В ряду сотрудников юридической фирмы Уэтеролл, Бирн, Холлингс и Липман он был мистером Холлингсом. Правда, еще не столь политически опытным, как его непосредственный начальник Ральф Бирн, и не имел таких связей, как пожилой мистер Уэтеролл, всю жизнь занимавшийся наследственными и попечительскими делами богатых дам преклонного возраста, но для тридцати пяти лет его послужной список был достаточно велик, если учесть, что начинал он без влиятельных покровителей и без денег. Он добился всего, благодаря своему упорству и способностям, и теперь, заходя в приёмную и вновь увидев на двери своего личного кабинета табличку, на которой золотыми буквами было начертано: "Мистер Вернон Л. Холлингс", он не мог отказать себе в чувстве удовлетворения, зная, что это был заслуженный знак достижения им намеченной цели.
Он остановился у огороженного коммуникационного щита перед комнатой стенографисток и снял перчатки. Он сразу заметил, что место мисс Кавалло уже занято, подошел к питьевому фонтанчику и нажал на кнопку, пустившую струйку воды ему в рот. От фонтанчика он мог лучше рассмотреть новую сотрудницу, и прежде всего его привлекли ее ноги. На них была пара черных лакированных туфель-лодочек, возможно, одетая в первый раз. Их сверкающая новизна была особенно заметна на фоне невзрачности ее остального наряда. Эта невзрачность не то чтобы сразу бросалась в глаза, но как бы создавала общий фон, и вы, даже если не были особенно наблюдательны, не могли не заметить, что новых нарядов у нее давно не было, если не считать этих сверкающих туфелек.
Он оставил фонтанчик и пошел в свой личный кабинет. Когда он вошел, его секретарша, мисс Линк, говорила по телефону и прикрыла трубку ладонью. "Это звонок от исполнительного совета внепартийной церковной лиги, - объяснила она. - Хотят, чтобы вы сегодня вечером выступили на их ужине. Выступить должен был сенатор Суотмор, но сейчас он не здоров".
Холлингс улыбнулся и кивнул, а мисс Линк вернулась к разговору. "Только что пришел мистер Холлингс, - сказала она, - и будет очень рад встретиться с вами. Сообщите мне, пожалуйста, адрес и время".
Холлингс зашел в свой кабинет, и уже собрался было нажать на кнопку вызова секретарши, когда вошел его старший партнер, пожилой мистер Уэтеролл, и сел на широкое кресло у окна.
- Слушай, Верн, добродушно сказал он, - хочу сообщить тебе нечто приятное. Я видел, как ты впялился в красотку, которая теперь на месте мисс Кавалло, - и дружелюбно рассмеялся. - Ты остановился попить воды, но меня, мой милый, не проведешь! Я знаю, что у тебя тогда не фонтанчик был на уме.
Седому Уэтероллу с полным чувственным ртом было за шестьдесят. В свое время он прославился амурными похождениями, но и сейчас не утратил манеры неподдельного мужского кокетства с коротко подстриженными немолодыми дамами, его клиентками и ровесницами.
Холлингс снял очки для чтения, откинулся в кресле, улыбнулся и кивнул. Он давно понял, что умение сразу подстроиться под настроение собеседника - самый верный способ, в конечном счете, настоять на своем.
- На этот раз вы меня поймали, мистер Уэтеролл, - дружелюбно ответил он. - Даже не буду пытаться устроить себе алиби.
Уэтеролл опять рассмеялся, довольный собой, одернул свою белую жилетку и многозначительно закатил глаза.
- Вы не заметили, Верн, но я всё время шел за вами и думал: "Верн всегда хитрил со слабым полом, вечно тянул, чтобы красавицы мучились в догадках, но на этот раз я его раскусил".
Верн глядел на начальника с печальной улыбкой и кивал, но мысли его были далеко. Он опять подумал о новой стенографистке в лакированных туфельках, которые были так заметны на фоне скромности ее остального наряда, что это его рассмешило. Возможно, она купила эти туфельки на последние деньги, когда нашла эту работу, а ее старые так износились, что их невозможно было надеть.
Когда Уотеролл встал и вернулся в свой кабинет, Холлнгс вызвал звонком мисс Линкс. Она вошла со служебным журналом, пренебрежительно глянув на дверь, через которую вышел Уотеролл. Потом она обернулась к Холлингсу, и оба покачали головами и рассмеялись. Она, как все девушки в конторе, давно была в него влюблена безо всякой надежды сделать своим, и выбросила его из головы. Она чувствовала, что этот мужчина создан не для одной женщины, а для всех женщин мира. Иногда в нем появлялось нечто, роднившее его с героическими личностями, и под его учтивой всепрощающей улыбкой, она ощущала яростную мощь, от чего он становился чужим и немного пугающим.
Он взял пачку писем и стал их просматривать, а его ум работал с быстротой и уверенностью, всегда восхищавшими мисс Линкс. Переходя от одного письма к другому, он на миг останавливался и поднимал на нее глаза с медленной вкрадчивой улыбкой.
- Мистер Уотеролл, - не задумываясь, сказал он, будто отвечая, на вопрос, возникший в ее уме, когда она вошла, - кажется, был совершенно очарован нашей новой сотрудницей, которая заняла место мисс Кавалло.
Мисс Линк опустила карандаш.
- В его возрасте... - начала она возмущенно, но заметив в глазах Холлингса легкую ироническую усмешку, тоже улыбнулась.
- Так кто же она?
И мисс Линк рассказала ему всё, что знала.
Зовут ее мисс Парди, и ее только что нанял управляющий. Это ее первая работа, но у нее хорошие рекомендации, а на курсах стенографисток сказали, что чуть поднабравшись опыта, она станет из первых в этой профессии.
- Бедняжка, - выдохнул Верн. - У нее сейчас такой вид, будто она перепугана до смерти.
Когда Холлингс приходил настроение, открывавшее мягкую сторону его характера, мисс Линк было трудно скрыть своё обожание.
После диктовки она встала, подошла к двери и взялась за ручку.
- Кстати, - неожиданно сказала она, - вчера у нас был разговор о новой партии реформаторов, и я сказала им, что вы встретитесь с их комитетом сегодня днем в 3:15.
Он кивнул, поблагодарил ее и вернулся к своей работе, но ум не хотел на ней сосредоточиться, и голову опять пришла мисс Парди. Ему захотелось узнать ее имя, и его охватило секундное искушение вернуть мисс Линк и спросить ее, но сообразил, что такой шаг был бы слишком откровенным. Имя он в любом случае узнает, и с этим можно подождать.
Возвращаясь с ланча, он встретил Чарли Бирна, одного из партнеров. Они вместе вышли из лифта, и пошли по коридору.
- Расскажи, почему это ты вдруг так заспешил в контору? - спросил Бирн. и, не дожидаясь ответа, продолжил - Могу сказать только одно: ты просто чудесен: один на миллион. Организатор собрания живет на Стэнфорд Хиллс прямо рядом со мной, и он сказал мне, что они приглядываются к тебе уже целый месяц. Даже разговаривали с горничными и лифтерами, но не нашли в тебе ни одного пятнышка и решили, что для партии ты - дар Божий.
Он посерьезнел:
- Ну, скажи, ты знаешь, что половина женщин в этом городе вырезает твои снимки из газет и вставляет в рамки? Они остановились у двери рядом со щитом. Стенографистки были заняты работой, и Холлингс вновь взглянул на мисс Парди, и его глаза задержались на ее стройных лодыжках и блестящих новых туфельках. Ее ножки были столь грациозны и столь удивительно малы, что никак не соответствовали ее возрасту.
Потом он прошел в свой кабинет и вновь окунулся в работу. Когда собрался комитет, он всё еще был занят. Ему объяснили цели их партии и рассказали о поддерживающих ее силах. Многих, сказали они, мутит от сложившейся в городе обстановки, и если мистер Холлингс согласится выставить свою кандидатуру как беспартийный участник, он может рассчитывать на их стопроцентную поддержку. Они изучили его историю и деловой опыт и решили, что он как раз тот человек, которого они могли бы выдвинуть. Его выступления, общественная активность и откровенная позиция в борьбе со злом делают его более значительной фигурой, чем он сам, возможно, себя считает.
Холлингс слушал с вежливым вниманием. Он вполне сознавал рост своего политического влияния. Не считают ли эти люди его простаком? Неужели они думают, что он тратит свои вечера на выступления в ничтожных клубах, потому что ему это нравится?
- Разумеется, мы понимаем важность вашего юридического опыта, - сказал один из выступавших. - Мы понимаем, что требуем от вас слишком многого, когда предлагаем вам отказаться от своей обычной работы, но тогда вы смогли бы сделать столько полезного.
Холлингс поклонился, но ничего не ответил. Его юридическая практика действительно была весьма прибыльной, даже более доходной, чем представляли себе собравшиеся, но не являлась для него главной целью, а лишь ступенькой к тому, к чему он стремился, и этим была власть. Тогда он получил бы то, чего когда-то пожелал, но понимал, что время еще не пришло. Собравшись, он ответил:
- В этом году я потерплю поражение, как и любой другой, кого вы поддерживаете, но через два года всё может сложиться по-иному.
Он направился к двери вместе с членами комитета, и, разговаривая с кем-то, остановился у питьевого фонтанчика. Через окружавшие головы он мог заметить, что мисс Парди всё еще печатает на машинке, а ее светлые волосы не падали на глаза, а были заколоты за ушами. Выглядела она очень нежной и очень юной. Он обвел глазами ее фигуру, заметил, что она сбросила одну туфельку, и усмехнулся: она, вероятно, сознавала, как изящны ее ноги и, из тщеславия, купила туфли на размер меньше, чем нужно. Ему стало любопытно, куда она дела вторую туфельку. Он чуть подвинулся, осторожно повернул голову и увидел, что она спрятала туфельку за мусорной корзиной, решив, что корзина скрыла от приемной и туфельку и ее ножку в чулке.
Когда члены комитета ушли, Холлингс подошел к мисс Парди и сказал как бы между прочим:
- Напечатайте, пожалуйста, мой меморандум. Боюсь, что если не записать сейчас, я его забуду.
Она оглянулась на голос и, когда увидела, кто это, слегка смутилась. Она подняла свой рабочий журнал, отодвинула стул и, в замешательстве, смахнула карандаш на пол. Он нагнулся, поднял его и ободрительно улыбнулся ей:
- А вы напечатайте прямо на машинке. Он очень короткий.
Он начал медленно диктовать, а когда закончил, мисс Парди вынула лист из машинки и отдала ему. Он поблагодарил ее медленной чарующей улыбкой, но когда вернулся за свой стол, смял меморандум в шарик и сунул в карман. Горло его пересохло от возбуждения, руки сразу похолодели, и он сжал их, заметив, что они чуть дрожат.
Мисс Линк в полпятого принесла ему почту и напомнила, что сегодня он должен закончить работу раньше обычного и переодеться, чтобы не опоздать на ужин. На сегодня ничего больше нет, кроме текущих дел, с которыми она справится сама. Если до конца дня возникнет что-то важное, она позвонит ему домой.
Он надел пальто и шляпу и прошел с мисс Линк в ее соседний небольшой кабинет. Он открыл ее дверь и пока стоял там, натягивая перчатки, заметил какое-то беспокойство к комнате стенографисток. Мисс Линк тут же подошла разобраться, а он стоял у двери, наблюдя за ней. Вернувшись, она покачала головой на нелепость ситуации, которую она обнаружила.
- Это всё из-за туфельки мисс Парди, - объяснила она. - Одна из дам мистера Уэтеролла пришла час назад, чтобы встретиться с ним, а с ней был щеночек-терьер. Щенок стал носиться по кабинету, как безумный. На мисс Парди не было одной туфельки - она сказала, что сняла ее на минуту, чтобы освободить ногу, а щенок, кажется, нашел ее и спрятал где-то в кабинете или утащил с собой.
Холлингс стал медленно застегивать пальто.
- Ну, - сказал он, - согласитесь, что это настоящий кризис.
- Серьезнее, чем вы думаете, - сказала мисс Линк. - У мисс Парди, наверно, нет другой пары. Как только она доберется сегодня домой? Не может же она идти по улице в одной туфельке.
Холлингс опять подумал о мисс Парди, и опять его охватило теплое и нежное ощущение красоты. Он ощутил начинающуюся дрожь и быстро достал бумажник.
- Вот бедняжка. Узнайте, пожалуйста, какой размер она носит, и купите ей другую пару, пока магазин не закрылся.
Он дал мисс Линк десять долларов.
- Только не говорите ей, пожалуйста, откуда эти деньги. Это может ее смутить.
Мисс Линк ответила:
- Я скажу ей, что клиентка мистера Уэтеролл нашла туфельку в своей машине и позвонила мне, чтобы я ее забрала.
Она взяла деньги и смотрела, как он идет по конторе и выходит через дверь. В мире совсем не много таких красивых мужчин, как мистер Холлингс, подумала она. Если бы таких было больше, каким, в самом деле, чудесным стал бы мир.
Выйдя из конторы, Холлингс взял такси и вернулся домой. Он вошел в лифт и глянул на часы. Было всего четверть шестого: вполне достаточно времени, чтобы принять ванну и переодеться. Слуга, услышав поворот ключа в замке, вышел в гостиную, как раз, когда Холлингс вошел:
- Мисс Линк позвонила днем, и я уже достал ваш вечерний костюм.
Он сделал шаг, чтобы взять шляпу и пальто хозяина, но мистер Холлингс покачал головой и прошел в маленькую комнату, служившую рабочим кабинетом который он запирал. Минуту он постоял у двери, прислушиваясь, пока слуга с чем-то возился в гостиной, а когда всё затихло, сунул руку в карман пальто и вынул из него потерянную туфельку мисс Парди.
Он сел за стол с туфелькой в руке, поглаживая пальцами ее глянцевую черную поверхность, а через минуту подошел к шкафу, который тоже держал запертым, открыл его, и на полке перед его глазами возникли другие понравившиеся ему туфли, которые появились там раньше туфельки мисс Парди. Все они, кроме одной, были дамские и все, кроме одной - черные, как и туфелька мисс Парди. Единственный, стоявший отдельно, мужской ботинок был светло-коричневый и, как вожак, возвышался над стадом сгрудившихся вокруг него дамских туфелек.
Однажды рано утром он увидел этот светло-коричневый ботинок и его до блеска начищенного товарища у двери гостиничного номера и забрал его, сам не зная зачем, потому что раньше мужские ботинки его совершенно не интересовали. Но именно этот ботинок овладел его воображением, возможно, благодаря необычной старомодной колодке, по которой он был сформован, и глянцевой яркости своего почти лимонного цвета. Это был ботинок сельского жителя, с высоким берцем и широким носком. Дырочки для шнурков доходили до середины берца, а над ними шел ряд металлических петель, в которые удобно ложились скрещенные шнурки. Такие ботинки не попадались ему на глаза много лет, и он, повинуясь импульсу, схватил его, сунул под пальто и поспешил в свой номер. Позднее он вложил двадцатидолларовую банкноту в конверт и положил конверт в оставшийся ботинок. Это не было кражей.
Он услышал, что вернулся слуга сказать, что ванна для него готова, быстро закрыл и запер шкаф. Он зашел в спальню и разделся, вновь размышляя о комитете, на котором в тот день был приглашен выступить. Там о нем по существу почти ничего не знали, если думали, что он будет доволен предложенной должностью. Он принял их предложение во внимание только потому, что эта должность могла стать первой ступенькой на пути к достижению его более значительных амбиций. Естественно, он не сказал комитету ничего такого, но его интерес был не столько в реализации существующих несовершенных законов, сколько в принятии более радикальных мер, которые надежно защитят людей от изначально присущих им собственных отвратительных желаний.
Приняв ванну и одевшись, он опять зашел в свой кабинет и опять открыл шкаф. Он взял башмачок мисс Парди нежно, обеими руками, будто перепуганную птичку, и склонился над ним, потершись щекой о блестящую поверхность.
Он не мог понять в этот миг, как какой-то плотный мужчина может насыщаться, когда на свете были туфельки, взывавшие к его любви, туфельки безличные и очаровательные как та, которую он приложил к губам. Но ведь они действительно существовали, и можно было пойти в театр или в кино и даже прогуляться по парку, не замечая мужчин и женщин, охвативших друг друга в объятиях и сомкнувших губы.
Он поднял голову, и в его глазах горел чистый яростный свет крестоносца. Туфелька, подумал он, тоже была в некотором смысле плотью, но плотью, из которой извлекли всё отвратительное. Он быстро отвел губы. В силе его отвращения было что-то пугающее и жалкое. В эту минуту он напоминал одного из ранних христианских мучеников.
Наконец, он вернул туфельку на полку и отошел от шкафа. Жаль, что ему нужно было присутствовать на обеде, но он уйдет оттуда как можно раньше и всё-таки проведет долгий счастливый вечер с этой туфелькой.
Он подошел к двери и опечаленно остановился у нее, взявшись за ручку. Перед его мысленным взором явилась туфелька на полке, ожидающая в сладкой безмятежности его возвращения, как верная жена. И вновь его охватило мгновенное теплое волнение, и показалось на миг, что его плоть растаяла и стала медленно капать с костей. Он прислонился к двери, ища опоры, в ушах застучала кровь, и дыхание едва прорывалось через полуоткрытый рот. Через минуту он очнулся, повернулся и послал туфельке воздушный поцелуй.
"Прощай, любовь моя! ... - произнес он со страстью в голосе. - Прощай, дорогая! ... До скорого свидания!"