![[]](/img/c/cfinkskij/raz/raz.jpg)
|
|||||
|
Разговор
| Надпись на крышке гроба гласила: "Обращаться осторожно! Внутри - голая женщина." Голая, утопающая в бледно-синем бархате обивки, она напоминала цаплю, грациозно застывшую в воде, которая доходила ей до груди. Казалось, прохладное море самого сна шептало о её затерянности. "Проснись", - приказал я самому себе, хотя отдалённый голос сливался с лёгким шелестом зыбких сновидений. Во сне, как известно, море легко проникает в спальню: сквозь приоткрытое окно оно вливается внутрь и обнимает своими холодными волнами даже тех, кого уже двадцать лет нет в живых. Свист чайника, резко, почти издевательски, возвращает меня обратно - в комнату, в реальность. Этот звук напоминает мне: я всё ещё здесь, за стеной. Свистящий чайник - словно маяк, указывающий путь между снами и бодрствованием. "Сегодня я проснусь, - думаю я. - Даже если для этого придётся выключить чайник во сне". Грёзы о гробах напоминают наколку, нанесённую на лоб: это слишком очевидный знак, чтобы его игнорировать. К таким снам нужно подходить с чётким намерением - знать, что именно ты ищешь. - Цапля, - говорю я, но никто не отвечает. Тишина. Я догадываюсь: проснулся. Сон оставил только следы - как ледяные кристаллы, тающие на пальцах. Теперь ничего не найти, кроме его очертаний, размытых рассветом. Легче ли мне? Легче. Но только на миг. - Ты не представляешь, как я жила все эти годы, - вдруг раздаётся голос. Я усмехаюсь: - На одной ноге, голая. Я тоже жил в странном состоянии - спал, бодрствовал, проверял себя на "жив ли", и этот бесконечный круг меня нисколько не тревожил. - Почему ты знала, что я захочу услышать свист чайника? - А почему ты спросил? - отвечает она, но её голос растворяется в тёплом воздухе комнаты. И чайник снова свистит - теперь уже словно знак, что пора завершить разговор.
| ||||