Первого года службы зимний солдатик прятался в старых котельных от всевидящего Ока. Око, смеясь, наблюдало, но до поры до времени не трогало. На плачущих трубах спал солдатик, судорожно воруя скрюченным тельцем неродное тепло ржавой воды. Эй, солдатик, солдатик, ну от холода ты спасся, грохотнуло Око, да от дедов гремучих уберегся на время, да вот голод тебя настиг, вставай солдатик, лови комара подвального, ешь, ну как, сытна еда? Запивай водой оранжевой, батарейной слезы свои соленые. Где твоя мамка, душара?
Выбежал солдатик из котельной, а снаружи холод лютый бичом щелкает, обратно в сырой теплый мрак загоняет, солдатик туда - а там Око на трубе сидит, смеется - где твоя мамка? - солдатик обратно - а там бич по воздуху страшные песни высвистывает, заметался солдатик на лестнице, и вдруг видит вдалеке - в пыли морозной, в тумане, в сумерках, идет-бредет вся в снегу и метели его мамка, в халате, в шлепанцах, с большой тарелкой дымящихся пельменей. И зовет протяжно так: "Вася, Васенька, сынок, Васятка..."
Чудом увернулся он от бича морозного, да бросился навстречу, "мама, здесь я, здесь" кричит, и бежит, только слезы на щеках застывают. Соскользнуло Око с трубы, выплыло в дверной проем, и кричит вслед, хохочет: "Эй, дух, вернись, это не твоя мамка, это снежная королева, не ешь ее ледяные пельмени!"
Да не слышит Васька, налетел на мамку, выхватил тарелку, и давай пельмени в рот совать, а пельмени не хотят, чтобы Васька их глотал, они у него во рту бегать начинают, от зубов и языка уворачиваться, у них руки, ноги вырастают, они начинают брыкаться, обратно изо рта вылезти норовят. А мамка говорит:
- Чай ты сынок не голоднай, вона пельмени мои ледяные выплевывашь?
- Да пельмени у тебя мама сильно самостоятельные, видно не ты их лепила, не ты их варила.
- Ой не я, - согласилась мамка, - не я.
- А кто?
- Ты, Вася, ты...
- Я? - удивился простодушный дух.
- Головка от х.., - сказал подходя ближе солдат второго года службы Семенцов, - что ты тут сука, бормочешь? И с размаху дал духу в зубы. Он давно заметил его, отчаянно жестикулирующего в полном одиночестве на пустом, заснеженном плацу, и стоя на крыльце курил и наблюдал.
- С какой роты? - хрипло поинтересовался Семенцов, - на дурку косишь?
Дух лежал молча на асфальте, с которого сильный ветер сдул снежное покрывало. "Асфальту холодно", - подумал он.
Как маленькое атомное солнце, грозно сверкая зраком, выплыло из недр доисторической котельной грозное Око, подплыло к Семенцову, и зыркнуло.
- Ох..ел совсем? - спокойно так поинтересовалось, - сам только из фазанов, что дедушкой стать не терпится?
- Не понял, - протянул Семенцов, медленно перекатывая во рту папиросу "Наша Марка", - ты чего за духа заступаешься, стреманая лампочка?
- Тупой ты, Семенцов, - сказало Око, - такой тупой, что даже меня не боишься. Я тебе сейчас в штанах пожар устрою. Нет, потом, а сейчас давай штаны снимай, быстро, быстро...
- Пожалей, - одними губами сказал резко побледневший Семенцов, - я чухан, ты - солнце. Не позорь.
- Изыди, - шепнуло Око.
Семенцов исчез в крутящемся белесом тумане как воспоминание.
Вставай, Вася, иди в роту, повторяло Око, и поднялся бедный дух, и поплелся в роту, и пришел туда и никто его не трогал. А потом лег на свою кровать и спал спокойно до самого подьема.
Спи, Вася, спи, говорило Око, я за тебя асфальт погрею, авось снег растает, и вырастет сквозь асфальт травка, а то может и колосок ржаной взойдет, если хорошо погреть, да портянкой пахучей прикрыть от ветерка, глядишь взойдет солнце-колос, с ракету космическую величиной, и срубят солдатики тот колос топорами, да смелют гусеницами танковыми в муку, да напекут солдатского хлебушка грубого, да будут есть, а муки много будет, все вокруг будет в муке, вот как сейчас - белое-белое. А то без хлебушка солдат воевать не сможет, а так он мякиша в ствол своей пушки натолкает, да как стрельнет по всему миру сразу, и полетит тот мякиш прямо в город Москву, и упадет на москвичей, и все погибнут, а солдатик рассмеется, завернет оставшуюся горбушку в чистую портянку, положит в вещь-мешок, и пойдет встречать поезда, какой на родину, а какой с родины. Все одно куда ехать солдату. Главное чтобы хлеба было побольше.