|
|
||
Глава 3. Ужин, на мой прежний взгляд, был весьма скромный - тарелкой горохового супа без мяса, без лука, с картофелиной в нём на двоих, и пара стаканов непонятного чая с кусочком хлеба. Но при этом показался очень вкусным, хотя и недостаточным. Поговорка "голод - лучшая приправа" подтвердилась экспериментально. Уже полностью стемнело, в городе не светилось ни огонька. Жители, как видно, экономили свечи или керосин, у кого он есть. Мы с Лизой решили ложиться спать, завтра ей надо на работу, получить расчет перед отъездом из Петрограда. Ну и я пройдусь с ней за компанию, не сидеть же день в четырех стенах комнаты. Всё-таки приятны давно забытые ощущения, когда лежишь с девушкой, к которой чувствуешь пусть пока еще не любовь, но душевную близость и теплоту, даже уважение, удивляясь как она жила тут в таком некомфортном и опасном мире. Лежишь и ощущаешь её тело через тонкую ткань, обнимаешь, гладишь её волосы, спину, бёдра. Целуешь, ласкаешь её, касаясь изгибов её фигуры. Она подается навстречу, прижимается, подставляет лицо, проводит руками по тебе. Позволяет и помогает стянуть с неё длинную ночную рубашку, быстро сбрасываешь с себя нательную рубаху и подштанники. Девушка раскрывается, запрокидывает голову... Заснули мы не скоро... Наутро вставать пришлось в шесть часов. Пока встанешь, затопишь плиту, вскипятишь чай. Долго всё. Электрический чайник, кажется, уже должны были изобрести, но распространения, наверное, пока не получили, да и электричества в Петрограде не часто подают. Приятный момент, у нас осталась немного пшенной каши, её надо подогреть, а то следующий раз поешь только в обед чем в столовой покормят, куда Лиза, говорит, проведёт. Ну улице морозно и темно. Я иду, хоть и заморивший червячка, но немного невыспавшийся. Тело это должно быть привычно к ранним подъёмам, но наверное, психологически я прежний к ним еще не готов, отвык. А Лиза весела. Идёт, держа меня под руку, улыбается чему-то, посматривает на меня. Глядя на неё невольно расплываюсь в улыбке. Интересуюсь причиной её весёлости, она не скрываясь отвечает: "С тех пор, как ты появился, у меня жизнь сразу переменилась. Всё стало по другому, и всё хорошо!" "Чудо ты моё весёлое," - говорю ей. А сам думаю, что приятно, конечно, относить Лизину радость на счет моих мужских способностей, но, скорее всего, она просто поела эти дни лучше, чем обычно, и стала не одна теперь, вот и радуется. Хотя... Это мне, привыкшему к эгоизму... нет, эгоизм в любые эпохи был, к большему цинизму и равнодушию двадцать первого века, яркие чистые открытые чувства в диковинку. А Лиза по году своего рождения еще романтическая барышня девятнадцатого века. Но может я просто старый уже был, в том времени, вот и не ощущаю так остро? Кто этих девушек разберёт, не помню уже. "А может, Лиза в меня влюбляться начинает?" - мелькает мысль. Не хотелось бы огорчать своим неуклюжим поведением такое милое трогательное чудо. Уфф... .............. Шли мы около часа, о чем-то говорили, смотрели друг на друга, улыбались. Я и по сторонам поглядывал. Приблизились, похоже, к центру. Прошли по мосту речку какую-то, канал, опять речку. Впереди замаячил шпиль, смутно напоминавший Адмиралтейство. А на улицах стало гораздо оживлённее, жизнь бурлила и проявлялась в каком-то непонятном, казалось даже сумбурном, движении. Люди ходили и даже бегали, часто, быстро, и, большей частью, вооруженные. Проехало целых два автомобиля. Вспомнились почему-то, похоже по ассоциации, строчки из песни: На улице Гороховой ажиотаж, Урицкий всю ЧеКа вооружает... Надо же, думаю, придёт же в голову. Бросилась в глаза уцелевшая табличка на доме с названием улицы: Гороховая... Гороховая?! До известного дома два по этой улице мы, впрочем, еще не дошли. Я переваривал удивление адресом, и тут же был ошарашен фразой, брошенной на ходу каким-то студентом или вчерашним гимназистом. Он пробегая мимо, куда-то спеша и поправляя постоянно сползавшую с плеча винтовку, бьющую его прикладом по ногам, выпалил: "Лизавет Михална, вас товарищ Востриков спрашивал," - и умчался дальше по своим несомненно важным делам. "Я услышала, Семагин," - крикнула Лиза ему в спину, - "подойду!" - Лиза, а в каком машинописном бюро ты работаешь? Я что-то запамятовал, - насмешливо прищурившись, посмотрел я на девушку. - Ой, и правда, я же тебе не сказала тогда, - расширились Лизины глаза. - Случайно, не на Гороховой, два? - с усмешкой спросил я. - Нет, не два. Десять. Прости, прости, забыла, из памяти вылетело - виновато взглянула Лиза, - У нас бюро в Комитете охраны. Со мною так приключилось. Помнишь, я тебе рассказывала, после революции год назад наше присутственное место разогнали, - принялась она мне объяснять, - И кушать совсем нечего было. И тут меня знакомая, которой я заказ шила, помогла с протекцией в машинописное бюро при комиссариатах милиции, от Временного правительства. Они тогда вместо царской полиции создавались. Вот там я и работала. А после октября, когда большевики власть взяли, милиция перестала почти работать. Многие разбежались, пишущие машинки утащили, да что там машинки, перья и чернила забирали. А я осталась, и машинку свою никому не дала забрать. Мне идти некуда было, кормиться нечем. Нас таких очень мало оставалось. Вот я у нового начальства и на хорошем счету. Печатаю я хорошо, исправно, быстро и без ошибок... - И ты молчала, такую историю не рассказала, - притворно хмурясь протянул я. - Ну полно, не злись! - Лиза хихикнула и ткнула кулачком меня в бок, - ну запамятовала, а теперь сказала. - А Востриков это кто? - поинтересовался я. - Товарищ Востриков это начальник нашей хозчасти. Большевик. Он раньше на заводе работал, а теперь вот над нами главный. Он хороший дядька, не злой. Совсем пожилой, ему уже лет пятьдесят, наверное. Тем временем мы дошли до дома номер десять. На крыльце никто не стоял, лишь входили и выходили люди, по одному и группами. Мы прошли внутрь, и Лиза, продолжая держать за меня под руку, повела меня куда-то вглубь коридора к одной из дверей. Навстречу нам шел быстрым шагом невысокий худощавый седоватый человек в небольших круглых очках, одетый в пиджак и косоворотку и в брюки, заправленные в сапоги. - Здравствуйте, Павел Иванович, - поздоровалась Лиза. - Ааа, Лизавета, доброго утречка! - ответил мужчина, - и вам, товарищ, - обратился он ко мне. Я поздоровался в ответ. - А я тебя, Лизавета, уже спрашивал, - сказал, по видимому, товарищ Востриков, - Катерина передала, что занемогла и прийти не сможет. Как бы не тиф оказался. А нам работы на сегодня многовато, за вчерашний день и с позавчера еще оставалось... А вы, товарищ, по какому вопросу? - А я с Лизой, - кратко ответил я, - увезти её хочу. - Павел Иванович, это мой Саша, мы в Москву собрались уезжать, - наклонив вниз голову, пояснила Лиза. - Ай, Лизавета, без ножа режешь! Как же мы без тебя да Катерины! - поморщился Павел Иванович, - Ну да, понятно, дело молодое. Я бы сам тебя увёз, будь помоложе годков на двадцать, - и он хитро прищурился, - А вы, товарищ Александр, не хотите ли остаться в столице? Вы, с фронта, вижу, человек бывалый. А нам в комитеты охраны добровольцы нужны. - Да мы уже надумали переезжать, товарищ Востриков, - отказался я, - да и другим заниматься хочу. Грамотный, читать считать умею. - Грамотный это хорошо, - покивал Востриков, - А мне вот партия сказала "нынче здесь твоё место", вот я и делаю не то, что нравится, а то что партии нужно. Бабами, вот, командую. - Понимаю, тяжело с ними, так и мучаемся, - вздохнул я, хитро взглянув на Лизу. Её прищуренный взгляд показал мне, что это мне обязательно припомнят. - А ты, Лизавета, хоть на сегодня не поможешь ли? А то аврал у нас, - спросил Востриков. - Саш, да, сможем? - оглянулась на меня Лиза. - Поможем, чего ж не помочь, - пожал я плечами, всё равно делать было нечего. - Вот и замечательно! Я тебе сводки и отчеты уже на стол положил, - обрадовался Востриков, - а вечером, Лизавета, приходи в финотдел, я договорюсь, чтобы расчет подготовили. А потом ко мне. - Хорошо, Павел Иванович, - кивнула Лиза. Мы прошли далее по коридору в дальний конец, откуда доносился стук и дребезг пишущих машинок. - А ты сейчас за свои слова зайдешь в наш отдел со мной под руку, и я тебя представлю как своего мужа, - хитро улыбаясь сказала Лиза, - и будешь сидеть рядом со мной. - Это тяжкое наказание, - пригорюнился я, - но понимаю, виноват. - То то, и не говори, что ты со мной мучаешься, - рассмеялась она. В комнате делопроизводства, как значилось на двери, сидело три девушки, стучащих по клавишам машинок. Когда мы зашли, их головы повернулись к нам и стук прекратился. Лиза, как и говорила, представила меня им, они назвали свои имена, кинули на меня оценивающие взгляды и вернулись к работе. Перед каждой лежала солидная стопка бумаг. Лиза подвела меня к своему столу, мы сняли верхнюю одежду. В комнате было не холодно, похоже работало общедомовое отопление. Лиза вставила лист бумаги в машинку и принялась споро набивать текст. Я уселся рядом, думая, чем себя занять. Рядом стояли свободные столы с пишущими машинками, я присмотрелся, как Лиза выравнивает бумагу, переводит каретку, и решил попробовать ей помочь. Взяв у неё одну сводку по какому-то району и вставив бумагу в соседнюю машинку, начал печатать текст двумя указательными пальцами. Раскладка показалась привычной ЙЦУКЕН, только вместо Ц стояла I. Я освоился, привык к нужной силе удара по клавишам, и, вспомнив свои навыки набора текста на компьютере, и вовлёкал в работу и другие пальцы. Правда, со старой орфографией был не знаком, и поэтому тупо перепечатывал текст оригинала. Увлекшись работой, я лишь изредка краем глаза замечал удивлённые глаза Лизиных соседок, пару раз видел быстро заходившего с бумагами Павла Ивановича. Посматривая время от времени на Лизу, я ловил её весёлые одобрительные взгляды. Мне самому было смешно - в комнате с девушками сидит, сутулившись, мужик в гимнастерке и в солдатских штанах с обмотками и бойко печатает на пишущей машинке. Мне же самому это ностальгически напомнило прежнюю жизнь, когда я быстро набирал на компьютере текст или переписывался в сети. Эх, где мои семнадцать, двадцать, тридцать, сорок... Хотя, что это я, мне ж, практически, опять двадцать пять, жизнь прекрасна, организм полон сил, ощущение, что мне многое по плечу, и в жизни ожидает только хорошее. Молодость, вот она молодость... Вот только поесть бы еще, когда уже обед? Выходил в коридор пару раз размяться от долгого сидения за столом. Лиза подошла ко мне в один из таких выходов и посоветовала: "Саш, у тебя спина устала, да? Ты же сидишь не правильно. Посмотри, как мы с девчонками - спину держим ровно, голову прямо. Не сутулься, Саш." Проконтролировала мою осанку, потянув за плечи, выпрямила мне спину и сказала, в шутку погрозив пальчиком: "Вот так и сиди. И не нагибайся, я буду смотреть". Обед наступил скоро, видно, сильно я увлекся новой игрушкой. Мы вошли с Лизой в столовую, где за длинными столами уже сидело несколько человек. Мы подошли к раздаче, взяли по тарелке первого и второго, по куску хлеба и стакану горячего несладкого чая. На первое были водянистые щи с небольшим количеством капусты и картошки, на второе вареная чечевица и кусок селедки. Не то, что бы вкусно, но есть уже очень хотелось. Я быстро смолотил свою порцию и ожидал, пока Лиза аккуратно съест свою. Пока ждал, оглядывался по сторонам, видел Вострикова, подмигнувшего мне из-за очков, девушек из Лизиной комнаты, усевшихся вместе и хихикая посматривающих на нас, заходили, переговариваясь, какие-то люди с оружием, быстро сминали свои порции и уходили наружу. После обеда опять продолжились стук машинок, щелчки кареток, шелест бумаги. Начали побаливать с непривычки от напряжения кисти рук и пальцы от ударов по клавишам, спина и шея ныли, хотя советы Лизы по осанке здорово помогали. Наконец, закончился первый мой незапланированный рабочий день в этом мире. Я с наслаждением потянулся, с хрустом расправил плечи и покрутил руками. Бедные девушки, как же они так, день за днём. Лиза тоже выглядела утомлённой. Помог надеть её пальто, накинул на себя шинель, в карманах которой так и лежали оба револьвера, взял в руки папаху. Мы зашли в финотдел, где Лизе выдали пару неровных листов, напечатанных в типографии на обычной бумаге. Я пригляделся, это оказались те самые "керенки" по 20 и 40 рублей, неразрезанные и без перфорации, рви и отрезай, сколько тебе надо. После финансов направились к Вострикову. Он сидел в небольшой комнатке за столом с потертым зелёным сукном и со стоящей на нём тусклой электрической лампой и что-то выписывал на лист бумаги, макая перо в чернильницу. Глядя, на этот процесс, я подумал, что писать то я чернилами и не умею, всему придётся учиться заново, не только старой орфографии. Он поднял голову, прищурился, весело блеснув стеклышками очков. - Ааа, Лизавета, товарищ Александр, проходите, проходите... - Павел Иванович встал из-за стола, подошел ко мне и пожал нам руки, Лизе и мне, - Огромная революционная благодарность! Выручили! Видел вас, товарищ Александр, как вы ловко с машинкой-то обращаетесь. А то оставайтесь, у нас тут такие задачи стоят, архиважные. Столицу в порядок приводить. - Да мы уж собрались, товарищ Востриков, - ответил я, - Да и думаю учёбой заняться, науками или инженерным образованием. - Дело нужное, - согласился Востриков, - нашему молодому государству нужны свои рабоче-крестьянские инженеры и специалисты. Это в текущий тяжёлый момент мы вынуждены пользоваться услугами "бывших", кто уже готов работать на народное государство. Но если передумаете, мы вам всегда рады, слышь, Лизавета? Я уж думаю недолго это продлиться - с контрреволюцией покончим, бандитов выловим, и установим строй социальной справедливости, - уверенно произнёс он. Востриков взял потрепанную брошюрку в мягкой обложке, пролистал, открыл её на нужной странице и воодушевлённо прочёл: "Мы не утописты и нисколько не отрицаем возможности и неизбежности эксцессов отдельных лиц, а равно необходимости подавлять такие эксцессы. Но, во-первых, для этого не нужна особая машина, особый аппарат подавления, это будет делать сам вооруженный народ с такой же простотой и легкостью, с которой любая толпа цивилизованных людей даже в современном обществе разнимает дерущихся или не допускает насилия над женщиной. А, во-вторых, мы знаем, что коренная социальная причина эксцессов, состоящих в нарушении правил общежития, есть эксплуатация масс, нужда и нищета их. С устранением этой главной причины, эксцессы неизбежно начнут отмирать." - Вот, товарищ Ленин сказал, в работе "Государство и революция", - он аккуратно закрыл брошюру, - Стало быть, и наша работа станет когда-нибудь ненужной. И я думаю, довольно скоро, товарищи. Мы хотим построить мир без эксплуатации, мир для свободных трудящихся людей. Исчезнет противоположность между умственным и физическим трудом, и сам труд превратится в первую жизненную потребность для каждого. И мы все пойдём кто в инженеры, кто в учителя, кто в строители. Хотелось бы это увидеть, хоть и стар я уже, но, думаю, доживу. - И ничего вы не старый, - запротестовала Лиза. - Ну а ваше дело молодое. Защитим республику, и учитесь, детей учите, какие ваши годы, всё успеете, - сказал Востриков. - Я понял, товарищ Востриков, мы обязательно подумаем, - сказал в ответ я. - Да, Павел Иванович, - кивнула Лиза. - Ну вот и замечательно. Погодите, я вам мандат выпишу, в дорогу, - Востриков сел за стол, взял чистый лист бумаги и начал писать, - Мандат. Удостоверяет, что предъявитель сего, Соколова Елизавета Михайловна, ... "Вот и фамилию своей женщины в милиции узнал," - подумал я, - "Анекдот... Щас ещё смешнее будет, если Востриков у Лизы фамилию "мужа" спросит." - есть ценный и исполнительный работник Комитета охраны города Петрограда, направляется с мужем... - Кузнецовым Александром Владимировичем, - подсказал я, не дожидаясь вопроса к распахнувшей глаза Лизе. - Ага, ... с мужем, Кузнецовым Александром Владимировичем, в Москву по семейной надобности. Подпись. Востриков П.И. - он потянулся к железному шкафу, стоявшему в углу, достал оттуда печать и, подышав на неё, шмякнул по листу, - Вот, держите! - Он протянул мандат Лизе, - А вот это от меня, в дорожку, паек вам собрал. Востриков открыл деревянный шкаф и вынул оттуда бумажный пакет с торчавшими из него тремя солёными рыбинами, - И вот, хлебушка тож, - он прибавил к рыбе половинку серо-коричневого хлеба. - Павел Иванович, - растроганно произнесла Лиза, - Уж не знаю, как вас и благодарить... - Ну, полно, Лизавета, - смущаясь, сказал Востриков, - Мы ж трудящиеся, не какие-нибудь баре, помогать друг друг должны. А у вас дело молодое, кушать завсегда горазды. Вот и Никитка с Соней мои такие же были... Никиту потом на фронте убило, а Сонечка от голода и болезни померла... - он отвернулся, снял и стал протирать очки. Лиза подошла к Вострикову и молча взяла его за руку. - Ну, идите, ребятки, - повернулся к нам Востриков, - Езжайте, учитесь, детишек растите. Пусть они будут жить в счастливой стране, где не будет голода. Чтобы не зря мы гибли и кровь лили. Лиза обняла Вострикова на прощанье, а я подошел и молча крепко пожал ему руку. ****************************************** Интересные ссылки: Комитет революционной охраны Петрограда 1917-1919 https://forma-odezhda.ru/encyclopedia/komitet-revolyucionnoj-ohrany-petrograda-1917-1919/ https://lenmilitia.jimdo.com/2014/04/02/commandant/ История вещей: Печатная машинка. http://storyfiles.blogspot.com/2014/01/blog-post_2768.html Деньги Гражданской войны. http://statehistory.ru/2629/Dengi-Grazhdanskoy-voyny--CHast-I/
|