солдаты старались устрашить неприятеля, воинство которого по-прежнему представлялось им опасным, но хаотичным скопищем звероподобных варваров. Иногда в методичный гул вплетались громкие выкрики: "Слава августу!", "Слава Риму!" Массы легионной пехоты и конницы постепенно приходили в движение.
   Вскоре после успешных действий магистра Себастиана и объединения готских гелейтов во главе с Фритигерном, Флавий Юлий Валент стянул основные силы Западной Империи к Мелантиаде, чтобы нанести варварам решительный удар. Его ничуть не смутила задержка западной армии Грациана, которая возле Кастра-Мартис подверглась атаке перешедших Данувий алан, а также сообщение о вступлении в войну на стороне германцев дружины уннов. Август не желал делить лавры со своим племянником, победа которого в алеманской войне вызвала его скрытую зависть. На решительных действиях настаивал и Себастиан, наглядно доказавший, что в настоящем полевом бою готов победить можно. Последние колебания Валента пропали после того, как разведчики донесли о начале наступления Фритигерна. Готы двигались быстрым маршем от Кабилы к крепости Ника, расположенной близ Адрианополя. По-видимому, они намеревались ударить в тыл римлянам и отрезать их от Константинополя. Медлить было нельзя. Император принял решение дать сражение варварам на просторной равнине у Адрианополя.
   Раскаленный летний воздух затруднял дыхание. Его еще более нагрели разожженные готами костры, жар и дым от которых шел в сторону строящихся центурий и манипул. Похоже, не было ни одного солдата или командира в рядах имперской армии, кто не мечтал бы сейчас о спасительной влаге. Осушив до дна свои кожаные фляги, пехотинцы и конники Валента выдвигались на боевые позиции, лязгая снаряжением. Пыль вздымалась к небесам - желто-серая, непроглядная. Заползая в легкие через ноздри и рот, она сушила их и сдавливала гортань. Однако постепенно фигуры римского построения, оглашаемого мерным топотом тысяч ног и лошадиных копыт, делались все более отчетливыми.
   Центурия за центурией, манипула за манипулой растекались в широкий длинный прямоуголник, состоящий из двух основных полос. Группирование пехотинцев на правом крыле поддерживали кавалеристы, сильно выдвинувшись вперед. На левом крыле всадники несколько замешкались, рассредоточившись вдоль дороги и в густой пыли потеряв из виду своих командиров. Теперь столбы горячей и едкой пыли скрывали людей, создавая ползущие темные пятна, похожие на тучи, которые лишь местами прорывались блестками от наконечников копий и воинских штандартов. Контуры горных склонов точно сгустились, своей невозмутимой дымчатой каймой оттенив пространство равнины, которая в этот час исходила несносным гамом и зноем.
   По знаку Себастиана кавалерийский корпус правого фланга оторвался от еще не выстроившихся полностью легионных шеренг и стремительно полетел вперед, сокращая расстояние между собой и лагерем готов. Магистр направил схолу скутариев ибера Бакурия и конных лучников Кассиона провести разведку боем, чтобы выявить силу и слабость вражеских позиций. Он видел, что готы установили на своем левом крыле целую стену из телег, но подозревал, что ее можно обогнуть правее и внести суматоху в ряды варваров. Успехи предыдущих боев сделали Себастиана дерзким и уверенным в себе, он сознавал впечатляющее превосходство многотысячной римской армии над разноплеменными германскими отрядами.
   Кавалеристы, катившиеся размытым бурым маревом, на полном скаку обошли нагромождение повозок близ лагеря Фритигерна. За ним Кассион, летевший галопом на чалом британском скакуне, украшенном золотыми фаларами, усмотрел открытую брешь, в которую и ринулись его конные стрелки, засыпая спешно подбегающих готов множеством стрел. Следом грянули и схоларии, искрясь кольчугами и выведенными позолотой фигурами драконов на своих круглых щитах. Завязался бой. Под тяжестью стрел и спикулумов готы поддались, откатывая назад неплотный строй и наспех пытаясь составить заслон из больших щитов. Однако на смену лукам уже пришли увесистые римские спаты схолариев. Они крушили головы воинов Фритигерна, разбивая шлемы и кроша деревянный остов щитов. Натиск был успешен до того момента, пока Бакурий, привлекший к себе внимание варваров своей сияющей лорикой плюмата, не получил в бок укол длинным копьем. Торопясь вынести его из боя, римские кавалеристы разрушили единство своей атаки. В этот момент прозвучал рожок со стороны легионов, отзывающий конницу назад.
   Римляне поспешили выполнить приказ, разворачивая коней, вслед им летели готские стрелы и дротики. Оторвавшись от вражеских позиций на два десятка шагов, всадники поняли, какой опасности им удалось избежать. Густой поток латной аланской кавалерии и кольчужных германских конников громыхал со стороны нагорья, чтобы поддержать едва не рассеявшийся левый фланг Фритигерна. Это были те самые ударные части, которых так ждал готский вождь, оттягивая начало сражения. Они перемещались стремительно, как ветер, но этот ветер нес в себе тяжесть надвигающегося смерча.
   Звоном и скрежетом зашлись шеренги легионеров, которым было хорошо видно приближение неприятельской конницы. Построение еще не завершилось, а беспокойство уже прокатилось по рядам солдат. Гигантская каракатица из центурий и манипул грузно ворочалась, отливая своей чешуей. Легионеры как завороженные смотрели на алан, разогнавшихся до предела, немотря на тяжесть своих доспехов. Они составили широкий клин, усиленный гревтунгами и походили на большую стрелу, выпущенную из тугого лука. Отвлекшись на это впечатляющее зрелище, римляне не сразу поняли, что вперед двинулась и пехота Фритигерна. Земля дрогнула, боевой клич снова сотряс небеса.
   Пока комиты армии Траян, Виктор и Себастиан воодушевляли легионеров, тервинги успели сильно сократить дистанцию. Теперь их разрисованные звездами и кабаньими головами щиты маячили где-нибудь в полусотне шагов от линии манипул. Близость битвы взбудоражила кровь римлян, закипевшую как нагретое на огне масло, сердца неистово забились в груди. Взвизгнули трубы, громыхнули литавры.
   - Слава Риму! - взлетели возгласы. - Слава Валенту! Победа!
   Между тем россыпи цепких аланских стрел хлынули на головы и плечи кавалеристов правого крыла, которое целиком возглавил теперь Кассион. Он что-то кричал, но голос его тонул в гвалте разгорающегося с каждым мгновением боя. Скутарии с окровавленными лицами из первого ряда внесли разлад в действия схолы, многие из них уже пали духом и пытались покинуть поле сражения. Товарищи и командиры грозили им мечами. Пока Кассион выравнивал прогибающийся назад точно дуга строй всадников, тяжелая конница Алафея и Сафрака, которую вел молодой вождь с эмблемой рода Амалов на щите, буквально вгрызлась в его порядки, словно обезумевший от голода хищник, дорвавшийся до желанной добычи. Длинные пики поддевали римлян и выковыривали их из седел. За самое короткое время правый фланг императорской армии превратился в месиво из израненных людей без щитов и озверевших от боли лошадей. Многие запутались в собственных плащах и словно мешки валились под копыта неостановимых готов и сарматов. Некоторые всадники искали своего командира, однако Кассион бесследно затерялся в гуще бронированной вражеской лавы. Лицо молодого вождя готов озарилось ликованием. Оно чем-то походило в своем ослепительном свете на лик юного Марса, на воплощение самой стихии войны.
   Пешие шеренги противников сшиблись в центре равнины, скрестив копья и мечи. Готы, неустанно разогревая себя криками, обрушили всю мощь своих фрам на линию круглых и овальных щитов-туреосов, сомкнувшихся перед ними прочным желтым поясом с красными прожилками. Они столь отчаянно бросились в бой, что ожидали немедленного бегства римских пехотинцев. Однако солдаты Рихомера, Сатурнина и Траяна стойко встретили их лицом к лицу. Отточенные наконечья длинных ланцей направлялись в тела германцев меткими, хорошо выверенными выпадами, прошивая кольчуги и кожаные рубахи, а поверх них густыми стальными струями падали смертоносные спикулумы. Гастаты и принцепсы стояли плечом к плечу. Выучка их была далеко не та, что во времена Севера или Каракаллы, но ее вполне хватало для того, чтобы противостоять в тесном строю и открытом поле разношерстной варварской пехоте. Плотность римского строя просто не позволяла пробуравить его или рассечь, как того хотелось готам. Самые яростные воители из числа тервингов с красными прядями на шлемах очень быстро вынуждены были охладить свой пыл.
   Возможно легионы, сковав напор гелейтов Фритигерна, смогли бы собраться с силами и даже отбросить неприятеля, перейдя в решительное наступление, однако в самый неожиданный момент они подверглись жестокому удару в правый край своих шеренг. Как оказалось, римская конница на фланге не выдержала изнурительной схватки и обратилась в бегство. Аланы и гревтунги смяли ее, хлынув в образовавшееся пространство, усеянное трупами людей и лошадей. Они несли с собой запах смерти. Вид этих конников с дико сверкающими глазами, познавшими сладость победы, в плащах, покрытых кровью их товарищей, обескуражил легионеров. На них обрушился железный ураган, ломающий и терзающий все, что оказывалось под копытами горячих варварских коней. Готы и аланы топтали солдат Валента, неутомимо кололи их пиками и рубили мечами. Грянули стрелы конных лучников Сафрака.
   Римляне держались изо всех сил. Стойкость римского солдата когда-то была хорошо известна любому народу, имевшему злосчастный опыт встречи с ним на полях сражений. Варварские воины Запада и Востока могли отличаться дерзновенной отвагой, кипучей яростью, неистовой страстью к победе, однако все эти качества с неизбежностью разбивалось о скалу невероятной стойкости легионеров. Невозмутимое мужество сынов Рима, приученных с презрением относиться к любым тяготам войны брало верх над гордостью пунийцев, свирепостью кельтов, доблестью иберов и безумным пылом бриттов. Железная дисциплина и настойчивость делали римлян лучшими среди всех воителей мира.
   Однако сейчас вместо квиритов Лукании, Умбрии и Бруциума в строю императора стояли такие же варвары - пастухи, пахари и коневоды из Мавритании, Каппадокии, Бельгики и Паннонии. Они были неплохо вымунштрованы палками кампигенов, но не могли тягаться в стойкости с солдатами прежних времен. Они могли умело и слаженно сражаться, однако делали это до тех пор, пока сохранялась их вера в победу.
   Теперь же, когда плотный строй манипул оказался зажат с флангов вражеской конницей, легионеры утратили всякое присутствие духа. На левом крыле армии тоже орудовали готы. Они опрокинули прикрывавшую его римскую схолу промотиев, обратив ее в беспорядочное бегство, а также разогнали плюмбариев, чьи неточно пущенные дротики почти не принесли им ущерба. Началась ужасная давка. Солдаты мешали друг другу, спотыкались и даже порою ранили своих товарищей, так как не могли развернуть плечо для хорошего удара мечом. Комиты и трибуны утратили над ними всякий контроль. Сорвавший голос Траян наконец упал под ноги сражающихся с перерубленной шеей, растерявшийся от безысходности Рихомер стонал, обхватив виски руками - из под пальцев его сочилась кровь. И только Себастиан, чье суровое желчное лицо сейчас стало черным, продолжал метаться среди принцепсов и триариев, взывая к их храбрости. Он чуть было собственной рукой не зарубил аквилифера, который в панике бросил сагнум и пытался спастись бегством.
   Готы напирали. Все множилось число раненых и убитых, а земля, несколько дней не знавшая влаги, досыта напиталась человеческой кровью. Зной, пыль и боль ослепляли солдат. Приходилось биться почти в слепую - в смрадном мареве дергающихся теней, наполненном воплями, кашлем и предсмертными хрипами. Мечи покрылись зазубринами, измочаленные копья рассыпались в руках, рассеченные панцири приростали к кровящему мясу. С каждым мигом росла усталось, мешая держать оружие, и фигура римского строя сминалась, теряя правильные очертания. Оседали и падали солдаты, ординарии, центенарии и препозиты. Германцы же, видя успех своих собратьев на флангах, как будто наполнились свежими силами. Их было уже не остановить.
   - Все пропало, - вздыхали ветераны, поднимая невидящие глаза к небесам и проклиная свою судьбу.
   У многих были отрублены кисти рук, перерезаны жилы на ногах, распороты животы. Кого-то затоптали, кто-то сумел пробиться назад и спасти свою жизнь, кто-то от отчаяния сам бросился на неприятельские клинки, чтобы прекратить эту невыносимую муку. И только ланциарии и маттиарии, воины двух отборных императорских легионов, продолжали вести бой в окружении рычащих варваров. Готы никак не могли их сломить, сосредоточив на небольшом участке равнины наибольшее количество людей. Теперь настилом под ногами сражающихся была не трава и даже не кровавая грязь, а размолотые и искореженные тела мертвых, еще дымящиеся и булькающие лопнувшими внутренностями. Здесь германцы несли самые большие потери. Умудреные опытом бесчисленных баталий и имеющие отменные боевые качества, солдаты с голубыми щитами, обведенными двойной желтой полосой, в центре которых широко раскинул крылья красный орел, встали непробиваемой стеной. Эта стена отбрасывала от себя атакующие массы противников, а поверх нее с пугающей точностью вылетали почти неуловимые глазу жала клинков - каждый выпад ветеранов-гвардейцев повергал нападавших. Воины Фритигерна захватили уже немало римских знамен-драконов, но золоченые орлы отборных легионов все также гордо и уверенно реяли над строем железных шлемов с черными гребнями и выпуклыми лицевыми пластинами.
   Император, окруженный горсткой своих лучших буккелариев в тяжелых латах, часть которых сбежала, поддавшись общей панике, сумел пробиться под защиту легиона маттиариев и они поспешили замкнуть вокруг него защитное кольцо. Это был последний фортпост Валента. Бледный, с потерянным взглядом и дрожащей нижней губой, властитель Восточной Империи выглядел неуверенно и даже жалко. Тщеславие побудило его искать быстрой победы вопреки всем доводам разума, а суровая реальность сейчас разбивала на куски весь понятный ему мир. Ворох спутанных мыслей крутился в голове. В чем причина провала? Непродуманное наступление, плохая разведка, разногласия комитов, общая несогласованность действий или недостаток сведений о противнике? С тактикой германских дружин римляне были знакомы хорошо и умели побеждать их в открытом бою, однако сегодня за всеми действиями варваров угадывалось что-то новое. Это была какая-то невидимая рука, умело и грамотно руководившая наступлением войск Фритигерна. Как будто кто-то, искушенный во всех приемах стратегии, сумел рассчитать до мелочей план боя, предусмотреть все варианты его развития. И этот кто-то был явно не из числа готских вождей...
   - Хвала Спасителю, август, ты невредим! - через ряды триариев протиснулся Виктор.
   Магистр кавалерии был без коня, которого сразила вражеская стрела, в исцарапанной и промятой лорике, без плаща и шлема. На левой скуле зиял длинный порез, с подбородка был содран кусок кожи.
   - Мы проиграли? - Валент поднял на него страдающий взгляд.
   - Еще не все потеряно, - Виктор хотел казаться спокойным. - Если мы введем в дело резервы, у нас появится шанс.
   Валент на мгновение прикрыл глаза, призывая небеса даровать ему твердость.
   - Найди коня, - сказал он, - и скачи к батавам. Пусть они ударят на варваров справа.
   Магистр покорно приложил к сердцу кулак.
   - На все воля Создателя, - напутствовал его император.
   Виктор вовремя успел выбраться из строя маттиариев. На легионы накатил новый вал германцев. Однако когда римляне последним усилием воли сплотили шеренги, среди них рассыпались недоуменные реплики.
   - Кто это? Точно не готы... И на сарматов не похожи, хоть такие же светлые.
   Против двух отборных легионов теперь бились воины, которых легионерам прежде видеть еще не приходилось. Крепкие, русоволосые, щиты расписаны изогнутыми солнечными лучами и фигурами белокрылых соколов. Они вращали тяжелыми длинными мечами, под которыми гнулось железо, ребристыми палицами и топорами. Некоторые, в плащах из медвежьей шерсти, орудовали сразу двумя клинками, высекая неистовые световые молнии. Боевой клич новых врагов тоже оказался солдатам августа незнакомым, но от него по спине заструился холодный пот. Стоило только ветеранам-гвардейцам покрепче схватиться с нежданным противником, как застонали самые терпеливые. Воины эти были на порядок страшнее готов. Остановить их не могло ни копье, ни меч.
   - Слава Перуну! - громом, раскалывающим небо и землю, неслось из рядов наступающих.
   Русоволосые воители прорубали себе проходы в толще римских щитов. Казалось, они не замечают ран и не чувствуют боли. Легионеров охватил ужас. Солдаты пятились, разрушая остатки цельной боевой линии. Гастаты либо полегли, либо разбежались - в строю держались только принцепсы и триарии, а также три сотни скрибонов, отборных бойцов из Палатинской схолы, присланных Грацианом. Но и ими все более овладевало отчаяние. Чувство полной обреченности заставляло многих искать быстрой смерти на вражеских клинках, другие дрались за свою жизнь с беспримерным мужеством, достойным восхищения, третьи живым щитом заслоняли своего императора, силясь отсрочить грозу, которая уже нависла над его головой. Последними своими вздохами они славили Валента и Отечество, умирая со спокойной улыбкой и чувством выполненного долга. Однако чаша весов окончательно склонилась на сторону противников Империи.
   Бой длился уже много часов, солнце пошло на убыль. Изнемогая от ран и усталости, начали отступать самые несгибаемые. К бегству легионеров подстегнула весть о смерти Себастиана - самого непримиримого врага германцев и доблестнейшего командира. В довершении всех бед шальная стрела угодила в ключицу Валенту. Подхваченный под руки буккелариями, август поник и утратил дар речи. Римляне были сломлены. Шлепая по лужам крови, которые местами доходили до щиколоток, они неуклюже стремились выбраться из кипящего ада, теряя товарищей на каждом шагу. Больше не было строя, порядка, командиров. Бежала беспорядочная толпа исколотых и изрубленных людей, уже не похожих на солдат. Каждый думал только о собственном спасении.
   Готы, аланы и унны шли по пятам, добивая раненных и тех, кто еще пытался сопротивляться. По пути отхода август и его приближенные видели остатки разных разбитых частей армии, которые смешались между собой, видели запрудившие все дороги тела обескровленных людей, медленно испускающих дух, мертвых лошадей, брошенное оружие и поломанные штандарты.
   Вокруг Валента помимо буккелариев сгрудились несколько кандидатов - самые верные и преданные августу сподвижники. Однако неугомонные варварские стрелы без перебоя сыпали вдогонку, вырывая из рядов все новых и новых римлян. Пал, пораженный в спину конюший Валериан, пытавшийся прикрывать раненного императора своим телом. От метко брошенного германского копья нашел свою смерть Эквиций, управляющий константинопольского дворца.
   Преследователи не отставали, настойчиво истребляя бегущих. И если от готской пехоты еще можно было оторваться, то стремительная аланская конница настигала всюду, подобно хищной стае коршунов, клюющих зайцев-подранков. Иногда какой-нибудь триарий, доведеный до отчаяния бессилием и злобой разворачивался, чтобы метнуть в неприятельских конников копье или постараться достать их мечом, но сразу же падал под копыта аланских коней, втоптаный в кровавую землю.
   Клубы пыли стали совсем непроглядными, что часто играло с римлянами дурную шутку. Лишенные четкого обзора окрестностей, осколки манипул и когорт нарывались на германские отряды, принимая их за императорские части. Из-за пыли было столь же трудно найти верное направление к городу. Люди плутали в безвестности, а страх подгонял их, словно бичом. Многие стремились любой ценой спасти свою жизнь. Так Рихомер и Сатурнин, бросив на произвол судьбы свои разгромленные подразделения, направились в сторону гор в сопровождении нескольких ординариев. Магистр кавалерии Виктор, узнав о бегстве резервных частей батавов, двинул коня в сторону Адрианополя.
   Экскорт Валента по пути рассеялся: кто-то был перехвачен противником, кто-то отстал, был убит или решил спасаться в одиночку. На счастье августа, сопровождаемого лишь тремя кандидатами и двумя буккелариями, его приметил Юний Анций, узнавший правителя по императорскому палудаменту, скрепленому аграфом на плече, и украшенной золотом лорике с алыми птеригами. С трибуном было два десятка секванов из галльской центурии, которых он пытался вывести проселочной дорогой, ведущей к деревне Мурсена. Лицо молодого командира напоминало восковую маску. Еще совсем недавно пережив трагическую неудачу под Маркианополем, ныне он был повергнут в самую пучину горя. На его глазах было растоптано вековое величие Рима. Крах римского оружия сегодня означал конец эпохи, безраздельно принадлежавшей Вечному Городу и созданной им Империи. Это был кровавый закат могущества, за которым следовал неизбежный упадок, увядание и бесславный конец. Похоже, настало время иных правителей, которые будут на части рвать с таким трудом созданную державу, превращать в руины ее цветущие города, примерять рабские оковы на ее свободолюбивых жителей, еще так недавно мнивших себя властителями мира.
   - Август! - громко окликнул Валента Юний.
   Он приблизился к императору, которого вели под руки кандидаты, и заглянул в его глаза. Они почти утратили всякое выражение, потускли и потемнели. Валент не отвечал. Было видно, что он страдает не только от раны, которую освободили от стрелы и наспех перетянули лоскутьями плащей, но и от удара судьбы, сломавшего его веру в себя. Тяжесть поражения прочертила на лице повелителя Востока темные борозды.
   Трибун быстро принял решение. Необходимо было любой ценой спасти императора. Дневной жар остывал. Медленно, словно нехотя оседала густая пыль, на смену которой шел вечерний полумрак. Юний окружил эскорт Валента своими людьми, намереваясь пробиваться к Адрианополю сельскими дорогами, на которых они были менее заметны для неприятельской конницы.
   Обстоятельства благоволили планам трибуна. Готы, увлеченные преследованием более крупных легионных частей, выпустили из виду маленький отряд римлян. На счастье Юния германцы не разбирались в императорских знаках отличия. Не углядели они ни золотые хризмы на щитах телохранителей, впрочем, покрытые теперь кровью и пылью, ни их парчовые стихарионы, ни даже личный лабарум августа с надписанием "Сим побеждай!", казавшийся сейчас насмешкой над венценосной особой.
   - Страшное бедствие пало на наши головы за наши земные прегрешения! - бормотал кандидат Альбий Проб, смахивая слезу. - Теперь уже ничто не спасет нас от безумства оголтелых варваров...
   - Пока жив август, еще не все потеряно, - нехотя откликнулся Юний, не желая углубляться в бессмысленные сейчас словопрения. - Если доберемся до города - появится надежда. Адрианополь готам так просто не взять, а Грациан со своими легионами уже близко.
   Он и сам не знал, верил ли в то, о чем говорил. Валент совсем ослабел. Ему все труднее становилось идти, и трибун приказал своим солдатам нести его на руках поочередно. Это сильно сказалось на подвижности отряда, уязвимого для летучей кавалерии победителей, однако другого выхода не оставалось. Раздобыть лошадей можно было лишь в деревне, на что Юний очень рассчитывал. Еще он рассчитывал на сгущающуюся темноту, которая могла скрыть беглецов от глаз преследователей. Уже сейчас она размывала очертания дальних гор, холмов и редких рощ. Рассмотреть людей тоже становилось все сложнее. Римляне больше полагались на свой слух.
   Готы и их союзники рассеялись по всем окрестностям, предаваясь грабежам убитых и опустошению римского лагеря. Еще они продолжали вылавливать римлян на разных направлениях дорог и предгорных тропах, о чем оповещали их торжествующие вопли. По этим звукам люди из сопровождения императора понимали, какие места им надлежит обходить стороной.
   Во время краткой передышки с Валента сняли пробитую лорику и поддоспешник, наложив новые повязки прямо на тело. Август впал в беспамятство, перестал узнавать своих приближенных и что-то бессвязно бормотал. Было видно, что он весь во власти жара. Нужно было спешить.
   Деревню Мурсену у горного перевала, от которого было меньше одного перехода до города нашли не без труда. Строения плавали в сумраке, людей не встречали собаки. Юний лично обошел несколько домов и разочарованно вздохнул. Жители покинули свое селение, угнав всю домашнюю скотину. Похоже, они очень быстро узнали об итоге сражения на равнине. Пропала всякая надежда найти лошадь или лекаря.
   - Что будем делать? - спросил трибуна один из секванов.
   Юний огляделся.
   - Несите августа в тот дом, - он указал на самое большое в деревне жилище с широкой треугольной кровлей, сильно выдававшееся над остальными за счет надстроя второго этаже. - Похоже, это дом старосты.
   Распахнув дверь, солдаты ступили внутрь. Впотьмах с трудом нашли лестницу, ведущую наверх. На втором этаже Валента положили на кровать, чтобы сделать ему перевязку. Император неожиданно открыл глаза и громко застонал. Альбий Проб взял его за руку.
   - Ты здесь в безопасности, август, - заверил он.
   Между тем Юний велел для надежности не просто запереть дверь на засовы, но завалить ее всей имеющейся в помещении мебелью. Солдаты придвинули лавки и громоздкий ларь. Потом трибун разместил людей у окон на обоих этажах, наказав не издавать шума и смотреть за округой. В деревне было тихо, однако в душу Юния прокралось какое-то нехорошее предчувствие. Оно оправдалось почти сразу. Сначала заржали кони, потом совсем рядом загудели возбужденные голоса. Римляне услышали германскую речь.
   - Как варвары нас так быстро нашли? - недоуменно прошептал кто-то из секванов.
   - Сам не знаю... - поник трибун.
   Он подступил к оконному проему и вгляделся в темноту. Фигуры конников в круглых шлемах и плащах носились по всей деревне. У некоторых были в руках факелы. Готы врывались в дома, амбары и конюшни. По разочарованным возгласам стало ясно, что конный отряд пришел в Мурсену в поисках добычи, однако не ожидал, что деревня уже опустела. Разочарование очень быстро сменила ярость. Германцы рычали и сыпали проклятиями.
   - Они еще не знают про нас, - заключил трибун, - но, боюсь, скоро нас обнаружат.
   Римляне все как один отчетливо ощутили свою обреченность. Варвары обходили дом за домом, приближаясь к жилищу старосты.
   Юний Анций решил подбодрить своих товарищей.
   - Это будет наш последний бой, - сказал он. - Встанем грудью за своего императора и умрем, достойные славы наших предков! Постарайтесь убить как можно больше врагов.
   Солдаты согласились с ним, но без воодушевления. Они были подавлены и с каждым мигом чувствовали близость своего смертного часа. Этот деревенский дом, ставший их пристанищем, скоро должен был превратиться в их общую могилу, которая не сохранит даже их имена. Римляне дышали тяжело. Большинство из них не хотели закончить свой земной путь под мечами и топорами кровожадных готов.
   Рев и визг варваров, за которыми последовал несносимый грохот, заставили всех вздрогнуть. Германцы колотили в дверь.
   - Держите оборону! - скомандовал Юний. - В плен лучше не попадать.
   Секваны подняли копья, не отрывая взгляда от окон. С верхнего этажа кто-то метнул дротик, выбив из седла одного из готских конников - широколицего грузного воина с прядью на шлеме. Германцы мгновенно рассвирепели. Они принялись рубить дверь и попытались забраться в окна, однако там их встретили жала пик. Вот-вот должна была разгореться отчаянная схватка. Однако этого не случилось. Кто-то вдруг отозвал готов назад.
   - Что это значит? - спросили Юния в темноте. - Варвары не хотят драться?
   Трибун опустил голову. Он понял, что жестокая судьба отняла у него и его соратников даже эту, последнюю надежду - достойно пасть в бою с оружием в руках. Стало слышно, как германцы подтаскивают к жилищу старейшины дрова из деревенских сараев, обкладывая дом с разных сторон. Солдаты наугад метнули свои копья, но те канули в пустоту. Затем вспыхнуло несколько факелов, затрещала солома. Дом занялся еще робким пламенем, которое варвары поспешили распалить, подбрасывая в него куски плетневых оград и охапки сухого камыша.
   Римляне даже застонали от отчаяния. Их ожидала медленная и мучительная смерть от огня. Высушенные за день палящим солнцем стены строения охотно покорялись все разростающемуся пламени пожарища. Они трещали и ныли. В проемы окон дохнуло жаром, потом полез густой и едкий дым, отогнавший секванов. Люди панически заметались, не зная, что им делать. Некоторые начали задыхаться и кашлять.
   Юний, оценив ситуацию, поспешил к двери, чтобы разобрать завал. Двое солдат последовали его примеру. Их на мгновение остановил страшный грохот, покачнувший весь дом. Это рухнула крыша, похоронив под собой верхний этаж, а с ним императора и его телохранителей. Словно очнувшись от забытья, Юний лихорадочно принялся сдвигать в сторону лавки, пробираясь к засовам. Пламень клокотал уже и здесь, на первом этаже, обжигая тело и ослепляя глаза. Огонь и дым уничтожали последних защитников дома. Кто-то умер от удушья, кто-то сгорел, как лучина, кто-то испустил дух от несносимой боли, покрытый ожогами с головы до пят. Когда дверь наконец поддалась, трибун смог отворить ее только плечом - кожа на его руках полопалась и свисала клочьями. Он не просто вышел, а вывалился навстречу готам, однако удержался на ногах. Позади него живых уже не осталось.
   - Глупые бараны! - Юний смерил варваров уничижительным взглядом, обратившись к ним по-германски. - В ваших руках была жизнь властителя Восточной Империи, которого вы так бездарно погубили. Ничтожества, над которыми будут смеяться потомки...
   Готы остолбенели. Они переглянулись между собой, но никто не сказал ни слова. Запоздалое осознание того, что они могли пленить самого императора и получить от своего вождя неслыханное вознаграждение, казалось, лишило их разума. Ни копье, ни меч, ни топор не обрушились на голову римского трибуна.
   Юний Анций беспрепятственно прошел мимо вражеских воинов, ставших подобным каменным изваяниям. Ему никто не мешал. Трибун миновал разрушенную ограду возле дома, небольшой пустырь и сараи. Он уже почти достиг окраины деревни, когда глухой стук тетивы оборвал затянувшееся затишье. Готская стрела точно и глубоко вошла ему в затылок.
  

Эпилог.

   Если поднять глаза к самому солнцу, то в его пламенеющем круге с расходящимися в разные стороны власьями жгучих лучей можно узнать лик предвечный - образ праотца Ярия. Дышащий силой небесья, пылающий огнем немеркнущей славы, он освещает своим потомкам просторы рек и морей, гор и долин, степей и лесов. Под оком Солнцеликого сыны его, которых судьба разметала по свету горстями родов и общин, бывших на заре времен одной семьей, сохраняют память о своей исконной отчизне, о Сияющем Северном Граде и мудрости пращуров. Они сберегают силу Высшей Правды, завещанной им богами.
   Ныне мир детей Яриных превелик. От темных готских дубрав и обветренных свевских скал он протянулся до привольных сарматских степей, лесов Студеного Моря и зеленеющих гор Семиречья. Пространство этих земель чем-то похоже на дышащую единородную плоть, сложенную из костей-гор исполинов Волотов, из крови-водицы древних ратоборцев и волос-чащоб вещих кудесников.
   Вскормленый преданиями о Северном Граде и героях былого, обширный край этот не забыл величия предков, однако утратил согласие среди многоликих народов, в которые с годами превратились малые семьи и общины. Потомки богов позабыли свое единство, они увязли в раздорах. Так продолжалось долгие столетия. Поколение за поколением сменяло друг друга, но братоубийственные распри не стихали, не останавливались жернова войны, перемалывавшие в себе подчас целые племена сынов Ярия. Звон стали и рев ярости сотрясали земли Солнцеликих.
   Однако ночь не может длиться вечно, а самая сильная буря неизменно исчерпывает свой свирепый напор, сменяясь умиротворенным покоем. Так и те, кто некогда вышел из одного лона, чтобы нести по свету огонь знаний Белых Богов, уже не могли далее выносить разобщенность и чернить свои души враждой. Долгожданный мир воцарился на просторах отчизны Яриных детей. Семьи, рода и целые народы зажили одним почином, подобно тому, как это было на заре времен в сияющем Северном Граде.
   Разорвав железные оковы Темного Круга, отравлявшего сердца ядом противоречий, наследники Ярия вступили в эпоху братского согласия. На западе - привольно расселились отпрыски Вотана и Фригг, не страшась более римского оружия и рабских цепей. На юге - наездники, почитающие Священный Меч, отринули орды азиатских властителей, возродив порядок на землях Великой Степи. На севере и востоке - Даждьбоговы внуки и Волосовы наследники строили городцы среди дубрав и рощ, существуя единым исконом. Лад возвратился в древний край.
   Так размышлял Велимир, с высоты крутого речного брега оглядывая бесконечные массивы густых темно-зеленых лесов. Минули годы, и волосы князя посеребрила седина, на лбу и вокруг глаз затаились глубокие морщины, загорелая кожа лица и рук стала бугристой от шрамов, оставленных бесчисленными сражениями. Давно ушли к праотцам многие его боевые соратники и друзья, вчерашние отроки стали зрелыми мужами, а времена насыщенной бурными событиями молодости Велимира народная молва превратила в настоящие сказочные предания, которые воспевали сладкогласые бояны и спиваки. Эти сказы и песни вызывали трепет воспоминаний у старых и безудержный восторг у молодых, мечтающих уподобиться великим героям вятской земли. Неисчислимые и часто диковинные предания о хоробром князе Велимире, премудром волхве Светозаре, неодолимом воеводе Ратиславе, а также витязях Сагауре, Юннимунде и Асгриме ходили по всем далям вятского края, давно сделавшись его родовым наследием.
   На Западе, между тем, складывались свои предания. Спустя немногим более тридцати лет со дня судьбоносного разгрома Рима под Адрианополем, приемный сын Вилигунда Оларик довершил начинания своих соплеменников. Во главе могучей дружины он овладел Вечным Городом, окончательно уничтожив остатки римского величия. Тень Темного Круга перестала маячить над миром, растопленная лучами славы новых вождей и правителей, пришедших из лесов и степей на смену дряхлым самодержцам.
   Велимир вновь поднял голову к солнцу. Он вспомнил слова Светозара, говорившего, что Красное Светило есть исток сердца каждого человека, питающее его своей кровью, вселяющего веру в животворящую правду Небес и рождающего волю к высоким свершениям духа. Князю до сих пор недоставало рядом этого человека, умевшего прозревать самые сокровенные таинства мира. Более тридцати лет назад Светозар покинул вятские веси, чтобы навсегда удалиться в дремучие леса берендеев, с которыми его столь многое связывало. С той поры все решения Велимиру приходилось принимать самому, без огляда на вещих кудесников...
   - Мы стоим в самом сердце нашей земли, - вывел князя из задумчивости голос княжича Ижеслава. - А где кончается наша земля, отец?
   Велимир посмотрел на сына. Целая копна непослушных светлых волос, вечно восторженный взгляд глубоких голубых глаз. Он так напоминал князю самого себя в отроческие годы. Такой же бойкий и неуемный в своем любопытстве.
   - Наша земля начинается здесь, но у нее нет края, - ответил Велимир с улыбкой. - Она - сама бесконечность. Ее не объять, не обуздать, не заставить служить чьей-то воле, потому что происходит она из глубины нашего сердца. Весь мир округ нас - плоть Всерода-Отца и отраженье ликов Сварожичей. Возможно ль мерить его пределами?
   - Но ведь есть рубежи отчего края, которые мы должны защищать от врагов? - упорствовал Ижеслав.
   - Да, есть, - согласился князь. - То - межа всех вервей от колен Сварожьих, коло вятов, что ограждает со всех сторон сам пуп Всемирья - Белоземье. Межу эту мы и обязаны боронить пуще глаза. Покуда сберегаем ее от пагубы иноземцев - сберегаем в чистоте нашу душу. Мир превелик, да только немногие из земных родов помнят о том, что такое вышняя правда, ибо давно погрязли в алчности и злобе. Немногие нынче чтят заветы богов, стоят на страже закона созиданья. Иным куда сподручнее разрушать... Вот оттого боги от них и отвернулись.
   -Отец! - не отставал Ижеслав. - А что есть вышняя правда и заветы богов?
   - Лад, вот главная правда Всерода-Отца, главный завет пращуров наших. Лад в сердце, лад в доме, лад в верви, лад во Всемирьи. Сохраняй его и станешь побратимом всех сил, что складывают узор мироколицы вещей: солнца, луны и путеводных звезд, душистых трав и тенистых лесов, морских, речных и озерных вод. Пращуры наши говорили, что мудрости нужно учиться у самой земли, а не пытаться навязать ей свои прихоти, подобно безрассудным ромеям. Ведь это - наш бессменный дом. Если мы уважаем его - все дела наши спорятся сами собой, а удача следует по пятам. Почитай
   златосветную Сваргу, что стелется над головой многослойным покровом. Люби деревья, камни и водные ключи своей отчизны. Тогда мир наполнит тебя неиссякаемой мощью. Придет пора, и ты сам ощутишь в себе отголоски зова тех Всетворящих, что заронили росток света в темень безначалия на заре времен.
   Помни: пока расступаются пред тобою родные просторы лесов и полей, пока травы и цветы стелются мягким ковром, лаская ноги и насыщая трепетом жизни - не сможет истощиться в тебе кровь предков, не сможет угаснуть дыхание вечности, идущее от солнца несмертных богов...
  

Примечания

   Аппий Клавдий Цек (340 - 273 гг. до н.э.) - римский государственный деятель, цензор и диктатор из рода Клавдиев. При нем началось строительство Аппиевой дороги, связывающей Рим и Капую.
   Колумбарий - хранилище урн с прахом после кремации в виде здания с полукруглыми нишами.
   Гипогеи - катакомбы для коллективных погребений.
   Гестатион - открытое помещение на древнеримской вилле.
   Писцина - бассейн в перистиле или большом саду.
   Фавн - римкое божество, сын Пикуса и внук Сатурна.
   Менсарии - банкиры в Риме, занимавшиеся торговлей деньгами.
   Декурион - начальник декурии всадников.
   Амбулатион - цветник римской виллы.
   Эсседы - кельтские двухколесные повозки.
   Биги - колестницы, запряженные двумя лошадьми.
   Цисиумы - легкие двухколесные коляски.
   Бастерны - крытые фургоны, запряженные волами.
   Палудамент - длинный римский плащ, оборачивавшийся вокруг бедер.
   Гартибулум - мраморный стол.
   Катедра - стул.
   Ксист - пространство перед домом в виде плоского сада.
   Янитор - слуга-привратник.
   Триклиний - столовая.
   Мульсум - римский винный напиток с медом.
   Каведиум - центральная часть древнеримского дома, световой двор.
   Таблиний - средняя комната в римском доме, примыкающая к атрию.
   Трабея - тога с продольными полосами.
   Бракки - штаны.
   Лацерна - узкий плащ с капюшоном.
   Лектус - римское ложе.
   Диоцез - территориальная единица, объединяющая несколько провинций с 300 г.
   Эпистолярий - послание.
   Скриба - секретарь.
   Менза - стол.
   Гарум - рыбный соус.
   Имус - стул.
   Лантиензы - племя алеманов.
   Федераты - племена варваров, служившие Риму. Также (в поздней Империи) союзники.
   Вексилационы - воинские подразделения из легионных частей.
   Препозит (предводитель) - военачальник. Новый офицерский чин 4 века.
   Трига - повозка.
   Викарий - наместник области.
   Ауксилия - вспомогательные войска, набираемые из чужеземцев.
   Буцеларии - личная стража или отряд.
   Префект претория - высшая гражданская должность поздней Империи, закрепляющая военную и административную власть.
   Долматик - одежда из плотной ткани с широкими рукавами.
   Реда - четырехколесная повозка.
   Кастор - тонкая шерстяная ткань.
   Карпентум - двухколесная повозка.
   Дупондий - римская бронзовая монета двойного номинала.
   Спата - длинный меч.
   Презид - наместник провинции.
   Диоцез - крупная административная единица, объединяюшщая несколько провинций.
   Лупанар - дом терпимости в Риме.
   Пап - царь Великой Армении, сын Аршака Второго.
   Комиты - высшие военные чины (магистры) в армии поздней Империи.
   Скутарии - воины поздней Империи, щитоносцы.
   Схола - формирование конницы дворцовых войск.
   Саггитарии - лучники.
   Клибанарии - тяжеловооруженные воины.
   Остий - передняя.
   Имплювий - водоем в атриуме.
   Пенады и лары - боги домашнего очага.
   Фауцы - коридоры, соединяющие атриум и перистиль.
   Комит доместиков - командир охранной стражи императора.
   Гелейты - дружины свободных воинов у германцев.
   Номенклатор - слуга, называвший гостей.
   Сингулюм - пояс.
   Солариум - балкон, терраса на плоской крыше с навесом, усаженная цветами и кустами.
   Пергулы - галлерея наверху дома.
   Протектор доместикус - гвардеец.
   Лабарум - императорский штандарт или его изображение.
   Атрий тестудинатум - атрий без отверстия в крыше для стока воды.
   Камисия - льняная рубаха облегающего покроя.
   Клавии - цветные полосы на одежде.
   Пиллей - головной убор в виде низкого цилиндра без полей.
   Солиум - трон.
   Вексилярий - знаменосец.
   Бирус британикус - плащ, прикрывающий шею.
   Стемма - широкий коронообразный венец с двумя жемчужными нитями.
   Паникеллии - чеканные обручи для рук.
   Магистр милитум - командующий армии.
   Дэус эт доминус - "бог и господин".
   Фрейя - богиня любви и войны у германцев.
   Вира - мера возмещения убытка.
   Пелерина - женская накидка на плечи.
   Элагабал (204 - 222 гг.) - римский император из династии Северов.
   Табуларий - государственный архив в риме
   Кукула - римский плащ.
   Квирин - один из верховных богов римлян.
   Нума Помпилий (715 - 673 гг. до н. э.) - второй царь Древнего Рима.
   Маний Курий Дентат - герой 3-ей Самнитской войны и войны с Пирром.
   Свевское море - Балтийское.
   Диоклетиан (245 - 305 гг.) - римский император, родоначальник домината.
   Оппий и Циспий - участки Эсквилина.
   Иды - день в середине римского месяца.
   Гиперетий - помощник и друг Прокопия, представитель старой муниципальной знати.
   Таберны - лавки.
   Аргентарии - лавки менял.
   Стабулярий - постоялый двор для плебса.
   Пестерь - корзина у славян.
   Лангарп - широкая продолговатая арфа.
   Грунгнир - в германской мифологии великан, властитель Етунхейма.
   Муспелхейм - Огненная Земля в германской мифологии, страна огненных великанов.
   Хеймдаль - страж богов и мирового древа, сын Одина.
   Хельхейм - подземный мир.
   Стрыга - женщина, превращенная в чудовище в результате чародейства.
   Хамавы, ампсиварии, тубанты - племена франков.
   Лимес - римское пограничное укрепление.
   Флавий Валентиниан (Первый) - римский император (321 - 375 г.г.) Управлял Западной Римской Империей, предоставив Восточную своему младшему брату Валенту.
   Кассис - римский шлем с полусферической тульей и чешуйчатой бармицей.
   Манубаллиста - метательная машина позднеримского периода.
   Рипариан - подразделение римской армии, несущее службу на приграничной территории и соотносимое по численности с легионом.
   Хаста - тяжелое римское копье пехотинца.
   Центенарий (центурион) - сотник в римской армии.
   Друиды - кельтские жрецы.
   Актуарии - быстроходные римские корабли.
   Гептеры - мощные римские суда с башнями.
   Эмпория - торговая фактория.
   Моноксилы - суда-долбенки.
   Строфиль - якорный канат.
   Тонсилл - соединение металлических береговых свай, к которому крепили швартовые.
   Преторий - административное здание в позднюю римскую эпоху.
   Буребиста - царь Дакии в 82 - 44 гг. до н. э.
   Лангсакс - германский обоюдоострый кинжал.
   Сурт - огненный великан с пылающим мечом, который, согласно предсказанию, должен был сражаться с Асами в Рогнарок.
   Фенрир - огромный волк, которому в предании о Последней Битве было предчертано убить Вотана.
   Эрмунганд - мировой змей, который должен был выйти на сушу из моря в день Последней Битвы.
   Ведогон - астральное путешествие, странствие души в тонких мирах.
   Крада - погребальный костер.
   Баррит - боевой клич.
   Березань-край - сакральная древняя земля.
   Артагерс - крепость в Армении, возле которой в 365 г. произошло сражение между римско-армянскими войсками и персами.
   Гипанис - река в Сарматии, нынешний Южный Буг.
   Овидий - Публий Овидий Назон, римский поэт (43 г. до н.э. - 18 г. н.э.)
   Пирет - левый приток Дуная.
   Протектор - позднеримская армейская должность.
   Залавок - длинный стол с крышкой, употреблявшийся вместо лавки.
   Коники - массивные резные доски.
   Подклет - нижний этаж.
   Дукс - римский военачальник.
   Нумерия - войсковое подразделение поздней Римской Империи.
   Буцинаторы - музыканты римской армии, игравшие на уховых трубах и рожках.
   Тубицены - музыканты,игравшие на тубе.
   Бренн - вождь галльского племени сенонов, совершивший в 387 г. до н.э. поход на Рим.
   Контубернал - адьютанты при полководцах в римской армии для поручений.
   Купало - славянский бог лета, сын Семаргла.
   Вистула - Висла.
   Эгерия - римская нимфа воды.
   Камены - женские божества источников.
   Понтифики - римские жрецы.
   Минерва - римская богиня войны.
   Меланхлены - племя, жившее в азиатской Сарматии.
   Голубая Сварга - Индия.
   Вещий Град - Аркаим.
   Спикулум - позднеримское копье, сменившее пилум.
   Ланцея - длинное позднеримское копье.
   Литавры - ударный музыкальный инструмент.
   Лабарум - государственное знамя императорского Рима.
   Хризма - надписание на императорском знамени (монограмма И. Христа.)
   Квириты - название римских граждан.
   Плюмбарии и промотии - пехотинцы поздней Риской Империи.
   Аквилифер - римский знаменосец.
   Батавы - германское племя, жившее в дельте Рейна.
   Птериги - окантовка пройм и подола доспеха.
   Секваны - кельтское племя, жившее между Сеной и Роной.
   Буккеларии - телохранители.
   Билрест - радужный мост, связывающий Мидгард с Асгардом.
   Гарм - пес, зачатый Лодуром и охранявший мир мертвых.
   Свеи - скандинавы.
   Ориген - христианский философ 3-го века, основатель библейской филологии.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"