(Стрелы Амура).

I.Пролог.

Вот вы скажите, "Опять лав стори! Сколько можно об этом писать! Скука - и больше ничего!". И действительно, что можно нового написать о любви? О любви пишут все. Пишут модные писатели, претендующие на "знание жизни", пишут великовозрастные барышни, думающие, что они создают "великую литературу". А сколько слёз пролили четырнадцатилетние девочки, читая эту "великую литературу", и прочитав, принялись за написание собственных "шедевров"? И что самое удивительное, всё они пишут одно и тоже - претенциозную любовную муру. Нет, положительно ничего нового написать о любви нельзя, и не стоит тратить время на ещё один банальный любовный роман. И подумав так, вы отложите книгу в сторону, и будете неправы. Может быть, вы много знаете о любви, много читали, многое пробовали. Но умеете ли вы буратинить? Вы вообще знаете, как это делается? Думаю - и не представляете. Умеете ли вы говорить комплименты любимым? Можете ли вы, нежно глядя любимой в глаза сказать "Чё тупишь, сука! А ну, быстро делай приборку!"? А вы знаете, как правильно готовить форшмак или как соблазнять девушку мацой? Не знаете? Что вы вообще знаете!

Ну, допустим, буратинить я вас научу. Это не сложно. Вы умеете маршировать? Не умеете, ну и ладно. А хотя бы представляете, как это делается. Представляете - уже хорошо, для начала вполне достаточно. Буратинить надо почти так же. Только руки и ноги не сгибаются. Идёте на негнущихся ногах, и махаете негнущимися руками в такой последовательности: левая нога - левая рука, затем правая нога - правая рука. Занятие - колбасное! Через полтора часа непрерывного буратининья вы узрите Нирвану и познаете Вселенную. А может быть наоборот - Вселенная познает вас, и тут уж вам будет не до Нирваны!

Одни из вас спросят - и при чём же тут любовь? Другие же - озабоченные поисками новых ощущений и поз уже погрязли в сладострастии своих фантазий, уже представляют себе, как можно "любить" буратиня. Но стоп! Не будем опережать события, а в строго хронологическом порядке расскажем эту леденящую кровь историю - Историю Великой Любви. Но, для начала познакомим вас с действующими лицами.

II. Матрос Тапакин

Матрос Тапакин был невысокого роста, среднего телосложения, имел морду кирпичом и низкий интеллект. Больше всего на свете Матрос Тапакин любил буратинить. Буратинил он обычно долго и вдохновенно, при этом, как правило, что-то про себя напевая. Да, вы не поверите, но Матрос Тапакин очень любил искусство. Нет, книг он не читал, так как читать не умел, картин никогда в жизни не видел, и даже не знал, что это такое, кино не любил, а театр вообще ненавидел. Матрос Тапакин любил музыку. Правда, не всю. Ему нравились песни, в которых хриплым голосом пелось о сиротском детстве или загубленной в зоне юности. Они приводили его в восторг, и тогда он начинал сучить короткими ножками, и кричать "А ну, всем быстро делать приборку, бля!". А иногда, песни нагоняли на него тоску, и тогда Матрос Тапакин брал топор, и начинал бегать за роллерами. Для тех, кто не знает, роллеры - это такие люди, которые ездят на коньках по асфальту, только вместо лезвий на коньках находятся колёса. Доподлинно не известно, почему Матрос Тапакин так ненавидел именно роллеров, возможно потому, что на коньках было трудно буратинить.

Вещей у Матроса Тапакина было немного. Ходил он обычно в черных брючках модели "Слаксы", с отвисшими коленками и жопой, в серо-коричневом, обгаженном свитерочке, в чёрных ботинках на босу ногу, и в серой кепке. Из армии он привёз миску и ложку, из которых ел. Ел он всегда жадно, заглатывал не жуя - боялся что отнимут. Ел только ложкой, потому что вилкой не умел, да и опасное это занятие - есть вилкой, неровен час заглотишь вилку, и вот она, пройдя через кишечник, оказывается в жопе, а как срать, простите, с вилкой в жопе. А ещё когда-то у него был женский халат с драконами, но его спёрли. Других вещей у Матроса Тапакина не было.

А ещё Матрос Тапакин любил пить водку. Делал он регулярно - когда буратинил, и когда не буратинил. Это и сыграло с ним злую шутку.

III. Копенгаген - Отсосов

Копенгаген, как понятно из фамилии был жидом. Да не просто жидом, а жидярой. Притом жидярой - полукровкой. Нет, сначала он носил фамилию матери - Причмоков, но потом решил её поменять, так как все его одноклассники называли его Отсосов, то ли из-за фамилии, то ли из-за его губок, доставлявших столько сладостных минут его одноклассникам, на переменах в туалете. Подумав Причмоков решил что так позорно называют его из-за фамилии, и взял фамилию отца - Копенгаген, но его всё равно продолжали называть Отсосов.

Отец у Копенгагена всю жизнь прошаломил в Сокольниках. Там он каждый день готовил сыну мацу и форшмак, отравляя окрестности жуткой вонью. Именно отец подарил Копенгагену дебилистические сандалики в дырочку, в которых он всё время и ходил. Копенгаген был хлипкого телосложения, имел ярко выраженную жидовскую морду, выпяченные вперёд верхние передние зубы и идиотскую улыбку. Такая внешность, в сочетании с позорными сандаликами, придавала Копенгагену вид полного имбицила.

В восемнадцать лет Копенгаген решил сделать себе обрезание, так как в противном случае папа пригрозился не давать ему больше любимой мацы. Обрезание прошло не совсем гладко. Но об этом немного попозже, а сейчас мы вам расскажем об одной девушке, без которой была бы невозможна эта история.

IV. Блядулия Чумичкина

Блядулия приехала в Москву из окрестностей Тмутаракани. Как-то вдруг ей в голову взбрело, что она неотразима, и она решила покорить этот город, ну а если и не весь город, то хотя бы одного конкретного его представителя, и она занялась поисками подходящего.

Чумичкина была действительно неотразима. Она бала маленького роста, у неё были маленькие отвратительно толстенькие ножки, маленькая грудь, маленькая попка, маленький носик и широко посаженные маленькие бегающие глазки. Единственное что у неё было большое, даже огромное - это ляжки, которые особенно подчёркивали её безобразную внешность.

Через пять лет безрезультатных поисков мужского идеала ("много денег, и чтоб я нравилась") перед её взором предстал Копенгаген.

V. Шамраев

Шамраев любил лизать. Причем лизал он всем и зачастую без надобности, а так, из удовольствия и наслаждения. Но, больше, чем лизать, Шамраев любил жрать. Жрал он всё что угодно, любой свежести, жадно и долго. Эта его страсть сильно повлияла на его судьбу. Шамраева долго никто не брал на работу, так как на собеседовании он всегда жадно жрал, вместо того чтобы отвечать на вопросы. В конце концов, его по знакомству устроили в синагогу, делать обрезания. Работа Шамраеву нравилась - после работы он собирал обрезки и сжирал их. При деле, всегда в тепле и сыт. Иногда он с трудом дожидался конца рабочего дня, чтобы вкусно поесть. Наконец он решил не тратить время, не ждать, и ничего не резать, а завязывать евреям глаза, якобы чтобы не боялись а, завязав глаза откусывать крайнюю плоть, и сжирать её. Именно когда он это решил, в синагогу делать обрезание пришёл Копенгаген.

Началось всё как запланировано - он завязал Копенгагену глаза и посадил его перед собой. Но, вместо того чтобы откусить маленький кусочек, Шамраев не удержался, и откусил у корня.

Из синагоги Шамраева выгнали и, прячась от суда за членовредительство еврея, он устроился на работу в Министервство Татарского Имущества, откуда никого не забирали в тюрьму, даже за членовредительство еврея.

К началу нашего повествования он был с позором изгнан и оттуда, за то, что сожрал своего начальника - Фарруха Ленарыча Зинблятулина. Уголовное дело возбуждать не стали, так как начальник был татарином, а в Уголовном Кодексе нет статьи преследующей за сжирание татар. При жизни Фаррух Ленарыч любил повторять: "Враги не дождутся моей смерти!", при этом поглаживая себя по пухленьким щёчкам, и подствляя задницу под шамраевский язык. Вот ведь ирония судьбы - враги Фарруха Ленарыча Зинблятулина дождались - таки его смерти, и от кого - от самого близкого для задницы Фарруха Ленарыча человека!!!

VI. Трагедия

Трагедия произошла рано утром, когда её никто не ждал. И сначала даже никто не заметил, что произошло, а если кто и заметил, то врядли догадался, к каким трагическим последствиям это приведёт. А началось всё с того, что Копенгаген обосрался. И, в общем-то, ничего особенного не произошло - всё было как обычно, Копенгаген стоял посреди комнаты и любовался своими сандаликами. Во время бурного фетиша сандалями, с Копенгагеном случился конфуз, почувствовав тепло, тяжесть в штанах и знакомый запах сказал: "Ишь ты...".

Копенгаген срался постоянно, и вся его жизнь была связана с говном. Если он шёл по дороге, и на ней где-нибудь лежала какашка, он обязательно в неё влезал. Когда он чувствовал, что хочет какать, он срывался со всех ног в туалет, но никогда не добегал. Со временем он перестал бегать - всё равно не успевал, а просто срался, и спокойно шёл в туалет вытряхивать говно. Вот и сейчас он обречённо побрёл в сортир. Из кухни доносилась бодрая утренняя музыка, но Копенгагена это не радовало - он с большим удовольствием завалился бы поспать, вместо того чтобы идти на работу. Но идти на работу было надо, да и в любом случае ни работать, ни спать в обосранных штанах не будешь, и Копенгаген, широко зевая, принялся вытряхивать штаны. Снял штаны Копенгаген не аккуратно, резинка сильно закрутилась, и раскручиваясь, выбросила изрядную порцию говна прямо в зевающую копенгагенскую морду.

"Ишь ты...", - сказал Копенгаген, тщательно прожевав и проглотив, внезапно возникшую во рту массу. Именно сейчас он понял, какую "тайную" добавку использует его отец - старик Копенгаген, для приготовления форшмака, именно эта "добавка" делала отцовский форшмак неповторимо вкусным. С этого дня Копенгаген приучил Чумичкину срать себе в рот.

Вы меня спросите, а как Чумичкина познакомилась с Копенгагеном? Как-то томным летним вечером Чумичкина, в поисках своего идеала, забрела в Сокольники. Откуда-то раздавался удушливый, едкий запах - это старик Копенгаген готовил сыну еду. Чумичкина из чистого любопытства пошла по запаху, и около одного из подъездов увидела дебила в сандаликах, грызущего мацу. "Вот это мужчина!", - ахнула Чумичкина, - "Он ещё и еврей! Да у него наверно и денег, и квартир немерено! Будет где мне хорчеваться и ибаца! Ну, а если денег нет, мы не гордые - мацой возьмём! На маце тоже можно далеко уехать!", - подумала Чумичкина, и начала соблазнять Копенгагена, вертя перед ним толстыми ляжками. "Ишь ты...", сказал Копенгаген, увидев ляжки Чумичкиной, - "Да эта девка мне, наверное, даст. Наконец-то!", - и Копенгаген расплылся в похотливой ухмылке. Копенгагену ещё никто не давал, зато он давал всем, точнее он не давал, но его брали, все кто хотел, не спрашивая. На радости Копенгаген даже забыл, что члена у него нет, а вместо него только маленький огрызочек, и потащил Чумичкину к себе домой.

Ночь любви прошла очень необычно. Чумичкина всю ночь колдовала над огрызком Копенгагена, стараясь придать ему вертикальное положение, при этом страстно стонала, изображая оргазм. Копенгаген лежал пластом и думал: "Что же всем так нравится в этом сексе? Никаких положительных эмоций, только сыро очень". Но, затем, рассудив, что теперь-то он может считать себя настоящим "мужиком", и что теперь никто и близко не подойдет к его заднице, оставил Чумичкину у себя на содержании. Правда, его всё равно продолжали регулярно иметь.

Вот так Чумичкина поселилась у Копенгагена. Свет ещё не видывал такой прекрасной пары! Они как будто были созданы друг для друга! Нельзя было смотреть без слёз умиления, как они вечером сидели перед подъездом, и на пару жевали мацу, Копенгаген - много и не спеша, Чумичкина - жадно поедая падающие крошки и маленькие кусочки, которые ей иногда выделял Копенгаген. А по ночам из окна квартиры Копенгагенов раздавались душераздирающие вопли - Чумичкина кусала за то самое место, которое обрезали по самые уши Копенганену. От такой боли оба получали удовольствие, Копенгаген от того, что в сраку никто не имеет ("Бзда не болит - значит всё нормально!"), а такую боль и потерпеть можно, если Блядуле это доставляет такое удовольствие. В свою очередь Блядулия Чумичкина своими не человеческими криками, пыталась сымитировать тот самый оргазм, о котором она столько много читала в литературе. Она тайно надеялась на то, что щедрая мама Копенгагена, думая, что сынку ее хорошо с этой лядей, подарит ей квартирку, а может и целый дом.

Но, к огромному сожалению, этой прекрасной паре суждено было распасться. Началась трагедия, как и было сказано, ранним утром, когда Копенгаген в очередной раз обосрался, а развязка наступила через один год восемь месяцев и четырнадцать дней, поздним вечером. Именно тогда Копенгаген, во время их любовных игр с Чумичкиной, подавился её говном. Откашлявшись, Копенгаген с позором выгнал Чумичкину из дома, за то, что срать не умеет по-человечески.

Придя в себя, Копенгаген понял, что сотворил что-то ужасное, хотел было побежать, догнать Чумичкину, но по дороге к двери увидел лежащий, как бы просто так, вчерашний форшмак, и решил его съесть, пока это не сделал кто-то другой. А, поев, понял, что Чумичкину уже не догнать, и с расстройства уехал на родину матери - в деревню Мудаково, однако скоро вернулся обратно, с мешком картошки, набитой мордой и двумя сломанными рёбрами. Да, не любят у нас на селе евреев, тырящих картошку! Надо что-то делать с этим проклятым антисемитизмом!

Горе же Чумичкиной было неутешно. Вся в слезах и соплях, она прошла через пол-Москвы, затем вернулась обратно в центр, где и встретила Матроса Тапакина.

VII. Счастливая встреча

У Матроса Тапакина бала одна особенность - когда он был трезвый (а бывало и такое, хотя редко), он ничего не помнил и мало чего понимал в окружающей действительности. Когда же он выпивал, он иногда мог чего-нибудь вспомнить, обычно немного - всего одно какое-нибудь событие, и то не полностью. Вот и сейчас, выпив он вспомнил, что у него спёрли женский халат с драконами, и вспомнив это, он расстроился, выпил ещё, ещё больше расстроился, и от расстройства стал буратинить в сторону центра, напевая про себя песню, про поезд "Воркута - Ленинград". В районе метро "Китай-город" он увидел выбегающего из здания Министервства Татарского Имущества под хриплый мат Шамраева, с берцовой костью в зубах, но, почему-то не придал этому значения, и продолжил буратинить дальше.

Около Большого театра сидела зарёванная Чумичкина. "Ну, всё! Теперь отдамся первому встречному",- подумала Чумичкина, когда мимо неё буратиня шаг прошёл Матрос Тапакин, тихо напевая: "Владимирский централ, ветер северный...". Чумичкина бросилась за ним. "Молодой человек, хотите меня трахнуть?", - спросила она, и тут же услышала ответ: "Чё тупишь, сука!". Эти слова тронули Чумичкину до глубины души. "Ну, я в том смысле, что... ну, когда такая красивая девушка как я предлагает... ну, неужели откажитесь...", - спросила она ещё раз. И тут Матрос Тапакин почему-то вспомнил старшего мичмана Говнидзе.

Старший мичман Ираклий Соломонович Говнидзе был человеком незаурядным. Матрос Тапакин почерпнул множество жизненных мудростей благодаря нему. Можно сказать, что под руководством старшего мичмана Говнидзе Матрос Тапакин прошёл школу жизни. Старший мичман Говнидзе постоянно что-то говорил Матросу Тапакину, и при этом с размаху бил его по голове аллюминевой миской - чтобы тот лучше понял его слова. Матрос Тапакин ничего не понимал, но надолго запомнил уроки жизни, данные ему старшим мичманом Говнидзе. Вот и сейчас он вспомнил его мудрые слова. "Запомни, Матрос!", - начал свою речь Говнидзе, ударив Матроса Тапакина по голове миской, - "Матрос - сам по себе матрос - это говно а не матрос. Для того чтобы стать настоящим матросом, ты должен жениться. Потому как без жены ты кто есть? Чмо ты и лох, а не человек! А если, Матрос, у тебя будет жена, ты можешь ей и по морде дать и, в конце концов, ногами в живот - в общем, почувствовать себя человеком. Так что женись Матрос, женись - и станешь человеком".

И тут Матрос Тапакин понял, что надоело ему быть лохом и чмо, а захотелось почувствовать себя человеком. И он незамедлительно предложил руку и сердце прекрасной незнакомке Чумичкиной, а та не колеблясь, согласилась.

VIII.Свадьба

Такой свадьбы вы не видели! Эта была самая красивая и самая необычная свадьба. Из свадебного картежа автомобили было решено убрать - не романтично, да и как-то непривычно. Картеж выглядел следующим образом: впереди мрачно буратинил Матрос Тапакин, до непривычного трезвый, рядом с ним, семеня короткими ножками, бежала Блядулия Чумичкина - прекрасная невеста. Вслед за прекрасной невестой, периодически попрыгивая, хлопая в ладоши и смеясь, бежала мама Матроса Тапакина - Райка - Знаменитая Продавщица Мясного Фарша (по прозвищу Кассовый Аппарат), по совместительству являющаяся свидетельницей со стороны невесты. Вслед за Райкой - Знаменитой Продавщицей Мясного Фарша медленно плелись Кабан - свидетель со стороны жениха, и Юра Култукулу - единственный гость. Оба они были с дикого бодуна, и поэтому прыгать и смеяться не могли, единственным их желанием было удавить прыгающую и хохочущую Райку - Кассовый Аппарат, чтобы не шумела. Но прежде чем они смогли её догнать, чета молодожёнов вместе со свидетельницей впорхнули в ЗАГС.

ЗАГС района Отравное был, наверное, самым лучшим ЗАГСом в Москве. Некоторые скажут: "Бедно! Ничего же тут нет! Ни украшений, ни даже занавесок на окнах! Штукатурка осыпается, краска на стенах облупилась!". Нет, скажем мы не бедно, просто нет ничего лишнего - ничего, что отвлекало бы гостей и молодых от торжественной церемонии! В этом и есть истинная красота, если хотите величие - как величественно прошли молодые - он, в праздничном спортивном костюме и она в светло-сером от пыли платье (под цвет его праздничной кепки) по загаженному коридору мимо заплёванных стен. Только вот почему-то никого из работников ЗАГСа не видно и тихо как-то. Только из церемониального зала доносились хруст и чавканье.

Молодые торжественно вошли в зал под торжественные рвотные звуки - это Кабан и Юра Култукулу наконец-то догнали основную процессию, но от быстрой ходьбы им стало плохо, и они принялись на пару блевать в коридоре. Войдя в зал, молодые увидели одинокого Шамраева сидящего за столом и доедающего чью-то ногу - теперь Шамраев работал здесь. У Шамраева при виде молодых заблестели глаза, затряслись руки и потекли слюни. "А можно я Вас съем?", - спросил Шамраев. "Чё ты тупишь, сука!" - ответил Матрос Тапакин и злобно посмотрел на Шамраева. Так как Матрос Тапакин был трезвый, то и взгляд у него получился особенно злобный, и Шамраев понял, что лучше ему не тупить, и он приступил к торжественной церемонии.

Как только Шамраев начал читать свою лабуду, в зал вошли проблевавшиеся Юра Култукулу и Кабан. Они уже забыли, зачем пришли, и просто искали, чем бы им заняться. Увидев Чумичкину, они поняли, что именно ей и было бы неплохо заняться - ничего особенного, но хоть время пролетит. Юра Култукулу подошёл к Чумичкиной, задрал ей платье, развел её толстые ляжки и со всей дури запердолил в зад. Кабан подошёл спереди и пристроился к её рту. Шамраев твёрдо решил для себя - больше не тупить - целее будешь, и продолжил читать лабуду.

Матросу Тапакину в этот момент почему-то стало грустно, и он принялся буратинить вокруг композиции из трёх тел, напевая любимую строевую песню "Человек в телогрейке - безымянный ЗэКа...". Звуки прелестной строевой песни сливались со стонами Чумичкиной, создавая дивную какофонию, которую нарушали лишь бессмысленный трёп Шамраева и звуки, издаваемые мамой молодого. Райка стояла позади всех, и стоя на месте, подпрыгивала, хлопала в ладоши, и выкрикивала в восторге: "Браво!", "Здорово!", "Хорошо!".

Так, весело, с шутками, песнями и плясками и прошла эта свадьба. В конце церемонии Шамраев за молодых поставил крестики в свидетельстве о браке, так как никто из молодых подойти не мог - Чумичкина была сильно занята, а Матрос Тапакин подписываться не умел, а что такое крестик не знал. Да и отрывать Матроса Тапакина от столь увлекательного занятия (он всё ещё продолжал буратинить), Шамраев не рискнул. Но, наконец, церемония закончилась, и довольные и счастливые гости и молодые разошлись по домам.

IX. На следующий день

На следующий день, проснувшись рано утром, и увидев, как уже проснувшаяся Чумичкина жадно пожирает приготовленный Райкой ливер, Матрос Тапакин решил выпить водки. Выпив четыре стакана, он сел на диван. В голове у него прояснилось, и тут он почему-то решил, что Чумичкина ему изменила. Матрос Тапакин взял свой любимый топор, нежно посмотрел Чумичкиной в глаза, и так же нежно сказал: "Чё тупишь, сука! А ну, быстро приборку делай!", и размахнувшись, побежал на Чумичкину. Чумичкина вскочила, с визгом выбежала из квартиры на лестничную клетку, а оттуда на улицу. За ней бежал Матрос Тапакин, размахивая большим топором.

Так они и бежали - на радость прохожим, тыкающих в них пальцами, смеясь и улюлюкая. Поначалу, Матрос Тапакин ещё пытался догнать Чумичкину, но, пробегая мимо своей любимой рыгаловки, решил ненадолго остановиться, и выпить водки. А выпив немного, решил выпить ещё, а затем ещё, да так там и остался, справедливо рассудив: "Чумичкиных много, и если за каждой бегать, то и на водку времени не останется!". А Чумичкина бежала ещё долго-долго, сверкая жирными ляжками...

Так и закончилась эта замечательная история - История Великой Любви.

X. А дальше...

Мы бросили наших героев в такой кульминационный момент, оборвав историю на верхней ноте. Вы меня спросите: "А что же было дальше? Что случилось с этими прекрасными людьми впоследствии. Можем ли мы заглянуть лет на двадцать - тридцать вперёд, чтобы узнать, как там живут полюбившиеся нам герои?". О, да! Можем! Я обладаю даром предвиденья, и конечно я знаю, что с ними случится, знаю, как сложится их судьба. Но, не буду вас долго мучить, давайте вместе заглянем в будущее, и посмотрим на наших героев тридцать лет спустя.

Копенгаген открыл свою фирму: "Кошерный форшмак", где будет готовить форшмак по уникальному рецепту, выпытанному у умирающего старика Копенгагена. Дело у него не очень прибыльное, если покупатели и появляются, то купив один раз форшмак, пропадают навсегда. Поэтому, Копенгаген бедствует - перебивается с мацы на воду.

Чумичкина нашла себе хорошую работу в самом центре, на свежем воздухе. На Тверской улице. К большому сожалению, клиентов у неё немного, и чтоб хоть как-то прокормить себя, она подрабатывает у Копенгагена - помогать вести хозяйство и готовить форшмак за небольшую порцию мацы.

Шамраев стал космонавтом. После своей работы в районном ЗАГСе Шамраев сам решил жениться. Но, до свадьбы дело не дошло - Шамраев сожрал свою невесту Олю. Родители Оли, работники космодрома Байконур, чтобы избавить мир от этого чудовища решили запустить его в космос, где жрать абсолютно нечего. За день до старта Российско-Американского экипажа они связали Шамраева, запихнули его в подготовленный для Российско-Американской экспедиции космический корабль, и вывели его на орбиту, где Шамраев по сей день и летает, потихонечку пожирая самого себя.

А Матрос Тапакин стал путешественником и отправился в кругосветку - буратинить вокруг света, с востока на запад. Но он плохо знает географию, и поэтому пошёл на восток. Сейчас он буратинит по дну Тихого океана.

XI. Эпилог

Любовь не бывает поругаема. Ничего нет выше любви, и тот, кто пытается надругаться над ней, надругается только над собой. Многие думают, что Амур это милый пупсик, шалящий, пускающий свои стрелы в людей, стрелы - приносящие любовь. Но это не так. Это всего лишь красивая легенда, придуманная, чтобы скрыть жестокую правду. Амур - это суровый юноша, призванный охранять любовь. И его стрелы, это не стрелы любви, а стрелы боли - не убивающие сразу, но заставляющие мучится долгие годы. И если вы попытаетесь когда-либо унизить это великое чувство, знайте стрела Амура найдёт вас, и ваша жизнь превратится в ад.

Август 2001г.