Андрей Клобуков не выполнил условия контракта. Время было лихое, да к тому же за свои косяки отвечать надо. Зима выдалась лютая, мороз хлестал по щекам, оставляя смурый глянец на омертвевшей от холода коже. Пронизывающий ветер принуждал все его тело судорожно вздрагивать. Река покрылась коркой плотного льда, по которому вполне можно было перебраться с одного берега на другой. Мужчина тяжело дышал, глаза его блестели холодным светом, лицо обезобразила страшная гримаса страдания. Но он все шел и шел, оставляя позади себя, на белом снегу, кровавые пятна. Ветер подул сильнее, Андрей поскользнулся и упал, впечатавшись носом в мерзлую твердь, затем снова поднялся, мужественно продолжив свой путь. Где-то под дубленкой сочилась рана, он пытался остановить кровотечение ладонью, плотно прижав её к больному месту. Мужчина постоянно слышал пронзительный колокольный звон. Внимая всем своим существом этой грозной симфонии, Андрей еле-еле переставлял ослабшие ноги. Зато теперь он был уверен, что впервые за много лет идет по верному пути. В двух километрах от него ярким костром полыхал новенький "Ягуар", языки пламени причудливыми сполохами прорезали вечерние сумерки. Поблизости валялся какой-то раскуроченный чемодан, пахло горелой резиной. Рядом из рыхлого снега выглядывала полуразбитая рация. Неожиданно она заработала, и из милицейских переговоров стало известно, что в аксайском районе все спокойно.
В монастырском соборе только что завершилась вечерняя служба. Братия потихоньку начала перемещаться в трапезную. На улице было свежо и как-то особенно тихо, под ногами хрустел пушистый снег. Монах Феогност, молодой парень лет двадцати пяти, нес послушание на кухне. Келарь монастыря, иеромонах Филипп, вооружившись ложкой, снимал пробу с горячего супа, бурлящего в огромной кастрюле. "Нормальный супец, да, да пойдет, - нашептывал он себе в рыжую бороду, - только солоноват". Затем, вопросительно взглянув на молодого монаха, он спросил:
- Да на тебе лица нет, что случилось?
- Вот батюшка, не знаю, что и сказать. В последнее время постоянно родных вспоминаю, думаю, уж не случилось ли чего..., - ответил парень, с волнением взглянув на Филиппа.
- Небось, о девках думаешь? - улыбнувшись, поинтересовался келарь, - через это все проходят, а ты молись больше, псалмы покаянные читай.
- Спасибо, батюшка, только у меня еще брат из головы не выходит, - отвечал Феогност, - ну и плотские соблазны, конечно, тоже....
- Ну, Андрюха, братец твой уважаемым человеком стал, щедрые подаяния делает, церкви помогает..., - одобрительно высказался Филипп, - на праздник Покрова Пресвятой Богородицы, иконы монастырю подарил.
Феогност принялся накрывать на стол. По залу разливался тусклый свет, на стене висело деревянное распятие, а под ним располагалась высокая тумбочка. На ней выстроились в ряд иконы, призванные своим честным видом пробудить в монашеских душах смирение и усердие в боговдохновенных делах. Посреди трапезной находился длинный, составленный из нескольких, стол, застланный белой скатертью, а по обеим его сторонам располагались приземистые лавки. Аккуратно расставляя посуду, монах вспомнил свою последнюю встречу с братом.
Литургия близилась к завершению, причастники благоговейно выстроились перед алтарем. Собор был полон народа, службу вел архиепископ Димитрий вместе с настоятелем монастыря архимандритом Платоном. В храме также присутствовали представители областной администрации, местное телевидение и, конечно, казаки, разодетые по форме. Стоя на клиросе, Феогност радостно возглашал символ православной веры. Краешком глаза он приметил брата, и от сего события на душе его стало тревожно. Андрей деловито стоял возле стены, на которой был изображен Христос, восседающий на удалом скакуне. Эта необычная роспись повествовала о входе Господнем в Иерусалим. После окончания службы монаху удалось пообщаться со старшим братом совсем недолго. Тот задорно улыбался, крепко прижимал к себе худенького Феогноста, ласково называя его мирским именем Алексей. Стояла ясная, очень теплая для октября погода, кругом шла бойкая торговля сувенирами, воздух был наполнен ароматом жареного шашлыка. "Ну, если, братко, тебе вдруг здесь надоест..., - сказал он игриво, - ты знаешь, где меня найти..." Феогност припомнил, что тогда он смотрел на своего родного брата: как на пришельца из другого, совсем чуждого, заколдованного мира, где ценилось все то, что он когда-то мужественно отверг своим волевым решением.
Монахи, подстёгиваемые чувством голода, начали занимать лавки и о чем-то шептаться. Престарелый трудник, стоящий возле тумбы, монотонно читал житие Свт. Амвросия, еп. Медиоланского. Когда появился архимандрит - маленький белобородый старчик, то сразу все притихли. На лице батюшки Платона светилась благодатная улыбка, а некоторым братьям даже казалось, что из его черных, как маслины, глаз выстреливают лучезарные искры. Совместно помолившись Господу, монахи приступили к трапезе. Суп Феогност все-таки сильно пересолил, что и побудило некоторых несдержанных иноков роптать на ближнего. Отец Филипп, иронизируя по поводу вкусовых качеств похлебки, весело шутил и уже собирался рассказать анекдот про нерадивого монаха, как его прервал настоятель. Архимандрит Платон напомнил ему о чувстве меры, он также намекнул на исихию, к которой должен стремиться каждый настоящий подвижник. Феогност ел молча, в голове кувыркались глупые мысли. Неожиданно его постигло видение - такого никогда не было с ним раньше. Он узрел заснеженную пустыню, услышал душераздирающие вопли. Сначала монах испугался, первым делом подумав, что это - прелесть, дьявольское искушение. Но затем его взору явилось бурое кричащее пятно, и в нём он узнал своего брата. Феогност сидел за столом с каменным лицом, рефлекторно ковыряясь ложкой в недоеденном супе. Монах с трудом приходил в себя, но старался не показывать, что с ним только что произошло, ибо братья могли подумать, что он просто одурел, поддавшись бесовскому соблазну.
После еды монахи снова молились. Затем Феогност отстраненно мыл посуду, не реагируя даже на шутки отца Филиппа.
К десяти часам вечера монах достиг пределов спальни. Братья суетились перед сном, писали письма родным, читали боговдохновенные книги, тихо молились или просто болтали. С трудом прочитав вечернее правило, Феогност забрался на вторую полку, уткнулся лицом в подушку и зажмурился. В спальне было установлено несколько двухъярусных кроватей, под потолком слабым огоньком мерцала лампа. Ровно без пяти одиннадцать в комнате появился иеромонах Дионисий, грозным тоном он возвестил, что всем пора спать. Свет потух, в комнате стало темно. Феогност был взволнован, мысли путались, он никак не мог сосредоточиться на молитве. Его мучили вопросы, как истолковать недавнее видение, неужели с Андреем произошло нечто страшное: где, когда? Вдобавок нахлынули старые воспоминания...
... Алексей вспомнил, как он, пьяный, одурманенный, валялся на кровати. Вместе с братом они отмечали его день рождения. Родители предоставили дом в их полное распоряжение. Вечеринка приближалась к своему апофеозу. На столе валялись пустые бутылки из-под "Батюшки Дона", табачный дым застилал глаза, возле распахнутой настежь двери лежал использованный "бульбулятор". Посреди комнаты возник силуэт Андрея в окружении нескольких блядовитых дам. "Ой, братишка, мы нагрубили..., - хохотал он, - ничего, справимся..." Первыми в кровать к Алексею нырнули две девицы. После чего к ним присоединился его старший брат.
"Боже, какие гадливые воспоминания... - взмолился про себя Феогност. - Господи помилуй!" Он был сильно возбужден, спать совершенно не хотелось. Тихо одевшись, аккуратно слез с кровати, чтобы не разбудить никого из спящих братьев, затем, легко ступая, Феогност спустился вниз по лестнице. Отхожее место располагалось на улице, туда собственно и направился монах. Он уже натягивал куртку с меховым воротником, как в дверь неожиданно постучали. Феогност испугался, слабый стук повторился ещё раз. Монах замер, прислушался. Затем на цыпочках подошел к двери, перекрестился, отворил. На пороге монастыря лежал его брат по плоти. Вытянув руки вперед, он, потеряв сознание, тяжело дышал. Феогност закричал, и на звук его голоса начали сбегаться заспанные монахи. Первым прибежал иеромонах Филипп, за ним следом Дионисий. Придя на время в себя, Андрей попросил не вызывать "скорую" и особенно "ментов".
О происшествии тут же доложили настоятелю. Попавшему в беду человеку была оказана первая помощь. Монахи приняли решение, насколько это возможно войти в его положение. Андрея перенесли в лазарет, положили на стол, раздели догола. В бреду он просил срочно позвонить братве, называл какие-то имена, телефонные номера, говорил что-то о ростовском ОБЭПе, бессвязно матерился... К счастью рана оказалась совсем неглубокой. Пуля, видимо, только чиркнула по его левому боку. Однако мужчина всё же потерял много крови. Монастырский доктор иеродьякон Антоний принялся старательно обрабатывать рану. Рядом, со слезами на глазах, стоял Феогност, его поразил огромный золотой крест с распятым Христом из платины, висевший на шее у родного брата. Он смиренно молился о скорейшем выздоровлении раба Божия Андрея. "Воспоминания перенесли его в раннее детство, тогда они были очень дружны. Мальчишки просто обожали играть в казаков-разбойников. Старший, Андрей, любил прятаться, и Алексею приходилось искать его по всему микрорайону..." Затем Феогност помог доктору перебинтовать рану, раненого перенесли на кровать, укрыли теплым одеялом. Андрей всё ещё находился в забытьи, крепкий сон стянул его веки, распухшие губы слабо шевелились. Феогност провел у постели родного брата длинную, незабываемую ночь.
Проснулся Андрей на следующий день ближе к обеду, огляделся по сторонам, ясное солнце светило в окно. Он ощутил прилив свежих сил и еще какое-то неизвестное, новое чувство, которое доселе его никогда не посещало. Бесшумно отворилась дверь, и в комнату вошли монахи. Первым появился настоятель монастыря архимандрит Платон вместе с доктором Антонием. Сразу за ними в дверях показался Феогност. Андрей искренне благодарил своих спасителей, на что архимандрит спокойно заметил, что все в руках Божьих.
- Я шел к вам на колокольный звон, такой сильный, что, думал, ушные перепонки лопнут! - воскликнул Андрей, привставая на постели.
- Да нет, вчера в это время никто в колокола не звонил..., - улыбаясь, ответил ему настоятель.
- Но я слышал, правда, вот крест..., - не унимался Андрей.
- Ну, раз слышали, значит, оно так и было..., - наконец согласился с ним Платон.