Начало новой жизни

	В ноябре светает поздно, а темнеет рано. Первая смена на фабрике технических
бумаг  Союз  начинается в семь часов утра. Маринка доела яичницу и пододвинула к
себе блюдечко с куском торта. Посмотрев на кривой, с застывшим кремом кусок,
оставшийся от вчерашнего  праздника , она вдруг осознала, что спешить ровно к 7
00 уже не надо, что прошлый этап ее жизни, связанный с работой на фабрике  Союз
, кончился. Сегодня она напишет заявление об уходе, попрощается с бывшими
коллегами и все.
	Вчерашний вечер был сумасшедший и радостный. Придя с работы домой, она нашла в
почтовом ящике конверт со штампом приемной комиссии подготовительного отделения
МГУ, а в нем   отпечатанное на машинке письмо-уведомление о том, что она,
Михайлова Марина Александровна, принята на подготовительное отделение
исторического факультета МГУ и должна приступить к занятиям 15 ноября, то есть
через три дня.
	Дальнейшие события следовали друг за другом в сумасшедшем темпе. Маринка
позвонила своим лучшим друзьям, с которыми вместе переживала свою трехлетнюю
эпопею поступания на истфак, где взлеты   успешно сданные история и английский,
чередовались с падениями   тройками по сочинению и вечно недостающими баллами
аттестата. Затем она кинулась в магазин, купить торт и бутылку вина, чтобы
отметить свой триумф в кругу единомышленников.
	Вернувшись домой с бутылкой кислого вина под многозначительным названием  Эрети
, немного помятым, потому как последним, тортом и килограммом мелковатых,
странной формы яблок, тоже последних, Маринка лихорадочно подмела пол, запихнула
раскиданные по комнате вещи в шкаф, набросила на стол скатерть и стала резать
колбасу, сыр и хлеб. Гости себя ждать не заставили. Все они были бывшими
одноклассниками, жили рядом.  Эрети  было разлито в разнокалиберные бокалы и
фужеры, оставшиеся от другой, почти неведомой Маринке жизни ее бабушки и матери.
Лучший друг Колька, с которым они соседствовали за одной партой до 9 класса и
расстались в результате обоюдного незнания математики, произнес тост и предрек
Маринке полную приключений и опасностей карьеру этнографа в дебрях Амазонки,
почти как у полковника Фоссетта. До позднего вечера они вспоминали разные
школьные истории, смеялись, стараясь делать это тихо, чтобы не особо беспокоить
соседей, курили на лестнице. Потом разошлись. Маринке не хотелось портить
праздник мытьем посуды, и она поставила ее в полупустой холодильник. Покурила в
подъезде и пошла спать.
	Сейчас ощущение приподнятости прошло. В квартире было тихо. Маринка сходила в
кухню за чайником. Видимо, он кипел уже давно. Горячий пар оживил запахи пищи,
готовившейся здесь тремя различными способами, по числу проживающих в квартире
семей. Все три холодильника тихо урчали.
	Маринка решила не затеваться с посудой. Сталкиваться с соседями, которые
вставали около семи, ей не хотелось. Она поставила в холодильник еще одну
грязную тарелку, блюдце и чашку, выключила свет на кухне и в коридоре, оделась и
пошла на остановку.
	Ну вот, все и свершилось. Она поступила на рабфак в университет. Впереди новая
прекрасная жизнь... Но ощущения праздника не было. Не было веселого, шального
настроения. Она почему-то вспомнила, что перед тем как лечь в больницу ее
бабушка позвонила дяде Шуре, своему племяннику, и рассказала о трехлетних
безуспешных Маринкиных попытках поступить на истфак и на подготовительное к нему
отделение. Рассказала о том, как бабушка Маринкиной подружки детства написала
письмо в приемную комиссию выбранного внучкой вуза с перечислением своих заслуг
перед Родиной, а потом и сама туда пошла. И подружка, которой не хватало одного
балла, теперь учится на третьем курсе. И дядя обещал помочь.
	Маринка ясно представила себе дядю Шуру, старого, толстого, со множеством
медалей, с одышкой, рассказывающего историю Маринкиной жизни. Приемная комиссия
вполуха слушает про то, как в три года она осталась без родителей, как ее
воспитывала бабушка  ветеран педагогического труда , как с детства мечтала стать
этнографом, как три раза поступала и не добирала баллов. Да, этим хоть кого
разжалобишь...
	На душе стало коряво. Так вот она какая, расплата за школьное разгильдяйство,
за кино вместо уроков и за  ненужную в жизни  математику и физику. Может быть,
именно это имела в виду бабушка, которая говорила, что ко всему в жизни надо
относиться добросовестно?
	Дойдя до остановки, Маринка поняла, что выбилась из графика   и автобус, и
троллейбус только что ушли. Раньше, в подобных случаях, она брала такси
характеристика, необходимая для поступления на  подготовительное отделение для
молодежи из числа работающих на промышленных предприятиях, в колхозах и совхозах
и на стройках народного хозяйства  была намного важнее денег, и часть зарплаты
уходила на транспортные расходы. Сегодня можно было опоздать, но стоять было
сыро и холодно. Тратить деньги не хотелось. Маринка пошла пешком до метро. Она
здорово продрогла пока дошла, в метро почти отогрелась, но еще больше окоченела,
пока дошла до проходной, и была просто счастлива очутиться в теплом цеху. Здесь
ей снова стало радостно. Улыбаясь до ушей, она сообщила мастеру, что
увольняется, потому что поступила, прямо с сегодняшнего дня, вот письмо. Мастер
ее поздравлять не стала, сказала, что до 9 часов никто ей документы не подпишет,
и что фабрика без нее не развалится. Почти до конца смены Маринка помогала своим
бывшим коллегам. Она завязывала им коробки с копиркой, наклеивала на них
этикетки, увязывала их по пять в пачки. Они ревниво следили, чтоб всем
Маринкиной помощи досталось поровну. Уходя, она торжественно пообещала принести
торт и бутылку, когда придет за расчетом.
	Да, ощущения праздника не было. Но не было и ощущения смертной тоски. Но что-то
было. Впереди был длинный, темный вечер. Возвращаться в пустую комнату с полным
грязной посуды холодильником слишком рано не хотелось. Маринка вспомнила, что
надо съездить в больницу к бабушке. Когда она пришла, время посещений
заканчивалось. Она сообщила ей радостную новость о своем поступлении. Бабушка
сидела на больничной койке в мышиного цвета ночной рубашке и халате. Один ее
глаз был забинтован, ей удалили катаракту. Другой, на котором еще была эта самая
катаракта, был мутным, белесым и слезился. Бабушка обняла и поцеловала Маринку,
велела позвонить обязательно дяде Шуре и поблагодарить его, и наказала начать
хорошо и добросовестно учиться с первого дня. Кроме нее в палате было еще 10-15
таких же старушек. Они согласно кивали головами.
	Выйдя из палаты, Маринка поняла, что надо сесть и покурить. Она спустилась
этажом ниже и прошла до конца по длинному больничному коридору в курилку. У
грязновато-зеленых стен кое-где стояли каталки, лежали кучи грязного белья,
какие-то приборы.
	У Маринки дрожали руки, в горле что-то сжалось, и она поняла, что если сейчас
не покурит, то расплачется, и будет плакать долго и безутешно, неизвестно от
чего. Затянувшись и выпустив дым, она поняла, что отпустило. Она сняла грязные
кроссовки, села с ногами на больничную кушетку, поставленную в курилку,
подтянула коленки к подбородку и положила на них голову. Так можно было посидеть
минут 5-10. Особенно расслабляться не стоило. В любой момент мог кто-нибудь
прийти, а никакие беседы в Маринкины планы не входили.
	Длинный осенний вечер, благодаря больничному посещению сократился на 2 часа.
	Выкуренная сигарета прояснила мозги. Желание отчетливо выкристаллизовалось,
обрело форму и направление движения. Она поедет в гости к Сашке, решила Маринка.
	С Сашкой они познакомились этим летом, в экспедиции, куда Маринка почти
случайно попала на отпуск. Экспедиция была археологическая, квартировавшая в
Средней Азии, в пустыне, где до этого Маринка никогда в своей жизни не была. Их
вместе с Сашкой поставили рыть траншею шириной и глубиной в метр, которая по
замыслу начальника этой экспедиции должна была что-то прояснить в топографии
первобытного поселения охотников и рыболовов, живших на этом месте тогда, когда
здесь еще были леса и болота, 3-4 тысячи лет тому назад. Тысячелетней давности
трясина материализовалась в полуметровый слой плотно слежавшейся глины, по
прочности не уступавшей бетону. Сашка бил кайлом, Маринка откидывала куски
породы лопатой. По правилам проведения земельных работ на каждый час приходилось
50 минут работы и 10 минут перекура.
Эти десять минут Маринка использовала сполна. Она рассказывала Сашке
нескончаемые истории о своей полной приключений и опасностей жизни. Материалом
для них служили последние школьные каникулы, проведенные у дяди в геологической
экспедиции в Забайкалье, где Маринка исполняла обязанности коллектора и иногда
повара в маршрутном отряде; самостоятельные поездки в город детства   Евпаторию,
начавшиеся после получения паспорта, и поиски кладов в домах на снос   любимое
занятие их московской компании. Сашка был молчаливым и благодарным слушателем.
Этим он крайне выгодно отличался от остальных Маринкиных друзей. Те ценили в
собеседнике только слушателя, а говорить любили сами. Право на рассказ
обреталось в тяжелой борьбе за возможность вклеить свою историю в плотную ткань
повествования собеседника. Сашка же слушал молча, иногда усмехаясь, но не
ехидно, а как-то немного грустно. В общем, это был подарок судьбы.
Уезжая в Москву, в суете на экспедиционной базе она забыла фотоаппарат, и они с
Сашкой обменялись телефонами, на тот случай, если фотоаппарат будет найден.
Пару раз Маринка заходила к нему в гости, ей это нравилось, но делать это без
веской, стоящей причины она почему-то не могла. На сегодняшний день все причины
были израсходованы: за один визит она забрала забытый фотоаппарат и взяла
почитать книгу, которую вернула в ходе второго. Теперь причина была налицо:
Маринку приняли в университет, по делам она оказалась рядом с его станцией метро
и, вспомнив, что он живет именно тут, она решила его навестить.
Сунув ноги в мокрые кроссовки, Маринка передернула плечами, быстро кинула в
карман сумки спички и сигареты, закинула ее на плечо, сунула руки в карманы
куртки и вышла на улицу. В природе почти ничего не изменилось, только резкий
мокрый снег перестал идти. За полчаса она доехала до  Сокола  и позвонила из
автомата у метро, а еще через 10 минут уже сидела в маленькой Сашкиной комнате
за столом, покрытым клеенкой, перед чашкой кипятка с вареньем.
В дальнем углу горела маленькая настольная лампа, а рядом со столом, у стены,
светилась зеленым светом старинная радиола  Фестиваль , на которой крутилась
битловская пластинка. Маринке было хорошо. Замерзшие ноги отогревались в
тапочках, сделанных из обрезанных валенок, горячая вода с вареньем оказалась
неожиданно вкусной, знакомым битловским песням то ли старая игла, то ли старая
акустика придавали какой-то чудной тембр. Казалось, что они поют не на студии
звукозаписи, где все помехи тщательно убираются, а для друзей, которые взяли и
записали их на магнитофон, просто так, для себя.
Ну, рассказывай,   сказал Сашка. И Маринка стала рассказывать: про то, что ее
приняли в Университет, про то, что приняли сразу и безоговорочно, как только
увидели и услышали, про то, как со слезами на глазах провожали на фабрике  Союз
, про то, что она будет великим этнографом и будет работать в дебрях Амазонки,
почти как полковник Фоссетт, будет дружить с индейцами и всеми остальными, почти
как братья Вильяс Боас, и все они поведают ей много таинственных и страшных
историй про затерянные в джунглях города и пропавшие экспедиции, и она везде
побывает и всех найдет, и прочее, прочее, прочее... Сашка смотрел на нее немного
грустными серыми глазами и чуть-чуть усмехался.
Внезапно Маринке показалось, что она как бы раздвоилась. Она слышала свой голос,
описывающий будущие испытания в джунглях, и думала о том, что больше всего на
свете она не хочет уходить из этой комнаты, что она отдала бы все на свете,
включая затерянные в дебрях Амазонки города, чтобы остаться здесь на всю
оставшуюся жизнь. Опыт прожитых лет говорил ей, что вся подлость жизни состоит в
том, что именно того, чего хочешь больше всего на свете, и не будет никогда, и
никогда она здесь не останется, как раз потому, что очень этого хочет.
Маринка решила не мучаться. Раз надо уходить, то лучше это сделать раньше.
Раньше сядешь, раньше выйдешь ,   как говаривали в их компании без всяких на то
оснований. Раньше выйдешь   раньше вернешься в свою пустую комнату, где стоит
холодильник, полный грязной посуды.
Маринка расплющила в пепельнице недокуренную сигарету.
-	Ну ладно, пойду я,   решительно сказала она, глядя куда-то мимо.
-	Останься,   тихо попросил хриплый Сашкин голос.