|
|
||
«Скорая помощь» Карету «Скорой помощи» подали заблаговременно, но неожиданно. Я как раз стоял у окна своей квартиры и задумчиво смотрел во двор с высоты второго этажа. У меня была депрессия. Я не видел больше смысла в своей жизни. У меня ничего не болело: ни голова, ни сердце, вообще ничего. А тут — эта карета. На стенке кареты был нарисован почему-то не красной, а чёрной краской крест на белом фоне. На облучке сидел толстый неповоротливый кучер с огромными слегка закрученными усами. В руке у него был длинный гибкий кнут. Кучер задумчиво ковырял пальцем в одной из ноздрей. Извлёк на свет белый козулю, внимательно её рассмотрел и тщательно растёр о свой кучерский сюртук. Сюртук был из жёсткой коричневой шерсти. Под сюртуком были такие же толстые брюки мышиного цвета. Разглядеть кучера детальней я не успел. Дверцы кареты со скрипом раскрылись, на землю спрыгнули два дюжих мужика в белых халатах. На их головах вместо белых медицинских шапочек были напялены старомодные фетровые шляпы со страусиными перьями. Шляпы придавали санитарам сходство с мушкетёрами или гвардейцами кардинала. Их можно было принять и за каких-то гвардейцев или драгунов, явившихся прямо из девятнадцатого века. Сходство усугубляли сапоги со шпорами, которые сперва высекли из асфальта несколько искр, а после, видимо, постукивали по деревянному полу лестничной площадки. Санитары, выйдя из лифта, остановились у моей двери. Странно было и то, что они решили воспользоваться лифтом, и то, что лифт остановился на втором этаже, чего раньше за ним никогда не замечалась. Пока я мучительно вспоминал, есть ли вообще в лифте кнопка второго этажа, санитары остановились у моей двери и принялись звонить. Звонок у меня резкий, противный, так что я побежал к двери спросить, кто им нужен. Они наверняка ошиблись адресом, ведь я никого не вызывал. У дверей я внезапно оробел и не решился заговорить. Они звонили и звонили, переминались с ноги на ногу, я слышал, как шпоры их тихо постукивают о дерево. Пришлось мне, чтобы это прекратить, открыть дверь. Они грубо оттолкнули меня и вошли внутрь. — Одевайтесь! — приказал один из них. — Да быстро! — добавил второй, внимательно оглядываясь. В прихожей у меня валялись в беспорядке туфли, старые башмаки, тапочки, трусы, джинсы, пакеты с овощами, книги. — Ишь, бардак развёл! — мрачно подытожил санитар осмотр и, заметив, что я замер в растерянности, добавил: — Да что с ним возиться тут ещё! Так увезём. Там его и оденут! И не успел я опомниться, как санитары уже вытолкал меня за дверь. Конечно, я пытался сопротивляться и даже укусил одного из них за руку, но в ответ получил ощутимый удар кулаком в солнечное сплетение. От боли в глазах у меня потемнело, и я ненадолго потерял сознание. Придя в себя, я увидел, что лежу уже внутри кареты. Руки мои были крепко связаны за спиной. Тугая шёлковая верёвка больно впилась в кожу. Я не мог пошевелить даже пальцами. Вывернув до хруста в мускулах шею, я покосился на покоящихся прямо надо мной санитаров. Они уже задрёмывали. А лошади, звонко цокая копытами, мчались куда-то сквозь сумерки. Карету сильно трясло. Заметив, что я очухался, санитары без промедленья, довольно грубо подняли меня и усадили между собой. Лениво переглянувшись, они вновь прикрыли глаза. Город вскоре закончился. Хорошо, если они везут меня в больницу. Там бы всё и прояснилось. Но какая больница за городом? Лично я таких больниц не знаю. Куда же они меня тогда везут? Хорошо, если они всего лишь перепутали адрес, вот и схватили меня по ошибке. Тогда они за это обязательно ответят, когда там, куда меня везут, разберутся, в чём дело, и когда всё, наконец, выяснится. Вскоре я окончательно уверился, что везут меня не в больницу: ведь карета с обычной заасфальтированной дороги резко свернула в лес. Дорога была мне совершенно незнакома. Странная местность: словно возникшие из Средневековья замки, заброшенные, мрачные, с разбитыми окнами и непроходимыми дебрями неухоженных, кажется, веками кустарников. Даже песчаные ранее дорожки вокруг замков обросли чертополохом и крапивой. Сразу было видно, что там никто давно не жил. А время было осеннее. Бабье лето давно уж минуло. Листья с деревьев все почти облетели, кое-где попадались широкие, непроходимые лужи, а в них отражались тяжёлые свинцовые тучи, провисшие почти до самой земли. Деревья вокруг были мрачные, высокие, их кроны густо расстилались над каретой. Казалось, будто карета необратимо погружается в бесконечный туннель между деревьями. Совсем стемнело уже. На душе у меня было скверно и гадко. К тому же продолжала мучить неизвестность. Куда меня везут, и главное — с какой целью? Кто эти люди? Чего им от меня надо? Я хотел спросить их об этом, но рот мой оказался туго стянутым. Наверное, лентой скотча. Эти сволочи явно задумали плохое, если и рот заклеили скотчем. Значит, они боялись, как бы я не выдал их случайно криком о помощи. Мне страшно. Я уже не жду от этих людей ничего хорошего. Боюсь, что скоро уже произойдёт и что-то ужасное. Не хочется думать об этом, но что мне остаётся делать в моём-то положении? Вот и лес неожиданно закончился. И справа, и слева тянется теперь поле, и немного стало светлее от появившейся на небе луны. Возница несколько раз крикнул: — Тпру! Карета остановилась между полем и редкой берёзовой рощицей. Один из санитаров, покряхтывая, вылез из кареты, подошёл неторопливо к лошади и лениво похлопал её по боку. Достал откуда-то ведро и направился к журчащему неподалёку лесному ручью. Возможно, они остановились, чтобы напоить лошадей? Второй санитар тоже проснулся, сонно похлопал глазами и принялся отчаянно зевать. Раскрыл вторую дверь и спрыгнул на землю. С хрустом потянулся и сказал: — Хорошо-то как! Тем временем первый санитар вернулся с полным ведром и стал поить лошадей. Я замычал, попытался приподняться и неловко вывалился из кареты, больно ударившись о землю плечом. Второй санитар подошёл к месту моего падения, наклонился и всмотрелся мне в лицо. — Что, больно? Я опять замычал, и тогда он содрал с моего рта скотч, причинив мне страшную боль. — Зачем вы меня сюда привезли? Что я вам сделал? Они ничего не ответили и вдвоём распутали на мне верёвку. Возница неожиданно для всех громко чихнул. — Будьте здоровы! — автоматически произнёс я. Все трое от проявленной мной вежливости рассмеялись. — Может, ты нам что-нибудь ещё скажешь? — спросил один из санитаров, тот, который поил лошадей. — Последнее слово? — глупо спросил я. — Ну, если хочешь, то пусть будет последнее. — Отпустите меня домой, пожалуйста! Все снова весело рассмеялись. — И это всё? — Да. — Ну, иди. Я нерешительно взглянул на санитаров и возницу. По-моему, они не шутили. — Иди-иди! — сказал санитар. — Чего застыл истуканом? После этого все трое молча пошли по дороге прочь от кареты, и вскоре я перестал их видеть из-за темноты. Мне стало не по себе. Очень одиноко было мне на пустой тёмной дороге. Одиноко и страшно. Сначала медленно, а потом всё быстрее я пошёл вслед за этими людьми. Я даже крикнул им пару раз, но никакого ответа. Тогда я побежал, но вскоре, запыхавшись, остановился, сообразив, наконец, что мне их ни за что уже не догнать. Вот и пришлось мне повернуть обратно, уже в сторону города. О том, где он находится, можно было догадаться по освещенному над ним небосводу. Дорога назад тянулась уныло. То и дело приходилось обходить огромные лужи и оскальзываться на крутых краях разбитой большегрузными машинами и тракторами колеи. Через какое-то время открылось взору моему рекламное сиянье бессчетных городских витрин и залитых уютным светом окон высотных домов. И в этот момент сзади послышался резкий, словно бы скользящий в воздухе свист. Я едва успел увернуться от пронесшейся мимо меня чёрной кареты. Она неслась быстро, не грохоча на ухабах, со скоростью хорошего джипа. — Поберегись! — только и услыхал я крик невидимого в темноте возницы, и карета, промчавшись мимо, вскоре же исчезла из вида... Ему удалось без всяких приключений добраться до города. Войдя в квартиру, он принял решение: навести в ней порядок, на что и затратил весь следующий день. |
|