От озера тянуло запахом мертвечины. Такой гнилостный, непередаваемо-мерзкий запах, который словно застревает в легких, обволакивает и вызывает чувство тошноты. К этому запаху примешивался запах тухлой рыбы и стоячей, мутной воды.
- Лэйкшор. - Ганн кашлянул, пытаясь привыкнуть к невыносимой вони. - Здесь находится Дремлющий Шабаш.
Нуар прищурилась и пристально вгляделась в подернутое дымкой грязно-розового тумана озеро. Туман был плотный, густой, какой-то неестественный, словно призванный для того, чтобы скрыть нечто от любопытных глаз.
- Кажется, я что-то вижу, - неуверенно произнесла Каэлин, не отрывая глаз середины озера. - Какие-то колонны. Но все очень нечетко.
- И как нам перебраться на ту сторону? - спросила Сафия, сморщив носик, когда ветер дохнул на нее запахами разложения. - Моста нет.
- Мы можем переплыть, - предложил Окку. - Мне не составит труда довезти вас на себе.
- Не думаю, что это хорошая идея, - негромко возразил Ганн.
Нуар повернулась к нему.
- Почему?
Вместо ответа Ганн кивком указал на поверхность озера.
Потревожив покой воды,взметнулось вверх огромное, розовое щупальце, сжимая в кольце своих мышц раздутое тело утопленника. Нуар успела разглядеть большие, красные присоски на гигантском отростке, после чего щупальце, извернувшись, вновь погрузилось в воду.
Аасимарку пробрала нервная дрожь.
- Что это? - спросила она сдавленным шепотом.
- То, что охраняет Ковейя Кург"аннис, - ответил Ганн. - Как видишь, в озере плавает много тех, кто уже пытался доплыть до середины озера.
- Но должен же быть другой путь?
- Разумеется. - Потерев переносицу, Ганн бросил свою сумку на землю. - Мы найдем путь под покровом темноты.
- Откуда ты знаешь? - нахмурилась Сафия.
- Просто знаю.
День тянулся долго. Солнце над мутным озером сияло слабо, тускло, придавая окружающему миру какой-то болезненный оттенок.
Ждали молча. Постепенно притерпевшись к запаху, никто уже не обращал на него внимания. Окку дремал, подставив свое огромное тело под солнце, Каэлин и Сафия сидели рядом. Нуар плела венки из жухлых, мелких белых цветов. Ганн лениво наблюдал, как трепещут над тонкими стебельками бледные пальцы, как ловко они превращают охапку цветов в маленькое произведение искусства.
Волосы Нуар, заботливо убранные в косу, растрепались, под глазами залегли круги. Она не охотилась уже больше трех дней, и было заметно, как нелегко ей сдерживать свой Голод.
- Знаешь, ты так долго не протянешь, - тихо сказал Ганн, когда Нуар закончила первый венок и начала плести следующий.
Нуар вскинула на него полный удивления взгляд. Впервые за время их знакомства Ганн заговорил с ней так - без злобы и раздражения.
Какое-то время она молчала, забыв про венок, разглядывала лицо Ганна, словно пытаясь найти в нем ответ.
- Что ты имеешь в виду?
- Твой Голод. Ты не утоляешь его.
- Я не хочу становиться чудовищем.
Аасимарка снова отвернулась, и вплела очередной цветочек в готовую работу. Повертела его в руках, и потянулась за новым цветком - на этот раз синим.
- Ты умрешь, если не будешь питаться.
- Почему тебя это волнует?
Ганн вздохнул, покачал головой и уселся поудобнее.
- Это всех волнует. Никто не желает тебе смерти.
Нуар несколько раз моргнула.
- Мне казалось, что ты меня ненавидишь.
Парень странно хохотнул - со странной, мрачной горечью. Ему стало неуютно. Не всегда приятно, когда твои чувства видны, как на ладони. Особенно если это ненависть и злость.
- Ненавидел? Это слишком громкое слово. Просто не доверял.
Нуар промолчала. Это было не неловкое молчание, вызывающее напряжение, когда нужно что-то сказать, но нечего. Это была тишина, когда двое думают, как один.
Аасимарка слегка улыбнулась, бросив на Ганна взгляд из-под полуопущенных ресниц - после чего нахлобучила ему на голову готовый венок.
- Весьма изящный способ уйти от темы разговора, - лениво протянул Ганн, поправляя венок на голове.
Нуар оценивающе посмотрела на Ганна, словно прикидывая, хорошо ли на нем смотрится украшение из цветов.
- Тебе венки идут больше, чем мне, - сказала она просто.
Ганн едва удержался от того, чтобы не закатить глаза. Вот одна из проблем Нуар - с ней невозможно разговаривать о чем-то серьезном. Казалось, что она все понимала и осознавала, но просто не желала говорить о том, что действительно важно.
- Ты не ответила на...
- Я слышала. - Нуар снова отвернулась, стиснув в руках мелкие белые цветочки. - Я решила для себя - когда узнала, кем я стала - я буду утолять свой Голод только тогда, когда не будет другого выбора.
Ганн посмотрел ей в глаза - они ответили ему прямым, спокойным взглядом. Взглядом человека, который никогда не лжет. Взглядом человека, который видел слишком много смертей.
Который вообще пережил много ужасного за свою жизнь.
Глаза не безумца, но смертельно уставшего.
Ганну стало немного не по себе от того, что он увидел в этих глазах. Боль, неуверенность, потаенный страх, невыразимая тоска. Страшный взгляд. Его было нелегко выносить.
Возможно, Нуар что-то увидела в глазах самого Ганна - возможно, жалость и сострадание - потому что потянулась и едва заметно коснулась его руки.
- Я рада, что мы больше не враги.
- Мы ими никогда и не были.
Нуар светло улыбнулась, легким, почти невесомым движением поправила венок на голове Ганна, и принялась за следующий. Ганна слегка покоробило от того, как легко она касается совершенно чужих ей людей - так привычно и так естественно, без капли стеснения или неловкости.
И еще более странно - то, что она так просто легко может прикоснуться к нему самому.
Ганн так и не смог решить, приятно ему или нет. У него еще есть время, чтобы подумать об этом.
Поэтому он снова лег на спину, зажмурившись, и вслушивался в шелест трав на ветру, переговоры Сафии, Окку и Каэлин, и тихое, почти незаметное дыхание Нуар.
Кажется, он задремал, потому что когда его резко потрясли за плечо, уже наступили сумерки. На мутной глади озера нестерпимым светом отражались лучи заходящего солнца - а дальше, у самой кромки воды - зиял, переливаясь рыже-черными всполохами, портал на Теневой План.
Ганн коротко взглянул на остальных. По морде Окку ничего нельзя было прочитать, но Ганн ощущал его отвращение к тому, что ждет их по ту сторону. Сафия и Каэлин обменялись мрачными взглядами. А Нуар смотрела ровно и спокойно. Ободряюще улыбнувшись остальным, она шагнула за кромку портала и растворилась в его черной пустоте, от которой тянуло невыносимым холодом мира, в котором нет тепла.
Ганн криво ухмыльнулся. Безумная Нуар - у кого еще хватит смелости войти с гордо поднятой головой прямо в логово жестоких карг, как не у безумца?
И, немного помедлив, шагнул следом.
***
Деревянные доски пристани протяжно скрипели под ногами. Покачивался в огромной руке огра на другом конце моста - фонарь, источающий неестественный белый свет. Из полумрака доносился чей-то шепот и тонкое, мерзкое хихиканье.
И смертью здесь пахло намного сильнее, чем по ту сторону портала.
В тенях - горящие глаза просителей, пришедших испросить совета у Дремлющего Шабаша. На многих Ганн предпочел бы не смотреть - слишком было не по себе. Чего стоило лишь одно существо - отвратительное на вид, с щупальцами на голове, облаченное в темную, просторную мантию. Тварь напоминала осьминога, который словно бы наделся на голову человека. Маленькие провалы глаз слезились слизью.
У воды стояли, тяжело дыша, утраки - пугающего вида существа с косматой шерстью и жадными, вечно голодными глазами. Двое из них что-то жевали - Ганну показалось, что лучше не приглядываться к тому, чем питаются утраки.
Тихо плескалась о пристань черная вода. Слепыми провалами смотрели на новоприбывших стены руин Имаскари.
Напряглись возле запертых детей карговы сыновья - рослые монстры с грубыми чертами лица и серой, жесткой кожей. Черные глаза под выпирающими дугами бровей смотрели не злобно - но настороженно.
Нуар тяжело вздохнула. Ганн ответил ей вопросительным взглядом.
- Что?
- Если честно, я думала, что все будет намного проще.
Ганн невесело улыбнулся.
- Ты полагала, что мы просто зайдем, зададим свои вопросы и уйдем?
Губы Нуар дрогнули.
- Раньше я поступала именно так. Никто не жаловался. Одно время.
Ганн удивленно округлил глаза.
- Погоди... ты сейчас пошутила?
- Вообще-то, я сказала чистую правду.
Ведьмак только покачал головой. Ему казалось как минимум странным - шутить здесь, в мире теней, на пороге дома Дремлющего Шабаша.
- Понятно, почему у тебя такие ужасные представления о манерах, - заметил он.
Нуар зябко поежилась. Лицо ее снова стало серьезным, а потому - почти отталкивающим.
Ганн понимал - ей не по себе. От того - неуместные шутки - как попытка избавиться от напряжения, которое одолевает каждого из них.
Остальные если и нервничали, но виду не подавали. Сафия прятала свой страх и неуверенность за маской напускного равнодушия и высокомерия. Гордо вскинутая голова, взгляд из полуопущенных ресниц руки, крепко сжимающие посох с сияющим навершием.
Каэлин смотрела спокойно и несколько отрешенно. От нее исходила волна уверенности - ни капли надменности, ни капли превосходства. Чистая, подкупающая сила.
И Окку. Яростный и могучий, старый бог-медведь, чьи краски в этом мире поблекли.
Их присутствие вселяло хоть какую-то иллюзию уверенности в том, что они не сошли с ума, сунувшись в Дремлющий Шабаш.
- Поворачивайте обратно, - недружелюбно рявкнул один из стражников, когда они приблизились. - В порядке живой очереди. Нечего толпиться.
- Мне нужно пройти, - ровно произнесла Нуар.
Стражи смерили ее взглядом, полными смеха.
- Тут всем нужно пройти. Вон тому генаси нужно, уроду в щупальцах, утраки и, кажется, достопочтенному вампиру в своем гробу на том конце пристани.
Долгое время Нуар пыталась их переубедить. Это было откровенно жалкое зрелище. Ганн не знал, кем эта женщина была до того, как в ней поселился Голод, но великим манипулятором она точно не являлась. Слишком неуверенно звучал ее голос. Слишком пугливо она смотрела на стражей - точно оправдывающийся ребенок. Она не умела просить, и уговаривать тоже не умела.
Открыть проход к Шабашу не помогла и взятка. И все красноречие Сафии.
- Застряли мы здесь, - мрачно буркнул Ганн часом позже. Нуар сидела на краю пристани, свесив ноги над маслянисто-черной водой. Ганну становилось не по себе, когда он смотрел на то, как кончики ее пальцев едва ли не касаются поверхности озера. Купаться здесь он бы решился разве что по огромной глупости. Что-то подсказывало ему - там, на глубине, таятся не менее жуткие твари. Что-то пострашнее грязно-розовых щупалец на Первичном плане.
- Жаль. - Нуар устало вздохнула и ссутулила плечи. - Я думала, у нас получится.
- Никаких идей?
- Ни единой. - Нуар коротко посмотрела на него. Зрачки ее были так же мертвы и бездонны, как и озеро Ковейя Кург"аннис.
Они немного помолчали.
- Как думаешь, кто вон тот тип, с щупальцами на лице? - спросил Ганн, понизив голос. Ушей у твари он не увидел, но ему не хотелось бы привлекать к себе его внимание.
Нуар едва взглянула на тварь.
- Это иллитид. Один из народа работорговцев.
- А ты откуда знаешь?
- Слышала несколько раз. Иллитиды - враги народа гитиянки.
Ганн несколько раз моргнул.
- Гитиянки?
Нуар вздохнула.
- Странно, что ты никогда о них не слышал. Хотя ты и не мог. Про гитиянки рассказывать очень долго. Правда - очень.
- Ну, у нас еще времени много. Очередь не двигается.
Нуар посмотрела на него как-то странно. Испуганно, и с немалой долей раздражения.
- Мне не хочется об этом говорить.
- Ты не любишь рассказывать истории?
Нуар помолчала, резко отвернувшись. Ганн видел, как напряглись ее скулы, как резче обозначились впадинки на щеках, как упрямо выдвинулась вперед челюсть. Лицо стало отталкивающе злым.
Ганн вдруг снова осознал, что она голодна. Раздражение и голод волнами шли от нее, кругами, как от камня, брошенного в воду.
- Ладно, извини, - пожал плечами Ганн. - Не будем об этом, если хочешь.
Нуар зябко повела плечами, ссутулилась и наклонилась над водой, словно вглядываясь в свое отражение.
Ей не нравилось то, что она там видела. За бледной кожей, за широко распахнутыми глазами таилось чудовище, вечно голодное, вечно жаждущее. Чужие мысли, чужие чувство, чужие воспоминания...
Нуар было страшно, по-настоящему страшно, потому что под потоком чужого сознания - сознания твари, сознания монстра, - меркли ее собственные воспоминания, мысли и чувства.
Она с трудом вспоминала прошлое. Лица друзей начали терять очертания, она стала забывать их голоса, их слова, их прикосновения. Все путалось, становилось мутным, нечетким, как отражение в старом, медном зеркале.
Вспоминать становилось труднее. Одно событие путалось с другим, превращалось в массу, хаотичную, изменчивую, и когда Нуар пыталась разобраться в ней, вспомнить, вытащить отдельный фрагмент - все путалось, и исчезало в подступающей темноте.
- Гитиянки раньше были рабами иллитидов, - негромко произнесла она, не открывая глаз. - Однажды они освободились. Подняли восстание. Главной восставшей была Гит. Она повела за собой свой народ, вскинув в руке выкованный Зертимоном серебряный клинок. Для своего народа она - героиня. Для иллитидов - ужасная трагедия.
Ганн посмотрел на нее, не скрывая удивления.
- Откуда ты все это знаешь?
Нуар скупо улыбнулась и ничего не ответила. Просто подобрала ноги, прижав колени к груди, и скользнула пальцами в свои волосы. Ганну показалось, что она вся состоит из волос - черные, чернильные потоки на белой коже. Ничего нет - только глаза, распахнутые навстречу чему-то неотвратимому, неодолимому, ужасному, - и длинные, черные волосы.
Ганн почему-то только сейчас подумал - а кем она была до того, как попала сюда?
Почему на ее лице - морщины горя, а глаза полны боли и тоски. Почему ее вообще занесло сюда, в Рашемен. Слишком много вопросов. И Ганн не был уверен, что Нуар даст ему ответы.
Аасимарка выглядела слабой и очень тонкой. Сожмешь сильнее - она рассыплется, оставив после себя горстку пепла и шорох невидимых крыльев за спиной.
Он чувствовал в ней бессилие и с трудом сдерживаемую ярость. Бессилие - от того, что драгоценное время уходит, течет сквозь пальцы, а они сидят здесь, на пороге Шабаша, с невысказанными тревогами и сотнями, тысячами вопросов. Ярость - от Сущности возле сердца Нуар, холодное, сильное, разрушительное чувство, которое ничем не заглушить.
Страшное зрелище - смотреть, как человека пожирает изнутри бесплотная тварь, как медленно истончается, мелькнет сам человек, словно кусок льда над огнем.
И хуже всего то, что Нуар уже сейчас устала бороться с бездной внутри себя.
- Знаешь, я тут вдруг подумала, - заговорила Нуар. - Стражники сказали, что мы не можем пройти из-за очереди просителей.
- Так и есть.
- А не будет ли проще их прогнать?
Ганн посмотрел на нее с глубоким недоверием.
- И как ты это сделаешь? Просто попросишь уйти?
Нуар странно улыбнулась - хищно, зловеще, не своей улыбкой - чужой.
- У нас ведь нет времени просто дождаться своей очереди, верно?
Ганн покачал головой. Кому еще придет в голову пройти без очереди, как не безумцу?
Ганна невольно передернуло. Он бы отдал все, чтобы не видеть этот лихорадочный блеск зрачков и жуткой, хищной улыбки.
***
Ковейя Кург"аннис - место, где тихо плещется ко голубоватым камням вода, где скрипит под ногами раскрошенная плитка мозаики, где сыро и холодно.
Ковейя Кург"аннис - место, где сны витают в воздухе, почти осязаемые - кажется, стоит протянуть руку - и поймаешь цветной сгусток ночных грез.
Было тихо. Лишь шумела вода, сверкая на холодных стенах, и гул от шагов отдавался эхом.
Из комнаты в комнату, медленно приближаясь к Шабашу - взяткой или оружием прокладывая себе путь вперед. Нуар спешила, словно что-то гнало ее. Голод пробуждался в этом месте - месте, где карги Дремлющего Шабаша копили сны и грезы. Сладкая пища для проклятия. Самый воздух здесь будоражил сознание и чувства.
Нуар это чувствовала. И проклятие шевелилось, ворочалось возле сердца, жаждая насыщения - но сдерживаемый еще твердой, но уже слабеющей - волей.
Один зал, утопленный в полумраке, сменялся другим. Слабо горели синие магические огоньки, не в силах разогнать холодный, влажный полумрак - черный, как глубина колодца, как зрачки глаз мальчика по имени Кепоб.
Темноглазый, бледный и вихрастый, не живой и не мертвый - он шел, держась за руку Нуар, спотыкаясь об остывающие тела, и изредка моргал. Ганн не понимал, зачем они купили мальчика - ведь он погибнет здесь, в логове ведьм, где для маленького ребенка нет места.
Но уйти Кепоб отказался. Он вообще не говорил. Просто не отступал от аасимарки ни на шаг, словно что-то притягивало его к Проклятой. Словно он стал связан с ней единой нитью.
Странный ребенок. В нем не было ничего детского, чистого и светлого. Он был словно неживой, погруженный в себя и свои мысли, видящий все и ничего.
- К Шабашу его нельзя, - тихо проговорил Ганн. - Я боюсь предположить, что они с ним сделают, но ему лучше уйти наружу.
Кепоб и Нуар одновременно посмотрели на него, и у Ганна дрогнули руки.
Пустые, бездонные глаза. Как провалы в пустоту, на дне которой сидит чудовище. Глаза, которые смотрят сквозь чужие глаза, лица и тела - в сердце, в душу, в мысли.
Липкий холод. Сцепленные пальцы - длинные и узкие - Нуар, грязные и до крови обкусанные - мальчишки.
Удивительно-гармоничные, и до ужаса похожие.
- Мы его не оставим, - кратко возразила Нуар, сжав руку мальчика покрепче. Белое на белом. - Идем, Марк.
- Марк?
- Так его будут звать. Марк.
Все происходящее казалось Ганну поистине безумным. Найти ребенка в логове карг, дать ему имя, вести за собой, не имея представления, что их ждет за следующей дверью - глупость и невозможный бред.
А Нуар все продолжала говорить - голос ее, звучавший сначала громко, снизился и стал похож на бормотание безумца.
- Марк Провидец, мальчик из колодца. Ему было холодно, и страшно, наверное. Тогда всех убили, а он спрятался, и у него был нож. Бедный, маленький Марк...
Шепот Нуар сливался с плеском воды о камни, порождал в глубине коридоров жуткое эхо.
Окку рычал. Сафия дрожала. Каэлин хмурилась.
А мальчик-Марк просто смотрел пустым, бессмысленным взглядом, словно видел перед собой то, что неведомо остальным.
Там, дальше, на другой стороне холодных покоев - темнела последняя дверь.
Шепот Шабаша теперь слышался сильнее.
Ковейя Кург"аннис - место, где царит безумие.
Ковейя Кург"аннис - место, где есть только один путь - вперед.