Пообедать решили скромно, на улице, благо неожиданно распогодилось: затих этот вечный несносный ветер, убрались тучи, явилось солнце. Мы (а вообще-то я, потому что всем остальным плевать было на мои идеологические пристрастия) выбрали кафе "Ваниллa", несмотря даже на то, что цены у них всегда были завышенные. Все официанты скорее всего умерли, так что разносить меню и принимать заказы по сложившейся со вчерашнего дня очередности выпало мне. Поскольку не нужно было ни за что платить, мой друг назаказывал себе всяких чудес, причем в таких количествах, которые и втроем было не осилить.
- Совершенно напрасный был труд с твоей стороны,- заверил я его, выслушав заказ,- во всем городе (а может и во всем королевстве) не осталось ни одного повара, кто ж будет готовить тебе такое? Мы с Ням обязательно пройдемся по всем холодильникам, а ты тем временем продолжай изучать меню.
- Если честно,- шепнула мне Ням, пока мы с ней без всякой церемонности обшаривали один за другим большущие промышленные холодильники,- я могла бы приготовить почти все, что представлено в этом меню. Вот только ради него,- она ткнула пальцем в сторону друга,- я не ударю и пальцем о палец.
До чего ж она его все-таки невзлюбила, моего лучшего друга, а ведь виной всему изначально было безобидное, на первый взгляд, вранье с моей стороны.
В одной из холодильных камер мы обнаружили прекрасный кусок говядины. Взглянув на кусок, Ням и рассуждать не стала, что из него приготовить: она угостит нас фирменным блюдом этого кафе - чесночным стейком с овощами и жареным бейби-картофелем. На этом мы и остановились. Чтобы придать обеду побольше роскошности, открыли баночки с черной и красной икрой. Я обшарил весь бар, но нигде не обнаружил полюбившегося мне "Шиваса", а потому сбегал за ним в супермаркет, что был неподалеку; заодно захватил там пару бутылок Амароне.
- Огромнейшее спасибо,- произнес мой друг, когда я поставил перед ним тарелку с изумительно приготовленным, уже одним видом своим радующим, стейком и рядом две чаши с салатами на выбор. На этот раз он нисколько не паясничал, а говорил искренне, с подлинным чувством, чуть даже со слезой в голосе (вот какие невероятные превращения творит с людьми голод). Я тем временем закинул левую руку за спину (зная, что так поступают все настоящие официанты), слегка наклонился вперед и наполнил его бокал вином цвета рубина, не забывая, конечно же, о себе и о нашей незаменимой подруге Ням.
Мне почему-то ожидалось, что друг тотчас же накинется на еду (будь на его месте, я поступил бы именно так). Но по какой-то причине этого не произошло: он вел себя на удивление скромно, смотрел куда-то в сторону, точно его нисколько не интересовало все расставленное перед ним на столе. Даже к приборам он не сразу прикоснулся, а терпеливо выжидал, пока кто-нибудь другой не начнет обедать первым: боялся может быть отравленным, или все же получил в свое время некоторое воспитание.
Порции получились огромными, мне одному столько было не осилить зараз или хотя бы без помощи со стороны (помощь и в самом деле пришла чуть позже в лице Лешика, но об этом пока молчок). К тому же организм у меня несколько особенный: получив питание, он мобилизует все имеющиеся силы на переваривание пищи, забывая обо всем остальном. Пообедав, я обычно становлюсь вялым, безразличным ко всему, могу даже задремать прямо за столом, а потому заранее настроился на то, что съем лишь треть порции.
- Интересно,- пустился в рассуждения мой друг,- что станется с нами через год, чем будем питаться, когда у продуктов истечет срок годности? Полагаю, что исключительно галетами и консервами. Овощей не станет, разве что мы сами начнем их выращивать. Со свежим мясом придется распрощаться, масло тоже негде будет взять. Хлеб будем сами печь из муки до тех пор, пока в ней не заведутся черви, или они тоже умерли? Как ни рассуждай, будущее представляется мне в мрачном свете.
- Меня, напротив, больше интересует,- заметил я,- что произойдет, если мы вдруг лишимся электричества, а такое может случиться в любой момент, ведь некому больше присматривать за генераторами (так, кажется, все это называется). Если доживем до зимы, то останемся вдобавок и без отопления. Но на наше счастье во многих домах есть камины и печи; нас окружают леса, а, стало быть, мы не останемся без дров и, соответственно, тепла. Бензина, к тому же, газа и еще там чего нам, троим, хватит на миллионы лет. Но как цивилизация мы в любом случае будем отброшены на сотни лет назад.
- А случись нам заболеть,- присоединилась к обсуждению Ням,- придется обходиться без врачей.
Вот в таких непростых разговорах протекал наш обед.
Неожиданно взгляд мой привлекло нечто странное: бесформенное на вид пятно, разгуливающее по площади; робкая пугливая тень, останавливающаяся у каждого мусорного бачка с целью запустить в него руку. Мне сразу подумалось, что это, по всей видимости, еще один чудом выживший человек, вроде нас троих, Бьярне да той ругливой старухи в телефонной трубке. Склонялся я однако и к тому, что всего лишь переживаю галлюцинацию, вызванную потреблением "Шиваса" и, несомненно, усталостью.
Тень осторожными шажками приближалась к нам, и вскоре я узнал в ней человека, хорошо мне знакомого. К тому времени я уже знал, что он мне вовсе не померещился, потому что мой друг (он даже привстал в удивлении со стула) и Ням тоже его заметили. В этом человеке присутствовало нечто такое, что притягивало к себе мой взгляд (уж не животный ли магнетизм?), хотя я изо всех сил старался смотреть куда-нибудь в сторону, чтобы только не потерять аппетит. А когда он оказался всего в десяти шагах от меня, дал ему знак остановиться и предупредил, чтобы он даже не пытался подойти ближе. Есть мне уже полностью расхотелось.
- Что это за ужас?- прошептал мой друг.
Существо, представшее перед нами, когда-то наверняка было самым обычным человеком, но я бы не стал этого утверждать с полной ответственностью. Невозможно было догадаться, что пряталось под этой засаленной, до пят длиной, не по сезону теплой (ведь стояла поздняя весна, чуть ли не лето) ватной курткой,не знавшей, по всей видимости, ни единой стирки; она стояла на нем колом. Так же неизвестно было, что за лицо скрывалось под этой копной смольных волос, прореженных частой проседью, давно уже немытых и потому скатавшихся в войлок. За густыми, вызывающе торчащими в стороны пиратскими усами и нечесаной бородой по грудь разглядеть можно было лишь круглые красные щеки, того же цвета нос и хитрые, бегающие по сторонам глаза.
Он побирался в нашем городе, на пешеходной улице, обычно усевшись без всякой подстилки на голый асфальт с неизменной бутылкой пива в руке. Никогда не замечал, чтобы он стыдился перед прохожими своего жалкого положения в обществе или убогого облика; напротив, он побирался с безразличным, отсутствующим и даже независимым видом; невольно складывалось впечатление, что он исполняет некую, доверенную ему, ответственную работу, или может даже миссию. На подаяния он всегда отвечал сдержанно, скупым кивком головы, как правило, а по большей части и вовсе ничем не благодарил. Мог когда угодно задремать, а увидев, что ему накидали достаточно мелочи, подняться и отправиться в супермаркет прикупить пива. Обычно я не подаю нищим, но, проходя мимо, всякий раз какая-то сила заставляла меня бросить ему мелкую монетку.
- Творится нечто необъяснимое,- сказал попрошайка,- уже второй день я не получаю никаких подаяний. А вас я, впрочем, знаю,- заметил он, обращаясь ко мне,- вы мне всякий раз подаете.
Странно это, конечно, с моей стороны (если учесть, что я терпеть не могу побирушек любого толка), но мне было приятно слышать, что этот нищий меня не только признал, но даже выделил из толпы прохожих, что ему когда-либо подавали. Я, по всей видимости, немного изменился за последние пару дней и стал чуточку сентиментальным - вот как повлияло на меня исчезновение человечества. В любом случае, его слова растопили мое черствое сердце, и я подал ему, сколько мог: кинул тяжеленную пачку сотенных купюр, которую он поймал на лету. От неожиданной радости он упал на колени, в чувствах расцеловал сначала деньги, а затем пополз целовать мне ноги.
- Мне не придется больше попрошайничать,- прокричал он в небо, и в глазах его показались слезы.- У меня появилась сказочная возможность начать новую жизнь: теперь я могу помыться и сменить одежду, постричься и побриться, поесть и выпить вволю.
Произнеся все это, попрошайка с грустью признался, что голоден, и поинтересовался, не позволим ли мы ему доесть за нами. Я сжалился, и отнес ему все три наши тарелки с остатками стейков и чаши с недоеденными салатами, а от себя преподнес бутылку Амароне.
- Благодарствую,- сказал он и с жадностью накинулся на остатки пищи.
- Обрати внимание,- сказал я другу,- перед тобой наглядный пример того, что деньги не особо меняют человеческие привычки. Имея на руках пятьдесят или даже сто тысяч крон (понятия не имею, сколько я ему подал), он мог бы заказать себе любую еду, какая пожелается (если бы, конечно, дело происходило до выхлопа, о котором он, в любом случае, ничего не подозревает). Но, как видишь, он предпочитает продолжать побираться. Как тебя зовут, уважаемый?- поинтересовался я у нищего.
- Я родом из Польши,- ответил мужчина,- так что не удивляйтесь моему необычному имени, к которому, впрочем, несложно привыкнуть. Зовите меня попросту Лешиком.
- Что привело тебя к такой жизни, Лешик ?- задал нескромный вопрос мой друг.- Ты ведь не появился на свет грязным попрошайкой?
- Конечно же, нет,- ответил тот.- Когда-то у меня, как и у всех (он почему-то кивнул головой в мою сторону), была приличная, в чем-то даже любимая работа, позволяющая к тому же жить достойно; прекрасная дружная семья, в которой я каждый божий день растворялся, точно кусочек сахара в кипятке ; любовь и уважение со стороны друзей и соседей. Я рассматривал все это как подаренную мне сверху благодать, которая могла продолжаться и по сей день, если бы не трагедия, вдруг перевернувшая все: дальнобойный грузовик, потеряв управление, буквально раздавил наш крошечный семейный "Фольксваген", в котором находились моя жена с детьми. Я выдерживал горе, сколько мог, после чего запил, а в конечном счете потерял совершенно все...
- Как считаешь,- спросил меня друг,- правду он говорит или врет нам напропалую?
- Послушай, Лешик,- поинтересовался я,- можешь ли покляться теми скромными тысячами, полученными от меня, что не лукавишь и рассказываешь чистую правду?
- Кляться не буду,- ответил Лешик, и я обнаружил в его глазах неподдельный страх потерять деньги,- потому что на самом деле все происходило по-другому: намного скромнее и обыденнее. Но я ведь полагал, что вам за свои тысячи захочется услышать нечто душещипательное.
После чего он поведал нам свою жизненную трагедию,часто, даже излишне часто (полагаю, что от волнения) прикладываясь к бутылке с Амароне.