Кирилл стоял возле своей машины и пытался прийти в себя после случившегося.
" А что, собственно, произошло? - размышлял он. - Ты пришел в рабочее время в чужую организацию к другу по личным вопросам. Тебе сделали замечание. Все правильно! Правда, сделали это в грубой форме, настроение тебе подгадили, но ты же понял, что случилось это неспроста, что тому человеку по какой-то причине было очень плохо".
То, что думают о нем люди, раньше Кириллу было безразлично. Главное - что он знал о себе сам. Это, конечно, важно, если другие понимают тебя правильно, но, прежде всего ты прав или виноват перед самим собой. О людях можно забыть, но человек никогда не сможет забыть о себе. Поэтому очень нужно, чтобы у него работали и мозг, и душа, и чтобы они все время между собой договаривались.
Если Кирилл был виноват, то находил в себе мужество первым сделать шаг к примирению. А если считал, что прав, что ничего плохого о человеке не думал, не говорил и пакостей ему не делал, то оставался вполне самодостаточен, и уже проблемой другого человека становилась вера или неверие в его, Кирины, светлые чувства.
Но с некоторых пор все изменилось, и ему стало необходимо, чтобы люди непременно знали о нем правду. Он не бил кулаком в грудь, не рвал на себе волосы, доказывая свою любовь, он просто испытывал эту внутреннюю потребность.
Вот и сейчас перед его глазами стояла та несчастная девушка. Не злая, не грубая, а именно несчастная. Ведь не просто так она разглядела в нем то, чего не было. Он почувствовал это очень остро. "Будто куропатка в силках" - почему-то подумал он.
Кирилл представил, как было бы хорошо в конце рабочего дня приехать к ней с букетом цветов и сказать несколько теплых слов. Он был абсолютно уверен, что, пусть немного, но ей бы стало легче. Он вообще часто замечал, как искренне удивляются люди, сталкиваясь с добротой и вниманием, и как они благодарны, когда ты помогаешь им так, как помог бы своим близким. А ведь ничего особенного и делать-то не нужно: сумку поднести, дверь в метро чуть дольше придержать, да просто доброе слово сказать, и ты такие удивительные глаза увидишь, и таким теплом твоя душа отзовется... "Обязательно сегодня заеду", - окончательно решил он.
Потом он вспомнил женщину, сидевшую на диване в холле второго этажа. Она привлекла его внимание непонятной, неуловимой схожестью с мамой. Сходство было даже не внешним, и моложе эта женщина лет на десять была, и прическа, и черты лица немного другие. Сходство ощущалось за гранью объяснимого. "Это было притяжение. Да, точно, я почувствовал притяжение", - догадался Кирилл, и тут его кто-то тронул за плечо.
Девушка, которая еще недавно обошлась с ним грубо, теперь стояла напротив и смотрела на него бесконечно счастливыми глазами.
- Вы меня извините, пожалуйста, - виновато улыбнулась она, Вообще-то я не такая, это в меня сегодня бес какой-то вселился. А вы к нам в любое время заходите, я только рада буду. На самом деле, я уже давно вам рада, с тех самых пор, как вы нашлись, - засмеялась она.
- Я догадался, - радостно откликнулся Кирилл, - Спасибо вам. Просто камень с души! Вот сейчас стоял и думал, что обязательно заеду к вам вечером...
- А вот видите, как жизнь нас примирила, - и девушка весело побежала по ступеням.
Дорогой, вспоминая этот разговор, Кирилл испытывал самые добрые или, как он определял их для себя, "согревающие" чувства. У него не было желания задумываться над тем, что заставило ее переменить свое отношение. "Просто, закончилось плохое" - решил он и обрадовался, вспомнив, как удивительно она похорошела.
Когда вечером Кирилл вернулся домой, по телевизору шла передача о возникновении Вселенной. Высказывались различные гипотезы, но все они сводились к тому, что она родилась из ничего около четырнадцати миллиардов лет назад в результате большого взрыва и неизбежно когда-нибудь снова уйдет в небытие. И, как когда-то ничего не было, так снова ничего не будет.
- А почему, - мысленно обратился Кирилл к ученым, - вам так нравится это одномерное и одноуровневое пространство? Нет, внутри Вселенной вы много чего нагородили: и антропные принципы придумали, и с помощью квантовой физики параллельные миры разглядели, и даже бедного кота Шредингера в ящик с синильной кислотой засунули. Но почему вы так уверены, что кроме нашей Вселенной ничего больше нет. Почему бы не задуматься над таким понятием, как Мироздание. Может быть, наша Вселенная - это только крыльцо перед этим величественным сооружение, только одна ступень этого крыльца, да и то самая нижняя? А может быть она лифт, с помощью которого что-то куда-то все время перемещается?
Кирилл выключил телевизор и решил, что лучше он послушает тишину. Сегодня тишина была особенно разговорчивой, а он очень внимательным и отзывчивым собеседником.
Например, она спросила его:
- Если ты все так хорошо представляешь, то почему не можешь разглядеть в этом Бога?
- Могу, - ответил тишине Кирилл. - Я Его и представить, и разглядеть могу. Я только почувствовать Его не могу, а значит, поверить, понимаешь?
И тишина его понимала. Она понимала его даже лучше, чем он понимал себя сам.
Только один раз прервалась их беседа. В десять часов позвонила Уланулуна и сообщила, что проблемы каким-то непонятным образом отпали сами собой так же неожиданно, как и возникли, что она сейчас дома и Маша передает ему большой привет, и что они обе нежно желают ему спокойной ночи.
После этого звонка Кирилл отключил телефон, чтобы уже никто больше не мешал задушевной беседе.
И очень много важного обсудили они в этот вечер, и очень много хороших мыслей подсказала ему тишина. А потом, в благодарность за внимание, она подарила ему стихотворение.
Сначала оно довольно беспорядочно упало на белый листок. Кирилл даже расстроился, потому что ожидал от тишины большего, но потом, как сказал учитель Егора, он эту информацию "запихнул в схему": поменял местами четверостишия, внутри них строки, а внутри строк некоторые слова и получилось вот что:
В лабиринты сплелись перекрестки дорог вечных.
В одиночку и в шумной толпе на дорогах люди.
Где-то точкой-тире и мой собственный путь будет.
И далеким огнем уже манит меня Встреча.
В то, что лето придет проливными дождями печали,
В то, что солнце взойдет золотыми лучами, верю.
В то, что в добрых домах распахнутся навстречу двери.
И взметнутся когда-то два белых крыла за плечами.
Уже далеко за полночь Кир уснул глубоким, беспробудным сном, рядом с ним на стуле беззаботно спал его сотовый телефон.
Во сне Кирилл увидел незнакомую планету, он понимал, что это не Земля, что все происходит где-то далеко, наверное, совершенно в другой галактике. Его самого на этой планете не было, и за происходящим он наблюдал как будто со стороны. Очень близко он видел широкую мужскую спину с накинутым на плечи черным плащом. Капюшон от плаща укрывал его голову. Человек прятался за выступ скалы, но иногда он выглядывал, стараясь оставаться незамеченным, и наблюдал за теми, кто расположился в долине.
А там растеклось огромное людское море. Разглядеть хорошо не получалось, но было очевидно, что все они воины.
Сон снова был безмолвен, но Кирилл видел, что воины поют. Он чувствовал, что они вкладывают в песню душу, что хор их строен, и пение красиво. Этот черный тоже пытался петь, но только у него ничего не получалось.
Неожиданно вдалеке, будто из ниоткуда возник человек с длинными белоснежными волосами. Он тоже стоял к Кириллу спиной. Но зато теперь Кирилл сумел хорошо разглядеть воинов, находящихся рядом с прибывшим: японца в самурайском костюме; серьезного монаха с грустным пытливым взглядом; рыжеволосого и кудрявого, одетого в зеленую тунику; и еще двоих высоких в отливающих металлом одеждах. Особенное его внимание привлек последний, но не только тем, что по сравнению с остальными был он огромен, а его лицо изрезали глубокие боевые шрамы. Он притягивал Кирилла чем-то иным, непонятной, волнующей радостью от встречи.
...
Звездные воины отдыхали на огромной безжизненной планете. Она была скалиста и пуста, но давала им огромную силу, потому что принадлежала к типу их родных голубых планет. В Космосе было спокойно, и силу они копили про запас.
Сегодня их душа настойчиво попросила песню. Они не стали отказывать себе в этом удовольствии, и уже в который раз звезды с благодарностью услышали этот потрясающий хор, исполняющий великую песнь веков и цивилизаций.
Пели они уже довольно долго, и вряд ли бы сейчас прекратили это занятие, если бы неожиданно из связи не возник Хранитель. Воины прервали пение и затихли в ожидании новостей.
- Как дела у Олега? - спросил кто-то из них.
- Все идет своим чередом, - ответил Хранитель.
- Скоро мы увидим его?
- В Космосе очень быстрое время, и нам придется подождать. А там, на Земле, оно течет медленно, но все равно неумолимо приближает неизбежные испытания.
- А какая есть нужда испытывать его еще раз? - не выдержал огромный воин по имени Сигурд.
- Он сам выбрал такой сон.
- И он знал, что будут испытания?
- Да! Он только не знал, что это умножит его силу, а мы об этом знали, поэтому не стали останавливать. Мы даже знали, что Зло обязательно вмешается в его непрожитую жизнь. Как много Зла на той планете..., - задумчиво продолжил Хранитель. - И совершенно непостижимо, почему люди, наблюдая его разрушающее воздействие, так мало используют защиту, подаренную им два тысячелетия назад...
- А если остановить процесс в тот момент, когда события уже совершатся, а боль от пережитого еще не успеет измучить его душу? - спросил монах по имени Звездочет.
- Исключено! Тогда его сила навсегда застынет на низком уровне. Нельзя выпить яд и остаться живым, если не принять противоядие. Никогда не станешь сильным, если сам не отыщешь в себе эту силу.
- Ему нужно помочь! - и Сигурд изо всей силы ударил кулаком себе в грудь.
- Разве вы не можете помогать ему? - поддержал друга Тэцуо.
- Мы можем многое, почти все! - спокойно ответил Хранитель. - И мы все время помогаем, всю его жизнь мы рядом и охраняем его. Мы будем продолжать это делать и впредь, до того самого дня, когда наступит его космическое совершеннолетие. Но мы можем делать это только там, где ничего не зависит от его воли: когда на него влияют внешние причины и факторы. В тех же случаях, когда решение принимает он сам, мы бессильны.
- Что такое "космическое совершеннолетие"? - поинтересовался рыжеволосый Коко.
- Возраст, когда душа окончательно наполняется мудростью, силой и светом, когда для будущего воина уже не страшен исход из той жизни, потому что теперь вы легко можете воссоединиться с его энергией.
- И каков должен быть этот возраст? - спросил Дебер.
- Спроси лучше, сколько ему осталось? - поправил друга Звездочет.
- Ты прав, монах. На разных планетах он разный. Для него он равен тридцати трем годам, и ему осталось совсем немного.
- А как же он там один? - забеспокоился Тэцуо. - Не гложет ли его безумная тоска по любимой? Не обливается ли слезами его горячее сердце? - он, как обычно, постарался сделать свою речь как можно более поэтичной.
- Она рядом, она сама захотела этого.
- О, это прекрасно! - обрадовался японец.
- Как знать..., - тихо вздохнул Хранитель.
Он разговаривал с воинами, но думал совершенно о другом. Уже несколько раз, бывая у этих воинов голубых планет, он ощущал, что здесь же неподалеку находится Черный Ветер. Он точно знал, что он здесь, он мог даже место указать. Вот только у него никак не получалось разгадать его темный замысел. Ветер ничего не мог сделать воинам один, он не мог причинить им серьезного вреда. Тогда зачем уже в который раз он тут?
Эта ситуация не то чтобы сильно беспокоила, нет, просто Хранитель очень не любил неизвестность.
В тот самый момент, когда Тэцуо собирался задать следующий вопрос, из связи возник крепкий рыжеволосый красавец.
- Приветствую вас, друзья мои! - жизнерадостно крикнул он. - Особое почтение тебе, уважаемый Генрих... О, прости меня, Хранитель, оговорился. Как-то быстро привыкаешь к земным делам.
- Смотри, Георгий, как бы ты также быстро к коньяку там не привык, и не пришлось бы нам бросать тебя в лаву Монтэгэро, дабы излечить от этой пагубной привычки, - улыбнулся Хранитель.
- Уверяю тебя, - испуганно произнес Георгий, но в его синих глазах вспыхнули озорные искры, - это желание только от одной мысли о лаве сразу же пропадает. Но предложи мне какой-нибудь другой способ сделать так, чтобы они оставили меня в покое хотя бы на время. Ты же не всегда можешь отправлять меня в заграничные командировки, да и нужды иногда нет в столь долгом моем пребывании в Космосе. А так, пока они думают, что я сплю, я за эти двадцать-тридцать их минут столько дел здесь сделать успеваю - жуть! - и он, наконец, рассмеялся.
- Что ж, - обратился к воинам Хранитель, - оставляю вас с вашим другом и моим помощником. Очень рад был с вами увидеться.
- Ты на Землю? - спросил у него Георгий.
- Нет, у меня есть еще дела. Так что ты сам долго не задерживайся.
- Только одна двадцатиминутная коньячная доза! Обещаю.
...
- Е-мое! - стрелки на часах приближались к девяти, а будильник в телефоне предательски молчал. - Да ты, братец, походу, спишь?
Кирилл включил телефон, и тот радостно высветил целый список желающих общаться прошлым вечером.
Машина стояла под окнами, но вариант добраться до работы на метро, показался ему оптимальным с точки зрения скорости перемещения. Он позвонил только двоим: послал Луне огромную порцию любви, а Михачу информацию о том, что проспал и немного опаздывает.
В вагоне народа было много. К тем офисным служащим, чей день начинается позже, добавились оживленные гости столицы. Они заметно отличались от сонных клерков, привычно уткнувшихся в планшеты и простенькие книжные переплеты.
Кириллу нужно было выходить на следующей станции, когда в вагон внесло избыточную порцию пассажиров, и его сильно прижало к противоположной двери. Он решил подождать, пока другие произведут определенную рокировку, а уже потом двигаться к выходу самому.
И вдруг поезд резко затормозил, а в вагоне потух свет.
Люди, ехавшие стоя, по инерции проделали неловкие телодвижения, и находящийся рядом мужчина навалился на Кирилла всей тяжестью своего мощного тела. Кто-то в темноте "заойкал", запричитал, а сидящая рядом бабушка быстрой скороговоркой отчаянно зашептала молитву. Кирилл услышал, как дыхание мужчины участилось, стало громким, похожим на астматическое.
Но всего через несколько секунд свет снова вспыхнул, и поезд продолжил свое движение. Кирилл посмотрел на соседа.
- Может, вам помощь нужна?
- Нет, - глухо, почти враждебно ответил тот, не поворачивая головы.
Его лица Кирилл рассмотреть не сумел, потому что мужчина все время вытирал носовым платком со лба пот. Зато ему бросился в глаза необычный перстень: прозрачный граненый камень, сверкающий тысячами огней, был зажат в страшные платиновые когти.
- Круто! - думал Кирилл, когда людской поток выносил его из душной утробы вагона.
Этот перстень всю дорогу не выходил у него из головы. "Интересно, - думал Кирилл, - если это настоящий бриллиант, то он стоит бешеных денег. Зачем мужику с такими бабками пользоваться услугами подземки? А если это безделушка, то на фига она такому респектабельному мэну. Да, что ж ты так озаботился?- оборвал он себя, наконец - мало ли, какие камни бывают? Тоже мне, знаток ювелирного дела".
И все-таки, сидело внутри Кирилла что-то такое, что не давало ему успокоиться. "Чего я к этому камню привязался? - и вдруг он подумал - А, может это и не камень вовсе так на меня подействовал, может быть, от его владельца такая сильная энергетика исходила"? - сначала мысль показалась Кириллу абсурдной, потом он почувствовал, что его ощущения движутся в нужном направлении, потом...
...Потом он распахнул дверь в помещение "мозгового центра", и совсем другие мысли заняли его голову.
Кирилл еще только успел поздороваться, как дверь снова открылась, и вошел высокий пожилой мужчина с умными, по-детски озорными глазами и аккуратно подстриженной бородкой.
- Здравствуйте, - уверенно произнес он. - А не подскажете ли, уважаемые, как я могу увидеть Михаила Александровича или Кирилла. Извините, но отчества мне не указали.
- Кирилл - это я, а отчество совсем не обязательно, - человек этот сразу расположил к себе простым и уважительным обращением. - Пойдемте, я провожу вас в кабинет директора.
И уже там гость все объяснил:
- Меня зовут Петр Иванович. Я директор школы, в которой учился Егор. Так случилось, что неожиданно вызывали в столицу. На меня, знаете ли, за мои педагогические эксперименты областные власти в министерство нажаловались, так я думал, что меня здесь с треском выгонят, а мне грамоту вручили, да еще дополнительное финансирование под новую учебную программу пообещали, представляете?
Чувствовалось, что человек никак не может прийти в себя от свалившегося на него счастья, и ему просто необходимо с кем-то поделиться. И вот уже и Кирилл, и Михач начали слышать у себя в душе отголоски этой радости.
- Да, что же я все о своем. Меня Егор просил письмо передать. А на словах сказал, что все у него хорошо, а Ольга Ивановна начала поправляться.
Ребята не знали, как зовут маму Егора, но сразу догадались, что речь идет о ней. И тут Кирилл вспомнил про свою Ольгу Ивановну, и снова заскулил бездомный щенок. Чтобы унять тоску, он решил придумать, как могло бы выглядеть то место, в котором он так уверенно обещал женщине непременную радость, но смог представить себе только свет и тепло. И вдруг на малую долю мгновения он почувствовал необыкновенный покой и защищенность.
Тем временем Петр Иванович достал из портфеля заклеенный бумажный прямоугольник и протянул его Михаилу.
- Ну, а сами-то что про нашего Егора расскажете? - спросил Михач, забирая конверт.
- А, как он передавал, так и есть. Все у него нормально. За матушкой он очень заботливо ухаживает, отцу в церкви помогает. Они там такой ремонт затеяли - истинная красота получается! Говорит, что к осени в Москву вернется. А что, соскучились? Он ведь у нас парень редкой души. Одно слово - потомственный священник! Настоящий!
- Так он же не священник, - возразил Кирилл.
- А он им обязательно будет. Вот помяните мое слово - обязательно!
В письме Егор вкратце повторил то, о чем уже было сказано, но совсем не ради этих новостей утруждал он своего односельчанина:
"Никогда не думал, - писал Егор, - что придется размышлять над вопросами конспирации. Но, что поделать, если жизнь становится такая, что все мы, как на ладони. Шагу ступить нельзя без того, чтобы кто-то про это узнал. Даже "симку" в своем телефоне заменил - так, на всякий случай. Я мог бы, конечно, о своей жизни и по возвращении рассказать, но раз уж случилась такая оказия, думаю, вам будет интересно.
Ровно через неделю после того, как я приехал домой, в поселке появился человек. Он ходил по домам и расспрашивал, не знает ли кто некую Елизавету Петрищеву. Фамилия эта у нее по первому мужу, а какая была в девичестве - не известно. Известно только, что она родом из этих мест.
На вопрос, зачем она понадобилась, человек объяснял, что он помощник нотариуса исполняет поручение доверителя. Якобы тот разыскивает свою мать, которая бросила его в раннем детстве, что документов она не оставила, но по некоторым наметкам дороги ведут в эти края. Он сказал, что доверитель - человек теперь очень состоятельный и за достоверную информацию обещает приличное вознаграждение.
В первый день этот помощник только половину села успел обойти, так как, заслышав о вознаграждении, люди вспоминали всю свою родню до седьмого колена. А на ночлег он устроился к нашей тете Поле - женщина она одинокая и хорошему гостю всегда рада, тем более, что человек оказался набожный и вечернюю службу в храме отстоял.
Это уже после Поля рассказала, что он батюшку очень хвалил и его семьей сильно интересовался. Я в тот день немного прихворнул и вечернюю, а потом и утреннюю службу пропустил. Так человек этот после заутренней прямым ходом к нашему дому двинулся. Тут мы с ним и встретились. Он меня тоже про эту Петрищеву расспрашивал, но на меня известие о вознаграждении повлиять не могло, поэтому я очень хорошо видел, что ни какая Петрищева ему и даром не нужна.
То, что он мое присутствие устанавливал, стало окончательно понятно после того, как он потом еще только в два дома зашел и быстро уехал.
Я тут на досуге вот о чем подумал (я даже вижу, как вы сейчас улыбнетесь) - вот летят к нам незримые вестники, шелестят прозрачными крыльями, бесценные весточки передать торопятся. А кидать-то им эти письма некуда - всякой всячиной забиты "почтовые ящики" нашей души. В моей, например, тревог, страхов и сомнений столько накопилось, хоть коленом утрамбовывай. А сейчас, чувствую, что уже освободился, уже могу. Но я все-таки еще немного здесь побуду, потому как, оказалось, и тут я нужен не менее.
Прав ты был, Кирюша, гениально прав!
А вот через месяц обязательно вернусь в Москву".
- Что же ты такое "гениальное" нашему гению подсказал? - поинтересовался Михач.
- Я ему посоветовал не очень увлекаться альпинизмом, - улыбнулся Кирилл.
- А чего на звонки вчера не отвечал?
- Гостья у меня была очень важная.
- Уланулуна?
- Нет, Тишина.
Михач удивленно поднял бровь.
- Понимаешь, я научился ее слышать, - объяснил Кирилл. - Классный собеседник, между прочим, - рекомендую. Вчера, например, она нашептала мне стихотворение, - и Кирилл прочитал о перекрестках дорог.
- Действительно, классно! А ты, Кира, молодец, можно даже сказать - талант, - похлопал друга по плечу Михач.
- А, знаешь, писать оказалось не так уж сложно. Гораздо труднее было расстаться с суетой и приучить себя слушать.
Петр Иванович уже давно ушел, а то светлое, что он принес, все еще оставалось. И только через час, когда вновь открылась дверь кабинета, жизнь выкрасилась совершенно в иные цвета, зачем-то спрятав все свои радужные оттенки.
...
Майор Соболев был зол. Еще со вчерашнего дня он никак не мог погасить в себе это паршивое чувство. А причина, была, на первый взгляд до такой степени банальна, что и внимания обращать не стоило, если бы не одно "но".
Он возвращался с работы привычно поздно. Дома его ждал холодильник, такой же одинокий и опустошенный, как он сам. Правда, у холодильника был собрат по интеллекту - телевизор. В этом Соболев был убежден абсолютно. Чтобы телевизор становился хоть чуточку умнее, приходилось прикладывать определенные усилия, бесконечно переключая каналы в поисках толковой информации.
До недавнего времени все в этой жизни для майора было ясно и понятно. Он был довольно упрям, редко менял принятые решения, всегда точно зная, где белое, где черное, и очень сильно не любил полутона: недосказанность, недодуманность, незавершенность. Ему казалось, что мир прост и понятен, как топографическая карта, нужно только научиться ее читать, правильно расставлять приоритеты и выбирать верное направление. А еще, он очень не любил неизвестность. Может быть, именно поэтому его теперешняя работа, позволяющая распутывать, разыскивать и объяснять, так крепко легла ему на душу.
И только совсем недавно что-то непонятное зашевелилось в его душе, какие-то совершенно ненужные и даже вредные, как он считал, сомнения. Однажды, в конце стайерского забега по каналам, телевизор поведал ему об особенностях мужской психологии и проблемах кризиса среднего возраста. Передачу эту он начал слушать больше из профессионального интереса, но постепенно понял, что уже и он стоит на берегу этой коварной реки, и ему самому нужно переходить опасный Рубикон.
Все чаще он начал задумываться над тем, чего он в этой жизни достиг, что еще можно успеть, а что не сбудется уже никогда. Да и вообще, кто он такой - Николай Петрович Соболев, одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения.
В девяносто втором поступил в десантное училище.
В девяносто шестом окончил его и женился.
В девяносто восьмом родился сын Пашка, а он вместе со своим батальоном отправился в командировку в Чеченскую республику для наведения правопорядка на ее территории.
В двухтысячном вернулся домой и сразу же демобилизовался.
В начале две тысячи первого года устроился на работу в органы внутренних дел оперативным уполномоченным, а уже в конце этого же года, накануне Новогодних праздников, поставил в паспорте штамп о расторжении брака.
Такая вот нехитрая биография. Всего несколько строк, в которых растворились метания, утраты, радость и боль. Если уж не повесть, то небольшой рассказ наверняка бы получился.
Его сегодняшнее одиночество не пришло в дом нежданным гостем, он сам постепенно открывал ему дверь. Впервые это случилось, когда родился ребенок. Он тогда имел законное право отказаться от командировки. Но поступать так Николай счел неправильным и даже предательским по отношению к товарищам.
- А по отношению ко мне, это правильно? - спросила тогда Маришка. - По отношению ко мне это не предательство?
- Ты поедешь к маме, и она тебе поможет, - отрезал он.
Какими словами можно объяснить, что здесь, в мирной жизни, он хирел. Даже боевые учения казались ему чем-то ненастоящим, будто игрой в казаков-разбойников. Николай нутром своим чувствовал, что создан для настоящей войны, для преодоления страха, боли, усталости; для проверки организма на мужество и прочность. В общем, тот, кто сделан по-другому, этого не поймет, а кто слеплен из того же теста, тому объяснять не нужно.
Он хлебнул на войне всего и полной мерой. Действительность оказалась не совсем такой, как он ее себе представлял. Но в главном он не ошибся - именно там его сущность имела самые правильные и даже красивые проявления.
Удивило его там другое - рядом со смертью, буквально в двух шагах от нее, была спокойная и временами даже счастливая жизнь. В перерывах между боями они пели, шутили, сумасшедшие романы с полковыми барышнями закручивали. И такие страсти разгорались, что Шекспир бы растерялся от остроты и обилия сюжетов.
Словом, там тоже оказалась жизнь, и жизнь эта ощущалась даже ярче, наверное, потому, что проходила рядом со смертью и, наверное, именно поэтому, в ней тогда казалось больше смысла.
Но главным оставалась война. Николаю даже повезло совершить подвиг. Он именно так и считал - сложились обстоятельства боя, при которых ему повезло спасти солдатам жизнь. Он тогда не думал, что за это положена награда - а его представили к званию героя. Николай узнал об этом во время тяжелых изнурительных боев, он снова терял товарищей, и было совсем не до этих радостных переживаний. Чувства он испытал позже, и чувства эти были противными и даже мерзкими. Его охватила сильная злость, больше похожая на ярость, когда ему сообщили, что в силу некоторых кулуарных обстоятельств генерал эту награду подписал другому, а ему полагался только орден.
Он потом сотни раз спрашивал себя, почему поступил тогда так глупо - ведь не за орден, не за медальку товарищей спасал! Ну не присвоили это высокое звание, да пусть даже ничего бы не дали, разве стоило из-за этого самое важное дело своей жизни предавать?
Но это он потом таким умным стал, а в ту пору был молод, горяч, да и нервы, наверное, оказались не железные - в бою не дрогнули, а вот после... Словом, сразу по возвращении он подал рапорт на увольнение. И надо же было такому случиться, что именно тот генерал проводил с ним последнюю беседу.
- Может быть, передумаете, товарищ старший лейтенант? - вполне доброжелательно обратился он к Соболеву.
Эх, если бы это был любой другой командир, он бы позволил себя уговорить, но этому Соболевская гордость позволила ответить только "нет".
Маришка изменениям, произошедшим в их жизни, очень обрадовалась. Они переехали в Москву и сняли комнату в квартире у одинокой бабули. У жены заладилось сразу все: как хороший бухгалтер, она быстро устроилась на приличную работу, с бабулей сильно подружилась, и та со временем даже подписала ей свою жилплощадь .
А вот Николай найти себя на гражданке никак не мог. С такими же, как он, досрочно демобилизованными друзьями он подался в бизнес, но быстро понял, что это не его. Потом ему помогли устроиться в личную охрану одного олигарха. Зарплата была достойная, но от высокомерия, показухи и наглости его тошнило, да и стоять часами возле дверей, как истукан, тоже было невыносимо.
Он ушел и оттуда, а жена в очередной раз постаралась его понять. Не выдержала она после того, как за гроши, но с энтузиазмом и даже радостью он начал пропадать на работе в должности оперативного уполномоченного районного отдела, оставляя ее одну и по выходным, и по праздникам. И она подала на развод. А он чувствовал, что эта работа - единственное, что он еще может делать в жизни, и отпустил ее без уговоров, и решение ее для себя полностью оправдал. Они и до сих пор оставались надежными и верными товарищами.
Через два года Марина вышла замуж. И, как ни странно, Николай и Сергей быстро нашли общий язык, а иногда по праздникам они даже звали его в гости.
Одно в его жизни было неразменным и бесценным - его дружба с сыном. Пашка был весь в Соболевскую породу: невысокий, крепкий и рыжеватый. И только в тринадцать лет объявился в нем какой-то ген по материнской линии, и он за одну зиму обогнал отца на целую голову, чем еще больше усилил отцовскую гордость.
Сын рос таким же бессеребренником, как отец. Его увлекало только оружие и боевые виды спорта (теперь они даже в секцию ходили вместе). И конечно он безумно мечтал стать военным. Словом, они были единомышленниками, а точнее даже командой.
Постепенно дела Сергея пошли в гору. Толковый юрист, он начал получать за свою работу достойные деньги, и семья переехала в новую четырехкомнатную квартиру. К тому времени бабуля уже покинула этот мир, до последнего дня старательно присмотренная Мариной, и бывшая жена, только что не силой, заставила Николая переехать из ведомственной общаги на освободившуюся жилплощадь.
- Коль, ну что ты такой упертый? - уговаривала она. - Глядя на тебя, мне иногда кажется, что гордость и глупость - это одинаковые слова не только по количеству букв... Научись, наконец, не совершать из-за своей гордости поступки, которые в итоге называются глупостью.
- Правда, - поддерживал жену Сергей, - чего тебе по общагам болтаться?
Но самый убедительный довод привел сын:
- Пап, ты зря отказываешься. Ты меня еще одной собственной комнаты лишаешь. Представляешь, как будет здорово, если у тебя тоже будет комната для сына! А потом я всегда смогу сказать маме, что пошел к отцу, тебе соврать, что остался дома, а сам... с девушкой и к девушке!
В итоге Пашка получил легкий подзатыльник, а Николай двухкомнатную квартиру.
С тех пор в ней почти ничего не изменилось. Правда, недавно пришлось поменять сгоревший телевизор, но вот только новый отличался от предшественника еще большей бестолковостью.
Соболев уже и забыл бы совсем про того генерала, если бы два года назад их пути снова не пересеклись. В городе прошла серия заказных убийств. Было понятно, что связано это с очередным переделом собственности, и дело вела прокуратура. Николай получил информацию о заказчике из своих источников случайно. И он спокойно передал бы ее куда следует, если бы не одна деталь. Заказчиком оказался как раз тот самый генерал. Только теперь он входил в совет директоров крупной корпорации и таким способом устранял конкурентов.
Было совершенно ясно, что генерал обязательно "отмажется", и тогда Николай слил информацию надежному журналисту. В итоге дело оказалось резонансным, и генералу влепили шесть лет строгого режима.
Когда оглашали приговор, Николай впервые не испытывал удовлетворения, как это случалось обычно, когда после грамотно выполненной работы, выносилось справедливое решение. Просто сейчас ему показалось, что здесь было что-то другое. Здесь была месть. Он убеждал себя, что думать так глупо, что он честно выполнил свой долг, но чувство не проходило. В тот день он понял, что лично для него месть - не самое сладкое чувство.
Он тогда генерала даже пожалел, подумал, как этот раздобревший, уже привыкший к мягким кабинетным креслам человек будет выживать на зоне? "Вот я бы там смог", - решил Николай, но тут кто-то рядом раздраженно произнес:
- Года через два выйдет по УДО и будет опять сыром в масле кататься.
После этих слов жалость сразу пропала.
И вот вчера, поздно вечером голодный и усталый, возвращаясь с работы, Николай заехал в супермаркет, а когда вышел обратно, то увидел, что его девятка "заперта" чьим-то внедорожником. Смачно выругавшись, Николай поставил пакет на капот своей машины, отломил черного хлеба и кусок копченой колбасы.
- А если бы я вареную купил, - нервно подумал он, - я что, так от всего "полкила" и кусал бы?
Минут через десять появился владелец машины. Неторопливо, скорее тяжело, он прошел мимо Соболева, не обратив на него внимания, также не неспешно открыл дверь и плюхнулся на водительское сидение. А Николай, внезапно переставший ощущать запах колбасы, стоял до тех пор, пока не дожевал этот безликий бутерброд до конца. В сильно располневшем и совершенно седом человеке он не сразу узнал давнего знакомого. "Надо же, гнида, даже двух лет не отсидел, - с досадой подумал он, - и там приспособился, вон харю какую наел". И лишь потом он понял, что полнота эта была не от избытка вкусной и здоровой пищи, а, скорее, от большого недостатка этого самого здоровья. Только пожалеть генерала в этот раз уже не получилось.
И даже сегодня, лишь только он вспомнил о событиях вчерашнего вечера, гадкое чувство вернулось, и у него снова никак не получалось избавиться от той, казалось навсегда забытой злости, так сильно похожей на ярость. По дороге на работу ему позвонили и сообщили адрес, по которому совершено покушение на убийство. Это был его участок, и Николай развернул машину.
Ровно в восемь он был уже на месте. Потерпевшую увезла машина скорой помощи, но это ничего не меняло, потому что девушка в сознание не приходила. До девяти опергруппа просматривала записи камеры наружного наблюдения, а с девяти до половины одиннадцатого опрашивали сотрудников и показывали им видео с изображением подозреваемого. Картина более или менее сложилась, но чем-то она для Соболева была неубедительна. Он думал о том, что если вина подозреваемого подтвердится, то он должен оказаться психопатом, потому что повод для преступления как раз и не убеждал.
Он приехал в контору, где работает подозреваемый в совершении преступления человек почти перед самым обедом. Стоя возле кабинета директора, Николай подумал о том, что где-то вот так же в мягком кресле сидит сейчас этот козел - бывший его генерал, и начихать ему и на страну, и на Соболева, который когда-то так отчаянно защищал интересы этой страны...
- Михаил Александрович, к вам старший уполномоченный майор Соболев, - сообщила Таня по селекторной связи. - Проходите, - и она махнула рукой в сторону двери.
"Такой же, наверное, зажравшийся", - мелькнуло в его голове, когда он взялся за ручку, но увидел совсем другое.
Рядом с большим письменным столом стоял симпатичный улыбающийся парень, а второй, немного постарше, сидел на стуле возле стены. Кресло за столом было пусто. Молодые люди смотрели на него спокойно и доброжелательно. Ни испуга, ни напряжения в их глазах он не заметил. Напротив, они сразу понравились ему, показались какими-то правильными, настоящими.
- Старший уполномоченный майор Соболев, - представился он, но, подумав, добавил - Николай Петрович.
- Михаил, - взгляд Михача стал серьезен.
- Кирилл, - беззаботно улыбнулся второй.
Соболев уже понял, кто ему нужен, и обратился к тому, что моложе:
- Кирилл, у меня к вам будет несколько вопросов, - Николаю вдруг до смерти захотелось, чтобы всю вчерашнюю ночь этот молодой улыбчивый человек отжигал в каком-нибудь ночном клубе вместе с целой кучей таких же веселых товарищей... - Где вы были вчера примерно с одиннадцати до двенадцати часов ночи?
- А что, собственно, происходит? - не выдержал Михач, но Соболев осадил его резким тяжелым взглядом.
- Дома, а что?
- Подтвердить это кто-нибудь может?
- Один был.
- По телефону с кем-то общались?
- Да, нет. Отключил я его.
- Зачем?
- С Тишиной разго... - Кирилл хотел пошутить, но в этот момент до него окончательно дошло, что ситуация, по всей видимости, нешуточная. - Настроение такое было, тишины хотелось, - исправился он. - Я в десять часов со своей девушкой попрощался и все. А, действительно, почему вы меня допрашиваете?
- Совершено покушение на убийство, и к вам возникли вопросы.
В кармане Кирилла зазвонил сотовый телефон. Когда он доставал аппарат, из кармана что-то выпало и закатилось под стол. Он хотел достать упавший предмет, но телефон неожиданно замолчал. Абонент на телефоне не определился, и Кирилл несколько секунд рассматривал незнакомый номер, а когда перевел взгляд на пол, увидел возле ног зажигалку.
Она была очень красивая - перламутровая и очевидно женская. Очевидным было и то, что этот совершенно незнакомый предмет выпал из кармана именно его брюк. И тут какое-то внутреннее чувство очень громко и убедительно подсказало ему: "Не твое, значит лучше не трогать. И, вообще, выключай "смехопанораму", и запускай другой принцип мышления".
Соболев аккуратно поднял зажигалку и положил ее в полиэтиленовый пакет.
- Ваше? - показал он зажигалку Кириллу.
Именно такая зажигалка пропала из личных вещей потерпевшей. Она была уникальная, сделанная на заказ, другой такой в природе не существовало. Сослуживцы не могли знать ни точной суммы денег в кошельке девушки, ни полного перечня ее имущества. Осмотр показал только очевидное отсутствие одной единственно вещи - перламутровой зажигалки с нанесенным на ее поверхность именем "Олга".
- Не мое. Я, товарищ майор, очень давно сигареты уважать перестал. Можете проверять - моих отпечатков там быть не может, хотя я сам видел, что вещица эта выпала из моего кармана.
- Да мало ли таких зажигалок... - тихо произнес Михач.
Все, что сейчас происходило в кабинете, его, конечно, сильно напрягло, но то, что минуту назад увидел только он, его не просто поразило, его это привело в шоковое состояние.
- Погоди, - остановил его Кирилл. Он смотрел на Михача и говорил только ему, будто Мишино доверие было сейчас самым важным в жизни Кирилла. - Дело не в зажигалке, а в том, что я ее первый раз в жизни вижу. И то, что она оказалась в моем кармане, что-то должно означать, понимаешь? Она не могла оказаться у меня сама, она же не волшебная!
С последним утверждением Михач согласиться не мог. Дело в том, что после того как выпавший предмет закатился под стол, он непроизвольно попытался его там разглядеть, но увидел лишь что-то неопределенно светлое. И вдруг, секунд через пять, зажигалка выскочила оттуда так, будто кто-то незримый тихонько пнул ее ногой, и остановилась прямо возле Кириных ботинок.
Несмотря ни на что Михаил сумел сохранить трезвость ума, и, может, именно поэтому рассказывать об увиденном даже не пришло ему в голову. Зато одна за другой пронеслись мысли: во-первых, Кир влип серьезно; во-вторых, кто-то очень грамотно все это организовал и нужен хороший адвокат; а в-третьих..., жалко, что нет Егора, потому что здесь явно происходит какая-то чертовщина.
- Сам понимаешь, парень, что на время я вынужден тебя задержать, - Николай испытывал искреннее сочувствие, но поступить по-другому он сейчас не мог. Больше на уровне интуиции он понимал, что Кирилл тут, скорее всего, не причем. Плохо в этой ситуации было другое - дело поручили следователю Шевчуку, а мужик он паршивый: ленивый и злобный. Ему человека закрыть ничего не стоит, даже если доказательная база шита белыми нитками. Среди следователей управления больше всего дел в суде рассыпалось именно у него.
Сказанное было настолько неожиданно и прозвучало так дико, что Кирилл почувствовал, как на его спине выступила испарина. Он постарался взять себя в руки, но получалось это с большим трудом. Вот тут он и увидел, каким безликим стал мир вокруг. И больше всего его сейчас пугала неизвестность. Он вообще по жизни сильно не любил это состояние.
- С девушкой попрощаться можно? - он попытался улыбнуться, но улыбка вышла невеселая.
- Прощайся, - также невесело разрешил Николай.
Кирилл быстро набрал номер Уланулуны и услышал ее жизнерадостный голос.
- Извини, родная, я очень тороплюсь - неожиданная командировка на..., - он замялся и кивком головы попросил у майора подсказки. Соболев показал ему три пальца - ...на три дня. Ты ни о чем не беспокойся, как только появится возможность, я сам тебе позвоню. Хорошо?
- Я готов, - обратился он уже к майору.
И тут снова в разговор вмешался Михач:
- Ты, Кира, не беспокойся. Я знаю, что ты не виноват, и сегодня же найду хорошего адвоката.
- Вот это правильное решение, на всякий случай не помешает, - одобрил Николай.
Через час они уже сидели в кабинете у Соболева.
- Ты вчера к Вадиму на работу заходил? - начал допрос оперативный уполномоченный.
- Да.
- Конфликт у тебя с начальником отдела случился?
- С кем? - не понял Кирилл.
- У них начальник отдела - девушка, зовут ее Ольга. Свидетели показали, что вчера она очень грубо с тобой обошлась.
- А..., вот вы о чем. В общем-то, она меня правильно ругала, резко, конечно, но по существу верно. Только она это не со зла, у нее видимо беда какая-то случилась, я это точно почувствовал. А потом на улице мы помирились, она сама ко мне подошла.
- Зачем ты хотел приехать к ней вечером?
- Да, это я так конец рабочего дня обозначил, ну, оговорился, что ли. В общем, она поняла. А откуда вы знаете?
- Свидетель дал такие показания.
Кирилл ненадолго задумался, а потом вспомнил:
- Девушка из их отдела мимо проходила, такая маленькая симпатичная? Она еще куда-то отпрашивалась. Так это она, наверное, слышала, как я Ольге говорил, что вечером к ней с цветами собирался. Но к тому моменту это уже не нужно было.
- Зачем с цветами? - не понял Николай, - она же тебя обругала.
- Так я же понял, что ей плохо - хотел настроение поднять.
- Знаешь..., - медленно произнес Соболев, - я когда о мотиве преступления думал, твой вариант мне совсем неубедительным казался. Чтобы из-за простой ссоры человека убить, нужно быть психом. Когда тебя увидел, то понял, что ты абсолютно нормальный человек. А вот теперь я что-то начал сомневаться. Ты мне скажи, тебе это зачем надо было?
- Ну..., я даже и не знаю, как это объяснить. Я просто чувствую, что если можно сделать человеку добро, то его нужно делать. Я тогда решил, что этот букет ей поможет.
Соболев снова на некоторое время задумался:
- Я тебя не как мент, я тебя как мужик спросить хочу - твоя-то подруга за что в этот вечер должна была страдать?
- А она не страдала, она на работе была.
- Угу..., - и майор кисло улыбнулся.
В этот момент в кабинет вошел симпатичный, но уж слишком какой-то "отутюженный" человек: костюм с иголочки; прическа - волосок к волоску. Но когда он начал говорить, Кирилл сразу испытал к нему сильную неприязнь.
- С подозреваемым работаешь? Молодец! - вальяжно произнес вошедший.- Тут такое дело, моя пиявка опять со своей дачей присосалась. Там мужики приедут колодец рыть, так она, видите ли, сама с ними находиться не может - боится она их, представляешь? Она - их! Это кто кого бояться должен? Короче, я на два дня отпросился. А этого ты закрывай. Вернусь - разберемся. - И человек стремительно вышел из кабинета.
"Разберется он, - подумал Соболев, - знаю я, как ты, Шевчук, разбираешься. Ладно, результаты по отпечаткам пальцев эксперты утром обещали, а об остальном будем думать"
Николай понял, что Шевчука снова достала теща. Это она проходила у него под таким дивным именем. Про его тещу в отделе ходили легенды, и по этому поводу мужики Семена даже жалели, хотя в остальном он особым уважением у коллектива не пользовался.
- Слушай сюда, - вернулся к разговору Николай, - вчера ты, или кто-то очень похожий на тебя в половине двенадцатого ночи вошел в дверь учреждения. Это показала камера наружного наблюдения.
- Не понял, - решил уточнить Кирилл, - прямо моя точная копия?
- Лицо преступник прятал, но рост, телосложение и, главное, одежда - все твое. Уж слишком приметно ты был одет.