![[]](/img/c/cfinkskij/proz187/proz187.jpg)
|
|||||
|
Мухи
| Ничего не изменилось. Комната была такой же, как и вчера, как и сегодня утром. Как и год назад. Кровать, на которой мы не спали вместе уже давно. Стакан, в котором ещё осталась вода - не от меня, от неё. Я попробовал сделать глоток, но вода была тёплой, застоявшейся, и я поставил стакан обратно. Где-то внизу хлопнула дверца почтового ящика. Машина проехала по лужам, шины мягко толкнули воду к бордюрам. Муха билась о стекло, потом исчезла. Но, кажется, всё равно осталась в комнате. Я прислушался. Нет! В квартире было тихо. Я вышел на улицу и отправился к станции метро. Киото дышал влагой. Дождь стекал по черепичным крышам, сбегал по стенам, прятался в трещинах мостовой. Фонари размывались жёлтыми бликами в лужах, а их отражения тянулись, как призрачные дороги, ведущие в никуда. На узких улицах пахло мокрым деревом, горячим асфальтом, тёплым воздухом, запертым между домами. Всё текло, всё двигалось, но не уходило. Как мухи. Как мысли, которые ты пытаешься выбросить, но они возвращаются, кружат по кругу. ...Вчера ушла Варэмэ. Обычная история. Он теряет её, или она его. Кто-то всегда остается один. В квартире. В которой нечего делать. А на улице идёт дождь... Он лил. Поезда остановились на участке метро до станции Годзёзака. Причиной стал сильный дождь, затопивший пути и вестибюли станций. Я вышел в районе Хигасияма и пошёл пешком. За чередой синтоистских храмов начинался район Гион. Традиционные двухэтажные дома с чёткой геометрией наружных решёток и бамбуковыми инуярай от давно не существующих бродячих собак выглядели ещё более загадочно-скрытными. Выбрав ближайшее стриптиз-кафе, я зашёл внутрь. Запах здесь был тёплый, густой - смесь жареного масла, кислого алкоголя и чего-то сладкого, почти приторного. Вентиляторы лениво гнали воздух, но он оставался неподвижным, застревая в складках дешёвых занавесок, в липкой древесине столов. Где-то в углу механический голос проговаривал объявления, но слова тонули в невнятном гуле разговоров. За стеклянной перегородкой тускло светились ряды бутылок, и их отражения дрожали в красноватых стенах, как застывший пожар. Мужчины сидели молча, только изредка двигаясь, как куклы, когда приносили еду или новый кувшин сакэ. Я не смотрел на них. Просто передал деньги в прорезь стойки. Бесплотные руки приняли их. Двери открылись с лёгким шорохом, и я шагнул внутрь, оказавшись в большом зале с сидящими по стенам людьми - человек сто пятьдесят. Большинство, казалось, уже давно наелись и напились. За соседним столом доедали блюдо из живой рыбы - над ним мерцал тёмный свет, отбрасывая на стены призрачные тени. Кто-то лениво поднял голову, посмотрел в мою сторону, зевнул. За дальним столиком мужчина ел медленно, неторопливо, будто растягивая удовольствие. Палочки аккуратно вытаскивали куски из ещё живой рыбы. Глаза у рыбы двигались, рот раскрывался, будто пытался сказать что-то, но не мог. Музыка началась неожиданно - глухой звук бамбукового барабана, тонкий звон колокольчиков. Сцена осталась пустой, но в воздухе уже было ощущение предстоящего движения. А потом вышла она. Танцовщице, как мне показалось, было лет пятьдесят. Маленькая, худенькая - сохранилась хорошо. Зубы покрыты специальным чёрным лаком, полное отсутствие груди и огромные эрегированные соски. Я устроился у отдельного столика. Она исполняла традиционный танец с зонтиком - двигалась медленно, почти лениво, будто раскатывая время по полу сцены. Зонтик в её руках вращался плавно, скользя по воздуху, как огромный глаз, прикрывающий то, что зрителям не следовало видеть. Тонкие кисти пальцев касались ткани, приподнимали рукава, и каждый жест напоминал движение воды, растекающейся по камню. Колени её скользили по дощатому полу, босые ступни вычерчивали узоры, которые мгновенно исчезали, растворяясь в тени. Музыка лилась негромко, мягко - струны сямисэна, редкие удары барабана, звон колокольчиков. Посетители пили, ели, молчали. Некоторые уже начинали клевать носом, их головы медленно опускались, подрагивали, будто им хотелось не то уснуть, не то провалиться во что-то более вязкое, чем сон. Танцовщица шагнула ближе. Свет качнулся, коснулся лакированных зубов. В её взгляде не было ничего, кроме знания. Кимоно стало спадать. Как только последнее - белого цвета - кимоно упало к ногам танцовщицы, она легла в центре зала и подняла ножку... Половые губы танцовщицы были вырезаны полностью, обнажён клитор и малые половые губы. Молодым парням в зале сразу стало плохо, и они начали выбегать за дверь. Гениталии танцовщицы пульсировали в такт музыке... - стриптиз, плавно переходящий в пение или пение, мягко и ненавязчиво переходящее в стриптиз. Песня была дождём звуков прекрасного голоса, способного околдовать слушателей, взволновать их или успокоить. ...Танцовщица подходила к каждому столику (они были низкие и маленькие - на одного человека), ложилась на пол и, тягуче напевая, как мурлыкает кошка на протяжении всех родов, пульсировала гениталиями, пока ей внутрь не совали деньги. Мне стало плохо. Мне показалось, что мухи уже здесь - бьются об стекло, барахтаются в слипшихся волосах танцовщицы. Оставив на столе сто йен, я вышел. Холодный воздух полоснул по лицу, как ножом. Меня вырвало. И тут же испугала едва не наехавшая машина, и когда я (надо полагать) делал отстраняющий опасность жест, в голове возникло и было мысленно произнесено: "Мухи". - Мухи! Звук речи, которую я услышал, был очень тихий. Я бы даже назвал его шёпотом, но слышался он постоянно, беспрерывно - звучащим в иной октаве, нежели музыка всего остального, что происходило вокруг. Теперь в моём переживании появилось нечто столь оригинальное и самобытное, что я не в силах был это выразить, не введя самого себя в заблуждение. Мне оставалось лишь отказаться от всяких попыток в это переживание проникнуть и вернуться в свою квартиру. По дороге я пытался понять: куда прячутся мухи во время дождя?.. Или - муравьи?.. Для таких мелких букашек физические законы действуют по-своему. Тот же муравей, упавший с крыши или подоконника, что для него практически одно и то же, никогда не разобьётся, зато может безвозвратно потеряться и не найти своё гнездо. Каждая дождевая капля, упавшая на крошечное животное, - то же, что опрокинутая человеку на голову водонапорная башня. За счёт сил поверхностного натяжения капля воды связывает насекомое "по рукам и ногам". Прилип к поверхностной плёнке - и конец. ...Дома ничего не изменилось с тех пор, как я ушёл несколько часов назад. Я прошёл в спальню, закрыл створчатые двери ниши в стене - там ещё лежали вещи Варэмэ. Открыл окно. Внезапно я испугался влетевшей в окно мухи! - Муха! Я распсиховался и "вышел из себя": - Почему муха без конца садится на человека? Её прогоняешь - она садится. Её пытаешься убить - она не обращает внимания. В конце концов муха выводит вас из терпения, и вы психуете. Но муха всё равно садится на человека. В перевозбуждённом состоянии я подошёл к телефону, автоматически набрал номер и спросил: - Почему мухи летают так много? Это оказалась моя первая жена. Хино сразу же узнала мой голос и принялась смеяться, как сумасшедшая. - Памяти нет, вот и летают! Ха-ха-ха!.. Так же бактерии непрерывно движутся. Не помнят, что уже где-то были и что там было, вот и подчиняются сиюсекундным импульсам, как больные психозом. Ха-ха-ха... Я положил трубку. Это был смех и жестокость (вернее, в обратном порядке). Потому что именно жестокость должна вызывать смех - чтобы оставаться магическим средством преодоления безразличия к страданиям. Я прикрыл за собой дверь в спальню. Выключил свет... Подошёл к открытому окну. Забрался с ногами на подоконник... Переменная боль хлестнула, как кровь из свежего пореза. Сначала в одну половину головы, потом в другую. Как будто что-то пыталось выбраться изнутри. Как будто сотни мух рвались сквозь кожу. Где верх? Где низ? Стекло стало водой, комната стала улицей, а улица - зеркалом. Нет. Не зеркалом. Я. Я и есть улица. Я и есть муха. Возникло чувство, что окружающее - облака и туман, или отражение на поверхности воды, подёрнутой рябью. Ощущение сменилось другим - будто я поймал несколько десятков мух в полиэтиленовый пакет. Я разделся... Надел... Пакет... С жужжащими... Насекомыми... На член... Подвязал... У основания... Петлёй... И прыгнул.
| ||||