Участвовал в жюрейском списке конкурса Высокие Каблуки 7
Майские ночи прозрачны и ветрены. Вездесущий горький запах полыни, суховей и далёкие беззвучные взблески молний на горизонте, там, откуда берёт исток величественный Дон. Гроза подойдёт к рассвету, а пока равнодушное зеркало реки отражало ясное, с тонкой скобкой месяца небо, и шипели по асфальту колёса машин, без перерыва снующих по Ворошиловскому мосту. Из города, в город, из города, в город...
Короткое тир-ли: смс.
"Привет, зайка. Завтра заезжай не раньше 16-00"
Привет. Зайка. Где логика? Нет её. Ничего нет вообще...
Рука задрожала. Телефон вывалился из прыгающих пальцев и канул в пропасти под мостом. Душная ночь съела тихий плеск. И внезапно пришло облегчение: решение было принято мгновенно, сразу, окончательно и навсегда. Всё оказалось просто, так просто. Ладони на перила. Перегнуться. Оттолкнуться ногами от полотна моста. Позволить тяготению взять своё...
Густой, напоенный предгрозовой духотой воздух вспорол визг тормозов. Машина погасила скорость до нуля за очень короткое время, встала наискось. Водитель выскочил, в последний момент успел остановить глупую. Затолкал её в салон, поехал дальше, чтобы не мешать никому...
Света не отреагировала. В мыслях она была уже там, на дне, вся целиком. В детстве однажды, было дело, она тонула. Хорошо запомнила, как отдаляется, уходит вверх размытое по поверхности воды пятно света, и воздуха не хватает и меркнет сознание. Тогда её достали и откачали. Сейчас никто не придёт, не спасёт, не наполнит лёгкие живительным воздухом. Никто...
***
Света не помнила, как оказалась здесь, в небольшом кафе-забегаловке возле автозаправки. Последнее, что отложилось в памяти - река, мост и собственная смерть. Сознание упустило дорогу. Включилось только сейчас...
За окном ярилась непогода. Гроза накрыла город, оглушительно бухала над крышами, лупила ливнем в окна. Сквозь раскрытые двери втекал влажный, терпкий воздух, настоянный на запахах цветущих трав, акации и ночной фиалки. Слышно было, как осторожно пробираются по трассе машины, добавляя в букет ароматов вкус своих выхлопов.
- Рассказывай.
Сидевшую напротив женщину Света видела впервые. Она была не то, чтобы в возрасте, но определённо не молода. Лет под сорок, наверное. Свободная чёрная туника, чёрные шаровары с завязками на щиколотке. На обеих запястьях наборные пёстрые браслеты, штук по пятнадцать на каждую руку. Камень, бисер, кожаная плетёнка, всё такое...
- Кто вы?- спросила Света.
- Ангел, добрый,- усмехнулась женщина, доставая из ярко-зелёного клатча плоскую пачку "Гламура".- Кофе пей, не стесняйся. Что, парень бросил, да?
Света дёрнулась, пролила кофе. И заплакала.
***
Ничто не предвещало беды. Абсолютно ничто. Вечер был великолепен. Ужин при свечах. Антон, он такой романтик. Ухаживал красиво, и жил красиво. Как в кино...
- Опять с предками поругалась?
О скандалах спрашивал регулярно. Нездоровый интерес к семейным дрязгам подружки, которые сам же и провоцировал, Света понимала как огромную заботу о себе. В самом деле, отец в последние полгода здорово мешал жизни радоваться. Антона он невзлюбил с первой же встречи. И с тех пор старался помешать Светкиному счастью как мог и как умел. То есть, попросту выносил дочери мозг на тему, что "гуляют с одними, а женятся на других". Видит бог, эту сентенцию она уже заслушала до дыр!
- Угу. Знаешь...- она помедлила, но потом всё же решилась нырнуть в омут; в конце концов, они с Антоном любили друг друга, что скрывать?- Я с ними со всеми окончательно поругалась. Из дома ушла, вот.
- Из до-ома ушла?- насмешливо протянул Антон, рассматривая её сверху вниз.- И где ж ты жить будешь, зая?
- Как где?- изумилась она.- Конечно же, у тебя!
Конечно же, у Антона. Другого она себе не представляла. Жить вместе, потом поженимся, потом у нас родится мальчик... и ещё мальчик. Или девочка. И любовь, любовь - до гробовой доски, вместе и навсегда, наконец-то, без дурацких запретов и воплей. Всё это Света выболтала с улыбкой и весёлым видом. Она строила своё счастье... с ключом на слове своё.
Антон промолчал.
Он принадлежал к тем, кто добывал деньги на хлеб с чёрной икрой своим горбом и умом. В далёком детстве остались нищета, покосившийся деревенский забор и вечно пьяная мать-разведёнка. Как пробивался, вспоминать не любил. До явного криминала не дошло, но несколько скелетов щерилось оскалами в наглухо запертом шкафу. В универ Антон поступил, чтобы уже точно, железно, раз и навсегда, от армии закосить. Был он старше сокурсников на три года, по профильным предметам легко хватал пятёрки, остальные оценки покупал, задумывался об аспирантуре и, в отличие от рвущих жилы за оценки ботанов, твёрдо знал, что понадобится - поступит. Если понадобится.
Четвёртый курс перевалил за середину, когда он заметил Свету, серую мышь-заучку нового набора, и под общий смех пообещал сделать из неё куколку...
Кто бы что ни говорил, но женская красота требует прежде всего именно денег. Из любой замухрышки можно сделать королеву. Стилисты, курсы красоты, одежда,- всё это легко покупается, были бы средства. Создавать из зачуханной золушки принцессу забавляло. Но, как водится, принцесса быстро заелась и возжелала стать владычицей морскою. Что ж, и у золотой рыбки имелся свой предел...
После ужина при свечах было то, что обычно бывает после ужина при свечах. Света воспарила на облаке ещё выше. Сдёрнули её оттуда слова, сказанные небрежным будничным тоном:
- А теперь собирайся и уходи.
- Как... уходить?- не поняла Света.
Услышанное настолько не вписывалось в выстроенную картину мира, что попросту не воспринялось сознанием.
- Как все уходят, ножками,- он показал пальцами.- Через полчаса чтоб тебя здесь не было. И не вздумай своровать что-нибудь на память.
Он встал, как был нагишом, ушёл на кухню. Городские огни оттеняли ночь электрическим заревом. Духота текла через подоконник. Если верить гисметео, к городу приближалась гроза...
Антон всегда бросал своих подружек очень жестоко, находя в этом некое извращённое удовлетворение. Дольше двух-трёх месяцев в его постели не задерживалась ни одна. И все, все они умоляли, плакали, ползали на коленях, хватали за ноги. Визжат? Хотят продлить хоть на недельку-другую хороший секс и красивую жизнь?
- А интересно смотреть, как они корчатся,- смеялся Антон в компании приятелей, таких же казанов, как и он сам.
Со Светкой сам виноват, затянул. Хотя с самого начала было ясно, чем окончится: липкой скукой, соплями о ребёнке и бешеными односторонними планами о совместном проживании. В последнее время всё это начало утомлять до раздражения. Верный признак, что завис и пора переключаться на что-то другое.
Сухо щёлкнул замок на двери. Ого, десяти минут не прошло. И никакого скандала, тишина. Антон вышел в прихожую. Света уже уходила, дверь закрывалась за нею. Ишь ты, гордая выискалась. Редкий случай.
- Ну, пока, зая,- чмокнуть в щёчку на прощание, ритуал на счастье.
Дикий визг заметался по подъезду, поднимаясь до ультразвука:
- Не тронь меня!!!
- Заткнись, дура, ты чего? Спокойно, спокойно...
Как нехорошо! Соседи услышат...
- А-а-а-а!
Она вырвалась из его рук, кинулась к лифту, но лифт пошёл с нижнего этажа, показалось нестерпимым дождаться его. Ахнула дверь на общий балкон. Антон стоял, вслушиваясь в дробный стук каблучков по пожарной лестнице. Не то, чтобы у него проснулась совесть. Но с такой реакцией он столкнулся впервые, и это непонятно с чего вдруг сильно выбесило его.
Ладно. Как-нибудь перебьёмся летом, а в сентябре на первый курс придёт новый набор, будет из чего выбирать...
***
- Вот тогда ты на мост,- медленно выговорила женщина, растирая в пепельнице сигарету.
Запах "Гламура" мешался с терпким запахом кофе-"американо", и Света знала, что будет теперь искренне ненавидеть и "Гламур" и "американо", как вместе, так и по отдельности.
- Он же любит меня! Почему? Почему он так поступил?
- Любит? Кто тебе это сказал?
- Он сказал... о-он...
- Он. Он имел тебя полгода без особенного напряга, но как только ты перебралась на ПМЖ в его родную нору без его согласия, выпнул вон в середине ночи, не забыв напоследок поиметь ещё раз. Это по-твоему любовь?
Света молчала, возразить было нечего.
- Послали - иди,- дала совет непрошенная благодетельница.- И не возвращайся.
- Я... мне некуда.
- У тебя есть отец. Семья.
Света отчаянно замотала головой, давясь слезами.
- Нахамила родным?- понимающе кивнула женщина.
***
Светина мать оставила семью, когда дочери было восемь лет. Уехала в Москву, оттуда - за новым мужем - в Испанию. И на этом сведения о ней заканчивались. Где она сейчас, счастлива ли, есть ли ещё дети - никто не знал. Да и, по правде, знать уже не хотел. Четыре года назад отец женился во второй раз, на женщине с ребёнком, мальчиком лет трёх. Мачеха со Светой поладила, мальчишка, забавный карапуз на толстых ножках, сразу пришёлся ко двору. Тётю Марину Света давно уже звала мамой. Чёрная кошка проскочила между ними после знакомства с Антоном...
Света не знала, как и откуда в ней возникла мысль, что все завидуют её счастью, что прямо вот все, начиная с родных, заканчивая малознакомыми личностями, спят и видят, как бы её навсегда разлучить с любимым. Но ведь все действительно постоянно предостерегали, внушали, давили! Мозг вынесли напрочь.
Однажды между парами в универе к ней подсела Татка Гривенникова , сокурсница Антона, ледяная красавица с от природы платиновыми кудрями и синими глазами.
- С Антоном встречаешься,- сказала она утвердительно, о новом увлечении Антона знали уже все. Скорость слуха превышает скорость звука...
Света знала, что Татку Антон когда-то бросил, не то год назад, не то два, и на её слова промолчала. Что можно сказать бывшей девушке своего парня? Правильно, ничего.
- Смотри с ним,- продолжила Татка.- Ещё ни одна девка не удержалась в его постели дольше, чем на два месяца. Тебя он тоже поматросит и дальше по тексту. Не ты первая, не ты последняя.
- Тебе-то что?- неприязненно спросила Света.
- Да ничего... Вешаться только потом из-за этого говнюка не вздумай, поняла?
Света пожала плечами. С чего бы ей вешаться? Татка завидует, однозначно.
Этот разговор вспомнился во время итогового домашнего скандала за обедом. Слово за слово, Света не вынесла, когда в Антоне усомнились в очередной раз, и понеслось по кочкам. До непоправимого:
- Да как ты можешь такое говорить, папа?! Ты сам эту Марину к нам взял, никого не спрашивая! Трахаешь её, радуешься!- А Марина здесь же сидела, между прочим...- А я? А мне?! Почему я должна хорошего парня бросать?! Почему вы все меня так ненавидите, не хотите, чтобы я счастлива была?! Надоело! Хватит!
И убежала.
К Антону.
***
- А потом на мост,- подытожила события "добрый ангел".
- Потом на мост,- устало согласилась Света.
- В общем, так. Ты должна извиниться...
- Они меня не простят!- в ужасе вскинулась она.- Не простят!
- А ты за них не решай.
- Да не простят они!- вскипела Света.- Они в последнее время совсем достали своими моралями, вообще меня не слышали и слышать не хотели, попрекали, тиранили, достали, вот я дверью-то хлопнула и ушла, потому что они....
- Ах, ты маленькая подленькая эгоистичная дрянь,- медленно выговорила "ангел" тихим, но страшным по оттенку голосом.
Света вскинулась: это она дрянь?! Да с ней поступили как последние сволочи, и она ещё дрянь?! Непрошенная спасительница вскинула ладонь, и обвиняющие оправдания замерли на губах, не успев родиться.
- Ты извинишься потому, что обязана извиниться. Точка.
Как-то так сказала, что весь боевой задор вдруг упал, схлынул, вытек вместе с дождевой водой в сточную канализацию. И пришёл стыд. Громадный невыносимый кошмарный стыд. За себя. За напрасные слова, сорвавшиеся с языка поганого в минуту умопомрачения. Дрянь. Как есть дрянь, самая настоящая. Про Марину и при Марине наговорить такие гадости... И папе... Папе оно каково было. А ведь они были правы. Они предупреждали...
- Не простят,- убито повторила Света, разглядывая собственные руки.- Не простят. Я... слишком сильно... их... обидела.
В горле стоял ком, душил. Острое нежелание жить вспыхнуло с новой силой. Уйдёт эта странная тётка, и можно снова на мост...
- А ты извинись так, чтобы простили,- последовал безжалостный совет.
Гроза утихала, успокаивалась. Ливневой дождь постепенно заканчивался тоже. В забегаловке играла музыка, радио, какая-то станция, "Радио Дача", что ли... или "Русское радио", неважно. И внезапно, вдруг Света чётко услышала, очень остро восприняв слова очередной песенки:
Ты плыл в небесах, но был спущен на землю,
И раненый в сердце мечтаешь стать целью,
Но эта уловка всем битым знакома:
В любви без страховки живут миллионы.
- Нас бьют, мы летаем,- повторила женщина за певицей из радио.- Н-да... Где живёшь? Отвезу.
- Да вам-то что?- выкрикнула Света, страдая.- Какое вам до меня дело? Что вы пристали ко мне как банный лист! Отстаньте! Отвалите! Дайте утопиться!
- Не дам,- усмехнулась женщина.- Я - добрый ангел, забыла?
***
Она отвезла девчонку по адресу. Тронулась не сразу. Смотрела, как та понуро идёт к двери, открывает её, исчезает в тёмном нутре подъезда. Стояла последняя темнота, та самая, что так всегда сильна перед рассветом.
На третьем этаже вспыхнул в окне жёлтый свет. Вспыхнул, и не угасал. Ну, слава богу. Когда не прощают, то захлопывают дверь прямо перед носом, а то и вовсе не открывают её. Тёплый свет в таких случаях не зажигается никогда.
"Ангел" сдвинула браслеты и задумчиво потёрла старый, скверно заживший шрам, пересекавший запястье. На второй руке красовался такой же. Сама не знала, как угадала самоубийцу в навалившейся животом на перила моста девчонке. Какое наитие дёрнуло бросить поперёк полосы машину и ухватить дурёху в самый последний момент? Не собственные ли боль и потери, отгоревшие без малого семнадцать лет тому назад?
Сделал добро - забудь, а получил - помни.
Перед мысленным взором встала маленькая пожилая женщина, лечащий врач из отделения неврозов. "Ангел" мысленно кивнула ей, безмолвно благодаря. Потом завела и тронула с места машину.
Навстречу катился по улицам прозрачный, умытый грозою рассвет.
***
Света ушла внезапно и с концами. В комнатах осталось слишком много её вещей. И тех, которых ей дарил он, и её личных. Антон поневоле ждал, когда она вернётся забрать их. Все брошенки возвращались за вещами всегда. Это закон.
Света не возвращалась.
Он бродил по квартире и сам себе удивлялся. Что-то случилось, а что, понять не мог, и от того раздражался, злился, не с той ноги вставал. Каждая вещь рассказывала, шептала, кричала памятью о том или ином событии, об обстоятельствах покупки, о сексе, да, и о сексе тоже, которым почти всегда заканчивались все их встречи. Светка, не избалованная излишествами, радовалась каждому подарку как дитя. С ней он узнал, что хорошо не только брать, но и отдавать...
Когда за пустяковую мелочь благодарят так, будто подарил бриллиант величиной с дом, это втекает в кровь подобно героину и остаётся там навсегда. Хочется дарить дальше, ещё и ещё, как наркоману, повышающему дозу ради кратковременного иллюзорного счастья.
Он старался отвлечься, видит бог, старался! Сколько их прошло за лето через его постель, бабочек-однодневок, мамбо-тёлок и прочих. Но все они были - не то, не так, не о том, ни при чём.
Когда пришёл сентябрь, он обрадовался как ребёнок. Потому что начинался пятый, последний курс универа. А в универе можно было встретить Свету...
Даже смешно. Побрился, тщательно выбирал костюм, букет. Впустую.
Светы не оказалось в универе.
Кто что говорил. Ушла, уехала, взяла академ... Никто ничего не знал. Света была белой вороной, подруг у неё не водилось, а уж когда Антон прибрал её себе, к ней вообще перестали подходить. Девчонки делились на два лагеря: брошенные и мечтающие, оба лагеря на дух не выносили текущих дежурных, какие уж тут подружки. Ребята сторонились сами. Вот так и вышло, что Света вроде бы была, и в то же время её не было.
Антон знал, где живёт Света, но поехать туда - значило сдаться совсем, проявить слабость, пустить себя в распил. Позволить себе подобное он пока ещё не мог. И по-прежнему вставал каждое утро в дурном настроении не с той ноги.
... Света любила закаты. Квартира выходила окнами на запад, двадцать пятый этаж, панорама открывалась внушительная, закаты удавались один к одному отличные. Антон нередко высмеивал подругу за глупости, порой довольно жестоко. Не понимал. Но подарил ей хороший фотоаппарат-зеркалку, и она носилась с ним, подбирая режимы. Кадры, надо сказать, иногда получались не хуже профессиональных. Один из таких стоял в рамке на полочке под телевизором; дурацкая сценка - оба на балконе, весёлые, сплетённые сердечком руки и в том сердечке уходящее солнце. Хотел выбросить проклятую рамку, разбить стекло, порвать фото, и не смог.
Фотоаппарат, кстати, стоял тут же. Флешка на тридцать гигов оказалась забита снимками почти полностью, когда Светка только успела. У неё был, был тот особенный глаз, чутьё на кадр, цепкая хватка художника, умеющего самый непритязательный объект сделать красиво. Закаты, улицы и улочки, играющие дети, транспорт, цветы, котята, бабочки, листочки, улитки, потерянные пуговицы, камешки, Луна...
Антон повадился смотреть Светины снимки каждый день. Глупо, но остановиться не мог...
Так промучился всю осень. А в середине декабре, в стайке заочников, выходящих с лекции, наконец-то увидел её...
Она изменилась очень сильно. Снова были на ней дешёвые тряпки, джинсы и просторный серый свитер по бёдра, снова волосы зачёсаны в унылый хвост, ни следа макияжа на осунувшемся лице. Прошёл бы мимо, но что-то цепануло, заставило притормозить. Глаза, может быть. Те же самые огромные серые глаза, пристальный, полный громадного напряжённого чувства взгляд.
- О, привет. Какие люди в нашем Голливуде,- язык сам свернул на пошловатую развязность.- Ты куда пропала, дорогая? Позвонить нельзя было, что ли?
Она прижалась лопатками к стене, и он вдруг увидел изрядное пузцо под серой вязаной тканью. Когда успела, с кем?! Кто ещё валял её на постели? Он удивился тяжёлому бешенству, поднявшемуся откуда-то из живота. Приступ ревности? К кому, к ней, к подстилке этой дешёвой, что ли?! Три раза ха-ха...
- Времени, гляжу, даром не теряла, зайка,- зло сказал, придвигаясь ближе.- Так, и кто это у нас папаша?
- А-а-а-а!- взвинтился под потолок дичайший визг.- Не подходи! Не подходи! Не подходи-и!!!
- Ты что? Что ты разоралась, дура?- он ещё ничего не понимал.- Замолчи, не позорься.
- А-а-а-а!!!
Глаза у неё закатились под лоб, остались только бельма белков, - жуткое зрелище!- и Светка сползла по стене на пол. Сбежались все, кто слышал, пошла катавасия, кто-то несколько раз крикнул: "Скорую!", скорая была быстро вызвана. Антон отошёл, брезгливо смотрел со стороны. Это к этой вот истеричке собирался вернуться?! Ой, дурак...
- Падла ты, Астахов,- сказала Татка Гривенникова, когда возникла рядом, не заметил.- Ребёнок - твой.
- Ты почём знаешь?- окрысился он.
Она пожала плечами и не ответила. Когда-то давно Антон послал её ровно так же, как Светку, но гордости в Татке на тот момент не осталось ни на грош; умоляла, ползала по полу, обнимала колени, а он смеялся и толкал её ногой, вроде в шутку, но довольно сильно... Оба помнили, и она, и он.
Врачи уложили Светку на носилки, понесли. Мой ребёнок, ударилов виски. Мой ребёнок. Он вздрогнул и бросился следом:
- Пропустите... Да пропустите же! Я с ней! Я - отец ребёнка, я отец...
Скоротечные роды. Не довезли, родила в машине. В какой-то особенно тяжкий момент вцепилась ему в руку, сильно, синяк не сходил потом несколько недель. Прошептала: "Тоша, родной". И провалилась в бессознанку снова. Крошечный малыш в руках врача сморщил фиолетовое личико и смешно заквакал, возмущаясь живительным шлепком по заднюшке. Сын...
Дальше завертелось. Суетился, звонил, доставал, платил. Несколько дней в тумане, не замечая ничего вокруг: лишь бы жила. Сильное внутреннее кровотечение, редкая группа крови. Отдельно - ребёнок в боксе для недоношенных. Почти примирился с мрачной рожей Светкиного отца. Тот не говорил ни слова, ни слова не сказал с самого начала бдений под дверью реанимации, ну и чёрт с ним.
Потом сидел у постели, можно уже было, впустили. Держал за руку. Рука была ледяная, безвольная, мягкая, белая...
Света открыла глаза, серые, светлеющие к зрачку, родные до боли. Долго всматривалась, кажется, село зрение, и она мучительно пыталась понять, кто это рядом такой, почему он. Момент, когда поняла, Антон увидел чётко: глаза резко распахнулись, ему показалось - увеличились почти вдвое, хотя на самом деле это было далеко не так. От истошного ора зазвенело в ушах:
- А-а-аа! Уйди! Уйди! Пусть он уйдёт! Пусть он уйдёт! Пусть он уйдёт! ПУСТЬ ОН УЙДЁТ!!!
- Пошёл вон,- Светкин отец возник мгновенно и вытолкал растерявшегося Антона взашей, с треском свёл за ним двери.
Крик стих сразу же.
Антон стоял в коридоре, не понимая, что это было и почему. После всех этих дней... Почему?! Кажется, он задал вопрос вслух.
- Она очень сильно травмирована,- мягко ответили ему.
Женщина. Наверное, та самая Марина. О Марине слышал от Светки ещё тогда, "до"... смешно, вся жизнь разделилась на "до" этой проклятой больницы и "после"...
- Насколько...
- Насколько всё плохо?- уточнила Марина.- На самом деле, очень плохо. Вы подумайте хорошенько, Антон. Зачем вам это всё надо.
Он молча уставился на неё. Как это зачем?..
- Зачем вам девушка-невротик?- невозмутимо спросила Марина.- Вокруг полно красивых, здоровых, без проблем с головой... мужчина вы видный...
- А сын?
- Да,- она зябко обхватила себя за плечи.- Сын... Но у вас могут быть и другие дети. От других, нормальных, женщин.
- Найдите другой аргумент, Марина-как-вас-там,- сквозь зубы попросил он.
- Валерьевна,- со вздохом подсказала она.- Марина Валерьевна...
Молчали. За палатными дверьми молчали тоже.
- Как... как мне... чтобы она не кричала... Я понял, понял! Я виноват, я был скотиной. Но как теперь...
- Если снова доверится вам, кричать не станет,- отозвалась Марина Валерьевна.- Но вот как раз с доверием у неё и проблемы...
Проблемы. С доверием. Но ведь было, было же сказано: "Тоша, родной". Было. Вот и след на руке, как заверенная печать... Антон ахнул кулаком в стену и не ощутил боли.
- Я думаю, вам лучше сейчас уйти, Антон,- серьёзно сказала Марина.- Она успокоится, пойдёт на поправку. Потом, позже, можно попытаться... Может быть, получится как-то поговорить без напряжения. Но я вас ещё раз прошу: подумайте, очень хорошо подумайте. Это ведь навсегда. Истерики, слёзы, крики, ночные кошмары, полный набор. Ребёнок - тоже навсегда. Бессонные ночи, болячки, памперсы, колики... Ребёнок и у здоровой пары вызывает напряжение, а вы с нею сейчас даже не пара, а так... - она неопределённо пошевелила пальцами.- Если вы не выдержите, Антон? Сорвётесь? Уйдёте? Что будет с ней? А с сыном? Подумайте.
***
Падал снег. Мягкий, пушистый, он ложился на мир белой пеленой, превращая парк в зимнюю сказку. Впрочем, сказка была из серии "зима недаром злится". Через пару дней снова придёт тепло, и холода уже не вернутся. Март...
Света катила коляску. Малыш спал и улыбался сквозь сон. Антон шёл рядом. Незнакомые люди могли бы сказать с восхищением, мол, какая образцовая пара. Со стороны виднее, не так ли? Света терпела общение отца с сыном, но и только. Любая попытка завязать диалог с нею самой по-прежнему оканчивалась плачевно: истерикой.
Антон это быстро понял, и не то, чтобы смирился, - выжидал. Время лечит, не так ли? Вот, через три месяца уже можно было гулять с сыном, вроде как семейно. Мама, папа, малыш. Почти как у всех... А в первые дни после выписки из больницы всё было сложно, очень сложно... Настолько сложно, что несколько раз очень остро хотелось всё бросить и уйти. Но бросить Свету с мальчиком он не мог. Уже не мог.
Несколько недель относительного спокойствия попутали Антона вчера сделать глупость. На такой же прогулке, только под дождём, вчера шёл дождь, Антон вынул бархатную коробочку с давно уже заготовленным кольцом и протянул Свете:
- Держи. Тебе...
Она посмотрела на него. Чуть настороженно, но вроде бы без былого страха, и он поспешил развить успех: раскрыл коробочку, довольный дорогой вещью, которую долго и с любовью выбирал сам.
- Обручальное?- быстро спросила она.
Сама заговорила! От этакой удачи Антон совершил следующую глупость:
- Да. Выходи за меня!
Она отдёрнулась назад, сжала в ниточку губы:
- Нет!
- Почему?
- Нет. Нет! Нет!!!
Последнее "нет" граничило с визгом. Антон отшагнул назад, чтобы не провоцировать, поднял руки, сдаюсь, мол.
Света не стала кричать. Смотрела на него большими глазами, снизу вверх, белая как мел, и дождь стекал по её щекам, как слёзы.
И тут Антона прорвало. Раздражением, накопившейся усталостью, злостью. Размахнулся, зашвырнул коробочку с кольцом подальше в кусты и выкрикнул:
- Что ты хочешь от меня? Я тоже живой человек! Мне тоже плохо, больно! Дурак был, скотина был, осознал! Жалею очень. Знала бы ты как. Ну, что, что мне ещё сделать, скажи? Что?!
- Не знаю. Не знаю я!- ответила Света, тоже на повышенных тонах, и завела прежнюю песню:- Не подходи! Уйди!
Это было вчера, а сегодня унылый ноль превратился в мандариновые минус два, ветер улёгся и мягкий снежок укрыл раскисшую землю. Сказка. Снежная сказка. Странно было замечать красоту мира, к которой раньше равнодушен был всегда.
- Свет. Прости дурака...- слова вырвались сами собой.- Прости. За всё.
Она остановилась. Долго смотрела на него, молчала.
- Мне очень страшно с тобой, Тоша, - с усилием выговорила наконец.- А без тебя очень больно...
Замолчала, кусая губы. Рука сама собой потянулась к ней, - утешить, поправить выбившуюся из-под шапки прядку. Света вздрогнула от прикосновения, сжалась. Антон поспешно отдёрнул ладонь. Слишком хорошо уже ведал грань, за которой следовал припадок, бессмысленный и беспощадный. Очередное "прости" застряло в горле.
- Смотри, подснежник,- сказал он единственно верное, что только можно было сказать сейчас, не испугав снова.
- Где?
- А вон, под берёзой...
Под берёзой, в протаявшей лунке, торчал над одиноким зелёным листком синий пролесок.
- Хочешь, фотоаппарат принесу?- осторожно спросил Антон. - Сфотографируешь его. На память.
И замер, поневоле ожидая привычного крика.
- Принеси,- тихо отозвалась Света.
Синий хрупкий цветок упрямо тянулся к солнцу, несмотря на непогоду и снег. Всё будет хорошо, понял Антон. Лёд тронулся. Лёд наконец-то тронулся. Всё будет хорошо.