Чернов Александр Борисович : другие произведения.

Тени таятся во мраке

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 6.92*16  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    2-я книга серии "Одиссея капитана Балка"

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Чернов А.Б.

ОДИССЕЯ КАПИТАНА БАЛКА

Цикл романов в жанре "военно-историческая фантастика"

На основе оригинального таймлайна

Мир "Варяга" - победителя 2 (МПВ-2)

  
  
  
  
  

Книга вторая

  

Тени таятся во мраке

2017 год

Больше "Варягов"! Хороших и разных!

Г.Б. Дойников

Посвящается светлой памяти

моего безвременно ушедшего друга

историка, поэта и гражданина

Владимира Евгеньевича Ильина

  
   Вы так нуждались в Мире этом?
Вот и дождались -
В лицо
Кастетом!..

Э. Гольцано

  
  
  

Пролог

  
  
   Маньчжурия. 14 апреля 1905-го года
  
   - Ваше величество?..
   - Да, генерал. Это я. Но прошу Вас, пожалуйста, не шевелитесь, лежите спокойно и поменьше говорите. Доктора считают Ваши раны и общую контузию весьма опасными и настаивают на полном покое. И только Ваша настойчивость в желании непременно встретиться со мной, заставила их дать нам десять минут для общения.
   - Мне очень жаль, Ваше величество...
   - Мне тоже, Ясумаса-сан. Мне тоже...
   Наша последняя встреча в конногвардейском манеже проходила при куда более приятных обстоятельствах. Помните, это было больше тринадцати лет назад? Во время Вашего исторического конного рейда от Берлина до Тихого океана. Как же много воды утекло за эти годы. Так много, что Россия и Япония успели даже сделаться врагами.
   Но зачем? Кому нужны были эти десятки тысяч смертей?..
   Почему вы, получив от Китая гораздо больше того, что могли разом переварить, не пошли по пути мирных соглашений с соседями? Японцы - предприимчивый, умный и трудолюбивый народ. На пути мирного проникновения в Корею и Китай вы могли бы получить много больше, чем на пути военных авантюр...
   Вы не считаете, что все это было со стороны Японии глупостью, генерал?
   Но неужели невооруженным глазом не видно, что, даже изгнав, предположим такое чисто гипотетически, с тихоокеанского побережья Россию, а затем Германию из Циндао, с Мариан, и даже французов из Кохинхины, вы лицом к лицу столкнулись бы с интересами Англии и Североамериканских Штатов? Чья совокупная промышленная и военно-морская мощь в итоге перемолола бы вас как механическая машина для рубки мяса, превратив в свою бесправную колонию.
   Заключая мир с Вашим Императором, я полагал, что те условия, которые были ему и японскому народу нами поставлены, гораздо более умерены и щадящи, чем любая другая держава могла бы рассчитывать получить от России в подобных обстоятельствах. Вы согласны со мной?
   Ведь вашему народу оставлено главное - возможность жить и развиваться дальше в свободном государстве. Даже из Кореи Япония не будет вынуждена уйти окончательно. Так что же в этих условиях Вас и ваших товарищей по оружию не устроило, генерал?
   Разве вы все не понимали, что успех вашего безумного предприятия возобновил бы войну? И в этих обстоятельствах вашу несчастную страну ждал бы неизбежный, жестокий разгром с последующим расчленением?..
   Так почему!? Чего лично Вы желали добиться моей смертью, Ясумаса-сан?..
   - Честь императорской армии не позволяет нам, ее офицерам и генералам, смириться с отказом от борьбы. Тем более, со столь постыдным и трусливым отказом, когда еще достаточно сил и средств, чтобы сражаться. Японская армия не побеждена. И мы не могли вынести позора такого унижения, мы обязаны были смыть его кровью...
   - Своей и обидчика. Замечательное продолжение легенды о сорока семи ронинах. Но, любезный Ясумаса-сан, зачем Вам пытаться говорить со мной на языке средневекового воина-самурая? Конечно, я понимаю и уважаю Ваши чувства. Возможно больше, чем любой другой из европейских монархов. Все-таки, Россия на три четверти - азиатская держава. Полагаю, Вы об этом не позабыли.
   Но вы, японцы, так азартно стремясь вводить у себя самые последние новшества мировой цивилизации, разве не разглядели, что войны нового времени ведутся уже не просто массовыми армиями, а народами? И их последствия ложатся на народы целиком, на долгие десятилетия?
   Если отстаивая свою клановую честь в уже объективно и безнадежно проиграной кампании, ваше воинское сословие готово умертвить вместе с собой большую часть мужского населения Японии, такое желание безумно и преступно! Это преступление перед Вашим собственным народом. Не говоря уже о том, что это прямое неповиновение: отказ офицеров императорской армии от исполнения приказа этого самого Императора, вашего монарха, своего высшего военного вождя. Сиречь, измена и предательство.
   - Наш Император был введен в заблуждение кучкой перепуганных политиканов, и поэтому...
   - И поэтому вы сочли себя в праве не исполнять его приказы?!
   - Мы полностью сознавали свою вину перед нашим Императором, Ваше величество. И все были готовы искупить ее, как подобает представителям наших древних фамилий. Поскольку наша честь...
   - Генерал, мы не будем дискутировать положения Бусидо. Я хотел обсудить с Вами произошедшее с точки зрения здравого смысла и возможных последствий для Японии, а не только для Вашей чести, или для чести ваших самурайских кланов. К сожалению, в этом Мире есть вещи гораздо более важные. Так уж несправедливо он устроен. И с точки зрения некоторых персонажей нынешней мировой политики, ваша щепетильность в отношении к своей чести не столько достоинство самурайского сословия, сколько его уникальная ахиллесова пята. Позволяющая навязать японской военной элите выгодный для них образ действий. Возможно, гибельный для вас...
   Конечно, если Вам неприятна такая постановка вопроса, давайте поговорим на эти темы позже. Когда Вы достаточно окрепните.
   - Ваше величество. Простите мою нескромность, но каким образом так случилось, что я до сих пор жив?
   - Полковник Сиракава, придя в сознание на руках моих офицеров, попросил найти Ваше тело под руинами строения и предать земле с подобающими генералу почестями. Когда Вас откопали мои казаки и морские пехотинцы, стало ясно, что Вы выстрелили из пистолета себе в лицо. Но, по-видимому, в результате контузии, рука подвела Вас. Пуля пробила лицевую кость и застряла в черепе, сзади, у шеи. Не затронув критически мозга и позвоночника. Извлечь ее хирургам удалось лишь с огромным трудом. Вас оперировали почти четыре часа.
   - Ёсинори-сан выжил?
   - Нет. Он скончался. Его раны оказались смертельными. Сожалею, но все остальные Ваши спутники тоже погибли в этом бою.
   - Счастливцы... - морщась от накатывающих волн боли, прошептал японец.
   - Ну, это как сказать...
   Что ж. Время нашего первого свидания подходит к концу, генерал. Пора передавать Вас в руки ваших спасителей в белых халатах. Им надо вколоть Вам морфий. Я надеюсь, когда Вы окрепните, Ясумаса-сан, у нас еще будет время поговорить по душам.
   - Ваше величество!.. Позвольте попросить Вас об одной милости.
   - Слушаю Вас, генерал.
   - Я обязан искупить свою вину. Пожалуйста, прикажите принести мне револьвер с одним патроном.
   - Я обещаю Вам вернуться к этому вопросу только после Вашего полного излечения.
   - Но, Государь...
   - Давайте без "но", генерал. Вы - мой пленник, а не гость. Вы находитесь в полной моей власти. И будьте добры, Ясумаса-сан, впредь не забывайте об этом. Как я понимаю, самурайские и европейские рыцарские нормы поведения, как и традиции, в таком случае практически совпадают, не так ли? Любые варианты бегства или сэппуку я Вам запрещаю. Извольте лечиться и ждать моего решения Вашей дальнейшей судьбы.
   Но, разумеется, я не возражаю, если Вы пошлете подробный рапорт Императору Муцухито о случившемся. Я с уважением учту его августейшие пожелания в отношении Вашей персоны, если таковые воспоследуют. Желаю скорейшего выздоровления, генерал.
  

***

   Выйдя из купе, превращенного докторами в одноместную палату для генерал-майора Фукусимы, Николай справился у медиков о состоянии казачьего офицера, третий день лежащего без сознания здесь же, через стенку от японца.
   После извлечения из его тела трех "гочкисовских" пуль, штопки двух сквозных ран и здоровенного разрыва скальпа от касательного ранения над ухом, мало кто верил, что Семен Буденный надолго задержится на этом свете. Слишком много крови он потерял, и это при том, что даже одной из шести попавших в него пуль, извлеченной из-под правой лопатки, могло хватить для летального исхода. Она прошла в нескольких сантиметрах от сердца, пробив легкое насквозь.
   В иных обстоятельствах, дожить до рассвета после боя, ему было бы не суждено. И лишь предусмотрительность полковника Спиридовича, оборудовавшего медблок в поезде-дублере новейшим ренгеновским аппаратом, и настоявшего на включении в аптечный запас антибиотиков Банщикова, дала ему шанс.
   Хотя операция прошла успешно, врачи настоятельно предлагали оставить Семена в госпитале Харбина. Фактически, как безнадежного. Но царь не позволил. Посчитав, что если еще один из его отважных спасителей обречён в скором времени умереть, то, по крайней мере, он, Николай, обязан лично поучаствовать в его похоронах...
   Истекали третьи сутки, как раненый метался в горячечном забытьи. Эскулапы пока ничего обнадеживающего не обещали. Но при этом не константировали и ухудшения его состояния. Это радовало. Надежда теплилась. Почему-то Николай очень близко к сердцу принял судьбу этого простого русского воина, в бешенстве атаки дерзнувшего вскочить во весь рост и броситься с наганом и бомбочкой на пулеметы.
   "Что это было? Безрассудство, слепая ярость или героизм?..
   Конечно, героизм! Ведь он не знал, что подоспевшие с поезда-дублера морпехи уже устанавливают за валунами на фланге бомбометы, и засевшим в фанзе японцам генерала Фукусимы остается всего-то пара минут жизни. Он думал о своих товарищах, прижатых к земле свинцовым ливнем, о тех, двое из которых так и остались лежать там, в чужой маньчжурской земле. Но, нет! Теперь - в их земле. В нашей, русской..."
   Добравшись до своего вагона, Николай, не заходя в салон или кабинет, задержался у окна в коридоре. Облокотившись на поручень, он задумчиво провожал взглядом укрытый хвойным редколесьем каменистый склон, под перестук колес, проплывающий мимо в туманной дымке измороси. Мелкие капельки воды, змеясь, ползли вниз по стеклу, постепенно собираясь в струящиеся ручейки, рисующие на его полированной поверхности причудливые узоры.
   "Завтра будем в России. И это - хорошо. Хотя Мишкин телеграфирует регулярно, что у них в столице все под контролем, а наскоки матушки и дядюшек выдержаны, отбиты, и никаких авантюр за этим не воспоследовало, - пора, пора возвращаться...
   И по моим уже соскучился ужасно. До скрежета зубовного! Да, пишут, что у них все хорошо, что малыш, слава Богу, пока ничем не болеет, но ведь к сердцу бумагу с буквами вместо них не прижмешь, не обнимешь..."
   Где-то впереди протяжный гудок паровоза стал тише и глуше. Стена гранитных валунов за окном придвинулась, и внезапно все вокруг погрузилось в пахнущий дымом мрак. Туннель...
   Пара минут таинственной, грохочущей тьмы. И снова - свет, скалы, сосны...
   "Алике написала, что Сергей с Эллой собираются в Гессен, а мамА, после общения с Мишкиным в первый вечер по его приезде, потребовала срочно подготовить для нее яхту к отбытию в Копенгаген. Ну, что же. Пусть лучше родичи демонстрируют нам свои "Фи" издалека, чем мучают истериками, страшилками и угрозами в Питере. Со временем все успокоится. А пугать нас не надо. Пуганые уже...
   Дурново и Зубатов доложили, что подписанные мною на их имена "индульгенции" свою роль сыграли. И получается, что капитан Балк оказался полностью прав в своих опасениях. Что по поводу японцев, что по поводу столичных умников. Хотя, если честно, в его интуиции, или расчете, я не сомневался. Человек с таким громадным, уникальным опытом - самый дорогой подарок Небес для нас всех. Мне надо только привыкнуть к тому, что материализована эта личность в совсем еще молодом человеке. Мишкину, тому попроще, с их паровозно-окопной дружбой. Дай Бог Василию Александровичу удачи на островах дождей и туманов...
   Кстати, а у нас-то дождь, похоже, весь вылился. Небо голубое показалось. Но хватит созерцать красоты природы, самое время пригласить к чаю Руднева. Надо дослушать его рассказ о разных типах боевых самолетов для морской авиации, об их атаках с торпедами на крупные боевые корабли и постановке с воздуха морских мин.
   Заодно будет повод удивить его телеграммой о том, что новый дружок адмирала - герр Тирпиц, вместе со своими "птенцами" в аксельбантах, примчались сегодня в Артур на "Грайфе" как ошпареные. С приказом Вильгельма о немедленном выезде в Берлин. Похоже, что наш кузен по достоинству оценил те материалы, что передал ему Банщиков. И дядюшку Берти с Фишером и всей их компанией ждут в будущем весьма интересные сюрпризы. Спецпоезд для Тирпица Алексеев выделил сразу, немцы уже в пути.
   Кстати, если эта парочка в самом деле крепко подружится, такой поворот событий можно лишь приветствовать. И представившийся случай не использовать просто грешно. Пожалуй, стоит оставить Всеволода Федоровича встречать немцев в Иркутске, пусть он прокатится с ними до Петербурга, потолкует о жизни, флотских делах и прозондирует, что Тирпиц слышал о германских планах на будущий Конгресс по итогам нашей с японцами войны. Раз уж нам пришлось на эту головную боль согласиться.
   И заодно, если успеет до прибытия Тирпица, пусть посмотрит в городе подходящую площадку под те будущие заводы, о которых мне с таким жаром рассказывал, и с местным чиновничеством пообщается. Определится, с кем из заводчиков можно дела вести. И сам на месте решит, так ли уж хороша его идея: построить секретную базу для производства и испытаний новых морских и авиационных вооружений здесь, у Байкала, с опорой, как он выразился, на "промышленный куст" Иркутска.
   Конечно, Безобразов с Абазой разворошили тамошнее сонное царство. Но думается мне, что местные спят и видят, как с окончанием войны большое начальство съедет до столицы. Чтобы можно было почивать в своих таежных кустах на печках, как и прежде.
   И почему, интересно, Руднева всегда кривит, когда я упоминаю про этих двоих? Нет, их вина в том, что японцы нас упредили, конечно, есть. Никто не спорит. Но разве это умаляет их заслуг в деле наведения порядка на магистрали, налаживании организации тылового обеспечения армии и приведения в чувство зарвавшихся интендантов?
   Да! И не забыть поинтересоваться, почему такое ошарашенное выражение было у Всеволода Федоровича на физиономии, когда он услышал имя и фамилию того раненого казачка, нашего спасителя, которого я распорядился взять к нам в поезд. А то ведь такое впечатление было, что наш красноречивый адмирал от удивления язык проглотил. Может быть, он что-то знает об этом человеке необычное, из их с Мишей и Василием, из ТОЙ истории?.."
  

Глава 1. Рыбак рыбака видит издалека

  
   Женева. Март 1905-го года
  
   Над серо-стальной, неподвижной, как зеркало водной гладью сгущался туман. Его белесая пелена скрыла от глаз великолепие окружающих Женевское озеро альпийских круч и ущелий, водночасье превратив красивейшее место Европы в некое подобие "финско-шведского" захолустья где-нибудь у Ботнического залива.
   Ни ветерка. Сыро, холодно, тоскливо. Безлюдно на набережной. В парке Мон-Репо не слышно привычных голосов гуляющих. И даже крикливые местные чайки притихли, попрятавшись где-то. Мертвый сезон...
   Однако, отсутствие за широкими окнами ресторации умиротворяющего пейзажа, завораживающего гостей своим сказочным очарованием и обычно служившего приятным бонусом к снеди, не огорчало четверых со вкусом одетых мужчин, под бордосское сухое, запеченную форель и жаркое по-бернски, наслаждавшихся теплом камина и о чем-то довольно эмоционально беседующих.
   Компания, расположившаяся за единственным в заведении занятым столиком, на стороннего наблюдателя произвела бы самое положительное впечатление. По-видимому, сегодня здесь собрались отобедать господа вполне респектабельные. Возможно, старые друзья давно не видевшие друг друга. И каждому было что сказать, и каждому - что послушать. Все очень мило, деликатно и пристойно. Правда, спорят они между собой по временам жарко. С жестикуляцией, даже с пятерней по столу...
   Вот только парадоксальный юмор ситуации заключался в том, что как минимум трое из этих щеголеватых господ были по жизни очными или заочными врагами друг другу. А четвертый, как минимум для двоих, был врагом классовым. Но Россия, как известно, издревле страна парадоксов...
   Физиономист со стажем, официант Жак, безошибочно определил в гостях заведения русских. Виной тому был даже не их "грязноватый" немецкий или легкий акцент. Просто выходцев с одной шестой части суши в Швейцарии не так уж мало.
   Нет, конечно же, сейчас их здесь поменьше, чем сто с лишним лет назад перелезло со штыками и фузеями через Альпы. И ведут они себя гораздо скромнее суворовских солдат. Как-никак, - политическая эмиграция. С виду люди серьезные, интеллигентные. Но нутро дикое, варварское под манишкой не спрячешь: зря разве полиция Лозанны и Невшателя уже три года ищет, где их бомбисты готовят свои страшные динамитные снаряды?
   Жак утонченно и элегантно делал свою работу, как обычно рассчитывая на щедрые чаевые от подвыпивших азиатов. И честно положа руку на сердце, ему было совершенно безразлично все то, о чем здесь так эмоционально толкуют меж собою эти господа. Но у человека более искушенного в политике, как сама эта "великолепная четверка", так и тема ее серьезной беседы, вызвали бы наиживейший интерес.
  

***

   А началось все с того, что сидящий сейчас за вышеозначенным столом гениальный русский политэкономист-аналитик, убежденный марксист и царененавистник Владимир Ильич Ульянов три недели назад выдал на-гора свою очередную статью. Романтик идеи всенародного счастья посредством победившей пролетарской революции и безжалостный, прагматичный циник во всем, что касалось тактики достижения этой победы (в том числе жизней и судеб противников, которые должно возложить на ее алтарь), предворил свой материал броским заголовком: "О новой тактике российской социал-демократии".
   В ней товарищ Ленин математически точно оценил перспективы и шансы русской революции в свете победы империи Романовых в войне с японцами на Дальнем Востоке, полного провала эсэровско-гапоновского "челобития" на площади перед Зимним дворцом и кайзеровского "кавалерийского наскока" на Санкт-Петербург.
   Статейка получилась занятная. И громыхнула она не только в эмигрантских тусовках по Европам-Америкам, но и на далекой, заснеженной Родине. В ней яростный апологет диктатуры пролетариата пришел к неутешительному выводу: "С делом революции в России на сегодня покончено. Царизм решительно и прочно перехватил инициативу у нашей социал-демократии, погрязшей в несвоевременных, вздорных внутренних склоках, а тем временем ее "подопечные" - рабочий класс и крестьянство - на волне восторгов от Шантунга и Ляояна запростецки клюнули на очередные фарисейские посулы властей.
   Посулы подлые и лживые, поскольку ни о каком реальном участии в управлении государством широких народных масс речи не идет в принципе...
   Контрибуция с разбитых японцев, поглощение отнятой у китайцев Маньчжурии и половины Кореи, но главное - начинающаяся экспансия в Россию германского капитала, позволят быстро создать избыток рабочих мест, что определенно снизит общий градус политической борьбы пролетариата. Созданные на зубатовских принципах профсоюзы низведут ее до точки замерзания. И этот лед не начнет трещать по крайней мере до того времени, когда вскроется неизбежная коррумпированность и продажность подсунутых рабочим властью профсоюзных "вождей".
   Оглашенная столыпинским Кабинетом министров программа по переселению части крестьянства на целинные земли, с одновременным списанием выкупных платежей и началом разрушения общины, выпустит весь накопившийся бунтарский пар из крестьян, капитализируя социально-экономические отношения в деревне. Чем превратит в утопию, очевидную не только для РСДРП, но и для всех, краеугольную часть программы партии СР. Всю эту "социализацию земли", которой эсэры так гордятся.
   В итоге половинчатых реформ, государственная власть помещиков и капиталистов в России будет "законсервирована" на долгие годы. Такие реформы социал-демократия должна воспринимать и понимать как хитрый ход, как внутреннюю тактическую победу царизма. Которую господа Столыпин, Плеве, Зубатов и Дурново ловко присовокупили к победе внешней. Над Японией. Которая сама по себе не так уж много и потеряла...
   Кто же еще, кроме Китая, к которому, очевидно, ни Корея, ни Маньчжурия, уже не вернутся никогда, проиграл в сваре империалистических хищников на Дальнем Востоке? Мы должны ответить на этот вопрос с учетом последних событий внутри России.
   Подлинными проигравшими в Русско-японской войне оказались не самураи и их англо-американские кредиторы, а проливавший свою кровь на полях сражений русский народ. И, сколь бы парадоксально это ни прозвучало, - финансовая олигархия Парижа. А еще несколько месяцев назад эти деятели считали Российскую империю своей законною добычей, окончательно запутавшейся в их долговых тенетах!
   Заодно с этой иностранной олигархией в проигрыше та часть российской чиновной и сановной верхушки, что давно научилась и привыкла связывать свое благоденствие с обслуживанием ее интересов. А также та часть российского национального капитала, который будет неизбежно оттеснен, если не пущен по миру, в конкуренции с германским.
   Русским социал-демократам на данном историческом этапе придется признать, что совокупность военной победы, обещание полуреформ в удачный момент, и негласная сдача страны в кабалу германцам, значительно усилят политические позиции царизма.
   Борцам за подлинное освобождение трудового народа предстоят годы неизбежной реакции, требующие от революционеров выдержки, стойкости, фанатичной жертвенности, глубочайшего тактического профессионализма и готовности к сотрудничеству с самыми неожиданными, даже противоестественными, тактическими союзниками. Сложившаяся ситуация требует от российской социал-демократии способности и готовности продолжать схватку в глухой обороне. В подполье.
   При таком развитии событий роль РСДРП, ее Бюро комитетов Большинства, как боевого авангарда всех революционных сил, возросла многократно. Поскольку партия социалистов-революционеров в результате своего декабрьского фиаско у Зимнего растеряла авторитет, а господа "освобожденцы" и прочие интеллигентствующие либеральные демократы в сложившихся условиях (созыв законосовещательной Думы, Конституция, профсоюзы, расширение прав и свобод) обречены на соглашательство и постыдную роль ручных, парламентских собаченок царизма. Тявкающих по команде на того, на кого укажет хозяин, и на задних лапках скулящих перед ним за обглоданную косточку..."
   И так уж получилось, что одним из самых первых и внимательных читателей этого номера запрещенной в России ленинской газеты "Вперед", стал Сергей Юльевич Витте.
  

***

   Петр Людвигович Барк, потомок обрусевшего англичанина, корабельного мастера Питера Бёрка, сбежавшего от карточных долгов из родного Ливерпуля и решившего попытать счастья в Петровской России, продвинулся по имперской служебной лестнице гораздо выше своих предков. Хотя потомственное дворянство, выслуженное его отцом в должности лесничего в Екатеринославской губернии, безусловно, дало ему хорошую стартовую позицию.
   В свои неполные тридцать шесть, выпускник юридического факультета столичного университета успел стать заметной, если не сказать выдающейся фигурой на российском банковском Олимпе. В 1894-ом году Барк назначен чиновником по особым поручениям Госбанка, в 1895-м - секретарем при Управляющем Государственным банком. Через два года после этого он становится директором Петербургской конторы Госбанка по отделу заграничных операций. Столь стремительный взлет для молодого человека 28-и годов от роду был в самом деле необычайным: такое место занимали чиновники, достигшие ранга "Превосходительство".
   На исходе 19-го века Барк уже успел войти в руководство двух негласных филиалов Госбанка, став предсе-дателем Правления Ссудного банка Персии и членом Прав-ления Русско-Китайского. Особо активной и разно-образной его деятельность была в Ссудном банке Персии в период, когда всесильный министр финансов Российской империи С.Ю. Витте начинал осуществлять свои планы экономической экспансии на Среднем и Дальнем Востоке.
   Полагаю, уважаемый читатель уже задумался о том, что одной умной головы для такой, поистине головокружительной карьеры, несколько маловато? Нужна или маза, как говорят военные, или, на крайний случай, удача. Не так ли?..
   Удачу Петра Людвиговича звали "Верность". Верность в деловых и человеческих отношениях. Верность единожды данному слову и жизненным принципам. А если проще, - то удачу его звали "Сергей Юльевич Витте", который в свое время обратил внимание на талантливого клерка, знающего три иностранных языка, старательного, исполнительного и готового на лету схватывать идеи начальства. А тот, в свою очередь, отплатил ему за покровительство и протекцию честной службой и искренней дружбой.
   Работой в Госбанке и в подведомственных ему учреждениях обязанности Барка в качес-тве чиновника финансового ведомства не исчерпывались. Реформа Петербургской биржи, как и большинство пре-образований Витте в области финансов, должна была способствовать большей, чем ранее, за-висимости ее от финансового ведомства. Контролировать ход реформы изнутри предстояло лицу, облеченному полным доверием министра финансов. И 8 февраля 1901-го года он становится действитель-ным членом фондового отдела при Санкт-Петербургской бирже и полномочным членом Совета отдела.
   За годы работы в команде Сергея Юльевича, молодой, талантливый финансист неоднократно ста-жировался в Германии, Франции, Голландии и Англии, в том числе в берлинском Банкирском доме Мендельсо-нов, который имел давние деловые связи с русским Минис-терством финансов, а также с бизнесом парижских, лондонских и венских Ротшильдов. Барк даже был удостоин высокой чести личного знакомства с легендарным "верховным дуумвиратом" Семьи - баронами Натаниэлем и Альфонсом...
   И нет ничего удивительного в том, что неожиданное падение фон Витте с высот государственной власти, Петр Людвигович воспринял как личную драму. Как нет ничего странного и в том, что по мере своих сил он делал все, что было в его компетенции для "реставрации" Сергея Юльевича. Для финансиста и дворянина во втором поколении клановая личная верность своему патрону оказалась выше феодальной верности сюзерену. В нашей истории с окончательным устранением Витте от власти, в 1906-м году ушел с государственной службы и Барк, без колебаний оставив посты заместителя управляющего Госбанком и главы его Петербургской конторы.
   И вот сейчас, выполняя весьма ответственное поручение фон Витте, между прочим согласованное Барком во время переговоров о госзайме в Париже и Берлине с очень серьезными людьми, Петр Людвигович оказался за одним столом с двумя, пожалуй, самыми опасными врагами монархической системы в России. А заодно - и с бывшим главным российским полицейским...
  

***

   Внимательно наблюдая за пикировкой виднейших лидеров "швейцарской коммуны" российской политэмиграции, Барк, научившийся прятать свои эмоции в ходе проведенных им многочисленных переговоров по финансовым и бизнес-вопросам, ни единым взглядом, ни мимикой, ни жестом, не выдавал кипящую внутри него бурю чувств.
   "Эти двое, они даже моложе меня. Но руки у обоих - по локоть в крови! И это при великом интеллектуальном уровне, который они демонстрируют, при вполне очевидной и искренней душевной боли за судьбы малоимущих, страдающих слоев русского общества. Так, может быть, что-то человеческое в них осталось, все-таки? Или я ошибаюсь?
   Но как можно столь откровенно, так буднично, по-деловому, рассуждать о том, что кровавое злодейство террора, развязанное эсэровскими боевиками, есть лишь один из политических инструментов для воздействия на "косную, упрямо не желающую слышать их требований" власть? По-сути - шантаж! И искренне считать, что именно эти убийства и сподвигли, в конечном итоге, царя на начало реформ политической системы?
   Неужели "экспорприация экспорприаторов", тривиальный разбой и бандитизм, чем занимаются эсдековские боевики, грабя и убивая, это только раскрутка того процесса, который примет совсем иные масштабы с победой "пролетарской революции"?
   Как рано умер Достоевский! Если бы он мог их видеть и слышать. Это потрясающие типажи. Бог мой, какие чудовищные субъекты! И почему они не в сумасшедшем доме до сих пор!?
   Однако, как поразительно спокоен Лопухин. Хотя, уж он-то повидал на своем веку всяческой публики...
   Возможно, я начинаю понимать, в чем тут дело...
   Нет, эти люди не шизофреники. Их словестная дуэль на многое помогает открыть глаза. Оба они, что господин Чернов, что Ульянов, - рафинированные эгоцентрики. Они видят наш мир исключительно через свою в нем роль. Но при этом каждый из них обитает в своем собственном мире! И в нем он - демиург. И под этот утопический мир жаждет переделать мир реальный и всех тех, кто в нем живет. Для каждого из них существует лишь одна правда. ЕГО правда.
   Смертный грех гордыни горит каиновой печатью на этих сократовских лбах...
   Но если у эсэровского вождя самолюбование прорывается во всем его внешнем виде, в блеске туфель, в холености бархатного костюма и роскошной шевелюры, в тщательно подвитых усиках и коротко остриженных, подпиленных ноготках, то для его нынешнего визави, - невзрачного, лысеющего эсдековского лидера, вся внешняя атрибутика не стоит ломоного гроша. Мирская суета для него - даже не на втором плане. Закомплексованная самовлюбленность Чернова тонет в тени монументальной личности Ульянова-Ленина. Он - человек-идея. Его энергетика потрясает. Его анализ "текущего политического момента" точен, как таблица Менделеева. И столь блестящий, выдающийся русский ум день за днем и год за годом трудится над одной единственной целью, сулящей России в будущем братоубийственную резню небывалого масштаба! Это воистину страшно...
   Если господин Чернов готов ради торжества своих идеалов уничтожить десятки, может быть сотни конкретных деятелей Империи, то товарищ Ульянов-Ленин, похоже, не остановится перед поголовным истреблением всех, кого он относит к эксплуататорским классам. Причем, будет совершенно искренне считать себя высшим судьей и мерилом абсолютной справедливости...
   И мне приходится во всем этом участвовать!? Что же это? Хроники абсурда или реальная политика? Господи, милостливый, ведь месяц назад я ни о чем подобном даже и помыслить не мог. Вернее - не посмел бы...
   Но происходящее вовсе не сон, не сцена из пьесы сумасшедшего автора. Сегодня эти двое, как и те силы, что за ними стоят, должны услышать официальное предложение от силы третьей, чьи совокупные возможности несоизмеримы по сокрушительной мощи с возможностями любых узких групп воинственных и самоотверженных фанатиков.
   И - два дня им на ответ. Ни минутой больше...
   Но не призывем ли мы на помощь монстров ада, с которыми потом не совладаем?"
  

***

   То, что вожди российских радикалов с первых минут встречи уделяли друг другу больше внимания, чем питерским гостям, поначалу вызвало у Алексея Александровича Лопухина удивление и даже чувство некоторой досады. Складывалось впечатление, что эти люди, для которых именно он, Лопухин, каких-то девять месяцев назад был главным реальным противником, сейчас больше интересуются своими текущими политическими разногласиями.
   Однако, экс-директор Департамента полиции МВД довольно быстро освоился с таким, по-началу неожиданным для себя раскладом. Признав, что подобная реакция с их стороны как раз-таки наиболее естественна.
   Во-первых, ни Ульянов, ни Чернов, не предполагали, что увидят здесь друг друга. А непримиримость конкуренов штука взрывоопасная. Хорошо хоть глотки друг другу рвать не кинулись. Но Чернова, сходу "наехавшего" на своего визави, понять можно. Ведь в своей нашумевшей статье Ленин мимоходом, походя, пнул не столько всю партию СР, сколько персонально Виктора Михайловича, как главного эсэровского идеолога и апологета теории "социализации земли". Пинок, судя по всему, оказался болезненным...
   А во-вторых, господин отставной "цепной пес" Лопухин приехал в Швейцарию явно не только для того, чтобы рассказать партийным лидерам о возникших осложнениях в положении арестованных Гершуни, Красина и их подельников. Скорее всего, его задача - попытаться добиться чего-то конкретного от ПСР и РСДРП для облегчения судьбы томящихся в застенках руководителей и рядовых членов их Боевых организаций.
   Похоже, торг предстоит нешуточный. А раз так, то лишние пять или десять минут словестной разминки перед главной схваткой ничего не изменят и не решат...
   Зачем Лопухин притащил с собой в Женеву еще и этого молодого банкира? Пока не понятно. Но кто такой для двух "титанов революции" какой-то биржевик? А то, что сам господин Лопухин для партийных вождей теперь был врагом бывшим, следовательно, - принебрежимо малой величиной, ясно стало в первый же момент их знакомства. По надменному кивку Чернова и хитроватой ухмылочке с ядовитым смешком Владимира Ильича.
   Лишь то, что просьба "отработанного кадра" Лопухина о личной встрече прошла по линии Евно Азефа у эсэров и Максима Горького у эсдеков, сподвигло обоих партийных бонз на нее согласиться. То же, что на самом деле инициатива встречи исходила лично от Витте, осталось за кадром.
  

***

   - А что, любезнейший наш Алексей Александрович, Вы хоть и не у дел нынче, но вдруг, да знаете, почему это Петр Аркадьевич нашему дорогому Виктору Михайловичу портфель министерский не предложил? Тем паче, если Ваш царь-батюшка вознамерился вдруг у разлюбезных своих господ-помещиков часть землицы отнять, да крестьянам раздать, позабыв совсем про аппоплексическую табакерочку.
   Или побоялся Ваш новый премьер, что господин Чернов с дельцем-то земельной "социализации" получше любого Кривошеина справится? - добивая своего оппонента в споре, хохотнул Ленин, в прищуре его восточных глаз резвились бесовские искорки, - Так, смотришь, и в министров-губернаторов пулять и динамит-с метать, поменьше бы стали...
   Успев привыкнуть к ленинскому грасированию на манер, модный у выпускников пажеского корпуса, и лаконичности его хлестких фраз, Лопухин с состраданием смотрел на надувшегося, покрасневшего от возмущения Чернова. Судя по всему, лидер эсэров осознал, наконец, свой полный крах в диспуте с товарищем Ульяновым, чье виртуозное искусство полемического фехтования было сродни безжалостному мастерству бретера.
   Разряжая обстановку, Алексей Александрович решил прикрыть собой измученную жертву колкого ленинского остроумия, и слегка попикироваться с апологетом диктатуры пролетариата, принимая его шутливо-вызывающий тон.
   - Сдается мне, вовсе не в терроре дело. Ведь если бы Виктор Михайлович на селе социализацию учинил, то за ней непременно возникла бы потребность в чем-то подобном и в отношении промышленности. И тут без Вас и Ваших рабочих уже не обойтись. А Вы от предложенного министерского поста наотрез отказались. Да еще столь нелюбезно. Так что, это из-за Вашего решения господин Чернов вынужден тратить свой недюженый талант и энергию на... сами знаете, на что. А без него реформы в России принимают, тем временем, поверхностные формы. Себя вините, Владимир Ильич. Себя!
   - Э, батенька, да разве ж я сам посмел бы отказаться? Но, - решение товарищей! Партийная дисциплина, знаете ли. А вот наш Виктор Михайлович, он бы смог. Он всегда стоял выше голосования ЦК партии, этоих формальных вериг. Тем паче, что ежели не врет царь-батюшка как обычно, а все оглашенные им в манифесте реформы в самом деле пойдут, то господам эсэрам самое время о самороспуске подумать. Ведь, почитай, почти три четверти их программы господа Романовы приняли. И всего-то Виктору Михайловичу понадобилось с десяток чиновников с работы "снять" для этого, да к Зимнему дворцу с хоругвями питерский пролетариат согнать. А ведь под пули, да пики вели-с!..
   - Владимир Ильич! Ну, не говорите таких глупостей, прошу Вас! - взорвался Чернов, - Тем более, что наше наиважнейшее требование демократизации общественного бытия - всеобщее и равное избирательное право - также невероятно сейчас в Империи, как и до Манифеста.
   - Где же глупости Вы у меня усмотрели, позвольте полюбопытствовать, милостивый государь? Объединяйтесь скоренько с Бундом, с поляками-финнами, с освобожденцами да конституционалистами-земцами и - вперед! Общим строем-с! В Думу думу думать. Там, глядишь, и добьетесь всем скопом от Его величества этого самого Права...
   Ага? Когда рачек-с на горке свистнет.
   - Владимир Ильич, давайте уж покончим с партийными политическими темами. И выслушаем, наконец, зачем господа прибыли из России по наши души, а?
   - Не я начинал. Но, как скажете, любезный Виктор Михайлович, как скажете...
   Однако, наших уважаемых новых знакомых надобно сердечно поблагодарить за выпавший нам с Вами шанс столь свободно и откровенно пообщаться. Да еще под такую прекрасную закусочку! Когда еще так придется, и где?
   Алексей Александрович, Петр Людвигович, простите нас великодушно, мы готовы выслушать вас архивнимательно, - с виду товарищ Ленин просто лучился благодушием. Но в темной глубине его внимательных, цепких глаз, таился настороженный холодок.
   - Спасибо, господа. Я постараюсь быть предельно конкретным и откровенным, дабы избежать любых двусмысленностей. Только предупреждаю сразу: начать мне придется с моментов, для вас обоих крайне неприятных, - Лопухин исподлобья внимательно взглянул на своих собеседников.
   - Как Вам будет угодно, любезный Алексей Александрович, - царственно, словно короной, качнул роскошной шевелюрой Чернов, - Мы не кисейные барышни.
   - Ну, что ж. Тогда сначала о том, что касается ПСР, а конкретно, - заключенного Гершуни. Примерно с месяц назад, один из полицейских чинов, мой хороший товарищ, по моей просьбе и по инициативе лица, организовавшего сегодня нашу встречу, смог увидеть Григория Андреевича в Шлиссельбурге. На тот момент у него оставался последний шанс: личное прошение к Государю о помиловании. Но, увы, несмотря на все красноречие и уговоры, означенный офицер от него добиться этого не смог. Казнь неизбежна. Возможно, что она уже состоялась...
   Теперь, что касается РСДРП. И в первую очередь, Владимир Ильич, относительно слухов об аресте полицией членов вашей Боевой организации.
   Это правда. Я подтверждаю, что были взяты Красин, Таратута, Вайнштейн, Бауман, Шанцер, Игнатьев и брат с сестрой Шмиты. Но арестовала их не полиция, а ИССП.
   Напрасно улыбаетесь. Здесь у вас многие пока считают, что бывший ранее склонным к либерализму Зубатов, это несравненно лучше, нежели циник Дурново. К сожалению, они ошибаются. Сергей Васильевич, мой старый знакомец, которому сейчас передается весь политический сыск вместе со следствием по нему, нынче исповедует свершено противоположные идеалы. Не знаю, с чем это связано, как он к этому пришел, но это так.
   Поэтому всем схваченным грозит скорое дознание и военно-полевой суд. Обвинение же на них - самое страшное. Инкреминируется им не какая-нибудь очередная, рядовая "экспорприация", а подготовка покушения на Государя и кайзера Вильгельма. Так что виселица практически неизбежна. И можете не сомневаться, приговор царь утвердит.
   Под одну с ними гребенку, господа, попадут и участники неудавшихся покушений на Победоносцева и Сергея Александровича. То, что их потенциальные жертвы выжили, ровным счетом ничего не меняет. Вместе с ними пойдут и ваши финские товарищи. И никаких адвокатов и присяжных. Вы должны знать, что указ о судопроизводстве военного времени по всем преступлениям подобного рода будет действовать до окончательного утверждения мирного договора с японцами на европейском Конгрессе.
   И, похоже, что именно эти два неудавшихся акта террора стали последней каплей, окончательно взбесившей царя. Я лично читал в списке его распоряжение на имя фон Плеве. Смею заверить, раньше ничего подобного из-под пера Государя не выходило...
   - Победам свойственно менять людей, - задумчиво протянул Чернов.
   - Полно Вам, Виктор Михайлович! Они лишь открывают их истинную сущность. Эти Гольштейн-Готторп-Романовы всегда были и останутся кровопийцами. Вам мало свежих финских примеров от его милейшего дядюшки Никника? Просто недоносок-недоросль вырос. Наконец. И теперь показывает всем вокруг свой хищный оскал, вместе со своими опричничками новоявленными.
   Значит, господин Зубатов озверел от счастья, что снова при деле, что простил хозяин своего блудливого пса?.. - прищурившись, скороговоркой "выстрелил" Ленин, - А Вы, Виктор Михайлович, сами-то на волков когда в последний раз охотились? Вместе сходить не желаете, как-нибудь?
   - Ну, дело давнее было...
   - Ладно. Мы с Вами потом эту темку обсудим. Предметно.
   Продолжайте, любезный Алексей Александрович. Извините, что перебили. Только учтите, что Ваша "откровенная конкретика" чем дальше, тем больше, делает непонятной цель Вашего к нам визита.
   - Как раз к этому я сейчас и подхожу, Владимир Ильч. Но у меня к вам обоим будет одна просьба. То, что Вы сейчас услышите, в части конкретных имен, - только для Ваших ушей персонально. Общую суть и идею обсудите с товарищами по своим ЦК, если сочтете нужным, но без оглашения персоналий.
   - Принимается.
   - Договорились.
   - Итак, господа, как вы уже поняли, полагаю, наша сегодняшняя встреча целиком и полностью есть результат Вашей статьи, Владимир Ильич. Ваш анализ текущего момента безупречен. Как и Ваш вывод о тактических альянсах. Но время летит очень быстро. И "противоестественные" союзники сами спешат сделать Вам предложение.
   Кратко суть комбинации, в которой готовы принять участие крупнейшие банкирские дома Парижа, Лондона и Нью-Йорка, а также две выдающихся политических фигуры в самой России, такова. При возникновении некоторых особенных обстоятельств, семья нынешнего государя - потомки царя Александра III - от власти отстраняется. Корона переходит Великому князю Владимиру, который в свою очередь, передает трон сыну Кириллу. Тот назначает главой кабинета Сергея Юльевича Витте с диктаторскими полномочиями. Россия трансформируется в конституционную монархию. Выборы в Думу проходят на основе всеобщего и равного избирательного права. Правительство страны будет ответственно перед парламентом, по английскому образцу.
   В случае активного участия в вышеозначенных обстоятельствах, ваши партии могут получить солидные квоты в обеих палатах. И в верхней в том числе, через определенную и неизменную квоту в губернаторских постах. Преступления членов РСДРП и ПСР, как в прошлом, так и в настоящее время, подпадают под всеобщую и полную политическую амнистию. Включая восстановление в правах.
   В области внешней политики: обновленная, демократическая Российская империя заключает чисто оборонительный союз с Англией и Францией. Таким образом, рождается сила, решительно полагающая конец любым германским помыслам о войне в Европе. В условиях мира и стабильности наша страна спокойно развивается, без потрясений и...
   - Ну-ну!.. Да, понятно все. Потрясающая красота! Господин Ульянов сводит счеты с семейкой убийц, после чего капитализм в России живет себе и здравствует лет сто. Ай, как забавно, ай, какая прелесть! - Ленин задорно расхохотался, гомко хлопнув себя по ляжкам. Но вдруг, молниеносно подобравшись и чуть пригнувшись к столу, пристально и долго посмотрел Лопухину прямо в глаза, - Что же, фон Витте и Ротшильды имеют наглость думать, что коммунисты должны под собственным конвоем водить рабочих на их заводы, где господа фабриканты еще веселее будут с народа по три шкуры драть?..
   Конечно, сейчас Вы мне поведаете, душка Алексей Александрович, что взамен МОЯ партия получит кучу денег, что сам я буду купаться в золоте до скончания дней, а сидящий рядом с Вами милый господин должен все это дельце скоренько организовать. Так? - сказано это было тихим, как шипение змеи, вкрадчивым голосом. И в голосе этом слышалась уже не просто скрытая угроза, но закипающий гнев и лютая ненависть, - Не дешево ли Сергей Юльевич оценивает русскую социал-демократию? А о евреях, поляках, кавказцах и финнах он подумал? Считает, что господам Романовым уже забыли Одесское побоище, погромы в Гомеле и Кишеневе, Якутский расстрел, зверства в Финляндии гвардейцев Николая Николаевича?
   "Ваши преступления подпадут под амнистию..."
   А о собственных преступлениях помнить не надобно? Не досуг-с? Но платить-то придется по ВСЕМ счетам, господа хорошие. И по векселёчкам - тоже. Удумали, значит, стравить русских с германцами, да поскорее? Вот ведь мерзавцы! - перед Лопухиным и Барком, вместо смешливого, коренастого человечка с лысиной и рыжеватой бородкой клинышком, сидел разъяренный дикий зверь, готовый к броску...
   - Владимир Ильич, прошу меня простить, если что-то в этом предложении Вас не устраивает. Но, может быть, Вы соблаговалите сначала дать мне изложить все дело до конца? - Лопухин бесстрастно приподняв левую бровь, спокойно выдержал пламенный ленинский взгляд, и, со льдинками в голосе, добавил, - Если Вы думаете, паче чаяния, что мне лично важно министерское кресло, - ошибаетесь. Мне выше головы хватило двух с лишним лет в шкуре директора Департамента полиции походить. Нахлебался, знаете ли. Насмотрелся и наслушался.
   Только мое искреннее уважение к Сергею Юльевичу и невозможность отступиться от него в роковое время, когда Россия начинает сползать, если не по форме, то по-сути, к временам Николая Павловича, заставляет меня сегодня общаться с Вами и Виктором Михайловичем. Извините за откровенность, господа.
   - Вот как?.. Уж не обиделись ли Вы на меня, любезный Алексей Александрович? - Ленин непостижимым образом мгновенно вновь преобразился в добродушного и милого собеседника, - Тогда простите. Простите меня, ради Бога! Вот не было даже в мыслях Вас персонально обидеть. Лично к Вам я всегда относился с определенной симпатией, хоть и стоим мы по разную сторону баррикад.
   Но Вы-то, блестящий, опытный юрист и прокурор, Вы-то должны лучше кого-либо понимать, что подобное предложение для нас, убежденных, последовательных марксистов - заведомая низость!
   При всем при том, что нынешний самодержец всея Руси с нашей стороны никакого снисхождения не заслуживает, господин фон Витте и те, кто за ним стоят, предлагают нам банальное, уголовное убийство за плату. Однако, даже не это главное. Если ЦК партии сочтет вину царя Николая достаточной, а перспективы наших арестованных товарищей действительно так мрачны, то мы... - Ленин красноречиво рубанул по воздуху ребром ладони, - И без посторонних подсказок обойдемся.
   Но главное то, что в порожденных выполнением этого "заказа" обстоятельствах, РСДРП ни на йоту не продвинется вперед в деле достижения ее программных целей. Скорее, как раз наоборот...
   - Вы же сможете перейти в плоскость легальной политической борьбы, используя думскую кафедру, как общенациональную трибуну! Владимир Ильич, откажитесь от тезиса о неизбежности гражданской войны, не крушите страну братоубийством! С такими ораторскими данными и литературным талантом как у Вас, учитывая всеобщее и равное избирательное право, всего через какую-то пару-тройку лет социал-демократия может получить парламентское большинство. Тем более, если РСДРП будет блокироваться с партией Виктора Михайловича. Вы сможете если не прямо сформировать правительство, то уж, по крайней мере, провести через Думу комплекс прогрессивных и справедливых законов в интересах промышленного пролетариата и крестьянства...
   - Да? Вы сами-то, Алексей Александрович, в такую добренькую сказочку для юных гимназисток верите? В условиях капитализма при власти, выборы решаются не идеями, а исключительно лишь толщиной кошелька в кармане лоббистов и степенью продажности прессы. И правят страной в этом случае не лубочно-картонные монархи, президенты или диктаторы, а стальные, нефтяные, льняные и сахарные короли.
   А ведь обещали быть откровенным. Сиречь - правдивым...
   Давайте-ка не будем слишком углубляться в политические дебри. Иначе дотемна засидимся, а надобно и честь знать. Так, что Вы нам еще рассказать хотели?
   - Мы с Петром Людвиговичем должны предупредить вас, господа, что те, как Вы изволили выразиться, Владимир Ильич, "полуреформы", - это отнюдь не все. Вскоре, я думаю - уже в апреле, будет опубликован царский указ, который потрясет внутреннюю жизнь страны не меньше, чем Дума, Конституция и польская автономия вместе взятые.
   - Вы это серьезно? Чего уж больше-то?..
   - Я на полном серьезе говорю, Виктор Михайлович. Но, пожалуй, господин Барк об этом документе вас проинформирует лучше. Во время рабочей поездки в Берлин и Париж, откуда он заскочил сюда проездом на три дня, прочесть черновик ему позволил Коковцов. Как я понимаю, министру финансов было разрешено воспользоваться им при переговорах о послевоенных кредитах. От себя добавлю лишь, что через кабмин окончательная его редакция пройдет, самое позднее, через пару недель. Петр Людвигович, прошу Вас...
   - Спасибо, Алексей Александрович. Итак, без прелюдий, если не возражаете. В новом в указе Императора будет объявляена монаршья воля в том, что:
   Во-первых, будет отменена черта оседлости для всех без исключения подданных российской короны иудейского вероисповедания, равно как и все подзаконные акты, с нею, так или иначе, связанные. В указе они будут подробно перечислены.
   Во-вторых, отменяется циркуляр Министра просвещения от 1886-го года "О мерах к упорядочиванию состава учащихся в средних и высших учебных заведениях", тот самый пресловутый "Закон о кухаркиных детях". Снимаются также и все иные "ограничения на профессию", существовавшие в виде подзаконных актов.
   Разрешается книгопечатание на идиш...
   Таким образом, произойдет фактическое полное уравнение иудеев России в правах с представителями других конфессий. И, кроме того, будут сняты ограничения на бизнес в Империи и деловые поездки в нее для иудеев-нерезидентов...
   - Что же вы молчите, господа?
   - А что тут скажешь, собственно? Спасибо вам за информацию, - Ленин, задумчиво высматривая что-то в туманных сумерках за окном, откинулся на спинку кресла, - Если это правда, то ходец архикрасивый. И он будет посильнее законосовещательной Думы, я полагаю. Надо все это хорошенько обдумать. Во всяком случае, должен признать, такой демарш поменяет многие расклады. И не только внутрироссийские...
   Сколько у нас с Виктором Михайловичем времени для ответа на ваши предложения?
  

***

   Где-то позади, за пастелью дождей, туманов и паровозного дыма остались красоты Швейцарии, промелькнул провинциальный городок Брегенец на берегу Боденского озера, - крошечный кусочек Австро-Венгерской империи на их длинном пути, и вот, наконец, Берлинский экспресс, с длинным, приветственным свистком, пересек границу Баварии.
   И как будто по заказу германцев, составлявших большинство пассажиров поезда, в вагонные окна полились теплые, ласковые лучи закатного солнца. Кто-то в соседнем купе зычно затянул "Дойчланд, дойчланд юбер аллес". И голос его не остался в одиночестве: под шнапс или французский коньяк встреча с Родиной особенно приятна...
   Задумчиво наблюдая за проплывающим за окном пульмана сельским пейзажем, Петр Людвигович Барк вновь мысленно вернулся к событиям суточной давности, когда за два часа до отхода поезда, состоялась их вторая встреча с Владимиром Ульяновым. Всего-то десять минут в привокзальном ресторане. Но в итоге этого короткого разговора Барк и Лопухин де факто стали государственными преступниками.
   Самому себе Петр Людвигович признавался в том, что до самой последней минуты он трепетно надеялся, что предложение Великого князя Владимира, Витте и банкирского клана Ротшильдов не будет принято ни эсэрами, ни эсдеками. Но Барк ошибся. Ровно наполовину. Да, эсэровский лидер Чернов прислал лишь короткую записку в три слова: "Приятно было познакомиться", что и означало формальный отказ. Но Ульянов-Ленин, хоть и опоздав почти на час, вошел в зал привокзального ресторана лично...
   - И все-таки, Алексей Александрович, почему именно эсдеки?
   - По-моему, тут как раз все очевидно, Петр Людвигович, для меня, во всяком случае, - Лопухин неторопливо отхлебнул глоточек уже остывшего чая и аккуратно промокнул усы салфеткой, - Но не столько даже с профессиональной точки зрения правоохранителя, сколько исходя из логики нашего знакомства с обоими этими субъектами. Вы ведь заметили, что Чернов как личность очевидно слабее своего эсдековского визави?
   - Безусловно.
   - Но о чем это нам говорит? Это говорит, что явно растерявшийся от новости про освобождение иудеев, господин главный эсэр, будет ожидать коллективного решения их ЦК, в котором "правящее" большинство - Гоцы, Азефы и прочие Гендельманы, а сам Чернов - лишь внешний жупел и, по сути, белая ворона в их черной стае. Но жупел для них необходимый, позволяющий еврейским деятелям вроде Гершуни или Азефа без проблем дурить и рекрутировать молодых, восторженных русских идиотов для убийств государственных мужей Империи, чем-то особо не подфартивших жидам...
   - И эти деятели будут ждать фактического выхода Указа?
   - Естественно. В этом-то и вся соль. И еще - показательный момент слабости самого Чернова. Самое печальное, что голова у него действительно светлая. Вы почитайте его работы по сельскому укладу, на досуге. Не пожалеете...
   Тут, что принципиально важно понимать. Помните, я Вам про Бунд рассказывал. Так вот, эта, чисто еврейская партия, как раз добивалась в первую очередь того, что решил даровать иудеям России Император. А вот в верхушке ПСР - там все много интереснее. Там хватает господ, которые считают, что на штормовой волне революции в России, которую они сознательно провоцируют, маскируясь в тени народовольческих пережитков имени Чернова, можно попытаться оформить еврейскую государственность.
   - То есть?..
   - Отколоть от России ее главную житницу в Малороссии, с Одессой и Крымом для полноты картины. И провозгласить там "демократическую Южно-Русскую республику". В ней доверчивые, недалекие хохлы станут тягловой силой и вооруженной охраной. А господствующие ниши в государстве и социуме займут правоверные сыны Торы и Сиона.
   - Вот даже как!?
   - А Вы что думали, мой дорогой Петр Людвигович? Что у этих субъектов масштабы местечковые? Нет, господа эти мыслят весьма широко. Можно сказать - по-европейски, а не по-еврейски. Но, ясное дело, что ни Владимир Александрович, ни Сергей Юльевич, удовольствия такого им не доставят. И они, после того, как Виктор Михайлович им все изложил, поняли это прекрасно. Поэтому, в моем разумении, отказ партии эсэров был очевиден и предрешен.
   - Но тогда зачем же...
   - Зачем их было приглашать? Да, чтобы эсдеки почувствовали конкуренцию! - тихо рассмеялся Лопухин, - Жадность, она города сдает, знаете ли...
   Хотя, лично я не сомневался, что именно эти джентльмены созреют быстро. И на то есть ряд объективных причин. Первая - это их главный идеологический постулат о свержении капиталистического строя. Нетрудно сложить два и два, чтобы понять, что нынешний ход дел лишь модернизирует и укрепляет в России капиталистические начала. Вторая - эсдекам, после исчезновения японской кормушки, критически нужны деньги. И третья - у господина Ульянова появился шанс безбоязненно свести свои личные счеты с семейной линией покойного Императора Александра Александровича, а мстительность азиата, как Вы должны бы были заметить, прямо-таки на физиономии у него написана.
   Что же до его последней просьбы, то, конечно, мы попытаемся вытащить Красина и его подельников. Попытка - не пытка, а ассигнации многие двери открывают, и от камер тюремных в том числе. Но, насколько я понимаю, даже если не выгорит дельце, потеря сия не критическая. За Уралом и среди кавказских абреков у товарищей эсдеков еще как минимум три весьма эффективных банды мокрушников-экспорприаторов...
   - Но, все-таки, Алексей Александрович, неужели Вы считаете, что силовая замена царя - это единственный, оставшийся выход в складывающейся ситуации?
   - Скажите, о чем все вокруг твердят с первых дней царствования Николая? Верно: о наследнике. Слыханное ли это дело при сильном государе?.. И вдруг Ники переродился? Не верю я в сказки. Просто те люди, что нынче сгруппировались вокруг трона, развернули его в определенном направлении. А стоит ли России двигаться по такому пути?
   - Но, послушайте, ведь Ульянов и его компания, принимая эти предложения, скорее всего, рассчитывают на то, что, получив доступ к парламенту, к национальным газетам, к губернаторским постам даже, смогут использовать все это для подготовки той же самой, вожделенной их "пролетарской революции"! Чем сейчас в Европе и занимаются...
   - Безусловно, Петр Людвигович. Для чего же еще? - безмятежно улыбнулся, снимая пенсне, Лопухин, - Но ведь и мы не лыком шиты, не так ли?
   - Совсем не разделяю я Вашего олимпийского спокойствия. Мы с огнем играем. Этот господин Ульянов - великий интеллектуал и, очевидно, упорный, уверенный в себе, в своих товарищах и своих идеях человек. Невольно сравнив его с Сергеем Юльевичем, я вынужден был признать, что это более чем достойные противники. А то, что он просчитал Ваши идеи наперед, для меня - несомненно. Но, понимая, что честной расплаты не будет, тем не менее, решил принять предложение...
   - И это - замечательно, - неторопливо протирая платочком стекла своего зрительного прибора, констатировал бывший директор полицейского департамента, - Пусть только свою работу выполнят. Это сейчас главное.

Глава 2. Мотылек в улье стальных пчел

  
   Рязань - Варшава, хоф-экспресс кайзера Вильгельма II "Пройсен". Март 1905-го года
  
   - И все-таки, Михаэль, военная медицина - штука весьма практичная, - задумчиво протянул Вильгельм, кое-как натянув рейтузы и с трудом застегивая клапан одной рукой, - мои обожаемые господа лейб-медики, ради одной-единственной инъекции в зад, заставляют обязательно переодеться в исподнее и возлечь на ложе. Да еще после всего полученного удовольствия минут двадцать встать не дают. С Вами же, мой дорогой, не в пример проще! Подойти к столу, спустить штаны, повернуться...
   Бац! И все готово!.. Кстати, это просто моя задница попривыкла, или Вы к ней так приноровились, но я уже пятый раз совершенно не чувствую первый момент укола!
   - Все дело в иглах, Ваше величество.
   - Вот как? И что же в них у Вас такого удивительного?
   - Заточка. Дело в том, что когда мы недавно общались с моими друзьями по экипажу "Варяга", я обмолвился, что мне очень неприятно причинять Вам дополнительную боль своими уколами. И тут, совершенно неожиданно, Василий Балк заставил меня показать ему иглу от шприца. Я принес, естественно, хоть и не понял смысла этой просьбы...
   - Балк, это тот отважный офицер морской пехоты?
   - Да-да, тот самый, которого Вы, Ваше величество, соизволили удостоить столь высокой награды, что об этом все наше офицерство два дня только и судачило.
   - Но согласитесь, разве такой выдающийся храбрец ее не достоин?
   - Что Вы, Экселенц, у меня и в мыслях не было сомневаться в справедливости Вашей беспристрастной оценки...
   - Вот, то-то же, - усмехнулся Вильгельм, слегка погрозив Вадику пальцем, - Знаю я вас, ревнивцев. Мои тоже дулись по этому поводу. Так и что там, с иголкой?
   - Василий Александрович рассмотрел ее острие в увеличительное стекло, а потом полез к себе в чемодан. Как оказалось, он вез из Японии два потрясающей выделки самурайских меча, но не только их. У него при себе оказался еще и набор из 22-х точильных камней и страшно замысловатая инструкция по их применению для точки клинков этих катан. То, что наш капитан Балк по части разного режущего и стреляющего смертоносного железа, человек увлекающийся, я знал. Но чтобы до такой степени...
   Короче говоря, он кроме этих разноцветных камушков, достал еще какие-то пасты, бархотки и прочие аксессуары, прогнал меня и остальных собеседников, чтоб не мешали, а через полчаса выдал мне из пяти мною принесенных, четыре заново отточенных иглы. Пятая не получилась, и он ее выбросил. Продемонстрировал же он мне качество новой заточки весьма своеобразно. На своей собственной руке. Падая с высоты лишь нескольких сантиметров над кожей, иголка вошла в тело, да так и осталась торчать.
   - Не удивительно. Ведь если бросить газовую шаль сверху на хорошо отточенный японский клинок, она будет разрезана им пополам. Я как-то видел такое собственными глазами. Надо будет его поблагодарить. Как говорится, мелочь, но приятно. Михель, так сколько еще Ваших деликатных покушений на мой зад, я должен буду вытерпеть?
   - Сегодня вечером. И еще дважды завтра, Ваше величество.
   - А после?
   - После? Надеюсь, что в обозримом будущем при некоторой осторожности Вашего величества в отношении к погоде, мои услуги Вашему величеству больше не понадобятся. Чуть позже я смогу снабдить ваших медиков этим препаратом, так что...
   - Так что, Вам не терпится от меня сбежать, мой дорогой доктор? Не так ли?
   - Бог с Вами, Ваше величество! Разве я способен на столь черную неблагодарность за те благословенные, неповторимые часы откровенных бесед, которыми Вы меня, Вашего покорного, недостойного слугу, соблоговолили удостоить. Просто, как лечащий врач, я уже вторые сутки наблюдаю вполне положительную динамику Вашего выздоровления, посему и счел возможным...
   - Михель. Хватит паясничать, в конце концов. Мы же договорились, что тет-а-тет мы говорим совершенно свободно...
   Вы мне нужны! Я хочу обсудить с Вами содержание документов, что были переданы мне через Вас моим августейшим кузеном, и с которыми я, наконец, вполне ознакомился.
   - Простите, Экселенц. Но разве мне положено...
   - Ну, хватит уже. Мой дорогой Пауль, Ваш дружок и собутыльник, достаточно много порассказал мне о Ваших талантах и кругозоре в вопросах, меньше всего относящихся к сфере деятельности эскулапа. Да, и в самом деле, не думаете же Вы, что у меня тут совершенно некому всадить шприц в императорскую ягодицу!?
   - Значит, все-таки, с Вашей стороны это была ловушка, Экселенц? Возможно, что и ухо у Вас во второй раз не разболелось вовсе, да?
   - Нет. Ухо на самом деле здорово болело.
   - Слава Богу, как ни отвратительно говорить такое о болезни. Поскольку применение этого препарата до сих пор дело рискованное, о чем Вы прекрасно знаете и...
   - Знаю. Да и не собирался я никого "ловить". Что за нелепица такая! Просто Гинце давно уже информировал меня о том, что по его скромному мнению, многое в повестке дня совещаний по флотским делам у царя, появилось явно не без Вашего персонального участия. Ни за не поверю, что Вы не поняли, что наш Пауль человек наблюдательный и рассудительный, - С этими словами Вильгельм подошел к своему бюро, открыл один из ящичков, и, достав оттуда пару листков бумаги, неторопливо, что говорится "с чувством, с толком, с расстановкой" зачитал следующее:
   - "Зная адмиралов Дубасова, Верховского, Авелана, Абазу, Скрыдлова, Бирилева и Ломена, я готов дать свою голову на отсечение, что и десяти процентов всех этих идей и предложений от них исходить не могло. У Макарова, Рожественского, Чухнина, Ратника, Кроткова, Пилкина или Великого князя Александра Михайловича - свои стереотипы. Так что, как минимум три краеугольных вопроса, а это: отказ от достройки заложенных броненосцев, новые снаряды и их начинка, а также будущая линейка 52-калиберных орудий, аврально начатая разработкой у Бринка, не могли быть ими поставлены. Да и удивление, если не сказать шок, у некоторых из них от всего этого, были весьма красноречивыми, как и реакция генерал-адмирала. Несчастный Великий князь несколько раз явно находился на грани истерики и апоплексического удара, - столь решительно, если не демонстративно, Император помыкал его мнением при принятии важнейших решений.
   Сам же русский Государь в подобных вопросах ранее всегда выступал скорее как заинтересованный любитель, но никак не как деятельный генератор профессиональных идей. Сейчас - совсем иное дело. И еще два объективных момента: все эти неожиданности посыпались, словно из рога изобилия, с момента появления Банщикова в Зимнем дворце. Кроме того, в наших личных беседах Михаил Лаврентьевич выказывал абсолютное понимание всего, что потребовано царем. Именно глубокое понимание и единомыслие, а не покорное согласие исполнителя..."
   "Блин! А Василий и тут как в воду смотрел. Все-таки, герр кайзер та еще устрица, и сцена у одра бабушки Красной шапочки, не обошлась без классной режиссуры. Талант наш Вилли, ничего не попишешь. И он действительно вознамерился меня "колоть". На Пауля тут пообижаться можно лишь для вида, кто бы сомневался в том, ради чего он бисером сыпал. Но и его мы попользовали очень душевно - Готландский договорчик тому красноречивый свидетель.
   Ну, что ж, значит, действуем по плану "Бэ": валим все на Петровича. Он у нас теперь новоявленное военно-морское светило, коему все мы в рот смотрим. А я, грешный, лишь передаточное звено, ведь на первых порах Руднев права прямого обращения к Государю не имел, а пускать свои идеи по инстанции опасался. Вот и воспользовался моим светским успехом. Легенда на какое-то время вполне удобоворимая. Во всяком случае, даже если Вилли и не поверит до конца, прятаться за нее по-первости можно будет.
   Слава Богу, что перед отъездом в Питер, Вася меня проинструктировал на случай чего-то подобного. Вот ведь - голова! И школа. Что тут скажешь..."
   - Остается, пожалуй, лишь поблагодарить Пауля за столь лестную оценку моих скромных дарований, - широко улыбнулся Вадим, - Хотя само это письменное следствие нашей дружеской болтовни, не скрою, заставляет кое о чем задуматься. Но, все-таки, Ваше величество, большинство из тех нововведений, на которые пошел наш флот, - это следствия таланта, если не гениальности, моего командира, адмирала Руднева. А я всего лишь ревностно следил за скорейшим исполнением августейшей воли. Так что в моем активе, пожалуй, только ряд небольших побед над столичной бюрократической рутиной.
   - Об этом я тоже осведомлен. Причем самим Вашим Императором. И не вздумайте обижаться на умницу Пауля. Его дружеские чувства к Вам вполне искренни. А данное письмо - не более, но и не менее, чем исполнение моего приказа.
   Не скрою, Михаэль, Вы меня заинтересовали с самой первой встречи у Готланда. Поначалу я счел Вас очередной никчемной игрушкой моего излишне увлекающегося кузена. Но позже, обдумав те несколько фраз, которыми вы невзначай обменялись с Государем, равно как и то, что во время той встречи он сам меня многим удивил, я оценил Вас иначе. Те Ваши замечания о моторах Ховальда и Кёртинга, а также настойчивость в вопросе доработки Круппом "Форели", заставили меня кое о чем серьезно призадуматься. Ведь, в конце концов, до Вашего появления в Царском Селе, главным-то советчиком у Николая Александровича в военно-морских вопросах был кто? Не знаете?
   Это был... - Я!
   И я, между прочим, достаточно ревнив и проницателен, чтобы понять, что между царем и мною появился кто-то третий... - Вильгельм ехидно прищурился, оценивающе оглядев Вадика с ног до головы, и елейным голоском добавил, - С соперниками же я разбираюсь просто. А Вы не хотите ли узнать - как именно? - напустив на себя грозно-оскорбленный вид, Вильгельм энергично погрозил Банщикову пальцем.
   - Боже упаси, Ваше величество...
   - Ну, хорошо. Будем считать, что Его и меня Вы уговорили, любезный. Пока... - внезапно раскатисто расхохотался Экселенц, - Что? Страшно стало? Вот то-то же.
   А по поводу качества и количества реформаторской активности у моего обожаемого кузена... Мне, для того, чтобы с вниманием относиться к Вашему мнению, достаточно, что Вы, мой дорогой Михель, "всего лишь" все эти новшества поняли, приняли, и со всем этим согласились. Вы прошли определенную "рудневскую школу", научившись смотреть на флотские и кораблестроительные вопросы под несколько... э-э-э... неожиданным для многих углом зрения. Разве не так, мой дорогой?
   - Ну, в некотором смысле, пожалуй, возможно, Вы и правы, Ваше величество... - расплывчато попытался отползти от скользкой темки Вадик, убедившись в том, что его августейший собеседник ни на йоту не поверил в их с Василием красивую сказочку. Увы, теперь ему оставалось лишь тупо стоять на своем. В памяти невольно всплыли пикантные подробности памятной первой встречи с адмиралом Макаровым на Транссибе. Только вот уровни ответственности и возможных последствий сейчас были несколько иными...
   - "В некотором смысле, пожалуй!.." Не прибедняйтесь, юноша! - Вильгельм стрельнул в Вадима колючим, холодным взглядом, - Или Вы думаете, что Император не имеет права рассчитывать на откровенность человека, которого он пожелал приблизить к себе? Тем более, насколько я знаю, и не только от Гинце, Вы, мой любезный Михаэль, являетесь убежденным сторонником русско-германского альянса. Как и Ваш командир и адмирал, кстати. Разве не так?
   - Вот в этом Вы совершенно правы, Ваше...
   - Я - ВСЕГДА прав! Таков мой крест. И долг перед Господом и народом... - прервав Вадима, Вильгельм взял краткую паузу, вздохнул, и театрально закатив глаза, подытожил - Так что не вздумайте упорствовать. Раньше Варшавы я Вас не отпущу, и не надейтесь. А если уж хотите совсем откровенно...
   Экселенц задумчиво засмотрелся куда-то вдаль, где за стеклом вагонного окна, подсвечивая бегущую мимо стену густого хвойного леса, сквозь легкие облака и дымку пробивалось весеннее солнце, после чего с грустью в голосе продолжил:
   - С некоторых пор я безумно завидую Вашему государю, Михель. И не потому вовсе, что он так блистательно победил мерзких япошек, и накрутил тем самым ухо старому интригану - Джонни Буллю. Просто эта война вознесла на достойные их места стольких храбрых и талантливых офицеров, отсеяла стольких никчемных, выслуживавшихся выскочек и посредственностей...
   Мне даже за двадцать лет безупречной мирной селекции не сделать подобного на моем флоте! Только война, только настоящая, бескомпромиссная, смертельная схватка с сильным и коварным врагом, отделяет зерна от плевел, а сталь от шлака и шихты. И чем дольше длится мир, тем больше неприятных сюрпризов стоит ждать от разучившихся и расхотевших воевать генералов и адмиралов. Тем труднее пробиваться наверх, сквозь стену Куропаткиных и Старков, подлинным талантам. А ведь они есть, их нужно лишь найти! Увы, война для этого - единственный эффективный механизм.
   Возьмите вот, хоть ваш пример. Ваш "Варяг"! Один бой выдвигает сразу несколько выдающихся людей! Руднев, Балк... Вы, Михаэль. Да - я вполне откровенно так говорю на Ваш счет. Только не возгордитесь, ради Бога. Ибо, молоды еще для этого смертного греха. Вы действительно способны очень далеко пойти, молодой человек...
   Поверьте, германский Император умеет разбираться в людях. И далеко не каждого желает видеть в числе своих друзей...
   А сейчас, пойдемте-ка в салон. Я ужасно хочу курить. После чего поговорим об этих бумагах, чертежах и о...
   Так... это еще что за гвалт!?
   Из-за дверей доносилось яростное собачье гавканье, какой-то жуткий, звериный вой, крики, шум и истошный женский визг. Там творилось нечто, явно не шуточное...
  

***

   Когда Вадиму с грехом пополам удалось высунуть нос из-за спины Его величества, прямо с порога зычно гаркнувшего: "Что тут за балаган, черт вас всех подери!", да так и оставшегося стоять столбом в дверях под впечатлением от зрелища развернувшейся перед ним эпической битвы в вагонном проходе, эта самая битва уже практически угасла. Но ее действующие лица и исполнители все еще находились на своих местах.
   Любимый кобель кайзера - Эрдманн, черно-палевой масти крупный, поджарый такс, тоскливо поскуливая и слизывая с носа капельки обильно выступающей крови, втиснулся крупом под ноги своему хозяину. Канцлер Бюлов, гофмейстерина, и братья Эйленбурги, вытянувшиеся, словно гренадеры на имперском смотру, кто как мог, вжимались задами в стенки, пряча руки в карманах или за спинами. А в самом конце коридора, укрывшись за расправившим плечи "а-ля поручик Ржевский" Великим князем Михаилом, с перепугано-несчастным выражением на лице, замерла единственная и любимая дочь Его германского величества - Виктория-Луиза.
   Сам же Михаил одновременно прикрывал собой принцессу и старался на каком-то птичьем языке утихомерить и призвать к спокойствию главного героя сегодняшней трагикомедии, безусловно, уже навеки вписанной в историю долгих и непростых русско-германских отношений, - здоровенного сибирского кота Мика.
   Разъяренный зверюга, грозно распушив поднятый трубой полосатый хвост и выгнув спину с вставшим дыбом мехом, глухо, утробно рыча, мелкими шажками прохаживался по ковровой дорожке, периодически награждая притаившихся двуногих недобрыми, оценивающими взглядами. Когда же в фокусе его прицела оказывался бедолага Эрдманн, несчастная псина начинала скулить громче, трястись мелкой дрожью и еще глубже ввинчиваться филейными частями между белоснежных ботинок Императора и короля...
   А как все хорошо начиналось парой минут назад! Когда в предвкушении кровавой забавы, возмущенный такс, узрев у тамбура незнакомого котэ, появившегося там даже не на своих четырех, а на руках у дочери его господина-хозяина, вырвал шлейку из рук незадачливого гофмаршала Эйленбурга, вознамерившись раз и навсегда отучить мерзкого чужака от подобных вольностей.
   С этого момента кошаку, теоретически, оставалось жить секунд десять. Хотя обычно Эрдманн завершал экзекуцию гораздо раньше. Но... что-то в этот раз пошло не так.
   Уместно подсказать читателю, что Вильгельм был страстным собачником и охотником. Кошек же он терпеть не мог, за исключением крысоловов в многочисленных его дворцах и замках. Но и к ним Экселенц относился утилитарно. За разумных существ, достойных если не любви и уважения, то хотя бы мимолетного внимания, мяукающее племя он не принимал принципиально. И разрядить по его представителям заряд-другой крупной дроби, или натравить на них псов, при случае возможности не упускал.
   Конечно, Мик, это если звать его уменьшительно-ласкательно, или Микадов, если полностью, в соответствии с величанием, обретенным им в казачьем кругу с подачи вахмистра Семена Михайловича Буденного, понятия не имел о кошконенавистнических наклонностях дородного человека, к которому сейчас жалась эта мерзкая псина. Та, что, вроде бы, намеревалась тяпнуть, то ли его друга и хозяина, то ли эту милую и ласковую девочку, которая хозяину нравилась аж до дрожи в коленях.
   Зато наш пушистый клыкастый-когтястый хорошо знал, что наглецов и дураков необходимо учить. Первых - учтивости, вторых - уму-разуму. Правда, гораздо чаще наука идет впрок первым. Но тут уж ничего не поделаешь...
   Вновь заглянув в бездонную темень глаз Мика, вкусивший горькую и болезненную науку хорошего тона такс, отчаянно дернулся всем телом и сумел-таки пропихнуться за спину своего господина. Почти целиком. За исключением головы и передних лап.
   "Ну, что ж, драный, покинул ринг - значит сдался. Живи и помни. Так. А это кто тут у нас громко дышит, собственно? Такой смелый?.. Да еще такой усатый..."
   Их взгляды встретились. Сибирского кота и германского Императора...
  

***

   О том, что сделал Вадик в следующую пару секунд, потом, на "разборе полетов", Василий, помолчав немного и задумчиво глядя куда-то в пространство, выдал нечто загадочное: "Словно Зверя поднял!.. Может, и прав был тогда Стасик?.. ХЗ. Повезло тебе, Вадюша с Банщиковым, похоже. Очень повезло. Занятный он человечек.
   Ты, голуба моя, сам-то хоть понимаешь, что безошибочным в этой ситуации был лишь один вариант действий? С твоей стороны. Причем, меня тут удивляет именно молниеносность твоей реакции. Ведь бездействие было бы еще большей ошибкой. Не перекошинской, конечно, реакции молниеносность, уж извини...
   - А кто такой, этот Стас?
   - Наверно, теперь без разницы уже. Так, один знакомый. В свое время мы кое в чем разошлись с ним в практике психотренингов при подготовке рукопашников. Только вот здесь и с нами его все равно не будет. А очень жаль, если честно. Так что... так что - ты молодчина, Вадим. Вырулил ситуацию блестяще. Но Мишкин, конечно, хорош. Нечего сказать. С ним у меня отдельный разговор будет...
   Значит, говоришь, заорал: "Осторожно, он бешеный!", Вилю за шкирбон и от двери с его таксом на пару, а дверкой - хлоп!?
   - Ну, да...
   - Гениально. Вот честно, на пять с плюсом просто. Плюс с меня простава или ценный подарок перед строем. Что выбираешь?
   - Бочку спирта, вестимо. И чтоб - на весь полк!
   - А не жирно, бочку то?
   - Дык... прецедент же был...
   - А поподробнее?
   - У папы был один пациент. Давно. Заслуженный летчик, истребитель. Он с начала 43-го воевал. Почти день в день с Кожедубом первый боевой вылет. За войну - 11 сбитых лично и в группе еще... "Красное знамя", "Звездочка"...
   - Ну, это понятно. Значит, до Героя трошки не дотянул.
   - Вроде того. Так вот, десятым сбитым был у него транспортник. Трехмоторный Юнкерс-52. С кучей офицерья на борту. К ним в полк тогда сам командарм пожаловал. И на КП, то ли в шутку, то ли всерьез, ему и выдал: "Хочешь - второе "Знамя". А хочешь - бочку спирту на всех. Все равно погода - дрянь, а на передке - затишье".
   Один бы на один, как знать? Но сказано-то было прилюдно...
   - Понятно. Дня три полк не то что летать, но и ходить прямо не мог? - Василий рассмеялся, - Договорились, мой дорогой, вот Петрович возвернется из своего турне, и посидим капитально. Поляна, музон и девочки - с меня.
   - Не... последнее для меня отпадает.
   - Шучу. Для меня тоже. А вот Петрович, кто же его знает?
   - Вот именно ему-то этого и не хватает, да? Василий Александрович! Ему же еще встреча с законной супругой предстоит. Помните, был такой фильм японский, "Тень воина"? Там как раз жена-то двойника самурайского князя и опознала...
   - То была история про Такэду Сингэна. Кстати, великий воин был. И хоть в нашем случае шкурка у Петровича и подлинная, все равно, ты прав. Момент щекотливый до чертиков. Веселее было только с твоим разлюбимым "дядей Фридом".
   - Ох, не бередите, плиз.
   - Да, красиво он тебя обвел, нечего сказать. Но не меня же. Ладно. Разгребем. Пока полежит у меня, под правильным надзором. А Петровичу я хочу предложить надраться в первый вечер по приезду до чертиков в кругу семьи и боевых друзей. Но как получится, пока загадывать не будем. Время есть для того, чтобы ситуацию подготовить.
   А сейчас, все-таки попробуй мне объяснить, как и почему тебе именно ЭТО в голову пришло? Лишь ради спасения вильгельмовой чести и физиономии, Мишкиной личной жизни и нарождающейся русско-германской дружбы? Или из-за чего иного?
  

***

   Вадик и сам силился понять, как это он сподобился столь ловко разрядить ситуацию, позволив и кайзеру сохранить лицо, причем как в прямом, так и в переносном смысле, и ретироваться из вагона перепуганой гофмейстерине, и Великому князю прихватить, наконец, не на шутку разбушевавшегося Мика, уговорив своего котэ сменить гнев на милость. Так что, по итогу, кроме изрядно расцарапанного Вильгельмовского такса, физически и морально в сем международном инциденте никто не пострадал.
   И по всему получалось, что благодарить-то за это нужно было тот самый Цусимский форум, на котором он познакомился с Петровичем. И где, кроме обсуждения нюансов русско-японской войны, энтузиасты флотской истории до оплавления клавиатуры и охладительного бана, не менее азартно спорили практически обо всех мало-мальски значимых морских кампаниях и битвах всех времен и народов. Причем, Первая мировая война, которая для русского флота как бы непосредственно продолжала Русско-японскую, разбиралась буквально по косточкам. Как и события межвоенного десятилетия.
   Вадим тогда в какой-то момент "подсел" на дискусс о гросс-адмирале фон Тирпице, его "Теории риска", и вообще, о кайзеровском флоте, созданном в воплощение его идей, под его руководством и под неусыпным, личном контролем.
   Однако, к удивлению Вадика, в большинстве обсуждавшихся тем, посвященных Кайзерлихмарине, на второй план уходила личность того, чья тень всегда маячила за спиной у Тирпица в моменты принятия им всех ключевых келейных решений. И чья помпезная, монументальная фигура, украшенная то кивером с громадным плюмажем, то кирасирской каской с хищно-грозным орлом, то адмиральской фуражкой, неизменно прикрывала нарождение морской мощи Рейха от всех внутри- и внешнеполитических передряг, - личность германского Императора и прусского короля, - кайзера Вильгельма II Гогенцоллерна. Для которого и сам гросс-адмирал был всего лишь удачно выбранным исполнителем ЕГО монаршьей воли и страстного желания с детских лет, - о превращении Германии в великую морскую державу.
   Это был именно тот исторический персонаж, на которого в свое время был навешен ярлык главного виновника первой мировой бойни, и который многими воспринимался как харизматический злодей планетарного масштаба. Но Вадик, уверенный в том, что нашу историю пишут победители, причем пишут, зачастую, без стыда и зазрения совести изощряясь в очернении проигравшей стороны и в наведении лоска на собственные изрядно запачканные мундиры, смотрел на эту историческую фигуру с особым интересом и желанием разобраться в вопросе: Кем же Вы были на самом деле, герр Экселенц?..
   Знать бы тогда Вадиму наперед, что скоро ему представится возможность задать этот вопрос предмету своего интереса лично, глядишь и успел бы целенаправленно прочесть и осмыслить все, до чего, из понаписанного о кайзере и про кайзера, он смог бы дотянуться. Но, - не судьба. Однако и тех нескольких книжек, что Вадим мимоходом "проглотил", ему вполне хватило для того, чтобы составить для себя его психологический портрет.
   Причем, созданный Вадиком образ во многом отличался от того клише, к которому склоняли читателя маститые историки, публицисты и пропагандисты за почти что сотню лет скурпулезного изучения опыта и итогов правления этого, безусловно, выдающегося монарха и неординарного человека.
   Итак, как сказал бы Юлиан Семенов: "Информация к размышлению: Вильгельм"...
   Как можно представить себе цельной личностью человека, которого Господь щедро наделил выдающимися положительными качествами, а Сатана - столь же выдающимися отрицательными? Причем, вот именно так - обильными, широкими мазками, почти без полутонов. Только черное и белое. Тем паче, если этот человек волею судеб вознесен на вершину политического Олимпа одной из великих Держав?
   Наверное, для начала неплохо вспомнить об "аналогах". А история человечества таковых знавала. Александр Македонский, Ричард I Львиное Сердце, Иван Грозный, Наполеон Бонапарт... Занятная компания подбирается, не так ли?
   В его жилах текла кровь Великих Фридриха и Екатерины, кровь королевы Виктории и Марии Стюарт. Он обладал прекрасной памятью и живым, острым, склонным к анализу, умом. Будучи протестантом лютеранином, он был чужд любым проявлениям истовой религиозности или нетерпимости в вопросах вероисповедания. Его патриотизм стал притчей воезыцах, а трепетная, пламенная гордость за трудовые, научные и культурные достижения германской нации - ни на йоту не была наигранной.
   Его истовая, почти средневековая щепетильность в вопросах личной рыцарской чести монарха была поразительной, тем паче, если вспомнить о том, в какую "веселую" эпоху он жил. Он считал правильным говорить то, что думает, то есть - правду. Точнее -ЕГО правду. Он слыл прекрасным семьянином, почитающим традиционные ценности, рачительным хозяином в собственном доме и щедрым, просвященным государем во главе своей Державы. Причем при всем своем показном монархизме, он провел ряд вполне либеральных реформ, уживаясь и с Конституцией, и с социал-демократами в Рейхстаге. В сфере же внешней политики, он "никого не хотел стеснять".
   Казалось бы, кого еще лучше могла пожелать себе во властители юная, динамично развивающаяся Империя? Тем паче, что горячо любимому Фатерлянду он решительно и громогласно, с гордо открытым забралом, требовал "места под Солнцем!"
   Вот только с этим, в уже поделенном колониальном мире, был большой напряг. Как говорится: всяк сверчок, знай свой шесток. А размеры этого шестка весьма наглядно демонстрировал глобус. И это была форменная пытка для всей его пылкой, метущейся натуры, для жаждущей славы души, для всего его существа. Пытка, растянутая на годы и десятилетия. Его бесила, доводя до исступления и нервных припадков, черная, вопиющая несправедливость Мира по отношению к ЕГО Германии, к немцам и к НЕМУ! И как же страстно он желал эту несправедливость разрушить!
   Но был ли он, Вильгельм II Гогенцоллерн, готов к личному участию в мировой "Большой игре"? Игре, в которой публичная честность и правдивость приравниваются украдкой посмеивающимися оппонентами к непроходимой глупости? Где рыцарственная верность данному слову беспощадно сужает поле эффективного политического маневра, и где вопросы личного отношения к союзникам или противникам должны быть запрятаны в самом дальнем, потаенном уголке души. К игре, в которой столетиями мораль, совесть и даже честь личности едва ли не по прейскуранту размениваются на интересы Державы и целесообразность для нее же? Где в критические моменты бремя тяжкой ответственности вынуждает делать ошибки даже людей со стальными нервами и железной волей.
   Был ли он прирожденным политиком от Бога? Или искушенным практиком, шаг за шагом оттачиваюшим свое мастерство в изощренных дипломатических дуэлях? Тем человеком, которому по плечу была возможность хоть бочком сесть за ТАКУЮ игровую доску? С ТАКИМИ игроками на ее противоположной стороне?
   Вердикт нашей истории, к сожалению, известен...
   Умей кайзер Вильгельм II из года в год реально оценивать себя, а оценив, опираться при принятии внешнеполитических решений на плечо более искушенного в политических играх человека, скорее всего немецкий народ смог бы избежать самых мрачных страниц в своей истории. А вместе с ним и весь Мир, пожалуй.
   Увы, "Период Бюлова" в жизни германского Второго рейха оказался гораздо короче "Эпохи Бисмарка". Смененный кайзером летом 1909-го на опереточно бессмысленную и по-шекспировски трагическую фигуру Бетмана-Гольвега, князь Бернгард фон Бюлов на всю оставшуюся жизнь запомнил фразу Вильгельма, сказанную ему на прощание у трапа белоснежного красавца "Гогенцоллерна": "О, так Вы теперь опасаетесь за нашу внешнюю политику, дорогой Бернгард!? Не волнуйтесь. Вы оставляете ее не на вашего преемника, а на МЕНЯ. А уж Я-то с ней как-нибудь управлюсь"...
   Императору германскому и прусскому королю самокритичность была чужда от слова "совсем". То есть - напрочь. "Кузен Вилли" в отличие от царя Николая II был не эгоистом поневоле, чьи убеждения покоятся на святой вере в богоизбранности монарха и его мессианстве. Вильгельм II с молодых ногтей был закомплексованным нарциссом-эгоцентриком, со страстностью алкоголика к выпивке, обожающим лесть и подхалимаж в адрес "себя, любимого". Причем, чем старше он становился, тем все больше их ему требовалось! Все более грубая, беспардонная лесть, все более примитивный, тупой и бесхитростный подхалимаж тешили его непомерное тщеславие. Генералы, целующие ему руку, - это же чертовски приятно! Приятнее - только восторженный вой толпы.
   "Невеста на каждой свадьбе, покойник на каждых похоронах". Согласитесь, такое "клеймо" было поставлено немецким народом на лоб Вильгельму не случайно.
   С такой вот, с вашего позволения, мелочи, как смертный грех гордыни, и начинается перечень отрицательных черт характера этого человека. Перечень, поражающий своей феноменальной "совместимостью несовместимого" на общем фоне вышеперечисленных достоинств. Но сперва, о комплексах и их роковых последствиях.
   Он появился на свет с родовой травмой, которая искалечила не только его тело, но и душу. "Искусство" лейб-медиков и акушеров сделало его пациентом на всю оставшуюся жизнь. Существует множество фотографий и портретов нашего героя. Пожалуйста, присмотритесь к его левой руке повнимательнее. Именно в ней скрыт главный источник его физических, но главное, - моральных страданий. В этой усохшей, полубезжизненной ручке, едва способной на слабый хватательный рефлекс в трех пальцах.
   Но ведь никто же не убедил несчастного парнишку еще в детстве, что люди могут прекрасно жить, любить и побеждать вообще без руки. А Нельсон, так тот, например, способен был на все это еще и без глаза! И это при том, что пример лорда Горацио стал для Вильгельма во многом определяющим. Его увлечение флотом и страстное желание сначала сравниться, а потом и одолеть именно Ройял Нэйви, - это все выросло не на пустом месте. Экономика - экономикой, торговля - торговлей, колонии - колониями. Но и личный момент тут присутствовал, несомненно.
   То, что кавалерист или пехотинец из однорукого никакой, понятно всем и сразу. Но - флотоводец?.. А почему бы и нет, в самом деле!? Только вот до самой сути явления по имени Нельсон, не до очевидной военной талантливости и удачливости, а до морально-волевой мощи величайшего из британских адмиралов и его поистине выдающейся личной отваги, сплавившей вышеперечисленное в гениальность флотоводца, творца Трафальгара, Вильгельм, к сожалению, так и не докопался.
   Прусский наследный принц просто пошел по пути наименьшего сопротивления. Да по-иному и быть не могло. Ведь наш юный "горделивый Нибелунг" был... трусоват. И это второй чудовищный недостаток его характера, напрямую порожденный физическим увечьем. А еще - бездарностью педагогов и "семейной близорукостью" родителей.
   Его спокойный и уравновешенный отец вполне подходил на роль конституционного монарха и был склонен к либерализму. Мать, - дочь британской королевы Виктории, была вполне под стать супругу. "Ковка характера" их сына была заменена мелким баловством и учительским "орднунгом". Болезное дитя во всех игровых отношениях со сверстниками ДОЛЖНО было брать верх. Иначе, не дай Бог - крик, слезы, истерика, если того не хуже - припадочек или с ручкой что. И ни кулачком в нос исподтишка получить от какого-нить поваренка, ни сдачи дать через собственные сопли и страх. Нет! "Поворенок" всегда бывал бит. Ибо так было задумано взрослыми, а "поваренок" правильно мотивирован.
   Таким вот наш мальчик Кронпринц и рос. Всегда и во всем - "победитель". И вырос. Избалованым и самовлюбленым, скрывающим от всех, и от себя в первую очередь, так и не побежденные волей детскую пугливость и робость, пряча их за бравадой, позерством, напускной самоуверенностью и даже наглостью. Увереным в своей правоте и в ПРАВЕ...
   Одного лишь сочетания непомерной гордыни и затаенной трусости с лихвой хватит для умножения на ноль достоинств личности, чьим главным жизненным предназначением является властвовать и сражаться. Ибо, какой бы "конституционной" ни была Вторая Германская империя, ее кайзер был Главнокомандующим. А становым хребтом империи была Пруссия. Пруссия же - это, прежде всего воинские традиции и "прусский дух", густо замешенные на пяти столетиях кровавой истории от тевтонских магистров, "отца ландскнехтов" Максимилиана I и Старого Фрица до Блюхера и Мольтке старшего.
   Этой роли надлежало соответствовать. И Вильгельм старался. Старался изо всех сил! С годами все больше входя во вкус показной воинственности, и все меньше задумываясь о важнейшей составляющей металла фельдмаршальского жезла, - об ответственности. Зато поиграть "в солдатики" он обожал. И еще больше - "в кораблики".
   Отсюда все. Все эти бесконечные военные игрища с парадами, от которых скрипел зубами весь Большой генеральный штаб, и маневры, на которых Экселенц непременно должен был гениально командовать всенепременно побеждающей стороной. Все эти его собственноручно выполненные эскизы военной формы, на фоне которых грустно бледнеют гламурные изыски Юдашкина. Эти постоянные, сладострастные переодевания монарха из мундира в мундир. Этот его наивный восторг от "получения" званий адмирала английского или русского флотов. Отсюда и сотрясания воздуха горячечно-воинственной риторикой "на публику", и "составленные" им проекты супер-броненосцев и мега-крейсеров, от которых видавшие виды инженеры хватались за пузырьки с валериановой настойкой или с чем покрепче.
   Отсюда и со страху начатая им Великая война...
   Не мудрено, что рациональным, вдумчивым немцам, составляющим костяк бизнес-элиты, и прекрасно понимающим, что война нужна не успешному Рейху, а его безнадежно отстающим англо-французским конкурентам, постоянные алармистские антраша монарха стояли поперек горла.
   Гонка вооружений в "пределах разумного"? Да, это - прекрасно. Только политически ходить по лезвию при этом - зачем!? Зачем Фатерлянду эти угрозы и кризисы, когда нужно лишь кропотливо работать над мирным проникновением в Россию и тихим аншлюсом Австрии? Кому нужно было трясти перед носом у всего мира жупелом пангерманизма кроме сбрендивших историков и обойденных по службе офицеров?
   Но Его величество окончательно врос в роль "великого тевтонского вождя-воителя". Вместо дипломатической и экономической "битвы за Петербург" и тактичного, "ползучего покорения Вены", кайзер без удержу гремел, грохотал, потрясал "латным кулаком" и грозно топорща брутально подстриженные усы, лез в Китай, лобызался с турками и строил, строил свои линкоры...
   Последним гвоздем в "крышку гроба" карьеры князя Бюлова, как Имперского канцлера, стала его робкая попытка отобрать у Вильгельма часть любимых больших игрушек и, договорившись с англичанами об окончании бесконтрольной гонки линейных килей, скорректировать Закон о флоте в сторону увеличения в его составе легких сил.
   Но все тщетно. Политический дилетантизм, недоговороспособность и тщеславное упрямство кайзера, помноженные на затаенный хронический страх нового "Копенгагена", загнали-таки Рейх за точку невозврата. В МИДе воцарился самоуверенный авантюризм Ягова, покрываемый внешнеполитическим дилетантизмом канцлера Бетмана и всеобщим низкопоклонством перед Экселенцем. Катастрофа стала неотвратимой...
   Кстати. Маленькая ремарка. Ведь никто в Германии тогда, ни кайзер, ни Тирпиц, ни Бетман, ни Ягов, так и не осознали, что те времена, когда британский адмирал мог по обстоятельствам, собственноручно запалить войну, канули в Лету вместе с последним вздохом отходящего в Мир иной лорда Нельсона. С той самой минуты британский политический истэблишмент держал своих флотских в железной узде. А политические резоны не позволяли Лондону лезть в драку первым.
   Безусловно, роль Вильгельма II в развязывании мировой войны - главная. Германия первой формально объявила ее России и Франции. И все ссылки на русскую мобилизацию и т.п. - аргументы "в пользу бедных". Поэтому, как тогда, так и сейчас, некоторые немцы, склонные упрощать ситуацию в поисках смягчающих вину нации обстоятельств, лукаво называют своего кайзера душевнобольным человеком. Враньё! При всех его срывах, депресиях и шокирующих выходках, ни сумасшедшим, ни слабоумным он не был.
   Конечно, две главных прискорбных черты его характера - необузданная гордыня и подспудная трусливость - порождали не менее уродливые производные. С которыми теперь предстояло считаться нашим героям, Государю и всей российской государственной машине. Но тут уж ничего не поделаешь: ведь выбирали-то, в итоге, не билеты в рай, а меньшее из зол. Ибо иудины поцелуи англосаксов и ротшильдовской "семибанкирщины", - это куда страшнее. Тут вам и ипатьевский подвал, и еще десятки миллионов смертей.
  

***

   - Так что, полный порядок, Ваше величество. Со слухом у Вас все замечательно, - Вадим сдержанно улыбнулся, - Могу ли я считать на этом мою миссию исполненной?
   - Не спешите, мой дорогой. И... поставьте ЭТО еще раз, будьте добры, - Вильгельм задумчиво и грустно вглядываясь в туманную дымку, смазывавшую проплывающие за стеклом сады, хутора и шпили кирх варшавских предместий, кивнул в сторону смолкшего в углу салона "Берлинера"...
   И вновь, властно и печально, плавно сплетаясь в текучем ритме со сдержанным перестуком вагонных колес, единовременно осеняя их и величием Небесной вечности, и напоминая о кратости земного бытия, полились в самую душу арганные аккорды...
   Фа минор. Бессмертная Прелюдия... "Солярис"... Тарковский не знал Баха. А Лем не понял Тарковского. Но ведь возвышенный русский гений не просто экранизировал умную польскую космическую фантастику. Вовсе нет. С помощью гения немецкого он трепетно искал... искал свой путь к Богу! Путь подлинного нравственного очищения и уврачевания кающейся души. И не едино для себя, а для всех! Ибо понял, что исскуство - это Долг...
   - Боже, как это прекрасно... - Император, прервав затянувшееся молчание, оторвал Вадима от накатившего очередного приступа "воспоминаний о потерянном будущем", - Согласитесь: Бах воистину велик.
   - С этим не поспоришь. Гений - есть величина постоянная.
   - Да уж... это Вам не мой бедняга Бюркнер. Будто он вам с адмиралом Рудневым чем-то лично не угодил.
   - Вовсе нет, Экселенц. Вовсе нет... герр доктор Бюркнер - бесспорно грамотный и рациональный, я бы даже сказал, без преувеличения, - выдающийся кораблестроитель. Способный технически реализовать тот или иной вариант проектного облика в наиболее оптимальном типе корабля. Это редкостный дар. Германии и Вам с ним очень повезло. Именно так, кстати, однажды высказался о нем мой адмирал. Но ведь Вы согласитесь, что реализация техпроекта и генерация самой его идеи, которая должна нести в себе мощный заряд новизны, опережающий мысль визави из чертежной Портсмута, не одно и то же...
   - Или, может быть, новизны, опережающей идеи его коллег из чертежной в Санкт-Петербурге? - Вильгельм внимательно посмотрел Вадиму прямо в глаза, - Михаэль... вот Вы лично не опасаетесь, что моя германская военная и военно-морская, в частности, мощь, может быть повернута против вас? Против России?
   Я уже полгода раздумываю над вопросом, почему вдруг так резко и решительно изменилось отношение Николая Александровича к сближению двух наших Держав. В чем тут первопричина? Не Вы ли, прибыв к его Двору с идеями адмирала Руднева, стали той последней каплей, что источила, наконец, камень его постоянных страхов, недоверия и унаследованных предубеждений, который я силился раздробить целое десятилетие?
   - Все может быть, Ваше величество. Только я не ясновидящий, чтобы заглядывать в души. Но, скорее всего, вся эта совокупность обстоятельств повлияла на решения моего Государя. Война. Ваша твердая и решительная позиция. Двусмысленные игры Парижа. И, таки, - да, в чем-то, наверное, и скромный вклад моего адмирала...
   - Ничего так себе, скромный! - Вильгельм лукаво усмехнулся, - Клянусь Святым распятием, я бы многое отдал за то, чтобы Всеволод Федорович был МОИМ адмиралом и другом... Вы ведь не забудите передать ему эти мои слова?
   - Как предложение дружбы? Конечно, передам.
   Что же до страхов... то, - нет. Не боюсь, Ваше величество. По одной лишь причине: во главе обеих наших империй стоят вполне разумные и прагматичные Государи. А разум и прагматизм в унисон говорят, что русско-германский конфликт способен не только принести страшные бедствия нашим народам, но и наверняка уничтожит сами империи. На радость англосаксам и ростовщикам - хозяевам их кошельков, рассматривающим войны, как повод для наживы. В то же время наш союз способен кардинально изменить и Европу, и весь Мир, даровав им путь процветания и культурного развития.
   - Ценю Вашу откровенность, мой дорогой. Спасибо!..
   Итак, Ваши рецептуры моим эскулапам Вы передадите, они будут ждать. По патентам в Германии задержек не возникнет. В отношении же миссии, порученной Вам Николаем Александровичем, можете быть спокойны. На будущее рецепт от адмирала Руднева я запомнил. "Никаких недомерков, пушки "на вырост" и только в диаметральной плоскости, турбины и нефть". Будьте любезны кланяться от моего имени господину Нобелю. Будет прекрасно, если Эммануил Людвигович в ближайшее время сможет лично посетить Потсдам.
   Но, что касается идеи по трехорудийным башням главного калибра, заложенным по настоянию Всеволода Федоровича в проект вашего нового большого крейсера, я все-таки остаюсь при своем мнении. Три ствола в одном барбете, это весьма сложно технически, но главное, - увеличивает риск вывода из строя одним-единственным снарядом большой части артиллерийской силы корабля. В вашем проекте - сразу на треть. Слишком много. Поэтому, в моем флоте таковых пока не будет. В будущем, может быть. Посмотрим.
   Оружейников и инженеров в Эссене я потороплю с разработкой для вас и нового 12-дюймового орудия, и такой башни. Самому интересно, что из этого получится...
   А сейчас нам предстоит еще одно маленькое, но приятное дельце, ибо сказано: "Не оставляй ни одного доброго деяния безнаказанным", - с этими словами Вильгельм явно демонстративно, с нелетом театральной лености, нажал кнопку стенного звонка. Только каково было удивление Вадика, когда вместо резонно ожидаемой им "отходной" бутылки в руках у щелкнувшего каблуками адъютанта, оказалась некая темно-синяя коробочка, содержимое которой вскоре оказалось на лацкане его пиджака. Vom Fels zum Meer. "От суши к морю" - гласил девиз Королевского прусского ордена Дома Гогенцоллернов.
   И лишь после этого пришла очередь бокалов с Рейнским...
   - Ну, а теперь позвольте, мой дорогой Михаэль, я обниму Вас на прощание, ибо мы подъезжаем. Вам пора собираться, а я еще должен проститься с Великим князем.
   Если у Вас будет срочная информация или просьба ко мне, наш дорогой Пауль все организует в лучшем виде. Пишите, совершенно не стесняясь. Да! И не забудьте от меня поцеловать ручку и испросить прощения за то, что немножко задержал Вас при себе, у Ольги Александровны...
   "- Хм... так как у Вас с труффальдинистостью, Господин Перекошин-Банщиков? Не зашкаливает? Или попробовать-таки послужить двум господам?
   - Блин! Да хоть бы и трем, если на благо Матушки-России.
   - А пупок-то не развяжется? Если третий - это Василий.
   - Василий Третий? Опять лезут из нас дурацкие каламбурчики?
   - Гы... А между прочим, сами с собой только психи разговаривают..."
  

***

   Над платформами спецдебаркадера Варшавского вокзала, смешиваясь с влажным, насыщенным ароматами весны воздухом, сизым туманом клубилась горьковатая дымная пелена. Лучи утреннего солнца, пронзая стекла ажурных решёток павильона, рисовали в ее глубине причудливо змеящиеся пастели, в которых пару минут назад, в последний раз подмигнув красным, мелькнули хвостовые огни кайзеровского хоф-экспресса.
   - Едемте, Ваше высочество?
   - Да... Уже пора, Михаил Лаврентьевич. И, знаете что, пойдемте ко мне? Посидим, поговорим. Нам ведь до сих пор спокойно пообщаться так и не удавалось. Все разговоры до моего отъезда в Маньчжурию - не в счет. Я ведь тогда ни о чем не догадывался...
   - С радостью составлю Вам компанию.
   - Ничего, что не выспавшись? Я слышал, что Вы с Императором Вильгельмом у него в салоне чуть не половину ночи протолковали.
   - Есть такое дело. Кайзер крайне дотошен и щепетилен в морских вопросах, так что предложения Николая Александровича пришлось разбирать по косточкам и винтикам.
   - Понимаю... - Михаил грустно вздохнул и скрипнув ремнями, бросил последний взгляд в сторону западных ворот павильона, - Ну, идемте... И по коньячку немножко, если не возражаете, конечно?
   - Вам - так просто необходимо. Это я как врач говорю. Меланхолия - не Ваш стиль.
   - Сильно заметно?
   - Есть немножко, - улыбнулся Вадик, - Но можете мне поверить, от таких чувств, как правило, не умирают. Тем паче, что...
   - Ой, да ладно! Меланхолия, ностальгия... просто не умею расставаться, вот и все. Мы с ним, между прочим, с Японии вместе были.
   Четырехвагонный экспресс, подготовленный для Великого князя и его офицеров, уже был готов к отправлению. Ждали только их. А у Вадима перед глазами все еще стояли не сцены проводов кайзера, со всеми этими поклонами, реверансами и взглядами, - кстати, взгляды-то были разные, запоминающиеся, особенно некоторые, из-под германских генеральских пикельхельмов, - а картина дружной, слаженной работы наших и немецких железнодорожников.
   Перевод вагонов кайзеровского поезда на европейскую колею спецветки, протянутой до Варшавы по августовскому указанию царя, он, как и все, возвратившиеся с Михаилом с войны, видел впервые. После отвода локомотива, толкач со скоростью прогуливающейся дамы продвигал "обезглавленный" состав к бетонному колодцу полутораметровой глубины, где наши рельсы обрывались, а впереди, в паре метров, находились торцы рельс уже узкой, европейской колеи. Оттуда, пятясь, подходил новый главный паровоз.
   А дальше сцепка и по очереди: вывешивание каждой из 32-х осей вагонных тележек на поддерживающем гидравлическом домкрате над этим колодцем. Несколько оборотов специальными ключами, сдвижка колес с точностью до половины миллиметра, их надежная фиксация, и вперед: очередное плавное продвижение состава, переход бригады к работе со следующей осью. На все про все - полтора часа...
  

***

   - Тронулись. Завтра будем в столице. Но, какое странное ощущение. Неужели на самом деле закончилась эта война? - медленно прокручивая в пальцах опустевший бокал, Михаил говорил как будто про себя, вовсе и не к Вадиму обращаясь, - Наверное, так... кончилась. Но я не в первый раз с удивлением ловлю себя на мысли, что возвращение домой почему-то не слишком радует...
   Да, я соскучился по матушке, по брату и по всем домашним. Однако, как подумаю, что надо будет опять жить как прежде, просто тошно становится. Все эти балы, приемы, заседания, манежи, игры. Дурацкая, мишурная показуха. Оперета эта вся, одним словом...
   Михаил Лаврентьевич, а может быть у меня по-серьезному неладно с нервами?
   - Боже упаси. Такое состояние - вполне нормальная реакция человека, прошедшего через все то, что мирная жизнь дать не может.
   - Думаете? Василий Александрович тоже говорит, что скоро полегчает. Но... может, еще по одной? Прозит...
   - Полегчает. Всенепременно-с. Не сомневайтесь. Только вот, тем прежним юношей, беззаботным и доверчивым, Вы уже никогда не станете, Михаил Александрович.
   - Похоже, Вы правы. Верно сказано: в одну и ту же воду дважды не войдешь. И еще груз грядущих забот меня гнетет здорово. Как подумаю, что разгребать предстоит такие Авгиевы конюшни, форменно в дрожь бросает. Слава Богу, что и ВЫ теперь с нами. Подставили свои плечи под наш тяжкий крест...
   Однако, довольно, что это я разговорился? Все о себе, да о себе. Меня ведь Ваша истинная персона, Михаил Лаврентьевич, с некоторых пор интересует чрезвычайно, - Михаил пристально и долго посмотрел Вадиму в глаза, - Поскольку, как я понимаю, это именно Вы были советчиком брата при принятии ряда важнейших решений.
   И, скорее всего, Вы несколько больше знаете о наших судьбах там, в вашем Мире, чем специалисты "узкого профиля", как выразился как-то о себе и об адмирале Рудневе Василий Александрович.
   Так что, давайте-ка на чистоту: рассказывайте, чего я там натворил такого дикого и страшного, в вашем времени, что брат едва не объявил меня безумцем и изгнал из России? А то как-то раз Василий Александрович обмолвился на эту тему, но упорно отказывается открывать хоть какие-то подробности, заявив, что-де, не время еще.
   Конечно, я не должен настаивать. Но... надеюсь, что Вы меня понимаете, Михаил Лаврентьевич?
   - Хм... сказав А, не сказать Б? Вообще-то, такое совсем не в стиле нашего Василия Александровича, - Вадим аккуратно подбирал слова, - Я ни в коем случае не подвергаю сомнению сказанное Вами. Просто... как Вы думаете, Ваше императорское высочество, это правильно, не получив от него ответа, попытаться разговорить меня? Как-то не очень красиво это получается? Не так ли?
   Легкая краска, прилившая к щекам Великого князя, показала Банщикову, что его контрудар в цель попал. И после недолгой паузы, Михаил Александрович заговорил уже совсем другим языком:
   - Миша, давай без титулов и на "ты", когда мы вдвоем, хорошо?
   Извини меня. Но и пойми, пожалуйста: когда родишься заново и обмываешь свой новый день рождения на краю той воронки, в которой ты должен был быть похоронен последним снарядом в последнюю минуту войны... можешь ведь в такой момент и что-то лишнее ляпнуть. Да и прочих событий в тот день предостаточно было. Японцы сдались. Письмо от... ну, одно интересное очень, так скажем, мне переслал барон Фредерикс. Убило бывшего хозяина Мика. И "Шустова" только одна бутылка чудом спаслась...
   Ты не сомневайся, так и было! Но Василий понял, что сказал лишнее и сразу все свел к шутке. Хотя, какие уж тут шуточки?.. Я ведь понимаю, что случайно обмолвившись, потом он просто пощадил мою честь. Неужели я действительно могу быть способен на какую-то запредельную низость или даже подлость?
   - Я понимаю. Ведь даже на старуху бывает проруха, - улыбнулся Вадим, крепко пожимая порывисто протянутую Великим князем руку, - Но не стоило, конечно, Василию Александровичу вспоминать об этом, ведь мир-то уже изменился. Как и ты...
   Кстати, на счет того письма, Миша. Барон Фредерикс тут не при делах. Попади оно к нему, а через него к твоей матери, что, скорее всего, и произошло бы, то в твоих руках оно вряд-ли бы оказалось. Это - моя и фон Гинце работа. Так что, кое с кого причитается.
   Согласись, кстати, что юная принцесса не только хороша собой не по годам, но еще и находчива чертовски? Как тебе ее позавчерашний выход - с платком на ковер?
   - Ну, да... был такой средневековый обычай. Дама может взять под свою защиту поверженного на ристалище. Но, во-первых, Мик был победителем, а во-вторых...
   - А во-вторых, ее взбалмашный папаша мог в тот момент брякнуть все, что угодно. Типа: "немедля истребить и вышвырнуть за борт обидчика моего любимого таксеночка"! При адъютантах. Для которых это - приказ. И что дальше? Так что все разрешилось как нельзя лучше. У храброго котищи теперь есть любящая хозяйка. А у девушки - пушистый и мурлыкающий ценный подарок от ее Принца на белом коне.
   Что же до мучающего тебя вопроса... конечно, для меня гораздо проще и спокойнее было бы отболтаться незнанием предмета. Но лукавить я не хочу. Только давай сразу уговоримся: сперва я задам тебе три. И только если ответы на них меня удовлетворят, на свой страх и риск получить от Василия на орехи, а как ты знаешь, он у нас товарищ серьезный, я расскажу тебе, о чем речь. Согласен?
   - Спрашивай.
   - Что ты думаешь о перспективах своего брака с Прусской принцессой?
   - Но... она ведь еще столь юна и...
   - Это не ответ, Михаил.
   - Ну, прямо... вот так, чтобы...
   - Именно так. Прямо и без околичностей.
   - Да. Она мне на самом деле очень нравится. Возможно, это постыдно и греховно, признаваться во влечении к столь юной девушке, девочке вернее, только...
   - Это все - ерунда. Ты же свои порывы сдерживал. Я видел, как вы прощались. Поцелуй руки без перчатки, это еще не эротка. Так что не говори глупости. Главное: ты готов ждать ее совершеннолетия и блюсти себя, несмотря на массу самых сладких соблазнов, коие непременно будут окружать Ваше императорское высочество в столице? Причем в огромном количестве.
   - Конечно.
   - О' кэй. Второй вопрос. Ты обещаешь, что не используешь полученную сейчас от меня информацию, для самостоятельного разбирательства в сути предмета, с которым я тебя в общих чертах познакомлю? Предмета, который и послужил причиной твоей опалы и кучи сопутствующих проблем в моем мире?
   - Ты очень витиевато выражаешь свою мысль. Но, тем не менее, обещаю, что не предприму в отношении чего бы, или кого бы то ни было, связанных с этим скандалом, никаких действий. И не проявлю интереса. Думаю, что за этот год держать себя в руках я научился. Учитель у меня был хороший. Одним словом, все, о чем мы говорим сегодня, останется только между нами, Михаил.
   - Замечательно. Тогда последний вопрос. Ты понимаешь, что любые личные желания и предпочтения не должны вступать в противоречия с интересами Державы? Понимаешь, что есть некоторые деликатные моменты, когда даже твой любимый царственный брат не в силах тебе дозволить поступать так, как ты пожелаешь?
   - А именно?
   - Далеко ходить нет нужды. Пример Ольги Александровны и твоего покорного слуги разве не показателен? Да, развод Оленьке Государь разрешил. Но, что дальше? Дальше мы будем вынуждены жить во грехе. Он никогда не позволит сестре морганатический брак.
   - Ну, если в этом плане, то конечно...
   А в вашем времени, Михаил, неужели этот дурацкий, средневековый предрассудок сохраняется? И люди из высшего сословия не могут позволить себе соединяться с тем, кого любят, если его положение в обществе...
   - Там - уже могут. Только до этого времени отсюда - куча скандалов, отречений от корон и долгие-долгие годы. Традиция - штука поразительно живучая. И если бы не гемофилия, прожила бы еще не одно столетие, наверно. Но нам с Оленькой от этого моего знания не легче...
   - Понимаю, и искренне сочувствую.
   - Точно? Ну, тогда, Михаил Александрович, готовься морально. Слушать тебе мой рассказ будет не слишком приятно...
   В нашем мире, в августе прошлого года, ты весьма возрадовался тому факту, что перестал быть Цесаревичем. Ибо знал за собой излишние доверчивость и внушаемость, и считал, что быть царем-марионеткой в руках деятеля типа Сергея Юльевича - это мерзко, постыдно и не допустимо. И, в общем, ты был совершенно прав, достаточно критически себя оценивая. Год назад ты и трон - были вещи объективно не совместимые.
   Сейчас - все иначе. Василий так считает, во всяком случае. Да и не он один, о чем свидетельствует решение Государя возложить на тебя бремя регентства при Цесаревиче на время своей поездки по Дальнему Востоку. Не волнуйся, с Императрицей все в порядке. И, слава Богу, у меня на фронте борьбы с гемофилией у Алексея, все тоже достаточно обнадеживающе. Стабильность престолонаследия сейчас поддерживается прочно. Тьфу-тьфу, только бы не сглазить. Но я отвлекся.
   Так вот... посчитав, что внезапно свалившаяся с плеч ответственность сделала тебя свободным по жизни, ты не нашел ничего лучшего, чем позволить себе влюбиться. В один раз уже разведенную женщину. Имеющую дочь. И вдобавок - в жену офицера. Коего ты принудил с дамой этой развестись, не доводя дело до дуэли. Чем, естественно, крупно скомпрометировал себя перед сослуживцами.
   Итог: любовь - любовью, но почти всем вокруг было видно, как эта сексапильная и хитренькая дважды разведенка крутила тобой, как хотела. А хотела она, как ты, полагаю, сам уже догадался, идти с тобою под венец.
   Удар по престижу Дома Романовых был нанесен страшный. Градус разразившегося скандала, реакция матери и брата, тебе понятны, я надеюсь?
   - Это ужасно... - на Михаила было больно смотреть, таким убитым и потрясенным он выглядел, - Чтобы я, и вот так?.. Какая гадость. Просто не в силах поверить...
   - Гадость, Миша, впереди. Бодяга тянулась несколько лет. Ты поклялся Николаю, что ни при каких обстоятельствах не поведешь эту даму к алтарю. Но в тот месяц, когда бедный Алеша едва не погиб от жестокого приступа болезни, и в его скорой кончине уже были уверены все, ты с нею тайком обвенчался. И поставил брата перед свершившимся фактом, заявив в письме, что пошел на клятвопреступление, опасаясь перспективы вновь оказаться наследником трона.
   Алексей выжил тогда. Ты был изгнан из России. Над имуществом твоим учреждена была опека. И только с началом Великой войны брат дозволил тебе службу в строю. Но не в гвардии, конечно. Ты возглавил туземную кавалерийскую дивизию, составленную из горцев Кавказа.
   Но самое страшное последствие этого твоего шага было в том, что среди Романовых пошли интриги тех особ, кто получил после твоего скандального исключения из списка престолонаследования виды на трон. И в первую очередь со стороны Николаевичей с их черногорками, а также тетушки Михень - Марии Павловны и ее старшего сына, твоего "коллеги по несчастью", Кирилла Владимировича. Он также как и ты попал в опалу, взяв в жены разведенную англичанку, принцессу Викторию-Мелиту, бросившую любимого брата нашей царицы. Женился наперекор воле Государя и нарушив данную ему клятву.
   В конце же всей этой омерзительной возни - гибель Российской Империи и зверское убийство семьи Государя, твоего брата. Его, Александры и всех пятерых их детей. Далее - гражданская война. Бегство немногих выживших Романовых и самопровозглашение себя "императором в изгнании" Кириллом Владимировичем.
   А лично ты, Михаил...
   - Стоп!!! Я прошу тебя, довольно!.. Это невыносимо... - уставившись невидящим взглядом куда-то поверх головы Банщикова, бледный как мел экс-наследник Престола Российского сидел, неподвижно замерев, словно манекен из дорогого бутика, - И этого не будет. Никогда. Я жизнью своей клянусь, Миша...
   - Конечно, не будет. Ибо с дамой этой ты в ближайшие годы точно не пересечешься.
   - Что? Неужели?.. Но как вы могли, из-за моей потенциальной дурости... женщину!?
   - О чем ты? Жива она и здорова. Более того - получила вдруг, гораздо больше того, о чем могла мечтать в своей жизни. Если, конечно, вынести за скобки гипотетический брак с братом Императора, - рассмеялся Вадик, - Только ведь это не более, чем фантастический сюжетец для слезливого, бульварного дамского романчика в дешевой обложке, не так ли?
   - Слава Богу. Гора с плеч...
   - А кто-то думал, что мы соломки не подстелим, да? Василий Александрович любит говорить в таких случаях: "На Аллаха надейся, а верблюда-то привязывай".
   Хотя, про "бульварный романчик", это я перебрал, пожалуй, - нахмурил лоб Вадим, до которого внезапно дошло, что их с Ольгой случай - практически зеркальное отражение той истории, что приключилась в нашем мире с Великим князем Михаилом и Натальей Вульферт, - Иногда надо быть более самокритичным.
   - Ай, перестань! Лишь бы сестренка была счастлива с тобой. Знал бы ты, сколько она натерпелась со своим принцем. Матушка ведь чуть не силой за него ее выдавала. Я до сих пор не могу понять - зачем!? Только ли из страха, что Ники уступит вильгельмовому натиску и отдаст руку сестры кому-то из его германских или австрийских титулованных женихов? Но разве так можно было? Береги мою дорогую Оленьку, Миша, а со временем мы что-нибудь обязательно для вас придумаем. Я обещаю.
   Но, чтобы Кирилл? Рожденый лютеранкой?.. Боже, какой бред! И позор...
   Громыхнуло за оконным стеклом. Близилась первая весенняя гроза.
  

Глава 3. Не волки позорные, а санитары леса!

  
  
   Санкт-Петербург. Март - апрель 1905-го года
  
   - Добрый вечер, Василий Александрович, проходите!
   Игорь Андреевич. Попрошу: меня ни для кого сегодня нет. Только если появится Евстратий Палыч с чем-то срочным. И чайку нам цейлонского сделайте. Горяченького...
   - Будет исполнено, Сергей Васильевич! Медников со своими орлами выехал с полчаса назад.
   - Спасибо.
   - Чай минут через десять будет, - дежурный офицер неслышно притворил за спиной Балка высокую дверь кабинета, украшенную литыми медными ручками.
   Навстречу Балку из-за массивного двухтумбового письменного стола, в живописном беспорядке заваленного папками и несколькими отдельными стопками документов, порывисто поднялся высокий, худощавый человек в темно-коричневом костюме-тройке, благородный, бархатистый оттенок которого подчеркивала безупречно накрахмаленная белоснежная манишка с аккуратно завязанным узким, черным галстуком и деликатно выглядывающим из нагрудного кармана уголком носового платка.
   - Здравия желаю, Сергей Васильевич.
   - И Вам не болеть, спасибо. Рад! Искренне рад, Василий Александрович, что Вы смогли так быстро оказаться в Питере. Присаживайтесь, прошу - хозяин кабинета, пожав Василию руку, кивнул на кресло у углового стола, примыкавшего буквой "Г" к его собственному. Василий, отметив про себя крепость и энергетику этого рукопожатия, с удовольствием расслабленно облокотился на чуть скрипнувшую кожей спинку.
   - Простите за беспорядок, сам на столе его не терплю. Но пока не все разгреб, у МВД кое-какие дела принимаем. Устали с дороги, поди?..
   Внимательный, улыбчивый взгляд карих глаз с лукавой искоркой и прищуром интеллектуала, глубокие залысины чуть тронутой сединой густой темно-каштановой шевелюры, подчеркивающие идеальные линии высокого, благородного лба...
   Сергей Васильевич Зубатов. Гений российского политического сыска. Виртуоз провокации и перевербовки. Человек, умевший щадить своих противников и ВСЕГДА старавшийся дать им второй шанс, исключительно из внутренней убежденности: Россия не может разбазаривать свой интеллектуальный фонд, просто не имеет на это права. Один из немногих людей во "властной вертикали" Империи, не только осознавший всю важность для страны бурно нарождающегося пролетариата, но и таящийся в нем исполинский потенциал. Потенциал, способный стать как стержнем, становым хребтом бурного экономического роста державы, так и порохом для чудовищного социального взрыва, если немедленно не дать решительный "укорот" безжалостной эксплуатации рабочих со стороны доморощенных и заграничных промышленников...
   - Есть немного. Утомился слегка, честно признаюсь. Ведь всю Азию вдоль...
   - И куда Вас с половиною отвезли переночевать? В "Европу", само собой?
   - Да. Только мы ведь пока не...
   - Ах, ну да, конечно, - хозяин кабинета рассмеялся, задорно встопорщив гоголевские усы - Но уж если сам Император вас считает супругами - все. Не отвертитесь! Так что мне простительно. А вот, что решили, не откладывая, сразу приехать, спасибо. Тем более, что сегодня может произойти нечто занятное. В чем Вам, по горячим следам легче будет разобраться. Но, попозже об этом, - Зубатов подмигнул заинтригованному Балку, - Завтра мы вас устроим по первому разряду. Особняк подобрали на Сергиевской. С учетом пожеланий Вашего августейшего друга. Может, для молодой семьи, он и великоват, но как по мне, так очень уютный, со вкусом меблированный. Я думаю, Вам понравится.
   И главное, там есть несколько путей, по которым Вы при необходимости сможете его покидать и возвращаться, оставшись не узнанным. Ибо работа нам с Вами совместная предстоит очень и очень интересная.
   - Спасибо, Сергей Васильевич, что мое пожелание учли.
   - Вот как? А я ведь думал, что это Спиридович сам предложил, - Зубатов бросил на Василия короткий, оценивающий взгляд, после чего, улыбнувшись, продолжил, - Завтра подполковник Батюшин за Вами заедет и поможет разместиться. С ним решите вопросы по прислуге, ординарцу, довольствию и всему прочему, что необходимо.
   На Ваше благоустройство будет выделено столько, сколько потребуется. Только меня не благодарите, ради Бога. Это распоряжение Императора. Кстати, домик этот, как я понимаю, поступает в полное Ваше владение. Личный подарок Государя, так сказать. Удивляетесь? А чему, собственно, Василий Александрович? Спасение жизни любимого брата разве того не стоит? Вы ведь уже виделись с Николаем Александровичем?
   - Да. Не доезжая Твери пересеклись. Он с Императором германским посетил наших раненых адмиралов и остальных моряков. А я даже имел честь быть удостоенным персональной беседы без свидетелей. От чего бедный Александр Иванович извелся весь.
   - А что Вы хотите? Он шестой месяц как возглавил охрану Императорской семьи. А тут - нате вам. Подряд: эсэровская каналья Рутенберг под жупелом прохиндея расстриги... Никогда себе не прощу, что поддержал его тогда!.. А после, и двух недель не прошло, - "картечное" водосвятие. И если с первым разобрались, слава Богу, не допустив, то вот с пальбой по Иордани, увы. Фридерикс бедняга две недели в кровати провел. Хорошо хоть его Банщиков своим новым лекарством пользовал. Картечину из ляжки извлекли удачно, так что и не гноилось даже... Понимаю я Спиридовича. Будешь тут на водицу дуть.
   В этот момент дверь открылась, и вошел дежурный офицер с подносом.
   - Вот спасибо, Игорь Андреевич! Да, сюда прямо ставьте, в подстаканниках же. Все равно свободного стола не найдем... Переезд - это считай - половина пожара. Могу, кстати, еще варенья вишневого предложить. Из Владимира привез. Из черной вишни. Здесь такая не растет, к сожалению. Сыро для нее слишком. Угощайтесь. Это теща моя ненаглядная варила. Только давайте прямо тут, на подоконнике, а то, не ровен час, на бумаги капнем, не хорошо будет...
   Понравилось? А знали бы Вы, как мне за эту вишенку повоевать пришлось!
   - Замечательное варенье, Сергей Васильевич. Можно сразу полбанки откушать. Но в каком же смысле, и с кем Вы за него сражались?
   - В самом прямом огнестрельном смысле. Дрозды-с! Ни дна бы им, ни покрышки! - улыбнулся Зубатов, - Фунта три дроби извел, а все одно, поклевали изрядно. Умные и нахальные. Дождутся, когда людей нет поблизости, и стаей налетают. Я уж и из засады их стрелял, и пугал разных три штуки поставил. Один черт, треть урожая - им. Хитрющие, холеры, как наши разлюбезные социал-демократы...
   Нам ведь, Василий Александрович, неделю назад передали от ведомства Плеве весь политический сыск. И внутренний, и заграничный. По счастью, он не успел разогнать всех тех, с кем я работал. Меньщиков и Медников, например, замечательные специалисты. Я их еще в первое мое пришествие в столицу с собой из Москвы забрал.
   Ну, и Спиридович, конечно. Он перешел к нам со всем хозяйством, поскольку все множество задач по охране Их Величеств и персон первой величины тоже отнесено к нашей компетенции. Говорят, буйствовал господин министр внутренних дел изрядно. Но Государь остался непреклонен: вся эта работа должна быть сосредоточена в одном месте. В одних руках. И руки эти, Василий Александрович, вот они - наши с Вами. Вас он лично предупредил уже, не так ли?
   - Да, Сергей Васильевич. Только не конкретизировал, что именно мне предстоит делать. Кстати, людей моих тоже разместили нормально. А "столичные", те, кто по родным домам да знакомым разъехались, все предупреждены, что завтра в 11-00 сбор по этому адресу. Так что поутру всех Вам представлю. За исключением шестерых моих артурцев - "спецов", которых я оставил Спиридовичу. На всякий пожарный случай.
   - Славно. А вот по конкретике Вашей службы, давайте так: сначала я Вам покажу нашу структуру на бумаге. Объясню, если что нужно по отдельным направлениям. Где уже подобраны люди, где еще нет. И обменяемся мнениями. Может быть, Вы мне что-то подскажите? Или я поясню, если недопонимание какое у Вас возникнет. Кстати, заранее предупреждаю. Моей самодеятельности тут немного. Не удивляйтесь, но, как я понял, на 90% эта структура отрисована самим Государем. И я, хоть и собаку съел в Москве на этих делах, был поражен насколько логично и разумно видит наши задачи Император.
   Сдвинув бумаги, лежавшие перед Василием на угол стола, Зубатов извлек из сейфа в углу два склеенных листа писчей бумаги, на которых была тщательно разрисована тушью структурная схема Имперской службы секретного приказа. Схема, лишь в мелочах отличающаяся от карандашного наброска, переправленного им в Питер Вадику в секретной почте полгода назад...
   Два часа обсуждения различных оргвопросов, обеспечения режима и самого понятия гостайны, нюансов работы под прикрытием, печальной необходимости политических устранений как меньшего зла в сравнении с всероссийским бардаком, форм и методов боевой и специальной подготовки офицеров и бойцов, укрепили в Василии чувство внутренней симпатии к Зубатову. Человек явно был на своем месте. Громадный объем предстоящей работы, причем во многом, - на незнакомых ему или попросту "непаханых" в этом мире направлениях, его, очевидно, ничуть не смущал, а только раззадоривал.
   Судя по всему, и Сергей Васильевич был под впечатлением от глубины восприятия Балком проблем и поразительных по неожиданности вариантов их решения. Зубатов азартно, но безупречно логично спорил, сыпал аргументами и контраргументами, отстаивая свое мнение, увлеченно чертил новые варианты на отдельном листке, заставляя Балка прорисовывать логические связи так, как их видел сам Василий...
   Но вот, неожиданно для собеседника, Зубатов вдруг встал и прошел к большому шкафу в "аппендиксе" кабинета, отгороженном матерчатой ширмой.
   - У меня тут диван стоит. Так уж получается, что часто здесь ночую. А первый месяц, так и почти безвылазно тут сидел. Как медведь в берлоге. Ага, вот они...
   Хочу я предложить Вам по рюмочке "Мартеля" за знакомство. Не откажетесь?
   - Да с удовольствием. Только тогда и загрызть бы чем.
   - Есть и закусочка какая-никакая, кроме варенья. Только вот вместо хлеба просвирки одни остались, устроит?
   - Вполне. Грешить, так грешить.
   - Стало быть, за знакомство.
   Коньяк, приятно согревая, растекся по телу.
   - Василий Александрович, знаете, я честно говоря, даже не предполагал, что смогу встретить столько логики и глубиного понимания сути наших задач в таком молодом человеке, как Вы.
   - Да полно Вам, Сергей Васильевич, вся логика то из схемы этой проистекала.
   - Как на счет логики из схемы, не знаю...
   Но в Вашем лице ожидал увидеть совсем иного человека. Героя - да. Сорвиголову, готового ради Императора в одиночку штурмовать вражескую столицу - да. Гвардейского офицера и друга Великого князя, свысока взирающего на еще недавно опального шпака, которого Императору заблагорассудилось впихнуть в это кресло - да.
   "Логика из схемы"? Ответьте-ка мне, мой дорогой капитан: а схемка эта самая - не Ваших ли рук дело?.. И взгляд. Глубокий. Внимательный. Оценивающий. Глаза в глаза... с такой вот бесподобной, запрятанной в самую глубину, хитринкой матерого хищника, знающего, что добыче уже никуда не улизнуть.
   "Черт! А как он меня бесподобно расколол!.. А я-то, старый дурень..."
   - Что ж. Молчание знак согласия, нет?
   - Ну, как Вам сказать...
   - А и не надо ничего говорить. Просто мне, по роду работы, приходилось разных людей видывать, Василий Александрович. По большей части людей неординарных, талантливых. А вот дважды жизнь сводила с людьми гениальными. Теперь, судя по всему, - уже трижды.
   И не стоит скромничать. Когда я был переведен в столицу из Первопрестольной, тоже на сходные темы рассуждал. Однако настолько стройной и логичной системы в голову не пришло. И опыт мой и Ваш нечего сравнивать. Но ведь и другим тоже не удалось! А головы светлые думали. Сейчас, на ЭТО глядя, просто диву даюсь: как можно было два и два не сплюсовать. Однако ж, не сложилось...
   За Вас, мой дорогой. Я счастлив, что Николаю Александровичу посчастливилось обратить на Вас внимание.
   - Тогда уж, позвольте Сергей Васильевич, правильнее будет - за Императора!
   - За Императора...
   - Да, кстати, Василий Александрович, простите, чуть не запамятовал. Вам ведь для оборудования гимнастического зала будут нужны спортивные снаряды?
   - Безусловно.
   - Чтобы Вам время не терять, Игорь Андреевич Вам вырезки сделал, так что все, что в Питере продается у него на карандаше. Отметьте только...
   А, вот он и сам заглянул, мы его и попросим сейчас!
   - Сергей Васильевич, простите, но велели сразу доложить. Медников вернулся.
   - Только со своими?
   - Нет, кого-то привез.
   - Ясно. Разместили постояльца?
   - Так точно. Евстратий Палыч прошел к себе, пальто снять.
   - Зови немедленно. Мы его ждем с нетерпением...
   - Сергей Васильевич, пока мы еще вдвоем, еще один момент.
   - Конечно, слушаю Вас.
   - Я должен вручить Вам конфиденциальное письмо от Государя. Он передал мне его для Вас позавчера, после напутствия на службу по Вашему ведомству. Вот оно...
  

***

   Экспресс с Финляндского отходит ровно в 19. Времени еще более чем, извозчика на Невском взять - не велика проблема, да и здесь, в переулках у кабаков бывает, стоят. Но все равно: лучше выйти заранее. Значит - пора...
   Билет, документы, хронометр. Это все уже по карманам. Вещи: бритва, мыло, тюбик "Дентина"... Ох, и где же ты, мой любимый "Колгейт" с фтором! Зубная щетка... так называемая. До нормальных щеток нам пока тоже еще ох как долго. Как и вообще до вменяемой химии полимеров. Ничего, зато воздух чище. Главное - деньги не забыть. Здесь? На месте. Посидеть на дорожку. Ну-с, как там в зеркале? Нормально. Если что-то готовишь долго и аккуратно, а не в попыхах, да сгоряча, то всегда получается нормально.
   Из зеркальной рамы на нас смотрит пожилой джентльмен с седой шевелюрой и бакенбардами, такими же густыми, но аккуратно постриженными усами и моноклем в глазу. Одет - с иголочки. На взгляд - немного за полтинник. Серьезный деловой человек уезжает по делам. Комивояжор, скорее всего. Да, и саквояж, конечно. В нем главное: бумаги. В них все умно. Без меня все равно ни черта не поймешь...
   Внизу яростно храпит вадиков разлюбезный Оченьков. Хором с напарником из их ветеранской кодлы. Иногда даже в такт. Дворник много тише, интеллигентно так посапывает, по-столичному. Видимо, угощение пришлось кстати, раз было так "на ура" воспринято. И спать вам теперь, голубчики, до завтрашнего обеда. А как прочухается этот дурень, подумает, что я ушел по делам не добудившись, так что даже есть шанс, что тревогу забьют, когда я буду уже в Гельсинкфорсе. А там уже ждут: агент Вестингауза в Германии с билетами на всю дорогу и приглашением на майский конгресс в Вашингтоне. И никаких лишних формальностей. Приятно иметь дело с деловым человеком...
   Надежда Андреевна, конечно, расстроится. Но, что поделаешь, дорогая, - утешайся скорее. Доброй, домашней вдовушке давно пора понять: в этой жизни - все мужики сволочи. А незаменимых - нет.
   Итак: выходим. Перчатки не забыть, тросточку. Ну, господи благослови. Смилуйся, Царица небесная... Все! Мосты сожжены. Не дрефьте, господин кандидат технических наук. Академиком ТУТ Вам стать не грозит никак. Поскольку, как только к нам в Питер прибудет господин "Печеное Яблоко", а это по моим расчетам произойдет послезавтра вечером...
   Нет уж, лучше не думать о такой перспективке. Спасибо недотепе Вадику за то, что как я его и просил, он телеграфировал из Москвы. Порт-артурцев в Первопрестольной они ждут сегодня. Так что через двое суток господин Колядин заявится сюда собственной персоной. Юный, румяный, красивый, но от этого вряд ли сильно подуревший. И явится он по мою душу. Или голову.
   Надеяться на то, что я теперь - равноправный член их с Петровичем команды, мне не приходится. А "кто не с нами, тот..." Хотя, как знать? Может, Вадик с Петровичем его людоедские инстинкты и пересилят, но... но вот в это мы не верим вообще. Ни на йоту. Как бы вообще Кол не скрутил глупышу Вадику голову первому... Поэтому проверять на собственной шкуре поглупел или нет милейший Василий Игнатьевич, - на это у нас нет ни малейшего желания. Шансы после встречи для меня - меньше 0,5-и изначально. А по мере "отжимки" хайтека и идей - плавно к нулю. По оси "жить".
   Нет, коллеги, это нас категорически не устраивает. Извините, если что было не так, но - не устраивает категорически.
   Не говоря про ту еще радость - тусоваться в России начала XX-го века на грани революций, мировой войны и тифа. В одном гадючнике с Ульяновыми, Джугашвилями, Залкинд-Бронштейнами, да еще Гришкой с его самодурой-царицей. Мама дорогая! Может быть кому-то другому - по кайфу. А нам оно, таки, сильно вот надо? Эти все "сладости"?
   Прости, Вадик, прости, дорогой. Для папы твоего я все равно сейчас ничего сделать не смогу. И вся эта искрящая электрохрень на полкомнаты в лаборатории, на которую ты чуть не молишься, не более чем липа. Извини. Может быть, если вдруг что-то ТАМ на эту тему всерьез проклюнется. Хотя, - не знаю. По-моему, это уже фантастика. И шансов у профессора Перекошина - ноль. В отличие от его бывшего ассистента...
   "Пожилой" господин еще раз мелко перекрестился, подхватил трость, саквояж, и стараясь ступать как можно тише, двинулся по коридору в сторону темной лестницы, даже не заперев за собой дверь лаборатории.
   Никем не замеченный, он миновал проходной двор, вышел в переулок и зашагал в сторону Невского проспекта. Правда, идти долго ему не пришлось: неподалеку, у кабака стояли аж три извозчика. Не торгуясь за копейки, господин еще раз оглянулся на подворотню, откуда вышел. И убедившись, что кроме него, извозчиков и пары подвыпивших мелких чиновников только что с трудом выбравшихся из дыхнувшего теплом, запахами снеди и шумом веселой компании подвала, вокруг никого нет, удобно устроился в возке.
   - Знать к чухонцам в гости, барин? - громко откашлявшись, осведомился возница.
   - По коммерции. Сегодня вот, к чухонцам, завтра к шведам. А послезавтра - где что дешевле, да лучше, - с улыбкой ответствовал седок, начиная входить в роль.
   - Но! Милая!.. Она у меня умница, барин. Споро домчит. В обиде не будете. А то, знамо, конь железный, он ждать не будет...
   Что что-то пошло не так он начал смутно догадываться в ту же секунду, как открыл дверь в купе и увидел на одном из двух диванов солидного господина, читающего "Ведомости". На столике лежал его котелок и черные перчатки под ним. Но пальто будущий попутчик не снял, почему-то. На вид - лет за пятьдесят. Фигура плотная, полная внутренней силы, скорее атлета или борца, чем коммивояжера. Аккуратная стрижка с зачесом, тронутые сединой густые усы, приветливый, добродушный взгляд...
   "Нет! Все это не важно... черт возьми! Я же купил ОБА билета, и в купе никого не должно было быть. Пойти выяснять сразу? А не привлечет ли это лишнего внимания? Или дождаться когда тронемся, и уж тогда?"
   - Да Вы проходите, что ж в двери-то встали? Вот - присаживайтесь, пожалуйте, - приветливо улыбнулся незнакомец.
   - Да, да... спасибо.
   - Стало быть, в княжество путь-дорожку держите?
   - Да вот. Нужно... по делам-с...
   - Понятненько. И как величать Вас, простите?
   - Игорь Петрович...
   - Хм... Игорь Петрович?.. А я, стало быть, Евстратий Павлович.
   - Очень приятно. Значит мы с Вами в попутчиках?
   - Так получается.
   - А Вы до самого Гельсинкфорса, или раньше сойдете?
   - В попутчиках-то, оно, конечно. Только вот не до Гельсинкфорса, молодой человек. А совсем в другую сторону.
   - Это как же поним...
   - Да грим у Вас неважнецкой больно, Николай Генрихович, так вот и понимать, - усмехнулся "попутчик" легонько хлопнув в ладоши, - А поговорить, успеем еще.
   За открывшейся дверью Лейков увидел двух серьезного вида мужчин не слишком приметной наружности, явно ожидавших приказа от его нового знакомого.
   - Ну-с... пойдемте, любезнейший, а то минут через пять поезду трогаться надо. А пока мы с вами с него не сойдем, они стоять будут. Нехорошо людей задерживать. Вы ведь ЕЩЕ глупостей делать не собираетесь?
   - Что за... по какому праву! И кто Вы такие, в самом деле!? И почему...
   - Медников моя фамилия. Евстратий Павлович. Коллежский советник. Вот Вам и удостовереньице. Полюбопытствуйте, если на слово не верите. Это - на счет моих прав. Про "почему" больше нет вопросов?
   - Но я...
   - Да знаю я, кто Вы. Ученый. Моряк, инженер-механик. Серьезный и образованный человек. Японца воевали... только вот немного не в ту степь заворачивать стали.
   Вот видите, ребята, с какими серьезными людьми мы теперь работаем? Это вам не бомбисты-туберкулезники какие, или прочая мутная шушера.
   Ну, пойдемте, мил человек. Пойдемте...
  

***

   Как он сказал? "Не волнуйтесь, по первому разряду устроим. А что не прибрано в коридорах, так ведь недавно только переехали. Но Ваш-то нумерок, он готов вполне..." Значит, скорее всего, пасли давно. Значит, - не поверили. Кто? Вадим? Гаденыш... ну, тогда, может, еще и выкручусь.
   Или местные? Тогда - кто его знает, фифти-фифти. Но если Кол... Господи, только не это!.. И ведь так все было грамотно продумано! Нет, конечно, я не спец в этих играх, но мозги-то есть. Что и как сообразил же. Да уж... сообразил!.. Так что мозги - ПОКА есть. И где же я лопухнулся? На чем?
   Белые стены, сводчатый потолок, укрепленный литыми чугунными дугами... Запах свежей побелки, промозглая сырость. Теплая только одна стена, значит там и подтопок. Выложенный крупным камнем, залитый цементом пол. Земляной, судя по всему. Оконце под самым потолком. Решетка. Массивная дубовая дверь с глазком и окошечком для плошки. Койка, слава богу, у теплой стенки. Хотя, у стенки, наверное, не все ли равно - теплая она или холодная?.. Блин, вот не надо так шутить, не надо...
   Тюфяк с соломкой, вроде даже простынь и солдатское одеяло дали. Вау! Даже два! Кувшин с водой, кружка. В углу - сияющая надраенной медью параша. И, правда - по первому разряду. Даже лампочка под потолком, правда, без выключателя. Практически, люкс со всеми удобствами. Может, телевизор еще попросить? Эх, а залетели-то мы по-полной, похоже, Николай Генрихович.
   "Вот, туточки и располагайтесь, пока, мил человек. Кормежка два раза в день. Прогулка? Не дозволено. Шуметь - не советую. Да и вопросов лишних тоже лучше не задавать. Спрашивать тут Вас будут. Когда? А я почем знаю? Как время придет. Ну, добренько Вам здравствовать..."
   Где-то ближе к полуночи, дверной глазок неожиданно открылся, прострелив ударом вырвавшегося из под спуда сознания животного ужаса, все существо. Но рассмотреть, кто это там, в коридоре, он не смог. Потом этот черный зрачок закрылся, послышался чей-то приглушенный разговор, но никто так и не вошел. И от этого почему-то стало совсем-совсем тошно. Нехорошо потянуло внизу живота...
   Решают, как со мной дальше, наверно. Но я... я ведь никого не предавал! Я просто очень испугался. В конце концов, да! Я ошибся, психанул, но ведь каждый имеет право на ошибку. Американцы каждой собаке дают укусить дважды. Я же Вам спас царя! Я еще пригожусь, я же много знаю! Так много, что... или уже СЛИШКОМ много? Или они ЗНАЮТ, кто меня ждал в Хельсинки? Нет... только не это... Господи, СПАСИ!!!
   Сон подкрался незаметно, когда под утро разгоряченный мозг человека признал, наконец, полное и окончательное свое поражение перед той бездушной машиной, в цепких и безжалостных когтях которой он оказался. И все его возможные предложения, весь этот жалкий, бессмысленный лепет, унизительный торг...
   Зачем он им? Что такого он может им предложить? Двинуть вперед технологии в радиоэлектронике, создать все эти гидростатические взрыватели или приборы кратности? Приемопередатчики? Заложить базу под производство полупроводников? Триод, радар? Атомную программу начать?
   Господи! Да им и не нужно от него ничего этого! Те трое, они... они просто знают историю. Знают врагов Империи, знают ее ошибки. Этого одного им достаточно, чтобы выиграть в "Большой игре". Они-то царю нужны. Один построит ему флот. Второй спасет ему сына от смертельного недуга. Третий - от всего остального, подлого и двуногого...
   А он? Он, умный, талантливый, величайший ученый на этой Земле, получается, и не нужен ЕМУ, в общем-то. Наоборот. Ему скорее нужно, чтобы он, с этими знаниями, НИКОГДА не попал ТУДА. К тем, другим... Господи, помилуй! Сделай так, чтобы они придумали, ради чего меня можно не убивать! Господи!..
   Нет. Не надо!.. Не надо! Пожалуйста... профессор, выключите ЕЕ, ради Бога! Я не хочу ТУДА! Не надо! А-а-а!!! Гражданин следователь, я все... все подпишу, только не бейте. Пожалуйста, НЕ БЕЙТЕ!!!
   - И что это ты так разорался-то, а, позор нации? На две жизни насмотрелся ТАМ дерьмократских сериалов? Просыпайся уж, разговор есть.
   - Ва... Василий Иг... Игн...
   - Не Игн. А Александрович. Не забыл?
   - Н-н-нет...
   - Замечательно. Вот вода. Рожу умой, отлей, и пойдем.
   - Куда?..
   - На кудыкину гору. Делай, что сказано, а то - ускоритель пропишу. Тут у меня печатки нет. Так что хоть с левой, хоть с правой. Шевелись, кому сказано, муха сонная.
  

***

   Через десять минут они стояли возле двери, над которой красовалась свеженькая табличка "Лаборатория 05-П".
   - Заходи не бойся, выходи не плачь, - Балк подтолкнул ссутулившегося Лейкова навстречу яркому электрическому свету, хлынувшему в коридор из-за толстой, по виду явно многослойной двери с тамбуром, - Сейчас увидишь, голубок, что не ты у нас один такой. Ученый.
   Смотри, как мы серьезно тут обустраиваемся, да на ус себе мотай. С размахом, я бы сказал, устраиваемся. Я вчера сам даже удивился, как Владимир Игоревич тут все разумно спланировал. Талант! Самородок. У НАС - точно бы дисер защитил, не сомневайся. Но пусть уж он сам все покажет, не буду хозяина лишать такого удовольствия.
   Владимир Игоревич, это Балк! Мы пришли.
   - Да-да, господа, слышу! Минуточку. Я сейчас иду, - донесся до вошедших бодрый, жизнерадостный голос из-за одной из внутренних дверей, едва различимый сквозь шум хлещущей в какую-то, явно не маленькую емкость, воды.
   - А ты молчи, смотри и слушай. Говорить с хозяином я буду. А потом уж, когда до тебя очередь дойдет...
   - Здравствуйте, господа. Прошу извинить, что заставил чуток подождать, Василий Александрович, - навстречу им вышел высокий, плечистый добродушного вида человек, с живым, улыбчивым лицом, обрамленным пышной каштановой шевелюрой и небольшой аккуратно подстриженной бородкой, - А! Так это с Вами тот замечательный инженер, о котором Вы давеча говорили? С Вашего крейсера?
   - Ага. Он самый.
   - Прекрасно, прекрасно... - хозяин заведения неторопливо отер мокрые руки и прорезиненный передник полотенцем, и протянул Лейкову пятерню, - Здравствуйте! Рад знакомству. Павлов Владимир Игоревич. Ротмистр.
   - Лейков Николай Генрихович. Инженер-механик, - с трудом выдавил из себя новый знакомый ротмистра, едва не охнув от железной хватки его дружеского рукопожатия.
   - Очень приятно. Рад видеть Вас в наших пенатах, так сказать. Так как? Василий Александрович, может, я нашим гостем сразу и займусь? А Вы пока мою китайскую коллекцию гляньте, я ее уже разобрал. Все промыл. Ржавчинку кое-где почистил. Там просто изумительный шедевр наличествует. Века, так, 16-го - "груша" называется. В 3-м блоке все. Вчера, кстати, со звукоизоляцией закончили.
   - Прекрасно. А зверушки?
   - Пасюков привезли. Шикарные экземпляры... шикарные, знаете ли! Я таких зверюг даже на сибирских пристанях не видывал. Злющие, аки тигры. Пока их в карантин посадил в Физической, нам ведь зараза не нужна, все должно быть чистенько, чтоб клиент от сепсиса не пошел на быстрый летальный...
   Так это, господа, может, мне рассчетик мой по электрике сразу принести? Чтобы Николай Генрихович...
   - И все-таки, Владимир Игоревич, чтобы наш любезный Николай Генрихович вошел в курс дела получше, покажите ему, какие возможности у Вашей лаборатории уже есть, а что в планах пока. Для начала, а?
   - Лады. Как скажете. Ну, давайте вот, хоть, с акваблока и начнем. Заходите.
   Вот, тут у нас, значит, три рабочих места "холодных" и два "горячих". Обратите внимание: сливы, пол - метлахская плитка на цементе. Два слоя, так что нигде не течем-с, аккуратно и культурненько. Первое "холодное", это, так сказать, классический римский "как-кап", - ротмистр весело рассмеялся, глядя на явное смятение чувств, отразившееся на лице его нового знакомого, - Вы как инженер, конечно, оцените простоту. Я бы сказал даже, гениальность этого устройства более чем тысячелетней давности.
   Этими ремнями клиент фиксируется на сиденье так, что шевелиться не может. Тем более головой трясти. Волосы на темени ему бреем, как у ксендза католического. На этой стойке у нас закреплена десятилитровая водяная емкость. Заметьте, высота падения капли варьируется и, соответственно, сила удара ее. Частота - вот этим вот крантиком. Режимы предстоит подобрать, но на максимале, полагаю, уровень полной откровенности уже часов через пять-шесть процедуры гарантирован. Сутки - полное душевное помешательство. На выходе - пожизненый идиот. Тихий или буйный - уже вопрос индивидуальности. Но, повторюсь, это теоретически, требует проверки практикой для набора статистики.
   Далее у нас - "бочка". Тут тоже не все столь примитивно, как при царе Горохе. Наш клиент фиксируется ногами на ее дне, после чего мы начинаем заполнение емкости. Температуру настраиваем этими двумя кранами. Водонагреватель на двести литров, этого более, чем достаточно. Скорость залива регулируем вот этим краником. А здесь - слив в нескольких режимах. Так что захлебываться в ней можно часами.
   А вот тут будет наше самое хитрое!.. Моя идея. "Электрический бассейн". Хотели, сперва, совместить с "бочкой". Для экономии места и средств. Но потом я убедил Василия Александровича, что располагать тело в горизонтальной плоскости удобнее.
   Как раз здесь Вы мне и понадобитесь, Николай Генрихович. Чтобы сразу не лишить сознания нашего клиента, нужно правильно рассчитать подаваемые напряжения, силу тока и оптимально выбрать места подключения и регулировки, вот смотрите, - Павлов склонился над кафельным бортиком емкости, - Идите сюда...
   И в этот момент за спиной "лектора" раздался грохот...
   - Что с Вами?! Господи, Василий Александрович, а Вы-то куда смотрели!? Он же головой ударился!
   - Странно. Вроде крепкий мужик, пол войны на "Варяге", Чемульпо, Кадзима... Жив?
   - Дышит. Я побегу доктора искать, Вы побудете с ним?
   - Конечно, только халат чистый дайте, если бинтов нет еще в хозяйстве, надо скорее кровь остановить.
   - Да есть и бинты, вот держите! Я скоро!
   - Да уж, постарайтесь, Владимир Игоревич.
   - Вот нам конфуз-то некстати...
   - Или, наоборот, в самую дындочку, - промурлыкал себе под нос Балк, когда дверь за Павловым, опрометью бросившимся за подмогой, захлопнулась, - А что? Так уже вполне играемый вариант вырисовывается, пожалуй. Ладно, займемся медициной, а то течет с него... ну, вот так. Не чалма, но тоже хорошо.
   - А! Никак очнулся? Замечательно, дорогуша. Не трогай повязку! Лежи не шевелись. Барышня кисейная. Игорич за доктором рванул, так что мы пока одни. Молчи, и слушай...
   - Ох, голова...
   - Приложился ты очень качественно. Почти виском, об угол кафельный. До кости прошиб, шрам-красавец обеспечен, но жить будешь. Кровь я уже практически остановил, вода холодная. Короче, Бог тебя либо шибко любит, либо молился Ты ему очень хорошо, господин несостоявшейся дезертир-перебежчик, но...
   - Я...
   - Молчать, сказал. И тупо выполнять что прикажу, если жить хочешь. Долго и счастливо. Понял меня?
   - Да. Но как это я...
   - Что? Увидел КАК это, и в аут? Ну-ка, попробуй еще чирикни мне, мля, о правах человека или гуманности. Мы тут на войне, понял. А с волками жить, по-волчьи выть. Знаешь такую поговорку? Ну и умница.
   Теперь еще одну запомни: мы не волкИ позорные, а санитары леса. И заруби себе на носу: это - наш лес. И все, что в нем выросло, а это и твой МОСХ, в частности, тоже наше, российское. Кто нам нужен и полезен ТАМ, с тем, может, и поделимся, но, ни Эдисон, ни Вестингауз в их число не входят. Все понял?
   - Понял. Значит, Вы еще там все... и Вы меня сразу не...
   - Я все твои компы лучше тебя знал. В той части, которая меня интересовала. Я там хлебушек даром не кушал. Даже анатомовский. Да и здесь ничьей дармовщинкой не пробавляюсь. А что сразу тут не завалил... ну, извини, появилась задумка одна на твой счет. Которую ты своей глупостью чуть псу под хвост не пустил.
   Теперь так... ты ничего не помнишь и никого не узнаешь. Ни-ко-го. Ясно? Хорошо. И до тех пор, пока я к тебе прямо не обращаюсь наедине, ты эту роль играешь. Это ясно? Еще лучше. Тыкс... слышишь? Похоже, Игорич возвращается.
   Итак, - у нас травматическая амнезия. Типа, сэр Генри после знакомства с собакой Баскервилей. И никаких чтоб мне глупостей. А я к председателю. Начнем, тебя, кызла самодеятельная, отмазывать. Ох, грехи мои тяжкие. Но чтоб такие совпадения, блин?! Поживешь тут с вами, глядишь, действительно в Бога верить начнешь.
  

***

   Сегодня он первый раз шел со службы домой. К СЕБЕ домой. Туда, где его ждет единственная и неповторимая, его любимая женщина. Но где все, кроме света ее глаз, тепла ее рук и волшебной музыки ее голоса, пока - совершенно чужое и незнакомое. Все, -в смысле, почти СОВСЕМ все. За исключением их мелких пожиток с Дальнего Востока, целиком помещавшихся в трех чемоданах. "Такая вот, панимаишь, загогулина... - Балк внезапно рассмеялся, непроизвольно сбиваясь с привычного ритма шага, - И именно с теми, памятными ЕБНовскими интонациями и тоном. Или как там еще было, по классике? Хороший дом, хорошая жена! Что еще нужно, чтобы встретить старость?"
   Совещание у Председателя закончилось в девять, и Батюшин хотел подбросить его домой на моторе, но Василий решил немного пройтись. Вернее - продышаться, поскольку оказалось, что его новое общество нещадно курило, не исключая самого Зубатова.
   Но главное - хотелось побыть "наедине с собою". Спокойно подумать о последних событиях, отягощенных попыткой побега "дяди Фрида", рискованным, попахивающим опасностью провала, вояжем Вадика в компании кайзера и явно обозначившимся намерением эсэровских отморозков развернуть в стране Большой террор.
   А о чем ином могут свидетельствовать два практически одновременных покушения на старика Победоносцева и Великого князя Сергея? А благополучно предотвращенная попытка организовать взрыв в Мариинке, во время прибытия туда царя и кайзера? Хвала Евно Азефу, как говорится. Слава Богу, что программу приема немецкого Императора подкорректировали, а Красина со всей гоп-компанией Зубатов и Дурново решили брать сразу, не дожидаясь возможных осложнений. И то, сказать, - не заболело бы у Вильгельма ухо, что бы еще эти деятели придумали?
   Если взглянуть на ситуацию без эмоций, лучшего варианта рассорить нас с немцами, чем убийство кайзера в русской столице, трудно было найти. Так что, как вынужденный экспресс-ответ на происходящее со стороны истинных кукловодов нашего радикального подполья, покушение на Экселенца было вполне логичным и более чем вероятным ходом.
   Здорово беспокоил и вопрос охраны Государя во время поездки на Восток. Хоть он и навязал Спиридовичу пятерых своих лучших "волкодавов" - морпехов с тщательно проинструктированным умницей Костей Унковским, еще у Артура демонстрировавшего Василию блестящие задатки будущего матерого групера, на душе было беспокойно.
   А в добавок ко всем этим "радостям" бытия - "аттракцион невиданной щедрости" от Мишкина. Тот, в котором им с Верочкой теперь предстоит жить...
   Тяжелые хлопья мокрого снега, словно соскальзывая с невидимых нитей, валились на город с мутного, низкого неба. Зима в этом году упрямо не желала сдаваться. Уже бессильная днем, она вторые сутки подряд сердито подсыпала под ноги снежно-водяной жижи в сумерках. Но отчаянные потуги сварливой старушенции, не желающей уступать место под Солнцем юной красавице, совершенно не волновали неторопливо идущего вдоль ограды Летнего сада офицера: плащ с пелериной и капюшоном поверх шинели, позаимствованный из гардероба морских офицеров для формы ИССП по настоянию Балка, вполне оправдывал свое преднозначение. От базового образца его отличало одно: вместо львиных голов в роли декора застежек, которыми так гордились флотские, у рыцарей плаща и кинжала цепочку держали две оскалившихся волчьих...
   Так случилось, что к крою и фасону формы "новых опричников" Василий приложил руку по полной программе. Толчком к этому стал один душевный разговор с Мишкиным в Дальнем. Тогда они, после краткого ликбеза для ВК МА о роли в истории личностей типа Лоуренса, Рёдля и Николаи, уже далеко заполночь, обдумывали цели и первоочередные задачи первой правильно организуемой спецслужбы Российской империи.
   Не отметая логику Василия, Великий князь скептически заметил, что сразу отобрать под свои знамена "лучших из лучших" Зубатову будет вовсе не просто. Тем более, если речь идет о некоторых офицерах генерального штаба. В том числе и из-за въевшегося на подкорочку "белой кости" армии и флота отношения к службе в полиции и жандармерии, как к чему-то постыдному. Как говорится: душу - Богу, сердце - любимой женщине, долг - Отечеству, честь - никому. Поэтому к сыску, слежке, шпионству, провокации и разному прочему доносительству их благородия в массе своей относились презрительно, как к бесчестному делу, мараться которым офицер не имеет права.
   А о том, что речь при этом идет о важнейшей охранительной задаче - об обеспечении спокойствия и порядка в государстве, об укреплении самих его основ, многие господа с золотыми погонами на плечах задумываться считали ниже своего дворянского достоинства. При этом зачастую, в тех же головах с понятием о чести вполне комфортно уживалась возможность сечь подневольных людишек на конюшне, насиловать дворовых девок, да мордовать до полусмерти нижних чинов...
   После обсуждения различных разъяснительных мероприятий, которые нужно было предпринять на самом высшем уровне, речь зашла и о таких мелочах, как престиж новой службы и уважение к ней. А в уважении важна определенная доля страха. И форма, как фасад личности и офицера, и всей "конторы", играла тут немаловажное значение.
   Осушив пару рюмок и не имея никаких задних мыслей, Василий в шутку набросал Михаилу эскизик мундирчика, хорошо знакомого читателю по сериалу "Семнадцать мгновений весны". И... Великий князь внезапно пришел в безумный восторг! Даже замену обычной кокарды на фуражке черепом с перекрещенными костями под имперским орлом на высокой тулье, Мишкин воспринял "на ура".
   Творческая инициатива Василия не осталась безнаказанной: августейший друг и сам тут же возжелал в ней поучаствовать. В результате, на левом плече кителя вместо погона появился фрагмент стальной кольчуги, со спускающимся из под него маленьким треугольником волчьего меха. Чтобы визуально продемонстрировать связь эпох: собачьи и волчьи шкуры у седел опричников памятны многим. Но на этом шутки кончились. Две недели спустя старший брат Михаила широким росчерком утвердил эти художества, практически ничего не поменяв в них...
   И вот, наконец, позади угол Сергиевской. И светящиеся впереди окна второго этажа его дома. Василий даже невольно замедлил шаг...
   Если бы ему самому предоставили возможность подыскивать себе жилье, он вряд-ли смог бы помыслить о чем-то подобном. Но выбирал не он. Выбирал, по просьбе младшего брата, сам Государь. Или барон Фредерикс, что в данном случае почти одно и то же.
   Конечно, соседство с Кочубеями, Барятинскими и еще несколькими знатнейшими фамилиями России, смущало. Но это было сущей безделицей в сравнении с тем конфузом, который он испытал при первом знакомстве с царским подарком - своим новым жильем. Ибо по меркам обычного офицера русской армии, как начала 20-го века, так и начала 21-го, домом ЭТО можно было назвать с очень большой натяжкой. Тем более, что даже Министерство двора при приобретении данного объекта недвижимости оговорило с бывшим его владельцем погашение всей стоимости сделки в течение трех лет.
   Менее года назад отстроенный семьей Кельх, особняк был выставлен под заклад в январе, когда Варвара Петровна, своевольная и принципиальная наследница хозяина Ленских приисков, бросив уличенного в неверности мужа, а с ним до кучи - и их детей, укатила на ПМЖ "до городу Парижу". Понимая, что средств на жизнь катастрофически нехватает, Александр Федорович Кельх с легкой душой решил расстаться с только что построенным шикарным строением в стиле французского ренессанса, дополненным дворовым флигелем "под готику". Тем более, что никаких теплых воспоминаний, связанных с только что выстроеным зданием, его душу не отягощало.
   Когда сегодня утром Батюшин привез сюда обалдевшего Василия и онемевшую до столбняка Верочку, бывший хозяин самолично встретил их, напоил чаем и любезно согласился остаться на какое-то время, чтобы провести новую хозяйку по помещениям особняка, рассказывая и показая, что тут к чему. У Балка времени на экскурсию не было, - Председатель на 11 часов назначил "большой сбор" по поводу приемки дел от начальства столичных охранных управлений. Так что очное знакомство со своими новыми стенами, практически официально закрепляющими за ним статус "фаворита Его императорского высочества", предстояло именно сейчас.
   "Да, отсидеться до поры до времени в теньке, у меня не получилось. Приходится нырять в эту светскую помойку сразу и вниз головой. Не удивлюсь, что про наши с Мишкиным отношения уже завтра в столичном бомонде начнут трепать с пикантным "голубым" налетом, тем более, что наш Государь Регент вознамерился немедленно представить меня своей матушке и прочей родне. И самое поганое в этом всем, что с разными подонками, распускающими подобные слухи, мне придется ручкаться или даже им кланяться. Ибо среди них будут и господа Романовы. Эх, жизнь моя - жестянка...
   Но ведь во всем должны быть и свои светлые стороны. В конце концов, даже Вадик сумел здесь прижиться. В таком положении вещей есть и свои плюсы. Какой смысл мне рефлексировать? Кстати, и сам Зубатов, и собранные им мужики, производят вполне положительное впечатление. Главное - нужно просто старательно их искать, эти светлые стороны. А не одни только приключения на собственную задницу..."
   Верунчик повисла у него на шее, даже не дав Василию скинуть шинель.
   - Васенька, милый мой... счастье мое, как же я тебя люблю!.. Я тут без тебя вся извелась и раза три чуть душу Богу не отдала! - оторвавшись, наконец, от перехватившего дыхания поцелуя, выпалила скороговоркой любимая, прижимаясь к его груди.
   - Что случилось, счастье мое? Кто-то посмел тебя напугать?
   - Собственная жадность, наверное, - звонко рассмеялась Вера, - Я, когда проводила любезного Александра Федоровича, еще разок решила все тут осмотреть... Вась... но ведь это не флигилек, как ты мне говорил. Это же дворец! А ты хоть представляешь, КТО у нас здесь в соседях? Вась, это ведь не сказка? И когда мы завтра проснемся, золотая карета не превратится в тыкву, а?
   - Не превратится, любимая. Честное слово. А завтра... завтра ты у меня скоро не проснешься: Сергей Васильевич ждет только после обеда.
   - Не обманываешь? Честно-честно?
   - Верок. Я так по тебе соскучился...
   - Т-с-сс... я тоже. Очень-очень. Но сначала - ужинать. Извини, сама не готовила, до сих пор от ТАКОГО шока коленки и руки дрожат. Так что сегодня у нас все ресторанное.
   - Ха! Молодчинка, толково решаешь проблемки. Сама заказывала?
   - Бабушкин с супружницей своей сходил. Я им записку и денежку дала.
   - Значит, начинают осваиваються в столице. Это хорошо.
   - А если у тебя завтра утро свободное, то, может быть, съездим вместе к бедняжке Катеньке Десницкой, Вась?
   - Как она? Ты узнавала?
   - Хоть и говорят, что кризис окончательно миновал, и жизни ничего не угрожает, но я обязательно должна ее проведать.
   - Хорошо. Конечно, съездим. Подруга у тебя отчаянная девочка.
   - Вот и славно, счастье мое, - Верочка быстро чмокнула его в щеку, - А теперь - пошли ужинать.
   - Побежали! Я оголодал, как волк. Бурноса с Бабушкиным позовем?
   - "Двое из ларца" уже перекусили, вообще-то. Такие могучие организмы ждать тебя до десяти физически не могли, им натурально угрожала голодная смерть, - Вера тихонько рассмеялась, - Но, что-то мне подсказывает, - они и второй раз не прочь будут. Сейчас Катюше скажу, она их кликнет. Раздевайся пока.
   - Хорошо. Как тебе Ванюшина супружница, кстати?
   - Умничка. И не робкого десятка, я тебе скажу.
   - Надо думать. Ты бы рискнула за такую глыбу замуж пойти? Девять пудов живого веса ведь...
   - На комплимент набиваешься, Васька?
   - На поцелуй, радость моя...
   - Васенька... милый мой. Ну, подожди-и... дай хоть я покормлю тебя, сначала...
  

***

   "Удивительно! Совсем такой же взгляд..." Только и успела подумать Катя до того момента, как события вокруг вновь понеслись с той же невообразимой, фантастической быстротой, как и тогда, под Ляояном, когда в глазах очнувшегося, замотанного кровавыми бинтами японского офицера, она внезапно прочла, что считать себя раненым и пленным самурай наотрез отказывается...
   Позже, вручая девушке Георгия, генерал Келлер, в задумчивсти пошевелив своими легендарными усами, вежливо осведомился:
   - Милая, да как же Вы не напугались-то?
   - Не знаю... не успела, наверное... - честно призналась она тогда.
   Да и как было успеть испугаться в ту одну-единственную секунду? Ведь не выбей она из руки фанатика уже взведенную бомбочку, их бы разнесло на клочья всех: и японца, и пятерых наших раненых пехотных, и ее с возницей, и лошадей их санитарной двуколки. А так - только одной кобылке и досталось, бедняжке...
   "Как тогда нам говорил Руднев во Владивостоке: "Война закончена для обывателей, но она не завершена для военных и дипломатов"? Не прав был уважаемый Всеволод Федорович. Ибо забыл про раненых и искалеченных, про нас - врачей и медсестер. Тех, для кого боль и страдания, борьба со смертью и против нее, продолжаются до сих пор...
   Но какая же, все-таки, сучка! Как там, сказали, ее фамилия? Рагозинникова? И ведь говорят, что девушка из хорошей, порядочной семьи. И сама - учится в консерватории. Но не сумасшедшая. Нет. У сумасшедших совсем другие глаза... вот, дрянь..."
   Екатерина снова провалилась в сон. Тягучий и ватный сон морфийного дурмана. Трехчасовая операция прошла успешно. Обе пули были извлечены, кровотечение в легком остановлено. Хирурги могли гордиться своей работой. А принц и Великий князь - силой и искренностью своих молитв. Как буддистских, так и православных. Катя будет жить...
  

***

   Они познакомились в салоне графини Храповицкой. Причем графини как по мужу, крупному владимирскому землевладельцу, так и по отцу, поскольку Елизавета Ивановна была урожденной графиней Головиной. Хозяйка обожала собирать у себя в особняке на Моховой шумливые молодежные компании, с музыкой, пением, шутками, весельем, настольными играми и безобидным сводничеством.
   Но не профессиональным, конечно, а так, исключительно для души. Общество бойких столичных курсисток и институток, а также их воздыхателей, в большинстве своем юных гвардейских офицеров, и неизбежно сопутствующая такому обществу атмосфера перманентной влюбленности, доставляли 48-летней, но еще не по годам стройной и миловидной даме, подлинное удовольствие...
   Екатерину буквально затащила на один из званых вечеров к Храповицкой ее подружка, Зиночка, дальняя родственница хозяйки. В это время она крутила роман с "экзотическим" гусарским корнетом, адъютантом и другом сиамского принца, тоже гвардейского гусара, который и сам до этого пару раз бывал у графини. В этот раз, вроде бы, он также обещался быть, а посмотреть своими глазами на светскую личность с Востока, Катюше было интересно.
   Мода на все "оттуда" появилась в России еще со времен Большого путешествия Наследника, ныне ставшего Императором, и замечательного литературного описания этого вояжа князем Эспером Ухтомским. Не обошла она и двух отпрысков почившего в бозе луцкого дворянина отставного ротмистра Десницкого, дочь Екатерину со старшим братом Михаилом, после смерти матери - главой семейства. Со времени их переезда в столицу, он прилежно и целеустремленно учился на Восточном факультете Университета, где, постигая китайский, японский и тайский языки, готовился к карьере дипломата...
   В тот день оба иностранца заявились к гостеприимной графине в цивильном. Безупречно отутюженные костюмы, лакированные туфли, бабочки на крахмальных манишках, тросточки. Но все-же армейская выправка чувствовалась в этих миниатюрных, желтолицых, приветливых молодых людях с первого взгляда.
   Пара фраз на тайском, освоенная Екатериной при помощи брата, многих из собравшихся удивила, но оказалась совершенно лишней: принц говорил по-русски свободно, практически без акцента. Вскоре выяснилось, что ее хорошее знание английского и французского, чем Катюша вполне обоснованно гордилась, почти не уступает таковому у Чакробона, - так звали ее нового знакомого, - но вот с немецким, китайским и японским. Тут у Кати не было шансов. Молодой отпрыск королевской семьи Сиама и слушатель курсов российской академии Генштаба свободно владел семью языками, если считать вместе со своим родным!
   Явно заинтересовавшись высокой и грациозной девушкой, чья чуть насмешливая, но обоятельная улыбка, ясные, голубые глаза под бровями вразлет и милая ямочка на подбородке, были обрамлены тяжелыми русыми косами, уложенными в высокую прическу, принц ворковал без умолку. Лишенный всякой родовитой надменности или снобизма, начитанный, остроумный и общительный, он сразу ей понравился. Правда, поначалу, только как интересный собеседник и кладезь информации о Востоке, куда Екатерина уже собиралась: она заканьчивала курсы сестер милосердия, после чего ее ожидали санитарный поезд и дорога в далекую Маньчжурию. Туда, где уже почти четыре месяца грохотала русско-японская война...
   Во время их третьей встречи Чакробон неожиданно пригласил ее в Мариинку на балет, где ожидалось присутствие императорской четы. Но Екатерина была вынуждена вежливо отказаться, заявив пораженному воздыхателю, - а в том, что интерес у молодого человека к ней явно не мимолетный, она уже разобралась, - что послезавтра уезжает на театр военных действий, в Мукден. И поэтому, с сожалением, не может принять столь лестного для себя предложения. По уважительной причине, как она смеет надеяться.
   Перед расставанием, несмотря на то, что за Чакробоном, как, собственно, и почти за каждым молодым лейб-гвардейским гусарским офицером, давно закрепилась репутация повесы и ловеласа, ждать его писем и отвечать на них, Екатерина не отказалась. Что-то особенное разглядела она в глубине этих темных, раскосых глаз...
   Она не знала тогда, как будет упрашивать Государя безутешный принц отпустить его в Маньчжурию с полком гусар Ольги Александровны, какие письма напишет Великому князю Михаилу, умоляя вызвать к себе адъютантом и обеспечить санпоезду Екатерины минимальный риск во время боевых операций. Как добьется такого обещания от военного министра Сахарова. Но человек предпологает, а господь - располагает. Во время Первого Ляоянского чистилища уже никто в Мукдене не думал, кого и где нужно особенно беречь... Враг наступал и дрался отчаянно, не считаясь с потерями. Наши - стояли насмерть. Раненых нужно было вытаскивать из-под пуль, шимоз и шрапнелей. Раненых нужно было вывозить. Раненые шли потоком. И русские и японцы...
  

***

   И вот, наконец, пришел этот день! Все позади. Война, кровь, слезы... Смерть последних двух воинов в их эшелоне - поручика и флотского кавторанга - тех, кого все-таки, костлявая отняла, кого они не смогли довезти...
   ЕГО она уже видела, они даже успели обменяться взглядами. Он - в свите Великого князя Сергея Александровича и его супруги, которые вместе с высоким и дородным старшим братом генерал-губернатора Первопрестольной генерал-адмиралом Алексеем Александровичем, ждали прибывающих на перроне. Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны, под чьим патронажем формировался санитарный поезд, среди встречающих не оказалось. Похоже, что слухи о ее болезни, находили свое подтверждение.
   Стоят вдоль платформы караулом гвардейцы с примкнутыми, сверкающими на Солнце штыками, где-то подальше, в стороне вокзала, играет марши духовой оркестр, толпятся почетные гости и встречающие родные. Брата Мишеньки не видно.
   Но, все равно, - пока суета. Нужно передать пациентов на попечение представителей лучших столичных лечебных заведений и родственников раненых, оформить бумаги. Потом отчитаться перед начальником поезда, получить разрешение, проститься со всеми врачами и девочками, условиться о встрече с подругами Верочкой Гаршиной и Раечкой Белой, забрать вещи... и на какое-то время - свобода!!! И он - ее маленький принц...
   Она торопливо проходила мимо великокняжеской свиты обратно в сторону своего вагона - молоденький лейтенант с "Аскольда" в спешке встречи с родителями умудрился забыть не только костыль, но и свой наградной серебряный портсигар - когда внезапно натолкнулась на этот взгляд...
   "Сестра милосердия. Она - не из наших. Одна? Никого не встречает? И почему-то муфточка на руках? И этот решительный шаг, прямо к Сергею Александровичу. И к ЕЕ принцу... "Браунинг"!? Ах ты, СУКА!!!"
   Она не слышала хлопков пистолетных выстрелов, не чувствовала, как пули входят в тело. Только толчки. В висках гудело и ухало много сильнее. Как сквозь вату издалека - крики и шум... небо покачнулось... и последнее, что врезалось в память: с каким-то сладострастным, первобытным чувством удовлетворения, изо-всех безумных сил, кулак впечатывается прямо между этих ненавистных глаз!..
   Все остальное: арест лишившейся чувств террористки; ее собственный путь до операционного стола, сначала на руках Чакробона и Великого князя, зажимавшего ей раны в боку и на плече; шок у всех окружающих, когда пришло известие о том, что в корсет покушавшейся были аккуратно зашиты несколько фунтов взрывчатки, способной уложить на месте человек двадцать вокруг, и что девица-убийца не смогла привести адскую машину в действие лишь по причине шока и обморока, отягченного переломом носа...
   Все это Катя узнала спустя четыре дня. Два из которых, она находилась между жизнью и смертью.
  

***

   Грациозно соскользнув с постели, Верочка на цыпочках подбежала к зашторенному окну, и осторожно выглянув в щелочку между между тюлем и бархатом, на пару секунд замерла, округлив глаза от изумления. После чего эмоционально всплеснула руками и возбужденно затараторила:
   - Вась! Васенька. Просыпайся же скорей!
   Нет... ну, ты посмотри только! САМ Государь - Регент пожаловал, да не один, а еще и со своими офицерами. Просыпайся, давай! Точно ведь, - по твою душу...
   А мы только к Катюше съездить сегодня собрались. И что в такую рань, воскресенье же? Господи, а нам и встретить таких гостей нечем. Что делать-то будем, а Вась?
   - Верунчик, не суетись... встаю уже. Который час, кстати?
   - На часы-то посмотри, скоро половина девятого...
   - Угу... ох, счастье мое, с добрым утом. Солнышко мое рыженькое... - Василий начал выбираться из кровати.
   - Не подлизывайся, соня. И хватит на меня пялиться уже! Царь у ворот!
   - Во-первых, я тебя люблю. Ни фига он не царь, это - во-вторых. А в-третьих, "двое из ларца" и их бойкие женушки на такие случаи специально мной проинструктированы. Так что Мишаню внизу у дверей никто мариновать не будет, не волнуйся, душенька. Чаю с дорожки - точно предложат, - рассмеялся Василий, потянувшись и запахивая халат, - Я сейчас быстренько облачусь и спущусь к нему, а ты, давай, спокойно приводи себя в порядок и приходи, амазоночка моя.
   - Ой, бестыжий, - Верочка кокетливо ойкнула, прикрывая полуобнаженную грудь...
   Между тем Василий был вовсе не столь благодушен, как можно было подумать.
   "Так... если наш местоблюститель трона прискакал в воскресенье ни свет, ни заря, значит, что-то стряслось занятное. Не было печали.
   Мало мне того, что сегодня Веру придется огорчать послезавтрашним отъездом в командировку. На целый месяц почти. А тут, наверняка, еще какая-нибудь новая вводная наклевывается. Это в наше время мотнуться в Лондон "туда и обратно" было делом полутора суток, если со всеми авиационными формальностями, а не спецбортом. Здесь же темпы перемещения тушки в пространстве пока несколько иные".
  

***

   То, что Михаил Александрович Романов вернулся с войны другим человеком, в столичном высшем свете осознали достаточно быстро. Вместо излишне самокритичного, страшащегося любых "общественных нагрузок", доверчивого и шалопаистого добряка, в чем-то удивительно похожего на собственного отца в его юные годы, перед родней и свитскими предстал вполне цельный, возмужавший и уверенный в себе человек, имеющий собственное мнение даже по таким вопросам, которые раньше всегда старался обходить в разговорах стороной.
   Мало того, Михаил теперь ни перед кем не "сдавал", не тушевался, и мнение свое готов был отстаивать в любых спорах и с любыми авторитетами. Причем спокойно и рассудительно, без мешающих логике горячных эмоций. Вот только эти обычные реакции неглупого человека, не раз и не два смотревшего смерти в глаза, для некоторых его прежних знакомых оказалось явным откровением. Но теперь привыкать к необходимости воспринимать младшего брата Императора всерьез приходилось всем. И в первую очередь его многочисленной родне, начиная с матери и дядюшек.
   Почувствовав резкие перемены в характере и ментальности теперь уже бывшего Государя Цесаревича, в одной из приватных бесед со своим братом Сергеем, Великий князь Алексей Александрович высказался так:
   - Сережа, похоже, что вырос и второй наш мальчик. И что-то мне подсказывает, непоседа Мишкин теперь составит с Ники действительно сильный дуэт. Пожалуй, Володе не стоило так перегибать палку.
   - Это был не перегиб, Алексей. А глупость, граничащая с... я не знаю даже, как это назвать!.. Боюсь, что та история ЕЮ теперь не забудется очень долго. Ты понял, конечно, о ком я говорю? - ответствовал экс-генерал-губернатор Первопрестольной.
   - Понял. Дело было, действительно прескверное. Это Элла тебе рассказала?
   - Алексей, у меня имеется собственная голова с глазами и ушами на плечах, чтобы видеть, слышать, думать и делать выводы. В отличие от некоторых. В конце концов, кто ему виноват, что поддался на уговоры своей вечно недовольной жизнью супруги и взбалмашного Николаши с его "галками"?
   Что же до нашего Мишкина, мне лично его позиция во многом, кроме согласия с конституционными игрищами Николая, импонирует. Пусть начинает ворошить это сонное царство. Наши господа генералы до сих пор в Генштабе живут Шипкой и Плевной. Как будто война с Японией не поставила почти по всем направлениям военного дела новых ориентиров. И то, что он предлагает начать реформы сразу с гвардии, меня совершенно не смущает. Как и Щербачева, кстати.
   Я откровенно доволен Мишкиным: хорошая драка ему явно пошла на пользу. И правильная компания. Я не знаю, как ты, но я намерен непременно лично познакомиться с этим его новым другом - Василием Балком. По слухам, достойным доверия, офицер этот не просто весьма храбр, но и вообще, человек не ординарный...
   - Ну, конечно! Настолько замечательный и одаренный, что с готовностью и рвением кинулся служить в опричниках у Зубатова. Даже хуже, чем в жандармы! И ради этого уйти с флота!? С МОЕГО победоносного флота, ради этой возни в человечьем la merde? А уж какой особнячек ему Мишенька отвалил от братцевых щедрот! Кто другой бы постеснялся такое принять, вообще-то. Глаза бы мои таких молодых, да ранних, не видели, братец. Это сам Мишкин про таланты дружочка своего тебе понарассказывал? А может не его надо послушать, а тех, кто знает про них двоих...
   - Что за вздор! Ты же не веришь во всю ту подметную дрянь, которую, например, про меня или про Эллу на каждом углу московские жиды и разные прочие староверы мошнастые полощут? Бога ради не возводи напраслины на молодого офицера, Алексей. А тем паче - еще и на Михаила. Будем считать, что я ничего не слышал.
   Не ревнуй и не перегибай, пожалуйста, - подытожил явно неприятный ему момент разговора Сергей Александрович, - Ты же знаешь, что это новое место службы ему предложил Николай, а Мишкин поддержал...
   Пойми: это у нас с тобой все было с самого рождения. А ты попробуй, себя на место молодого честолюбивого парня поставь, которому надо делать карьеру. Был ли у него выбор? А про подарки и прочее... что тут такого? Разве, скажешь, не заслужено?
   Понятно, что голова пока кружится от успехов. Вполне очевидных всем, кстати. Опять же, намечается партия - красавица, умница. Гнездышко надо семейное вить. И тут как раз презент от Ники и Мишкина подоспел. Как и положено - царский. Вовремя, как яичко ко Христову дню, - рассмеялся Сергей Александрович, - Вот ты, мой дорогой, лично жизнь кому-нибудь из них двоих спас?
   - Но, Серж...
   - Не надо никаких "но". Слава Богу, что тебя не угораздило замараться в той дряни, что едва не учинили Владимир с Николашей. А он в это время спасал Мишкина. И не один раз. Он сделал это ТРИЖДЫ! Трижды, Алеша. Причем - в бою. Просто задумайся об этом на досуге.
  

***

   Первым человеком, которого доктора допустили в палату к Кате, была Великая княгиня Елисавета Федоровна. Благодаря девушку за сохранение жизни своего мужа, она разговорилась с его спасительницей. Расставались они с Екатериной без пяти минут подругами. Супруга Сергея Александровича была просто очарована серьезностью и умом девушки, отметив про себя: "Удивительно, но как правильно наш милый маленький принц ее описал. Все так: честна, не жеманна, начитана, красива. И восхитительно мила!"
   На следующий день, когда они с Сергеем Александровичем приехали к Катюше уже вдвоем, у центрального подъезда углового, женского корпуса Обуховской больницы великокняжескую чету ожидал сюрприз: навестить выздоравливающую приехал не кто-нибудь, а лично брат Государя Императора, Михаил Александрович.
   Прискакал, вернее сказать. Поскольку по возвращении с Японской войны, Михаил предпочитал передвигаться даже по столице не в экипаже, а верхом! Причем обычно, с эскортом из двух-трех его друзей-адъютантов, кавалерийских офицеров, с которыми он сошелся достаточно близко во время войны. В этот раз вместе с ним были ротмистры фон Эксе и Маннергейм, а также поручик Плешков. Их благородные, холеные кони, заботливо укрытые рукой больничных служащих теплыми байковыми попонами от холодного весеннего ветерка, нервно косясь друг на друга и прядая ушами, перефыркивались у коновязи.
   Но на Регенте и его офицерах перечень посетителей, похоже, не исчерпывался. Неподалеку от крыльца ожидали своих хозяев два весьма презентабельных парноконных экипажа, принадлежащих явно не людям среднего достатка.
   - Ну, вот, дорогая, а ты говорила, что мы едем слишком рано, - улыбнулся Великий князь, - Как видишь, тут уже почти десяток визитеров набрался. И как минимум один воздыхатель.
   - Сережа, а это точно карета принца Чакробона?
   - Чья же еще? Пойдем скорей, иначе господа-гости могут нашу Катеньку утомить. И тогда эскулапы рассердятся и нас с тобой к ней не пустят. Как опоздавших.
   В приемном покое с великокняжеской четой почтительно поздоровались адъютанты Михаила, которые до этого о чем-то между собой оживленно толковали в полголоса. После чего старшая сестра отделения, по лицу которой можно было прочесть, что после явления в больничных коридорах Обуховки брата Императора, удивить ее может разве что прибытие Папы Римского на ковре-самолете, отвела, оставивших свою верхнюю одежду в вестибюле, Сергея и Эллу в палату к "выздоравливающей девице Десницкой".
   Катюша выглядела уже довольно сносно, на щеках у нее даже играл легкий румянец. Хотя и было не ясно, что больше способствовало его появлению, - крепкий организм молодой девушки, способный давольно быстро перебороть последствия даже серьезных ранений, или же ее смущение от внимания и участия столь высокопоставленных особ.
   В тот момент, когда в палату вошли новые посетители, Катюша довольно оживленно беседовала с сидящей рядом с ней молодой, изящной дамой, по-видимому, подругой Десницкой. С другой стороны кровати, на стуле сидел принц Чакробон, с благоговением держа в своих руках правую руку Екатерины. Один из больничных столиков украшал огромный букет алых роз, и было без лишних рассуждений понятно, кто именно с ним сюда прибыл. А у окна о чем-то своем полушепотом переговаривались трое: незнакомые Сергею и Элле молодые мужчины, - один в форменном студенческом мундире, второй в форме капитана ИССП, и возвышавшийся над обоими своими собеседниками чуть ли не на голову, Государь Регент, Великий князь Михаил Александрович.
   Едва увидев вошедших, капитан опричников с коротким поклоном в адрес Эллы и Сергея поставил возле изголовья выздоравливающей еще один стул, жестом пригласив Великую княгиню присесть и присоединиться к разговору с Екатериной.
   "Умно, ловко и галантно, - отметил про себя Великий князь, покосившись на свою недееспособную пока руку, покоящуюся на перевязи, - Видимо, это и есть тот самый Василий Александрович Балк. Вот уж, как говориться, где бы было встретиться..."

Глава 4. После бала.

  
  
   Париж, Токио, Вена, Лондон, Колорадо. Март-апрель 1905-го года
  
   Вагон плавно покачивался, ритмично и мягко пересчитывая рельсовые стыки. В его окнах, окрашенных в розовые тона заката и покрытых мелкими блестками капель только что отшумевшего мимолетного дождя, отражались перистые облака и бездонное синее небо, перечеркнутое сияющим многоцветьем радуги. В Европу спешила весна...
   Совсем скоро потеплеет, начнут распускаться тщательно обрезанные, белоствольные сады, зазеленеют геометрически безупречно расчерченные поля, разделяющие их бокажи, и шпалеры стосковавшихся по жаркому солнцу ухоженных виноградников. Вернувшись из дальних странствий, радостно защебечут у гнезд птицы, нарядная молодежь потянется на вечерние гулянья, а на лавочки выберутся степенные старики и чинные старушки.
   Идиллическая картина гармонии природы и цивилизации. Однако, на сердце и на душе у зябко кутавшего шею в шерстяной вязаный шарф высокого джентльмена, было холодно и тоскливо. После завтрака в буфете, он одиноко стоял в вагонном проходе, задержавшись у окна, и почему-то не торопился заходить в уютное, пульмановское купе.
   Возможно, это вид пробуждающейся природы властно поманил его взгляд. А может быть, дело было в том, что он никак не мог оторвать глаз от скрывающихся вдали крепостных валов Меца? От развевающихся над их гранитом и бетоном на высоких флагштоках огромных германских знамен, мимо которых его дрезденский курьерский прошел не более четверти часа назад...
   До парижского вокзала Гёр де Л'Ес чуть больше двух сотен миль пути. А за спиной их - без малого полторы тысячи. Псков, Вильна, Варшава, Дрезден, Майнц, Страсбург. Бескрайние русские леса. Приземистая, грозная Псковская крепость на берегу только что вскрывшейся, несущей льдины, но прозрачной, словно студеное стекло, реки. Грязные проселки, деревни, телеги. Луковки невзрачных деревянных церквушек. Лапти, обмотки. Медленно оттаивающие поля...
   Чистенькие, аккуратные, словно братья-близнецы похожие один на другой, немецкие городки с замощенными брусчаткой улочками, готическими кирхами и цветочными клумбами. Огороженные ровными штакетниками скотные выпасы, симметричные ряды хлевов и конюшен. Плацы и краснокирпичные приземистые корпуса казарм. Шлагбаумы, караульные будки. Станции и депо, полустанки со стрелками и разъездами...
   И еще - трубы. Кирпичные, дымящие, словно их стальные морские сестры на куда-то спешащих корабельных эскадрах. Трубы заводов и фабрик. Их десятки, сотни. Маленьких и больших, высоких и не очень, рядом и вдали...
   "И еще 220 миллионов человек, составляющих население обеих стран. Которые, при всеобщей мобилизации, легко смогут выставить на игровую доску Большой Мировой игры хоть двадцатимиллионную армию. Армию из лучших в мире солдат...
   А если к этому войску прибавить растущую как на дрожжах мощь промышленной машины Германии и неиссякаемые запасы русских недр? - на лице сэра Чарльза Гардинга отпечаталась неподдельная горечь, - Мудрить тут нечего. Альянс России и Рейха - это без пяти минут катастрофа для Британской империи. Хвала Всевышнему, что хоть эти-то пять минут у нас пока остаются. Значит, у цивилизованного мира сохраняется реальный шанс выстоять перед очередным и, очевидно, уже неизбежным натиском варварства.
   И шанс этот - в соединении военных и экономических усилий Великой империи и обеих Великих республик. Париж свою приверженность идеалам Сердечного согласия уже не раз подтвердил делами. Теперь настало время вступать американцам. Иначе...
   Иначе - горе французам! Ибо если не увенчается успехом личная дипломатия короля Эдуарда, Император Николай заартачится и не пожелает поддержать идею тройственной Антанты, нам, скорее всего, останется только рецепт от Первого морского лорда адмирала Фишера: превентивная морская война на уничтожение русского, германского и австро-венгерского флотов, с последующей отчаянной гонкой наперегонки со временем.
   Об окончательных результатах ее сегодня можно только гадать. Но то, что одним из первых будет неизбежный разгром и падение Франции, уже очевидно.
   Парижане не хуже нас это понимают, отсюда, наверняка, и переговоры, начинающиеся после истерической "просьбы" Делькассе. И чтобы галльский задор не сменился паникой и предательством, нам необходимо поддержать в них твердую уверенность в том, что как Кабинет, так и Букингемский дворец, подобный ход событий даже не рассматривают.
   Ну, что ж. Все, что может зависеть лично от меня, я сделаю. Мистер Тафт с его спутником должны были приехать в Париж позавчера. И поскольку не маркиз Ленсдаун или Премьер-министр, а сам Лорд Эшер настоял на моем непременном присутствии на переговорах, получается, что не только Кабинету, но и Королю для принятия решений необходима свежая информация о набеге кайзера с его камарильей на русскую столицу и охмелевшего от победы над незадачливыми самураями царька. Причем информация из первых рук.
   Если интуиция не обманывает, а такое случается крайне редко, то сейчас мы стоим перед одним из решающих вызовов в истории Англии и англо-саксонской цивилизации. Мир действительно балансирует на тонкой грани всеобщей войны. И тот выбор, который в самые ближайшие дни должен быть нами сделан, несет на себе печать беспрецедентной ответственности. Готовы ли мы, британцы, к ней? Готовы ли наши союзники?"
  

***

   Живописные парижские пригороды неторопливо проплывали за оконным стеклом, когда внезапный стук в дверь купе, прервал его невеселые раздумья. На пороге возник учтивый молодой человек в форме проводника экспресса. "Прошу прощения, мсье, но для Вас есть корреспонденция". И моментально удалился, ничем не ответив на вопрошающий взгляд Гардинга...
   Аккуратно запечатанный сургучом конверт. И ни единой буковки на нем. Но печать! Эти-то шесть цифр и две буквы сэр Чарльз знал хорошо. Даже слишком хорошо. На вложенном листе была набранная на Ремингтоне записка:
   "Мой дорогой Чарльз! По прибытии в Париж, не выходите из вагона и занавесьте окно Вашего купе. Вас не потревожат. Когда поезд придет на техническую станцию, за Вами прибудет лицо, которое Вы знаете лично. Дальнейшие инструкции - у него. В ожидании нашей скорой встречи, неизменно Ваш, ЛЭ"...
   "Так... значит, я не ошибся. Начинаются очень серьезные игры, раз сам констебль Виндзора здесь. Возможно, что и от Кабинета будет не только маркиз Ленсдаун. Как же должны были перепугаться наши гордые французские друзья, если потребовали срочной и тайной конференции самого высшего уровня принятия решений?!
   Хотя, откровенно говоря, я их вполне понимаю. Сегодня у галлов просто нет шансов устоять против германо-русского парового катка. Конечно, я не думаю, что царь или его новое правительство желают войны. Тем более, что за день до отъезда до меня донесли фразу Столыпина, которую он якобы произнес в узком кругу незадолго до официального вступления в должность Председателя Кабинета министров: "Нам сейчас нужны двадцать лет мира и взаимно уважительные отношения с Державами, чтобы по их истечении с нами никто уже не осмелится воевать".
   Хорошие слова, которые могут подарить нам определенную фору по времени. Для подготовки к упреждающему удару, для срочного укрепления французской обороны на суше и для тонкой, командной дипломатической игры. В конце концов, за нынешний прорыв в России, у господина кайзера мы еще вполне можем взять реванш, если будем иметь на это несколько лет. Пусть даже нам за эти годы спокойствия и пришлось бы заплатить чем-то более серьезным, кроме денег.
   Судя по кулуарным разговорам в русской столице, вопрос о Черноморских проливах неизбежен, как и тема разграничения в Персии. Сейчас эти настроения там сильны как никогда прежде за все время моей службы в Петербурге. Ясно, что в Лондоне и Калькутте многие и слышать не захотят об этом. Но поражение Японии - не самый лучший фон для ослиного упрямства. В данном случае лучше быть реалистами и пожертвовать меньшим ради большего.
   Нет, не сразу, конечно, а в результате долгого и обстоятельного торга, цепляясь за каждый параграф, за каждую строчку и запятую. Но при этом ни в коем случае не вызывая у русских соблазна резких действий, к чему их безусловно будут подталкивать германцы"...
   Едва его поезд подошел к платформе отстоя, тянувшейся вдоль приземистого, не первой чистоты пакгауза, как в дверь купе вновь постучали. Вошедший был в коротком кожаном пальто с торчащими из карманов крагами перчаток, такой же кепи с массивными мотоциклетными очками на ней и толстым кашне поверх воротника, каким водители обычно закрывают не только горло, но и часть лица, при езде в открытом авто.
   - Рад видеть Вас, любезный мистер Кортни. Как я понимаю, все весьма серьезно, не так ли?
   - Взаимно, сэр! Счастлив видеть Вас в добром здравии после долгой дороги. Что до наших дел, - то Вы абсолютно правы. Предстоит очень серьезный обмен мнениями трех заинтересованных сторон. Причем было решено организовать его в совершенно закрытом режиме.
   - Это я уже понял, мой дорогой Джеймс.
   - Поскольку, Вы уже собрались, сэр Чарльз, предлагаю не терять времени. Пойдемте, маркиз Вас ожидает в авто. По дороге он, несомненно, введет Вас в курс происходящего, - с этими словами второй секретарь Британского посольства в Париже, учтивым жестом предложил Гартингу проследовать за ним...
  

***

   Мощный, двадцатисильный мотор "Рено" деловито урчал впереди под капотом, совершенно не мешая неторопливой беседе двух джентльменов, удобно устроившихся в четырехместном купе с аккуратно занавешенными стеклами окон. Его отлакированный, черный деревянный кузов был отделен от переднего, открытого всем ветрам кожаного кресла-дивана. На котором, в компании с дорожным чемоданом сэра Чарльза, за ветровым стеклом над приборной доской монументально восседал затянутый в кожу Кортни, ловко управляющийся с рычагами, педалями и массивным рулевым колесом.
   Покачиваясь на битумно-гравийном покрытии шоссе, посольский авто уносил их от Парижа навстречу садящемуся Солнцу, развив бешеную по тем временам скорость в сорок миль в час. Тряска по мощеным булыжниками улицам, скрип тормозов, добротная ругань едва не задавленных и отрывистое рявканье клаксона Кортни остались позади...
   Бывавший уже не раз во французской столице Гардинг, хорошо знал эту дорогу на восток от предместья Сен-Клу.
   - Маркиз, а почему хозяева решили собрать нас всех именно в Версале? Разве там возможно соблюсти достаточный конфиденс наших встреч?
   - Пусть все те, кто мог подсмотреть за нами, подумают так же, друг мой. Только мы едем вовсе не в Версаль. Через несколько миль будет поворот на юго-запад, в сторону Фонтенбло. Туда и лежит наш путь...
   - Дворец в Фонтенбло? Место отречения Наполеона Бонапарта... пожалуй, не слишком веселые для французов исторические аналогии, не находите? Да и для наших совершенно не публичных целей, как представляется, он ничуть не удобнее Версаля.
   - Нет, дорогой мой Чарльз, Вы во второй раз не угадали, - сдержанно усмехнулся лорд Ленсдаун, - Мы с Вами спешим в Во. Кстати, там уже все собрались, и первейшая наша задача - не опоздать к ужину. Поэтому бедняга Кортни и вынужден так гнать.
   - Во-ле-Виконт? Печальное наследие несчастного Николя Фуке? Но ведь сейчас этот замок - чье-то частное владение, не так ли?
   - Именно. Что, кстати, и позволило французскому правительству все организовать и подготовить, не привлекая лишнего внимания.
   - Значит, как старый, мудрый заяц, путающий охотников и их собак, мы сделаем сдвойку два раза, милорд?
   - В смысле того, - согласно кивнул глава Форрин Офис, - Но, согласитесь, мой друг, нам есть от чего страховаться, слишком высоки сегодня ставки.
   - Да уж. Кстати говоря, в том, что конференция пройдет именно в этом замке, будет несомненно просматриваться еще одна занятная историческая аналогия, - Гардинг тонко улыбнулся, - Ведь король низверг Фуке, не только лишь узрев вещественный результат его излишеств и казнокрадства. Суперинтенданта сгубил тщеславный девиз над входом: "А что мне недоступно?", не так ли?
   - "Quo non ascedam?.. Куда не поднимусь я?" И если бы только над входом, сэр Чарльз... я вчера тоже обратил на это внимание. Но ведь на гербе у него была изображена белка. Так что, с точки зрения геральдики, все безупречно.
   - И все-таки, не напоминает ли Вам, милорд, эта поучительная история нынешние демонстративные лобзания Вильгельма с доверчивым русским государем? Ведь именно вызывающее поведение германца толкнуло нас на скорое согласие на эту конференцию.
   - Пожалуй, Вы во многом правы, друг мой. Кроме одного, - в нас говорит не столько примитивная ущемленная гордыня оскорбленного сюзерена, сколько элементарный страх за наше будущее. Как и у Людовика, кстати.
   Ему любой ценой нужно было перестроить финансовую систему страны, которая де факто зижделась на личных качествах, талантах и верности одного человека, а потому была критически уязвима. И он платил. Например, только за арест Фуке он отсыпал лично д'Артаньяну 10 тысяч ливров...
   Что же до германских амбиций и гордыни, - конечно, они должны быть наказаны. Иначе пошатнется гармония мира. Нашего мира... - Ленсдаун многозначительно поднял вверх указательный палец, украшенный перстнем с темно-синим цейлонским сапфиром.
   - Кстати, милорд, а кто еще, кроме военного министра, участвует в конференции с американской стороны?
   - Президент прислал в Париж не просто чиновников, он прислал двух своих друзей и единомышленников, передав в письменном послании на имя Премьер-министра, что в данном конкретном случае, их совместное решение будет абсолютно тождественно его собственному. Иными словами, Рузвельт подтвердил со своей стороны высший уровень конференции личным векселем. С учетом невозможности для него прибыть в Париж инкогнито, мы приняли позицию американской стороны.
   Вместе с Тафтом прибыл друг юности президента мистер Альберт Харт, которого сегодня в Штатах в сфере политических наук и истории ставят вровень с самим Мэхеном в области теории морской силы. И, кстати говоря, небезосновательно ставят.
   Вы ведь, сэр Чарльз, несомненно, читали его великолепные "Основы американской внешней политики"? Лично для меня этот труд до сих пор остается настольной книгой. Я возвращаюсь к ней, когда что-то в действиях "белых американцев" начинает вызывать вопросы или опасения. Ибо при всей нашей близости с ними, мы не единое целое, как по ментальности, так и по общему мировосприятию.
   - Конечно, читал, и, откровенно говоря, милорд, перспектива личного знакомства с мистером Хартом мне весьма импонирует.
   - Безусловно, это выдающаяся личность, как и мистер Тафт. Но лично мне оба они будут действительно импонировать лишь тогда, когда искренне и полностью осознают, что время сидения на том берегу для янки закончилось.
   Правда, рассчитывать сейчас на подписание каких-то обязывающих документов американцами, не следует. Как и мы, естественно, не подпишем никакого формального антигерманского или, тем более, антирусского союза.
   Другое дело, что мы должны будем всесторонне обсудить проблему и, в идеале, прийти к трехстороннему джентльменскому соглашению на случай угрозы любого германо-российского союзного выступления в Европе. Переводить же тему в глобальную плоскость мне не хотелось бы. Так как янки непременно начнут увязывать свое участие в деле со "свободными дверями".
   Если бы с нашей, европейской стороны выступали только мы с Вами, Премьер-министр и лорд Эшер, пожалуй, я мог бы не слишком волноваться за исход всего дела. А сейчас, я откровенно опасаюсь, как бы галльская горячность не спутала нам карты.
   - Но президент у французов - вполне адекватен и сдержан, насколько я знаю.
   - Я опасаюсь темперамента мсье Делькассе, а также изрядно расшатанных нервов Вашего французского коллеги по дипкорпусу в Петербурге. Ведь кроме всего прочего он настрочил в свой МИД панический меморандум о грядущей российской экспансии в Индокитай, в связи с явно наметившимся курсом Петербурга на дружбу с Сиамом. Мсье Теофиль любезно дал мне ознакомиться с этим документом.
   И тут как раз вырисовывается главная задача для Вас, друг мой: пользуясь правом владения самой свежей информацией из русской столицы, горячие галльские головы вовремя и тактично остужать.
   - Я понимаю это, маркиз.
   - Не сомневаюсь, что с Вашими талантами, Чарльз, Вы вполне преуспеете в этом тонком деле...
   - Что же по поводу Индокитая и прочих пустых разговоров о грядущей российской экспансии, то мое мнение остается неизменным: сегодня в Петербурге никто ни на что подобное замахиваться не станет. Страна изрядно поиздержалась на войне с японцами. А уж говорить еще и о подготовке русских к военному столкновению с Францией - это действительно плод больного воображения. На задуманные и уже объявленные царем реформы нужны десятилетия мира и огромные деньги. Так что в этом плане Столыпин - абсолютный реалист.
   Вы ведь знаете состав их нового Кабинета?
   - Конечно.
   - В нем примечательно полное отсутствие "ястребов". Ни Сахаров, ни Дубасов, не являются ярыми алармистами. Все же остальные портфели розданы людям, готовым все силы положить на реформы - то есть, на внутригосударственные вопросы. Таким образом, по моему разумению, сейчас русский медведь желает одного: чтобы его в берлоге не беспокоили. И даже неизбежные вопросы по проливам и Персии не будут ставиться русскими с видами на перспективы географических приращений...
   В том же, что царь с распростертыми объятиями принял в своей столице кузена с его рурскими и гамбургскими воротилами, я лично не вижу признаков роста агрессивности. В отличие от французов, германцы оказались готовыми на более выгодные для Петербурга условия промышленных инвестиций и кооперации. В этом все дело.
   Вдобавок, свой и так громадный парижский долг Николай критически увеличивать не желает. Он воспринимается им как удавка. И позволять галлам решительно влиять на его политику с помощью этого рычага он, судя по всему, больше не намерен. Отставка фон Витте, в этом плане, - жест показательный... Кстати, еще раз об аналогиях. В отличие от печального конца Фуке, бывший русский суперинтендант получил "за труды" не камеру и железную маску, а почти полмиллиона наличностью.
   - Еще не вечер, мой дорогой, - Ленсдаун скептически улыбнулся, - Я знаю, что Ваш хороший приятель страшно возмущен такой царской неблагодарностью. Но стоит ли ему по-детски горячиться? Вспоминая эпизод трехмесячной давности, с походом рабочих столицы на Зимний дворец, могу предположить, что это печальное фиаско еще получит свое продолжение...
   - Будем надеяться на лучшее, милорд. Хотя воссоздание царем Секретного приказа и наводит на серьезные размышления. Как тонко подметил в одной из бесед дядя Николая, генерал-адмирал: "Мальчик вырос, теперь всем нам предстоит считаться с этим".
   - А кто-то в сферах наивно полагал, что он вечно станет бегать к ним за советом?
   Что касается отъема у ведомства фон Плеве функций политической полиции, то мне лично представляется, что дело в первую очередь в том, что Николай не хочет, едва избавившись от одного министра с почти диктаторскими полномочиями, менять его на другого такого же честолюбца.
   А господин Зубатов, в свое время изгнанный Плеве с позором со службы, как раз и станет очень серьезным противовесом для амбиций своего бывшего начальника. Кроме того, его опыт создания в Москве тред-юнионов, похоже, будет царем в ближайшее время использован в сфере реформы трудовых отношений.
   Резюмируя это, могу лишь сказать, что с мнением Великого князя Алексея трудно не согласиться. И времена нам предстоят трудные. Такой вот, занятный каламбурчик...
   - Как Вы считаете, стоит ли нам уже сейчас поднимать вопрос о визите короля в Петербург?
   - Я уже это сделал. Но пока кое у кого есть на этот счет сомнения. И организовывать такой визит нужно не скоропалительно. На тщательной подготовке я буду настаивать...
   Конечно, германец нас опередил. Но у него были все карты на руках! Прояви мы поспешность в этом тонком вопросе, как бы она смотрелась со стороны? Как признание нами поражения? Это Вильгельм мог представить все как результат душевного порыва друга и союзника, пусть и не формального. Так что, на мой взгляд, сейчас правильнее ставить вопрос о поездке в Петербург президента Франции.
   Возвращаясь к визиту кайзера в Россию: экономика - экономикой, но, согласитесь, и внешнеполитическая составляющая тут на лицо. Вы же не будете отрицать очевидное: во многих петербургских коридорах весьма болезненно отреагировали на позицию Парижа в ходе русско-японской войны. Как и на наше с галлами Сердечное согласие. И речь даже не о конфиденциальных письмах в Форин офис Ламсдорфа, личном послании королю от царя или о демаршах Бенкендорфа.
   - Не буду спорить, милорд. Тем более, что подтверждения тому я слышал от многих русских неоднократно. Это в полной мере отражено в моих отчетах, - согласно кивнул Гардинг, - Особо острые мнения высказывались во время кризиса вокруг порта Антивари и закрытия для их флота Суэцкого канала.
   Остается лишь признать, что японцы сумели подложить нам свинью дважды. Во-первых, когда они начали боевые действия против русских, не получив от нас на это однозначного одобрения, причем без объявления войны, не задумавшись о том, что не судят лишь победителя. А во-вторых, угробив флот, они умудрились ее столь бездарно и скоропалительно завершить.
   Немцы же исключительно грамотно воспользовались сложившейся конъюнктурой, оказав русскому самодержцу действительно серьезнейшую помощь в прошедшей войне. Одни их радиотелеграфы, полевые гаубицы и новая взрывчатка, тротил, чего стоили. Мы же, к сожалению, решительно помешать этой контрабанде не смогли. Или не захотели.
   - Я понимаю, камушек в мой огород. Но, мой дорогой Чарльз, это ведь не Вам, а мне Его величество заявил: "Война с Россией и Германией сейчас - форменное безумие!"
  

***

   Во-ле-Виконт... отец Версаля. Один из красивейших дворцов Франции. Рукотворное чудо, в котором гений архитектуры и ландшафтного паркового дизайна были органично слиты воедино благородным, утонченным вкусом и необузданным тщеславием.
   Месяц славы и зависти, а затем - столетия прозябания и запустения. Тридцать дней великолепия, блеска и шарма, завершившиеся банальным грабежом и вывозом добычи в торжествующий Фонтенбло, а затем в спешно построенный с одной единственной целью - переплюнуть сотворенное в Во - новодел королевского Версаля. И лишь философский взгляд мраморного Геракла с вершины зарастающего дикими травами и плющом каскада, оставался неизменным в веках. Загадочный взгляд сквозь дворец, через стекла огромных дверей в стенах Овального зала, обращенный то ли в прошлое, то ли в будущее...
   Воистину, эти стены были достойны стать изысканной виньеткой для грандиозных событий, куда более значимых, чем бал в честь молодого Короля-Солнца. И вот, наконец, справедливость восторжествовала. Свой шанс гордо войти в мировую историю, дворец-изгой не упустил. Главы двух могущественных держав Старого Света и прибывшие из-за океана полномочные представители "Величайшей демократии мира", собрались под его сводами для решения важнейшей проблемы всех времен: проблемы войны и мира...
   Граф Бальфур неторопливо пробежал глазами лежащую перед ним бумагу, после чего слегка нахмурив сократовский лоб, сдержанно улыбнулся уголками губ и, обращаясь к собравшимся, негромко, с расстановкой, произнес:
   - Итак, господа. Трудный плод наших трехдневных дискуссий и откровенного обмена мнениями созрел. С вашего позволения, я зачитаю его вслух, дабы ни у кого не возникло возражений в самом конце.
   И, конечно же, мы все подтверждаем, что согласны с тем, что данный меморандум принимается высокими сторонами в качестве руководства к дальнейшим действиям без скрепления подписями. Ибо сегодня, господа, как раз такой случай, когда появление какого-либо формального документа скорее повредит нашему общему делу, нежели поспособствует. Вы согласны со мной?
   Отлично. Молчание - знак согласия. Следовательно, я приступаю:
   "Преамбула. Высокие договаривающиеся стороны перед лицом друг друга взаимно признают настоящим, что появление на Евроазиатском континенте державы-гегемона в лице Германской или Российской империй, или их действенного альянса в любой форме, входит в критическое противоречие с жизненно важными интересами сторон. Против возникновения такой ситуации стороны готовы бороться, приложив для того все силы, средства и возможности, находящиеся в их распоряжении. Не останавливаясь, в случае возникновения критической ситуации, но не иначе, как по взаимному согласию, перед упреждающим применением военной силы в отношении означенных держав.
   Высокие стороны договорились о нижеследующем:
   1. Неспровоцированное военное нападение Германии, России или стран их союзниц в рамках наступательных военных союзов на любую из Высоких договаривающихся сторон, влечет за собой согласованное сторонами, решительное военное выступление всех трех Держав против Империи-агрессора и ее союзников.
   2. Стороны признают, что превентивная военная акция против Германии и России в настоящий момент нежелательна, по причине уязвимости французской стороны в Европе. В связи с этим, высокие договаривающиеся стороны приложат в ближайшие пять лет максимум совместных усилий, для исправления такой нетерпимой ситуации.
   3. В связи с изложенным выше, важнейшими внешнеполитическими задачами сторон остается привлечение Российской империи к Сердечному согласию в свете на данный момент уже существующих русско-французских договоров, и всемерное противодействие созданию русско-германского альянса.
   4. Стороны согласны с тем, что постройка судоходного канала между Атлантическим и Тихим океанами к 1912-му году, имеет особое значение для успеха их стратегии..."
  

***

   Десятью часами ранее, в семи с половиной тысячах миль к востоку, по искрящейся солнечными бликами водной глади Аракавы, сплетаясь в причудливых па волшебного танца, словно оживший узор хамон на лезвии благородного клинка, плыли куда-то вдаль мириады лепестков отцветающей сакуры. Лениво кружил над рекой розовый снегопад. И наполненный пьянящим ароматом весны легкий ветерок, кистью гениального художника добавлял на свой живой, синий холст изысканных, теплых оттенков...
   Воистину, любоваться таким зрелищем можно вечно. Жаль, это не в нашей власти. Но нет на земле человека, который хоть раз увидев цветущую сакуру воочию, позабыл бы и не пожелал вновь восхититься этой красотой и гармонией природы. Пусть в последний, краткий час, отпущенный судьбой весеннему цвету: Солнце на западе уже величественно коснулось своим огненным диском вершин дальних холмов. Утром река будет девственно чиста, и лишь темнеющий ковер из обращающихся в прах лепестков под деревьями, напомнит случайному прохожему о том, что "пришло процвесть и умереть"...
   Сорок девять человек, сидящих в этот час на берегу, хранили молчание, казалось, целиком погруженные в созерцание и слух: купаясь в последних лучах заката, пчелы еще пели свою песню, щебетали птицы, журчала вода в прибрежных камнях и камыше...
   Сорок семь из них были в красных одеждах, с такими же повязками, закрывающими лица до глаз. Двое - в белоснежных камисимо, с открытыми и гордыми лицами. Солнце садилось. Наконец, один из двоих людей в белом, нарушил затянувшееся молчание:
   - Наш час настал, друзья. Слова сказаны, вака сложены, сакэ испито...
   Перед Императором вина всех нас велика, и мы целиком принимаем ее искупление на себя. Но мне с Мицуру-сама неизмеримо легче, чем вам. Тем, кому предстоит трудный и долгий путь. Мы с радостью будем ждать вас в Ясукуни с вестью об успехе, - с этими словами виконт Миура Горо величественно поклонился, спокойно взглянул на лежащий перед ним на лакированной скамеечке аккуратно обернутый в тутовую бумагу вакидзаси, и неторопливо начал спускать с плеч свое белоснежное одеяние.
   - Мы будем ждать вас!.. Не сомневаюсь, что каждый из собравшихся здесь, будет достоин великой миссии, которую наш народ возложил на ваши плечи и ваши священные клинки. И пусть, кусочек красной ткани, что закрывает до минуты нашего расставания ваши лица, остается с вами до того самого дня, когда Император возродит благое дело борьбы с северным варварством, а Япония вернет отторгнутые земли и утвердится на материке. Или до того дня, когда все, кто привел к известному решению Его величества, не будут ПРАВИЛЬНО наказаны, и вы сможете с чистой душой встретиться с нами.
   Итак, господа, мы завершаем. Нам пора. До встречи в Ясукуни. Прошу вас, друзья - учтиво улыбнувшись собравшимся, Тояма Мицуру остановил взгляд на своих товарищах-кайсяку, рядом с которыми на катана-какэ лежали родовые клинки обоих уходящих, и решительно распахнул камисимо, обнажая живот.
   Утида Рёхэй и Хаттори Фуццо с почтительными поклонами поднялись, извлекли из ножен мечи и заняли предписанные им ритуалом места. Места со смыслом. Именно им через минуту-другую предстояло возглавить уходящие в глубокое подполье структуры двух только что официально запрещенных Императором тайных обществ: Гэнёся или Общество Темного океана, и Кокурюкай или Общество Черного дракона, известного также как Общество реки Амур, - японцы величали ее Черным драконом. Членов первого из них объединяла сверхидея японской экспансии в тихоокеанском регионе вообще, а второго - конкретно на русском Дальнем Востоке...
   В сумерках, с тихим всплеском, полноводная Аракава приняла мечи и вакидзаси ушедших. Те, кому выпала честь доставить тела родственникам, уехали первыми со своим печальным грузом. Осушив по прощальной токкури сакэ, расстались, отправившись по своим насущным делам и большинство "новых 47-и ронинов", участников этой кровавой "тайной вечери". И лишь полковник Хаттори и его молодой товарищ, лейтенант Доихара Кэйдзи, на чью долю выпала миссия погребения ритуальных клинков, долго еще стояли на берегу, неторопливо беседуя о чем-то своем...
  

***

   Окна третьего этажа в левом крыле дворца Хейгасс светились до самого утра, что было несвойственно для личных покоев барона Альберта фон Ротшильда, слывшего как в роскошной и ветреной Вене, так и за ее пределами, человеком весьма степенным и пунктуальным не только в финансовых делах, но и в вопросах религиозных. Ведь вечер пятницы - первые часы шаббата. Но, как знать, вдруг страстный шахматист встретил, наконец, достойного соперника? И его обычная пятничная партия несколько затянулась?
   Подобные предположения были одновременно и далеки от истины, и необычайно к ней близки. Далеки, поскольку в обычные шахматы, с их слонами, конями, пешками и клетчатым игровым полем, во дворце Хейгасс в данный момент никто не играл. А близки потому, что три человека, собравшихся в малом кабинете барона Альберта, действительно отыгрывали на некой виртуальной доске комбинации "на троих". Только доской этой был весь мир, а фигурами в их игре - правители государств, армии и целые народы. Первые - в роли ферзей или ладей. Вторые - в роли коней или офицеров. Ну, а народы?.. Народы - в форме массы безликих, безгласных, жертвенных пешек...
   Случаи, когда эти трое за последние пару десятилетий собирались вместе, можно было пересчитать по пальцам двух рук. Серьезный бизнес требует постоянного личного пригляда. Именно поэтому, по большей части, и происходили такие встречи по поводам общих семейных событий, вроде свадеб или похорон. Но сегодня был особый случай. Вернее повод. По которому в Вену внезапно и инкогнито прибыл кузен Альберта, сам лорд Натаниель, барон Ротшильд. Могущественный глава лондонской ветви их клана и негласный распорядитель финансов Великой империи, над которой никогда не заходит Солнце, пожелал на месте проинспектировать семейные "австрийские дела".
   Третьим участником мозгового штурма в стенах венского дворца Хейгасс, в чем-то неожиданно для себя, оказался еще молодой по меркам бизнеса, 37-летний Эдуард де Ротшильд. И если бы не тяжкая болезнь, приковавшая к постели его уважаемого отца Альфонса, известного в мире, как "Ротшильд парижский", скорее всего дядюшки не стали бы отрывать Эдуарда от молодой жены в последнюю неделю медового месяца.
   Но повод был. Им всем светило очень крупно подзаработать. Причем так крупно, как Ротшильдам не удавалось еще никогда. Даже знаменитая биржевая афера умницы Натана после битвы при Ватерлоо, принесшая Семье аж 40 миллионов фунтов за неполных 6 часов, должна была померкнуть перед замаячившем на горизонте исполинским кушем! В воздухе потянуло пороховым дымом всерьез. Запахло еще одной Великой войной...
   После целого столетия упорного, кропотливого труда по конструированию своей незаменимости для тех, кто, кто в отличие от них, получал власть и богатство по одному праву своего августейшего рождения, наконец-то и для их непритязательной и скромной Семьи звезды встали, или карты легли, к НАСТОЯЩЕЙ удаче!
   После нескольких мелких утешительных призов, вроде прибылей с Франко-прусской драчки, Восточной войны за ликвидацию русского флота в Черном и Средиземном морях и гражданской свары в Америке, на горизонте замаячило реально стоящее дельце! Это вам не Родезия с камушками и не Суэц. Не Конго с каучуком, не Виккерс с Армстронгом, не Бакинские нефтепромыслы какие-то. Не индийская опиумная притрава для китайских аборигенов, не царский "золотой стандарт" или тому подобная мелочевка...
   Теперь - только не спугнуть!.. Но, чтобы оно успешно, а главное - скоро, выгорело, желательно было организовать один маленький пустячок. Так, сущую безделицу...
   Никому не позволительно, сознательно или по недомыслию, вставать на пути планов Семьи. И тот, кто посмел укусить дающую руку и яростно пытается порвать накинутую на него и его дремучую азиатчину узду, должен быть наказан...
   Да, Вильгельм Гогенцоллерн воспользовался моментом и сыграл нестандартно. Возможно, кто-то отнесет это на счет его политического авантюризма, или ловкости и прозорливости канцлера Бюлова. Но неужели не очевидно, что лишь роковое, несчастное стечение обстоятельств, когда три года назад, со смертью Вильгельма Карла, прервалась германская ветвь Ротшильдов, а болезнь ослабила деловую хватку его кузена Альфонса во Франции, Семья утратила решительное влияние на политику Рейха? Ведь даже, казалось бы, давно прирученный Фриц Гольштейн, и тот попытался вновь плести какие-то свои интрижки! Одна из пяти стрел Ротшильдов оказалась сломанной, а вторая, парижская, слегка подзатупилась.
   Конечно, затупилась временно, и Эдуард еще покажет себя в деле...
   Ну, так и что же? А чем, собственно, плоха эта возникающая новая политическая комбинация? Если американцы, а вернее, мистеры Рокфеллер и Морган отныне в деле, значит, - особое внимание "Леебу и Куну": за янки - глаз да глаз. А для того, чтобы все закрутилось, нужно лишь, чтобы нервные парижане и скептические лондонские денди перестали трусить.
   По ходу пьесы частью барыша с заокеанскими выскочками придется поделиться, но ТАКАЯ игра в любом случае стоит свеч! А переговоры в Во показали, что для ее начала достаточно продумать и раскрутить такое развитие событий, при котором в случае общеевропейской, а вернее - мировой войны, Австро-Венгрия, еще Бисмарком связанная с Германией договором Тройственного союза, не выступила бы против Франции и Англии, даже в случае их агрессии против Берлина. Как и Италия. И всего-то!
   Кто-то скажет: "Абсурд. С макаронниками - куда ни шло. Но Габсбурги? Этого не может быть, потому, что не может быть никогда!" Но стоит ли зарекаться, если за дело берутся такие игроки? И не просто игроки - гроссмейстеры...
  

***

   Выезду лорда Натаниеля Ротшильда в столицу Двуединой монархии предшествовал один весьма любопытный разговор, состоявшийся в его букенгимширском особняке Уодиссон Манор спустя четыре дня после прибытия в Лондон виконта Эшера и графа Бальфура, вернувшихся с тайных переговоров с галлами и янки во дворце под Парижем.
   Устроившаяся в этот вечер за покерным столом компания была довольно занятной с точки зрения человека, не посвященного в "тайную кухню" Букингемского дворца. За карточной игрой собрались и мило беседовали друг с другом два еврея-банкира, чайный магнат - шотландец, англо-ланкийский полукровка - Первый морской лорд, единственный англичанин по крови - констебль Виндзора и, собственно, Его величество Эдуард VII. Король Англии, Шотландии, Ирландии и прочих разных Канад-Австралий, а также Император Индии. Чистокровный немец. Для друзей - по-простому: Берти.
   По желанию Эдуарда, электричество в игровой гостиной не включали. Ему, еще со времен беспечной юности принца в Тринити-колледже, доставлял особое удовольствие таинственный полумрак большого помещения, где лишь теплый, желтоватый свет от пары канделябров высвечивал подробности яростной битвы человеческих интеллектов друг с другом и с госпожой Удачей, разворачивающейся на зеленом сукне.
   И пусть времена переменились, и стареющий, потолстевший и полысевший Эдуард уже почти пять лет как монарх хоть и парламентской, но величайшей Империи мира, но многие привычки и привязанности тех давних лет он сохранил. А дружить и любить сын королевы Виктории умел. Не выбирая людей по гербам или близости к трону, а ценя в мужчинах верность и интеллект, а в женщинах сексуальность и умение молчать о том, о чем положено знать только двоим...
   За высокими окнами вкрадчиво накрапывал мелкий апрельский дождик, в туманной дымке которого вечер исподволь прятал под свой таинственный покров великолепие распускающихся клумб и цветников, зелень деревьев приусадебного парка, гравий дорожек и мрамор фонтанов со статуями "под античность с ренессансом".
   Отблески мерцающего огня свечей, преломляясь в плывущих над столом струйках благородного сигарного дыма, отражались в глянце карт и переливались благородными оттенками красного в глубинах бокалов, наполненных бесподобным Шато...
   - Натан, Вам опять сегодня чертовски везет!
   - О, я слышу это так много лет, милорд, - не отрывая взгляда от карт, невозмутимо ответствовал хозяин вечера на реплику лорда Эшера.
   - Да он бы обдурил даже собственную бабулю, если бы бедняжку угораздило играть с ним за одним столом!
   - Джек, не отчаивайтесь. Если все так и дальше пойдет, Вам скоро представится изумительный шанс отыграться. Хотя бы на флоте моего дорогого племянника...
   - Тысяча чертей! И Вы туда же, Ваше величество!
   - Джек. Бога ради, ну, не нервничайте так. Ставлю семь к одному, что за ТЕМ столом Вы окажитесь бесспорным фаворитом. Или у Вас имеются сомнения на этот счет?
   - А почему только семь, а не десять, сэр Томас?
   - В игре никого не стоит списывать со счетов до самого ее конца, не так ли, мой дорогой адмирал? - приторно улыбнулся Липтон, исподлобья взглянув в сторону Фишера, - Ваш черед, мы уже заждались.
   - Да? Ну, что ж... Господь мне свидетель, я тоже терпел и ждал не просто так!
   - Ох!.. Что за!?.. Ну и ну, потрясающе!..
   - Вот так, джентльмены. Довольны?.. В очередной раз я убеждаюсь, что в Жизни человек не побежден, даже если он идет ва-банк, до той самой минуты, пока не вскрыта последняя карта. Как Вам это удается, мой милый Джек?
   - Ловкость рук и никакого мошенства, Ваше величество. Прошу прощения у всех, если что, но - так уж получилось.
   - Адмирал, Вы великолепны!
   - Не стоит славословий, дорогой Натан. Все-таки за этим столом с нами сидит и леди Фортуна. И, похоже, что на этот вечер она предпочла солдата королю...
   Но ведь на даму нельзя обижаться, не так ли? - Фишер удовлетворенно хрустнул костяшками пальцев, а огонек бешенного азарта в его темных, чуть на выкате глазах, неуловимо быстро сменился наигранно-скорбным смирением, - Я искренне надеюсь, что господа финансисты извинят мне мою маленькую хитрость.
   - Ну, если это хитрость военная, придется смириться и начинать платить по счетам, - как бы ставя черту под безрадостным для него покерным балансом, со вздохом легкого сожаления протянул Эрнст Кассель, деловито раскрывая бумажник.
   - Тогда, если мы завершаем, у меня предложение, джентльмены. Пойдемте в зал. К ужину уже все накрыто, я полагаю, - обвел присутствующих взглядом Ротшильд.
   - Нет возражений. Там обсудим новости, которые привез лорд Эшер, и обсудим его меморандум. Джентльмены, благодарю вас за доставленное удовольствие, - неторопливо поднимаясь со скрипнувшего кресла, подвел итог игры Эдуард...
   - Так что же, Ваше величество, получается, что с британской "Блестящей изоляцией" отныне покончено? Окончательно, раз - и навсегда? - почтительно провожая монарха в соседний зал, полушопотом осведомился хозяин Уодиссона.
   - Получается, что так, Натан. И у меня, откровенно говоря, от этого грустно на душе.
   - Грустно?..
   - Конечно. Посмотрите, как прямо-таки лучится счастьем наш милый душка Джек. Думаете, лишь потому, что здорово пощипал сегодня ваши с Эрни и Томом кошельки?
   - А чем плох повод для удовольствия?
   - Натан, не пытайтесь меня разыгрывать. Все мы прекрасно понимаем, что в Европе может разразиться война. И если мы этому не помешаем, она случится уже скоро.
   - На японское поражение мы не успели должным образом отреагировать до того, как кайзер успел сыграть в русскую карту?
   - Вот именно. И мы оказались в положении догоняющих. Если не хуже того, в роли плывущих по течению.
   - Сир, если позволите, нюансы по Петербургу я предложил бы обсудить отдельно. Но как Вы посмотрите на возможность визита Вашего величества в Вену?
   - Вы читаете мои мысли, друг мой. Ехать к царю сейчас было бы не просто не умно - это стало бы глупейшей ошибкой и очередной потерей темпа. Но именно над таким моим визитом задумываются Бальфур и Ленсдаун. Нам же сейчас нужно срезать угол...
   - Что Вы скажете, сир, если я сам сначала отправлюсь в австрийскую столицу? И на месте с кузеном Альбертом определюсь с приоритетами?
   - Скажу, что это, безусловно, самое правильное, что мы сейчас сможем сделать. И еще... друг мой, Вы ведь в курсе того великого дела, которое задумал непоседа Джек?
   - В самых общих чертах. Как я понимаю, речь о новом типе броненосца?
   - Если бы. У нашего дорогого Фишера в планах целая программа реформирования флота. Я попрошу его, чтобы он подробно изложил Вам эти идеи. Если вкратце, то речь идет сначала о двух новых типах кораблей, броненосца и броненосного крейсера. Которые по размерам, скорости и мощи артиллерии, будут превосходить все существующие суда, как нынешний красавец "Формидйбл" превосходит "Дивастэйшн" Рида.
   - И по тоннажу тоже будут превосходить их на треть? - в глазах Ротшильда проскользнула искорка недоверия.
   - Если не более того.
   - Но это значит, что часть стапелей и, главное, доков, под флот таких кораблей нам придется реконструировать. Ведь парой штук дело не ограничится, не так ли?
   - Да. И строить новые. А кроме того, речь идет о двигателях конструкции инженера Парсонса для таких судов, что потребует применения котлов с нефтяным отоплением.
   - Понятно...
   - Уже считаете баланс возможных расходов и прибылей? - Эдуард хитро улыбнулся.
   - Скорее, хочу высказать некоторые сомнения, сир.
   - Сомнения?
   - Да. Поскольку, как я понимаю, этот наш шаг не останется незамеченным. И в Германии могут воспользоваться подобным сбросом банка с нашей стороны. Ведь если такой корабль сильнее нескольких существующих, а немцы начнут строить аналогичные суда, наш сегодняшний "двойной стандарт" сохранить будет проблематично.
   - Во-первых, Натан, наша промышленность существенно мощнее германской в сфере судостроения, Вам ли этого не знать. Вряд ли племянничек с Тирпицем сразу осилят нечто подобное, как по качеству, так и по количеству.
   Во-вторых, галлы, хоть и наши союзники сейчас, но им придется больше смотреть за своей армией и крепостями, чем думать о соревновании с нами на море. У русских же, при проснувшемся реформаторском зуде в одном месте у моего милого Ники, на серьезную кораблестроительную программу попросту не хватит денег. Флот заокеанских кузенов можно теперь относить скорее к нашему активу. Короче, так ли он и нужен нам сегодня, этот "двойной стандарт"?
   А, кроме того, ты представляешь, как будут скакать в Берлине, когда поймут, что их Кильский канал нужно рыть по-новой? - Эдуард добродушно хохотнул в кулак, - Но есть тут одна маленькая загвоздочка. Дело в том, что для того, чтобы у нашего Джека сразу все правильно и быстро закрутилось, ему могут понадобиться некоторые сверхбюджетные суммы, о которых уважаемому лорду контролеру Адмиралтейства лучше бы не знать. Да и морскому министру тоже...
   - С нашими консервативными до архаики порядками в адмиралтейских финансах, никого из офицеров не премируешь за самоотверженную работу по 24 часа в сутки. Да и без соответствующей обработки общественного мнения в прессе, этот дерзкий план может столкнуться с трудностями в Парламенте. Вы это имеете в виду?
   - Вы как всегда все схватываете на лету, мой любезный Натан.
   - Я все понял, Ваше величество. Сегодня же переговорю с лордом Фишером. Можете не волноваться на этот счет...
  

***

   В автобиографической книге 25-го президента Соединенных Штатов Теодора Рузвельта "Одиннадцать предгрозовых лет: взгляд из окна Овального кабинета" есть такие строки: "В середине апреля 1905-го года наше небольшое общество, состоявшее из Филиппа Стюарта, Генри Лоджа, Уильяма Тафта, Альберта Харта, Томаса Рида, доктора Александра Ламберта и меня, покинуло чистенький и гостеприимный Нью-Кастл в предгорьях Колорадо, чтобы поохотиться на гризли.
   С нами были местные парни Джонни Гоф и Джек Бора - в качестве проводников и охотников, лучше которых трудно было найти для горной охоты на медведей с гончими. Пятеро из участников привели своих собак. В общем, это составило 29 гончих и четыре полукровных терьера, которые должны были теребить разъяренного зверя и отвлекать его внимание, когда нам удастся окружить его. Мы путешествовали с удобствами: у нас был большой вьючный караван с необходимой при нем прислугой, запасные лошади для каждого из нас, а также повар и конюхи"...
   Дальнейшее описание эпизодов увлекательной и удачной охоты уважаемого мемуариста и его друзей, нам, пожалуй, можно оставить за скобками. Гораздо интереснее то, что было скрыто между строк, о чем сам "четырехглазый Тедди" предпочел умолчать.
   Ведь кроме проводников-трапперов и его давних "друзей по увлечению" - страстных охотников Стюарта и Лемберта, остальные четверо упомянутых Рузвельтом спутников были профессиональными политиками и государственными деятелями САСШ, причем двое из них - Тафт и Харт, только что вернулись из Парижа, где выполняли некое, весьма деликатное поручение хозяина Белого дома.
   Сенатор-республиканец Томас Брекет Рид был спикером Палаты представителей - нижней палаты американского парламента - во время президентства Кливленда и в первые годы пребывания в Белом доме Мак-Кинли. Генри Кэбот Лодж - сенатором и одним из признанных лидеров Республиканской партии последнего десятилетия. Оба они, как и Харт с Тафтом, были давними друзьями и единомышленниками Рузвельта.
   Именно эти четверо, вместе с находившимся в тот момент в Европе на лечении, серьезно заболевшим госсекретарем Джоном Милтоном Хэем, составляли неформальный внешнеполитический штаб "президента-кавалериста". Человека, совершенно искренне уверенного в том, что наступает время, когда не британский премьер, а американский президент будет волен диктовать законы бытия всему человечеству, дабы привести одряхлевший и нерациональный Мир к торжеству гармонии силы и справедливости "по-американски". И в этом его, Теодора Рузвельта, историческая миссия...
   Костры весело потрескивали, жареная медвежатина наполняла воздух дивным для охотничьих ноздрей ароматом, за палатками благодушно рычали и сонно переругивались насытившиеся псы, о чем-то своем балагурили и смеялись удачливые охотники. Спрятав в карман любимой куртки с меховым подбоем знаменитое на весь мир пенсне, президент Североамериканских Соединенных Штатов с наслаждением вгрызался в очередной кусок еще дымящегося мяса так, что желваки ходили у скул...
   - И все-таки, согласитесь, друзья: райское наслаждение? Особенно, если вспомнить, как трудно оно нам далось.
   - Да, Тэдди, зверек нам попался не рбкого десятка. Честно скажу, боялся, как бы у тебя рука не дрогнула. Второй подряд президент, не доживший до конца своего срока, - это был бы уже перебор, - сдувая пену с деревянной кружки, наполненной густым анкоровским "Либерти", согласился с президентом военный министр, - А псов жалко.
   - Угу. Том, дружище, не грусти. Сражались они оба славно и умерли быстро. А про выстрел... Честно говоря, пугаться было некогда, больше нужно было думать о том, как не испортить шкуру. А так... да, ситуация была категорическая. Или я его, или он меня.
   - Такова жизнь. Что поделаешь.
   - Чуть-чуть мы запоздали. Минутой-другой пораньше и собаки бы уцелели, скорее всего. Азарт псов подвел. Молодые!.. Но какая же реакция у него была. Просто - молния! Давно я такого не видел, - с чувством прихлебывая пиво и поковыривая щепкой в зубах, близоруко прищурился на полыхающий огонь президент.
   - Если не вспоминать о том, как русский медведь почти также, после долгого неуклюжего отмахивания, внезапно кинулся и в мгновение ока порвал на тонкие ремешки японского дракона, то - конечно, да, мы все такого давно не видели, - сдержанно усмехнулся сенатор Лодж.
   - Согласен, Генри. Ты прав. Наши сомнения после Шантунгского побоища славяне разрешили феноменально быстро.
   - Угу. И этой их быстротой, и еще тем, как скоро, получив кровавых оплеух, подняли перед ними кверху лапы гордые господа-самураи, русские моментально породили в нас кучу новых сомнений, не так ли? - не спеша дожевывая свой кусок сочной медвежатины, осведомился Харт, - Только сомнений совсем иного порядка, особенно если вспомнить, что не без нашего дружеского участия, если не сказать прямой рекомендации, микадо отважился на войну с царем.
   - Зря мы, в свое время волновались из-за Гаваев, друзья мои. Спорить с Державой, это вам не богдыхановских мандаринов за косы таскать. Английский корм азиатскому жеребцу явно не впрок, - широко улыбнулся Рузвельт, - В этот раз искусство загребать жар чужими руками кузенам изменило. Правда, и наши желания по поводу долгой драки и кровавой ничьей между японцами и московитами в 12-ом раунде, увы, не оправдались.
   Но я вам не скажу, что жестокий проигрыш русских был бы предпочтительнее и полезнее для нас. В конце концов, для Петербурга Дальний Восток и его тихоокеанские побережья еще долго останутся тем, чем для нас не так давно был Дикий запад. В отличие от японцев, которые на этих побережьях живут. Возьми они верх, да еще с решительным результатом, могли бы стать для наших планов куда большей проблемой, чем русские.
   Что же до всех прочих сомнений, то им, по большей части, пришел конец еще 20-го января, не так ли? Кстати, вы уверены, что ни французы, ни англичане, до сих пор не догадываются о содержании послания царя Николая, которое мы с вами обсуждали тогда? - с этими словами Рузвельт внимательно посмотрел на своих, только что прибывших из Парижа эмиссаров, - Никаких намеков на эту тему не было?
   - Ни полслова. Причем, мы ожидали провокаций больше от французов, все-таки их близость к русской политической кухне очевидна, учитывая симпатии некоторых лиц с Певческого моста. Да и темперамент не позволил бы галлам промолчать. Так что, - не знают. Царь и его окружение, а такое письмо наверняка не его лишь личная инициатива, хранить свои секреты могут, - снял обеспокоенность президента Тафт.
   - Хорошо. А как отнеслись парижане к вашему заявлению, что совместный документ можно принять лишь без обязывающих формальных подписей? Не сильно обижались?
   - А смысл, если на этом же настаивал и граф Бальфур? Кроме того, ведь и у договора Сердечного согласия самая важная часть никогда не будет оглашена в виде официального документа. Как говорится, когда в воздухе начинает пахнуть военной грозой, наступает эпоха больших джентльменских соглашений, - сдержанно улыбнулся военный министр, - мы тут лишь следуем в русле последних веяний времени, господин президент.
   - Ну, что же, друзья мои. После определенных размышлений, должен вам сказать, что с того самого момента, когда все вы, собравшиеся в замке Во, одобрили данный меморандум, мир изменился. И изменился окончательно и бесповоротно. Европейцы не только признали, что Америка - бесспорный гегемон в западном полушарии. Они признали, что отныне без Америки уже не в силах разрешать и свои собственные проблемы. И пусть за это мы должны благодарить в первую очередь германского кайзера, все случилось так, как случилось. И даже несколько раньше, чем я вам предсказывал.
   Что же до наших отношений с Россией, то пока ни в коем случае не следует давать славянам понять, что Звезды и Полосы однозначно определились со своей стороной баррикад на случай большой войны. Что там будет в будущем - это мы еще посмотрим. Но последние предложения царя Николая требуют к себе очень серьезного отношения.
   Если нам удастся плотно влезть в их экономику, а наши воротилы будут в полном восторге от такой перспективы, кстати, - то вполне возможно, что и без жесткого противостояния мы сможем удержать царя от необдуманного сближения с немцами. Как говорится, доброе слово и Кольт намного более убедительны, чем одно лишь доброе слово. А доброе слово, Кольт и пачка долларов - вообще способны творить чудеса, не так ли, парни? - улыбнулся Рузвельт, с явным удовольствием внимая одобрительным смешкам окружающих, - Да и Германия, осознав, что находится в реальном окружении, скорее всего, смирит свой пыл и сократит морскую программу. Тем более, что пыл-то этот во многом - предмет мании величия одного человека.
   А с ним мы еще поговорим...

Глава 5. Дела столичные.

   Санкт-Петербург. Апрель 1905-го года
  
   Невысокая, изящная и хрупкая на вид, в прошлом датская принцесса Дагмар из рода Глюксбургов, а нынче всероссийская Государыня вдовствующая Императрица Мария Федоровна, была не только удивительно хороша собой, обаятельна и умна. Она еще и отличалась отменным физическим здоровьем, на которое не смогли дурно повлиять ни роды семерых ее детей, ни чахоточный климат Северной Пальмиры.
   Конечно, к началу нового 20-го столетия годы начали брать свое. В кругу знакомых Императрицы появились известные косметологи, а продукция от Буржуа, Ралле и Брокара даже в поездках сопровождала Марию Федоровну в двух увесистых кофрах. Морщины у глаз, уголков рта и бесившее ее пигментное пятно на левой скуле тщательно прятались под слой "штукатурки" из грим-пудры, а все официальные фотографы перед отправкой в тираж плодов их трудов с запечатленным ликом Ее величества, обязаны были сии свои шедевры согласовывать с гофмейстером двора.
   Но в сравнении с целой кучей приобретенных хроник и наследственных недугов, терзавших многих Романовых, эти проблемки представлялись сущей безделицей. К сожалению, того же нельзя было сказать сейчас о душевном комфорте и спокойствии Императрицы, при том, что Мария Федоровна, обладая железной волей и поражающей современников внутренней стойкостью, раз за разом преодолевала тяжкие удары судьбы, сыпавшиеся на нее с завидной методичностью, будто из Рога изобилия.
   Смерть за три месяца до свадьбы первого жениха - Цесаревича Николая. Гибель его отца от бомбы террориста. Смерть во младенчестве второго сына. Мучительная кончина любимого супруга - ее "милого Саши". Женитьба наперекор воли матери первенца и престолонаследника Ники на Алисе Гессенской, ненавистной для Марии Федоровны "по определению", как все германцы, что во многом предопределило и ее отказ от присяги на верность собственному отпрыску - новому Государю. Смерть матери, датской королевы, а вслед за ней - обожаемого сына Георгия, "сгоревшего" от туберкулеза...
   Казалось бы, чего уж больше!? Однако, истекший год щедро вывалил на ее хрупкие плечи ворох новых бед и душевных страданий. Радость от рождения долгожданного внука Цесаревича Алексея разлетелась вдребезги с известием о страшной болезни мальчика, гемофилии, что лишь добавивило гнева по отношению к супруге Николая. Изгнание несчастного Витте, с которым Мария Федоровна связывала все надежды на внутреннюю стабильность державы, и милого Ламсдорфа, который регулярно посвящал ее в секреты дипломатической кухни. Безумные зверства сорвавшегося, словно пес с цепи, Николаши в дорогой ее сердцу Финляндии, по сравнению с которыми былое пошлое, солдафонское русификаторство Бобрикова походило на деяния ангела во плоти.
   А в августе, - сепаратный сговор Николая с пакосником и интриганом Вильгельмом за спинами у доверчивых французов и англичан, о чем она догадалась по недомолвкам сына после поставленных ему ею прямых и нелицеприятных вопросов. Ну, и на десерт, - тягостное известие о том, что этот подлый пруссак задумал женить на своей малолетке-дочери ЕЕ Мишука! Доброго, бесхитростного, доверчивого и увлекающегося мальчика. И, похоже, что Ники намеревается такому безумству потворствовать!
   К этому надо добавить все "прелести" лицезрения целого полчища германских воротил бизнеса, что пригнал с собою в Петербург неуемный Вильгельм после разгрома нами япошек. Причем, по приглашению Николая. И притащились сюда они явно для того, чтобы угробив окончательно многолетние труды умницы Сергея Юльевича, закабалить Россию без войны! Не отодрать от нее с мясом кусок-другой, как они поступили с ее маленькой, несчастной Родиной, а загробастать всю ее нынешнюю, огромную Империю. Наконец, эта безумная попытка Владимира и его наглой немки, мерзавки Михени, сесть на трон. Лишь чудом не обернувшаяся большой кровью, позором и виселицами!
   Но этого всего оказалось мало. Накатила, накрыв с головой, новая волна несчастий: в самый канун победы в войне, Николай начал штамповать указы, один другого бредовее. Конституция. Дума. Восстановление Польши. Уравнение в правах жидов...
   И еще эта новая опричнина, форменный плевок в лицо гвардии! И взбеленившиеся террористы, чудом не убившие Великого князя Сергея и старика Победоносцева. Плюс, в довершение хаоса, назначение Государем Регентом на время поездки Ники по Дальнему Востоку не ее, МАТЕРИ, не Алисы даже, но - Мишука! А Мишенька так похож на своего отца в молодости. Без крепкой руки над ним он может таких дел натворить...
   В итоге, в том, что доктора диагностировали у Марии Федоровны тяжелый нервный срыв, и с помощью уговоров Шервашидзе, Долгорукова и придворных статс-дам, убедили ее лечь в постель, не было ничего удивительного.
   Узнав от сестер Ольги и Ксении о нездоровье матери, Михаил, отказавшись от всех торжественных мероприятияй и парада в его честь, никуда не заезжая, прямо с вокзала поспешил в Аничков, оставив на потом разговор с дядей Сергеем, встретиться с которым он планировал сразу по прибытии в столицу.
  

***

   Проводив супругу в Царское к Императрице, где августейшие сестры собирались пошушукаться о чем-то своем, женском, после обеда Сергей Александрович уединился в Дубовом зале. В своей старой библиотеке. Он отправился туда вскоре после того, как был извещен его адъютантом ротмистром Алексеем Белёвским о том, что Государь Регент Михаил, чей поезд прибыл в Санкт-Петербург около шести часов вечера, тотчас поехал к вдовствующей Императрице.
   Ничего не поделаешь, раз Мария Федоровна прихворнула, значит - сыновний долг превыше всего. И то сказать: не виделись мать с сыном без малого год. Событий за это время произошло множество. Потолковать им было о чем. Поэтому сегодня на встречу с "шалопаем Мишкиным" бывший "князь-кесарь" Первопрестольной уже не рассчитывал.
   Велев пожарче растопить камин, Сергей Александрович, поднялся на антресоли. Там он не спеша занялся просмотром содержимого нескольких, не до конца опустошенных им в свое время, книжных шкафов.
   Забирая в Ильинское всю свою великолепную библиотеку из Сергиевского дворца, построенного для Белосельских-Белозерских архитектором Штакеншнейдером в 1840-х и ставшего свадебным подарком Императора Александра III своему брату и его невесте, Сергей Александрович оставил тут некоторые книги, альбомы и журналы. Ради экономии места в подмосковном усадебном доме. По большей части, это были вторые экземпляры и утратившая актуальность старая периодика.
   Но, как это часто бывает с библиофилами, когда подзабытый роман или журнальная статья, раньше казавшаяся пресной или не злободневной, с годами неожиданно вновь вызвают интерес, так и сейчас в руки Великому князю попался сардинский журнал времен Рисорджименто на Аппенинском полуострове. В нем Сергей Александрович случайно наткнулся на занятный материал о подоплеке сближения Пьемонта с Францией, которая дала ему возможность взглянуть под новым, неожиданным углом на развитие отношений Петербурга и Берлина, породив некие занятные аналогии.
   Чтение всегда помогало Великому князю привести в порядок мысли, снимая груз тревог и сиюминутных забот. Вот и этим вечером, после вчерашней беседы с Зубатовым, неожиданно трудной и нелицеприятной, ему захотелось отвлечься, переключившись на что-то стороннее. Надо было успокоить расходившиеся нервы...
   Сергея Васильевича он не видел с самой последней их встречи в Москве, в 1903-ем. Тогда угодившему в опалу у Государя своему протеже, Сергей ничем реально помочь не мог, разве что посочувствовать. Ибо, что сделано, - то сделано. В вопросах отставок его племянник Ники старался всегда пунктуально следовать принципу собственного отца: "покойников назад не носят". Великому князю представлялось тогда, что на карьере Зубатова поставлен окончательный, жирный крест. И попусту обнадеживать обиженного, разгоряченного Сергея Васильевича обещанием заступничества, он не стал.
   Каково же было его удивление, когда до Москвы дошли известия о том, что бывший "неблагонадежный поднадзорно-ссыльный" был внезапно вызван к Государю, обласкан и не только восстановлен во всех правах, но в чине генерал-лейтенанта поставлен во главе всей тайной политической полиции страны, - вновь возрожденного Секретного приказа!
   К сожалению, так уж получилось, что в круговороте событий последних месяцев, Сергей Александрович смог пообщаться с Зубатовым без свидетелей только вчера. И этот их разговор неожиданно оказался сложным, если не сказать пугающим, для отставного московского генерал-губернатора...
  

***

   Приглашенный Великим князем к ужину, "главный опричник России" прибыл на угол Невского и набережной Фонтанки пунктуально, ровно в шесть вечера. Приехал он строго официально, в мундире, хотя в приглашении, которое отвез в штаб-квартиру ИССП Джунковский, Сергей упомянул про "приватный, дружеский ужин".
   Но могло ведь быть и так, что Сергей Васильевич просто не успел переоблачиться, до последней минуты занятый делами службы. Поэтому радушный хозяин не придал, поначалу, внимания этому мелкому штриху. И, как выяснилось, - напрасно. Зубатов был подчеркнуто вежлив и учтив. И этим сразу провел между собой и хозяином дворца некую незримую черту, недвусмысленно дав понять, что времена, когда он был безоговорочно "человеком князя-кесаря Московского", канули в Лету.
   Ни наивным, ни недалеким, Сергей Александрович не был. И понял все правильно и сразу. Вопрос был лишь в том, чего в поведении гостя больше: давней затаенной обиды или неожиданно взыгравшей гордыни, упивающейся самолюбованием перед картиной собственного взлета на фоне явной опалы Великого князя? Увы, подобные метамарфозы случаются со штатскими людьми, внезапно получающими реальную, военную власть.
   Только вот стоило ли его задавать, этот вопрос, и начинать выяснять отношения? В конце концов, одним недругом больше, одни меньше, - не так уж и важно. Их коллекция у Сергея Александровича и так была солидная. Одним другом меньше? Вот этого, пожалуй, жаль. Но, что поделаешь, жизнь сводит людей, она же, порой, и разводит...
   Проговорив с гостем минут двадцать "ни о чем", в формате обсуждения последних светских сплетен и заграничных новостей, Великий князь все-таки решился:
   - Сергей Васильевич, да Бог с ними, с этими французскими газетами. Позволь все-таки мне поздравить тебя со столь высоким и ответственным назначением.
   - Спасибо, Ваше императорское высочество!.. Жаль только, что благодарить за это я должен не Вас, - в глазах Зубатова впервые с момента начала их разговора вспыхнул огонек чувства, который он не смог, или не захотел вовремя притушить.
   - Ты, все-таки, в обиде на меня, Сергей Васильевич...
   - Дело прошлое. Да и какие тут могут быть зазлобы?
   - Да, я понимаю. И, все-таки, обидился...
   Но, позволь мне кое-что рассказать тебе, до того, как мы расстанемся, - Великий князь опустил глаза, задумчиво изучая тщательно подстриженные и подпиленные ногти на левой руке, - Через несколько месяцев после твоего последнего визита и отъезда из Москвы во Владимир, я говорил с Государем о тебе. В Дармштадте. Момент был выбран удачно. Мы были втроем. Кроме Николая Александровича был только его брат Михаил. Мы никуда не спешили. Министра там тоже не было, естественно.
   Говорили долго. В конце мне даже пришлось потребовать отставки. В третий раз за время его царствования. Первый раз я вынужден был так поступить после Ходынского несчастья. Второй... нет, это слишком личное, пожалуй. Извини. Ну, а последнее мое требование, четвертое, он удовлетворил, наконец. Об этом ты знаешь...
   Однако, Николай Александрович остался непреклонен. Он не хотел ничего слышать о твоем возвращении на службу, пусть даже в Москву. В то время фон Плеве имел на него слишком явное влияние. Кроме того, когда запахло жареным, Мещерский с Витте от тебя открестились. И представили дело так, будто история с подложными письмами - целиком и полностью твоя, "известного провокатора", инициатива. Лишний раз бередить тебе раны, я счел бестактным. Так что прости, Сергей Васильевич, тогда я сделал все что мог...
   - И Михаил Александрович был при той Вашей беседе с Императором? - внезапно встрепенулся Зубатов.
   - Подозреваешь меня в даче ложных показаний?
   - Но тогда получается интересный пасьянс! Ведь, как мне пояснил сам Государь, он принял окончательное решение по моей скромной персоне, благодаря настойчивости именно Михаила Александровича, которого лично я никогда близко и не знавал. Значит...
   Ваше высочество, я должен тотчас просить у Вас прощения!
   - Господь с тобою, Сергей Васильевич! Сиди, сиди...
   И о чем это ты, мой дорогой? Какие еще извинения? Мне ли не представлять, как ты натерпелся и сколько вынес. А не просить и не молиться за тебя, у меня просто не было морального права.
   - Но я ведь в Вас не поверил...
   - И правильно сделал. Я не смог тогда ничего сделать для тебя, - грустно улыбнулся Великий князь, - И никто, пожалуй, не смог бы. Но это не меняет сути. А вот то, что Миша умудрился повернуть время вспять, убедив-таки брата в необходимости решить твой вопрос, да еще так красиво!.. Причем, не ставя меня в известность...
   Это, мой дорогой, новость, - так уж новость. Оказывается, нашему милому Мишкину там, - на войне, на краю света, - времени и на государственные рассуждения хватало. Да, удивил ты меня, любезный Сергей Васильевич. По таким фактам судя, завтра в столицу Российской империи прибудет вовсе не тот молодой человек, что покидал ее год назад. Нет, то, что он возмужал, стал бравым боевым офицером, это было ясно из его писем. Но ты только подумай: как там, в окопах, он исхитрился приложить руку к созданию Секретного приказа и понять, что лучше твоей кандидатуры на такое ответственное дело просто не сыскать!?
   Теперь, пожалуй, я начинаю догадываться, почему в этот раз Николай не смутился возложить на Мишу бремя регентских обязанностей. А я то, наивный, сижу тут и жду, что он обязательно ко мне за советами примчится.
   Как все интересно у нас. Даже и не знаю, радоваться теперь или горевать?..
   - Простите, но какое тут может быть горе, Сергей Александрович, если брат нашего Государя, как Вы сами только что изволили заметить, становится действительно сильной и дееспособной фигурой? Давно пора! А то, чего уж только не судачили о нем салонные сплетники. И из наименее скверного, - что он не способен вырваться из-под материной юбки, а из наиболее гнусного, простите, что и вовсе юноша умишком не вышел.
   - То, что все эти кривотолки оказались беспочвенны, - очень хорошо. Плохо лишь то, что я надеялся до приезда Государя с Дальнего Востока убедить Михаила Александровича в том, что игры его брата в Конституцию и прочие разные земско-гражданские свободы с парламентами, вгонят нашу страдалицу Россию в гроб! Ввергнут в смуту, в вертеп, в беду неминучую к вящему торжеству жидов доморощеных и закордонных. И всю эту глупость несусветную нужно немедленно останавливать. Я мечтал обрести в его лице такого же союзника, какового, не сомневаюсь, найду в тебе Сережа.
   - А что именно, столь разрушительное и пагубное, Вы видите в законосовещательной Думе, Ваше высочество? Или в облечении большим доверием Государя земских управ? Если не ошибаюсь, в свое время, когда мы вместе с Вами только задумывали создание нашей, самобытно-российской формы рабочего тред-юниона, мы же и темы дальнейшего совершенствования внутрироссийского управления обсуждали?
   - Конечно, Сергей. Но ты ведь не станешь отрицать, что во главу угла всегда должно ставиться государство? Его возможность управлять всеми этими процессами. Разве не так? Не зря же мы все это делали с опорой на управление рабочими организациями посредством полиции. Боже упаси стихийные силы толпы пускать на самотек! А сейчас Николай ставит под сомнение сий первейший принцип. Итоги так называемого Земского съезда сами за себя говорят. И эти наивные мелкопоместные дураки думают, что смогут управлять деревней, если рухнет община. Безответственные идеалисты!
   И в отношении Думы этой. Ты сам-то посуди, Сергей: ведь от законосовещательного парламента до законотворческого, - один шаг! Мы сами приближаем нигилистов, эсдеков и прочих террористов к ПРАВУ управлять государством через написание его законов. Следующий шаг, тогда, какой? Выборы без ценза? Ответственное министерство? Ты понимаешь, что это такое?! Россия не Франция, не Бельгия, не Австрия и не Германия. И даже не Венгрия. Ты представляешь себе малограмотного крестьянина, сидящего в Думе?
   Зато я очень даже хорошо представляю. Ежели горласт, в грудь себя стучать может и косоворотку на ней красиво рвать, - такие же, как и он, только менее горластые, его и выберут. Бред!.. Землепашцы, коим дают отчет министры?! Идиотство законченное...
   Ты согласен со мной, Серж?.. А что такого смешного я сказал?
   - Сергей Александрович, Вы позволите высказаться предельно откровенно?
   - Конечно.
   - Я прошу прощения, Ваше высочество, но меня удивила Ваша убежденность в том, что государственный аппарат России, с учетом качества и количества имеющегося у нас чиновничьего человеческого материала, в силах если не эффективно, то хотя бы как-то управлять ныне набирающими силу в стране процессами. Имея в виду неизбежные и скорые перспективы полного слома сельской крестьянской общины и равно неизбежное многократное увеличение финансовых оборотов индустриальных предприятий, а также численности занятых в нашей промышленности рабочих...
   - Стоп! Сергей, я не утверждаю, что у нас все хорошо. Просто нельзя ставить экипаж впереди лошадей! Какой еще "слом общины"!? Сперва нужно спокойно отработать и зарегламентировать новые действенные формы и методы управления, а уж потом...
   - Поздно. Уже слишком поздно, Ваше высочество.
   Сейчас я понимаю, что мы с Вами опоздывали даже тогда, в Москве, с рабочими организациями. Спокойствия и времени на эксперименты и отработку разных моделей управления в России нам не дадут. Тем паче, что все это будет похожим на попытки очередного изобретения велосипеда.
   - Это почему же, позволь полюбопытствовать? И кто же не даст нам времени? Разве не ваш Приказ, Сергей Васильевич, создается для успешного искоренения крамолы всех мастей, и восстановления в России должного спокойствия? - взгляд Великого князя стал холодным и отрешенным. До Сергея Александровича внезапно дошло, что Зубатов откровенно не разделяет его мнения о преждевременности и пагубности затеваемых Николаем реформ, де юре означающих отказ от абсолютистского самодержавия и переход к конституционной, думской монархии.
   - Сомневаетесь в том, что у нас нет времени? Забавно, но во Владимире у меня как раз его хватало, чтобы подумать на эту тему, - печально вздохнул Зубатов, - Но если серьезно и коротко, по существу, то первая причина этого в формировании в России новых общественных классов, объективно обреченных на особую социальную активность просто в силу бурного роста. А именно: монополистической буржуазии, промышленного, корпоративного пролетариата и, конечно, свободного, частноземельного крестьянства, в котором, в силу естественных причин, неизбежно быстрое расслоение на массу сельских пролетариев и крестьян-буржуа. Приостановить процесс формирования их государство уже не сможет, поскольку нам жизненно необходим экспоненциальный рост продукции промышленности и сельского хозяйства. В противном случае державы-конкуренты уйдут вперед от нас "на всю жизнь". Поэтому рецепт двадцатилетней давности, "подморозка" от Победоносцева, больше не работает...
   - Вы там, во Владимире, уж не марксистскую ли литературу штудировали?
   - Ну, не без этого, естественно, - усмехнуся Зубатов, - Но Вы ведь сами знаете, Ваше высочество, что я гораздо раньше начал изучать сей предмет. В юности, - как идеалист и романтик. Позже, как скептик-практик, который, в силу обстоятельств своей известной деятельности, обязан был уяснить приводные ремни опасного для государства брожения, которое идет в рабочей фабричной среде.
   Как Вы помните, мы постарались уложить одним выстрелом двух зайцев: вполне законное роптание пролетариев канализировать против хищничества их промышленных хозяев, а не государства; и в то же самое время, самих капиталистов занять выяснением отношений с рабочими. Дабы у наших господ-толстосумов не оставалось сил на попытки подрыва устоев самодержавия своим беспардонным стремлением "во власть".
   Но если в первом случае мы были правы: рабочее законодательство и профсоюзы крайне важны и необходимы по вышеозначенным причинам, то вот с промышленниками, в чьих руках концентрируются громадные капиталы, - мы ошибались.
   Отвратить этих господ от желания поучаствовать в государственном управлении у нас не получилось бы никак. От рабочих они откупятся малым процентом барыша. А весь их доход зависит от налогообложения, таможенного регулирования, государственного контракта и дешевого кредита. С развитием индустрии, их "поход во власть" неизбежен и неотвратим. При этом со временем для промышленной буржуазии станут приемлимы любые способы достижения этой власти, ибо на всех заводчиков титулованных невест не хватит. Да и не за каждого они пойдут. Даннинг правильно предупредил нас: "нет такого преступления, на каковое не пошел бы капиталист, ради 300-т процентов прибыли".
   Ту же тенденцию мы с Вами скоро увидим и в деревне, по мере развития земельного рынка и формирования крупных капиталистических хозяйств на земле. При этом доля бывших господ-помещиков в поземельном владетельном классе будет год от года падать, а доля предприимчивых выходцев из крестьянской массы расти.
   Думаю, каковыми будут моральные качества этих личностей, по прошествии ими безжалостной конкурентной борьбы первого этапа скупок-переделов, Вам понятно. И эти люди тоже будут стремиться к участию во власти, аналогично боссам промышленности. Ибо от этого, а не только от солнышка да дождика, будут зависеть их доходы.
   Так что законосовещательная Дума и земское самоуправление нужны стране, Ваше высочество. Эти реформы перезрели, их надо было начинать лет десять назад. Но само их проведение никоим образом не является гарантированной предпосылкой "ответственного министерства". Наоборот, скорее. Так как даст возможность имперскому правительству, сузив сферы своей деятельности и вовремя получая для принятия решений достоверную информацию с мест, уже отфильтрованную от всего случайного и расставленную по ранжиру важности представительными и земскими органами, существенно повысить качество управления.
   Что же до отмены черты оседлости и прочих "кухаркиных детей", то давайте уж смотреть правде в глаза: те несколько процентов российских евреев, что держат в мошнах 90% совокупного семитского капитала, давно живут в столицах или губернских городах. Как и практически все их видные деятели исскуства. И детей своих они учат не хуже, чем отпрысков наших знатных фамилий. Если не лучше.
   Тем временем, из-за этой, практически уже не работающей бумажной фикции, еще и провоцирующей погромы, кстати, разладились наши отношения с Америкой и начались проблемы с кредитом у Ротшильдов. Причем как раз тогда, когда, к стыду нашему, без крупных внешних займов мы не сможем справиться с задачами реформирования села и индустриализации. Я уж скромно молчу о преобразованиях в армии и на флоте, о борьбе с неграмотностью, о переселенческой программе.
   Говорить о контрибуции с самураев нам, очевидно, еще рано. Как повернутся дела, если дойдет до конференции Держав, мы знать не можем. Между тем, возможности нашего внутреннего рынка заимствований в ходе войны практически исчерпаны. За двумя исключениями: наши состоятельные иудеи готовы сразу ответить рублем на отмену дискриминационных актов, а староверы-купцы на распечатывание их храмов. Это вполне достоверная информация. И проверенная. За это я Вам ручаюсь.
   - Вот как!? Жиды ростовщики и перекупщики зерна раскошелятся за местечковых? - во взгляде Великого князя скепсис недоверия смешался с презрением в равных долях.
   - Это действительно так, Ваше высочество. Только самое неприятное в нерешенном "русском еврейском вопросе", если уж об этом речь, так это то, что мы сами даем в руки нашим главным стратегическим ненавистникам повод к демонстративному оправданию их наступления на Россию. Только противники наши вовсе не Англия, Австро-Венгрия или Германия как государства, и не их формальные правительства или высшая знать.
   Как представляется, вторая, и главная причина того, что времени на "раскачку" и неторопливую модернизацию государственной системы нам не дадут, состоит в том, что господа мировые "финансовые короли", все эти Ротшильды, Барухи, Варбурги, Шифы и прочие "франкфуртцы" из их круга, созрели для того, чтобы начать конструировать в Европе грандиозную войну. Они вполне уверенно манипулируют не только финансами, но и "общественным мнением", а, следовательно, и политикой держав. Во всяком случае, политикой Англии, Франции и Австрии - уверенно. Сейчас они поспешно выносят свой "штаб" подальше от порохового погреба Европы, за океан. Подмять под себя продажную "демократическую" систему власти САСШ для них особого труда не составило.
   Но общеевропейская война - потенциально величайший их бизнес - немыслима без участия России и Германии. Нас с немцами жаждут столкнуть лбами. Стравить! Дабы в итоге разрушить обе империи, по ходу процесса обескровив Британию, и пожать с этого грандиозные финансовые плоды. А по завершении бойни править всем человечеством, опираясь на Мировую мошну и хранящую ее промышленную и военную мощь Америки.
   Агентура "франкфуртского гетто" трудится над этим проектом у нас в России денно и нощно, используя парижскую долговую удавку, либеральствующую публику любых мастей и господ-революционеров в качестве инструментария. И этот их "джентльменский наборчик" пока вполне дееспособен, к сожалению. Но мы должны понимать, что не весь еврейский народ априори у нас во врагах. Речь о нескольких банкирских семьях и их прихлебателях, которые выстраивают "под себя" мировую финансовую систему, и готовы в погоне за абсолютной властью на самые изощренные ходы и циничные преступления.
   Вот почему наша попытка переломить ситуацию "через колено" может привести к страшным потрясениям и большой крови. Готовы ли мы сегодня к этому? Справимся ли, нужно ли нам такое?.. Вы ведь любите рыбалку, не так ли, Ваше высочество? Можно ли большую рыбу сразу пытаться вытащить резким рывком? Не порвать бы снасть...
   Резюмируя сказанное. Ситуация с последними Высочайшими указами мне видится такой: Государь пытается втолкнуть нас в последний вагон уходящего поезда под именем "Российская империя". Отправляется он от дебаркадера с названием "Революционная республика". Лично я на этой платформе остаться решительно не хочу. Почтительно прошу простить, если чем-то разочаровал Вас, Ваше высочество.
   - Ну, что ж. Откровенность за откровенность. Благодарю Вас, Сергей Васильевич. Я обдумаю все сказанное Вами. Но вынужден заметить: пока Вы меня не убедили. Да, на первый взгляд, возможно, эти рассуждения кому-то и покажутся логичными. Но именно такие действия и ведут страну к хаосу, которого нам нужно избежать. Любой ценой. Пожалуйста, подумайте и Вы на досуге над моими словами. Хорошенько подумайте...
   - Простите, Ваше императорское высочество, но ежели Вам угодно будет именно ТАК поставить вопрос, то я позволю себе еще кое-что добавить.
   - Извольте-с. Я - весь внимание.
   - Во-первых, не стоит Вам меня пугать, Сергей Александрович, - дерзко стрельнул взглядом Зубатов, спокойно выдержав гнев, вспыхнувший в ответ в великокняжеском взоре, - А во-вторых, хорошо бы Вам понять, что раз я позволяю себе вести здесь вполне откровенную беседу на ТАКИЕ темы, значит мое доверие и уважение к Вам ничем не поколеблено. Что же до общих воззрений Ваших, то они мне известны доподлинно. И я понимаю, как трудно Вам осознавать то, что усилиями Вашего племянника Россия стала на рельсы модернизации и прогресса, вопреки воле Вашей и большинства великих князей.
   Но лишь Вам, единственному, исключительно для Вашего сведения, я покажу один документ. Ибо, - откровенность за откровенность. Прочтя его, со всей ответственностью решите, разумно ли вставать на пути у набирающего ход поезда. А уводящую его с магистрального хода стрелку дергать, кому бы то ни было, - поздно. И крайне рискованно.
   С этими словами Зубатов извлек из внутреннего кармана небольшой, узкий конверт и вручил Сергею Александровичу содержавшийся в нем сложенный втрое лист бумаги с явно видимым на уголке характерным росчерком...
   "Милостивый государь Сергей Васильевич.
   Настоящим поручаем Вам, и вверенному заботам Вашим Имперскому секретному приказу, на время отсутствия Нашего в европейской России, обеспечить незыблимость властных институтов и порядок в столицах Империи Нашей.
   В случае чьих-либо попыток подвигнуть события к смуте, мятежу или к отмене любых отданных Нами Указов и распоряжений, поручаем Вам, с ситуацией сообразуясь, действовать в отношении оных лиц быстро, решительно и твердо, при угрозе массовых выступлений приняв под свое начало департамент полиции и корпус жандармерии. При необходимости не взирая на любые титулы и чины, действуя именем Нашим, и с полного Нашего Высочайшего соизволения и одобрения.
   Николай"...
  

***

   - Василий Александрович, прикрой, пожалуйста, свою дверь. Сквозняк по полу так и свищет.
   - Простудиться боишься?
   - Не боюсь. Не хочу. По такой колоритной погоде сопли схватить: на раз-два. А у меня завтра осмотр Алексея. Врач-бациллоноситель, - это не комильфо...
   - Понял. Не вопрос, Вадим, - Балк, резко приоткрыв, поплотнее захлопнул дверцу кареты, поправил сбившуюся занавеску и философски заметил, - Что правда, то правда: по части баловства весенней погоды Питер совершенно не изменился. Что тут, что там, у нас. Вернее, тогда.
   - Спасибки. Теперь - совсем другое дело...
   По поводу же наших с Михаилом дорожных разговоров, пожалуй, больше мне и добавить нечего. Из общего впечатления: вполне умный, рассудительный чел. Конечно, со своими прибамбасами. Но у кого их нет? Правда, явно пребывающий пока в смятенных чувствах. То ли из-за своих нежных чувств к дочке Вильгельма, в коих до конца еще сам не разобрался, то ли от груза ответственности за будущее всей страны, подлинный вес которого на своих плечах наконец-то осознал. Короче, радость от того, что он больше не наследник, оказалась несколько преждевременной.
   - Тут ты мне Америку не открыл, дорогой. Мишкин наш действительно считает, что испытывать понятные чувства к несовершеннолетней, это нонсенс. И из-за этого страдает, представляя себя внутренне порочным и извращенным типом.
   Да, да!.. Вот так, не больше и не меньше. Типа, "я чудовище, грязная тварь", как он мне разок выдал. Набокова я ему почитать не дал бы, по понятным причинам. Но мозги слегка вправил, разъяснив, что никакого бесовства и ущербности тут и в помине нет. Тем более, если он готов стоически ждать ее совершеннолетия. Не размениваясь. Что говорит, скорее, о душевной чистоте и силе воли. Но в отношении приступов самокопательства, вот тут ты прав на все сто. Без этого он не может. Молодой ишо, - Василий беззлобно усмехнулся, подмигнув Вадику, - Не то, что некоторые.
   - Опять в мой огород булыжничек, да? Василий, обещал ведь...
   - Ладно. Не буду, не буду, - Балк примирительно пихнул охнувшего Вадика в бок локтем, - Блин, но когда уж они закончат? Скоро десять. Кушать хоццо...
   - Если бы решил остаться у матушки, нас бы предупредил. Или выслал бы кого с разрешением нам уехать.
   - Это-то понятно. Просто я опасаюсь, как бы Мария Федоровна ему там весь мозг не вынесла. На самом деле, Вадим, женский фактор в наших делах - штука обоюдоострая. И сегодня Мишкину - стоять в глухой защите. Я ни на секунду не сомневаюсь, что маман попытается, воспользовавшись его регентскими полномочиями, уломать младшенького на какую-нибудь пакость, дезавуирующую указы Николая о Думе, Конституции и евреях.
   - Согласен. Рубль за сто. Но, думаю, он должен устоять...
   - Я тоже так считаю. Однако, как не крути, это для него - экзамен. Ведь до сего дня Мишкин слушался мамА практически беспрекословно. Письма он ей слал сугубо личные. О наших, вернее, о его с Николаем делах, ничем с нею не делясь. Так что явление с войны такого Мишука для нее будет, некоторым образом, откровением. Причем шркирующим. Не хватил бы удар бедняжку.
   - Ее!? Не хватит, Вась. Это я тебе, как эскулап, ответственно заявляю. У крошки Минни стальной лом вместо хребта вставлен. Причем, при необходимости, пользоваться она им умеет. Эта дама, - тот самый случай, когда уместно вспомнить про стальную руку под бархатной перчаткой. Скорее уж она сама ему плешь проклюет, доведя до белого каления и срыва.
   - Где сядет, там и слезет. Не, наш Мишкин уже достаточно тертый калач. Повидал всякого разного. И главное от второстепенного отличать вполне научился. Как и держать себя в руках, надеюсь. Я думаю, что...
   Закончить свою мысль Балк так и не успел. Где-то снаружи, совсем рядом, раздалась отборная немецкая брань, и в тот же момент массивный кузов кареты подпрыгнул от потрясшего его громового удара, закачавшись на скрипнувших рессорах. Испуганно заржали лошади, цокая подковами по подмерзшей брусчатке.
   Мгновенно подобравшись, Василий переместил опешившего Вадика в положение "на пол, живо!", после чего был готов в привычной для него манере "брать ситуацию под контроль": бомба под колеса решила бы все сразу, а раз ее нет, значит остаются рабочие варианты. Но, не пришлось.
   - Это Я!.. Блин!!!
   Дверца кареты резко и широко распахнулась, и пред удивленными очами Банщикова и Балка предстала хорошо знакомая высоченная фигура, хотя и выступающая в несколько непривычном для них драматическом амплуа. На бледном лице Великого князя Михаила отражалась такая буря эмоций, что лик его казался просто светящимся изнутри гремучей смесью бешенства, обиды и упрямой решимости.
   - Михаил Александрович, что с тобой!? И почему без шинели!..
   - Да, к чертям ее!.. И всех их - к чертям! Как же меня достали... - взгляд Великого князя постепенно приобретал осмысленное выражение, - Все. Едемте отсюда. Живо! Кстати... Василий, а почему Михаил Лаврентьевич - там? Внизу?
   - Все в порядке уже, Ваше высочество, не извольте гневаться, - улыбнулся Вадим, занимая свое место на коже и атласе каретного сиденья, аккуратно отряхнув перед этим брюки на коленях. Из своего положения "в партере" он успел заметить и оценить про себя, как же в гневе и суровости Михаил похож на портреты его августейшего отца в молодые годы, - Просто Ваше явление оказалось столь внезапным и... импозантным, что Василий Александрович, как я понимаю, вознамерился отбивать чью-то атаку на нас. А поскольку в рукопашной польза от меня была бы сравнительно не велика...
   - Один вред от тебя в рукопашной, балобол. Не перепачкался? Вот и славно. Миша, залезай к нам скорее, а то прохватит на ветру. Тебя уже трясет всего.
   - Жарко мне, а не холодно, Вась. А колотит, - это все с психу. Ты не представляешь, сколько занятного сейчас я услышал про брата. И про меня. От собственной-то матери!.. Просто, выше моих сил вытерпеть все это оказалось. Никакому лютому ворогу такого не пожелаю. Никогда...
   - Я догадываюсь.
   - Спасибо за понимание. Есть у нас тут... что-нибудь?
   - Неа...
   - Плохо. Голову на части рвет.
   Вот что, мои дорогие. Сейчас мы заедем к дяде Сергею. Посидим все втроем с ним немножко, и у него я и заночую. Это рядом, Вась. Нам только мост перекатить.
   Хотя, нет. Пожалуй, - все не так. Пойду-ка к Сергею Александровичу я один, а Вас попозже ему представлю, как разберусь что к чему. Какие там "тараканы в черепушке", как ты, Василий, говоришь. Тем более, что Николай меня предупреждал, что дядя Сергей тоже участвовал во всех этих душеспасительных беседах про "отмену конституции и жидовской вольницы". Да еще эта его демонстративная отставка...
   А пока едем, в двух словах я вам перескажу кратенько, как меня моя дорогая мамА встретила и чем так "порадовала". Согласны?
   - Может быть, на сегодня довольно с Вас нервотрепки, Ваше высочество? Насколько мне известно, Сергей Александрович с Вашей матушкой был полностью солидарен в попытках отвратить Государя от известных решений. Как врач, я бы порекомендовал Вам такой визит совершать только на свежую голову. Кстати, Ольга Александровна просила передать, что будет счастлива видеть Вас к ужину сегодня...
   - Знаю, Михаил Лаврентьевич. И спасибо огромное. Завтра или, в крайнем случае, послезавтра - всенепременно буду. Но сейчас, именно потому, что наслышан от брата о твердолобой позиции дяди Сережи, - не могу откладывать этот разговор. Хочу ему в глаза посмотреть до того, как матушка поставит его в известность о моем ко всему этому отношении. Все-таки, согласитесь, господа, женская истерия это одно, а холодная мужская логика - нечто совершенно иное, - Михаил приходил в себя, постепенно успокаиваясь, - Беда лишь в том, что мы иногда даем возможность их эмоциям брать верх над нашим рассудком.
   - Иногда? Вот это ты выдал, так уж выдал, Михаил Александрович! А кто только что напугал нас "хладным рассудком" своим, а? - тихо рассмеялся Балк, подмигнув Вадиму.
   - Василий Александрович, не ерничай, пожалуйста. Я не ко мне применительно, а к дядюшке. Он, когда желает, может себя в руках железно держать.
   - Ты тоже можешь, товарищ Великий. И должен. Разве я тебя не предупреждал, чего надо было в данный момент ожидать от матери? Держать удар надо...
   Не сомневайся, со временем все перемелится. Но сегодня она и иже вокруг ждали тебя как последнего туза в колоде, как джокера, который поможет сделать им их игру. А когда ей стало ясно, на чьей ты стоишь стороне, естественно, любимый сынок и огреб по полной программе. Да еще ругаешься как в гамбургском припортовом кабаке. Набрался дряни всякой, понимаешь, от кайзеровских офицеров-наблюдателей. Смотри, будущая теща этой вульгарщины не одобрит.
   - Да, знаю я все! Извините. И не поминайте всуе, пожалуйста. Но...
   Ты вдумайся только! Она мне заявила, что никогда не допустит ЭТОГО брака! Что немцы меня окручивают, как глупенького простака. Что я ничего не смыслю в жизни, что я предаю свою Родину, как и ее бедненькую, несчастненькую Данию. Что Гогенцоллерны - это лживая, хитрая и подлая семейка. Что она стала русской и ростила и учила нас для того, чтобы рано или поздно немцы ответили за все!.. И так далее, и тому подобное.
   - А ты разве чего-то иного ожидал? Такая вот у тебя маман - Юдифь венценосная...
   - Все равно, обидно же! И не за себя даже. Понимаете, она меня будто не слышит и никаких аргументов и доводов обсуждать не желает! Просто - не желает. Категорически. Она во всем права, - и точка. А Николай - сошел с ума. И его, Государя, надо поправлять. А если я не желаю или трушу делать так, как ей надобно и как она от меня требует, то я ей больше НЕ СЫН.
   - Ого?! Сразу главный калибр пошел?
   - Да, Василий. У меня от такого просто пол под ногами зашатался...
  

***

   Высадив Михаила у парадного подъезда Сергиевского дворца и дождавшись, пока массивные, резные двери за его спиной, сверкнув отблесками фонарного света, плавно затворятся, Василий оценивающе взглянул на Вадика и с улыбкой спросил:
   - Ну, что? Ко мне?
   - Поехали...
   Под негромкое цоканье копыт Невский проплывал мимо кареты своими гранитными громадами, за сияющими окнами которых бурлила, кружила и веселилась вечерняя жизнь столицы победившей империи. На тротуарах было полно народу: кто-то куда-то спешил, кто-то с кем-то раскланивался, кто-то кому-то что-то нашептывал на ушко. Проносились с гиком навстречу лихачи, унося к облюбованным ресторанам и клубам своих седоков - гвардейских офицеров и прочую "золотую молодежь", купцов и адвокатов со свободной наличностью, авантюристов, игроков и дам полусвета...
   - Мент родился. Что примолк, Вадюш?
   - А что говорить-то?
   - Нагоняй не огребешь от Ее Императорского высочества, что не доложился?
   - Вряд-ли. Скорее всего, Оленька с сестрой через часок поедут к маман. Думаю, что вести о бурном объяснении ее с сыном до Зимнего уже долетели. Тут с этим быстро...
   - Логично. Судя по всему, Мишкин матушку до прединсультного довел.
   - Она тоже в долгу не осталась, - Вадим невесело ухмыльнулся.
   - Ну, это-то изначально предполагалось, - Василий задумчиво глянул в окно, - Ты же не думал, что романовская камарилья так вот запросто Конституцию да Думу проглотит?
   - Проглотить-то бы им очень хотелось, только пока подавиться и лопнуть боятся.
   - Это - пока. Пока дядя Вова с Николашей от пережитого страха не отошли. Созреет ли августейшая семейка снова на что-то серьезное - ближайшие недели покажут. А мне на днях в эту Англию долбанную срываться! Зубатов настаивает.
   - Но ведь, насколько я знаю, Сергей Васильевич должен был там все подготовить, на случай если бы Вы в Питер не успели, или Николай Вас с собой удержать решит. Да и Михаила лучше бы подстраховать...
   - Все так. Но и ехать надо. Дела там серьезные очень, боюсь, не накосячили бы чего наши хроноаборигены. Короче, не решил я пока. А у Мшкина настрой нормальный. Но сможет ли он выдержать такой прессинг, если нынче и любимый дядюшка его в оборот возьмет? Посмотрим, перетрем все, тогда и определюсь...
   Скажу честно, Вадим, страшно не хватает умения "дубля" создавать. У Стругацких, в "Понедельнике", помнишь? Может, Вы, ученые, чё-нить придумаете? Разрываюсь ведь.
   - Глухо с "дублями", Василий. Думаешь, я сам о таком не мечтал? - вздохнул Вадик, - Я ведь, как в Питер попал, первые три месяца не то чтобы выходных не видел, на сон-то часов пять получалось. И то, много, пожалуй. Если в среднем только...
   - В среднем? Это ты хорошо сказал. Мы с тобой точно в среднем... положении. Как Жучка на заборе. С одной стороны дворянская камарилья со всеми понтами. Сдругой - многоуважаемая "Мировая закулиса". С третьей - наши неизбывные "дураки и дороги". А с четвертой - парни вроде Азефа, Савинкова, Чернова, да Владимира нашего, Ильича...
   - Тогда уж не на заборе, а на столбе, - уточнил расклады Вадим.
   - Ага. На колу... Кол на колу! - как тебе это, - Василий вдруг задорно расхохотался, - А знаешь, что, Вадюша?..
   - Ну?
   - Адреналинчик-то от всего этого вырабатывается не хуже, чем от рукопашки. Ты просёк, что у нас сейчас права на ошибку попросту нет? И мы, голуба, с тобой, теперь саперы по жизни? Счастливца Петровича я выношу за скобки, как спеца узкого профиля.
   Конечно, будь на то моя воля, отработать бы 90 процентов от всей этой банды, глядь - небо сразу чище и станет. Только вот теория и практика глаголят: уберем сразу с доски кучу известных фигур, - в возникшем вакууме напочкуются новые. Те, кого мы не знаем...
   Ладно. Выметайся, приехали. Буду тебя, царедворец, с Верочкой моей знакомить.
  

***

   Высокие пристенные часы гулко отбили три удара. Темнота в комнате сливалась с мраком за окнами. Тяжелый, мутный туман висел над городом, укрывая его промозглой сыростью и какой-то щемящей душу, безысходной мглой. С непроглядного ночного неба уныло сеял мелкий снежок с дождем, оставляя на оконном стекле слезные потеки скорби. То ли по почившей в положенный срок зиме, то ли по безвременно уходящему миру.
   Его миру...
   Глубокой ночью проводив племянника ко сну, Сергей Александрович по чугунной витой леснице поднялся в старый рабочий кабинет. Не включая света, прикрыл дверь, подошел к окну и, со стоном сдавив ладонями виски, вжался лбом в стеклянный холод.
   "- И что теперь? Как с этим всем быть? Сейчас - уже не знаю...
   - Не знаешь, что делать, - ничего не делай, - бесстрастно откликнулось альтер эго.
   - Так обожают говорить французы. И в результате имеют уже третью республику. И каждая - плод огромной крови и страданий.
   - Возможно. Но что ты предлагаешь? Пойти по стопам тупиц Володи и Николаши?
   - Если бы эти два дурака сначала посоветовались со мной, все можно было сделать аккуратно, умно и благопристойно. Тогда. Сегодня - уже поздно.
   - Так уж и поздно? Почему?
   - Даже если я дерзну пойти на силовое отрешение семьи покойного Сашки от трона, Зубатов, Дурново и как минимум половина гвардии, этого не поддержат. Я сейчас просто бывший генерал-губернатор второй столицы. И кое-кто поймет это как попытку сведения счетов. А это - позор вековечный.
   - Не только они. И не только из-за твоей опалы...
   Народ не поддержит. Сегодня люди голыми руками разорвут любого за Николая.
   - Знаю. Эйфория от победы и царевых "подарков" такова, что нас просто растопчут.
   - И? Значит, ты готов по-филосовски смотреть из окна на то, как через распахнутую им дверь, сюда, на эти улицы, врываются кровавые демоны?
   - Нет...
   - Что же тогда?
   - В конце концов, с такой дрянью, как костный туберкулез, мне все равно долго не протянуть...
   Четвертый этаж. Или "Браунинг", подарок Феликса. Вещь безотказная...
   - Грех смертный. О душе подумай.
   - Я просто ищу выход.
   - Это трусость, а не выход. На кого ты бросишь Эллу, своих?..
   - Теперь мы будем всех жалеть, да? Не пропадут...
   То, что сейчас начинается в России - невыносимо! Можно с ума свихнуться, если не восстать против этого кошмара.
   - "Невыносимо, свихнуться, кошмар!.." А вдруг у них все получится? Что тогда?
   - Мне бы Мишкину уверенность. Но шансы призрачно малы. Народ к этому не готов.
   - Думаешь? А ведь это - русский народ. Не забывай: великое видится на расстоянии.
   - Предлагаешь сдаться? Уехать? Трусливо сбежать? Это же бесчестие...
   - Почему? Ты никого не предаешь. Война закончена. Отставка принята. Сейчас ты волен как птица. Так что, это как раз и есть - самое разумное решение.
   - И в чем же его "самая разумность"?
   - В том, что тебе вчера посоветовал Сережа.
   - Молча посторониться с их пути? Забыв наказы брата? Забыв о гордости и чести!?
   - Если не готов принять их начинания, - сохранишь руки чистыми, а репутацию не запятнаной. За их возможные провалы никто не посмеет возложить ответственность на тебя, а время все расставит по местам. И ты вернешься. С высоко поднятой головой.
   - Значит, в Дармштадт?
   - А что, есть другие варианты?.."
  
  
  
  

Глава 6. Два альянса.

   Териоки - дачный поселок под Санкт-Петербургом. Апрель 1905-го года
  
   - Здравствуйте, любезный Сергей Васильевич! Примите глубочайшую благодарность за то, что откликнулись на мою просьбу. И тотчас решили приехать, не взглянув, что на дворе суббота. Да еще в этакую даль, - Петр Николаевич Дурново крепко пожал руку Зубатову, едва тот выбрался из своего экипажа, и с учтивой улыбкой осведомился, - Я не слишком отвлек Вас от домашних дел? Вечерних планов не разрушаю?
   - Здравствовать и Вам, Петр Николаевич. Спасибо, что вытащили подышать свежим воздухом и на такую замечательную красоту полюбоваться. В Териоках я года три не был.
   Да и какие у меня могут быть домашние дела? Я же пока из Владимира никого сюда не перевозил. Некогда. Спать и то пока больше на службе приходится. Дел иного свойства, не семейных отнюдь, - просто не впроворот. Может статься, что только к середине лета мои в Питер переберутся.
   - Значит, холостякуем пока? - начальник департамента полиции МВД с хитринкой подмигнул своему собеседнику, - Но тяжко, поди, приходится без домашнего-то супца-борщика? Как поживает Ваша супруга, остальное семейство?
   - Спасибо. У моих, слава Богу, все в порядке. А Ваши как?
   - Тоже не болеют. Тьф-тьфу, чтоб не сглазить. Кстати, а как там Владимир дышит? Я ведь, страшно подумать, четверть века, почитай, как уехал оттуда.
   - Стоит Владимир-град. Все как обычно: грязь и пыль летом, сугробы да мороз-трескун зимой. Клязьма течет. Колокола звонят. Вишенка моя, наверняка уже начинает цвести. Сейчас самая пора. Я ведь, грешным делом, как в 1903-ем от господина фон Плеве полный афронт со службы получил, садоводством баловаться стал. И, Вы не поверите, но несуетное это занятие здорово увлекает. Вот, задумал и здесь кое-что посадить, опасаюсь только, что климат для хороших вишен и слив сыроват.
   - Да, Сергей Васильевич, погоды здешние своеобразны. Вишенка, говорите...
   Но Вы, мой дорогой, - романтик, как я погляжу. Дел-то у нас тут действительно - не впроворот. Нам сейчас с Вами, по большей части, предстоит сажать не столько вишни да яблоньки-грушки, сколько фруктов-ягодок совершенно иного свойства. В Шлиссельбург, да в Петропавловку, в том числе. Думаю, что местные условия им скорее - в радость. Все приятнее, чем сибирские морозы.
   - А Вы шутник-с, однако, Петр Николаевич.
   - Э, какие уж тут шутки. Развелось вокруг всякого... - Дурново тяжело вздохнул, в сердцах пристукнув по бардюрному булыжнику тросточкой. Вскинул голову, как бы освобождаясь от неожиданно догнавших тяжелых мыслей, и улыбнувшись, с чуть заметным аристократическим полупоклоном, предложил гостю первым войти в заведение, - Вот мы и на месте. Чувствуйте себя как дома. Это мой любимый ресторанчик. Его хозяина я знаю лет пятнадцать. Вид на залив, полагаю, Вы уже оценили вполне. Я решил угостить Вас домашней чухонской кухней. Горшочки по-карельски и тушеный окорок тут - пальчики оближите! И поговорить дадут вполне спокойно. Хоть до утра. Ни мои служаки нам досаждать не будут, ни Ваши. А то ведь ни разу не удавалось нам по душам поговорить, с самого Вашего возвращения. Кстати, хотите, покажу Вам свой скромный уголок? В августе не удержался я, знаете ли, прикупил небольшую дачку. Спасибо Государю, поддержал меня денежкой, после того, как мне именьице спалили. Это здесь, неподалеку. Пешком минут пятнадцать, не более. Там уж нам точно никто не помешает.
   - Спасибо за приглашение, Петр Николаевич. Но тут уж - Вам решать. Сегодня Вы принимающая сторона, мое дело простое: кушать, да нахваливать. Да еще дивными видами любоваться - рассмеялся Зубатов, - Думаю, что глядя на Вас, придется и мне здесь домик подыскивать. Ну, а пока, - главное, утром в понедельник на службу не опоздать...
  

***

   - Получается, что Государь ведет нас к окончательному распределению дел. Весь сыск уголовный и поддержание местного правопорядка, как в городах, так и в деревне, - мои. Порядок на транспорте и силовая работа в случае бунтов - жандармы. А весь сыск политический и политическая же разведка за границей, как и контрразведка, - отныне Ваша епархия, Сергей Васильевич. Не так, ли? - промокнув белоснежной салфеткой губы и кончики своих аккуратно подстриженных, "моржиных" усов, Дурново отложил вилку, и, откинувшись на спинку кресла, скрестил руки на груди.
   Цепкий, изучающий взгляд его темно-серых глаз и вопросительный изгиб правой брови говорили о том, что пришло время серьезного разговора по душам.
   - Также наша обязанность - охрана границ Империи. И персональная - Государя, его семьи и ряда лиц, чья безопасность требует пристального внимания.
   - Да, конечно, я помню. И как Вам, Сергей Васильевич, в первое время страшно не стало? Что такую махину ответственности на плечи принимаете?
   - О, еще как стало, любезный Петр Николаевич. Еще как! Ночи две без сна провел. Хотя уже после того, как согласился, - Зубатов негромко рассмеялся, и, проведя рукой по шевелюре, подытожил, - Седых волос в те дни поприбавилось раза в два. Ну, а потом - бояться уже некогда было. Навалилось все, и... поспевай поворачиваться. Вы на меня не в обиде, Петр Николаевич, что многих Ваших кадров к себе в контору перетащил?
   - Конечно, друг мой, эта пертурбация усложнила мне жизнь преизрядно-с. Да еще в военную-то пору! Не стану душой кривить, позлился я на Вас тогда. Но не долго. Вы ведь, в основном, тех людей забрали, с кем и раньше работали. Так что мои ли они были, - то бабушка надвое сказала. Прочие же переходят к Вам вместе с функцией, так что особого повода для недовольств у меня нет.
   Кстати, благодарю Вас, что согласились всю кухню перлюстрации оставить пока у нас в министерстве. Не стоило Плеве окончательно доводить до белого каления. Для Ваших офицеров я у себя организую отдельное помещение, так что отобранная ими почта будет храниться отдельно от общего потока, и на стол к министру не попадет.
   В общем, хорошо, что с организацией Вашего "опричного Приказа" и оформлением сразу четкого разделения обязанностей между нами, исчезает излишнее дублирование в работе ведомств, отвечающих за борьбу со скрытыми внутренними и внешними врагами Российского государства, это скоре, - к лучшему.
   Хотя во многих случаях конкуренция идет во благо, но... одно ведь дело делаем. Так что, можете на меня впредь вполне полагаться и в делах, и в жизни. На правах старшего товарища всегда подскажу что-то, если хитрые вопросы будут. И наверху поддержу Вас и словом и делом. Вы, как я надеюсь, и сами это уже поняли. Как-никак, а три месяца мы с Вами - плечо в плечо, - Дурново аккуратно наполнил коньяком хрустальные рюмочки, - Ну, что, Сергей Васильевич? Как говорится, за боевое товарищество!
   - Принимается, Петр Николаевич. Спасибо. Со своей стороны, и я обещаю Вам мою посильную помощь и немедленное разрешение всех ведомственных стычек, коие по ходу дела будут иногда возникнуть у наших подчиненных. Вы, знаете, конечно, про мое личное отношение к господину фон Плеве. Но уверяю Вас, что нашим с Вами взаимоотношениям, полному личному и служебному доверию, это обстоятельство никогда не станет помехой. Я не ревнив, в диктаторы не мечу, да и никогда не метил. То же самое полагаю и про Вас.
   А, коли, дело мы делаем общее, то и делить, в свете вышесказанного, нам нечего. Я искренне надеюсь на товарищеские и дружеские отношения, как меж нами персонально, так и между ведомствами, нашему попечению Императором порученными. Прозит...
   Кстати, Петр Николаевич, я давно хотел Вас спросить: как Вы оцениваете итоги объяснения Государя со своими милыми дядюшками? И что Вы вообще думаете об этой мерзкопакостнейшей истории?
   - Думаю я, что мягкость Государя может и ему, и нам всем, со временем аукнуться очень серьезно. Понимаю, конечно, как ему не хочется выметать сор из избы. Из дворцов, в смысле. Но сделать правильные выводы из случившегося и разрешить Вам серьезную работу по отслеживанию впредь тому подобных "семейных инициатив", участия в них отдельного офицерского элемента, и, в первую очередь, гвардейцев, надобно было еще вчера. Вместо того, чтобы сидеть на пороховой бочке в ожидании второго пришествия.
   - Вы полагаете, что возможно повторение "банкета"?
   - Скажу Вам больше, Сергей Васильевич. Я в этом не сомневаюсь ни на йоту. Сами-то рассудите: информация о роковой болезни Наследника Цесаревича - больше не тайна в узких кругах. Это чудесно, конечно, что господин Банщиков как раз подоспел со своей техникой лечебных переливаний. Но бедный мальчуган может просто случайно серьезно пораниться, и его никакие ухищрения докторов не спасут. Так что в очереди претендентов на трон неизбежно будет нарастать волнение. И нетерпение...
   - Но ведь Михаил Александрович вернулся из Маньчжурии не просто возмужавшим, но, на мой взгляд, человеком, способным на жесткие, прагматичные поступки. Памятная его бесхарактерность почила в бозе. Чего, как я понимаю, многие не ожидали.
   - Судите по его отказу в помиловании мерзавцу Ивкову и двум японским шпионам? Или по утверждению скандальных отставок среди интендантского генералитета?
   - И по этому - тоже, но не только...
   - А не находите ли, друг мой, что ТАКОЙ Михаил, как возможный будущий русский самодержец, кое-кому видится гораздо менее приятной альтернативой, чем инвалид-гемофилик Алексей? Кроме того, как я понимаю, Михаил Александрович - возможный претендент на руку единственной дочери кайзера Вильгельма. И этот династический альянс сделает русско-германское столкновение практически невероятным.
   Лично я буду только приветствовать такой поворот наших политических дел, да и не только я один. Однако у подобного расклада есть и масса влиятельных противников. Очень влиятельных, смею Вас заверить. Вот и получается, что нам с Вами, любезный мой Сергей Васильевич, надо эту голову беречь едва ли не с большим рвением, чем голову самого Николая Александровича.
   - Согласен. То, что брат Государя может стать мишенью для определенных сил как в самой России, так и внешних, это очевидно. Тем более, что о явной смене его личностных приоритетов говорят не слова, а дела. Игрушкой в чьих-то руках он никак уже не будет. Кстати говоря, но и Государь прямо предусмотрел такую угрозу.
   Петр Николаевич, Вы позволите, если я Вам задам один не вполне удобный вопрос?
   - Ну, что же с Вами поделаешь, мой дорогой. Ведь сейчас Вы вправе задавать любые вопросы кому угодно, кроме Регента, - рассмеялся Дурново.
   - Вот об этом и хочу спросить. Не обиделись ли Вы на меня, не дай Бог, за то, что Государь на время его отъезда именно так расставил фигуры на доске?
   - Я!? Да Господь с Вами! Мы не первый день знаем друг друга, и вопрос возраста или опыта тут не играет никакой роли. Его решение о том, что в случае гибели Михаила именно Вы наделяетесь практически диктаторскими полномочиями, и именно к Вам переходят в подчинение как гарантированно верные Государю гвардейские полки, так и весь аппарат МВД, - самое разумное. Если не сказать - единственно логичное.
   Мне ли ревновать? О чем Вы? Откровенно говоря, я только приветствую, что наш Император, выслушав предложения Плеве, все обдумал и поступил по-своему. А уж когда я узнал, что он прислушался к моему мнению и вместо Императрицы регентом на все время отсутствия брата стал Михаил Александрович, тут просто гора с плеч упала.
   Что же до Ваших полномочий, Сергей Васильевич, то это же просто подстраховка в данном случае. Необходимая, но я полагаю, таковой она и останется. Это тем более ясно после первых шагов Михаила в новом качестве. Никто его на глупости не сподвигнет, это вполне очевидно. И никто не рискнет покуситься. В данное время, по крайней мере. Вы же видите, что Гвардия на руках его носит, а все молодое офицерство любого интригана за него просто прикончит.
   А вот то, что фон Плеве не сможет оказаться в Вашей роли наедине со своими мыслями и соблазнами, это очень хорошо! Как и то, что своим решением Император показал ему новую конфигурацию фигур на доске. Каждая из которых должна помнить как, когда и против кого она играет. При данном устойчивом раскладе у меня, слава Богу, не появится ни малейшего повода выказать открытое неповиновение вышестоящему начальнику.
   Вы меня поняли, конечно?.. А то - "обида"! Вот уж насмешили старика.
   - Простите меня, Бога ради. И спасибо огромное. Прямо камень с души моей сняли, целую глыбу гранитную, дорогой мой Петр Николаевич. И... значит, решено. Буду-ка я подыскивать домик где-нибудь здесь, рядом с Вами.
   - Ну, вот то-то же. Ладно, в этом дельце я помогу Вам. Поговорю с Юхо и его теткой, поварихой. Хильда и он тут в окрестностях всех почти знают. Через недельку-другую у Вас полный расклад будет на руках.
   Так, что? За наше будущее соседство, дорогой мой?
   - Принимается! Прозит...
   - Кстати, Сергей Васильевич, Вы ведь оценили оперативность Михаила, когда он в первый же вечер после приезда в столицу разворошил всех в Анничковом? И как я понял, его там страховал кто-то из Ваших офицеров?
   - Грустно, конечно, что именно вокруг Вдовствующей Императрицы собралось все это общество, согласен с Вами. Но ведь наличие недовольных, высокопоставленных недовольных, теми шагами, что начал предпринимать Государь в деле реформирования нашего внутреннего устройства - момент неизбежный. И то, что Михаил Александрович вот так вот - сразу, жестко и принципиально показал на чьей он стороне, по-моему, совершенно правильно. Меня же больше беспокоит то, что туда кроме наших местных "героев" зачастили и некоторые представители иностранного дипкорпуса...
   Что же касается страховки, да. Конечно, она была. Как же еще?
   - Хорошо, тогда ставлю вопрос в лоб, - рассмеялся Дурново, - Меня очень интересует этот Ваш новый офицер. Многое из предложеного этим талантливым самородком, о чем мне говорил Государь, я хочу внедрить в нашей полицейской работе. Причем как можно скорее. Обещаю: переманивать не буду.
  

***

   - Курите, курите, Сергей Васильевич. Я сам - ни-ни, совершенно не прельщает, но к любителям подымить отношусь вполне снисходительно...
   Значит, Вы хотите узнать мое мнение о недавнем "германском набеге" на Питер? - Дурново вздохнул, задумчиво глядя вдаль. Туда, где на иссине-стальной глади почти очистившегося ото льда Финского залива, у самого горизонта, белели паруса какого-то одинокого кораблика, - Ну, что же. Извольте-с.
   Я полагаю, что вопреки множеству "фи да фе" и истеричным страхам, что сегодня муссируются в некоторых наших либеральных газетках и салонных сплетнях, событие это для нас сравнимо по своей значимости только с выигрышем в минувшей войне.
   Вильгельм II готов на все, ради союза с нами. И, слава Богу, что нашего венценосца никому не удалось от идеи сближения с немцами отвратить. А я, знаете ли, не раз бывал ранее свидетелем тому, как его изначально верные и логичные решения после бесед с разными господами-советчиками, вроде Сергея Юльевича или родных дядюшек Государя, превращались в нечто совершенно противоположное. Так что, поздравляю Вас, да и всех нас: у России сегодня ЕСТЬ Император. Но, простите, я отвлекся.
   Сами посудите: что нам с Германией делить? Или же с немцами австрийскими? Нам мало поляков? Нам нужны подлецы-униаты Галичины, славяне по крови, но давно уже потерянные нами по душе? Нам нужно, чтобы этот беспокойный элемент, многократно усилившись числом, начал мутить мазепеньщиной голову тугодума-малоросса?
   Или Вы думаете, что германец так и жаждет оттяпать у нас земли с белоруссами и малороссийцами, получив у себя на восточной окраине постоянно действующий гнойник, упрямо тяготеющий к России? И положив за это в войне с нею сотни тысяч, если не миллионы, собственно германцев? Привисленский край и Остзейские губернии, очевидно, тоже не стоят таких жертв. И последние - в особенности, так как приближение немецких границ к российской столице автоматически создает источник напряжения в отношениях между нашими двумя странами. Политически - это очень рискованный шаг.
   Зачем нам с Вами считать немцев глупцами? Они прекрасно понимают, что за свои промышленные фабрикаты, обладающие наивысочайшим качеством и весьма умеренной, а от того привлекательной ценой, всегда получат от России пшеницу по устраивающей их расценке и в достаточном количестве. Объективно, нтересы юнкерства будут все меньше влиять на Weltpolitik Рейха, как мировой промышленной державы. Это неизбежно. А она, эта самая бюловская мировая политика, уже вошла в неизбежное антогонистическое противоречие с великобританскими интересами. Но никак не с российскими!
   Я уж молчу о том, как много немцев живет у нас. Они честно и прилежно трудятся на общероссийское благо, входят в число наших самых уважаемых дворянских фамилий. А сколько, на их фоне, "русских" англичан или французов?
   Немец охотно и легко едет в Россию. Настолько легко, - Дурново многозначительно поднял вверх указательный палец, - Что даже... слишком легко! Лично я полагаю, что нам необходимо этот процесс тактично ограничивать. Надо направлять немцев-переселенцев не в Белую или Малую Русь, не в Остзейский край или на Волгу, а за Урал. К Байкалу. В Маньчжурию и на Дальний Восток. Сейчас нам требуется ускоренное промышленное развитие этих земель. А значит, - низбежно удвоение Сибирской дороги, стройка новых заводов в городах по ней. Вот где немцы и их деньги - как раз к нашему двору!
   В отличие от англичан или французов, немцы-капиталисты большей частью, вместе со своими капиталами, сами часто переезжают в Россию. Этим их свойством во многом объясняется многочисленность у нас немецких заводчиков и фабрикантов, по сравнению с англичанами и французами. Те сидят себе за границей, до копейки выбирая из России вырабатываемые на их предприятиях барыши.
   Что бы ни говорили, но немцы, в отличие от других иностранцев, скоро осваиваются у нас, быстро русеют. Кто не видал французов и англичан, чуть не всю жизнь проживших в России, и, однако, ни слова по-русски не говорящих? Напротив того, много ли видано немцев, которые хотябы с акцентом, пусть ломаным языком, но всеже не объяснялись бы по-русски? Мало того! Кто из нас не видал чисто русских людей, православных, всей душой преданных государственным началам России и, однако же, только лишь в первом или во втором поколениях происходящих от немецких выходцев?
   А вот сие по Вашей части персонально, Сергей Васильевич. Сейчас многие у нас судачат про немецкое шпионство. Говорят, что мол, чуть не каждый прижившийся или временно приехавший в Россию немец - шпион, и все такое. Что же, пожалуй, с учетом немецкой организованности в ферейны, логика в таких рассуждениях есть.
   Но, во-первых, что в первую голову даст им шпионаж в дружественной державе? Безусловно, это скорейшее выявление тех мест, где немецкая предприимчивость может быстро приложить к делу и росту немецкий же капитал. Так это и в наших же интересах! А во-вторых, так ли уж много нам от немцев придется скрывать при такой политической конъюнктуре? Вряд-ли. А уж то, что действительно нужно спрятать, нужно прятать за семь замков. И в этом сто раз прав Ваш Василий Балк. Я его меморандум о Гостайне прочел весьма внимательно. И почти со всеми его идеями полностью солидарен.
   Далее. Я уже затронул этот вопрос, но еще раз сделаю акцент на отношениях Англии и Германии, поскольку, в моем понимании, именно вокруг них в данный момент крутится вся кухня мировой политики. Соперничество этих двух держав неминуемо должно их привести к вооруженной борьбе. Причем исход ее, судя по всему, станет смертоносным для побежденной империи. Слишком уж несовместимы их интересы. Одновременное великодержавное существование их рано или поздно окажется невозможным.
   С одной стороны, - островное государство, мировое значение которого зиждется на владычестве над морями, мировой торговле и бесчисленных колониях. С другой стороны, - мощная континентальная держава, ограниченная территория которой недостаточна для возросшего населения. Поэтому она прямо и открыто заявила, что будущее ее на морях, в колониях. Она со сказочной быстротой развила огромную мировую торговлю, построила для ее охраны грозный военный флот и знаменитой маркой "Made in Germany" создала смертельную опасность промышленно-экономическому благосостоянию соперницы.
   Естественно, Англия не сдастся без боя, и между нею и Германией неизбежна борьба не на жизнь, а на смерть. Но их схватка ни в коем случае не сведется к единоборству. Слишком не равны силы и недостаточно уязвимы они друг для друга. Германия способна вызвать восстание в Индии, в Южной Америке и, в особенности опасное для англичан, восстание в Ирландии. Может парализовать путем крейсерской войны и даже каперства британскую морскую торговлю, тем создав для метрополии крупные продовольственные затруднения. Но, при всей смелости германских военачальников, едва ли они дерзнут на высадку в Англии до того момента, пока на морях господствуют вражеские эскадры.
   Что же касается Англии, то для нее Германия совершенно неуязвима. Все, что для нее доступно: захватить германские колонии, прекратить германскую морскую торговлю, в самом благоприятном случае, - разгромить германский флот. Но и только. Этим лишь, вынудить противника к миру нельзя. Во всяком случае, в свете дружбы Вильгельма с султаном, немецкий поход в Индию не выглядит полной утопией.
   Несомненно, поэтому, что Англия постарается прибегнуть к ее излюбленному, не раз уже с успехом испытанному, средству. Она решится на вооруженное выступление против Германии не иначе, как обеспечив участие в столкновении на своей стороне сильных континентальных держав. А так как Берлин, несомненно, не окажется изолированным, то будущая англо-германская война превратится в схватку между двумя коалициями стран, придерживающимися одна прогерманской, другая проанглийской ориентации. И если во второй окажутся Россия и Франция, тогда у британцев появляется мощный рычаг против немцев - морская блокада, с прицелом на голодную удавку.
   - Это сработает, только если война будет длиться несколько лет.
   - Конечно. Но при таком раскладе сил, противоестественном раскладе, думаю, что Европейская война не будет, ни быстротечной, ни малокровной. Как бы ни мечтали об этом горячие генеральские головы. Будет бойня на выносливость и истощение ресурсов. В данном вопросе я вполне согласен с покойным Блиохом...
   Как известно, с первых дней Русско-японской войны, Англия и Америка соблюдали благожелательный нейтралитет по отношению к Японии, между тем как мы пользовались аналогичным со стороны Франции и Германии. Казалось бы, здесь и есть зародыш самой естественной для нас комбинации. Которая, к тому же, практически гарантирует Европе мир, хотя и в ущерб британским интересам.
   Увы, парижская дипломатия определенно стала на путь сближения с англичанами. И договор Сердечного Согласия, подписанный Лондоном и Парижем год назад, - "первая ласточка". Я думаю, если нам удастся устоять перед англо-французскими соблазнами, среди союзников англичан могут оказаться и Италия, и даже Австро-Венгрия, как бы фантастично это ни выглядело, на первый взгляд.
   Скорее всего, и Североамериканские Штаты станут на британскую сторону. И дело тут не столько в "английскости" их корней и взаимозависимости капиталов. Во-первых, жестокая германская промышленная конкуренция сказывается на успешности их внешней торговли год от года сильнее. А во-вторых, в Вашингтоне рассчитывают, на то, что со времением именно их держава "обречена" сменить Британию на троне мирового лидера. И воцарения на нем Германской империи они постараются не допустить ни в коем случае.
   - Вы полагаете, что у Америки столь далеко идущие планы?
   - Янки никогда не страдали скромностью.
   - И чем, как Вы считаете, может обернуться для России немецкое поражение?
   - Англии выгодно убить морскую торговлю и промышленность Германии, обратив ее в бедную, и, по возможности, земледельческую страну. А нам выгодно, чтобы Германия развила морскую торговлю и обслуживаемую ею индустрию для снабжения отдаленых рынков, но в то же время открыла свой внутренний рынок произведениям российского сельского хозяйства для снабжения многочисленного своего рабочего населения.
   По мере роста германских колоний и тесно связанного с тем развития германской промышленности и морской торговли, немецкая колонистская волна пойдет на убыль, и недалек тот день, когда Drang nach Osten отойдет в область исторических воспоминаний.
   Но высказываться за предпочтительность германской ориентации, - не значит стоять за вассальную зависимость от Рейха, и, поддерживая дружественную, добрососедскую с ним связь, мы не должны приносить в жертву наших государственных интересов.
   Что же касается немецкого засилья в области нашей экономической жизни, то едва ли это явление вызывает те нарекания, которые обычно против него раздаются. Россия слишком бедна и капиталами, и промышленной предприимчивостью, чтобы обойтись без широкого притока иностранных капиталов. И известная зависимость от того или другого иностранного капитала неизбежна для России до тех пор, пока предприимчивость и материальные средства собственного населения не разовьются так, что это даст нам возможность отказаться от услуг иностранных предпринимателей и их денег. Но, пока мы в них нуждаемся, немецкий капитал выгоднее для нас, чем всякий другой. Почему?
   Прежде всего, он из всех наиболее дешевый, как довольствующийся наименьшим процентом предпринимательской прибыли. Этим, во многом, объясняется сравнительная дешевизна немецких фабрикатов и вытеснение ими английских товаров с мирового рынка. Меньшая требовательность в смысле рентабельности немецкого капитала имеет то следствие, что он идет на те предприятия, в которые, по сравнительной их малой доходности, другие иностранные капиталы не идут. Вследствие той же относительной дешевизны немецкого капитала, прилив его к нам влечет за собой отлив из России меньших сумм предпринимательских барышей в сравнении с английским и французским и, таким образом, большее количество русских рублей остается в России. Мало того, значительная доля прибылей, получаемых на вложенные в русскую промышленность германские капиталы, и вовсе от нас не уходит, а проживается здесь.
   Наконец, Германия, до известной степени, сама заинтересована в экономическом нашем благосостоянии. В этом отношении она выгодно отличается от других государств, заинтересованных исключительно в получении возможно большей ренты на затраченные в России капиталы, хотя бы ценою экономического разорения страны. Напротив того, Германия в качестве постоянного - хотя, разумеется, и не бескорыстного - посредника в нашей внешней торговле, заинтересована в поддержании производительных сил нашей Родины, как источника выгодных для нее посреднических операций...
  

***

   - Благодарю Вас, Петр Николаевич. Воззрения свои по германскому вопросу Вы мне изложили более чем доходчиво. И, знаете, я практически со всем согласен. Только думаю, что шарахаться из края в край нам не следует. Сближение наше с немцами должно быть действием прагматичным и планомерным, а вовсе не скоропалительной, импульсивной демонстрацией Парижу своих обид. Рвать по живому с французами нам не следует. И не только из-за денежно-кредитных дел. Все-таки, желательно привлечь их к той самой Комбинации, о которой Вы упомянули.
   - Безусловно. Разве России нужна новая война? Что же до набившей уже оскомину галльской мечты о реванше, возможно, найдется способ и мирного решения проблемы. Во всяком случае, я знаю, что Государь имел на эту тему разговор с кайзером. И Вильгельм не отверг с порога идею о частичном удовлетворении претензий французов. Как и датчан, кстати. Конечно, о возврате целиком Гольштинии и Шлезвига, как и Лотарингиии с Эльзассом речь нет и быть не может. Но тема плебесцита для Северного Шлезвига и Мозеля с их преимущественно не германским населением, прозвучала.
   - Кстати, а с Его величеством Вы обо всем этом говорили?
   - Говорил, конечно. По совету Банщикова я даже изложил мое видение германского вопроса отдельным меморандумом. Который, как мне сказал сам Михаил Лаврентьевич, он сумел преподнести Государю под "правильным соусом" и в удобный момент.
   - Ага! Так вот откуда ноги растут. Теперь мне понятно, почему в устах Императора столько созвучности тому, что я сегодня от Вас услышал. А я-то все вычислял, кто же главный сторонник русско-германского альянса к круге ближнем... - рассмеялся Зубатов.
   - Слава Богу, если так все. Но, Вы, никак, "колоть" тут меня собрались, милостивый государь? Или, не дай Бог, думаете, что наш монарх без шпаргалки не в силах разобраться в хитросплетениях внешней политики? - Дурново притворно грозно нахмурился.
   - Господь с Вами, любезный Петр Николаевич. Один ум хорошо, а два - в любом случае лучше. Я лишь радуюсь, что Его величество с некоторых пор предпочел внимать патриотичным интеллектуалам, а не карьерным подхолимам, чей мыслительный аппарат озабочен лишь проблемами личного благоустройства и удовлетворения тщеславия.
   - Если Вы меня целиком и полностью причисляете к первым, то Вы мне льстите. А если ко вторым всецело относите министра фон Плеве, то Вы к нему не справедливы. В чем, в чем, но в патриотизме Вячеславу Константиновичу отказывть нельзя.
   Я знаю подоплеку вашего с ним конфликта. Как и о роли господ Мещерского и фон Витте в нем. Если хотите начистоту: я надеюсь, что та история послужила Вам, Сергей Васильевич, серьезным уроком. Меня судьба тоже поколачивала. И вывод я для себя сделал: никогда не стоит спешить размахивать шашкой в борьбе за самое правое дело, если не уверен, что обладаешь исчерпывающей полнотой информации, - Дурново с улыбкой наполнил рюмки коньяком, - Тем более в нашем нынешнем положении не следует давать верх эмоциям, друг мой.
   А сейчас я хочу предложить тост... за Михаила Лаврентьевича Банщикова. Что-то мне подсказывает, что далеко может пойти этот лекарь с "Варяга".
   - Принимается, Петр Николаевич. Кстати, как Вы находите последний финт от Регента? С его разрешением на развод Ольги Александровны с Ольденбургским?
   - Если честно, мне представляется, что это был отнюдь не эмоциональный всплеск и самодеятельность, а заранее согласованное с братом действие.
   - Скорее всего. И, следовательно, мы сейчас имеем перед собой пример продуманной работы августейшего тандема. Не так ли?
   - Похоже на то. Складывается впечатление, что Государь очень тонко нашел способ воплощения в жизнь таких своих решений, которые ему самому публично принимать по той или иной причине не очень удобно.
   - Что ж, ход тем более сильный. Вдобавок, с прицелом на будущее.
   - Надеюсь, что все именно так. Во всяком случае, тот памятный разговор, который у меня состоялся с Михаилом Александровичем по его возвращении в Петербург уже в роли Государя-Регента, произвел на меня изрядное впечатление. Передо мною предстал совсем не тот робкий, но по-детски шаловливый, увлекающийся юноша, над которым часто подтрунивали госсоветовские старики, а кое-кто из известных нам деятелей даже полагал сделать Великого князя орудием собственных честолюбивых планов.
   Война не сломала и не развратила его. Не сделала циником или кровяным алкоголиком, как с некоторыми там случается. Все с точностью до наоборот: закалила и обтесала. Уезжал на Дальний Восток великовозростный мальчик. Вернулся - серьезный, цельный, не тушующийся человек, знающий себе цену; знающий чего хочет и что должен.
   - Возможно, свою роль тут сыграло то, под чьим началом ему довелось повоевать?
   - Несомненно. Попади он в руки не к Рудневу, а к Куропаткину, тот бы его из своих штабных тенёт не выпустил. Только ведь, не в одном начальстве дело...
   Ну, что? Стремянную? И, Сергей Васильевич, прошу, не забудьте о моей маленькой просьбе. Мне действительно очень важно пообщаться с господином Балком. Хочется задать ему несколько вопросов лично. По тем его предложениям на Высочайшее имя, с которыми Государь нас с Вами ознакомил осенью.
   - Конечно, Петр Николаевич. Я не сомневаюсь, что он Вас интересует с чисто профессиональной точки зрения. Вы слышали, кстати, что нашлись деятели, считающие, что "выскочка ловкостью свел дружбу с братом Государя"? Кое-кто в сферах нынче позволяет себе так поговаривать. И очень рискует, ведя подобные разговоры...
   Я обязательно и с удовольствием Вам его представлю. Но как только он вернется в Россию: сейчас Василий Александрович выполняет за границей некие поручения весьма деликатного свойства, о которых даже Вас я пока не имею права проинформировать. За что покорнейше прошу меня извинить.
  
  
  
  
  
  

Глава 7. Добрый вечер, трусишка...

   Пролив Зунд, Санкт-Петербург, Лондон, Северное Море. Апрель 1905-го года
   Набравши силу к вечерним сумеркам, зюйд-вест тугим потоком прохлады освежал разгоряченное лицо. Головная боль потихоньку отпускала. Не стоило, конечно, принимать на грудь больше той нормы, которую он сам себе определил на рабочий период...
   "Страшно подумать, как давно это было. Хотя, если быть точным, "давным-давно" этому на днях стукнуло девяносто лет тому вперед. Но было! А такие решения из числа не отменяемых, - Василий тяжко вздохнул, - Ставим себе на вид. Замечание Вам, любезный. Впредь - потрудитесь исполнять и соответствовать. Зарок, выстраданный в госпитальной палатке Ханкалы в том "далеком далёко", которое вспоминается все реже и обычно в силу необходимости, жизнь Вам, да и не только Вам, и здесь уже пару раз спасал".
   Солнце садилось. Небо на западе и облака на нем светились живой, неповторимой палитрой плавно перетекающих друг в друга оттенков, от иссине-фиолетового до нежно-розового и огненно-золотого. Умеет же порадовать глаз морехода северная Атлантика в те редкие весенние вечера, когда ей бывает угодно смирить свой суровый норов и блеснуть благородной, нордической красотой.
   Как же сладок этот терпкий, океанский воздух! Как прекрасен этот не загаженный свалками и смогами сгорающей нефти мир. И как прекрасна и сладка та, которую мир этот подарил ему. Та, цвет чьих дивных волос ослепительно сияет сейчас перед глазами в нижней кромке закатных облаков. Единственная, неповторимая и желанная женщина, от которой волею судеб он сейчас уплывает все дальше и дальше...
   "Солнышко мое, счастье мое рыженькое, как же я по тебе соскучился...
   Ох!.. не нужно было перебирать. Опять лирика из нас понеслась. И перед работой, вдобавок. Давай-ка, бери себя в руки. Живо...
   Все-таки, Вася, здесь ты стал другим. По Сеньке ли шапка? Вот скоро и проверим. Нет, конечно, натянул ты ее на себя не только благодаря балковским гормонам, да его молодости. Только, похоже, что и как личность ты - уже немножечко он. Но немножко или множко уже? - вот в этом-то и вопрос. Интересный. И может статься, что он будет посложнее, чем давно привычная, по понятным причинам, дилемма от шекспировского датского принца. Мимо чьей родины мы как раз и проходим в данный момент."
   Василий какое-то время пристально вглядывался в легкую дымку слева по борту, где на фоне темнеющего горизонта, играя отблесками вечерней зари, высвечивались шпили соборов и мерцали огоньки собирающегося мирно отходить ко сну Копенгагена.
   "Ну, допустим, я не прав был сегодня. Но и обижать старика не следовало. В конце концов, до начала активной фазы операции у нас еще больше двух суток. Голова и тело в порядок прийти успеют. А дед наш, получив столь неожиданный солидный приварок к планировавшейся им выручке с рейса, похоже, почувствовал себя обязанным. Кстати, вполне так солидно смотрелся кэп. Говорят: что русскому в кайф, то для немца - смерть. Только сие, видимо, не ко всем фрицам относится," - улыбнулся Василий.
   Такого насоса, в лице просоленного дыханием восьми морей и двух океанов клада данцигского сального юмора и ганзейских кабацких традиций, узреть перед собой он не ожидал. А поначалу тот был сама деловая респектабельность и учтивый педантизм: "Не соизволите ли разделить с Вашим шкипером чашечку кофе, ровно в 16-30?"
   "Итого, в резулятивной части имеем: два пузырька Егермайстера по 0,75 на двоих. Пусть оно и под добрую закуску, но это... ИК... трошечки перебор..."
  

***

   Известием о том, что он покидает Питер и любимую минимум на месяц, Василий огорошил Верочку вечером, после посещения ими Катюши Десницкой в больнице. И воспоследовавшего за этим неожиданного визита к ним домой Государя-Регента с его не в меру серьезным дядюшкой на пару с очаровательной супругой. Которая, к тому же, "по совместительству", приходилась родной сестрой Государыне Императрице.
   Поскольку Василий и Михаил Александрович уже успели о чем-то пошептаться с утра пораньше, Вера на подобное продолжение дня не рассчитывала. Но, форс-мажор есть форс-мажор: надо было разруливать ситуацию не имея времени, ни на размышления, ни на подготовку. Разбираться, как именно по этикету положено принимать к обеду ТАКИХ гостей, было поздно. Оставался единственный доступный вариант действий - "по-русски": что в печи, все на стол мечи.
   Слава Богу, молодая хозяйка и ее шустрые помощницы, женушки "двоих из ларца" - Бурноса и Бабушкина, в грязь лицом не ударили. По части кулинарии и застольного сервиса все всем остались довольны. Или, во всяком случае, сделали вид. Что подтвердил Василий, шепнув ей во время проводов именитых гостей: "Дважды "Зачет", дорогая!"
   Почему именно дважды, догадаться Верочке труда не составило: по ходу разговоров выяснилось, что Великий князь Сергей Александрович и его спутница жизни приехали не только познакомиться поближе с новым другом Михаила Александровича. Они также выполняли просьбу Государыни относительно желания царя видеть ее, Верочку, в роли одной из камер-фрейлин Александры Федоровны, а фактически, - в качестве медицинской сестры и сиделки при Цесаревиче Алексее.
   Банщиков, когда заезжал к ним вместе с Великой княгиней Ольгой Александровной, пообещал полностью проинструктировать Веру по поводу техники переливаний крови и прочих процедур, которые будут необходимы малышу. В себе она была уверена, так что по медицинской части проблем не должно было возникнуть. Но оставалось самое главное - получить согласие Императрицы. Александра Федоровна никогда не допустила бы до своего сына кого-то, к кому питала хоть малейшее предубеждение. Спешки в "кадровых" вопросах она также не любила, поэтому прислала на предварительные смотрины Верочки человека, чье мнение ценила и кому вполне доверяла, - свою старшую сестру.
   Елисафета Федоровна еще до чая, под предлогом того, что "мужчинам, пожалуй, надо позволить немножко переговорить о своих делах", попросила Веру показать ей их с Василием новые пенаты. За этим неспешным занятием женщины разговорились. Великую княгиню интересовало в первую очередь то, что выпало Верочке на долю в Порт-Артуре и Владивостоке, а также история Кати Десницкой. И, похоже, что бесхитростный рассказ собеседницы запал Великой княгине глубоко в душу.
   Рассказ о крови и страданиях, об ампутациях, гангрене и стафилококке, о мастерстве и стоицизме хирургов, о мужестве и терпении несущих свой крест израненных русских воинов, о тотальной неготовности к войне и огромных усилиях, которые приходилось затрачивать всем, снизу доверху, на преодоление вызванных этим трудностей...
   - Верочка, душенька, как же все это печально. Как больно и страшно. Если даже на долю простого медицинского персонала выпало столько испытаний. Причем, во многом вызванных даже не деяниями врагов, а нашим внутренним неустройством, неученостью, леностью, нерадивостью, стяжательством. Представляю, каково было видеть это тем, кто сам воевал! А видели они, конечно, побольше Вашего.
   Теперь я совершенно понимаю, почему Михаил Александрович столь категорически, наотрез отказался смягчить формулировки по делу генералов интендантского управления, о чем Сергей задумал снова его просить. Видимо, напрасно это...
   Но, да Бог с ними, с генералами. Сейчас, я хочу поговорить о Вас, Вера, - Великая княгиня взглянула Верочке прямо в глаза, и с улыбкой произнесла, - Милая, Вы уже готовы к встрече с Государыней?
   - Относительно возможной помощи Государю Наследнику по медицинской части?
   - Да. Но не только... Вы ведь понимаете, душенька, что нахождение при Дворе, - это масса особых правил и условностей? Оно накладывает на человека множество различных обязанностей, к которым нужно быть готовым. И, пожалуй, главное, для него - понять умом, принять душой и сердцем то, что его личная свобода весьма сильно уменьшится. Вы, моя дорогая, будете в первую очередь принадлежать Императрице, Государю и их семье, а потом лишь - себе и будущему супругу.
   И конечно, Вы должны понимать, что официальное представление и назначение Вас ко Двору может состояться не ранее Вашего венчания с Василием Александровичем. Моя сестра весьма щепетильна в вопросах, касающихся общественной морали и духовной чистоты перед Господом. Но это вовсе не чопорное английское ханжество, как имеют бестыдство заявлять некоторые особы, чья гордыня уязвлена нежеланием Государыни видеть их в кругу своего общения. Только, ради Бога, не сочтите мое замечание обидным для Вас лично, пожалуйста.
   - Конечно, я все это понимаю, Ваше высочество. И по поводу жизни во грехе, Вы бесспорно правы. Как только в Петербург приедет мой старший брат, возвращающийся из японского плена, мы с Василием тотчас обвенчаемся. Но, все-таки, прошу, поймите и Вы меня правильно: для меня Двор, высший Свет и все, что с ними связано, значат совсем не то же самое, что вожделенный майский цвет для пчелки. Главное для меня, это посильно помочь нашему юному будущему Государю. Я много говорила об этом с Василием Александровичем и с Михаилом Лаврентьевичем, когда он к нам заезжал, и...
   - Вот и славно. Пожалуй, на том мы и порешим: не будем откладывать. Послезавтра сюда, к парадному подъезду, прибудет карета. К десяти за Вами заедет Петр Михайлович Попов, главврач Екатерининской больницы. Будьте готовы: Вас будут ждать в Царском.
   Кстати, мы с Сергеем Александровичем будем очень рады приглашению на Вашу свадьбу, милая. Да! И еще, - Великая княгиня улыбнулась, еще раз внимательно оглядев Верочку с головы до носков туфелек, - Моя сестра просто обожает лилии. Возьмите белые, они прекрасно будут гармонировать с Вашей прической.
  

***

   В первый раз ему было безумно тяжко расставаться с Верой. Нет, раньше, конечно, тоже не "вскочил, зажужжал и улетел". Но все-же полегче. Может быть потому, что тогда вокруг шли бои, а в Питере за пару первых по-настоящему мирных недель, они успели привыкнуть к уюту и теплу семейной жизни? К тому, что тихонько засыпать в объятиях любимого и просыпаться, прислушиваясь к дыханию любимой у твоего плеча - это правильно. Конечно, к простому человеческому счастью, как и ко всему хорошему, легко привыкаешь. Но, увы, счастье людское не властно отменить, изгнать навсегда войну...
   Она может лишь затаиться на время, чтобы потом вновь властно напомнить о себе тому, кто некогда дерзнул сойтись с нею. Тому, кого она не отпустит уже до скончания его дней. И не имеет значения, кто или что привело к ней будущего ЧЕЛОВЕКА ВОЙНЫ. Ей не важно, какие мысли или желания двигали им тогда: патриотизм, юношеский задор, самоутверждение, товарищеский или гражданский долг, поиск риска и приключений, жажда мести, соблазн безответственной наживы или потребность дать выход рвущимся наружу первобытным инстинктам.
   Без разницы ей и то, за правое дело ему предстоит завтра сражаться, или он обнажит клинок в интересах сил зла. Все это рассудит история, которую напишут торжествующие победители. А для него важно знать и помнить о том, что один раз войдя в его жизнь, война больше никогда не вернет ему полной свободы. Никогда!
   Да, она может дать ему передышку, немного простора и воли. Как сытая кошка дает побегать пойманной мышке. Но наступит час, и она непременно властно напомнит ему о себе. Иногда бесцеремонно и грубо: топотом сапог посыльного, текстом приказа или испуганным голосом диктора. Иногда тихо, исподволь. Например, бесстрастным тиканьем висящих на стене в кабинете Зубатова ходиков, тех самых, что педантично отсчитывают дни, часы и минуты до начала Лондонского съезда РСДРП.
   И, значит, - ему пора. "Смерть легче птичьего пуха. Долг тяжелее горы". И вновь для его женщины пришло горькое время. Время ждать, надеяться и молиться...
  

***

   По логике вещей, в эти дни и недели Василию надо бы было находиться в Питере. И вовсе не из-за верочкиных прекрасных глаз. Сейчас там, в столице, сдавала экзамен на жизнеспособность, если здесь уместно такое выражение, выстроенная им конструкция "влияния на процесс", как любил говаривать один из его бывших отцов-командиров. Который заодно вдолбил на подкорочку своему подчиненному и аксиому о том, что если "где-то кем-то решается вопрос, тебя лично касающийся, - из кожи вывернись, но на самотек такого дела не пускай; будешь молча стоять в сторонке - в дерьме окажешься".
   Конструкция эта, при всей важности в ней Петровича и, в особенности, Вадика с его на первый взгляд прочным местом "серого кардинала" при Николае, тем не менее, своим стержнем имела Великого князя Михаила. По той простой причине, что Мишкин за этот год действительно сдружился с Василием. И дружбой этой дорожили они оба.
   Петрович, "наш НельсОн", во всех делах кроме флотских и близлежащих военно-промышленных для Николая "никто и звать его никем". Скорее всего, это и к лучшему. Ибо регулярная "правда-матка в глаза" в отношениях с ЭТИМ царем не приветствуется категорически. Благо сам наш "адмиралиссимус" это тоже понимает. Вроде бы.
   В долгой же крепости дружеских чувств Николая к Вадиму, Василий не без оснований сомневался. Ибо из нашей истории знал: Ники не раз и не два отсылал от себя дельных людей, которые уверовав в "дружбу" самодержца, переходили некие незримые границы в отношениях, о которых не догадывались, или в азарте "влияния на государя" забывали. На их беду царь был памятлив, чрезвычайно самолюбив и прямого давления на себя не выносил. И даже если обстоятельства заставляли его что-то от кого-то стерпеть в силу кризисного момента, со временем обязательно находил повод "свести счеты".
   Наиболее слабым местом в положении Вадика оставались его отношения с Ольгой Александровной. Конечно, пока они не перешли определенной, прочерченной Николаем невидимой черты, все было хорошо. Даже оставался некий шанс на "силовое" решение с царем того или иного критического вопроса посредством женского фактора, со слезами и надутыми губками. К нему им уже пришлось разок прибегнуть, когда готовилась отправка в Порт-Артур "Потемкина" и "Трех Святителей". Но, во-первых, это была палочка-выручалочка только на случай явных форс-мажоров, каковых, дай бы Бог, - поменьше. А во-вторых, сам этот "метод" мог потребовать: "Хочу под Венец!" Или собраться рожать. И два к одному, что ничем хорошим сие для Вадика не закончится.
   Со вторым, слава Богу, Вадик пока успешно справлялся. Хотя поначалу давалось это ему нелегко. Как он признался Балку во время приватной беседы, "брильянт попался неограненный, да еще с кучей православных предрассудков и штампов викторианской морали". В ответ на широко раскрытые глаза Василия и закономерный вопрос: "И как ты с этим всем разбирался, студент?", нарисовались потупленные глазки и наглая фразочка в русско-мавританском стиле: "И опыт, сын ошибок трудных, и гений, пародоксов друг..."
   После чего Вадим почесал в затылке и задумчиво добавил: "А вообще-то, Василий, я, слава Богу, начал с полуторачасовой лекции. И доходчиво объяснил ей, что у нас ТАМ можно... э... по-разному. И это все - нормально и не грешно. Ибо доказано наукой, что заниматься любовью необходимо ради душевного и телесного наслаждения, физического здоровья, а двоим любящим в постели Богом дозволено все. Иначе... иначе был бы ППЦ!
   Как выяснилось, классическое английское воспитание девицы благородных кровей любовь от секса категорически, полностью отделяет. Первая понимается как возвышенная близость душ и сердечная дружба. Это - по-человечески, приветствуется и принимается. Второй же - низменный инстинкт, аморальное скотство, заложенное в любого мужика исключительно для продолжения рода. И несчастная "жертвенная овечка" обязана всю эту мерзость стоически терпеть ради счастья материнства. И быть снисходительной к временным "помутнениям рассудка" у любимого, пробуждающим в нем животное.
   А самое развеселое, это то, что Оленьке перед замужеством, да и после него, никто на ЭТУ тему так ничего и не объяснил! Даже старшая сестрица. Даже мамуля, которую я искренне считал дамой "о-го-го", по-женски счастливой не только в браке, но и позже, с этим ее абхазским князьком. И как ты себе все это представляешь?! Такие вот забавные дела на свете белом творятся..."
   В очередной раз поблагодарив судьбу за свое рыжеволосое Сокровище, после откровений Вадика Василий внезапно понял, что со временем ему придется, похоже, и Мишкину кое что растолковывать по части интима. Ибо он приходился сыном той же маман, что и Ольга, а объект его воздыханий происходил из семейки, где верховодила чопорная матушка-ханжа с ухватистыми повадками мелкопоместной прусской юнкерши.
   Конечно, лучше было бы поручить сие деликатное дельце Вадику, но тут уж - как пойдет. Михаил, слава Богу, сам чопорностью не страдает, значит дичиться подобных тем не должен. Теоретически. А как все сложится на практике, - будем попозже посмотреть. На данном историческом этапе это далеко не самое важное.
   Главное, чтобы он смог в Питере сразу поставить себя так, чтобы вся "затронная" Романовская родня раз и навсегда себе уяснила: претендовать на эту "табуреточку" из-за того, что малец Алешка серьезно болен, дело не только бесперспективное, но и опасное. Бесперспективное из-за того еще, что у Николая есть младший брат, который наконец-то вырос из коротких штанишек. Для многих - совершенно неожиданно.
   А опасное потому, что ежели что, у него - не заржавеет. Генерал Фок знает. И как его тактичный старший братец, Мишкин цацкаться ни с кем здесь не намерен. Каких бы расфуфыренных павлинов и грозно-бурчащих индюков дядюшки и иже за их спинами из себя не корчили. И уж тем паче не будет он ничьей игрушкой в долгоиграющих замыслах. Скорее все будет с точностью до наоборот: кое-кому, против собственной воли, придется поучаствовать в реализации его, Михаила, задумок и идей. По реформированию русской армии, начиная с гвардии, в частности. Да, и еще: хотелось бы никого не обидеть, но место лепшего друга возле него уже занято. Причем всерьез и надолго...
   Их общий план действий на пару месяцев вперед Балк обсудил с Михаилом по пути с Дальнего Востока. Но когда речь зашла о приоритетах, и Василий коротенько рассказал ему о ближайших перспективах Большой игры, Мишкин самым решительным образом высказался за то, чтобы Балк лично возглавил две важнейших, из запланированных на данный момент, операций. Первую - по погрому Лондонского съезда РСДРП, и вторую - по раскрутке маховика ирландского национально-освободительного движения на острове.
   На эсэров у спецслужб России пока существовала управа в лице господина Азефа, только поводок его нужно было как можно скорее переложить в правильные, зубатовские руки. С соратниками и наследниками товарища Плеханова все сложнее. Суперагента-провокатора в среде марксистов у Плеве и Ко не было, только мелкие стукачи.
   Поэтому идея Балка с похищением "кассира" РСДРП Литвинова и "первопечатника" Гольденберга, для выхода через двух этих деятелей на важнейшие зарубежные источники финансирования российской социал-демократии, а значит и на заказчиков нашей смуты в военное время, показалась Зубатову вполне здравой и сулящей успех.
   Одобрено им было и предложение Василия по срочному выводу главных идеологов "ирландского сепаратизма" из-под готовящихся по ним ударов британских властей. Этих людей нужно было не только вытащить, но затем и практически "подковать", заточив на длительную, вооруженную подпольную борьбу. А позже, с их помощью, организовать для будущей ИРА каналы получения денег, тола, оружия и литературы. Подготовить "окна" для эвакуации с острова "спалившихся" и раненых. И много чего прочего, необходимого. Время и география обеих операций практически совпадали...
   "Василий, хочешь ты, или нет, но я считаю, что тебе надо ехать в Лондон самолично, - решительно заявил Михаил, - Нет, я не думаю, что Рачковский и его люди провалят там все. Но хорошо бы, чтоб наших ребят ты повел сам. В первый раз. Так будет правильно. И уже по итогам этого выхода, одного-двух офицеров сможешь выдвинуть на группы, что назрело. Ведь на "склейку" новых групп нужно время, а сейчас его попросту нет.
   Я не думаю, что, находясь здесь, ты сможешь за это время сделать больше. А боевое слаживание первых спецподразделений для тайной боевой работы не только на своей территории, но и за границей не терпит и дня промедления. Слишком большая стартовая фора была у наших врагов. Разве не ты сам сказал: "были бы кости, а мясо нарастет"? Вот и получите вы с Зубатовым уже через несколько недель первооснову будущего костяка нашей машины тайной войны. И это едва ли не более важно, чем оперативная реакция на активизацию социал-демократов или взятие под наше крыло героических ирландцев.
   Кроме того, познакомиться с Рачковским и там, на месте - в Лондоне, наметить с ним шаги по выявлению возможной причастности британцев к финансированию эсэровских и эсдековских террористов, тебе тоже необходимо. Заодно посмотришь его людей, агентов. Поймешь, чего они стоят на деле. Зубатов не зря желает именно от тебя услышать мнение на этот счет. Согласись, Василий, но наше с тобой предложение по значительному и системному увеличению финансирования зарубежной агентуры было поддержано братом с вполне определенными надеждами на ощутимый и скорый эффект.
   Что же до меня, - не волнуйся, мой дорогой. В первые дни после моего возвращения в столицу твоя подстраховка была неоценима. А сейчас, возможно, даже к лучшему, что я какое-то время покручусь в сферах один. Чтобы нас не шибко "связывали", - усмехнулся Михаил, - Когда вернешься, я как раз определюсь, кто, что и к чему здесь, и начну тебя ПРАВИЛЬНО знакомить с народом. Ты ведь не забыл, что тебе еще кучу официальных визитов-представлений предстоит сделать? А еще - научиться, наконец, ездить верхом. Иначе нам с тобой лучших людей в вашу с Зубатовым контору не перетащить..."
  

***

   "Итак, впереди короткий заход в Гетеборг, куда назначена часть груза герра Рогге, а утром третьего дня мы приходим в Лондон. В логово..."
   В столице Британской империи Василию бывать не приходилось. Ни в колядинские годы, ни сейчас. Сказать, чтобы он ждал от встречи с этим городом чего-то особенного? Нет, пожалуй. Он был совершенно далек от мыслей о сокровищах культуры и истории, которые "Столица Мира" - так англичане без смущения именуют мегаполис на Темзе - на протяжении столетий создавала сама или жадно поглощала, как свою имперскую добычу.
   Эта территория плотной городской застройки интересовала его сугубо утилитарно, как человека военного. Для него этот город был цитаделю врага и полем предстоящей длительной и жестокой борьбы с ним.
   Другое дело - английские технические достижения. Помимо основных задач, что были определены планами предстоящей операции "Посылка", он планировал посмотреть своим наметанным глазом на доки и парочку мостов. А еще - неторопливо прогуляться по Сити и вокруг британского Морского министерства. Рекогнисцировочка на будущее, так сказать. Что еще может позволить себе "Руссо туристо облико морале", работающий под личиной молодого матроса с германского сухогруза?
   Но куда больше, чем знакомство с Лондоном, волновала Балка первая встреча с Петром Ивановичем Рачковским, являющимся ИД начальника управления Заграничной агентуры ИССП. Чисто внешне он мальчишка в сравнении с этим серьезным господином. Да и по должности их весовые категории совершенно разные. Кто такой для Начупра какой-то офицер по особым поручениям? Пусть даже и с сопроводительным письмом от Председателя в кармане, дающим ему весьма широкие оперативные полномочия...
   Этот прожженый интриган, зубр политического сыска и гений провокации в одном флаконе, человек, сумевший "раскрутить" Азефа из рядового стукача-инициативника в супер-крота в стане партии Эсэров, великодушно позволил старому приятелю Зубатову уговорить себя вернуться на цареву службу. Но вводным о том, что ряд его французских друзей из "Великого Востока" - отныне объекты разработки, а вместо любимого Парижа ему надо в пожарном порядке отправляться на берега Туманного Альбиона, он не шибко возрадовался. Тем паче, что на авеню Гренель 79, в кабинете исправляющего должность начальника отдела "Западная Европа" ЕГО Управления, остается сидеть Ратаев.
   Леонид Александрович достался конторе "по наследству" от Плеве при передаче от МВД к ИССП политического сыска, и терять такого опытного кадра Председатель не захотел. Несмотря на то даже, что у Рачковского имелись к Ратаеву определенные личные счеты.
   "Нет, не прост Зубатов. Но ведь и систему сдержек и противовесов задолго до Брежнева придумали. Не нахлебаться бы с этими "старыми" кадрами..." - Василий сплюнул за борт.
  

***

   Что же это такое - шестое чувство? Чувство опасности? Или, если хотите, та самая "чуйка" про "жареного петуха под задницей" или "незаметно подкрадывающуюся полярную лисичку", про которые толкуют тертые жизнью циники-прагматики? Ну, или, как вариант, для людей более деликатных и набожных, - "шепот Ангела-хранителя"?
   Над природой этого явления Василий не задумывался, справедливо полагая, что раз вся наука бессильна разгадать ее, то ему тем более нет смысла вечно ломать голову над столь каверзным вопросом. Но, поскольку, проявления сего феномена, или, если хотите, предупреждения, на примере своей собственной скромной персоны он отмечал не раз и не два, поразмыслив, Василий пришел к вполне метафизическому выводу.
   Он рассудил, что аналогично тому, как мастерство ремесленника является не столько следствием изначального таланта, сколько итогом N-го количества повторений того или иного действия, предчувствие опасности становится естественным результатом работы подсознания человека, часто оказывающегося по жизни в ситуациях, связанных с риском для нее. Причем, в обстоятельствах не случайных, а в ожидаемых, или даже неизбежных.
   Для военспеца, не кнопочного, штабного или, тем паче, "паркетного", а полевого, такой расклад является естественным фоном его ремесла. А Василий был в своем деле профессионалом. Причем, профессионалом самой высокой пробы. Так уж получилось...
   Хотя, если уж быть до конца откровенным, он замечал за собой некие "странные штучки" с детства. Например, еще в октябрятском третьем классе, он впервые удивился тому, что иногда, просто топая куда-то по улице, неожиданно понимал, кто именно, вот сейчас, через пару-тройку секунд, появится из-за ближайшего угла.
   Второй "прикольчик" он узнал за собой попозже, будучи старшеклассником. Про себя он окрестил его "предчувствием шлепка". Новый "талант" был еще занятнее. Но включался лишь изредка. Причем, с использованием "бокового" зрения и при отсутствии осознанного интереса к человеку, который сразу после того, как "фоновое" внимание Василия где-то на уровне подсознания концентрировалось на нем, внезапно спотыкался или падал, как подкошенный!
   Кстати, Василий здорово переживал от того, что не имел возможности ни помочь, ни предупредить обреченного на падение человека. Ведь его интеллект в тот момент на него не обращал внимания вовсе, лишь бесстрастно принимая к сведению информацию, о том, что "этот персонаж третьего плана сейчас вот-вот грохнется"! Попытка рассказать об этом паре школьных друзей закончилась смехом и шутками-подколками. Но гораздо обиднее Василию было осознавать то, что среди "его" падающих случались и женщины...
   Слава Богу, со временем этот "фортель разума" стал проявляться реже. Зато вместо него, в Кандагаре, к Василию впервые пришло "чувство прилета". Когда еще до того, как мозг успевал оценить складывающуюся ситуацию, посчитав ее опасной, подсознание четко выдавало инфу о неизбежном в самые ближайшие мгновения прилете гранаты, мины и даже снаряда, предназначенного ему; о пулеметной очереди или пуле снайпера, что вот-вот должны явяться по его душу.
   Там, в Афгане и в Чечне, и здесь, в Манчьжурии и под Токио, эта "чуйка" выручала его уже раз семь. Да и не только его одного. Возможно, что и по этой причине, а не только благодаря опыту, ответственности и органическому неприятию необдуманного риска, в свое время Василий широко прослыл в узких кругах "бездвухсотным групером"...
   Крайний раз шестое чувство близкой опасности спасло его на пару с Великим князем Михаилом Александровичем от больших проблем на окраине Йокогамы. И с тех пор не посещало. До этой самой минуты.
   Адреналин врать не будет. Василий внутренне подобрался. "Антенны закрутились". Аккуратным, экономным движением он придвинулся к грузовой лебедке и повернулся так, чтобы контролируя мостик и надстройку, одновременно минимизировать вероятность атаки со спины. Но никаких признаков угрозы пока не наблюдалось. Его "горизонт" был девственно чист. Погода замечательная. Пожилой трамп, слегка покачиваясь и вибрируя в такт ходам шатунов в машинном и ударам винта в воде под кормой, неторопливо ползет все дальше и дальше на запад. Здоровенный четырехмачтовый барк под шведским флагом скоро разойдется с ним на встречных курсах не менее, чем в миле. Опасных глубин тут, на самой торной морской дороге в мире, нет. На борту пока все спокойно. По информации Рачковского, кэп проверенный, он уже не раз выполнял наши деликатные поручения "в темную", честно отрабатывая свои марки и не задавая при этом лишних вопросов.
   Так что же не так? Откуда ждать "прилета"? И чего?..
   Минуты текли. Не начиналось. Но и не отпускало...
   - Ну? Что за хрень с нами сегодня творится? - не выдержав, в полголоса высказался Василий, - Травки из кэповского бальзамчика что-ли чудят? Не, это вряд-ли...
   Ответом ему были лишь крики чаек и плеск воды у форштевня парохода. Вокруг все оставалось по-прежнему мирным и безмятежным. Но... не отпускало!
   "Тыксс-с. А я сошла с ума... ай-яй-яй, какая досада...
   Тьфу ты, блин! Фрекен Домомучительница, Ваша земля у нас осталась справа по борту. И вообще, Вас еще не придумали. Кстати, от шведов мы никакой подляны не ждем-с? А с чего бы господам свеям нам гадить? Мы вообще-то сейчас немцы по пачпорту. И плюшек мы ничьих чужих не ели. Только верочкины, в Питере еще..."
   И тут до него дошло!
   "Спасибо, Астред Лингрен. Или почему плохо быть тупым. Так вот чего мы боимся! И за кого... и правильно трусим: теперь у нас есть слабое место. И в него, если что, будут бить. Со всей силы, наверняка. Если не дураки. Только с дураками мы нынче не играем...
   Первый абордажник флота, морской бронекавалерист-железнодорожник, военно-полевой дружбан и собутыльник непутевого Мишки-сорванца - это одно. А вот фаворит Великого князя, которому брат самодержец соизволил даровать право регентства, плюс флигель-адъютант Государя Императора и, до кучи, - один из приближенных офицеров главного опричника Зубатова, - это нечто совсем иное. Шило в мешке не утаишь. И у этого "совсем иного" теперь появляется жена, а скоро будет и ребенок...
   Спасибо судьбе и балковским гормонам за наше уютное домашнее счастье. Но, Вася, если ты планируешь и дальше разруливать всероссийские проблемы, включай-ка свои колядинские мозги, чтобы сперва порешать собственные дела. Чтобы нас за это-то самое счастье не ухватили. Каленым железом. Все рассуждения о том, что здесь, в этом времени, ТАК не принято, бесчестно и всякую тому подобную влажную галематью, мы оставим наивным идеалистам или дуракам. В невидимой войне приемлемы все средства, если они эффективны и ведут к заданной цели. Для наших врагов это так, во всяком случае.
   А поскольку всякая война есть "путь обмана", как учит старый, мудрый Сунь Цзы, придется наводить "тень на лунный день". Время пока есть, но чуйка не зря напомнила о приоритетах. Значит, начнем подбирать себе подходящую столичную "личину". Бретер-дуэлянт? Игрок картежный или биржевой? Похотливый лавелас с задатками альфонса? Циничный, расчетливый карьерист и взяточник в одном флаконе? Отмороженый фанат бегов, автогонок, яхт, катеров и прочей новомодной аэронавтики? Или попробовать перемешать все это великолепие в изящной пропорции?.. Да? А, может, туда и светского гомосексуалиста пару капелек для шарму и вящей убедительности добавить?
   Кстати, легенды для Вадика и Петровича также требуется тщательно продумать, ведь и их возьмут в разработку мои коллеги-визави из Лондонов-Парижей. Это неизбежно.
   Ох, жизнь моя, жестянка..."
  

***

   Промозглый, густой туман окутывал все вокруг. Его мутная мгла прятала от глаз дежуревшего у сходни сонного матроса частокол фабричных труб, решетчатые хоботы портовых кранов, пакгаузы, трубы и мачты многочисленных судов, ошвартованных рядом с черной тушей пожилого германского сухогруза, или стоящих в доках поодаль. И только булыжники, которыми была вымощена причальная стенка, тускло поблескивали бурыми округлостями в желтом пятне света от газового фонаря. Где то внизу, между бортом гамбургского трампа и толстыми дубовыми сваями причала, напоминая о своем незримом присутствии, лениво хлюпала Темза...
   Маслянистую, мутную, желто-зеленую воду главной реки Британии рассмотреть в белесом воздушном киселе было невозможно. Ее можно было только слышать. И обонять. Вдыхать этот истинный лондонский аромат, который, один лишь раз коснувшись ваших ноздрей, запоминается сразу и на всю жизнь. В нем, в особых пропорциях изысканного букета, сплелись дивные парфюмы гниющих водорослей, дохлой рыбы, нанесенного приливами из глубин Ламанша ила, и неизбывных миазмов уличных нечистот города, считающего себя столицей Мира.
   Этой тошнотворной вонью Лондон пропитан от подвалов и до крыш. В разных пропорциях и концентрациях, но так он пахнет везде. Он надменно источает на Вас свое высокородное амбре в Вестминстерском аббатстве и у подножия колонны Нельсона так же, как в банкирском Сити или у дальних старых доков Истэнда.
   Аборигены к тому, что их родной город пахнет именно ТАК, естественно, привыкли. Пожалуй, уже на генетическом уровне. Как привыкли они к утренним умываниям из раковин с заткнутой сливной пробкой. Постепенно, как бывалые фронтовики свыкаются с тошнотворным, сладковатым запахом тлена, принюхиваются к этому навязчивому душку и чужаки, коим приходится бывать здесь достаточно регулярно.
   Но для человека, попадающего в Лондон впервые, этот интимный штрих к портрету английской столицы становится полным откровением. Сравнимым по силе морального воздействия лишь с моментом, когда желанная, очаровательная женщина ложится с Вами в постель, не посетив предварительно ванной комнаты...
  

***

   Видавший виды, пошарпанный трудяга "Майнц", чьи трюмы были задраены еще с вечера, поскольку проверка груза, составление коносаментов, равно как и все остальные портовые формальности, его пожилой капитан и владелец Ульрих Рогге закончил еще до захода солнца, был готов к отплытию. Уйти он мог еще вчера. Ведь вечерние туманы в апрельском Лондоне, в сравнении с утреними, кажутся лишь легкой дымкой. Но...
   Обычное дело: несколько матросов до сих пор не вернулись на борт из портовых кабаков. Другой шкипер плюнул бы на это и давно снялся. Еще пара заходов здесь, потом до Данцига, домой доползти, - это вам не через Атлантику в ноябре бултыхать. Да и экономия, опять же, какая никакая. Ушел бы и сам Рогге. Но только не в этот раз.
   - Дитрих! Ну, что у тебя там?
   - Тихо пока, капитан. Где их только черти носят? Герр Рогге, а если парни, того... Слиняли?.. Сегодня-то мы точно уйдем?
   - Точно. Не задавай дурных вопросов. Пусть Магда твоя потерпит малость. Только горячее будет...
   О! Тише. Ну-ка, слушай!.. У тебя уши получше, - не наши ли там горланят? Может, заплутали в киселе этом? Не бултыхнулись бы. Давай, беги вниз, помоги там, если что...
   Из тумана, со стороны прохода на причальную стенку между двумя огромными портовыми пакгаузами, медленно приближаясь, доносилось нестройное:
  
   Auf Deck, Kameraden, all auf Deck!
   Heraus zur letzten Parade!
   Der stolze "Warjag" ergibt sich nicht,
   Wir brauchen keine Gnade!
  
   - Ребята! Шульце? Вилли? Это вы так орете? Где вас черти морские носят, говнюки несчастные?
   - Да, да! Это... есть мы! Колоссально, Гюнтер! Нас ждали! Слышишь? Это Дитрих. Макс! Очнись, урод. Пьяная скотина-а... Дитрих пришел тебя встречать. Он тебя повезет к мамочке... с папочкой! Они подотрут твой мокренький, расквашенный носик, свинья вонючая...
  
   An den Masten die bunten Wimpel empor,
   Die klirrenden Anker gelichtet,
   In sturmischer Eil` zum Gefechte klar
   Die blanken Geschutze gerichtet!
  
   - Эй, Шульце! Ну, где вы?
   - Да, Дитрих!.. А мы тебя видим... ха-ха-ха!..
   Навстречу вахтенному матросу из тумана медленно выдвигалось нечто темное и бесформенное, что при ближайшем рассмотрении оказалось двумя моряками, тащившими болтавшегося между ними как мешок с тряпьем, третьего. Еще один морячек, слегка пошатываясь и изредка спотыкаясь, брел чуть поодаль...
   - Господа, как все прошло? Почему задержались так, Василий Александрович? - полушепотом осведомился "Дитрих", быстро подойдя к живописной группе.
   - Нормально, Юра. Все нормально. Вчера эсдеки на съезде заседали аж до 23-00. Так что пока товарища Литвинова окучили, пока переодели, угостили, пока то да сё. Старик себя правильно вел? - так же полушепотом ответил тот из моряков, кто шел налегке.
   - Вполне. Все готово. Как туман сойдет хоть немного, сразу уходим. Хвоста не было?
   - Был. Поэтому фокус с переодеванием пришлось проделать дважды.
   - А филеры?
   - Дня два-три они их точно не найдут. Потом, - возможно. Но этот их Лондон и сам так воняет!.. Да чтоб я сюда еще хоть раз...
   - Ой, не зарекайтесь, Василий Александрович.
   - Ой, не каркай, Юрий Андреевич. Портовые? Коносаменты?
   - Все в порядке. Как этот?
   - Мы влили в него почти полторы бутылки виски. Пытался брыкаться, как понял, что к чему... секунд пять. А потом стал умничкой и паинькой, сам стал ее родимую кушать. Ибо с яйцами так вот запросто расставаться ну, очень не захотелось, и лучше без лишних эксцессов проследовать по протореной три дня назад Лазарем Борисовичем дорожке. Да, у него комфорта побольше на датском пакетботе. Но ведь он и не ломался, как этот...
   - Далее по плану? Никаких изменений?
   - К чему вопрос? Наша часть здесь выполнена. С "Майнцем" его отсутствие точно не свяжут. Теперь к ирландцам, а потом доставим наше сокровище по адресу. Председатель лично собирается встретить главного казначея РСДРП(б), агента британской разведки и мировой закулисы в одном флаконе. Много интересного эта головка черненькая знает...
   Да, зря все-таки, товарищ Ульянов отказался. Да еще в столь желчно-ехидной форме. Жаль! Но - ладно. Что выросло, то выросло. Сам выбрал. А это уже без нас. Рачковский и его мужики с "закрытием" эсдековского сходняка справятся сами.
   - Когда сообщим Рогге, что возможно пойдем в Ревель вместо Данцига?
   - Сначала - квитанция в Дублине. Может и не придется, если встреча там пройдет без накладок, уважаемые господа фенеи и иже с ними рискнут отправить в Санкт-Петербург своих представителей, а у нас в столице сочтут, что принцип "время - деньги" в нашей работе не менее важен, чем в бизнесе. Я все-таки надеюсь на вариант с миноносцем в Куксхафене. А если не получится, предупредим старика, когда будем в Балтике.
   Так... подходим. Ну-ка, помогай, мужики подустали. "Беглый, неверный жених моей разлюбимой сестрички" торопится на Родину. А там его заждались уже. Запевай, ребята!
  
   Aus dem sichern Hafen hinaus in die See,
   Furs Vaterland zu sterben -
   Dort lauern die gelben Teufel auf uns
   Und speinen Tod und Verderben!
  
   По прогибающейся стальной сходне, моряки быстро проследовали на борт. Причем один из той парочки, что тащила под руки отключившегося коллегу, пробурчал что-то невнятное, а затем, повинуясь согласному кивку более молодого товарища, легко, как пушинку вскинул на плечо бесчувственное тело, и уже через несколько секунд оказался на палубе вместе со своей ношей.
   Последним, обернувшись на прощание к лондонскому туману и внимательно прислушавшись, на борт поднялся матрос Йохан Шульце, он же - капитан российской гвардии, офицер по особым поручениям при председателе ИССП, друг и фаворит Великого князя Михаила Александровича, а также флигель-адъютант его венценосного брата Государя Императора, Василий Александрович Балк.
   - Добрый вечер, герр Рогге! Дико извиняюсь, но этот пакостник Макс... как только он не выкручивался! Ну, Вы же знаете, как много находится умных отговорок и веских поводов не делать для женщины того, что обещаешь девушке. Но, как Вы помните, по нашему уговору, я оплачу этот день вашего простоя по-средней.
   - Ну, что ты, мой мальчик. Как я могу тебе не верить? Я волновался лишь, не случилось ли чего там с вами. Англичане такие свиньи. Особенно по отношению к нам, немцам. Судя по всему, без потасовки не обошлось?
   - А, мелочи, шкипер! Просто поняв, что наши намерения серьезны, Макс попытался поискать поддержки у своих местных знакомых. Ну, и ему малость попало... а потом мы выпили, помирились. И... вот, в результате, я опять попал на деньги, капитан! - "Йохан" беззаботно рассмеялся.
   - Ох, и дерзкий же Вы человек. Так вот взять, поехать в чужую страну, отлавливать беглого жениха сестры?.. Честно, я бы на Вашем месте убедил ее забыть этого паршивца, и всего-то делов. Да еще такие расходы. Ну, на кой ляд он ей сдался? Ладно бы - мужчина был видный. А этот Ваш Макс...
   - Герр капитан, ничего не поделаешь, огрехи воспитания. Не могу я отказывать любимым женщинам. И Родине.
   А что не писаный красавец?.. Ха! У женщин свои оценки. И вкусы. А парень-то он очень разворотистый. Отец хочет его в лавку пристроить. Так что нам он теперь ВСЕ отработает, как миленький, - в глазах молодого моряка на мгновение промелькнул огонек хищной удовлетворенности.
   Истолковавший его по-своему, Рогге понимающе хмыкнул, потрепал "Йохана" по плечу, и слегка нахмурившись, что придало его лицу почти бисмарковское выражение суровости, изрек:
   - Ладно, не хорохорьтесь уж, юноша. Рад, что у Вас все удалось. Ступайте вниз, переоденьтесь, а то простудитесь. Денег у Вашего папаши куры не клюют, вот что я Вам скажу. Снимаемся завтра часов в десять. Спокойной ночи.
   "Да. Спасибо, старина. Поспать и правда не мешает. Спокойные ночи за последние несколько месяцев можно по пальцам пересчитать. Хотя, на что пенять-то? Ты сам, Вася, прекрасно знал, во что впрягался..."
  

***

   За тонкой стальной стенкой, покрытой не одним слоем масляной краски за годы трудовой биографии "Майнца", что-то привычно погромыхивало и шипело, наполняя крохотный мирок Василия вибрацией, влажным теплом и запахом технического масла. Там, всего в нескольких метрах от изголовья его койки, каждую пару секунд проносились в многотонном вальсе кривошипно-шатунные пары...
   По условиям, оговоренным с герром Рогге, для Балка-Шульце должна была быть предусмотрена отдельная каюта. Но при этом, ни метраж, ни ее месторасположение на судне, особо не оговаривались. В результате, Василий был размещен в выгородке для вахтенного механика парохода. Которая, судя по следам от стеллажей и царапинам на полу и стенках, в последнее время использовалась как подсобка для машинной команды.
   Четыре квадратных метра. Одна дверь. Одна узкая койка. Один светильник. Один столик. И один иллюминатор... в машинное отделение. Выход в надстройку и на палубу - через машину же. Но Василия этот минимум комфорта вполне устраивал. Тепло, светло и мухи не кусают.
   С мостика его предупредили, что маяк у устья Лиффи уже видно без бинокля, и через час на борт берут лоцмана. Это означает, что самое позднее к 11-и утра они ошвартуются в Дублинском торговом порту, в разношерстной компании таких же, как и их "Майнц", роботяг-трампов. Господин Литвинов сейчас допивает свою дозу "успокоительного" под тщательным присмотром "ангелов-хранителей", так что никаких проблем с этой стороны ждать не приходится. Тем паче, что снотворного в шнапс подмешали щедро. Конечно, хотелось бы продолжить с ним интересные беседы, но этим можно со спокойной душой заниматься в море. На берегу же время будет дорого.
   Мысленно пробежав еще разок давно определенный порядок действий, Василий бережно достал из тайника в своем матросском чемоданчике то, без чего быстрый успех его миссии, точнее, сам ее успех, был бы попросту невозможен.
   Вот он... светло-зеленый конверт, три марки "Красный пенни", наклеенных почему-то слева, уступами, одна под другой. Три сургучных кляксы с непонятным орнаментом на оттиске личной печатки. Внешнияя атрибутика явно со смыслом. И все это аккуратно отправляется во внутренний карман куртки, под пуговку. На всякий случай...
   Василий не видел содержимого этого конверта. А если бы и видел, вряд-ли смог бы прочесть текст находящегося в нем письма. Во-первых, он не владел ирландским языком. Во-вторых, часть его, а именно, то, кому оно адресовано, и первый абзац, были написаны "фенийским шифром". Возможно, его уже умели разбирать детективы Скотланд-Ярда, но для Балка эта часть текста оказалась бы непосильным ребусом. Однако, он имел перед британским сыщиками одно неоспоримое преимущество, - Василий практически наизусть знал как само это послание, так и адрес человека, который должен был его прочесть.
   Единственное, чего он не знал об этом письме, так это подробностей его появления. А они были прямым следствием его же, Василия Балка, меморандума "Об ирландском вопросе", отправленного Государю летом 1904-го. Ознакомившись с ним и выудив из Вадика все, что тот припомнил о Пасхальном восстании, ИРА и ольстерских событиях, сотрясавших устои Соединенного королевства в 60-х - 80-х годах 20-го века нашей истории, Николай вызвал к себе Дурново. И "Дублинский экспресс" тронулся...
  

Глава 8. Английский вопрос? Ирландский ответ!

  
   Вашингтон, Филадельфия, Нью-Йорк, Дублин, Октябрь 1904-го года - апрель 1905-го года
   В один из дождливых октябрьских вечеров, морской агент России в Вашингтоне, как обычно по дороге к себе на квартиру, зашел в "Виллард". Кухня ресторана при этом отеле ему нравилась. Во время ужина Бутакову передали визитку незнакомого инженера из Бостона, просившего разрешения подсесть к столику русского офицера.
   Возражать Александр Григорьевич не стал: на фоне идущей русско-японской войны ему неоднократно приходилось рассматривать предложения о приобретении проектов разного "чудо-оружия" для нашего флота от предприимчивых янки.
   Поток таких ходоков не прерывался с того самого дня, как в американских газетах появились статьи о возможном вскоре отъезде в Россию инженеров-двигателистов из компании "Стандарт" и покупке ведомством Великого князя Алексея Александровича всех их новых моторов за какие-то сумасшедшие деньги. А после того, как до читателей здешней прессы дошла информация о том, что месяц назад холландовский "Фултон" был замечен в гавани Кронштадта, и недели не проходило, чтобы на стол к Бутакову не ложились два-три очередных коммерческих предложения. Вроде супермины, которую нельзя вытралить ничем и никогда, или "абсолютного" трала, который обезвредит любую мину. Причем, и то и другое - от одного изобретателя...
   Однако, настроившийся было на критически-юмористический разбор очередного технического бреда под бокал хорошего вина кавторанг, обманулся в своих ожиданиях. Возникший в кресле перед ним худощавый "мистер" с аккуратно подкрученными усиками и цепким взглядом, производил впечатление человека серьезного и знающего себе цену. Новый темно-песочный твидовый костюм-тройка сидел на нем не хуже чем военная форма, а приветливая улыбка как-то не очень сочеталась с холодком, таящимся где-то в глубине светло-голубых глаз.
   Выдержав протокольно-секундную паузу, и позволив Александру Григорьевичу себя как следует рассмотреть, незнакомец обратился к Бутакову на чистейшем русском языке:
   - Имею честь представиться, Комиссаров Михаил Степанович, ротмистр. Офицер по особым поручениям департамента полиции...
   Я удивил Вас немножко маскарадом, Александр Григорьевич?
   - Рад знакомству. Как я догадываюсь, Вас, любезный Михаил Степанович, привело ко мне нечто значительное, если так интригующе обставлено Ваше появление за океаном?
   - Да. Серьезное и весьма спешное поручение особенной государственной важности. Причем, как по линии моего министерства, так и Вашего. Мы сможем сегодня поговорить без лишних свидетелей?
   - Есть у меня пара тихих местечек. Но сначала, давайте покушаем. Полагаю, полчаса не столь критичны в Вашем деле, не так ли?..
   Небольшая, уютная кофейня возле Ботанического сада, как и предполагал Бутаков, в это время была практически пуста. Устроившись со своим новым знакомым в уголке, где никто не мог им помешать, они заказали по чашечке ароматного напитка со сливками, после чего Комиссаров приступил к выполнению своего поручения.
   Первым делом, он передал Бутакову письмо от вице-адмирала Дубасова, в котором тот поздравлял Александра Григорьевича с награждением орденом Владимира третьей степени за успехи по приобретению в Штатах критически важных для флота технических и технологических новшеств.
   В нем же Дубасов поручал своему агенту оказать ротмистру Комиссарову любое посильное содействие в том деле, к которому департамент полиции посчитал нужным привлечь Александра Григорьевича. Мало того. Управляющий Морским министерством категорически запрещал Бутакову с кем-либо общаться по вышеозначенному вопросу, кроме сидящего сейчас напротив него офицера. И перед ним же поручал держать отчет.
   Второе письмо на имя Бутакова было от Начальника департамента полиции МВД. В нем Петр Николаевич Дурново рекомендовал Комиссарова, особо подчеркнув важность секретной миссии, возложенной на Александра Григорьевича с ведома самого Государя. Подробности ее ротмистр должен разъяснить морскому агенту устно. Впредь никаких письменных отчетов или записок по сему вопросу быть не должно. У Комиссарова же, кроме подробных инструкций, Бутаков должен получить наличность, которая обязательно понадобится для успеха предстоящей миссии.
  

***

   Джон Филипп Холланд был зол.
   Нет. Он не просто был зол. Он был вне себя от гнева. До спазмов в горле, до судорог в кулаках и чугунных колоколов в висках...
   Его кинули! Причем, не просто кинули. Такое по жизни с ним уже случалось. Но в этот раз его цинично унизили, растоптали и уничтожили. Не как простого человека, а как инженерного гения, как величайшего конструктора подводных кораблей в этом мире! Из него отжали все, что могли. Все, что породили его ум и талант за пятнадцать лет. А затем вышвырнули, вытерев об него ноги, как о грязную, никому не нужную половую тряпку.
   И КТО!? Те самые люди, которые всем ему обязаны! Успехом, деньгами, заказами на годы вперед...
   Но мало того. Эти мерзавцы за его спиной, подло, тихушно, продали его наработки, его труд и его идеи. И кому продали!? Именно тем, против кого он работал все эти годы. Тем, кто столетиями грабил и насиловал его Родину, чьи броненосцы и крейсеры в его потаенных, сладких мечтах, целыми эскадрами топились субмаринами Джона Холланда на просторах всех морей и океанов!
   Англичанам. Виккерсу и его подручному, гнусному пройдохе Захарофу!..
   Лишь недавно он узнал, что в отличие от истории с Хайрэмом Максимом, это была вовсе не частная инициатива "грекоурожденного турецкоподданного". За приобретением Виккерсом 15-и процентов акций "Холланда" стоял интерес британского адмиралтейства и их новоиспеченного первого морского лорда Джека Фишера. Теперь все достижения и труды ирландского патриота Холланда обречены служить врагам его Родины. Его врагам.
   Джон Филипп Холланд проиграл войну всей своей жизни...
   Но самое гадкое, что он совершенно не представлял себе, как теперь выбираться из той ямы, в которую свалился по собственной наивной доверчивости.
   Судиться с подлецами Фростом и Райсом он больше не мог. Последняя финансовая подпитка, которую он получил от японцев за консультации по сборке серии подлодок для их флота, исчерпана. А прямого заказа лично ему в обход фирмы "Холланд торпедо боутс", в которой ему теперь не принадлежит ни единой акции, от графа Мацукато не будет. Об этом неделю назад телеграфировал японский морской агент. Судя по всему, эти подонки, которым теперь формально принадлежат почти все патенты Джона, прознали о готовящейся сделке, и пригрозили иском директору арсенала в Кобэ. Или же просто дела у японцев на войне обстоят совсем неважно, и обещенные Холланду денежки ушли на более важные для них цели.
   О каких-то заказах для морского министерства в Вашингтоне лучше и не мечтать. Сладкая парочка давно подмазала там всех, кого надо, размахивая как жупелом направо и налево именем "выдающегося создателя" подводных кораблей. А затем на его место шеф-конструктора посадила дипломированного кораблестроителя из морведа. Этого юнца, выскочку Спира. Хоть и не безталанного, конечно, надо признать.
   Но что бы он смог без него, Джона Холланда? А уж как в свое время лебезил: "О, мистер Холланд, это просто великолепно! Это неподражаемо!" И все строчил и строчил в свои тетрадки. Неблагодарный щенок...
   Ну, и что теперь? Начинать все с нуля в шестьдесят три года? Или взять, да пустить себе пулю в лоб, чтобы разом прекратить весь этот кошмар? Нервы уже не те, что были четверть века назад, во время краха с "Фенийским тараном". А читать о себе в газетах статьи, проплаченые бывшими компаньонами, и повествующие о том, что Джек Холланд, всего лишь удачливый изобретатель-самоучка, у которого когда-то в прошлом веке были определенные успехи. Но сегодня он одряхлел и одной ногой стоит в психушке. Что он никогда не был настоящим инженером, и что его сугубо гуманитарный интеллект вполне подходит учителю пения, каковым он всегда и являлся...
   Джон сидел на скамейке, неподвижно, как изваяние. Иногда мимо него проходили редкие прохожие. Птицы клевали что-то возле его ботинок.
   Последние теплые деньки стоят в Филадельфии. Листопад, величественно кружа над дорожками парка, роняет на их гравий и на его плечи золотистые кленовые листья...
   Наконец, приступ бессильной ярости отпустил. Но идти домой просто не было сил. Хотелось заснуть, забыть все, и никогда не просыпаться больше в этом жестоком и неблагодарном мире.
  

***

   "Кое-что о превратностях судьбы? Или о том, как же все-таки приятно быть добрым волшебником... - Бутаков внимательно разглядывал замершую на скамье худощавую фигуру в длинном черном пальто с поднятым воротником и в шляпе-котелке, надвинутой на глаза. Рядом с человеком на скамье лежали его очки, которые он небрежно положил, или же они сами свалились с его носа, когда их владелец заснул, - Пожалуй, Врубель мог с него написать своего "Поверженного демона"...
   Хотя, нет. Здесь, скорее, "Человек разгромленный".
   Но, как странно: кроме жалости и участия, в душе нет уже, ни обиды, ни гнева. За то, что последним деянием Джона Холланда на его фирме, была передача японцам нашего заказа. Тех самых пяти субмарин типа "Фултона", от постройки которых на Балтийском заводе Государь решил отказаться в марте..."
   И не ведал тогда капитан 2-го ранга Бутаков, что сам он, благодаря неким добрым волшебникам, не умрет в феврале 17-го на штыках матросов бунтующего Кронштадта, что его окровавленное тело не рухнет с парапета на кучу тел растерзанных офицеров, и не "сядет" подле них, прислонившись спиной к гранитной облицовке набережной. Что в тот же роковой день не будет забита прикладами его мать - вдова "отца тактики русского парового и броненосного флота", а рядом с нею не будет обесчещена и застрелена его, уже контр-адмирала Александра Григорьевича Бутакова, любимая жена...
  

***

   - Мистер Холланд? Проснитесь. Проснитесь, пожалуйста...
   - Кто это?.. И что Вам угодно? - Джон, близоруко щурясь, торопливо нашарил рукой очки, - О! Вот так встреча. Капитан Бутаков... кто бы мог подумать? Каким ветром Вас занесло в Филадельфию? Да еще сюда, на пленер, время то уже позднее?
   - Ваши домашние направили меня в паб. А там сказали, что после пятого стаканчика Вы обычно идете отдыхать в парк.
   - Что значит "обычно"? Только вторую неделю... - Джон явно смутился. Выглядеть в глазах кого бы то ни было опустившимся, спивающимся субъектом он не хотел.
   - Но сегодня Вы имели все шансы простудиться. Уже не май месяц.
   - А Вам-то, простите, какое дело до меня и моего здоровья, молодой человек? Или, получается, что Вы меня специально искали? Может быть, и прикатили сюда из столички сугубо по мою душу?
   - Не поверите, но именно так, - улыбнулся Бутаков, - Вы позволите, я присяду?
   - Пожалуйста, скамейка длинная...
   Только какой теперь у Вас может быть до меня интерес? Я же нынче "технический авантюрист" и понимаю что-то исключительно в сальфеджио, да в игре на фортепьяно. А там, рядом с Вами в Вашингтоне, теперь полным-полно самых настоящих специалистов в области подводного плавания.
   Или, может быть с "Фултоном", то есть с "Сомом", что-то приключилось, Боже нас упаси? - вдруг возбужденно вскинулся Джон, окончательно выходя из сонного ступора.
   - С "Сомом", слава Богу, все в полном порядке. Кстати, у командира и офицеров отзывы о корабле очень хорошие. Вам велено кланяться...
   - Спасибо. Камень с души. Но тогда, какого еще рожна я Вам понадобился?
   - В общем, дело в том, что наш новый Управляющий министерством, вице-адмирал Дубасов, не намерен вести дела с господами Райсом, Фростом и их новыми инженерами без Вашего участия. А вопрос о серии "улучшенных" "Сомов" стоит весьма серьезно...
   Да, я Вас прекрасно понимаю. И знаю, что Вы хотите мне сказать по их поводу. Но позвольте, сначала я изложу то, что мне поручено начальством до Вас донести, а потом уж Вы выскажете все свои возражения в любых не парламентских выражениях? О'кэй?
   - Продолжайте.
   - Как нам стало известно, Ваш процесс "Холланд против Райса" сейчас подходит к кульминации, и у Вас имеются очень высокие шансы его проиграть. В результате хозяева "Холланд торпедо боутс" завладеют почти всеми Вашими патетами окончательно. Чего для НАС желательно не допустить.
   Предполагая, что сложности с судом у Вас в первую очередь связаны с финансовыми вопросами, в частности, с оплатой адвокатов, мне поручено передать Вам двадцать тысяч долларов за консультационные услуги при покупке и освоении нами "Фултона".
   - Простите?.. Что Вы сказали? Сколько!? Я не ослышался? Двадцать...
   - Ровно двадцать тысяч североамериканских долларов.
   Вы как предпочтете? Получить их наличными, или я должен буду положить деньги на указанный Вами счет?
   - Подождите, Александр. Я должен все это... переварить. Это так неожиданно, и...
   - Неожиданным для нас было то, как двое этих, с позволения сказать, бизнесменов, с Вами обошлись. Но Вы ведь не отказались от борьбы, Джек? Вы в силах дать им бой?
   - Да, мой дорогой! Да, мой друг! Теперь-то мы повоюем...
   Как, как же говорил тот болгарин?.. Господи, запамятовал!.. Ах, ну, конечно же: "На Небе Господь Бог, а на земле - Россия!" Золотые слова! Поистине золотые! Может быть, пойдем, согреемся немножко, пока в пабе не закрылись?
  

***

   Скромный особнячек в типичном ирландском стиле, с увитыми плющом стенами, остроскатной крышей над главным залом и каминной трубой в его торцовой стене. Из окон малой гостиной на втором этаже открывается прекрасный вид на нью-йоркскую гавань, каким может похвастаться, пожалуй, только Бей-Ридж в Бруклине...
   Дивный аромат по-ирландски крепко заваренного черного чая. И два человека за столом, удивительно похожих друг на друга, словно родные братья. Правда, один из них выглядит лет на десять постарше другого...
   - Значит, Джон, Вы уверены, что они решились на это? Совершенно в этом уверены? - нарушил, наконец, подзатянувшееся молчание младший из собеседников.
   - Да, Томас. Я же получил письмо от их Морского министра. А Дубасов - человек чести.
   - Конечно, мне хотелось бы его прочесть самому. Но, раз уж таково было условие, Вы правильно сделали, что сожгли его...
   - Том, я понимаю Ваши сомнения. В конце концов, Вам пришлось повидать на веку всякое. После пятнадцати лет в застенках вообще можно разучиться верить кому-то.
   Но здесь особая ситуация. Как я понимаю, в Санкт-Петербурге закусили удила из-за подстроенного Лондоном японского нападения. А после Шантунгского побоища у всех здравомыслящих людей нет сомнений в том, что русские выйдут из драки победителями, желающими сполна поквитаться с заказчиками и финансистами навязанной им войны. Похоже, что Джону Буллю придется начинать платить по счетам...
   - Но вместо открытого вызова, брошенного британцам, они намереваются разыграть ирландскую карту. Использовать нас в своей игре...
   - Это большая политика. Будем реалистами, Том: пока к открытому противостоянию они не готовы. Их флот критически уступает английскому.
   - Но Вы построите для них свои подводные лодки, Джек! С новейшим вооружением, с торпедами и динамитными снарядами. Это ведь форменные монстры. В сравнении с ними даже выдуманый Жюлем Верном "Наутилус" представляется детской забавой.
   - К сожалению, с этим все не так безоблачно. И вовсе не быстро. Я ведь говорил, что вторая цель моего приезда в Нью-Йорк - встречи в адвокатской конторе. Я пока еще над патентами-то своими не властен. Не говоря уж об акциях фирмы.
   - А так ли критично оно, английское превосходство на море? Кто мешает русским ударить бриттов туда, где им будет больнее всего? Отправить на юг казаков и забрать Индию? Для начала, а?
   Лаймиз едва справились с бурами. С учетом того, что пишут журналисты с Дальнего Востока, регулярная царская армия сегодня попросту растопчет колониальное войско Керзона. А броненосцы по суше не плавают. Вот тогда и мы бы вступили в дело. Если англичане будут связаны большой войной, организовать восстание будет много проще. Подавить его - едва ли возможно, а, главное, оно потребует меньших жертв.
   - К серьезной войне все и идет, как я понял. Но она - дело не сегодняшнего дня. И даже не завтрашнего. Поэтому русские и не требуют от Ирландского революционного братства подниматься на бой прямо сейчас. Об этом речи нет.
   Прежде всего, они предлагают нам содействие в развертывании в народных массах пропаганды идей ирландского национализма и освобождения. Разве не очевидно, что мы начали проигрывать борьбу за сердца и умы: три четверти прессы на Родине уже пляшет под дудку гомрулеров. И год от года ситуация только ухудшается. Агитация Гэльской лиги явно теряет притягательность для молодежи, чьи горячие сердца жаждут не столько фольклора, сколько открытой схватки с угнетателями.
   Понимая это, русские хотят помочь нам и с подготовкой боевых ячеек ИРБ. С учетом последнего их военного опыта. Они готовы предоставить финансы и вооружение. Но для этого нам придется организовать отправку в Россию кого-то из наших людей. Лучших людей. Тех, кто потом будет координировать совместные усилия с нашей стороны.
   Сами русские не собираются внедрять в Ирландии свою агентуру. Как подчеркнул Дубасов, "это борьба ирландского народа за свое освобождение из-под английского гнета. Россия не намерена указывать ирландцам как ее вести, навязывать им свою волю или креатуры. Она готова лишь посильно помочь им завоевать свободу, ничего не требуя от них взамен".
   Очевидно, что интерес Петербурга - в другом. Он хоть и не был высказан прямо, но понятен. Это тотальный разгром Великобритании. Низведение ее до границ Англии. И мы для них - равноправные союзники в грядущей грандиозной схватке.
   Тридцать лет назад фенеи даже помыслить не могли о чем-либо подобном! Сейчас же крупнейшая мировая держава готова оказывать нам помощь не на словах, а на деле...
   Кстати, Том, они о нас многое знают. В частности, капитан Бутаков обмолвился, что русские считают систему "девяток" ИРБ излишне громоздкой и весьма опасной, с точки зрения возможного предательства. По мнению их офицеров генштаба, самая оптимальная организационная единица для вооруженного подполья - "пятерки".
   - Вот как? Это неприятная информация, - нахмурился Томас Кларк.
   - За что купил, за то и продаю. Но разве удивительно, что в Петербурге внимательно следят за тем, что на уме у ирландцев? Враг моего врага - мой друг. Не так ли?..
   - Хорошо. Не будем больше терять времени, мой дорогой Джек. Сколько еще Вы планируете пробыть в Нью-Йорке?
   - Пять-шесть дней, самое большее - неделю.
   - Тогда так: через три дня, в четверг, в это же время приходите сюда. Вам передадут решение "круга". И если оно будет положительным - рекомендации, адреса и все прочее, что понадобится русским для выхода на правильные контакты в Дублине.
  

***

   Шум и гам торгового порта остались позади. Весеннее солнце ласково припекало, а где-то слева, в парке, надрывались грачи и радостно гомонили разные прочие птицы...
   Дублин был красив. Какой-то особенной, неброской красотой, в которой сдержанно перемешены мазки помпезной британской имперскости, средневековая готика и общая для всех крупных городов Европы "единофасадность", экономящая как место, так и две торцевых стены на каждые два дома.
   - Вы в первый раз здесь, Василий Александрович?
   - Не только здесь, Евгений Яковлевич. Я вообще впервые на Британских островах.
   - Правда? А я так не подумал бы. В Лондоне Вы прекрасно ориентировались.
   - Ну, время-то на подготовку у нас было, - улыбнулся Балк своему спутнику, - А Вы, как я посмотрю, что там, что тут, в Дублине, - как будто у себя дома.
   - Я действительно бывал здесь раньше. Было дело... - задумчиво кивнул Василию Максимов, - "Ведомости" поспособствовали в девятьсот втором.
   - Не жалеете, кстати, что журналистика в прошлом?
   - Смеяться изволите? Я когда в Маньчжурию ехал и помыслить не мог, что так все повернется. Что мне оставалось тогда? Японскую пулю или штык найти...
   Век не забуду Михаилу Александровичу того, что все это писательство в прошлом. И Вам, друг мой, что поверили в старика.
   - Ой, да ладно прибедняться, Евгений Яковлевич! Уж чья бы, пардон-с, мычала. Вы и сейчас, что на штыках, что на лопатках в окопе, любому юнцу пять очков вперед дадите, - Балк задорно подмигнул Максимову, снимая кепку и проводя рукой по шевелюре, - Припекает изрядно, кстати...
   "Знал бы ты, мой дорогой, что мы с тобой ровестники, не страдал бы комплексом неполноценности. Воин ты от Бога, Яковлич, а не шелкопер. Хоть и перо твое тоже далеко не бесталанное".
   - Не студитесь понапрасну. Обманчивая погода. Сверху-то тепло, а в спину с моря - тот еще сквознячок подпирает.
   И, все-таки, как Вам Дублин показался? Правда, приятный город? А мосты какие...
   - Мне понравился. Вот если бы еще речку между набережными убрать, совсем на наш столичный Невский похоже будет.
   - Кстати, да! А мне и не приходило в голову такое сравнение, - Максимов удивленно взглянул на своего спутника и улыбнулся, - У Вас оригинальный взгляд на многие вещи, Василий Александрович.
   - Просто свежий. Я же здесь впервые.
   Оживленно о чем-то болтая, пара то-ли клерков, то-ли подрядчиков, свернула с Вуд Куэй, и оставив позади ее дровяные баржи и плавучий магазин керосина, по трехарочному гранитному мосту О'Донована протопала над искрящейся солнечными зайчиками Лиффи. Неторопливо пройдя вдоль литой ограды монументального комплекса Судебных палат и миновав маленький сквер, они вышли на Чансери-стрит, где находилась конечная точка их сегодняшнего путешествия.
  

***

   Маленькому пабу "Стаутс дек", как по уровню сервиса, так и по числу посетителей, было далеко до "Лонг Холла", "Пэллас Бара" или "Миллиганса". В ряду пары сотен аналогичных заведений дублинского общепита, - или общепития, тут сразу и не решишь, как именно будет вернее, - сия заурядная забегаловка была обречена занимать довольно скромное место. Но так уж сложилось, что именно ей предстояло вскоре сыграть особую, знаковую роль в истории всей Ирландии...
   Придержав так и не успевший звякнуть колокольчик, Василий пропустил Максимова вперед и аккуратно притворил за собой дверь. В помещении царил полумрак - шторы на окнах были приспущены, и лишь за стойкой горела пара светильников, освещавших не только бесстрастно взиравшего на гостей хозяина заведения, но и живописный ряд разноцветных бутылок за его спиной. Лоток с парой десятков свежевымытых пинтовых кружек и торцы массивных дубовых бочек с надраенными до блеска бронзовыми кранами дополняли интерьер его рабочего места.
   - Прошу, джентльмены, - пожилой, грузноватый пабликэн едва заметно кивнул вошедшим, не отрываясь от протирки кружек видавшим виды полотенцем, - Мы только что открылись. Столиков свободных хватает, присаживайтесь, где вам будет удобно.
   Кэйли! Ты что, не слышишь? У нас посетители с утра пораньше. Поторапливайся, давай, вертихвостка!
   Сейчас у вас примут заказ...
   - Спасибо, сэр, - улыбнувшись хозяину, Максимов снял с головы котелок, и вместе с тростью положил его на один из свободных стульев у облюбованного Балком столика в углу зала. После чего, наклонившись к Василию, заговорщески подмигнул, - Похоже, нас не особо-то тут и ждали?
   - Поживем - увидим...
   - Что будут заказывать джентльмены? - скороговоркой выстрелило вылетевшее из боковой дверки бойкое, канопатое чудо с зелеными глазами, в такого же цвета платьице и белоснежном переднике, на бегу торопливо запихивающее под чепец непокорные локоны цвета позолоченного солнцем льна.
   - Принесите, пожалуйста, шесть пинт стаута. И еще орешки, если есть.
   - Шесть? Все сразу? - Два изумленных изумруда в обрамлении хлопающих ресниц уставились на Максимова.
   - Угу. И сразу...
   Чудо вихрем порхнуло к стойке, и в этот момент Балк успел перехватить короткий, внимательный взгляд хозяина в их сторону.
   "Есть контакт... - удовлетворенно хмыкнул про себя Василий, - Для начала этого века довольно профессионально работает. Пожалуй..."
   Когда кружки, полные увенчанного дюймовой шапкой пены напитка темно-шоколадного цвета, появились на столе, вместо того, чтобы немедленно приступить к поглощению их содержимого, что было бы вполне логично, гости, продолжая о чем-то в полголоса беседовать, аккуратно расставили их по-своему. Четыре штуки в ряд и две по бокам. Словно "нарисовав" на столе крест с длинной рукоятью.
   Внимательно проследив за этим священнодействием, хозяин заведения, вытирая последние "гильзы" своего готового к бою стеклянного арсенала, неуловимо кивнул Кэйли, приставлявшей стулья к столам в дальнем конце зала. По прошествию пары секунд, девушка незаметно скользнула в нишу, которая, по-видимому, таила в себе еще одну дверь.
   Для кого-то, возможно, - и незаметно. Но только не для Балка с Максимовым. Евгений Яковлевич выразительно взглянув на Василия, и невидимым со стороны стойки движением удостоверился, что "Браунинг" в боковом кармане сидит удобно.
   "Все правильно, старина. Как говаривал наш "ковбой" Винни-Пух, если вдруг это "неправильные пчелы", то никогда не знаешь, что у них на уме..."
  

***

   Колокольчик над дверью паба звонко тренькнул, приветствуя новых посетителей. Ими оказались двое парней в коротких куртках и кепи, надвинутых низко на глаза. Не задерживаясь у входа и, как будто не обращая внимания на Балка с Максимовым, молодые люди прошли прямо к стойке, о чем-то вполголоса заговорив с пабликэном.
   "Кармашки оттопырены. "Веблей", похоже. Форма для боевиков стандартная. Судя по всему, эти "кАнкретные пацаны" - группа наблюдения и огневой поддержки. Молоды для контактеров. А сядут они вон туда - за один из двух столиков сбоку. Чтоб Яковличу не под руку..." - оценил вошедших и их намерения Василий. И ошибся.
   Один из молодых людей, хохотнув над какой-то шуткой хозяина паба, повернулся к Балку с Максимовым, широко улыбнулся и выдал условленную фразу:
   - Джентльмены не помогут разменять мелочь? - после чего чуть развязной походкой подошел к ним и аккуратно, по одному, выложил на темный, мореный дуб столешницы четыре шиллинга. В линеечку, один под другим.
   - Хм, почему нет? Помочь можно, - Максимов оценивающе взглянув на незнакомца, доброжелательно хмыкнул, и не спеша достал из кармана еще две таких же монетки, присовокупив их к его серебру. Теперь шесть шиллингов лежали таким же точно крестом, как и стоящие рядом кружки с стаутом.
   - Мы рады приветствовать наших друзей, - молодой ирландец чуть поклонился, сняв, наконец, с головы свою клетчатую "лестрейдскую" кепку, - Пойдемте с нами, вас ждут.
   Проследовав через весь зал вслед за "пехотинцами" ИРБ, а в том, кто такие эти ребята, Василий не сомневался, Балк с Максимовым были пропущены в ту самую дверку в стенной нише, куда раньше юркнула рыженькая Кэйли. Там они оказались в длинном, узком коридоре с четырьмя дверями вдоль одной из стен, и с пятой, в его дальней, торцевой стене.
   - Прошу вас сюда, джентльмены, - шедший впереди молодой человек дружелюбно подмигнул, слегка приоткрывая самую дальнюю из дверей, - Проходите, пожалуйста. Мы останемся здесь, подстрахуем. Можете ни о чем не волноваться.
   "Спасибо, ребята. Только если что, мы с Яковличем сами подстрахуем кого угодно. Вас в том числе. И до чего же самоуверенный народ эти ирландцы! Может быть, именно поэтому не могут с англичанами совладать до сих пор..."
   В комнате, ярко освещенной солнечным светом из широкого окна, выходящего во внутренний двор, их дожидались три человека. Но Василий даже не успел как следует рассмотреть присутствующих до того момента, как самый крупный и высокий из сидящей за чаем троицы, вскочил, и гаркнув "Клянусь Святым Патриком, да это же наш Макс!", сгреб Максимова в объятия. Через мгновение к ним присоединился и второй ирландец, сперва даже повернувший Максимова к свету, будто не веря глазам своим: "Боже, и вправду - Макс! Но у нас все считают, что ты погиб под Порт-Артуром!"
   С огромным трудом высвобдившись из тисков крепких рук своих братьев по южноафриканскому оружию, Евгений Яковлевич, едва переведя дух, кивнул Балку и констатировал:
   - Ну, вот! Я же предупреждал тогда, что ляп господина Ножина в "Новом крае", вызвавший ваш с Михаилом Александровичем гомерический гогот, нам еще отрыгнется...
   Самураи лишь подранили меня, джентльмены. Причем слегка. А лондонские газеты с визгом восторга перепечатали истерику о "разгроме морпехов Великого князя Михаила у Дальнего" от безответственного журналиста. Естественно, что "смерть" одного из столь ненавистных им офицеров бурских "коммандос" была преподнесена вам изюминкой на торте. А про опровержение, что вышло пару недель спустя, никто даже и не вспомнил, как водится...
   Когда подутих вызванный всплеском эмоций старых друзей сумбур, выяснилось, что "комитет по встрече" от боевой организации ИРБ включал в себя бывшего командира Ирландской добровольческой бригады, экс-генерала армии Трансвааля Джона Макбрайда и экс-майора той же бригады Роберта Нунана.
   Здесь же присутствовал их товарищ и соратник по ИРБ, издатель ольстерской газеты Гэльской лиги "Трилистник" Дэниел Маккаллог. Но это была видимая, надводная часть айсберга. Ведь кроме официальной католической малотиражки, добрая треть ирландской подпольной литературы также набиралась в его личной типографии.
   Двое парней, несущих караульную службу за дверью - сын Маккаллога и помощник редактора Дэнис, а также его друг и блестящий журналист-интервьюэр "Трилистника" Балмер Хобсон, оказались тертыми калачами. Несмотря на "гуманитарность" профессии и молодость, по утверждениям "старой гвардии" оба были решительными, проверенными в деле бойцами Ирландского революционного братства.
   Разобравшись с тем, "ху из ху" у хозяев, Максимов вспомнил, наконец, про скромно стоящего в уголке младшего члена российской делегации:
   - Кстати, камрады, вот перед Вами еще один человек, "похороненный" шелкоперами во время боев с японцами у Талиенванского залива. Прошу любить и жаловать: капитан гвардии Его величества Государя Императора, Василий Александрович Балк.
   В комнате на мгновение воцарилась тишина...
  

***

   Ирландский берег рисовался четкой, черной полосой на фоне угасающего заката и отражающей его краски водной глади. Деловито пыхтя машиной, "Майнц" держал курс к югу, на мыс Лендс-Энд. Море было спокойным, но ветерок с Норда постепенно свежел.
   - К утру болтанка нам обеспечена, пожалуй, - почесав гладко выбритый подбородок, обнародовал свой метеопрогноз Нунан.
   - Ночью мы зайдем за английский берег, так что чаша сия нас минует, скорее всего. Не пугай народ раньше времени. Да и чайки. Вон, сколько их, посмотри. К шторму ближе, ни одной бы с нами не было, - Максимов умиротворенно зевнул, наслаждаясь сценами птичьего рыболовства на фоне вечерних красот морской и небесной стихий.
   - Думаешь, покачает нас нынче, Роб? - Макбрайд задумчиво проводил взглядом в последний путь окурок сигары, нырнувший в пену кильватерного следа, - А, по-моему, камрады, в Канале нас ожидает форменная джига. Ветерок уж больно веселый...
   Как я не люблю всю эту свистопляску. Еще с путешествия в Капштадт. Нас тогда болтало в Бискайском заливе, а потом у Африки целую неделю. Вовек я не забуду того удовольствия.
   - Джек, не нагоняй тоску. На тебя это не похоже. Ну, покачает. Одолеем, как нибудь.
   - Да, Макс. Тебе легко говорить. Сам ведь хвастал, что качка тебя "почти" не берет. К тому же, ты у нас теперь - победитель. Тебе, поди, и море-то само нынче по колено, - вздохнул Макбрайд, - Кстати, как ты думаешь, были у нас шансы побить лаймиз тогда?
   - Были, Джек. И довольно приличные.
   - Ну, и?..
   - Партизанская война. Нам нельзя было ни под каким соусом выводить свои силы на "правильные" сражения. Преимущество томмиз в артиллерии было подавляющим. Как и в пулеметах. А в современной полевой войне они практически все и решают.
   - Но ведь эти ублюдки сгоняли в лагеря баб и детишек! Что же, прикажешь...
   - Терпеть. Стиснуть зубы и терпеть, Джек! Создавать тайные базы и поселения для гражданских. Выводить их заранее из опасных мест. Организовывать систему снабжения. Защищать такие поселения ловушками, засадами и минами.
   И бить врага там, где это было нам тактически выгодно. И так, чтобы не нести при этом потерь. Ну, или минимизировать их, по крайней мере.
   Наши силы были априори меньше британских. Следовательно, для нас ценность жизни каждого бойца была неизмеримо выше. Никакой "силы на силу"! Только налеты на гарнизоны, коммуникации, конные рейды, отстрел офицеров и администрации, внезапные обстрелы из кочующих пушек, подрывы фортификаций и поездов, потравы колодцев...
   И засады, засады и еще раз засады. Никакого рыцарства, никакого эмоционального выяснения отношений на тему "кто прав, кто не прав", или дуэлей. Только планомерное умерщвление живой силы. Без жалости, без пощады или плена. Но и без демонстративной жестокости, эмоций или казней. О том, что враг твой - человек, можно вспомнить после войны. И тогда, по-человечески, отдать должное его доблести и воинскому искусству...
   - Макс, вы так действовали против япошек, возможно. Но азиаты, как и разные там ниггеры или индусы, это все-таки... не то, что белые люди...
   - Все люди одинаковые, Джек. Все думают, страдают, мечтают и любят. И кровь у всех одна - красная. Но на войне места для сантиментов быть не должно. Кстати, именно лаймиз, Китченер, нам это продемонстрировали со своими концлагерями. Только мы, дураки, тогда этого понимать не захотели.
   И вот если бы мы придерживались такой тактики, смело поставлю, да хоть на зеро: британцы не выдержали бы первыми и стали искать мирного решения конфликта. Но... получилось, как получилось, по битым горшкам не плачут.
   - Жаль только тех друзей наших, что в африканской земле лежат.
   - Все так, Роберт. Ребят жаль. И чтобы вам в Ирландии не наступать на те же грабли, Балк уговорил Государя вытащить вас в Петербург. У нас вы сможете многому научиться. Но главное - понять психологию партизанской войны.
   - Балк, Балк... я вот думаю, Макс, а как может такой молодой еще офицер, во всем этом разбираться? Ну, храбрость, отвага, везение, наконец. Твердая рука и острый глаз...
   Но еще и эта, твоя... психология.
   - Камрады мои, Василий Александрович, это человек из особенного теста. Скажу честно: я думаю, что он - гений. Потому, что внутри у него есть нечто особенное...
   В обычное время он как все. Веселый, заводной. С шутками-прибаутками, и вообще. Но когда дело доходит до войны, это какой-то совершенно уникальный ум. Как будто, познавший самую ее суть. Не как общественное явление, не как человеческую вражду, а как науку, скорее. А еще рефлексы...
   Я бывал с ним в деле не раз. И скажу я вам, камрады, это, вообще-то, страшно. Он становится какой-то спокойной, расчетливой машиной. Машиной уничтожения. Конечно, может быть, это только внешне так, под чужой-то череп не залезешь. Только тому, кто оказался у него на пути в бою, фатально не повезло.
   При этом его кредо примерно такое: "штык - молодец, только ума у него поменьше, чем у пули". Сам он всегда готов выйти против кого угодно, но вот бойцов своих в штыки бросить, - это для него худшее из зол. Как он сам нам говорил: "правильно, это когда твой бывший враг так никогда и не понял, что, откуда и от кого ему прилетело". Выполнить боевую задачу, не потеряв при этом своих людей, - вот главная премудрость войны в его понимании.
   А уж какая у него, камрады, изобретательность по части этой самой "премудрости"! Одни только мины-ловушки чего стоят. Об этой военной инженерии вы еще много чего узнаете. Не буду пока забегать вперед.
   - Макс, а ваша ИССП, она ведь специально создавалась, чтобы с революционерами бороться, как в России, так и везде по миру? У нас так о вас раструбили газетчики.
   - Это то, что лежит на самой поверхности, Роберт. Одно из направлений, хотя очень важное. Но наша задача много шире. Ведь враги у Империи не только доморощенные. Поэтому кто-то в конторе работает по внутреннему подрывному элементу, кто-то по политэмиграции. Это в большинстве своем бывшие офицеры полиции и жандармского корпуса. Кто-то, вроде нас с Василием Александровичем, занимается ее иностранными противниками. Вы ведь понимаете, что основной поток финансов на "дело русской революции" не российского происхождения. А есть еще статистика, агентурная разведка, контрразведка и много чего разного...
   Так что интерес с нашей стороны к делу ирландского освобождения не на пустом месте возник. Но я понял твой вопрос.
   Для меня было удивительным, что вместо гвардейской армейской карьеры, Василий вдруг ушел в тайную полицию. Да, многие господа-дворяне у нас считают такую службу делом неблагородным, грязным. Или же безперспективным по карьерным соображениям. А в армии он мог со временем до фельдмаршала дослужиться. Я на полном серьезе. С такими талантами - запросто.
   Но когда он мне на пальцах объяснил, что война с англосаксами и их марионетками не закончена, что она лишь перешла в иную, "холодную" форму, и нам нет смысла галифе по ресторанам, да игорным залам протирать, я минуты не раздумывая, последовал за ним. И нисколечко не стыжусь того, что мой командир на двадцать лет меня моложе. Служить под его началом почитаю за честь и редкостную удачу.
   Вот так как то, друзья мои...
  

***

   - Ну-с, господа журналисты и издатели, в шкурке простого декматрозе не слишком утомительно пока? - с улыбкой поинтересовался Василий, втискиваясь на свободный край нижней полки крохотного кубрика, который ворчливый старик Рогге по его просьбе предоставил ирландским пассажирам, пересекающим пролив Ламанш под видом наемных матросов. Просьбе, естественно, подкрепленной соответствующим чеком.
   - Спасибо, мистер Балк, все нормально. Тем более, что на работы нас никто не выгоняет. Есть время на бридж, на чтение, да и просто на разговоры. "Джемесон" будете?
   - Раве что, граммов сто. За знакомство. Я к вам с другим умыслом заглянул. Пока наши дорогие "буры" вспоминают на юте свое прошлое трансваальское житье бытье, не возражаете, джентльмены, если мы кое-какие, интересующие вас моменты, поподробнее обсудим? Не все сразу, конечно, но у нас до Кильского канала еще есть двое суток с хвостиком...
   - А почему именно до канала?
   - Там все будет интереснее. Возле Вильгельмсхафена нас должен встретить русский легкий крейсер. Через сам канал и дальше в Петербург мы пойдем на нем.
   - Вот это честь! Ради каких-то ирландцев Император подает целый крейсер?!
   - Полагаете, молодые люди, что вы у меня единственные подопечные? - рассмеялся Балк в ответ на удивленную реплику младшего Маккаллога, - Кроме того, вы же не думаете, что у меня и моих товарищей дома мало работы? Каждый час на счету, на самом деле. Если я назову вам примерную сумму в фунтах, влитую японскими, английскими и американскими "доброжелателями" России в подрывные партии и оппозиции разных мастей только за один прошедший год, вы будете очень сильно удивлены. И последствия этой их щедрости нам предстоит разгребать долго.
   - И при всей той массе задач, которая стоит перед вновь организованной русской тайной полицией, у Вас достало желания и времени на то, чтобы заняться проблемами ирландцев?
   - Да, Дэниел. Ваше дело очень важно для нас. Очень!.. Но, конечно же, не только потому, что вы нам симпатичны, а англичане - нет. Хотя и это тоже. В конце концов, ирландцы - единственный народ в Европе, который, как и мы, русские, не подчиняется силе, не признает за ней права.
   Но главное, вы сами это прекрасно понимаете, - наши государственные интересы. И среди них потребность достойного воздаяния тем, кто насолил России больше всех за сотню лет, начиная с убийства царя Павла. Долготерпение длиной в век заканчивается. И наш Император наконец-то созрел для того, чтобы подпалить Джону Буллю его толстую задницу в том самом месте, которое он привык считать своим задним двором.
   Простите мой цинизм, господа, но сказанное - вам не в обиду, Ирландия прекрасная и красивая страна...
   - Даже, невзирая на то, что супруга царя - любимая внучка королевы Виктории?
   - Политика выше родства. Так, кажется, выразился один из великих умов прошлого.
   - Генрих Наваррский?
   - Нет. Тот - про Париж и мессу, - Балк усмехнулся каким-то своим мыслям, - А вот автора этого фразончика, хоть убейте, не помню. Хотя, обычно, на память не жалуюсь. Но Вас, конечно, больше интересует вопрос не "почему?", а "как?" И еще - какова ваша персональная роль в этом процессе?
   - Естественно, мистер Балк.
   - Давайте пока просто Василий, или Базиль, хорошо?
   Если по сути вопроса, то готовить ирландское восстание надо не как вооруженное народное выступление само по себе, происходящее в вакууме, но как одну из операций большой войны. Его время придет тогда, и только тогда, когда Великобритания и Россия с их союзниками сойдутся на полях сражений по всему миру. Это будет тот единственный момент, когда ваши шансы на победу будут реальны и достаточно высоки. Такое необходимое условие вам понятно, надеюсь, друзья мои?
   - Безусловно. В противном случае силы окажутся неравными.
   - Именно так. А для конечного успеха вашего правого дела принципиально важно, чтобы природная ирландская горячность никогда впредь в этом вопросе не затмевала холодного рассудка. Насколько нам известно, вы, господа, относитесь к тем людям, которые умеют в критические моменты обуздывать свой темперамент. Но это лишь одна из причин, почему наш выбор пал именно на вас.
   Мы тщательно изучили тексты ваших газетных публикаций. Не все, естественно. Но и того, что мы смогли получить и прочесть, оказалось вполне достаточно. Ибо кроме завидного самообладания, в них видна ваша аккуратность и внешняя неконфликтность в подаче информации, "закладки" между строк, возможность для читателя самостоятельно сделать верные выводы. И это как раз то, что необходимо для начала развертывания информационной войны. Для грамотного и умного ее развертывания...
   Борьба за людские умы, а не только за души, штука не столь простая, как может на первый взгляд показаться. Иногда самый честный и прямой посыл может привести к его отторжению у аудитории. Стандартный инструментарий "желтой прессы" отпадает сразу. Достаточно, например, мимоходом задеть честь какой-нибудь знаковой для общества фигуры, или спуститься на уровень огульщины, лжи, откровенной подтасовки фактов, и репутация патриотического издания скатится ниже плинтуса.
   Вы ведь сами лучше нас видите, как с активизацией агитации гомрулеров, с подачи лондонского кабинета идущей, кстати, из-под ног у подлинных патриотов начала уходить почва? А как устало, беззубо и пресно отвечают ваши католические священнослужители на усиливающийся день ото дня англиканский натиск?
   Депутаты от Ирландии в британском Парламенте пользуются у вас на острове все большей популярностью. Подавляющее большинство их - гомрулеры. Но это не значит, что вам нужно непримиримо восставать против них и их соглашательской позиции. Патриотической прессе надо как можно скорее освоить инструментарий по проведению политических дискуссий и продвижению в Парламент людей, честных перед своим народом. Но не для того, чтобы они метали бисер перед кем-то в Лондоне. А для того, чтобы у вас в скором времени появились публичные лидеры, национальные вожди.
   И тут, кроме денег, которые вы, безусловно, получите, необходимы планирование и системный подход. Дело пропаганды и контрпропаганды подчиняется определенным логическим законам. Оно может, а значит, - должно быть разложено и препарировано вами, словно тело в анатомическом театре. В его скелете вы должны выучить каждую косточку, и научиться ею виртуозно пользоваться. Без пересолов и недосолов. Ведь одна провальная передовица может срезать число читателей издания в разы...
   Но, хватит пока о деле. Молодые люди, рты закрываем. Вводная лекция закончена.
   Итак, для ясности: Россия определенно намерена отплатить Англии за постоянные подрывные усилия в нашей Средней Азии, Польше, Финляндии и далее по списку. Про ее деятельную помощь японцам, думаю, вам напоминать излишне. В смерти каждого русского офицера, солдата или матроса на прошедшей войне - изрядная доля английской вины. Но месть - это блюдо, которое хорошо подавать холодным...
   - Позвольте мне предложить тост, господин капитан! За вашу победу над Микадо! - долговязый младший Маккаллог, наполнив стопки, прочувствованно поднялся со своего места, по ходу этого процесса треснувшись затылком о верхнюю койку, чем немедленно вызвал дружный хохот окружающих.
   - Мой дорогой Дэнис, а можно, все-таки я? По праву гостя в вашей замечательной компании?.. - Балк подмигнул смутившемуся юноше и тоже встал со своей стопкой, - Кроме того, наша дальневосточная виктория - уже свершившийся факт. А посему:
   За свободу Ирландии, друзья мои! За ее замечательный, гордый народ. За ВАШУ будущую, долгожданную победу!..
  
  
  
  
  

Глава 9. Не защитники Родины, а ее центральные нападающие.

  
   Кильский канал, Балтийское море, Санкт-Петербург. Апрель - май 1905-го года
  
   Михаил Александрович фон Элленбоген зябко поежился, затягивая потуже воротник дождевика. С полей его зюйдвестки стекали тяжелые капли дождя, покрывшего скачущей рябью всю водную поверхность рукотворной реки и многочисленных, роскошных луж на тянущихся вдоль нее пешеходных дорожках. Мокрая сталь проплывающих над головой массивных металлоконструкций моста Левенсау, гулким эхом отражала стук машин экс-минного крейсера, а ныне посыльного корабля, пробегающего под ним на 15-и узлах. На скорости, вообще-то запрещенной при проходе Кильским каналом, но для "Лейтенанта Ильина" было выправлено особое разрешение администрации. Оборотная сторона сего аусвайса - личная ответственность командира, которому предстояло отстоять на мостике все время, пока его кораблик следует по важнейшей водной артерии Германии...
   Потомок чешского рыцаря Карела Элленбогена, младшего сына в многочисленном семействе знаменного латной конницы Пражского града, по причине полного отсутствия видов на наследство, предложившего меч магистру Ливонского ордена, а после пленения в Дерпте московитами Ивана IV, прижившегося под скипетром Грозного Царя, успел уже привыкнуть к гонкам по Балтике. После авральной переборки машин и замены котлов, вместо ожидавшегося ухода с отрядом новейших броненосцев на войну с японцами, таким занятием был без остатка заполнен его истекший год.
   Суета эта началась в тот день, когда во время ремонта силовой установки "Ильина" вице-адмирал Дубасов лично осмотрел корабль в Кронштадте и вручил опешевшему командиру приказ министерства о переклассификации минного крейсера в посыльный корабль - авизо, с частичным разоружением.
   Согласно распоряжениям начальства, надлежало снять и сдать к порту все семь минных аппаратов, а не только бортовые, отказ от которых был следствием установки трех новых котлов Никлосса вместо шести локомотивных, отслуживших свой век. Водотрубные котлы французской фирмы хоть и имели на треть большую суммарную паропроизводительность, но были существенно выше по габаритам. Поэтому помещения бортовых минных аппаратов и стеллажи их смертоносных снарядов, располагавшиеся уровнем выше, над броневой палубой, стали частью котельных, а сама бронепалуба над ними была заменена противоосколочными гласисами из полудюймовых плит крупповской брони. Были сняты с корабля и четыре 47-миллиметровых пушки. После чего, благодаря уменьшению экипажа, вместо освободившихся матросских кубриков в авральном темпе оборудовали дополнительные каюты и складские помещения.
   На испытания "Лейтенант Ильин" вышел не только с "откапиталенными" машинами и водотрубными котлами, но также с новыми винтами, каждая из их лопостей была почти вдвое шире, чем у прежних. Итог: 4100 индикаторных сил и ставшая явью недостижимая при рождении корабля в 1888-м году мечта адмирала Шестакова - 22 узла "с хвостиком" на шестичасовом пробеге...
   А дальше - понеслось, поехело! Так, что голова пошла кругом. Только за шесть неполных месяцев - с мая по октябрь прошлого года - десять рейсов в Гамбург, Киль, Стокгольм и Копенгаген!
   Бензиновые моторы для минных катеров и их американцы-конструкторы. Новые двигатели уже с германского завода, запчасти к ним, срочные бумаги по подводной лодке "Форель". Специалисты-немцы с верфей Ховальда и Круппа в Петербург, наши офицеры, инженеры и ученые - в Германию. Маузеры и шестьсот килограммов патронов. Шведы с подшипниками, датчане с "пулеметным" контрактом и первая партия их "Мадсенов". Английские дальномеры. Какие-то магниты и разная прочая дефицитная электрика от Сименса и Слаби для беспроволочных телеграфов. Несколько тонн новой толовой взрывчатки, пока не принятой на вооружение даже в германском флоте!
   Туда - и обратно. Туда - и обратно...
   Правда, во всей этой свистопляске были и приятные моменты. Согласитесь, что "Анна" на шею и двухпросветные погоны каперанга "за отличие" из рук Дубасова, причем без войны, за "похвальную распорядительность и безаварийность", - это же здорово! Пусть и с оставлением на мостике посыльного корабля 2-го ранга.
   Роль пса, стремглав носящегося за брошеной хозяином палкой, поначалу обижавшая мечтавшего о славных боевых подвигах офицера, даже пришлась Элленбогену по вкусу. В особенности после того, как он сам сумел оценить всю важность сэкономленных с помощью его кораблика и моряков поистине бесценных часов, дней и месяцев на самых важных направлениях оснащения флота и армии новейшими вооружениями.
   А когда до Кронштадта дошло известие об итогах атаки катеров под командованием Плотто на японский флот в Сасебо, "Ильину" было доверено начать салют флота в честь славной победы тихоокеанцев. Морской министр и Совет Адмиралтейства не забыли о тех, без кого этот выдающийся успех наших катерников никогда бы не состоялся. В тот вечер, впервые за войну, Михаил Александрович даже позволил себе употребить лишнего.
   Однако, долгожданное окончание противостояния на Дальнем Востоке, не положило конец курьерским рейсам "Лейтенанта Ильина". Подготовка к постановке в завод изрядно "подуставшего" пожилого кораблика внезапно была прервана секретным приказом от адмирала Дубасова на имя Элленбогена:
   "Вам надлежит срочно следовать в германскую базу Вильгельмсхафен, где принять на борт группу лиц с п/х "Майнц" (порт приписки - Гамбург) по списку, представленному Вам капитаном ИССП В.А. Балком, для срочной доставки его и указанных им лиц в Кронштадт. Особый режим прохода Кильским каналом для "Лейтенанта Ильина" согласован..."
   "Хм, кстати, а вот и он, собственной персоной. Господин опричник. И какой только черт дернул замечательного флотского офицера, чьи подвиги уже стали легендой среди моряков, друга самого Великого князя Михаила, вдруг бросить все и перейти в тайную полицию? Хоть режьте меня, но не понимаю я этого. Человек - загадка..."
   - Михаил Александрович, простите, я не помешаю?
   - Не волнуйтесь, Василий Александрович, уместимся. Поднимайтесь наверх, ко мне. Кстати, может быть, кому-то из Ваших людей захочется подышать? На город Киль и шлюзы Хальтенау посмотреть? Места на верхней палубе достаточно...
   Я знаю, - в каютах у вас душновато. Только тут нет нашей вины. Заводские спешили с отоплением и что-то, похоже, не рассчитали с регулировкой: если убавить напор кипятка от котла, сразу холодать станет и сырость замучает. К сожалению, борта у новых кают изнутри обшить не успели. Отпотевать мигом начнут по такой погоде.
   - Не беспокойтесь, все прекрасно. Народ у меня не сильно изнеженный. А пар костей не ломит. Наверх же пока никому нельзя, кроме меня. Приказ начальства. В море выйдем, вот там - другое дело.
   - Понятно.
   - Кстати, Михаил Александрович, позвольте полюбопытствовать, если я правильно понял, часть нашей жилплощади раньше кубриком для нижних чинов была?
   - Да.
   - А как матросы-то жили у Вас постоянно в сплошном железе? Так - и до чахотки рукой подать.
   - Пока мы поднимали флаг только по свободной ото льда воде, а команды зимовали в береговых экипажах, особых затруднений не было. Но сейчас, когда по примеру немцев, русский флот с прошлого года перешел на круглогодичную кампанию, проблем целый ворох насыпался. У нашего "Ильина", как и у многих кораблей старой постройки, за исключением крейсеров, были обшиты деревом лишь офицерские помещения. Только благодаря новой системе центрального отопления и перезимовали, с грехом пополам.
   Кронштадские корабельщики к лету обещают у нас все бортовые стенки жилых помещений изнутри покрыть пробковой крошкой. По немецкому патенту. Правда, у меня лично уверенности в этом нет. Вы ведь лучше меня представляете, сколько ремонта на промышленность свалится, когда флот с Дальнего Востока возвращаться начнет...
   Кстати, как Ваш больной товарищ? Помощь моего лекаря точно не требуется?
   - С ним все будет в порядке, не волнуйтесь. Проспится до завтра, полегчает. Птичья у него болезнь-то...
   - Перепелиная? - командир "Ильина" чуть заметно улыбнулся.
   - С кем не бывает, - лукаво подмигнул Элленбогену Балк, - Тем паче, что повод для него был извинительным. Кстати, а как германцы приняли Вас в Вильгельмсхафене?
   - Прекрасно приняли. С салютом, с визитами. Даже удалось бегло взглянуть на всю их организацию. Честно скажу: впечатлило. Очень. Особенно все, что касается удобства базирования, угольной погрузки и судоремонта. Кажется, вот только-только начали они флот развивать у себя, и уже - пожалуйста: нам у них впору многому поучиться. Завтра я собирался доки осмотреть, а послезавтра - верфь. Уже разрешение начальника над портом получил. Мы ведь думали, что "Майнц" только через три-четыре дня придет. И если бы не ваше утреннее явление, сегодня нас ждал бы прием в Собрании или в Ратуше.
   - Получается, обломали мы Вам и Вашим офицерам хороший вечер.
   - Получается. Но служба превыше собственных планов и приятных мелочей, так что мы не в обиде. Да и чем ближе к дому, тем лучше. Мы еще неделю назад готовились завершить кампанию и вставать в завод. Молодежь уже планы разные строила на берегу. Но раз надо еще раз сбегать, значит - надо.
   Только после - сразу влезаем в док. Слышите, как мерзко погромыхиваем. И масла жрем немерянно. Котлы тоже на последнем издыхании почти. Загнали мы "никлоссов" за год. Да, полегче они, чем "бельвили", но мороки с ними много. Трубки тонкостенные, пригорают, шипят. В море - сразу глушим такие. Иначе обвариться духи могут запросто. Да еще кладка под котлами получилась не ахти. Торопились заводские. С топками - там свои огрехи. Как Вам наш дымок? Не правда ли, впечатляет? Стыдно даже по сторонам смотреть. Благо, что немцы-фотографы в такую погоду по домам сидят...
   - Да, сажи дюже богато. Хорошо, что трубы у вас удлинили: и тяга лучше, и грязи на палубе поменьше. Не закоптим мы бюргерам все их свеженькие газоны?
   - Дождь проливной, смоет. Тут он - как раз в масть.
   - Пожалуй. А по поводу вашей несостоявшейся вечеринки в Вильгельмсхафене: долг за мной. В Питере сочтемся.
   - Да, полно Вам, Василий Александрович. Какие тут счеты? Но за предложение - спасибо! Лично я с удовольствием с Вами отвечеряю. Кают-компания, думаю, тоже вряд-ли будет против возможности услышать о подробностях взятия "Кассуги" и "Ниссина" из первых рук, равно как и о штурме форта у Йокосуки.
   Только вот до Питера нам еще предстоит дойти: барометр падает. И что-то уж очень быстро. Через полчаса начнем шлюзоваться. А как Кильскую бухту минуем, в открытом море к ночи нас ожидает, похоже, то еще веселье...
   Элленбоген озабочено нахмурился и, окинув взглядом мрачное, беспросветное небо, наклонился к амбушюру, вызывая на мостик старшего механика.
  

***

   Пожалуй, такое светопреставление Василию довелось испытать впервые в жизни. Мало того, что грозовой шторм на Балтике с его короткой и хлесткой волной, сам по себе выматывает человека похуже, чем тяжелая бискайская зыбь или пенная толчея валов под напором Мистраля возле Тулона или Марселя. Главное - ему впервые пришлось испытать ярость морской стихии на кораблике водоизмещением почти в десять раз меньше, чем у "Варяга", и почти в двадцать раз, чем у громадного броненосца, вроде "Орла", на котором Балку довелось поштормовать во время Токийского похода.
   Слава Богу, предчувствие не обмануло, - от ужина он отказался. Хотя утешением это оказалось слабым. Поскольку его сосед по каюте не внял вкрадчивому голосу разума и перекусил. Что творилось с бедным Максимовым в первые три часа пытки качкой, можно проиллюстрировать лишь известной фразой из классики: "ни в сказке сказать, ни пером описать". В схватке желудка с вестибулярным аппаратом "хомо сухопутикус" проиграли оба. А если добавить факторы замкнутого пространства и хорошо развитого обоняния у Балка, третьей жертвой физиологической битвы закономерно стал Василий. То, что он честно смог продержаться на силе воли часа полтора, мало радовало...
   Часам к трем ночи, пристегнутые к койкам, измученные и вконец обессиленные, Максимов и Балк провалились, наконец, в вязкое, болезненное забытье, причем последней мыслью Василия было желание наутро, если они до него доживут, низко поклониться командиру "Ильина" и его морякам.
   Воистину: миноносники - это люди особенного склада. Чтобы бороздить штормовые моря на таких вот утлых скорлупках, при этом не сваливаясь замертво тряпичной куклой, а управляясь с их механизмами от штурвала до топки, нужно было иметь в себе что-то от породы древних викингов или поморов.
   Медицинская наука утверждает, что людей, совершенно не подверженных морской болезни, вообще не существует. Для кого-то "благоприобретенная качкоустойчивость" зависит от силы воли и способности перебороть физические слабости, от выработанной штормовыми милями привычки или припрятанного на критический момент лимона. Ну, а для кого-то - от синих рубцов, остающихся на теле после общения с цепочкой боцманской дудки, популярного на флоте в начале 20-го столетия, веками проверенного средства от морской болезни для молодых обитателей кубриков.
   Но перед стихией Нептуна равны все. И матрос, и офицер, и сам командир корабля. Неспроста англичане подметили, что лучшие адмиралы получаются из офицеров, которые в молодые годы в досталь потоптали палубы малых кораблей. А то, что великого из великих сынов их нации мореходов - Горацио Нельсона - до самого последнего дня его жизни немилосердно укачивало, с одной стороны говорит о том, что исключения лишь подчеркивают правила, а с другой - показывает подлинную силу духа этого выдающегося человека.
  

***

   Сквозь грозовой фронт "Лейтенант Ильин" пробился к 11-и утра следующего дня, оставив за кормой остров Бронхольм. По мере того, как штормовая болтанка постепенно стихала, начинали оживать и пассажиры. Максимов с трудом поднялся и, приведя в относительный порядок внешний вид и выражение лица, побрел в сторону корабельного бака проведать "несчастных буров", хмуро пошутив на дорожку о том, что захлебнуться собственным желудочным соком не пожелал бы даже Китченеру.
   Поскольку волны уже минут двадцать как не достовали до иллюминатора их каюты, Василий рискнул и, открутив барашки, слегка приоткрыл его стекло, получив в лицо порцию водяных брызг. Свежий, прохладный воздух потоком ворвался внутрь, рассеивая тяжесть в голове. Отголоски тошноты отступали и, натянув под подбородок одеяло, Балк решил позволить себе с полчасика поваляться в койке: начальству появляться на людях положено полностью придя в себя. Да и подчиненным с подшефными не мешает дать время прочухаться. В том же, что для них пережитое "большое балтийское приключение" стало суровым испытанием, он ни разу не сомневался.
   И, следовательно, можно еще разок перечитать то, как лондонский корреспондент "Гамбургер Тагеблатт", со ссылкой на анонимный источник в Скотланд ярде, живописует о подвигах господина Рачковского и его команды на большевистском съезде. И подумать о судьбе гениального человека, чей выдающийся аналитический ум достался мечтающему о вендетте твердолобому упрямцу...
   "Итак, Владимир Ильич Ульянов не согласился с новыми реалиями, не принял руку примирения в форме предложения участия в правительстве Столыпина и решительно продолжил идти своим путем к "диктатуре пролетариата". Точнее, к захвату власти в России кучкой "русских" профессиональных товарищей-революционеров, - содержанок англо-еврейской мировой закулисы. За редким исключением, большинство этих деятелей, одержимых гордыней, мечтает не только разрушить российскую государственность "до основания", но и обогатить коллекцию утопических догм о коммунистическом обществе и ведущей к нему классовой борьбе, своими собственными теоретическими измышлениями. От "обобществления женщин" до "мировой революции" включительно. Дабы после победы в гражданской войне и захвата власти, заняться их практической реализацией.
   Бедный, доверчивый русский пролетариат. Цинично обманутый "единственный до конца революционный класс"! Знали бы вы, что эти деятели выбрали своим орудием именно вас, 7% населения России, по одному лишь, но самому важному признаку: живете и трудитесь вы в городах, в столицах! И именно вашей живой силой - руками, телами, глотками, кулаками - проще захватить властные институты государства, нежели таким же, но крестьянским мясом, обитающим вдали от Сенатов-вокзалов-телеграфов.
   В этом и был смысл фразы "Мы пойдем другим путем", от юного Володи Ульянова. Не полковой путч масонов-декабристов, не тайный заговор кучки интеллигентствующих цареубийц из "Народной воли", не уповающее на приросшую к земле массу крестьянства народничество - воинствующее толстовство, не эсэровская банда фанатичных бомбистов-туберкулезников могут водночасье смести власть. А только те, кто при соответствующей организации и пропаганде, вылитой на их головы, способны это сделать силой толпы.
   Эх, знать бы вам, рабочим русских мануфактур, фабрик и заводов, сколько десятков миллионов жизней заплатит Россия, и вы - не в последнюю очередь, за такую свою, а вернее, - за ИХ, победу...
   Вы спросите: "Ну, а марксизм? Как же марксизм?!"
   Что марксизм? Это всего лишь логичная политэкономическая теория, позволяющая желающим понять принципы работы экономики и получения добавочной стоимости. А еще, - шанс для товарищей революционеров объяснить конкретно вам, русским рабочим, их выбор. Выбор именно вас в качестве сносящего государство тарана, для ИХ прихода к власти. И запудрить на будущее ваш доверчивый мозг демогогическими штампами, вроде "Учение Маркса-Ленина всесильно, поскольку оно верно!" Такие вот дела...
   Когда Русско-японская война закончилась, и канал получения денег от английских заказчиков русской смуты через японскую резидентуру иссяк, а товарищ Бронштейн с очередным американским траншем от мистера Шифа подозрительно глупо оступился под парижский поезд, Ленин решительно согласился получать финансирование практически напрямую от кукловодов, при посредничестве полностью подвластных им субъектов в России. В отличие от партийной верхушки эсэров, которым тоже было предложено поучаствовать в цареубийстве за денежку сегодня, и политические ништяки в будущем.
   Красавец ты, Владимир Ильич. Что тут еще скажешь. Не учел только три момента. Во-первых, "фактор Фридлендера". Сиречь его аппаратуру для прослушки, которая уже помогла придавить в зародыше "Путч царских дядюшек". Во-вторых, решение Зубатова об установке ее в особняке бывшего министра финансов пару месяцев назад. А в-третьих, разрешение на "силовой вариант" в Лондоне, данное Николаем после прочтения стенограмм задушевных бесед у камина господ Витте, Барка, Лопухина и прочих.
   Но есть и четвертый момент. Личный. Не дам я тебе добраться до власти. Никогда. Ибо именно твои идейно-практические последыши-вырожденцы довели великую державу до позора Афгана, до ужаса и вселенского посмешища Беловежской катастрофы. Но твоя уникальная голова России еще может пригодиться. Рискну: дам тебе еще один шанс...
   Так что там пишет в своей статье герр Майер?
   "В двухэтажном частном особняке, находящемся в лондонском предместье Сент-Олбанс, произошла массовая драка со стрельбой. Там проходило собрание активистов российской Партии социал-демократов РСДРП, вернее, как выяснилось, той части партии, которая стоит за открытое революционное выступление и вооруженный захват власти в Петербурге. Раскол между радикальным, "молодым" крылом партии, и ее относительно умеренными отцами-основателями, в лице господ Плеханова, Мартова и Аксельрода, о деятельности которых наша газета неоднократно писала, случился около года назад.
   По утверждению осведомленого лица, близкого к Скотланд ярду, целью нынешнего собрания и было организационное оформление новой, воинствующей партии, или нечто подобное. Однако, судя по всему, в РСДРП с таким ходом событий не все были согласны. И после бесплодных попыток убеждения раскольников, в ход пошли уже другие, жесткие методы. Что косвенно подтверждается из просочившихся в русские газеты материалов по Делу князя Ираклия Церетели, арестованного берлинской полицией и экстрадированного в Петербург несколько месяцев назад. В ходе междуусобицы русских социал-демократов шесть человек были убиты, а из пяти, доставленных в лечебницы, одна дама той же ночью скончалась: падение из окна привело к травмам, не совместимым с жизнью..."
   Вот так. Только был ли сам Ленин среди погибших? Во всяком случае, Рачковский с Герасивомым гарантировали мне, что этого не случится. Но как уж там все у них прошло, кто знает? Когда придем в Питер, возможно у Зубатова уже будет на столе рапорт от наших "заграничников", а может, и не успели еще переслать. И кто персонально эти семь новопреставленных? Немец в репортаже фамилий не назвал, естественно..."
  

***

   Как ни хотелось Василию оказаться в Питере до возвращения Николая из поездки на Дальний Восток и в Маньчжурию, надеждам этим не суждено было сбыться. Известие о том, что царь уже два дня как в столице, командир "Ильина" и его пассажиры получили в Кронштадте, одновременно с распоряжением адмирала Дубасова о немедленном входе экс-минного крейсера в Неву и швартовке к дебаркадеру у Николаевского моста через час.
   "Сейчас около семи утра. И чтобы в такую рань не спал, ожидая нас, сам министр? Подозрительная какая-то спешка. Тем паче, что кое-кого из находящихся на борту персон совершенно не нужно "светить". Гораздо логичнее выглядела бы постановка к стенке одной из столичных верфей. Или Балтийского завода, или Адмиралтейского. Может, что-то форсмажорное тут у них происходит, если начальство минуты считает?.."
   В то время, пока плавно уменьшая ход и бурнув напоследок винтами воду в реверсе, "Ильин" приближался к причалу, баковые и ютовые ловко управлялись с швартовными концами, подавались на борт сходни, а каперанг Элленбоген добродушно "фитилил" за какую-то, замеченную им нерасторопность вахтенному начальнику, Балк, Максимов и их офицеры внимательно изучали небольшую группу встречающих. А заодно и стоящие на набережной транспортные средства.
   Сложить два и два - не шибко хитрая арифметика: Медников с его "орлами", плюс весьма знакомый экипаж с конной охраной "от Спиридовича". Значит, встречает сам Председатель и, скорее всего, кто-то из Фамилии. А кто из Романовых мог точно знать о времени и месте нашего прибытия? Разве что сам Николай и Мишкин. Вывод: что-то тут действительно произошло неординарное.
   Поручив Максимову организовать передачу ирландцев и товарища Литвинова "по заведованиям": первых - в подготовленный по такому случаю особняк, а большевистского казначея в понятный, теплый подвальчик, поближе к творческой лаборатории ротмистра Павлова, Василий простился со своими и корабельными офицерами, после чего быстро сошел на дебаркадер, навстречу крепкому рукопожатию Батюшина.
   - Василий Александрович, приветствую! С успехом Вас!
   - Здравствуй, Николай Степанович. И - спасибо, дорогой! Принимай товар. Казначей товарищей эсдеков уже размяк по дороге, щебетать, ака певчий дрозд, у нас будет. Отчет по первым допросам тебе Бойсман передаст. Подробный. Господин Лазарь Борисович как добрался? Что-нибудь интересное уже поведал?
   - Все в порядке. Жидок умный, в дурочку играться не стал. Да и беглое знакомство с хозяйством Владимира Игоревича его сразу взбодрило. Почитаете протоколы. Там много интересного, по американцам - в особенности. Кстати, по-моему, у Зубатова они с собой.
   - Понятно. Сам здесь, говоришь?
   - Здесь. И еще - Великий князь Михаил Александрович. Ждут Вас в карете.
   - По какому случаю целый комитет по встрече собрали, да еще в этакую рань? Что-то стряслось, Степаныч?
   - Если коротко: два покушения на Императора. Первое - японцы, еще в Маньчжурии. Информация пришла, когда Вы уже были на операции. Отбились с боем. Повезло нам, не повезло самураям - напоролись на случайных казаков из переселенцев, а те не робкого десятка дяденьки оказались. По ходу дела и наши конвойцы подоспели...
   Кстати, есть пленный. И не кто-нибудь, а сам бывший начальник второго отделения штаба Оямы, генерал-майор Фукусима Ясумаса. Но он очень серьезно ранен, доктора пока никаких гарантий не дают.
   - Ничего себе! Действительно, повезло.
   - Если бы не Ваши ручные бомбометы, неизвестно еще, как бы все дело обернулось. Пулеметов три штуки у азиатов было, не говоря уж про взрывчатку и прочее.
   - Получается, все как мы и опасались: армейская самурайская элита побежденной себя не считает. Чтобы эти отморозки на подобное дельце пошли с ведома их Микадо, никогда не поверю. Бедняге "Божественному" Тенно не позавидуешь в таком гадючнике. Как и его морякам. Лампасники на них всех собак понавесят...
   А второе?
   - Пять дней назад, под Сызранью.
   - Кто?
   - Пока не ясно. Но работали не дилетанты. Закладка под путь перед самым въездом на мост. Три пуда динамита почти и замаскированный взрыватель на удар пулей снайпера. Конструкция у него весьма занятная. Смотритель моста или в бегах, или прикопали...
   - Кого-то взорвали?
   - Нет. Бог миловал. Нашла наша собака с контрольной бронедрезины за пять часов до прохода литерных поездов. Псинка из самых первых пяти, что обучили еще осенью. Так что с меня причитается, как с Фомы неверующего, Василий Александрович.
   - Взрывчатка фабричная?
   - Несомненно. Не нашего производства. Шведская, скорее всего...
   И на десерт: позавчера в Царском селе медниковские накрыли эсэровскую группу бомбистов на стадии подготовки снарядов. Трое подорвались, двоих взяли. Утверждают, что готовились к акции против Николая Николаевича-младшего. Но, полагаю, - врут...
   - Бодренько тут у вас как-то...
   - Ну, что уж есть. Зато - все наше.
   - Плохие шутки-то, Степаныч.
   - И рад бы повеселее, но, - сам видишь... - грустно вздохнул Батюшин, распахивая перед Балком дверцу зубатовской кареты.
   - Ну, здравствуй, дорогой! - привстав со своего места, Михаил заключил Василия в объятия, совершенно не стесняясь сидящего рядом при полном параде с таинственной улыбкой Джаконды на лице Зубатова, - Давай, забирайся к нам скорее.
   И короткий приказ начальнику конвоя:
   - В Царское! Живо!..
  

***

   - Наш покойный Государь Александр Александрович считал, что враждебные России силы "боятся ее огромности". Это не совсем так. Боятся не наших размеров и богатств. Им завидуют. Боятся же - нашей силы. И ненавидят ее. А первооснова силы государства - сильная власть. Сегодня персонифицированая лично в Вас, Ваше величество.
   Введение совещательной Думы и политических партий не поменяло ситуации с властью в Российской империи в принципе. Враги нашей державы прекрасно понимают, что этот неожиданный для них шаг помог Вам выиграть время для реформ и изрядно сократил поле пропагандистских манипуляций над умами и душами русского народа. В итоге, в пику их желаниям, Ваше положение лишь укрепилось.
   В первое десятилетие Вашего правления ненавистники России воспринимали Вашу деликатность и консерватизм во внутренней политике за слабость и нерешительность. А осторожность и такт в политике внешней - за трусость и глупость. Исходя из этих ложных посылок, строились и осуществлялись их планы по развалу Империи, планы разложения страны изнутри и ее последующего падения после легкого внешнего толчка.
   Сегодня все эти замыслы перечеркнуты, рассыпались как карточный домик, после военного поражения Японии и внезапно начатых Вами внутриполитических реформ. Финансовые и иные вложения в планы ниспровержения России, с последующим ее закабалением и превращением в послушное орудие, пошли у этих господ прахом. Но главная их потеря в том, что они впустую потратили драгоценное время на критически важном отрезке мирового развития.
   С каждым годом Германия - главный конкурент британцев и их попутчиков на мировой арене, а также вожделенная добыча паразитирующих на англосаксах потомков известного клана ростовщиков-иудеев из Франкфуртского гетто - усиливается темпами, превышающими таковые как у Англии, так и у Франции.
   На этом фоне успешная в своей Восточной политике Россия, объективно может не пожелать воевать с немцами за чуждые ей интересы, а наоборот, найдет в Рейхе главного экономического партнера. От чего и до политического альянса рукой подать. Между тем, успешное стравливание русских с немцами, - непреложное условие сохранения мирового господства Англии напару с ее заокеанским отпрыском-акселератом. В этом стержень англосаксонской глобальной стратегии. Менять которую они не намерены.
   Нам нужно четко осознать, что де факто свое поражение признали только японский Император и его разбитый флот. А все остальные наши недруги как были, так никуда и не делись. Ни на йоту не поменялись их хищнические интересы и цели в отношении России. Поэтому и яростное стремление этих деятелей нанести удар по главной силе, вогнавшей их в крупные убытки и рушащей привычный для них миропорядок, вполне логично. Вам, Государь, будут в глаза мило улыбаться, рассыпаясь в дифирамбах, но пряча за пазухой камень, а под полой стилет.
   Называя вещи своими именами, надо признать, что против России ведется война. Развязана она без приватных угроз, дипломатических нот или ультиматумов. Без разрыва посольских и торговых сношений. Это война тайная.
   Поскольку сегодня Российская империя в союзе с немцами может в войне открытой раскатать как здесь, в Европе, так и в Азии, всех и вся в ровный, тонкий блин со всеми вытекающими, то провоцировать такое развитие событий наши враги, ясное дело, не желают. Для очной схватки они будут копить силы и выстраивать новые союзы...
   Кстати, в конце 20-го - начале 21-го веков сложилась в чем-то подобная ситуация. У нас прямое военное столкновение держав грозило гарантированным взаимоуничтожением сторонам конфликта из-за могущества некоторых видов оружия. И способ враждебных действий, получивший название "гибридная война", стал единственной альтернативой классическому военному противостоянию. Цель ее - смещение в стране-противнике законной, патриотической власти, с заменой на вражеских марионеток.
   Применение базового инструментария такой необъявленной войны, в которой экономически более сильная сторона имеет явные преимущества, может рассматриваться и как доказательство ее ведения. Хоть в целом, хоть по отдельным пунктам. Там, в моем времени, почему-то было не принято отвечать на все эти подлости открытой силой. И, по-моему, напрасно...
   Что это за инструментарий? Во-первых, тотальная, не стесняющаяся самой наглой лжи и извращения фактов, пропаганда. Ура-патриотическая в своем народе и разлагающая среди населения страны-противника, для взращивания инсургентов внутри ее.
   Во-вторых, создание и пестование враждебных для нее квази-государств, фанатично-религиозных и националистических бандитских формирований в них, для последующего разжигания кровавых локальных конфликтов у границ страны-противника. Безучастной к ним она остаться не может, ибо там убивают соплеменников.
   Такие локальные конфликты истощают казну и озлобляют население страны из-за ухудшения уровня жизни и известий о гибели в них родных и близких. Выдерживать их годами способна только страна с огромным "потенциалом прочности". Как минимум, способная собственными силами накормить, одеть-обуть и защитить свой народ.
   Поэтому еще один из важных и эффективных инструментов гибридной войны - торгово-промышленные ограничения. Запрет на продажу стране-противнику дефицитных для нее ресурсов и технологий, а также на покупку у нее всего, что позволяет наполнять бюджет за счет экспорта. В наше время это все называлось "наложением санкций".
   В области внешней политики - это борьба за лишение страны-противника сильных союзников. Все эти "окружения", "международные изоляции" и тому подобное, - мощное оружие двойного поражения, так как огульное представление в прессе страны-противника под ярлыками "тюрьмы народов", "международного изгоя" или "империи Зла", само по себе - прекрасная база для раскрутки маховика разнузданной пропаганды.
   И, наконец, если все прочие усилия приносят, с течением времени, лишь скромные результаты, в ход идет физическое уничтожение лидеров страны-противника. Если нет тайного соглашения на этот счет, типа "ниже пояса не бить", или "разрешено все, кроме отстрела первых лиц". Причем, конечно же, устранение производится чужими руками...
   - То есть, надо ждать продолжения попыток моего убийства, остановки парижского кредитования и саботажа нашего хлебного экспорта?
   - До тех пор, пока мы не заставим врага пойти на договоренность "по персоналиям" и не нанесем удар по американскому зерновому экспорту, причем из обеих Америк, - да, Государь. Вот только ждать - применимо к данному случаю - это проигрышная стратегия. Считаю, что лишь жесткая и решительная контратака заставит противника отступить на данных направлениях.
   Что же касается вопроса по кредитам, то тут все интереснее и сложнее. Пока - это не только подпитка наших экономических и социальных реформ, но и их главное оружие по проникновению в Россию и удержанию ее в своей сфере влияния. Это основа их игры "вдолгую".
   Таким образом, мне представляется, что лишь текущая, локальная операция такой гибридной войны ведется против Вас персонально. Исходя из понимания этого, нам и надо строить контригру...
   - Вы сказали "заставит отступить", Василий Александрович. Иными словами, Вы считаете, что это не победа, а лишь тактический выигрыш, как в паре шахматных партий большого матча?
   - Конечно, Ваше величество. Победа - это полный, фактический и документально оформленный акт отказа врага от борьбы и интересов, ее породивших. Контролируемый со стороны победителя в дальнейшем. Или же - уничтожение противника.
   В нашем случае, реальная победа возможна как следствие военного разгрома стран, которые эти деятели финансово, а значит - фактически, уже подчинили себе, используя ныне как инструменты удержания своей закулисной власти над большей частью Мира и дальнейшего распространения ее. И я боюсь, что в перспективе иного варианта игры на выигрыш нам не дано. Причем по причинам, от нас практически не зависящим...
   - Поясните, почему?
   - Сейчас величайший мировой конфликт раскручивается вокруг англо-германской борьбы за рынки сбыта и доминирование в мировой торговле. Его ближайший аналог - англо-голландские войны. А наиболее масштабный, - схватка не на жизнь, а на смерть, между Римом и Карфагеном.
   Момент, когда англосаксы были в силах без войны придушить амбиции германцев, был ими упущен на Берлинском конгрессе. Если бы тогда в Лондоне Гладстон и Солсбери догадались, что на самом деле на уме у приказчика Ротшильдов маркиза Биконсфильда, и во что через пару десятков лет превратится скроенная Бисмарком империя, возможно, что крест над Святой Софией в Константинополе был бы поднят еще тогда, и сегодня Мир не катился бы ко второй Великой войне.
   Удержаться над этой дракой у Российской империи не получится, как бы мы этого не желали. Слишком уж мощными финансовыми рычагами воздействия на европейские правительства сейчас обладают теневые организаторы мировой бойни. И слишком много у России болевых точек, которые непременно будут затронуты провокаторами: Балканы, Персия, Армения, Дальний Восток, Финляндия, Польша, Галиция...
   Важнейшее стратегическое решение при имеющемся раскладе, - на чьей стороне нам выступить. Личное мое мнение: во-первых, из двух зол разумно выбирать меньшее, а во-вторых, решать нужно, руководствуясь только собственными интересами России, а не "замшелыми альянсами", напоминающими скелеты в шкафу. Платить жизнями наших людей за сохранение мирового господства англосаксов и их еврейских симбиотов, для которых все мы недочеловеки или гои - это не глупость даже. Это преступление.
   Исходя из этого, считаю, что России необходимо как можно дольше придерживаться политики нейтралитета. Во всяком случае, очень правдоподобно делать вид, что мы ее придерживаемся. А воевать предпочтительно на стороне Германии. Но не вдруг, рубанув с плеча, а заранее все предметно обсудив с Берлином и назначив ему справедливую цену.
   Как прагматичный, западный народ, такой подход немцы сочтут вполне здравым и достойным уважения. С учетом бисмарковской школы дипломатии и Ваших дружеских отношений с кайзером Вильгельмом, Государь, представляется, что дух и буква русско-германского соглашения будут пунктуально исполняться обеими сторонами.
   Что же до сложившейся для нас на данный момент тактической ситуации, то решать, перейдем ли мы границы в ответных шагах и дадим ли зарвавшемуся врагу зеркальный ответ на его территории в отношении кого-либо из его ключевых персоналий, Вам, Ваше величество. Силы и средства для этого у нас имеются, хотя формально Спецназ ИССП и находятся пока в стадии формирования.
   Для подготовки моих людей использованы элементы опыта, которого, по понятным причинам, у противника нет, и еще долго не будет. Границы, особенно морские, сегодня можно считать прозрачными, что облегчит тактическую реализацию операций. А спецназ для того и создан, чтобы ограниченными силами решать задачи в глубине территории противника. Мы не защитники Родины, мы ее центральные нападающие. Прошу простить мне терминологию из английского футбола...
   Но принимать это решение нужно прямо сейчас, Государь. Завтра может быть уже поздно...
   - Спасибо, Василий Александрович. Господа, все ли согласны с мнением капитана Балка? Или у кого-либо из вас имеются возражения относительно необходимости нашего срочного и адекватного ответа на все эти подлости, который покажет их потенциальным заказчикам, что мы достаточно полно осведомлены об их уязвимых местах? Только стоит ли нам при этом сразу идти на силовые шаги против конкретных персон? Или на первый раз ограничиться бескровной демонстрацией наших возможностей и готовности принять "игру без правил"?
  

***

   Когда первое заседание Комитета Политсоветников, а для узкого круга - Комитета Посвященных, закончилось, участвовавшие в нем Дурново, Зубатов, Банщиков и Михаил Александрович отправились к обеду. Николай же удержал Балка подле себя и пригласил на несколько минут выйти на балкон, покурить. Убедившись, что они остались вдвоем, самодержец виновато улыбнулся и, крепко пожав Василию руку, тихо проговорил:
   - Спасибо за успехи в Англии, Василий Александрович. Рад, что все прошло удачно. Мы все за Вас и Рачковского очень волновались. И позвольте просить у Вас извинения за то, что поставил Сергея Васильевича Зубатова в курс Ваших, Банщикова и Руднева дел, не дождавшись Вашего возвращения. Ситуация вызывала определенные опасения, так что...
   - Вы были абсолютно правы, Ваше величество. Даже без учета последних событий, я и сам собирался просить Вас ввести Председателя в этот круг, поскольку после нашего с ним близкого знакомства, совершенно уверен в верности и преданности этого человека Вам и России. Теперь Вы можете принимать самые важные решения с действительно полным составом советников, при участии двух великолепных профессионалов в лице Дурново и Зубатова, облеченных к тому же соответствующими полномочиями.
   - Мнения Руднева и Макарова тоже будут очень ценными для нас?
   - При решении определенного круга вопросов, - конечно.
   - Согласен. Как и с Вашим, и Сергея Васильевича, предложением, касательно Витте, а также господ Лопухина, Ломоносова и остальных заговорщиков. Самого же Сергея Юльевича можете брать под стражу по обвинению в халатности и, как Вы выразились, в "нецелевом расходовании средств казны в предвоенный период". В любое время, когда просчитаете нужным. Пусть все внешне выглядит, как частный эпизод общего судебного процесса над генералами, адмиралами и чиновниками.
   А вот господина Барка, действительно, очень интересно было бы сделать нашим агентом у мировых финансовых воротил. Этот молодой человек честолюбив, весьма умен и энэргичен. Думаю, что он сумеет сделать правильный выбор.
   - Голова эта России еще может в будущем пригодиться. Если человек оступился, разве не разумно дать ему шанс исправить собственную ошибку?
   - Логично. Кстати говоря, Сергей Васильевич упомянул о том, что общая схема по финансированию наших подрывных элементов извне практически готова, и вам остается уточнить лишь мелкие детали. Простите мне мое любопытство, но в общих чертах Вы мне прямо сейчас не обрисуете, о каких именно персоналиях идет речь?
   - О тех же, кто финансировал подготовку Японии к войне, Ваше величество. Если за некоторыми техническими моментами стоят английская и японская разведки, то вот сама денежная накачка, как японцев, так и наших инсургентов, практически на 90% дело рук виднейших "франкфуртцев". Львиная доля отпущенных на это средств, а только Бунду, ЭсЭрам, эсдекам, финляндским, польским, прибалтийским, украинским и кавказским сепаратистам суммарно выплачено порядка девятисот тысяч фунтов за истекшие полтора года, выделена банкирскими кланами Ротшильдов и Шпееров.
   Через "прокладки", естественно. В роли которых демонстративно выступили Шифф и Кассель. Часть траншей прошла через их офелированные банки в Швеции, Бельгии и Швейцарии. Антироссийская активность этих двух евреев-финансистов маскируется под ширмой непримиримой личной борьбы за попранные права единоверцев в Российской империи. Высоконравственная позиция - прикрытие удобное. Ради него и организацию погромов можно проплатить...
   - Получается, что король и лорды с удовольствием дали своим "иудеям-казначеям" подзаработать, при этом считая, что сам британский истеблишмент ничем особенно не рискует. Вот только с "подзаработать" у тех пока получилось не очень. А вложили почти пять миллионов долларов. Можно было крейсер построить или корпус укомплектовать с артиллерийским парком и всеми прочими частями усиления.
   - Получается, что так, Государь. Но это только достоверно установленные цифры. Я полагаю, что на российскую пятую колонну потрачено значительно больше. Например, публичные подписки для частных благотворителей в лондонских газетах, организованные в пользу стачечников "Обществом друзей русской свободы" во главе с сэром Робертом Ватсоном, Фредериком Поллаком, Джоном Грином и Джорджем Мередитом. Но все это - дымовая завеса над гораздо более крупными суммами. Следствие по делу Гапона имеет данные, что одна декабрьская стачка стоила "фабрично-заводским кассам взаимопомощи" минимум двести пятьдесят тысяч. Конечно, это не членские взносы рабочих.
   - Не сомневаюсь. Взялись за нас серьезно. Собственно говоря, это было ясно еще в сентябре прошлого года, когда Дурново представил доклад по связям полковника Акаши с финляндскими событиями. Слава Богу, МВД удалось предотвратить доставку исургентам швейцарских винтовок и наказать этого наглеца. Японцы купили их двадцать тысяч через свои подставные фирмы. А еще револьверы, патроны, динамит, огнепроводный шнур. Вот только деньги на эту огромную сделку пришли из вновь организованного, маленького шведского банка, никаких отношений с Японией до этого не имевшего. Зато в акционерах - Шиффовский "Лееб энд Кун".
   Так что Петр Николаевич и Рачковский ордена свои честно заработали...
   Подставлять вторую щеку я не вижу никакого смысла. Поэтому, в том, что касается предоставления особых полномочий ИССП в отношении организованных групп наших политэмигрантов, обосновавшихся за границей и ставящих перед собой цели террора или силового захвата власти в Империи, можете считать, что руки у вас развязаны.
   Как образно выразился Банщиков, "пришло время бить по штабам". Ситуация и в самом деле зашла непозволительно далеко. Единственно, если речь паче чаяния пойдет о членах правящей Фамилии или персонах титулованных, в таком случае предварительный доклад мне обязателен.
   - Слушаюсь, Ваше величество.
   - Относительно предложенного ужесточения наказаний по закону о государственной измене: не беспокойтесь, я сегодня же подпишу Указ об этом. Юридическая база будет подготовлена заранее. Пусть Петр Николаевич и Сергей Васильевич не волнуются по этому поводу. Пора нам скверну выкорчевывать. Дурново смотрит в самую суть: если сорняки быстро не полоть, они заполонят все грядки.
   - Главное, что этот закон заставит многих "радикализировавшихся" протрезветь и одуматься. В конце концов, чем больше граждан мы сумеем вернуть на созидательный путь, тем лучше.
   И по поводу Трудовой армии. Вы совершенно правы: спешить не нужно, необходимо провести расширенное обсуждение этого вопроса Кабинетом министров. Я лично не могу считать успех гарантированным, чистого аналога этой идее Дурново не было реализовано нигде. Объединение в рамках одного госинститута структур по управлению важнейшими инфраструктурными проектами, по обеспечению работой и денежным содержанием части крестьянства, теряющей землю в ходе реформ, с учреждением по массовому исполнению уголовных наказаний...
   Вообще-то, как представляется, такая масштабная задача вполне может потянуть на образование отдельного министерства.
   - Спасибо, Василий Александрович. Я рад, что мы с Вами так хорошо понимаем друг друга. Но сейчас, перед тем как спустимся к обеду, у меня к Вам будет еще одна просьба. Причем, идущая несколько вразрез с мнением, которое было высказано только что и Вами, и всеми остальными участниками заседания.
   - Слушаю Вас, Государь.
   - Пожалуйста, попробуйте на первый раз придумать что-то такое, что бы здорово напугало этих авантюристов в Лондоне, но без кровопролития. Это моя просьба, а не приказ.
   - Я постараюсь, Ваше величество.
   - Постарайтесь. В этом случае мне будет много проще говорить с королем Эдуардом, а объяснение нам предстоит нешуточное...
  

***

   Шеф-инспектор Скотланд ярда Ди Коллинз с олимпийским спокойствием взирал на содержимое длинного, черного ящика, который его испачканные сажей подчиненные с величайшими предосторожностями извлекли из каминной трубы Обеденного корпуса Баллиол-колледжа. Согласно телеграмме, полученной вчера вечером ректором элитарного учебного заведения, взрыв должен был случиться через десять минут после начала обеда.
   "Что же мы здесь имеем? На первое: не менее трех десятков килограммов динамита в промышленных шашках. На второе: искусно собранную механическую адскую машинку с приводом от пружинного будильника и запалом с гремучей ртутью или чем-то похожим. И на десерт: перепуганых до полусмерти ректора колледжа доктора Эдварда Кэйрда и старшего констебля Оксфорда.
   Первый вывод: все те, кто собирался сегодня здесь отобедать, безусловно, были бы мертвы примерно через два с четвертью часа. Если бы не телеграмма, посланная неким господином Немо из Парижа.
   Второй вывод: в результате этого теракта, а это ничем иным быть не могло, семь десятков самых уважаемых семей Британии послезавтра хоронили бы своих отпрысков, будущий цвет имперской политики, администрации и финансов. И восемнадцать их профессоров и педагогов упокоились бы вместе с ними. За компанию.
   Вывод третий: все это организовано командой очень опасных профессионалов, ни о каких маньяках-одиночках и речи быть не может. Причем, судя по всему, эта парижская телеграмма вовсе не срыв их плана, а его неотъемлимая часть.
   Кого-то на самом верху у нас тактично "берут на пушку". А вот кого именно? Это уже не дело полиции..."

Эпилог

  
   Санкт-Петербург, Английский Канал. Май 1905-го года
  
   - Ну, что, голуби мои сизокрылые. Поговорим по душам на троих, пока Петрович до Питера не доехал и на господина Фридлендера свою лапу не наложил? А то ведь навесит на нашего гения флотские проблемы с дальней радиосвязью, разными "умными" минами-торпедами и электромоторами для подлодок. А в результате на мои спецсредства у него ни времени, ни сил может не остаться, - прямо с порога обозначил свой интерес Балк.
   С безмятежной улыбкой осматрев вадиково логово - стеллажи, шкафы, столы и заполнявшую их лабораторную стеклотару, спиртовки, разновесы, ступки и кучу иных полезностей, от микроскопа до латера включительно - опричник Его величества, скрипнув портупеей, заложил руки за спину и, явно наслаждаясь эффектом, произведенным его появлением, уставился прямо на Лейкова.
   "Вот принесла же тебя нелегкая, да еще на ночь глядя, гестаповец окаянный! Только стека и свастики на рукаве не хватает для полноты картины, блин..." - вздохнул про себя Фрид, и с подобострастным елеем в голосе проворковал:
   - Кто же Вам может отказать, многоуважаемый Василий Александрович?
   - Хм... правильный ответ, господин несостоявшийся перебежчик. Пока правильный.
   Вадик, у тебя как, есть что-нибудь в шаговой доступности?
   - Э... ну... гербовая есть. Мартель, шампусик, спирт...
   - На "Столовом 21" и остановимся. Найдешь загрызть? - с плотоядным умилением разглядывая свежий шрам над виском Фридлендера, осведомился Балк, - А говорил ведь я тебе, балбесу недоученному: раньше времени швы не снимай. Теперь это не царапина, а целая особая примета.
   - С закусью без проблем. От обеда много всякого разного осталось. Если что, могу и в ледник послать. Селедочка есть, пальчики оближете...
   А швы мои тут ни при чем: нагноение пошло, чистить пришлось.
   - Коновал ты, Вадик. Лучше бы фельдшерицу из странноприимного дома какую-нибудь попросил своему "дяде Фриду" портрет подштопать и перевязки вовремя делать. Всяко, красивее бы было...
   А картошки вареной, чтоб с лучком? Маслица, соленки какой-нить? И буханочку.
   - Есть. Грузди подойдут? - заговорщески подмигнул Вадик, поднимаясь из-за стола.
   - Супер! Тащи. А удачно это я заглянул к вам на огонек, - Балк явно пребывал в благодушном настроении, что не удивительно: командировка завершилась удачно, доклад у царя прошел на "Ура", - Классно вы тут устроились, господа чревоугодники, вот что я вам скажу...
   Но как только шаги Вадика загромыхали по чугунной лестнице из-за закрывшейся двери, Лейков внезапно поймал на себе совсем иной взгляд их позднего визитера. От которого мгновенно испарилась былая уверенность в том, что он, Фридлендер, позарез необходим этой троице, и все главные страхи уже позади.
   "Вот, верно говорят: незваный гость хуже татарина. А уж Кол, - и подавно..."
   - Ой, с чего это у нас глазки вдруг такие грустные стали? Что-то особенное заказать желали-с? Кошерное?..
   Или, может, уже побегать без привязи хочется? А с угнетателем и душителем свобод пообщаться наш потенциальный враг народа брезгуют-с?
   - А издеваться то зачем, господин начальник?
   - Не дерзи МНЕ.
   - Не буду...
   - Молодец. В том, что ты у нас смышленый, я не сомневался. Но длинный поводок тебе еще заслужить предстоит. Сперва научись за палочкой быстро бегать, кобель блудливый. Это же надо было додуматься - от такой роскошной женщины удрать попытался!? Скотинка неблагодарная...
   - А можно без оскорблений, Василий Александрович? Хотя-бы...
   - Уже уверовал, что нужен мне всерьез и надолго? Наивный чукотский ю...
   Чего припух? Типа, обижаемся, или вдруг доехало, что "все сказанное может быть использовано против нас"?
   Хотя, тут ты прав, конечно. Хотел бы я шейку тебе свернуть, давно бы это сделал. И никакие причитания Петровича и Вадика тебя бы не спасли. Никуда бы ты не зашхерился, хоть в гальюне, хоть в канатном ящике, хоть под пайолами я бы тебя прищучил. А если не сам, то кого-нибудь из орлов моих послал. Удивляюсь, как ты сам этого не просек, когда в бега подаваться решил?
   Врешь, не уйдешь. Колобком от деда с бабкой не укатишься. Головушка твоя нам ой как пригодится еще. Не столько нам, вернее, сколько стране. А про то, что страна эта и там тебе не слишком нравилась, да и здесь фартовым местом не представляется, я знаю. Однако, как ни крути носом по ветру, но она - Родина. И с этим фактом ничего уже не поделаешь. Придется долги ей возвращать.
   А если без лишнего пафоса, путь у тебя один, будущий секретный членкор. Мужики, вроде Королева, Келдыша или Ландау шли по нему по собственной воле. Другой вариант? Чтоб с мировой славой, стофутовой яхтой и дачей на Майами? Вот тут извини. Дорожка эта очень короткой выйдет. И даже если сбежишь, хоть в Антарктике подо льдом найдем и должок взыщем, но уже по-другому.
   В качестве некоторого морального утешения, могу напомнить тебе о судьбах гениев-электронщиков, что на Западе пахали "на дядю" как проклятые, но миллионерами так и не стали: Лодыгин, Тесла, Доливо-Добровольский...
   Ты не в курсе разве, что Ротшильды в лице AEG и GE этот мировой рынок под себя уже забрали? Так что тривиальная "отжимка" тебя ожидала. И смерть в нищете. А могли бы и грохнуть, если бы права качать попробывал. Механизм отъема у "понаехавших" сулящей крупный навар интеллектуальной собственности, там уже отработан.
   Да, был еще Игорь Сикорский, конечно. Тому повезло, предложенный им товар был действительно уникальным. Но, главное, - просто никто другой тогда не рассчитывать, а "интуичить" вертолет, как Ростислав Алексеев экраноплан, не мог.
   Вот и прикидывай к носу, что тебе лучше: гособеспечение и крыша, в перспективе дачка в Крыму и катерок на подводных крыльях для рыбалки и покатушек с девками, или цепкие объятия Эдисона, Вестингауза и прочей их гоп-компании...
   Кстати, чтобы ты совсем правильно все понимал: кто мы четверо и откуда пришли, - для Зубатова и Дурново уже не тайна. Как и подоплека попытки твоего побега. А для них, для нас и для России твоя голова и знания в руках ее недругов страшнее, чем все мы трое, вместе взятых. Окажись ты за бугром, никто здесь с тобой разговоров вести не будет. И не считай других дурнее себя. Любое прогрессорство, где-то с твоей подачи сотворенное, отслеживается на раз-два. А дальше - правило сужающихся кругов. Не слыхал? Вот и славненько. Короче, оставалось бы тебе жить три месяца максимум. Такие дела.
   Не веришь? Думаешь, если всякие там Резуны-Суворовы бегали, и у тебя получиться может? А подумать о том, что по Москве и не только, ходили скромные дедушки, которые не имели права открыто носить свои ордена и звезды Героев, не судьба? Что есть такие понятия, как договорняк спецслужб и симметричный ответ? У тихой войны свои законы.
   Заканчивая официальную часть: выбор у тебя не велик...
   Так как? Жизнь и искупление заблуждений ударным трудом?
   - Конечно.
   - Понимаешь, что этим своим "конечно", подписался?
   - Да...
   - Так. Отныне, господин Фридлендер-Лейков, я - Ваш куратор. Перечень своих работ и их приоритеты согласовываете со мной в обязательном порядке. О чьих-либо попытках завязать с Вами тесное знакомство - докладывать немедленно. Ясно? Очень хорошо...
   За имевшую место попытку побега Вы получаете пять лет "мягкой шараги". Выход в город только с сопровождающим, формально - Вашим ассистентом. Кто это будет, что с ним и как, об этом - позже. Знаем обо всем вышесказанном только мы двое. Остальное обсудим не сейчас, Вадим топает, похоже...
   О, вот и наше медицинское светило подвалило!
   - Так, мужики, все уже на столе. Пойдемте вниз, в столовую. Я в лаборатории сам не кормлюсь, и другим не разрешаю.
   - И молодец, Вадик. Хотя, конечно, до чистых камер твоему заведению еще далеко.
   - Пока справляемся, но вот если до боевых дел дойдет, то...
   - Даже не думай. Для этого Чумной форт есть. В заливе.
   - Да, шучу я, Василий Александрович.
   - Слава Богу, а то уж я грешным делом испугаться собрался.
   - Ладно, пойдемте уже, иначе согреется все. Дядя Фрид, а почему такая мина кислая? По чуть-чуть ведь не возбраняется?
   - Вадик, не наезжай. Просто "товарищ Фридлендер до сих пор сомнэвается, что ми с члэнами ЦК посовещались, и рэшили его пока нэ расстрэливать". Но прежде чем мы по такому радостному поводу остограмимся, кратенько доложу о том, зачем я к вам притопал в столь позднюю пору.
   Петрович прислал телеграммку. В ней он, словно в задницу тарантулом укушенный, требует, чтобы я послезавтра обеспечил наличие господина Лейкова на первом заседании комиссии адмирала Пилкина. Поскольку сам "наш Нельсон", по понятным причинам, на это толковище не успевает. Речь там пойдет о перспективах развития флотского минно-торпедного оружия. Тебе, Вадим, тоже надо обязательно поприсутствовать.
   Задача там вам ставится очень простая: сидеть, слушать и запоминать. Протоколы - протоколами, но кто чего стоит, можно понять, только оценив логику и аргументацию. Сами в дебаты не встревайте, в этом нет никакой необходимости пока. Главное, чтобы наш Петрович смог потом представлять этот Великий народный хурал так, как будто лично сидел за столом президиума.
   С этим все всем понятно? Ну, тогда - вперед, и с песнями...
   Кстати, соседка твоя зла не держит, - уже спускаясь по лестнице, Балк заговорщески подмигнул Фриду, - Все мучается вопросом бедняжка: ты башкой своей неразумной у Игоревича о кафельный угол саданулся, или каким другим местом?
  

***

   Неся под топом фор-стеньги огромный королевский штандарт, флагман второй крейсерской эскадры Флота Канала броненосный крейсер "Дрейк" миновал выходные створы Портсмутской базы ровно в 16 часов. Но вместо флага контр-адмирала Луи Баттенберга, командовавшего эскадрой, на вершине грот-мачты корабля трепетал крест Святого Георга на девственно чистом, белоснежном поле, флаг адмирала Джона Фишера, Первого морского лорда Великобритании.
   Постепенно доведя скорость хода до 20-и узлов, крейсер оставил по левому борту пляжи Брайтона, и шутя преодолевая легкую зыбь, двинулся вдоль побережья в сторону Дувра. Морской вояж Эдуарда VII предусматривал сочетание полезного с приятным: Его величество вознамерился лично осмотреть место в заливе Ферт оф Форт, где неугомонный Фишер предложил заложить новую военно-морскую базу и верфь. А заодно, проделать четыре пятых пути до своей любимой летней резиденции - замка Балморал. Там, среди покрытых лесом плоскогорий Кэйнгорма, все было подготовлено для ловли крапчатой форели, которой изобиловала протекающая возле него мелкая, каменистая и удивительно чистая речка Ди.
   Большинство приглашенных на королевскую "рыбную охоту" уже отправились в Шотландию поездом. Собирался выехать вместе с ними и сам Эдуард. Но буквально в самый последний момент моряки уговорили своего монарха сменить салон-вагон на адмиральские апартаменты крейсера.
   Во всяком случае, именно так все выглядело внешне. Вот только инициатива столь дальней морской прогулки на 14-тысячетонном четырехтрубном красавце исходила вовсе не от них, а от самого короля. Осмотр побережья залива у будущего Росайта был лишь благовидным предлогом для тайной вечери, на которую собрались на борту "Дрейка" сам Эдуард, его личный секретарь и доверенное лицо - барон Генри Ноллис, уже знакомый читателю барон Натаниель Ротшильд, а также адмиралы Джон Фишер и Луи Баттенберг. Последний, ныне командовавший эскадрой броненосных крейсеров, еще в феврале был начальником Восточного отдела военно-морской разведки, и к тому же являлся мужем родной сестры российской Императрицы, будучи давним и добрым приятелем последней.
   Поводом для их срочного обмена мнениями стали две корреспонденции, почти одновременно полученные королем и Ротшильдом. Первому было вручено секретное послание племянника, русского царя. Причем, лично в руки спецпосланником Николая, минуя обычные дипломатические каналы. А на стол второго легла короткая, но весьма содержательная телеграмма из Стокгольма, подписанная господином Немо. О том, что это имя было связано с неким недавним чрезвычайным происшествием, о котором в прессу не просочилось ни единой строчки, ее адресат знал очень хорошо...
   - Полагаю, джентльмены, все Вы в курсе особой ситуации в Оксфорде?
   - Да, сир. Конечно!.. Лорд Ноллис конфиденциально поставил нас в известность...
   - Прекрасно. Тогда, прошу вас, сначала внимательно прочтите эти бумаги. Обе они получены позавчера. После чего обсудим, что теперь со всем этим делать.
   Текст телеграммы состоял всего из трех слов: "Предупреждают один раз"...
   Письмо Николая II было длиннее. Общий смысл его сводился к следующему: если король Англии в самом деле так заинтересован в российско-германском союзе, то ему для его заключения достаточно по-прежнему предоставлять политическое убежище русским инсургентам и невозмутимо взирать на попытки цареубийства, организуемые этими мерзавцами за деньги, получаемые из Британских источников. Поскольку в случае их успеха означенный альянс будет оформлен автоматически...
   Через три часа Эдуард лично подвел итоги мозгового штурма: "очевидно, что у Петербурга имеются неопровержимые свидетельства "английского следа", из-за чего там и решились на "Оксфорд". Ситуацию нужно разряжать немедленно. Краха всей внешней политики истекшего пятилетия допустить нельзя. Секретная дипломатическая миссия в русскую столицу по урегулированию кризиса возлагается на лорда Баттенберга..."
  

***

   Удивительно тихая и теплая апрельская ночь вступала в свои права. Где-то гомонили устраивающиеся на гнездах птицы. Аромат опушившихся первой, еще не смелой листвой парков и садов дурманил голову, заставляя сердце биться чаще, а ноги ступать резвей.
   Вокруг засыпал огромный город. Полный загадок и тайн, богатства и нищеты, пороков и несправедливостей, радостей и надежд, счастья и бед. Это был его город. Столица его страны. Город, где ждет его возвращения любимая женщина. Где живут сотни тысяч людей, чье существование он в силах изменить к лучшему.
   И пусть даже они никогда не узнают о том, кто он, откуда пришел и почему дерзнул принять на плечи этот груз. Но они - его народ. И он - его частичка.
   Среди них не все молоды и дерзновенны, не все умны и дальновидны, не все везучи или предприимчивы. Но тот из них, кому хоть что-то из этого дано здесь и сейчас, должен помнить, что общее благо и успех зависят в первую очередь от его усилий. От его труда.
   Таков главный закон общественного бытия и успеха: сильный помогает слабым. А для этого он в первую очередь должен хорошо и честно делать свое дело: выращивать хлеб, строить города, создавать машины, лечить, учить, защищать...
   И тогда можно радостно, с легким сердцем по вечерам возвращаться домой. Так, как шел сегодня Василий. Солдат Союза, Федерации, Империи. Защитник своей страны и своего народа.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   В.М. Чернов о В.И. Ленине:
   "Ум Ленина был энергический, но холодный. Я бы сказал даже: это был насмешливый, язвительный, цинический ум. Для него не могло быть ничего хуже сантиментальности. A сантиментальностью для него было вмешивание в вопросы политики морального, этического элемента. Это было для него пустяком, ложью, "светским поповством". B политике есть лишь расчет, лишь одна заповедь: добиться победы. Одна добродетель - воля к власти для осуществления своей программы. Одно преступление: нерешительность, упускающая шансы успеха.
   Военные говорят: "война есть продолжение политики, но иными средствами". Ленин вывернул бы это положение наизнанку: политика - есть продолжение войны, только иными средствами - средствами, маскирующими войну. B чем сущность войны для обычного "морального сознания"? B том, что война узаконяет, возводит в принцип, в апофеоз, то, что в мирное время считается преступлением. B войне же "все позволено". В войне всего целесообразнее то, что всего недопустимее в нормальном общении человека с человеком, а так как политика есть лишь скрытая форма войны, то правила войны - суть правила политики.
   Ленина часто обвиняли в том, что он не хочет или не умеет быть "честным противником". Но для Ленина самое понятие "честного противника" было нелепостью, обывательским предрассудком. Им порой можно воспользоваться, немножко по-иезуитски, в собственных интересах, но принимать его в серьез глупо. Защитник пролетариата не только вправе, но и обязан по отношению к врагу отбросить сантименты. Ленин по совести разрешал себе переноситься "по ту сторону совести" в отношениях ко всем, кого считал врагами своего дела. Отбрасывая или попирая ногами при этом все нормы честности, он оставался "честен c собой".
   Как марксист, Ленин был теоретиком классовой борьбы. Его личным вариантом этой теории было признание того, что необходимым апогеем классовой борьбы является гражданская война. Можно сказать, что классовая борьба была для него всего лишь недостаточно развернутой, зачаточной, эмбриональной формой гражданской войны...
   Его ничем непреоборимый оптимизм, даже в такие моменты, когда все дело казалось погибшим, и все готовы были потерять голову, не раз оправдывался просто потому, что Ленина вовремя спасали ошибки врагов. Эта бывал просто слепой дар судьбы, удача; но удача венчает лишь тех, кто умеет держаться до конца даже в явно безнадежном положении. Вот почeму есть некое высшее благоразумие в неблагоразумии человека, готового истощить до донца последнюю каплю сопротивляемости вопреки всему: вопреки стихии, логике, судьбе, року. Такого благоразумного неблагоразумия природа отпустила ему необыкновенно много.
   Говорят, что стиль - это человек. Еще вернее сказать, что мысль - это человек. И если Ленин вложил нечто "свое" в проповеданную им доктрину классовой борьбы, то это своеобразное толкование диктатуры пролетариата. Толкование, всецело несущее на себе печать концентрированного "волюнтаризма" его личности. Социализм - освобождение труда; среди трудящихся пролетариат - наиболее чистое выражение, крепкий экстрaкт, или вытяжка, трудового начала. Но и среди пролетариата есть более и менее "чистые" пролетарские слои. Если необходима диктатура пролетариата над массою трудящихся, то на том же основании в самом пролетариате необходима диктатура авангарда его над остальною пролетарскою массой. Это - экстракт из экстракта, вытяжка из вытяжки: истинно пролетарская партия. Нo и внутри партии по тому же закону необходим режим внутренней диктатуры твердокаменных элементов над расплывчатыми.
   В итоге: восходящая система диктатур, и фактически ее увенчивал - и не мог не увенчивать - Высший диктатор, каковым Ленин и был. Его теория диктатуры пролетариата была, таким образом, целой системой диктаториальных уровней, являясь универсальной теорией диктаториального, опекунского социализма. А, значит, - и полной противоположностью настоящего, подлинного социализма. Социализма, как системы хозяйственной демократии..."
   Директор Департамента полиции МВД в 1902-1905 гг., Алексей Александрович Лопухин происходил из старинного московского дворянского рода. До своего назначения на эту должность по инициативе министра внутренних дел Плеве, карьеру свою он делал по линии прокуратуры. Лопухин был человеком весьма либеральных воззрений, считавшим "полицейский социализм" Зубатова важным первым шагом к общей демократизации политического строя страны и преобразованию ее в конституционную монархию. Но его идеи разбились о консерватизм Плеве и неуступчивость царя.
   Убедившись в том, что министр не будет проводить либеральных перемен, в отставку со своего поста Лопухин не подал, карьера для него оказалась важнее убеждений. Вскоре он тесно сошелся с С.Ю. Витте, интриговавшим против Плеве из-за "влияния" на Императора. Отклонив разумный проект реформирования полицейского ведомства в РИ, предложенный Ратаевым, Лопухин начал убирать с руководящих постов в Департаменте полиции профессионалов "старой школы", в т.ч. руководившего заграничной агентурой Рачковского. С молчаливого согласия Лопухина - он обоснованно опасался, что Плеве уличит его в участии в интриге против себя - был с позором изгнан со службы Зубатов.
   В 1903-м году Лопухин на полном серьезе обсуждал с фон Витте возможность цареубийства руками полицейской агентуры, за что Сергей Юльевич, намеревавшийся получить диктаторские полномочия при Михаиле Александровиче, которому должна была перейти корона от брата Николая, сулил Лопухину пост министра внутренних дел. Но, в итоге, Лопухин струсил и не рискнул пойти на такой отчаянный шаг. При этом, понятное дело, о факте изменнического предложения Витте по команде он не доложил. А обязан был немедленно его арестовать.
   Произошедшую в нашей истории смуту в январе 1905-го года, а затем убийства боевиками эсэровской БО министра Плеве и Великого князя Сергея Александровича можно всецело поставить в вину Лопухину, как не обеспечившему соблюдение правопорядка в столицах империи и достойной охраны для ВИП-персон. Существуют версии о заинтересованности Лопухина в этих "устранениях": Плеве "копал" под Витте, а Сергей Александрович намеревался разобраться со всеми, кто подставил его любимца - Зубатова.
   На этом полицейская карьера Лопухина закономерно и завершилась. Посчитав себя несправедливо обиженным царем, в 1908-м году он "сдал" эсэрам крупнейшего полицейского агента в революционной среде, главу БО и члена ЦК ПСР Е.Ф. Азефа. Хотя, скорее всего, сделал это из банального страха перед Черновым, Савинковым, Бурцевым и их гоп-компанией, которая выкрала в Англии учившуюся там дочь Лопухина. В итоге, пропавшая девица нашлась. А в верхушке партии СР, как и в российском правительстве, разразились чудовищные скандалы. Азефа эсэры не убили. Возможно, по договоренности с Лопухиным...
   За предательство Лопухина судили и сослали на поселение в Красноярск, но в 1912-м году он был амнистирован царем. До 1924-го года спокойно проживая в Москве, он посильно пособил становлению большевистских органов внутренних дел, написал занятную самообеляющую книгу мемуаров, после чего, по официальному разрешению советской власти, перебрался в Париж, где тихо скончался в 1928-м году.
   Дерьмо. франц.
   Уильям Говард Тафт родился в Цинциннати, штат Огайо, 15-го сентября 1857-го года. Его отцом был А. Тафт, член Верховного суда штата, впоследствии военный министр, генеральный прокурор САСШ, а в завершении карьеры - посол в АВИ и России. По стопам отца в сфере юстиции и политики пошел и сын.
   В 1878-м году он окончил Йельский колледж, в 1880-м - юридическую школу в своем родном городе, и после ее окончания, следуя по стопам отца, проявил интерес к политической деятельности. Уже в молодые годы он слыл отличным оратором, оказанные им республиканской партии услуги привели к его назначению помощником прокурора округа Гамильтон. В 1882-м году Тафт был назначен сборщиком налогов в Цинциннати, но будучи человеком принципов, подал в отставку с этого поста после того, как отказался уволить нескольких способных служащих.
   В 1890-92 г.г. он - генеральный солиситор США (высшее должностное лицо министерства юстиции, представляющее интересы государства в судебных процессах), затем федеральный окружной судья в Огайо. В эти годы Тафт сдружился с будущим президентом САСШ Теодором Рузвельтом, что и предопределило будущий взлет его карьеры. В нашей истории он стал следующим после Т. Рузвельта президентом САСШ и крестным отцом т.н. "дипломатии доллара". Ему же принадлежит известная фраза: "Недалёк тот день, когда три знамени Звёзд и Полос будут отмечать расширение нашей территории в трёх равноотстоящих точках: одна у Северного полюса, другая у Панамского канала, третья у Южного полюса". 
   В сентябре 1900-го года во главе специальной комиссии ("комиссия Тафта") он был направлен на Филиппины с целью наладить управление захваченными в ходе испано-американской войны островами, и в июле 1901-го года стал первым гражданским губернатором архипелага.
   С весны 1904-го года Тафт - военный министр в администрации Т. Рузвельта и ближайший советник президента. Именно ему, корректному и сдержанному администратору, превосходному аналитику и организатору, "Неугомонный Тэдди" доверил подготовку к возможной войне против России, Франции и Германии, на стороне Японии и Англии. Вступив на империалистический путь, Штаты оставаться в стороне от кардинального передела сфер влияния в Юго-восточной Азии не собирались...
   В декабре 1904-го года Тафт подписал серию соглашений об основах взаимоотношений между зоной Панамского канала и Республикой Панама, подготавливая логистическое и военное обеспечение будущей американской экспансии в Тихоокеанском регионе.
   Альберт Бушнелл Харт, доктор философии, писатель, историк и издатель, масон, убежденный североамериканский империалист. Родился 1-го июля 1854-го года в г. Кларксвилле, штат Нью-Джерси. Окончил Гарвард в 1880-м году одновременно с будущим президентом САСШ Теодором Рузвельтом, с которым сдружился в стенах университета.
   Через три года, проведенные во Франции и Германии, во Фрайбургском университете он успешно защищает докторскую степень, после чего, вернувшись на Родину, 43 года преподает историю в своей альма-матер, пройдя все ступеньки профессионального роста от преподавателя до профессора.
   Совместно с Эдвардом Ченнингом редактировал "Брошюры по американской истории" и "Введение к изучению американской истории" (1896 г.), в которых большая часть глав вышла из-под его пера. 
   Редактор "Американского ежегодника современной истории" и журнала "История американского народа". Автор трудов "Рабство, аболиционизм и идеалы американской власти", "Образование Союза" (1892 г.), "Основы американской внешней политики" (1901 г.) и "Основы американской истории" (1905 г.).
   Харт неоднократно выполнял конфиденциальные личные и партийные поручения Теодора Рузвельта, его персональный вклад в определении внешнеполитического курса САСШ в начале 20-го века признан, как самим Рузвельтом, так и многими его видными современниками по обе стороны Атлантики.
   Теофиль Делькассе родился в городе Памье 1-го марта 1852-го года в семье мелкого рантье. Талантливый журналист, политик и дипломат. Империалист, реваншист "до буланжизма", германофоб.
   Окончив в 1874-ом году университет Тулузы, работал журналистом-международником. В 1889-ом году избран в Парламент и через год привлек широкое общественное внимание программной речью, в которой доказывал, что военный союз с Россией жизненно необходим Франции для решения ее главной внешнеполитической задачи - противостояния Тройственному союзу и последующего возвращения Эльзаса и Лотарингии. В 1894-96-м годах возглавлял министерство колоний, активно проводя политику территориальных захватов (главным образом в Африке).
   В 1898-м году получил портфель министра иностранных дел. В том же году, убедившись, что Россия не намерена воевать с Англией из-за франко-британской колониальной стычки в глубине Африканского материка, урегулировал острый Фашодский кризис, после чего стал сторонником сближения Франции с Великобританией. Являлся одним из инициаторов заключения договора Сердечного согласия в апреле 1904-го года, таким образом, отплатив той же монетой Петербургу, основательно увязшему на тот момент в войне с союзной англичанам Японией.
   Считая Германию главным противником Франции, добиваясь её полной изоляции и будучи виртуозом тайной дипломатии, Делькассе заключил секретные франко-итальянские соглашения 1900-го и 1902-го г.г., противоречащие для итальянцев духу и букве Тройственного союза.
   В нашей истории непримиримость его антигерманской позиции во время Первого марокканского кризиса вызвала резкую критику деятельности МИДа со стороны оппозиции и президента ФР, что стало причиной его отставки. В 1911-13 г.г. морской министр. В 1912-м инициировал заключение военно-морской конвенции с Россией, в феврале 1913-го - марте 1914-го посол в России.
   Среди французских "архитекторов" мировой бойни и вовлечения в нее России, Теофилю Делькассе принадлежит не менее значимое место, чем печально знаменитому Раймону Пуанкаре.
   В секретном послании Рузвельту царь гарантировал после победы в РЯВ уважение интересов САСШ в Корее, на Филиппинах и в Китае, преференции американскому капиталу на русском ДВ и в Маньчжурии, а также решение в России к лету 1905-го года "еврейского вопроса" в желательном для САСШ ключе.
   Петр Николаевич Дурново родился 24 марта 1844-го года в многодетной семье олонецкого вице-губернатора Н. С. Дурново и племянницы адмирала Лазарева. В 1860-м он блестяще окончил Морской кадетский корпус, через два года был произведен в мичманы и около 8-и лет провёл в дальних плаваниях, в том числе у берегов Китая и Японии, Северной и Южной Америки. В 186-м3 году, в ходе одной из экспедиций, в честь Петра Николаевича был назван островов в Японском море. Безусловно, в его лице русский флот получил блестящего, перспективного офицера. Но подвело здоровье, на карьере морехода пришлось ставить крест.
   В 1870-м Петр Николаевич выдержал выпускной экзамен в Александровской военно-юридической академии и был назначен помощником прокурора при Кронштадтском военно-морском суде. В 1872-м он оставил службу по Адмиралтейству "с награждением чином коллежского асессора для определения к статским делам" и перешёл в Министерство юстиции. За 12 лет пройдя ряд ступеней на прокурорской и судебной службе, в 1884-м году, в неполные 40 лет, Петр Николаевич получил назначение на должность директора департамента полиции МВД, в которой прослужил 9 лет.
   Именно в эти годы, благодаря тесному сотрудничеству с Жандармским корпусом, Департаменту полиции удалось локализовать и разгромить террористическую организацию "Народная воля". Однако, очевидные заслуги перед Россией и Романовыми, не спасли Дурново от монаршего гнева из-за "аморалки".
   Петр Николаевич, как и многие выдающиеся личности, имел свою слабость. А конкретно - любил он женщин. И многое сходило ему с рук, пока в фокусе очередного скандала не оказалась его любовница, одновременно являвшаяся таковой и у посланника Бразилии. Одурманенный ревностью, Петр Николаевич приказал выкрасть интимную переписку пассии с дипломатом прямо из посольства. Огласка этого факта взбесила Александра III, и Дурново был отправлен заседать в Сенат без перспектив на серьезную службу.
   И только при Николае II, с назначением ценившего Дурново-профессионала Д.С. Сипягина в 1899-ом году управляющим МВД, а затем министром, Петр Николаевич стал товарищем министра внутренних дел. В этой должности Дурново остается и после гибели Сипягина, при трех следующих министрах.
   Но, как это случается в России, о подлинном потенциале Петра Николаевича вспомнили только тогда, когда по-настоящему припекло. Вершиной государственного служения Дурново (в нашей истории) стала его деятельность на посту министра внутренних дел с октября 1905-го по апрель 1906-го года. Именно на его плечи лег главный груз ответственности за разгром первой русской смуты 20-го столетия. Не отдельных актов террора, а массовой, организованной смуты, от которой оставалась буквально пара шагов до падения власти. Петру Дурново хватило для подавления революции семи месяцев...
   В то время, когда почти все растерялись, он напротив воспрял духом и принялся работать с раннего утра до поздней ночи. Он прекратил почтово-телеграфную забастовку, добился ареста Петербургского совета рабочих депутатов, ввел в большинстве областей Империи исключительное положение, уволил ряд нерешительных губернаторов, расширил полномочия полиции и местной администрации. Он рассылал карательные отряды, требовал немедленного введения военно-полевых судов, а на всех правительственных совещаниях твердо отстаивал сохранения всей полноты власти за Самодержцем, решительно выступая против конституционных поползновений отдельных сановников. Личной привязанности к Николаю II он не имел, но считал монархию единственной альтернативой либеральной или социалистической анархии.
   В одной из телеграмм губернаторам П.Н. Дурново настоятельно требовал: "Примите самые энергичные меры борьбы с революцией, не останавливайтесь ни перед чем. Помните! Всю ответственность я беру на себя". Обращаясь к командиру Семеновского полка Г.А. Мину, в чью задачу входило подавление мятежа в Москве, Дурново так инструктировал полковника: "Никаких подкреплений Вам не нужно. Нужна только решительность. Не допускайте, чтобы на улице собирались группы даже в 3-5 человек. Если отказываются разойтись - немедленно стреляйте. Не останавливайтесь перед применением артиллерии. Пушками громите баррикады, дома, фабрики, занятые революционерами". "Эти инструкции, - вспоминал позже жандармский генерал А.В. Герасимов, - произвели нужное впечатление, ободрив Мина. Он стал действовать решительно, и скоро мы узнали о начавшемся переломе в Первопрестольной".
   "...Маленький, сухонький человек с ясным умом, сильной волей и решимостью вернуть растерявшуюся власть на место, - писал о нем начальник Московского охранного отделения А.П. Мартынов. - Несколько ясных и твердых распоряжений - и сонное царство ожило. Все заработало, машина пошла в ход. Начались аресты, изъяли вожаков, и все стало приходить в норму".
   Дурново, по словам В.И. Гурко, "выявил ту последовательность, даже беспощадность, которые должны были внушить народу уверенность, что власть не играет словами и осуществляет принятые ею решению до конца". В итоге "сильная власть главного руководителя сразу почувствовалась ее исполнителями, как столичными, так и провинциальными, и каким-то магнетическим током передалась им".
   Решимость Дурново, по его собственному признанию, усиливало то, что в отличие от многих прочих сановников он не заботился о том, как к нему отнесется общественное мнение. После громкого скандала с бразильским дипломатом, превратившего Дурново в объект насмешек и издевательств, ему уже не было дела до того, что напишет о нем пресса. Говоря о революции, он признавался в частном разговоре: "Все власть имущие хотели ее ударить, но не решались; все они с графом Витте во главе опасаются пуще всего общественного мнения, прессы; боятся - вдруг лишат их облика просвещенных государственных деятелей, а мне же - по..., в сущности, мне терять совершенно нечего у прессы. И я фигуру революции ударил прямо в рожу. И другим приказал: бей! Ответственность - на мою голову".
   Но, как это у нас обычно водится, когда кризис отступил, пропала надобность и в "боевом" министре. Вновь - Сенат, членство в Госсовете. Почетная отставка. Лидерство у консерваторов. И, наконец, нетленная вершина государственной мысли поистине великого человека и гражданина: Меморандум (записка) царю о пагубности войны с Германией. За полгода до ее начала.
   Основные тезисы меморандума видны из названия разделов: 1) Будущая англо-германская война превратится в вооруженное столкновение между двумя группами держав; 2) Трудно уловить какие-либо выгоды для России в результате ее сотрудничества с Англией; 3) Жизненные интересы Германии и России нигде не сталкиваются; 4) В области экономических интересов русские польза и нужды не противоречат германским; 5) Даже победа над Германией сулит России неблагоприятные перспективы; 6) Борьба между Россией и Германией пагубна для обеих сторон, как сводящаяся к ослаблению монархического начала; 7) Мирному сожительству наций более всего угрожает стремление Англии удержать ускользающее от нее господство над морями.
   Иначе говоря, в этом документе предсказано всё, что случилось в последующие годы. Предсказаны война и конфигурация держав: с одной стороны, Германия, Австрия, Турция, Болгария, с другой - страны Антанты: Англия, Россия, Франция, Италия, США, Япония. Совершенно точно предсказан ход войны и ее влияние на внутреннее положение в России. А закончится всё это, по убеждению Петра Николаевича, очень плохо: революциями в России и в Германии, причём русская неизбежно примет характер социалистической. Дума, либеральные партии будут сметены, и начнётся анархия, результат которой предугадать невозможно.
   Вместо пагубной для России Антанты, Дурново предлагал более устойчивую геополитическую модель мировой безопасности. Будущее, по его утверждению, принадлежало более тесному сближению России, Германии и Франции. По сути, он предлагал реализовать континентальную геополитическую модель. Царь предпочел другой путь. Итог известен. Слава Богу, Петр Николаевич его не увидел. Он умер в 1915-м году.
  
   Гольденберг Лазарь Борисович, российский революционер, с 1872-го года проживал в Англии и САСШ. Издатель крупных тиражей подрывной литературы, модератор адресной "помощи" от английских и американских еврейских воротил - заказчиков русской смуты - разномастным революционерам, как в самой РИ, так и в эмиграции.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   131
  
  
  
  
Оценка: 6.92*16  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"