Аннотация: Авторизованная биография А.С.Пушкина в ссылке в Михайловском и далее возвращение в свет. Подняты письма поэта, мемуары современников, аналитика прессы и критики той эпохи. Вплоть до 1834 года.
СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ, ОПЫТ КОНСТРУИРОВАНИЯ
- ПУШКИН И ЛЮБОВНЫЕ ФЛЮИДЫ +
В системе координат чувственных ценностей любовь занимает большое место и её значение мало зависит от того, признают её или игнорируют. Всё начинается с того: она есть или её нет?! Не-большие сдвиги или тектоническтие потрясения происходят у всех и во все времена и чем просвещённее общество и эпоха, тем причудливей выглядят её продукты и уж совсем немыслимыми художественные и творческие опусы. Ну и в эту систему чувственности вневременного характера каждый из гомо сапиенсов приходит сам по себе и внедряется в неё, приспосабливаясь и прилепляясь к уже созданным ценностям и приоритетам, из-за чего вырастает дерево невыразимой формы с ветками, пасынками и прочей живой чудью, немыслимой в другом месте. Тяга к живому, умение наслаждаться его созерцанием и создавать новые чудеса - это свойство только разумных сапиенсов и их сообщество постоянно совершенствуется в таких умениях тщанием зодчих, художников и литераторов.
Гармония, присущая женской природе, в людских творениях всегда выглядела особенной и неспроста у неё и имя женского рода. И высшая алгебра и алхимия с самых ранних цивилизаций стре-милась к познанию этой субстанции. Любовь и женщина - эти данности всегда вместе и без них нет ни культуры, ни цивилизации. И проявление женского в совокупности живородящего и духовного - это и есть любовь. Она и чувственная и инстинктивная одновременно, но без глубины интеллекта её нет и тогда зачатие перетекает в сугубо биологический процесс, возвращая нас к примитиву растительной жизни и эпоху австралопитеков, синантропов и прочих доафриканоидов.
Возвышение женской сути до идола и божества положила начало нашей цивилизации и любов-ная линия в ней всегда идёт бок о бок с прочим прогрессом, тем самым указывая на гармонию в её высшем виде. И каждый из сапиенсов эту гармонию познаёт и созидает по-своему, оттого её древо за многие тысячелетиятак и не пресеклось.
От чего-то отталкиваясь, а к чему-то тяготея всю жизнь, Александр Пушкин по-настоящему разглядел и стал опознавать гармонию женского начала ещё в Лицее и потом бережно сохранял обретённое все годы, медленно трансформируя и совершенствуя сие обретение из одного состояния в другое. Уже первые ученические строфы в ту пору сильно отличались от опусов сверстников насыщенностью и полнотой, будто исходили от личности всё это познавшей и сокровения перенёсшей. Это для него было естественным проникновением в тему и образ так же, как кому-то дышать и обонять. И если логические и абстрактные экстраполяции ему давались с трудом, то чувственно-творческие довольно легко и с большой фантазией. Беседуя с дамами, он сразу же проникался их энергетикой и с самого первого взгляда следил за ней, улавливая понижения и повышения и определяя природу смуты и воспарения. Сверстники это улавливали, но определялисьвмеру собственнойнеобразованности, то есть - путали грешное с праведным. Особенно этим грешил Модест Корх, на которого часто ссылаются пушкинисты. Свои детские воспоминания о юном Пушкине он определил, смешав сущности и реакции на них. Но именно оттуда мы знаем, что юный Пушкин ещё в Лицее мужского в себе являл предостаточно и на уровне очень достойном. Откуда бы перекормленному барчуку Моде Корфу с сановным происхожением и придворно-лакейским мироприятем, знать устройство души свободной, утончённой и уже состоявшейся!?- Но он обедал в одной столовой и слушал одни и те же лекции, с будущим поэтом чуть не враждовал и вот вам библиографический первоисточник!!! И таких "источников" тьма.
Если внимательно вчитаться в посмертные мемуары современников о Пушкине, то станет ясно, что пытливый юноша не просто хулиганил с особами приближёнными, но и вглядывался в механизм их реакции на это. И видел, что все устроены одинаково и на естественное в себе и реагируют естественно. - Женщины так, а мужчины этак! И фальшь напускной обиды или бравады отличал по звучанию.
Всем известна история с ошибочным рыцарским манёвром в тёмном коридоре дворцовых по-коев Царском Селе, когда он прильнул к фрейлине, спутав её с горничной Наташей. Горничная фрей-лины пахла теми же ароматами, что и госпожа, да и старушкой не была ни в коей мере, двигалась легко и изящно, потому юноша их и спутал. И лишь обнявшие даму со спины, отметил разницу телесного устройства. - На Наташе под платьем ничего, а у её госпожи шелка и прочее из дорогущей лавки. Мелочи поэт покупал себе сам и цены знал на многое. Не останови его эта подробность, как знать, чем бы всё обернулось. О таком в мужском обществе говорят не всегда, а лицеистов той поры мужчинами назвать трудно, поэтому и совета ему ждать неоткуда. Опыт такого рода пришёл чуть позже и от общения с офицерами гарнизона. А случай с фрейлиной только пошёл на пользу и более таких оклюзий с ним не случалось.
Скандал всё же выбрался на публику и природой была не атака лицеиста на женщину в дворцо-вых покоях, а изощрённая женская месть клану юных фрейлин, в мужском внимании купающихся. В статусе фрейлин числилось много женщин и девушек самого разного возраста и соперничество внутри этой гильдии было нешуточным. Блондинки, брюнетки, стройные, полные, умницы, покладисто-послушные, обожаемые Государыней и креатуры дворцовых византий и так далее. Теперь этих феерических регистров женской сути давнишних интриг не описать, но случай с лицеистом в спальном крыле высочайших особ попал в анналы и фрейлина снова сделалась популярной. И имя лицеиста тоже никуда не делось. Государь на эту тему по-мужски шутил, а Государыня невинно улыбалась, зная подробности того приключения из первых уст. И по интонации фрейлины она поняла, что настрой юноши был очень сильным и в случае правильных обстоятельств горничная свою долю мужского внимания вкусила бы до самого дна, а её госпожа в соседней комнате маялась бы от ревности к юной развратнице, не смея обнаружить себя. Да и вёл себя ночной гость очень уверенно и имя "Наташа" прозвучало тут же. Поскольку случай обрёл огласку, его сопроводили протокольными наказаниями и юному Пушкину выпало их испить в полной мере. А сговорчивой прислуге пришлось сменить место службы. Ей было около шестнадцати лет, а поэту чуть поменьше.
Однако невинную шалость затея во фрейлинском обиталище явно превосходила по всем статьям исполнения и по замыслу тоже. Ночью одолеть кучу сторожей в обоих зданиях и ни разу не попасться на глаза - сие случайно не происходит и выждать момент выхода из опочивальни своей дамы тоже многого стоит. Наташа ушла на зов госпожи и велела ему ждать, после чего и должно состояться свидание. Но из комнаты вышла сама фрейлина и такой расклад во тьме коридора никак не угадать. Конечно же, фрейлина догадалась обо всём, да и вышла, возможно, для проверки своего подозрения. Она была зрелой и знающей женщиной и мужских атак и притязаний видела множество, тем более в Царском Селе, пересыщенным мужчинами-офицерами, падкими на удовольствия. И беременных горничных и служанок у каждой фрейлины было в достатке. На этот раз кавалером оказался лицеист и дело приняло иной оборот. Эту историю всяк трактует по-своему и каждый норовит выразиться с особых морально-этических позиций. Куча моралей и этических ценностей и тьма кривотолков о вещи простой и каждому начинающему мужчине известной.
Он идёт к женщине ночью за одним и им только! И обустраивает приключение известным ему комплексом мер. Его дама тоже не из наивных простушек и сговор с юным барчуком - явное одобрение и благосклонность к нему. Мог он выдать комплимент в стихах и так уважительно, что женщина растаяла? - Почему нет, он уже тогда был поэтом и пара строк экспромата - легко!А раз так, то где-то всё предварительное сошлось, он предложил свидание и женщина не отказала. Видеться и присмотреться друг к другу они могли в лавке, на рынке и просто на улице и приятный кудрявый барчук не мог не понравиться симпатичной девушке, да и сам кавалер обладал хорошим вкусом. Так что представить историю с фрейлиной в объятиях настроенного на интим барчука неким затмением и совпадением несовместимого - это для дисциплинарной комиссии лицея. Чтобы концы в воду и поменьше шума! И принять за истину ответы лицеистов, оправдывающих товарища и плетущих ахинею заведомую - не знаю как и назвать это!
Истина в том, что Александр Пушкин шёл на свидание к женщине и оно сорвалось. Моралистов смущает и юный возраст кавалера и не тот статус у потенциальной любовницы и репутация русской поэзии и бог знает что ещё. И потом в шумном обсуждении настоящих имён в дон-жуановском списке такое же выискивание чёрной кошки в чёрной комнате. На самом же деле - это своебразный жест поэта московской публике на интерес к вещам интимным: "Господа, не вашего ума дело!"
К Ушаковым с их дочерями на выданьи ходили толпы кавалеров и в альбомах не повернуться - всё исписано! Вот туда-то он, потенциальный соискатель руки старшенькой Кати и поместил эту "бес-смертную эпопею" с дамами и любовницами. Поскольку женщин в его жизни было порядком, то вста-вить туда можно хоть кого из современниц. Мог ли поэт, человек высочайшей чести подставить женщину любителям подглядывать в замочную скважину? - Все, хоть малость знающие поэта, скажут - нет!
Эталоном женщины и её сущности во всех ипостасях и прелестяхдля поэта изначальностала Екатерина Андреевна Карамзина и он никуда её не переводил, хотя сам зрел и развивался по-мужски довольно быстро и легко. Но Екатерина Андреевна, а потом Катерина, Катенька и Кэт оставалась на первом месте и с этого пьедестала так и не переместилась, несмотря ни на что. И взрослая женщина, жена важного мужа, заботливая мать большого семейства, хозяйка известного салона, объект мужских притязаний самых высоких уровней столичного сановничества и очень значимая дама при дворе обоих императоров молодому пииту отвечала взаимностью и в её сердце он был несносным Сашкой, которому всё дозволено и маяться от сердечной муки с ним было так же приятно, как и в пору молодости незадолго до замужества.
Его игручая естественность привлекала изначально и она, уже опытная светская дама, потяну-лась к ней, как к живому и пышущему жизнью древу в пустыне лицемерия. Она сумела рассмотреть в нём высшее мужское начало в самом чистом виде, незапятнанном ханжеством столичной морали. Он же видел в ней женское, любил его и эти чаяния выражал так, что не ответить разумная женщина не могла. И всё к ней он выражал напрямую, чаруя непосредственностью и уютным очарованием зреющего мужа. Их она чуяла всем своим существом, по-женски глубоком, утончённом, в меру извращённом и благородном одновременно, такая гармония жены историографа привлекала многих, но досталась юному пииту.
В его обществе ей тут же становилось чуть больше двадцати и эти метаморфозы происходили как при встречах в её салоне, так и в чтениях его записок, писем и опусов в узком кругу близких или, что стало совсем редким, наедине. Меру в этом они знали, рамок приличий не пересекали и таким вот причудливым образом жили давно. Красота, любовь и достоинство у него ассоциировались с обликом этой женщины, а она умело продляла иллюзии собственного совершенства, поскольку Пушкин обладал несомненным и врождённым даром сеять любовь даже в самых заброшенных сердцах. Она таяла в его глазах, смотрящих так глубоко, что от них ни увернуться, ни соврать о благости, которой давным-давно нет. И семена его тончайшей чувственности словами ли, взглядами ли, касаниями или вопросительным молчанием падали в подготовленную почву и всегда давали всходы. Это она знала по себе и с доверительной готовностью подставлялась его тщаниям и труду и оберегала тайну исповеди, всякий раз сокровенную и взаимную. И тайна их взаимности так никем и не была обнаружена.
Для него важнейшим было обиходить в женщине любовное состояние, а не сорвать цветок удовольствия и это каждая дама чуяла инстинктивно. За годы связи в ней переменились самые разные мужские семена чувственности, дающие всходы, и она с благодарностью воздавала сеятелю за привя-занность и постоянство. Она единственная из его знакомых могла видеть сие достоинство в мужчине. Ей дал бог разума и понимания, поэтому смятения и искания своего драгоценного Сашки она одобряла, зная изначально высшее начало даже, казалось бы, откровенного проявления сумасбродства. Потом проявлялись иные грани этих деяний и женщина убеждалась в оправданном доверии. В ней гармонировали женские начала: привлечь, приучить к себе, заполучить лучшее, выносить благодатное семя и подарить цветущие плоды. Пушкин не был единственным, кого она выделяла и привечала, но в свою очередь и она к нему возвращалась, по-новому разумела корни мужеских страстей, вынашивая новые плоды и радуя ими сеятеля. Поэтому связь никогда не затухала и питала друг друга до последней минуты бытия.
Была в их отношениях особая чёрточка: она с ним бывала женщиной, своим статусом возвыша-ющаяся надо всем, что-то вилось рядышком от ревнивой любовницы, но главное - женщина воздаю-щая и рождающая. Со временем повзрослевший Пушкин стал различать и понимать таинство зачатия и именно Кэт возвысила до такого понимания. Строчки и фразы, выношенные с ним, эта женщина хранила глубоко в чувственной памяти и они всегда согревали сердце. Он приносил что-то из прежнего, посвящённого ей, находил в оригинале новое звучание и краскии восприятие благородной или роковой дамы менял тут же. И вещь звучала не так и неподражаемо! Он разводил руками и говорил:
-Кэт, ты сейчас именно такая! - и указывал где и как это совершенство звучало в резонанс с мужским эго. Она меняла позы, одежды, переставляла канделябры и слушала мелодию, которой не могла насытиться. Но в ушах звучало: "Кэт, это ты такая!" - с новыми акцентами и метафорами.
Ни с кем она подобного не испытывала и чувств соизмеримых не знала. И это чуточку утробное и сокровенное в его обществе мгновенно взмывало до небес и она своего Сашку боготворила, несмотря ни на что. Что-то похожее происходило и с самим Пушкиным и Кэт для него была женщиной без возраста, детей, светского статуса, самую малость прикрытую флёром одежды и нежным лепетом, переходящим в стон раненой тигрицы. В ней он знал столько и такого женского, что невольно укрывал её достоинства от публичного обозрения, зная, что завистницы ополчатся и отравят её прекрасную натуру. С рождением детей она не теряла фигуры, подтянутости складок тела, свежести лица и уже на второй месяц после родов выходила к гостям, светясь сугубо женским счастьем. Пушкин такое знал за ней ещё по Лицею и с восхищением сообщал об этом всё-всё! - Она прикрывала глаза и шептала:
- Врёшь, поди, надеясь на сладкое? - а он возражал:
- Свечению твоей груди
Я рад и льну твоим дитятей,
Молю, на миг хотя б приди
Слизнуть капель со складок платей,
Я ароматом отравлюсь,
Очам ладан терпенья выдам,
На ведьме с помелом женюсь:
Так не в себе от новых видов!- и указывал, где таятся отравленные места.
- Сашка, ты змей! - тихо шептала она, не доверяя такого даже тишине своей спальни.
- А ты неповторимая Изида!
- Так мила?
- Спрашиваешь! - отвечал он и получал что угодно. В итоге разражался очередными дифирам-бами и делал женщину рабой её собственных желаний. Кэт никогда не повторялась и он ответно воздавал ей по-царски. Её же почитал за божество. В первый раз такого акта ему и восемнадцати не было, когда вечное божество одарило своей благосклоннстью.
С годами он стал проникать в глубину её сущности и благодарно ставил отметины интимными мадригалами. Для него эта женщина была настолько особо и отдельно ото всех стоящей, что он её называл Екатериной Первой, в пику лифляндской любовнице Петра Великого. И пояснял не раз, почему так считает. - Что могла ответить зрелая женщина? - Про то кроме них никто так и не дознался и сия тайна тайною и осталась.
Любовь и женщина для Пушкина начинались с Кэт и не уходили никуда, обустраивая ту часть ойкумены, которая и различает сапиенс сапиенсов от других приматов. Выражаясь языком статистики, интегралов и производных, любовь - это системообразующая функция для всех общественных и гума-нитарных начал. В обществе Кэт он становился мудрее и взвешеннее на несколько порядков и легко переходил в состояния персонажей их давних и затейливых игр в живые картины. Она умела возбуждать нужное и с удовольствием убеждалась в собственном величии, что давало новые чувствования для самой. Быть с ним на равных - значило быть в состоянии любви и она всегда готовилась к этому, обустраивая и обихаживаяв себе женское. - С остальным же управлялся Сашка и она с поистине девичьим любопытством ожидала очередных сюрпризов, точно зная, что они будут.
Как-то они читали ещё не разрешённую цензурой книгу от дома Фикельмонов и там зацепились за необычный вариант античного мифа по-французски и отмечали различия как в стилистике перевода с языка оригинала, так и в ином духе, поскольку сам по-себе французский для строгой формы классического мифа мало приспособлен. Читали по очереди, сравнивая звучание отдельных кусков в мужском и женском исполнении, по этой части у Пушкина был широченный опыт и он мог сравнивать интонации влюблённой и равнодушной женщины на одних и тех же фрагментах ещё с эпохи чтения романа в письмах Констана во время южной ссылки. Там сёстры Эвелина и Каролина Ржевусские в этом жанре были весьма интересны. Они не только играли и самовыражались в рамках текста, но и натурально ревновали, соперничая. И там тоже обитала масса нюансов перевода с одного языка на другой. Но кто они и кто Кэт?!
- Язык, по-твоему, тоже актёрство? - спросил поэт и Катерина Карамзина с жаром юной дебю-тантки ответила:
- Ещё и какой! И если про Данаю и Зевса что-то передаст упокойный Александр Павлович, то я изначально не поверю ни единому его слову. - Всё ложь и фальшь!
- Даже в абстрактном случае мифа?
- Сашка, знаешь, есть актёрство всякое и по уровню и по жанру, и оно большей частью вытекает из текста роли. Что вложил автор, то актёр и играет.
- Александр играл собственный текст?
- Нет, на то, чтобы чуточку изменить текст даже тысячекратно исполненного ритуала, у него ни ума, ни навыков нехватает. Он просто всё переиначивает под себя. Как самая последняя кокетка модные движения на провинциальном балу.
- Император ждёт одобрения публики? - Она вся перед ним и ждёт команды, чтобы пискнуть: - Веруем, вседержитель, только укажи, куда и мы...
- Он трус! - Ему недостаёт смелости, чтобы рявкнуть противнику: - На колени! - Такой зычный голос у него только с дворней! Когда холопов порют руками конюха и приказчика!
- Боялся, что задушат, как деда и отца?
- Саша, ты бы видел глаза этого псевдо Романова! - Я как-то раз это отметила и он для меня стал скоморохом в мантии и со скипетром. - Роль ему выпала такая в сией пиесе, а сам он скоморох.
- Когда это обнаружилось?
- В истории со Сперанским (М.М.Сперанский, императорский советник и канцлер при Алексан-дре Первом. Прим. автора). - Он на его умной голове выбрался из очень глубокой ямы, потом не утонул ещё несколько раз и вскоре понял, что этот сановник его раскусил до самой сути и не верит отговоркам начать те самые реформы, которые назрели давно. И, будучи самым последним и гнуснейшим трусом, которого и вытолкнули к трону, чтобы знал место и никуда особо не встревал, он убрал его чужими руками, как бы входя в обстоятельства нынешней жизни.
- Но он в высшем свете значился главным либералом России! - Иностранцы из этой партии ему рукоплещут! - Они лицемерят?
- Знаешь, милый пиит, когда говорят о византийстве, как стиле интриганства на государственном уровне, в нынешней России самый главный "византиец" - Александр Павлович! Он такой же либерал, как и я Мария Стюарт, - с азартом завершила женщина и сжала руки, мысленно расправляясь с "либералом" при короне.
- Насчёт Марии Стюарт, сударыня, согласен полностью - куда ей до вашего ума и темперамента, у неё всё ушло в амбиции. Вы же умны и прекрасны настолько, что боюсь разделить участь любовников Клеопатры, - с апломбом и на полном нерве придворного античной императрицы ответил поэт. Он почтительно склонил пред ней голову и сделал жест кистью руки, завершая ритуал. Не выпадая из роли, мужчина коснулся губами подола платья и замер в ожидании своей участи: то ли вознесения, то ли казни! Его настоящий запал и прерванное отнюдь не по-шутовски дыхание (-Сейчас умру!) от неё не ускользнули и женщина не выдержала, улыбнувшись:
- Ну и сволочь же ты, Сашка! - Так и быть - милую!
И они продолжили эпюры по изучению французского перевода. - Ему интересно с ней, а она давно не могла без него. К истории Сперанского они возвращались не раз и в заначках домашнего архива вдовы российского историографа отыскивались необходимые аргументы в пользу этого непонятого и загнанного в угол самородка-законника, напоминающего первого русского академика Ломоносова. И сопоставляя тайное и явное про декабристов, они склонялись к тому, что Пестель и компания явно расчитывали на участие Сперанского в своём проекте переустройства России. И слухи о том, что главным в этом заговоре генералов и офицеров был Михаил Орлов, мягко говоря, не очень логичны, поскольку сам Орлов менее философ и политик, а больше стратег и практик. А сама идея государственного переустройства ему явно не по разуму. И, взяв власть в свои руки, с его опытом и знаниями никаких перемен не устроить. Из остальных декабристов таких умников тоже не сыскать. - Они исполнители! - А кто тогда у них за Дидро и Вольтера? - И перебрав всех умелых и бескорыстных патриотов, они пришли к кандидатуре Сперанского. - Только он и никто другой!
С этим высшим сановником Николай Карамзин стоял на разных позициях и именно с его подачи дали ход опале Сперанского, которого ненавидела вся воровская верхушка чиновников. Сперанский был честен и прям в обиходе и врагов нажил порядком. Историю войны мужа со Сперанским Катерина Андреевна в общих чертах помнила и теперь видела, что прав всё же Сперанский, а не её муж. - Увы! И скорость, с которой Михаил Михайлович Сперанский навёл порядок в громадном Сибирском регионе, говорила о его государственном мышлении и умении различать злаки от плевел, а также моментально разбираться в хитросплетениях казнокрадов при должности. И он не только пересажал несколько сотен преступников, но и наладил умершую хозяйственную жизнь этого удалённого края империи. Возрождённая Сибирь набрала цвет и стала готовиться к созреванию плодов, приравнявшись к другим частям империи.
И немолодая вдова услышала очередное откровение:
- Как раз такой человек и нужен новой России! - В общем, у Пушкина с Катериной Карамзиной получалось не только сердечное и пиитическое, но и государственное. Чистота отношений была определяющим тоном и это выходило само собой. - Она была понимающей женщиной, а он ищущим мужчиной. Она легко понимала, что нужноему, а он так же легко отыскивал необходимое у неё, и всего-то! Природа в этом хорошо постаралась и впадины и выпуклости мужских и женских начал в отношениях Пушкина и Карамзиной совпадали удивительным образом.
Прочие женщины в его краеугольной системе как-то размещались, ревновали и соперничали, но на роль системообразующую претендовать не могли. Хотя со временем куда-то перемещались. И эта категория - время, давала шанс понять, кто чего стоил. Так на одно из значимых мест в этой части вскоре переместилась графиня Елизавета Ксаверьевна Воронцова, которую он именовал - Бэт. И София, рождённая от их связи, тому была весомым подтверждением. Хотя Бэт так и осталась женой графа Воронцова и жила на ролях первой дамы Новороссии практически всю взрослую жизнь. Однако в дальнейшем при редких встречах в столице прежнее чувство тут же расправляло крылышки и оба видели, что древо настоящей любви зеленеет вечно. Он свою Бэт любил глубоко и она это чуяла всегда. Хотя у неё были любовники, а у него с этим фантомным инстинктом тоже никаких проблем не отмечалось.
Другие женщины, как ни старались они и как ни влюблялся он, с этими дамами сравниться не могли. Со временем отношения с ними как-то упорядочились и обрели системность. Но основой была простая влюблённость, та, которая возникает то сразу, то зреет долго и остаётся навсегда. И без этого электричества и сладкой отравы жизнь бесцветна и бесвкусна.
Влюблённость у него возникала и к юным дебютанткам, и к зрелым дамам, и на балу в ходе танца, и в застолье к вежливой соседке, и в карете к случайным попутчицам, и на приёме у Государя к любой из женщин, в том числе и Государыне. Эта слегка ветреная и непослушная влюблённость обитала в нём сама по себе и часто обращалась к даме просто так. К замужней-как бы украдкой от супруга, одобряя её наряд, безразличный мужу, к юной дебютантке - поощряя смелость жеста и взгляда, к светской львице - слегка поддразнивая и призывая к подвигам во славу рода женского, к светским красавицам - передавая знаки поклонения и почитания. Почти всегда такие взгляды имели ответное движение и происходило это без его на то воли, а на волне обстоятельств. Но массив таких непроизвольных перестрелок в свете и рутине быта за годы обитания в миру стал настолько велик и могуч, что вовлечёнными оказались очень многие и при его появлении на балу или приёме разносился шумок высоковольтного шелеста: - Пушкин приехал! - Пушкин здесь!
Он был уверен, что любовь - это такое состояние души, которое нужно продлять и углублять, а если не получается, то помнить его всем сердцем. Именно состояние души - основа любви, а не пре-красная фигура и обворожительная улыбка! Он это проверил на себе и те, с кем бывал близок по этой страсти, душу открывали охотно. Потом могла быть и нирвана, и волнующий полёт, и пронзительный трепет, и странное окоченение, однако всё высшего накала и наполнения. Строки, вытекшие из такого чувства, всегда имели и вкус, и цвет, и запах и он мог по ним восстановить всё о тех мгновениях и ощу-щениях. Что-то вмадригалы попадало, что-то нет, но бесследно ни одна из влюблённостей в лету не канула. И громадная пушкинистикатому свидетельством. Обычно свидетельства таких экспромтов он переносил в зелёную книгу и периодически туда заглядывал, что-то подправляя, но чаще восхищаясь написанным и музами, на сие подвигшие. Баланс мадригалов публичных и из зелёной книги менялся и бывало так, что по числу опусов зелёная книга превосходила публичное в разы. И он черпал оттуда без зазрения совести, когда муза упиралась и ни в какую. - Там было такое и столько, что муза утиралась и бунтовать переставала.
А теперь о пушкинской системе и его взгляде на объекты вдохновения, как-то неловко так называть близких к нему женщин, поэтому - плоды и вдохновение. В первой группе были дамы в возрасте, с которыми приятно беседовать о чём угодно, не рискуя окунуться в омут дамского непонимания и они не настаивали на своих притязаниях, надеясь на сугубо мужское понимание невысказанных чувств и страстей. Часто к таким дамам относились мамочки светских красоток, пекущиеся о благе собственного чада, которые с удивлением обнаруживали, что сами влюбились в интересного мужчину. Пушкин влюблялся легко и хорошо понимал природу женской влюблённости, которая и есть сама женщина! Мамочка, выводящая в свет дочерей,порой становилась хрупким и нежным объектом, к которому тянуло не меньше, чем к дочери. К тому же у таких дам просматривалась наследственнность, включая бабушку и ценность их внучки в таких случаях взлетала неимоверно и дома к ним было не протолкнуться. - Хотели и насладиться букетом и присмотреть себе хоть что-то. Иногда о мамочках вспоминали отвергнутые или капризные женихи, но теперь былые обиды улетучивались, а прежнее очарование настоящим женским обретало новую силу: ведь мамочке всего-то чуть за тридцать и она уже умеет всё, интриговать и лукавить в том числе, а уж нереализованным фантазиям и числа несть! -В их альбомы Пушкин писал вещи знаковые и они согревали женские сердца много лет.
Самыми яркими дамами в этой ойкумене были Прасковья Александровна Вульф-Осипова и Елизавета Михайловна Хитрово-Тизенгаузен. Отношения с ними сложились исключительно ясные и бережные. Но обе для него стали женщинами со всем отсюда вытекающим. Нечастые впоследствие встречи и общение для этих женщин не было чем-то ненатуральным и ущербным и они сознавали естественность его поведения. И платили ему по-полной женской программе.
Ко второй группе принадлежали дамы 20-30 лет, светские и замужние, подставлявшиеся муж-ским нападкам и пившие напиток любви из чужих источников. Романы с такими дамами начинались легко, никогда не афишировались и надолго не затягивались, но следы от них оставались в виде рубцов на сердце и тайных мадригалов, так и не выплывших на публику. К таким дамам относились и жёны дворян или купцов, и венценосные особы, в этом плане женские притязания не имели преград и сословные и прочие категории для них просто не существовали.
В третьей группе обитали женщины, для которых игра с мужчинами являла главный инструмент жизни и в этой части они были профессионалками. К таким дамам удивительной наружности, обаяния и непосредственного любопытства вкупе с безразличием к мнению света в широчайшем диапазоне от 20 до 40 лет относились и цыганки, и жёны сановников, и актрисы, и дамы полусвета. Аграфена Закревская в этой группе была одной из самых ярких звёзд.
К четвёртой группе принадлежали юные дебютантки, которыми можно любоваться издали и держать пари, кем они станут, выйдя замуж через годик-другой. И такие дамы в его ойкумене тоже обитали. Им можно писать страницы в тайные альбомы и наблюдать свечение подспудного женского, поджидающего своего избранника. Они имели врождённую склонность к тайнам и даже поэт-дилетант вписывал свои опусы вих альбомы без опасения прочитать чужое и расстроиться от собственной наивности. - Чужие странички они умело укрывали, а на ученический опус была готова виньетка: "Проба пиитического пера" и дебютант на ниве поэзии волновался не менее обладательницы альбома. Пушкин таких дам обожал и пестовал, но не переигрывал, часто уклоняясь от рискованых шагов более безопасными опытами с их мамочками. Дочери вздыхали и чуточку остывали, набираясь ума и опыта, чтобы превзойти мамочку. Мамочка для них была единственным понятным существом, на которое можно равняться. Советам они следовали лишь поначалу, обретая собственный опыт и умения. И потом соперничали, часто побеждая, но в том не признаваясь и тем самым поднимаясь в шкале светских ценностей.
В пятой группе были жёны и подруги его друзей. С ними он дружил по-настоящему и они были естественным продолжением мужской дружбы. Но без обидной для всех женщин ограды. Первой та-кой дамой стала Вера Вяземская и их дружба от любовничества отличалась лишь отсутствием физиче-ской близости. В остальном они доверяли друг другу всё и эта дружба даже в чём-то превосходила мужскую двух видных поэтов России. Если её муж о поклонниках супруги лишь догадывался, то с Пушкиным Вера Фёдоровна делилась многим и советовалась, как быть в случае затруднений. И трезвому взгляду на мужчин от таких дам поэт был всегда благодарен, за что выкладывал равноценное. Но интимного и сокровенного там никогда не бывало и Вера Фёдоровна с удовольствием отмечала его благородство, никому более о том не сообщая. Однако она обладала иумом и проницательностью, поэтому особо таких тем и не касалась, имея информацию из других мест: женщины болтливы и невоздержаны по этой части, поэтому наиболее разумные и рассудительные даже из заведомой сплетни извлекали рациональное зерно и далее обогащали её собственными художествами.
Не менее яркой и необычной сложилась дружба с Элен Раевской и пространство этих отноше-ний было так причудливо и заковыристо, что тайная её часть заметно превосходила официальную. И тоже в истории не оставила следов в виде писем и прочих свидетельств. Хотя и ей от него животворных и целительных мадригалов досталось предостаточно. Эта молодая женщина была самой красивой из дочерей Раевских, но из-за болезни замуж так и не вышла. Однако в общении она была интересна и умные мужчины в её обществе что-то заполучали такое, чем ни с кем потом в мужской браваде не делились. Ясное дело, она свою долю мужского внимания и почитания тоже имела, однако мужчин не выдавала ни в коем случае, поддерживая репутацию болезненной отшельницы. В дружбе с Пушкиным она обрела по-настоящему глубокое чувство самодостаточности и с помощью его друга зацепилась за животворные источники. Ну и присмотрелась к миру, чтобы устроить свои умения и знания для практического применения. Переводы с английского и итальянского она выполняла отменно и многое из литературы Европы в южной ссылке Пушкин знал с её подачи и кое-что, ею созданное, потоммогло идти в издание под чужим именем.
Очень сложным вариантом жены друга были отношения с Долли Фикельмон, женой австрийского посла в России. С ним онсошёлся очень быстро, стал дружить и они вдвоём обожали одну и ту же красивую и умную женщину - его жену. И нашли то средство, которое ничего в них не разрушило и потом, когда Пушкин женился на московской красавице Натали Гончаровой. Близость у поэта с этой четой была исключительной, но мало затрагивающей пространство его собственной семьи. Натали Пушкина об их дружбе догадывалась, но точного представления не имела. Сам же Фикельмон очень бережно и уважительно относился к жене поэта, как бы компенсируя симпатию её мужа к собственной жене. И Долли публично истинных отношений с поэтом не выказывала, держась прохладно и на дистанции, порой делая некие заявления, которые говорили о несовпадении миров поэта и жены дипломата. В частных же беседах наедине это был совершенно иной мир и там молодой и начинающей женщине Натали Пушкиной было бы неловко за провинциальность и недостаток образованности. К ним часто присоединялась мама Долли и они обсуждали вещи вообще запредельные для среднего ума той эпохи. К молодой жене поэта новые друзья относились уважительно и попусту не дразнили. Но поэту и так было ясно, что его Наталья никогда не догонит Долли, поскольку сложена из женского материала совершенно иначе.
Сколько дам попадало в каждую из групп в целом по России той эпохи, точно не знает никто, но общие прикидки говорят, что примерное их соотношение такое: первая - 10-15%, вторая - 35-40%, третья - 40-45%, четвёртая - 5-10%, пятая - менее 1%. Разумеется, эти соотношения менялись в разных городах и глубинке России, но в целом структура пушкинской градации была в этих пределах: умниц и красавиц поменьше, а ревнивых изменниц побольше.
Внутренний мир пиита был устроен так, что разделение на мужское и женское начала происхо-дило достаточно легко, но оно включало непременный ритуал влюблённости. И если он в даму влюбён хоть ненадолго и самую малость, то она дамой со всеми вытекающими оставалась для него всегда. А вот жена его начальника Мария Дмитриевна Нессельроде при своей статности и прочих дамских прелестях туда не вписывалась и слыла существом бесполым. Она это знала и платила презрением и враждебностью.
И немного о механизме реализации тех самых романтических историй Пушкина и его поклон-ниц. Все они начинались с того, что он становился влюблённым в женщину. Как и при написании ше-девра, он погружалсяв материал, то есть изучал всё о ней и потом выискивал наиболее выигрышные черты, с которых и начинался процесс. Писал о ней строки, говорил комплименты, выражал восхищение и убеждал эмоционально. Без влюблённости, нейтрализующей или парализующей оборону и бдительность объекта нападок, ни одна из атак на женщину не проходила и это он знал отлично. И его влюблённости в даму всегда бывали настоящими и состороны смотрелись весьма и весьма впечатляюще, "Пушкин влюблён!" - говорили все, когда он обращал на женщину серые глаза и блестящую поэтическую сущность, приправленную мужской доблестью, условно это можно сравнить с пороховым зарядом и мадригалом вместо пули - валит сног моментально! Даже невинным дебютанткам на балах он говорил и писал такое, что некоторые из взрослых дам скрипели зубами от зависти: "Такое и дебютантке! Она даже осознать суть полученного не готова!"
Но поэт заслонял юную даму от хищниц и прожжённых интриганок своим авторитетом и они успокаивались, припоминая колкие эпиграммы по подобным случаям. И,как правило, дежурно-гусарских приёмов обольщения никто из покорённых красавиц не знал - только по высшему разряду.
Про механизм влюблённости Пушкина знали все близкие и друзья и о серьёзности его намерений судили именно по этому. Даже история с обольщением местной царицы савской под именем А.Ф. Закревской прошла по привычной линии - Пушкин влюблялся и выстраивал атаку в привычном стиле и по ходу пьесы вносил коррективы. Дама внешне выглядела очень пикантно, излучала особый шарм икупалась во внимании к собственному обаянию. Даже жёны влюблённых в неё мужей к этой даме относились снисходительно и почитали не вмешиваться в течение мужской болезни, именуемой в свете - зевесовым недугом. Переболевшие ею обретали покой и смиренность и надолго забывали о мужских развлечениях.
С Агушкой у поэта вышло по-накатанной и он сходу предъявил мадригал на шёлковом платочке ручной работы, где написал необычными чернилами, исчезающими на ткани уже через несколько часов. Просвещённая дама была в курсе модных затей столичных щёголей и текст прочла тут же, удалившись припудрить покрасневший носик. Что-то подобное мог написать Вяземский, но не столь смело и роскошно и ни за что на них не сподобиться наскучившему Баратынскому. Остальные почитатели её женственности горазды на цветы к ногам, презенты тайком от мужа и жаркие взгляды среди бедлама и суеты на балах.
Графиня несколько раз перечитала текст на шёлке и с сожалением заключила, что всего текста не упомнит и в альбом тайных мадригалов не внесёт. Она прикинула способ уединиться уже сегодня и выбрала естественный вариант - кавалер для бала. Пушкин танцевал отменно и его часто выбирали в партнёры на много туров, спасаясь от неугодных кавалеров, которыми пруд пруди. В первый же тур кадрили она попросила повторить написанное, сославшись на девичью память, и получила желанное. Вслух написанное прозвучало ещё ярче. Мысль всё это перенести в домашний альбом выглядела очень естественной и задолго до окончания бала она уехала домойвместе с ним. Там после вечернего пунша он вписал слегка отредактированный вариант в обычный альбом, а тот самый, что от первой и до последней строки невыносимо крамольный, в другой альбом в сером кожаном переплёте и вензелями "А. З.", где значились и строки Вяземского.
Публичным альбомом Пшкин избавлял даму от досужих сплетен и переводил связь в привычное русло светских историй, которыми Аграфена Фёдоровна переполнена через край. Но стихи в альбом, которых досужие лица так никогда и не прочитали, и ряд публичных чтений и посвящений она в свой адрес получила и вошла в историю литературы вместе с портретами модных живописцев.
Были и другие женщины, не искавшие славы, но жаждавшие общения с ним и шедшие на что угодно, дабы оно состоялось. Иногда такое свидание было единственным и адреналин от предвкуше-ния, что называется, зашкаливал и всё происходило в доме хозяйки, в сутолоке приёма и караулящем супругу муже. Тут уж поэт отдувался за всех мужчин, являя самое изысканное и непотребное одновре-менно и получая достойный ответ, в котором хозяйка дома даже не угадывалась. Когда всё заканчива-лось и неуличённая грешница занимала гостей, поэт часто ею любовался и вдогонку писал нечто, до-полняющее только что познанное. Дома он коллизию вносил в особую книгу и со вздохом заключал, что коллизий набралось так много, что на переложение их в солидные опусы нехватит жизни.
Не всегда такие репризы бывали с красавицами и молодками, отнюдь! Иногда он прислушивал-ся к голосу музы и уединялся с толстушкой или совсем худышкой, замужней или девицей без женихов и ухажоров, родившей троих-четверых или юную даму на первых неделях беременности. Они с удивлением и скрытой тревогой вопрошали: - Почему именно я, вот их сколько, красивых и успешных!?
- А разве вы такого внимания не достойны? - отвечал поэт и стражи благочестия складывали оружие. Покопаться в невинной даме собственного возраста его так же манило, как и писаных краса-вицв первые месяцы замужества. А средненькие и неуспешные его интересовали не менее. Ну и они тоже любили стихи и их почитание ничуть не хуже, чем у дам успешных и влиятельных. Щедрость в таких играх была взаимной и мало отличалась от игр с равными по статусу. Он не занимался обольщением и греховодством¸ просто общался наедине и в свободном настрое. Открыться они хотели гораздо чаще, чем отдаться и откровений он имел на три жизни вперёд, но они так и не прекращались, поскольку женская молва сулила если не излечение, то хотя бы облегчение. И буквально все говорили о его понимающих глазах. - А понимания русская женщина редко когда имела, это Пушкин знал точно.
Литературная тусовка все эти истории подсчитала и нашла, что ни одна из дам поэта по части серьёзности намерений не обойдена - у всех что-то о нём и от него да осталось. Сколько их было, ска-зать трудно, поскольку по ряду естественных причин многие связи так на поверхность и не выбрались, но цифра за сто, приведенная исследователями, вполне вероятна и может быть только увеличена. Сто любовных историй за двадцать лет - это пять романов в год. - Многие ли из нас на такое способны?
И плюс к этому - каждая весна или осень выдавала и нетленные шедевры для публичного чте-ния. Элементарный прогноз навсегда утерянного для общества из творений Пушкина - это 300-500 опусов тончайшей и интимной лирики, но она не исчезла и не сгорела в пожаре, а переместилась в самые тайные сундуки и сокровищницы. Примерно столько же он издал публично. Кэтому следует добавить и опусы малых форм, в том числе и сонеты, прикидки по известным только его связям говорят, что их несколько тысяч. Но утаённое и интимно, и узнаваемо по содержанию, поэтому никогда не читалось вслух. В своих дневниках графиня Фикельмон, одна из близких его друзей и единомышленников, к подобному отнеслась серьёзно и призналась, что не всё из написанного в её альбом она выпустит в свет. А сколько смелых набросков и замыслов так и осталось в его архивах, поджидая реализации?! - Но он не успел.
МИРОЗДАНИЕ МУЗ - от 1816 до конца
Пространство творчества - особая материя и там свои ценности и координаты. Но в ней, как и в науке, есть область исследования и методика изучения объекта поклонения. Без поклонения искусства не бывает. Это особая форма культа, где все религии сходятся в своих приоритетах: изящнее, тоньше и проникновеннее. Так было с самых первых шедевров на стенах пещер, то есть, не менее десяти тысяч лет. Женщина, как объект искусства - это история давняя и со своими нюансами. Физическое совершенство женщины - объект несомненный и его отражение почти всегда было делом мужчин. Оценить её и подчеркнуть достоинства - тоже мужская планида и потом, овладев дамой, он забывал о написанном и погружался в себя и в неё ещё глубже, черпая невообразимое богатство. Оно было не только чувственным вожделением и сокровенностью, но и иным способом мышления и восприятия мира. Даже в самом юном и невинном создании таились ростки желанного мужчиной мира - неги и покоя! Для этого не требовалось соединения, достаточно мимолётного касания или взгляда и колдовство погружения начиналось с неимоверной силой, остановить его уже невозможно.
К тому же, внутренний мир женщины стал интересен мужчине-автору и через него миру читателей, среди которых женщины составляли весьма и весьма значимую часть. Ну и специфика женской психологии такова, что она охотно погружается в себя с помощью мужчины и без него на такое не способна. Редкие женщины-авторы в этом жанре правило только подтверждают.
И истина - женщина рождена быть музой, складывалась постепенно, но с чёткими гранями и тонкостями портрета.
Женщина вдохновляет, а мужчина отражает её мироздание. Точнее, мироздание любви, кото-рую мужчина обнажает для совместного бытия. Химия любви - это реакция двух начал и сама по себе она не идёт. Одни женщины понимают свою избранность в этом процессе, другие нет - отсюда и раз-личия в судьбах. Первые открываются мужчине, становятся музами высшего в их сердцах и самопознание женского начала происходит, а вторые ограничиваются биологической функцией воспроизводства и остаются в неведение о своих потаённых ойкуменах. Ойкуменах настолько удивительных и сводящих с ума, что возвращения в них хотелось всякой мало-мальски состоятельной даме, удостоенной выбора фортуны. Эти отметины на потаённом лике женщины видны лишь отведавшим плода и отчётливая аура вокруг неё выделяла её из массы остальных, к тому непричастных. У причастных всё иначе и они готовы к познанию и возвышению. Древо познания в нас заложено природой и мужское и женское начало в этом имеют свои сокровенные пути и ценности. Вряд ли мы чем-то стали бы отличны от приматов, живущих в райских кущах тропиков, не обладай наши предки тягой к познанию сокровенного и не расстанься они с привычными ветками и плодами.
Однако у людей так было всегда и счастливые избранницы с аурой самопознания редко дели-лись секретами с серенькими неудачницами. Начиналось такое неравномерное развитие в материн-ской утробе и любовные песенки мамочки прилипали к чадушкам навсегда ещё во время заложения главных качеств живой особи - с любовными песенками процесс всегда полнее и положенные минералы и радикалы полностью прореагируют со средой и прилипнут к зреющему плоду. Так что химия процесса и настрой мамочки, носящей плод, связаны напрямую и постоянно. И у пухленькой улыбчивой мамочки плод всегда здоровее, а новорожденный продолжает общаться с мамочкой новым для себя способом. Любящий папочка облагораживает мамочку, а та растит чадо в любви и понимании. Теперь правильно идут уже иные процессы, но и они, так или иначе, стимулируются аппетитом и самочувствием ребёнка.
Что касается Пушкина-поэта, то его мама Надежда Осиповна, урождённая Ганнибал, мужа не очень любила и его деток носила и воспитывала без особого восторга, с массой жалоб и сопутствующих беременности недугов, что отмечено всеми отпрысками рода Пушкиных. По линии графьёв Кутузовых с изначальной материнской любовью было в порядке и детки вышли лёгкими и отзывчивыми. Елизавета Михайловна, дочь полководца Кутузова, любовными флюидами была пронизана изначально и всё своё передала обеим дочерям. А её младшая дочь Долли в этой части свою маму даже превзошла. Когда замужняя Долли сблизилась с поэтом, то её ума и обаяния хватило на многое и их связь так и не утонула в интимных деталях низменных вожделений, купаясь в интеллектуальном совершенстве. А ведь известно, что на неё в юности и Государь засматривался, и сама она сумасшедшие деяния сеяла щедро и бескорыстно. Что вышло бы из этой истории, сложись карта европейских игр иначе, никто не знает. Уважительность Государя к ней отмечают все и её уровень просто зашкаливал, с иными дебютантками он поступал иначе, делая постельными фаворитками.
И весь ближний круг высших сановников с умом и государственными устоями дружно отмечает, что Долли даже в качестве спутницы Государя Александра Первого изменила бы ход российской исто-рии, не допустив конфронтации дворянства и возникновения декабристского движения. Развод же с немецкой принцессой и брак с русской графиней полностью менял ценности и главнейшие ориентиры внутренней политики в России. После такого шага менялось ущербная философия выхолощенных кор-ней древа Романовых, овитых тремя слоями немецкой бесплодности. Дама, равная по состоятельности Долли, эти мертвенные наслоения могла очень быстро удалить и дать побеги русского древа. Состоятельность и прочее животворное у мамочки и старшей дочери Кутузовых было генетическим и этуистину знали все приближённые к ним.
Но Государя "образумили" и процесс деградации российского общества продолжился. Роль мамочки в "художествах" дочери была достаточно сильной и это "просветители" Государя тоже учли. Преодолей она некоторые обстоятельства, мы бы имели совершенно иную историю. Александр Первый был как раз той личностью, которая не сильно упивается властью и способна на разумные компромиссы с обществом. Но победили другие кланы и пропасть между властью и обществом продолжила расширяться и углубляться.
Догадывался ли Государь об этом? - Что-то роковое и губительное в его душе поселилось давно и он не мог не чуять душевный раздрай своей жены, ставшей вдовой при живом муже. И ангел-спаситель в лице Долли Хитрово-Кутузовой кое-что в его душе всколыхнул, выводя из кризиса, губи-тельного и неминуемого. Однако, однако...
Мало чем в приоритетах семейных ценностей от рода Кутузовых отличалась семья Осиповой-Вульф, где молодая вдова с кучей дочерей и взрослым сыном в пору самой настоящей женской зрело-сти и состоятельности влюблялась в соседа Пушкина и играла в немыслимые тогда игры. Ко всему вол-нительному и полузапретному для "приличного общества" дворян сосед позволял многое, находя для каждой особую волну и тип отношений и это выпадало из уровня провинциалольных напрочь. С его приходом в дом там обосновался театр мысли и чувства с классным драматургом и постановщиком. Биографы пишут о том периоде как о михайловско-тригорском и приставляют женских персонажей в качестве объектов мужеского интереса для соседа. Будучи в плену тогдашних литературоведческих традиций, иначе они написать и не могли. На самом же деле молодому мужчине в самом цвете поэтического дара ничего не стоило увлечь и соблазнить на что угодно любую из тригорских здесь и сейчас. И всё это имело высший нерв и страсти дочерей короля Лира отдыхают, глядя на вспышки и пожары в русском имении. Даже беглое сравнение "легкомысленных" опусов того периода со всем окружающим говорит: Пушкин в Тригорском порядком захмелел и от концентрации и от качества женского напитка. А ведь параллельно шла работа и над "Онегиным" и там литературные критики выискивают следы тригорско-михайловского безумия. У поэта была комната в их доме и молодой мужчина среди женщин в самом цвете - это что? - А если этот мужчина Пушкин? Но о том периоде особых исследований так и не вышло, гладких библиографических немножко и это всё за почти двухвековую пушкинистику!
А там творилось неимоверное. Мама ревновала дочерей и племянниц по-настоящему и удаляла успешных кокеток в тверские и московские имения. Якобы для их же блага и от соблазнов молодого повесы, но все знали, что наих месте она видит себя. На эту тему имелись очень похожие сюжеты и из библии, и из античного эпоса, однако же дело в реальном мужчине при женщинах. И каждая из них сумеет разглядеть нужное для себя, не претендуя на вещи, предназначенные сестрам и маменьке. Понимал это и Пушкин, поэтому был с соседкой-помещицей так же деликатен, как и с её дочерями и племянницами.
Анна Петровна Керн - тот самый случай "заботы" о репутации юной генеральской жены. О них написана масса исследований и мы сию обильную библиографию оставим за скобками. И отметим, что Пушкин и Анна Петровна прекрасно рассмотрели настоящий интерес Прасковьи Александровны и умело от её зоркого ока укрывались, обнаруживая несвойственную возрасту зрелость и самообладание. Тут я сделаю авторское отступление, ремарку насчёт зрелости и самообладания. Автору сюжетов очень разветвлённых и заковыристых любая затея в играх с домашними - легко! Так что некое лукавство и актёрство дляПушкина и Анны Петровны Керн труда не составили и сыграть послушание - а почему нет! О мгновениях и вдохновении было в памятном романсе композитора, но летучесть контактов и перетекание лёгкого флирта в могучую страсть - это и есть большой поэт и Анна Петровна это чуяла легко и давно. Им не нужно объяснений, свиданий на аллее: достаточно взгляда и вот она страсть и вожделение с единением! Про неё потом писали поэты, художники и музыканты - она нечто! Это нечто знал и Пушкин, поэтому у них вышло всё и сразу и такое совпадение духовных ойкумен сулило нирвану вечности, что они уже и чуяли и испытали. Но к благодетельнице Тригорского всегда были очень уважительны, не путали высшее с рутинным и потом в своих мемуарах Анна Петровна ни слова не написала о кознях тётушки в адрес собственный и её дочерей, тянувшихся к Пушкину. Она писала о той поре так, будто знала минувшее с чужих слов, чьи глаза сумасшествия Тригорского монастыря никогда не видели и к их имению ближе сорока вёрст не приближались. И свою связь с ним хранила так же бережно, не выдав наружу ничего. Пушкинисты терялись в догадках относительно посвящений чего-то из Пушкина к ней, а она утаила всё интимное и так и не нашла смелости опубликовать настоящие жемчужины, рождённые с её участием. - Уж очень узнаваемо и интимно было написанное! Такой пиетет и заботливость возможен лишь при высшем и созидательном чувстве.
Не менее сильные строки имелись в шкатулке и у Прасковьи Александровны и о них тоже никто не прознал! Хотя про возрастную поклонницу в кругу друзей поэта чего не говорили. И он, подыгрывая фальшивой волне мужской солидарности, тут же сжигал её откровения, дабы самому не съехать на ответную волну. Но он её уважал и ценил. И в редкие встречи они мало говорили о делах, смакуя общее и нетленное. Оно у них было и нравилось обоим. Барыня после бесед с ним добрела и светилась ярче лампады в красном углу своей молельни.
Такие же дамы располагались по всему пути поэта. Они ясно осознавали свою роль при нём и не тяготились вынужденной таиинственностью, пестуя новое в себе, чего без осознания сокровенных минуток с пиитом не случилось бы никогда. Здесь всегда начиналось с одного и того же - желания статьмузой хоть на миг иувидеть собственное отражение в строках ответа. В этом начале ясность наступала в первые же минуты сближения и такой шаг сродни привычному каждой даме от рождения - смотреться в зеркало. Сооружённый образ влиял на поэта и тот писал портрет словами и образами. - Какова сама, таков и портрет! И какая женщина не убеждена в собственной состоятельности по-женски, которую только надо обнаружить.
Слова циников-доброхотов, что нет некрасивых дам, просто не у всякой дамы найдётся нужное зеркало и потаённые краски - это стон души лишённых желанного арсенала. Поэтому всякая женщина инстинктивно тянется к своему отражению где угодно, надеясь на удачу. С Пушкиным всё это начина-лось тут же и сразу же выходило из рамок игры в светскость. Такие вещи не бывают невинными, но кто об этом задумывается? - Редкая женщина заблуждается на этот счёт и попавшие в оборот к нему раскрывались так, чтобы в пиитическом зеркале ничего не потерялось и все нюансы души находили отражение. Им не было стыдно признаться в привязанности к нему, но это и всё, что нам известно. А раз так, то с ним у них было настоящее и туда чужим хода нет!
Е.КАРАМЗИНА начало мужания поэта ++ от 1816 года
Ещё до южной ссылки Пушкин бывал на балах, где танцевала прежняя Государыня и парой-другой кратких фраз успевал обменяться, когда она умудрялась уединиться с ним на глазах у всех. Она вела себя очень деликатно, с достоинством принимала знаки поклонения и хотела чего-то свежего, непохожего на придворныемадригалы. Про неё в Лицее слухов было много и среди студентов были как её негласные рыцари, так и неприемлющие "эту немку". Пушкин не принадлежал ни тем, ни другим тусовкам, а просто наблюдал за ней, отмечая её как бы "неправильность" и удалённую от принятых норм собственную точку зрения на ценности света. Она уже прошла увлечения кавалергардами и испытала "прелести" этой "дворцовой болезни" в самой полной мере. Историю с Охотниковым муссировали многие и большей частью те версии, где императрица выглядела недостойно. Были и иные версии, где она явная "брошенка" при живом муже и его фаворитке, эпатирующей все мыслимые и немыслимые нормы.
Поэту было интересно видеть её лицо и живые глаза, чурающиеся фальшивой величественности. Имея несколько выкидышей и смертей деток в младенчестве, императрица всё же сохранила свежесть лица, стройность фигуры и возрасте около сорока лет выглядела чуточку за тридцать. С этим помогла наследственность и она старалась хранить то, что заложено природой. И зрелая красота белокурой статной дамы её сильно выделяла на фоне чуточку местечковой прелести черноокой фаворитки мужа. И если на фаворитке написано, что с ней вытворял Государь пару часиков назад и это было чуть не живой картиной из эротического романа, то Государыня уровня не теряла и для понимающих являла зрелище намного более высокого уровня. Речь шла об обычном достоинстве женщины, попавшей в полосу бед и несчастий.
Это выражено не напрямую, но приметы этого Пушкин уловил из движения глаз императрицы, уже владеющей искусством обмана в совершенстве. Она приглашала к игре и он отвечал, давая знать о понимании своей роли. То есть,ни шагу из рамок, но обязательно сделать это! И кое-что тайком придумывал тут же, читал, как бы экспромтом на тему минувшего разговора, за что получал заслуженный взгляд: Государыня была умной, откровенной и благодарной женщиной. Не глупенькой грешницей, мстящей мужу, как витало в смутных слухах о царской чете, а очень взвешенной и разумной женщиной. Византия интриг царского окружения чистотой и здравым смыслом не отличалась, поэтому поэту и не казалась интересной. Но мир интима так или иначе всегда состоит из тайн и подковёрного словоблудия с особым смыслом, жестами и умолчаниями, непонятными для не посвящённых. И Государыня по этой части казалась очень информированной как в русских жестах и выражениях, так и по-французски. Французский у этой немки был очень хорош и изысканность его у собеседников она видела и уважала встречным вниманием. Русский поэт в этой части был хорош и поиграть в закоулки условностей получалось и с ним.
А первые основательные уроки грамоты в этой риторике он получил от Катерины Карамзиной. После публичногоизвестного всем "отлупа" за атаку чужой супруги уже приватно, но в присутствие мужа она оценила чистоту чувства и преданность юного поклонника и узнала, не таит лион обиду. Юноша пожал плечами и ответил, что его признание хоть и кажется безрассудством, однако эти слова он готов повторить снова: он ею и впрямь увлечён до самого-самого! Муж переглянулся с женой и спросил гостя:
- Так хороша женщина или зашкаливаютсокровенные страсти? - на что юноша ответил не сразу, но набравшись смелости:
- И то и другое - и зашкаливают, и чудо, как хороша!
- И вы готовы подтвердить это новым мадригалом, здесь и сейчас?
- Да! - выпалил гость дома и супруги переглянулись. Он понравился и в этом. Свежесть его страсти они видели отчётливо и понимали чистоту помыслов. Так возвышенно его красавицу супругу не желал никто и опытный муж оценил всё по-достоинству. Катюше пиитическое рвение и преданность нравилась, это он чуял чем-то внутри себя, поэтому шанс предоставили здесь и сейчас -жена занялась собой у зеркала в гостиной и гость мог периодически черпать вдохновение, поглядывая на неё. Муж углубился в бумаги и не мешал музе переводить страстидуши и тела в возвышенные материи рифмы и алитераций. Вскоре гость воскликнул:
- Готово! - и состоялось восхождение юноши в мужское достоинство. Его оценили, одобрили и приобщили. Муж не опасался его по-мужски, как юного и нетерпеливого любовника, различая устремления поэтические и стимулы эмоциональные. - Катя умеет всё и домашнюю ауру в гармонии содержит отменно, а свежая кровь в доме тоже пригодится.
Хозяйке опус понравился и она тут же переписала его в особый альбом. Там только самое-самое! А в следующий визит привела поэта в комнату, где хранились её портреты с раннего детства. Последние акварели изображали настоящую киприду, познавшую, цветущую и едва ли доступную.
- Мои дети такую меня не знают. Но я и такая тоже. - Не всегда и не со всеми. Увидеть меня та-кую, вы, молодой пиит, хотите?
- Да! - выдохнул Пушкин. За такое он готов платить чем угоднои тут же.
- Тогда ваши опусы должны быть достойны моего слуха, а вы, любимец музы, смелы и настойчивы. Как только сотворите что-то стоящее, я вас жду в этой гостиной. - Но не раньше, чем через месяц. Вам надо остыть от прежних страстей и привычек: если хоть что-то утечёт на сторону - смерть! -Нравственная! Итак, вот эта гостиная и мы с вами, больше никто ваших мадригалов не узнает, даже косвенно и в цитатах. - Вам ясно?
- Да!
И через месяц началась новая жизнь, где всё живое и клокочущее. С такой женщиной иного быть и не могло. Взрослая и чувственная фемина с болезненным и приятным удовольствием погружала и просвещала юного пиита в нюансах светских интриг и игрушек и получала весомые свидетельства собственного совершенства. Неистовая муза сливалась с тяготением души и выдавала шедевры, не имеющие аналогов в мире мадригалов. Страстью пахла каждая строчка и фраза и пронзительность написанного не оставляла сомнений в искренности опусов. Женщина слушала их, таяла от вызванного им внутреннего женского строя и не могла найти ничего сравнимого с этим. Она понимала, что в этих звуках и строках упрятано тайное соитие, внешне уже выступившее на его глазах. Оно обитало рядом со страстью и так отдавало мужским, что женщина невольно к нему прислушалась. Содеянные с ней и для неё строки стали сравнимы с портретами в гостиной.
Но ещё не все и не во всём и Пушкин настойчиво работал над формой и содержанием. Есте-ственная тяга к женскому в нём была настолько сильной, что путь познания души и сердца супруги главного историографа России он одолел неожиданно быстро. Это уже не лицей, а высшие университеты.
Однако по-настоящему метаморфозы по этой части начались с очередной беременностью хо-зяйки дома и естественных проявлений сей субстанции на её теле. - Это были пятна и особенный румянец, ну и удивительная глубина её и так колдовских очей. И он выдавал сии заметки по проявлению нежностей от беременности, выглядели они диагнозом домашнего врача по форме и юного казановы по сути.Своё мужское поэт даже не пытался маскировать под пиитичские фокусы и релаксацию капризной музы. Форму эти диагнозы имели приличную и женщина, прочитав их с наслаждением и щемящей болью, прятала подальше, чтобы вернуться к крамольным инстинктам наедине с собой: таким ни одна достойная женщина делиться не захочет, уж очень сокровенно и проникновенно!
Вручив даме очередной рецепт возвышения над прочими смертными и грешными, Пушкин проходил в библиотеку историографа России и погружался в мир книг и знаний, которыми они наполнены. Наученный супругами по части поведения с замужней дамой, Пушкин им следовал вполне осознанно и по молодости лет надеялся на исключения, которые для такого просвещённого дома неизбежны.
Жена историографа принимала молодого пиита в мужней библиотеке за обычное явление. Туда приходили многие из приближённых и читали книги и рукописные фолианты на темы жизни, философии и истории. Лицеист Пушкин был из самых юных, любопытных и живых умов, поэтому муж ему позволял многое, в том числе и дискуссии на отвлечённые темы, включая славянофильство, набиравшее силу и популярность в обществе. В этой гостиной дискуссии не имели и признаков менторства профессора с учеником, Пушкин говорил лишь о вещах, ему понятных и осознанных. Он готовился к беседам с Карамзиным и пользовался аргументами из прошлого страны и мировой истории и культуры, не просто прочитал книжку про болотниковский бунт, но и что-то из критики на эту тему. В лицее история шла наукой серьёзной и сам аппарат науки знал каждый учащийся и Пушкин в этом не был отличником. И вообще качество знаний у него имело иные критерии - глубину и полноту исследования. И в этой связи учил он не всё внимательно, пропуская вещи, на его взгляд не главные. А вот на основных направлениях он с другом Дельвигом знал всю подноготную.
Так что в гости он шёл, как на бой и хозяин дома мог оценить иной взгляд на факты, ему извест-ные и ясные, которые из уст юного пиита получали совершенно особое значение иокраску. Он хорошо понимал,что юноша не повторяет чужое, а излагает собственное, пусть и не совсем зрелое. В его горячных идеях подкупала чистота и свежесть, что Карамзину импонировало всегда.
Как-то хозяйка дома сидела с рукоделием в кресле и одновременно вела беседу с разбушевав-шимся в чреве плодом. Она считала, что будет мальчик, родив после двоих дочерей сына, она уже ви-дела разницу отчётливо. Пушкин уловил эту беседу и, затаив дыхание, стал наблюдать за удивительным таинством. Когда плод успокоился и мать ему сказала добрые слова напутствия, гость не выдержал и подошёл к женщине. Она, возбуждённая беседой с сыном в утробе¸ настрой юного пиита уловила сразу. И позволила приникнуть к животу, чтобы гость мог услышать движения плода. Он ещё ворочался, но лишь устраиваясь поудобнее и мамочку особо не тревожа.
Пушкин нежно исследовал поверхность живота и отмечал места заложения будущего Карамзи-на. И его касания женщине нравились. Это были руки мужа, а не шалуна и такое она различала давно.
- Поговори с ним! - велела она и он спросил:
- О чём?
- О нём и о нас с тобой, чтобы он чуял, что его ждут и любят и рос спокойно.
- О том, что я его уже люблю, можно?
- Разумеется, это его порадует особо.
И беседы пиита с плодом стали регулярными. Он ему рассказывал разные истории из собствен-ной жизни, в том числе насчёт послушания и прочего мужского, неизвестного мамочке Карамзиной.
И вот такое волшебство обольщения для них стало желанным наркотиком, без которого они уже не могли. Руки и слова пиита обращены к беспомощному плоду и выглядели знаком помощи будущему мужчине. Он придумывал сказки и притчи по самым рутинным поводам и вкладывал их с помощью рук и уст. Он рассказывал сыну о маме, которая поправилась на несколько фунтов, чтобы правильно носить его, а потом и выкормить первыми его движениями, упоминал о переменах на лице и укорял за строптивость и непослушание, обещая воздать за всё уже на этом свете.
Женщина слушала признания и плыла в облаках обожания, зная, что всё это только для неё. К тому же, пиит границ не нарушал, пестуя выделенное пространство и понимая состояние замужней женщины. А она границы устанавливала и меняла сама, поэтому юному воспитателю доставалось по-рядком и в самых щедрых измерениях. Иногда он устраивал сеансы экспромтов и женщина слушала вещи изумительные и исключительные. Уже сама и ни с кем полученного не разделяя. Когда родился Николя, Пушкин был счастлив не менее Карамзина-отца. Уставшая от родов Катерина Андреевна нашла момент и шепнула ему:
- Сашка, а ведь он и твой тоже! - и юный повеса уже с полным правом стал молодым папашей. Не выдавать себя никому, было единственным условием продления сказки наяву и он строго следовал условиям игры.
Диковинных очертаний дружба с Катей-младшей у него вышла сама собой и виною была особая тяга к матери семейства. Мама немножко ревновала пиита к детям и строжилась, не давая им впасть в пелену безнаказанности и вседозволенности. Глядя на Катюшу Карамзину-старшую и пестуя её деток, он мысленно добирал неполученное от собственной матери. А зрелая женщина по имени Катерина Карамзина просто была самой собой. Пушкин бывал у них часто, но особо не засиживался, чуя грань между желанным и будничным: Катя стала самым желанным существом и любое в себе из плотского он сто раз осматривал, прежде чем обрушить на предмет поклонения.
И их отношения перешли в разряд прочных, он становился для неё всесильным зевесом, а она одной из жертв страсти: то обращённой в корову Ио, то Иокастой, то Пенелопой, то Ариандной, то волшебницей Диркой, то жертвой Ясона царевной Медеей, то ещё бог знает кем. Женщина пахла страстью и собственным чревом, а юный пиит неожиданными мыслями и первозданным мужским очарованием. Она имела в мужьях очень незаурядного мужчину и хорошо знала толк в основных ценностях, поэтому избранность юного поклонника уловила сразу же. И старалась ему соответствовать во всех проявлениях необычной связи.
Катерина Карамзина слушала посвящения и чуяла себя гораздо моложе и сокровеннее, чем на самых удачных полотнах. И давала видеть себя такую весьма охотно. И он вскоре научился понимать в женщине многое из того, что она прятала лишь до поры и выдавала негласно и единственному. Потом эти умения и проникновенность развились и утончились, но начинал мужание и возвышение он с Катериной-волшебницей.
И про византийство дома Романовых и ближнего окружения самодержца от неё он узнавал ве-щи тонкие и точные. И потом на балах он угадывал про Государыню самое-самое подсказанное ею, а его покровительница уточняла ход пытливой и игривой фантазии своего ученика. Для творческих экспериментов такие игры имели значение важное и многое в поэтической палитре определялось сиюминутными открытиями альковных тайн держителей власти.
Не всегда дамы-самодержицы были отменно хороши во всём, но в исконно женском они бли-стали. Это касалось и нынешней иностранки на престоле - Шарлотты Прусской. Будучи принятой в главных семействах двора, Катерина Карамзина о них знала порядком и просвещала Пушкина во мно-гом, поэтому он не питался иллюзиями, как другие ровесники, зная: зрелая женщина лучше юной гри-зетки по всем статьям. Надо лишь соблюсти меру и не ставить её на одну доску с дебютантками и тогда женщина воздаст за всё. - Эту школу он постигал не только с её участием и показательными уроками, но именно Катя указала на координаты настоящего в женщине.
В царствование Николая Павловича атмосфера балов в столице и быта в Царском Селе мало чем отличалась от той, что была при его брате Александре Павловиче. Чуть изменилась и помолодела массовка, в остальном всё то же, особенно - высшие сановники. Как и прежде, Государыня парила в облаках почитания, а её супруг изображал провинциального Зевеса и шутил с дамами, как бы возвышаясь над рутиной дворянской когорты и приглашая наиболее любопытных взглянуть на придворное бытие получше.
Этой игре не одна тысяча лет и поэт обращал на неё внимание лишь, когда женщина в нём вы-зывала что-то глубинное и её хотелось разглядеть получше. Женщина без изюминки даже в роли императрицы ему неинтересна! А такие дамы на престол попадали редко, хотя монаршие жемчуга, порой, помельче купеческих. С этим у обеих государынь полный порядок и написать этюд про очи, движение, внимание и прочие наработанные костюмерами козыри - три минуты! Бывало так, что две-три строки останавливали дыхание женщины и тут её можно брать голыми руками. В высшем свете таким средством пользовались охотно и оно выглядело чем-то таким, что нам через столетия кажется видом интеллектуального спорта, когда обнажение происходит, но это доступно только участникам дуэли мужчины с женщиной. Поскольку всё это рифмами и ритмами и чаще всего на безопасном французском, то не участвовать в них юный поэт просто не мог, не мог и всё тут! Ну и не Державину же или Жуковскому с их реноме соперничать с моодыми офицерами, которые и поэты тоже весьма часто. И именно ристалища с "большими мальчиками" за внимание "больших девочек" и отшлифовали перо Пушкина. Из того времени ничего не сохранилось в письменных свидетельствах, но общие восторги о таких летучих схватках - это факт. Они всегда искромётны, свидетелей парочка, а адресат стоит рядышком, затаив дыхание и впитывая всё и всё! Играл ли Пушкин по-крупному в таких делах? - Да, он игрок. Всегда ли выигрывал? - Вряд ли всегда, но часто и горечь отлупов только стимулировала жажду реванша. И иерархия в адресатах таких ристалищ имелась тоже, поэтому снижать уровень он не мог, поскольку был бы вытеснен на обочину, а это для него недопустимо! И в редкие минутки уединений он выдавал желанное высшей дамой. Их не слышали и нервической позы поэта не замечали, поскольку всё сказано в пять-семь слов и поражало прямо в сердце!Она молчала и осмысливала услышанное, которое и смысла не имело - одни чувства! А пиит смиренно стоял рядышком и вкушал плоды содеянного - поверженная дама. Потом он раскланивался и уступал место следующему игроку на высочайшем балу столичных нравов и честолюбий. Вся жизнь - игра, про такие шоу тоже.
Ну и самое важное в механизме старинной игры самодержцев - отнесение прелестей самой Государыни и претенденток на внимание её мужа, которых выбирали из числа фрейлин или дам понравившихся основательно. Претендентка на возвышение должна в чём-то быть исключительной и тогда лишь удостоиться поощрительного взгляда императрицы. Будучи отменно выстроенной природой, Шарлотта Прусская,несмотря на кабальные обязанности рожать наследников, в тридцать лет сумела сохранить себя так же собственными умениями и умом. Она знала физиологические и интимные предпочтения мужа и легко угадывала его движения по сканированию женского пространства вокруг себя. Ему предлагали, а он выбирал. - К такой игре он был готов и видимость ухаживания и обволакивания очередной жертвы - всего лишь ритуал.
Если мужскую часть этой игры Пушкин вскоре узнал до деталей и она ничего нового для него не представляла, то женская вызывала интерес и, изучая её внимательно, поэт вскоре обнаружил тайную зависть и уязвлённость Государыни: она прежнимот мужа и семьипресытилась и хотела новых игр и ролей для себя. Или хотя бы иного сюжета. Он рассказал о своём открытии Кате Карамзиной и та улыбнулась:
- Он ей осточертел ещё на пятом году! Я это знаю точно и как-нибудь расскажу в подробностях.
- Она рожала и изображала счастливую супружницу?
- И ещё как изображала! - с едким сарказмом подтвердила женщина.
- Вот так Государыня, вот так актриса!
- Думаю, в Зимнем с ней никто не сравнится, даже свитские и те, будучи лживыми от рождения, ей в этом уступят!
Чуть в сторонке от дома Романовых обитала великая княгина Елена Павловна, жена брата-самодержца. Она была далека от суеты поверхностного созерцания династической богемы и общалась в основном с фрейлинами, которых подбирала сама. Елена Павловна слегка дистанцировалась от Шарлотты, но в главном её искания и чаяния разделяла.
Пушкин, будучи с детства очень приметливым и наблюдательным, со временем это качество в себе развил и на его основе заключил, что Елене Павловне нужен умный и эрудированный мужчина - собеседник, а царствующей Шарлотте -тоже мужчина, но понимающий, чувственный и разделяющий тайные чаяния зрелой женщины. Именно тайное и влекло эту даму, вынужденную к игре теперь уже чуждых ролей. Ясное дело, такие мужчины срединынешних кавалергардов не обитают, а приближён-ные сановники слишком погрязли в примитивных византиях самодержца, чтобы хоть что-то понимать в высшем и сие женских особ царского рода сильно напрягало.
Женскую неутолённость Пушкин различал издали, иногда чуя отчаянное дыхание сердца и те феромоны, которые доступны лишь посвящённым. Онполагал, что высшим особам требуется совер-шенно разное, но сугубо женское и не всегда утончённое. Наблюдая их прелести и причёски, отвечая на вопросы в ходе танцев или куртуазной беседы и прислушиваясь к сильно переменчивой мелодике речи, он всегда размышлял. И,исходя из этого, догадывался, что Государыня от своей роли порядком устала, да и здоровье уже не то, болезни и внутренний упадок угадывались на её внешне очень и очень ухоженном лице.С ним и над ним работали многие мастера, рисуя удивительные картины благополучия и неги. Поэтому прочитать скрываемое удалось не сразу и не каждому, но ищущий да обрящет!-И результат тщания и прилежания в этих наблюдениях дал плоды: оказывается, лицемерить Государыня научилась отменно и по части актёрства драматического могла соперничать с самой Екатериной Семёновой, не теряя лица в самых критических ситуциях. И уже вскоре Пушкин обратился к своей наставнице:
- У Государыни наличествует настоящий любовник или я ошибаюсь? - Она ведёт себя так, будто где-то и с кем-то играет по-настоящему и с чувством, а тут лишь профессионально и без ошибок подыгрывает партнёру в старой пиесе, - и женщина уловила знакомый для всех мужчин дух зевеса: поэтическое в его исполнении пахло иначе. И она улыбнулась зевесовому:
- Ты не забыл, чем кончили все любовники Клеопатры?
- Кэт, ты просто ревнуешь! - возразил он и она с удовольствием вдохнула то, чем освящено в женщине всё абсолютно - ревность! - Утробную и сводящую с ума. Стало жарко и мысли жены императорского историографа порхнули в ту эпоху, когда в Зимнем её обожали и лелеяли пуще нынешней Государыни. Не так и давно это было и вспыхнуло тут же. Обожание - это такая отрава, которая никогда не приедается и к ней тянет чем-то внутренним и самой неизвестным путём.
- Хочешь поиграть с ней? - спросила она чуть звенящим шёпотом.
- Немножко, - кивнул мужчина и успокоил волну от женщины. Она своим шипением и магией сводила с ума и сама возбуждалась донельзя. Карамзина не была интриганкой и сводницей, но в одной обойме с пиитом молодела и хотела внимания и обожания. Пусть и не в прежнем размере, но что-то возвышенное с Аликсом она имела всегда и привязанность к нему стала защитной функцией зрелой женщины: в его обществе не хотелось стареть ни за что! Она понимала иллюзорность многого в этой дружбе, но расстаться не могла, да и сам мужчина ею дорожилпо-настоящему, что она чуяла всем су-ществом.
- Я подумаю, что можно сделать с этой неказистой игрушкой, - ответила она чуть позже, всё в себе выстроив по ранжиру, чтоб и себя не выдать и к пииту лишнего внимания не привлечь.
Влюблённость в Государыню Пушкину изображать не пришлось, поскольку она в нём возникала вроде условного рефлекса почти мгновенно. И предварительное обольщение вышло довольно легко на одном из балов, куда он сопровождал Карамзину-старшую. Государыня пошла навстречу сразу и оставалось лишь обустроить само свидание. А для этого привлекли старые связи Карамзиной в Зимнем дворце.
Свидание с Шарлоттой устроила одна из знакомых фрейлин, к ней Карамзина пришла с поэтом и потом они по анфиладе комнат Зимнего вошли в гостиную, где ждала Государыня. Сцена интимного присматривания во время светской беседы за чаемпрошла по накатанной и вскоре Государыня получила конверт с мадригалом, которого втайне ждала давно и от кого угодно - только бы оно было стоящим! Ситуацию птицы в клетке Пушкин распознал сразу и очень взвешенно и осторожно приступил к осаде, поскольку в этой охоте все номера промахнувшихся гибельные.
Государыня не могла рисковать чтением мадригала в обществе поэта и отлучилась ненадолго якобы вымыть руки после возни с оранжерейными цветами и вернулась вполне счастливой - всё вышло по её разумению и поэт точно уловил настрой. Поскольку встречи не могли быть длительными, то дамеследовало что-то предложить сразу. В том, что крамольный поэт одарит божественным, Государыня не сомневалась и в авантюру рухнула моментально. Присутствие же рядом Карамзиной гарантировало приличия и конфиденциальность по всем статьям. Она незаметно передала роковой платочек Дездемоны, на котором можно писать записки и передавать, не вызывая чужого интереса. Свои пять слов она уже начертала.
- Читаем вместе? - спросил мужчина партнёршу, когда они приехали в её дом. И она задума-лась, не зная, какую часть себя предпочесть. Но мужчина решил за неё, уважая все сущности, а не обо-лочку страсти. И развернул платочек, там ещё видны слова, растворяющиеся на ткани от времени, ещё пару часов и всё канет в лету. - "Любопытство сгубило Еву, что будет со мной?"
Женщина знала Шарлотту давно и проявленной таким образом ипостаси в ней ранее не отмечала. Она пожала плечами, не зная, что на уме у очаровательной прусачки с неявными признаками мозгов. - Чувственность и возбудимость женского - вот и все достоинства. Поговорить мужу с ней кроме, как о детях не о чем и это знали все придворные. Но кормление деток она частично оставляла за собой и такую Государыню возжелали даже гвардейцы и камергеры. Хотя про удачливых так никто и не прознал, сие не означало её верности супругу. Вовсе нет: зная её выучку по этой части, наиболее проницательные считали - она хитра и не попадается, играя Пенелопу. Карамзина была из числа проницательных. А поскольку и сама очень затейливая дама, то практические подходы к самодержице она нашла уже вскоре. И потом ещё раз напомнила сообщнику руководящую мантру:
- Ей тридцать с небольшим и все её дети от мужа! - Однако эта частица семейным пресыщена весьма и весьма и хочет преображения. Ничего больше в голову ей не идёт. Иначе мы бы ни платочка не увидели, ни её смущения на твой мадригал.
- Ты права, всё в ней довольно простое и кровьволнует только опасность . - Но это у меня, мужчины-обольстителя, а как с тобой?
- Если тебя поймают, а я ничем помочь не смогу, то грех и на мне!
- Ты как-то странно про грех. - Что там такого, раз ты слишком взволнована?
- Я про грех первородный. У нас с тобой по этой части всё чисто и мы не грешны.
- У неё должна остаться память в виде Софии или Аликса?
- Да! - выдохнула женщина с такой страстью, что мужчина отшатнулся: подобные интриги за один сеанс не свершаются, а это риск в высшей мере. Катя на такое решилась неспроста и он спросил:
- И это ей за нас с тобой тоже?
- Не ей, а ему! И его умершему братцу тоже. - Всем им! - ответила она и поэт уточнять не стал, чуя главное в душе подруги. Такая решимость и отвага даже колхидской Медее не по чину!
И,перебрав всё мыслимое в таких делах, он догадался о подноготной успешной работы её мужа над такой проблематичной историей России и истинной роли супруги в этой истории. И ни единого слова или намёка об этом. Она знала, что он в курсе и видела это всегда и во всём. Поэтому в его мужском устремлении бывала надёжной союзницей и подругой. И они разделили обязанности: он писал обольстительные сонеты и баллады, а она устраивала свидания и передачу записок на платочке. А началось всё с мадригала, полученного на свидании.
Грехом наполненный сосуд:
Шарлотта с поясом Венеры,
Фрейлины мне его несут
Тайком от глаз ревнивых Геры.
И я, вкушая дух, немею
И полный страсти шлю ей взгляд,
Ласкаю призрачную фею
И муки нашу негу длят,
Вкусивши их, готов на рею
И плаху кровью обагрить,
Чтоб суть твою до дна испить!
Терзаем пояс Ипполиты,
В пещере делим страсть с Данаей,
Плющом Кибилы мы увиты
И ночь вдвоём прольётся раем.
Из ветвей и ростков лозы
Плоды пахучие вкушаем,
Нас будоражит дух грозы:
В её раскатах прирастаем
И струи благостных ветвей,
Желанны будто в ласках руки,
Нет их прекрасней и нежней,
Не видеть их - от ада муки!
Сыскать наш рай летит Гермес,
Но плющ расправлен Диониса
И не увидят нас с небес:
Кто обхитрит такого лиса!?
И мы в грехах с тобой витаем,
Сосуд с утехами без дна
И книгу вечности листаем
- О днях с соблазнами она!
Шарлотта Прусская по-русски говорить толком так и не научилась, но понимала суть и нюансы отменно, поэтому музыку соблазнения приняла всем женским существом. Европейская лирика труба-дуров и вагантов звучала не так проникновенно и в свободном течении никогда не бывала, зажатая в строгие рамки грамматики. Написанная Пушкиным баллада стала и опием и ядом сокровенности и женщина его тут же проглотила. Испытав его действие на своём сердце, она решила, что с такой стра-стью надо дружить.
И пить наедине с мужчиной-обожателем Шарлотте вскоре понравилось, а потом пришёлся по душе и дух опасности, его окружающий.
Уже на первых этапах тайной интриги с обменом платочка Государыня загорелась от пылающих опусов поэта и припомнила себя несколько лет назад в муках коронации в Москве. Тогда среди про-хладной вежливости столичного сановничества московское дворянство дало урок формальной лояль-ности и склонности к любой вандее, если она сулит выгоду. Громкие заверения в верноподданости ей, женщине с развитым музыкальным вкусом, изначально казались фальшивыми и, воспитываясь в скромном европейском княжестве, актрисой с раннего детства -она видела подноготную улыбок и расшаркивания. Немногие из ритуала и последующего сопровождения ей виделись настоящими. Пуш-кин, недавний узник и ныне свободный, был из тех, кто заметил в ней женское и прекрасное и именно на нём сделал акцент в оде на восшествие к престолу. И тепло его слов она отметила ещё тогда, несмотря на поверхностное владение русским языком. В ту минуту именно тепла ей хотелось и внимания, а не церемонных расшаркиваний и холодных улыбок сановников. И потом она не однажды ловила на себе его взгляды и от них на душе становилось хорошо.
Эта память осталась надолго и потом с помощью фрейлин она имела о поэте всё доступное и недоступное тоже. В общем, как поэт, он был в её вкусе и она стала входить в роль тайной поклонницы, не выдающей ни привязанностей, ни особой осведомлённости о нём. Так было лучшеи прагматичная немецкая натура всё это облекла в рутинные игры коронованной особы. Она пользовалась только женскими источниками и их оказалось достаточно, чтобы понять суть молодого пиита. История его романа с графиней Воронцовой, которая аукнулась поэту ссылкой в Михайловское, выглядела очень романтично. ИШарлотта, встретив виновницу и участницу интриги на представлении её мужа в Зимнем, впервые сравнила оригинал образа и его отражение в устах поэта. - Строки, которые знатоки приписывали влиянию Елизаветы Ксаверьевны, казались изумительными и в то же время правдивыми, отражающими достоинства графини, унаследовавшей многие качества её матери, блестящей в прошлом красавицы графини Александры Браницкой. Реальная графиня Воронцова стоила того, чтобы из-за неё так поплатиться. И ходившие в списках вещи, которые приписывали её влиянию, тоже впечатляли. У фрейлин с давних пор сложились надёжные связи в мире муз и практически всё, вышедшее из-под пера лучших пиитов России, становилось их достоянием, минуя цензуру и уже в первые недели хождения в списках.
Что-то из интимного, разумеется, оставалось в тайных альбомах, но и эти артефакты культуры рано или поздно всплывали, пусть и основательно очищенные от узнаваемых деталей. И обладатель-ница тайного мадригала могла сравнить посвящённое себе и написанное другой красавице. Ревность и зависть - качества присущие любой женщине и захотеть чего-то подобного Государыне довелось уже вскоре.
Кто ей писал негласно? - Все лучшие, в том числе и Пушкин, и Вяземский, и Батюшков, и Баратынский и даже академичный Жуковский становился неузнаваемым, соперничая с друзьями по цеху и роняя отнюдь не невинный олимпийский нектар, а вполне зрелое вино греховной истины. Однако наиболее ярко и сочно всё это выглядело у Пушкина и в этом она убеждалась всё больше и больше.
В ходе неспешного изучения приватных сонетов и мадригалов, которым уже несть числа и среди них добрая сотня авторов из высшего сановничества и кавалергардов, она обрела вкус и умения различать уровень автора. Её не удивило, что Пушкин лучший. Его неформальные мадригалы различным и не всегда известнымженщинам звучали изумительно и по уровню исполнения не уступали, апорой и превосходили изданные опусы. Она понимала, что есть и совершенно закрытое, ушедшее в альбомы, и оно может всё принятое превосходить на голову. Азарт поиска она особо не выдавала и не пропускала других авторов, которые на слуху и фрейлины с удовольствием подыгрывали, полагая в Государыне пробуждающееся женское, которое ого-го как запашисто.
И вообще полулегальный оборот мадригалов в списках сводил с ума: иметь такие стихи в тайных альбомах - мечта всякой уважающей себя женщины. Даже самые дорогие жемчужины и подвески на шее, кольца на руках не могли сравниться с тайным восхищением мадригалом, о себе любимой написанном и сводящем с ума чувственностью и проникновением в самое глубинное женское. И всё это наедине с самой собой, когда душу окутывает тайна и исповедь невозможна в принципе! Настоящая женщина не может без тайны и глубина погружения в неё и есть суть её. А у Государыни с этим уже наметилась гармония. К тому же, все утверждали, что поэт хранит тайны своих приключений очень бережно и утечки о прекрасных дамах - это желания самих соблазнённых хоть чуточку покрасоваться в лучах славы, пусть даже вот таким необычным образом.
Семейная жизнь императрицы только для голодных до пищи умов из провинции казалась устроенной в высшей мере, на самом же деле у неё, как и у любой венценосной особы, были крупные проблемы с умом и сердцем. Началось это на третий-четвёртый год замужества, когда стало ясно с ценностями настоящими и придуманными. Пусть ум Шарлоттыи не был особо изысканным и утончённым, однако исконно женское в ней имелось в достатке и оно зрело и развивалось и требовало достойного выхода. Няньки и кормилицы лишали естественного общения с детьми, а протокол интимных тонкостей общения с близкими. И раздвоение души обрело естественный ход, дав продолжение уже освоенному актёрству и защитной реакции тончайшего женского. Фрейлины, окружающие впубличных и домашних делах, так или иначе способствовали двоедушию и двоемыслию. Эти дамы легко шли на умолчания о многом из её жизни и искали точек сопрокосновения, чтобы помочь выразиться по-женски.
Отдельно стояла сфера клерикальная и ей, теперь православной замужней госпоже, порой приходилось следовать и привычно католическому. А это тоже не всегда можно обнажать, поскольку любопытных и корыстных умов и очей вокруг предостаточно. Что-то недопоняв или недослышав, досужие языки потом облекали в слухи, от которых спасения нет. В общем, довольно быстро Государыня применилась к обстоятельствам и стала играть роль недалёкой, но милой и доброй госпожи. Вести с родины ничего спасительного для души и сердца не доставляли и она потихонечку погружалась в российский быт и дворцовые нравы.
С годами здоровье прежней добротно устроенной красотки несколько ухудшилось и частые беременности его только ослабляли. Если внешне невыразительные и не очень состоятельные королевы Европы страдали от женской ущербности, то у российской императрицы с этим полный ажур: хороша и здорова в части рождения наследников. Родила даже на самый придирчивый выбор уже не одного. И муж её спальню посещал достаточно часто. Но не менее активным он был и с фрейлинами, а так же иными дамами, блиставшими на балах. Поскольку она происходила из семьи, знакомой с династическими развлечениями, то не удивлялась зевесовым затеям мужа. Устраивать личную жизнь собственных фрейлин, отягчённых следствием государевого внимания, часто приходилось и ей и с некоторых пор это Государыне перестало нравиться. Иными дамами муж занимался сам, но ей доставало и своей толики. Однако виду она не подавала и свою энергию направляла на изучение главной проблемы: почему именно эти дамы привлекли его внимание и как сумели удерживать его интерес так долго?
Занимаясь их предстоящим замужеством в той или иной мере, она выясняла подробности вхождения в связь и сюжеты их развития. Дамы её мужу нравились самые разные и их ответным дви-жением руководило любопытство: как это делает Государь?
Некую коллекция соблазнённых для себя составила и Шарлотта и эта теневая картинка при всей своей низменности и примитиве её волновала с каждым разом всё больше и больше. И в этом была невообразимая смесь ревности, любопытства и неутолённого женского. С каждым годом его становилось всё больше и больше и теперь неутолённое мужем требовало тайной сатисфакции. Она чуть более остранённо смотрела на тех сановников, которым вручали очередной "приз" из мужнего алькова и отмечала, что не все были серенькими посредственностями по-мужски. Некоторые изоблагодетельствованных мужем вполне хороши и очень даже неглупы, но без рецидивов пресловутой дворянской гордости и чести. Их будущие жёны надолго в фаворитках не задерживались и ревности особой не вызывали. Кроме одной дамы, которая Государя любила по-настоящему. И у неё он бывал подолгу, отлучаясь лишь по неотложным делам и воздавая долг детям. Послушная и покорная прежде, императрица с годами стала обнаруживать в себе неожиданные мысли и незнакомые ощущения. Кроме известного с рождения чувства ревности появилось и его естественное развитие - а почему бы мне так же не поступить самой? И хотя пример предшественницы на престоле принцессы Баденской был отрезвляющим, но её поступок сам по себе вызывал уважение, пусть и тайное.
И вода источила камень верности - роль птицы в золотой клетке Шарлотту Прусскую стала угне-тать. Идея мести пришлась по душе и, будучи очень способной актрисой по жизни, она лишь озаботилась поиском партнёра по интриге, благо расположения искали многие и у неё был выбор. Та же немецкая практичность отсекла всех кавалергардов и сановников и остановилась на людях, далёких от вершин власти и внимания мужа с его клевретами. - Художники, музыканты и литераторы императору были неинтересны и про них он сам не знал ничего, поэтому подвержен влиянию чужого мнения. Надо лишь умело и вовремя его представить. Этим искусством фрейлины владели отменно и она его периодически оттачивала на себе, приближая то одного, то другого претендента на внимание. Узкий круг фрейлин был предан ей до конца из соображений солидарности служительниц современного гарема. Они понимали, что ходят под богом и императором, но в остальном служили императрице и альковные тайны цариц и великих княжён были самым сокровенным их чаянием, так никогда и не вышедшим на свет божий.
Традиции ремесла сводниц передавались по наследству и никогда удачные приёмы, находки и решения не исчезали без следа. Тайная сводня - это тончайшее и благодарное занятие и расположе-ния у них искали не менее, чем благословения духовника. И никогда успешная сводня не искала вы-годного положения в свете или при дворе, оставаясь в тени и для отвода слишком любопытных глаз пестуя какое-то простое ремесло или целительное снадобье по уходу за царским телом. Оно бывало и приворотным, и отворотным и сия действенность всегда являлась испытанной интимно-доверительной реальностью, а не восторженными слухами.
Отвороты и привороты проходили дворцовые испытания на новых волнах страждущих кава-лергардов и новеньких разноцветных фрейлинах и царица могла убедиться в их эффективности. И лишь после этого средство переносилось на Государя. Получались "неожиданные" для него конфузы и "понятливые" жесты партнёрш по зевесовым играм. У каждой из соблазнённых появлялась собственная история и Государь мог сравнивать своё мужеское могущество с самыми разными дамами в различном антураже алькова, а то и ликующего пленера и игр в купальне. Бывало такое и в охотничьем домике и в рыбацкой хижине тоже. Ну и не с одной из них такое не заканчивалось тут же! Дама попадала на второе и следующее свидание, вот тут-то ведуньи и вступали в дело. Зачать этой красотке или не зачать от Государя, решала его жена, а приводили в действие этот механизм ведуньи через посредство вездесущих фрейлин. Естественно, в таких случаях всегда находились "веские" причины отсутствия беременности, на которые и сворачивались подозрения императора. Понести от Государя - доля желанная и многие из сановников подставляли своих жён, а те с удовольствием уступали монарху и через некое время сообщали о беременности, если это устраивало саму Государыню, если же дама или её муж не нравились, никакого вам зачатия, а императорский бордель - дело добровольное!Фамилия беременной попадала в список и им с мужем что-то да перепадало при случае. Механизм у Романовых откатанный и лояльность таким образом облагодетельствованного дворянства с монархией были взаимны.
А эффективность снадобий по зачатиям и их блокировке проверена поколениями ведуний и волшебниц, поэтому работала без сбоев, давая лишь некие зазоры во времени приворота или отворота. И вообще, когда говорят о приворотах и отворотах, то люди образованные деликатно улыбаются, а верующие и верноподданные выпучивают глаза и без раздумий принимают за божью истину. Но медики и сведущие в травах и минералах точно знают, когда и как надо собрать иную траву и потом довести до кондиций, чтобы она стала снадобьем. Если не путать их с шаманами и лжеколдунами, то станет ясно значение древней медицины для здоровья цвета нации. И ведуний в деревнях и городах не так много, и угодья травославные не так велики, поэтому и результаты этой интимной отрасли особой огласкине любили. Остановимся на этом и последуем за сюжетом романа.
Роль молодых фрейлин во всём этом была номинальной и они, как массовка на сцене с факи-ром, отвлекали внимание Государя на свои ужимки и кокетство. Главные постановщики и исполнители трюков и чудес - это дамы с опытом и большими умениями. Они на первые роли во время балов и приёмов не рвались, но в кулуарах без их воли не происходило ничего. На тайных собраниях именно они решали, кого из претенденток пора вводить в первый круг и каким образом склонять повелителя к нужным решениям. У них было собственное представление о высшем свете и свите императорской и навыки теневого управления событиями уже имелись вполне эффективные. Так что свобода выбирать наложниц из фрейлин и дворянского сообщества столицы у императора была сугубо символической и иллюзорной: всех прелестниц ему подставляли умные и хитрые дамы из свиты слегка поблекшей Шарлотты Прусской.
В общем, так вышло, что Пушкину соблазнять Государыню не пришлось - она готова к измене всем строем своей жизни и поэт на этом её поприще не был первым. Единственное, что её беспокоило, так это безопасность интриги. И она инстинктивно доверилась Пушкину, полагаясь на дворянскую предусмотрительность. Ну и фрейлины были надёжны в тойже мере, что и поэт. - И это произошло!
Шарлотта познала запретную страсть в таком совершенном виде и с самым знаменитым пиитом России. Страсть с ним очень быстро перетекла в нечто большее и продлить негу соучастия в опасной игре она предложила сама, как и обустроила второе и третье свидания по высшему разряду конфиденциальности. Оказывается, она многое умела из того, что прежде казалось никчемным. Естественность реакции мужчины на себя Государыня тоже различала и утончённую страсть, замешанную на уважительности, приняла с удовольствием. В такие минуты она сбивалась на родную немецкую речь и поэт с удовольствием упражнялся на языке Шиллера и Гёте, выдавая фразы, которые на всех языках звучат в равной мере волнительно. И мужское "Лотхен" она слушала с упоительным удовольствием, чуя в нём ту негу, которая давным-давно мнилась ещё в роли невесты Ники. Но нынешнее звучало намного волнительней и пронзающе и она впервые по-настоящему осознала новую себя. Прежняя невинная Шарлотта - это жалкая тень нынешней, умеющей и знающей всё! Эти новые для неё умения объявились неожиданно, но принадлежали ей и теперь при её теле были, как влитые.
- Мне шестнадцать, а вам чуть более и мы с вами в счастливом эдеме! - заключила она, приняв заряд мужского благополучия. Всё это совсем непохоже на супружеское и выглядело свежим и неза-пятнанным, хотя она знала точно о качествах поэта по этой части. Из числа искусниц при дворе его естество познала не одна прелестница, однако Государыня стала юной Шарлоттой и всё интимное в её жизни начиналось именно с сегодняшней страницы.
Пушкин с удовольствием вернулся в то время, ему такое нетрудно, темболее, что ничего в себе менять не надо и тогдашнюю Шарлотту он не забыл:
- Я помню ваш приезд в Россию и тогда вы были именно такой, как сейчас.
- Какой? - спросила государыня, чуть приподнимаясь на подушках.
- Счастливой, сударыня!
- Мне больше нравится, как в ваших устах звучит - "Шарлотта!"
- А мне ваш стон - "Аликс!"
- Я Шарлотта, а ты - Аликс? - предложила следующий шаг женщина и он согласился:
- Тогда и теперь, ты искусительна и неподражаема!
- Ты хотел меня и тогда?
- Да, тебя хотели все, кто понимает в женщинах. И теперь это не остыло, ты же видишь!
Шарлотта и впрямь была счастлива и не хотела этого скрывать. "Пушкин здесь и сейчас" не стал менять ноты и продолжил партию. Так бывало с каждой близкой женщиной и он влюблялся настолько быстро, что не замечал перехода от зевсовой страсти к чему-то основательному и уже от души и сердца. Стихи и прочее интимное в общении были аурой любовного процесса, а не сокровенной сути. Всё это служило атрибутами тайного общения и ни одна из соучастниц так никогда себя и не выдала, инстинктивно принимая божий дар участи с мужчиной.
Взрослая и опытная в чувствованиях Шарлотта была и осторожна и предусмотрительна, однако чашу запретного удовольствия выпила до дна. Лишь насытившись, она выдохнула с облегчением и чувством выполненной миссии - отомстить. Полученное от мужчины уже обрело очертания и сущность и теперь она могла это семя пестовать в себе.
И в своё время женщина сообщила о своём счастии. Носить от собственной страсти оказалось легко и она вернулась в пору молодости и иллюзий.
- Ты довольна? - спросил Аликс Катерину, узнав об итоге мисии.
- Да, теперь в ней и моя частичка тоже. Так что, дай ей бог здоровья!- И твоего характера, - чуть помедлив, добавила Карамзина.
- А Елену Павловну ты никак не отметила по этой части, почему?
- Она на такое не пойдёт. -К тому же, умна, и непричастна. Так что с ней такие войны ни к чему.
- И ещё одному своему человечку в чужом стане ты так и не порадуешься?
- В их стане он, наш с тобой по крови и духу, счастлив не будет. Так что пусть с этим призраком мается Шарлотта. Возможно, ей понравится процесс и случится ещё одно непорочное зачатие!
- Так ты её не любишь?
- Ненавижу! -выдохнула потомственная дворянка с такой яростью, будто чернь холопов в её кровь въелась ещё от язычников. А может это ревность к такой же аристократке, но из другой страны? Уж что-что, а ревность поэт уже прекрасно чувствовал и в исполнении Кэт она была необыкновенной, как и сама она!
- Если выживу от нынешних дел, то опишу тебя, как англичане несравненную Марию Стюарт. - Тебя видеть, слушать и вкушать могу без конца. У этой шотландки вся тайна в промежности, а у тебя в умном очаровании. Мы близки целую вечность, но я влюблён, как юный лицеист в знатную даму и го-тов служить всегда.