Аннотация: Страшная сказка о существе, известном как стригой, он же вампир
Небо было странное, страшное и красивое - если смотреть дальше, вперед, оно казалось дымчато-серым, с проступающей сквозь низкие облака пронзительной синевой; там то и дело пятнами вспыхивал золотой дрожащий свет, но тут же гас, как задутое порывом ветра пламя свечи.
...А позади поднималась тьма. Она наползала из леса, с гор, оттуда, где старые высокие ели мрачной стеной вздымались вверх, заволакивала черной густой патокой небосвод, так что казалось, что солнца и вовсе нет, это просто зыбкое, уж почти забытое воспоминание, а остался только ползущий вперед, проникающий всюду мрак.
Он медленно брел, - тело его, одеревеневшее после сна, плохо слушалось, - и черное небо, казалось, ползло вслед за ним. Ступал он тяжко, словно придавленный к земле многовековым бременем, и глаза его, страшные, нечеловеческие глаза, тяжко ворочались в глазницах и бессмысленно блуждали по сторонам; но чем дальше он шел, тем сильнее разгорался в них неутолимый, ненасытный голод.
Он шел.
Вот и ели кончились. Он вышел на отлогий уступ, и теперь перед ним лежало ущелье, раскинувшееся между громадами гор. Там, внизу струилась узкая, серебряно-черная лента реки. Виднелась деревня на берегу. Заходившее солнце озаряло конусы крыш, и белый дым поднимался, а затем таял в темнеющем воздухе. Казалось, ползущая за ним темнота еще не тронула это место...
Мгновения он стоял, глядя на деревню.
И вот лицо его, страшное, мертвое, пришедшее из темноты - вдруг словно ожило. Оно растворялось, как мазки черной краски, погруженные в воду, и на его месте проступало новое - молодое, свежее, с крепкими и ровными зубами, яркими глазами.
Он медленно спустился с гор.
И пока он шел, никто не замечал его, - лишь бешено лаяла собака вдали, а ребятишки с криками носились по деревне. Вот сруб колодца - рядом стоит немолодая женщина, коренастая, круглая, и с усилием крутит ворот. Вдруг взглянула на него, подслеповато прищурилась - и вздрогнула всем телом. Вода плеснула на мозолистые, крепкие ноги.
- Дринка, Дринка!.. Айоргу вернулся!..
И словно разбуженная этим криком, в деревне поднялась, забурлила, как вода в котле, жизнь: мужчины бросали работу, подходили ближе; высыпали из хижин босоногие женщины; даже старики, охваченные общим одушевлением, и те вытянули шеи, чтобы разглядеть, откуда шум. И среди всего этого раздался другой крик, - не полный удивления и радостного узнавания старого доброго знакомца, а задыхающийся, тоскливый, наполненный страшной безумной радостью. Крик человека, который давно уж простился с тем, кого любил, но теперь видит его вновь - то бежала к нему навстречу миловидная девушка в простой белой сорочке и туго стянутой на поясе юбке, с русыми косами, заплетенными в узел.
- Радость моя, миленький мой!.. - и не добежала, упала на землю, лишь сумела дотянуться до него и обхватить колени. Тело ее сотрясали рыдания. - Брат!..
...И была радость, и были слезы, и лишь муж Дринки, сероглазый Мирчу, тихо стоял в стороне и молчаливо смотрел, смотрел на Айоргу...
Потрескивали еловые поленья, и теплые, оранжевые отблески падали на лица тех, кто сидел за столом. Дринка хлопотала у очага, подавая брату то подогретой сладкой воды, сваренной с яблоками и медом, то чугунок с тушеным зайцем, то теплую лепешку. Мирчу сидел тут же, вяло ковыряя вилкой в своей тарелке.
- Ах, Мирчу, какая радость, - то и дело всхлипывала она, косясь на мужа. И вдруг повернулась к Айоргу: - Мы уж боялись, ты умер, думали, лешачиха утащила тебя... Где ты пропадал?..
- Брат вернулся, а ты его вопросами донимаешь, - странно, словно издалека улыбнулся ей Айоргу.
- А где же твое кольцо, то, которое отец подарил?
- Потерял, - с раздражением ответил тот. Дринка застыла, - так неприятен, так резок показался ей тон брата. Айоргу, словно засовестившись, улыбнулся - и ей вдруг сделалось нехорошо. Так мог бы усмехнуться гнилой, замшелый, иссохший пень, - жизни в нем уж не осталось, не бегут под его корой животворные соки, все давно мертво, лишь где-то глубоко, в самой сердцевине осталась капля былой свежести и влаги, но оттого только яснее становится: перед тобой не дерево, а его страшный, сгнивший труп...
И на одно мгновение словно ставень открылся в ее голове. Ей показалось, что это вовсе не ее милый Айоргу сидит перед ней, и от ужаса ей захотелось кричать. Но миг - и все прошло. Дрожащей рукой сжала она ладонь брата - и тот снова улыбнулся ей своей тусклой, потухшею улыбкой.
Что-то произошло непоправимое и грозное, пока он спал. Мирчу понял это, еще не очнувшись ото сна, больше похожего на тяжкий лихорадочный дурман. Он приподнялся на кровати, обвел комнату глазами. Во сне ему казалось - слышит он глухой, отяжелевший, словно доносившийся из глубочайшей дали голос, но нет: все было тихо. Лишь жена стояла у кроватки сына, и белое платье ее текло вдоль тела. Она склонилась над ним низко-низко, и Мирчу не смог разобрать ее лица.
- Дринка!.. - хрипло позвал он.
Нет ответа.
- Дринка!
Он вскочил на ноги, шагнул к ней. Она выпрямилась, и он невольно отшатнулся. В темноте ему показалось, что перед ним стоит вовсе не жена: существо с ужасными мертвыми, мутными глазами взглянуло на него и улыбнулось:
- Все хорошо, мой милый. Все хорошо.
Настало утро, озарив золотом верхушки гор. Прокричал петух, а потом радостно запела иволга. Деревня зашумела, живя своей обычной жизнью.
Настало утро, и солнце прогнало растянувшиеся ночью тени. Смешно стало Мирчу от своих ночных страхов.
Дринка, сидя с босыми ногами на крыльце, разбирала ягоды, а их маленький сын возился рядом. Мирчу подошел к ней, присел рядом. Некоторое время смотрел молча на ее жилистые узловатые пальцы. Затем спросил строго:
- Ты помнишь, что ночью подходила к кроватке сына? Зачем это было?
- Да что же, - сказала она, не поднимая головы. - Он плакал, вот я и встала.
- Дринка! - позвал он.
Она наконец взглянула на него. Это была Дринка, его Дринка, что же это он навоображал себе ночью?.. Но все же он не мог скрыть от себя ее замешательство. Словно она таила от него что-то.
- Дринка, - произнес он, внимательно глядя на жену. - Все ведь хорошо?.. Скажи мне.
В этот момент на пороге показался Айоргу. Лицо его казалось странно бледным в ярком, живом солнечном свете. Дринка увидела брата и вздрогнула, и какая-то страшная перемена произошла в ней.
- Что же я, - одушевилась она, и вытерла глаза рукавом. - Глупая, в самом деле!.. Уже и завтрак готов, а мы все сидим.
Она вскочила, подхватив сына на руки.
Мирчу глядел ей вслед, - а затем повернулся к Айоргу и увидел, что тот пристально и неотрывно смотрит ему в лицо.
Ночью Мирчу мучили кошмары. Ему снилась Дринка, и луна светила в окно так ярко, что он мог видеть ее всю - в расшитой красной нитью сорочке, босоногую, простоволосую. Она тянула к нему руки и была так хороша, смотрела так нежно, что он потянулся к ней в ответ. Но вдруг дверь в комнату как будто медленно отворилась, и на пороге встал Айоргу.
Его мутные глаза, - так Мирчу чудилось, - смотрели прямо на него, и чем дольше он смотрел, тем сильнее казалось, что все вокруг не по-настоящему, и комната пропала, и жены рядом нет; лишь проплыл вдали, словно несомый медленной тихой рекой, чей-то знакомый и скорбный образ, но и вот и он исчез, не сумев нарушить страшной, сомкнувшейся тишины.
Смутные, темные видения вставали перед ним из темноты. Одно страшнее другого, они кружились пред его внутренним взором в мрачном, бесшумном хороводе, и вдруг сквозь неясные образы он услышал голос своей бабки, рассказывающий историю, которую он, будучи мальчонкой, много раз слышал, укладываясь в кровать. Это была история о деревне, в которой за неделю умерли все жители.
- Я была тогда молода, - говаривала она, - и года не прошло, как твой дед меня взял. Ночь уж была на дворе, и вдруг слышим - бегут!.. Говорили всем - мор, надо с утра сжечь всю деревню, там одни уж только мертвецы остались... надо сжечь, а то как бы зараза не поползла. Но мы-то знали: то был не мор... Имя ему - Стригой, и просыпается он раз в пятьдесят лет, и тогда держись, народ с молодой и свежей кровью...
Голос бабки вдруг стал приглушенным, начал удаляться. Услышал он только:
- Осиновый кол да огонь, Мирчу... кол да огонь... - а затем вздрогнул и проснулся.
В комнате было душно, жарко, и оттого, наверно, на лбу его выступил пот, а рот жадно хватал ночной воздух.
Мирчу взглянул на спящую Дринку. Глаза ее были закрыты, но на лице блуждала безумная, бессмысленная, сытая улыбка, точно она сожрала уже что-то теплое, сладкое, вкусное и теперь ждет, когда сожрет еще.
И тогда тихо поднялся Мирчу, вышел во двор, достал топорик. Он быстрым, твердым шел к реке, туда, где росли крепкие, тонкие, молодые осинки; а тем временем, по-видимому, близился рассвет, - небо за горами чуть побелело, и было тихо, лишь лягушки квакали в заводи реки. Мирчу шел не оборачиваясь, и не видел, как Айоргу, прильнув лицом к стеклу, следит за ним из дома немигающим, пристальным взглядом...
Когда он вернулся, бело-золотое солнце, еще не видимое из-за гор, уже ярко озаряло край неба. Кругом, несмотря на то, что в этот час деревня обычно пробуждалась и готовилась к новому дню, было тихо. Лишь одна старуха, сидевшая на скамье у чьей-то избы, повернула к нему землисто-серое лицо:
- Куда ходил, Мирчу? Куда ходил, славный?
- За колом, - каким-то не своим, странным голосом ответил тот. - Убивать Айоргу.
- Да помилуй, Мирчу, Айоргу уже два года как пропал. Помер, говорят, - она по привычке подняла руку, словно собираясь осенить себя крестным знамением, но вдруг отчего-то рука ее повисла, как безжизненная, холодеющая ладонь мертвеца...
Мирчу отпрянул от нее. Как был, с колом, он бросился к дому. Дринка сидела на пороге. В руках у нее был деревянный лоток с травами, но она словно позабыла, что хотела с ними делать. Русые косы ее падали на опущенное лицо.
- Дринка!.. - позвал он. - Где Айоргу?
Она молчала. А затем, когда уж он и не ждал ответа, произнесла, не поднимая лица, и мертво и тяжело упали ее слова:
- Что ты, мой милый. Айоргу ведь умер.
- Что?.. Но он вернулся... Дринка...
- Тебе, верно, приснилось, сердце мое, - и глаза ее, живые, но уже мертвые, тяжко ворочаясь, обратились к небу. - Солнце восходит.
- Что?..
Она с трудом, медленно поднялась, расправляя окоченевшие члены.
- Пойдем со мной, мой милый, - глухо, как из могилы, промолвила она. Она протянула к нему белые руки и Мирчу медленно, как зачарованный, двинулся следом. Он и не заметил, как кол выпал из его руки; не чувствовал он и дощатого, струганного пола под ногами; не видел, как первые яркие солнечные лучи брызнули из-за гор, озаряя притихшую, странно замолкнувшую деревню.
Он шел за ней, а в небольшом слюдяном зеркале, висевшем на стене в сенях, отразилось его лицо: бледное, как у покойника, с бескровными губами и мертвыми, мутными, навеки потухшими глазами.