Аннотация: Продолжение мытарств студентов на кафедрах и философские будни общежития
- А ты об этом меньше думай. Лицо и уши от зубной пасты ты уже благополучно оттёр, стал похож на остальных студентов курса. Да мало ли кто на кого похож? Стоит ли так сильно переживать по столь малому поводу, да ещё убиваться при этом напрасно? Вон Уинстон Черчилль, премьер-министр Великобритании, совсем ведь красавцем не был. Можно даже сказать, что без слезы на него трудно смотреть было, так обрюзг к концу войны от горя. А как его женщины во всём мире любили! Толпами за ним бегали, воевать и большую политику делать мешали!
Поэтому вспоминай только о хорошем. Например, о том, как на прошлом экзамене вопросы в билете знакомые попались. Главное для тебя, Владимир, - получить диплом любого официально разрешённого цвета. Потом будешь пристально осматривать окружающих в разнообразных целях, уже имея его на руках, или же в кармане пиджака. И вообще, смотри на нашу жизнь проще, только как на способ существования материи, как настоящий коммунист-материалист. Тогда у тебя меньше поводов к расстройству желудка будет. Не принимай всё так близко к сердцу, сколько раз я тебе говорил! Меньше внимания обращай на всяких там окружающих, которые тебе только жить мешают своим присутствием рядом. Они за тебя экзамен не сдадут, перед деканом не отчитаются, взносы не заплатят, к пионерам быстренько не сбегают, плюнь на них! Вот сейчас в вашей группе Муськина сделает микстуру Павлова, а как она отвернётся по всяким своим важным муськиным делам, ты, Владимир, не зевай в учебник аптечной технологии лекарств. Выпей сразу грамм тридцать этой микстуры, больше не надо, на первый раз тебе для бодрости хватит. Это должно тебя хорошенько простимулировать, почти как собаку академика Павлова из известных экспериментов. В оставшуюся микстуру Муськиной долей воды, как полагается, до нужного объёма. А то Муськина крик подымет, что к ней опять с заигрываниями лезут, а она уже замужняя. С вертушки из штангласа возьми и отвесь себе 0,5 грамма ацетилсалициловой кислоты. Можно запить из микстуры Озеровой, но много не пей! Знаю я тебя, тебе бы только до бесплатного лечения дорваться! Да с дармовыми медикаментами. Помню я про твою историю с витаминами, она у меня даже в дневнике записана, отдельной главой. Да не забудь долить микстуру водой, а то и с этой Озеровой проблемы будут. Конечно, аптечная технология, это тебе не фармхимия. На фармхимии запросто можно и метиндол найти, или ибупрофен. А на технологии можно только аспирином воспользоваться.
- Как мне можно на внешние обстоятельства внимания не обращать?
- Очень просто. Вот тебе свежий пример нашей буйной студенческой жизни - Андрюха Охламонов. Простой парень, сам себе хозяин, ни на кого не смотрит, ни о чём долго не задумывается. Живёт, как ему хочется и вздумается, сам себе в полном авторитете крупный хозяин. Наш декан таких самостоятельных студентов уважает. Да и в жизни таким легче живётся. Вот после этой ночи ему ничего не будет, если только пожурят немного, по-отечески. Ведь декан знает, что Охламонов парень простой, как привык жить, так и будет жить дальше. Его уже не запугать, не исправить, с него взятки гладки. Стипендию он не получает, этот самый мощный воспитательный рычаг начисто отпадает. При всём желании со стипендии его уже не снять. Выгонят из общежития - тоже не беда, будет жить нелегально у знакомых и друзей, или у какой-нибудь случайной женщины. Так что если декан предпримет эти заведомо неудачные репрессии, то только свой авторитет в широких массах студентов подорвёт. Можно, конечно, отчислить его из института, но тогда нужно многих отчислять, в том числе и часть преподавателей. Мужиков по одному поводу, девиц по другому. Да и как его отчислять, если он главный запевала в агитбригаде? Кто без него и его гитары лирические песни о Байкальской магистрали громким хрипатым голосом петь будет, подымая на строительство будущего? Ведь не ты, Владимир? Ты гитару от мандолины и контрабаса не отличаешь, в хоре не поёшь. А декану нужна хорошая успеваемость, а не отличная отчисляемость, он за неё перед высокими инстанциями за каждую студенческую голову ежеквартально отчитывается.
Ему нужно воспитывать нового советского человека, строителя светлого будущего, перед ним такую сложную задачу поставили. Понимаешь, все эти экстравагантные выходки способствуют самоутверждению и самовыражению личности студента, будущего специалиста-провизора. Показывают степень его зрелости, мужественности и решительности ко всей последующей практической деятельности в аптеке, около неё.
Вот представь, придёшь ты устраиваться на работу в аптеку. Подойдёшь раскованной походкой к заведующему аптекой, щегольски сплюнешь ему под ноги. Скажешь хрипатым, пропитым, мужественным голосом бывалого советского человека, побывавшего во всех возможных и невозможных дурацких переделках и глупых ситуациях: "Папаша, закурить не найдёшь?". Конечно, он сразу поймёт, что перед ним тёртый-перетёртый калач, которому можно доверить любое серьёзное дело. Кроме разлива и получения спирта на аптечном складе. Вот это человек будущего, готовый взяться за любое дело: аптечное, сельское хозяйство, литературу или искусство, наконец. С одинаковым успехом он мужественно справится с любым из них.
А что о тебе сейчас можно сказать? От одного имени декана тебя трясти начинает, за стипендию дрожишь, от преподавателей шарахаешься, полным неврастеником стал, ночами не спишь, звуки какие-то непонятные слушаешь! Поступил в институт, будь готов к встрече с деканом в любое время суток! А двойки, отработки!? Нахватал всякого, выше крыши, не отработать троим ударным трудом за неделю!
Помню, как у тебя в прошлом году только по одному английскому 22 отработки одновременно было. Вот у меня по немецкому языку за всё время учёбы ни одной отработки не было! Наоборот, меня два раза на конференции по иностранным языкам посылали, институтского масштаба, как отличника учёбы, лектора-международника. Как поэтически говорила наша преподавательница немецкого языка на занятиях, выставляя нерадивым отработки полными горстями: "Немецкий я выучила бы только за то, что им разговаривал Энгельс!". А в перерыве Паяльников ходил по коридору кругами и мутил всех ещё одной замечательной марксистской фразой: "Китайский я б выучил только за то, что им разговаривал Мао!". Так вот, на одной такой конференции я прослушал пять докладов на французском языке, на другой - шесть докладов на английском и ещё один на латинском языке. Я до сих пор помню, как после этих конференций по иностранным языкам голова от замечательных докладов гудела! Очень жаль, что иностранные языки меня увлекают меньше, чем ботаника с фармхимией. Мне очень понравились подарки, которыми награждали победителей этих конференций. На последней конференции главный победитель получил книгу писателя Фёдора Достоевского "Идиот". Занявший второе место получил книгу "Униженные и оскорблённые". Занявшего третье место облагодетельствовали целой книжкой "Бесов"! Всем другим похвальные грамоты дали, на долгую память о конференции. Одним словом, каждому досталось заслуженное, никого невниманием не обошли, не обидели. Да, опять перейдём к тебе.
Homo homini lupus est, так говаривали древние, человек человеку - волк. Но не до такой же степени, чтобы всему отработками покрыться, как паршой! Не ладятся у тебя отношения с преподавателями, ох, не ладятся, не можешь ты открыть перед ними свой богатый внутренний мир! А ведь зря! Да, на чем это мы остановились? - Говоров перестал разоблачающе показывать перстом на Цыплякова, ненадолго задумался, о какой-то научной проблеме аптечной технологии, напрасно засоряющей сознание человека будущего. - А что же ты? Распустил во всю ивановскую нюни! Советский человек, готовясь к светлому будущему, нюни не распускает. Наоборот, он их активно собирает. Он должен быть готовым работать в любых ненормальных, экстремальных условиях, хоть бы даже и в полной невесомости. Не зря же ведь Юрия Гагарина в космос запускали, а потом, вслед за ним, ещё многих других замечательных испытателей будущего! Неизвестно ещё, что это за будущее такое будет, с чем его там едят. Вот смотрит на тебя сейчас декан и видит, что не получится из тебя нового советского человека, готового работать в любых невероятных условиях настоящего и будущего.
Ты понял, кого ему воспитывать из тебя надо? Ещё раз для тебя уточняю! Homines, dum docent, discunt. Так говорил Сенека Младший ещё в древности своим товарищам на работе, поощряя их к дальнейшей учёбе, повышению своей квалификации. Перевожу специально для тебя, неуча: "Люди, уча, учатся".
Так декан хочет воспитать из тебя человека, вооружённого светлыми идеалами будущего, который должен одинаково хорошо разбираться в социальном устройстве своего передового общества, литературе, сельском хозяйстве и поносе. То есть личность должна быть полностью гармонизирована для адаптации в неизвестном нам светлом будущем, неизбежно ожидающем всех нас. Тех, кто выдержит учёбу.
Теперь посмотрим на тебя, Владимир, внимательно, с этих самых современных передовых социалистических позиций, от лица декана, других общественных организаций института. Вспомним вещие слова Марка Туллия: Historia magistra vitae. История - это учитель жизни. Что в этом плане ты у нас представляешь, чему тебя успели научить за долгие десять лет обучения в школе и три года усиленного просвещения в институте?
С сельским хозяйством ты полностью незнаком, по слабости здоровья только ямы копаешь около института, как крот замшелый, не пытаясь вникнуть в суть происходящего вокруг самой ямы. Даже не поинтересовался, ради общей вежливости и для расширения собственного кругозора, для чего эта яма будет вырыта. Как она благодатно послужит в будущем нашему фармацевтическому обществу, городу, стране, всему мировому пролетариату, который ждёт её появления, затаив дыхание!
По социальному устройству нашего общества у тебя большой пробел: ты всё никак не можешь разобраться, чем отличается председатель Совета министров СССР от председателя Верховного Совета СССР. Где там законы принимают, где и кто их выполняет, да каким образом. О принципе разделения властей ты не слышал, сути этого принципа разделения властей не понимаешь, хронически страдая с юности махровым идеализмом.
Вот Паяльников из соседней группы, он никогда убогим идеализмом не страдал, даже в детстве босоногом, когда ещё без трусов по своей окраинной улице в толпе малышни бегал. Он и сейчас, спроси его только об этом, сразу бьет себя по кошельку с деньгами, и авторитетно заявляет спрашивающему, что он наследственный материалист, марксист-ленинец по матери!
- А почему только по матери?
- Он отца и деда не помнит, а потому отвечать за них никак по закону не может. Это у нас в марксизме исстари так повелось, ещё от первых истинных марксистов. Твёрдо всяких там отцов не помнить и за них не отвечать. "Внук за дедка не отвечает". Именно так говаривал один гениальный советский человек ещё совсем недавно, мерно посапывая в трубочку, пуская пузырьки, сажая сразу всех троих в тюрьму. Не отвлекай меня на Паяльникова, мы сейчас о тебе говорим, сердешном. Паяльников - человек самостоятельный, серьёзный, самодостаточный, он сам о себе может с любым поговорить, да и позаботится при необходимости.
С литературой у тебя тоже плохо. Из всей нашей великой советской литературы ты только Стругацких с Ефремовым хорошо знаешь. Толстого с Тургеневым и Островским случайно краем в школе прошёл, ни одного положительного героя кроме Муму с Дубровским не запомнил.
И это в то время, когда буквально вся страна зачитывается до дыр товарищем Лениным, Брежневым и Карлом Марксом с Фридрихом Энгельсом! Многие люди годами стоят в очереди, чтобы купить полные собрания сочинений классиков, тщательно изучают их, читают многократно, даже зачитывают, вплоть до дыр, конспектируют, хранят на полках в красном углу комнаты, как раньше хранили только иконы!
Из не менее богатой иностранной литературы ты прочитал только Айзека Азимова, Рэя Брэдбери, да Роберта Шекли. А ведь эти иностранные ретрограды-писатели ничего хорошего о социализме не написали, одна брехня лженаучная у них о будущем общества нашей планеты! Нельзя по их творчеству, искажающему весь ход исторического процесса, наше коммунистическое будущее выводить! Да и вообще, прежде чем будущее изучать по книгам подозрительных иностранцев, надо прежде всего со своим прошлым хорошо ознакомиться, разобраться полностью. Разложить его аккуратно по полочкам, осмотреть, осмыслить.
Хочешь исторической наукой серьёзно заниматься? Так прочитай внимательно речь Каутского на Первом съезде Интернационала, соберись с мыслями в комок, и опровергни её полностью с современных научных позиций марксизма-ленинизма. Зачитай доклад по этому поводу на кафедре истории КПСС другим студентам и преподавателям, пусть тоже ознакомятся, поддержат твою критику социального перерожденца-соглашателя, отщепенца, врага героического всемирного пролетариата!
От всей этой обличительной тирады Говоров аж вспотел, вытер лоб ладонью, но не успокоился на этом, а продолжил разоблачения полной моральной нищеты Цыплякова в глазах декана: - Из всего необходимого, возлагаемого на тебя перечисленного минимума, остаётся один понос. Вот его ты хорошо знаешь в теории и на практике своей жизни.
А шуточки у тебя какие политические, целиком дурацкие - я точно помню, кто Охламонову на первом курсе сказал, что экзамен по истории КПСС у него преподаватель Кафка принимать будет! А тот дурак взял, да и заранее в зачётке написал его фамилию, вот скандал был! У него на кафедре вначале даже оценку в зачётку ставить отказались! Хорошо, что политику не припаяли, только мелкое хулиганство. А то выгнали бы единовременно обоих, за лженаучный мистицизм и наглое издевательство над партией, со всей её славной и многолетней историей! И ведь нашёл же над кем подшутить! Охламонов до сих пор не знает, за что его с кафедры со скандалом выгнали, взашей, кто такой этот товарищ Кафка, почему его партийная организация так не любит.
Всё это прекрасно видит в тебе наш опытный педагог, Корней Валерианович. Вот поэтому и недоволен декан тобой, этой твоей совершенно однобокой замкнутости на означенном поносе. Не оправдываешь ты его доверия, доверия других общественных организаций института, которые так долго с тобой занимаются, на знания натаскивают, как пограничную овчарку Мухтара на злостного нарушителя границы. Они ведь стараются создать условия, которые закалят тебя, сделают готовым к трудностям, которые моментально появятся у тебя при работе в аптеке. Весь институт старается приобщить тебя к тому, что тебе будет крайне необходимо всю твою жизнь, начиная от глубоких проблем передового обобществлённого сельского хозяйства, кончая литературой по марксизму-ленинизму. Вот тебе в чём суть педагогической поэмы нашего местного макаренки, с едкой, характерной разъедающей студентов фамилией - Креозотов.
Действительно, на наглядном примере своей кипучей ежедневной деятельности декан наглядно показывал окружающим, каким должно быть настоящее социалистическое общество, и каким будет коммунистическое общество будущего.
Цыпляков попытался жалко оправдаться перед Говоровым, а опосредованно, и перед самим деканом, с такой характерной разъедающей личности фамилией:
- Я это не специально сделал, у меня это с языка случайно сорвалось, я Кафку с Кафтановым перепутал! А почему его Охламонов в зачётку записал, я не знаю, пусть сам за себя отвечает, я ему этого не приказывал!
По поводу остального ему сказать было нечего. Всё сказанное Говоровым было голой правдой, истиной в высокой инстанции.
- Если у тебя с языка такие вещи срываются, то прикуси его и молча ходи по территории, а то института тебе никогда не закончить. Будешь потом в анкетах всю жизнь в графе про образование писать: начальное высшее фармацевтическое, урезанное лично товарищем Креозотовым!
Но не зря боялся Цыпляков декана и другие общественные организации института. Один раз его едва вообще не отчислили, почти без причины, за принципиальное упрямство против непонятного вкупе с бессмысленным. Поясним это читателю на конкретном примере непонятного и бессмысленного в нашем образовании.
Назначили Цыплякова, против всякой на то его воли, ответственным за работу с пионерами. Произошло это на обычном комсомольском собрании, которых проводилось много, если не сказать, что великое множество. Цыпляков ничего подобного, сильно пакостного, от обычного комсомольского собрания не ожидал. Конечно, на таком собрании всякое может быть. Будут обязательно за отработки ругать, приводить в пример Муськину с Озеровой, стыдить всякими позорными словами, взывать к потерянной в детстве комсомольской совести. Но чтобы вот так сразу, да и в кураторы пионеров!? За что? Кому он дорогу в жизни перешёл? Ведь в отличники не лез, отработки старался отрабатывать ещё до вызова в деканат, то есть практически вовремя. И вот на тебе, за все старания - в кураторы!
Поднимается вдруг со своего места Анна Георгиевна и говорит строгим голосом, что на курсе никто шефской работой не занимается. Это большое упущение, которое необходимо срочно исправить, наверстать силами её подшефной группы.
У целого курса упущение, а за всех надо ответить одному. Потому как с целого курса спрос какой, ему всему в личное дело выговор не объявишь! Нет у всего курса одного личного дела на всех. Ситуация простая, даже отстающему пионеру из школы понятная. Надо срочно пьяного стрелочника искать, если машинист и начальник станции вместе с поездом не в ту сторону поехали.
Если надо исправить, так исправим, сразу решили активные комсомольцы, и назначили шефом у пионеров отличницу Муськину. На то она и отличница, пусть с пионерами своими богатыми знаниями и фармацевтическим опытом делится, если Цыплякову с успеваемостью помогать не хочет. А у той сразу нервический припадок, истерика. Стало её этой истерикой бить и ломать, прямо на комсомольском собрании, и совершенно нещадно бить. Вот как плохо эти пионеры на отличниц действуют, кто бы и подумать мог!
Видят комсомольцы, что дело шефства с самого начала плохо пошло. Совершенно отвратительно. Могут они своего товарища по учёбе прямо на глазах потерять, на комсомольском собрании, и решение своё тотчас изменили. Исходя из гуманных соображений, присущих всем советским людям, собранным в крепкий коллектив парторганизацией. Назначили шефом у пионеров Владимира Цыплякова, чтобы зевал меньше во время голосований.
У того истерики давно никто не видел. Даже когда он сразу двадцать отработок по английскому языку получил, то у парты не упал, и в партком помощи просить не побежал. Да и после решения комсомольского собрания она, то есть истерика, себя явно у него не проявила. Плакать по заказу Владимир тоже не умел. Была у него такая слабость, у этого странного студента Цыплякова.
Поэтому записали шефом пионеров Владимира Цыплякова, несмотря на его возражения с самоотводом, протесты бурные и пассивные. Кондрашка его не била, в обморок он не завалился, а поэтому работай, дорогой товарищ Владимир Цыпляков! Пусть тебе учёба сахаром не кажется, если своих детей нет, так с чужими занимайся! Комсомол знает, как готовить кадры отцов и матерей по институтам!
Так внезапно окрепло и развилось шефское движение в нашем институте.
Цыпляков этому движению противился, как только мог, подводил под протест теоретическую базу. Он пытался доказать комсомольскому собранию, что ВУЗ его не педагогический, а медицинский, что проистекает из его характерного самоназвания, утверждённого в высоких инстанциях самим министерством. Да и сама вывеска на здании бывшей тюрьмы чего стоит! А потому институт к пионерам не имеет никаких прямых отношений. В ВУЗе пионеры вообще не учатся, и в него не поступают. А к концу обучения из стен института пионеров практически не выпускают. Что их даже в институте никто не встречал, включая декана с ректором.
Цыпляков провёл по этому поводу широкий социологический опрос среди сидящих рядом с ним студентов. К декану с этим вопросом он обращаться побоялся. Что если он, будущий провизор, будет по пионерам ходить с непонятной целью, то что будут делать студентки педагогического института города? Почему он должен их практики лишать, мешать им работать с пионерами? Может, их тогда в аптеки города на практику посылать? Пусть среди больных потолкаются, во время гриппозной эпидемии, для педагогической практики, объяснят между делом больным взрослым, как учить больных пневмонией и другими остро протекающими инфекциями детей всяким школьным предметам.
Узнали о таких полностью аполитичных, антисоветских мыслях и даже словах малограмотного студента Цыплякова институтские комсорги крупного ранга. Вызвали его на заседание комитета комсомола к 8.00 утра, ровно минута в минуту. Там суровые, вечно хмурые люди в кожанках приказали Цыплякову моментально посетить пионеров подшефной школы. В случае отказа в выполнении решения первичной комсомольской организации института предложили исключить единогласно Цыплякова из рядов передовой советской молодёжи, записать его целиком в отстающий отряд.
Цыпляков хорошо знал, что это значит, попасть прямиком в отстающие ряды советской молодёжи. Все его товарищи, как и он сам, были передовыми комсомольцами. Некомсомольцев в институте вообще не училось исторически. Быть выгнанным из стройных рядов комсомольцев означало быть отчисленным из института, как мутный реакционный элемент, мешающий хорошо жить всем остальным передовым людям страны.
Поэтому Цыпляков вместо сдачи многочисленных отработок и посещения научных кружков стал с завидной периодичностью захаживать к своим личным подшефным пионерам, которых у него оказалось аж 39 человек обоего пола.
Что с ними делать, как шефствовать, он не знал. Естественного педагогического призвания у Владимира Цыплякова не было. А если бы было, то пошёл бы он прямиком не на фармацевтический факультет, куратором пионеров, а прямой дорогой в педагогический институт. Анна Георгиевна, сразу забывшая о своём важном народно-хозяйственном поручении, точных инструкций ему не дала. А водить прорву пионеров в кинотеатр или театр за свой счёт Цыпляков не мог по сугубо финансовым причинам. В футбол, в отличие от Говорова, он играть не умел и не любил, считал это пустым времяпровождением, сопряжённым с порчей личных ботинок, другого имущества. А поэтому рассказывал пионерам про циклопентанпергидрофенантрен, его производные и их роль в нашей передовой медицине. Про ландыш майский, о его ежегодном цветении и несомненной пользе для больных людей. О его занесении в Красную книгу, ввиду большой охоты на него несознательных пионеров и романтичных пионерок.
Пионеры слушали занимательные рассказы Цыплякова крайне невнимательно, шумели, по-пионерски хитро буянили, кидали в Цыплякова скомканной бумагой и дружно оплёвывали из плевательных трубок лекарственным плодом рябины в большом количестве.
Как - то после одного своего выступления Цыпляков намёл веником с 200 грамм плодов этой рябины, которые потом заваривал зимой Говоров, в целях профилактики цинги в комнате, как витаминный чай. Чай этот всё пили с удовольствием, вспоминая пионеров добрым ласковым словом, включая критически настроенного оппонента Болеслава Загребухина, от которого доброго слова добиться было трудно.
Разомлевший Болеслав только спросил после витаминного чаепития:
- Плоды-то хорошо помыли перед заваркой, дизентерии в коллективе не будет?
Говоров немного помедлил перед ответом, вспоминая весь технологический процесс приготовления чая, мыли ли плоды вообще в этом процессе, утвердительно кивнул головой.
Но Цыпляков не обращал на эти мелкие пионерские плевки внимания, а в отместку брал для лекций всё более и более сложные темы. Так, он прочитал пионерам несколько лекций по биохимии, которые были записаны им на лекциях доцента кафедры для изучения студентами.
Загребухин, с плохо скрываемой издёвкой наблюдающий за совершенно непонятной педагогической деятельностью Цыплякова, рекомендовал для прочтения более интересные пионерам темы: "Что такое гонорея и сифилис. Как их лечить в быту".
Над Цыпляковым дружно смеялись всей комнатой после возвращения от оплевавших его пионеров. Приходили посмеяться товарищи по этажу, однокашники с других курсов. Никто из них к пионерам не ходил, у всех были свои важные дела.
Только один Алексей Говоров поддерживал педагогическую деятельность Цыплякова. Он публично объявил, что Цыпляков является отъявленным другом пионеров ещё со школьной скамьи. Именно поэтому он направлен для работы с ними нашей комсомольской организацией института, сразу же после выяснения этого изумительного факта из собственной биографии. Эта работа должна подготовить Владимира Цыплякова к возможной большой педагогической деятельности, которая ожидает его в скором будущем. Для улучшения качества педагогической деятельности Цыплякова, и для большей популяризации своих личных научных работ в массах, он незаметно подсовывал Цыплякову свои статьи по чабрецу, для чтения пионерам. Вместо лекций по биохимии, которые пытался одновременно незаметно изъять. Какая разница, что этим пионерам от Цыплякова слушать! Так пусть его работы слушают, а не доцента с биохимии! Сам Цыпляков, глядя на научную деятельность, вовсю кипящую в институте, ужасался ходу её кипения.
Но скоро ударный труд Цыплякова понадобился в другом месте. Его перекинули на уборку двора после занятий. А потом отправили с чтением лекций о венерических заболеваниях к незнакомым строителям. История с исключением из комсомольцев постепенно забылась, но не всеми, как это могло показаться непосвящённым.
Эта история с пионерами оказалась в характеристике Цыплякова, которую для рекомендации в аптекоуправление изобретательно смастерили декан и комсорг курса в положенное для этого время. У них не пропадала ни одна мелкая деталь для характеристики подозрительных студентов. А подозревались практически все, да и во многом. Да и как их, подлецов, не подозревать!? Может, они уже философское общество тайком от парткома и его первого секретаря организовали, которое ощупью, спотыкаясь и падая, подбирается к чуждым идеям для нашего передового общества? А может, подрывают как-либо или же чем-либо устои нашего общества? Или организовали своё подпольное общество по тайному распитию крепких спиртных напитков во внеучебное время, с глубоко аморальными целями, записанными в устав, противными громадному большинству наших советских людей, надрывающих бездарно здоровье на тяжёлой работе в это время? Да ещё со сбором членских взносов ежедневно!
Что из этого хуже, даже сам декан не знал, спроси его внезапно, среди ночи. Его возмущало, что некоторые из подозрительных личностей никак не идут на прямой контакт с деканатом. Даже после его личного призыва посетить неофициально деканат во внеучебное время, для доверительного разговора о малой внутренней политике, о роли спиртного и половых отношений в среде студентов.
Говоров срывал встречи из тайных философски-идейных соображений, которые нельзя было громко афишировать с трибун. Да и некогда ему было этим заниматься, по всяким деканатам шляться, о всякой ерунде заговорщицки шептаться. Алексей всегда был занят на кружках, поэтому не успевал посетить деканат в личное свободное время. Это объяснялось той простой причиной, что у него личного свободного времени просто не было. Когда же оно у него, наконец, иногда появлялось, деканат был давно закрыт вместе с институтом.
Цыпляков также плотно был занят на отработках, посещал пионеров, беззаботно мёл институтский двор метлой, поэтому у него также не было свободного времени для посещения деканата для непонятных бесед о жизни курса, крупных и мелких бедах товарищей по учёбе, их разочарований и очарований в жизни. Идеологических предпосылок у Цыплякова, кроме истеричного страха перед деканатом, практически не было.
А декан любил накапливать и в нужный момент сливать информацию в характеристики своих питомцев. Об этом совершенно замечательном и внезапном сливе информации студенты-питомцы не предупреждались заранее, да и после самого факта слива. То, что в конечном итоге Цыпляков отходил несколько месяцев к пионерам, а других не посылали туда вообще, во внимание не бралось. Главным был жареный факт - пытался отказаться, плохо выполняет указания старшестоящих, малоуправляем, почти деструктивный элемент. Как и чем можно отмыться от этой характеристики, на кафедрах института совсем не учили. Бензином и соляркой от неё не ототрёшься. Наоборот, эту характеристику старались скрыть от самого охарактеризованного ею до самого последнего момента. Пусть это будет для него неприятной неожиданностью уже вне пределов института, как память о долгой напряжённой учёбе.
Цыплякова милостиво оставили учиться в институте вместе с остальными, даже не выгнали из комсомольцев, только отметили это событие в личном деле. Но этой отметкой он уже получил чёрную метку для всей будущей работы на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, сам он этого в тот момент ещё не знал, по своей почти детской наивности и неопытности молодого комсомольца, продолжая выполнять разнообразные подсобные работы по приказу деканата. Однако что-то подсказывало даже такому малограмотному и плохообразованному в деле партийного строительства типу как Цыпляков, что добром дело с пионерами не кончится. Так что страхи Цыплякова носили вполне обоснованный, а не абстрактно-научный характер.
- Если я не буду бояться декана, мне плохую характеристику напишут!
- Что за детский лепет? Мало ли что написать могут, бумага всё равно всё выдержит, стерпит! На месте постоянной работы оправдаешься самоотверженным трудом во имя коммунизма!
- Так мне теперь ничего не бояться?
- Надо держать себя в определённых фармацевтических рамках, ведь существуют некоторые определённые правила игры. Дальше них выходить не рекомендуется. Учись, как хочешь, только не хватай много отработок, не пропускай нагло занятия. Запишись в какой - либо кружок на кафедре, изредка посещай его. Займись и общественной работой. Вот, например, должность - профорг группы. Название громкое, а делать нечего, только взносы собирай вовремя. Путёвки в санаторий ты распределять не будешь. Не доверят тебе столь серьёзное, ответственное, почти политическое дело, мал ты, неопытен. Выдашь ещё путевки тем, кто в них действительно нуждается, а не тем, кому по рангу положено. А ошибаться в таком деле нельзя! Да и сам себе путёвку не получишь, при всём желании и инвалидном состоянии здоровья. Если только перед самой смертью тебя путёвкой наградят. Выполняй всё это по мере возможности, и вот перед нами образцовый студент-активист!
- Алексей, я уже и так постоянный политинформатор группы, на каждой политпятиминутке всякий день рассказываю о событиях, о которых не слышал. Не говоря уже о том, что не видел, так как телевизора у нас в секции нет. Да и смотреть мне его некогда. Кроме того, у меня комсомольское поручение - ходить к подшефным пионерам. Весь институт шефствует над пионерами школы, а конкретно к ним посылают одного меня. Если я ещё в профорги запишусь, то совсем пропаду. Из наших членов профсоюза взносов не выбьешь!
Действительно, Владимир Цыпляков был постоянно занят беспросветной просветительной работой в своей группе, которая не имела начала и явно видимого конца. Точнее, её рамки были аморфно обозначены пятью годами учёбы. Если преступившим Уголовный кодекс СССР людям давали за их преступления пять лет тюрьмы, то Цыплякову дали пять лет политпросветительных работ за сам факт наглого, циничного и беззастенчивого поступления в институт. Но не один Цыпляков был наказан поступлением в институт безудержной социальной активностью, таких наказанных было много. Каждый имел своё наказание. Но не все отчётливо понимали, что их наказали, а уж тем более, не знали причины этого наказания.
- Вижу, что общественной нагрузки у тебя хватает. Теперь тебе надо заняться постоянной научной деятельностью. Вот доклад сделаешь, а потом уже и практикой займешься!
- Да занимался я, вместе с тобой, забыл разве? Чем это занятие наукой кончилось? Со стипендии меня сняли на месяц. Вот и вся наука! Так у любого охота к науке пропадёт. Вместо поощрения - наказание!
- Да, Владимир, это проклятые американские империалисты так у наших учёных отбивают охоту наукой заниматься. Это самый что ни на есть конкретный наглядный и вопиющий пример их подлого происка. Я о нём на заседании кружка ботаники уже рассказывал некоторым посвященным лицам из числа доверенных студентов. Они осудили империализм и эмпириокритицизм, поддержали тебя полностью морально, но денег у них для тебя не нашлось, для материальной помощи. На компенсацию утерянной от происков империализма стипендии. Ничего страшного, первый блин всегда комом, пойдёшь третьим на аналитику печенку резать к Паяльникову с Тычковым. Если они артачиться будут, скажи мне, я тебя туда через свои каналы запущу. Отказаться они не смогут, у меня в научных кругах влияние есть, авторитет заслуженный, честно заработанный! - Алексей приосанился, выпятил грудь при упоминании о науке и о своей заметной роли в ней.
- А чем в первую очередь заниматься надо: учебным процессом или общественной деятельностью?
- Что за чудный вопрос! Конечно, в любом другом институте надо заниматься учёбой в первую очередь, общественная нагрузка это только как дополнение к учёбе. Но в нашем институте декан придерживается иного мнения. Надо в первую очередь быть активистом - общественником, заседать в профкоме или комитете комсомола, готовить всякие доклады, отчёты, активно сотрудничать с деканом на неофициальном уровне. Ну, а занятия тогда сами собой пойдут. Другой вопрос, что не у всякого такое получится, это всё от таланта зависит. Но, говорят, декан своим активистам помогает! Поэтому рекомендую тебе настоятельно придерживаться мнения нашего декана, пока ты изволишь обучаться именно в нашем институте. Сможешь перевестись в другой институт, так и учись там на здоровье, а тут изволь общественной работой в первую очередь заниматься! Ты Аркадия Фрунзика знаешь?
Цыпляков всё понял, закивал согласно головой, одновременно вспоминая в очередной раз декана и империалистов незлым, нетихим словом, как завещал украинский поэт Т. Г. Шевченко. - Это того, кто на четвёртом курсе учится? Знаю его, кто его не знает, Фрунзика этого.
- Вот он как раз такую методику в жизнь проводит, работает на ремонте машины у декана. Ему все зачёты после этого ремонта легко даются. Можно даже в учебник не заглядывать, только руки преподавателю показать, в моторном масле, ссадины от гаечного ключа. Да сказать, что всю ночь перед зачётом машину декана ремонтировал, по его личному распоряжению.
- Вот мне не повезло, что я не автомастер! Надо было сначала в техникум механизации поступить, а уже потом на фармфакультет подаваться! - Цыпляков горестно вздохнул, посмотрел на свои руки без ссадин и следов моторного масла из машины декана.
- А Федю-садиста со второго курса видел? Того, который всегда в гипсе ходит? Чем он знаменит у нас на факультете, знаешь?
- Федю-садиста я тоже знаю, а знаменит он своим садизмом. Чем же садисту ещё знаменитым быть? Если только гипсом, который он редко снимает, даже находясь на практических занятиях.
- Нет, Владимир, история у него совсем другая. А гипс, который ты имеешь возможность часто видеть, это только следствие его замечательного метода жизни, который он открыл, но не спешит поделиться с товарищами по учёбе. Но я его методику жизни давно разгадал. От меня, любителя древней философии, такое скрыть трудно.
Ещё на первом курсе он очень удачно случайно упал с высоты семи метров. Прямо на цементный пол с потолка ремонтируемого лекционного зала. Сломал пяточную кость, разбил голову. После этого он успешно сдал подступившие экзамены. Его особо и не спрашивали. Как посмотрят на его загипсованную голову, из которой только один глаз удивлённый торчит, неизвестно, куда смотрит, да ногу, так и ставят сразу четверку, из глубоко человеческого сострадания. Увидел это молодой Федя, стал извлекать из этого прибыль и прибавочную стоимость, как завещал Карл Маркс всем своим последователям-марксистам. Его тогда садистом ещё никто не называл. Это потом его такой умной кличкой наградили. Федя сразу сообразил, что если себя покалечить хорошенько, то на экзаменах ему хорошую оценку без лишних вопросов любой преподаватель поставит, исходя из гуманизма человека в белом халате. Тем более, что об этом гуманизме часто на занятиях говорят, даже спорят часами увлечённо, приводя примеры. Стал Федя калечиться, как только увидит приближение очередных экзаменов. То руку себе сломает, то ногу, то челюсть ловко выбьет. Вот так люди к знаниям идут, хромая, Владимир. Через тернии к звёздам, со специально выбитой челюстью! У каждого свой путь к знаниям и диплому, особенный. С тех самых пор его и стали одногруппники садистом звать. А ведь он добрейшей души человек, мухи зря не обидит. Я сам тому свидетель, как они по нему ползали, а он их и не бил, не обижал действием или другим противодействием, дурным словом. Что уж тут говорить о других индивидах в белых халатах, к которым он относится со всевозможной добротой, если он мух даже не ловит. А ты совершенно неправильно его кличку расшифровал, Владимир! Да, именно о таких героях в старых классических романах писали. Кто перед ним Рахметов со своими дурацкими ржавыми гвоздями в кровати? Никто! Этот Рахметов просто надуманная персоналия из фантастического рассказа о светлом будущем, глядя из тёмного прошлого. А Федя - реальный неприметный герой нашего времени! Вот о таком классики литературы и говорят - какой матёрый человечище! Хотя правильнее называть его не садистом, а садомазохистом, как нам велит философская наука.
Понятное дело, что с этих пор Цыпляков стал смотреть на случайно встречаемого в коридорах института Федю-садиста с громадным уважением, которое тот действительно заслуживал. Не всякий индивид сможет сам себе руку или ногу сломать ради праздника сессии!
Цыпляков посмотрел на свои руки, ощупал ногу. Нет, покалечиться ради сессии он не сможет, как бы не боялся предстоящих экзаменов. А как ты, уважаемый читатель? Способен ли ты на такой героизм в мирное время, ради получения заветного диплома? Созрел ли ты до такого?
Вот уж действительно, много незаметных, но чрезвычайно мудрых и удивительных героев училось у нас на факультете, философов-натуралистов разного толка, пошиба и направления, вплоть до малоизученного и почти неизвестного науке членовредительского. Не зря так много кафедр обучало студентов многочисленным философским дисциплинам. Среди них были: история родной всем КПСС, диалектический материализм, исторический материализм, политэкономия капитализма, политэкономия социализма, научный атеизм. Поэтому обучаемые были чрезвычайно подкованы во всех вопросах философии, могли практически претворять в жизнь свои глубокие теоретические знания, навыки, умения.
А теперь пора переходить к империализму, который всегда был активным участником многих мероприятий и акций в нашем институте. О нём не давали забывать студентам, да и забыть его было совершенно невозможно, так как от него непрерывно происходили всякие пакости, гадости и неприятности, как крупные, так и мелкие. От этого гнусного империализма доставалось всем - и неопытным студентам, и зазевавшимся преподавателям. А в самом институте от него непрерывно творились разные беспорядки и безобразия.
Надо сказать, что не зря недолюбливал всяких там проживающих в Америке, Азии и Африке империалистов студент Владимир Цыпляков, сам проживающий в глубокой провинции, куда иностранцы просто не допускались компетентными органами. Тем не менее, не так давно, летом прошлого года, вышла у Цыплякова с ними, то есть империалистами, форменная неприятность. Да не мелкая, а крупных размеров. Это для империалистов потеря 40 мятых советских рублей - мелочь неприметная. Для студента Цыплякова это были большие, социально значимые деньги.
Где же в таком случае и как мог столкнуться с империализмом лоб в лоб студент Владимир Цыпляков, спросит сообразительный читатель?
А дело с очередной неприятностью от империализма развивалось так.
Широко раскинулась Казацкая степь в одной из областей центральной России. Ни разу не касалась её полей лопата трудолюбивого крестьянина, не пахали её плугом, не ходили по ней с бороной. Совершенно нетронутая лежала Казацкая степь землепашцами. Даже бомбы на неё не бросали во время последней войны, экономили. Нет других таких мест в Европе, которую трудолюбивые европейцы перекопали вдоль и поперёк по много тысяч раз подряд, или же с недолгими перерывами. Поэтому попала Казацкая степь в программу UNESCO по защите, охране и изучении её нетронутой человеком почвенной и растительной структуры. Запретили её пахать современным колхозникам, несмотря на всеобщую нехватку хлеба и другого продовольствия в нашей стране.
Много в степи трав. Многие из этих трав лекарственные. И вот по международному разделению труда ведут большую научную работу со степью три страны. Каждая страна в меру своих сил и материальных возможностей.
США наблюдают за степью из космоса. Мощная стоит на их спутниках аппаратура, номера машин фотографирует, каждый цветок рассмотреть можно, пестики с тычинками пересчитать, при желании. В разном диапазоне просвечивает эта аппаратура Казацкую степь, наблюдает за развитием экосистем, где что растёт, где и как суслики завелись, другая степная живность, как идёт накопление перегноя. Очень это американцев интересует, особенно скорость накопления перегноя, образование гумуса, процентный состав его компонентов.
Чехословакия тоже вносит свой посильный вклад в изучение уникальной степи. Приехали чехи в наш город, поселились в палатках на окраине степи. Стали запускать радиоуправляемые модели с фотоаппаратами и другой своей аппаратурой. Летают игрушечные самолётики над степью, работают, облучают, фотографируют, тоже степь изучают.
А от великой и могучей страны СССР, по самим плантациям и делянкам, на карачках, совершенно самостоятельно, без помощи каких-либо сложных механизмов, отечественных или иностранных, ползал студент Алексей Говоров. Ползал из года в год, подсчитывая динамичный рост популяции.
Порядки в степи были строгие, чисто научные. Это тебе не центральная площадь города имени Карла Маркса, не парк культуры имени Макса Горького, где можно бычками от сигарет разбрасываться, да стаканчиками от мороженого урны забивать, бросать пивные бутылки куда попало, в том числе и в случайных прохожих граждан.
В степи нельзя было плеваться, курить, громко говорить, дёргать из земли ромашки, гадать на них о результате будущего экзамена, а уж тем более отправлять как попало естественные надобности, нарушая этим естественный оборот веществ, накопление гумуса.
Один раз в помощь Говорову отрядили Цыплякова, но тот по слепоте затоптал часть наблюдаемой из космоса популяции. Это моментально заметили американцы с орбиты. И через UNESCO попросили срочно отозвать второго помощника, как нарушающего природный экологический баланс в регионе.
За нарушение природного экологического баланса в охраняемой UNESCO зоне и крупный международный скандал Цыплякова, как известного всему институту мелкотравчатого хулигана, сняли со стипендии на месяц. И тотчас выгнали из степи, без права возврата в неё. Навсегда.
Обстоятельства навечного отлучения от степи совпали с другим неприятным инцидентом, в который совершенно непроизвольно втянули случайно подвернувшегося студента Владимира Цыплякова, вляпали и запятнали его фамилию.
Километрах этак в 12-15 от места бурной научной деятельности Цыплякова, в лощинке, кто-то, абсолютно неведомый советской науке неизвестный, навалил крупную кучу. Может, это был человек, или же группа людей, а может, и кабанчик какой случайный, приблудившийся из лесостепи по своим кабаньим делам. Саму кучу строгому химическому анализу для определения авторства не подвергали. Но так как хозяина кучи не нашли, то кучу оприходовали и списали на Владимира Цыплякова.
Другой бы студент сразу глубоко опечалился данному событию, портящему его блестящую научную карьеру. А тем более, репутацию в широких научных и учебных международных кругах. Цыпляков же сильно не горевал, а даже наоборот, радовался этому. Он очень радовался, что со стипендии его сняли не до конца семестра, а только на месяц.
Эта приятная, целиком меркантильная мысль, абсолютно чуждая передовому гражданину СССР, грела его до сих пор, холодной зимой, в злые морозы и холодные метели. Видимо, поэтому Цыпляков так хорошо переносил частые перепады температуры от полного замерзания к полному перегреванию, и обратно, от перегревания к полному замерзанию.
С тех самых пор Говоров ползал по популяции чабреца один, в гордом одиночестве, протирая единственные штаны в пользу прогрессивного мирового сотрудничества, отстаивая этим честь передовой советской науки перед лицом коварного империализма, месяцами висящего на орбите. Так Говоров лично участвовал в международном разделении труда между многими странами. Об этом он рассказывал на кафедрах общественных наук института всем желающим, а также некоторым другим, присланным на лекции строгим приказом от декана.
Тем для докладов ему хватало. Тут было где развернуться опытному софисту - ботанику: "Космос и наука на земле", "Международное разделение труда", "Как могут сотрудничать капиталистические и социалистические государства", "Что такое СЭВ, и как он работает у нас в поле". У него были даже лишние темы для докладов, он отечески делился ими с желающими, также как и некоторыми несекретными материалами статистики.
Цыплякову с научной работой что-то не везло.
Говоров продолжил свою мысль, пытаясь адаптировать Цыплякова в стройные ряды строителей светлого будущего на планете:
- Перед деканом валяй "Ваньку", он всё понимает и примет как должное. Но не груби! Покайся во всех грехах, если потребуется, он это любит! Даже в тех, которые ты не совершал. Как святой отец, отпустит он твои грехи, грешки и прегрешения, мнимые и реальные, предварительно сняв со стипендии на месяц. Так зато расстанетесь после этого как лучшие друзья! Так, а теперь пора заняться практической частью, а то не успеем микстуры сделать.
Всю практическую часть Цыпляков зубрил учебник. Все манипуляции с микстурами Муськиной и Озеровой он провёл удачно. Это помогло ему справиться с неукротимыми позывами ко сну, освоить ценный учебный материал. За 15 минут до конца занятий он сходил в группу Говорова и взял у него три микстуры, предварительно наклеив свои этикетки клейстером.
- Только скорее приноси назад, я их не сдал ещё! - предупредил Говоров.
Цыпляков вернулся в свою комнату, бойко ответил теоретическую часть занятия своему преподавателю. Ему исправили неуд на удовлетворительную оценку три в журнале занятий.
- А я успел и практическую часть сделать! Вот, посмотрите, это мои микстуры стоят! - Цыпляков продемонстрировал микстуры Говорова, но со своими этикетками.
Преподаватель посмотрела на столы студентов. Перед каждым стояли по три микстуры, приготовленные к сдаче, с этикетками, на которых были написаны их имена. Преподаватель попробовала на вкус произведения Цыплякова. Не подкрашенная ли это ловко вода из-под крана? Нет, вкус содеянного Цыпляковым полностью соответствовал теме практического занятия.
- Это очень странно, Цыпляков, как Вы это всё успели!? А почему бы Вам всегда так хорошо не заниматься? - сказала она, снимая неуд и с практической части занятий. Этот риторический вопрос остался без должного ответа, то есть просто повис в воздухе.
- Занятие окончено!
Счастливый Цыпляков бегом бросился к соседям с микстурами в руках, на ходу меняя этикетки, на которые ставилась фамилия изготовившего их студента и номер группы. Цыпляков очень старался, а потому успел.
Говоров давал выход своим сильным эмоциям только в коридоре, уже одеваясь, когда рядом не было надоевшего ассистента с кафедры технологии:
- Пристал, ко мне, как пиявка, где твоя тетрадь, да где твоя тетрадь!? Как ему объяснить, такому старому бестолковому лбу, не в тетради должно быть, а в голове! А у кого в голове нет, тому самая большая и толстая в мире тетрадь не поможет! Сам всё по тетради читает, и думает, что все такие, как он, бестолковые!
Говоров изрыгнул несколько малоизвестных проклятий на шумерском языке, добавил к ним и несколько латинских фраз в адрес своего ассистента на кафедре аптечной технологии, которого все дружно звали "Дед Цук", и который так регулярно досаждал ему тетрадями, ручками, карандашами да и самими ненужными технологическими знаниями. А всю его группу просто терроризировал провокационными вопросами, типа - "Вспомните точное определение pH, которое вы должны были знать с первого курса?". Многие одногруппники Алексея втихую возмущались, кто этому "Деду Цуку" право дал на третьем курсе устраивать повторно опрос по материалу первого курса, по которому благополучно сдали все экзамены и зачёты. Но вслух свои мысли громко высказывать боялись. Грозен был в своём праведном гневе "Дед Цук", вельми грозен, да и опасен зело. Но досадить самому Говорову определением pH он никак не мог, несмотря на всю свою грозность да и явную опасность. Не получилось ему досадить Говорову и устройством ртутного электрода, строением оперона, потенциометра. А устройство спектрофотометра Говоров знал ещё лучше самого ассистента. Говоров всегда мог ответить ему на все вопросы первого курса, как и некоторых последующих курсов. Ручек же своих у него никогда не было. Он обычно стержнем писал, или запасной ручкой оппонента Загребухина. Что всегда крайне нервировало и дополнительно душевно травмировало оппонента Загребухина, доводило его до временного заикания в многочасовых вечных спорах о главном и побочном.
А вот остальные студенты группы продолжали страдать совершенно безвинно, подвергаясь хаотичным опросам ассистента за прошлые годы. Сам же грозный ассистент на свои злокозненные вопросы отвечать не спешил, опрашивая по кругу собравшуюся на занятия группу. Когда очередь отвечать доходила до Говорова, он и отвечал на все странные вопросы старого ассистента, имеющие косвенное отношение к теме занятия. Вполне возможно, что сам ассистент ответов на некоторые свои вопросы не знал, а поэтому старался получить их у своих студентов. Если же и Говоров не мог ответить на вопрос деда, то сам дед никогда не спешил объяснить суть вопрошаемого. А вопрос "повисал" в воздухе, якобы до следующего занятия.
Алексей косо одел примятую шапку, вынутую из рукава скрученного пальто. Потом как ни в чём не бывало, деловито и спокойно, будто не ругался пять секунд назад на латинском и шумерском языках, спросил у Цыплякова, пытающегося законспектировать его ругань на обрывке шпаргалки:
- У тебя от старшекурсников дарёная тетрадь по аптечной технологии сохранилась?
- Да была такая!
- На тумбочке лежит, или под столом с луком валяется?
- Наверное, на тумбочке. Или рядом, на полу. А, может, кто и под стол её бросил. Сам знаешь, её многие у нас время от времени изучают. Поизучают, поизучают и бросят где попало. Бывает, даём в соседнюю комнату, но ненадолго. Загребухин надолго давать не разрешает. Вдруг потеряют!
- Я возьму её, временно. Показать тут одному надо, давно он её не видел!
- Бери, какие проблемы, она же собственность всей нашей комнаты. Показывай хоть всем на улице, только назад принеси!
- Ещё 30 минут до общественных наук, я успею, ты мне только ключи от комнаты дай! - Говоров, получив ключи от Цыплякова, с места рванул крупной рысью в сторону общежития, расталкивая встречных прохожих.
Часы на здании главного корпуса института показывали 15.30. А к Цыплякову в это время подошла староста его группы. Да не просто подошла, а обратилась к нему с официальной речью от лица самого деканата:
- Цыпляков, я ещё раз напоминаю Вам, что сегодня в 17.00 конференция! Вы не забыли, что направлены делегатом от нашей группы, как политинформатор?
- Это что ещё за конференция?
Староста группы презрительно посмотрела прямо в красные, как у больного трахомой кролика, глаза перезанимавшегося очередной наукой Цыплякова.
- Я так и знала, ты как всегда всё забыл! Как с вами трудно работать! По сто раз одно и тоже напоминаешь, а они все равно забывают! Никакой ответственности, прямо как в детском саду, в младшей ясельной группе. Вам декан о карьере каждый день напоминает, что скоро большими начальниками станете. А я бы вам и старой швабры не доверила, сразу потеряете! Я просто удивляюсь такой странной несерьёзности, недостойной студента третьего курса! А конференция профсоюзная, общеинститутская, отчетно-перевыборная. Пойдёшь на неё вместе с профоргом нашей группы Мариной Озеровой. Надеюсь, что знакомить вас не надо. Делегатов сегодня раньше отпустят с занятий, учти это Цыпляков.
Цыпляков совершенно впервые услышал сейчас об этой своей благородной миссии, посещения делегатом группы профконференции. Поэтому он сразу попытался отказаться от этой почётной обязанности, внезапно навешанной на него какой-то неизвестной вышестоящей организацией. Но это у него не получилось.
- Мало того, что я политинформатор, так меня ещё как политинформатора на профсоюзную конференцию запирают! А когда же мне прикажете к занятиям готовиться, когда к пионерам ходить? Я хочу положительные оценки на занятиях получать, а не сплошные отработки, мне знания нужны!
- Радовался бы, что тебе доклада не дали готовить за полчаса до конференции, да на десяти листах! И потом выступать с ним самому, перед спящими лицами в зале! Да ответить на все уточняющие вопросы декана или ректора.
Эти слова остановили долгие пререкания Владимира Цыплякова.
Пока Цыпляков выяснял долю своего участия в назревшей профсоюзной конференции, свою роль в процессе её протекании, студенты группы не теряли времени зря. Они активно обсуждали тему предстоящего занятия, семинара по общественным наукам, выясняли непонятные для себя вопросы. Для Владимира все эти вопросы были непонятные.
Сразу после разговора со старостой Цыпляков узнал тему сегодняшнего занятия у обсуждавших её студенток и кое - как успел прочитать первые четыре листа учебника, ещё до захода преподавателя в аудиторию. Остальные восемнадцать листов он изучить не успел. Потому его знания сегодняшней темы занятия отличались определённой отрывистостью, неполнотой и вполне закономерной ущербностью.
В это время мимо пробежал запыхавшийся и раскрасневшийся Говоров, с заметно посвежевшим от регулярных занятий спортом лицом. Он вернулся из общежития с тетрадью по технологии, теперь ему нужно было показать её ассистенту кафедры аптечной технологии. Поэтому Говоров, не останавливаясь, не переводя дыхания, не обсуждая проблем семинара по общественным наукам, побежал иноходью дальше.
Озадаченный грядущей профсоюзной конференцией Цыпляков напряг безвольные мозги, оторвался от учебника по историческому материализму. После этого он предпринял ряд удачных мероприятий, о которых я расскажу несколько позже. Мероприятия эти были целиком связаны с предстоящей конференцией, о проведении которой Говоров ещё не знал, так как бежал показывать тетрадь любопытному ассистенту. Но он тоже числился в списке делегатов конференции от своей группы, как активист - общественник, лектор курсового значения.
В 16.00 начались занятия на кафедре исторического материализма. На таких кафедрах занятия проходили в удвоенных группах. Группы Цыплякова и Говорова занимались вместе. Обычно Цыпляков с Говоровым торжественно сидели на первой парте, перед носом преподавателя. Говоров, как знаток общественных и прочих наук, а Цыпляков - просто за компанию. И ещё потому, что мест на задних рядах не хватало на всех желающих, а Владимир всегда опаздывал.
Напомню, что несколько лет назад Говоров с успехом и медалью окончил медицинское училище. Теперь к занятиям по общественным наукам он не готовился вообще, принципиально. А когда его спрашивали, отвечал по памяти, используя все свои ораторские приёмы и своё прекрасное знание философии ещё с детства, в том числе некоторые наработки по своей теории. Щедро, пугая любого преподавателя, сыпал цитатами от товарищей Троцкого, Бухарина, Мао-дзе-дуна, Каутского, часто к месту и не к месту вспоминал Марка Туллия, Сенеку, Конфуция, не говоря уже о любимом Плутархе, с его многочисленными историями из жизни всяких великих цезарей на латинском языке.
Обычно преподаватели общественных наук латыни не знали, поэтому им было трудно оспорить истины от самого Марка Аврелия на латинском языке, которые не всегда спешил перевести на русский язык опытный студент-отличник Алексей Говоров.
Один маленький штрих Алексей мог обрисовывать двумя десятками больших предложений. Когда это было выгодно, Говоров пускался в долгий спор с преподавателем, мастерски используя хорошо известные ему приёмы софизма, оттягивая время опроса группы, на которых его согруппникам могли поставить неблаговидные оценки. Которые совершенно не красили их печальных обладателей.
В этих спорах ему иногда ассистировал Владимир Цыпляков. Это бывало в тех редких случаях, когда у Цыплякова успевал побывать в руках достаточное время учебник по историческому материализму. И когда тема занятия совпадала с изученными Цыпляковым параграфами. Иногда он их путал от постоянного недосыпания и общей невнимательности, порождёнными хронической рассеянностью к событиям жизни.
Но сегодня ни Говорову, ни Цыплякову спорить с преподавателем не хотелось, несмотря на все очевидные и неоднократные провокации с его стороны. Хроническая усталость брала своё. Кончалось время действия Павловской микстуры, простимулировавшей Цыплякова на время практических занятий по аптечной технологии. Спасибо ей, она позволила Цыплякову счастливо избавиться от очередной двойной отработки, громких позорящих выступлений товарищей на комсомольском собрании, ужаса встреч с ожесточившимся на двоечников деканом факультета.
Цыпляков смотрел совершенно пустым, осоловелым взором, на качающийся ботинок преподавателя, то приближающийся, то удаляющийся от его лица в определённой системе сложных ритмов. Временами его глаза закрывались, он начинал сопеть и хлюпать забитым носом во сне.
Вначале преподавателя это коробило, а потом он стал делать вид, что спящий на первой парте Цыпляков ему совсем не помеха при изложении нового учебного материала занятия группе. Поэтому он спокойно рассказывал о земельной ренте второго порядка, не рассчитывая на внимание и вопросы обычно любопытного студента Владимира Цыплякова. Этот вопрос о земельной ренте был куда важнее фармакологии, или фарманализа, поэтому изучался с особой политической тщательностью, даже скрупулёзностью. Надо было донести до каждого студента значение вопроса земельной ренты второго порядка в феодальных княжествах средневековой Германии. Ведь этому вопросу уделяли в своё время большое внимание самые главные классики нашего народа - К. Маркс и его вечный спутник Ф. Энгельс. А потому это было просто необходимо знать всем философам - провизорам через 150 лет после их смерти, обучающимся в захудалом губернском городке в другой стране и совсем не на философском факультете. Это было просто необходимо для более качественного оказания помощи больным и умирающим, страдающим от общего расстройства желудка, кашляющим на окружающих, плюющимся палочкой Коха. Очень жалко, что рядом с каждым будущим марксистом не было каждого будущего Ф. Энгельса, всегда готового прислать по первой просьбе пяток - другой ящиков коллекционного бургундского винца. Или же ссудить безвозвратно деньги на покупку хорошего автомобиля, квартиры, на празднование весёлой встречи с друзьями всего квартала. А ведь студентам так хотелось буквально во всём походить на легендарного, овеянного легендами бунтаря К. Маркса в его реальной буйной жизни!
Однако, если бы провизор стал рассказывать больному о земельной ренте второго порядка, в ответ на настоятельную просьбу больного дать верное средство от желудка, непоправимое могло бы случиться прямо в аптеке. Тут бы даже большой групповой портрет К. Маркса с Ф. Энгельсом с семьями, друзьями и прислугой в полном ассортименте не помог. А если в ответ на просьбу помочь избавиться от ревматических болей провизор счёл бы нужным подробно рассказать о К. Марксе и земельной ренте первого порядка, то что бы мог подумать больной о таком "занемогшем" провизоре? Только что-то очень плохое! Как могли помочь эти интересные в философском плане знания будущим специалистам в их профессиональной деятельности, никто из них не знал. Земля в передовом обществе будущего, то есть в СССР, не являлась товаром, не продавалась, не закладывалась, не арендовалась, и поэтому использовалась как попало. Какая там, к чёрту, земельная рента второго порядка?
Преподаватель философии, будучи тактичным человеком от природы и всему последующему воспитанию, будить Владимира Цыплякова на занятиях не стал. Но в отместку поставил ему в журнал жирную двойку, обведя её ручкой дважды.
Об этом неприятном для себя инциденте Цыпляков узнал только через неделю. Лично от декана, на лекции, почти случайно, спокойно отдыхая на задних рядах. Когда стали зачитывать вслух имена имеющих отработки по общественным дисциплинам, для всеобщего осуждения и наглядного позора.
В перерыве Говоров, чтобы вывести из дремотного состояния Цыплякова, рассказал ему поучительную историю из жизни ассистента Матвея Евдокимовича Сидоркина. Эта бесхитростная, совершенно простая житейская история, чуждая буржуазных прикрас, наложила большой отпечаток на всё последующее мировоззрение студента Владимира Цыплякова, который иногда подумывал о карьере ассистента на одной из многих кафедр института. Особо льстили ему слова Говорова о его, Владимира Цыплякова, педагогических талантах, которые внезапно заблистали яркими красками в мутной истории с пионерами и школьниками страны. И от которой у него впоследствии появилась впечатляющая запись в характеристике, крайне дурного свойства и просто отвратительного содержания.
Говоров взял в одну руку учебник по биохимии, в другую по истмату, и размахивая ими от некоторого избытка чувств и излишка информации при воспоминаниях, совсем рядом с лицом сонного Цыплякова, начал эмоциональный исторический рассказ из своей жизни в колхозной деревне:
- Были мы тогда в колхозе на традиционных сельхозработах. Так получилось, что попали вместе, Сидоркин, я и Загребухин, из мужиков. Ну, и девицы нашего курса с нами, конечно, куда от них деться во время уборки. Ты меня хорошо знаешь, я не пью принципиально. От пьянства одни неприятности, да денежные потери, всякий бытовой травматизм, вплоть до случайного летального исхода. А это меня не привлекает, у меня другие планы в жизни.
Вот, бывало, такая скукота вечером после работы, Горация не почитать! Овидия с Плутархом я с собой взять забыл, очень спешно собирался, вообще едва успел до автобуса вовремя добежать. Так хоть на стену лезь! Да стены рядом нет, только широкое Русское поле. Ну а разрозненные экземпляры газет, которые там были с 1953 года по 1969 год, я уже успел по несколько раз прочитать, и выучить для будущих политинформаций в группе.
Кстати, интереснейшие статейки попадались! Песни всякие типа: "Сталин и Мао слушают нас". Оказывается, наш нынешний друг и союзник по борьбе с империализмом Иосип Броз Тито тогда именовался в прессе не иначе, как кровавая собака и подлый подручный всего злодейского мирового империализма, вот как интересно! Вот ведь как получается, что даже неистовые марксисты-ленинцы немалого масштаба временами крупно ошибаются в своих верных оценках современности. А цитаты товарища Мао-дзе-дуна как хороши, ими обогатился весь наш всемирный марксизм: "Америка - бумажный тигр", "Винтовка рождает власть", особенно понравилась последняя - "На чистом листе бумаги можно нарисовать новые, красивые иероглифы!". Это значит, что можно всё разрушить, поломать, а потом снова на развалинах красиво жить начать, с чистого белого листа, зимой в поле. Такая ерунда нам, марксистам, не страшна, как зимовка в чистом поле! Такие вот интересные для нас марксистские мысли периода культурной революции в родственном нам коммунистическом Китае. Там таких цитат много было, я их все в свой блокнот выписал, теперь на занятиях общественных наук как пример китайской коммунистической мудрости приводить буду.
Никита Сергеевич Хрущёв коммунизм пообещал к 1980 году построить, поэтому радуйся, Цыпляков, ты уже почти полностью в коммунизме живешь. А вот сам он не дожил, бедолага, до этого общенародного счастья! А как хотел, как спешил к этой своей заветной цели! Гнал вперёд людей, технику и науку, подгонял промышленность!
- Неужели, а почему тогда он у нас немного ущербный получился, не по учебнику, которым ты у меня перед носом машешь? Большинства продуктов людям не хватает, и почему деньги ещё не отменили?
- Я думаю, что это нам так мировой империализм здорово подгадил, развязал гонку вооружений, с ядерными бомбами и межконтинентальными ракетами. Гонка подорвала нашу передовую промышленность и передовое сельское хозяйство. Туда все деньги и пошли. У нас на руках только остатки остались, проверь свой кошелёк для наглядности!
Цыпляков поковырял пальцем в своём тощем кошельке мелочь, согласно кивнул головой Говорову.
- Поэтому и получился у нас такой ущербный коммунизм. Я так думаю, что деньги постепенно у всех порядочных людей кончатся, а там дальше коммунизм автоматически наступит, уже полный. Это сейчас только его первая стадия такая, развитой социализм называется, дальше дело быстрее и лучше должно пойти. Но ты об этом сильно не распространяйся, Владимир, среди народа. Партийное начальство этой ущербностью сильно недовольно, переживает очень, мучается. Не сыпь им соль на рану. Плохо это кончиться может!
А Никита Сергеевич ещё поторопился последнего преступника всем прилюдно показать. Непонятно, где он его выискать собирался, среди младенцев, что ли, не знаю. Да и по какому признаку среди младенцев можно преступника найти, тоже не знаю. Теорию Ламброзо признали к тому времени несостоятельной, да наверное, Никита Сергеевич об этом не знал, у него слишком много забот было. Может, он хотел преступником по разнарядке назначить, был у нас в тот период такой научный способ, так проще преступников выявлять.
- Неужели последнего преступника обещал прямо в газете показать?
- Да не в газете, а по телевизору. В газете только об этом сообщили, в большой редакционной статье, на всю первую страницу, с рисунком Мавзолея.
- Он собирался последнего преступника прямо с Мавзолея народу показывать?
- Не утрируй, Владимир, я не знаю точно. Он его должен был по телевизору показывать, а откуда, в статье не писали. Может, в Мавзолее, а может, в Кремле, прямо на очередном заседании ЦК или правительства.
- А точно это, может, газета фальшивая была?
- Зря ты не веришь, Владимир! Ну представь, кто будет старую газету в глухой деревне подделывать, там и новую газету никто подделать не сможет. А всё потому, что не знает, как вообще эти газеты в городах делают, да для какой такой цели. Ведь для нужной народу цели больше чистая бумага подойдёт, чем со свинцовым шрифтом. Для курения самокруток тоже чистая бумага предпочтительнее, всё меньше свинца в лёгкие попадёт. Вот ты скажи, сам-то ты знаешь, как из листа простой писчей бумаги газету "Правда" сделать, ручкой и карандашом, с применением стиральной резинки Муськиной?
- Честно и прямо скажу, что нет!
- Ну а чего тогда зря сомневаешься, рассказ только мутишь! А какие стихи замечательные, я их тоже себе выписал. Да что выписывать, это не Гумилёв, я их так всегда наизусть помню:
Ушла зима, пришло лето,
Спасибо партии за это!
А на поле свекла в гуртах. Девушки песни поют. Но совсем не про замечательного товарища Сталина, или кровавую собаку Иосипа Тито, вместе с душевным товарищем Мао-дзе-дуном, а всё больше народные, про полюшко поле.
Далеки они были от идей марксизма, совсем далеки, собирая свёклу. Хотя преподаватель одной из кафедр марксизма, старый коммунист с человеческим лицом, Хвательсон, забредал к ним временами из соседнего колхоза. А как забредал, так и продолжал тут свою активную пропаганду, перемежая её наглядной агитацией, внимательно слушая по ночам детекторный приёмник в сарае. Иногда он ходил ещё дальше, слушать телефонные звонки в контору самого председателя колхоза. Когда для этого важного политического мероприятия выпадал свободный часок-другой, третий-десятый. А утром, в привычное для студентов время, рассказывал своим подопечным о событиях в мире и своей стране, ставшем родным колхозе. Одновременно в среде студентов выпускался некий боевой листок, пришпиливаемый ржавыми гвоздями к стене сарая, где обретался на ночь сам Хвательсон, вместе с человеческим лицом. Листок бурно живописал подвиги означенного Хвательсона на ниве сельского хозяйства страны, прославлял славную мудрость его руководства свекловодством, садоводством, скотоводством, кролиководством и другими важными сопутствующими отраслями, включая коноплеводство. Хвательсон совершенно не обращал внимания на отсутствие интереса студентов к руководимому им мудро сельскому хозяйству. Он настырно продолжал поэтическое воспевание Сизифова труда яркими красками в их молчаливой благодатной среде. Никто из студентов не мог остановить счастливых излияний его мудрости, радости и словоблудия, регулярно проистекающих на фоне красот природы колхоза. Только однажды ночью чья-то вражеская рука неровно оторвала кусок боевого листка, прямо по названию, и использовала его по прямому назначению, действительно очень нужному для человеческого организма делу.
Злые языки на краю поля утверждали, что это сделал студент Болеслав Загребухин, когда его припёрла ночью вульгарная физиология. На другом конце поля другая партия злых женских языков совершенно точно утверждала, что сие деяние совершил другой студент, любитель всяческих дискуссий, полемики и прочих наглядных методов агитации, в том числе боевых заборных и подзаборных листков, Алексей Говоров. Якобы деяние это было вызвано сразу двумя значимыми причинами: подпирающей насущной физиологической потребностью и политическим несогласием с названием боевого листка на заборе. Насущная потребность возникла вполне закономерно, так как Говоров не успел должно подготовиться к будням колхоза, опаздывая на погрузку в автобус. Политическая составляющая заключалась в том, что Говоров предлагал изменить русскоязычное название зовущего вперёд, к подвигам, листка "Фармацветик" на полностью латинизированный вариант этого же названия. А чтобы Хвательсону было непонятно, что о кролиководстве и вобловодстве думают многие студенты при ползанье по мокрой борозде, собирая на себя всевозможную грязь с насекомыми, вести записи и корреспонденции с неубранных полей Родины целиком на немецком языке. Впрочем, статьи на английском и латинском языках совсем не отрицались.
Цыплякова к этой неприглядной истории привязать не удалось, так как он находился на других работах, в районе института. Что же произошло на самом деле, история стыдливо умалчивает.
Однако нам пора продолжить рассказ самого Говорова о дальнейших событиях в породнённом колхозе.
- Да, вот Сидоркин с Загребухиным выпьют, что Бог послал, да сидят, смотрят, как наши девицы нехотя свёклу дёргают, и начинают каждый свою прошлую жизнь вспоминать. Или смотреть, как солнце за горизонт закатывается, вот красота какая!
- А почему нехотя дёргают?
- Потому, что по определению классиков марксизма-ленинизма, в частности, лично товарища Карла Маркса, рабский труд наименее производителен из всех возможных, как его ни стимулируй угрозами, в том числе и теоретическими работами товарища Берштейна-Троцкого. И вообще, Цыпляков, как будто ты не изучал классиков марксизма сам, зачётов успешно не сдаёшь! Надо больше головой думать, а не другими частями тела. Не умеешь ты ещё известные тебе факты обобщать, в этом твоя главная беда, диалектик ты слабый. А ведь в диалектике такая сила! По нашей диалектике из мухи слона сделать можно! Надо тебе больше самообразованием заниматься, я тебе потом Фрейда с Каутским почитать дам. Сколько свёклу не дёргай, всё равно её снегом присыпет, или в земле, или в буртах. И вся она погниёт, или же большая часть её. Этот печальный факт не может стимулировать копательные работы с оплатой в 50 копеек за два месяца. И не перебивай, с мысли собьёшь, нить в рассказе потеряется! И так спать хочется, сил нет, а надо культурно отсидеть ещё два часа!
Так, вот Загребухин рассказывал, как он в Ленинграде в мединституте учился, какие там порядки были замечательные. Очень он переживал, что его оттуда за неуспеваемость и хронические непосещения занятий отчислили. Теперь, говорит, бросил бы дурью маяться, в карты на деньги играть, да не возьмут меня назад. Поздно уже, застрял я тут, в этой глухой дыре, вместе с вами, милые друзья - фармацевты. А сам чуть от пьянки не плачет, после нашего института вспоминая ленинградский! Да, вот так он глубоко переживал учёбу в нашем славном институте. Ну, а Сидоркин, известный народный сказитель кафедрального масштаба, рассказывал о некоторых порядках на своей кафедре, приколах своей тяжёлой преподавательской жизни. И ты знаешь, оказывается, не только студентам в нашем институте тяжело живется, некоторым преподавателям тоже очень тяжело!
Как-то раз спросил Загребухин Сидоркина прямо, интересно ли работать ассистентом на кафедре? Стоит ли стремиться на эту работу после окончания института?
Вот и повел Сидоркин свой неторопливый житейский рассказ, глядя, как солнце садится за стог сена на далёком краю поля, отгоняя уставших за день насекомых маханием лопушка.
- Если смотреть собственно на работу ассистента, то, в общем и целом, жить можно. Но только имея крепкое подсобное хозяйство. Я вот имею дом, гараж, пасеку, автомобиль "Москвич", поросёнка, жену, да ребёнка. Вот только сильно докучают два обстоятельства: научная и общественная работы. Столько всего на мою бедную голову сразу свалилось, что и медком заняться некогда, весь день на работе, абы чем занят. Приходится качать его по ночам. Как поступил на работу, так первым делом мне сразу дали сектор уборки институтского двора. Конечно, достался самый плохой участок, около помойки. Бак с мусором кто опрокинет, а я собирай да отвечай за разбросанное в округе!
Так какие-то негодяи не могут спокойно мимо бака пройти, всё его переворачивают, в мусоре ковыряются, разбрасывают его по территории. Думают, что туда кто что ценное выбросит. Да, бывает, кроликов на лабораторных занятиях затравят, а потом выбрасывают. Или с какого мертвеца одежду снимут, прежде чем на препараты его пустить, да выбросят в бак. Ну а эти пришельцы ковыряются, через все щели в заборах на нашу помойку лезут. Другим, кто главнее, тем участочки получше достались для уборки. Убирать надо каждый день, а то сколько мусора с помойки накидают из перевёрнутых мусорных баков. Дали мне в помощь подшефную группу, чтобы они помогали мне участок обрабатывать. Да и следить, конечно, чтобы отработок у них и прогулов меньше было. Пусть лучше помойку убирают, чем где попало шляться, прогуливать, да горячительное по подворотням в дурной компании пить!
Вот соберёмся, значит, после занятий дружно, по моему приказу, осмотрим пристально полученные каждым оценки за прошедшую неделю - и откуда хоть столько много отработок накидали! А мне за их успеваемость перед деканом лично отвечать. Они двойки получают, а ругают в деканате меня! А справедливо ли это? Это ведь не я фармакопейную статью на анальгин не выучил! В свою очередь я их поругаю, поругаю, и мы идём дружно помойку ометать. А студенты по дороге разбегаются, лопаты и мётлы бросают, стоит мне на минутку отлучиться или отвернуться!
А кураторство в общежитии! Дали мне несколько комнат для наблюдения над культурой жизни проживающих там студентов. И что? Беспорядок у них в комнатах страшный! Культура жизни вовсе не наблюдается в быту. Одно бескультурье сплошное видно, даже издалека, слепому без очков. В комнатах в ботинках ходят, верхней одежде, шапок не снимают. Консервы голыми руками с голоду едят, почти вилок и ложек в быту не используют, за полным отсутствием оных. Совсем одичали после непрерывных ежегодных колхозов. Наглядной агитации и плакатов по санитарной работе на стенах совсем нет, газет не читают, только для нужного дела используют. В одной комнате фотографию "Битлз" на стену повесили, вместо портрета товарища Л. И. Брежнева, героя нашего народа. Да ещё пытались меня цинично обмануть, что это группа марксистов-ленинцев на Кубе, с гитарами, перед посевной кампанией. Мол, они сейчас песню споют, сбацают, да возьмутся за подготовку к посевной, изучать на русском языке инструкцию, как убирать сахарный тростник с помощью замечательного советского свеклоуборочного комбайна. Сами же телевизор на пятом этаже сразу сломали, как только вселились, а чинить второй год не хотят. Пол не моют, только плюют на него систематически, для влажной уборки, отходы прямым ходом в окно кидают, овраг засыпать ими хотят.
Кто-то умный рассказал им на кафедре политэкономии, что овраги, это бич нашего сельского хозяйства, они разрушают нашу пахотную землю. А этим подрывают сельское хозяйство, нашу передовую экономику и весь наш строй. Так они сообща решили тот овраг, что у нашего общежития начинается, весь отходами засыпать, оградить этим наше передовое сельское хозяйство от возможного ущерба. У кого силенок больше, те свой мусор до оврага докидывают, а у слабых или подвыпивших он прямо на тротуар под окнами падает.
Я их поругал пару раз, вроде немного чище стало, на тротуарах. Кровати некоторые застилать стали, бутылки вынесли, мусор равномерно по углам раскидали, чтобы не так заметен с первого взгляда был. Ложки столовые из столовой, наконец, появились. Но что они проклятые делать стали! Прячутся, не отрывают дверей ни мне, ни другим проверяющим. Борются с культурой жизни таким наглым, неподобающим в передовом культурном обществе образом. Как ни зайду, всё время у них заперто, только радио громко о наших победах говорит. Как будто они и не живут вовсе там, вымерли на экзаменах и зачётах поголовно. Пробовал я в засаде сидеть, в сушилке среди белья женского прятался, но тоже ничего не дождался. В одну комнату так ни разу попасть не смог! Вот ты, Загребухин, в какой комнате общежития живёшь? Я тебя что-то в общежитии ни в одной из комнат не встречал, куда случайно попасть смог!
А Загребухин возьми, да и скажи ему настоящий номер своей комнаты! Что с него взять, пьяный ведь был, забыл о правилах конспирации! А ведь Ленин учил подпольщиков и других настоящих марксистов никогда не расслабляться, даже в пивной за кружкой водки! Вот до чего выпивка даже таких мудрых людей доводит, как наш общий друг Болеслав Загребухин! Нет, чтобы соврать что-либо правдоподобное! Что живёт он у малознакомой, случайно встреченной на улице ночью бабки, или на квартире, на далёкой улице городской окраины. Куда трамвай не доходит, потому что водитель туда дороги не знает. Или вообще, что он тут полностью местный, полный абориген, у него своя квартира с родителями-хазарами, а Сидоркину туда прямого хода нет, со всякими дурными проверками. А то предки мигом мечом бородёнку отсекут, без разговора, а рубашонку новую стрелами попортят.
Сидоркин аж протрезвел на время от такой новости.
- Я, говорит, к тебе, паразиту проклятому, засранцу этакому, пятый месяц в гости попасть не могу! А ведь сколько времени на этот визит потерял, по сушилкам прятался, встречи с тобой искал, сушащееся бельё женское нюхал! Я это время от своей семьи отрывал, меня жена неизвестно в чём подозревать стала, претензии выставила! А ребёнок меня вовсе забыл, дядей называть стал при встрече!
Ну, по этому поводу опять они выпили, и замирились на время. Вроде как Сидоркин в гости к Загребухину попал, наконец, после долгих мытарств по сушилкам. Или Загребухин к Сидоркину, своему куратору, в гости пришёл, после пяти месяцев ожидания визита из соседней сушилки. Пока они лобызались любезно, слюнявя друг друга, я речь Сидоркина себе в дневник застенографировал, для истории бытоописания нашего института. Чтобы мысли его ценные о работе на кафедре и смысле жизни в колхозе зря в поле среди ботвы не потерялись.
Потом Сидоркин от всей души просморкался на родимую землю-кормилицу, красиво воспеваемую в оборванном боевом листке на латыни, и стал дальше про научную деятельность рассказывать.
Сделали его ответственным за НТО, это такое научное общество при кафедре. Конечно, тут ОСВОД, со всем известным спасением утонувших, общество по охране памятников старины, прочих развалившихся и растаскиваемых древностей.
- Говорил я им, что на территории института памятников старины не наблюдается, кроме облупленного гипсового бюста В. И. Ленина. Видимо, все остальные памятники порушили уже до начала моей научной карьеры. А может, что ещё хуже, по домам растащили, на исторические сувениры. На память о местной старине, ещё до моего назначения на эту высокую официальную должность. Пришлось с профессора расписку взять, что памятники в институте ещё до меня не сберегли. Ох, долго он этому по всякому сопротивлялся, как будто сам перед этим все памятники голыми руками развалил, или в своём подвале спрятал. Кровью мне эта расписка далась, кровью! Хорошо, что хоть здание само целым от царизма осталось, крепкое оно, сломать его трудно, даже недовольным студентам во время занятий. Его даже фашисты разрушить полностью не смогли, во время оккупации, хотя и очень старались. Раньше в нём тюрьма была, в которой бандитов, воров, политкаторжан и прочий прогрессивный бунтарский элемент в целях политической изоляции содержали.
Объяснил я на партсобрании честно, что за теми памятниками, что в городе, я уследить с одной группой студентов не смогу, пусть хоть за это строгую ответственность с меня снимут! Ведь совсем не слушают меня, кричат хором, получил должность ответственного, собирай взносы с окружающих, активно работай, не придумывай сложностей, отговорок, демагогии, от тебя материальный результат нужен. Видят, что жив ещё, и профоргом кафедры на собрании назначили. Чтобы мало не показалось. И жизнь слишком сладкой не была. А профессор с доцентом со своих больших зарплат больших взносов платить не хотят. Ходил я за ними тенью, ходил. То они совсем без денег на работу пришли, то кошелёк соседская кошка украла. То жена сразу все деньги на хозяйство в один день потратила, жить на второй день не на что, хоть помирай. Сигарет купить денег нет! У меня дружно занимать лезут. Профессор ведь 500 рублей получает, а ко мне занимать лезет, дай на сигареты, Сидоркин! А доцент 350 рублей в месяц загребает. А у меня только 120 выходит. Замучился я с ними со всеми.
Записали меня в особый преподавательский отряд ДНД. Подготовили нас там серьёзно к охране общественного порядка в городе, не так как студентов. Была изучена практическая и теоретическая части действия дружины. Лейтенант милиции большую лекцию прочитал о вреде бомжей, других тунеядцев и расхитителей социалистической собственности при социализме. В отделении милиции нам живого бомжа показали, для полной идентификации социального типажа отщепенца-вредителя. Сержант провёл практический цикл занятий. Первым делом собственноручно показал мне один замечательный приём из боевого самбо, после которого я залетел в снежный сугроб вниз головой, да и застрял там прочно. Потом меня две ассистентки из этого сугроба вытаскивали. Сам я не смог освободиться. А сержант обо мне временно забыл, он в этот момент другим свои приёмы показывал, сугробов рядом много было. А потом, как всех откопали, от снега очистили, из ушей его выковыряли, так сразу в патруль. Охранять свободу, честь и независимость нашей Родины, тихий покой наших спящих сограждан. Конечно, эта работа доставляет много хлопот, подрывает личное семейное счастье и домашнее хозяйство. Но эта же работа расширяет наш кругозор, знакомит с новыми слоями опустившихся сограждан, о существовании которых мы ранее и не подозревали, проходя мимо. Теперь, когда моя квалификация столь серьёзно повысилась, я при арестах понятым работаю. Постигаю, таким образом, сложную юридическую науку на практике жизни. А заодно заочникам милиции латинские поговорки переводить на родной язык помогаю.
Тут ещё план научной работы составили на заседании кафедры. И выходит по нему, по этому самому плану, что через пять лет мне кандидатскую диссертацию защищать положено. Я с начала немного успокоился, мало ли что за пять лет произойти может. Пять лет не один год, даже не квартал, не учебный семестр. Может, и диссертацию незаметно напишу. Может, кафедру за ненадобностью к тому времени закроют, или институт разгонят. Может, я сам к тому времени уже с кафедры уволюсь, или переведусь куда, если жив буду. А тут через неделю профессор к себе в кабинет вызывает, спрашивает, когда я писать начну, да какую тему выберу!? Не буду ли его тематику развивать? Бумажки обещал подкинуть. А я ещё в себя прийти не успел от заседания кафедры, на которой меня в диссертанты - соискатели коллективом записали. Может, я его взносами достал, когда за утопающих агитировал? Или распиской по памятникам старины? Прямо у него не спросишь, тут политес нужен, политкоррекция!
Доцент тоже в долгу не остался. Как только где меня встретит, хоть бы даже и в туалете, со спущенными штанами у писсуара, сразу такую умильную рожу делает, вроде малины с фенолфталеином объелся. Вы, говорит, батенька, когда в нашу партию вступите? Еле я от них всех отбился! Сообразил, что в таком случае простому ассистенту на кафедре делать надо. Привёз заведующему кафедрой 2 мешка картошки, медку трёхлитровую банку. Да доценту один мешок картошки, с двухлитровой банкой мёда. Смотрю, они на год и притихли с наукой, благожелательно на меня смотреть стали, в пример ставить на всех собраниях! Теперь, как только осень, я с колхозного поля три мешка картошечки гружу и прямым ходом на кафедру. Хорошо, что машина личная, да студентам три мешка картошки набрать не в тягость. Вот сколько проблем у простого ассистента на кафедре!
Это не считая домашних проблем. А ведь и дома дел полно, хочу свинарник отстроить, нечего свинье в подполе жить, она и дом подкопом опрокинуть может! Корову завести надо, а то в магазине молока не купишь, да и торговать излишками по утрам можно. Сразу очередь выстроится. Да и сам дом укрепить не мешало бы, а то вот-вот завалится набок. Свинья, сколько её не корми, благодарностью не ответит! К дому пристройка нужна, да денег нет строиться. А студенты наши всё-таки подлецы!
Мы, преподаватели, знания им суём, вкладывает, как можем. А они что в ответ?
Одного преподавателя, который проявил неуёмное рвение на экзамене, отловили в нелюдимом месте и насильственно накормили селёдкой без хлеба и чая, выражая таким образом протест его научной и педагогической деятельности. Это сделали незнакомые студенты по поручению своих знакомых товарищей.
Другому преподавателю всю ночь перед экзаменом звонили по телефону и интересовались, не спит ли он случаем. Когда он отвечал, что спит, они ему говорили, что вот он спит, а они не спят, продолжают тщательно изучать материал предстоящего экзамена. И так продолжалось до 6 часов утра. Бедняга преподаватель так ошалел, что не сообразил отключить телефон, выдернуть его из розетки с корнем, и всю ночь мило проговорил со студентами о проблемах подготовки к экзамену.
Больше всего в этой истории Сидоркина возмутил тот факт, что студенты во время разговора по телефону не представились по всей форме, как полагалось передовым советским людям, не назвали даже номер своей группы на курсе для более близкого знакомства. Это же надо быть такими закоренелыми хамами, неумеющими вести простой телефонный разговор со своим преподавателем! И откуда такие берутся? Как они, такие неграмотные, да дикие, в наш институт проникают, через какие щели?
А что они мне придумали, эти неучи? В прошлом году мне личный потоп устроили, самый настоящий! Может, и поставил я кому на экзамене лишнюю двойку. Так это не со зла, и не от избытка переполняющих меня научных амбиций, а по знаниям предмета студентом, в педагогических, так сказать, целиком назидательных целях. А что они сделали в ответ на нашу передовую советскую педагогику? Разве так можно, за какой-то ничтожный экзамен, сразу дом сносить, единственного жилища человека лишать? И не один ведь я живу в доме, у меня семья, жена, ребёнок, тёща в гостях часто бывает, тестя обычно с собой привозит. Это же прямое нарушение всех прав человека! А незыблемое право человека на жилище в декларации прав человека записано в ООН на Генеральной Ассамблее с 1947 года! И знаешь, что они, негодяи этакие, сделали? Подложили мне незаметно самую настоящую экологическую бомбу крупного калибра! Дождались жарких летних дней, скинулись, купили два килограмма дрожжей, искрошили их мелко, почти до порошка, сахарком для затравки присыпали, его тоже не пожалели. И бросили эту экологическую бомбу прямо в летний туалет на моём участке! Он как раз рядом с домом стоит. Пригрело всё это ласковое солнышко днём, бомба и сработала. Туалет поплыл по участку, фундамент дома перекосило, дом едва устоял на подпорках. Спасибо, люди со всей улицы подпорки ставить помогали. А как они ругались, работая в этом адском вонючем месиве! Свинью живьём затопило в подвале насмерть, спасти не успели бедное животное. А оно совсем невиновное было, к учебному процессу отношения не имело, оценок студентам не ставило, на успеваемость никак не влияло. Амбре около дома стояло такое, что объявили чрезвычайное положение во всём квартале и на другой стороне реки. Некоторые впечатлительные люди падали в обморок уже на другом конце улицы! Пожарные отказались спасать моё имущество даже в изолирующих противогазах, боясь испачкаться. Вся моя семья вынуждена была жить неделю в общежитии, пока проводили мероприятия гражданской обороны по дегазации и дезактивации участка с частью прилегающей улицы. Работало два бульдозера, да и те сильно перемазались, еле отмыли спецтехникой. Я не говорю, сколько вещей испортилось, пропало! Вплоть до мебели, всё пожечь пришлось и потом новое покупать.
А профессора как нашего кровно обидели! Подсунули ему форменную свинью, выписали для него на дом журнал: "Свиноводство в СССР". Может, он тоже не без греха, но зачем же меня цинично подставлять? Ведь это я свинью развожу. Ну а он решил, что это ему вместо меня по ошибке журнал выписали. Ходил на почту ругаться, журнал на меня переписал со скандалом. А потом на заседании кафедры на меня же кобеля спустил. Мол, Сидоркин, вместо фармацевтической науки, научным свиноводством на кафедре занимается! А общественность ему, профессору, письменный сигнал об этом подаёт, с помощью столь специфического журнала. Предлагал перевести меня в сельхозинститут на профильную кафедру. Даже бумаги туда мои подавал, но там места свободного не оказалось. Все свиноводские места были уже давно заняты. Люди-то не дураки у нас в стране! А ведь я всей нашей стране Продовольственную программу выполнять помогаю! Спасибо, доцент по партейной линии помог. Да и то, после того, как я сам ему разъяснил происходящее и предложил сопоставить с программой партии в части её Продовольственной программы. Потом хотели на собрании всем преподавателям общественную нагрузку дать, всемерно помогать развитию Продовольственной программы всей кафедрой, всем её сплочённым коллективом. В её свиноводческой части, используя мой передовой опыт. Но на восьмом этаже свинью не выкормить, тяжкое это дело, любой поймёт, кроме профессора.
Преподаватели всей кафедры на меня люто ополчились. Потребовали отменить свиноводство на кафедре, как не соответствующее их научному статусу и квартирному вопросу. И пригрозили, что с кафедры меня изгонят. Заставим, говорят, пшеницу в палисаднике выращивать для сдачи родному государству по закупочной цене, без помощи комбайна. Пришлось мне идти напопятную, вместе со всем своим передовым опытом, забирать его полностью назад. А чтобы разогнавшегося доцента притормозить, поделиться с ним утонувшей свиньёй. Вот так и собачимся по-свински на работе постоянно. Так я и живу на кафедре, между общественной работой и научной, между профессором и доцентом. Как между молотом и наковальней.
Тут Загребухин его опять спрашивает, неужели всё так грустно в той огромной педагогической работе, которую Сидоркин непрерывно проводит годами, без серьёзного перерыва на культурный отдых? Нет в ней даже малейшего проблеска радости?
- Есть, - отвечает бодро враз встрепенувшийся Сидоркин, - два проблеска радости во время двух ежегодных демонстраций сил трудящихся. Во время этих проблесков я собираю своих друзей-мужиков с других кафедр института, выпиваю с ними бутылочку-другую винца на троих и иду, обнявшись, во главе большой колонны студентов нашего института, распевая патриотические песни даже без музыкального сопровождения. А что делать, если душа после тяжёлой педагогической работы поёт, разрядки да отдыха требует. На прошлой демонстрации так душевно пели, что не на ту улицу повернули, пришлось круг давать вокруг квартала, чтобы попасть, куда надо по плану. Чтобы продемонстрировать окружающему народу и начальству нашу огромную сплочённость перед лицом наглеющего империализма, мы идём тесными колоннами, обнявшись. Дорогой мы обычно славим великий Октябрь в силу своих возможностей делами, плакатами и флагами. Развлекаемся, кто как может. Это ведь наш национальный праздник! Ассистент Сявкин, с кафедры технологии, 200 метров вприсядку с двумя плакатами в руках прошёл, на спор, пока совсем не завалился под ноги толпе студенток из пединститута. Другой мой товарищ-ассистент по дороге всегда на гармошке собачий вальс играет, пока ему это не надоест до оскомины. Он бы чего и другое радостное сыграл, да не умеет. А атмосфера на этих праздниках какая! Неба не видно от флагов да плакатов! В глазах рябит от заздравных лозунгов и призывов к лучшей жизни в будущем. Все поют, поздравляют друг друга. Особенно те, кто праздник уже заранее отметил. Именно в такие трогательные минуты понимаешь, что не зря живёт и не зря борется простой советский человек! Одним словом, как сказал поэт о таком трогательном случае: "Матерится и ликует весь народ!".
- А как научные проблемы решаются, кандидатская диссертация пишется? - опять интересуется неугомонный в своих бесконечных вопросах Болеслав.
- Я как раз наукой серьёзно занимаюсь, разрабатываю новую систему тестов для наших студентов. Сейчас только тесты на допуск к занятиям используются, а теперь профессор меня на следующий этап сподвиг - разработать систему тестов на выпуск с занятий. Теперь если кому в начале занятий отработку и не поставили, то уж к концу занятия обязательно поставят, после внедрения моей системы.
Загребухин от такого научного сообщения вначале осоловел, а потом обрадовался, что ему после защиты кандидатской Сидоркина учиться в институте не придётся. Он к тому времени уже сам специалистом станет, и уедет так далеко от Сидоркина, что его тесты ему и сниться уже не будут.
- Вот тебе, Владимир, исповедь ассистента Сидоркина. Отсюда сделай вывод, что человек должен приспособиться к окружающим его обстоятельствам, слиться с ними, как хамелеон. Вот преподаватель, наш учитель, мудрый наставник и педагог, как хорошо пристроился на кафедре! И это несмотря на тяжкие условия существования. Теперь, люди говорят, хочет освободиться и от общественных нагрузок. Ведь деньги ему собственно только за преподавание платят, а за общественные нагрузки только обычно ругают да выговоры выносят. То простые, а то с занесением в личное дело. Вот с кого надо нам всем пример брать! Всей нашей комнате. Целеустремлённо заниматься только главным, тем, что тебе нужнее в жизни. Не отвлекаясь на побочное, ненужное, наносное, сопутствующее, которое нам хотят навязать случайные, некомпетентные люди в учебном процессе. Но опыт Сидоркина не надо воспринимать конкретно, полностью абсолютизировать его. Его надо воспринимать как образец программы к действию. Я бы на месте Сидоркина поступил полностью в его духе, но совершенно по иному. Забросил бы хозяйство, машину, дом и жену с пасекой, всё остальное, а сам бы занялся только научными изысканиями!
А как его жена к научной работе ревновала, пока Сидоркин с группой помойку в порядок приводил! Приходила неофициально в институт, залезала прямиком на крышу, а с крыши в бинокль за ним наблюдала, как он по-научному баки перевёрнутые мусором заполняет со студентами и студентками, руководит этим важным делом. Это же отдельная замечательная история! Она нетерпеливо ждёт своего бытоописателя!
Цыплякова исповедь Сидоркина поразила. Выслушав целиком этот буднично-трагический рассказ ассистента, полный дисфункции, дисгармонии и сельхозэкзотики, Цыпляков искренне огорчился печальной судьбе замечательного педагога Сидоркина. Вот оно как, оказывается! Быть ассистентом на кафедре не лучше, чем студентом в нашем институте!
Нет, понял Цыпляков, такая научная карьера мне ни к чему. Не дай Бог попасть в ассистенты на кафедру! Такого и врагу не пожелаешь! Лучше уж быть аналитиком в глухой аптеке на краю советской земли, рядом с Сахалином, тундрой и японцами с их магнитофонами!
Снова вернулись к занятиям. Через 10 минут после перерыва преподаватель отпустил из групп тех, кто должен был идти на конференцию.
Конференция
Проводить ежемесячно разнообразные конференции было доброй и славной традицией нашего института. Конференции были курсовыми, факультетскими, институтскими, комсомольскими, профсоюзными, осводовскими, досаафовскими, научными, общественными и прочими, которые только можно выдумать и собрать. Может быть, это было и интересно для преподавателей, но у студентов от посещения этих конференций возникали проблемы в учёбе. Находясь на конференции, студент не мог подготовиться к занятиям, что совершенно не учитывалось на следующий день преподавателями. Поэтому ходить на конференции студенты не любили, но ходили. Только попробуй не ходить! Сразу узнаешь, где рак из пословицы зимует! Да как ему плохо зимовать приходится.
В этот день как раз и назрела одна из таких конференций: профсоюзная, институтского масштаба, отчетно-перевыборная. Она проводилась в аудитории номер 2.
У дверей в аудиторию стояли преподаватели, профорги разных рангов, заместители деканов. Ректор отсутствовал по уважительной причине, как и декан лечебного факультета. Декан фармацевтического факультета с недовольным видом ходил по сложной траектории, маневрируя у двери в аудиторию. Наверное, он не смог организовать себе уважительную причину для отсутствия.
Рядом с дверями установили несколько столов, за которыми дежурные студенты отмечали прибывших на конференцию делегатов от низовых организаций.
Многие из студентов, отметившись, пытались уйти назад, раствориться в опустевших к вечеру коридорах института. Но не многим это удавалось. Под сверлящим взором декана студенты, как загипнотизированные, устремлялись в зал. Второй выход из зала был намертво блокирован висячим замком и дружинниками со свирепыми выражениями лиц, которые не позволяли ковыряться в замке с целью эксперимента по его открытию.
Общественными организациями института были приняты все меры, чтобы не допустить утечки студентов-делегатов с конференции. У закрытых входных дверей института плотными сомкнутыми рядами стояли дружинники во главе с командиром оперотряда института Валентином Дурмановым. Временно был закрыт гардероб. Его должны были отрыть не ранее, чем через 1 час после начала конференции.
Как помнят читатели, Цыпляков был предупреждён старостой группы своевременно о наступлении конференции, поэтому он успел принять пропедевтические меры к этому кошмарному для него мероприятию. Задолго до закрытия гардероба, он взял там своё, ставшее неказистым пальто, и спрятал его под тёмной лестницей, среди ветоши, старых тряпок и помойных вёдер. Оно прекрасно гармонировало там с этими замечательными предметами уборки института. Вряд ли бы кто на него польстился из посторонних, даже если и случайно обнаружил среди таких предметов. А если бы им случайно вымыли пол, да потом хорошо прополоскали, то оно стало бы только чище.
Вместе с Мариной Озеровой Владимир подошёл к столу, где вели учёт прибывших на конференцию делегатов, отметился в списках как прибывший. Потом Владимир учтиво пожелал декану доброго здоровья, а сам, сославшись на резкую боль в желудке, заковылял в сторону туалета. Завернув за угол, он с резвостью молодого архара поскакал вниз по лестнице, за спрятанной одеждой. Отдышавшись, он оделся, и с независимым видом окольными путями отправился к запасному выходу.
Но администрация института хорошо знала повадки своих подопечных студентов, в которых случайно попала вредная зараза вольтерьянства, являющаяся наследством тюремного прошлого здания института. Если студенты были по духу наследниками былых арестантов, дебоширов-вольерьянцев, то администрация института была наследницей духа администрации тюрьмы, именно поэтому она поддерживала принципиально строгие, казарменные порядки. Как арестант не являлся свободной личностью, так и студенты не могли считаться свободными и самостоятельными людьми.
Запасной выход был заперт на крепкий амбарный замок.
Через центральный вход не пройти, это Цыпляков знал точно из своего богатого опыта. А если поймают при неудачной попытке, быть большому скандалу, крупной беде, очередной неприятности. Глубокая тень раздумий легла на молодое, перекошенное после падения из автобуса чело Владимира Цыплякова. Неужели это полный провал и придётся возвратиться в тёмный зал? Нет, нет и ещё раз нет! Марксистская теория делает очень сообразительным любого марксиста на практике жизни. И Цыпляков спокойно вышел на улицу чужого города через двери судебно-медицинского морга, нелюбезно приоткрытые по его просьбе малознакомым лаборантом.
Говоров первым делом бросился к гардеробу одеваться. Дверь гардероба была заперта. Драгоценные секунды уходили на бесполезный спор с невидимыми за дверью дежурными, нагло хамящими в ответ на невинную просьбу вернуть пальто назад, его истинному хозяину. Так и не получив своё пальто, Говоров кинулся отмечаться в списках. Отметившись, он попытался раствориться в сильно поредевшей к этому времени толпе студентов. Но зоркий глаз декана приметил его грузную фигуру, подманил пальцем. А подманивши пальцем, наставил на путь истинный, затолкав в зал.
В зале было темно и сыро. Сыро было потому, что за тридцать минут до конференции в зале провели влажную уборку. А темно потому, что только две небольшие лампы скудно освещали президиум. Зная многие хитрости студентов, деканат боролся с ними на уровне силы своего научного разума, вооружённого всякими передовыми теориями современности.
В ярко освещенном зале студенты читают учебную и художественную литературу, вяжут, шумят. В затемнённом же зале студент мог или следить за происходящим на сцене, или мирно спать, воспользовавшись моментом. Лиц, злонамеренно пользующихся карманными фонариками на задних рядах, изгоняли с позором, попутно подвергая разнообразным мерам воздействия, моральным и материальным.
Натыкаясь на руки, ноги, другие части тел присутствующих, выслушивая о себе разные мнения, характеризующие его явно не с положительной стороны, Говоров пробирался на задние ряды. На передних рядах делать ему было нечего, там сидели только преподаватели и активисты разного рода. У самой стены аудитории он ошибочно сел на студентку, получил от неё пару тумаков на память. Кто-то, из гуманистов, подсветил спичкой, помогая отыскать пустое место. Дверь закрыли на цепочку, дабы не растерять в темноте драгоценные кадры привлечённых на конференцию делегатов.
С этого момента конференция благополучно началась.
Конференцию открыл постоянный председатель профкома Серафим Новоплюйкин. Почему постоянный, спросит дотошный знаток тогдашней профсоюзной жизни? Сколько времени друзья находились в институте, председателем профкома всегда был Серафим. Хотя должность эта считалась выборной, а не постоянной.
Как-то Говоров вместе с Цыпляковым и Загребухиным провели на одной из таких конференций смелый эксперимент над институтским профкомом. Не всё профкому эксперименты над студентами проводить. Пришло время, и захотели студенты профком на крепость прощупать.
Недовольные политикой администрации, а точнее прессингом, который всё время ощущали на себе, они подговорили три ряда студентов-младшекурсников проголосовать против перевыборов Новоплюйкина на новый срок. Младшекурсники не отказали в проведении научного опыта над Новоплюйкиным, от которого ничего хорошего не ожидали, зная его постоянный догматизм, отягощённый карьеризмом, с яркими проявлениями застарелого бюрократизма. Все эти социальные язвы и другие проявления бюрократических пороков были достаточно явно видны с первого беглого взгляда, прямо на недовольной физиономии вечно желчного Новоплюйкина.
На каждом ряду сидело не менее двадцати пяти человек. При подсчёте голосов Новоплюйкин спокойно объявил, что против него пятеро, воздержались шестеро. Видимо, всех тех, кто был против него, он просто не заметил в упор, ослеплённый своим ярким ежегодным докладом, личным доверием ректора. Или не принял всерьёз жалкую группу отщепенцев. Мало ли тут шутников собралось, в полумраке конференции! Им бы всё шутки дурацкие шутить, а ему реальной профсоюзной работой заниматься, да выступать перед всякими шутниками в темноте! Поднявшийся при голосовании шум в зале быстро прекратили, пообещав снять со стипендии и пропесочить в деканате за нарушение порядка на серьёзном профсоюзном мероприятии. Да ещё пытались искать смутьянов. Но в темноте это было сделать трудно. А пока свет включили, да послали дежурных, самые главные и смелые экспериментаторы, постановщики опыта, разбежались. А вернее сказать, расползлись, как тараканы в темноте. Не зря же ведь Алексей часами наблюдал за повадками их жизни в общежитии, будучи по природе своей и призванию ботаником - натуралистом.
Говоров был уже к этому времени не малолетним начинающим ботаником с первого курса. Он заранее принял превентивные меры на возможную негативную реакцию деканата на беспорядки при голосовании. По его приказу в нужный момент Цыпляков, Загребухин и он сам шустро расползлись в разные стороны, на другие посадочные места в зале.
Владимир Цыпляков полз быстрее всех, с подлинным энтузиазмом, с пламенным комсомольским задором, огоньком, но по слепоте в темноте дополз до самого президиума. Там его, как мелкого хулигана, а не зачинщика беспорядков, обнаружили и подняли на ноги дружинники. Опознали личность, невежливо уточнили, почему лежит у президиума на полу в скрюченной позе потерявшего пространственную ориентацию, ощупывая руками основание трибуны.
Цыпляков сообразил сказать, что до начала собрания он в этом месте потерял очки, поэтому приполз сюда их искать, побоявшись, что их раздавят сразу после начала голосования. Когда же ему сказали, что очки у него на носу, он признался, что в темноте ещё точно не разобрался, где же они. На носу у него, или на полу. Его отметили в списках как провинившегося, снова выпустили в зал.
С тех самых пор друзья уже не пытались переломить ситуацию в ходе проведения конференций, тем более, что декан знал их уже не только в лицо, но даже и по голосам, несмотря на темноту.
Серафим зачитал повестку дня, избрал президиум и призвал проголосовать за него. Свет включили, чтобы пересчитать голосовавших за Новоплюйкина. "Единогласно!". Президиум занял свои почётные места. Свет выключили. Серафим продолжил свою пламенную речь. Она почти не отличалась от прошлогодней речи, только некоторые цифры несильно изменились в разные стороны. Он нудно говорил о задачах, заданиях, проблемах, всегда стоявших и стоящих перед возглавляемым им профкомом. Как стало трудно бороться с современным ему разгильдяем и тунеядцем студентом. Как профком боролся с ним, борется и как будет бороться в текущем году и в следующей пятилетке. Видимо, он каким - то образом планировал возглавлять студенческий профком и всю следующую пятилетку, а может, всю свою оставшуюся жизнь. И это несмотря на то, что был он уже на пятом курсе, поэтому должен был более подумывать о своей работе в качестве лечащего врача. Должен был, но абсолютно не думал. Его ослепила профсоюзная работа.
Головой Серафим заслонял источник света за своей спиной. Когда произносилась гневная, обличительная тирада, то Серафим подавался вперёд всем телом, взмахивая рукой, указывая ею на невидимых обличаемых. В этот момент в глаза сидящим в зале била слепящая лампа. А когда Серафим порицал студентов размеренно и спокойно, то его вздыбившиеся волосы, подсвеченные лампой со спины, казались золотым нимбом святого из профкома института.
Через десять минут на задних рядах уже сопели и присвистывали во сне, чмокая сладко губами. Сосед справа тихонько храпел, повторяя завывание метели за окном.
Говоров мысленно был не здесь, в среде большой группы активно порицаемых, а в родной комнате своих друзей, где обобщал личные статистические данные по своему любимому растению. Это была работа, которую Говоров упорно вёл третий год подряд на кафедре ботаники. А любимым растением был чабрец, Thymus serpyllium из семейства яснотковых - Lamiaceae. Это за ним и его развитием так тщательно наблюдали из космоса любопытные американцы. Тут до Говорова издалека донеслось: "...профсоюз кого-то послал...куда-то..., но потом передумал, и вернул некоторых частично обратно...". Говоров хотел порадоваться за родной профсоюз, имеющий возможность посылать этих некоторых куда-либо, далеко ли, или близко, а тем более возвращать обратно, в своё материнское лоно, не бросать на произвол судьбы в плохом месте. Но перед его туманным взором был уже не распалённый своей горячей профсоюзной речью Серафим, а колонки цифр, которые перемещались, строились стройными рядами для обобщения....
Проснулся он от громких криков Серафима, который на высоких патриотических нотах подводил черту под своим почти часовым выступлением. А теперь требовал голосования по поводу признания его деятельности на посту профорга института конструктивной за весь отчетный период.
Свет уже был включён для поголовного подсчёта собранных.
- За что голосуем? - спросонья спросил Говоров у аудитории, но ему никто внятно не ответил. Все были заняты своими делами.
- Единогласно! - уверенно констатировал Серафим, вглядываясь в ведомость, где регистрировали прибывших на конференцию.
- Есть у нас ещё недоработка по взносам, дорогие мои товарищи - профсоюзники! Тут вот нам вышестоящая организация запланировала рост профвзносов на 5%, а мы смогли набрать только 1,31%. У меня есть предложение, товарищи! Я также обращаюсь к членам профсоюза в деканате. Моё предложение таково: надо крепить денежную дисциплину и ситуацию, товарищи! Поэтому денежные суммы со стипендий, которые деканат в качестве наказания снимает с провинившихся студентов, предлагаю зачислять в счёт профсоюза как добровольную помощь профсоюзу от студентов! Таким образом, мы выполним и перевыполним план по взносам! Прошу голосовать! Молодцы, опять единогласно!
О том, что в связи с выполнением этого плана увеличат план на следующий год, он присутствующим не сказал. И как его надо будет выполнять, тоже не отметил.
Говоров осмотрелся. Его соседом справа оказался Загребухин, соратник и вечный оппонент в долгих, изнурительных философских спорах о судьбе бытовых отходов. Обнаружить со стороны, что его место занято, было очень трудно. Загребухин свернулся в четыре с половиной погибели и так спокойно спал. От прикосновения Алексея он быстро развернулся, выпрямил туловище, поднял голову, открыл глаза, и спросил, даже не успев протереть их кулаком как следует:
- Уже заканчивают?
Говоров попытался коротко и сжато пересказать ему ход конференции в идиоматических выражениях.