Аннотация: однажды утром я проснулся и понял, что я Боб Марли
Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Николай Ковалёв обнаружил, что он у себя в постели превратился в Боба Марли. Он лежал на спине и отчетливо чувствовал, как его дреды распластались по всей подушке и как они непривычно щекочут его шею. Николай чуть приподнял голову и почувствовал, как грудь что-то укололо. Бородка. У Николая за ночь выросла ухоженная, но колючая бородка.
"Что со мной случилось?" - подумал Николай. Это не было сном. Его комната - вполне настоящая, разве что немного неприбранная - осталась абсолютно такой же, какой была и вчера, когда он ложился спать. Тот же заваленный тетрадками стол, то же черное фортепиано в углу - родители Николая были музыкантами симфонического оркестра, а сам он работал учителем музыки в частной гимназии.
Посмотрев в окно, Николай увидел там скучное серое небо, ничуть не поднявшее ему настроение.
"Надо бы еще поспать и забыть про всю эту чепуху", - решил Николай, однако заснуть у него не получилось - мешали дреды.
"Да что же это такое, в конце концов?!" - выругался про себя Николай спустя нескольких минут ерзанья.
Тут взгляд его внезапно упал на часы, и всё внутри Николая похолодело. Стрелки показывали половину девятого, а Николаю нужно было быть в гимназии еще к восьми!
"Как я мог не услышать будильник?!" - изумился он и тут же ужаснулся, представив себе, что может сделать с ним директор гимназии за такой прогул. Последние два года Николай работал там только ради того, чтобы рассчитаться с долгами своей семьи, и ненавидел это место больше даже, чем омерзительные крабовые палочки.
Нужно было быстро вставать и собираться. Николай поднял руки, намериваясь подняться, и обнаружил, что у него теперь пальцы длиннее, чем раньше, а кожа на руках -кофейного цвета. Времени разбираться не было, Николай скинул с себя одеяло и слез с кровати.
Но не успел он сделать и двух шагов, как мир вокруг закачался, и Николай упал на колени. Похоже на то, что он был обкурен.
"Какая нелепость", - подумал Николай. Кое-как поднявшись, держась рукой за пианино, Николай взглянул в висящее на стене зеркало и увидел там высокого чернокожего ямайца с узким вытянутым лицом.
"Да я ведь и правда Боб Марли", - подумал Николай и тут же успокоил себя: "Ну, может быть, это станет для директора приемлемым оправданием за моё опоздание".
В дверь вдруг постучали.
- Коленька, тебе разве не пора на работу?.. - это был голос мамы.
Николай попытался ответить: "Да-да, я уже встал!", - но вместо этого он почему-то сказал:
"Всё что важно сейчас - искупление своей свободы в этом теплом и солнечном мире".
- Коленька, ты не заболел?.. - обеспокоенно донеслось из-за двери. - У тебя странный голос.
"Нет-нет, всё хорошо", - хотел сказать Николай, но его голос снова не повиновался ему и он произнёс:
- Коля, что с тобой?.. - к голосу матери присоединился отцовский бас. - Тебе нездоровится?..
Николай не ответил. До него внезапно дошло, что он не только говорит не то, что хочет, но еще и разговаривает по-английски.
Нужно было спешить в гимназию. Что-то неразборчиво крикнув родителям, он бросился к шкафу. Все вещи Николая внезапно показались ему невыносимо противными и отвратительными. Более или менее спокойно он отнесся только к свободной разноцветной рубашке, которую ему подарила бабушка и которую он раньше почти не носил.
Надев эту рубашку и свои пижамные голубые штаны с ромашками, Николай подбежал к фортепиано, достал нотную тетрадь, которая была нужна ему для сегодняшнего урока и попробовал быстренько наиграть пару композиций. Первым в списке шел романс Рахманинова, но, начав играть, Николай недоуменно нахмурился.
Во-первых, играть на фортепиано внезапно стало непривычно и неудобно, хотя он играл на нём всю свою сознательную жизнь. Во-вторых, мелодия, которую он наигрывал, принадлежала явно не Рахманинову.
Пытаясь уследить за движениями своих пальцев, Николай сам не заметил, как начал петь:
No woman, no cry.
No woman, no cry!
- Коленька, что это ты там делаешь?! - снова раздался из-за двери мамин голос. - Открой немедленно! Что это за отвратительные звуки?!
Но Николай не слышал её, он продолжал укуренно раскачиваться из стороны в сторону и пел: "No woman, no cry!"
- Коля, если ты сейчас не откроешь, мы выломаем дверь! - предупредил отец.
"No woman, no cry!"
Раздались глухие удары. Дверь несколько раз прогнулась, а затем с жалобным треском распахнулась настежь.
На пороге стояли отец и мать.
- Святые Композиторы, - ахнул отец, увидев, во что превратился его сын.
Мать ничего не сказала. Она лишь посмотрела на Николая и, закрыв лицо руками, громко зарыдала.