Розовая полоска на горизонте разрасталась, постепенно растворяясь в зарождающейся голубизне неба. Еще недавно над самой кромкой земли плавали длинные рыбы облаков, а теперь они исчезли куда-то, освободив пространство для этого разноцветного слияния.
- Я стихи иногда пишу, - признался Кирилл.
Обычно он с некоторым усилием, как из тюбика, выдавливал из себя рифмованные строки. Но иногда они возникали из "ниоткуда". И он не понимал, как появляются эти слова: выплывают ли из его собственных неведомых ему глубин, или прилетают извне. Они просто встают на пороге сознания и покорно ждут его решения: оставаться ли им желанными гостями, или навсегда быть забытыми за ненадобностью. Вот и сейчас сложилось какое-то странное четверостишие.
- Хорошие стихи у меня всего несколько раз случались - продолжил Кирилл. - А чаще они не всерьез, скорее даже хулиганские. Я тебе мало, что прочитать бы смог. Но иногда откуда-то приходят строки. Эти строки мне всегда очень нравятся, хотя они чужие, не мои. Я это чувствую, потому, что не нахожу в себе их продолжения. Иногда додумываю что-то, но получается только заплатка на нарядном костюме. Вот и сейчас откуда-то взялось. Послушать хочешь?
- Очень хочу. Я сама много раз пробовала сочинять - не выходит. У меня только крестики сочиняются.
- Если бы у меня такие стихи были, как у тебя крестики, я бы сейчас не стеснялся.
- А ты и не стесняйся, ну!
- Алая рассветная заря...
И горят огнем вселенской веры
Золотые горы Монтэгэро,
Праведные души теребя.
- А как ты думаешь, где могут находиться эти горы? - это было удивительно, но девушка смотрела на Кирилла совершенно серьезно.
- Думаю, только в моем подсознании. Просто, мысль мимо пронеслась, и от ее крыла мне перышко упало.
- Как же мимо? - удивилась Луна. - Она же через тебя прошла, через сердце твое. Просто так такие мысли не летают. Просто так ты думаешь, когда улицу на зеленый свет переходишь, или обувь в магазине покупаешь. А эти мысли отличать надо. Они тебе с целью даются. Ты их от себя не отпускай, а возле сердца храни. Может быть, когда-нибудь, они тебе еще очень пригодятся. Мне вообще кажется, что человек никогда не остается в одиночестве. Все время рядом кто-то Незримый идет и путь ему мыслями указывает. Только Незримый этот разные имена носит. А плохое это имя, или хорошее, как раз по мыслям определить и можно. Ты в церковь ходишь? - неожиданно спросила она.
- Нет. Я допускаю, что в мироздании есть какой-то вселенский центр, или вселенская сущность бытия. Но я не могу для себя определить, что есть Бог, и так ли все, как христианская библия говорит. Мое первое причастие в семь лет вообще оказалось последним. Такой священник "добрый" попался, что навсегда к церкви охоту отбил.
- Это было давно. Забудь, - сказала девушка. - Ты вырос, и пришла мудрость. Тебе обязательно нужно в церковь, тебе там будет хорошо - я чувствую. Вот Кеше туда идти незачем. Я не могу это объяснить, просто знаю. А ты пойди. Но не завтра. Ты сначала много прочитай. И не только то, что богословы пишут. Ты еще ученых почитай и послушай. И особенно тех, которые против Него - это очень важно. Ты потом сам своим выводам удивишься.
- Да я немного читал. И что меня больше всего смущает, так это молчание века. Почему про Христа только через годы первые упоминания появились? Что же они все так долго думали?
- А разве ты обо всем, что с тобой в жизни происходит, сразу до конца понимаешь? Разве не бывает так: проходит много дней, и даже лет, и ты вдруг осознаешь, что было в твоей жизни что-то очень хорошее и очень важное. Только оценить ты это через время смог. Обычно, так вспоминают молодость - тот счастливый кусочек жизни, когда кажется, что нет непреодолимых преград, по силам любые испытания, и не мучают ошибки, потому что на их исправление впереди целая жизнь. И все еще можно постичь, предугадать, раздарить свою любовь, всем помочь, всех осчастливить. Но проходит жизнь, и понимаешь, как мало трудился, чтобы было постигнуто, предугадано и раздарено. То, о чем спросил ты, немного другое, оно сложнее. Я постаралась объяснить на простом.
А еще бывает, - продолжила Луна, - что тебе мешали обстоятельства: жизнь суетная, увлечения пустые, время отнимающие, или, наоборот, очень нужные и важные дела. Вот и у других людей тоже всякие обстоятельства бывают.
Он ведь наивен, наш Бог. Тот, которому имя Великий так мало, что на мизинец не натянуть. Он пришел к простым людям: мытарю, рыбаку и стал ждать от них понимания и веры. И они беспрекословно пошли за Ним, но только не все смогли понять Его сразу и непоколебимо.
Но Он таков, что Ему имя Великий на мизинец не натянуть. И поэтому они все равно поняли Его и поверили Ему. Просто не сразу и не все.
- А что же Он, если Он есть любовь, всех к себе взять не может? - усмехнулся Кирилл.
- Он так доверчив, наш Бог, - с нежной улыбкой произнесла Луна. - Он уже однажды подарил человеку блаженство быть рядом и ничего не знать кроме радости в каждом деянии своем. Он попросил за это только малую жертву - до поры не брать то, что до поры не брать велено было. Самую малость попросил, пустяк, предложив взамен несоизмеримо большее. А человек предал себя. У себя украл, не у Бога.
Но Он так добр, наш Бог. Он все равно не устает раздавать людям кусочки того блаженства, просто теперь Он ограничивает его рамками простого человеческого счастья. Можно ведь опять всех к себе принять, только как узнать, кто удержаться сумеет?
Вот рождается ребеночек без одного пальчика - и сразу видно, что нет пальчика и понятно, что он уже не отрастет. Но и нужды в этом для Бога никакой нет. Ему не тело нужно. Но ребенок никогда не рождается без души. Это проверять не надо - это просто есть. А вот что душа потеряет, а что к ней прирастет - вот, что важно. Я не наивна, я точно знаю, что это так, и больше того, о чем сказала, ни себе, ни тебе объяснить не смогу.
- А откуда ты все это знаешь?
- Я много читала, в церкви слушала. Я потом очень слушала в своей душе. Мне моя душа убедительнее всех доказала, что Он есть, Он рядом, и я Ему очень помочь должна, сохранив свою душу.
- А разве Он тебе помогать не должен? Я вот Его два раза в жизни все-таки попросил, а Он хоть бы раз помог.
- Он не фокусник. У Него другая профессия. Он ни мне, ни тебе ничего не должен. Но Он все равно помогает, только ты этого не замечаешь: Он подарил тебе светлый разум, дав возможность понять, кто ты есть. Тебе осталось только решить, что теперь с этим делать. Но Он и здесь тебя подтолкнул: через реку, через поле провел, меня на дорогу вывел, чтобы я сейчас эти слова сказала. Такие слова уже много раз рядом с тобой говорили, только ты услышать не старался. Вот и еще один случай дан, чтобы ты откликнулся.
Знаешь, - печально закончила Луна, - если Он от кого-то прозрения потребует, то до тех пор испытания посылать будет, пока человек это не поймет. Поэтому лучше сразу постараться, но для этого нужно очень много думать. Никогда ведь не знаешь, когда захочет проверить тебя жизнь. Нужно быть готовым к этому всегда.
Кирилл внимательно слушал Луну, но думал о том, что она даже представить себе не может, как он рад, что переплыл эту реку. И ему совершенно все равно, кто бросил его в застеленную утренними туманами серую прохладу воды. Жизнь всегда была более чем реальна и всегда очень рациональна. Неземного в ней было только ощущение дружбы и любви. Да и то сейчас ему казалось, что не на ту музыку были положены слова прежней его влюбленности. И только теперь она запела чистым и, возможно даже, божественным голосом...
- Друзья, а вы что же, спать так и не ложились? Ну, это тебе Лунка голову заморочила, я знаю, - Маша возникла на балконе так неожиданно, как будто из параллельного мира, но потом Кирилл сообразил, что она вышла из двери соседней комнаты.
Он посмотрел на девушку, и на него накатила новая волна счастья. "Вы даже не представляете, Мария Николаевна, как она мне ее "заморочила"...," - подумал он, и больше сил бороться с этим чувством в себе не нашел.
Они подъехали к выставочной галере как раз к открытию. Кирилл начал переносить картонные коробки внутрь помещения, и снова почувствовал, как велика выданная ему одежда. Он сам был далеко не мелкий, но хозяин гардероба, очевидно, имел просто могучее телосложение. Футболка, в общем-то, больших проблем не создавала, а вот мокасины по ощущениям напоминали ему огромные шлепанцы. Хорошо, что хоть собственные джинсы к утру успели высохнуть. "А кому до этого дело?" - подумал он и "забыл" проблему.
Через полчаса все было закончено.
Они стояли на улице у входа в галерею и молчали. Кирилл никак не мог решиться произнести последние слова. Наконец, он все-таки собрался с духом:
- Спасибо за все, прекрасная Фея. Наверное, когда-нибудь я напишу стихотворение о том, как побывал в волшебном царстве.
Он думал, что услышит от нее что-то вроде благодарности за оказанную им помощь, но она молчала. Молчал и он. Пауза сильно затянулась, но Кирилл радовался этим лишним подаренным ему мгновениям.
- Ты совсем ничего не хочешь мне сказать? - через некоторое время робко спросила она.
И он решился. Он понял, что просто не может молчать о том, что терзало его все последние часы.
- Вот уже скоро сутки, - грустно улыбнулся он, - как больше всего на свете я мечтаю вынырнуть из того озера возле твоих ног. Только, понимаешь, я хорошо знаю свое сегодняшнее место в жизни - что я сейчас могу, а чего нет. Твой мир параллелен моему, и, как все параллельное, они не могут пересекаться. Просто иногда они находятся так близко друг от друга, что соприкасаются. Мы соприкоснулись с тобой, и я до конца жизни буду благодарен за это судьбе. Я, конечно, свято верю в будущее нашей фирмы, но сегодня я не могу предложить тебе ни Сейшельских островов, ни дорогих ресторанов. Я могу тебя разве что в кафе сводить или в Планетарий.
- Я на Сейшелах отдыхала и больше не хочу. И кушать я люблю Машину стряпню. А вот в Планетарии я еще не была, так, что ты можешь пригласить меня в Планетарий, - Луна сказала это с надеждой и даже какой-то жалостью в голосе.
- Я первый раз в жизни действительно жалею о том, что у меня ничего нет, - с досадой повторил Кирилл.
- А у меня есть все, о чем думаешь ты, и ничего из того, о чем думаю я... И вообще, молодой человек, имейте же, наконец, совесть. Сколько еще бедная девушка будет напрашиваться на традиционный в таких случаях вопрос?
Он задержал дыхание, как перед прыжком в ледяную прорубь, и радостно выдохнул:
- Душа моя, а не могли бы вы подарить мне номер вашего мобильного телефона?
- Ой! Я еще так могу вам его подарить, я вас практически уже десять минут к этому принуждаю, - счастливо рассмеялась девушка.
Луна хотела записать номер на листке из записной книжки, но Кирилл опередил ее:
- Ты просто назови, я не забуду.
Она посмотрела на него почти строго.
- Вы, сударь, оказывается, лжец.
- А тебе бы хотелось, чтобы тогда на дороге я сказал, что без труда запоминаю большие числа, и уж тем более номера мобильных телефонов?
- Трудный вопрос. Лучше я промолчу и оставлю ответ только на твоей совести, - и она продиктовала свой номер. - А теперь ты свой говори, а то опять в лопухах потеряешься. Я поняла, что должна взять всю инициативу на себя.
- Номер продиктую, а инициативу больше не отдам.
Михач сказал, что на работу можно не ходить. Но что такое "можно"? А если твоя работа для тебя такая же важная составляющая жизни, как и другие, по мнению многих, более интересные ее моменты? Кирилл быстро перемещался в сторону станции метро. В другое время он вообще бежал бы бегом, но сейчас этому сильно мешали "шлепанцы".
Уже шестой год он с радость шел на свою работу. Он почти забыл, что была другая жизнь и другое отношение к делу. Кирилл считал, что ему вообще очень сильно повезло, что однажды он встретил Михача. Точнее, Михаила Александровича Коржакова. По твердому Кириному убеждению, это был "мужик", и каждая буква в этом слове была заглавная. А по пятибальной шкале жизни Кирилл ставил своему другу твердые десять баллов.
В понимании Кирилла у Михача было все!
Он приехал в Москву из далекого сибирского поселка, где по окончании школы получил золотую медаль, подтверждающую наличие "глубоких и прочных" знаний. С большим трудом, почти чудом, он поступил на сложный факультет Зеленоградского института, неожиданно обнаружив при этом, что знания-то он в школе забирал все, какие давали, просто дать их там особенно много не смогли. Зато природа не поскупилась, и дала ему потрясающую работоспособность и светлый ум.
Он просиживал за учебниками дни и ночи, и первая же сессия была стопроцентно пятерочной. В зимние каникулы Миша домой не поехал, а устроился на работу по суточному графику. Однажды после "суток" усталый и не выспавшийся он столкнулся в дверях общежития с каким-то щуплым очкариком. Поднимая с пола разбившуюся оправу, он не сразу понял, что перед ним стоит хрупкая девушка с короткой мальчишеской стрижкой. Лор, а тогда еще просто Лариса, потом все время утверждала, что влюбилась в Мишку сразу же, хотя непонятно, что она могла рассмотреть со своими "диоптриями"?
Михаил испытал это чувство двадцатью минутами позже, когда открывал дверь в "Оптику". В силу своей близорукости Лариса так сильно ударилась о дверной косяк, что своим тихим "Ой" она извлекла его из Мишкиного сердца, вместе с искрами из своих глаз.
Лор тогда училась уже на втором курсе, жила в Зеленограде, а в общежитие зашла случайно - к подруге. Оба ее родителя были доцентами того же ВУЗа и видели в своей умнице дочке светлое профессорское будущее, как у ее бабушки по материнской линии.
Но робкий очкарик, испытав сильное чувство первой влюбленности, сменила очки на контактные линзы, выведала у подруг все таинства макияжа и, превратившись в прелестное создание, "забила" на такую перспективу. С тройками и абсолютно оправданным академическим отпуском она закончила учебу уже вместе с Мишей.
Он же успевал абсолютно все. Маховик, раскрученный в первом семестре, только наращивал обороты, позволяя учиться, работать, любить. Одним словом, через пять лет в его активе был красный диплом, отличная жена, крепкий двухгодовалый сын в наличии и второй ребенок на подходе, а также огромная четырехкомнатная квартира в центре столицы, которая досталась Лор в наследство от неожиданно почившей профессорши. Впрочем, квартиру они с Мишей через два года очень удачно продали и переехали в двухкомнатную "хрущевку". Правда, наряду с маленькой кухней новая жилплощадь имела некоторые достоинства: рядом были парк, школа и станция метро. Словом, Лор, в отличии от своих родителей, была этой переменой совершенно счастлива. На появившиеся деньги Михаил начал создавать свою фирму.
Как-то само собой получилось, что со временем Миша стал называть свою жену Лорой. Он никогда при друзьях не был с ней сентиментален, хотя она много раз утверждала, что Мишка на самом деле безумно нежный, только ото всех это скрывает. Может быть и так, но никто этого не видел, поэтому решили, что имя он сократил в силу рациональности своего мышления, убрав все лишние буквы. Но как оказалось впоследствии, это был еще не конечный вариант. Незаметно исчезла и еще одна буква в конце имени.
Как-то Лор сказала ребятам, что теперь у нее самое редкое и самое красивое имя:
- Так называется лента, расшитая жемчугами и драгоценными камнями на одежде архангелов, - пояснила она.
- Вообще-то так называется ушной доктор и еще один веб-ресурс, - поправил ее муж.
- Вот, видите? Стесняется! - тут же гордо заявила она, и ее лицо осветила счастливая улыбка.
Он не стеснялся, он действительно не умел быть сентиментальным. А Лор любил все так же трепетно, как тогда, когда прикладывал холодную пачку пельменей к вздувшейся на ее лбу огромной фиолетовой шишке.
С "Михачем" все оказалось так же просто: на фирме руководителя все уважали и называли не иначе, как Михаил Александрович, а близкие друзья, хоть и имели полное право на Михаила, но из уважения тоже долго выговаривали длинное словосочетание, пока кто-то из них не догадался пойти по проторенному начальником пути.
На родине у Михача кроме отца и матери остались еще два младших брата-близнеца. Когда те впервые приехали в Москву, и он познакомил их с друзьями, то все были поражены тому, насколько по-разному потрудилась над ними природа. Братья были огромны и похожи друг на друга, как двое из ларца. Когда они обнимали своими большими крестьянскими руками высокого, от природы мускулистого Михаила, то он как-то сразу становился мельче.
- Это мы в мамашу такие, - будто извинялись они, - а Мишка, он в батька!
И по тому, как это уважительно прозвучало, и с каким восхищением они смотрели на своего брата, всем сразу стало понятно - отец у них мужик авторитетный. А когда Михач еще и отцовскую фотографию показал, то стало очевидно и то, что близнецов в семье две пары. Только одни родились с интервалом в пятнадцать минут, а вторые - в двадцать семь лет.
- А вы чего батю-то не привезли? - спросил тогда Михаил.
- Не поедет он в вашу суету, тем более, что он на хозяйстве. Лесопилку-то на кого оставлять? Было велено вам самим на парное молоко ехать.
Наверное, сыном Михач был послушным, потому что вместо морского курорта он каждый год отправлял Лор с детьми в далекий таежный поселок укреплять детское здоровье с помощью хвойного воздуха и теплого молока. Сам он там задерживался дня на три - не больше. Понятие "отпуск" было ему чуждо так же, как "гламур" или "бомонд".
Кирилл "прибился" к Михачу по протекции шесть лет назад. Его институтский товарищ, талантливый программист, работал здесь с основания фирмы. К этому времени Кирилл, закончив, наконец, институт, уже три года мучился системным администратором. От работы тошнило, но ничего другого он не умел. Иногда он жаловался Сане на свою хилую профпригодность, и уже начинал жалеть о том, что не пошел в свое время на филфак, где его гуманитарным способностям нашлось бы гораздо лучшее применение.
- Слушай, у меня друг есть, - как-то в разговоре с Михаилом сказал Саша. - Он в нашем деле ноль, но парень мировой, а главное, хороших людей к нему как магнитом притягивает. Может, пристроишь куда, а то загибается.
Впоследствии Михач утверждал, что именно мысль о магните подсказала ему, поручить Кириллу работу с персоналом. Но ребята были совершенно уверены, что тот и сам учуял бы Кирину специфику безо всяких подсказок.
Словом, новая работа увлекла Кирилла настолько, что он с радостью укрепил свою интуицию профильным образованием, старательно полученным на заочном отделении психологического факультета.
А три года назад Михач собрал соратников и объявил свое решение - он выпускает акции предприятия и делит их между ними, оставив себе пятьдесят один процент. Ребята сначала искренне отказывались, но он убедил их одной единственной фразой:
- Это грамотный управленческий ход - экономически фирма от этого только выиграет.
С тех пор они не стали богаче, потому что упорно все свободные деньги вкладывали в материальную базу своего предприятия. Зато потихоньку росла капитализация их компании. А они трудились на совесть и верили, что рано или поздно случится глобальный прорыв.
И вот сейчас он очень торопился в офис - туда, где на втором этаже в просторном кабинете располагался их мозговой центр.
Кир обнял бросившуюся ему на шею секретаршу Таню и практически с ней на груди предстал перед своими друзьями, оставив-таки за порогом один гигантский мокасин.
Гоголь, описывая свою знаменитую "немую сцену", может и мог предположить, сколь великолепно будет она сыграна. Но он уж точно не догадывался, что самое гениальное ее исполнение случится вовсе не на сцене Малого театра, а в кабинете одной небольшой креативной компании.
В этот момент здесь были почти все. Таня незаметно "стекла" с Кирилла и спряталась у него за спиной. Изумление на лицах товарищей постепенно сменилось радостными улыбками. Первым нашелся Антон:
- Ты это откуда? Такой... сияющий. А мы вечером к тебе домой собирались.
- Да я и сам сначала туда же собрался. Только хорошо, что у меня, в отличие от рассудка, интуиция не пострадала. Бегу вместо дома почему-то к вам и думаю: "Чего я прусь-то туда? Вроде только вторые сутки, как не виделись - скучать еще рановато". И тут понимаю - а как я без ключа в квартиру войду?
- А мы там Валерку дежурить оставили.
- Вообще-то мы рассчитывали, что ты еще раз позвонишь, - Михач старался быть серьезным, но его глаза светились радостью. - Я вот только что думал, набирать или нет тот номер, с которого ты вчера определился.
И тут он не выдержал, и крепко обнял друга. Опомнившись, ребята тоже набросились на них, устроив большую беспорядочную кучу. Наконец, взаимные объятия иссякли, и Саня, оценивая Кирин прикид, весело спросил:
- Слушай, а тебе кольчужка не маловата? В плечах не жмет? Какой такой гигант тебя всю ночь обогревал? Я вообще-то твою сумку с вещами сюда привез, как чувствовал, так что можешь переодеться.
Когда Кирилл натянул свою одежду, все тот же Саня снова заметил:
- Нет, это точно не великан был. Тебя, по ходу, фея неземной красоты приютила. Светишься, как электрическая лампочка. Колись.
- Да от него постоянно свет исходит, - голос Славика дрогнул. - Тебе ведь, Кир, не всегда, когда ты шутишь, много слов нужно говорить. Иногда вроде ничего особенного и не скажешь, а только засмеешься, и уже душа радостью наполняется.
- Это ты зря, юмор у Кирила, что надо, - вступился за талант товарища Антон, - я вот всегда боялся, что он от нас на эстраду переметнется.
- А я вчера честно испугался, - сказал Саня.
- Интересно, кто вчера не испугался? - улыбнулся Михач. - Ты смотри, Кир, больше так не делай. Видишь, как, брат, получается: жить-то без тебя можно, но жить без тебя скучно.
- Стоп, товарищи дорогие, - взмолился Кирилл. - Происходящее начинает напоминать панихиду с правом покойного на ответное слово. Так что попрошу слова - я вас всех тоже очень люблю. Но знаете, спасибо вам большое за то, что вы меня там потеряли. Вы сделали лучший в моей жизни подарок.
- Вот! - закричал Саня. - Я говорил! Говорил! Была там фея! Сознавайся, была?
Была... Все, что происходило с ним за последние сутки, выплыло сейчас из памяти, окутанное тревожным туманом нереальности: бесконечное кукурузное поле, белая машина на горизонте, звенящие струи фонтана, Фея...
Кир почувствовал, как пересохло во рту. Наверное, тревога отразилась на его лице, потому что Михач, как всегда, принял единственно верное решение:
- Сань, отдай Кириллу его телефон, - строго сказал он.
Кир схватил телефон с жадностью человека, умирающего от голода, когда ему неожиданно протягивают кусок хлеба, быстро набрал номер и выскочил из кабинета.
- Привет! Это Кир.
- А я жду звонка, жду. Ни о чем больше думать не могу, - жалобно пропела трубка.
Он никогда не слышал, как бьется его сердце. Оно всегда жило в его организме совершенно самостоятельной жизнью, ничем о себе не напоминая. Кирилл вообще практически никогда не болел. А сейчас он понял, что оно остановилось. На одно длинное мгновение оно замерло, будто ему требовалось время, чтобы научиться биться в ритме нового счастья. Но вот сердце застучало снова, и он впервые услышал его стук - сильный, уверенный и радостный.
- Я люблю тебя! - громко промолчал он.
- Я очень соскучился, - произнес он тихо.
Они договорились, что обязательно завтра встретятся.
Убирая телефон в карман, Кирилл нечаянно задел лежащий на Танином столе толстый глянцевый журнал. И тот, взмахнув в коротком полете яркими страницами, замер на полу.
Читать такие журналы Кирилл не любил, и, поднимая его с пола, совсем случайно взглянул на фотографии. Та, что располагалась в нижнем углу, заставила второй раз замереть его сердце. На него смотрела Луна, а под фотографией было написано: "На благотворительном вечере так же присутствовала руководитель фонда помощи онкологическим больным "Здоровое будущее" Уланулуна Лисимус.
Кирилл переснял фотографию на телефон и внимательно рассмотрел получившуюся заставку. В его ладони светилось изображение самой лучшей в мире девушки. Теперь она смотрела только на него и только ему улыбалась.
Когда он вернулся обратно, все были чем-то заняты, но тут же, как по команде, бросили свои дела и уперлись взглядами в Кирилла.
- Да это ты, Саня, виноват, заставил меня засомневаться в реальности последних событий. Пришлось проверить достоверность реальности, и теперь могу утверждать точно - была Фея, была.
Пришлось вкратце рассказать о своих приключениях.
- Так ты практически двое суток не спал. Иди-ка ты домой, завтра все обсудим, - похлопал его по плечу Михач.
- Отнюдь, я в кукурузе весьма неплохо вздремнул.
- Тогда у тебя, как у помощника по персоналу есть работа, пошли, - скомандовал Михач.
В своем кабинете он сразу стал серьезным.
- Сейчас приедет Егор. Он сказал, что у него очень важный разговор. Хороший он парень. Ты, Кир, и вправду молодец: столько руды перемыл, а нашел золотой самородок.
- Что это тебя на лирику потянуло? Не твой стиль.
- Да, после твоей пропажи нервы никак в порядок не придут.
Кирилл удивленно посмотрел на друга. Он всегда считал, что нервная система Михача отлита из стали.
- Понимаешь, он только неделю у нас, а я про его мозги уже все понял. Он гений.
Егора Кирилл "намыл" случайно.
Два месяц назад проходила профильная выставка, на которой их фирма представляла свои новые разработки. Кирилл к этому мероприятию отношения не имел, был в этот день страшно занят, но к обеду дела чудесным образом разрешились, и он успел к самому началу презентации в качестве группы поддержки.
После доклада Михача ребята остались возле экспозиции отвечать на вопросы потенциальных заказчиков, а Кирилл решил вернуться в офис, но по пути заскочил в буфет, расположенный здесь же, на первом этаже. Все столики в небольшом зале оказались заняты, и только в самом углу у окна единственный свободный стул призывно манил его желтым сидением. Кир, с высоко поднятым подносом, ловко пробрался межу сидящими.
- Можно? - спросил он человека, расположившегося за столом.
- Пожалуйста, - на него смотрели совершенно удивительные светлые глаза.
Это уже потом он рассмотрел худощавого белобрысого парня в скромно костюме и белой рубашке с галстуком. А сначала он увидел только эти глаза. За свою не очень долгую жизнь Кирилл узнал уже много хороших человеческих глаз. Ему вообще, как он считал, везло на людей достойных. Бывало, правда, что он долго пытался отыскать свет там, где было только тусклое мерцание, и когда ничего не получалось, сильно расстраивался, потому что надеялся до самого конца.
Но здесь было что-то другое. И это другое без времени и доказательств убеждало: " Он тот, с кем ты должен быть рядом". Кир почти физически ощутил эту потребность, а после нескольких ничего не значащих фраз ему в голову пришла и вовсе сумасшедшая мысль: "Кем-то уже давно было принято решение о том, что обязательно должна случиться эта встреча".
Егор работал в известной компании и, не смотря на то, что ему исполнилось только двадцать семь, руководил отделом стратегических разработок. Новый знакомый корни имел южнорусские и отличался удивительной простотой и скромностью, качествами, которые так быстро растворяются здесь, в кипящем бульоне столичной жизни
Чем стал интересен для Егора Кирилл, самому Киру было неизвестно, но в дальнейшем именно Егор проявил тот интерес, благодаря которому их дружба закрепилась окончательно. А две недели назад товарищ ошарашил новостью:
- Я, Кир, с работы ушел. Мне не очень удобно тебя просить, но ты не мог бы поговорить, чтобы меня взяли к вам. Я согласен на любую зарплату, лишь бы программистом.
Судя по тому, что, после окончания института прошло всего пять лет, а Егор уже имел машину и, пусть небольшую, но все-таки свою собственную квартиру в удобном районе столицы, Кирилл догадывался, что как работника, его ценили высоко, и эту цену оплачивали щедро.
- А что случилось-то?
- В двух словах не объяснить. Ты поговори, ладно?
- Да погоди ты. Я, конечно, поговорю, но только я тебе уже сейчас могу сказать, что у нас зарплаты скромные, ты к таким, наверное, не привык.
- Не важно, ты, главное, скажи, что я очень хороший программист, это правда.
- Так я тебе верю.
На следующий день Егор встретился с Михачем.
- Кирилл, будем брать нового сотрудника, - произнес тот, когда беседа закончилась, и в кабинет был приглашен заместитель по персоналу.
- Подождите, ребята, а можно меня пока без оформления документов, - испытывая заметную неловкость, попросил Егор. - Я знаю, что в других местах так часто делают на время испытательного срока.
- А чего тебя испытывать, - улыбнулся Михач, - с тобой и так все прозрачно. Плюс Кирина интуиция, в качестве гарантии, - подмигнул он другу.
- Мне это очень нужно. Только вы ничего плохого не подумайте, - и тут Кирилл заметил, что руки Егора, по-крестьянски упирающиеся в колени, едва заметно подрагивают.
- Михач, ну хочет человек, чтобы его проверили, что нам жалко? Опять же, бухгалтерия на налогах сэкономит.
И вот теперь они сидели и ждали.
- О чем разговор? - через некоторое время спросил Кирилл.
- Егор ничего не объяснил, сказал, что очень нужно, - Знаю только то, что вчера состоялась сделка по продаже его квартиры, и сейчас Стас повез его за вещами. Машину он продал еще на прошлой неделе, но об этом тебе и самому известно.
- Так я думал, что он модель поменять хочет, а оказывается, здесь что-то другое. Знаешь, не верю я, что он мог во что-то влипнуть - не такой он человек. Всеми внутренностями своими чувствую.
- Сам не мог, тут я с тобой согласен. Но...
В этот момент в дверь постучали, и на пороге появился Егор.
- Не помешал?
- Да, нет, как раз тебя ждем, - жестом пригласил его Михач.
- Привет Кир! Дай хоть обниму тебя, - бросился Егор к другу, а через пару минут продолжил. - Вообще у меня, мужики, разговор долгий, и для меня крайне важный. Поэтому, чтобы вам все до конца понять, я кое-что про свою жизнь рассказать должен. Время-то найдется?
- А что его искать? Время - это такая вещь, - Михач иногда любил совершить философский кульбит, - искать которую - занятие странное. Оно есть всегда - ему деваться некуда. Просто человек знать должен, на что его потратить. Рассказывай, что случилось?
Егор сел на стул возле двери. Солнце в окне уходило вправо, косо отделяя светлую половину комнаты, в которой он находился, от другой, постепенно теряющей свою радость.
- Когда я вспоминаю детство, - неторопливо начал он, - то самое раннее, что сохранила память, возникает в виде запаха, и только потом приходит свет. Свет радостными потоками струится из зарешеченных окон нашей церкви и тихо дрожит на святых ликах, робко посылаемый маленькими копеечными свечками. А дальше я вспоминаю отца, еще совсем молодого, одетого в черную рясу, а во время литургии и по праздникам в ярко желтый стихарь.
Священниками были и дед мой и прадед. Должен был стать и я. Да, кто знает, как сложится жизнь..., - Егор на секунду задумался, и снова вернулся к разговору.
- А еще в своем детстве я очень любил дни, которые случались всего два раза в году: ранней весной и поздней осенью. Я ждал их так, как другие дети ждут праздник Нового года. И как другие дети просят у Деда Мороза подарков, я мечтал, чтобы в эти дни светило солнце. Сразу после окончания службы я садился на лавочку в углу недалеко от кануна и ждал.
Тетя Поля брала веник и начинала выметать церковный пол. И тут в трех окнах разом появлялось солнце, и в его лучах пылинки, поднятые старательной рукой, неожиданно вспыхивали мелкими разноцветными искрами. Может быть, для других солнце высвечивало серую пыль, я не знаю, я не хотел никого об этом спрашивать - это была только моя тайна, открытое только мне одному маленькое чудо. Мне казалось, что солнечный свет идет совсем не из окон, а наоборот - начинается здесь, в этом мерцающем сиянии. А там, где-то очень далеко, есть чудесный мир, про который отец сказал, что он точно есть. И я представлял, что когда-нибудь по этой светящейся дороге я уйду туда, исполненный радостным предчувствием.
Однажды, мне было тогда двенадцать лет, я вот так же сидел и ждал. Появилась тетя Поля, вслед за ней восторженно вспыхнули искры...
Поля убралась и прикрыла дверь, оставив меня одного в храмовом пространстве, а искры все не пропадали. Наоборот, они становились ярче, и вдруг в их переливах возник силуэт. Он был едва различим, но я видел светлую одежду, белые пряди волос. Он молчал, и тогда спросил я:
- Ты пришел за мной?
- Нет, я пришел для тебя, - ответил он тихо-тихо, но я все-таки сумел разобрать каждое его слово. Какой-то чуткой струной души я понял, что времени нам отпущено мало, и я не имею права задавать лишние вопросы.
- Я здесь для того, чтобы потом ты не прошел мимо. Теперь тебе дано знание о том, что это есть.
И он исчез, и унес сияние с собой.
Я еще долго смотрел в образовавшуюся пустоту и не заметил, как уснул. Потом меня разбудила Поля.
- Ты меня извини, пожалуйста, - не выдержал Кирилл, - но я не просто так решился тебя прервать. Я чувствую в тебе тревогу. Ты успокойся, давай то, о чем ты говоришь оценивать как бы со стороны. Может быть, тогда и тебе все покажется намного проще? Ты, наверное, увидел знак того, что должно случиться. Но поверь, что это звучит не убедительно. Какие есть серьезные доказательства того, что это действительно было? Ты мог уснуть, гораздо раньше, и все происходило уже в твоем сне. Мне тут тоже сон приснился... - я же к этому серьезно не отношусь.
Слова эти совершенно Егора не смутили, и он продолжил свой рассказ по-прежнему уверенно:
- Ты понимаешь, Кир, что грустно - с тех пор, я видел в солнечных лучах только летящую пыль. Зато теперь я знаю точно, что когда-то в них было сияние. Я все время ждал, что снова его увижу. Во всяком случае, именно так я понял сказанное. А доказательства этого, к сожалению, не могут вместиться в слова - они могут пребывать только в сердце.
Егор виновато посмотрел на товарищей, будто он испытывал неловкость от того, что, что видел и знал что-то большее, чем доступно им. А потом заговорил снова:
- Шли годы, я учился в школе, учился очень хорошо и мечтал поступить в семинарию. У моего отца детей больше нет, и он был счастлив, наблюдая мое устремление. В десятом классе в нашей школе появился молодой учитель информатики. Точнее это был не совсем учитель, в том смысле, что по образованию он никаким учителем не являлся, а был очень талантливым программистом. До появления у нас он работал здесь в столице в какой-то крупной компании. Где точно, он не говорил и почему приехал в наше степное село, тоже молчал. Сказал только, что соскочил с поезда на приглянувшейся станции, а потом побрел по дороге навстречу восходящему солнцу.
В школу его взяли с охотой, так как учителей не хватало, и информатику вела пожилая учительница физики. Но с тем же успехом ее могла бы заменить и химичка и литераторша. Потом уже я узнал, что учил он нас, так сказать, нелегально. По документам новые и теперь уже квалифицированные знания, нам по-прежнему преподавала все та же учительница физики. Просто наш директор, Петр Иванович, работу свою любит фанатично и ради дела готов на любую авантюру.
После того, как пришел новый учитель, многие его предметом увлеклись - так он нас своей одержимость заразил.
Он был немного странным, но возможно именно этим он притягивал к себе людей. Он смотрел на мир бесконечно восторженными глазами и открыто радовался всему, с чем соприкасался: людям; воробьям, чирикающим на крыше; даже промозглой октябрьской непогоде. Он подставлял лицо под холодные струи дождя, и я однажды видел, как он при этом улыбался.
Добротная и, наверное, дорогая одежда болталась на нем, как с чужого плеча, но он абсолютно не был этим озабочен.
Так же сильно, как свой предмет он почему-то любил еду. Несмотря на худобу, он ел очень много. Особенно он любил длинные белые батоны. Он отламывал от них небольшие куски и неспешно отправлял их в рот. Если в эти минуты он с кем-то разговаривал, то так трогательно протягивал отломленный кусок собеседнику, что отказаться было невозможно.
В общем, заинтересовались информатикой многие, но большие способности открылись только у меня. Мы часами просиживали за написанием компьютерных программ, и то, что у меня получалось, удивляло даже его.
- Ты гений,- сказал он однажды, - тебе обязательно нужно в Москву в хороший институт. Давай будем готовиться - я помогу.
К этому времени меня и самого наши занятия очень увлекли. Я поделился своими планами с родителями, но отец сказал: "Прервется связующая нить", и я снова вернулся мыслями к семинарии, а программы тем временем писались все лучше и лучше.
В начале февраля мой учитель заболел. Он молчал, но все понимали, что происходит что-то неладное. И без того худой, он стал таять буквально на глазах. А как-то он попросил:
- Будь другом, возьми меня с собой в церковь. Только я там не знаю ничего, так ты уж подскажи, а то буду как... - и он махнул рукой.
Я объяснил ему, что на первых порах, пока не привыкнет, нужно просто присмотреться, показал, как правильно креститься.
- О чем с Богом будешь говорить, дело твое. Но один совет дать могу - ты Ему про себя расскажи. Он ведь о тебе все равно уже все знает, а важно, чтобы и ты в себе разобрался. Многое ведь человеку открывается только тогда, когда он с Ним разговаривает. А если вдруг какая-то очень важная потребность возникнет, так ты слова из самого нутра вырывай, с криком и болью душевной.
Наверное, мне тоже ученик талантливый достался. Я никогда не видел, чтобы так молились. Худой, бледный, с редкими клочковатыми волосами, в эти минуты он становился прекрасен. Две, и теперь мне кажется, что самые долгие недели, мы так и были все время рядом: то он со мной у компьютера, то я с ним возле икон. Он ни о чем не говорил, но я чувствовал, как он все больше и больше приобщается к Великой Тайне.
- А почему ты решил, что он поверил? - вопрос Кирилла был не к месту, но после разговора с Луной он неожиданно стал для него важен. - Почему ты вообще веришь, что Бог есть. Вот ты, Михач, веришь?
- Я - нет, а Лор верит. Может, они знают что-то такое, чего не знаем мы? Может, даже когда-нибудь Егор с нами об этом поговорит.
Но видимо Егор считал, что такие разговоры никогда не стоит откладывать на потом:
- Об этом говорить мало, - он снова будто извинялся. - Это нужно почувствовать, и чувство это дано каждому. Ведь не требуется абсолютный музыкальный слух, чтобы заплакать, когда слушаешь великую музыку. Ты можешь не слышать отдельных инструментов в хоре звуков, но ты непременно услышишь величие самого хора. Единственное, что от тебя требуется - просто послушать. Так и с верой. Нужно попробовать вслушаться в слова и мысли об этом. Сначала чужие, потом свои, а потом придет это чувство. Проще всего ведь сказать, что не получается, если трудиться даже не начинал.
- Нет, я все-таки думаю, что с плохим слухом музыку понять невозможно, - начал упираться Кирилл.
- А я не о понимании, я же о чувстве сейчас говорю. А с плохим слухом ты написать музыку не сможешь - это правда, но это другое. Бог ведь тоже откровенен лишь с избранными, с теми, у кого на Него абсолютный слух. А от остальных Он ждет кропотливого труда сердца.
- Кирилл, этот разговор интересный и возможно нужный, но сейчас ты мешаешь Егору, - жестко оборвал Михач.
- Ничего, ничего, - заступился Егор, - на такие разговоры времени не жалко. Ты ведь сам сказал, как важно правильно определить, на что его тратить. Тем более, что никто не предупреждает, сколько его осталось. Конечно, мы об этом еще много раз сможем поговорить, если оно у нас будет, время...
Я тогда тоже думал, что его так много... А точнее, я вообще о нем не думал, просто радовался новому делу и новой светлой дружбе. А в первых числах марта, когда зазвенела веселая капель, выпросив у солнца немного летней радости, случилось то, от чего до сих пор сжимается мое сердце.
Я только что написал новую программу, и он смотрел на исписанные листы и, улыбаясь, непрестанно повторял:
- Класс! Ай, молодец! Ну, ведь круто же! Сам-то хоть понимаешь, что натворил?
И вдруг он зажмурился, схватился за голову, и зарычал так хрипло и страшно. Это длилось, наверное, секунд пять, но мне показалось, что прошла вечность. Потом он утих, по его бледному лицу катились капли пота, и он сипло произнес:
- Что ж так быстро-то?
- Что с тобой? - внутри у меня все оборвалось.
- Со мной, Егорка, беда под названием опухоль головного мозга. Да, не смотри ты на меня такими отчаянными глазами, - и он бодро потрепал меня по плечу. - Хотя я сам когда-то тоже переживал, но потом все как есть принял и к мысли этой привык. Даже прошел длинный "химический" путь. Я на этом пути мучился очень старательно в надежде, что еще кусок жизни получу. И, как видишь, получил, только я думал, что кусочек этот чуток длиннее будет. Ну, да ладно, и за то, что отпущено, большое спасибо.
- Так в больницу же надо, - уцепился я за спасательную мысль, - еще курс химии пройдешь, может тогда болезнь насовсем отступит.
- Нет, братишка, не отступит. Да и не выдержу я еще раз это удовольствие. Только мне ведь теперь жить легче стало - у меня теперь цель есть. Даже две. На сегодня, пожалуй, закончим. Я тебя провожу, мне с отцом Андреем поговорить нужно.
С моим отцом, то есть, - пояснил Егор.
Всего, о чем они говорили, мне отец, конечно, не сказал, только когда мой учитель ушел, то он грустно так произнес:
- На все воля Божья, сынок. Если суждено быть тому, чтобы не прервалась связь, то она и не прервется, какими дорогами по жизни не иди. И если поступать в институт не раздумал, то благословляю тебя на избранный тобою путь, а он тебе поможет..., сколько успеет. Это его, сынок, большая просьба.
Я не знаю, откуда появляются в человеке силы, о которых он еще вчера даже помыслить не мог. Я спал по два, редко три часа в сутки, но организм большего и не требовал, он, организм, сам заставлял меня выскакивать из теплой постели, как из холодной проруби. Совершенно непонятным образом я успевал чудовищно много: четко проходил школьную программу, и с особенным усердием то, что помогло бы мне в моем деле (ну, тут мне мой друг, конечно, был главным помощником). И, вместе с тем, мы продолжали часами просиживать над новыми программами, причем то, что мы делали, для него было этапом пройденным, и я как-то спросил:
- Мне это жутко интересно, но, может, все-таки больше времени нужно тратить на подготовку к экзаменам, а эти знания уже потом в институте дадут?
- В другой ситуации ты был бы прав, но не сейчас, - ответил мне учитель. - Я должен достичь хотя бы одной цели. Я Егорка, благодаря тебе чувствовать научился. Этого со мной раньше не было, а теперь чувствую, знаешь что... Вот в другое время никогда бы так не сказал, а сейчас скажу - "предначертанность". И по тому, что я это очень хорошо чувствую, ты не бойся, ты обязательно в институт поступишь, и мы все успеем. Ты думаешь, я у Него чего там, в церкви, да по ночам прошу - жизни? Я не совсем дурак, чтобы для себя, мелкой букашки, чуда просить, пусть Он его для более важных дел прибережет. Я у Него сил прошу для себя и для тебя, и уже точно знаю, что даст.
После этого разговора я тоже только сил стал просить - для себя и для него. Я никогда не спрашивал, какая у него вдруг цель появилась, или даже две, я просто шел по этому важному для него пути.
Тетя Поля знала какие-то травы, которые вроде бы помогают при таких болезнях, и он старательно пил приготовленные ею отвары. И, может быть, по этому, а может кто-то и вправду хранил его до положенного срока, но приступы головной боли у него хоть и были сильными, но редкими. И я даже начал надеяться на чудо...
Все произошло в самом конце мая, накануне выпускных экзаменов. Он ужинал у нас дома, потом мы с ним еще какое-то время позанимались, а потом он попросил разрешения остаться на ночлег.
- Что-то слабость сильная появилась, если вас, конечно, не затруднит, - начал извиняться он.
А мы-то наоборот, мы так рады были - ведь сколько раз ему остаться предлагали, только он не соглашался и уходил в свою комнатку, которую за скромную плату снимал у тети Поли. Она уж как с него эти деньги брать отказывалась, а он смеялся и пугал, что в знак протеста уйдет жить в заброшенный амбар.
Утром встать с постели он уже не смог, и приступы головной боли стали все чаще. Он по-прежнему просил не звать врачей, говорил, что будет терпеть, скрипел зубами, и я заметил один раз, как он стер с языка мелкую кровавую крошку. Я сказал об этом отцу, и тот, не выдержав, вызвал скорую помощь. Учитель всегда был категорически против любого медицинского вторжения в его жизнь, но в этот раз к приезду медиков отнесся спокойно и только обратился ко мне:
- Присядь-ка, - он тихонько постучал по краю постели, - я должен тебе кое о чем сказать. Сейчас, наконец, можно - оттуда они меня не достанут. ...Как я свою жизнь прожил, теперь не важно, - я видел, что произносимые слова давались ему с большим трудом. - Главное, что я в этой жизни сделать успел. А успел я, Егорка, придумать одну классную штуку. Я создал уникальную компьютерную программу. Это совершенно новая методология - глобальный прорыв человечества. Правда, я ее немного не завершил и уже думал, что она уйдет вместе со мной туда, откуда пришла.
- Откуда? - я был расстроен, растерян и вообще в тот момент мало, что соображал.
- Эх ты, разве ты не понимаешь, что великое знание наше серое вещество само произвести не может. Проанализировать, в схему запихнуть - это да, а получить - только оттуда, - и он поднял вверх указательный палец. - Я вот с тобой не так долго кое-где рядом постоял, и то это почувствовал... Записи найдешь за подкладкой в моей сумке. Все запомни - теперь для тебя это не проблема. Бумаги потом сожги, а когда подучишься, обязательно доделай программу. Там же в сумке деньги - мои, честно заработанные. Пусть тебе их отец в столицу понемногу высылает, там жизнь дорогая. Видишь, одной своей цели я достиг. Мне было важно, что бы ты смог во всем разобраться и запомнить. Но главное даже не в этом. Программу нельзя применять, пока ты не придумаешь защиту на один блок. Ты и в этом потом разберешься. Без этой защиты она опасна для людей. С ее помощью можно запустить мощнейшие механизмы порабощения человеческого сознания. Сейчас не напрягайся, все потом... Я сам додумать уже не смог.. голова перестала... а может кто закрыл...
Его речь стала обрывочной, не совсем логичной, снова случился приступ головной боли. Но как только боль стихла, учитель снова чуть слышно заговорил:
- Я работал в хорошей фирме. Когда они поняли, что это за программа, мне создали условия... Владелец стал лично контролировать проект. Он умный, хваткий. Теперь я думаю, что тогда он даже раньше меня разобрался... когда я понял сам, что у меня получается, то испугался и все в компьютере стер ... - учитель опять на какое-то время замолчал, а потом продолжил уже из последних сил, - теперь это только в моей голове и на тех листах, но это я уже здесь записал, когда к вам приехал... он злился... он предлагал любое лечение... за границей... нет, нет... я убежал, ты сделай, как прошу...я тебе верю... если... ты встретишь человека...
В это время открылась дверь, и в комнату вошел пожилой доктор. Учитель находился в забытьи, только два раза в бреду повторил: "рок..., рок" и затих окончательно.
- Кома, - после короткого осмотра сказал врач.
- Что еще можно сделать? - спросил отец.
- Побыть рядом. Это состояние продлится недолго. А остальное, отец Андрей, вы знаете лучше меня.
Позже я часто вспоминал все его слова, а тогда, стоя рядом с могильным холмом, я думал только о том, что ощущение предначертанности стало для него, наверное, очень сильным личным потрясением.
В этот момент голос Егора задрожал, а по щекам потекли слезы. Кирилл почувствовал, что у него самого в горле встал ком.
- Ты почему-то ни разу не произнес имя своего учителя?
- Он как-то сказал мне: "Будет лучше, если мое имя этот город не услышит", - Егор вытер слезы и заговорил уже спокойно:
- Я тогда очень долго на кладбище был, все вспоминал, как горели огнем его глаза, когда быстрые пальцы бегали по серым клавишам, как по-детски он радовался моим успехам, как смешно шутил с тетей Полей, много чего я вспомнил в тот вечер. Уже в сумерках за мной пришел отец, и мы отправились домой. Когда мы отошли довольно далеко, я обернулся, и в этот момент мне показалось, что дрогнула небесная твердь, и несколько ее черных осколков упало на звездную грань. Мне даже кажется, я видел, как вздрогнули звезды. А может, это просто слезы дрожали в моих глазах? - и Егор, грустно улыбнувшись, посмотрел на Кирилла.
Еще до похорон я достал записи, все запомнил, а бумаги сжег. Там же в сумке лежал его паспорт. С фотографии на меня смотрел совсем незнакомый человек - симпатичный немного полноватый парень с веселыми глазами и шапкой кудрявых волос.
Наверное, сейчас вы спрашиваете себя: "Для чего он так долго говорил о своей жизни? Неужели и вправду думает, что мы поверим этим его сказкам"? Можете не отвечать, я точно знаю, что вы думаете так, и надеюсь совсем на другое. Я очень хорошо понял, какие вы люди. В вас горит тот же огонь, что и в сердце моего учителя. Поэтому мне нужна не ваша вера - мне нужна ваша помощь. Только не смотрите на меня, как на больного. Пройдет время, и вы сами убедитесь, насколько здоров сейчас мой разум.
А теперь я расскажу о том, ради чего, собственно, я и завел весь этот длинный разговор. Судя по тому, что я здесь, понятно, что в институт я поступил, усердно учился, одновременно работал и к окончанию имел серьезные наработки, благодаря чему меня взяли в очень крупную компанию.
Только, знаете, какая штука. Мне легко даются решения самых сложных из поставленных передо мной задач. И вот только одно я никак не мог исполнить - завершить то, что поручил мне мой учитель. Нет, не так - мой друг, мой брат. По прошествии лет, я все острее ощущаю именно эту грань того, что было между нами.
А уж как я старался, но будто блок запретный поставлен. Ночи напролет у компьютера сидел, перед иконами помощи просил - ни с места: преграда, стена, тупик. Совесть изгрызла... Так прошло четыре года.
И тут я совершил ошибку. Недопустимую. Я даже не сразу это осознал.
К этому времени я уже руководил отделом. Предыдущий начальник, очень талантливый мужик, по обстоятельствам жизни уехал в Израиль, и то, что это место предложили мне, не удивило никого. Я и вправду многое могу. Только знаете, у меня в тот год возникло ощущение, что эти мои способности, они мне не на все время даны. Объяснить не смогу, почему во мне эта уверенность. Но укрепилась она прочно.
Вот ты, Кирилл, спрашивал, как я понял, что мой друг для себя что-то большее, чем эта жизнь, открыл? Подумайте сами, великие ученые представляют миру гениальные доказательства своих идей. Иногда это результат многолетнего кропотливого труда, лишений, страданий. Но бывает, что проходит время, и другие гении объясняют миру, что сказанное ранее не совсем точно, а может, и совсем неточно. И приводят другие неоспоримые доказательства. И каждый раз, когда совершается открытие, возникает "убеждение" в чьей-то правоте только по тому, что эта правота определенным образом доказана. Понимаете, в основе убеждения не вера, не ощущение, не чувство, а только доказательство. Но почему это никогда не дает абсолютных гарантий незыблемости?
А бывает, что возникает именно чувство, или ощущение. Просто так, без всякой причины, когда все хорошо и даже радостно, вдруг кольнет в сердце тревога, или страх в душе поселится. А потом приходит беда. Вот откуда оно возникает - это знание? Без анализа, опытов, без титанического труда гениальности - просто так, но неопровержимо?