Стихотворения Чепелева Евгения Николаевича 2000 года
* * * * * * *
Егору Летову
Где грех безучастный молил о покое всевышнего бога; где сталетью было нагромлено и выжжено вволю; где люди устали молиться устами; где ложью засеяно поле, там море обид сволочных и слов, что подобны канатам.
Так быть мне не взятым в эту армию полномочного бреда;
так быть мне трясущим покои нравов бесчинных; так быть мне любовником над речкою ивам; так быть мне илом - могилой, где они не построят храм безупречных своих устоев.
И разве не ясно любому младенцу, что плакать - так трудно;
и разве не ясно, что плачешь, когда не докричаться; и разве не ясно, что жить очень блудно; и разве не ясно, что смерть провокация. Иллюминация - вся эта жизнь на вечереющем небе померкшего солнца себялюбий и себепотоканий; всяких знаний; тьмутаракани; в океане любви.
02.12.00
* * * * * * *
Жена. Исчадье. Но чего? Какого ада небосклон? И, может быть, взамен всего нам только сумеречный звон?
О, колокола моей души! Вас звонче нет; вы вне интриг. А я строчу на вас "пиши". Но, видит бог, я не постиг.
Условно значусь: вот он я. А вот моя... она. И, чтоб не перепутать чья, стремлюсь к наличию нутра.
Нутро моё. Оно, хоть так похоже на всех их, но всё же есть одно родство - и я к нему притих.
Не знаю, чей я сам и кто. И нету Солнца для двоих. Я не читал совсем Кокто, но тоже - псих.
02.12.00
* * * * * * *
И если мир с тобой, мой брат, то кто же виноват, что ты, крылатый, не крылат, а виноват, и виноват, и виноват.
Гордость моя, безучастница, крепкого любительница горя. Гордость моя, мне сподвластница, каторга вечного моря.
Я любуюсь тобой, моё голубиное прошлое, ты извечный покой, ты хорошее. Я любуюсь тобой, моя удаль без устали, что ещё ты мне дашь?
Ведь в твоих закромах много лишнего, много можного и ненужного. Я любуюсь тобой, ведь ты лихо моё - моё нудное, всякоблудное.
Я любуюсь тобой, ну а что же мне: превратить тебя в невесомое, очень странное и постыдное, но на всех распространённое?
Пульс идёт нутра смело-ветренный, серо-бежевый с фиолетовой крапинкой. Ну, позволь тебя одолеть совсем, перестать быть любой папертью.
Ведь, подав тебе, не расплатишься, а, скорей всего, что расплачешься. Потому и слёз моих ты поклонница, бесприданница, многозвонница.
Хочешь ты, чтобы слушал я как молчат твои ко-ло-ко-ла; как ягнят твоих, всех зарезанных, стоит блеянье до небес иных.
А как можно мне, слепорожденну, поводить тебя, да не в пропасть пасть?
Изымишь меня из невольных сих, чтоб хоть стало мне вправду мученно, но зато дышал полной грудью бы и не думал бы про вину ни чью.
Помоги же мне своей сталетью, будь мне посохом и покровом будь, спроводи меня по ледовому, поцелуй на весь долгий путь.
02.12.00
*.*.*.*.*.*.*
Прошлому не верь. Будущему дверь отвори - и жди приглашения войти.
И послушай время, что течёт без лени. И, увидя пустоту, не клонись ко сну -
Поищи
мощи
струю.
02.12.00
ТРИЗНА
Большого неба большая скука. Изгладить странность смешного звука голов голосых и птиц певучих. Ни кем не спрошен, ни чем не мучим. Оставил сопли, сомненья, сквози услышать вопли людей елозьих. Нагреть на спину дневного солнца. Так быть дельфину в морском оконце. Так быть счастливу всему повсюду. Благословляю, живу покуда. Благословляю подспудной смертью всего веселья на всём свете; всего вмещания вериг воловьих. Сплю, сны роняя на изголовье. На изголовье сердец разбитых. Скребя золоту с церковной крыши, на крест взирая, как бог на паперть. Жизнь умирает всегда некстати. Всегда некстати жизнь продолжает своё мгновенье дрожанья жалоб, свою большую из празднеств скуку. Так был повсюду. Уже не буду. Уже сокроюсь зелёным мохом, как тех сокровищ, дожа всполохом. Как тех, из мумий, что без когда-то. Уже не буду ни чьим солдатом. Уже не стану согласить в хорье. Не перестану любить невздолье. Ведь любо только крыло сороки, кричащей скоком о новых сроках. Любви - потехи, вся - продолженье. А мне до срока забыться тленьем. А мне огарком гореть в подвале. Я так и начал, как предсказали когда-то - люди, а где-то - боги. Но знаю, буду у той дороги, ведущей к стати любых обилен. Бог, хоть и не кстати, но всё ж всесилен. Хотя, коварен. Но кто без тайны? Расстроив осень своим похмельем, я не убит - из не убитых. Но всё же оземь, я тоже оземь лежу, заплакан мочой коровьей. Усталый воин юдольей воли, насмешник страшный всему большому. Обижен толком лесов дремучих, разрезан соком осок ползучих. Всего невзглядья не хватишь местом. Быть всё же рядом, но не невестой, а хоть кручиной, хоть кровью малой, хотя бы кровлей для насекомых. Но всё же в мире, где так знакомо: и солнце в поте, и лужи в брызгах, и слово плоти не жжёт осанку. Как вол на пашне, так сам паром я. Маркиз усталый, усталый путник - я, жить усталый, сиюминутник. Вожу сознанье своё в закланье, как будто длани мои не длани, а совершенство иного мира. Хотя, не в силах, увы, не в силах. Но стоит только подняться бою, я не позволю, не я позволю, а разрешаться во мне сомненья столь давней лени - любви бекрени. Пощада будет судом избывным. Мне много нудит надомным "надо". Я, всё же, буду, и ,всё же, рядом. Тоской скворечной откроюсь ветру. Пусть перья треплет, мне всепотребно. Мне поднебесно в моём земелье. И как не тесно в таком бесстенье! И как не жалко ни не расставаться; и как не стыдно ни не улыбаться теням, весомым лишь, разве, втуне. Я был знакомым, теперь не буду. Теперь не стану хранить подворье всех на повсюду, на всё раздолье, на всю кручину, на всю катушку. Жизнь без причины - не есть игрушка, не есть осанка гордынной плоти, не есть стремянка любви в оплоте, а есть дрожанье мерцанья судеб: не воззаглавье, но только "будет". Но только млеку тетчи из титьки, кормив калеку, как с длани птичку, как с моря берег, как пыль с разврату, как нежеть нежить, любить когда-то; как морок треплет знамёна веры (сам весь из пепла и гигиены, сам весь из сути морских чудовищ).... Не обессудьте, не я злословлю, не я скрываю под ризой пламя, душа страдает - она живая. Ей - так неймётся, мне ж - скучновато со дна колодца смотреть куда-то, смотреть куда-то из мокрой пыли. Я был когда-то, теперь.... Забыли. Рожденье свято и смерть святая. Нет здесь заплаты, не покидает одна лишь участь часов сословных, где невезучесть есть безусловно мерило большей, не лучшей, доли. Как кто-то стоит, так я не стою. Я стою меньше. В грязи разврата я беспримерен. Должно быть, плата за честь и совесть во оставленье. Я тоже поезд, но без продленья. Но без продленья я солнца снящесть. Облакатворен любви всечасьем, твореньем торга, тоской томленья: как без продленья родиться снова, чтоб снова славить докучность жизни? Как меч из стали, так я из тризны. Суть этой тризны - влеченье выси.