Аннотация: Пробный рассказ на тему отношений леди Эдукан и Горима (почему то не совсем популярных, увы). Примечание: проблема престолонаследия и много сопливой романтики.
Ритта смотрела на своего супруга, Эндрина Эдукана, который расхаживал по комнате, скрестив руки на груди.
- Я не знаю, что ты сейчас думаешь о проблеме престолонаследия. Правда, я и раньше не знала, но раньше все было легко и просто. Триан унаследовал бы престол. Но теперь все так запуталось. У Орзаммара есть два царских сына. Мне известно, что ты думаешь о Триане, и о Белене тоже. Я знаю, что ты разочарован тем, что они таковы. Но не меняй ничего, Эдукан! Не вмешивайся в традиции Предков! Война и убийство - вот цена за это!
Ее голос взлетел и тут же оборвался, в комнате наступила тишина. Эндрин отпил вина, подержал его во рту, наслаждаясь букетом, сунул пальцы в чашу с водой. Заулыбался. Подошел к ложу, тяжело опустился на него и, повелительно взмахнув рукой, указал Ритте на место рядом. Трепеща, она приблизилась, он взял ее за шею, притянул к себе и поцеловал в губы.
- Триан - жестокий и самовлюбленный тиран, надменная свинья в шелковых оборках. Белен - мой внебрачный сын, сын шлюхи, маменькин сынок, сопляк с навозной жижей в крови. И еще у меня есть наша дочь, Соня, великолепная наследница, которую любят и уважают Хранители. - Его пальцы совсем не ласково сжали ее плечо, лицо ожесточилось, но гневался Эндрин не на жену. Он окинул взглядом углы покоя, в которых собиралась тьма. - Традиции Предков - это я сам, моя нежная Ритта, и только я. И покуда я жив, так и будет. Я принял решение. Вообще-то я принял его несколько недель тому назад. Я не стану смотреть, как этот ублюдок Триан или Белен, этот безмозглый, мягкотелый, избалованный мамочкин сынок, усядутся на мой трон и ввергнут Орзаммар в хаос. Править будет Соня. Ее оковы будут из золота. Она - слово Предков. Она, а н я, не Триан и не глупый Белен. Я объявлю ее регентом и сделаю это завтра же.
Он приподнялся на руках и перекатился на живот. Ритта вздрогнула под его тяжестью.
- Совету известно, к чему приведут возражения. Народ Орзаммара любит и почитает меня. Он исполнит мою волю, - сказал он, приближая свое лицо к лицу жены.
"Да, - пронеслось у нее в голове, пока он искал ее губы, - да, пока ты жив, супруг, но что будет, когда тебя не станет?"
***
Заявление, которое Эндрин сделал на следующий день, потрясло Орзаммар сильнее, чем любое событие со времен Первого Мора, войн и лишений. Весть эта пронеслась по улицам города, обитатели которого выскакивали на улицы, как в день праздника Совершенных. Зато Неприкасаемые слушали, пожимали плечами и снова возвращались к своей жалкой жизни. Эдукан знает, что делает, а остальное их не интересует. Знать выслушивала новость, жадно ловя ноздрями дующий из царского дворца ветер перемен и стараясь угадать, что он предвещает: начало предсмертной агонии или ужесточение власти. Но во дворце Триан выслушал отца с ледяным спокойствием, ничто в его красивом лице не выдало возмущения, которое уже начало превращаться в ненависть. Белен тоже выслушал новость бесстрастно, лишь в его глазах вспыхнул недобрый огонек.
Без всякого выражение, не сводя широко раскрытых темных глаз с отцовского лица, выслушала Соня слова отца, и холодно кивнула:
- Значит, теперь я...наследница?
- Да.
- И я буду править?
- Да.
- И у тебя хватит могущества, чтобы сделать так?
Эндрин улыбнулся:
- И еще раз - да.
- А как же Совет и Хранители?
От этого вопроса он вздрогнул.
- Я говорил с несколькими. Они, конечно, не обрадовались. По правде говоря, они пришли в бешенство, но я напомнил им, что в моей власти здорово подпортить им жизнь. Зато лорд Харроумонт полностью поддержал мой выбор. Совет ворчит, но они служат мне, а ты мое дитя. Разве не так?
Соня улыбнулась, и Эндрин улыбнулся в ответ. Приняв решение, Эндрин чувствовал себя до смешного молодым, а мысли о Триане и Белене не вызывали в нем никакого беспокойства. "Дам им жен, хоть двух сразу, и отправлю на покой. Но трон они не получат", - радостно говорил себе король. Он прекрасно знал, что думать так - значило нарушать железную дисциплину государственного мужа, что таким мыслям не место в голове короля, и все равно радовался, ведь хотя бы раз в жизни он последовал голосу сердца, а не доводам рассудка. Он научит Соню управлять Орзаммаром, и они будут царствовать вместе.
Вдргу он спросил:
- У тебя есть какое-нибудь особенное желание, Соня? Просьба, которую я могу выполнить? Бремя, которое я возложил на тебя, отнюдь не легко и не приятно.
Она задумалась на миг, потом просияла:
- Да, отец. Я хочу сделать добро одному гному. А тебе это совсем ничего не будет стоить.
- Кто же он?
- Его зовут Горим. Его дед прославился в боях на Глубинных тропах. Благодаря ему его семья поднялась на самую вершину касты воинов. Его даже выдвигали в Совет и в основатели нового дома. Само собой, за него никто не проголосовал. Почет заключался в самом выдвижении. Его отец много лет служил тебе, а теперь Горим служит мне. Ты сам назначал его, помнишь?
- Смутно припоминаю. Горим, Горим...А, его отец служил моим телохранителем?
- Да. Мне он нравится, и он хорошо служит. Можно я дам ему какую-нибудь высокую должность?
- Разумеется, нет! Что общего у тебя может быть с выскочкой из его семьи?
Соня выплюнула измочаленный шарик хлеба и поглядела в лицо отца, уперев руки в бока и в точности повторяя его гримасу. Какая-то служанка захихикала.
- Ты обещал, что выполнишь мою просьбу, и ты слышал, чего я хочу. Король не берет своих слов обратно. Горим сослужил мне добрую службу с тех пор, как ты назначил его моим оруженосцом, и будь он благороднее, ты немедленно бы назначил его лордом!
Брови Эдукана взлетели.
- Вот как? Лордом? Какая щедрость!
- Так да или нет?
- Это очень любопытно, малышка. Да, конечно. Сделай это завтра, а я приду почтить этого...этого Горима моим августейшим присутствием.
- Нет! - Соня сглотнула от ярости. - Он испугается, если ты будешь рядом, отец.
Эдукан покачал головой.
- Поступай как хочешь, - сказал он резко. - Но потом придешь и все расскажешь. Принцесса и оруженосец из касты выскочек...Очень странно!
***
В том же году умерла Ритта, жена Эндрина. Ночью она проснулась, попросила пить, и служанка принесла ей воды из каменного кувшина, который стоял на сквозняке в коридоре. Ритта осушила одну чашу и попросила еще, жалуясь на жару, ломоту в костях и хватаясь дрожащей рукой за сердце. Потом она свернулась калачиком и снова заснула, а когда проснулась в последний раз, то в страхе стала звать Эндрина. Ее тревога была так велика, что служанка сама отправилась будить короля, но когда они вдвоем вошли в покои Ритты и Эндрин послал за лекарем, женщина была уже мертва.
Все это время Соня спокойно спала, не тревожимая дурными предчувствиями. Когда за ней пришли, и она, пройдя длинными дворцовыми коридорами, встала у ложа матери, ей показалось, что все это происходит во сне. Ритта, столь же нежная в смерти, как и была при жизни, тихо улыбалась, ее потускневшие глаза смотрели мирно и немного грустно.
- Теперь ты навсегда стала юной, - прошептала Соня строчку из погребального обряда. - Какой она была красавицей, отец! Я совсем не чувствую горя. Она с удовольствием жила ради всех нас, а теперь воссоединится с Камнем и предками.
Эндрин не удивился, но его снова поразило чутье дочери.
- Ее могила почти готова, - сказал он. - Там ее никто не потревожит.
По выражению его лица, как всегда, нельзя было понять, о чем он думает, но он тяжело опустился на низкий табурет у ложа Ритты и застыл, не сводя глаз с ее неподвижного тела, а через некоторое время Соня вернулась в свою постель, оставив его одного.
***
Горим вдохнул запах шафранного масла, разлитый по всему Алмазному кварталу. Этот запах всегда ассоциировался у гнома с чем-то торжественным и праздничным. Мимо Горима туда-сюда сновала аристократия гномов, возбужденно болтая и с интересом поглядывая на ближайшего приближенного дочери короля Эндрина. Горим почти привык к тому, что его рассматривают столь пристально - леди Соня была теперь наследницей короля Эндрина, и событие это с удовольствием пережевывали все, начиная от касты Ремесленников и заканчивая кастой Воинов.
Кивнув стражникам у ворот во дворец, Горим торопливо вошел внутрь. Петляя по лабиринтам коридоров, он достиг покоев леди Сони и лениво привалился к притолоке, с легкой улыбкой наблюдая за своей госпожой.
Можем ли мы мысленно представить собственное лицо? Гориму казалось, что все воображают себя невидимками, вовсе не имеющими лица, способными сливаться со всем, что нас окружает.
Леди Соня довольно часто разглядывала себя в зеркале. Она сидела перед зеркалом и то приподнимала брови, то поворачивала голову, чтобы увидеть профиль, то облизывала губы. Иногда она улыбалась своему отражению, но чаще хмурилась и вздыхала. Завидев Горима, она всегда отворачивалась от зеркала, вздрагивая и рассеяно улыбаясь, словно признавая свою глупость.
Была ли Соня хороша собой? Очаровательна? Соблазнительна? Красива? В языке существует много слов для обозначения приятного впечатления, которое внешность производит на наши чувства. Горим мог сказать - да, Соня обладала всеми перечисленными качествами. Лицо у нее было узкое и худое, что странно: в роду Эдуканов преобладали круглые или овальные лица. Тонкий нос идеальной формы, как лезвие, рассекал ее лицо. Раскосые глаза широко поставлены. Они-то прежде всего и притягивали внимание: большие глаза играли главную роль в ее лице, но никогда не смотрели прямо в ваши глаза. Ее внешность поражала еще одной особенностью: удивительной яркостью красок. Кожа ослепительной белизны, волосы темно-медные, а румянец на щеках, казалось, пылал огнем. Ее выдавал подбородок. Квадратный, упрямый, бескомпромиссный, он словно кричал о несгибаемой воле и жажде власти своей хозяйки.
Горим встряхнул головой, недовольно поджав губы. Не пристало испытывать к леди Эдукан такие же чувства, как к любой женщине с красивой внешностью. Его лицо вновь приняло официально-невозмутимое выражение:
- Миледи?
Она резко обернулась. Браслеты и обручи со знаками должности резко выделялись на коже, плечи, шею и спину покрывала большая пектораль из переплетенных золотых цепей, на груди, покрытой кольчугой, покоилась эмблема Совершенных Эдуканов. Горим поклонился, и когда он поднял голову, Соня прочла в его лице восторг. И вдруг он уже стоит пред ней, на лице, которое совсем недавно сияло от радости, маска вежливого ожидания: слуга, явившийся на зов хозяина.
- Атраст вала, Горим. Сядь.
Он покорно опстился рядом с ней и стал глядеть на большой стеклянный шар, внутри которого покоилось уменьшенное подобие Орзаммара - красивая игрушка, которую изготовил ремесленник дома Эдукан на день рождения леди Сони.
- Я до сих пор не соскучилась по урокам стрельбы? А ты?
- И я нет.
- Стала ли твоя жизнь интереснее?
Горим беспокойно поерзал.
- Я еще не поблагодарил вас за жилье, которое вы мне дали, и за слуг и зерно, которые вы распорядились послать моим родителям.
- Не стоит. Как твои родители?
- Очень хорошо, и они будут вечно молить Предков за вас. Рука у брата зажила, мать тоже поправляется, хотя еще слаба. Ваше высочество, - обеспокоенно повернулся он к ней, - вы сделали мне столько добра, гораздо больше, чем я заслужил. Могу я спросить - почему?
- Ты можешь спросить, - отозвалась она, - но я могу и не ответить. По правде сказать, я и сама не знаю, почему. Наверное, потому, что в тебе я нахожу все, что хотела бы видеть в младшем брате, и это меня злит. С какой стати тратить на этого размазню усилия лучших учителей и воспитателей, когда такой человек, как ты, обречен вечно пресмыкаться перед знатью, пока твоя семья голодает?
Соня сказала это с таким жаром, что Горим не знал, что и ответить.
В глубине души она побаивалась Белена, да и Триана тоже, ибо, как и ее мать, Ритта, начала задумываться о том, не сочтут ли ее преградой к трону, несмотря на ее пол, и не убьют ли ее, вопреки всем уверениям Эндрина в ее безопасности? Она уже открыла для себя, что смерть многое меняет, иногда - всё. И она день ото дня становилась все более осмотрительной и осторожной, точно дикая коза на незнакомой тропе.
Горим все это знал. Рядом с ним сидела Соня, а вокруг сгущалась тишина, превращая комнату в островок, где они могли разговаривать по душам, и он чувствовал себя свободно.
Она пожала плечами:
- Я не знаю, и ты не должен спрашивать, мой друг. Разве дочь короля не вольна поступать так, как захочет? Но я позвала тебя не просто так. Завтра я пойду на арену Испытаний. Ты пойдешь со мной туда?
- Конечно, ваше высочество! Но почему вы выбрали меня?
- Мы с тобой испытанные друзья, Горим, хотя многих других приближенных я знаю куда больше. Ты знаешь мою душу. Или я ошибаюсь?
- Я глубоко почитаю вас, леди Эдукан, но не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь сможет сказать, что знает вашу душу. Мне кажется, вы доверяете мне, и именно это хотите сказать. Вы не боитесь меня, потому что я никто, выродок из низших каст.
- Ты перестал быть выродком из каст в тот миг, когда стал служить мне, - ответила она. - Но кто ты теперь?
Они сидели неподвижно, каждый был погружен в собственные мысли. Лампы с шипением гасли, и они с трудом могли разглядеть друг друга, так было темно.
Когда раздался звук горна, призывающий к обеду, первой пошевелилась Соня.
- Сегодня я не хочу есть. Иди, Горим, увидимся завтра.
Это был приказ. Горим неуклюже встал и поклонился, но она уже не глядела на него. Ее взгляд был устремлен на лаву, медленно текущую за тонкой перегородкой в стене. Горим сбежал по лестнице. Он улыбался.
***
Она шагала по широкой улице Алмазного квартала, широко улыбаясь. Она кое-как высидела на официальной церемонии приветствия, радуясь своему новому титулу командора отряда бывалых воинов, которым через пару недель ей предстояло выдвигаться на Глубинные тропы, на поиски легендарной реликвии - щита Эдуканов.
А сейчас она направилась на поиски Горима.
Он лежал на теплом камне возле лавовой реки, кидая камешки, рядом с ним сидела какая-то молодая гномка-служанка. Соня услышала смех и, к своему удивлению, обнаружила, что сердится. Широкими шагами она направилась к ним; едва заслышав ее приближение, Горим что-то шепнул гномке, которая тут же встала и торопливо удалилась. Он побежал навстречу Соне и упал на пол перед ней.
Вся ее злость тут же прошла.
- Поднимись, Горим, - сказала она. - Вижу, пока меня не было, ты даром времени не терял.
Несмотря на шутливый тон ее слов, Горим сразу угадал раздражение, прячущееся за царственной улыбкой. Он снова поклонился:
- Поздравляю вас с назначением, леди Соня. Я ведь еще не высказал радости по этому поводу?
- Только ты и не высказал!
Мгновение они стояли, улыбаясь друг другу и радуясь тому, что снова вместе. Горим знал, что скоро она станет регентом: Орзаммар полнился слухами, что Триан уже не наследник престола, а вместо него будет править Соня. Он подумал, что царственная корона будет очень к лицу Соне. Она устремила на него исполненный тихого счастья взор прищуренных глаз, пряди темных волос скользили по ее лицу. Горим видел в ней не только принцессу, но и женщину, притягательную и таинственную. Ему хотелось отвести непокорные пряди с ее лица и заправить ей их за уши, но он только скрестил руки на груди и приготовился ждать ее приказа.
- Пошли во дворец, - сказала она наконец, - вместе выпьем вина с медовыми пирожками, и ты расскажешь мне последние слухи, идет?
Они вошли в ее покои, где служанка поприветствовала свою госпожу и принесла красного вина в алебастровом сосуде, золотые кубки для питья и серебряное блюдо с засахаренными финиками и медовыми пирожками.
Они болтали о всякой ерунде, часы медленно текли, и тут Соня нахмурилась. Вдруг она бросила на Горима холодный, оценивающий взгляд, так похожий на взгляд ее отца, что Горим едва скрыл трепет.
- Отец хочет короновать меня как регента, - сказала она, но он не ответил, ожидая продолжения летучей мысли.
- После этого моя жизнь изменится, Горим. Многие из тех, кто сейчас благосклонно кланяется и зовет меня "ваше высочество", станут прятать глаза от отца и скрывать от меня свои мысли. Поэтому мне пора начинать очень осторожно возводить вокруг себя стену из тех, кому я могу доверять. Доверять... - медленно и задумчиво проговорила она, не сводя глаз с его лица. - Что скажешь, Горим, если я сделаю тебя своим телохранителем и еще главным управляющим?
В первые секунды изумления мысли Горима устремились назад, к самому первому дню в Алмазном квартале.
- Ваше высочество, я не понимаю, - сказал он.
Соня коротко рассмеялась:
- Все ты понимаешь. Ты с самого начала показал, что умеешь быть осторожным. Ты сумел сохранить гордость и остаться верным мне, а это непросто. Ты нужен мне, мне нужен защитник. Я слишком молода, чтобы занять престол, и у меня нет опыта. В Орзаммаре найдется немало таких, кто не остановится перед тем, чтобы шпионить за мной, опасаясь за собственное положение. Я поставлю тебя над ними управляющим, и ты будешь служить мне верой и правдой. Это я знаю. Теперь ты понял?
- Я и раньше говорил, что живу лишь для того, чтобы служить вам, - ответил Горим, - и останусь верен своему слову. Никто, кроме вас, не заслуживает поклонения.
- Жить будешь во дворце, - продолжала Соня, - тебе уже делают отдельные покои.
Горим внимательно вгляделся в ее лицо, но она не шутила, и в прохладном полумраке комнаты он почувствовал, что она тянется к нему без слов, хотя ее лицо сохраняло выражение глубокого и спокойного внимания.
- Ты по-настоящему благородный, Горим. Ты мне очень нравишься. Помнишь, когда мы были маленькими, мы играли вместе в Общинных залах, пока тебя Триан не нашел и чуть не придушил?
- Помню, ваше высочество. Вы были красивой девочкой. А теперь вы красивая женщина.
Он постарался, чтобы его слова прозвучали как нечто само собой разумеющееся, но его голос прервался, и он, глядя в пол, прикусил губу. Но больше ни одна из тех мыслей, что метались у него в мозгу, не отразились на лице.
Сколько раз ему хотелось дотронуться до нее, сидя совсем рядом, чувствуя тепло ее тела и вдыхая аромат ее духов, видя, как напрягаются ее руки и ноги, когда она тренируется с мечом на арене Испытаний. И раз за разом он прогонял эти богохульные мысли, так что вскоре лицо его приобрело скрытное и даже немного жестокое выражение, взгляд стал пронзительным, манеры - заносчивыми и нерасполагающими для всякого, кто не знал Горима близко.
Соня склонила голову, задумчиво сведя брови.
- Скажи мне, - спросила она внезапно, - теперь, когда ты занимаешь высокую должность, ты захочешь иметь сыновей, чтобы передать им свой титул?
- Не знаю, ваше величество, но думаю, что нет. Чтобы иметь сыновей, я должен сначала взять жену. Но я не хочу.
- Ты можешь и передумать со временем. Сколько тебе лет?
- Я хожу под Камнем двадцать шесть лет.
Соня неопределенно хмыкнула.
- У каждого благородного гнома есть жена. Разве тебе не хочется иметь полный дом детей?
- Ваше величество, вам известно, почему я не могу жениться. - Он журил ее мягко, зная, каким неопределенным кажется ей сейчас будущее.
Она повернулась к нему.
- Да, мне известно, - сказала она, - но я хочу услышать это от тебя. Потому что я взвалила на тебя слишком много обязанностей?
- И об этом вам тоже известно.
Он знал, каких слов она ждала от него. Всем своим сердцем он жаждал произнести их, но у нее надо лбом блестел королевский венец. Он видел в ней не только женщину, но и принцессу.
Закинув голову, умоляюще протянув к нему ладони, Соня просила:
- Скажи же! И не думай, будто я специально дала тебе эту должность, чтобы вытянуть из тебя признание. Я хорошо тебя знаю. Ты никогда не лжешь, ни мне, ни себе. Говори же!
- Хорошо.
Он обхватил руками колени, и его взгляд устремился на стену, где были вырезаны руны и раскрашенные фрески с изображением суровых лиц Совершенных.
- Я люблю вас. Люблю не только как принцессу, но как женщину, которую хотел бы назвать своей. Вы знаете это, и все же вырвали у меня ответ, не пощадив ни моей гордости, ибо вы - принцесса, и я должен вам отвечать. Вы поступили жестоко.
Пожирая глазами его спокойный профиль, Соня то стискивала руки, то разжимала их вновь.
- Я сделала это, не потакая своим желаниям, - был ее ответ. - Мне нужны твои слова, Горим, они будут поддерживать и согревать меня. Как принцесса я принимаю твое поклонение, но как женщина...
Легко, точно ветер, касающийся травы, легла на его плечо ее рука.
- Сделай мне подарок, Горим.
Его взгляд не покидал фресок на стене.
- Все, что пожелаете, - сказал он тихо, но Соня почувствовала, как напряглись и снова расслабились его мышцы.
- Если я сниму диадему, символ власти с руки и печать с пояса и положу их на пол, ты меня поцелуешь?
Горим впился в нее взглядом. Увидев, что она не играет, а смотрит на него снизу вверх полными слез глазами и губы ее дрожат, он взял ее лицо в свои ладони и, не веря себе от радости, стал ласкать ее нежные щеки.
- Нет, - прошептал он, - нет, ваше величество, я поцелую тебя такой, какая ты есть, мой сердечный недуг, сестра моя. Без всякого притворства.
С бесконечной нежностью он прижал свои губы к ее губам, впивая их сладость, перемешанную с солью слез, и почувствовал, как ее руки обвились вокруг его шеи. Затем Горим рванулся вперед и стиснул Соню в объятиях, яростно прижимая ее тело к своему, шепча слова любви, которые прорвались сквозь барьер его так долго сохраняемой почтительности.
- Соня! Возлюбленная мооя...
Он взял ее подбородок в свои ладони, и она прижалась к нему, словно утопающая.
- Ты уверена? Это ведь не так уж и мало для принцессы.
Она торопливо закивала.
- Я уже давно уверена, - тихо ответила Соня, целуя его шею, подбородок, глаза. - Давай любить друг друга, покуда можем, ибо нет ничего печальнее, чем видеть, как любовь съеживается и умирает от недостатка солнечного света.
И Соня медленно опустилась на колени, а руки Горима касались ее, как это бывало в его снах, исследуя каждый уголок ее прекрасного сильного тела. Он привлек Соню к себе и рассмеялся так громко, что его смех спугнул дремлющие по углам тени и эхом зазвучал под потолком, и Соня засмеялась вместе с ним. Они поднялись и прильнули друг к другу, его руки сплелись вокруг ее талии, ее - обвили его шею, и они поцеловались снова, их голодные рты жадно впивались друг в друга, готовые впитать всю сладость, которой они так долго были лишены.
Он опустил ее на подушки, лаская податливую бархатистую плоть и чувствуя себя до боли счастливым, забыв о ее царственности, обо всем, кроме того, что перед ним его истинная жена, подруга его дней, читающая его мысли, та, которая ждет его и хочет быть вечно с ним одним.
Хотя никто не сказал ни слова, вскоре все во дворце знали, что Горим стал возлюбленным принцессы.
Днем, когда у них было полно забот и обязанностей, ни Горим, ни Соня не обращались друг к другу иначе, чем так, как того требовал дворцовый этикет. Говорили они только о делах и политике. Никто не мог бы показать пальцем и сказать: "Вот, вот в чем разница".