Ребенок, боявшийся темноты,
кричал в соседнюю комнату:
"Тетя, поговори со мной!
Мне страшно.
Когда кто-то говорит,
становится светлее".

Фрейд. Лекция о страхе

С третьего щелчка
Отшибло ум у старика

Пушкин. Сказка о Попе

Элитный жилой комплекс "Тихие горки"
2017, март, 13

Игнатий!

- Помочь скрытно пересечь границу?

- Игнатий!

- Всё, всё. Я сама мать Тереза. Кстати, а к кому Тереза, мать, сейчас едет?

- Понимаешь, во время конференции мне позвонила Роза...

- О! Так с этого и надо было начинать! Вот почему ты сбежала с моего выступления! А я уж было решил, что тебе не понравился мой доклад про бедную Сарочку.

- Положим, докладчик из тебя действительно отвратительный.

Мужчина не ответил и сверился с навигатором.

- Все эти конференции с подчеркнуто вежливыми дискуссиями - полный театр! - вспомнив давний клинч с коллегами, вскипела Светлана.

- Угу.

Универсальный по своей бессодержательности ответ лучше всякой спички поджёг пороховой склад прошлых обид. Светлана затараторила гнусавым голосом, пытаясь спародировать всех своих недоброжелателей разом.

- А не изволите ли ответить на этот каверзный вопрос, который не имеет отношения к Вашей теме, но который я готовила три дня, специально чтобы Вас завалить? - темп её речи всё ускорялся. - А не угодно ли повторить пятую фразу с конца после предпоследней паузы, я не расслышал? Нет, не угодно! Это Вам угодно сейчас пойти в пи...

- ...писк мобильного был слышен всем в зале, - напомнил Игнатий.

- Да? - нервно моргнула Озёрская. - Ну, кто-то должен был дать звонок на второе действие.

Когда эта заядлая театралка в последний раз была на какой-нибудь модной премьере? Страшно вспомнить. Пора завязывать с конференциями, нечего тратить на эту низкопробщину время.

- Может, не на второе действие, а на антракт?

- Для Розы и её родни антрактов пока не предусмотрено. Там с конца прошлого года не жизнь, а сплошная клиника.

- С конца прошлого века, если точнее.

- Игнатий!

- Ну не перевариваю я твою Розу.

- От твоего пищеварения никто не требует таких подвигов. То, что у тебя на сайте написано "доктор Лектер", еще не делает тебя всеядным гипнотизером.

- Вспомнила тоже. Да этому сайту лет больше, чем тебе.

- Игнатий! - укоризненно протянула старшая по неврозам. В такие моменты этических упрёков Светлана была похожа на печально известную ламу, пусть и без шляпки.

- Ой, прости. Ну конечно же, ему меньше лет. Меньше раз так в...

- Игнатий! И вообще, мы не к Розе едем, а к её внучке. Да что ты всё смотришь в этот навигатор? Упражняешься в гипнозе при каждом удобном случае?

- Пытаюсь понять, где эта внучка живет, - огрызнулся Игнатий. - Нет на карте этого тихого холма.

- Не тихий холм, а тихие горки. Ты давай рули. Координаты финиша заданы, трасса свободна.

- Трасса свободна, да...

На столичных дорогах был вечер.

- В общем, что я поняла из пятиминутки мольбы о помощи. У той девушки индуцированная фобическая истерия с элементами бреда преследования, предположительно с вытесненной травмирующей констелляцией.

- Светлана Александровна, ну что ты опять неприличными иностранными словами выражаешься? - нарочито обиженным тоном произнёс Игнатий.

- Да вот же, дурында я старая! Конечно, речь не о диагнозе сейчас. Просто Лиза уверена, что в квартире что-то поселилось. Ну знаешь, как это бывает? Кто-то скребется, из темноты смотрит.

- Конечно знаю. Сколько раз такую нечисть изгонял. Силой святых и животворящих нейролептиков.

- Игнатий! Ты как с цепи сорвался. Тебя никто не заставлял меня подвозить.

- Ах! Всегда знал, что ты бессовестно манипулируешь своими коллегами! - он страдальчески поднял брови домиком, - Ну уж нет. Мне последнее время везет на психиатрический экзорцизм. Не могу упустить такой лакомый материал для статьи о роли оккультных фантазий в патогенезе паранойи. Если я не ошибаюсь, там у всего семейства особенная любовь к фобиям с мистическим содержанием? Ты рассказывала про какую-то там чучелку, которая бегала то ли за Розалией, то ли за её дочерью, то ли за внуком...

- За всеми понемногу.

- Изумительно.

- Сейчас не о чучелках речь. Кстати, ты не говорил, что пишешь статью про оккультные фантазии.

- Говорил.

- Когда?

- Сегодня, во время доклада. Ты как раз выходила. Так, сейчас будет интересный маневр.

- Ну, если рассматривать паранойю как персекьюторную атаку на фигуру матери-твоей-божьей-святые-образа-и-крест-тебе-в-петлицу-раком!!!

Маневр действительно был интересным. Озёрская от интереса вжалась в сидение и зажмурилась. Как бы она ни устала от собственной жизни, смерть казалась ей ещё более скучным мероприятием.

- Можешь открывать глаза. Всё равно в ад тебя не пустят. Живи, мучайся, как все, - усмехнулся Аннушкин. - Я нашёл удачный поворот. Мы почти на месте, хотя навигатор клятвенно обещает нам оказаться в самом сердце промзоны.

- Надо будет заверить завещание, когда снова с тобой куда-нибудь поеду.

- Что мешает тебе держать водителя?

- Сама не знаю. У меня почему-то возникают стойкие ассоциации с содержанием диких животных в неволе. По этой же причине у меня нет прислуги.

- И поэтому дома всегда срач.

- Игнатий! А когда я в последний раз сдавала на права, то у инструктора был вид... ну, почти такой же, как у меня минуту назад. Только он громко молился.

Остаток пути прошёл в молчании.

В горках

Обычно Светлана Александровна Озёрская принимала пациентов у себя в кабинете. Само собой, сеансы не предполагали посторонних. Но если уж нарушать правила, то все разом.

На конференции по массовой истерии Света встретила своего друга и коллегу. Игнатий Аннушкин когда-то проходил у неё практику и по её же протекции попал в докторантуру к профессору Кибицу. По совету своего наставника, Игнатий вовремя бросил и психиатрию. И стал гипнотерапевтом. Да, обычным гипнотерапевтом. Лучшим в России.

И раз уж Светлана опять нашла какие-то приключения на свою медленно угасающую карьеру, то почему бы не поучаствовать? Один разочек. Для разнообразия. А потом вернуться к практике и дописать наконец пятую книгу по психосоматике.

Никакой промзоны, обещанной навигатором, поблизости не было. Вот контрольные пункты были. И идеально ровный участок шоссе, словно перенесенный из другой реальности - был. Если забыть о том, в какой стране находишься, то Тихие Горки вполне можно было принять за пригородный район Нюрнберга. Или Гааги.

- Мне вот интересно, - Игнатий помог коллеге выбраться из машины. - Если они все из себя такая элита, то почему живут здесь, у самой границы мкада? Да еще в обычных многоквартирных домах.

- Обычных? Я бы не спешила с громкими заявлениями. Роза мне рассказывала об истории и концепции городского Эдема. Этот небольшой клочок земли недоступен для спутникового наблюдения. Во всех документах и, что важнее, иностранных базах, территория принадлежит давно заброшенному заводу-гиганту.

- Тогда не проще ли жить в особняке?

- Есть у здешних жильцов и особняки, и всё остальное. В избытке. А вот информационно непроницаемой территории на всех не хватает. Они же не члены правительства, а всего лишь финансовая опора страны. Им надо где-то пережидать народные психозы, как сейчас. К тому же, эти господа боятся одиночества.

- А вот темноты, похоже, не очень. Даже фонари не горят.

Чтобы найти нужный дом, коллегам пришлось идти от подземной парковки через сквер. Близорукая Озёрская перла наугад, натренированная прогулками по лесопарковой зоне своего психологического центра. Быстро темнело, а винтажные фонарные столбы решительно молчали.

- Безлюдно тут.

Светлана не ответила. Ей-то было очевидно, что перевалочная база создана не для прогулок. И как только игра в прятки заканчивается, ничто уже не может удержать основной контингент в пределах района, столицы или страны.

Поэтому логично, что большинство квартир здесь брошены. Или предоставлены в безвременное пользование близким родственникам. Как в случае Лизы. А вот и её дом. Пять этажей, неоклассический стиль, единственный подъезд, больше похожий на соборные врата. От фасада отпочковалась башенка с часами.

И никакого освещения.

В парадной два охранника, при свете диодного фонарика, рубились в подкидного.

- Кто здесь?! - встрепенулся секьюрити.

- Озёрская, Аннушкин. К Ерофеевой.

- Вот это да!

- Вас разве не предупредили?

- Предупредили. Но я не про это. Как Вы вошли?!

- Через дверь.

- Ну дык она ж на магнитном замке. И верещит, когда её открывают.

- Лёх, ты чего, света нету, - второй секьюрити оказался сообразительней.

- А, точняк. Вы, это, извиняйте. Диверсия. Во всем комплексе нет света.

- Лёх, ты чего, зачем сразу пугаешь? Может, забастовка очередная.

- А, точняк. Бастуют же все. Погодь, а мы почему не бастуем?

- Лёх, ты чего, нам же деньги хорошие платят.

- А, точняк. Но по мне всё равно диверсия. Потому что зачем в охраняемом доме на охраняемой земле еще и магнитный замок? А затем, что шнырять стали по подъезду непонятные какие-то личности. Жильцов пугают. А мы почему-то никого до сих пор не поймали. Вот эти личности свет и вырубили.

- Лёх, ты чего, камеры же никого не зафиксировали. Сказало начальство, что это психологический эффект.

- А, точняк. Вы, это, психологический эффект изучать пришли?

Светлана и Игнатий переглянулись и кивнули, словно оба этих действия могли иметь смысл вне светового пятна от фонарика.

- Лёх, ты чего, ну кто ж так спрашивает?

- А, точняк...

Не теряя драгоценного времени, исследователи психологических эффектов поднялись на последний этаж. Игнатий был в чем-то прав, говоря об особняках. На каждом этаже была ровно одна квартира.

- Я уже подумала, что Вы заблудились и не приедете, - встретила их миниатюрная смуглая девушка, одетая в ночнушку и держащая большую ароматическую свечу. - Проходите скорее. Вау!

Последнее восклицание относилось к вошедшему следом за Озёрской гипнотерапевту.

- Я не успела предупредить Вашу бабушку, - виновато развела руками Светлана. - Это мой бывший ученик и нынешний коллега, Игнатий Валерьевич Аннушкин. Не беспокойтесь. Он может и не участвовать в нашей работе.

- Я не беспокоюсь! - весело засмеялась девушка. - Вам сам бог велел работать в паре. Просто вылитые Пинки и Брейн! Хи-хи... Идёмте на кухню. Там безопаснее.

Пациентка убежала куда-то в глубь тёмной квартиры, оставив врачей в некотором недоумении. Озёрская, по понятным причинам, не была в курсе молодёжной культуры. Её собственная дочь, едва достигшая среднего возраста, отличалась редкостным консерватизмом и некоторой социальной дремучестью. Что уж говорить о самой Светлане. Но даже она что-то слышала об амбициозных лабораторных мышах.

Заклятая парочка действительно производила яркое впечатление, особенно при совместных докладах или супервизиях. Низенькая, с безнадежно испорченной фигурой, спрятанной за похожим на балахон белым халатом, Светлана никогда не любила смотреться в зеркало. Она носила неприлично дорогие и брендовые вещи, но поверх них всегда развевался этот вечный накрахмаленный монстр, похожий на плащ-палатку. А волосы? Никакая краска не могла перекрыть их иссиня-чёрный цвет, который приводил в ужас многих суеверных пациенток. Причёска чем-то напоминала каре известной французской певицы, с той разницей, что певицы следят за прической.

То ли дело Игнатий! В свои сорок с небольшим он выглядел лет на тридцать. Высокий стройный блондин, даже брови поесенински золотые. Ухоженный, с изысканными манерами, гипнотизирующим голосом, плавными движениями.

Контраст наблюдался и в профессиональных наклонностях.

Аннушкин глубоко и безвылазно закопался в психиатрию, его манили самые тёмные стороны человеческого разума, способность психики к внезапному и изощренному самоубийству. А ещё он обожал гипноз. Игнатий выплавил из различных техник свой собственный терапевтический инструмент. Коллеги ему страшно завидовали, кривясь и морщась при виде каждой новой монографии. А делиться своими мыслями и практическими победами Аннушкин любил. Пусть читают. Всё равно не поймут.

Озёрская довольствовалась классической терапией, не прибегая к трансовым техникам. Но она наполняла консультационное пространство такой теплотой и позитивом, что многие неврозы просто распадались изнутри под напором проснувшихся у клиента душевных сил.

Единственным значительным сходством был высочайший уровень мастерства. График приёма у обоих был расписан на полгода вперёд. Расценки не рекомендовалось озвучивать народным массам, дабы не провоцировать нового витка волнений.

И после насыщенного рабочего дня эти двое, не задумываясь и не сговариваясь, набросились на новый запутанный случай возможного психического расстройства. Мыши занимались тем же, чем и каждый вечер: изучали чужое безумие.

Не очень бедная Лиза

- Никак не привыкну к роскоши. Это Лене бабушка помогала с самой перестройки. А мы с матерью жили весьма скромно до самых двухтысячных. Особенно когда папа нас бросил, мы с мамой лет десять едва сводили концы с концами. Я хорошо помню, как мы двадцать первый век встречали. Били куранты, а мать попросила меня загадать желание, чтобы мы до конца весны дотянули. У меня всегда желания сбываются.

Взгляд Лизы был прикован к кухонной двери. По рукам то и дело пробегала волна тремора. Она вслушивалась. И звук собственного голоса придавал ей уверенности. Светлана уже начала надеяться, что всё разрешится просто благодаря её присутствию. Так часто бывает при неврозах.

- Сбылось. Дотянули. Что-то действительно произошло. Уже в середине мая заявляется бабушка. Лично. Это была наша первая встреча. По-моему, я ей совсем не понравилась. Может, манерами не вышла или умом. До сих пор губу кривит в мою сторону. Ну да это её проблемы. Главное, что у мамы вдруг оказались в собственности несколько строительных компаний. И понеслось. Не поймите неправильно: деньги никто никому не раздавал! Потом мама мне призналась, что это был такой эксперимент. Ленка провалила несколько ответственных проектов, вот и решили про старшую сестру вспомнить. Да и Ленкиной стихией была скорее фармацевтика. Не знаю, чего она... Наверное, бабушка настояла на своем, как обычно.

Светлана только кивала. Бабушка, то есть Розалия Соломоновна Альтберг, могла настоять на чем угодно. Пожилая фрау сама выстроила целых четыре карьерных монумента: строительный бизнес старшей дочери - раз, фармацевтический холдинг младшей - два, видное место в немецкой политике для себя - три, закулисную роль в политике российской (тоже для себя) - четыре. Альтберг была душой перестройки. В девяностые именно она, спокойно покуривая набитую черным-пречерным табаком трубку, занималась разгребанием экономических конюшен новорожденной федерации.

Поняв, что новоявленным реформаторам более подобает называться деформаторами, она занялась последовательным политическим истреблением вчерашних учеников. Сейчас, в самый разгар революции лисьих хвостов, российская власть с удовольствием вкушала плоды трудов немецкой гражданки. Партия "Правая инициатива", выпестованная Розой, единственная на правом фланге оставалась верна Кремлю.

Обо всём этом Лиза не знала. И вряд ли этой миловидной девушке было дело до всего этого. Не знала она и истории о том неудачном проекте, который не осилила Лена Ерофеева, младшая дочь Розы.

Власть, обновившись и встряхнувшись в начале нового века, стала решительно размораживать долгострои. Но, вот незадача, большинство брошенных объектов оказались брошенными вовсе не просто так. И пока разобрались, что дело не в воровстве и разгильдяйстве, кредит доверия был истощён. Последней каплей стала Ховринка, откуда рабочим пришлось спасаться бегством. А ведь там Света планировала открыть свой собственный НИИ патопсихологии. Сколько тогда было планов! И ведь возможностей тоже было гораздо больше. Какие уж сейчас НИИ...

- Вы же в курсе, что весь этот комплекс - творение мамы. Прогуляйтесь тут как-нибудь при свете, не пожалеете. Природа, фонтанчики, инфраструктура, бутики. Просто рай, а не временное убежище на случай революций. Неделю назад здесь народу было! А сейчас буря улеглась. И всех как смыло. Ну, почти всех. Кое-кто просто не захотел уезжать. Я, например. Или начальница Сары, которая этажом выше обитает. Сара её тоже на уши поставила со своими галлюниками. Она вообще не в меру общительная. Но после возвращения из Аргентины её как будто чем-то тяжелым по голове ударили. Она туда в конце декабря летала, наследство получать.

Светлана подалась вперед. Аргентинский маневр совпадал по времени с путешествием Розы. Да и сама Альтберг не раз упоминала, что собирается подарить свой особняк какой-то хорошей талантливой девушке. Якобы, та сильно выручила Розу во время злоключений за границей.

- Сарочка и так была мажористой девицей, но всё же сильно зависела от своей авторитарной матушки. А наследство-то свалилось по отцовской линии, хотя отца она никогда и не знала. Можете представить, что она здесь устроила...

- Здесь? - наконец-то вмешался Игнатий, успевший порядком запутаться. - А как Сара оказалась у Вас?

- Я ей рассказала про то, какая у нас тут благодать и безопасность. Она буквально умоляла её спрятать. Кто-то следовал за ней от самой Аргентины. Не бросать же подругу в трудную минуту. Да и мне тут одной очень страшно бывает. Шорохи, скрежеты. Кашляет по ночам кто-то.

- За стенкой? - уточнила Света.

- В коридоре, - выразительно посмотрела на дверь девушка и по привычке попыталась включить чайник. - Чай отменяется. Могу предложить морс. Интересно, когда свет...

Яркая вспышка озарила кухню. Гром. Порыв ветра. Всё стихло. Буря только собиралась с мыслями.

Из холодильника был извлечен хрустальный графин, наполненный клюквенным морсом. Тусклое пламя свечи немедленно превратило хрусталь в рубин, морс - в кровь, стаканы - в пульсирующие артерии. Светлана с равномерным вниманием следила за манипуляциями пациентки и вслушивалась в тишину дома. Какое блаженство - сбросить пелену монотонного гудения, шуршания, щелканья всевозможных электроприборов.

Если долго вслушиваться в тишину, то можно заставить психику самостоятельно придумывать для нас звуки. Например, приглушенный кашель. Скрежет передвигаемой мебели в соседней комнате. Мелодичный перезвон серебряных колокольчиков. Утробное рычание. И всё это - из соседней комнаты, заведомо пустой. Ничего удивительного, чистая психология.

Игнатий никаких посторонних звуков не слышал вообще. У него в голове небольшой отряд печатных машинок отстукивал статейный марш.

- Ещё зимой я решила сделать Розалии Соломоновне подарок в честь её возвращения. Хотелось её чем-то удивить. Вот только чем? Вы же её знаете, она такого повидала на своём веку. Но я нашла! В Венгрии вывели новый сорт роз с синими-синими лепестками. Бабушке цветы безумно понравились. Она для них специально место выделила в своей оранжерее. Но вот зачем я Саре об этом сказала?! Она, конечно, своя в доску. И секретов от неё нет. Но кто же знал, что она панически боится синих роз?

- Довольно необычная фобия, - пробормотал Игнатий, убедивший себя в чем-то важном, но не предназначенном для ушей Светы или Лизы.

- Это еще что! Идемте в её мастерскую. Я вам такое покажу!

- Мастерскую?

- Ну, тут все равно много комнат. И если Саре надо где-то выместить безумие, то пусть это происходит в одном просторном загончике, а не по всей квартире. Резон?

- Резон... - стараясь не споткнуться и не заблудиться, подтвердил Игнатий.

Мастерская

В так называемой мастерской не пахло ни красками, ни глиной, ни стружкой. Только чистым безумием.

Здесь было самое светлое место во всём тёмном доме. Везде, где только можно, поставлены зажженные свечи: ароматические, гелиевые, парафиновые, церковные, масляные, фигурные... Они освещали каждую деталь искривленного творческого пространства. Лучше бы не освещали.

Кадки с экзотическим растениями. Цветущими. Когда-то. Засохшие лепестки вперемешку с прелыми широкими листьями и кусками сочных стеблей покрывали пол неплотным ковриком.

- Кому понадобилось кромсать растения? - застыла на пороге Света.

- Сарочке, кому же еще, - скорбно усмехнулась Лиза. - Она, когда про синие розы узнала, стала везде искать их следы. Её не смутило, что в этих зарослях нет и капли синего. Она всю ночь ощипывала мой тропический рай. Я её поймала только утром, когда вся работа была сделана.

Рама во всю стену. Вероятно, для зеркала. Пустая. Большой шкаф без одной дверцы.

- Полагаю, к зеркалам Ваша подруга тоже питает особые чувства. Предсказуемо, - Игнатий подошёл поближе и стал рассматривать уцелевшую дверцу.

- Мне пришлось вызывать рабочих. В этой раме было мое любимое зеркало. Его поцарапать-то надо постараться, а Сара... Я сижу, читаю, слышу из мастерской дикие вопли. Самая первая мысль была: неужели притащила кого-то из своей мажорной тусовки?! Врываюсь в комнату, готовлюсь дать всем разгон. А Сара там дубасит зеркало, прямо кулаками. Столько крови было...

Рассказ о больной подруге давался Лизе с большим трудом. Но порой всё вспомнить и выпалить как на духу - единственный способ совладать с собой. Аффекты всегда найдут выход в реальность. Вопрос только, в какой форме: словесной, двигательной, галлюцинаторной...

Игнатий сделал ещё несколько шагов. Что-то на стене привлекло его внимание. Раздался хруст. Под ногами валялись глиняные черепки.

- Вы на дрейдл наступили, - пояснила Лиза. - Соколова притащила с собой несколько десятков этих волчков, разрисованных еврейскими буквами. И раскручивала их каждый вечер. Не знаю, как у неё это получалось, но эти глиняные вентиляторы почти круглые сутки вращались. И вращались. И вращались. А сегодня я зашла, а они... сами... вдруг... все разом...

- И именно тогда Вы позвонили бабушке, - подсказала Света.

- Да. Я решила, что Сара меня заразила безумием.

Озёрская и Аннушкин переглянулись.

- А почему именно фрау Альтберг?

- Вариантов было немного. Мама сейчас где-то в Восточной Сибири. Вне зоны доступа. Новый объект, что-то вроде сети перевалочных пунктов посреди снежной пустыни. И череда смертей на стройке, как я поняла.

- Вы говорите об этом довольно спокойно, - заметил Игнатий, хотя Лиза обо всём остальном тоже старалась говорить сдержанно и отстраненно.

- Да последнее время на маминых стройках одна сплошная чертовщина, - отмахнулась девушка. - Меня пугает не потусторонняя хрень, а обычное больничное безумие. Не хочу, как бабушка попасть в психушку.

- Я бы не волновалась по поводу Розы Соломоновны. Она абсолютно здорова, просто решила сменить обстановку, - не совсем уверенно возразила Озёрская.

Альтберг содержалась в одной проверенной московской клинике, под присмотром Ерванда Оганезовича. Но никаких процедур, лекарств, диагностики, ограничений... Словно пожилая фрау и вправду решила отдохнуть от мирской суеты таким странным образом.

Кто знает? Возможно, стены психиатрической лечебницы защищают от безумия ничуть не хуже, чем врата церкви от зла. Если, конечно, зло и безумие грозят извне, а не плещутся в нас самих.

И, похоже, клан Ерофеевых был своего рода сосудом коллективного страха, зеркальной камерой, резонатором, калейдо...

- А это тоже Сара сделала? - голос Игнатия за шкирку вытащил Озёрскую из омута вялых размышлений.

- Вы еще спрашиваете!

Дальний угол, превращенный в кукольный храм. Не так. В храм кукол. Не так. В храм для кукол. Антикварные хандверкмольды, шрайеры, фингергуты, клинги, симоны и арманд-марсели застыли в благоговении перед старым облезлым плюшевым мишкой. Их выпученные глазища фанатично сверкали, оспаривая монополию свечей на рынок сбыта фотонов.

Три круга опоясывают хмурого идола, которого самого пора отнести на поклон в ближайшую мастерскую - чтобы вата не рвалась так вульгарно на волю.

Дальний круг насчитывал ровно шестнадцать кукол, молитвенно сложивших фаянсовые ладошки. В центре хоровода стоял столик средних размеров, который был почти не виден из-за пышных нарядов его обитательниц. Когда-то все эти кружева, вероятно, радовали глаз белизной, лазурью или пурпуром. Но кто-то тщательно пропитал их черной краской.

И эти куклы, одетые в черные мантии, уже не были похожи на молящихся. Руки скрещены на груди, подбородки опущены, глаза прикрыты. Но взгляд каждой, пусть и исподлобья, прикован к медведю.

Всего восемь.

Наконец, последняя четверка стояла вплотную к ватному божеству. Но не похоже, что почетная близость их радовала. Напротив, представительницы высшей касты приняли подчеркнуто страдальческие позы, театрально отворачиваясь от медведя и прикрывая лица руками. Но, пусть и искоса, пусть и вполоборота, они внимательно следили, чтобы их кумир сидел смирно и не подавал признаков жизни. Автор конструкции оставила касту посвященных вовсе без одежды. Зрелище шарниров, креплений и аутентичных прорезей придавало происходящему привкус если не черной мессы, то творческого вечера в психушке - точно.

- Никак не пойму, - Аннушкин выбирал уже пятый ракурс для осмотра кукольного храма. - Они ему поклоняются или что?

- Или что. Они его охраняют. Так Сарочка сказала. И еще она предупредила, чтобы я ничего здесь не трогала.

- Надо же. И где только она откопала это ватное страшилище...

- Это так-то моя старая игрушка! Единственная вещь, которую я решила не выбрасывать при переезде. Не знаю почему, но мишутка Сару с самого начала очень заинтересовал.

- В смысле напугал? - уточнила Озёрская.

- Нет. Его-то она не боялась. Больше того. При любом удобном случае рассматривала, ощупывала, трясла. Мне порой казалось, что она к нему прислушивается. Ну знаете, как доктор следит за дыханием тяжело больного.

Интересная ассоциация, и принадлежит она не Саре, а Лизе. Озёрская окончательно убедилась, что источником страха вполне может быть именно пациентка. Да, её странная подруга построила этот алтарь. Но ядром конструкции была жутковатого вида игрушка, которую Лиза не просто сохранила, а отметила как единственно ценный предмет из прошлого. Да, эта Сара явно была склонна к экзальтации, но разве не сама же Лиза напугала подругу рассказом о синих розах? Что, если...

- Значит, подругу Вы послушались и алтарь не тревожили? - уточнил Игнатий, снова разбивая хрупкую чашу абстракций и врачебных гипотез.

- Как видите.

- А почему? - неожиданный и чертовски точный вопрос. Действительно, а почему он все время перебивает и отвлекает от раздумий? И вообще, это чей пациент?

- Ну, красиво же. Хоть и жутко.

Общая склонность к безумию. Общие эстетические маячки.

- Согласен, весьма красиво.

И ты, Игнатий?

- Это Вы ещё стен не видели.

- А что со стенами? - после нескольких месяцев практики в психушке Аннушкин знал, что пациенты оставляют на обоях самые неожиданные послания.

- Сарочка оказалась большой затейницей. Как напьётся, так берёт фломастеры, краски, мелки. Да что угодно! И давай тут рисовать. Часами рисует, пока не успокоится. Потом засыпает. Потом ещё какую-то фигню творит. И так по кругу.

Как правило, настенной живописью пациенты увлекаются уже на той стадии, когда психические функции изрядно нарушены. Никаких великих творений ожидать от больных не приходится.

Озёрская знала лишь одно исключение. Некий физик каждую весну сам приходил в местную клинику. За небольшие деньги арендовал у знакомого главврача палату. Где-то в апреле впадал в частичное безумие и начинал покрывать обои частоколом формул. Спустя ровно месяц в больницу приходили представители ВПК и фотографировали всё это хозяйство, чем обеспечивали новый прорыв в российской оборонке. Правда, тому профессору не нужны были ни мелки, ни краски. Он вполне обходился собственным...

- Она как-то пыталась объяснить Вам смысл своего творчества?

Да сколько можно перебивать внутренний голос? Она же думает! Озёрская недовольно поморщилась и вышла в коридор. Игнатий будет еще долго возиться с пациенткой. Наверняка, еще и гипнозом воспользуется. Не там ищет. Тут же всё на поверхности, надо только прочувствовать.

Аннушкин тем временем сам находился под гипнозом каббалистических узоров, которые струились по стенам комнаты на уровне человеческого роста, иногда волнами вздымаясь к самому потолку, теряясь во мраке. Здесь хватало и текста, если только этот поток смыслов можно было назвать текстом. Среди хаоса символов настойчиво заявлял о себе повторяющийся паттерн: "айн ор". Нет света, если буквально. Почему Сара проигнорировала вторую часть каббалистической формулы, оставалось только догадываться.

- Конечно, пыталась. Сказала, что это её курсовая.

- Прошу прощения?

- Понимаете, родня поставила Сарочке условие: хочешь весело жить, изволь получить высшее образование. И не какое-нибудь, а достойное, настоящее и вообще. Вот она и пошла в архитектурный на дизайн. И даже что-то там посещала, сдавала. Вот, курсовая такая у неё оригинальная.

- В архитектурный на дизайн? Там разве есть дизайнерский факультет?

- А он теперь везде есть. Надо же быть в тренде.

- Надо, - неуверенно согласился Игнатий.

- Не верите насчет курсовой? - догадалась Лиза. - Я тоже не верила. Пока сюда декан их не заявился. С зонтиком, в рваном костюме. Искал Сару. Это сегодня было.

- Я думал, у вас тут секретная охраняемая зона. И как он нашёл этот адрес?

- Вот-вот, я о том же. Но, думаю, тут Сарочкина мама постаралась. Понимаете, у неё мать как три Розы. И по обхвату талии, и по силе надзора. Вполне могла позвонить в универ, потом с той же Розой состыковаться. Да черт их разберет! Все равно этот гражданин здесь долго не задержался. Я даже слушать его не стала, просто показала эту комнату. Офигел он знатно. Только стоял и качал головой. Потому достал вдрызг разбитый мобильник, позвонил типа кому-то и ушел. Странный тип. Хотя, может у дизайнеров так принято - по неработающему телефону болтать... Кстати, после него эти дрейдлы и начали хулиганить.

- Хулиганить?

- Вращаться сами по себе.

Укрощение эмпатии

Озёрская задумчиво бродила по квартире. Темнота не мешала прогулке. Перед внутренним взором послушно возникали привычные аллеи тимирязевского лесопарка. По ним Светлана и гуляла, приводя в порядок мысли. Она не верила ни в рассказ пациентки о загадочной Саре, ни в мистический скрежет за стенкой. Не верила она и в безумие Лизы. Вообще, бегство в болезнь, стремление всё свалить на собственный разум - любимый прием многих людей. Очень легко защищаться таким образом: от сложного выбора, от прошлого, от желаний... От чего же пытается сбежать Лиза?

За стенкой раздавался вкрадчивый, слащавый, но властный голос Аннушкина. Непризнанный гений гипнотерапии. Нет, завидовать нехорошо. Всё-таки признанный. Вот пусть и самоутверждается. Посмотрим, что он там ещё раскопает. Светлана услышала достаточно, чтобы всё понять. Вспомнить бы еще, что именно из услышанного оказалось разгадкой.

Порывы необоснованного сочувствия позволяет пациенту манипулировать врачом. Многие больные играючи встраивают врачей в свою искаженную реальность. Со всеми вытекающими последствиями.

Так что усмири эмпатию, Света!

Образ подруги, помешанной на мистике, был слишком ярким, эмоционально нагруженным, соблазнительным. Выдумка? Вполне. Но выдумка особенная. Лиза искала для себя идеал, но идеал со знаком минус. В который можно безоговорочно поверить и наделить запретными качествами. Механизм проекции, смешиваясь с истерией, мог постепенно выродиться в паранойю. Сарочка стала воплощением столь привлекательных пороков, забытых страхов, запретных влечений. Каких именно?

Рядом кто-то закашлялся.

Да почему её постоянно отвлекают?

Озёрская вернулась из своего любимого лесопарка в реальность и врезалась в закрытую дверь кухни. Подергала ручку. Не поддается. Но никаких замков на двери нет. Кто-то держит с другой стороны? В ответ раздалось покашливание.

Усмири эмпатию!

Светлана зажмурилась, представляя залитую солнцем поверхность её любимого пруда. Выровняла дыхание. Снова попыталась открыть дверь. Ручка больше не сопротивлялась. Так-то лучше.

Снаружи бушевала буря. Озёрская сидела на кухне, в полной темноте и задумчиво смотрела на давно погасший экран мобильного. Ей очень хотелось позвонить Розалии Соломоновне и расспросить про Сарочку, про чучелку, про особняк, про атаковавшее клан Ерофеевых безумие. Но тревожить пожилую фрау сейчас было просто неприлично.

Едва слышный скрежет в дальнем углу. Будем считать, что это мыши. Да, пусть будут мыши. Скрежет приближался. Большие мыши. Озёрская, усмири эмпатию! Очень большие мыши. Не лабораторные.

Светлане вдруг стало жутко интересно, как там обстоят дела у Игнатия. За спиной у спасающейся бегством врача расцвел букет из кашля, скрежета и бормотания.

Ангелы в шкафу

- У Вашей подруги талант, - Игнатий никак не мог насмотреться на каббалистические узоры.

- Талант, - согласилась Лиза. - Лично у меня рука не поднимется ремонт здесь сделать. Вот только всю эту ботву с пола надо убрать, а то гнить начнет.

- Сколько у Сары ушло на всё это художество?

- Недели две, - прикинула девушка. - Может, больше. Это у нее только недавно такая фишка появилась. Такой один сплошной творческий запой. И не только творческий. Сделает себе целый термос коктейля и давай Патрисию Каас горланить и рисовать. Я как-то её пойло попробовала. Знаете, это дико вкусно, но потом фигушки уснёшь. Она смешивает крепкий кофе, коньяк, гальяно и еще что-то очень ядреное. И пьет как воду. Представляете?

Игнатий примерно представлял. Озёрская любила угощать коллег крепким чаем, сильно разбавленным виски.

- Но пусть лучше так, чем зеркала бить и паркет царапать.

- Ах, она еще и паркет царапала?

- Да. Я как-то среди ночи просыпаюсь от дичайшего скрежета. Прибегаю, а это чудо по полу катается и дерёт его ногтями. Да Вы под ноги посмотрите.

Борозды шли от самой двери и обрывались около шкафа. Паркет был не просто оцарапан, а буквально изодран - опилки торчали в разные стороны.

- Интересно, что же у неё за маникюр... Лиза, а Вы не думали обратиться к специалистам по поводу Сары?

- Друзей в психушку не сдают, - отрезала пациентка. - Да и интересно мне было, что дальше. А дальше глюки у неё становились всё забористей. Она металась по комнате, ругалась с кем-то. Медведя вот моего замучила совсем. Далась ей эта игрушка!

- А Вам-то эта игрушка зачем далась?

Молчание в ответ.

Игнатий прошёлся по комнате, внимательно всматриваясь в пол. Царапины были свежими, но вовсе не они портили паркет. Использовать смартфон в качестве фонарика - удовольствие сомнительное, зато можно легко менять угол освещения. И под некоторыми углами свет почти не отражался от лакированной поверхности. Хотя паркет был покрыт как минимум двумя слоями лака: в комнате совсем недавно был ремонт. Но исключительно косметический. Как будто до Сарочки здесь жила такая же творческая личность, которая создала свой собственный археологический слой.

Аннушкин, склонившись в три погибели, обошел всю комнату и на пороге столкнулся с коллегой.

- Какой нестандартный подход к пространственной терапии. Можно я пройду? Или ты предлагаешь сыграть в чехарду?

- Обойдемся без переломов, - посторонился Игнатий, продолжая подсвечивать пол под разными углами. - Скажите, Елизавета, а Сара только в этой комнате царапала пол?

- Надеюсь, что да. Она только здесь с ума сходила.

- А Вы как себя тут чувствуете?

- Неуютно, - призналась девушка.

- Из-за медведя? - интуиция редко подводила Игнатия.

- Нет. Точно нет. Он вроде как талисман из прошлого.

Отлично! Ярое отрицание порой является лучшим доказательством. Озёрская мгновенно забыла о собственном страхе и быстрым шагом двинулась к игрушке, явно (слишком явно) демонстрируя намерение потревожить кукольный алтарь самым деструктивным образом.

- Не надо! - бросилась наперерез Лиза и загородила алтарь своей тщедушной фигуркой. Её поза как нельзя лучше сочетала в себе положение кукол из всех трех кругов. И мольбу о спасении, и холодную решимость, и ужас от осознания оборотной стороны старых святынь.

Коллеги не могли не заметить, насколько естественна для Лизы эта кукольная поза. Так называемая шарнирная гибкость - первый психосоматический звоночек. Никогда не спрашивай, почему у пациента образуются психосоматозы. Они всегда образуются для тебя. Особенно если ты уже успел стать ценной фигурой в застланных пеленой невроза глазах. Когда психическая цензура утверждает свой диктат над желаниями и мыслями, главным революционером становится тело.

- Не надо, так не надо, - демонстративно пожала плечами Светлана. - Но давайте кое-что проясним. Кто построил это, этот, эту композицию?

- Сарочка. Я же уже говорила.

- Говорили. А зачем она...

- Для защиты. Или охраны. Я тоже говорила.

- А подробнее?

- Она не объяснила.

- Но Вы и не стали с ней спорить. Вам дорог этот медведь?

- Прошлое, - расплылась в ответе Лиза.

- Насколько далекое?

- Не помню. Но это было не здесь. И жили мы тогда бедно. И папа еще от нас не ушел.

Игнатий жестом попросил коллегу не наседать. И сам же задал неожиданный прямой вопрос, плавно перехватывая инициативу. Настолько плавно, что Светлана не успела осознать наглость такого маневра.

- Чего же Вы боитесь больше: темноты или одиночества? Сарочки или прошлого? -слова пронеслись в сознании гипнотерапевта мгновенно, оставив росчерк нужных слов. И действий. Дело было за малым.

- Не знаю, - девушка почти запаниковала. - Пока я вас дожидалась, сидела в темноте. Конечно, было неуютно. Но я не боюсь темноты. Пугает, что Сара сбежала и теперь я тут одна среди её безумия.

- Сбежала? Что же её так напугало?

- У неё свои ангелы в шкафу. Ну, в смысле демоны. Тьфу. Скелеты.

- А у Вас?

- У меня - свои.

- Скелеты или демоны?

- Медведи.

- Что у Вас с Сарой общего?

- Страх. Страх одиночества.

- Но сейчас Вы не одиноки.

- Да. Вы ведь здесь.

- Правильно. Мы здесь. И у Вас на душе становится спокойно. И легко. Вы расслаблены? - Игнатий скорее утверждал, чем спрашивал.

- Вроде да, - девушка прислушалась к собственным ощущениям.

- Хорошо. Мы здесь как раз для этого. Чтобы с Вами ничего не случилось. Вы можете расслабиться. Вы можете даже уснуть. Вам ведь хочется спать?

- Немного.

- Немного... - эхом отозвался Игнатий. - Немного хочется спать. Спать.

- А если я сейчас усну? - речь пациентки начала замедляться.

- Не беспокойтесь. Я Вас разбужу. Вы хорошо слышите мой голос сейчас? И во сне Вы будете его также хорошо слышать. Вы слышите мой голос. С ним Вы обретаете лёгкость. Страх отступает. На смену ему приходит спокойствие. Вы расслаблены?

- О да... - неожиданно томно произнесла девушка. - Но я не хочу спать! Вы пытаетесь меня усыпить? Вас подослала Сарочка?

Запоздалое абсурдное подозрение было сигналом ко второй фазе.

- И вовсе не надо спать, - быстро согласился Игнатий. - Вы же чувствуете лёгкость? Поэтому можете крепко стоять на ногах. Спать не нужно. Вам вовсе не хочется спать, спать... Вы ведь слышите мой голос. Зачем спать, когда можно лететь? Разве можно в полете спать? Спать...

Лечить подано. В центре комнаты стояла погруженная в транс пациентка, готовая выполнить любое психическое задание.

- Я успела отвыкнуть от твоих эффектных демонстраций гипноза. Браво, как всегда! - Света искренне заценила работу коллеги.

- Она сама подсказала решение. Цепочка очевидная: пережила развод родителей, детская травма, медведь как символ прошлого, страх быть брошенной. Её психика жадно искала для себя воплощение родительских фигур. Нашла в нашем лице. И еще с порога об этом радостно объявила.

- Ты мне тут очевидных вещей не рассказывай, - одернула друга Озёрская. - Давай дадим ей возможность выговориться и поедем из этого жуткого места. Только из транса не забудь вывести.

- Лиза! Вы слышите мой голос? Кивните.

Девушка отреагировала на команду.

- Хорошо. Вы чувствуете себя в полной безопасности. Прошлое подчиняется Вам. Вы можете вспомнить что угодно из своего детства. И рассказ о грустных событиях принесет Вам небывалое облегчение. Почему Вам грустно?

- Мне грустно, потому что папа нас бросил.

Каждое слово произнесено с восходящей интонацией.

- До сих пор?

- Да. Это из-за меня.

Игнатий и Светлана переглянулись.

- Почему Вы так думаете?

- Я слышала, как он говорит маме, что мы ему надоели. И что меня надо лечить.

- Почему же?

- Потому что я отравила соседскую псину. Но она сама виновата.

- Расскажите подробнее.

- В старом доме у нас была соседка и мамина подруга, тётя Катя. Только никакая она не подруга, а ведьма и шалава подзаборная. Так мама сказала. Но это она потом сказала, когда Катя папу из семьи увела. Приворожила. Так тоже мама сказала. А до этого меня заставляли с тётей Катей здороваться и ей улыбаться, хотя она была злая. И собаку свою на меня натравливала. Мелкий, жуткий, наглый, злобный звереныш. Всегда гулял без поводка. Когда я с пакетами из магазина шла, эта псина их потрошила. А родители мне не верили и говорили, что это я сама дразню собаку. Но я уверена, что это Катя им наврала.

- Может, дашь ей отдых? - Светлана видела, что Лиза была готова разрыдаться.

Игнатий предостерегающе выставил полусогнутую руку.

- А потом эта крыса-переросток загрызла моего любимого котёнка! Тогда я залезла в квартиру к этой Кате через общий балкон. У неё там оказался целый склад ужасов. Птичьи лапки развешаны. В банках заспиртованные трупики уродливых зверьков. Мерзость! Еще там были травки вонючие. Вот их-то я набрала. Вместе с парой вороньих когтей. У Кати еще был сервиз из редкого хрусталя, фамильный. Оттуда рюмку тоже позаимствовала. И всё это растолкла там же, в ступке. И подсыпала в собачий корм.

Пауза растянулась минут на десять. Светлана нетерпеливо посматривала то на Игнатия, то на Лизу. Гипнотизер никуда не торопился. Он понял, что в психике девушки должно пройти время, чтобы память переварила промежуточные события.

- Сдохла псина! - с торжествующим надломом в обесцвеченном голосе пискнула девушка. - Мучилась. А Катька всё сразу поняла. Тоже визжала, даже громче своей шавки.

Пациентка была близка к маниакальному взрыву. Светлана полезла в сумочку за успокоительным, но Игнатий остановил этот медикаментозный порыв.

- Всё под контролем, - уверил он.

Действительно, своеобразная исповедь успокоила Лизу. Она стояла, погруженная в собственные мысли. Молитвенно сложив ладони, как кукла из внешнего круга.

- Вот теперь можно и отдохнуть, - заметил Аннушкин.

- Ты хочешь сказать, что это не всё?

- Вообще-то всё. Но раз уж мы здесь, я бы хотел применить одну методику...

- Игнатий! Здесь тебе не экспериментальный полигон.

- Не драматизируй, - отмахнулся гипнотерапевт. - По-моему, здесь всё сливается в один сплошной эксперимент. У нашей девочки еще как минимум два провала в памяти. Ещё два защитных круга. И его величество Медведь. А ещё царапины на полу. И не только на полу.

- Да ты что? Прямо осмотр места преступления. А дедукция будет, Шерлок?

- Будет, Холмс. Всё-таки зря мы до сих пор не включили в диагностику анализ жизненного пространства пациента. Ну да ладно! - Игнатий стряхнул с длинных пальцев воображаемую паутину. - Весь пол в этой комнате покрыт двойным слоем лака. Здесь делали ремонт недавно.

- А почему пол выглядит таким обшарпанным?

- Именно, что выглядит. Мы привыкли определять новизну паркета по его блеску. А здесь свет отражается только под определенными углами. Сначала я подумал, что дело в этих здоровых царапинах. Но в других местах верхний слой лака идеален.

- И все равно выглядит старым.

- Как раз потому и выглядит, что сквозь него прекрасно виден старый слой. И вот он весь исцарапан! При ярком комнатном свете мы бы не заметили ничего странного. Лампы достаточно яркие, отражения от верхнего слоя хватает. Но вот в полумраке...

- А что? Сильно исцарапано? - Светлана близоруко прищурилась.

- Трудно сказать. Но в тигров кто-то поигрался основательно. Возможно, тут целый слоёный пирог: слой лака, слой царапок, слой лака... Повторить по вкусу.

- Получается, что это дело рук или ногтей Лизы, а не Сары, - задумалась Озёрская. - А может, не было никакой Сары? Запои, художества, изувеченный паркет - всего лишь сезонное обострение. Весну чует...

- Светлана Александровна, заканчивай уже верить в красивые сказки про идеальное раздвоение личности. Тебе любой психиатр скажет, что это не так работает. Хорошая Лиза, плохая Сара - не вариант. Нет у неё признаков психоза! Скорее всего, Сара просто напомнила ей ту соседку: своим поведением или ритуалами. Мы же не знаем, что там происходило между ними.

- Почему не выяснил во время гипноза?

- Сейчас выясню. Если не будешь опять мешать мне своим кашлем.

- Каким кашлем?

- Ты всё время, пока я погружал девочку в транс, кашляла и кряхтела. Как... Не буду говорить, как кто. А то ты опять обидишься.

- Я не кашляла!

За стенкой раздался скрежет. Кто-то хрипло откашлялся. Хлопнула кухонная дверь.

- Мне надо усмирить эмпатию, - покачала головой Озёрская. - Я тоже слышу эти звуки.

- Светлана Александровна, ты завязывай. Всему должно быть простое объяснение, - Игнатий изо всех сил пытался сохранять спокойствие. - Квартира большая. Может, тут в темноте бродит не вполне трезвая Сарочка и пытается найти путь к керамическому другу. Иди, посмотри.

- Я?!

- Прости, у меня сеанс гипноза, - Игнатий умел слащаво улыбаться, соблюдая баланс между обаянием и издевательством.

Дождавшись, когда Озёрская храбро пересечет темную границу коридора и скроется в расшумевшейся тишине, Аннушкин повернулся к Элизе. Предстояла сама важная, третья фаза. Уникальная разработка Игнатия. Слишком новая, чтобы быть безопасной. Но раз его сюда притащили... Печатная машинка в голове послушно приняла боевую стойку. Сейчас будем выгуливать заскучавшую теорию.

В глазах Лизы отражались десятки пляшущих огоньков.

- Лизавета, Вы меня слышите? Кивните.

Кивок.

- Хорошо. Сейчас я щелкну мальцами. И ты растворишься в прошлом. Мой голос будет следовать за тобой. Прошлое наполнит эту комнату. Тебе ясно? Кивни. Хорошо. И каждый раз, когда я щелкаю пальцами, ты будешь менять маски. Ты можешь выбрать любую роль. Мой голос дарует тебе полную свободу. Но как только я щелкну пальцами снова, роль должна смениться. Понимаешь меня? Кивни. Хорошо. Тогда приступим!

Игнатий щёлкнул пальцами.

Светлана слышала этот щелчок. Еще она слышала, как в другом конце коридора кто-то щелкнул в ответ. Откашлялся. Хлопнула кухонная дверь. Скрежет. Опять кто-то кашляет. И опять скрежет. Ближе.

- Сара? - спросила Света у темноты.

В ответ скрежет приблизился, обогнул Озёрскую по кругу и двинулся обратно к кухне. Хлопнула дверь. Кашель. Скрежет.

Маневр повторился.

Похоже, скрежет намекал, что Светлане следует находиться на кухне. Каким бы шовинизмом это ни попахивало.

Вспышки молний играли в высоких прозрачных стаканах с нетронутым морсом. Алая жидкость закипала с каждым ударом грома. Буря закончила разминку и пошла в разнос. Мобильный лежал на столе нетронутым, а вот ключи от машины были кем-то сброшены на пол. Нагнувшись, Озёрская вспомнила о покалеченном паркете. Молния. Пол покрыт сложным узором тонких царапин. Кто-то здесь успел поработать, пока она беседовала с коллегой.

Озёрская приложила ключ к царапине. Этот кто-то еще имел наглость использовать для своих целей чужие вещи. За спиной раздался кашель.

Щелчок

- Мама! Смотри, какой мишка. Можно мы его купим. Ну пожааалуйста. Ну почемуууу?

Девушка совсем по-детски заплакала. Её плач эхом заметался по комнате и нашёл убежище внутри плюшевого медведя, заставив того зазвенеть. Аннушкин слегка удивился. Он знал, что бывает модно прятать в игрушки металлические шарики с двойными стенками. Но от старой ватной развалины он подобной начинки не ожидал. Кроме того, перезвон совсем не понравился гипнотизеру. Слишком чистый и мелодичный.

Щелчок.

- Доча, успокойся. Нам сейчас не до медведей. Пойдем.

Щелчок.

Лиза послушно опустила голову, продолжая тихо всхлипывать. Выходит, игрушку ей тогда не купили.

Щелчок.

- Мишка! - радости-то сколько...

Всё-таки купили.

Щелчок.

- Дорогой, ты слишком балуешь ребенка.

Щелчок.

- Ты о чем, женщина?

Щелчок.

- Ты понимаешь. Об этом медведе.

Щелчок.

- Шутишь? Сама потакаешь её капризам, игрушки покупаешь, а на меня сваливаешь.

* * *

Усмири эмпатию, Света! Кашель не может раздаваться на пустой кухне. И узоры на паркете не должны появляться сами собой. Вот как сейчас. От холодильника побежала тонкая борозда и, сделав пару мертвых петель, стала по спирали стягиваться вокруг женщины. Усмирение эмпатии было решено отложить. Психотерапевт пулей вылетела в коридор.

- А теперь, Лиза, ты должна вспомнить, кто подарил тебе игрушечного медведя. Ты меня слышишь? Кивни.

Нет кивка. Щелчок. Никакой реакции. Тихий перезвон металлических шариков. Лиза начала просыпаться. Звон разрушает трансовое состояние?! Щелчок.

- Мама! Смотри, какой мишка!

И Лиза развернулась в сторону тройного кукольного храма, требовательно указывая пальчиком на настоящую игрушку. Так не должно быть.

Щелчок.

- Мама! Смотри, какой мишка!

- Лиза, мы договорились, что по щелчку ты меняешь роль...

- Мишка!

Щелчок.

- Мишка! - требование прозвучало агрессивней.

Может, и правда дать ей этого проклятого медведя? Игнатий раздраженно сделал шаг к игрушке. Ещё шаг.

Куклы из второго круга развернулись к нему, осуждающе захлопав своими безжизненными глазами, выставив вперед ладошки. Вот сейчас они кинутся под ноги наглому гипнотизеру. А что, если это просто самогипноз? Аннушкин непроизвольно пнул ближайшую к нему фигурку, разрывая первый молитвенный контур. Какие вообще есть гарантии, что врач не заплутает в лабиринтах чужого безумия?

Усмири эмпатию, Игнатий.

Усмири эмпатию, Света.

Озёрская металась из комнаты в комнату, пытаясь найти источник скрежета. Если это была Сара, то ей каким-то образом удалось стать невидимкой и расщепиться на пять дублей. На десять. Скрежет повсюду.

Щелчок.

- Лизавета! Зачем ты рисуешь на полу? Что... Зачем ты исцарапала паркет?!

Щелчок.

- Мама, это не я. Я же тебе говорила. Это домовой. Он охраняет меня.

Щелчок.

- Зачем ты придумываешь? Какой домовой?! Ты же взрослая девочка уже.

Щелчок.

- Это правда домовой. Он так меня защищает. Мишка боится скрежета.

Щелчок.

- Так! С меня хватит. Опять этот медведь здесь. Я же его вчера выкидывала. Притащишь его с помойки ее раз, и я сожгу этого ватного монстра.

Щелчок.

- Сожгу!

Игнатий не успел остановить девушку. Она ловко метнула свечу во второй кукольный круг. Пропитанные черной краской платья вспыхнули. Клубы дыма устремились к потолку. Противопожарный датчик предательски молчал, ссылаясь на отсутствие электричества.

Куклы, охваченные огнем, исторгли из себя подобие крика.

Дзинь! Ожили колокольчики внутри медведя.

Девушку затрясло. Гипнотический покров хлопьями слетал с её разума. Времени было мало.

Щелчок.

- Мама! Я боюсь. Он ночью ходит.

Щелчок.

- Кто? Опять этот твой домовой? Спи давай.

Щелчок. Дзииииинь. Нет, только не сейчас. Щелчок!

- Мама, не пускай больше сюда тётю Катю. Она заставляет медведя нападать на меня.

Звон. Скрежет. Щелчок.

- Когда это она приходила? Ах да. Вещи забрать. Послушай, солнышко. Я тоже очень не люблю эту... мммм... женщину. Она та еще гадюка. Но ты явно преувеличиваешь.

Щелчок. Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь. Звон уже не прекращался. Последний защитный рубеж из четырех обнаженных кукол замер в ожидании неизбежного ужаса. Щелчок. Дзинь. Щелчок же!

- Я уже взрослая и всё понимаю! Ведьма эта Катя.

Дзинь. Щелчок. Дзинь. Щелчок, щелчок, щелчок.

- Хорошо, что я отравила её гадкую псину.

Щелчок.

- Ты что сделала?!

Щелчок.

- Да, я отравила её лающую крысу! И не жалею! ... дочка, послушай, ррррр,... я не могу.... сожрать... сдохни,... мама, я правда... сожрать! Разорвать!

Светлана прислушалась. Крик - или рык? - прорывался сквозь скрежет. Женщина поспешила на помощь коллеге. Паркет за её спиной покрывался новыми и новыми царапинами. Влетев в задымленную комнату, Озёрская застыла в стойке хромого мушкетера, выставив вперед ключ от машины.

В центре комнаты - Лиза на четвереньках, готовая к броску. В двух шагах от неё - Игнатий, отступающий к шкафу. Откуда-то льется металлический перезвон. Мелодия заполняет комнату, но, сталкиваясь у порога со скрежетом, замолкает. Озёрская оказалась всего в шаге от этой линии акустического фронта. Над ушами Светы властвовал скрежет. Её коллега полностью был оккупирован звоном.

- Прячься, прячься, маленькая дрянь. Всё равно я тебя сожру... - зарычала Лиза.

Ей хватит всего одного прыжка, чтобы сбить Игнатия с ног, гарантируя удар затылком об угол шкафа. Никаких сомнений: сейчас прыгнет. Каждый её мускул сведен психотическим спазмом. В таком состоянии тщедушный пациент может запросто скрутить двух санитаров. Или голыми руками растерзать человека.

- Света! Сделай что-нибудь! - проблеял парализованный страхом Игнатий. - Убери эти чертовы колокольчики.

- Что?! Я не слышу тебя из-за скрежета.

Страх-страхом, а ум у мужчины ещё не отшибло. Он понял.

- Кинь мне ключи! - постарался он перекричать собственное отчаяние. - Ключи от машины! Быстро.

Озёрская швырнула брелок, промахнувшись на пару метров. Ключи приземлились в дальнем углу. Но пролежали там недолго: что-то приволокло их прямёхонько к ногам Аннушкина. Одно точное движение - и Игнатий извлек из паркета порцию отборного скрежета.

Перезвон стих. Скрежет тоже. Лиза, обессиленная, растянулась на полу. Озёрская открыла окно и выбросила коптящих кукол в истлевших платьях. Остатки дыма послушно покинули помещение.

- Знаешь, а повредить паркет было очень непросто, - Игнатий отдал ключи.

- Скажи это тому, кто сейчас по всей квартире пол изрисовал.

- Нда. Детские страхи наполнены смыслом. Ты думаешь, почему Лиза так испугалась скрежета? Это нам исцарапанный пол кажется чем-то мистическим. А для девочки это была единственная защита от настоящего ужаса.

- Игнатий! Ты меня вообще слушаешь? Там словно кто-то невидимый на коньках по паркету катается.

- Знаю-знаю. Это всего лишь домовой. Считай это особой психической защитой.

- Великолепно. Теперь это так называется! Психическая защита? От кого?

- Например, от медведя, которого несколько раз безуспешно пытались выкинуть. Или от того, кто оставил эти борозды посреди комнаты.

Светлана посмотрела вниз. Глубокая рваная рана на паркетном теле. Полная противоположность тонким царапинам, образующим затейливые петли и спирали.

- Надо было их сразу пересчитать на всякий случай, - с досадой заметил Игнатий. - Их ровно двенадцать. Так что, либо у Сарочки было по шесть пальцев, либо...

Щелчок.

Лиза встала и направилась к дверям. Там, где в прошлом жилище был проем, она застыла и посмотрела на столик с медведем. Вернее, на того, кто когда-то стоял рядом с игрушкой.

- Давай быстрее, милая. Не хочу, чтобы мы кого-то разбудили. Не к чему лишний раз волновать Лизу. Ей с матерью и так не сладко приходится.

- Игнатий! - смесь усталости и негодования наполняли голос Озёрской. - Ты ещё не нагипнотизировался?

Щелчок?

- Это не я щелкаю.

- Иди, я тебя догоню. Пару секунд. Я где-то здесь помаду обронила, - с этими словами Лиза подошла к столику и бросила куда-то в сторону полный ненависти взгляд. - Не спишь, мелкая тварь? И еще долго не сможешь спать спокойно. Обещаю.

Игнатий завертел головой в поисках источника щелкающих звуков.

- Выводи её из транса. Главную травмирующую сцену она уже отыграла.

- Ещё не отыграла.

- В каком смысле? Прекрати щелкать, говорю же!

Щелчок.

- Да не я это, не я. Думаю, это медведь.

- Что?

Озёрская прищурилась. На непропорционально крупных лапах шевелились когти. Щелк. Острые черные когти. Щелк. По шесть на каждой лапе. Щелк.

* * *

Лиза зашептала что-то, очень быстро и неразборчиво. Наконец силы окончательно покинули её, и она как подкошенная рухнула на пол.

- Спит, - успокоил коллегу Игнатий. - Сеанс закончен. Для неё, по крайней мере.

Озёрская посмотрела на неподвижного медведя.

- Не знала, что эмпатия может быть настолько сильной. Никогда еще не ныряла в чужой психоз. Хорошо еще, что свои ключи не поломала о паркет. В какой-то момент я готова была поверить, что это на самом деле какая-нибудь Сарочка бегает по квартире и царапает пол. Потом до меня дошло, что царапины появляются только там, где я останавливаюсь, чтобы подумать.

- Опасный ты человек, Светлана Александровна. Я тоже хорош. Щелкал пальцами как заведенный, а винил во всем игрушку.

- Но я сама видела, как этот медведь когтями щелкает.

- С твоим зрением и не такое увидишь, - Аннушкин аккуратно поднял с пола девушку. - Ты пока по квартире Сару искала, спальни не приметила?

Через пару минут Света заботливо укрыла мирно спящую Лизу одеялом.

- Надо еще на всякий случай потушить все свечи в комнате Сары, - напомнил Игнатий.

- Ты всё-таки думаешь, что Сара существовала на самом деле?

- Почему бы и нет? Ты сама можешь это легко проверить, позвонив лишний раз Розе. Сара же и пробудила у Лизы все детские страхи. И именно Сара, как и подобает психопатической личности, соорудила жуткий алтарь. Опредметила тревогу. И заодно помогла Лизе приблизиться к собственному прошлому.

- Таким способом? - возмутилась Озёрская. - Хотя кого я спрашиваю? Ты ради своих виртуозных гипнотических реконструкций ни одного пациента не пощадишь.

- И сейчас я понимаю, что лучшее - враг хорошего.

- Поясни.

- В детстве Лизе кто-то очень настойчиво подбрасывал эту игрушку. А однажды девочка слышала, как соседка что-то шепчет медведю. Эта сцена была показана нам последней. Значит, хронологически она предшествует другим ожившим воспоминаниям.

- То есть медведь стал источником страха уже после того, как соседка что-то там над ним нашептала?

- Тормоз же ты, Светлана Александровна. И сейчас я очень надеюсь, что Лиза не расслышала всего соседкиного наговора. Или хотя бы неправильно воспроизвела часть текста.

- Вот и зря надеешься, - академическим тоном возразила Озёрская. - Сам же сказал, что именно это событие было травмирующим. Даже не сомневаюсь, что слух у бедняжки тогда обострился, а информация записывалась прямо в бессознательное, минуя предварительные фильтры.

- Вот сейчас и узнаем...

Озёрская моргнула, надеясь стряхнуть страх словно соринку с ресниц. Передразнивая её, моргнула за окном молния. Моргнула шевелящая лапами игрушка. Моргнули и погасли свечи. Коллеги стали отступать в коридор, подальше от комнаты с медведем.

Дзинь. Хруп.

- Что это за звуки там?

- Думаю, это кто-то швыряет об стену оставшихся четырех кукол. Плакал Сарочкин защитный периметр.

Дзинь-дзинь-дзинь. Перезвон. Всё настойчивее, всё громче, всё ближе. Уже не кристально чистые переливы, а какая-то уродливая канонада, смесь расстроенных гармоник, несколько перебивающих друг друга мотивов.

Вспышка молнии попыталась выхватить из мрака неясные очертания гротескной фигуры. Страх ускользнул от возможности быть узнанным и юркнул за угол.

Аннушкин попытался достать из кармана смартфон, но был сбит с ног мощным ударом в спину. Над ухом раздался звон колокольчиков, нескладный и резкий, смешанный с утробным рычанием.

Новая вспышка спутала последние карты зрению Озёрской. Но перед тем, как окончательно потерять зрительный контакт с миром, Светлана различила во мраке занесенную для удара лапу.

Что она может противопоставить ожившему чужому страху? Только чужой защитный ритуал. Скрежет.

- Домовой, значит, - выхватив ключи от машины, Светлана присела на корточки. - Ну, к добру или к худу...

Всё равно, что высечь искру над стогом сена, пропитанного бензином. Стоило лишь слегка поцарапать паркет, как всё пространство квартиры взорвалось скрежетом. Отовсюду рванулись тысячи царапин, покрывая узором стены, потолок, двери, шкафы, горшки с цветами, оконные рамы.

Порыв ураганного ветра пронесся через весь коридор и сбил гневно зазвеневшего медведя со спины Игнатия. Плюшевый монстр откатился, встал на четвереньки, зарычал, отлетел на несколько метров, снова вскочил, замолотил лапами по воздуху, снова был отброшен. Все до единой линии устремились к новому месту приземления проклятой игрушки. Встреча с источником скрежета стала для медведя роковой. Он раздулся раза в четыре и лопнул, усеяв пол кусками ваты. В воздухе растворился злобный вопль детского страха, обреченного на окончательное исцеление.

Игнатий с трудом поднялся и наконец-то достал свой мобильный источник света. Узоры были повсюду. К ногам гипнотизера, позвякивая, прикатилось несколько металлических шариков. После коротких колебаний он принял предложенный трофей.

- Чисто научный интерес, - пожал плечами Игнатий.

- Научный? Вот и верь в науку после всего этого. Эх, а вот Лиза завтра проснется и ничего не будет помнить. И окажется, что она как раз самая здоровая и устойчивая.

- Если хочешь, могу заблокировать воспоминания и тебе.

- Иди ты. Знаешь же, что меня гипнотизировать бесполезно.

- А я не про гипноз. Я про коньяк.

- Игнатий! Как не стыдно! Какой коньяк? Только виски с чаем!

Коллеги вышли из квартиры. Входная дверь захлопнулась. В замке тихо повернулся ключ. Домовой оказался на редкость бдительным.

- Ну вот ты подумай! Как такие случаи описывать? Так нас не просто лишат лицензии, но и самих положат лечиться.

- А что? У тебя есть еще случаи? - Игнатий с опаской покосился на коллегу.

- Есть. И о многих я, наверное, даже не знаю. Идем.

Охранники исправно несли вахту.

- Ну как? Починили психологический эффект? - тут же оживился один.

- Лёх, ну ты чего? Говорил же тебе, это секретная информация.

- А, точняк.

Быстро расписавшись в журнале посещений, специалисты по психологическим эффектам направились к выходу.

- Свобода! - возвестил Игнатий, толкнув железную дверь.

- Посылка! - возразил ему унылый голос.

Прямо на пороге, окутанный густым предрассветным мраком, стоял сутулый субъект, держа в руках большую картонную коробку.

- Посылка! - обреченно повторил человек.

- И действительно. Посылка... - Игнатий вышел, придерживая дверь и открывая проход курьеру. - Да Вы проходите, проходите.

- Посылка... - хмуро протянул субъект и, переступив порог, начал медленно подниматься по лестнице. - Посылка.

- Бедный почтальон! - покачала головой Света. - Любят ведь некоторые делать срочные заказы посреди ночи. А представь, если бы мы не вышли? Он же тут так бы и простоял под дождем.

- Вот такие мы универсальные спасатели.

- Игнатий! Что за непрофессиональный нарциссизм?!

- Хорошо-хорошо. Мы не спасатели, а случайные спасители.

- О! А вот это уже нарциссизм профессиональный! Первое место на любом конкурсе Нарциссов.

- Да брось, на таких конкурсах у всех участников всегда первые места. А вот теперь, внимание, настоящий конкурс! - объявил Игнатий. - У меня в багажнике лежит зонтик. И кто первый добежит... Стой! Куды?! Так не честно!

И они наперегонки рванули в сторону парковки, радуясь, что их не видят многочисленные пациенты.