Каждый находит повод для самоуважения. Аристократам же его
даже искать не надо. Правда, им приходится иногда объяснять
другим, почему те тоже должны всемерно уважать аристократов. И
тут начинается всякая чепуха. Уважать кого-то за какие-то заслуги
его предков? Очевидная нелепость. Да и заслуги, мягко говоря,
обычно более чем сомнительные. Хуже того, и предки, чего там
скрывать, тоже под большим вопросом -- потому что невозможно
с уверенностью утверждать, что именно данный прадедушка забере-
менял данную прабабушку. Скорее, я должен аристократам мстить: за
то, что их предполагаемые предки мешали жить предполагаемым моим.
Может, достоверным аристократам присущи какие-то особые врожден-
ные качества, которых я не в состоянии приобрести каждодневными
тренировками? Так назовите мне хотя бы одно! Ну, разве что
способность все время держаться напыщенно -- с целью производить
впечатление на плебеев -- и не чувствовать при этом неловкости.
Но я в состоянии приучить себя к этому. Только зачем? Чтобы этим
кормиться? Чтобы наслаждаться чувством превосходства? Вдохнов-
ляться этой чушью мне действительно не дано. И, слава Богу, не
я один так рассуждаю. Вот и ползают вокруг аристократы, оскорб-
ленные недостаточным вниманием. Конечно, многие ущербные их
уважают -- из естественной человеческой готовности к подчинению,
которая довольно часто принимает форму пресмыкательства. Некото-
рые башковитые пялятся на аристократов из любопытства: выясняют,
в чем именно проявляется вырождение. Ну, а имеющие власть шлют
их подальше: не делиться же с этими бывшими! И только мерзкие
существа из "средств массовой информации" выпячивают их время от
времени, чтобы привлечь внимание дураков чем-нибудь необычным.
* * *
Единственное положительное качество наследственной аристократии
по сравнению с новообразующейся -- то, что в ней, в виду ее общей
слабости, меньше личностей, готовых убить всякого, кто будет
мешать им карабкаться дальше "наверх".
* * *
Фридрих Ницше пишет про аристократов в таком духе: "Благородный
человек, мужчина или женщина, не позволяет себе упасть на стул
как бы в полном изнеможении; он избегает некрасивых движений и
тогда, когда все стараются обставить себя поудобнее, -- например,
опираться на спинку кресла во время езды по железной дороге" и т.
д. ("Утренняя заря, или Мысль о моральных предрассудках")
Или вот: "Это бесспорное счастье благородной культуры, которое
основывается на чувстве превосходства, начинает подниматься
теперь на еще более высокую ступень, так как теперь человеку
с благородным происхождением и воспитанием дозволяется и не
считается позорным отдаваться познанию" и т. д. (Там же)
Такой ерунды я от него не ожидал. Вот уж где предрассудок из
предрассудков. Особенно задевает слово "бесспорное", которое у
приличного философа вообще вряд ли уместно. В общем, я пережил
что-то вроде разочарования. Сначала ницшева воля к власти меня
умиляла. Потом стала приедаться. Потом раздражать. А после этих
высказываний и вовсе вызывать что-то близкое к гадливости.
Аристократ чёртов. Вроде неплохо соображают некоторые, но если
имеют в предках какого-нибудь недобитого дворянина или на худой
конец купца первой гильдии, то совершенно теряют способность к
критическому мышлению, как только разговор заходит об аристо-
кратии.
* * *
Туда же и Пушкин:
Мой предок Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил;
Его потомство гнев венчанный,
Иван IV пощадил.
Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один,
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин.
И т. д.
("Моя родословная")
Даже ЕМУ хотелось, чтобы отношение к нему выстраивалось с
учётом деяний его прадедушек. На это замечу лишь, что тягались
предки Пушкина, по мнению некоторых исследователей, не столько
с "полякАми", сколько с литвинами, то есть с МОИМИ предположи-
тельными предками, так что если вешать на себя деяния предков,
можно не на одно лишь благоговение нарваться.
* * *
Какой-то известный абсурдизатор комментировал документальную
съемку встречи Сталина, Черчилля и Рузвельта в Ялте и обратил
внимание культурствующей общественности, что когда садились к
столу, Черчилль благородно плюхнулся -- уверенный, что кресло
под него пододвинут, а Сталин по-плебейски проверил, находится
ли оно под нужным местом. Я сразу почувствовал презрение к
Черчиллю и дополнительное уважение к Сталину. Этот не пропадет.
Этот сам добыл себе место под солнцем, а не паразитировал на
достижениях предков. А Рузвельт зашел в благородстве еще дальше
Черчилля: даже двигаться перестал самостоятельно.
* * *
Что касается происхождения меня самого, то оно отслеживается
лишь до третьего колена, поскольку ввиду частых войн на той
территории, на которой имели несчастье жить мои предки, им было
не до сохранения родословных. Моя фамилия, может быть, даже
французская: уж кого-кого, а бродячих французов в местах, где
обитали мои дедушки, в конце 1812-го года было как собак нере-
занных. Копаться в поисках далеких предков у меня нет ни времени,
ни серьезных оснований: мне бы с текущими делами разобраться.
Будем считать, что я свалился с Луны. Действующая в стране кон-
ституция хотя бы тем не отвратительна, что не ограничивает меня
в правах на основании моего предположительного лунного происхож-
дения. Кто скажет, что я плохой гражданин, пусть сначала прове-
рит, не заслужил ли он сам расстрела за свое курение, автомо-
бильство, изведение соседей шумом или что-то еще.
* * *
Я презираю тех, кто пыжатся, чтобы производить впечатление на
плебеев. Я презираю плебеев, которые благоговейно взирают на тех,
кто пыжится. Я презираю эту игру, в которой пыжатся и благого-
веют. Я даже сомневаюсь, надо ли мне относить себя к какой-нибудь
"аристократии духа". Там ведь тоже пыжатся. О да, я хочу власти.
И даже очень хочу -- чтобы делать всякие полезные и приятные
вещи. Но я испытываю сильнейшее отвращение к людишкам, которые
толкутся у власти сегодня (или всегда?). А если я прорвусь в слой
властвующих моральных уродов, мне придется поддакивать им,
дружить с ними, маскироваться под них. Так какое же мне будет
после этого удовольствие от власти?! Посылать всех подальше и
сохранять власть по крайней мере над самим собой -- это тоже
довольно большое удовольствие и тоже проявление инстинкта власти
(и я даже думаю, что не извращенное).
* * *
А вот нашел у Аристотеля ("Риторика", кн. II, гл. XV): "Люди
благородного происхождения склонны презирать даже и тех, кто
подобен их предкам, потому что деяния этих последних, как далеко
отстоящие, кажутся более почетными и дают более повода к хвас-
товству, чем то, что происходит близко от нас." "Обыкновенно они
-- люди ничтожные. В родах мужей, как и в произведениях земли,
бывает как будто урожай, и иногда, если род хорош, из него в
продолжение некоторого времени происходят выдающиеся мужи, но
затем они исчезают; прекрасно одаренные роды вырождаются в
сумасбродные характеры, как например, потомки Алкивиада и
Дионисия Старшего, а роды солидные -- в глупость и вялость, как
например, потомки Кимона, Перикла и Сократа."
Это действительно речь философа.
Что касается мельчания выдающихся родов, то причины этому
видятся следующие:
1. Близкородственное скрещивание в пределах малочисленной группы
"избранных" из нежелания мешать благородную кровь с простою.
2. Слишком благоприятные условия жизни у "избранных", не распола-
гающие к развитию ума и характера.
3. Доступность для "избранных" различных порочных занятий, обус-
ловленная богатством, привилегиями, репутацией.
4. Изначальная генетическая дефективность родоначальников --
проявившаяся в ослабленности инстинкта самосохранения, в
гениальности и т. д., обеспечивших им "взлет".
Как прослыть выдающимся интеллектуалом и лучшим специалистом
и втиснуться в какую-нибудь высокооплачиваемую и безответственную
"социальную роль". Несколько правил для начинающих имитаторов:
1. Начитаться новомодной заумной чуши и научиться привычно
произносить всякие соответствующие слова: мониторинг,
факторинг, франчайзинг, сайдинг, хостинг, шейпинг,
мерчандайзинг и пр.
2. Поддерживать солидный вид: деловой костюм, ухоженная
бородка, очки, дорогой чемоданчик, визитные карточки,
"ежедневник", насупленные брови, саркастическая ухмылка
время от времени.
3. Интенсивно тусоваться, мелькать, встревать, заводить и
поддерживать знакомства.
4. Эпизодически страстно обрушиваться на несовершенства мира
сего. Ругать дураков и бесчестных людей. Прочувствованно
говорить о свободе, совести, толерантности.
5. Иногда сбиваться на снисходительный тон. Поучать по мелочам
молодежь.
6. Ни в коем случае не критиковать людей, которые могут
когда-нибудь предложить попудрить кому-нибудь мозги
за компанию.
7. Про высказывания не представляющих делового интереса людей по
предмету своей якобы компетенции говорить: чепуха, болтовня,
чушь, ахинея, вздор, наивный (или детский) лепет, бред
(сумасшедшего, сивой кобылы).
8. Обрушивать мощь своей эрудиции на всякого ненужного
человека, который допустил какую-нибудь мелкую ошибку.
9. Эпизодически пускаться на воспоминания о своем участии в
важных околонаучных или политических событиях. Упоминать
вскользь о своих именитых знакомых.
10. Избегать ситуаций, когда надо давать какие-нибудь
конкретные предложения или совершать действия, оценка
полезности которых не представляет большой трудности.
11. На темы, относящиеся (или примыкающие) к области якобы
компетенции лучшего специалиста, выражаться наукообразно,
туманно, общо, уверенно, местами эмоционально. Никогда не
высказывать сомнений в своей безусловной правоте и энергично
атаковать всякого, кто покажет свою недостаточную в ней
убежденность.
12. Вовремя сваливать из всякого дела, которое явно идет к
бесславному концу. В бесславном конце обвинять тех, кто
игнорировали рекомендации лучшего специалиста.
Самые удобные для имитаторов "социальные роли" -- консультант,
советник, публицист, председатель какой-нибудь ассоциации, на
худой конец преподаватель. Многие имитаторы -- люди искренне
заблуждающиеся насчет полезности своих подходов, но сознательно
использующие нечистоплотные приемы проталкивания этих подходов.
Даже если в их подходах имеется какая-то доля разумного и
нужного, то используемые приемы проталкивания надежно ее
нейтрализуют. Честный человек говорит: "По моему мнению, надо
делать так-то. Но есть небольшая вероятность того, что я
ошибаюсь, а прав Сидоров." Консультант говорит: "Вся мировая
наука и весь передовой опыт в моем лице уверенно указывают, что
надо делать исключительно так-то. А Сидоров -- недоучка и
бездарь." Потому что если он скажет иначе, возникнет довольно
большая вероятность того, что в следующий раз пригласят не его,
а Сидорова. Если клиент хочет определенности, надо дать ему ее
в изобилии. Чем больше заплатит, тем больше определенности и тем
лучшего качества. А если дело завалится, наберется десяток
убедительных оправданий. В крайнем случае можно объяснить неудачу
дурным влиянием недоучки и бездари Сидорова.
Сводил было дочку в храм -- для общего развития, можно сказать.
Выскочили оттуда через минуту в смятении: такое жуткое скопление
ущербных, что атмосфера как будто пропитана болезнями, несчасть-
ями и уродством. Пребывать там -- значит рисковать заразиться
какой-нибудь дрянью. Порча атмосферы чувствуется уже на подходе:
ни одного добродушного лица. Где те благодатные времена, когда
жизнелюбы забегали под святые своды, чтобы поставить наскоро
свечку за какой-нибудь плотский грех, немножко подумать о вечном
и полюбоваться росписью или резьбой? А может, и присмотреться к
какой-нибудь особе другого пола, чтобы испытать вожделение.
Теперь же здесь не более весело, чем в морге. Храмы превратились
в места кучкования неполноценных. Христос, утешитель несчастных,
что можешь Ты предложить людям, полным сил и здравых жизненных
планов? Только вытирать сопли мерзким старушонкам.
Литература в жанре "фэнтэзи" уходит еще дальше от реальности,
чем литература нормальная, а значит, ее чтение как способ
познания человека и общества является еще менее полезным. Как
относиться к людям, которые забивают себе головы проблемами
всяких там хоббитов, гномов и эльфов? Да с сожалением и опаской!
Они, скорее всего, не окажутся подлецами (по крайней мере,
большими) или недоумками (по крайней мере, законченными), но
дождаться от них здравомыслия в делах реального мира можно далеко
не во всех желательных случаях. Даже в своей узкой профессиональ-
ной области они умудряются сочетать основательные специальные
познания с совершенно абсурдным целеполаганием. Лучшее, что можно
в отношении их делать, это удерживать их на вторых ролях, изоли-
ровать от молодежи и время от времени пробовать переключить их
внимание на более полезные книжки.
Детскость бывает двух разновидностей. Одна, присущая гениям,
проявляется в стремлении что-то радикально переделать в образе
жизни, в общественном устройстве и т. д. Она -- от нежелания
превращаться в серьезную мудрую заурядность. Другая, распро-
страненная в среде хорошо зарабатывающих узких специалистов,
особенно компьютерщиков, -- в склонности погружаться во всякие
искусственные миры, не имеющие пересечений с миром реальности
и потому не наказывающие за ошибки. Она -- от неспособности
постигать сложности реального мира.
Трудно сдерживать возмущение, когда представляешь, какая
масса народу кормится говорильней и всякой другой псевдодея-
тельностью по поводу охраны окружающей среды. Пишутся книги
и разные отчеты, читаются учебные курсы, проводятся семинары,
создаются партии, в парламентах и разных советах появляются
"зеленые" депутаты.
* * *
На одном очень представительном "экологическом" семинаре, на
который меня затащил выводивший меня в люди мой приятель Е.
(в году примерно 1995-м, когда "экология" была в большой моде,
а я строчил по ней диссертацию в аспирантуре), среди прочего
глупого трепа какой-то природоохранный чинуша начал сетовать, что
тратся мало средств на информирование "широкой общественности" о
вредности загрязнения окружающей среды. Меня это особенно
разозлило, и я решился вставить свои три копейки: "Зачем говорить
всё время про вредность загрязнения, если те, кого это
интересует, и без того знают достаточно? Всем известно про
вредность курения, а люди всё равно курят. Даже с этого заседания
некоторые отлучаются перекурить." Те, кто поняли, -- засмеялись,
потом вернулись в прежнюю колею.
* * *
Какие ужасные вещи вы должны еще узнать про курение, чтобы
наконец-то покончить с этим огромным злом? Дело вовсе не в отсут-
ствии каких-то сверхвпечатляющих разоблачительных сведений, а
в органической или психической предрасположенности некоторых
людей к пороку.
* * *
К началу 1990-х (или что-то около того) на Западе заговорили
(и то хорошо!) о sustainable develoрment, т. е. о таком развитии
человечества, которое было бы ВЫДЕРЖИВАЕМО для природной среды.
Против этого названия у меня возражений нет, хотя "наполнять"
его стали всякой фантастической ерундой, а вот по поводу его
беспардонного перевода на русский язык как "УСТОЙЧИВОЕ развитие",
я при всяком подходящем случае выражаю возмущение. Устойчивое --
не обязательно выдерживаемое, а выдерживаемое -- не обязательно
устойчивое. По большому счету, человечеству плевать на устой-
чивость -- была бы выдерживаемость. Но какие-то именитые
ученые пустозвоны, по-видимому, решили встроить в модный
природоохранный поток свои "наработки" по устойчивости, и вот
пошло-поехало: западоиды нашим толкуют про Фому ("выдерживаемое"
развитие), а наши им про Ерему ("устойчивое") -- ничтоже
сумняшеся. Если наши имеют в виду устойчивость биосферы, то
это опять-таки далеко не то же, что устойчивость развития
человечества в этой биосфере. И эта устойчивость развития --
зачем она вообще? Развитие может быть устойчивым, но
неправильным, и неустойчивым, но в нужном направлении. Далась
им эта устойчивость развития! Мне всё равно, устойчивое оно или
скачкообразное -- лишь бы в итоге получалось хорошо.
Чернобыльская катастрофа так удачно "легла" на пассивно-
-страдательный характер белорусов, как будто кто-то специально
целился. Надрывное нытье по ее поводу продолжалось больше
десятилетия. В будние дни ныли умеренно, а в знаменательные дни
-- с особым подъемом. Никаких серьезных выводов, конечно, не
делали, и ничего не изменилось ни в образе жизни, ни в стиле
мышления. Для некоторых чернобыльская радиоактивная пыль
оказалась манной небесной. Расходами на "преодоление последствий"
оправдывали экономические неудачи. А сколько было сделано карьер!
А сколько активистов поездило в Европу за чужой счет! И сколько
разворовали одной только гуманитарной помощи!
"Чернобыльцам" внушали всякими средствами: вы -- жертвы, ваше
здоровье безнадежно подорвано, ваше дело -- дрянь. Никто не
считал, какая часть уродов родилась от поражения радиацией, а
мкая -- от поражения водкой, которую по поводу этой радиации
выпили. Никто не выявлял, какую лепту в ухудшение здоровья масс
внесло пришедшееся на эти годы увеличение на улицах количества
автомобильного хлама, переправленного из Европы доживать свой
век, и какую -- возрастание числа курильщиков, наркоманов и
прочих искателей кайфа. На все неприятности со здоровьем было
одно удобное объяснение: Чернобыль, мать его растак; радиация
хренова.
"Чернобыльцев" из дальних деревень напереселяли в Минск, и они
пополнили здесь ряды неквалифицированной рабочей силы, люмпенов
и пьяниц, а ютящаяся в переполненных "хрущобах" потомственная
интеллигенция маялась в безнадежных очередях на вступление в
жилищные кооперативы.
Меня всегда раздражало, когда участников войны в афганистане
называли "афганцами" -- причем некоторых в публикациях даже без
кавычек! Какие они к чертям афганцы?! В Афганистане уже есть
афганцы, и они время от времени показывают разным "афганцам",
кто в доме хозяин. Так можно договориться и до того, что станут
русскими немцы, которые воевали против России в 1941..1945 годах.
Я не буду говорить о том, что война была захватническая: ничего
в этом особенного. Не мы, так другие. Только войнами и создаются
империи, а против империй у меня в принципе возражений нет.
Я также не буду говорить о том, что на афганской войне хватало
трусости, воровства, издевательств над мирным населением,
загребания жара чужими руками и т. д.: на войне как на войне.
Я даже не буду говорить о том, что предоставленные участникам
афганской войны льготы были в отношении некоторых личностей
несправедливыми: справедливость в обществе -- это скорее
исключение, чем правило.
Я всего лишь скажу о том, что отдельные говнюки, пообъединяв-
шись в ассоциации ветеранов войны в Афганистане, стали под
предлогом своих особых заслуг эксплуатировать наивную добропо-
рядочность сограждан. "Боевое братство" вылилось в обыкновенное
коллективное жлобство с круговой порукой и даже с налетом
мафиозности: когда у хама есть повод заявить свои права, тут уж
держись. Говнюк -- он и в Афганистане говнюк, и если удалось
принудить его немного поработать на Родину, он говнюком о этого
быть не перестал, а может, и наоборот, его говнистость
повысилась: ведь он теперь имеет больше оснований считать, что
ему все должны. Ставить этих людишек на место бывает очень
затруднительно: ты как бы покушаешься на святых и героев, то есть
выглядишь полным ничтожеством. Заденешь одного -- развопится вся
геройская компания с расшатанными нервами. Потом в хор включатся
всякие посторонние моралисты. Потом ходи с ножом и жди, когда на
тебя набросятся подвыпившие благодетели. Конечно, рядом с ними я
никто: не там служил, не так защищал Родину. А что я почти
каждодневно веду изнурительную астральную битву со злом, так это
не в счет. И что в неоднократных реальных стычках со злом я
всякий раз рисковал свернуть себе шею, это не в счет тоже. Это
было бы не в счет, даже если бы я ее в конце концов свернул. Я
был бы представлен в лучшем случае как несчастная жертва, но не
как воин, достойно погибший в бою. Ну, может, конечно, идеалы, за
которые я сражался, являются сильно сомнительными, так ведь вы
даже не знаете, что они из себя представляют.
Еще меня раздражают разные скулёжные песни про афганскую войну,
исполняемые со скорбным видом под гитару. В этих корявых песнях
обязательно упоминаются "ребята" -- тоже мне название для солдат
империи. (Не орлы, не мужи, не воины, а какие-то полузрелые
личности. Словечко -- пережиток крепостной эпохи, когда офицер не
знал, как обратиться к своему "личному составу" подушевнее: не
"господа" же и не "холопы". Ассоциации к "ребятам" : рабы, рабо-
тяги, котята, цыплята, реб Янкелевич.) В общем, это всего лишь
перекладывание на музыку жалких воплей несчастных психопатов,
которых государство пыталось сделать стойкими людьми. "Ребята"
упиваются трагизмом своего выдающегося жизненного опыта и ждут
ласкающего внимания со стороны бесконечно благодарной обществен-
ности. Никакого, понимаешь, пафоса -- один соплизм. Кстати,
войну-то проиграли: показали себя в Афганистане такими, что
настоящие афганцы решили сопротивляться советской империи изо
всех сил. Несомненно, вина за это лежит не на всех ветеранах
одинаковая, но установленные для них льготы этого почему-то не
учитывают.
Конечно же, я где-то ревную: в отличие от очень многих попавших
в Афганистан, я туда стремился. Я очень хотел побывать за грани-
цей, пусть и обычным для русских способом -- с оружием наперевес.
И я хотел стать героем -- чтобы выбраться из той убогой социаль-
ной ячейки, в которую меня затолкали. Но меня обделили и в этом.
Правда, моя ревность почти пропадает, когда я вижу безногих
людей, нищенствующих на улицах.
* * *
Человеку свойственно стремление выглядеть значительным в собст-
венных глазах и в глазах окружающих, а у многих нет для этого
никаких убедительных оснований, кроме участия в афганских делах.
Это, по-видимому, главная причина того, что люди "живут воспоми-
наниями". Далее, для многих афганские впечатления -- самые
сильные: ничего более серьёзного в их жизни не было ни ДО, ни
ПОСЛЕ. Это тоже располагает к бесконечным реминисценциям о
героических днях. Кроме того, Афганистаном иногда оправдываются
последующие жизненные неудачи: полученные там психические травмы
якобы препятствуют нормальной послевоенной жизни. Травмы
действительно имели место, но если их использовать в качестве
оправдания вместо того, чтобы преодолевать их, тогда они и в
самом деле оказываются препятствием.
В воспоминаниях "ребят" об афганских буднях упор делается не на
том, ЗАЧЕМ всё это было, а на том, КАК: на ЗАЧЕМ сентиментальных
соплей особо не попускаешь, потому что эта война была по сути
вмешательством говнюков, помыкавших советским народом, в конфликт
между группировками говнюков, помыкавших афганскими народами.
Вмешательством неуклюжим и сильно приправленным ложью. Как будто
люди не поняли бы, если бы им откровенно объяснили, что это жес-
токая необходимость и что если русские туда не войдут решительно,
но без эксцессов, то СССР будет иметь большие неприятности. Но у
советских властвующих говнюков давно сложилась мощная привычка
лгать своему народу, и она непреодолимо сработала.
* * *
Вас возмущает то, что я здесь говорю? Ну так отложите мою
книжку в сторону. Поищите себе какую-нибудь другую книжку.
Рекомендую что-нибудь из-под пера Карема Раша. Вы будете
очарованы разительными отличиями.
Как люди попадают в герои войны?
Кого-то насильно "забрил" в армию военкомат, а отец-командир
пистолетом (или заградительный отряд пулеметом) погнал в бой,
а там пришлось первым ворваться в траншею врага, чтобы не быть
убитым на открытой местности.
Кто-то ушел на войну с радостным намерением пострелять, пона-
силовать, помародерствовать, пограбить, сделать карьеру и храбро
отбивался от наседающего врага, когда тот хотел расквитаться за
зверства.
Кто-то ловко пристроился в штабе геройствующей воинской части
и получил награду заодно с израненными окопниками.
Кто-то приписал себе боевые достижения погибшего товарища по
окопу, которого сам же нечаянно и убил, когда от страха стрелял
во всё, что движется.
Кто-то взял "высоту", положив половину своего подразделения,
а вышестоящий начальник, допустивший тактическую ошибку, поспешил
щедро наградить карьериста за "подвиг", чтобы пресечь разговоры о
том, что эту "высоту" и брать-то не надо было.
Кто-то поддался редкому возвышенному порыву души, зато в даль-
нейшем сполна компенсировал себе проявленную слабость.
Потом эти люди, отмеченные орденами, возвращаются в мирное
общество, которое робеет перед ними, считает себя им обязанным,
уступает им лучшие места и слушает их с благоговением. В это же
самое время кто-то сидит в тюрьме за то, что отказался выполнять
глупый приказ, который привел бы к большим бессмысленным жертвам;
кто-то уцелел один из всего подразделения и не имеет ни наглости,
ни документальных доказательств, чтобы убеждать инстанции в том,
что он заслужил какую-то награду; кто-то помер в госпитале от
ран, полученных при попытке выручить погибающих товарищей, но про
него думают, что он просто оставил позицию без приказа; кто-то
и вовсе истлел в братской могиле или на свежем воздухе в лесу и
считается пропавшим без вести, но его подозревают в дезертирстве.
Псевдогерои никогда не признаются в том, что они не настоящие.
Непризнанные настоящие герои никогда не клянчат наград. А рядовой
гражданин хочет быть приличным человеком и поэтому выражает
уважение псевдогероям, а к непризнанным героям чувствует презре-
ние. Какова доля псевдогероев в общем числе блистающих наградами?
Пять процентов? Десять? Пятьдесят? Неужели все восемьдесят?! А
если у человека двадцать наград, то ведь среди них может оказать-
ся хотя бы одна настоящая -- за вычетом памятных, юбилейных и
"за добросовестную службу". Наверное, это зависит от эпохи. На
всякий случай лучше не торопите меня с оценками и тем более с
публичным выражением их.
* * *
В последние годы существования СССР власти так увлеклись
заботой о ветеранах, что успешно преодолели здравый смысл. Иной
ветеран подкармливал в условиях товарного дефицита (а может, и
обеспечивал жильем) не только своих детишек, но и внуков. Навер-
ное, это было бы даже хорошо, если бы не одно обстоятельство: мне
за моих двоих погибших на фронте дедов не доставалось при этом
ничего, потому что ни я, ни даже мои родители (после их женитьбы)
уже не считались "членами семьи погибшего". Да уж, сильно подвели
меня мои деды. Я постараюсь не повторить их ошибки.
* * *
Ну вот, я и в это сомнительное дело влез -- к вящей радости
тех, кто меня не любят. Но я уже так часто влезал в разные
сомнительные дела, что один дополнительный эпизод не изменит
сколько-нибудь заметно общей печальной картины. Семь бед --
один ответ. Призовут ли меня к барьеру, поставят ли к стенке,
представят ли к награде -- мне уже почти безразлично.
* * *
Еще вот от чего озвереть можно: люди, "угнанные на принудитель-
ные работы в Германию", и узники концлагерей получают от немцев
компенсацию за свой рабский труд -- за участие в "war effort" на
стороне немецких нацистов. Запоздалая благодарность, так сказать.
Этому потворствуют правительства России, Беларуси и т. п. Как же:
в страну идет валюта. А семьи тех, кто погибли в войне с нациста-
ми, не получают от немцев ничего: может, считается, что уже
получили на страну в целом в качестве репараций. Вывод: случись
еще одна большая война, постарайтесь не попасть в армию, а
оказаться на оккупированной территории, и там не занимайтесь
подрывной деятельностью и не скрывайтесь в лесу, а ведите себя
так, чтобы быть взятыми на принудительные работы. Главная выгода
-- большая вероятность остаться в живых. А может, еще и денежную
помощь получите. Интересно, если Германия захочет сделать
наградные выплаты бывшим полицаям и прочим коллаборационистам
или их родственникам, это тоже будет радостно воспринято
правительством? Если бы, по крайней мере, отчисляли часть этих
компенсаций на приведение в порядок захоронений погибших солдат,
еще можно было бы стерпеть.
* * *
Именем героя решили назвать школу. Одну из многих. Чтобы дети
воспитывались на его примере. Наверное, чтобы они тоже стали
героями. Но почему дети именно этой школы, а не соседней? Сосед-
няя не названа именем какого-нибудь героя! На месте родителей я
бы возражал против того, чтобы школу назвали именем героя. Потому
что получилось бы, что посещающих ее детей -- и только их --
готовят к самопожертвованию. К закланию, так сказать. А детей
других школ не готовят, и это несправедливо: надо готовить всех
одинаково -- или никого совсем.
Или еще нюанс. Фамилия у героя была не ахти какая, и бедняга,
наверное, мучился из-за этого. Может, и на подвиг пошел затем,
чтобы преодолеть чувство неполноценности. Потом именем героя
назвали целую улицу, и страдать от чувства неполноценности стали
те, кто на ней живут. Конечно, стали страдать не все, а только
некоторые -- люди с обостренным восприятием, то есть та
категория, из которой выходят великие творцы. Может, некоторые из
них достигнут благодаря этому больших успехов в творчестве -- но
только один из сотни, а остальные превратятся просто в невроти-
ков, причем не в последнюю очередь потому, что всю жизнь будут
страдать всякий раз, когда придется говорить, на какой улице они
живут или жили. Может, их готовят таким образом к подвигу? Но
ведь это же подло!
В любом случае, это совсем нехорошо, когда большинство улиц,
кораблей и т. д. именуется по фамилиям. Это не только порой не
благозвучно, но еще обесценивает сам этот способ пропаганды под-
вигов. По большому счету, нет мне дела ни до какого Раскудряева,
кем бы он ни был, а если это к тому же и вовсе какой-нибудь
Петров, Михайлов или Федоров, так даже с инициалами еще поди
раскопай, чем он когда-то отличился, и надо ли положительно
оценивать его достижения с позиции текущего дня. Может, просто
подвернулся под руку, когда срочно искали названия для целой кучи
новостроящихся улиц. Мне и собственную родословную некогда разо-
брать -- не то что какого-нибудь Разгвоздяева, оказавшегося на
табличке, на которой обычно пишут название улицы. Эх, Раскудряев-
Разгвоздяев, не те ты подвиги совершал, наверное, раз моя житуха
такая скверная, что даже нет времени почитать про твою.
* * *
А то еще вот как бывает. Какое-то трудное дело можно сделать
небыстро и незрелищно, но находится желающий отличиться, который
не может упустить свой шанс. Ему говорят: не рвись, надо поду-
мать, да и вообще сомнительно, чтобы здесь нужно было что-то
предпринимать. Но ему уже мерещатся лавры победителя, и его не
остановит никто. Потом люди мучаются по поводу того, что делать
с его светлой памятью: то ли назвать какой-нибудь технический
объект его именем, то ли ограничиться статьей в газете. Складыва-
ется как бы градация подвигов: для каждого уровня -- свой способ
увековечения. Родственникам всегда представляется, что увекове-
чили по слишком низкому разряду, а некоторым посторонним -- что
несколько завысили.
* * *
А еще иногда случается следующее. Какой-нибудь Сидоров спасает
от смерти сто человек (по крайней мере, так кажется), и перед
этим подвигом все снимают шляпы, шапки, шапчонки и прочие
кепочки. Но никто не удосуживается допустить, что среди этой
спасенной сотни затесался один какой-нибудь негодяй, из-за
которого потом погибнут в страшных муках сто тысяч. Конечно, это
маловероятно. Но вполне вероятно, что туда затесались три-пять
негодяев, каждый из которых причинит убытков, эквивалентных
гибели человек пятидесяти. Да и вообще, малополезных людей
расплодилось слишком много. Кстати, в эту счастливую сотню мог
попасть и какой-нибудь мелкий мерзавец, который отравляет жизнь
мне (или кому-то похожему на меня) и которому я (или кто-то
похожий на меня) много раз желал: чтоб ты сдох! Поэтому лучше бы
герой перетерпел или хотя бы умерил свой порыв и тем самым спас
для начала только меня -- от этого мерзавца.
Далее, если Сидоров такой замечательный человек, что готов
пожертвовать собой ради спасения людей, то, может, надо
непременно сберечь этого Сидорова? Может, эта сотня не стоит
его одного? Ведь люди в большинстве своем такие мелкие и
эгоистичные, что потенциальный герой среди них большая редкость.
Вообще, какую ценность ни возьми, обязательно окажется, что к
ней примешана масса всякой дряни; что рядом с этой ценностью есть
несколько псевдоценностей, очень на нее похожих; что ценность эта
довольно-таки относительная; что среди ее защитников хватает
лжецов и путаников; что мало кто рискнет сказать обо всем этом
правду, даже если сумеет ее выявить.
* * *
И кстати, я не потешаюсь над героями, совершившими ненужный
подвиг в порыве чувств -- в ситуации, которая не давала времени
на раздумье. Им моя горячая симпатия. Мое почтение всем людям,
способным на такое.
Вместо срубленного дерева можно посадить другое. Осушенное
болото можно снова наполнить водой. Вместо вырванного зуба можно
вставить искусственный. Наконец, вместо убитого недоумка можно
родить еще одного или даже двух. Но если разрушили старое здание,
то что бы вы ни построили на его месте, потеря не будет
компенсирована.
Иногда разрушают просто так, иногда -- под видом реставрации
(оставляя от подлинного здания часть фасада или даже несколько
камней в фундаменте).
В Минске я не хожу в так называемое Троицкое предместье:
псевдостаринная застройка его вызывает во мне слишком много
ненависти. Я видел, какая псевдореставрация там проводилась.
Мне не нужны эти декорации. Я бы повесил на псевдостаринных
фонарях тех уродов, которые распорядились это сделать. И не надо
мне сказок про гнилые стропила: вы там крушили не только
стропила. Да и не все стропила были гнилыми. Впрочем, гнилые тоже
могли бы быть сохранены хотя бы частично. Но вам, сволочам, был
нужен "фронт работ". Вам было плевать на историю моей страны.
Разрушение любого исторического памятника в Минске -- рана на
моем сердце. За каждую рану я буду вам мстить. Вы -- засиратели
могил, и вам будет отплачено тем же. Всё, что вы ни строите, я
заранее считаю моральным уродством.
Кто спокойно воспринимает фальшивые памятники, того так же
вполне устраивает фальшивая история, фальшивая идеология,
фальшивая мораль. Но на фальши ничего надежного не построишь.
Вы подыхаете -- и это ваш удел. Вы определились с ним, когда
позволили (себе или другим) разрушать памятники.
Я не мужик. Я -- мужчина, воин, может быть, также философ, пи-
сатель, революционер, скандалист, негодяй -- но только не мужик.
Мужик -- это курильщик, автомобильщик, собачник, спортолюбитель,
сквернослов, засиратель окружающей среды, хамоватый самоуверенный
плебей. От мужика всегда воняет алкоголем и гнилью прокуренных
легких. Если мужичок так себе, он смердит за метр, а крутой мужик
смердит аж за два. Это особенно противно в общественном
транспорте, потому что там далеко не всегда есть возможность
убраться подальше. Вдыхаешь и мучаешься: то ли самому звездануть
урода промеж глаз, то ли Господа попросить. Но в том и трагедия,
что не годится ни первый вариант, ни второй: Господа беспокоить
неловко, да и не дозовешься его, сколько ни напрягайся, а самому
звездить, так ведь хлопот много. И все равно мужик не поймет, за
что. А если просто убить его, еще останется где-нибудь сирота-му-
жиченыш. И разбитая горем старушка-мать. И уговаривай потом свою
совесть. А по горячему следу в придачу ринутся на поиски меня
мужики-следователи. А при моей рассеянности я наверняка где-
-нибудь ошибусь и попаду в итоге на нары. И рядом там будет
вонючих мужиков гораздо больше, чем в автобусе. Так зачем мне
все это?
* * *
А то ещё бывает, что мужик поплещет на себя какой-нибудь жуткой
"туалетной водой", которую могучежопая корова-жена подарила ему
на день его никчемного рождения. Тогда от этого в тесноте общест-
венного транспорта получается ещё хуже, чем от табачных изделий.
Понаходившись рядом со счастливым недоумком минут пять, с сожале-
нием обнаруживаешь, что тебя раздражают не только президенты,
громкие звуки, архитектурные "достижения" эпохи, дураки и психи
всех разновидностей и все без исключения телеканалы, но ещё и
сильные запахи. Возбуждается праведная ненависть не только к
тупому мужичью, но также к химикам и химии. В самом деле, не
слишком ли много люди производят разных едких, ядовитых, взрыво-
опасных, горючих и просто вонючих веществ в то время, как портить
и сокращать друг другу жизни можно элементарными физическими
способами?
* * *
Среди особ женского пола мужикам соответствуют бабы. Баба --
это слегка расплывшаяся нахрапистая особа с лицом, может быть, и
правильным, но отражающим низость душевного устройства, увядшим
и накрашенным. От нее обычно не смердит, но лучше не обсуждать с
нею спорных вопросов, потому что сколько ни упражняйся, никогда
не сравнишься с наглой женщиной в способности мимоходом унизить.
От ее интимных прелестей таким, как я, нет никакого проку,
поскольку баба предпочитает мужиков -- и распознает их по запаху
-- а я не могу заставить себя вонять даже ради ее прелестей.
"De mortis aut bene aut nihil" ("О мертвых или хорошее, или
ничего"). Надо же! А по-моему, лучше поздно, чем никогда. Как
будто подлецы не могут кормиться эксплуатацией "доброй памяти"
некоторых покойников. Хорошо еще если память действительно
добрая. Но мне, конечно, вменяют в моральную обязанность бросать
гневные обличительные слова прямо в лицо тиранам.
Вообще, моралисты напридумывали себе способов подрастать в
собственных глазах. Тут сопливому старичку -- бывшему доносчику
и вору -- уступят место в общественном транспорте: там, исполнен-
ные достоинства, молча проводят в последний путь какого-нибудь
высокопоставленного мерзавца под чужие лживые речи о его
фиктивных заслугах. А где-то и соусом за столом обольются из
солидарности.
Мне может быть приятным сладкое вино или ликер, но меня совер-
шенно не тянет на пиво. Организм не принимает. Наверное, потому
что я не мужик. Но дело не в этом. Урод, сосущий на ходу пиво,
демонстрирует окружающим, что он имеет возможность потратить
деньги на пиво; что он настолько хорошо устроился, что не имеет
нужды ходить быстро и к тому же может позволить себе туманить
мозги алкоголем среди бела дня; что он вообще презирает тех, кто
куда-то спешат; что он запросто обмочит вашу подворотню, когда
принятый в организм избыток воды попросит выхода; что свою
бутылку он если не расколет об асфальт и не швырнет в пруд, то
оставит где-нибудь на видном месте, чтобы материально поддержать
бомжей, собирающих стеклотару и распространяющих заразу; а если
пиво было в бутылке из пластика или в алюминиевой банке, то эта
посуда почти наверняка окажется у меня под ногами или где-нибудь
под кустом. В общем, дело не в собственно сосании пива на ходу,
а в том, какие качества личности с этим сосанием очень тесно
связаны. Поэтому нравственных уродов, сосущих пиво на ходу, я
разрешаю бить по головам сходу. Стеклотарой.
* * *
Я думаю, все эти сосущие на ходу пиво, а также жующие жвачку,
треплющиеся по мобильному телефону и т. д. удовлетворяют по
преимуществу свою потребность ПОТРЕБЛЯТЬ: если они ничего в
текущий момент не потребляют, их мучит сознание того, что жизнь
проходит зря. Ещё одна потребность, которую они таким образом
удовлетворяют, -- это потребность чем-то себя занять, чтобы не
остаться наедине со своей внутренней пустотой.
Я не общительный и не деловой. Я разговариваю по телефону в
лучшем случае раз в неделю, и то обычно не я инициирую разговор,
а кто-то звонит мне. Но не в этом суть. А суть в том, что я с
трудом сдерживаюсь, когда в общественном транспорте какой-нибудь
хамоватый недоумок начинает громко вякать у меня над ухом всякую
ерунду в свой "мобильник". А перед этим его мобильник еще доволь-
но долго верещит на полавтобуса, пока недоумок соображает, что к
чему (а может, наслаждается звуком). Те, кто отнимают тишину, --
такие же грабители, как те, кто отнимают деньги. В общественных
местах должно быть тихо, поэтому изволь выключать свой верещаль-
ник. Или хотя бы стремительно доставай его, когда он начинает
беспокоить граждан, и говори исключительно кратко и недолго, а
лучше вообще только слушай. Кроме того, я уверен, что большинств
обладателей "мобильника" может вполне обходиться без него. А если
кому-то кажется, что тот ему очень нужен, тому надо срочно пройти
курс промывания мозгов по моей системе. Но "мобильник" в общест-
венном транспорте это еще полбеды. Беда, когда обладатель "мо-
бильника" разбогатеет настолько, что сможет купить себе в прида-
чу к "мобильнику" еще и автомобиль. когда этот дурак начинает
вякать по телефону в процессе управления автомобилем, вероятность
аварии повышается, наверное, раз в десять. Хорошо если он врежет-
ся в другого дурака, вякающего в это время по "мобильнику", но
ведь раз на раз не приходится.
* * *
Довольно обычная картина: сидит недоумок и с тупым видом что-то
лениво потискивает на своем мобильном телефоне. Лет 20 назад,
когда мобильных телефонов в помине не было, зато появились
микрокалькуляторы была довольно обычной другая картина: сидит
недоумок и с тупым видом что-то лениво потискивает на своем
микрокалькуляторе.
* * *
По части причинения вреда себе и окружающим "мобильщики" --
сродни курильщикам, только не обкуривают, а обшумливают и
облучают.
* * *
Дурак даже сам по себе -- существо довольно неприятное, а в
паре с "мобильником" он и вовсе отвратителен. Ведь любую вещь
опасно давать дураку, а такую неоднозначную, как мобильный
телефон, -- тем более.
Мобильный телефон -- великий "хамизатор" общества дураков: он
способствует разрушению морального барьера, в прежние времена
более-менее удерживавшего людей от причинения дискомфорта окру-
жающим. От громкого трёпа о мелком своем в тесно набитом салоне
общественного транспорта до выбрасывания мусора из окна на головы
прохожим -- каких-нибудь полшага, а то и меньше.
* * *
Если нет мобильного телефона, человек вынужден быть более
организованным: более тщательно планировать свои передвижения,
более четко договариваться о встречах и т. д. А это значит, что
распространение мобильных телефонов ведет деградации способности
людей к планированию.
Далее, мобильный телефон снижает порог вступления людей в
общение, то есть делает их разговоры еще более частыми и пустыми,
сокращает благотворное уединение (то есть возможность погрузиться
в собственные мысли), которого и без того в настоящее время очень
немного.
Среди прочего, мобильный телефон увеличивает контроль одних
людей над другими (родителей над детьми и т. п.), а значит,
уменьшает способность этих других к самостоятельным действиям.
Наконец, общество, жизнь которого существенно зависит от
мобильных телефонов, может впасть если не в хаос, то в большой
дискомфорт, если они вдруг перестанут работать. Военные и терро-
ристы должны это учитывать.
* * *
Рекламный девиз фирмы, сбывающей "мобильники": "Весело и
стильно!" Вот именно. Потому что остальное -- почти сплошной
вред.
Сопляки, щупающие и лобзающие своих "телок" на виду у посто-
ронних, движимы не обострением потребности ублажить свой половой
инстинкт, а стремлением демонстрировать всем, какие они востребо-
ванные и к тому же бесподобно свободолюбивые; желанием повергнуть
окружающих в зависть, а также заставить их повозмущаться
вхолостую. Когда я сорвусь с резьбы, я стану носить с собой
электрошокер помощнее и поджаривать "телкам" их повернутые к миру
задницы. Их возмущенных кавалеров я буду успокаивать резиновой
дубинкой по голове, а свой последующий отход прикрывать шумовыми,
дымовыми, газовыми и световыми гранатами.
Они всё просчитывают варианты: кому поддакнуть, кого предать,
кого обгадить так, чтобы тебя заметили и оценили большие люди,
газетчики, массы. Заниматься трудом рядовых людей они уже не
могут: зазорно, да и навыки растеряли. Их политические взгляды
очень простые: хорошо всё, что способствует движению "наверх".
Сегодня это может быть одно, завтра -- другое. Главное -- попасть
в восходящий поток, пристроиться к перспективному косяку.
Совесть -- химера. Справедливость -- понятие для неудачников.
Общественное благо -- выгодная тема для болтовни. Жри, расти,
размножайся, дави других, греби под себя, гадь вокруг себя, еще
раз жри. Упивайся своей волей к власти. Прикрывайся красивыми
словами: когда разберутся -- будет уже поздно. Мир принадлежит
таким сволочам, как ты.
Когда какой-нибудь высоко забравшийся политикан делает заметный
шаг, вся свора политиканствующих приходит в движение: стремится
использовать новую ситуацию. Одни изображают горячую поддержку,
другие находят более выгодным возмущение, третьи пытаются
нажиться на выражении глубокой озабоченности. Кого не взяли в
поддерживающие, тому приходится подаваться в возмущающиеся, а
выражение глубокой озабоченности позволяет напомнить всем о себе
и ждать, от кого придет более выгодное предложение -- от
поддерживающих или от возмущающихся.
Основные зрители на выступлениях разъезжих юмористов --
богатенькие выродки, поскольку цена билетов немалая. Поэтому
репертуар рассчитывается на тип мышления этих выродков. Юмористы
выступают как бы идеологами указанной социальной группы. Конечно
же, мне с ними не до смеха, поэтому если я и слышу их, то
случайно и недолго -- по телевизору.
* * *
Кстати, что значит смеяться над собой? Какой путанник выдумал,
что это правильно и полезно? Ведь это не что иное, как презрение
к самому себе. А если я не христианин и к тому же забочусь о сво-
ей репутации? Может быть, смех над собой -- какое-то извращение:
смеешься вроде бы как не совсем над собой, а над чем-то в себе --
не совсем своим или уже бывшим своим. Или же стараешься думать --
и делать вид -- что смеешься не над собой, а над кем-то другим, в
чем-то на тебя похожим. Иначе говоря, лжешь себе и другим. Если
в тебе есть что-то достойное смеха, то тебе самому надо, скорее,
не смеяться, а плакать. Если кто-то пробует смеяться над тобой,
надо в себе что-то исправить -- или что-то испортить на физионо-
мии весельчаку. Вот посмеяться над другими -- это всегда с
удовольствием и без долгих уговоров.
* * *
Юморист помогает всем слегка попрезирать друг друга (иногда --
свою страну в целом), но как бы не напрямую, а потому без ослож-
нения отношений с находящимися рядом. Таким образом, юморист --
не мизантроп. Он любит свою публику, а она его и вовсе обожает.
* * *
Иногда юмористы провоцируют смех над внутренними или внешними
врагами общества. Но часто ли они это делают? Когда они издева-
ются над недостатками своего общества, они издеваются над этим
обществом, а не способствуют исправлению его недостатков.
Всякая профессия чем-нибудь отвратительна, всякая позволяет
расцветать каким-нибудь дурным человеческим качествам и наносит
тот или иной ущерб обществу. Во всякой профессии ценой некоторых
усилий можно избежать этого, но такая перспектива мало кого
привлекает. Попробуй отыскать профессию, в которой плохо себя
чувствует подлец! Такой профессии нет! Поэтому со всеми специа-
листами надо держать ухо востро. Постоянная глухая оборона,
постоянное стремление разгадать, какой очередной удар постараются
тебе нанести. В лучшем случае тебе сделают плохо не намеренно,
а в силу искаженных профессиональных представлений о том, что
хорошо.
* * *
В отличие от представителей многих других профессий, врачи
покушаются на ваше здоровье непосредственно. Если это врачи,
получающие фиксированную невысокую зарплату в государственном
медицинском учреждении, они норовят не заметить проблемы в вашем
организме, а если это "материально заинтересованные" специалисты,
они находят проблему там, где ее нет. Чем больше плата, тем они
любезнее и лживее. Ради малых денег не всякий будет брать на душу
грех, а ради больших не всякий устоит перед соблазном. Точнее,
почти никто не устоит -- поскольку с моральными оправданиями
никогда не бывает затруднений. Все спорные случаи будут рассмат-
риваться не в пользу вашего кошелька. На вас будут хищно погля-
дывать, облизываясь от предвкушения. Их бережное к вам отношение
-- от того, что вас уже рассматривают как свою добычу. За вашей
спиной будут радостно потирать руки. Вам будут мысленно желать
всяких неприятностей со здоровьем.
Время от времени я встречаю рекламу какого-то медицинского
шустрика, который проводит "эмоционально-стрессовую терапию"
всяких вырожденческих болезней, как то алкоголизм, наркомания,
заикание, энурез и пр. Я полагаю, он причиняет клиентам стресс
не в последнюю очередь своими расценками.
Когда я слышу, как очередной говнюк вякает про прелести платной
медицины, я думаю, что это либо подлец, который сам на этом
делает состояние (или собирается делать, или делает на чем-то
подобном), либо дурак, переживающий оргазм в моменты, когда
может швырнуться деньгами.
Истины ради замечу, что у плохой медицины (платной, бесплатной
-- один чёрт) есть два несомненных достоинства. Во-первых, страх
перед нею принуждает людей не допускать появления болезней.
Во-вторых, она способствует вымиранию слабых. Так может, лучше,
чтобы ее не было вовсе? Не исключено. Во всяком случае, разница
незначительная. Конечно, иногда потребность в медицинской помощи
возникает и у людей полноценных, очень полезных для общества,
которые к тому же делали все необходимое для сохранения своего
здоровья. Конечно, и медики иногда вылечивают -- случайно
(в качестве побочного эффекта) или создав попутно, какую-нибудь
другую проблему в организме. Так что в принципе я не против
медицины как технологии. Я против медиков. Но не более, чем
против учителей, военных, дворников, судей, программистов,
писателей и т. д.
* * *
Из всех платных врачей зубные -- самые опасные. Они опаснее
даже хирургов. И очень кстати слово "дантист" рифмуется со слова-
ми "садист" и "аферист". Причина огромной опасности зубных врачей
состоит в том, что если случилась проблема с зубами, то без
дантиста не обойтись никак: не столько вы ему нужны, сколько он
вам, и вы будете обращаться с ним бережно и слегка заискивающе,
чтобы он -- упаси Боже! -- не расстроился или не рассердился и
потом не сделал в вашем рту что-нибудь, мягко говоря, не совсем
правильное. Ваша ситуация осложняется несколькими обстоятельства-
ми. Во-первых, мало что сравнится по мучительности с зубной
болью. Во-вторых, в отношении зубов невозможно заниматься
самолечением. (Скажем, гастрит или геморрой -- пустяки для умного
дисциплинированного человека, решившего привести себя в порядок.
Даже камни из почек можно выводить самостоятельно. Это не говоря
уже о всяких насморках и бронхитах. Но зубы -- это камень
преткновения, и вы плететесь в зубодерню, поджав хвост и
сокрушенно размышляя о бренности своего земного существования и о
том, действительно ли было необходимо съедать столько шоколадных
конфет.) В-третьих, зубы -- это часть внешности, а все люди
стремятся быть если не красивыми, то хотя бы не слишком
уродливыми. В-четвертых, кушать хочется три раза в день или даже
чаще, а без зубов в этом деле не очень разгонишься. Другая
причина огромной опасности дантистов -- в том, что они делают в
вашем рту почти всё, что хотят. Хирург не может удалить вам
полтора аппендикса или не ту селезенку. В его руках вы даже не
рискуете потерять не ту миндалину, потому что миндалины удаляются
всегда обе сразу. Ну, разве что, он вырежет еще здоровый яичник
какой-нибудь несчастной женщине или оставит какой-нибудь
инструмент в брюшной полости. С зубными же врачами совсем не так.
Прежде всего, зубов много, и всегда можно их перепутать --
намеренно или нечаянно. Кроме того, можно удалять зубы по частям
-- снося их бормашиной на четверть, наполовину, на три четверти и
т. д., даже если вы об этом не просили. И даже если вы
подразумевали, или намекали, или настойчиво указывали, что
сверлить надо бы поменьше. К концу сеанса зубной пытки вас
оказывается заметно меньше, чем было вначале, а вспотевший
дантист счастливо улыбается, гордый делом своих рук. Когда вы не
вполне живой пробуете сползти с кресла, ваш заботливый доктор
сообщает вам, что ваша потребность в его помощи все еще очень
велика, поскольку в таких-то зубах у вас явные сколы эмали, в
таких-то она и вовсе стерлась до дентина. Вы с ужасом бросаетесь
к зеркалу и напряжено вспоминаете, было ли это все до вашего
визита к дантисту, или же этот негодяй, пользуясь вашим
полуобморочным состоянием, нарочно что-то сколол или содрал с
ваших драгоценных зубов. Я не утверждаю, что все зубные врачи
вытворяют такое, но я утверждаю, что НИЧТО НЕ МЕШАЕТ ИМ ДЕЛАТЬ
ЭТО. И вряд ли будет толк, если вы, устав от борьбы за сохранение
зубов, в конце концов бросите своего дантиста и пойдете к
другому: того другого тоже кто-то бросает и уходит от него к
вашему.
Я вспоминаю дураков, которые "на заре перестройки" сладко
пели о прелестях платной медицины. К дантисту их, сволочей,
к дантисту! Платному! И там -- до последней дырки, до последнего
скола эмали, до последнего зуба! И без наркоза. Их стоны, вопли
и причитания можно будет записывать на магнитофон и потом
использовать в пропаганде здорового образа жизни и здравого
"экономического мышления".
После одного спокойного визита в зубодерню, я задумался,
насколько справедливо написанное выше. И я в порыве возвышенного
чувства добавил тогда следующее:
"С другой стороны, какое это счастье -- уходить от зубного вра-
ча живым и залеченным. Я всегда смеюсь от радости, я ликую. Какие
еще события могут подарить такое удовольствие? Да немногие, очень
немногие. Конечно, стараешься эту радость переживать нечасто. Мне
удавалось уклоняться от нее по два года подряд. Честь, хвала и
большое спасибо некоторым моим зубным врачам. И мое ворчание к
ним не относится."
Из этого текста, по крайней мере, видно, что я стараюсь быть
справедливым.
Но дальше вот что случилось. Поскольку работы с моим несчастным
зубом было якобы много, пришлось сделать еще один визит. И тут
симпатичная дантистка вдруг начала горячо убеждать меня в
необходимости вставить в мой еще почти новый зуб какой-то
титановый штифт -- "чтобы была больше площадь опоры". Она мне
даже его показала. Он был похож на шуруп, и его наверняка
требовалось вкручивать отверткой. А там всего-то и работы было,
что заделать дырку, хоть и большую (постепенно развороченную
плеядой зубодерш). Какая к чертям опора?! Мне же этот зуб не
наращивать! А даже если и наращивать, все равно это называлось бы
не "опорой". Моя инженерная смекалка мгновенно подсказала, что
этот штифт мне, мягко говоря, на чёрта сдался. Дантистка заметно
скисла, но я обошелся без ненужного металла в голове. Потом она
стала рваться подпилить другой зуб -- находящийся напротив уже
упомянутого -- "чтобы было ровнее и красивее". Один зуб нарас-
тить, другой уменьшить. Франкенштейнша. Я туманно, но твердо
сослался на свой инженерный опыт и вежливо пресек этот творческий
порыв тоже. Она может думать, что я пожалел денег. Да, пожалел. И
зубов тоже. Кто вас, друзья, разберет: где у вас кончается жела-
ние заработать и начинается слепая профессиональная страсть.
Вокруг своего многострадального зуба я могу сформулировать почти
всю свою философскую систему. Лучшее враг хорошего. Натуральное
почти всегда лучше искусственного, по крайней мере, в организме.
Людям свойственно ошибаться. Кто воздерживается от действий, тот
обычно меньше ошибается и сберегает ресурсы. Особая осторожность
должна проявляться по отношению к действиям с непоправимым
исходом. Лучшим является не тот инженер, кто придумал большое
сложное сооружение, а тот, кто придумал, как обойтись без
большого сложного сооружения. Все норовят обмануть. И т. д.
Я вдруг обнаружил, что в Беларуси матерых политологов -- как
собак нерезаных. Все пристроены директорами каких-то "центров",
в крайнем случае -- доцентами в разных негосударственных инсти-
тутах. Они наловчились интерпретировать в либеральных понятиях
всякие события, ситуации и высказывания, сопоставлять их с
эталонами, выработанными мудрым и многоопытным Западом, и
выдавать четкие прогнозы и рекомендации, из которых первые не
сбываются из-за того, что вторые не реализуются. Чуть свистни --
сбегается толпа знатоков, готовых строчить планы либерализации и
демократизации в любых вариантах. При каждой либеральной газете
-- своя кодла любимых политологов, клепающих вполне культурные
комментарии по любым поводам. Иногда в этих комментариях даже
какие-то свежие идейки проскальзывают, но -- так, по мелочи.
В общем, есть готовые кандидаты в советники, пресс-секретари,
эксперты и даже депутаты парламента. Вот только если бы еще
кто-нибудь взял для них власть.
* * *
В обществе без героев политика -- сплошная торговля. Никто не
попрется с флагом на вражеские танки только потому, что его
задела наглость врагов и его безмерный праведный гнев заглушил в
нем инстинкт самосохранения; что он верит во вдохновляющую силу
личного примера; что для него лучше смерть в бою, чем жизнь в
унижении. Если в обществе без героев кто-то прется с флагом на
вражеские танки, значит, он уже все просчитал и сторговался. И он
не совсем допрется до вражеских танков, а слиняет вовремя в сто-
рону и потом отправится в благоустроенные теплые края со статусом
политического беженца, гарантирующим денежное содержание. Если же
ему не повезет вовремя улизнуть из-под танков, другие кандидаты
на статус политического беженца в теплых благоустроенных краях
выжмут максимум из оплакивания его останков. Его смерть будет
вовсе не бесполезной, и кто-то обязательно доберется до теплых
благоустроенных краев.
* * *
А почему я сам не прусь с флагом на вражеские танки? Да потому
что меня не привлекает статус политического беженца: не могу же
я пробираться за границу с чемоданом своих черновиков. Далее,
если я вдруг погибну, никто не позаботится о моей семье: посколь-
ку я не либерал и отдам свою жизнь не за ту свободу, постараются
моей смерти не заметить вообще. В лучшем случае скажут, что так
мне и надо.
Русские офицеры панически боятся своего начальства, как будто
оно может их ни с того ни с сего расстрелять. А ведь всего-то и
опасности, что быть уволенным досрочно в запас без права на
пенсию по выслуге лет. И всё равно же призовут, если начнется
война: куда они денутся! А жить вне вооруженных сил -- это вполне
терпимо, уж пусть они мне поверят, поскольку я довольно успешно
делал это много лет. Конечно, переходя на "гражданку", ты как бы
превращаешься из офицера в рядового, и это очень неприятно, но
надо думать о выгодах такого положения.
(Кстати, когда же в России в последний раз военная часть подни-
мала мятеж? Да, кажись, в 1920 году в Кронштадте. Но это случи-
лось в революцию, а значит, порядка в стране не было так или
иначе. А до этого был лейтенант Шмидт в 1905-м. Тоже в революцию.
А до этого декабристы в 1825-м. А до этого стрельцы в 1687-м.
Остальное -- всякая мелкая буза "нижних чинов" из-за невкусной
похлебки. Вполне возможно, что я ошибаюсь, но мне думается, что
быстрый инициативный марш двух-трех дивизий к центру Москвы в
отдельные моменты недавнего прошлого мог бы изменить в лучшую
сторону ход мировой истории.)
Еще русские офицеры очень любят широкие фуражки. Между тем, даже
нормальная фуражка -- головной убор довольно непрактичный, а
широкая -- это и вовсе идиотизм.
А еще они курят как не в себя, и это было чуть ли не главной
причиной того, что я не остался в армии.
Что же касается их особой тупости, то ничего такого я не
заметил. Значит, либо я сам туп приблизительно в той же степени,
либо делаю большую скидку на жесткую иерархию, в которой прихо-
дится действовать офицерам. Кстати, все анекдоты про военную
тупость идут от самих военных. Конечно, русская армия устроена,
укомплектована, экипирована, обучена, индоктринирована отврати-
тельно, но виноват в этом никак не тот полевой контингент со
званиями от лейтенанта до полковника, с которым мне довелось
познакомиться достаточно тесно. Да это и не их обязанность
что-то решать в отношении таких вещей. Зло гнездится в штабных
московских палестинах, где всякая хорошо устроившаяся сволочь
без фантазии, без способностей, без полевого опыта и даже без
совести принимает решения за все вооруженные силы и гробит
русское воинство.
* * *
Как сказал мне один ученый прапорщик нашего ударного радиотех-
нического полка, русская бюрократия -- ничто по сравнению с
русской ВОЕННОЙ бюрократией.
* * *
Собираясь в армию, я настраивался увидеть порядок и рациональ-
ность, слегка, может быть, приправленные кое-какими абсурдными
ритуалами как данью традиции. То, что открылось моим глазам,
привело меня в ужас. Одно уже только еженедельное драение полов
в казарме могло безнадежно испортить настроение такому чувстви-
тельному человеку, как я. Чтобы вытащить армию из того мерзост-
ного тоскливого состояния, в котором она пребывает, есть только
один верный способ: назначить министром обороны меня.
* * *
Армия! Я твой блудный сын. Я твой поэт и твой защитник. Я
часть тебя, что бы об этом ни думали. И если начнется война, я
отложу свой скепсис подальше и молча займу уготованное мне место
в строю или в грязном окопе. Нет для меня ничего упоительнее, чем
воображать себе праведный бой с моим участием. Надеюсь, что и
настоящее столкновение с врагом я встречу с не меньшим душевным
подъемом. Не могу сказать, что это будет сбывшаяся мечта, но это
будет что-то мне совсем не чуждое.
"Автор 50 изобретений" -- звучит очень впечатляюще. Мне даже
плохо становится от зависти. В ранней молодости я считал, что
когда-нибудь это будут говорить обо мне. Я мечтал стать изобре-
тателем, и журнал "Юный техник" был моим любимейшим чтивом. Я
придумывал всякую всячину, и моим правилом было "ни дня без
идеи". Когда мне было 14 лет, любимейший журнал опубликовал
одно из моих мелких предложений, и я сиял счастьем в связи с этим
блестящим началом.
Но вернемся к авторам 50 и более изобретений. Попробуем
получить ответы на следующие вопросы:
1. Какое количество своих изобретений они сделали без соавторов?
2. Какое количество их изобретений является действительно
полезным или хотя бы безвредным?
3. Какое количество их изобретений внедрено или имеет реальный
шанс быть внедренным?
4. Какое количество их полезных изобретений не имеет альтерна-
тивы в виде еще лучших изобретений или хотя бы не худших?
После этих вопросов великолепная картина торжества технической
мысли уже несколько тускнеет, не правда ли?
Подчиненные могут с чистой совестью включать своих начальников
в соавторы, если перекинулись с ними хоть парой слов по поводу
своей идеи, поэтому когда я слышу, что такой-то доктор наук и
завлаб сильно отличился на почве изобретательства, я сразу же
вспоминаю, что одна голова -- хорошо, а две или три -- лучше,
особенно если в их числе и голова начальника.
Среди прочего, изобретение изобретению рознь, даже если речь
идет лишь о действительно полезных идеях. Одна существенная идея
может значить больше, чем сотня всякой мелочи. Так о чем тогда
говорит авторство 50 изобретений? Только о том, что человек имеет
терпение оформлять заявки в соответствии с утвержденной процеду-
рой. И ни о чем больше. НИ О ЧЕМ.
Есть кое-какие изобретательские трюки, позволяющие быстро
нарастить количество числящихся за тобой авторских свидетельств.
Можно улучшить какое-нибудь существующее лишь в патентной
библиотеке устройство (случайно обнаруженное при патентном
поиске и подтолкнувшее мысль) и получить в результате еще одно
существующее лишь в патентной библиотеке устройство. Или же
можно защищать не всю совокупность признаков своего изобретения
сразу, а добавлять их один за другим -- и получить таким образом
не одно авторское свидетельство, а несколько.
Если кому-то удалось запатентовать бесполезное в принципе
устройство, то любое усовершенствование, делающее это устройство,
скажем, более удобным в его воображаемом бесполезном применении,
будет по формальным признакам определяться как изобретение, хотя
польза от него не появится.
В общем, чтобы стать автором многих изобретений, надо всего
лишь сделать это своей целью, набить руку в кропании заявок и
закрыть глаза на то, нужны ли эти изобретения хоть кому-нибудь,
кроме автора (и, может быть, его начальства, желающего красиво
отчитаться о бурной творческой работе в подчиненном подразделе-
нии: в советское время изобретения шли в зачет подразделению --
и за них выплачивались премии -- независимо от того, что они
собой представляли).
Но Бога ради -- пусть бы просто изобретали, так нет: им непре-
менно надо еще и что-то внедрять. Хорошо еще, если внедрение
срывается. А если -- нет?! О, положительный эффект потом почти
всегда находят: кто очень хочет, тот найдет. Но есть ли этот
эффект на самом деле? А вы посмотрите непредвзято вокруг...
Вообще, основную трудность в построении удобной надежной, эконо-
мичной искусственной среды представляет отнюдь не отсутствие
некоторых технических решений, а неспособность правильно распо-
рядиться теми техническими решениями, которые давно известны. Но
для авторов подходов, позволяющих правильно распорядиться извест-
ными техническими решениями, чествование не предусмотрено. Навер-
ное, поэтому никто такими подходами и не занимается.
* * *
Чтобы делать толковые изобретения и оформлять их в рабочее
время, надо быть приставленным к подходящему делу, а мне в этом
отношении не повезло. Можно, конечно, изобретать и за свой счет,
просиживая выходные дни в патентной библиотеке. Можно было бы
даже и пойти на это -- чтобы потом говорить о себе как об "авторе
50 изобретений" -- но мне теперь больше нравится писать книги, в
том числе о сомнительности технического прогресса, о вредности
шустрых поклонников "теории решения изобретательских задач", об
абсурдности существующей искусственной среды и о всяком таком
прочем.
До ухода в армию я оформил две или три заявки на изобретения,
в том числе и заявку на сенсорно-чувствительный жидкокристал-
лический экран. Помню, как мучился я в поисках прототипа для этой
своей идеи. По вашим дурацким правилам был непременно нужен
прототип, а на "голом месте", то есть нечто очень новое,
изобретать не полагалось. А как изнуряло меня перепечатывание
заявок на пишущей машинке! В конце концов я это дело забросил.
Теперь сенсорно-чувствительные жидкокристаллические экраны
используются в карманных компьютерах, но об этом -- я уверен --
додумались без меня.
Таким образом, изобретатель из меня не вышел -- если понимать
под изобретателем того, кто получает патенты и авторские
свидетельства. Теперь я раздаю свои идеи даром, но вы их и даром
не берете. Но я могу тешить себя мыслью, что я не являюсь
изобретателем в вашем смысле только потому, что я представляю
собой особую разновидность изобретателя: сверхизобретателя, так
сказать. В конце концов, я изобрел вам целую цивилизацию.
Они полагают, что эвристики могут заменить им талант, что они
наконец-то нашли свой философский камень, и надо лишь точнее
следовать рекомендациям мудрого старика Альтшуллера -- создателя
этой великой теории, должной изменить мир.
Вообще, когда в какой-нибудь области заводится "сильный" под-
ход, его поклонники всякую неудачу в этой области объясняют
игнорированием этого подхода, или недостаточной приверженностью
ему, или неверным его пониманием. Мысль о том, что их подход
достаточно эффективен лишь на более или менее ограниченном круге
задач, а в применении к некоторым другим задачам он и вовсе
мешает, в этих горячих головах обычно не зарождается.
* * *
Им показалось мало достижений в технической области, и они
полезли в педагогику: стали навязывать свои вывихнутые методики
детским садам. Всякий хороший подход когда-нибудь получает своих
извращенцев, и я могу представить, какие уроды однажды начнут
прикрываться МОИМ честным именем.
* * *
Поскольку механизмы скрытой работы интеллекта наверняка много
шире, чем описано в ТРИЗ, то крепкое усвоение ТРИЗовских реко-
мендаций, усиливая способность решения некоторых классов простых
задач, наверняка подавляет способность решения некоторых классов
сложных задач -- из-за того, что тесно привязывает человека к
одной парадигме, пусть зачастую и полезной, и подавляет интуицию.
Иначе говоря, ТРИЗ годится для усиления средних умов, но вреден
для умов вышесредних. Правда, вышесредние умы это вряд ли
замечают. Чтобы ощущать тесноту ТРИЗовской парадигмы, следует,
по-видимому, обладать умом выдающимся. Знание ТРИЗ помогает
изобретать не более, чем знание логики помогает думать. То есть
иногда помогает, но не очень существенно. Конечно, если ты что-то
читал из логики и ТРИЗ, то всякий свой продуктивный творческий
всплеск можно объяснить чудодейственным влиянием этих теорий.
Лучшее место для ТРИЗ в дебрях великого ума -- это болтаться
где-то в глубине памяти в виде нескольких сомнительных принципов
и иногда всплывать в сознании в качестве одного из возможных
подходов, испробуемых поочередно с другими, если проблема не
решается сходу. Когда же только начинаешь решать проблему, очень
важно не сбиться на вспоминание эвристик (не придавить свою твор-
ческую личность чужой однобокой мудростью), а дать сложиться в
глубинах твоей психики чему-нибудь тонкому, изящному, мало на что
похожему. Рецепт получения большого творческого результата --
уловить наилучшее сочетание использования толковых правил и
действия без всяких правил. (Только куда ты потом денешься со
своим большим творческим результатом?! Его ведь попросту не
поймут. Особенно если узнают, что ты отверг их ТРИЗ.)
* * *
Кстати, при всем уважении к Генриху Альтшуллеру, у меня сложи-
лось впечатление, что среди поклонников ТРИЗ непропорционально
много евреев. Они наверняка объяснят это тем, что они самые
умные. А я объясняю это еврейской манерой жаться к "своим".
Манера же, в свою очередь, может объясняться тем, что "чужие" не
очень дают евреям жаться к себе, а жаться к кому-то надо. Я вот
не жмусь ни к кому -- и плохо мне, плохо.
Они уверены в себе, как марксисты конца XIX века или начала XX,
и смотрят свысока на всех тех ущербных, которые не поняли, не
оценили, не восприняли "системного подхода" с упоением. Любая
проблема разлетается в прах, если долбануть по ней "системностью".
Любой объект становится понятнее, если описать его в системных
терминах. Ты только вдохновенно произнеси волшебное слово "систе-
ма", и всё вдруг станет ярче, проще и управляемее. По мнению
"системщика", мир -- пространство, нашпигованное системами: они
большие и маленькие; они рождаются, живут и умирают; они лежат
неподвижно, ползают, носятся и т. д.; они пожирают одна другую и
даже могут наброситься на тебя. Куда ни плюнь -- попадешь в
систему. Да сам ты -- система тоже.
Мода на системы привилась где-то с конца 1960-х, а конец ее
пришелся на начало 1990-х. Но я самолично еще чуть ли не в 2000-м
знавал чудака, который, пытаясь объяснить какой-то феномен в
государстве, вычертил какую-то "систему" и стал тыкать в нее
пальцем с чувством превосходства.
Когда многие начали смутно догадываться. что "системный натиск"
сорвался, пошла волна вариаций "системного подхода". Про какие
только системы я тогда ни наслушался. Но потом и это схлынуло.
Я и сам одно время смотрел на мир через системные очки и пола-
гал, что уже почти овладел высшей формой мышления, и что Бог
тщетно пытается вырвать из моей цепкой руки свою седую потрепан-
ную бороду. Слава Богу, он на меня не обиделся, и уже, по
крайней мере, к середине 1990-х я имел устойчивое представление о
том, что "системный подход" -- это всего лишь одна из многих
мыслительных парадигм: довольно эффективная при решении некоторых
проблем, но не более того.
* * *
Согласно системному подходу, некоторые свойства системы как
целого не выводятся из свойств ее элементов. Но некоторые
все-таки выводятся! И чем более тщательно изучать свойства
элементов, тем более полно и точно можно вывести из них свойства
системы как целого. В пределе любое свойство системы как целого
можно вывести из свойств ее элементов -- конечно, с учетом среды,
в которой эта система существует. Это не делается лишь потому,
что много проще выявить свойства системы через их непосредствен-
ное изучение, а не через их вывод. Если знать свойства дерева и
свойства среды, в которой растет лес из деревьев, подобных этому
дереву, можно вывести из них свойства леса. Основной принцип
системного подхода ("система -- больше, чем сумма ее элементов",
иначе говоря, "некоторые свойства системы как целого не выводятся
из свойств ее элементов") отражает технологию умственной работы,
а не особенности реальных объектов. Чтобы не мутить воды, его
следовало бы сформулировать так: удобнее изучать систему как
целое, а не выводить ее свойства из свойств ее элементов.
Деградировавшая порода людей. Одна из самых виноватых в бедст-
виях современной цивилизации. Благодаря этим извращенцам я каждый
день лишний час трясусь в общественном транспорте мимо пустырей,
лесочков и одноэтажной застройки. Да что говорить обо мне -- они
страну загнали в энергетический кризис!
Когда читаешь их галиматью в объяснение той или иной архитек-
турной мерзости, хочется бить их по головам кирпичом: пусть бы
испытали то, что испытывают невинные граждане при землетрясении
или когда из-за "морозной эрозии" откалываются и падают вниз
куски нависающих над ними конструкций.
Среди прочего, у нынешних архитекторов какая-то тяга к уничто-
жению архитектурных памятников. Они ищут малейшего повода, чтобы
разрушить какое-нибудь столетнее здание и поставить на его место
собственное уродливое детище в стиле Ле Корбюзье.
Думаю, допускать к проектированию зданий и городов можно лишь
людей, тщательно проверенных на здравый смысл. И регулярно
перепроверять их. Только в этом случае у человечества будет шанс
на спасение.
Идиотские наряды от всяких там кутюрье мало кто рискнет надеть
даже на вечеринку. Тем не менее, принято пялиться на них, коммен-
тировать их, придавать им значение.
Для меня всегда очень трудно купить себе что-нибудь из одежды:
не так уж часто попадается на глаза вещь, которая фасоном и
цветом сколько-нибудь соответствует своему назначению. Я почти
никогда не был доволен своими приобретениями вполне. Конечно, в
некоторых изделиях встречались эффективные технические решения,
но лишь в очень жидкой концентрации, в смеси со всяким традицион-
ным абсурдом. Это вовсе не удивительно, если учитывать существо-
вание мощного идеологического прессинга со стороны "высокой
моды".
Абсурд в одежде -- это не только неудобство и потеря средств.
Не только абсурдизирующее влияние на всякую другую деятельность.
Это во многих случаях еще и угрожающий жизни фактор. К примеру,
босоногая танцовщица и жена Сергея Есенина Айсидора Дункан заду-
шилась собственным шарфом, когда красиво развевающийся конец его
попал в спицы автомобиля. Это нормальная смерть для каждого, кто
норовит поддакнуть извращенцу-модельеру.
Волна новаторств в живописи пошла, по-видимому, после того, как
фотография достаточно развилась, чтобы забрать у живописи функцию
точного запечатления реальности (мне проще поставить "по-видимо-
му", чем раскапывать, как это было на самом деле). Это немного
оправдывает новаторов, но далеко не всяких и не во всем.
Я всегда воспринимал всякий там имажинизм, авангардизм, кубизм,
наивный живопизм и прочую подобную мазню как небрежность или
недостаточную способность, выдаваемые за "новое слово". Иначе
говоря, как обман публики. И еще как стремление любым способом
привлечь к себе внимание. И я был довольно-таки не прав, потому
что для некоторых эта пачкотня -- еще и способ плюнуть в общес-
тво, а для других -- всего лишь нечаянное проявление уродства их
психики.
Те, кто восхищаются извращенческими произведениями, -- хотят
изо всех сил выглядеть либеральными, интеллектуальными, передо-
выми. В лучшем случае это просто дурачки, получившие дурное обра-
зование. В худшем -- психически больные с нарушенным восприятием.
В самом плохом -- деструкторы, намеренно разрушающие массовое
сознание (или массовое подсознание -- уж как у кого получается).
Если где-то случается большой раскол, почти всегда находятся
желающие поэксплуатировать "золотую середину". Я имею в виду не
тех осторожных людей, которые не желают участвовать в сомнитель-
ном выяснении отношений между экстремистами, а тех предприимчи-
вых, которые, боясь или не имея сил отличиться в какой-либо из
крайностей, но стремясь, тем не менее, оказаться на первых ролях,
изображают из себя центристов, умеренных, миротворцев: сбиваются
в компашку и совместно тянут на себя одеяло. Чтобы кто-то мог
примерить к себе маску миротворца (выгодно представить свою
трусость и/или беспринципность), кто-то другой должен занять
крайнюю позицию: рискнуть репутацией, общественным положением,
жизнью, назвать вещи их подлинными именами, превратиться в пугало
для масс. У экстремистов хотя бы можно встретить искренность и
героизм. Центристы же -- загребатели жара чужими руками. Их
позиция имеет мало общего с умеренностью.
Мало того, что людишки в значительной степени уничтожили
естественную природную среду и неимоверно загрязнили ту, что
осталась, -- некоторые из них еще выходят, вооруженные новейшими
средствами, убивать тех несчастных тварей, которые умудряются
выживать в их сраной "ноосфере". Кто-то из этих людишек не умеет
или ленится добывать еду менее ущербными для дикой природы
способами; кто-то не может устоять перед соблазном легкой добычи;
кто-то сбегает таким образом от жен, детей, соседей и всяких
других "ближних" (и отыгрывается на несчастных животных вместо
того, чтобы разбираться с "ближними", пусть даже и посредством
тех же охотничьих приспособлений); кто-то ищет хоть каких-нибудь
подвигов; кто-то просто ЛЮБИТ УБИВАТЬ; кто-то даже имеет глупость
воображать, что роднится таким образом с дикой природой. Весь
этот разгул уничтожения оправдывается тем, что так или иначе
часть "поголовья" (худшая, легко попадающаяся на мушку или на
крючок) должна "изыматься" -- для физического и умственного
развития остающихся, для избавления от всяких больных и
инвалидов. И потом, всё равно же им когда-нибудь умирать! Ах,
если бы этот подход вы применяли к человеческому обществу! Вот
тогда бы я поддержал его всецело. Что же касается благотворного
"изъятия" несчастных животных, так ведь изымали бы и без вас --
хищники. Они тоже хотят кушать. Если же говорить об ущербе вашим
полям и огородам, то надо бы заметить, социальные паразиты
оттягивают на себя значительно больше. В том числе всякие
любители небесплатно порадеть о защите природы.
Каждый год в стране пропадают сотни людей. Куда? Конечно, часть
из них забирается инопланетянами для опытов. Часть проваливается
в открытые канализационные люки и там идет на корм крысам. Часть
засасывается насмерть непролазной отечественной грязью или стран-
ствующими зыбучими песками. Часть разрезается на куски друзьями и
родственниками и закапывается в огородах или подвалах. Но
наверняка очень многие из пропавших -- жертвы мерзких охотников,
стреляющих в лесах во всякую тень, в которой мерещится добыча.
Присядет в кустах на корточки какой-нибудь грибничок, пошевелится
ненароком, тут его и шмяк! Или какой-нибудь одинокий защитник
природы, увидев на поляне придурка с ружьем, скажет укоризненное
слово, а ему в ответ -- картечь.
Когда индеец убивал в лесу животное, он просил у своей жертвы
прощения. Он занимался убийством вынужденно и старался обойтись
минимумом смертей. Это была этика единства с природой, сохранения
равновесия в естественной среде. От "белых охотников" такого не
дождешься. Вглядитесь в физиономии покупателей в охотничьих
магазинах: каждый второй -- жлоб, гроза соседей, автомобильщик,
курильщик, собачник, садист, эксплуататор трудового народа. Их
не то что в лес -- их даже на улицу лучше не выпускать.
Культ хлеба в недавние советские времена был одним из распро-
страненных официозных тра-та-та. Поэты надрывно писали про свое
якобы трепетное отношение к этому продукту питания и призывали
всех остальных относиться к нему так же. В продовольственных
магазинах и столовых развешивались плакаты с призывами ценить
хлеб (припоминаю такое: "Хлеба к обеду в меру бери: хлеб --
драгоценность, им не сори!" Как будто, скажем, картофель -- уже
не продукт питания, а баловство.). Детишки в школах строчили
идиотские сочинения на хлебные темы: доказывали изо всех сил, что
"хлеб -- всему голова" или что-нибудь в этом роде. Отчасти этот
культ являлся экономической необходимостью -- при той демонстра-
тивной дешевизне хлеба, которая имела место в СССР.
Для меня культ хлеба сильно отдавал фальшью, в лучшем случае
простоватой истеричностью и нездоровым пристрастием к символам.
Более того, поскольку я всегда испытывал отвращение к официозу,
истеричности и затасканным образам, а по причине бедности нередко
питался почти одним этим святым хлебом, то меня от хлебного куль-
та просто тошнило. Кроме того, мне больше нравились шоколадные
конфеты. А вкуса бананов, ананасов, манго, киви я и вовсе не
знал. В общем, с детских лет у меня вырос довольно большой зуб
на хлебострадателей -- и вот здесь он, наконец, проявился: я
ВСПОМНИЛ и хотя бы чем-то ОТОМСТИЛ. Так будет с каждым. Ваше
счастье, жалкие халтурщики, что в этой несчастной стране я пока
не президент. А то, может быть, сидели бы вы уже в трудовом
концлагере на калорийной хлебной диете и отрабатывали моральный
ущерб, который причинили обществу. По крайней мере, я добился бы
хотя бы того, чтобы вас повыбрасывали из школьных хрестоматий и
всяких массовых изданий (если только это не справочники по
идиотизмам советской жизни).
Они собирают материалы по НЛО, левитации, реинкарнации, теле-
портации, психотронному и психотропному воздействию, вампирам,
масонам, оборотням, золоту Колчака, йогам, Священному Граалю,
демонам, исчезнувшим цивилизациям, Великим Посвященным, Обществу
Туле, магии, спиритизму, церковным чудесам, смерти Гитлера,
ясновидению, пространственным аномалиям, полтергейсту и чему-то
еще. Они могут часами возбужденно рассказывать об окружающих нас
удивительных тайнах и о том, как правительства, недалекие ученые,
дураки и всякие секретные общества гнусно скрывают эти тайны от
любознательной общественности. Они умиляют своим энтузиазмом и
давят своей эрудицией. Они переписывают друг у друга всякие
"факты", гипотезы и поверхностные рассуждения, понемногу смещая
акценты и постепенно переводя таким образом различные домыслы в
разряд "фактов". По их текстам затруднительно выходить на перво-
источники, а если все-таки выйдешь, то почти наверняка упрешься в
какого-нибудь шутника, мошенника или сумасшедшего. В лучшем
случае -- старого пердуна, предающегося якобы воспоминаниям.
Может, в их достовернейших сведениях и есть какая-то доля правды,
но чтобы отфильтровать ее, нужны огромные усилия.
Это те самые недоумки, для которых предназначена дебильная
"социальная реклама", вроде следующей:
"Лёха
- натягивает Андрюху;
- нюхает клей;
- пачкает стены в лифте;
- ворует деньги у родителей;
- НЕ КУРИТ!"
Их с первых же слов можно распознать по убогим ругательствам,
дурацкому жаргону и всяким псевдопростонародным разухабистостям
("что" -> "чё" и т. п.). В реальном мире им скоро расковыряли бы
морду, а в условиях форумной анонимности эти подленькие натуры
расцветают вовсю: раскрываются во всей своей примитивной мерзо-
сти.
Их манера встревания в разговоры состоит в том, что они выхва-
тывают из контекста какой-нибудь кусок, в отношении которого они,
как им кажется, могут высказать сверхценные критические замеча-
ния, и начинают поливать автора паскудными выделениями своих кривых
мозгов.
Их гнусное поведение объясняется их стремлением разряжать таким
извращенным способом свою агрессивность, а также подрастать в
своих глазах посредством унижения других. Оскорбляя, они блажен-
ствуют.
Когда этих дегенератов игнорируют, они бесятся. В глубине своих
душонок (а там не глубоко) они сознают, что представляют собой
пустое место, и это их ужасает, и они изо всех сил пытаются
обратить на себя внимание чем-то умноподобным. Им невдомек, что
их жалких реплик почти не читают -- потому что в тех почти ничего
нет, кроме грязи. Даже если этим людишкам и случается сказать
ненароком что-то дельное, никто не обращает на это внимания,
поскольку от дураков и подлецов не ожидают ничего хорошего.
Откуда берутся такие выродки в интернете?
Вариант 1-й. Папашка-богатенький-жлоб покупает своему несовер-
шеннолетнему отродью компьютер, чтобы оно меньше болталось в под-
воротнях. Утомленное пивом отродье забивает компьютер игрушками,
а кроме того, быстро разведывает, откуда таскать порнографию и
где можно пообщаться с себе подобными компьютеризованными
олигофренами. Это дерьмо мечтает стать "крутым хакером" и "делать
деньги в интернете".
Вариант 2-й. Папашка-большой-начальник пристраивает своего
кое-как доучившегося выродка в свою же контору. У выродка впалая
грудь, колесом спина, волосня ниже плеч, тощие ножки, серьга в
ухе и, может быть, прыщи по всей глуповатой физиономии. Выродок
днями валяет дурака: крутит фильмы, слушает музыку, базарит на
форумах и вообще "прикалывается". "Прикалываться" ему нужно
почти постоянно, потому что его ущербный мозжишко привыкает к
извращенному способу возбуждения и уже без него не может. Иногда
выродок делает что-то и по работе, но в результатах его труда
что-то обязательно оказывается не так, как надо. Многим хочется
турнуть его из конторы взашей, но сначала придется куда-то деть
папашку.
Вариант 3-й. Папашка-очкастый-интеллигент из программистов,
поклонник Окуджавы и патриот НАТО, автомобильщик, курильщик и
собачник, стремящийся быть либералом на деле и свято верящий
в прогресс и общечеловеческие ценности, покупает своему придурку
дорогой компьютер, чтобы тот перся по родительским стопам.
Придурок смотрит папашке в рот и с младых ногтей усваивает, что
педерасты -- нормальные люди, а коммунисты -- сволочи; что
Америка всегда права, а Ленина надо выкинуть из мавзолея; что
Билл Гейтс -- образец для всех засранцев, а в исламских террорис-
тов надо стрелять без предупреждения. Едва слезши с горшка, этот
придурок пересаживается на интернет-форум и там вдруг обнаружи-
вает, что кто-то думает не так, как его выдающийся очкастый
папашка, зарабатывающий много зеленых рублей и месяцами болтаю-
щийся где-нибудь в обетованной Германии в качестве компьютерного
гастарбайтера на побегушках. От такого сюрприза юный придурок
начинает трястись в нервном возбуждении и лепетать всякий бред,
который только может прийти в очкастую голову, поврежденную еще
при рождении.
Из-за подобных дряней форумы перестают быть местом общения
нормальных людей и начинают напоминать засранную кабину лифта,
помойку, камеру предварительного заключения после облавы на шлюх,
приемную психиатра. Что делать с этой мразью -- вопрос сложный.
Пока что мразь упивается безнаказанностью. В "светлом будущем"
ее можно будет уничтожать, отправлять в концлагерь, в менее
тяжких случаях давить штрафами, а в свободное время просто
квасить ей прыщавые морды -- "на общественных началах".
Мнение, что можно ограничиться необращением внимания на этих
неполноценных, является совершенно неправильным: дело в том,
что если они гадят в интернете, то они наверняка гадят и в
других местах, причем, привыкнув в интернете к безнаказанности,
они делают в реальном мире более отвратительные мерзости, чем
делали бы без предварительных интернетных упражнений.
Чем дальше заходит общество по пути абсурдного "прогресса", тем
больше ущербных появляется в нем на свет и тем больше возможнос-
тей для выживания этих ущербных, а иногда даже и процветания.
И тем разнообразнее и доступнее для них способы делания гадостей
нормальным людям. Нормальные люди пока еще, вроде бы, в
большинстве, но это их преимущество убывает с каждым годом.
Некоторые споры бесконечны, даже когда ведутся корректным
образом: есть вещи недоказуемые и неопровержимые; на каждый
аргумент находится контраргумент, а взвешивание или подсчитывание
аргументов -- дело глупое. Кроме того, сами аргументы нуждаются
в обосновании. Да и какой смысл добиваться признания своей право-
ты, если из нее ничего не последует -- ни хорошего, ни плохого?
Сохранить или приобрести определенную репутацию? А зачем? Если
это такая игра, то я не игрок. К тому же, по-моему, уступка
оппоненту под влиянием его убедительных доводов характеризует
человека не менее, а то и более положительным образом, чем
правильное отстаивание собственной позиции. В глазах толковых
людей, конечно. Но почему я должен уступать при отсутствии
убедительнх доводов у оппонента? Просто для того, чтобы стало
тихо? Но тогда что за дурак должен быть этот оппонент! Нет, с
дураками лучше и вовсе не связываться.
Я придерживаюсь некоторого недоказуемого и неопровержимого
мнения, если оно мне по какой-то причине нравится. Чаще всего оно
мне нравится потому, что я сам его выработал. Обсуждение его со
сколько-нибудь толковыми оппонентами иногда позволяет достичь
более четкой формулировки своей позиции и избавить ее от мелких
недостатков. Я держусь за собственное мнение спокойно: не
судорожной мертвой хваткой, не до боли в конечностях. А если
рядом кто-то проявляет чрезмерный энтузиазм в отстаивании своих
"истин", я сразу же определяю, что имею дело с интеллектуально
ограниченным и/или психически ущербным человеком -- избави меня
от таких Господь.
Когда я слышу слова "финансист", "банкир", "предприниматель",
"менеджер высокого класса", "председатель совета директоров",
"генеральный директор", из глубин моей души поднимается волна
классовой ненависти. Не зависти, а именно ненависти. Я вовсе не
против обладания очень большими деньгами (и хоть сейчас готов их
принять), но только не через толкотню в этой ущербной среде. Меня
раздражает в этих людях всё: ценности, манеры, стиль мышления,
образ жизни и пр. Я никогда не смог бы тягаться с ними -- прежде
всего потому, что мне противно тратить время на считание денег и
на общение с моральными уродами. Кроме того, мне противно врать и
делать подлости.
Такие слова, как "корпорация", "инвестиции" или какая-нибудь
"диверсификация активов", звучат для них, наверное, как для меня
"Марш Ракоци". Якобы я должен быть им благодарен за то, что они
построили и поддерживают для меня этот мир. Да пропадут они
пропадом вместе с половиной этого мира -- той самой, к уродствам
которой они в наибольшей степени причастны.
Когда я называю их больными, я не прибегаю к гиперболе или к
тактической лжи. Я действительно убежден в том, что они БОЛЬНЫЕ:
извращенцы, получающие удовольствие не от того, от чего следует;
неполноценные, ради самоутверждения готовые делать гадости
тысячам людей. Не то чтобы явно психически ненормальные (хотя
такие тоже имеются), а довольно тонко припыленные, так что
разглядеть их дефективность не всегда бывает легко. Но она есть:
если я прав, то она обусловлена самим их местом в социальной
системе.
Это те самые индивиды, которые бросают окурки в урну и болеют
за национальную сборную команду по футболу. В первом случае они
воображают себя хорошо воспитанными людьми, во втором -- даже
патриотами. На своей машине они стараются никого не раздавить,
а если приходится ехать в метро, обязательно уступают место
какому-нибудь старому пердуну -- бывшему зеку, убившему просто
так четырех человек и вдобавок сжёгшему колхозную баню. Они
образцовые мужья и заботливые папашки: скучные до невозможности,
зато ничего шокирующего от них не дождешься. Своим отродьям они
делают дурацкую модную стрижку, покупают дурацкие модные штаны и
воображают себя поэтому передовыми личностями или кем-то в этом
роде. На выборах они всерьез изучают гнусные биографии кандидатов
и стараются определить из них самого правильного -- вместо того,
чтобы просто унести домой избирательный бюллетень или хотя бы
вычеркнуть в нем всех. Начальство их обожает; женщины сходят по
ним с ума; я едва выдерживаю, когда пара таких недоумков, оказав-
шись рядом со мной где-нибудь в автобусе, затевает свой дебильный
разговор и начинает лепетать всякую ахинею про всякую чушь.