|
|
||
==из цикла "Проводницкие рассказы"== | ||
РАЗЛИВНОЕ ПИВО — А когда в Находке мы стояли,— рассказывал нам Серега,— я в самоволку один раз слётал. — Ну, и? — Глаз его, как обычно, подначивал слегка. — Да снял там бабу на танцах, вот сейчас, думаю, к себе в кубрик её затащу и... Ну, и посидим с ней, пивка попьем, то-сё, покалякаем. И только, значит, с ней вышли, только отошли от танцплощадки, а тут вдруг патруль. «Эй, боец! — кричат мне. — А ну, стоять!» «Ну, блин,— думаю,— опять влип»,— и ходу от них. Тут делать ничего другого не остаётся, как ноги на плечи, бескозырку в руку, и — вперёд. И так дворами какими-то, дворами, через какие-то поленницы дровяные, через штакетнички, меж кустов. Но и они за мной... Не отстают, понимаешь, бегут и бегут. Я прибавляю, и они прибавляют, я дворами, и они — дворами. «Стой! Кому говорят? — кричат мне.— Стой! Хуже будет!» И слышу: топ-топ, топ-топ, всё рядом и рядом. Мать моя женщина, думаю, совсем охренели, видно, они. Так несколько кварталов мы и пробежали. — Догнали хоть? — спрашивал Глаз. Но без особого любопытства. Скорее уж так, для формы. — Да фиг им с два,— отвечал ему Серега. — Ну и? — Правда, когда я через эту поленницу чертову перелазил,— продолжил Серёга,— она подо мной вся вдруг и рассыпалась. Так вот, съезжая вниз, за проволоку я и зацепился-то одной брючиной. Ну, а брюки-то у меня, сами знаете, клёш — во, на метр целый внизу,— разведя перед собой руки, как заправский рыбак, заодно и похвастал Мореман,— скорее всего об гвоздь даже, не за проволоку... в заборе, может... я так и не понял, где... Ну, как зацепился, так рванул сгоряча, и всю нафик штанину начисто распорол. Одни клочки внизу-то. Одно утешение, что хоть они, слава богу, отстали, наконец. Ухекались. Некоторое время рассказчик помолчал. Да и мы с Глазом особого желания к разговорам не имели. — Да, побегал я, пацаны, в молодости-то,— словно бы заключил свою сбивчивую речь Мореман,— жалко, что её, эту находкинскую, больше так и не увидел. А ведь такая классная тёлка, между прочим. До сих пор забыть её не могу. Сейчас бы встретил, точно бы не упустил. Серега — Мореман, так его все и зовут; когда-то он служил на флоте. Все рассказы его так или иначе связаны с морем. И служил-то всего три года, а на всю оставшуюся жизнь, пожалуй, этих рассказов хватит. Правда, что ни рассказ у Сереги — так обязательно о самоволке, и вот уже третий кряду за сегодняшний день, в котором Мореман всё от патруля чудом спасался, и всё-то за ним бегали да бегали, а он всякий раз каким-то чудом от патрулей все ускользал, ускользал. — А ты хоть с бабами-то трахался? — подкалывает Моремана Глаз,— А то, по твоим словам, так получается, что ты всё от патруля бегаешь, блин, как Борзов, ну а трахаться-то успевал? — Да ты что! — Мореман был возмущен: ничего себе, такой вопрос вдруг возник.— Да я, когда мы в Индии однажды почти целый месяц стояли на рейде, знаешь, сколько этих самых индианок перепорол! Да ты и русских столько не трахал, сколько я индианок. А вот в Африке, к примеру, я и негритосок, знаешь, как раком ставил! Между прочим, знойные женщины, скажу я вам, эти негритоски. — Да,— завистливо вздыхает Глаз,— негритосок у меня не было, вот полячку один раз мне поронуть удалось. Ну, ничего полячка, культурная, сразу по сто грамм, потом покурить, а уж потом и говорит мне: «Пан проводник меня будут брать силой? Да как пану не соромно?» Отфыркивается: «Фу, от пана так несмачно пахне». — «Пахне-пахне,— говорю,— у пана джакузи нема...» Мы сидели в вагоне у Моремана. Сидели основательно, надолго устроились. Столик перед нами тесно уставлен был пустыми пивными бутылками, огрызками обглоданной воблы, кусками колбасы и стаканами. Состав наш недавно отъехал от Ярославля. Мы в купе продолжали пить пиво. До Ярославля мы пили московское пиво. А в Ярославле Мореман за пивом бегал. Запыхался весь, вспотел, И всё никак отойти не мог, как будто опять патруль за ним гнался. Пиво Мореман принёс разливное. Он обожал только разливное. — Разливное пиво,— убеждал нас Мореман,— в сто раз лучше, чем бутылочное. Лично я так считаю. Мы с ним пытались спорить, но безуспешно. Лучше — и всё тут. — Лучше, так лучше,— вынужден был я с ним согласиться. А раз так, то, когда мы подъезжали к Ярославлю, Глаз, обратясь к Мореману, предложил: — Раз ты считаешь, что разливное пиво лучше, вот и сбегай за ним. Договорились? — Договорились. И пришлось Мореману бежать за тем пивом, которое мы стали пить после отбытия поезда из Ярославля. Он и так бегал за этим пивом чаще других. Причина была простой. Смотаться за разливным пивом, что дают в целом квартале от вокзала, не всякий решился бы. Запросто можно отстать от состава. Казалось бы, куда проще взять обычное пиво, в бутылках. Благо, и продавалось оно прямо у перрона. Ещё и купить это разливное пиво, которое было чуть дешевле бутылочного, представляло собой некоторую проблему. Там, где его продавали, всегда была огромная очередь. С этой проблемой Мореман справлялся тотчас, без всяких колебаний. Сходу врезаясь в ряды страждущих отведать любимого народом прохладительного напитка, с шутками-прибаутками всякими — глядишь, уже подаёт посудину в окошечко. А спустя некоторое время принимал её обратно... Так вот, значит, пьем мы пиво, которое принес Серёга, и чувствуем: какое-то оно не совсем на этот раз удачное. Кисловатое. На зубах поскрипывает иногда, слишком мутное, если приглядеться. Глаз не выдержал, губами почавкал, выплюнул что-то изо рта, да и говорит Мореману: — А ты всё спорил, что разливное в сто раз лучше бутылочного. Да говно оно, твоё разливное, в сравнении с бутылочным! Понял? — И пить его чего-то не очень-то охота,— подтвердил я мысль Глаза,— просто моча какая-то, а не пиво. Серега молчал уже, пиво и ему, видно, не нравилось, да деваться было некуда, приходилось пить через силу. Не выливать же! — Слышь, Серега,— поинтересовался я как бы, между прочим, с отвращением отпивая очередной глоток из кружки,— А ты в чём его принёс? Ну, куда ты наливал-то пиво своё? Признаться, подозрение с самого начала мне в душу закралось, пока ещё слабое, но всё же... С чего бы это пиву быть таким противным, как в этот раз! Раньше оно и вправду всем нравилось, и пили мы его с удовольствием. А тут в горло не лезет почему-то. Сквозь зубы приходиться глотать. — А чего? — похоже, слегка насторожился от моего вопроса Мореман.— Чего-нибудь не так? — А как ты сам-то думаешь,— стал объяснять я ему своё любопытство,— ведь, согласись, пиво твоё — дрянь натуральная... ну, согласись? — Ну, с этим, с ведром бегал я... из этой самой... ну, пожарное которое, конусообразное... а чё, банки-то нет,— принялся оправдываться Мореман,— ну, я кинулся искать её в вагоне, но нет, и всё... Я и схватил его. Время-то не ждёт. Ноги на плечи и сходу вперёд, не отставать же...— говорил он, во все глаза глядя то на меня, то на Глаза. Подозрения мои почти подтвердились, и от этого мне становилось всё хуже и хуже. Выпитое пиво откровенно просилось наружу. К тому же я едва сдерживал справедливое возмущение. — А ты промыл его? — едва смог выговорить я, хотя и так всё уже было ясно. — Нет,— признался Мореман,— а чего? Чего, собственно, такого-то? Я же после перелил его, у Клавки банку трёхлитровую попросил и перелил из ведра в неё... в банку... Мог бы и не продолжать. Чтобы не блевануть прямо на столик в купе, я прожогом выбежал в тамбур, и там уже дал, наконец, волю накопившимся неприятным чувствам. Вскоре там же оказался и Глаз. И в точности повторил процедуру. Ещё в Резерве Глаз в этом конусообразном ведре, поскольку оно было относительно чистым, замочил и перестирал с порошком свои носки, скопившиеся за время трёх рейсов. Выстиранные в конусообразном ведре носки развесил Глаз сушиться в дежурке. А воду из ведра просто слил, и не подумав сполоснуть посудину. Эх, знал бы Глаз, чем это для него обернется! Не буду подробно описывать все дальнейшие события той очередной нашей поездки на Воркуту в составе 180 «пьяного» поезда. Скажу только: очень пригодились Мореману беговые разминки в самых разных портах, от Находки до Кронштадта, о которых он с таким запалом повествовал нам, рассказывая о своём славном матросском прошлом. Вот и в этом рейсе, как когда-то от патруля, все бегал и бегал он уже не от патруля, а от Глаза, стараясь не столкнуться с ним ненароком. И так до самой Москвы. Ведь, как я уже заметил в одном из предыдущих рассказов, Глаз в прошлом был неплохим боксёром. Судя по кривому носу, ему изрядно доставалось на ринге, зато теперь, в обычной жизни, все эти взбучки очень ему пригодились. Кулак у него остался тяжёлым, и многим доставалось от Глаза, иной раз ни за что, ни про что. Об этом я постараюсь рассказать в очередном каком-нибудь рассказе. А этот, пожалуй, закончу. |
|