Ветер полощет мою короткую юбочку, и чеканящие шаг мимо меня гориллы в экзоскелетах весело скалят зубы, косясь на открывающиеся длинные загорелые ноги. Машу им ярким букетом, и искренне плачу слезами радости. Радость неподдельна - ведь я устала, я так дико устала, а сегодня всё должно кончиться, наконец-то.
Гремит военный марш, так знакомый по фильмам. В кино под эту музыку на экране всегда появлялись суровые, но справедливые герои с узнаваемым флагом и вершили суд - наносили пользу, подвергали ласке и причиняли добро. И мы хлопали им, иногда вставая, потому что любая сказка должна заканчиваться хорошо.
Вчера ночью Милана попалась двадцати подгулявшим героям. После их ласки она даже смогла доползти до ворот своего дома, оставляя за собой темный след на асфальте. Там ее тело утром и нашли. Дело сейчас обычное, а ведь мы восемь лет сидели за одной партой.
Воскресный парад в самом разгаре. Ползут тяжелые танки на воздушной подушке, вышагивают четырехметровые роботы-лягушки, ощетинившись ракетными пусковыми установками. Пехота марширует в боевой выкладке, гудят в небе хищные силуэты хеликоптеров.
Неделю назад Силван из окна пятиэтажки открыл огонь по колонне интервентов из старого карабина. Он успел выстрелить два или три раза. Кажется, никого не убил и даже не ранил - что пули могут сделать с современным защитным обмундированием? Ответным залпом разворотило пол-подъезда. Всех жильцов потом расстреляли, хотя они-то ничего не сделали. Среди них была тетя Даниела, всегда в детстве угощавшая меня мороженым, и безобидный долговязый Лазар, с которым мы пускали кораблики по ручейкам весной.
Когда же всё началось? Двенадцать лет назад запылал Восток, в Европу хлынули толпы беженцев, начались беспорядки. Правительство боролось, но потеряло контроль над происходящим, после того, как рухнули границы. И тогда заокеанские добряки, свято верующие в свою пассионарность, под предлогом защиты своих посольств и мирного населения стали вводить войска - сначала туда, где это действительно казалось нужным, а потом - везде, куда добрякам хотелось. Некоторые страны пробовали сопротивляться, и им пришлось несладко.
Например, нам.
Страна лежит в руинах после "миротворческих" бомбардировок. Работы нет, есть нечего. Вернее, работать можно только на новых хозяев. Те, кто обслуживает военные базы, еще могут как-то прокормиться. Девчонки стоят в очередь на кастинг в борделях. Кто не проходит его, работает так. Иногда цена падает до булки хлеба или шоколадки. И все равно, находятся любители не платить даже этого. Жаловаться бесполезно - горе побежденным.
Проходит последний танк, и появляется черный сверкающий карбриолет генерала Джонса. В качестве особого шика, он едет на обыкновенных колесах. Делаю два шага вперед с тротуара, поднимая кверху букет, и сразу оказываюсь под прицелом у здоровяков с заднего сиденья кабриолета. Они, не стесняясь, в упор направляют на меня короткие тупые стволы своих лучевиков. Я останавливаюсь, продолжая махать букетом.
- Слава! Слава! Ура! - кричу изо всех сил.
- Шлюха, подстилка драная, - шипит мне в спину женский голос.
Если бы ты знала, неизвестная сестра, как приятно слышать, что остались еще те, кто ценит себя дороже шоколадки. Очень хочется увидеть твое лицо, но некогда оглядываться - передо мной то, ради чего я пришла сюда.
Большая открытая платформа на воздушной подушке, полная офицеров. Они машут руками из-под тонкой синевы силового поля, куполом накрывающего их. Многие навеселе.
Я делаю еще два шага вперед и вспоминаю прошедшую ночь. Мы, пятеро ребят и три девчонки, устроили настоящий праздник - ели консервы и пили вино. Съели недельную норму. Выпили, сколько смогли и даже больше. Потом любили друг друга. У меня первым был Матей, потом Стефан, потом не помню. Я хотела, чтобы сначала Стефан, но так вышло. Так много хотелось сказать, но от проклятого вина язык совсем не слушался. Может, и к лучшему. Зато не было больно и почти не было крови.
Платформа равняется со мной, и, убрав букет за спину, я кокетливо кручусь перед офицерами. Вырез платья более чем нескромен, груди вызывающе торчат вперед - то, что нужно. С платформы одобрительно свистят и сыпят предложениями:
- Детка, сегодня вечером в "Веселом Еноте", приходи, не пожалеешь!
- Эй! За шоколадку - в шоколадку?
- Дай потрогать буфера, киса!
Я киваю и делаю еще шаг.
Они улыбаются, смеются и так, вблизи, почти похожи на нормальных людей. Но я помню - Милана, Силван, Даниела, Лазар, Рада, Славен, Вукол...
Ко мне тянут руки, и кто-то выключает поле. Я радостно смеюсь, бросаю в офицеров букет. Это сигнал.
Чужие ладони дотягиваются до меня и начинают больно тискать за грудь. Стефан, я не вижу тебя в темноте чердачного окна, но знаю - ты там, с пультом в руках, и уже сейчас ты нажимаешь на кнопку. Хотела бы я быть уверенной, что тебе сейчас так же легко и радостно, как и мне.
Четырех килограммов пластита на моем поясе вполне достаточно, чтобы превратить эту платформу с довольной протоплазмой в очень смятую конструкцию, полную вареных Бобов, Джонов и Стивов. Если повезет, получится еще и поджаренный генерал Джонс, он не успел отъехать достаточно далеко.
