СЫН ГЕНИЯ

1

Он проснулся внезапно и резко. Почудилось сквозь сон, что кто-то толкнул его в плечо.

Вскинулся всполошено, скосил взгляд влево. Нет никого. Да и кому быть ранним утром в комнатушке на третьем этаже грязной московской меблирашки?

Полежал расслабленно, разглядывая светлые блики на потолке.

Утро было раннее; наверное, часов пять, не больше. Уличные фонари еще горели, и окно отпечаталось на потолке трапецией с размытыми контурами.

Какой славный сон ему приснился под утро! Он с Катенькой гулял в солнечный теплый день по огромному полю, сплошь до самого горизонта покрытому высокой травой, среди которой там и сям поднимались разноцветные головки цветов. На лазурном пространстве неба ни облачка, солнышко ласкает лицо нежными лучами, весело щебечут невидимые птицы.

Они смеялись, дурачились, собрали огромный букет цветов. Вышли к речке, извилистой темно-серой лентой изгибавшейся среди полей. За рекой обнаружились белые домики какого-то села. Чуть ниже по течению дымил трубой маленький пароходик.

Катенька обхватила руками за шею, прижалась всем телом и со смехом чмокнула в губы - в одно легкое касание, нежно, так, как умела делать только она. Он обнял ее, носом зарылся в дивные волосы, пахнувшие свежим сеном, травой и цветами...

И тут его толкнули в плечо.

"Вот и все, - подумал он вяло. - Пора собираться. Нечего тянуть, если уж решился".

Поднялся с кровати, босиком прошелся к окну по холодному дощатому полу.

Небо постепенно синело, но звезды были еще видны. Серпик Луны серебрился над крышей соседнего дома. Внизу процокала копытами лошадь - ранняя пролетка отправилась в центр Москвы.

Он налил из ведра воду в медный таз и тщательно умылся - до пояса, пофыркивая от ледяного прикосновения жидкости. Насухо вытерся свежим полотенцем.

Побрился и вымыл голову он еще с вечера, когда окончательно все решил. Теперь оставалось только причесаться.

Зажег толстую свечу на столе, металлическим гребнем расчесал вихрастые кудри, стоя перед повешенным на стене зеркалом.

Белую рубаху купил тоже намедни. Потратил последние деньги, даже на ужин уже не хватило, пришлось доедать сухую коврижку, запивая пустым кипятком. Ну, и ладно. Теперь уж все равно...

Рубашка была хороша - мягкая, свежая, ладная. В самый раз, как специально на него сшитая.

Потом надел брюки - ношенные, но вполне еще приличные, без пузырей на коленях, и стрелочки наличествуют. Сойдет.

Ботинки тоже не новые, но начищенные с вечера едва ли не до зеркального блеска. Даже щетку с ваксой не поленился взять у дворника Фомы Кузьмича.

Взглянул на иконы в правом углу комнаты. Нет, молиться сегодня не стоит. Как-то это будет не по-божески, кощунственно. А вот крестик серебряный на цепочке надеть нужно. Он же не нехристь какая-нибудь, и уходить с этого света нехристю не будет. А там уж пусть Господь сам рассудит, достоин ли Игнатий, сын Константинов, священного креста али нет.

Конвертик серенький с предсмертной запиской внутри тоже был заготовлен еще со вчерашнего дня, лежал на столе. Тут же был и наган, снаряженный шестью патронами.

"Впрочем, для моего дела хватит и одного, - невесело улыбнулся кончиками губ. - Нужно только поточнее прижать дуло к виску".

Взял наган. Рукоять точно легла в руку. Металл холодил ладонь.

Мурашки толпой прошлись по позвоночнику. Лицо почему-то сделалось деревянным, предательски задрожали пальцы.

"Нельзя расслабляться, - решительно остановил себя. - Нужно сделать все быстро, без нюней: раз - и все".

Глубоко вдохнул, стараясь успокоить грохотавшее сердце. Резким движением вскинул наган к правому виску, ткнул дулом в кожу перед ушной раковиной. Дернул указательным пальцем спусковую скобу.

Оглушительно щелкнуло около уха.

Мир остался прежним - утренним, тихим. Живым.

Осечка?!

"Может, это судьба? - молнией сверкнула мысль. - Может, не стоит?"

"Нет, - жестко осадил самого себя. - Нужно. Чтобы быть там вместе с Катенькой".

Наган в пальцах ходил ходуном, но он собрался, крутанул барабан, снова упер дуло в висок.

Металлический щелчок - и тишина.

Да что же это такое? Что-то не так с патронами или, может быть, боек неисправен?

Он повертел барабан, зачем-то заглянул в темный зрачок дула.

- Не трудитесь, Игнатий Константинович, - голос с легким смешком раздался у него за спиной. - Наган стрелять не будет!

Испуганно шарахнулся, резко обернулся.

У левой стены комнаты, рядом с высоким дубовым шкафом, стоял незнакомец. На вид - лет сорок-сорок пять. Высокий, широкоплечий. Усы острыми стрелками под крупным прямым носом, в карих глазах отражается огонек свечи. Одет был странно: серебристые сапоги с голенищами едва ли не до колен, такого же цвета облегающий комбинезон с плотным валиком вокруг шеи. На голове округлый металлический шлем. Нечто, похожее на рыцарское забрало, но по виду из темного стекла, сдвинуто с глаз на лоб.

- Я преобразовал порох в патронах в обычный песок, а капсюли - в керамику, - улыбаясь, сообщил гость в серебристых одеждах.

- Вы кто? - У Игнатия мигом пересохло во рту. Комнату он перед отходом ко сну запер изнутри на засов. - Как вы сюда попали?

- Как обычно: прилетел на антиграве и прошел сквозь стену, - незнакомец лукаво прищурился. - Есть в моем арсенале такой способ перемещения. Исключительно для частных визитов.

- Понятно, - Игнатий сглотнул образовавший в горле нервный ком. - Я просто свихнулся...

- Глупости, Игнатий Константинович! Вы в своем уме, - весело фыркнув, успокоил собеседник. - С вашим душевным здоровьем все в полном порядке, можете мне поверить. Просто я действительно располагаю средствами, еще неизвестными местной науке. Почти мистическими.

- Так значит вы призрак... - Игнатий облизал губы. Сердце грохотало где-то под горлом.

- К нечистой силе я тоже не имею никакого отношения, - гость улыбнулся широко и успокаивающе. - Хотите, докажу?

Он повернулся и перекрестился на образа. Покосился на Игнатия:

- "Отче наш" читать или так поверите?

- Да кто же вы такой? - Игнатий не узнал собственного голоса - сдавленный, сиплый, испуганный.

- Чеслав Сэмюэль Воля-Волянецкий, - собеседник четко, по офицерски, дернул подбородком. - По национальности - русский, хотя в роду были и поляки, и румыны, и даже американцы. Кстати, полтора века назад в Восточной Польше земельные угодья моих сородичей Волянецких граничили с поместьем ваших предков Циолковских. Говорят, мой прадед был даже влюблен в вашу прабабушку, но Беата, в конце концов, предпочла пойти под венец с другим...

Игнатий почувствовал дрожь во всем теле. Ноги сделались какими-то ватными.

- Ну, а по профессии я - миростроитель...

- Миростроитель, - губы Игнатия задвигались, словно сами собой. В голове заклубился туман. - Не понятно... Чем же вы занимаетесь?

- Давайте-ка присядем, Игнатий Константинович, - Волянецкий шагнул к столу, ногой пододвинул деревянный стул и уселся, положив нога на ногу.

Игнатий молча двинулся следом и опустился на табурет напротив гостя.

Как-то сразу полегчало. В голове прояснилось, хотя сердце все еще колотило в грудь тревожным колоколом.

- Миростроители строят миры. Целые вселенные самых разных миров, - сказал Волянецкий, расслабленно откинувшись на спинку стула. Рассохшаяся спинка протяжно заскрипела. - Если представить ваш мир как огромное дерево, то мы всего лишь отделяем от его ствола отдельную веточку и постепенно растим из нее полноценную ветвь. То есть, строим еще один мир, параллельный вашему в многомерном континууме. И так множество раз.

- Угу, - Игнатий смотрел на гостя остекленевшим взглядом. - Ствол и веточка, значит...

- Сейчас вы, конечно, слишком возбуждены, чтобы полностью понять и принять то, что я говорю, - Чеслав Сэмюэль вздохнул. - Но потом разберетесь. Вы же в университете штудируете математику и механику, не так ли?

- Так, - Игнатий кивнул почти машинально. - Ствол и веточка... Мы, стало быть, сейчас в веточке?

- В одной из веточек. Потом, когда-нибудь в будущем, множество ветвей составят крону. Представьте себе Вселенную, в которой имеется огромное звездное скопление - десятки или даже сотни тысяч Солнц, а около них - Земли, населенные людьми. Человеческий мир, но из разных, отличающихся друг от друга по пройденному историческому пути и культуре планет.

- Красивая мечта, - прошептал Игнатий. - Фееричная...

- Пока мечта, - согласился Волянецкий. - Но мы для того и строим миры, чтобы она стала явью.

Он окинул Игнатия взглядом, словно еще раз присматриваясь к собеседнику - цепко, внимательно и оценивающе.

- Не буду скрывать, у нас есть виды и на вас, Игнатий Константинович. Вам предстоит немало сделать вот в этой самой вашей веточке...

- Вот как? - Брови Игнатия поползли на лоб. - И что же я должен, по-вашему, совершить?

- Давайте-ка вы положите оружие на стол, - Чеслав Сэмюэль кивнул на наган, который Игнатий по-прежнему вертел в руках. - Ваш пистоль сейчас хоть и совершенно безвреден, но все равно неприятно, когда вы машинально направляете его мне в живот и дергаете пальчиком около спусковой скобы. Рефлексы, знаете ли....

Игнатий покорно положил наган на стол, пальцами отодвинул в сторону свечки.

- Ну, вот и ладненько, - удовлетворенно кивнул Волянецкий и продолжил:

- А виды на вас простенькие. Хотелось бы, чтобы вы окончили курс обучения в университете и, сделавшись инженером и математиком, продолжили дело вашего батюшки - Константина Эдуардовича Циолковского, гения российской науки.

- Тут какая-то ошибка, - Игнатий тряхнул кудрями. - Недоразумение... Мой отец - обычный учитель в гимназии. Преподает основы физики, математику и чуть-чуть астрономию. В Калуге все общество считает его человеком чудаковатым, если не сказать большее - блаженным.

- Ваш отец - не городской сумасшедший, Игнатий Константинович, - покачал головой Волянецкий. - В этом году он издаст книгу, которая навсегда впишет его имя в мировую историю, как основателя нового направления в науке и технике. Космонавтика - так лет через тридцать-сорок назовут то, что сейчас именуется междупланетными сообщениями.

- Жюль Верн, "Из пушки на Луну". Я читал.

- Не из пушки, - возразил Чеслав Сэмюэль. - Книга вашего батюшки будет называться "Исследование мировых пространств реактивными приборами". Реактивные приборы - это ракеты. Ракеты, похожие на те, которые сейчас используют для фейерверков и шутовства, и совсем иные, другой конструкции, на жидких топливах.

Гость сделал паузу, продолжил:

- Хорошо было, если бы вы пошли по стопам Константина Эдуардовича. Его идеи - ваша реализация. В будущем такая цепь развития событий должна придать вашему миру особый колорит и содержание.

- В будущем... - задумчиво произнес Игнатий. Он уже успокоился, хотя в то, что сейчас говорил пришелец, верилось с трудом. - А вы, значит, знаете, каким будет будущее? Ну, да, конечно, вы же сами его строите... Погодите, но если вы строите множество миров из одного исходного ствола, то, наверное, можете перемещаться и во времени? Можете попадать в прошлое и менять его... И значит, вы можете...

Он запнулся, уставился на Волянецкого округлившимися глазами.

- Не могу, - сказал Чеслав Сэмюэль бесцветным голосом. - Я не могу отправиться в прошлое в этой временной ветви и остановить бомбиста Василия Кириллова, который покушался на жизнь губернатора. И не могу уберечь вашу невесту Екатерину Сергеевну от взрывной волны и разящих осколков... Точнее так: я могу переместиться во времени и проделать все это, но это будет уже другая ветвь пространственного "дерева". А ваше настоящее останется прежним.

- Значит, помочь мне никто не в силах, - сухо констатировал Игнатий. - Ни вы, миростроитель, ни сам Господь... Вот поэтому мне нечего делать на этой ветке вашего дерева. Пусть у батюшки будут другие продолжатели его славных дел.

- Вы говорите так потому, что живете своим горем, - сказал Волянецкий. - Наверно, это действительно выглядит мужественно и красиво: умереть ради любви.

- Вы иронизируете! - Игнатий возмущенно выдохнул. - Не смейте!

- Нисколько не иронизирую, - Чеслав Сэмюэль чуть подался вперед, заглядывая собеседнику в глаза. - Но умереть из-за любви - это очень уж просто. Собрался с духом, приставил дуло к виску, дернул пальцем спусковую скобу - и все. Решил все проблемы одним махом. А воссоединишься ли с любимой в иных мирах - это уж Бог весть... Игнатий Константинович, а если все-таки попытаться иначе: жить ради любви?

Он помолчал, разглядывая лицо собеседника, потом продолжил:

- Что, если попробовать жить так, чтобы каждый свой шаг, любое дело, все свершения посвящать любви - вашей Екатерине Сергеевне?

- Звучит патетично. "Жить во имя любви"... Красивая фраза, - Циолковский криво усмехнулся. В глазах защипало. - Вы всех своих марионеток на ветвях времени вот так наставляете, да?

Тень обиды скользнула по лицу Волянецкого.

- Не всех, - произнес он, поджав губы. - Обычно все много проще: мы во сне ретранслируем в человеческую психику все то, что хотим донести до конкретного субъекта, который нас интересует. Обычно эти трансляции - простая калька событий из ранее построенных миров. Разумеется, с некоторыми корректировками по содержанию, - чтобы внушение подействовало именно так, а не иначе.

- Ловко! Вы двигаете нас, живущих на ветвях времени, как шахматные фигуры! Как оловянных солдатиков, расставленных на столе!

- Не совсем так, - Волянецкий по-прежнему пытливо смотрел в лицо собеседника, чуть наклонив голову влево и прищурив глаза. - За субъектом внушения все равно остается свобода выбора. Наши "ночные картинки" - всего лишь рекомендация, яркое описание одного из возможных способов действий. А далее человек волен выбирать свой жизненный путь сам.

- Значит, все-таки выбор есть, - Игнатий чуть смягчился, опустил голову.

- Кроме того, такие внушения применяются чрезвычайно редко, только в кризисных жизненных ситуациях, - продолжил Чеслав Сэмюэль. - Мы ценим право человека быть самим собой.

- Но ко мне вы решили явиться лично, - Циолковский снова поднял взгляд на гостя. - Почему?

- Потому что однажды, много лет назад, со мной случилась похожая история, - тихо сказал Волянецкий и грустно улыбнулся. - И я едва не наделал глупостей...

Некоторое время они сидели молча.

- Извините, - сказал Игнатий. - Я, кажется, был излишне дерзок.

- Да нет, ничего, - Волянецкий пожал плечами.

- Жить ради любви, - произнес Игнатий почти шепотом. - Ради памяти Катеньки...

Он уставился отсутствующим взглядом куда-то в пространство над головой гостя.

- Вот так обстоят дела, Игнатий Константинович, - Чеслав Сэмюэль пружинисто встал со стула и шагнул к окну. Выглянул наружу и констатировал:

- Уже почти расцвело. Мне пора уходить.

Циолковский вскинулся, поднялся с табурета:

- Так быстро? И вы мне больше ничего не скажите?

- А что я могу вам еще сказать? - Волянецкий обернулся к собеседнику. - Дать инструкции? У вас полная свобода выбора. Право строить свою жизнь так, как вы захотите. А мне следует исчезнуть, не оставив следов. Я даже патроны в вашем нагане вернул в исходное состояние.

- Это, наверное, чрезвычайно интересно - строить разные вселенные, - сказал Игнатий задумчиво.

- Это очень трудно, Игнатий Константинович, - Волянецкий вздохнул. - Все равно, что прожить жизнь.

Он улыбнулся, широко и дружески:

- У вас сейчас есть шанс создать новый мир. Такой, какой вы захотите. И я верю, что у вас это получится! Ну, а теперь до свидания!

- Мы еще встретимся?

- А это всецело зависит от вашего выбора, - Чеслав Сэмюэль лукаво прищурился. - У нас же, у миростроителей, не принято оставлять на произвол судьбу тех, кто смог удачно построить свой собственный мир. До встречи!

Волянецкий быстро шагнул вперед и совершенно бесшумно вошел в стену. Что-то большое тенью мелькнуло за окном.

Игнатий рванулся вперед, выглянул наружу, пошарил глазами по небу, но ничего не увидел. Гость из ниоткуда бесследно растворился в пространстве и времени.

Циолковский вернулся к столу, взял наган, повертел в руках.

- Жить во имя любви, - сказал почти шепотом. - Во имя моей Катеньки...

За окном над крышами домов оранжево-розовым пожаром разгорался рассвет.

2

На огневую позицию выдвигаться начали еще заполночь.

Бронепоезд двигался скрытно: не зажигая огней, неспешно, лишь иногда постукивая колесами на стыках рельс.

Игнатий Константинович нервничал ужасно. Сначала бледный, напряженный, как струна, ходил из угла в угол в оружейном отсеке. Как маятник в часах на стене: туда-сюда, туда-сюда. Потом не выдержал, отправился лично проверять все шесть установок в соединенных общим коридором бронированных вагонах. Ни за что, ни про что, из-за сущего пустяка, обругал по матери прапорщика Ворошилова. Тут же извинился, дружески потрепал по плечу.

Клим Ворошилов только рукой махнул: понимал, что капитан Циолковский сейчас слегка не в себе. Оно и понятно. Испытание предстоит весьма серьезное: первое боевое применение установок "К-1". Труд едва ли не десятка последних лет. Бессонные ночи в конструкторском бюро и цехах паровозного завода. Бесчисленные испытания на секретном полигоне около Луганска, в жару, в дождь и в холод. Эх, да разве ж все упомнишь?

И вот она, голубушка наша, "Катюша", - так прозвали установку ребята-сборщики на заводе, - готова, смонтирована по шести комплектов на трех бронепоездах и отправлена на германский фронт - для натурных испытаний и боевого применения, для прорыва вражеской обороны. За которым должно воспоследовать мощное движение пехотных частей и кавалерии на север Германии, а потом - на Берлин, стрелой в самое сердце проклятой кайзеровской империи.

Разумеется, все шесть установок на бронепоезде оказались в полном порядке: снаряжены как надо, запасные боевые комплекты наличествуют, расчеты бодрствуют и начеку, солдаты выспались и отдохнули днем - свежи, как огурчики, взятые прямиком с грядки. Все вычищено, вылизано, готово к бою.

Циолковский придирчиво осмотрел ракетные комплексы лично, заглянул в каждый угол, проверил наводку и запалы. Рванулся по коридорам поезда обратно, в оружейку - еще что-то, наверное, замыслил. Клим, само собой, двинулся следом: уж, почитай, десять лет он вместе с Константинычем, привык быть рядом.

Вдруг вспомнилось почему-то, как в девятьсот пятом Циолковский вытащил его почти из самых лап жандармерии. Кровавые январские события в Питере эхом отозвались в провинциальном Луганске. Клим тогда связался с социал-демократами, и ему грозили крупные неприятности - ссылка в Сибирь, а то и каторга.

Инженер Циолковский лично явился в жандармерию и потребовал немедленного освобождения мастерового Ворошилова.

"Голубчик мой, Игнатий Константинович! - взвился жандармский подполковник, начальник луганского сыскного отделения. - Да он же бунтарь! Социалист!"

"Прежде всего, он - толковый мастер и хороший организатор рабочих, - твердо парировал Циолковский. Взглянул в лицо жандарму с лукавым прищуром. - Или вы, милостивый государь, готовы взять на себя ответственность за срыв секретной государственной программы военного значения?"

Конечно же, жандармский подполковник не был готов противодействовать разработкам инженера Циолковского, лично санкционированным самим государем. Так и стал мастеровой Клим Ворошилов ближайшим помощником Главного конструктора "К-1". С революционерами и подпольем пришлось распроститься - какая там революция, если дни и ночи проводишь на заводе да на испытаниях?

Ну, а когда год назад начался нынешний шухер - войнушка с германцами и австрияками, - Игнатий Константинович получил капитанское звание, а для Клима Ворошилова выхлопотал погоны прапорщика: ажно к самому министру обороны обращался, да...

Но вернуться в оружейку у Циолковского не получилось. По дороге, в проходе между вагонами, капитана поймал за ремень полковник Стрельников, начальник поезда. Потащил за собой, махнул рукой Климу - давай, мол, за нами.

Пришли в полковничью "келью". Стрельников без лишних церемоний достал из шкафчика три пузатых рюмашки, бутылочку "шустова". Плеснул каждому коньяку по два пальца:

- А давайте-ка, господа, за удачу! За то, чтобы у нас сегодня все получилось!

- За победу! - поддержал Клим.

Пивал с господами он, конечно, редко, но тут сердцем понял, что полковник хочет не просто выпить, а старается успокоить Игнатия Константиновича.

Чокнулись, выпили, не закусывая. Щеки Циолковского тотчас же порозовели. Фигура как-то сразу обмякла.

- Ну, вот и хорошо! - полковник окинул взглядом капитана, весело подмигнул Климу. Достал из нагрудного кармана "Павла Буре" на серебряной цепочке. - А теперь пора на командный пункт. До залпа осталось десять минут.

Друг за дружкой они отправились в головной вагон, по металлическим ступенькам поднялись в обзорную башенку.

Ночь была темной, не видно не зги. Впереди, всего в полутора километрах, начинались германские позиции, за ними - подтянувшиеся к фронту обозы и склады. Немец готовился атаковать послезавтра. Но разведка прознала об этом, и в ставке Верховного было решено упредить врага, мощным ударом атаковать первыми сразу в трех направлениях. Смести внезапными залпами "Катюш" фронт германцев и ударить в образовавшиеся прорехи всеми силами, пока кайзер не очухался.

Стрельников снял телефонную трубку, покрутил рукоятку динамо на стене, рявкнул в конус на мембране:

- Команда "Готовсь"!

Клим украдкой перекрестился. Начинаем, Господи.

Секунда, вторая, третья...

Металлические крыши на вагонах стали раздвигаться, одновременно все шестеро. Открылись темные зевища, и оттуда, синхронно, как на смотре, и совершенно бесшумно стали подниматься платформы с установками, боевыми расчетами и ящиками ракетных снарядов.

Первый залп уже был снаряжен. Шесть установок, по двадцать четыре ракеты на каждой, установлены в три ряда. В темноте на рельсовых направляющих едва угадывались остроносые снаряды с маленькими крылышками по бокам.

- Поездной группе "Стоп машина"! - сказал Стрельников в телефон.

Бронепоезд нервно дернулся, останавливаясь. Приглушенно лязгнула сцепка.

- Команда "Прицел"! Группа целей "А"!

Засуетились расчеты, чуть качнулись установки, наводимые механическими тягами на цель.

Игнатий Константинович словно окаменел весь. Руками обхватил предплечья, нервно покусывал губы, всматривался в темень - все ли в порядке с установками? Будто и не армейский капитан теперь, а по-прежнему рефлексирующая интеллигенция!

Минута на прицеливание. Строго по нормативу. Мигнули один за другим шесть фонариков со всех вагонов - есть прицеливание, готовы.

- Ну-с, господа, с Богом, - прошептал Стрельников, а в телефон гаркнул что есть мочи:

- Первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой! Поочередно, полным залпом, огонь!

Полыхнули вспышки запальников. С нарастающим шипением рванули в небо ракеты первого ряда. Протяжно запели "тю-у-у", набирая высоту. Легли на курс, обозначившись в небесах огненными полосками, победно и громогласно запели "вау-у-у", пикируя, словно углядели впереди искомые цели.

А следом уже пошла вторая волна ракетных снарядов, за ней тут же рванула и третья.

Впереди, за линией фронта, расцвели грядки огненных цветов. Бабахнуло, загрохотало, жахнуло звуковой волной в уши. Небо озарилось разгорающимися пожарами. Повалил дым.

- Молодцы, орелики! - Стрельников сдвинул фуражку едва ли не на затылок. - Накрыли немчуру первым же залпом!

Игнатий Константинович стоял молчаливый, снова побелевший лицом. Во все глаза глядел на пожарище за фронтовой линией.

- Второй залп готовсь! - скомандовал Стрельников.

...А утро потом выдалось хорошее, солнечное и теплое. Словно и не было ночного огненного кошмара.

По телеграфу сообщили, что и другие бронепоезда успешно отстрелялись. Все в самое яблочко и в ракетных установках ни одного отказа. В образовавшиеся бреши пошли прорывные части Брусилова, Корнилова и Юденича, растеклись на всю ширину фронта, громя противника.

Стрельников распорядился всем отдыхать после ночных стрельб. Но Игнатий Константинович спать не захотел, а вознамерился лично пребыть в полевой штаб, который расположился в двух километрах к северо-востоку, в только что занятом городишке Вирзиц: хотел убедиться, что обозы с запасными залпами уже подтягиваются от Ревеля. Клим, конечно же, отправился с ним - как Шерочка с Машерочкой. А если без смеху, то с опаской: территорию только что взяли, мало ли что, вдруг нарвется капитан на какого-нибудь недостреленного фельдфебеля.

Шли неспешно, у самого Вирзица их нагнал караульный взвод под командованием поручика Дебольского.

- Взвод, равнение направо! - скомандовал поручик, углядев их на обочине дороги. Молодцевато вскинул ладонь к виску в военном приветствии, распорядился громогласно:

- Песню запевай!

Взвод словно только и ждал команды.

- Расцветали яблони и груши, - начал молодой и задорный голос, и тут же многоголосие подхватило:

- Поднималось солнце над рекой.

И бежали немцы от "Катюши",

От российской мощи огневой!

Игнатий Константинович остановился столбом, удивленно выкатил глаза.

- Это... Это что же такое? - спросил приглушенно, когда взвод, подняв завесу пыли, промаршировал мимо. - Кто песню сочинил?

- Музыку под гармонь Ленька Дербенев подобрал, из хозроты который, - Ворошилов заулыбался довольно. - А слова... Слова, знамо дело, народные!

Ну, не будешь же рассказывать капитану, что третьего дня всю ночь промучился, сочиняя поэзию?

В Вирзице с делами управились только к трем по полудни. Отобедали при штабе, вышли пройтись, взглянуть на городишко. Ничего особенного: кирха, банк, местная управа, дома господские. Прошлись до самой окраины - дальше только степь. У крайнего каменного дома заметили группу людей, все в черном, батюшка католический, катафалк с запряженной лошадкой.

- Хоронят кого-то, что ли? - Игнатий Константинович остановился. - Ну-ка, Климушка, сбегай, узнай.

Сбегал, узнал.

- А таки хоронят, Игнатий Константинович, - сообщил, вернувшись. Кивнул в сторону дома на краю городка:

- Здесь семейство фон Браунов обитает, местного помещика. Вот ихнего сыночка сегодня ночью шальным осколком и убило. Аккурат когда мы стрельбу начали, он проснулся, подбежал к окну. Верно, думал, что фейерверк праздничный устраивают. Ну, его прямо в головку и шарахнуло... Всего-то три годика от роду мальцу было. Вернером звали...

3

Десантный модуль "Галеон" завис над лунной поверхностью в невидимом режиме на высоте сто метров. Чеслав Волянецкий и Игорь Лосев могли видеть все, а их увидеть было невозможно.

Полтора часа назад "Святая Екатерина" мягко опустилась на четыре металлические ноги у северо-западной границы Океана Бурь. Алексей Леонтьев мастерски посадил лунник. Едва заметное облачко пыли лишь на несколько секунд поднялось под днищем корабля.

- Кстати, Чеслав, - Лосев полуобернулся к сидевшему в соседнем кресле Волянецкому, - а почему русские назвали свой посадочный аппарат "Святая Екатерина"? Помните, в других мирах - "Орел", "Родина", "Заря"? А здесь - не "Россия", не "Русь", а почему-то "Святая Екатерина". Ну, не странно ли, а?

- Решение Главного конструктора, Игнатия Циолковского. Мотивов - не знаю, - Чеслав Сэмюэль пожал плечами. Почему-то не хотелось открывать Лосеву маленькую личную тайну давно уже превратившегося в солидного академика парнишки-студента из маленькой квартирки на третьем этаже московской меблирашки.

"Святая Екатерина" со стороны была похожа на домик из золоченой фольги, приютившийся среди лунных камней и холмов. Солнце светило ярко, звезд на черном небе видно не было, только бело-голубая округлая блямба Земли висела над необычайно близким горизонтом.

- "Вымпел-один", "Вымпел-два", - высокий женский голос раздался из динамиков сквозь легкое потрескивание радиоэфира. - Прошла терминатор, минут через сорок буду над вами. Пора выходить, мальчики!

- Ага, все идет по графику, - Лосев мельком взглянул на часы. - Сейчас будут высаживаться!

Орбитальный корабль "Сергий Радонежский", который пилотировала третий член экипажа Анна-Жаннет Ерченко, вышел из лунной тени и теперь, двигаясь по орбите, приближался к луннику: играл роль ретранслятора для надежной радиосвязи с Землей.

- Поняли тебя, Аннушка, - отозвался Леонтьев изнутри "Святой Екатерины". - Мы готовы, открываю люк.

Не прошло и минуты, как кругляш на выходе из лунника провернулся внутрь, образовав темный проем, и Леонтьев ногами вперед принялся неуклюже выбираться наружу.

- Я - "Вымпел-первый", - Леонтьев переступил на ступеньки. - Начинаю спуск!

- Не спеши, Алексей, - в динамиках раздался новый голос - баритон, хорошо известный всей планете: князь Георгий Гагарин десять лет назад первым из людей облетел Землю на космическом корабле "Рассвет". - Теперь уже некуда торопиться. Вы у самой цели.

Леонтьев осторожно, медленно переставляя ноги, спустился по ступенькам. Замер на последней.

- Готов к высадке, Земля, - командир "Святой Екатерины" говорил спокойно и уверенно, как на наземной тренировке.

- Дерзай, Блондин, - разрешил Гагарин - он сейчас сидел в кресле главного оператора в наземном Центре управления полетом. - С Богом!

"Блондином" князь прозвал Алексея Леонтьева еще в самом начале их общей космической карьеры - за редкий рыжеватый чубчик. За десяток лет от чубчика, увы, остались одни воспоминания, но прозвище сохранилось.

- Маленький шаг для одного человека, но огромный шаг для всех людей, - сказал Леонтьев в микрофон. - Вперед, Россия!

Нога в ботинке осторожно опустилась на лунный грунт.

- Твердая поверхность, - констатировал космонавт и стал на серый грунт обеими ногами. - Ребята, я на Луне!

- Земля, я - "Сергий Радонежский", - скороговоркой затараторил динамик голосом Ерченко. - Человек на Луне! Повторяю, человек на Луне! Девятое мая сорок пятого года, шесть часов сорок семь минут по Москве!

- Да не разоряйся ты так, Анютка, - захохотал Леонтьев. - Растрещалась на весь космос, как сорока!

- Алексей Архипович, как самочувствие? - в эфире прозвучал низкий, хрипловатый голос.

- Это еще кто? - поинтересовался Лосев. Почему-то спросил шепотом, словно их могли услышать.

- Профессор Циолковский, - Волянецкий кашлянул. - Он сегодня тоже на связи.

- Самочувствие отличное, Игнатий Константинович, - весело ответствовал Леонтьев. - Голова не кружится, легкость в теле неимоверная. Хочется петь и танцевать!

- Молодец! Клим Ворошилов вам привет шлет.

- Ну, и ему наше с кисточкой!

Тем временем с борта лунника по ступенькам осторожно спустился Олег Макарин - бортовой инженер, второй член экипажа. Прыжком спрыгнул на Луну, качнулся и замер, широко расставив ноги:

- Земля, я - "Второй". Присоединился к "первенцу". Начинаем работу!

Бело-сине-красный флаг России развернулся среди лунных пейзажей. Рядом установили голубое полотнище Лиги наций.

- Парни, - в голосе князя Гагарина прорезались официальные нотки, - с вами хочет поговорить Его Императорское Величество.

- Здравствуйте, господа, - поздоровался Алексей Николаевич. - Рад приветствовать вас от всего российского народа!

...Через три часа программа лунной высадки была завершена, Леонтьев и Макарин вернулись в лунник, и взлетная ступень "Святой Екатерины", бесшумно отделившись от посадочного модуля, круто пошла вверх, в космос. Чеслав Волянецкий выключил видеозапись и распорядился:

- Игорь, давай-ка на минутку прилунимся. Хочу прогуляться наружу.

- Приспичило, командир? - фыркнул Лосев.

- Есть одно маленькое дельце, - нахмурившись, отмахнулся Волянецкий.

Он спустился в донный отсек, надел скафандр и сквозь шлюз вышел на лунную поверхность. В руках держал маленький бумажный сверток.

Отошел на несколько шагов от десантного модуля. Развернул бумагу. Внутри оказалось фото в простенькой деревянной рамке. С черно-белой, слегка уже пожелтевшей фотографии улыбался трехлетний карапуз в матросском костюмчике.

Вернер фон Браун, мальчишка, сраженный шальным осколком три десятка лет назад.

В этом мире не было СС-штурмбанфюрера фон Брауна. Не строились концлагерь "Дора" и подземный ракетный завод "Нордхаузен". Не создавалось "оружие возмездия" "Фау-2" и не падали ракеты на Антверпен и Лондон.

Но в этом мире восторженный юноша из германской провинции уже никогда не будет рассматривать в телескоп Венеру и Марс, мечтая о межпланетных полетах. Белокурый молодой человек не потащит на плече свою первую жидкостную ракету на маленький испытательный полигон под Берлином. Седовласый конструктор не вытрет украдкой слезы радости, когда могучий носитель "Сатурн-5" отправит в полет к Луне первую пилотируемую экспедицию на "Аполлоне-11".

Чеслав Сэмюэль Волянецкий опустился на правое колено и аккуратно положил фото в рамке на лунный грунт. Мальчишка в матроске взирал полными удивления глазенками на антрацитово-черное небо, на палящее Солнце и наполовину затянутый облаками шар Земли.

Чеслав Волянецкий провел пальцами в перчатке скафандра по фотографии и одними губами прошептал:

- Прости...

4

Он проснулся резко и внезапно. Вскинулся всполошено, отбросил одеяло, сел на кровати, опустив ноги на пол.

Раннее утро. Часов пять, не более. Фонари на улице еще не потушили. Зеленовато-желтый свет проникает в комнату через окошко, отпечатывается на потолке трапецией с размытыми краями.

Какой странный сон ему приснился! Словно фильма из синематографа. Разве что в цвете и со звуком. Гм, никогда раньше такого не снилось.

Сначала он беседовал в этой комнатушке со странным пришельцем в серебристых одеждах. Волянецкий, кажется? Да, да, Чеслав Сэмюэль, вспомнил! Русский, это при такой-то фамилии и имени, надо же...

Потом он вдруг перенесся примерно лет на двенадцать вперед. Сделался инженером и военным. Но на мир смотрел как-то странно. Словно он - вовсе и не он, а кто-то рядом. Прапорщик Клим Ворошилов, ага! Чудно... Снаряды остроносые, "Катюша"... Гм, а вот хоть сейчас можно все нарисовать прямо в чертежах, по памяти!

А потом он уже стал самим Чеславом Волянецким, будто переселился в его тело. Луна, "Святая Екатерина", Леонтьев и Макарин, фотокарточка Вернера фон Брауна на сером лунном песке...

Игнатий встал, подошел к столу.

Наган, снаряженный с вечера, поблескивал металлическим блеском. Рядом лежал конвертик с предсмертным письмом.

Повернул голову к окну. Над крышами застыл серпик Луны, точками сияли огоньки звезд.

Как там сказал Волянецкий в этом красочном сне? "Умереть из-за любви или жить ради любви"...

Почти по-шекспировски: "Быть или не быть? Вот в чем вопрос".

"А если сместить район прицеливания ракет чуть левее, в сторону от Вирзица? - вдруг подумалось. - Мальчишка фон Браун наверняка останется в живых. Гм, а вот интересно, кто тогда окажется на Луне первым - мы, русские, или германцы?"

Он взял со стола наган. Рукоять легла в ладонь, металл охолодил кожу.

Игнатий Константинович Циолковский, будущий Главный конструктор российских ракетных и космических систем, выдвинул ящик письменного стола и сунул в него оружие - с глаз долой, в самый угол, подальше.

Жить ради любви.