По меркам настоящего, столичного города, хоть Москвы, хоть Берлина, это было весьма среднее заведение. По меркам столицы мятежной республики - почти что элитное, сохранившее былой лоск, прежнюю вычурность и вполне определённый шарм. Деревянная обшивка стен, искусственные колонны, тяжёлые, деревянные столы и стулья, деревянные панели на потолке, изогнутые светильники, атмосферная музыка.
В кафе могли приготовить кофе в автомате. Могли сварить на газовой плите, в крошечной, на две чашечке, джезве. А могли и без всяких сантиментов развести кипятком стикер "три-в-одном", или пару ложек гранулированного "Jacobs". Всё, что клиент пожелает.
К кофе подавали более чем сносные пирожные. Причём, следует отметить, что квадратик "наполеона" всегда, во всех случаях был свеж, мягок, обволакивающе вкусен и давал приличную фору любому московскому заведению. Смешной "Sacher" искусные руки неизвестных донбасских кондитеров также готовили, возможно, не так канонично, как их готовили трудолюбивые руки австрийских кулинаров на Филармоникер-штрассе в Вене, но точно вкуснее. А шоколадные конфеты ручной работы !? А морковный тортик ?!
За время войны ассортимент практически не оскудел. Цены, правда, по местным меркам выглядели не особенно народно. На среднюю зарплату рядового чиновника или, стыдно сказать, бойца "пятнадцатитысячника" тут не разгуляешься. Да им и не надо заседать в таком заведении - баловство одно.
Поэтому, чаще всего, заведение было пустынно, особенно подвальный этаж с двумя залами, про который и знали-то далеко не все.
Тихая, на первый взгляд, музыка, без проблем глушила негромкий разговор, ведущийся неспешно и обстоятельно.
Кофе им подали повторно, в горячих джезвах, со стаканчиком чистой, как хрусталь, воды. Они и второй раз отказались от десерта, стесняясь показать любовь к сладкому. Разговор шёл важный, серьёзный и пирожные диссонировали бы с его солидным содержанием.
- Хорошо. Допустим, вашу группу всё-таки, вычислили и начинают брать.
- Я, наверное, должен буду искать адвоката для ребят...
- Мы о чём говорили несколько дней подряд ?! Какой адвокат ?
- Я это понимаю... но получается, я, как бы, сбегаю, бросаю товарищей.
- Именно так и нужно сделать. Первая же информация о том, что кого-либо из группы задерживают, или вызывают на беседу, или ещё какие-то действия - включаем ген осторожности и валим из города, лучше всего частным транспортом, а не рейсовым. Единственное, что не забываем сделать - циркулярный сигнал. Помните порядок ?
- Да, я это помню.
- Ещё раз повторяю - никаких адвокатов. Никаких выяснений ситуации у родственников. В один момент вы все должны разлететься, как воробьи. И я скажу, что это вам ещё сильно повезёт, если придут за кем-то одним, а не за всеми сразу. Если за всеми сразу будет намного сложнее, но тоже не смертельно. Поведение на первом допросе - помните ?
- Да, мы же обсуждали...
- Хорошо.
Кофе горячий, чашечка маленькая, чуть ли не кукольная. Благоухающая, красно-коричневая пена покрывает почти всю чёрную проталину жидкости. Кофе с любопытством наблюдает за собеседниками. Срок его существования бесконечно мал, в сравнении с бесконечной жизнью этих тёплых монстров, но он и не должен жить столько. Функция его, с одной стороны, очень проста, а с другой...
За ним минимум два тысячелетия истории. Караваны мулов и верблюдов, бредущих жёлтыми пустынями под выжженным небосводом. Белые бурнусы, смуглые лица. Отделанные серебром и бирюзой ножны, узорчатые бока тонких кофейников, аккуратно поставленных в песок. Вычурные, тяжёлые джезве, которых передают друг другу слуги, прежде чем напиток попадает на низкий столик, льют тонкую, непрозрачную струйку в почти прозрачную чашку китайского фарфора.
Миллиарды зёрен вырастали на тенистых, горных склонах. Тонкие пальцы туземных женщин собирали красные ягоды и сваливали в огромные холмы год за годом, век за веком.
Переваливаясь с волны на волну, тяжело скрипят деревянные корабли, неся в трюмах мешки с зёрнами. Рядом с этими мешками бочки с перцем и корицей, ванилью и кардамоном. Их несли по белому, каменному пирсу потные, почти чёрные люди, передавали из рук в руки и теперь эти мешки важно качаются вместе с кораблём, путешествуя на другой край земли.
В венских и парижских модных заведениях зёрна жарили, перемалывали в тонкий песок, варили и выносили на железных подносах к господам в кружевных воротниках и дамам, с высокими причёсками.
И, не смотря на детали одежды, на время года, на разговор или молчание, пол и возраст, всегда было одно и то же: зерно, вода, огонь и воздух превращались путём несложной манипуляции в крошечный философский камень, восстановленный из четырёх стихий.
Жидкость едва покрывает блестящую, маслянистую гущу. Запах всё так же силён. Он мог быть лучше, но где сейчас найдёшь приличный, с равномерной кислинкой Tarazu, или не выдохшийся никарагуанский Maragogipe с его шоколадным дыханием, или даже хороший, в меру горьковатый Yirgachef .
Во время затянувшейся паузы, они молчат, цедят микроскопическими глотками кофе, смотрят в пространство перед собой.
- Выезжаете вы завтра, так? Без изменений?
- Да, рано утром. Поеду через Донецк, потом на Еленовку. Там проще, чем через Станицу.
- Да, согласен.
Снова пауза. Кофе кончился. Все вопросы обсуждены уже много раз и просто фонят ясностью. Вариантов, по которым может развиваться ситуация, множество.
- Давно хотел спросить. Вас не пугает, что по нормам международного права вы - террорист?
- Ну, вы теперь, в общем-то, тоже террорист. Вас же это не пугает ?
- Это специфика службы, работа.
- А для меня это призвание. Знаете, когда я два десятка лет преподавал в университете, мне это нравилось, конечно, но всегда чего-то не хватало. Было что-то такое, что не давало покоя. Да и всё вокруг... Сперва это смешило, особенно, когда вот эти, с кафедры украинской филологии, в вышиванках, гордо вышагивают по коридорам. Это же живой анекдот, всё точно по Булгакову. А Булгакова у нас все читали, поэтому ржали, иной раз в голос. И все, через одного, спрашивали про кота. А те бесились. Ну, раз, ну два прошлись. Потом они стали нам всем предъявлять. И чем дальше, тем больше. Это раздражало. Сперва немного, как комариный зуд на периферии, потом хуже, как советская пивная в пятницу. А потом как-то сразу, в один момент, беснование. Может, вы слышали, некоторые средневековые секты, танцевали целыми днями, не в силах остановиться. И как-то всё почти в один день. Вот было время до, а тут включили рубильник и стало время после. И вдруг появилась, почти ниоткуда молодёжь, которую они растили больше 30 лет. И дети у них уже появились. Такие голубоглазые ангелочки, светленькие, чистенькие. А вместо глаз как будто прозрачные пуговицы. И ты нутром понимаешь, что этот гомункулус, независимо от пола, запросто возьмёт нож и отрежет тебе голову, пыхтя и напрягаясь. А потом пойдёт в парк, гладить собачек и кормить голубей.
Ну, а что там в международных законах написано, мне всё равно. Я, как кандидат наук и поживший человек прекрасно знаю, кто и зачем их писал, потому и пиетета никакого не испытываю. Это, скорее, вас должно беспокоить больше. Это вы находитесь в рамках правового поля, как субъект, а я так, вольный художник.
- И всё же я вынужден повторить. Вашу деятельность всё-таки старайтесь как-то... не усугублять, что ли.
- Хорошо. Не буду усугублять - ответ эмоционально бесцветный, ровный. Карие глаза под тонкими бровями искрят, морщинки лучатся циничной иронией - идём ?
- Ну... да, идём.
Сперва выходит собеседник, высокий, прямой, в чёрной, простой куртке. Потом, спустя несколько минут выходит и он, расплачивается на кассе с кудрявой девушкой в синем, глухо застёгнутом платье, обменивается с ней привычными любезностями. Толкает тяжёлую, двухстворчатую дверь, оказывается на улице. Человека в чёрной куртке уже нет. Успел перейти дорогу и пропал.
Постоял на ступеньках, закурил. Не особо скрываясь, достал плоский, квадратный диктофон из внутреннего кармана, отсоединил микрофон, выключил.
Проводить мероприятия ему не то, что запретили, а не рекомендовали. Даже встречи посчитали не целесообразными. Не имеющими оперативного значения. Тем более, почти мирное соглашение, а тут какое-то подполье. Нет, прямо не запретили, но выразили скепсис. Ну что там могут эти, когда есть легитимная власть, есть международные отношения, а у государства есть определённые обязательства перед международным сообществом.
На самом деле он к этому давно привык. Коллеги были разные, но искренним нельзя было быть ни с кем. Ни с пожилыми, земляными операми с территории, ни с загорелыми, спортивными юношами, которых они между собой именовали "отрядом космонавтов". С этими особенно, поскольку у них было очень условное чувство юмора, специфически московское. И на мир они смотрели так же, как смотрит из иллюминатора космического корабля нарисованный, мультяшный космонавт. Смотрит нарисованными, серыми глазами, через такое же, нарисованное стекло и делает вид, будто видит. И лицо у него в этот момент такое оптимистичное, уверенное, сильное. Только бумажное. Из перемолотых в целлюлозный фарш опилок.
Вернувшись в контору, сел печатать справку о встрече, собирая, как пазл казённые выражения и аббревиатуры. Изложил в максимально упрощённом и сжатом виде самую сердцевину, так, чтобы она выглядела ровно и одинаково со всех сторон, как картонный кубик. Щедро усыпал стандартной гирляндами специального, оперативного языка, чтобы руководство, скользя глазами по тексту ни в коем случае нигде не споткнулось ни на одной строчке.
Про два килограмма пластита, детонаторы и прочую полезную нагрузку, которую он сам выменял на приличный тепловизор в справке он не указал. И ещё кое о чём не указал. У него вообще была дурная репутация и два года до пенсии, без возможности получить три больших звезды на погон.
Через неделю он сидел в том же кафе, ровно в том же месте и вдумчиво читал отчёт, иногда заглядывая в ленту новостей, где был тот же отчёт, только новостной, поданный с возмущёнными комментариями и нескрываемой досадой.
Бомба взорвалась в волонтёрском пункте, где собирали гуманитарную помощь для украинских вояк. Бомба, аккуратно вставленная в канистру с горючей смесью, залитой в бачок из-под жидкого мыла. В новостях этого не было, а в отчёте писалось, что там, как раз в это время чествовали некую волонтёрку, прибывшую прямо с фронта. Пили "Вiденську каву". Ели пирожные. Всё было хорошо, уютно, очень по-европейски. Потом в "жидком мыле" неожиданно зазвонил телефон. Взрыв огненным смерчем прошёлся по небольшому помещению, срывая с присутствующих кожу и ломая кости. Липкая горючая смесь намертво прикипела к телам. Четверо сгорели заживо. Трое, визжа от боли смогли выползти через дверной проём. Помощь для ВСУ тоже сгорела почти вся, что позже позволило директору центра с облегчением выдохнуть и спокойно списать недостающие центнеры лекарств, продуктов и прочего барахла в форс мажор.
К текстовому файлу с отчётом был прикреплён ещё видеофайл. Он скинул его на другое устройство, включил проигрыватель.
Надрывная, мяукающая речь, хриплый, тонкий голос за кадром. Обязательные речёвки, стандартные, украинские мантры. Детский лагерь. Заученные формулы ответов, беленькие, хорошенькие лица. Стильные стрижки. Полувоенная форма. Абсолютно пустые глаза, искрящиеся хорошо прокаченной злобой. Особенно у девочек. Какая-то поразительная смесь инфернальной, чёрной ненависти и детской искренности. У зверей, даже у самых хищных, такого взгляда не бывает. А вот у рептилий бывает. У древних рыб бывает. Не у акул, нет. У тех глаза просто никакие, без эмоций.
Правильное название - гомункулусы. Тот самый случай, когда вещь поименована абсолютно точно. Дети всегда полностью погружаются в повестку и живут в ней, как будто это и есть реальность. Дети подменяют реальность собой и превращаются из милых карапузов в чудовищных тварей, готовых резать и рвать. Что с ними делать, с такими?
К файлу прилагалось текстовое дополнение:
"Ездил осенью в этот лагерь. Впечатлился. Съёмка моя, блиц-интервью тоже брал я. Почти всё на русском, остальное суржик, вы без переводчика поймёте. На мой взгляд, отличная иллюстрация к нашему разговору о международном терроризме. Всё дело в том, что тот, кто проиграет, того и назначат террористом. Учитывая объективную реальность, играть с этими существами в игру по правилам международного законодательства - диагноз. Называется политическая шизофрения. Лично я - здоров, чего и вам желаю. Не болейте таким."
Кофе. Кофе делает паузу в любой реальности, позволяя ощутить разные пространства. В том волонтёрском центре, который сгорел, они пили "венский кофе", который был по определению фальшивым. Его не делали в Вене и ни одного зерна даже не приближалось к границам не то, что города, но и всей Австрии. Это была типичная симуляция, как гомункулус является всего лишь симуляцией человека.
Подлинная реальность, входящая в соприкосновение с симуляцией, блекнет и исчезает. В данном случае симулякр просто сгорел.
Кофе, который пил он, не был ни венским, ни львовским. Это был честный, простой мокко, выращенный в оранжевых горах Йемена, смешанный с толикой робусты из Танзании. Он не пытался выдать себя за элитный ямайский Blue Mountain. Он нёс в себе простую, честную горечь и терпкий аромат. Он был настоящий, сотканный изысканным узором из тысяч разных зёрен.
Подземный зал кафе был пуст. Полдня он просидел в нём совсем один. Близился час закрытия и нужно было идти, но не хотелось совсем. Листал на планшете новостную ленту, бегло просматривал короткие анонсы, даже не задумываясь о смысле текстов. Потом, всё же заставил себя подняться. Очутившись на улице, обнаружил, что к вечеру заметно похолодало и поднялся ветер.
На душе было спокойно и, в то же время, странно тоскливо. Он ведь тоже убил их. Опосредовано, но именно через его руки прошла взрывчатка и схема бомбы. Четыре обгорелых трупа, которые валялись на вздувшемся линолеуме. Он даже включил режим совестливости, пробежался внутри самого себя и не нашёл никаких следов горечи. Ничего.
Не беспокоили его эти чёрные куклы, в которых превратились украинские волонтёры. Только высокий кандидат наук из далёкого, приморского города. В какой-то момент он мог не сдержаться. Подставиться. Ляпнуть что-то не то. Надо было, чтобы сдерживался и не ляпал. Надо будет переправить ему ещё нужных штук. И хорошего, настоящего кофе в подарок.
Подлинное очищение окружающего мира невозможно без алхимического таинства превращения земли, огня, воздуха и воды в настоящий кофе.