Вы знаете, чем отличаются карлики от лилипутов? И те, и другие - очень маленького роста, но карликов словно сплюснули сверху - они некрасивы, их руки и ноги не соразмерны с их телом, и, как правило, огромная голова. Лилипуты же скорее миниатюрны, при небольшом росте они сложены пропорционально и выглядят, как обычный человек, только в миниатюре.

     Я родилась лилипутом. Моя бедная мамочка умудрялась радоваться этому, приговаривая, что будь я побольше ростом, то она не смогла бы меня прокормить. Возможно, она была права.

     К своим тринадцати годам я была ростом почти 90 см, но мама называла меня Дюймовочкой, что меня обижало, ведь почти метр - это никак не дюйм. Хотя мой почтиметровый рост не спасал меня от насмешек и игр соседских детей, но больше всего я боялась собак и девочек. Собаки казались мне огромными лохматыми чудовищами с клыками длиной с мой палец, которые вечно норовили попробовать меня на зуб. А девочки хотели играть со мной, как с куклой, впрочем, их можно понять, я видела кукол на витринах магазинов побольше меня. Но они и обращались со мной, как с куклой: переодевали на глазах у всех, швыряли на землю, если я пыталась вырываться, кидали меня друг дружке.

     Увидев это, моя мама стала носить меня с собой повсюду. Она была бедной, но честной. А точнее, честной, и поэтому бедной. Она не выходила по вечерам на улицу и не хватал мужчин за рукав, как это делали почти все мамы на нашей улице. Она стирала их белье, тем и зарабатывала.

     Каждое утро она собирала стирку по соседям и шла на речку, я бежала рядом с ней. Я никак не могла ей помочь, так как мокрая простыня сразу бы утянула меня на дно. Мама научила меня нескольким песенкам, и я как могла развлекала ее пением и танцами. Иногда она даже улыбалась мне, вытирая красные заледеневшие руки о юбку.

     В тот день маме было особенно тяжело: белья набралось аж две корзины, и погода стояла отвратительная, но она подмигивала мне и говорила, что сегодня мы сможем купить кружку молока, чтобы я чуть-чуть подросла. Стирка затянулась надолго, я устала бегать и устроилась подремать в одну из корзин. Когда я уже почти заснула, скрытая от ветра высокими бортами, то почувствовала, как моя импровизированная кровать поднимается в воздух, - это мама, закончившая стирку, подняла корзину. Вдруг из воды прямо на меня прыгнула огромная жаба, мама от неожиданности выпустила ручку, и мы вместе с жабой плюхнулись в воду, и быстрое течение моментально унесло нас вниз по реке. Я завопила: "Мама! Мамочка! Спаси меня!" Жаба перепугалась и выпрыгнула обратно в воду.

     Какое-то время я слышала крики моей мамы, но потом ее голос стих. Я осторожно решилась выглянуть за борт и пожалела: стремнина закрутила корзину так, что я совсем потеряла голову от ужаса и могла только поскуливать, скрючившись на дне.

     Не знаю, как долго меня несло по этому ручью. Мне казалось, что прошел целый год, хотя я не помню, чтобы становилось темно. Наконец, я почувствовала, что корзина стоит неподвижно. Выглянув, я увидела, что нас прибило к берегу, и решила поскорее выйти. И правильно сделала: облегчившись, корзина снова унеслась вниз. А я побрела подальше от воды, сама не зная куда.

     На мое счастье, поднявшись на крутой берег, я увидела невдалеке город. Был это тот же город, где я жила с мамой, или нет, я не знала, но поспешила туда. Я не представляла, да и сейчас не представляю, как можно жить вне города, где там добывать еду, где спать, как защищаться от злых животных.

     Спустя два часа, плача и спотыкаясь от усталости, я добрела до первых домишек, точнее даже лачуг. Здесь я точно не хотела бы жить: ветхие, полусгнившие заборы, шатающиеся на ветру, так и норовили, казалось, упасть на меня и придавить. А за заборами заливались истошным лаем собаки, дергая цепь. Я не выдержала и побежала вперед по грязной уезженной дороге, чтобы скорее вырваться из этого страшного места. Даже люди здесь были грязные, их лица изъезженные, как и дорога, они валялись под гнилыми заборами, не замечая ничего вокруг.

     Окончательно выбившись из сил, я упала на колени и заплакала. Я ревела долго и обстоятельно, мои плечи тряслись от рыданий, мне хотелось вернуться к маме, единственному человеку, любившему и защищавшему меня. Но мамы рядом не было. Услышав звон монеты, я подняла голову, утирая лицо рукавами. Кто-то из прохожих, сжалившись надо мной, кинул мне денежку. Осмотревшись, я поняла, что смогла добраться до одного из приличных районов города, как называла их мамочка: огромные серые каменные дома, раскрытые широкие ставни окон, выложенная булыжниками мостовая. Совсем близко прогрохотала карета с позолоченными колесами в поперечнике больше меня. Кричали торговцы, призывая купить у них пирожки, леденцы и засахаренные фиалки, толклись мальчишки, весело переругиваясь между собой, важно проходили солдаты, затянутые в красно-белую форму. Как только меня не затоптали здесь?

     Я схватила монетку и подошла к продавцу пирожков - толстому мальчишке с красными щеками. Мне пришлось подергать его за штанину, чтобы он обратил на меня внимание. Сначала он отпихнулся, видимо, думая, что это приблудная собака, но потом посмотрел вниз и недовольно спросил:

     - Чего тебе, малявка?

     - Мне, пожалуйста, пирожок вот на эту монетку, - протянула я к нему ладошку.

     Он взял кругляш, покрутил в руке и сунул мне огромный теплый пирог размером с мою голову. Он был с рыбой и кашей. Я отошла поближе к стене и начала жадно есть. Несмотря на голод, я смогла осилить только половину пирога, но когда собралась остатки завернуть в подол, подбежала маленькая черная шавка, выхватила у меня кусок и умчалась. Я только порадовалась за нее, она была такой же маленькой, как и я, и, скорее всего, проголодалась не меньше.

     Стоявший рядом оборванный и чумазый мальчик, обращаясь будто бы и не ко мне, сказал:

     - Зря ты отдала ей пирог. Теперь она всегда будет тебя караулить. А слезами много денег не заработаешь.

     - А как можно заработать?

     - Ну вот, например, артисты неплохо получают. Ты петь умеешь?

     - Угу, - кивнула я.

     - Тогда пошли, - мальчик схватил меня за руку и отвел на другую улицу, где было поспокойнее, поставил на небольшой свободный пятачок рядом с фонарем и приказал мне начинать.

     Я негромко запела, затем, повинуясь яростной жестикуляции мальчика, прибавила громкости. Некоторые прохожие начали останавливаться, с удивлением рассматривая крошечную девочку, поющую тоненьким голосочком. Мальчик бегал по улицам и зазывал посмотреть на человека-лилипута, практически втаскивая зрителей в небольшой круг, образовавшийся рядом. А когда я спела все песенки, которые знала, то обнаружила рядом с собой невесть откуда взявшуюся коробку с разнообразными монетами внутри. Мальчик подхватил коробку, взял меня за руку и потихоньку вытащил из толпы.

     - Вот тебе деньги за сегодняшнее выступление. Завтра мы еще столько же заработаем, а то и побольше.

     Он протянул мне несколько монет, оставив себе большую их часть. Я попыталась было возразить, но он прицыкнул на меня:

     - Молчи лучше, малявка. Кто народ зазывал? Кто идею подал? Кто тебя охранял все это время? Вот то-то. Ну ты не переживай, со мной не пропадешь, голодной не останешься.

     Тут какой-то взрослый солидный господин подошел к мальчику и аккуратно взял его за ухо. Тот сразу завопил как резаный:

     - Добрый господин, ой-ой-ой, что вы делаете? Я ж ничего не делал, вон с сестренкой гулял! Вы меня с кем-то спутали! Ой-ой-ой!

     - Сестренкой? Девочка, это твой брат? - обратился ко мне господин.

     Я покачала головой.

     - Врать, малыш, нехорошо. Оставь себе эти деньги и вали отсюда.

     Мальчика не пришлось долго уговаривать, он сразу же исчез в ближайшей подворотне. А господин ласково посмотрел на меня и сказал:

     - Я наблюдал за твоим выступлением. Ты неплохо поешь. Хочешь работать со мной?

     Я внимательно оглядела его, насколько смогла. Это был очень высокий даже по обычным меркам мужчина, одетый в черный костюм и блестящий лакированный плащ. Он мне напоминал большого жука с хрусткой переливающейся спинкой, его слегка выпученные глаза и тоненькие усики только усиливали сходство.

     - А что мне надо будет делать?

     - Да то же самое, что ты уже делала - петь и танцевать. Только не на улице, а в красивом зале на сцене, где на тебя будут любоваться не эти оборванцы, а важные господа. Кроме того, - добавил он, чувствуя мои колебания, - у тебя будет своя комнатка с мягкой кроваткой.

     Это и решило все дело. У меня никогда не было своей комнаты, мы жили с мамой в одной каморке, и я совсем не знала, куда мне деваться на ночь здесь, в этом непонятном городе. А тут такое везение. Я кивнула. Господин Жук аккуратно взял меня на руки, и мы отправились к нему в клуб.

     Господин Жук привел меня к большому красивому зданию, переливавшемуся разноцветными огнями. Мы вошли не через парадную дверь, перед которой стояли два очень важных пузатых и очень усатых дяди, сразу напомнившие мне тараканов, а через боковую незаметную дверку.

     Жук не стал сразу показывать мне мою работу, а отвел в крошечную комнатку и сказал оставаться там. Через пару минут прибежала замыленная девушка, принесла матрас, набитый соломой, пару простыней, подушку и убежала. Я сразу устроила себе в углу подобие кровати и улеглась спать.

     На утро ко мне ворвался господин Жук, веселый и очень громкий:

     - Вставай, малышка, быстренько покушай, и начнем репетировать!

     Я выпила полкружки молока, сгрызла баранку и была готова начинать. Жук смеялся, глядя на мои попытки побыстрее упихать в себя съестное. Затем он повел меня в главную залу прямо на сцену.

     Это было очень большое помещение, богато обвешанное бардовыми тканями, золотыми кисточками и позолоченными масками, где в зрительном зале беспорядочно располагались круглые столики с красными бархатными скатертями. Сцена же была относительно невелика, рядом с ней стоял великолепный рояль, так называлась эта красивая вещь с плавными изгибами, как мне сообщил господин. Сейчас зала была пуста, только худенькая девушка сидела перед инструментом.

     Господин сказал мне петь все песни, что я знаю, и погромче. Я так и сделала: пела про овечку Сью, про речку-реченьку, про забияку Джо, под конец, забывшись, я начала танцевать так, как привыкла делать на речке вместе с мамой. Когда я замолчала, он громко захлопал в ладоши:

     - Умница, малышка! Тебе осталось только подправить репертуар, и можно выпускать на сцену.

     Я прожила у господина Жука неделю. Днем мы с девушкой за роялем разучивали новые песни, некоторые из которых мне очень не нравились, так как они были непонятными или похабными, а мама не разрешала мне слушать такие слова. Но господин сказал, что я должна обязательно их знать, что от такой малышки подобные песни будут слушаться забавно. По вечерам клуб оживал: сюда съезжались обещанные важные господа, они садились за столики, курили сигары, пили, ели, смеялись, а вокруг них вились ночные бабочки, так называл господин Жук других девушек, работающих на него. Бабочки были по вечерам очень яркие и нарядные: красочные платья с разрезами в самых неожиданных местах, необычные прически с цветами, красные-красные губы. Они тоже громко смеялись, садились к господам на колени и периодически уходили с ними из залы.

     Но после моей очередной репетиции бабочки подошли к господину Жуку и начали надо мной издеваться:

     - Ха, и зачем нам эта коротышка?

     - Она и петь толком не может, только пищит.

     - И тощая как палка.

     - И пляшет курам на смех. Даже попой не вильнет.

     - Да там и вилять-то нечем.

     - Зачем она нам нужна? Только мужчин пугать.

     С каждой репликой Жук мрачнел и мрачнел, наконец, он не выдержал и сказал:

     - Значит, не нужна нам она?

     - Не нужна! И без нее справлялись!

     - Хорошо, девочки. Но если у меня хоть чуть-чуть снизится выручка или хоть одна из вас пожалуется на клиента, пеняйте на себя.

     С этими словами господин взял меня за руку и повел к выходу.

     - Извини, малышка, но иногда я должен делать то, что хотят эти курицы, чтобы все остальное время они делали то, что хочу я. Но ты замечательно поешь. Надеюсь, тебе повезет.

     С этими словами он отпустил меня и чуть подтолкнул.

     Вот так я снова оказалась на улице.

     Вот я снова оказалась бездомной. Что делать, я не знала. Поэтому решила делать единственное, что умела - петь. Но сначала я ушла подальше от дома Жука, и это оказалось довольно непросто: дневная жара спала, и на улице было очень многолюдно. Меня, как обычно, кроме детей, никто не замечал, и мне пришлось протискиваться между юбок, ярких лампасов и собачонок, прогуливающихся со своими хозяевами. Впрочем, собак я предпочитала обходить как можно дальше. Никогда не знаешь, когда очередной мохнатой животине приспичит тебя цапнуть.

     Затем я выбралась на более-менее свободное пространство, нашла фонарь, как показал мне в прошлый раз мальчишка, и запела. Сначала я исполнила привычные мне песни, которым меня научила мама, но без зазывалы мало кто обращал на меня внимание. Тогда я перешла к репертуару (еще одно слово, которому меня научил господин Жук) из красного заведения, и вот тут только я поняла, про что говорил блестящий господин. Уже во время первой неприличной песенки около меня остановилась группка молодых людей в красивых одеждах, они слушали, смеялись и переговаривались, показывая на меня пальцами. Впрочем, монеты они кинули. Потом подошли еще люди, пожилая толстая женщина, завернутая в толстую шаль несмотря на жару, слушала с очень недовольным лицом и после окончания песни громко выразила свое негодование насчет текста. Мол, нельзя такие песни петь на улице, где гуляют приличные люди. Но юноши закидали ее насмешками, вроде как ее саму трудно принять за приличную, у нее вон и шаль с плеча сползает кокетливо, и башмачок выглядывает из-под юбки тоже очень заманчиво. Тетка фыркнула и удалилась, хотя мне показалось в последний момент, что она чуть улыбнулась.

     Когда я спела последнюю песню, которую я знала, то обнаружила перед собой приличную горсть монет. Но как только я собралась их собрать, то откуда ни возьмись вынырнула худенькая женщина с узеньким сморщенным личиком.

     - От ты где, милая! А я хожу-ищу тебя по всему городу, ужо набегалась до упаду. А она тут стоит, песенки распевает.

     Я только было открыла рот, чтобы сказать ей, что она ошиблась. Как можно меня спутать с кем-то? Я еще ни разу не видела людей таких же, как я. Но она уже подобрала и запрятала все монеты куда-то себе в одежду, схватила меня за руку и потащила через зрителей, приговаривая о том, какая я негодница и как я заставила свою тетушку переживать. Мне пришлось бежать за ней изо всех сил, чтобы не упасть.

     Эта женщина с лицом, напоминающим крысиную морду, втащила меня в свой дом, швырнула на пол и, вытащив монеты, начала быстро-быстро их пересчитывать.

     - Двадцать один, двадцать два, двадцать три.. Двадцать три монеты за какой-то час попискивания. Это замечательно, - бормотала она себе под нос.

     Затем она обернулась ко мне и безапелляционно сказала:

     - Так, моя хорошая, я вижу, ты совсем недавно на улице, иначе бы я про тебя слышала. И ты не знаешь законов улицы.

     - Каких законов? Я же ничего плохого не делала, - робко произнесла я.

     - Ха, да даже если бы и делала, - визгливо всхохотнула Крыса, - главный закон улицы - у тебя должен быть покровитель, иначе тебя сожрут. У тебя он есть?

     Я покачала головой. Я даже не совсем понимала, кто такой покровитель. Наверное, кто-то вроде Жука для своих бабочек.

     - Тогда тебе повезло. Я беру тебя под свое покровительство.

     - И что я должна буду делать?

     - А что ты умеешь, кроме как петь? Шить? Готовить? Плести кружево?

     Я ничего не умела. Крыса потерла свои сухонькие ручки и сказала:

     - Ну ничего, научим. У такой крошки должно получаться очень тонкое кружево. А много ли ты ешь?

     - Мама говорила, что я ем как воробышек, ползернышка - и уже наелась.

     Крыса немедленно проверила, благо я была уже очень голодна. Она наложила мне в блюдце каши и приказала съесть столько, сколько смогу. Я осилила только четверть блюдца, я сызмала не приучена была есть много. Тетушка, так она велела себя называть, была очень довольна.

     Крыса сдержала свое слово, она наняла для меня мастерицу по кружеву, чтобы та научила меня плести, и сама учила меня готовить еду и вышивать. Уроки ее были довольно трудны, ведь для меня и нож слишком тяжел, и иголка очень длинная, и нитки я могла использовать только короткие, из-за этого приходилось делать много узелков. И за каждую оплошность или жалобу я получала оплеуху или подзатыльник. А вот плести кружево мне очень понравилось. Меня увлекал и сам волшебный процесс переплетения ниток, и вкусное звонкое постукивание коклюшей, я даже стала пробовать сама придумывать узоры.

     Но рукоделием я занималась только утром и поздним вечером, а днем Тетушка Крыса брала меня за руку и водила в разные части города, чтобы я там пела, всегда оставаясь наблюдать. И это было хорошо, потому что я видела, как несколько раз ко мне порывались подойти стражи, следящие за порядком, один раз подошел худенький противный мужчина и стал звать меня пойти с ним. Но каждый раз Крыса вставала на мою защиту, дядям в форме она передала часть моего заработка, а на противного, наоборот, наслала стражей.

     И моя жизнь потекла довольно спокойно и размеренно: завтрак, уборка дома, плетение кружев или шитье, уличное пение, затем ужин, снова плетение кружев и сон. Тетушка не давала денег, зато сытно кормила, даже наряжала меня на работу, так она называла мои концерты. Она заметила, что крошечной девушке в красивом платье, украшенном изящными кружевами, платили охотнее, кроме того, ко мне несколько раз обращались с вопросом, у кого можно заказать такие воротнички. И Крыса неизменно выманивала у таких людей заказы.

     Так прошло лето, осень и наступила зима.

     В этот вечер я, как обычно, возвращалась с песенных заработков домой к Крысе. Теперь она со мной не ходила на концерты, так как я уже примелькалась на улицах, все полисмены были со мной познакомлены и оповещены, что при необходимости малышке нужно помогать, и эта помощь обязательно будет замечена и вознаграждена.

     Только-только фонарщики приступили к своей работе, хотя стемнело уже больше часа назад. Я прижалась к стене большого белого дома, ожидая ежевечерней охоты, так я называла про себя выгул огромных борзых одного из наших соседей. Сам хозяин был толст и неповоротлив, и слуги - ему под стать, поэтому вместо присмотра они просто выпускали собачек со двора на полчаса, а потом громко созывали их обратно. Обычно я старалась возвращаться домой до того момента, как борзых выпускали, уж очень они любили проноситься вплотную к людям, чуть ли не сшибая их с ног. В моем случае это было довольно опасно. Но сегодня я запелась и не заметила, как пролетело время.

     На противоположной стороне улицы открылась калитка, и краснолицый господин громко и тоненько стал звать своих собак:

     - Сокол! Стриж! Ласточка! Ястреб! Орлица!

     Забавные у них имена - названия птиц, но они того заслуживали - так быстро они бегали, что могли бы обогнать даже ветер.

     С разных сторон послышалось короткое тявканье, и рыжий вихрь промчался мимо меня, выскакивая на дорогу. Я закрыла глаза от испуга, а когда открыла, то увидела, что Ласточка лежит на проезжей части, визжа от боли и дергая длинными лапами. Только одна из них лежала неподвижно, вывернувшись странным образом. Из стоящей поодаль кареты вышел молодой человек с растерянным видом и смотрел на собаку, не совсем понимая, что теперь делать. Все-таки это не беспородная дворняга.

     Хозяин-толстяк, смешно подпрыгивая, подбежал к Ласточке, тронул ногой ее сломанную лапу, вызвав еще больше визга бедняжки, а потом начал орать на молодого человека. Они долго выясняли что-то между собой, затем юноша махнул рукой, и его слуга, также вышедший из кареты, отдал хозяину собаки мешочек с деньгами, после чего все как-то быстро разбежались и разъехались. На улице осталась только подвывающая Ласточка и я.

     Я не сразу поняла, что ее бросили. Все ждала, что сейчас выйдут слуги толстяка и заберут собаку внутрь, но никто не выходил. А я не могла оставить ее одну на темном холодном камне. Простояв еще какое-то время, я решила подойти к Ласточке. Она уже не визжала, охрипнув, и только на выдохе чуть подскуливала, глядя на родную калитку. Она тоже ждала своего хозяина. Я вытащила кусочек пирожка, который не доела на ужин, и протянула собаке. Ласточка сначала не замечала меня, но потом, унюхав, посмотрела на меня большими влажными глазами и слизнула еду с ладони.

     - Ласточка, пойдем со мной, - сказала я ей тихонько, - я тебя укрою.

     И собака, словно поняв мои слова, с трудом поднялась, но забылась и чуть не встала на больную лапу. Я подхватила ее сбоку. Так мы и пошли в сторону дома: огромная собака и маленькая девочка, ростом с нее.

     Я устроила ее на задней стороне двора в полусгнившем сарае. Притащила все ненужные тряпки для подстилки, миску для воды и даже соорудила небольшой шалашик сверху из досок, которые нашла в развалинах неподалеку. Ласточка уже не была столь надменна, как раньше, она благодарно тронула меня носом и принялась вылизывать больную лапу.

     Всю зиму я ухаживала за бедняжкой, приносила ей остатки каши, укрывала во время морозов, даже пригласила к ней врача, утаив от Крысы часть монет. Моя хозяйка заметила, что я принесла меньше денег, чем обычно, долго на меня ругалась и оставила без ужина. Зато доктор вправил Ласточке лапу, забинтовал и сказал, что собаку обязательно нужно кормить свежим мясом и печенкой для скорейшего восстановления.

     Мясо и печень стоили очень дорого, и чтобы заработать на них, мне пришлось работать еще больше. Теперь я стояла на улице вплоть до последнего прохожего, уже не стесняясь выпрашивать деньги за свое пение. Я также и танцевала, и крутилась, и прихлопывала, привлекая к себе зрителей.

     Но несмотря на все мои усилия, я могла покупать кровавые куски свежатины для Ласточки только раз в неделю. Впрочем, собака не жаловалась на скудный рацион, ела все, что я ей давала, даже черный хлеб, потихоньку пыталась вставать на больную лапу, и всегда трогала меня своим влажным черным носом перед моим уходом, словно благодаря меня.

     Незаметно пролетела зима, Ласточка практически поправилась, только иногда, забывшись, могла начать прихрамывать. Она уже не сидела в своем шалашике, а носилась по улицам, то сопровождая меня на заработки, а то гоняясь за бездомными кошками. Она не вспоминала о прежнем хозяине, и когда мы проходили по вечерам мимо его двора, собака даже не замедляла свой бег.

     Периодически, когда я возвращалась к Крысе поздно вечером, я заставала у нее в гостях компанию толстых важных дядек с одинаковыми пышными усами, закрывающими рты. Эти дядьки обычно сидели за круглым столом и что-то считали, шевеля усищами. Крыса бегала вокруг и предлагала им то чаю, то пирожков, то подушечек под спину. Насколько я поняла, один из них был что-то вроде покровителя Крысы, и для нее было необычайной честью принимать их.

     И в один из весенних вечеров я плела заказанную кружевную кофточку, Крыса суетилась вокруг того дядьки, я его про себя называла Кротом, так как моя хозяйка как-то проболталась, что у него большой подпольный бизнес. Что можно было делать под полом, я не понимала и не представляла, чтобы этот солидный дядечка влезал в грязный темный погреб, но прозвище Крот ему подходило превосходно.

     Крот слегка потянулся и, чуть прожевывая звуки, сказал Крысе:

     - Эх, вот все у меня хорошо, и все в достатке, но чего не хватает.

     Крыса опешила от неожиданности, но сразу же встрепенулась и принялась сыпать:

     - Это вам, господин хороший, жены не хватает. Чтобы дома и уют, и чистота, и ласка. Чтобы встречала у порога, помогала вам в делах хлопотных.

     Крот откинулся на спинку стула и задумчиво протянул:

     - Жена? Жена - это дело неплохое, да где ж ее взять. Девки, они жадные, их и наряди, и украшения купи, и в ресторан своди. И прибираться не каждая станет. Да еще и какую подсунут. Ты же знаешь, конкуренты не дремлют. Подставят свою девку, и вся информация будет уходит налево... Не-е-ет, тут все не так просто...

     - Ну почему же. Вон, посмотрите на мою малышку. Милая, хорошенькая, вам же меленькие нравятся... Я ее с улицы подобрала, уже год почти у меня живет, работящая, молчаливая, а поет, как соловушек.

     Крот впервые посмотрел на меня пристально, оценивающе, у меня аж мурашки по спине пробежали.

     - А не больно мала? Сколько ей лет?

     - Лет пятнадцать уж будет, а мала как пятилетняя. Как раз в вашем вкусе. И кружева плетет - загляденье, пальчики крохотные, узор мелкий, витиеватый.

     - А ест?

     - А и ест по крошечке. Ложкой каши наедается. Никаких расходов, одна прибыль.

     - Что ж, я подумаю. Твой вариант не так уж и плох.

     Когда Крот ушел, Крыса подбежала ко мне, поцеловала меня в макушку и рассмеялась счастливо. Я ее впервые видела такой веселой.

     - Ох, Малышка, вот ты мне принесла удачи. Если я тебя за него замуж выдам, как он меня отблагодарит!! Да и должен останется. Какая же я молодец, что тебя подобрала! Подумает он... Согласится, куда денется.

     Я не совсем понимала, что происходит. Главное, что я уяснила, так это то, что меня отдадут Кроту, и я буду принадлежать ему. Он меня утащит в свое подполье, и буду я жить под землей, плести ему кружева и готовить кушать. Стало мне так горько и обидно, что я расплакалась. Крыса разозлилась и больно ущипнула за бок.

     - Дура. Счастья своего не понимаешь. Да я только мечтать могу о таком муже, а тебе он даром достается. Крупноват для тебя, конечно, но перетерпишь, привыкнешь. За ним, как за каменной стеной, будешь жить.

     Я бросилась на кровать и разрыдалась, но моя истерика не испортила Крысе настроения.

     Крот думал недолго, и уже к лету стало известно, что у нас состоится свадьба. Как такового, празднования не будет, но Крыса сумела настоять, чтобы он приехал за невестой на карете и забрал меня прямо из ее рук. Чтобы помнил, с помощью кого он нашел такую жену.

     Наступил злосчастный день. Крыса нарядила меня в белое кружевное пышное платье с фатой, которые я плела каждый день безвылазно прямо со дня разговора с Кротом. Ни попеть, ни погулять меня уже не выпускали. Крыса беспокоилась, как бы со мной чего не случилось. А я переживала за Ласточку, как она там без меня, кто ее кормит, где она гуляет... В шалашике она не появлялась. Может, ее узнал и забрал себе прежний хозяин? В любом случае я теряла своего единственного друга в этом мире.

     Подъехал на большой черной с золотой карете мой будущий господин, спустился по ступенькам на землю и крикнул:

     - Эй, ну где там моя жена?

     Крыса торжественно вывела меня, завернутую в фату, на крыльцо, поклонилась Кроту и пригласила его внутрь, чтобы "дать возможность попрощаться Малышке с ее домом", так она сказала. Крот удивился, но не стал возражать, он прекрасно понимал, что Крыса не обо мне беспокоиться, а хочет получить вознаграждение за невесту. Они вошли в дом, а я попросила разрешения постоять на улице. Я смотрела на камни, устилающие улицу, на фонари, на дома, на солнце, радостно и щедро разбрасывающее летние лучи, и плакала. В том, что меня ждет что-то страшное, я не сомневалась. Крыса не зря меня запугивала все это время, говоря о том, какое наказание меня ждет, если я вздумаю перечить мужу.

     Внезапно из-за поворота выскочила Ласточка, ее золотистая шерсть блестела на солнце. Она подбежала ко мне, носом тронула фату, и когда я ее отбросила, собака меня лизнула в лицо. Я обхватила ее вытянутую шею и разрыдалась во весь голос. Ласточка не понимала, что со мной происходит, она скульнула, потом вырвалась из моих объятий, отскочила в сторону, оглянулась на меня, словно звала с собой. Потом снова подошла и потянула зубами за подол платья.

     - Я не понимаю, Ласточка. Ты меня куда-то зовешь?

     Собака снова сделала несколько шагов в сторону и посмотрела на меня. Я услышала, что Крыса с Кротом подходят к двери. Они вот-вот выйдут. Я подбежала к Ласточке, с некоторым трудом влезла ей на спину, и она рванула по лице. Фата сразу облепила лицо, я сорвала ее и выбросила. Прежде чем мы завернули за угол, до меня донесся отчаянный крик Крысы.

     Ласточка мчалась быстрее ветра, я с трудом удерживалась на ней, ее спина то заворачивалась в кольцо, то вытягивалась струной. Она неслась по городским улицам, явно направляясь в какое-то определенное место. Мы вырвались из города, и теперь я увидела,куда она бежала. Впереди стоял огромный дворец в виде шатра из разноцветных ярких полосок ткани. Вокруг него располагались фургоны, телеги, бегали детишки, собаки и прочая живность. Взрослых видно не было.

     Ласточка даже не притормозила около них и через узкую щель втянулась внутрь шатра. Там было совсем темно, и только самом центре ярко горел свет. Гончая выскочила прямо в центр и там остановилась. Я, ослепленная светом, сидела на ее спине и пыталась понять, где же я.

     Рядом точно находились какие-то люди, только вне круга света, они перешептывались между собой, но никто из них не подошел к нам. И вдруг прямо сверху спустился волшебный принц: он был в белой обтягивающей одежде, переливающейся серебром, его волосы были охвачены таким же блестящим обручем. Он слетел вниз, встал рядом с Ласточкой и протянул ко мне руки. Я увидела, что он был ненамного выше меня.

     - Прекрасная девушка, откуда вы к нам приехали? - его голос был мягок и нежен, прямо как у моей мамы.

     Я сползла с Ласточки в его объятия и расплакалась у него на груди. Он пах цветами.

     Принц обнял меня и успокаивающе проговорил:

     - Не бойся, здесь тебя никто не обидит. Я тебя защищу.

     Со всех сторон раздались аплодисменты, и в круг вошли люди, которых я слышала, на мое удивление, они все были маленького роста, примерно как и я. Принц был выше всех. И красивее всех.

     - Слушай, эта крошка прямо для тебя. У нее даже платье белое.

     - Прямо невеста для нашего Принца!

     - А давайте их поженим!

     Принц улыбался, но не отвечал на эти реплики. Я посмотрела ему в глаза и спросила:

     - А ты научишь меня летать?

     - Летать? Конечно, если ты хочешь.

     Он взмахнул рукой, прижал меня поплотнее к себе, и мы взлетели прямо в небо, к потолку огромного шатра.