Свечкин Вадим Васильевич : другие произведения.

Повесть-хроника 3 дней жизни советских студентов 1981 года Том 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О том как учились и как учиться не надо. Реквием славной советской педагогике. Ждите продолжения.

  
  

Повесть-хроника трёх дней

жизни советских студентов

далёкого 1981 года

  
  
   Болеслава Загребухина,
   Петра Беспутного,
   Владимира Цыплякова
   и их друга и соратника
   Алексея Говорова,
   как в родной комнате, так и
   в присутственных местах
  

Все фамилии изменены,

все события вполне реальны.

  
  
  
   "Ничего нет глупее непрошеной мудрости".
   Эразм Роттердамский.
  
  

Пролог

Когда-то недавно...

  
   Молодость всегда вспоминается с волнением и радостью.
   В молодости мороженое вкуснее, солнце ласковее, девушки красивее, вся жизнь веселее, только один декан страшнее. Так получается, что молодость обычно совпадает по времени с учёбой. Поэтому все эти положительные эмоции от молодости накладываются на годы учёбы. И теперь трудно понять, почему к этой учёбе сохранились такие трогательные чувства. В этом виновата только молодость. Трудно представить себя сегодняшнего в том положении передового советского студента. Почему - поймёте только после прочтения этой повести, которая целиком правдива.
   В повести автором использованы только некоторые мифы и легенды, издавна широко бытующие в институте среди студентов, бережно передаваемые ими с курса на курс, в виде устного народного творчества. Главное место в повести занимают полностью достоверные, правдивые, специально отобранные факты из жизни студентов и самого автора.
  
   Вместо предисловия
  
   Институт наш не велик и глубоко провинциален. Провинциален вплоть до полной своей патриархальности. Роль патриарха по традиции издавна выполняет декан, который для студента царь, отец и воинский начальник в одном страшно - пугающем лице.
   В институте было два факультета: лечебный и фармацевтический. На фармацевтическом факультете обучался автор и его друзья, с которыми познакомится читатель в этой повести. Читатель проведёт с ними три дня недели, полных радостей, тревог, волнений и невзгод, успеет познакомиться с некоторыми изучаемыми на фармацевтическом факультете дисциплинами, и замечательными преподавателями, которые доносят знания этих дисциплин до сознания студентов. Колоритные выходки некоторых преподавателей поразят читателя не менее, чем труднообъяснимое поведение студентов.
   Но всё же главной задачей института было подготовить из состава обучаемых студентов в первую очередь разносторонне образованных философов-материалистов с активным сельскохозяйственным уклоном. Другие дисциплины несколько отступали на второй план, под бурным напором рвущейся вперёд марксистско-ленинской философии, а также большим периодом сельскохозяйственной практики перед каждым новым учебным годом. Эта сельскохозяйственная практика надолго закрепляла целиком верные и глубокоправдивые теоретические знания, полученные студентами на кафедрах марксизма.
   Сам институт удобно расположился в здании бывшей городской тюрьмы. Что, конечно, налагало некоторый дополнительный отпечаток на весь ход протекания учебного процесса в понятную каждому студенту и читателю сторону. В здании царил здоровый дух несломленного цепями учебной дисциплины старинного вольтерьянства, оставшийся в наследство студентам от сидевших тут долгие годы, и даже целые десятилетия, каторжников и душегубов разных мастей, пошибов, направлений. С этим-то здоровым духом и превентивно боролась администрация института всеми доступными и недоступными способами и мерами, уповая на меры материального наказания и глубокого административного воздействия, вплоть до досрочного "выпуска" из здания тюрьмы со справкой на руках.
   А в частые и трудные минуты нелёгких испытаний студенты фармацевтического факультета мрачно шутили, что всем им дали по 5 лет каторжной тюрьмы усиленного деканатом режима. И обязательно при этом показывали пальцем на студентов лечебного факультета, говоря, что этим бедолагам дали ещё больший срок - целых шесть лет отсидки.
   Фармацевтический факультет представлен большей частью девушками, ребят совсем мало. Ну а на нашем курсе ребят оказалось рекордно мало - 10 человек на 200 обучающихся. По этой причине ребята на нашем курсе, да и вообще на фармфакультете, пользовались особым вниманием, как преподавателей, так и представительниц наиболее прекрасного пола.
   Однако это внимание не радовало мужскую часть факультета, так как сильно усложняло условия существования и самой учёбы.
   Вот и пришло время представить наших славных героев читателю.
   Тихо подвывает зимняя метель. Снег бьётся в окно на шестом этаже общежития N Х. А там, в комнате, беззаботно спят трое - соратники по учебе. Они укрылись кто чем смог, набираясь сил, готовясь к неизведанному завтра, стараясь согреться. У всех у них разная судьба, разный подход к разным жизненным вопросам. Разными были и пути, приведшие их в эту холодную комнату на шестом этаже на окраине города. Одинаково их била только дрожь, но с разной амплитудой.
   Это были: Болеслав Загребухин, Пётр Беспутный и Владимир Цыпляков.
   Общежитие Х находилось достаточно далеко от института, на краю города. Оно стояло на высоком холме над обрывом, за которым начинался глубокий овраг. А за оврагом была видна великая равнина Срединной России. И все далёкие ветра, идущие с необозримого пространства Средней России, шли дальше с такой же скоростью через плохо заклеенные щели и дефекты окна комнаты соратников.
   Отопительный сезон вроде бы начался, но далеко не для всех. Батарея еле теплилась. Температура в комнате колебалась от + 8 до + 13 С, иногда поднимаясь значительно выше, вплоть до 14-15 градусов по шкале Цельсия.
   Владимир Цыпляков объяснял это природной аномалией родной комнаты общежития, а Болеслав Загребухин - далеко известным тунеядством её обитателей, да злостной невнимательностью одинокого прораба при постройке здания. В отсутствие отопительного сезона температура в комнате поддерживалась природой автоматически, на 2-3 градуса выше окружающей общежитие среды. Достигалось это за счет теплового излучения тел и дыхания самих обитателей комнаты.
   Но эта низкая температура не пугала смелых аборигенов палаты номер Y, которые знавали проблемы и страшней, чем низкая температура в центре их комнаты, да пронзительный ветер, шелестящий страницами учебной литературы. Правда, можно повысить температуру в комнате электрообогревателем, но этот предмет вызывал нехорошие эмоции и дурные воспоминания у электрика, деятелей профкома и других официальных лиц, постоянно проверяющих культуру быта студентов. Однако надо отметить читателям, что в комнате всегда царил тёплый, дружеский микроклимат, только временами ухудшавшийся от дурной погоды да происков студенческого профкома.
   Почему официальные лица так не любили обогреватели, читатель узнает немного позднее, в процессе знакомства с самими героями и условиями их существования.
   Загребухин как-то хотел исправить конструктивные недостатки окна, но у него не хватило на это цемента. Поэтому капитальный ремонт подоконника он перенёс на предстоящее лето.
   А вообще студенты своё общежитие очень любили, невзирая на собачий холод в нём, ласково называя его "общагой". Они старались сделать свою жизнь по возможности ярче, красивее, культурнее. Это было их глубокой внутренней потребностью, а также требованием различных общественных организаций института.
   Так, студент Алексей Говоров сорвал с трансформаторной будки плакат с черепом и костями, и укрепил его над входом в туалет, стараясь закрыть туда доступ посторонним лицам. Владимир Цыпляков крупным детским почерком сделал надпись под ним, для тех, кто не понимает значения простой пиктограммы на плакате: "Не входи - убьет!". Этим заранее предупреждался посетитель туалета о возможных неприятностях при его посещении, когда перегорала лампочка.
   Также Цыпляков, будучи назначенным старостой комнаты профсоюзом совместно со студсоветом, сделал ещё несколько плакатов, призывающих студентов бережно относиться к вверенному им институтом во временное пользование имуществу. Под выключателем в самой комнате он повесил плакатик: "Уходя, не включай свет!", у умывальника: "Вымой руки после работы!". Над столом: "Всех - на борьбу с тараканами!". Для наглядности, Алексей Говоров, в свободное от занятий и активной кружковой деятельности время, то есть поздно ночью, уже ближе к рассвету, изобразил в качестве приятного сюрприза для проснувшихся соратников страшного таракана. Глядя на которого, сразу пропадал аппетит у всех присутствующих в комнате. Поэтому во время еды на него старались не смотреть, отворачиваясь пережевывать пищу к окну.
   На дверях секции Цыпляков порывался повесить плакат: "Проходите мимо. Капитальный ремонт". Но Говоров возразил, что такое декан при проверке общежития не поймёт, и накажет за это всех живущих в секции оптом, не отыскивая среди жильцов правых, левых, уклонившихся или явно виноватых. Поэтому ограничились лозунгом для некоторых не совсем трезвых: <Не входи мимо двери! >. Это было более аполитично и злободневно. Даже звучало вроде неясно высказанного приглашения.
   Пётр Беспутный был самым старшим в этом небольшом и дружном коллективе студентов. Он уже успел закончить фармацевтическое училище, отслужить службу в доблестной советской армии, немного поработать по специальности в аптеке.
   Об армии у него сохранились тяжёлые воспоминания, которыми он очень редко делился с товарищами. Так как по природе своей, как и всякий русский мужик, он был стихийным анархистом. Эту нашу народную черту метко подметил в своих трудах главный теоретик анархизма страны М. А. Бакунин, из чего пытался вывести и обосновать будущее всего нашего государства. Частично его смелые предположения оправдались.
   Однажды на подразделение, где проходил свою беспокойную службу Пётр, свалилась ужасная, неожиданная беда. Нет, это был не налёт вражеской авиации, и даже не прилетевший из далёкой неизвестности тяжёлый фугасный снаряд коварного врага. Просто пообещал нагрянуть с внезапным визитом вежливости генерал, для проведения надлежащей инспекционной проверки подразделения. Прапорщик этого подразделения мгновенно отреагировал на тревожное сообщение генерала, и тотчас отдал Петру свой приказ - привести нежилое до этого момента помещение в полностью жилой вид за те несколько часов, которые остались до нежданного визита. Несмотря на то, что на момент опасного визита генерала злыми происками врага была отключена вода во всём подразделении, гвардии рядовой Пётр Беспутный с честью вышел из создавшегося затруднительного положения. Да и как могло быть иначе! Фармацевты народ находчивый, сообразительный и временами очень смелый, особенно, если их сильно перед этим напугать генералом или какой другой ревизией. Но пугать фармацевта или провизора не рекомендуется, ибо в запуганном состоянии тот может дать вам вместо средства от головной боли средство от запора. Это может произойти совершенно непреднамеренно, просто от самого возмутительного факта запугивания.
   Генерал остался доволен видом тщательно вымытого помещения и совершенно пустого огромного аквариума, с песком и камнями на дне. До этого аквариум был безусловной гордостью всего подразделения. В таком пустом виде аквариум очень походил на террариум. Только вот змей и ящериц гвардии рядовой Пётр Беспутный поймать и запустить туда, для полного удовольствия генерала, не успел, времени на такой пустяк уже не хватило. Да где зимой этих пресмыкающихся гадов поймаешь, в холода? Они все глубоко в землю зарылись, ждут наступления тёплого лета. Да и было это дело в Восточной Европе, а вовсе не в богатой пресмыкающимися Азии.
   Единственно, кто пострадал от проведения строгой инспекционной проверки, так это только рыбы. Все аквариумные рыбы без разбора на виды и подвиды пали жертвой суровой воинской дисциплины в нашей армии, визита строгого генерала, который о их преждевременной горькой кончине даже не догадался, так как не был ихтиологом по призванию и основной военной специализации.
   Порядков, устанавливаемых насильно, помимо его воли, Пётр не любил, а потому боролся с ними всеми силами своей души и здорового организма. А организм его был достаточно здоров, закалён разнообразными невзгодами, визитами и нездоровым вниманием разных категорий руководства. За своё анархическое презрение над порядками Пётр и страдал, терпя всяческие лишения, живя под строгим гнётом старшины, прапорщика, всякого иного высшего начальства, случайно посещающего его часть и казарму.
   Воспоминания Петра о детстве в деревне были более положительны. Так, по его редким и отрывочным воспоминаниям в нечастые минуты благодушного настроения, дверь в свой родной дом он открывал только ногами. Видимо, руки у него всё время были заняты подарками родителей, друзей, родственников.
   Часто он выходил из родного дома через окно. Это когда дверь была заперта, или через окно выход на улицу казался намного ближе. Так он пытался вести себя и в общежитии, когда жил ещё на первом этаже, будучи вселённым туда на первом курсе распоряжением профкома.
   Теперь, после переселения на шестой этаж, друзья были вынуждены часто тормозить его наиболее одиозные традиции и начинания, к которым он так привык с юности, дабы не допустить его преждевременной гибели или же травматизма в тяжелой форме, ещё задолго до получения заветного диплома провизора.
   А вообще-то был он человек очень добрый, но уж слишком задумчивый по нынешним суровым временам.
   Вторым коренным жильцом в комнате числился Болеслав Загребухин. Он тоже успел повидать белый свет в разных концах нашей большой страны. И нашёл, что он не везде розовый и в каёмочку. Что и привело его на студенческую скамейку.
   До этого он уже успел поработать на нескольких производствах, сменить несколько учебных заведений различного профиля, ловким манёвром увильнуть от армии и, наконец, прибился в наш институт, прямо на фармфакультет.
   Первый год учёбы завлекающий голос странствий ещё звал его частенько во все стороны света. Самые сильные позывы голоса хватали его во время лекций, обычно внезапно, как приступ эпилепсии эпилептика.
   Но особенности окружающей его обстановки постепенно образумили впечатлительного Болеслава. Он несколько притих на этом учебном поприще, обзавёлся кучей вещей, вынужденно стал на якорь, пустил корень и зацвёл пышным цветом. Его мягкая улыбка и ласковый голос всегда вызывали в деканате законные подозрения в дурных намерениях, подрывающих всяческие устои.
   Третий участник тихой обители был совсем молод, зелен, юн, а звался Владимиром Цыпляковым. После окончания средней школы он приехал учиться и перенимать богатый жизненный опыт более старших товарищей по учёбе. В драках, демонстрациях единства и большой политике до поступления в институт замечен не был. Правда, один раз он написал письмо президенту США со стандартной, обыденной просьбой всех советских комсомольцев того периода - отпустить из тюрьмы на сельхозработы знатного индейца Пелтиера, по болезни. Пусть читателя не удивит эта странная просьба Владимира, лично незнакомого со славным индейцем Пелтиером, его племенем, традициями американских индейцев и американской же тюрьмой. Ответ читатель найдёт в другой повести о Цыплякове и злоключениях его товарищей - "Как друзья на четвёртом курсе учились ". Но президент США не счёл возможным срочно ответить Цыплякову каким-либо легкодоступным способом, простым ли письмом, дипломатической почтой, простой посылкой без уведомления о вручении, секретной телеграммой "молнией", или почтить личным визитом, прояснить непонятную историю с индейцем Пелтиером и его внезапной болезнью в тюрьме. Тем более, что обратный адрес Владимир написать на конверте не рискнул, не решился. А попросту говоря, элементарно недостойно струсил. После этого письма, выполнив свой комсомольский долг до конца, Владимир охладел к политической деятельности международного масштаба.
   Учиться Владимиру было трудно, но очень интересно. Цыпляков был открыт для всего нового, неизведанного, непонятного, в чём пытался разобраться вначале сам. А когда не мог разобраться сам, то обращался к помощи старших товарищей по учёбе. Кругом с избытком хватало неизведанного, непонятного и целиком загадочного. Наиболее непонятно для Владимира было поведение декана, его заместителей и роль некоторых общественных организаций в его, Цыплякова, учёбе. При этом сами науки и процесс учёбы отступали на второй план, перед такой неопределённостью бытия. Суровой практики советской жизни он не знал, большую часть времени проводя в семье безвыходно в трудовые массы народа и большие рабочие коллективы области. Это был незрелый тип комсомольца, слепо верящего во все незримые достижения победившего социализма.
   Поэтому по неопытности и наивности он часто попадал в неприятности и запутанные, непонятные ему самому истории, странные, нелепые для цивилизованного человека ситуации. И нёс за это суровую ответственность как перед деканатом, так и перед разнообразными общественными организациями института, строго наблюдающими за его бестолковой, хаотической жизнью. Часто Цыпляков задавал товарищам абстрактные, с научной точки зрения, вопросы о сути нашего быта. Насмотревшись на плакаты, сообщившие ему, что всё советское - самое лучшее в мире, он как-то спросил, после выхода из туалета, у старшего товарища: "Может ли быть гуано в нашем обществе самым лучшим и прогрессивным в мире?". Старший товарищ такого неприятного вопроса ничуть не почурался. Он ответил, что гуано, как конечный продукт переработки пищи желудком и кишечником, является заключительным этапом в длинной пищевой цепочке. Но говорить о его прогрессивности или реакционности, на данном участке кишечника и построения будущего, просто политически некорректно.
   Четвёртым был общий друг жильцов комнаты Алексей Говоров. В комнате он не числился официально, по спискам комиссии профкома или же студсовета, но любил проводить тут большую часть своего свободного времени перед занятиями. Можно смело сказать, что он был полной противоположностью в плане жизненного опыта по сравнению с Владимиром Цыпляковым. Или, говоря строго по-научному, - полным антиподом Цыплякова по жизненному опыту.
   Говоров почти полностью оправдывал свою фамилию. Спросите, почему только почти, а не абсолютно полностью? Иногда на Алексея находили приступы отчаянного молчания. Это бывало обычно по весне, во время сезонной нехватки витаминов и активизации научной и учебной работы перед летней сессией. В эти моменты он ограничивался короткими репликами даже на вопросы преподавателей на занятиях и зачётах.
   В остальное время он отличался повышенной говорливостью, которая с избытком компенсировала редкие периоды молчания. Поэтому Алексей периодически избирался в политинформаторы, лекторы, докладчики разными организациями института. И нёс неугасимый светоч своих знаний во все стороны от института, равномерно его расплёскивая на окружающих, куда его посылали эти общественные институтские организации.
   Речи свои он не готовил заранее. Они лились из него непрерывным свободным гармоничным потоком, полностью затопляя и подавляя окружающих. При этом он доходил до самозабвения и часто забывал, перед кем он ведёт свою лекцию: слушателями курсов повышения квалификации - преподавателей истмата и диамата, или студентами своей группы. Которым было важно оторвать побольше времени от занятий, и особенно опроса преподавателем, а не сам ход мысли Алексея Говорова, которого они иногда просто не понимали.
   Обычно преподаватели не выдерживали долгого хода речи и обрывали её. Чем вызывали большое недовольство и даже недоумение Говорова, который любил договаривать свои мысли до логического конца, который был весьма далёк от своего логического начала. Преподаватели не любили его за конкуренцию во внимании студенческой аудитории. Но Говоров этого не понимал, или делал наивный вид, что не понимает. Алексей Говоров любил смаковать малейшую деталь, каждый нюанс политического события, попавшего под его внимание, перетирать всё это снова и снова, снабжая всё большими подробностями по ходу перетирки.
   Начинал он свои долгие речи об актуальных событиях современности обычно с Плутарха, цитируя его мысли на латинском языке, постепенно переходя к современности через средневековье, Эразма Роттердамского, других философов. И когда друзья спрашивали его, знает ли он заранее, что скажет далее слушателям, Алексей задумчиво отвечал:
   - Нет. Мне самому интересно услышать, что я скажу дальше.
   Временами казалось, что Алексей Говоров - это философ-антик, случайно попавший в наше бурное, передовое социалистическое время, прямо в гущу фармацевтического факультета.
   Часто Алексей Говоров помогал другим студентам лучше разобраться с задаваемым на изучение материалом по разным предметам, особенно по философии, которой увлекался с тех самых пор, как помнил себя.
   Его примеры и пояснения запоминались товарищами по учёбе легко и надолго. Сложные философские категории преподносились им по-бытовому просто, совершенно буднично, чрезвычайно доступно, легко входя в сознание любого, даже совершенно далёкого от сложной философии марксизма-ленинизма.
   Так, проходя однажды мимо вечно закрытого по неизвестной причине пивного ларька, вокруг которого продолжали толпиться страстно желающие отхлебнуть свеженького, но уже разбавленного, он пояснил Цыплякову, что такое свобода в понимании истинного марксиста-ленинца, без всякого там левого или правого уклона, других проявлений ревизионизма или же злостного оппортунизма:
   - Свобода - это осознанная необходимость, так сказал Карл Маркс Фридриху Энгельсу, предлагая выпить тёмное пиво, когда в продаже случайно не оказалось светлого пива.
   Конечно, такой простой и понятный всякому пример категории свободы запоминался студентам надолго, а таких примеров Говоров приводил множество, во время частых регулярных прогулок из института в общежитие и обратно, на учёбу.
   Иногда он делился учёбным материалом прямо во время поездки в переполненном автобусе, по пути на занятия, заполняя пробелы в знаниях едущих рядом студентов и прочих пассажиров, прижатых к нему толпой путешествующих сограждан.
   В многочисленных спорах Говоров предпочитал пугать и угрожать оппонентам тезисами, а не кулаками. В студенческих драках и потасовках он не участвовал, презирая их как мелкое школярство, будучи непримиримым толстовцем. Если же обнаглевшие оппоненты по спору, не найдя лучшего аргумента для доказательств, били его по правой щеке, он просто уклонялся от удара. Когда после этого раздосадованные оппоненты продолжали пытаться ударить его по левой щеке, он подставлял под удар свой толстый портфель с многочисленными учебниками. Поэтому удары и всяческие другие выпады оппонентов не достигали Говорова, а вязли и глохли в гуще современных прогрессивных знаний, которыми с избытком были наполнены носимые им учебники.
   Однажды его послали в очередной раз в колхоз с агитбригадой, но забыли при этом напомнить, за что надо агитировать отсталых колхозников.
   Говоров совершенно не растерялся этому, а прочел несколько лекций по материалам 25 съезда КПСС. Под одним всеобъемлющим общим названием: "25 съезд КПСС и вопросы землепользования, от глубокой седой древности, до нашей передовой современности". Собственно говоря, под таким названием он мог прочитать много разных лекций и перед разными аудиториями. Многие из этих лекций большей частью опирались бы на опыт жизни великих мыслителей древности, который подтверждал некоторый разумный оптимизм Л. И. Брежнева в области сельского хозяйства нашей страны.
   Лекцию он читал без бумажки два часа, а потом ещё 2 часа отвечал на дополнительные вопросы, тоже без бумажки и долгого обдумывания, почти моментально после их задания. С лекции колхозники уходили ошалевшие, с закомпостированными мозгами, понимая, что не перевелись ещё на земле Русской родственники отца русской демократии.
   Дополнительные вопросы колхозников были широки и весьма разнообразны, но на все вопросы были даны заслуживающие их ответы.
   - Сколько наркоманов в США?
   - Будет ли осень дождливой?
   - Не повысит ли закупочную цену потребкооперация на излишки сельхозпродукции?
   - Где нынче лучше торговать луком и мёдом?
   Это только часть заданных вопросов, которые я привожу в качестве примера читателям. На всё вопросы были даны понятные любому, вразумительные даже самым отсталым местным жителям, исчерпывающие ответы. Хотя, с другой стороны, Говорова никто бы не смог подготовить к таким разнообразным вопросам заранее, на которые ему приходилось отвечать. Так как был он не студент сельхозинститута, был заброшен судьбой в здешний колхоз с другого конца страны, поэтому местных колхозных обычаев и традиций не знал. Некоторые местные традиции он не мог понять даже при долгом зрелом размышлении. Но Алексей старался оправдать доверие спрашивающих его вовсю людей, которых он оторвал от вспашки зяби, выпаса свиней, дойки коров, других важных колхозных дел, и пославшего его в колхоз на эту самую агитацию декана.
   Получив ответ, что по всем известным суммированным сообщениям советской печати, наркоманов в США уже больше, чем людей, и что бороться с ними труднее, чем студенту с тараканами в комнате, спрашивающий успокоился не сразу. И порывался задать ещё несколько дополнительных вопросов по этой злободневной для любого колхозника теме, которая давит на него с детства, мешая плодотворно работать на полях, грядках, в овине.
   Но его заглушил хор голосов, удивленных тем, что осадков в этом году будет больше на 3,5 мм. И что должно, по многолетним наблюдениям Говорова, привести к повышенной всхожести, всеобщему благополучию и благоденствию, перемежающемуся с процветанием всего колхозного общества в целом.
   Надо сказать читателям, что наблюдения за живой и неживой природой Говоров вёл всё своё свободное от занятий время. Он подолгу пропадал на полях далёкой Казацкой степи летом, отправляясь туда сразу после экзаменов и прохождения производственной практики, интенсивной уборки институтского двора, иногда отягощённой напряженным строительством.
   В сентябре и октябре с частью ноября он продолжал свои невольные важные научные наблюдения ботаника - натуралиста, будучи в колхозе на уборке урожая вместе с другими студентами института.
   Ничто не проходило мимо зоркого и трезвого взгляда Говорова. Ни сорт, форма и размер собираемых студентами яблок, других плодов и ягод, ни гниющая свёкла на полях, ни отсутствие средств механизации, ни присутствие пьяных и просто подвыпивших, в разных количествах и пропорциях к трезвым.
   Всё впитывал в себя студент - мыслитель, натуралист, накапливая материал для последующего философского осмысления происходящего вокруг него в природе и нашем, наиболее передовом обществе планеты.
   Много бы мог сказать Говоров о трудном созидательном строительстве непонятного будущего в деревне, но предусмотрительно предпочитал помалкивать на этот счёт.
   Littera scripta manet. Так гласит латинская древняя истина: написанное не пропадает. Как и полагается профессиональному ботанику - натуралисту, Говоров систематически вёл дневник на шифрованном латинском языке, специальным дурным почерком, чтобы сокровенным не мог зачитываться до одури Охламонов и другие оболтусы на этаже, не ведущие научный образ жизни. Такой дневник не мог прочитать никто и из официальных инстанций института, одного только дурного почерка хватало, чтобы читающий потерял к читаемому в дневнике всякий интерес, не говоря уже о шифре и самом латинском языке.
   Надо отдельно отметить, что при записях лекций и ведении практических тетрадей на занятиях, Говоров пользовался своим обычным каллиграфическим почерком, который хорошо читали и понимали многие грамотные.
   А пока он продолжал настойчиво отвечать на многочисленные вопросы агитируемых. Что в этом году надои молока упали на 100 мл с коровы в сутки. После этого Говоров стал осторожно внушать своим слушателям мысль, что если так пойдёт и дальше, года через три колхоз начнёт покупать молоко у государства. Что совершенно недопустимо по определению самой сути коллективного сельского хозяйства, его роли в жизни нашего государства.
   Что лук хорошо продавать студентам общежития N Х, а с мёдом лучше идти в деканат или ректорат. Он дал подробный адрес родного общежития, посоветовал, на каком этаже и в каких комнатах живут богаче. Уточнил маршруты проезда общественным транспортом, подсказал стоимость проезда. Не менее подробно описал прямую дорогу в ректорат и деканат. Рекомендовал нести туда и другие деликатесы, которые могут появиться у колхозников.
   С тех самых пор зачастили в ректорат с деканатом сомнительные личности в потёртой одежде, с огромными мешками, сумками и пакетами.
   Вот такими разными были наши друзья, живущие в одной комнате общежития. Что не мешало им почти мирно сосуществовать друг с другом, находясь в непрерывной борьбе с тяжёлым бытом и обстоятельствами окружающего их мира. Все они были объединены одной главной целью - в положенное на то время получить диплом провизора.
   Описываемые ниже события происходили с нашими героями в период их обучения уже на третьем курсе института.
  
   За сутки до этого.
  

Возвращение в общежитие

   Находящийся на третьем курсе обучения студент Владимир Цыпляков был вынужден вернуться домой на побывку на короткий срок. Это произошло по весьма уважительной причине. У него возникла совершенно естественная потребность поменять осеннюю одежду на зимнюю в связи с сезонным наступлением зимы, да и захватить из дома некоторое количество картошки и других ценных продуктов питания. Не успев побыть дома и нескольких часов, он крепко поел и тотчас засобирался в обратный путь, в общежитие. Однако заторопился он вовсе не от большой любви к общежитию, или же своему месту в нём.
   Цыпляков не мог остаться дома - в воскресенье невозможно было уехать, не было билетов на поезд. А опаздывать на занятия было нельзя. Каждый пропуск занятий отмечался в деканате с большим усердием по специальной системе. Мало того, что пропущенное занятие надо было обязательно отработать. Если количество пропущенных пар без уважительной причины переваливало за три, то к провинившемуся принимались строгие меры, вплоть до репрессий и немедленного увольнения из института. Проблемы транспорта не принимались всерьёз и чётко подходили под разряд - прогул без уважительной причины. Обычно декан говорил всяким хронически и случайно опаздывающим строгим голосом, грозя им пальцем перед носом, категорично, с высоты своего научного и служебного положения:
   - Вы приехали учиться, а не путешествовать или бездумно отдыхать в дороге! А если взялись за путешествия, так это ваши личные проблемы! Вы должны присутствовать на всех занятиях и мероприятиях, проводимых в институте, и приходить на них вовремя, без всяких там опозданий на занимательные путешествия или жуткие приключения! Это не входит программу занятий нашего института.
   Поэтому все дальнейшие действия Цыплякова могут быть поняты правильно - он хотел закончить свою учёбу без перерыва на трудовую деятельность с последующим трудным восстановлением в правах студента. Или двухлетнего посещения Советской Армии для смены специализации, повышения общей диверсификации своих знаний.
   И хотя до соседнего города всего 2 часа поездки скорым поездом, попасть в этот соседний город было всегда проблемой.
   Так случилось и в этот холодный декабрьский день.
   Бабушка причитала по Цыплякову, как по покойнику, не давая собираться в близкую путь-дорогу, оплакивая его печальную участь на предстоящих экзаменах. Но выбора у Владимира не было. Назвался студентом - терпи причуды своих преподавателей, малопонятные инструкции министерств и выходки профессорско-доцентского состава.
   Билетами в кассе вокзала вовсе не пахло, это было доброй традицией министерства путей сообщения. Но эта традиция не была новостью для студента Владимира Цыплякова. Не первый год он упрямо путешествовал по стране по своему единственному маршруту, туда да обратно.
   На перроне народ штурмовал подошедший поезд, который остановился на 4 минуты. Всё это походило на эпизоды событий далёкой гражданской войны, только на крышах вагонов люди больше не ездили. Скорость движения транспорта настолько увеличилась с тех далёких былинно-героических времён, что пассажиров просто сдувало с крыши едущего на полном ходу поезда. А тех, кто пытался держаться за провода, насмерть било током высоко напряжения. Поэтому советские люди предпочитали ездить внутри поезда, хотя бы в туалете или тамбуре, стоя в неудобных местах.
   Всего за 2,5 минуты Цыпляков успел бодро пробежать от первого вагона до 18, проводя быстрые переговорные диалоги с проводниками.
   Проводники никого из безбилетников не брали, они ожидали ревизоров. Поезд ушёл в соседний город без Цыплякова. Через 45 минут подошёл другой поезд. Достаточно озябший Цыпляков сбегал туда и обратно уже за полторы минуты.
   Эти проводники тоже упрямо ждали ревизоров и не брали безбилетников, толпами шатающихся по территории вокзала со всевозможной поклажей. И этот поезд ушёл в соседний город без Цыплякова.
   Следующий поезд пришёл только через час. Перемёрзший Цыпляков первым встречал поезд у семафора, а потом бежал рядом с вагонами, интенсивно размахивая рукой, подавая обнадёживающие сигналы проводникам. Делать это он мог только одной свободной рукой. Бурную резвость нашего молодого героя сдерживала огромная сумка с продуктами, в которую он умудрился засунуть десятикилограммовый магнитофон. Может, проводники и взяли кого, но желающих уехать от этого на перроне не убавилось.
   Дело запахло исключением из института, а позволить себе такого Цыпляков просто не мог. Не для того Владимир упорно поступал в институт, чтобы вылететь из него по причине плачевной работы министерства путей сообщений. Пришлось ему принять неординарные меры к продолжению учёбы.
   Цыпляков, с искажённым тягой к путешествиям и странствиям лицом, стал настойчиво стучать в дверь кабины электровоза сумкой, в поисках возможного сочувствия машиниста к его мелким и крупным проблемам в жизни.
   Быть или не быть, вот в чём вопрос! To be or not to be! Вопрос этот был поставлен уже несколько веков назад известным многим литератором-драматургом, но так и не решён окончательно до наших дней. Приходилось решать его бегом на ходу, около поезда, в сильный мороз, а не за столом, среди фолиантов мыслителей древности и наших дней.
   Пятирублёвая бумажка разжалобила даже сурового на первый взгляд машиниста в форменной фуражке. Вслед за Цыпляковым в кабину электровоза поднялся разбитной солдатик с надорванным погоном на одном плече. На другом плече погона вообще не было. Пройдя по узкому коридору мимо пыхтящего загадочного механизма, оба очутились в темном отсеке - обратной кабине электровоза.
   Владимир бросился к окну, чтобы помахать руками провожающим, наступил на что-то, в этот же момент состав медленно тронулся вдоль перрона, сопровождаемый оглушительным свистом электровоза.
   Выручил солдатик, который мягко оттолкнул Владимира от окна в сторону, где Владимир и пристроился на какую-то панель, оказавшуюся впоследствии калорифером. Гудок сразу умолк, послышался мерный стук колес, путешествие в общежитие началось.
   Цыпляков очень хотел прочитать кое-что злободневное для себя из учебника фармацевтической химии, один из томов которой любил возить с собой в путешествия на манер pocket book гигантского размера, вместо детектива, но мешало полное отсутствие света в этом отсеке электровоза.
   Два часа пролетело совсем незаметно в занимательной беседе с разговорчивым попутчиком, возвращавшимся из самоволки в свою часть для продолжения доблестной службы. Цыпляков вначале решил, что солдатика разжаловали из рядовых, посрывав с него торжественно погоны перед строем всей части с целью глубокого морального наказания за неизвестный ему поступок. Но всё оказалось более прозаичнее, без строя части, без гневной речи замполита. Это был результат незапланированной встречи солдатика с патрулём около вокзала, а также возникшей после этой встречи рукотворной потасовки.
   Всё бы хорошо, да только от жары не знали, куда деться в тесной кабине электровоза. Особенно страдал Владимир Цыпляков, едущий на любимую учёбу в абсолютной темноте на работающем на полную мощность калорифере. Перейти в другое помещение на ходу поезда не представлялось возможным, как и выключить невидимый калорифер. В темноте Цыпляков мог нажать не на те кнопки, и вызвать этим непреднамеренные и крайне опасные последствия для всего железнодорожного состава. Осознавая свою комсомольскую ответственность перед спящими пассажирами поезда, Владимир стоически терпел жуткие неудобства приятного путешествия в институт. Однако долго терпеть он не смог и ему пришлось раздеться в темноте до майки и трусов, борясь с жарой таким простым народным способом.
   На привокзальной площади температура в противовес электровозной была бодряще - морозной. Несмотря на поздний час, было много оживлённого народа, путешествующего в разные стороны света. Тут пути Цыплякова с солдатиком окончательно разошлись.
   Надо пояснить любопытному читателю, что на электровозе Цыпляков ездил в институт на учёбу достаточно редко. Обычно он договаривался с проводниками вагонов, когда в кассе ему отказывали в билете.
   Транспорта на остановке никакого не было. И не ожидалось до самого утра, несмотря на то, что Владимир терпеливо прождал его целых тридцать семь минут. Владимир замёрз, и забеспокоился. Небогатый жизненный опыт подсказывал ему, что вахтерша общежития сегодня не будет менять свой режим работы. Она не будет прерывать свой крепкий сон, ради каких - то там перемещающихся по ночам цыпляковых.
   Городской транспорт уже не ходил, необходимо было срочно ловить такси. Но ловить было некого. Для этого пришлось пробежать две остановки вперёд, ближе к центру города, бережно прижимая к себе сумку с самым ценным в жизни студента - продуктами.
   Заплатив за ночное такси больше, чем за проезд по железной дороге, Владимир, наконец, оказался перед своим общежитием. И с тяжёлым замиранием сердца толкнул входную дверь в свой второй родной дом.
   Дверь была крепко заперта с обратной стороны, и пропускать позднего гостя не торопилась. Владимир несмело крикнул: "Эгей - пустите меня!". Как в песне поётся:
   - Крикнул он, а в ответ - тишина ...
   Был третий час ночи, шёл снег, температура была намного ниже нуля.
   Родина следила за безуспешными попытками своего опоздавшего малолетнего сынка в свой второй дом с полнейшим равнодушием.
   Настроение было нехорошее и падало с каждой минутой вместе с температурой окружающей среды. Владимир слегка ударил дверь кулаком, потом сильней, потом ногой, потом сильней ногой.
   Стояла пронзительная ночная тишина, нарушаемая только его ударами, да тихонько пела свою колыбельную песню вьюга. Истосковавшийся по теплу и отдыху Владимир стал бить в дверь что есть силы в замерзающем организме. Через некоторое время он дошёл до полного исступления и умудрялся ударить в дверь обоими ногами и одной рукой одновременно. Вторую руку он уже заносил в этот момент для следующего удара.
   Не помог ему и пронзительный крик, рвущийся наружу прямо из глубин озябшей души. Правда, из общежития стал доноситься тихий угрожающий гул, как из пчелиного улья, из которого медведь молодецкими ударами пытался выгнать пчёл. Но двери ему никто не открыл. Лишь на девятом этаже кто - то с громким стуком захлопнул форточку.
   Это громкое закрывание форточки символически выражало глубокий протест и недовольство воплями и рёвом замерзающего Цыплякова внизу, у далёкой входной двери.
   Вообще - то своим криком Цыпляков не давал спать всему кварталу. Но у студентов были крепкие нервы. Не имеющий крепких нервов студент не выдерживал сложных перипетий учёбы и немедленно отчислялся. Обычно это происходило уже на первом курсе. Поэтому выживали лица, способные спать на лекциях, или в своей комнате во время празднования в ней дня рождения соседа, с танцами, песнями, гитарой и магнитофоном. При этом всё включалось и работало одномоментно. Некоторые наиболее продвинутые студенты могли спать стоя, даже в автобусе, во время его движения по просёлку. Или это были просто очень терпеливые энтузиасты своей будущей профессии. Цыпляков был как раз именно таким терпеливым энтузиастом своей будущей профессии. Постоянная нужда в деньгах и знаниях сделала его на редкость терпеливым и выносливым, чем-то похожим в повадках на верблюда.
   Недалеко от Цыплякова шлёпнулась и разлетелась на мелкие кусочки бутылка из-под неизвестного продукта, или же напитка. Но исследовать это интереснейшее обстоятельство жизни не было сил и времени. Цыпляков вспомнил, что Говоров хотел написать шутливый реферат на тему: "Летящая пивная бутылка - как символ социального протеста советских студентов периода развитого социализма". Но эти воспоминания в открытии двери не помогли, да и не прибавили тепла замёрзшему телу.
   Мороз продолжал делать своё привычное дело, от его работы дубели уши, краснел заложенный нос. Цыпляков растёр физиономию грязным снегом для ранней профилактики обморожения, а потом также пронзительно закричал опять, предварительно спрятавшись под балкон от возможной бомбардировки недовольных его призывами открыть настежь двери.
   Из соседнего дома, стоящего метрах в двухстах, его громко нецензурно выругал какой - то прогрессивно настроенный пролетарий. В том же доме зажглось несколько окон. Стали загораться многие окна в других домах квартала. Из - за занавесок на Цыплякова стали смотреть любопытные рассерженные полуодетые люди. Некоторые из них, заметив тёмную мелкую фигурку Цыплякова на фоне белого снега далеко внизу, делали ему загадочные поощряюще-непонятные жесты руками, укоризненно качали головами, показывали предметы быта через стекла окон. Некоторые демонстрировали ему скалки, другие - сковородки, пустые и полные бутылки, кастрюли, сельхозинтентарь.
   Цыпляков хотел вступить в полемику с несправедливо оболгавшим его перед целым кварталом пролетарием. Но при коротком зрелом размышлении понял, что, несмотря на все известные ему законы диамата, в этом споре истина не родится. И в диспут с пролетарием вступать не стал, посчитав его излишним в эту тревожную холодную минуту.
   К третьему курсу Цыпляков достаточно теоретически подковался на кафедрах общественных наук института, которые ставили задачу подготовить из студентов опытных диалектиков современности. С этой задачей кафедры справлялись весьма успешно, количество диалектиков росло день ото дня. Владимир был уже не тем зелёным первокурсником, который всё время попадает впросак в диалектическом плане жизни. Он уже хорошо знал, кто такие товарищи Кант, Гегель, Фейербах, многие другие философы, где и когда они жили, чем питались и занимались, какие законы открыли или же, наоборот, категорически опровергли на столетия вперёд. Некоторых других, менее известных миру философов современности, он частенько встречал лично в своём институте и даже в быту.
   Поняв всю бессмысленность попыток попасть в общежитие нормальным путём, он принялся изыскивать альтернативные пути. Это вытекало из всей громадной системы насильственно полученных им знаний. "Ищущие да обрящут".
   Оставив сумку у входа, Цыпляков стал системно исследовать окружающую территорию в поисках подсобного материала для проникновения домой. В окружающих дворах ничего подсобного не нашлось, всё было покрыто толстым слоем смёрзшегося снега. Далее было два возможных пути - обшаривать другие дворы или осмотреть квартальную помойку. Проанализировав ситуацию, как опытный аналитик, Цыпляков направился прямиком к помойке.
   В дальнейшем читатель познакомится с авторитетным мнением декана факультета по этому вопросу, который неоднократно указывал своим студентам верное направление к изобретениям и материалам, которые помогут сделать эти ценнейшие изобретения.
   Поэтому направился туда Цыпляков ненапрасно! Именно там, рядом с помойкой, он нашёл старую чугунную батарею, валявшуюся на этом месте с лета. Это было именно то, что он искал в этот поздний, очень холодный ночной час. Но батарея основательно примерзла к асфальту, долго дожидаясь прихода диалектика Цыплякова. Несмотря на это, Цыпляков геройски выбил батарею изо льда. Проделал он это двумя кирпичами, которые подобрал рядом.
   Операция сопровождалась оглушительным грохотом и протестующими высказываниями пролетария, который кричал теперь гораздо громче Цыплякова, перекрикивая звонкий гром ударов кирпичей о чугунную батарею.
   В доме активного пролетария опять стали загораться потухшие было огни. Но Цыпляков сознательно не вступал в навязываемый ему извне диспут, полностью игнорируя его, сосредоточенно делая главное дело момента. По теории Говорова это называлось - абстрагироваться от мешающей жить, и действовать адекватно обстоятельствам, реальности текущего момента бытия.
   Как видим, иногда реальность действительно мешала студентам действовать адекватно обстоятельствам. Цыпляков был старательным учеником Алексея Говорова, который стремился поделиться своими знаниями со всеми, кто был готов слушать его больше часа, не перебивая речь. Цыпляков чутко внимал мыслям Говорова часами, на научных заседаниях в комнате общежития, изредка прерывая его просьбой повторить сказанное для точной записи.
   Иногда Цыпляков полностью конспектировал речи Говорова, эти знания помогали в бытовой жизни студента гораздо больше, чем все лекции, читаемые на всех кафедрах института. Несмотря на то, что среди читающих было много кандидатов наук, встречались доценты, профессора.
   Надрываясь, ругаясь, обливаясь потом, тащил Цыпляков батарею к стене общежития. Теперь оставалось самое трудное дело: залезть на балкон лоджии второго этажа, прихватив при этом с собой ещё сумку с магнитофоном и продуктами.
   Через пятнадцать минут в который раз залитый потом Цыпляков сидел, тяжело дыша, на балконе лоджии засыпанной снегом. Руки его были ободраны, новые брюки порваны. Рядом стояла сумка с ценным продовольственным грузом. Потихоньку приходило ощущение спокойствия и временного счастья.
   Из соседнего дома никто не кричал. Тихо падали снежинки. Пролетарий, не дождавшийся вожделенного диспута, мирно уснул. Свет в окнах дома напротив общежития погас.
   Цыпляков стал шарить по окнам и форточкам. Увы, его надежды не оправдались. Все окна и форточки были закрыты. Близок локоток, да не укусишь!
   С задумчивым видом Цыпляков ходил по балкону мимо сумки, притопывая ногами от мороза, утаптывая снег на лоджии, размышляя. Однако мысли его были весьма далеки от фармацевтических или каких-либо социально-общественных наук.
   - Есть ли смысл лезть всё выше и выше в поисках открытой форточки? Или совершить противоправное деяние, выдавив стекло в окне?
   Если выдавить стекло, утром решат, что был взлом и даже ограбление общежития. Вызовут милицию. Будут искать вора или грабителя. Найдут Цыплякова. Чем это для него закончится? Боязнь быть отчисленным в тюрьму прямо с третьего курса за противоправное дело остановила Цыплякова от выдавливания стекла, как наиболее простого метода решения возникшей проблемы.
   Он решил лезть выше, вплоть до девятого этажа, проверяя по ходу восхождения форточки. А сумку с поклажей можно было оставить временно тут, на лоджии. После проникновения в общежитие надлежало вернуться на второй этаж и открыть окно лоджии, чтобы забрать свою непреходящую ценность. За время отсутствия Цыплякова её не могли растащить бродячие собаки, а прохожих давно не было. Да и не лезли прохожие массой в общежитие по батарее на второй этаж, вслед за собаками. Нелёгкое это дело, для всяких прохожих, по батареям на второй этаж лазить. На это мог решиться только студент Владимир Цыпляков, да и то только от охватившего его целиком отчаяния да холода.
   В этот момент последних и решительных раздумий о судьбах мироздания Цыплякова увидела первокурсница, вышедшая в коридор для ночного моциона.
   Не без интереса она пыталась узнать, что здесь делает этот непонятный тип глубокой ночью, когда даже большинство студентов спит, и уже третий сон видит. И прежде, чем согласилась разбудить вахтёршу, потребовала предъявить пропуск в общежитие, проявив высокую бдительность, чрезвычайно поощряемую администрацией института на всех ступенях общественной жизни. Как говорится, контроль, контроль, и ещё раз контроль. Так были творчески реформированы слова классика В. И. Ленина в новейшей истории института его администрацией. Ранее они звучали как: учёт, учёт, и ещё раз учёт.
   Также первокурсница учинила короткий допрос - кого из преподавателей знает подозрительная личность на лоджии. Услышав до боли знакомые фамилии наставников жизни, особенно доцента Тычкова, она немного успокоилась. Тщательно сравнив в темноте через стекло фотографию на пропуске с посиневшим оригиналом, она нашла некоторое сходство в очках, смилостивилась и пошла за вахтершей. Добудиться вахтёрши она не смогла. Та спала крепким здоровым сном человека, хорошо делающего своё трудное и опасное дело.
   Вернувшаяся студентка с огорчением сообщила, что Цыплякову придётся отдыхать тут до утра, бодро подпрыгивая на морозе, для профилактики замерзания и предотвращения грядущей гангрены.
   Это заявление дрожащий и стучащий зубами Цыпляков встретил бурным социальным протестом. Он потребовал открыть ему, если не дверь, так хоть окно. А если не окно, так форточку.
   Одну из форточек студентка смогла как-то открыть, под бурные крики и другие проявления восторга Владимира Цыплякова, подпрыгивающего на морозе от радостного нетерпения.
   С третьей попытки Цыпляков умудрился протолкнуть в форточку магнитофон, его приняла на руки студентка. Потом распотрошил сумку и по частям передал её содержимое своей добровольной помощнице.
   Оценив свои возможности и габариты реально, Цыпляков понял, что в своём пальто ему в форточку не пролезть. Вспомнив времена своего недавнего отрочества, он разделся на морозе, а затем протолкнул своё пальто с пиджаком в форточку. Он понимал, что Рубикон уже перейдён. Назад дороги нет. Только вперёд! На балконе оставаться нельзя, тут ждёт верная смерть от холода.
   Вперёд ногами он пролез в форточку.
   Тяжело шлёпнувшись на пол, Владимир первым делом бросился к тёплому радиатору отопления, прижался к нему всем своим озябшим телом. На его сине - красном лице отразилось неподдельное удовлетворение. "Вот оно, счастье!" Через пять минут он частично отогрелся.
   Тепло простившись со своей спасительницей, он стал собирать разбросанные по полу коридора вещи.
   Конечно, вещи в сумку не влезали, тем более, что ободранные замёрзшие руки ещё плохо слушались Цыплякова. Любой желающий из числа любопытных читателей может легко подсчитать, сколько раз за непродолжительное время Цыпляков сильно потел на морозе, и сколько раз после этого замерзал.
   Цыпляков собрал вещи и тихонько заковылял пешком на шестой этаж, в свою комнату, согреваясь ходьбой по дороге.
   Там, в комнате, он обнаружил на своей кровати однокурсника Алексея Говорова, который жил пятью этажами ниже. А сейчас, в отсутствие хозяина кровати, Цыплякова, тихо - мирно готовился к зачёту по фармацевтической химии, который собирались проводить в конце недели.
   Говоров вдумчиво лузгал чьи - то семечки, временами заглядывая в учебник, на формулы, а шелуху ссыпал в тумбочку мирно спящего рядом Загребухина. Перед ним лежал открытый учебник по фармакогнозии, видимо, ввиду отсутствия учебника по фармацевтической химии.
   Вполне возможно, что по рассеянности, ближе к утру, Говоров уже забыл, по какому предмету ожидается будущий зачёт. И стал тщательно изучать первое, что попалось на глаза и подвернулось под холодную руку немного мёрзнущего Говорова. Главным было не потерять зря время при подготовке к зачёту, приобрести как можно больше так необходимых для работы и учёбы знаний.
   За время недолгого отсутствия Цыплякова комната обросла паутиной, мусором, на стенах интенсивнее запузырились обои, по которым взад-перёд хаотически перемещались толпами и отдельными отрядами тараканы разных размеров и расцветок.
   Вид у родного жилища был мрачный и заброшенный. И это несмотря на присутствие в комнате некоторых его коренных обитателей, обогревающих комнату своим прерывистым дыханием.
   Цыпляков бросил вещи у входа, пальто накинул на перекошенную вешалку, стараясь её этим уравновесить, не допустить обрушения на пол.
   - Ну, как доехал, будь здоров, Владимир!? - приветствовал его соратник, отправляя очередную порцию шелухи в тумбочку Загребухина, широким жестом хлебосольного хозяина комнаты, немного отвлекаясь от толстого учебника фармакогнозии, с рисунком Hypericum perforatum. Рядом с которым была изображена замысловатая для любого непосвящённого формула азулена. Говоров заучивал её наизусть, раз и навсегда, поедая семечки, рассматривая формулу с разных сторон горизонта, периодически вставая с кровати и подходя к ней с этих разных сторон.
   - Как тебе сказать правильнее: с добрым утром или спокойной ночи?
   - Как ни говори, от перестановки слагаемых суть нашей встречи с тобой в это время суток не изменится.
   - Доехал я в целом хорошо, а о мелких досадных частностях говорить не будем. Только вот беда, опять деньги кончаются. Да пока ехал, часто то в жар, то в холод бросало. И в общежитие едва попал, спит наша вахтерша на работе, как пожарник!
   - Преодолевать трудности - наша главная задача! - заученно ответил Говоров цитатой из какого-то известного всем произведения марксизма. - А я как раз хотел спросить, отчего у тебя такой здоровый румянец на всё лицо, да и брюки рваные? Бродячие собаки у общежития подрали? Ты от них бежал с километр, отбиваясь сумкой с продуктами, падая по пути в сугробы? Сумку-то не потерял во время борьбы за существование? Надо было палку с собой из дома прихватить, палкой хорошо от собак на бегу отбиваться!
   - Этот румянец не от здоровья, Алексей, и не от собак вовсе. Мне надо чего-нибудь выпить от простуды! Замёрз я сильно по дороге, холодно на улице, зима на дворе.
   - Ты молодец Владимир, смог свою сумку самостоятельно до шестого этажа дотащить, поздравляю. А вот Зюзюкин с первого курса не смог свой груз до своего этажа донести, руку вывихнул. Его самого едва на пятый этаж довели двое, а третий в спину кулаком подталкивал, чтобы Зюзюкин назад не завалился. У него с собой два мешка картошки было. Пока он их на товарном поезде до общежития довёз, руки-то себе и пооборвал, нос, щеки поморозил. Пришлось товарищам по комнате мешки с картошкой на свой этаж совместными усилиями поднимать. Владимир, я ведь непьющий, поэтому у меня ничего спиртного для тебя нет. Вот что только могу предложить. Эти два флакона Загребухин у себя в тумбочке хранит к своей будущей болезни, заранее припас.
   С этими словами Говоров залез в тумбочку Загребухина, содержимое которой знал гораздо лучше хозяина, и поставил перед Цыпляковым два флакона Tinctura calendulae.
   Цыпляков глянул на них и отрицательно замахал озябшими руками на Говорова, негативно сопя забитым соплями носом на это предложение товарища. - Не могу я этого сделать сразу по нескольким причинам! Это средство не внутреннее, это страшная гадость на вкус, и, это самое главное, оно не моё, и даже не твоё!
   - Ты совсем как сопливая барышня, Цыпляков! С такой красной рожей и в рваных брюках так много не говорят, а пьют предложенное залпом, с благодарностью. Тут как раз почти сто грамм для полного согревания организма в соответствии с нашими народными традициями!
   Да, Загребухин купил их для полоскания горла при ангине, но любой пьющий не откажется ей горло пополоскать и выпить после этого. А по поводу своё - чужое вот что я тебе скажу: аптеки ещё не работают, да и не поднимешься ты к их открытию. А потом уже поздно будет, заболеешь, хороша ложка к обеду. Когда ещё у Загребухина горло заболит? Может, совсем не в этом сезоне, а только в следующем семестре. К тому времени ты ему новые флаконы купишь, или деньгами долг отдашь. А если флаконы быстро заменишь, так он и не узнает, что ими активно пользовались во время его сна.
   - Нет у меня денег на спиртное, Алексей. И, кроме того, это ведь такая страшная и отвратительная горечь! - Цыпляков не хотел быть сопливой барышней, поэтому быстро вытер сопли рукавом пиджака. Носовые платки у него конечно были, но как - то враз все потерялись в неизвестном месте. А поэтому найти их для стирки и последующего употребления по прямому назначению он уже не смог.
   - Горечь - не беда! Чаем сладким запьёшь. Здоровье надо смолоду беречь от ревматизма, я давно этой злободневной проблемой занимаюсь. В прошлом семестре лекцию перед соседскими строителями читал от деканата. Всегда пропагандирую в широких массах трудящихся регулярное потребление acidum acetylsalicylicum для профилактики этого заболевания. Этот препарат можно попутно и против многих других болезней успешно применять. Тут главное - это умение и знание! Вижу, у тебя продукты появились, дашь чего-нибудь? Семечками долго сыт не будешь, сколько не ешь. Уже третий час ем, а всё голодный! - с этими словами Говоров достал из своего кармана затёртый остаток стандарта с аспирином, выдавил одну таблетку Цыплякову в подставленную ладонь.
   - Конечно, дам!
   После этого Цыпляков достал некоторые продукты из своей распотрошенной сумки, позавтракал или поужинал вместе с Говоровым.
   Согрели чай. Цыпляков всё боялся выпить горькую настойку, да ещё без согласия её спящего рядом хозяина.
   - А может, у самого Болеслава спросим?
   - Ты что, в своём ли ты уме? Или в дороге сильно простыл? От него в такое время нормального ответа не добьешься! Обложит он нас непотребно, настойку отберёт, а потом ругаться будет всё воскресенье, не остановишь его! Тебе что, хочется ругательств послушать, давно не ругали, не наслушался ещё? Да и не разбудим мы его сейчас, если только с кровати скинуть! Он спит не хуже вахтерши и других пожарников. И вообще, Владимир, будить человека в 4 часа ночи по поводу выпивки крайне некультурно, если не сказать больше. Да это просто проявление большого, матёрого и редкостного по своей сути хамства! Запомни надолго, Владимир! Даже если ты большой, мордастый и сильный, хамом быть совсем не обязательно!
   Тут надо сделать маленькое отступление для читателей.
   Цыпляков понял Говорова так: что вообще скидывать спящего Загребухина с кровати на пол с целью пробуждения утром к занятиям, это вполне культурно для передового советского человека. Это к хамству даже и близко не подходит. Но делать это в 4 часа ночи, да ещё ради выпивки - это предел бескультурности, особенно для интеллигентного советского человека, часто думающего о будущем страны, и о своей прогрессивной роли в этом будущем.
   Последний довод окончательно убедил Цыплякова. Он давно стремился к культурной интеллигентной жизни. К этому его с глубокого детства приучала мать, бабушка, друзья и просто соседи, отвешивающие назидательные подзатыльники с учебной и педагогической целью. К этому его призывали случайные прохожие на улицах города, красочные плакаты, вывешенные в разных местах, вплоть до туалетов. Эти плакаты совершенно ясно и доходчиво объясняли ему, молодому и несмышленому, что он живёт в передовом обществе планеты, где надо вести себя соответственно, то есть быть передовиком во всём. Это в свою очередь налагало определённые повышенные социалистические обязательства и означало: не воровать общенародную собственность большими количествами, не ломать её всячески без особой на то нужды, не замусоривать улиц и центральных площадей, а только строить и убирать чужой мусор на субботниках, одновременно всемерно стремясь к прекрасному.
   Поэтому Владимир не воровал и хищнически не расхищал социалистической собственности, не мусорил на центральной площади имени В. И. Ленина, за едой громко не чавкал, преподавателям не грубил, не хамил при каждой встрече с вахтёршей общежития, со всеми старался быть любезным, по возможности. Это последнее Говоров часто не одобрял.
   Также Владимир старался приобщиться к философским теориям прошлого и настоящего, к этике и эстетике. В этом ему помогали теоретические занятия на кафедрах общественных наук и практические советы Говорова в быту. Несомненную пользу последних сможет оценить любой пытливый читатель этой повести.
   Эту же культуру общественной жизни и быта ему пытался навязать насильно куратор его комнаты общежития, ассистент кафедры фармацевтической химии Сидоркин. Которого отрядил специально для этой, в целом гуманной и прогрессивной миссии, деканат, но которого студенты сознательно не допускали до своей комнаты, вглубь своей личной жизни.
   К культуре Цыплякова постоянно призывала также куратор его группы, другой ассистент кафедры фармхимии, Анна Георгиевна Птицекрылова. Да и слушать ругательства по поводу и без повода Цыпляков совсем не любил, культура во всех своих проявлениях ему нравилась больше ругательств.
   Поэтому рос Владимир Цыпляков почти полностью культурным человеком. Только некоторые пережитки отжившего прошлого тянули его ещё назад, в подлое бескультурье, хамство и другие сопутствующие этому бескультурью массовые безобразия.
   Самому Говорову учиться постоянно мешали преподаватели. Только он развернёт на лекции какую-нибудь интересную монографию, взятую в библиотеке на короткий срок, для детального изучения. И тут же с кафедры доцент начинает интересоваться, почему Говоров не пишет его, доцента, лекцию, а занимается неизвестно чем. Как будто лекция доцента может быть лучше монографии орденоносного академика, имеющего всяческие премии, вплоть до сталинской или ленинской!
   Цыпляков слил настойку из двух флаконов в стакан, крякнул, выпил настойку, крякнул ещё несколько раз, запил чаем из чашки, проглотил аспирин. На кряканье Цыплякова спящие в комнате никак не прореагировали. Этим разбудить их в 4 часа утра не представлялось возможным. В комнате в это время можно было делать что угодно, легче было шумом в комнате разбудить соседей по пятому этажу.
   После этого он лег на кровать в пиджаке, но без ботинок, так как автор уже отметил ранее читателям стремление Владимира Цыплякова к высокой культуре общежития, прививаемой всеми средствами деканатом, накрылся одеялом и снятым с вешалки мокрым от растаявшего снега пальто.
   При неаккуратном снятии пальто перекосившаяся вешалка свалилась на пол. На это ни спящие, ни бодрствующие не обратили должного внимания, несмотря на шум при падении. Все были заняты своими насущными делами.
   Через мгновение Владимир уже спал озарённый счастьем и мыслью: "Как хорошо вернуться в общежитие!". На сытый желудок ему снились приятные цветные сны. Обычно на несытый желудок сны были чёрно - белые и ужасного содержания, так что страшно было не только засыпать, но и просыпаться. В таких случаях последние два года Цыплякову снился один сон в разных вариантах: как он оправдывается перед деканом в деканате за прогулы и отработки по разным предметам.
   Владимир уже не слышал, как Говоров собирал учебники, подложив при этом в портфель спящего Цыплякова свой учебник и две свои тетради. Потом гасил свет и закрывал за собой дверь.
   Наступал следующий день недели - воскресенье.
  

ВОСКРЕСЕНЬЕ

День первый

  
   В это воскресное утро, как и в другие воскресные дни, Цыпляков проснулся не по своей доброй воле, а от шума, поднятого Болеславом Загребухиным.
   Загребухин всегда выдерживал свой строгий личный режим, вставал рано и в будни, и по воскресеньям. Этим он закалял свой организм и готовил его к невзгодам будущей жизни.
   Поднявшись 9.15, почти полностью в соответствии со своим графиком, с небольшим опозданием в пять минут, он моментально принялся за профилактический осмотр своей личной тумбочки.
   Это было делом совершенно необходимым. К концу недели в тумбочке собирались всякие ненужные вещи, являющиеся продуктами жизнедеятельности Загребухина и привнесёнными извне продуктами и отходами Алексея Говорова.
   Свои продукты и отходы Говоров старался распределять равномерно по тумбочкам товарищей, дабы они были менее заметны среди вещей хозяев, да и в общем интерьере приютившей его случайно, на три года, комнаты.
   Скоро на полу собралась крупная куча мусора: банки, бутылки, пустые кульки, обрывки бумаги, шелуха от семечек, плесневелые корки от хлеба, другие продуктовые отходы, дохлые и живые тараканы разного размера. С тараканами Болеслав расправился быстро, не запрашивая на это санкции вышестоящих организаций, не думая долго над этой насущной проблемой. Для решения этой проблемы знаний, полученных на кафедрах марксизма-ленинизма, вполне хватало без дополнительных инструкций и разъяснений. Болеслав был человек самостоятельный, самоуверенный и весьма прагматичный в быту и личной жизни. Разбегающихся во все стороны тараканов он стал незамедлительно топтать ногами, всячески поощряя себя криками восторга. От его топота, радостных криков проснулся студенческий контингент, благополучно живущий на пятом этаже. Это было фактическим сигналом воскресного подъёма сразу для трёх комнат пятого этажа.
   Закончив муторное дело с тараканами, Загребухин стал вспоминать, лузгал ли он на прошедшей неделе семечки? Откуда тут шелуха, да ещё в таком большом количестве, что её пришлось собрать в пол-литровую банку? Не придя к определённому мнению на этот вопрос, он, тем не менее, не зациклился на существе неразрешимой проблемы, а продолжил воскресную уборку.
   Из самого дальнего угла тумбочки Загребухин достал великолепно замаскированную банку с остатками повидла на дне и стенках. Из неё торчала деформированная процессом активной еды алюминиевая столовая ложка.
   Это был главный продовольственный резерв Алексея Говорова на прошлой неделе. Он уже почти полностью исчерпал себя. Горло у банки было оплетено пыльной паутиной, в которой трепыхался одинокий запутавшийся таракан.
   - Ишь ты, за неделю-то паутины набралось, как будто в сушилке месяц стояло! - сказал вслух Загребухин, всесторонне осматривая банку с трепыхающимся в ней тараканом на просвет в луче света настольной лампы. Изничтожив таракана вместе с паутиной, он также активно и внимательно стал перебирать другой отдел тумбочки.
   Собравшиеся ненужные вещи он молча оценивал, представляют ли они хоть какую-то остаточную ценность для его гармоничной личности, или уже нет. Можно ли их использовать вторично или третично в сложной студенческой жизни?
   - И откуда столько всякого барахла набирается за неделю? Одной бумаги мятой сколько в жировых пятнах собралось! Ладно, бутылки с банками я сдам в палатку, а вот что делать с кульками? Мыть или не мыть, вот в чём сейчас вопрос!? Если да, то лучшего времени, чем сейчас, уже на неделе не будет.
   Собрав с грохотом бутылки и кульки, он отправился их мыть.
   От звона стекла, страшного топота при подавлении тараканов, радостных криков и серьёзных монологов Болеслава почти окончательно проснулся Цыпляков. Однако он продолжал безвольно лежать на кровати не двигаясь, хотя заснуть уже не мог. У разбуженных топотом Болеслава соседей слишком громко вещало радио, настойчиво пугая невольных слушателей непонятными, но радостными событиями в стране, и совершенно обнаглевшим империализмом за её пределами.
   Цыпляков стал ворочаться, стараясь принять такую позу, при которой радио не так сильно было бы слышно.
   Он вертелся на своей постели как уж, радио доставало его своими рассказами везде. Скрыться от настырной пропаганды всего самого лучшего получалось только тогда, когда он накрывал одно ухо подушкой, а другое сильно прижимал к матрасу. Но тогда ощущался некоторый дискомфорт головы, прижатой подушкой к тонкому матрасу, трудно было дышать забитым носом, а сон в таком состоянии совсем не приближался.
   Поворочавшись с час под это пугающее вещание, Цыпляков приподнялся на своей кровати и тупо уставился на что-то, лежащее на кровати Петра Беспутного. После вчерашнего отдыха дома и трудного возвращения в родное общежитие Цыпляков чувствовал себя разбитым, голова соображала туго, мысли были длинные и туманные.
   Во рту стоял противный перегар и горечь от настойки календулы, как будто он выпил её прямо сейчас, не запивая сладким чаем, не заедая мерзлой картошкой.
   Полумрак в комнате ещё не рассеялся. Цыпляков глянул на термометр. + 14 по Цельсию, в комнате не жарко, до Африки далеко.
   - Если бы так было на улице!
   Он включил верхний свет, надел очки и осмотрел кровать Петра внимательнее. Теперь было ясно, что Пётр спит, накинув поверх одеяла и покрывала куртку в белых маскировочных разводах из-под извести.
   Замаскировался он здорово, просто мастерски, как всякий старослужащий мотострелковых войск. Не всякая профкомовская проверка определила бы просто на глаз, что под кучей тряпья на кровати есть живой постоялец. Это можно было определить только методом практической пальпации кровати.
   К бурным рассказам радио, доносящимся из-за стены соседней комнаты, присоединились бодрые крики Андрея Охламонова, который в такой форме непродуктивно делился знаниями со своим соседом Иваном Руконоговым. Руконогов начисто и весьма активно отвергал его знания своими ответными ругательствами.
   Утро началось для Владимира Цыплякова в одиннадцать часов десять минут.
   Он, поеживаясь, поднялся, включил своё радио и стал дослушивать последние известия, широко зевая. Свою тумбочку осматривать он не решился. Уж больно это было утомительное, трудоёмкое и хлопотливое занятие. Кому с отходами разбираться с самого раннего утра приятно? Только Болеславу Загребухину! У него менталитет такой, так пусть и разбирается, если ему по утрам неймётся.
   В процессе слушания и невольного глубокого осмысления происходящего в стране и за её пределами, вслед за политическим комментатором, целенаправленно проясняющим опасную международную обстановку, Цыпляков вспомнил, что вчера забыл поужинать. Легкий завтрак в компании с Алексеем в зачёт ужина пойти никак не мог. Надо было идти в столовую, восполнять потерю в калориях. Желудок настоятельно требовал своего, не интересуясь мнением Цыплякова о большой государственной политике, нуждах победившего себя пролетариата, заботах чиновников и не принимая близко к себе мнение бойкого политического комментатора о череде непрерывных побед в городе и на селе.
   Владимир осмотрел свои ботинки, и неудовлетворённый их внешним видом после путешествия, решился на чистку. Можно было смело сказать, что эта попытка была неудачной. Такие попытки Цыпляков делал крайне редко, один-два раза в семестр и перед сессией, чтобы не сильно раздражать своим видом преподавателей.
   - Э-э, сойдет для сельской местности! - сказал он ухмыляющемуся Загребухину, ботинки которого блестели как зеркало.
   Теперь Цыпляков зашивал порванные брюки. Получилось это неважно, так как курсов кройки и шитья он не заканчивал, да и особо не стремился к этому. Но после ремонта брюки стали функциональны, их можно было одеть и носить, без риска наступить другой ногой на свободно болтающуюся брючину.
   Во время ремонта брюк и одевания в комнату ввалился всегда голодный Алексей Говоров. Соратники быстро набросали план мероприятий на этот воскресный день, центральным из которых, кроме собственно отдыха, был поход в кинотеатр совместно с сёстрами Воробьёвыми. На последнем мероприятии особо настоял Владимир Цыпляков. Алексей в целом программу предстоящего отдыха одобрил, предварительно внеся некоторые мелкие изменения в план, упорядочив его в отношении регулярности питания:
   - Воскресенье и служит для того, чтобы отдыхать, а не работать или напряжённо учиться. Мы и так на этой неделе явно перезанимались. Вот посмотри на себя в зеркало, Владимир! У тебя вид совершенно больного человека. Часом у тебя не анемия? - участливо сказал Говоров, внимательнейшим образом оглядывая Цыплякова со всех сторон, освещая его светом настольной лампы. Так ранее Загребухин осматривал отходы, извлечённые из своей тумбочки, на предмет их пересортировки и отбраковки.
   После бессонной ночи и бестолково проведённого вчерашнего дня у Цыплякова было бледное одухотворённое лицо, как у героев Достоевского в опасной смеси с героями Островского, ищущих свой светлый путь в тёмном царстве нищеты и полного социального бесправия. При этом глаза его во время разговора самопроизвольно слипались. Цыпляков приводил их в рабочий вид, раздвигая периодически веки руками. Причёска его потрясала своим загадочным модернизмом, так как он попросту забыл причесать свои длинные волосы, теперь они торчали хаотически в разные стороны. Обычно в женской среде такая причёска называлась "взрыв на макаронной фабрике". В мужской среде она никак не называлась, к ней относились равнодушно-спокойно. Только Загребухин иногда из праздного любопытства интересовался, что за воронье гнездо носит на голове Цыпляков? А не связано ли это с доброй приметой для сдачи экзамена по биохимии?
   - А ну, покажи свой язык!
   Цыпляков показал свой опухший язык Говорову.
   - До зачёта по фармхимии доживёшь! - мрачно пообещал тот, гася настольную лампу.
   - А что потом, после зачёта? - Цыпляков дыхнул перегаром горькой настойки на Говорова. Он очень хотел узнать, как закончится этот важный зачёт лично для него, Владимира Цыплякова.
   Но ответа получить не успел. В это время Загребухин нашёл два пустых флакона от своей тщательно хранимой в потайном месте настойки календулы. Вначале от глубокого возмущения он просто проглотил язык, стал беззвучно хватать ртом воздух, как астматик во время приступа, пугая своим непонятным внешним видом друзей, привлекая этим их внимание к себе и своему состоянию. Но потом отдышался и сразу высказал всё, что думал, пока только хватал ртом воздух. А думал он в последнее время много. Сама жизнь думать заставляла. Бездумных быстро отчисляли из института, за профнепригодность, по неуспеваемости.
   Простодушный Цыпляков не стал отпираться в совершённом ночью проступке. Болеслав обратил весь свой гнев на него одного, временно забыв о присутствующем рядом Говорове и спящем вторые сутки подряд, беспробудно, без всяких там задних, передних и других ног, после короткого, непродолжительного дежурства, Петре:
   - Кто бы подумал, такой тихоня, а только я зазевался, заснул, всю настойку сразу попил! А если у меня сегодня горло заболит? Как я лечиться буду? Idiota! Ты обо мне подумал, когда ночью подло пьянствовал один? Ну и стервец же ты, Цыпляков, да ещё и алкоголик, один ночами чужое пьёшь! Вот уж от кого такой пакости я не ожидал! Кругом грипп, зима, мороз, соседи сопли распускают, так и норовят заразить острой респираторной инфекцией вместе с ангиной, скоро зачёт по фармхимии, а они мою последнюю надежду пропивают! - от возмущения он захлёбывался, и не все слова выговаривал полностью.
   Но присутствующие, кроме крепко спящего Петра, его прекрасно понимали и без окончаний. Они бы поняли его и без слов, по одной лишь мимике с жестами, высоко воздетыми в потолок руками с пустыми флаконами, из которых не упало и последней капли ему на голову, да искажённой гримасой глубокого недовольства физиономией. Чего стоили только одни страдальчески вытаращенные в глубоком возмущении глаза! Латинское слово idiota в данном контексте переводилось как грубый неуч, полный невежда, от глупости и тупости которого страдают учёные люди комнаты.
   Едва его успокоили. Говоров с энтузиазмом и большими подробностями, которых он не знал и не мог видеть сам, рассказал о долгом и многотрудном путешествии Цыплякова по просторам нашей необъятной страны на электровозе, в тесной компании группы дезертиров, поголовно вооружённых автоматами Калашникова и связками гранат разных типов.
   С его слов получилось, что Цыпляков почти уже присоединился к ним в роли командира электровоза, даже стал обживать его кабину, раскладывая кругом свои вещи и одежду, учебники. Но его порыв к анархическим путешествиям по просторам Родины пересилила тяга к фармацевтической науке, и, в частности то, что надо было подготовиться к зачёту по фармхимии. Не забыл он и о преодолении Эвереста местного значения - лоджии общежития.
   Загребухин полностью согласился, что будить его в 4 часа ночи было совершенно преждевременно, даже категорически нельзя. Такое возможно только в двух крайних случаях суровой студенческой жизни: внезапном приходе декана в комнату и при большом пожаре в ней.
   После красочного рассказа Болеслав вынужденно согласился с авторитетным мнением Говорова, что в таком случае победителю Монблана Цыплякову выпить было крайне необходимо. После оплаты настоек Цыпляковым инцидент был полностью исчерпан. А сам Загребухин перестал захлёбываться, хватать ртом воздух, ругаться на русском и латинском, пугать своим видом товарищей. Он вернул глаза в нормальное состояние и побежал осматривать батарею, на предмет её включения в своё хозяйство, пока ею хитростью не завладели дошлые конкуренты с пятого этажа.
   - Пошли договариваться с сёстрами!
   Сёстры только окончили свой утренний туалет и были заняты приготовлением пышного воскресного завтрака, состоящего из одного блюда. На предложение друзей они ответили так:
   - Мы не против кинотеатра, но нам подруга уже взяла билеты на другой фильм. На какое время мы не знаем, но думаем, что на вечерний сеанс.
   Говоров предложил сходить в кинотеатр на 15.00, на чём и договорились.
   После переговоров друзья направились в ближайшую столовую сельхозинститута, где и набили свои ненасытные желудки.
   За завтраком всегда осторожный Говоров высказал некоторое подозрение. Скорее, даже не подозрение, а просто неопределённое сомнение:
   - А не в брюках ли с усами эта подруга? И сколько их там уже собралось?
   - Да ты что, как так можно! - возмутился такому нелепому подозрению стихийный идеалист Цыпляков. Размахивая от искреннего глубокого возмущения руками, он сбил со стола свою пустую тарелку на пол, привлекая её звоном внимание мерно жующих посетителей столовой, спокойных в массе своей студентов сельхозинститута.
   Хорошо, что в столовой, в предвидении таких эмоциональных всплесков и других аналогичных проявлений чувств молодёжи, все тарелки были металлические. Тарелка Цыплякова только слегка примялась, накатавшись вволю между столами и стульями. Говоров моментально вернул ей первоначальный вид неправильно изогнутого диска.
   После столовой движения стали степенными, речь медленной, настроение улучшилось, но сильно потянуло ко сну. Однако это не помешало залезть в автобус и зайцами доехать до кинотеатра, переделанного из церкви, для выполнения пунктов программы отдыха в плановой последовательности.
   Говоров пристроил Цыплякова в очередь за билетами, а сам с независимым видом отдыхающего стал прогуливаться у входа в кинотеатр, разглядывая гуляющую публику, показывая себя самого с самого выгодного ракурса.
   Отойдя от касс, Цыпляков, обрадованный дешевизной билетов, обнаружил, что они на первый ряд. Говоров с презрением посмотрел на смущённого этим обстоятельством Цыплякова, сказав при этом что-то невразумительное о богатых возможностях и их скудоумных реализациях в условиях жизни некоторыми глупыми героями наших дней. Цыпляков стал аж меньше ростом под этим презрительным взглядом Говорова. И только и смог промямлить тихонько в своё оправдание, что, наверное, других билетов уже не было. Да и всё видно будет с первого ряда!
   Говоров такие оправдания не принял, и полез менять билеты в кассу, но его исторгла из себя назад очередь с криком:
   - Таких тут не стояло!
   К тому времени, когда Говоров представил в свидетели смущённого Цыплякова, доказавшего, что они тут были, билеты на этот сеанс действительно закончились.
   С тяжёлым сердцем ехали домой, в общежитие, забыв о приятном завтраке, всех остальных планах на воскресный день, даже о потенциальной возможности зачёта. Говоров с горя оплатил проезд, причём за двоих. Чего с ним отродясь не бывало. Он и за себя-то платил неохотно, предпочитая перемещаться по городу бесплатно, пешком. Или же совершать редкие поездки в общественном транспорте зайцем.
   Дома сестёр не оказалось. Погрустневшие друзья зашли в комнату к Цыплякову. Разбудили шумом и совершенно неуместными дневными вопросами спокойно дремавшего Петра.
   - Чем обязан? - официально спросил Пётр и, не дожидаясь точного ответа на свой вопрос, опять впал в дремотное состояние, временами переходящее в глубокий, полноценный сон с храпом.
   Пётр ещё не вставал, только успел в связи с общим дневным потеплением в комнате и работой двух плиток, сбросить ставшую ненужной куртку в маскировочных разводах на пол. Хорошо, что он не попал на работающую плитку, что могло привести к локальному пожару.
   Цыпляков с Говоровым тоже решили перед главными событиями дня передохнуть, собраться с силами и, главное, мыслями. Осмыслить происшедшее с ними сегодня и вчера с верной позиции современной философии.
   Говоров прилёг на временно пустующую кровать Загребухина, пользуясь отсутствием её настоящего хозяина. Но эта воскресная идиллия соратников длилась недолго, около пяти минут.
   В комнату торжественно и одновременно стремительно вошёл Болеслав с вёдрами, шваброй, старыми брюками Петра и громко объявил, нисколько не щадя хрупкого дневного сна Петра:
   - Собрались, тунеядцы? Генеральная уборка!
   - Что такое, почему сегодня!? - сразу заволновался Цыпляков. Он мигом сообразил, что планы Загребухина и его собственные имеют диаметральную направленность. И что по планам Загребухина он должен сегодня принять деятельное участие в уборке, вместо того, чтобы спокойно и комфортно отдыхать на кровати, размышляя о многих проблемах мира и социализма. Как доказательство полной невозможности своего участия в уборке, Цыпляков продемонстрировал Болеславу свои билеты в кинотеатр. И заискивающе добавил, заглядывая просяще в суровое лицо Загребухина, не выпускающего швабру из рук:
   - Давай проведём эту генеральную уборку завтра, в понедельник? А?
   Говоров, успевший вскочить с кровати Загребухина, и теперь стоящий рядом с ней с полностью независимым видом, по стойке "смирно!", выразился более конкретно и аргументировано, как и подобает известному отличнику, знатоку народных традиций и примет:
   - Мысли Владимира целиком и полностью правильны. Об этом нам пишет Писание. По воскресеньям надо отдыхать, соблюдая традиции наших великих предков. Надо поддерживать надёжную связь поколений. Кто это сделает, если не мы, наиболее передовая часть курса, группы N 1, 2, 3? Какая тут может быть уборка, да тем более ещё и генеральная!?
   Он поднял назидательно палец вверх и процитировал по памяти латынь: Hoc erat in more majorum - таков был обычай предков!
   Болеслав Загребухин проявлял недюжинные усилия в напрасной попытке поддерживать в комнате относительный порядок. Там, где обитали киники, сделать это было практически невозможно. Любую экстравагантную выходку Петра всегда поддерживал и полностью философски обосновывал Алексей Говоров, мощно опирающийся, в свою очередь, на весь богатый запас мудрости в марксизме. А противостоять Беспутному, Говорову, и всему марксизму, а также примкнувшему к ним Цыплякову было практически невозможно. Все вместе они были чрезвычайно могучей силой, способной опрокинуть любой порядок в любом месте города.
   Но сегодня вечный оппонент Говорова, Загребухин, был настроен решительно, возражений не принимал ни от кого, не обращал внимание ни на какие предлоги или теософские доводы, перемешанные с древней латынью, традициями предков. Он сам процитировал латынь, без задирания пальца в потолок, так как руки его были заняты предметом уборки - шваброй: Homo ad intellegentum et agendum natus est, homo domes­ticus, человек рождён для мышления и действия, уважаемый друг дома!
   Под действием он сегодня подразумевал уборку помещения, мышление он тоже запустил на полную мощность для решения этого дела. Непросто киников заставить двигаться, да ещё в нужном направлении, а особенно, когда они залегли вольготно на кроватях и приготовились отдыхать!
   - Ничего, в кино успеете. А твои предки, Алексей, нашей комнаты не касаются, и вообще ты живёшь на первом этаже. Так что давай, homo domesticus, помогай мыть окна, начинай! Hoc volo sic jubeo!
   Так он подбодрил вяло собиравшихся на уборку латынью, призывая к трудовому подвигу.
   Говоров спокойно, и даже можно сказать что величественно, переместился от кровати Загребухина к кровати Цыплякова, который в этот момент уже накручивал старые брюки Петра на швабру. Переместившись, Говоров аккуратно присел на кровать Цыплякова. Отсюда Алексей внимательно наблюдал за ходом всей уборки, иногда подавая дельные советы Цыплякову.
   Официально Говоров жил на другом этаже, но реально большую часть времени проводил тут, а в своей официальной комнате бывал не более двадцати часов в неделю. Пётр работал ночным сторожем и через день не ночевал в общежитии. В это время его кровать полностью занимал Алексей Говоров.
   Часто даже когда Пётр не был на работе, Говоров оставался ночевать в комнате друзей. Стоило ему чуть замешкаться и задержаться у соратников в комнате, как вахтёрша блокировала все подступы и входы-выходы из общежития, запирая их на ночь. Попасть на блокированный на ночь первый этаж Алексей уже не мог. В этом случае он спал на одиноком обеденном столе в своей или чужой верхней одежде, чтобы не обморозиться и не замёрзнуть во сне. Вместо подушки он использовал пару - тройку толстых учебников, которых в комнате всегда было много. Эту столь необычную в наши дни привычку, спать на столе, Алексей приобрёл ещё на младших курсах. Позже автор постарается объяснить читателям, откуда пошла такая странная привычка у Алексея Говорова. Пока же только можно отметить, что к этой привычке Алексея подтолкнул лично сам декан факультета, своими поучительными действиями и умелыми распоряжениями.
   Но убирать в комнате Говоров не собирался, так как по его же словам жил тут "по закону гор". В разные моменты жизни Говорова этот закон под воздействием окружающей среды менял формы, как хамелеон. Или отыскивались новые параграфы, разрешающие Говорову делать сегодня то, о чем вчера его слёзно просили соратники, а закон строго запрещал.
   Поэтому Загребухин частенько называл Говорова не иначе, как латинской фразой: homo domesticus, что переводилось как "друг дома".
   Цыпляков, стараясь не отстать от товарищей в латыни, сказал совсем не к месту: Ibi Victoria, ubi Concordia - там победа, где согласие. Согласием тут совсем не пахло, как в квартете у баснописца Крылова.
   - Вставай, Петруша, пришёл и твой черёд, - ласково говорил Болеслав, настойчиво выталкивая сонного Петра из тёплой кровати силой на грязный и холодный пол комнаты.
   Пётр с негодованием оттолкнул его, вылез из кровати сам, взъерошенный и злой, похожий на пострадавшего в борьбе с кошкой ободранного воробья. Сам же самостоятельно он сел на стул, смачно обругал Болеслава за его барские привычки устраивать всякие генеральные уборки без заблаговременного предупреждения постоянных и временных жильцов комнаты. Без всякой помощи со стороны присутствующих товарищей он частично одел рубашку.
   - Где это видано, чтобы самого старого, главного и уважаемого обитателя комнаты поднимали в 13.00 без уважительной причины с кровати, без всякого на то его согласия? Да ещё по такому ничтожному поводу, как генеральная уборка! Пусть - ка этой уборкой генералы сами занимаются! А я пока только младший сержант запаса! Как стану генералом, буду генеральными уборками командовать.
   - Не части, очахни! - сказал на него строго Болеслав, грозя перед его носом шваброй с намотанными на них брюками, приступая активно к уборке завонявшегося помещения.
   С неделю назад по комнате медленно, но уверенно поползло зловоние, источник которого и решил найти сегодня Болеслав. Теперь, к концу недели, зловоние уже заполнило всю комнату целиком, вытеснив весь здоровый воздух в коридор. Болеслав давно и не без веских оснований подозревал Петра в этом незлом умысле.
   Болеслав с таким решительным видом отодвинул кровать Петра от стены, словно вскрывал гнойник на теле всего человечества. При этом зловоние несколько усилилось. Под кроватью обнаружилась средних размеров куча хлама, покрытого неровным слоем пыли.
   Чего тут только не было! Три пачки полуистлевших гербариев с первого курса, рваная куртка, измазанная мазутом и ещё чем-то, на него похожим, но более пахучим, две пары старых башмаков, вросшие в комья грязи и превратившиеся в единое целое, порванная сумка из полиэтилена. Тут и там валялись носки. Было несколько предметов из верхней и нижней одежды, но сразу разобраться в них было трудно, они лежали скомканной грязной кучей. Всё это было сдобрено пустыми и полными пачками от сигарет, окурками и густо присыпано пылью и пеплом. Под кучей угадывались очертания фанерного ящика, одна из сторон которого была видна.
   Все четверо склонились над хламом. Цыпляков, обводя интересный хлам цепким, оценивающе-блуждающим взглядом, чихнул. Тотчас поднялась туча мелкой, въедливой и вонючей пыли. Цыплякова дружным чихом поддержала вся компания. Туча пыли моментально увеличилась, дышать в такой атмосфере стало просто невозможно. И всей честной компании пришлось дружно покинуть родную комнату.
   Пётр вышел в коридор ещё без рубашки и галстука, но уже в брюках на одну босу ногу, на правой ноге краснел носок с дыркой в районе пальцев.
   Цыпляков с Загребухиным обрушили на Петра град упрёков за тот порядок, который он развел под своей кроватью. Пётр отказывался брать на себя ответственность за беспорядок под своей кроватью. Говорил, что гербариев не приносил, куртка не его, а сумку он вообще в первый раз сегодня видит! Многое сказанное Петром выглядело как сущая правда. Действительно, если подходить к сказанному с формальных позиций, то сумку он видел сегодня первый раз, так как глубоко в кучу самостоятельно залезал весьма редко.
   - Ещё неизвестно, что у вас там лежит, - многообещающе и мрачно заявил он, стоя на одной ноге в рваном носке на холодном полу коридора. На другую ногу он не успел надеть даже и дырявого носка.
   Таким образом, откуда что взялось, осталось тёмным местом в биографии Петра и истории комнаты. А сам разговор мог превратиться в долгую и бесплодную марксистско-философскую дискуссию, целиком поглощающую ценное время уборки.
   Говоров к обвинителям не присоединился. Внимательно посмотрев на дырку на носке Петра, он сказал философски-тихо в сторону от магистральной темы развёрнутой дискуссии соратников:
   - С миру бы по нитке, а голому - носок. Можно даже другого цвета, да размера, но обязательно целый.
   Объединенными усилиями обвинителей удалось взвалить на Петра лишь ответственность за продукцию и отходы табачной промышленности, широко представленных в подкроватном пространстве в богатом ассортименте своего многообразия. От этого он отпереться никак не смог, так как никто из обитателей комнаты больше не курил. Однако попытки отбрехаться делал.
   Говоров перестал осматривать и осмысливать повреждённый многолетней ходьбой по пересечённой местности носок Петра. И задал дискуссии новое верное направление в движении.
   - Интересно, а что под верхним слоем? - высказал он свою затаённую мысль. Алексей ещё не потерял надежды и надеялся найти там часть своих личных вещей, утерянных в разные годы жизни.
   Болеслав мало думал о чужих вещах, пропавших год и более назад. У него самого вещи не пропадали, а до проблем Говорова ему дела не было. Его сегодня интересовал только локальный источник комнатного зловония. Простим ему его эгоистический прагматизм.
   Цыплякова давно интриговал таинственный ящик, в котором, по неподтверждённым данным, хранилась часть фамильного наследства, подкинутого Петру родителями. Об этом ходили непонятные разговоры в среде старшекурсников. Также Цыплякова интересовало, в какие моменты жизни полагалось передавать фамильное наследство от родителей и других родственников детям, другим категориям наследников. Ему самому никто наследства не передавал и даже не упоминал пока об этом, а на кафедрах этого не изучали.
   Самого Петра мало что интересовало. Он непрерывно зевал, упорно чесался в разных местах и хотел спать, подпрыгивая на одной ноге вдалеке от раскапываемого места.
   Когда вредоносная пыль немного осела, всем дружным коллективом вернулись в комнату, на продолжение поисков источника неприятного запаха.
   Загребухин превентивно зажал нос деревянной прищепкой, взял совок и начал археологические раскопки, энергично разгребая верхний некультурный слой.
   - Уррра! - закричал Говоров и выхватил из совка Загребухина что-то коричнево-чёрное. - Это мой белый свитер, который пропал полтора года назад!
   Опознать находку, и тем более идентифицировать её с белым свитером Говорова было очень трудно. Радость Говорова была преждевременна. За этот небольшой срок свитер не только изменил первоначальный цвет и превратился, частично, только с одной стороны, в безрукавку, но и носил многие другие следы явного бессмысленного насилия.
   - Теперь им можно только пол мыть, - посочувствовал Говорову Цыпляков. - У нас как раз штаны Петра дорвались!
   Брюки Петра в последнее время использовались в основном как половая тряпка. Петр особенно не тужил по этому поводу, и старался носить свои новые брюки. Хотя, по забывчивости, с ним случались казусы. И в минуты отрешенности от земных дел, Пётр делал попытки одеть и носить свои старые брюки, снятые со швабры в углу.
   - Что удивительно, моль совсем не тронула поражённый грязью свитер Алексея!
   - Чему тут удивляться, в такой вонище ни одно насекомое минуты не выживет! Тут и тараканов нет, а ведь в других углах комнаты их предостаточно!
   - Может, посыпать этим мусором по углам комнаты, все тараканы передохнут или уйдут к соседям? - предложил фантазёр и мечтатель Цыпляков.
   - Пусть лучше у нас будет в два раза больше тараканов, чем сейчас, но этого мусора и зловония у нас не будет! - твёрдо заявил Загребухин, энергично продолжая раскопки.
   Следующей находкой были парные тапочки без подошв. И все как-то сразу поняли, почему с "недавних" пор Пётр пытается ходить по комнате только в ботинках.
   Потом были найдены следующие замечательные предметы, крайне необходимые в быту любому человеку: сплющенная молодецким ударом парового молота двухлитровая кастрюля, нож без рукоятки, склянка с метилоранжем, руль от велосипеда, утюг без ручки, и некоторые другие столь же полезные в хозяйстве вещи, которые мы здесь не перечисляем, годные разве что на металлолом.
   - Зачем тебе руль? - спросил Цыпляков Петра, меланхолично перебирающего пустые пачки от сигарет, отделяя их от полных, или же частично полных.
   - Наверное, он хотел собрать велосипед!
   - Пусть лежит на месте, не трогай, - ответил сосредоточенно Пётр, окидывая взглядом своё большое, бесценное хозяйство, нажитое за долгие годы многолетней учёбы.
   - Хочешь, я тебе за него ломик дам, у меня лишний есть? - предложил обмен Загребухин.
   - А тебе-то зачем руль? - просил теперь у Загребухина любопытный Цыпляков.
   Загребухин немного смутился от этого вопроса и ответил:
   - Ладно, не надо, это я так пошутил.
   Стали грузить собранный мусор и выносить его на помойку. Но перед этим произошёл неистовый ординарный теоретический спор, что считать мусором, а что запасными вещами жильцов, его непрерывно созидающими.
   Загребухин считал Петра Беспутного одним из главных созидателей мусора в комнате. Для этого утверждения у него давно имелись некоторые весьма веские основания, которые он и вынес на всеобщее обсуждение. Эта неприятная тема, как и сами веские основания, не могли оставить Петра спокойным участником спора.
   Вот и сейчас Загребухин кричал Петру, что утюг без спирали и ручки не может считаться запасной вещью, так как полностью нефункционален во всех смыслах, которые только можно придумать на трезвую голову. Даже гвозди им без ручки забивать неудобно. Не говоря уже о том, что молоток в комнате есть, даже запасной. Болеслав бросился в свой угол, покопался в своём имуществе, продемонстрировал оба молотка, основной и запасной.
   А утюг надо или сделать, или выбросить. Так как сделать его дороже, чем купить новый, то этот образец запасной вещи надо сразу же перевести в разряд мусора и поэтому выбросить тотчас, не задумываясь о возможных способах его дальнейшего применения. Пока есть желающие этот мусор выносить, в лице притомившегося в углу с безразличным видом Цыплякова, около которого складировали мусор с отходами перед выносом.
   Пётр Беспутный придерживался категорически иного мнения, вцепившись в бренные остатки утюга обеими руками. Одновременно он эмоционально размахивал ими перед лицами упорных в своих заблуждениях оппонентов по жилью. Те едва успевали уклоняться от столь весомого в споре аргумента Петра, а потом разбежались по углам комнаты, косвенно признав этим его весомость в проходящем споре.
   Пётр не только энергично махал утюгом перед лицами в качестве утренней зарядки, в середине наступившего воскресного дня. Он выставлял главным неоспоримым аргументом сохранения утюга то, что спираль в утюге в прошлом году всё ещё была. Он даже троих свидетелей об этом знаменательном событии имеет. И может представить их для доказательства в нужный момент, если только это потребуется. Но потом спираль случайно перегорела, не выдержав интенсивной эксплуатации этого ценного предмета обихода.
   Интенсивная эксплуатация спирали выражалась в том, что утюг однажды включили, и забыли выключить. Спираль определённое время вполне исправно обогревала комнату, но потом все-таки перегорела.
   Куда она делась потом, Пётр точно не знал, но настаивал на её целенаправленном поиске силами всех присутствующих в комнате во время уборки. Он приводил вполне разумные доводы, что далеко уйти, за пределы комнаты, она сама не могла, ног у неё не было, как и моторчика с колёсиками. С этим соглашались все присутствующие на уборке, даже Говоров с кровати Цыплякова.
   Где находится искомая коллективом спираль, прекрасно знал Владимир Цыпляков. Некоторое время назад он собственноручно сначала выковырял, а потом вставил перегоревшую спираль Петра, после короткого ремонта, в свою плитку. Но Владимир дипломатично помалкивал в углу, наблюдая за ходом теоретического спора старших товарищей по учёбе, ожидая рождения очередной замечательной истины по результату хода этого тривиального спора.
   Во время спора можно было услышать много новых, интересных мыслей, теорий, словосочетаний и словообразований, ознакомиться с замысловатыми российскими идиомами. Алексей Говоров был известным любителем русской словесности, знатоком А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.М. Достоевского. Произведения последнего он частенько почитывал и временами даже перечитывал. Также Алексей сам читал "Слово о полку Игореве" на древнерусском языке, в отрывках. Конечно, эти отрывки были частью копий, а не самого оригинала. Оговорим это специально для наших читателей, чтобы у них не сложилось неправильного мнения, что это Алексей сам разорвал оригинал "слова" на обрывки, для удобства чтения в силу дурного, склочного характера.
   Пётр Беспутный был знатоком всех современных солёных слов и острых выражений, которых в изобилии набрался в деревне, за время службы в армии от прапорщика и генерала, во время работ на стройке от товарищей по кирпичу и от самого прораба, который любил оценивать результаты работы весьма эмоционально.
   Болеслав Загребухин удачно сочетал в себе глубокие теоретические знания Алексея Говорова с большими практическими наработками Петра Беспутного. Цыплякову только оставалось внимательно выслушивать фантастические выражения и загадочные фразы своих более просвещённых литературой и жизнью друзей. Такие изысканные и выразительные русские слова, как телепень, выражения - нетопырь пучеглазый, хмырь болотный, чванливый жмурик, пароксизмальный маразматик, душевная лепота и другие, им подобные, широко использовались как для характеристики отрицательной деятельности некоторых студентов во внеучебное и учебное время, так и для деструктивных оценок от некоторых преподавателей. Особенно много таких выражений можно было услышать после ознакомления с выставленными оценками по результатам тестового контроля или же устного опроса. Да мало ли чего мудрого могут сказать умелые и знающие литературу люди, наблюдающие учёбу в самой диалектике её непрерывного развития и совершенствования? Записать всё это было бы интересно любому этнографу, последователю Даля. К сожалению, этнографов, как таковых, на курсе не водилось. Сказывалась специфика фармацевтической специальности, весьма далёкой от этнографии, можно даже сказать, что весьма космополитичной по сути.
   Открывать секрета пропажи горелой спирали Цыпляков не спешил и потому, что сам Пётр использовал его плитку в своих целях достаточно регулярно, не спрашивая особого мнения её хозяина, на неоспоримых правах самого старого члена студенческого коллектива.
   Утюг обсуждали ровно двадцать пять минут. Крик стоял жуткий, мешающий окружающим соседям сосредоточиться на изучаемых дисциплинах или полноценном воскресном отдыхе. Проходящие мимо секции студенты заглядывали в комнату, думая, что тут остервенело дерутся насмерть. Пётр отгонял наиболее любопытных прохожих маханием утюга перед самым носом. Но таким экстравагантным способом Пётр отвоевал для себя одну из своих наиболее ценных вещей.
   Загребухин, конечно, после победы Петра в этом принципиальном вопросе не успокоился. В отместку он сразу потребовал выбросить тапочки без подошв, не открывая по этому поводу долгих дискуссий, споров или же диспута с рукоприкладством к несогласным оппонентам. Действительно, кому охота получить в пылу спора по физиономии старыми тапочками, даже без подошв?
   Пётр был вынужден согласиться, скрипя на него всей душой, тем более, что самих подошв не нашли. А что делать с тапочками без подошв, не смог придумать и изобретательный Алексей Говоров, несмотря на то, что продержал их в руках целых пять минут, углублённо рассматривая, а временами ковыряя ногтём.
   Загребухин продолжил люто свирепствовать, обозлённый оставлением в комнате утюга до конца учёбы. А поэтому он не успокоился, пока не было вынесено из комнаты три ведра и отдельные негабаритные предметы, впустую занимающие ценную кубатуру комнаты. Петр работал с просто окаменевшим от горя лицом.
   Потом Цыпляков с Беспутным на пару, под строгим присмотром и личным контролем Загребухина, скребли подоконник и стёкла окна всякими случайными предметами, которые подвернулись им под руки в момент уборки. Стёкла от подвернувшихся предметов немного помутнели к концу чистки, естественное освещение комнаты поэтому уменьшилось.
   - Надо довести дело до логического конца. Что у тебя в ящике Пётр? Мусор или что-то нужное для жизни?
   - Да откуда же я знаю! - раздражённо воскликнул Пётр, и вскрыл злополучный ящик. Из ящика извлекли: толстый учебник "Физиология человека" под редакцией академика Бабского, который изучали на первом курсе института, несколько старых и новых, но достаточно грязных и мятых тетрадей, книгу без обложки неизвестного автора, и непонятного, видимо, целиком подрывного содержания.
   Изучением подрывной книги с последней страницы занялся опытный исследователь непонятного в стране и природе Алексей Говоров.
   Через неделю напряжённой аналитической работы Алексей методом мозгового штурма закрыл эту тему, сделав краткое сообщение отдыхающим товарищам, на заседании в комнате. Оказалось, что книга написана на литовском языке. Судя по характерному расположению строк на листе, это не проза, как можно было бы подумать с первого взгляда, а стихи.
   Фамилию автора правильно выговорить он не смог с трёх попыток, после чего благоразумно попытки прекратил, но несколько строк стихов перевёл на русский язык. Стихи друзьям понравились, но дальше переводить книгу они не попросили. Сам Пётр на литовском языке книг и журналов не читал, писать не мог, да и не пытался, а откуда появилась книга - не комментировал.
   На самом дне таинственного ящика лежала сломанная деревянная чашка вместе с пачкой окаменевшей соли. Как можно сломать и зачем потом хранить чашку осталось непонятным. Так как на такие провокационные вопросы Пётр принципиально не отвечал, свято храня свою профессиональную и семейную тайну.
   Цыпляков заглянул внутрь ящика, перевернул его, энергично потряс, держа над головой. Кроме мелкого мусора, высыпавшегося во множестве, и покрывшего Цыплякова, там больше ничего не было.
   - А где же наследство? - обиделся Цыпляков, делая попытки вычесать из волос и скинуть с плеч тщательно хранимый мелкий мусор Петра Беспутного.
   - Пропил, - угрюмо ответил Пётр, известный своей трезвостью.
   В этот момент Загребухин обнаружил кость с остатками мяса. Она лежала между стеной и ящиком, аккуратно прикрытая газетой "Молодая гвардия", достаточно регулярно издаваемой местным обкомом комсомола.
   - Вот оно! - вскричал он. Его глаза светились искренней внутренней радостью, он нашёл то, что так долго искал. Сразу, без малейшей волокиты и задержки, было произведено дознание, с какой целью тут лежит гниющая кость. Кто был её хозяином, стало ясно ещё до её находки и особых вопросов не вызывало.
   Следователь Загребухин тщательно осмотрел место происшествия, собрал куски гниющего мяса и плевы. Сняв прищепку, с перекошенной от отвращения физиономией, обнюхал предмет незлого умысла Петра с целью заключительного анализа. Для полной идентификации запаха, чтобы не допустить тяжкой судебной ошибки и повторного заванивания помещения после генеральной уборки.
   Прокурор Владимир Цыпляков, размахивая руками от избытка чувств и нехватки слов, предъявил обвинение, подсунув кость обвиняемому Беспутному под самый нос со словами: "Так жить нельзя!".
   Обвиняемый Пётр безразлично посмотрел на кость, со спокойствием античного философа, совсем не морщась от запаха гнили. От хронического многолетнего курения у него были проблемы с обонянием. Сам он даже слова единого не сказал в ответ на расследования Болеслава и сумбурное заявление Владимира. Слишком это был мелкий повод для его углублённого внимания. Сейчас он внутренне глубоко переживал благополучное отбитие от настырных притязаний вконец обнаглевшего Болеслава своей исторической реликвии - утюга. Видимо, это была главная часть наследства, подкинутого ему родителями. Допустить его хищнического разбрасывания по помойкам и выбрасывания он не мог просто принципиально.
   Адвокат обвиняемого Петра, Говоров, сказал за него на все эти многочисленные обвинения всего одну фразу, которая почти полностью реабилитировала его молчаливого подзащитного, гордо прижимающего к груди утюг без ручки и спирали:
   - Подумаешь, кость потерялась, ерунда какая, в наше время главное - голову не потерять, да к лекциям вовремя подняться!
   Загребухин глянул на заголовок спортивной колонки газеты: "Четыре спортсмена попали в тройку лучших", удивился столь экзотическому сообщению ежедневной комсомольской печати, завернул кость в газету. Собрал носки в одну кучу веником, намёл их на другую часть газеты. Газету с удивительной новостью, вместе с носками, Болеслав торжественно вручил Петру. И не просто так вручил, а с чётким предписанием, постирать их в трёхдневный срок!
   - Итак, если кость выбросить, а носки изолировать с последующей стиркой, то в комнате можно будет легко дышать и жить!
   Пётр, не долго думая, сунул пакет с носками в ящик, закрыл его, придвинул к самой стене и неаккуратно закрыл кроватью с перекошенными постельными принадлежностями, нависающими над работающей плиткой.
   - Ну что, на этом генеральную уборку закончим? - просил Болеслав, выполнивший свою задачу-минимум по поиску источника зловония, портящему ему аппетит и настроение целую неделю.
   - Нет, посмотрим, что там у вас делается, - воспротивился такой социальной несправедливости Пётр, личное имущество которого совершенно бездушно перетрясли и варварски проредили на треть, если не на больше, выбросив многие привычные предметы детства на помойку.
   - Давай, Цыпляков, отодвигай свою кровать от стены! Показывай свой беспорядок!
   Услышав эти слова, Говоров стремительно встал с кровати Цыплякова, сделал два больших шага и тут же прилёг в углу на кровати Петра Беспутного.
   Цыпляков спокойно отодвинул свою кровать от стены. Аборигены комнаты молчаливо оценивали увиденное. Говоров тоже оторвал голову от чужой подушки.
   Центральное место занимал чемодан, рядом стояло два ящика, у самой стены с десяток пустых бутылок от растительного масла.
   Эти бутылки нигде не принимали, без особого объяснения причин. Но Цыпляков надеялся, что возникнет дефицит и на эти бутылки, их начнут принимать без ограничения в количестве во всех палатках города. И тогда он внезапно сильно разбогатеет, назло врагам, на радость друзьям. Дефицит был на всё, поэтому владельцу бутылок оставалось только немного подождать до появления богатства. По этой причине Владимир бутылки не выбрасывал, а настойчиво собирал и хранил в пыли. Самой пыли под кроватью было немного, её слой не превышал и сантиметра.
   - Да тут один человек за пять минут справится!
   - Наверное, он весь мусор в ящиках прячет, - злорадно предположил Пётр, всё ещё с бренными остатками утюга в руках.
   - Нет, я весь мусор не в пример некоторым старшим, выношу на помойку. А в ящиках храню действительно ценные вещи, - ответствовал гордо Цыпляков, снимая с ящиков крышки, для показа их содержимого строгой студенческой комиссии.
   В ящиках в навал лежали консервные банки.
   - Да тут целый склад, зачем тебе столько?
   Количество банок удивило даже привыкшего к большим запасам Болеслава Загребухина. Но ассортимент состоял всего из двух наименований: "Килька в томатном соусе" и "Камбала в собственном соку". Это были самые дешёвые рыбные консервы в СССР.
   - Этого мне хватит на два месяца занятий. Я сразу на все свои деньги купил 50 банок. И теперь мне не надо каждый вечер ходить в магазин, отрывая драгоценное время от учёбы! - открыл перед некоторыми присутствующими свой секрет Цыпляков. - Эту мудрую мысль мне случайно подсказал Алексей. Он скрупулезно подсчитал количество метров от магазина до общежития, умножил это на 50 банок и ещё на два, учитывая, что надо не только идти до магазина, но и возвращаться с банками назад. Получилась весьма внушительная цифра! Двадцать восемь километров, кто бы мог подумать! Это же никаких сил не хватит после института на такой марафонский пробег! Да и подошва в ботинках скоро сотрётся. Тут ещё надо два момента отметить: в магазине консервы могут в любой момент кончиться, а у меня они в любой момент есть! А деньги могут потратиться попусту или пропасть. Ещё раз спасибо тебе, Алексей, за помощь и науку!
   Главный доктринёр и концепционер курса с улыбкой поднялся с кровати Петра, и под аплодисменты обитателей комнаты вежливо раскланялся с каждым, а потом прилёг на прежнее место.
   После этой покупки деньги у Цыплякова кончились надолго. Осталась одна металлическая мелочь в кошельке, и деньги на поездку домой, на билет в один конец. Да и те он занял в долг у процветающего в финансовом плане Загребухина.
   Отметим впрочем, что не только к Цыплякову магазин стал ближе на 28 километров, так как Говоров почти каждый вечер брал взаймы банку консервов у Цыплякова. Тут же, не отходя далеко от стола, он ел её содержимое вместе с сопутствующими продуктами и, оставив пустую банку с отходами, величественно удалялся по своим делам.
   В этом деле наглядно проявились две теории Говорова: "Лень - двигатель прогресса" и "Суперпаразитизм - как норма жизни".
   Одним из основополагающих принципов второй теории Говорова был тезис: "Никогда не пачкать дома".
   "Практика - критерий истины". Это знают все начинающие марксисты, изучавшие идейное наследство своего главного заросшего апологета. Из практики самой жизни Алексей знал, что чем больше и чаще человек находится в своём жилище, тем больше мусора и отходов там постепенно накапливается. Поэтому Говоров старался реже бывать у себя в комнате на первом этаже.
   Вот и сейчас он с усмешкой наблюдал за попытками товарищей навести порядок в комнате, думая про себя: - Копайтесь, копайтесь, ковыряйтесь, всё равно грязи у вас не перевестись!
   - Алексей, помоги Цыплякову! - попросил Болеслав.
   - Да он уже заканчивает! - отвечал Говоров с кровати Петра.
   - Наверное, хотите глянуть, какие у меня порядки? - спросил Болеслав и откинул постельные принадлежности вместе с матрасом. Через панцирную сетку кровати было видно, что искать пыль под его кроватью не имеет смысла. Так как места для пыли там совершенно не было. Всё пространство было забито чемоданами, рюкзаками, ящиками и свёртками, малыми и большими.
   Здесь помещалось знаменитое хозяйство Загребухина. В хозяйстве был наведён образцовый порядок. У Болеслава можно было одолжить любую вещь, необходимую в быту, но на короткий срок. При этом он всегда выражал неподдельное удивление, почему другие берут только взаймы, а себе никогда не покупают?
   - Следите, ребята за собой, а за меня будьте спокойны! - Болеслав привёл кровать в первоначальный вид, аккуратно поправил покрывало. После этого он объявил устную благодарность участникам уборки от своего лица, и отпустил их на все четыре стороны света.
   Пётр сразу на все четыре стороны света не пошёл, а просто прилёг на кровать, рядом с которой задумчиво стоял в одном носке, как цапля в ожидании зазевавшейся лягушки. Остатки утюга как-то случайно попали ему под подушку. В этом месте они были менее видны Загребухину, который явно не оставил своих коварных намерений избавиться от металлолома прямо сегодня.
   Цыпляков с Говоровым отправились к сёстрам, но наткнулись на запертую дверь. На стук и шум, поднятый Цыпляковым, из соседней комнаты выглянула любопытная девица и сообщила, что сёстры как ушли утром, да так ещё и не возвращались.
   Со временем положение становилось критическим, только в последние десять минут Цыпляков трижды бегал к закрытой двери сестёр.
   - Поехали, Владимир, они не придут!
   Цыпляков со вздохом согласился. По дороге он всё время тоскливо оглядывался по сторонам, тщетно ища взглядом сестёр.
   У кинотеатра собралась празднично одетая весёлая публика, ожидающая сеанса. Рядом с ней непрерывно озирающийся по сторонам Цыпляков, в плохо вычищенных ботинках, с одухотворённым осунувшимся лицом героев разных русских писателей, со слипающимися глазами, выглядел чужеродным элементом.
   Мы не упоминаем тут о плохо заштопанных брюках, на которые могла обратить пристальное внимание праздно гуляющая публика.
   Но Цыпляков не замечал всего этого, мысленно он был ещё в общежитии, около закрытой двери комнаты сестёр. Говоров предложил продать лишние билеты, чтобы деньги зря не пропадали. Цыпляков продал лишние билеты, хотел продать и свой билет, но Говоров отговорил его. Не зря же ведь они через весь город зайцами два раза ездили, подвергая себя опасности штрафа.
   В начале сеанса Цыпляков сидел с видом страдальца, задрав голову на экран, скрестив руки на груди. А потом не выдержал и заснул. Говоров будил его в некоторых наиболее интересных эпизодах фильма, Цыпляков таращил глаза на экран, не понимая, где это он и зачем всё это. И, видимо, считал происходящее на экране продолжением своего сна.
   К концу сеанса, почти перед титрами, Говоров всё же вырвал Цыплякова из цепких объятий прицепившегося совершенно некстати Морфея.
   На автобусной остановке встретились со знакомыми студентками, также возвращающимися из кинотеатра после сеанса.
   - Ну, как, персонажи понравились? - поинтересовались они у невыспавшегося под шум фильма Владимира Цыплякова, протирающего глаза.
   Цыпляков оглянулся, ища участия и моральной поддержки в разговоре от Говорова, но тот в этот момент объяснял своё видение научного процесса на кафедре фармхимии молодому аспиранту-первогодку Самоварову. Который на тот момент ещё не составил для себя точного представления, как и в какую сторону должен продвигаться научный процесс, рывками, скачками или же просто урывками, в связи с неполной развитостью своего социального чутья.
   Пришлось отвечать самому Цыплякову, самостоятельно:
   - Мне кажется, что режиссёр не раскрыл полностью глубокий внутренний мир своего героя... - и стал лепетать что-то ещё дальше.
   Его с возмущением прервали:
   - Но ведь главный герой - это женщина, у которой маленький ребёнок!
   Пришлось признать своё полное фиаско и сослаться на болезненность. В автобусе Цыпляков постарался найти место подальше от всяких знакомых. А для полной надёжности отгородился от мира широкой спиной Говорова, продолжающего оживлённо рассказывать о научном процессе на кафедрах института теперь уже Цыплякову. Алексею было неважно, что аспирант Самоваров давно сел в другой троллейбус, он хотел высказать свои мысли до конца любому подвернувшемуся, да хоть бы и кондуктору, попади тот под руку с предложением оплаты проезда.
   Цыпляков был воскресным отдыхом расстроен и чувствовал себя разбитым.
   Говоров же был в превосходном настроении после фильма и больше подумывал об обеде, чем о сёстрах и страданиях Цыплякова. Не переставая рассказывать о роли скрининга в фармхимии и его проблемах в институте, Говоров вёл Цыплякова короткой дорогой в столовую.
   Было 17.00 по московскому времени. Люди в столовой с аппетитом ужинали. Говоров с Цыпляковым с большим аппетитом обедали. Тут уж ничего не скажешь, у каждого свой распорядок жизни.
   Цыпляков так углубился в свои внутренние переживания, что окончательно пришёл в себя только в тот момент, когда почувствовал во рту что-то тёплое и пересоленное. Оказалось, что он сидит рядом с Говоровым в столовой за столом, и ест борщ без хлеба, но чайной ложкой.
   - И давно мы тут сидим? Неужели очереди не было? - удивился Цыпляков, оглядываясь в поисках хлеба вокруг.
   - Очередь была, минут пятнадцать постоять пришлось.
   - Со мной такое впервые, - признался ему растерянный Цыпляков, удивляясь размером ложки в своих руках.
   - Любовь, - великая сила и интереснейшее явление в психике простого советского человека! - задумчиво сказал Говоров, доедая борщ с хлебом. Он только недавно заметил, что всю его большую, серьёзную лекцию о науке и скрининге Цыпляков пропустил мимо ушей. Это его несколько огорчило. Но нисколько не помешало есть свой борщ нормальной столовой ложкой.
   - А почему у меня чайная ложка к борщу?
   - Да это моя ложка, я тебе её на вилку поменял, когда ты вилкой стал борщ есть, - пояснил благодушно Алексей, пододвигая к себе второе.
   Во время еды он всегда был благодушно настроен. Его даже не расстроило то, что свою интересную получасовую лекцию он прочитал Цыплякову практически впустую. Он точно знал, что по дороге в общежитие наверняка наверстает упущенное, прочив лекцию повторно, но с другими подробностями, которые сами появятся в процессе рассказа.
   - Вот я, стихов вообще-то не пишу, и даже не думал об их написании. А когда был влюблён в девицу N, то написал несколько поэм авангардистским стилем. Да такие большие, что они не влезли в общую тетрадь - продолжал Говоров, поедая двойную порцию второго.
   - А чем же всё кончилось? - поинтересовался Цыпляков, всё ещё возясь с большими листьями капусты в борще своей мелкой чайной ложкой. Листья всё время с ложки срывались, поэтому он подносил ко рту только несколько капель борща, задержавшихся в ложке.
   - М - м - м, - невнятно высказал одну из своих больших мыслей Говоров, доедая второе с завидным аппетитом, от которого у Цыплякова потекли слюнки. - Потом этой тетрадью я хотел растопить печь в своём доме, когда вполне осознал ничтожность натуры, для которой писались сии грандиозные вирши.
   - Неужели так и пропали поэмы?
   - Нет. Как потом выяснилось, я растопил печь не своей тетрадью, а тетрадью своей сестры. Был у меня в тот момент нервный срыв на поэтической почве. Ну и попутал я тетради, у них такие одинаковые обложки! И как ревела сестра по сожженной тетради, я тоже хорошо помню.
   Так переговариваясь, обсуждая окружающий их полный чудес и поэзии мир, друзья неторопливо шли от столовой в родное общежитие на отдых, переваривая обед, дыша прекрасным зимним воздухом, попутно слушая бесконечные лекции Алексея Говорова.
   - Помнишь, Владимир, чему нас на аналитической химии коварный доцент Тычков тщательно учил? Ты не забыл его наглядные уроки на лекциях и особенно на экзамене? Думаю, что нет, трудно забыть такое. "Не забывается такое никогда"- так гласит популярная народная песня, которая наглядно иллюстрирует процесс нашей учёбы, подтверждая его песенным народным творчеством. Мы не забудем никогда закон Ламберта-Бугера-Бэра! Его уже просто невозможно забыть после экзамена, принятого лично Тычковым. Который спросил его у каждого, кто попался к нему за стол, или проходил рядом, мимо стола экзаменатора. Или закон распределения Нернста. Знание этих законов стало для нас таким простым, будничным и естественным, как и открытие консервной банки вилкой соседа, вошло незаметно навечно в наш строгий и скромный учебный быт. Да, продолжим лично о Тычкове и его натурфилософии в аналитической химии. Всё надо анализировать: лекарственные средства, лекарственные формы, ситуации, мысли, события настоящего и прошедшего времени. Стараться дотянуться с анализом к близкому и далёкому будущему. Ничему не доверять, никому не верить, даже нашему декану. Вот мы и должны всё анализировать, что вокруг нас происходит. Ведь название нашей будущей профессии - провизор, что в переводе с латинского языка означает - наблюдающий. Чисто по прикладному - откуда, куда и какие лекарства перемещать с целью лечения больных и пострадавших, профилактики различных заболеваний. А в более широком философском смысле, как нас учат на кафедрах общественных наук института, анализировать всё и вся, до чего мысль дойдёт, на что глаз глянет, до чего язык с зубами дотянется. Рассматривать весь процесс осмысления происходящего с позиций классиков марксизма-ленинизма, диалектики. Вот я тебе сейчас как настоящий последователь диалектиков древности и лично доцента Тычкова прямо скажу: в котлету в ущерб мясу переложили лука. Также в ущерб мяса переложили хлеба. А вот соли не пожалели. Отсюда что следует, Цыпляков? Что соль самая дешёвая из всех компонентов котлеты! Вот так, mein lieber Freund Владимир! За анализом сразу должны следовать верные выводы. Иначе грош им цена, таким анализам, без выводов. Сам Тычков человек конечно же хороший, простой, только слишком впечатлительный и нервный. Часто мелкие внешние обстоятельства жизни его в плохое душевное состояние загоняют. А в плохом душевном состоянии он начинает непроизвольно чудить со своими студентами. Впал как-то он в плохое настроение в очередной раз, да и поставил сразу в трёх группах у всех двойки на экзамене. Даже особо не разбирался, кто хорошо учился, а кто плохо. Кто с плохими знаниями на экзамен пришёл, а кто с хорошими. Даже наплевал на то, что все пришедшие знали его любимый закон Ламберта-Бугера-Бэра с математическим выводом и устным рассказом о его великой роли в аналитике, и всю схему анализа катионов на память. Что тому причиной было, нам, студентам, неведомо осталось. Видно, с женой какие-то проблемы неразрешимые были, или по дороге в институт съел что-то плохое, малосъедобное. А может, с деканом по научной работе в выводах к единому мнению не пришёл! Но невзирая на все свои личные трудности и жизненные проблемы, доцент Тычков терпеливо несёт к нам светоч знаний науки аналитической химии. Вот недавно на кружке одну студентку вспоминал, которая травиться собралась. Причину травли на кружке вскрывать не стали, не в ней дело было. Да и как её узнать-то, причину? Любовь к какому знакомому индивиду, или же крайне отрицательные эмоции к самой аналитической химии. Так Тычков с гневом объяснил малограмотность попавших к нему на обучение студентов, которые сами в химии вовсе не разбираются, а уже травиться собрались! "Надумала травиться, а сама роданид аммония с цианидом аммония по незнанию попутала! Весь роданид на кафедре выпила, студентам нечем заниматься стало. От таких вот неучей весь вред на кафедре происходит, растут материальные потери в реактивах, истончается хрупкая материальная база!". Студентку эту подлечили малость, а Тычков ей заранее два балла в зачётку закатил, для полнейшей стимуляции тяги к правильным знаниям. Вот так Тычков наших товарищей аналитике учит, вводит в курс дела!
   Грустный рассказ о травле бедной студентки заинтересовал Цыплякова мало. Травиться каким-либо способом он вовсе не собирался, а собирался биться за диплом до победного конца. Биться со всеми, кто постарается отобрать у него эту великую социальную возможность, получить диплом.
   - Ты вот что скажи, Алексей, почему когда вспоминают советского человека, всегда упоминают, что он простой? К месту и не к месту. Даже если он какой подвиг совершил, то о нём говорят, что вот, мол, простой советский человек, а наделал такого...что и в былинах народных об этом не упоминали, в летописях не писали! Тут явно подразумевается мысль - а ведь что от него, такого простого, почти дурака, ожидать можно было, кроме пьяного погрома да явных неприятностей для наших мудрых властей?
   - Сложные ты вопросы задаёшь, Владимир, политические. А ты сам не догадываешься? Ведь вместе историю КПСС учим, зачёты сдаём, о светлом будущем с преподавателями задушевные разговоры на оценку ведём!
   - Если бы сам знал, или догадывался, не спрашивал у тебя сейчас!
   Говоров быстро воровато огляделся по сторонам, заглянул за спину Цыплякова. Там никого не было. Говоров недовольно скривился, как будто съел лимон Болеслава без сахара Петра, но на вопрос ответил. Не мог он смолчать. Это было не в его пламенной натуре лектора-политинформатора. Тем более, что в институте учили, что на все вопросы студент обязательно должен найти ответы, а все возникшие проблемы - быстро решить любым доступным способом.
   - А непростых всех в 37 году в лагеря отправили, на десять лет, с последующим полным поражением в правах и вытекающим из этого расстрелом. Поэтому остались одни совсем простые, среди которых попалось несколько гениальных. Но ты об этом лишних слухов не распускай, чтобы тебя самого в правах не поразили!
   Побледневший Цыпляков сразу отказался от поражения в правах, толком не зная, что же это такое. И какие это права у него могут быть? Что ещё можно у него отнять, если у него и так ничего нет, кроме старого пальто и носимых вещей, затёртой бумажки на право проживание в общежитии до конца обучения, да возможности получить неудовлетворительную оценку "два" на приближающемся экзамене? Однако даже Цыплякову сразу было понятно, что это что-то настолько ужасное, что лучше и не знать вообще, раз заканчивается расстрелом. Поэтому он незаметно сменил тему разговора на обыденную.
   - Вот Болеслав уже в третьем институте учится, а зачем ему это надо?
   - Это ему надо в качестве расширения знаний об окружающей действительности. Молодой он раньше был, смелый, решительный. Однако и решительному нельзя начальство в карты обыгрывать, - задумчиво сказал Говоров Цыплякову, - да ещё на большие деньги. В то время Болеслав увлекался развитием теории карточной игры, в чём немало преуспел, и от чего немало пострадал. Вот и пришлось ему из института бежать без экзаменов.
   В общежитии, поднимаясь по лестнице, повстречали двух сестёр Воробьёвых при полном параде и сразу трёх кавалерах.
   Цыпляков, шедший первым, не растерялся. Он сделал вид, что встречается с сёстрами сегодня впервые, и сухо поздоровался. Говоров поступил аналогично. В ответ им были дарованы смущенные улыбки дам и вежливые кивки многочисленных кавалеров.
   Эта встреча потрясла Цыплякова, задев его чуткую, ещё только начинающую огрубевать, легко ранимую душу. Он молча дошёл до своей комнаты. Не раздеваясь, не снимая ботинок, как полагалось полностью культурному человеку, плюхнулся на кровать.
   Зато Говоров долго не мог успокоиться и, заливаясь смехом, рассказывал молчавшему Цыплякову о коварстве женщин вообще и на их курсе в частности. Высказывал всякие предположения, куда же направилась весёлая компания, в ресторан, кафе или кинотеатр. Издеваясь таким образом над бедным горемыкой Цыпляковым. Одну из его пышных тирад прервал осторожный стук в дверь.
   - Входите! - сказал Говоров. Дверь отворилась, и в комнату вошла Лариса Воробьева, старшая из сестёр. Мельком посмотрев на лежащего на животе поперёк кровати Цыплякова в грязных ботинках, с которых каплями стекал тающий снег, она извинилась за опоздание и, мило улыбаясь, просила забыть сей случайный инцидент.
   - Мы задержались в ателье, а ребят встретили по дороге домой.
   - А что они сейчас делают? - поинтересовался для сущей проформы Говоров.
   - Они ждут меня у общежития. Я им сказала, что забыла пудру.
   - О - о, - тихо просипел Цыпляков где - то в районе пола, около плинтуса, вдыхая с чиханием не до конца удаленную тщательной уборкой пыль.
   - Я надеюсь, что это недоразумение уже разрешилось, - с этими словами Лариса легко и быстро выпорхнула за дверь, не дожидаясь, когда откашляется Цыпляков.
   После её ухода прокашлявшийся Цыпляков залился нервическим смехом. Приход Ларисы выглядел хорошо поставленной сценой из трагикомедии, которые так любили смотреть друзья в кинотеатрах города.
   Говоров увидел, что Цыплякову действительно плохо, сбегал к соседям за валерианкой. Цыпляков пришёл в себя только от огромной дозы настойки валерианы, которую подсунул ему для успокоения Алексей.
   - Не думай о них, Владимир. Как они обманули нас, так обманут и этих ребят. Я им не завидую. Мы хоть не имели чести попасть с ними на сеанс, а эти ребята куда-то да попадут. Может, прямо в неприятность. Ещё неизвестно, какие коленца начнут выкидывать эти сёстры. Владимир, считай, что мы легко отделались!
   Вообще лучше с ними не связывайся, а то опять в неприятность попадёшь, как на первом курсе, вспомни! Тогда у тебя из-за этих женщин проблемы с ревнивым милиционером на весь центральный гастроном были! Если же у тебя появилось свободное время, в чём я сильно сомневаюсь, видя количество твоих отработок, то потрать его на достойное занятие - научную работу в кружке. Сейчас кругом творится много интересного, занимательного, стоит только внимательно осмотреться по сторонам.
   Вот из третьей группы Паяльников на кружок аналитической химии ходит уже шестой месяц подряд. Тема интереснейшая попалась: Роль печени в выведении из организма сульфаниламидов. Так он всё эту печень для доцента Тычкова шинкует да затравливает сульфаниламидами. А Тычков после промывки её исследует на фотоэлектроколориметре, предварительно обработав реактивами.
   Работы просто море, сульфаниламидов у нас в стране много выпускают. Тычков с Паяльниковым так сдружились, стали, не разлей вода. Правда, один другому трояк поставил на экзамене. Но я так думаю, что это результат какого-то крутого теоретического спора между ними, о котором мы, на их кружке не занимающиеся, не знаем. Мне так кажется, что им давно для интенсификации труда третьего не хватает. Работы там очень много, поверь, я к ним случайно в дверь заглядывал. Можешь Паяльникову помогать, а можешь параллельную тему взять: Роль печени в выведении из организма антибиотиков. Какая широта тематики! Это же дело на всю жизнь! Тут и на кандидатскую, и на докторскую хватит! Да что там говорить, на этой теме к концу жизни можно дважды академиком стать, многочисленным орденоносцем! Или вот я на кафедре ботаники... Да, вспоминаю, тебя из ботанического кружка из-за империалистов выгнали.
   Ну, так можно на другие кружки записаться. Главное - не делать трагедии из всего этого. Не бойся трудностей на своём пути, их будет много. Умей их обходить! Как гласит народная мудрость, все первые блины несъедобны, так как горелым комом получаются. Особенно, если их без масла делать. Вот и Паяльников одним кружком не ограничился, пишет что-то вроде диссертации на кафедре политэкономии - "Гегель и младотурки. Сравнительный анализ мыслей, поступков, повадок".
   Цыпляков подавленно молчал, слушая поучительные рассказы Алексея о проходящей мимо него столь интенсивной научной деятельности. Наука явно вскружила ему голову. Глядя на его враз осунувшуюся физиономию, которая ещё в четыре часа утра была вполне розовощёкой, Говоров ещё раз настоятельно порекомендовал не принимать происходящее так близко к нервной системе, которая просто может не выдержать такой перегрузки путешествиями, учёбой, отработками и вредными сёстрами.
   - Тебе надо выспаться, Владимир!
   Цыпляков, подвергшийся массированному воздействию валопатриатов, содержащихся в валериане, почти не сопротивлялся. Часы Говорова показывали 17.35.
   Сам Говоров взял найденный сегодня учебник физиологии и стал его читать с большим удовольствием, шумно выражая восторг по поводу описываемых явлений, методик и функций. Не успел Говоров прочитать и 50 страниц, с конца учебника, как в комнату заглянула староста этажа и сказала тихим голосом чрезвычайно важную для всех студентов новость:
   - Декан в общежитии!
   - Декан в общежитии! - как эхо откликнулся сразу проснувшийся Цыпляков.
   В комнате и после генеральной уборки хватало мусора и беспорядков, одного грозного взгляда декана достаточно, чтобы Цыпляков вместе с соратниками вылетел из общежития курлыкающей птичьей стаей в разные стороны света.
   - Нас нет дома! - Цыпляков закрыл дверь на замок, потушил свет. Из соседней комнаты выскочил Андрей Охламонов и, узнав, в чем дело, бросился искать веник. Веник, как и многие другие, часто употребляемые вещи, имел почти сказочную способность теряться. Вот и сейчас Андрей с руганью, достойной другого применения, шарил по углам своей комнаты. Потом стал стучаться к Цыплякову. Веника не было и у Цыплякова. Вернее сказать, в темноте он его не нащупал, только зря напугал Говорова, внезапно схватив его за ногу. От неожиданности оба стукнулись в темноте лбами. Охламонов выругался в последний раз где - то за дверью, исчезая в своей комнате.
   Через несколько секунд Цыпляков с Говоровым услышали, как из соседней двухместной комнаты вышла по одному небольшая группа людей - человек пять или шесть, и тихо разбрелась по разным углам враз опустевшего общежития.
   Выходящий последним Охламонов попросил Цыплякова запереть и дверь секции. Это было исполнено с большим удовольствием, так как в большей степени гарантировало успех предприятия.
   - Надо включить радио, так правдоподобнее, - спокойно заметил Говоров из темноты. Голос его донёсся из района кровати Загребухина. Он ретировался в безопасное место, чтобы избежать возможного столкновения лбами повторно.
   Алексей очень сожалел, что приход декана оторвал его от изучения физиологии.
   Тут мы видим очередное подтверждение логического вывода Говорова, что учиться ему всё время мешают преподаватели института, доставая его не только на лекциях и практических занятиях, но и на отдыхе в общежитии, даже в чужой комнате, в воскресенье.
   - Кроме того, если декан с комиссией взломают нашу дверь, всегда можно будет сказать, что из-за радио стука в дверь мы не слышали, углублённо занимаясь своими учебными делами.
   Цыпляков включил радио, лёг на кровать, углублённый в свои воспоминания и переживания, а не в учебные дела, или отработки.
   По радио передали точное время, Говоров подвёл часы в темноте на 19.00, ориентируясь на сумеречный лунный свет. Радио вывалило из себя очередную лохань радостных новостей. Как же быстро летит время в воскресенье и каникулы! Цыпляков не отвлёкся даже на новости, которые с радостью торопливо передавало радио. Радио сообщило о новых выдающихся победах трудящихся на обширном трудовом фронте от Владивостока до Бреста. Конечно, победы дались тяжёлой ценой. Но даже после этих побед продуктов или товаров в магазинах не прибавилось ни в этот день, ни на следующий. А через год это положение только заметно усугубилось в худшую сторону. Не помогли нам эти победы, как и жертвы, понесённые в борьбе за них. Казалось, что трудящиеся во главе с гегемоном и другим многочисленным руководством вообще не обращают внимания на отсутствие продуктов в стране. Они сообща старались решить философские проблемы всего мира, им было не до досадных продовольственных мелочей.
   Через минут 30-40 кто-то постучался, дёрнул за ручку входной двери секции.
   - Тс...с... Цыпляков воздел палец к губам, всесторонне призывая Говорова полностью затаиться в темноте комнаты.
   Пальца Говоров не увидел, но громкое шипение Цыплякова услышал. Оно заглушило шум радио. Было ясно, что за дверью чужой.
   Ещё через тридцать минут у дверей кто-то стал сильно возмущенно кричать, сопровождая крик ритмичными ударами тяжёлого предмета о дверь. Стена зашаталась. По голосу и ритмичным ударам сразу опознали своего - Болеслава Загребухина.
   Говоров открыл дверь, приветливо включил незваному гостю верхний свет, дабы тот не наткнулся в темноте на предметы быта в проходе.
   - Шеф заходил, нас уже выгнали? - с порога закричал возбуждённый внезапным приходом в общежитие декана Загребухин.
   - Не знаем, кто-то хотел нас посетить, да не вышло!
   - Когда-нибудь это нам всем боком выйдет! - щедро пообещал собравшимся Загребухин, раздеваясь. При этом он незаметно скинул пиджак Алексея со стула, прямо на непорядок на кровати Петра Беспутного.
   - Отбой, ребята, я сам видел, как он спускался вниз. Сегодня беда прошла стороной!
   Беда действительно прошла стороной мимо комнаты друзей. Но она пожала свою обильную жатву в другом крыле этажа общежития.
   - Ну вот, и прекрасно! - просиял Цыпляков.
   - Почему столько газет скопилось, кто дежурный!? - закричал Загребухин, подражая возмущённому голосу декана на лекции. Пальцем он для ясности указал на огромные кипы газет, лежавшие на полках уже более полугода, растущие день ото дня.
   Газеты приносили Цыпляков с Говоровым, они же их обычно и читали. Из природного любопытства и для подготовки ежедневных политпятиминуток, которыми их загрузили в деканате с первого курса.
   Загребухин использовал газеты редко, так как был занят после учёбы всякими хозяйственными делами, наводил бесконечные порядки в своём хозяйстве, готовил пищу, а политинформатором в своей группе не числился.
   Пётр от газет не отказывался, часто он их просто не замечал. Замеченные случайно газеты он просматривал во время еды селёдки. Но сам приносить их в комнату постоянно забывал. Обычно он разворачивал любую газету, в которую была завернута купленная им селёдка, и во время трапезы вычитывал в газете злободневные новости одно-двухмесячной давности, реже годовой давности. Иногда он и другие товарищи по комнате знакомились с газетами в более интимной обстановке, когда это позволяло время.
   - А ты что, в первый раз их тут видишь? - съязвил Говоров.
   Дежурных среди аборигенов и постоянного гостя не оказалось. Вернее, дежурным был Владимир Цыпляков. Но он сразу спрятался около своей кровати, как только подняли этот скользкий, неприятный любому дежурному вопрос.
   - Будем делать так: каждый идущий вниз будет брать с собой небольшую стопку газет и подкидывать её на вахту, туда, где лежат свежие газеты.
   - Очень дельная мысль! - одобрил решение Загребухина Говоров. Однако сам он вовсе не собирался таскать чьи-то газеты куда-либо, особенно из чужой комнаты, да ёще так далеко, аж на самый первый этаж общежития. Первый год лифт в общежитии не работал вообще.
   - Кто понесёт первый?
   Стали искать добровольца среди присутствующих. Таковых не нашлось. Тогда кинули жребий, и послали относить газеты Цыплякова, как самого молодого, невзирая на его тщетные попытки спрятаться около кровати.
   Цыпляков отнёс и подкинул на вахту первую партию газет, которую тут же стали разбирать и ворошить любопытные ко всему первокурсницы. Довольный Цыпляков ушёл по лестнице вверх, думая об ужине, и уже не увидел, что в ворохе газет первокурсницы откопали тетрадь с лекциями по фармхимии.
   Это была тяжёлая утрата для Болеслава Загребухина. Но об этой своей ужасной потере Загребухин узнал только через несколько дней, когда возникла настоятельная нужда записывать и читать лекции по этой сложной науке.
   Своим неосторожным походом на первый этаж Цыпляков нанёс внезапную потерю и себе. Среди газет оказалась его собственная тоненькая тетрадочка к ленинскому зачёту, в которой он торжественно клялся сам себе в присутствии своих товарищей по учёбе, и высокого комсомольского начальства, что выучит с непонятной целью наизусть, для последующего пересказа знакомым и незнакомым, работы В. И. Ленина "Как нам реорганизовать рабкрин" и "Марксизм и восстание".
   Вооружённое восстание поднимать Цыпляков не хотел, не будем зря подозревать его в этом, да и не имел материальных и исторических предпосылок к этому, как того требовала сама теория марксизма. Тем более, что милиция этого бы никогда не допустила, даже имей он эти самые теоретические предпосылки в полном объёме для вооружённого восстания. Оружия у него никогда не было, кроме кухонного ножа Петра.
   К самой рабоче-крестьянской инспекции он имел только косвенное отношение, как непрерывно проверяемый всякими ведомствами и организациями, непрерывно подозреваемый во всевозможных махинациях и злоупотреблениях деканатом, регулярно подвергаемый экзаменам и зачётам на проверку глубины своих знаний.
   Также Владимир собственноручно наложил на себя изучение творчества другого великого классика марксизма - ленинизма, Л. И. Брежнева в виде его главных теоретических работ - "Малая земля " в опасной смеси с "Целиной". Этот ритуал был не прихотью бездельника Цыплякова, а обязанностью для всех студентов, только немного варьировался набор работ изучаемых классиков марксизма.
   За эту потерю Цыпляков ответил как всегда, лично, в полном объёме, уже через две недели после потери, на комсомольском собрании курса, перед суровыми лицами товарищей и подруг по учёбе. В связи с утерей тетрадки с текстами работ ему пришлось срочно выучить в третий раз "Манифест коммунистической партии", и рассказывать о призраке, заблудившемся надолго в Восточной Европе, а также частично забредшего в Азию. Призраком он никого не напугал, так как эту работу знал не только каждый студент, но и большинство школьников страны. Эта работа входила в план изучения в восьмом классе средней школы, с написанием обязательного реферата.
   Собрание осталось недовольно этим, от Цыплякова хотели услышать что-то новое о деятельности призрака, свежее, не изучаемое тщательно три года подряд. Поэтому выразили ему общественное порицание с занесением. Сколько можно терпеть одно и тоже, есть же предел и терпению, а ещё политинформатор группы называется!
   Говоров с блеском затмил на тусклое выступление Цыплякова пространной речью на тему "Государство и революция", пересказав дословно работу Ленина массам. Его никто не осуждал, не порицал, речь слушали с должным пиететом и вниманием.
   А пока Владимир бежал вверх по лестнице в свою комнату, подгоняемый голодом. На кухне шестого этажа все плиты были уже заняты, вкусно пахло борщом, жареной картошкой, горячим подсолнечным маслом, прочими деликатесами. Цыпляков, одуревающий от этих замечательных запахов, бегом бросился в свою комнату, ставить чайник на плитку.
   Говоров на секунду оторвался от учебника и проверил пальцем, окрашенным нингидрином в непривычный для нормального тела цвет, хватит ли в чайнике воды и на его долю.
   Через двадцать минут случайно обнаружили, что плитка не работает, старинная спираль утюга Петра не выдержав испытаний временем перегорела в очередной раз. Подремонтировали плитку, соединив перегоревшую спираль термоэлемента.
   - Теперь можно и ужинать!
   Цыпляков взял с подоконника початую на три четверти консервную банку, кусок хлеба, из сумки достал несколько вареных картофелин, два вареных яйца. Подоконник в комнате эксплуатировался в режиме холодильника, там можно было долго хранить скоропортящиеся продукты. Под столом нашёл пригоршню мелких луковиц, подумал с минуту: "Чьи же они?" и с аппетитом поужинал.
   Говоров довольствовался несколькими найденными под столом луковицами, о социальном происхождении которых не задумывался ни минуты, куском сала, взятым у Петра в тумбочке и большим куском хлеба, выпрошенным у Цыплякова. Потом с большим удовольствием пили чай. Кроме удовольствия, к чаю больше ничего не было.
   Во время трапезы кто-то сильно постучал в их окно на шестом этаже. Говоров выглянул, держа в руках корку от хлеба, которую не успел доесть. Из - за стекла на него вопросительно смотрела птица из семейства врановых.
   Говоров отрицательно покачал птице головой, потом поспешно засунул корку хлеба себе в рот. Но птица не поняла его правильно. Тогда Говоров попытался разъяснить птице ситуацию на доступном русском языке. Мол, хлеба нет, а корки кончились. Упрямая птица опять не поняла и стала требовать от него невозможного. Алексей, не пускаясь в дальнейшие долгие объяснения, с набитым коркой ртом, показал птице всем понятный интернационально известный знак трудящихся, то есть фигу попросту говоря. Птица обиделась на интернациональный знак и отлетела к соседнему окну, где ей что-то перепало более вкусное, чем потенциальная корка хлеба, съеденная впопыхах Говоровым. Эту птицу подкармливали мясом соседи, которые жили не в пример богаче обитателей комнаты 624. Птица буквально паслась у них, прилетая даже ночью, проголодавшись.
   Загребухин на своих плитках разогрел суп, второе, аккуратно поставил чайничек с какао.
   Было 22.00. После хорошего ужина Цыпляков с Загребухиным разошлись по своим углам и стали интенсивно листать учебники. Пора было готовиться к завтрашним занятиям.
   Даже при современной, перегруженной программе, усложнённой хроническими работами в колхозе, на обучение ушло немного времени, не более 40 минут.
   Тон в учёбе полностью задавал отличник Говоров. Он так убедительно аргументировал свои научные выводы, что соратники почти целиком охладели к повседневной учёбе. Говоров настоятельно рекомендовал основные силы беречь и накапливать их к экзаменам, а уже на них полностью выкладываться перед преподавателями, показывая свои свежие и блестящие знания предмета. Говоров веско говорил, держа в каждой руке по тяжёлому учебнику разных изучаемых дисциплин, для придания большего веса своим словам:
   - Вот перед нами предмет, так называемая токсикологическая химия. Её мы будем изучать в первом семестре четвёртого курса, изучается она всего один семестр. Я вот с этим условием категорически не согласен, она достойна большего изучения, но продолжим наши научные рассуждения дальше.
   Так как в первом семестре мы половину учебного времени выполняем Продовольственную программу нашей партии в колхозе, то на собственно изучение токсикологической химии у нас остаётся только восемь занятий из шестнадцати, не считая самого зачёта.
   Дорогие друзья и собравшиеся товарищи по учёбе! Если всю программу токсикологической химии можно изучить всего за восемь занятий, именно так считают опытные товарищи из министерства, а на экзамен нам дают целых четыре дня! Так что, мы за целых четыре дня не выучим материала к восьми занятиям? Конечно, дружно засядем и выучим! Так зачем надрывать свою память напрасно заранее, лучше хорошо подготовиться к самому экзамену, знания будут свежее и острее!
   Со слов Говорова всё выходило довольно гладко, поэтому соратники при подготовке к занятиям старались использовать минимум времени. А лишнего времени у них и не было, так как социальная жизнь на этаже общежития кипела и пенилась, обдавая крутым кипятком не успевших вовремя увернуться.
   Неприятности могли подстеречь незадачливого студента в любую секунду не только на практических занятиях и лекциях, но даже в общежитии, полностью в так называемое внеучебное время. Мог зайти с внезапной проверкой профком, декан или студсовет. В сушилке периодически скрывался ассистент кафедры фармхимии Сидоркин, поджидая с ненавистным всеми кураторством своих прячущихся от него подшефных.
   Завхоз мог запросто выразить своё недовольство царящим порядком в комнате, или мусором в коридоре около комнаты. Приходилось быть всё время начеку, запирать дверь на ключ, глушить бытовые и учебно-научные споры радиоточкой.
   С соседями договаривались о помощи и взаимопомощи в подавании условных сигналов словами и перестукиванием, при виде ищущего подшефных Сидоркина, рыскающих по общежитию разнообразных проверок.
   Загребухин и Цыпляков, сытые и умиротворённые новыми порциями знаний, начитавшись формул до полной одури и чёртиков в глазах, изнурённые этим, быстро заснули. Причём сон сморил Загребухина с раскрытым учебником фармхимии в руках, он не успел отложить его в сторону.
   А частично сытый Говоров отправился смотреть хоккей по телевизору на четвёртый этаж. На пятом этаже телевизор не работал, а на шестом его никогда и не было.
   После полуночи, в комнату молча, но с сильным шумом ворвался Пётр, "временно" покинувший свой пост на работе. Вообще Пётр понимал, что шуметь и громко говорить, а особенно ругаться при спящих, и на спящих - не очень хорошо. Поэтому старался в такие моменты помалкивать. У него самого была такая крепкая нервная система, что позволяла ему спать при полностью включенном на всю громкость радио. При этом не играло роли, передавали ли замечательные народные песни народов СССР, новости, или какие политические речи, помогающие объяснять неприятности прошлого и настоящего, быстро строить замечательное будущее.
   Но двигаться бесшумно он так и не научился даже в зрелом возрасте. Вольно живя в своём доме в родной деревне, Пётр с детских лет воспитал в себе и благополучно донёс до института привычку открывать двери молодецким ударом ноги. При этом руки его были совершенно свободны, а душа парила где-то очень далеко от общежития. Может быть, она находилась в районе родного дома, или по месту былой армейской службы, за далёкой границей страны. Настойчивые просьбы своих товарищей по комнате бросить эту архаичную привычку юности Пётр вначале вообще не замечал, будучи постоянно углублённый в решения более насущных проблем своей жизни. Потом стал огрызаться, но настойчивость, помноженная на количество, помогли. И теперь Пётр не так лихо, как прежде, бил ногой по дверям для их отворения. Он старался открывать их хоть и ногой, но с известной долей предосторожности.
   Вот и сейчас он тихонько открыл ногой дверь. И шаркающей походкой столетнего участника Цусимы двинулся вглубь комнаты, поддев при этом стоящий на полу чайник ногой.
   Цыпляков мгновенно отреагировал на приход Петра. А особенно на призывный звон перевернувшегося чайника, залившего остатками воды пол. Он приподнял голову от подушки, понял, где он и что ещё не утро, и стал делать беспомощные попытки продолжить свой прерванный сон.
   Загребухин так дёрнулся на своём месте от удара ноги Петра по чайнику, что учебник выпал из его рук и отлетел на середину комнаты, попав в чайную лужу.
   Включивший в это время в комнате свет Беспутный не смог отказать себе в таком редком удовольствии, и пнул ненавистный ему учебник фармхимии ногой, со всей силы старого спортсмена. Мокрый учебник с фырчанием залетел глубоко под кровать Цыплякова, разбудив его ещё раз шумом своего полёта и громом удара о стену комнаты, завалив попутно половину бутылок от растительного масла, часть из которых при этом разбилась. С этого момента Цыпляков заботливо хранил под своей кроватью в пыли уже не целые бутылки, а только ценное сырьё для стекольной промышленности страны. Так внезапно рассыпались наивные мечты Цыплякова разбогатеть, от столкновения с суровой прозой жизни комнаты общежития.
   За стеной завозились встревоженные непонятным ночным шумом и пронзительным стекольным звоном соседи. Охламонов сразу очнулся от терзающей его дремоты и спросонья заподозрил соседей в крупной пьянке. В его голове тревожно забилась мысль, а не пьют ли соседи тайком запойно, без всякого его личного участия, прямого или косвенного, забыв пригласить на праздник жизни коллектива? Но радостного призывного звона больше не повторилось. Раздавались только характерные мерные шлёпающие шаги Петра, хаотически шатающегося по непонятной траектории, по залитому водой полу комнаты в ботинках. Иногда что-то дополнительно негромко чвякало, громко булькало, заливисто свиристело. Возможно, что это отваливались с ботинок куски грязи или льда со снегом. С таким же шумом по комнате мог ходить аквалангист, забывший снять с ног ласты, со спины акваланг, а с лица - маску. Или геолог - первопроходец, смело идущий вперёд по разведываемому газоносному болоту.
   Загребухин так и не проснулся от этого мерного, ритмичного плюханья, только отвернулся рефлекторно от света к стене. На следующий день он потратит полтора часа на поиски своего так внезапно пропавшего учебника. А обнаружив его под кроватью ничего не подозревающего Цыплякова только через неделю, при попытке следующей уборки, обвинит его во всех тяжких грехах комнаты, и закроет кредит, для профилактики расцветающего пышным цветом хамства.
   Цыпляков ещё раз попытался уснуть. Однако эти попытки нарушались вознёй Петра, который решил, наконец, постирать некоторую часть своего заносившегося белья. В том числе и некоторые носки. Но не те, которые лежали глубоко в ящике под кроватью, в пакете с удивительной новостью из молодёжной газеты, а те, которые лежали в тумбочке, рядом с салом.
   Сам Пётр всё время порывался спеть свою любимую песню. Но забыл, от напряжённой учёбы, не только её слова, но и сам мотив. В голову самопроизвольно, огромными массами, лезли дурные, противные естественному разуму мысли из учебника - ... методы количественного определения препаратов фенотиазинового ряда разнообразны, и целиком базируется на свойствах соединений. Официнальным является метод кислотно-основного титрования в неводных средах. Препарат растворяют в ледяной уксусной кислоте или ацетоне, добавляют ацетат окисной ртути и титруют хлорной кислотой по индикатору кристаллический фиолетовый, или метиловый оранжевый. Тем, кому и это непонятно, прийти на отработку завтра после занятий! - Тьфу! - Петр плюнул на носки для смягчения стирающей их жидкости, изменения pH в нужную для стирки сторону, и продолжил свою нервную работу. Эти противные, гадкие слова не ложились ни на какую известную ему мелодию, ни на Варшавянку, ни на Интернационал, и петь их не хотелось даже при стирке носков среди глубокой ночи.
   Петр отогнал дурные мысли из учебника маханием мокрых рук над головой и стал с чувством петь всем известное с детства: "Все как один помрём, в борьбе за "это!"".
   Через некоторое время угомонился и он. Раздевшись, Пётр зацепил свои брюки за потолочный светильник, чтобы они ни в коей мере не могли помешать проснувшимся утром товарищам по учёбе, при подготовке к выходу из комнаты на занятия.
   Наконец в комнате наступила относительная тишина. Она нарушалась только шумом извне.
   На улице лаяли бродячие собаки, им отвечали с помойки хором недовольные собачьим концертом коты. Слушая эти приятные, родные, гармоничные звуки природы, Цыпляков заснул крепким, здоровым сном.
   А утром следующего дня наших героев ждали новые похождения на кафедрах института.
   Да, читатель узнает далее, как непрост и даже можно сказать что тернист путь студента к диплому провизора, особенно в нашем патриархальном институте.
  

ПОНЕДЕЛЬНИК

День второй

   Утро! Сколько хорошего успели написать о тебе писатели разных отечеств, в том числе и наиболее прогрессивных.
   Учебное утро наступало на спящих в комнате неумолимо и напористо. Ничто не могло остановить быстрый бег часовой стрелки в правильном направлении.
   После того, как загрохотал будильник, проснулись сразу двое: Цыпляков и Загребухин. Пётр на такие слабые звуки никогда не реагировал.
   После получасовых раздумий Загребухин привстал на кровати, позёвывая и покачиваясь, спокойно опустил ноги на пол, не подозревая подвоха. И сразу метко попал обеими ногами в лужу.
   - Кто же это всю комнату ночью обмочил, у кого такое большое недержание? - удивлялся Болеслав внезапным лужам под своей кроватью. Сам он был сухой, кроме подошв ног. Потом Болеслав увидел валяющийся у подоконника перевёрнутый чайник, и многие вопросы отпали сами собой. Вопрос этиологии луж сразу испарился. Он понял всё, больше вопросов не было. - Человек один, а луж-то сколько наплодил! И как он только так быстро сразу в нескольких местах нагадить успевает, да ещё так неожиданно? Никогда не знаешь, во что вляпаешься, встав рано поутру. Шустёр не по годам наш Петруха, ох шустёр! - Загребухин скептически посмотрел на кровать Петра. Там, под одеялом, покрывалом и курткой, едва угадывалось тощее тело героя внезапных ночных бдений, творца нескольких луж в разных местах комнаты.
   Болеслав наполнил чайник водой и вернул на постоянное место хранения, накрыл его бережно деформированной крышкой, которую подобрал у самого порога. Потом бросил в самую большую лужу старые брюки Петра для промокания воды.
   Только теперь можно было заняться обычными утренними мероприятиями, умыться и приготовить завтрак. Также Болеслав успел почистить зубы, в отличие от замешкавшегося Владимира Цыплякова.
   В семь часов десять минут мучительным напряжением силы воли был поднят с кровати Цыпляков. Он так увлёкся процедурой своего подъёма, что совершенно не заметил, что угодил одной ногой в мелкую лужу неизвестной этиологии. Владимир стремглав бросился к книжной полке, ковырнул верхний слой, подцепил пару тетрадей и засунул их в портфель. Постоял над полкой в рассеянной задумчивости, вспоминая, какой же сегодня день недели и какой предмет будут спрашивать на семинаре, добавил в портфель ещё тетрадей и два учебника. Попутно вынул из своего портфеля ловко подкинутый вчера ночью Говоровым толстенный учебник по физиологии, прибавил громкости едва шелестящей радиоточке, и пошёл умываться, предварительно поставив на плитку многострадальный чайник. На боку чайника появилась очередная вмятинка, но в утренней спешке её никто не заметил.
   Быстро вернувшись, он попытался напиться прямо из горлышка чайника, но обжёгся, и тихо ругаясь, стал искать пропавшую за вчерашний день ручку. Пока Цыпляков лихорадочно бегал по комнате, часто ударяясь головой о грязные брюки Петра, к нему уже во второй раз подошёл Загребухин и озабоченно спросил, не брал ли он, Цыпляков, его учебника по фармхимии, с которым он, Загребухин, лёг спать вчера вечером в руках?
   Цыплякова удивил этот странный вопрос товарища по учёбе: сам со своим учебником спать ложится, а у него, Цыплякова, спрашивает, где он! Много странных и метафизических явлений происходило в комнате друзей. Загребухин, недолго думая, и зная наверняка, что Петру Беспутному его учебник не понадобится в связи с опозданием, изъял учебник Беспутного из тумбочки, положив бережно в свой портфель.
   Каждый сам находил выход из тяжёлых обстоятельств, которые каждодневно подкидывала ему жизнь. Сам попал в тяжёлые обстоятельства, сам и выход из них ищи, никто тебе тут не поможет! Закон был суров: не нашёл выхода, получай отработку, а то и вызов в деканат для долгой и неплодотворной ругательной беседы. При этом одно отнюдь не исключало другое.
   В 7.30 наступил черёд Петра. Сердитый Цыпляков, не нашедший ещё свою ручку, тряс Петра и кричал, стараясь заглушить победный рёв радио, что пора, он пришёл к нему с приветом, рассказать, что время вышло, что уже уходят все.
   Куртку Цыпляков с Петра сбросил. Пётр частично высунул голову из-под одеяла, открыл один глаз, и туманным взором, в котором чувствовалась тоска по грёзам, которые уходили вместе с приходом дня, уставил его на Цыплякова. Не признал как такового. Издал гамму неопределённых звуков, напоминающих нечто среднее между писком мыши с переходом в яростный рёв обиженного осла, которому не дали давно обещанной еды, прикрыл глаз и полностью закрылся одеялом.
   Цыпляков опять сильно толкнул подозрительно затихшего Петра. В этом заключалась одна из самых главных функций старосты комнаты общежития - поднимать отлынивающий всяким нетрадиционным способом контингент на занятия.
   - Который час? - бодрым голосом спросил Пётр, не поднимая одеяла, делая лживо вид, что полностью контролирует ситуацию со своим сном. И, узнав, что уже 7.33 сказал "Ого!", с грохотом переворачиваясь на другой бок. Голова его при этом была накрыта одеялом от утренней свежести, давно, ещё с ночи, царящей в комнате.
   Через две минуты Цыпляков, уже нашедший свою ручку в пустой вонючей консервной банке, которую вторую неделю подряд выносил Говоров, повторил операцию подъёма. При этом кровать Петра тряслась, как на вибростенде, при тренировке космонавта.
   Но Пётр лишь обиженно сопел под одеялом, а когда Цыпляков прекращал встряску, мгновенно засыпал. Цыпляков стащил с Петра одеяло, бросил его на стул, а сам занялся своими делами, которых у него в это время было предостаточно. Температура комфорта в + 13 градусов по Цельсию быстро привела Петра в надлежащий вид. Он открыл уже оба глаза и зафиксировал уход полностью одетого Загребухина на занятия.
   Это подействовало угнетающе на Петра, он дотянулся до одеяла и попытался укрыться. Но более шустрый Цыпляков, уже согретый кипятком из горла чайника, вырвал из слабых рук дрожащего Петра одеяло, и уговорами, вперемежку с угрозами, заставил его частично одеться.
   Далее события развивались в популярном темпе диско.
   Влетев в свои плохо очищенные от грязи прошлого года ботинки, Цыпляков с грохотом пронёсся по лестнице, разбудив при этом многих из тех, кому надо было идти ко второй паре. В голове у Цыплякова билось всего две мысли: "Как бы успеть в институт!" и "Как попала в банку ручка?".
   Хронометр Цыплякова показывал 16,5 минут до начала занятий, когда его запыхавшийся от быстрого бега хозяин ворвался в комнату, где в это время спокойно спал после просмотра хоккея Алексей Говоров.
   Растолкать Говорова и быстро объяснить ему суть дела не составило особого труда. Говоров был весьма сообразителен, всегда стремился к знаниям, старался не терять и не забывать к ним дорогу. Через 2,5 минуты полуодетый Говоров, совместно с одетым Цыпляковым, направили свои стопы в сторону остановки.
   На быстром ходу Говоров едва успевал зашнуровывать ботинки и выяснял, в каком виде оставили Петра в комнате: в верхней одежде или ещё в нижнем белье.
   На остановке группа студентов уже штурмовала подошедший автобус. Как таран, вонзился в эту группу Говоров, за которым семенил, стараясь не отстать и не затеряться в толпе, Цыпляков. Поднатужившись, Говоров, имеющий второй разряд по штанге, немного смял толпу в нужном для посадки направлении, после чего проник в автобус, и попытался пристроиться на мешке, в котором какая-то старушка везла что-то на базар. Этим "что-то" оказался поросёнок.
   С мешка Говоров слетел от яростного визга поросёнка и тумаков старушки. Прямо на залезающего в автобус Цыплякова, который тоже очень хотел попасть на лекцию. В это время двери автобуса со скрежетом захлопнулись, и он неторопливо тронулся в путь по привычному маршруту.
   Часть тела и нога Цыплякова остались за дверью. Это заметили не сразу, так как весь автобус пытался успокоить визжащего поросёнка и кричащую старушку. От визга и гама закладывало уши, как в реактивном самолёте, идущем на посадку.
   Как только двери автобуса на следующей остановке открылись, оглохший от крика и обезумевший от боли Цыпляков вывалился на лёд. Вслед за этим перевозбуждённые людские массы вытолкнули на него Алексея Говорова, а также некоторых других пассажиров, стоящих близко к выходу, совершенно невзирая на их желания ехать дальше или выходить. В числе вытолкнутых из автобуса были и поросёнок со старушкой. У них тоже не стали интересоваться, что они хотят делать дальше, какие у них планы, а запросто вытолкнули дружной парой на край проезжей части дороги. Так поросёнок, против всякого собственного желания, вышел на одну остановку раньше запланированной. Да не просто вышел, а стремглав вылетел, не снимая с себя мешка, шарахнувшись телом об поверхность дороги.
   От удара о лёд поросёнок не замолк, а заверещал с новой силой, над самым ухом лежащего на льду Цыплякова. Цыпляков быстренько отполз в сугроб, и затаился там, ожидая дальнейшего развития событий.
   А у дверей автобуса образовалась "куча мала".
   В самом низу этой кучи грузно ворочался Алексей Говоров, стараясь вылезти, раскидав сограждан, и подняться к лекции вовремя. Вот насколько сильна была у него тяга к знаниям! Невдалеке тихонько, на пару с поросёнком, подвизгивал Цыпляков, прикладывающий к больным местам снег, для местной анестезии.
   Отдышавшись, собрав свои разбросанные и потоптанные толпой носимые вещи, друзья поплелись в институт пешком.
   Цыпляков изрядно прихрамывал на одну ногу. Говоров утешал пострадавшего от езды в автобусе Цыплякова фразой:
   - Хорошо, что живы остались.
   После чего перешёл на короткий монолог о пользе спорта в путешествиях:
   - А то ведь и насмерть задавить могли! Это я, разрядник-штангист, стрелок из пистолета Марголина, выдержал эти испытания на прочность! Вот тебе, Владимир, наглядный урок пользы спорта в студенческом быту. Тут никаких долгих доказательств приводить не надо. Я не говорю о диспутах, всяких спорах, диалектических доводах с позиций разных философских школ. И так всё наглядно видно, сразу, как только толпой к поручню придавило.
   Цыпляков молча кивал в ответ головой, почёсывая многочисленные мелкие ссадины и ушибы. Он был очень рад, что штанину брюк только надорвали, а не оторвали вообще. Цыпляков перебил Говорова, высказав ему давно наболевшее на душе:
   - Вот уж эти автобусы! Когда же можно будет спокойно добраться до института!
   - Уважаемый Владимир, ты не так ставишь этот весьма актуальный ныне вопрос. Вот если бы ты вставал на тридцать минут раньше и заходил ко мне хотя бы за двадцать пять минут до начала занятий! В этом случае мы бы вполне успевали ходить в институт пешком, быстрым спортивным шагом. Это совершенно избавило бы нас от посещения переполненного автобуса. Как бы нам это с тобой помогло! Мы бы использовали этот поход в качестве утренней зарядки, готовя таким образом наш организм к приёму свежих порций знаний, которые для нас уже приготовили в большом количестве наши преподаватели. С другой стороны, немаловажный вопрос для нашей страны - общее уменьшение тучности населения. Я не говорю, что тучность населения можно уменьшить в два раза. Это пока ещё не реально. Ну а в полтора раза - это вполне достижимо. И туда, где раньше едва могли поместиться двое, теперь запросто сможет протиснуться третий!
   Говоров необыкновенно этому третьему оживился и, охваченный энтузиазмом и привлечённый вниманием к этому острому вопросу Цыплякова, увлечённо продолжал, размахивая в движении свободной рукой и портфелем, заступая Цыплякову прямую дорогу в институт, незаметно для себя оттесняя его на проезжую часть улицы:
   - Это даёт огромную выгоду и экономию, как для автомобильной промышленности нашей страны, так и для сельского хозяйства! А для здоровья населения?!
   Говоров не мог говорить одной фразой, он говорил лекциями. Поэтому далее Говоров стал объяснять, чем опасна тучность для нашего населения, и в чём её коренное отличие от ожирения. Что если уменьшить потребление простым советским человеком таких продуктов как хлеб, картошка, макароны, то здоровье нации значительно улучшится. Уйдут в прошлое такие болезни как ишемическая болезнь сердца, сердечная недостаточность и так далее. И как результат всего этого - страна вместо импорта пшеницы займётся её экспортом, как в стародавние времена, при отсталом царизме. И что на этом можно сберечь и даже приумножить количество так нужной нашей стране валюты.
   Он стал приводить цифры, которые красноречиво свидетельствовали об обратно пропорциональной зависимости между тучностью населения и валютными запасами в нашей стране. Цыпляков отчётливо понял, что чем больше тучность у народонаселения, тем меньше валюты в загадочных закромах у Родины. Вот так наш несознательный народ переводил ценную иностранную валюту во вредный во всех отношениях нательный жир!
   - Без картошки с хлебом я пропаду! Подниматься на 30 минут раньше? Нет, это невозможно! Лучше я понижу свою тучность!
   При росте в 187 см. Цыпляков весил 65 килограммов. Говоров только укоризненно покачал головой, не одобряя этого незрелого, импульсивного решения Цыплякова. Он понимал, что это только результат неудачной езды на автобусе, и что через некоторое время Цыпляков радикально изменит своё, столь поспешное решение.
   Войдя в вестибюль института, друзья увидели, что вход в гардероб сулит им новые трудности на тернистом пути к знаниям и вожделенному диплому.
   - Пробиться будет трудно! - заметил Говоров, бросая свой портфель в тридцати метрах от входа. Рядом аккуратно положил свой портфель Цыпляков.
   У входа в гардероб собралась солидная группа студентов, в просторечии - толпа. Эти студенты пытались проникнуть вглубь гардероба через одну узкую створку двери, с целью сдать свою одежду на хранение. Но дело упиралось в другую группу студентов, собравшихся с обратной стороны дверного проёма.
   Эта другая группа хотела выйти из гардероба бегом, для того, что бы успеть попасть в аудитории и лаборатории до начала занятий, прежде чем там закроют двери.
   Толпы с шумом и руганью напирали друг на друга, но борьба шла с переменным успехом, из чего прозорливый Говоров сделал вывод, что их силы и численность примерно одинаковы. И находятся в динамическом равновесии, подчиняющемуся всем известному физическому закону. Из этого же вывода следовало, что такое состояние может продолжаться неопределённо вечно, а нашим героям нужно было обязательно попасть на лекцию.
   Дело усугублялось темнотой, так как шла борьба за экономию электроэнергии. Гардероб подвергся экономии в первую очередь. Были попытки подвергнуть социалистической экономии и туалет, но от этого быстро отказались по тривиальным причинам - не все в темноте находили унитазы.
   Кто-то, из самого высокого руководства института, побывав однажды в студенческом гардеробе, решил, что раздеваться студенты смогут и в полумраке. А на освещении гардероба можно прекрасно сэкономить большие народные средства.
   Днём необходимый полумрак в гардеробе давали два маленьких подслеповатых оконца. С полумраком студенты быстро смирились, но приносили на дежурство магнитофон, и бойкая музыка не стихала ни на минуту. Об этом неизвестный студентам эконом не знал, так как переодевался совсем в другом месте.
   Цыпляков с Говоровым врезались в толпу и через некоторое время достигли дверей, благодаря могучим плечам Говорова и вёрткости Цыплякова.
   Как раз в этот момент завязались сложные диалектические переговоры, на которых было выдвинуто конструктивное предложение: обменивать одного входящего на одного выходящего. Это должно было стабилизировать хаотический процесс сдачи одежды на временное хранение, направить его в верное русло. Дело осложнялось одним вопросом: кто кого первым пропустит? Переговоры кончились тем, что противная сторона согласилась подвинуться. Помочь ей в этом вызвался главный диалектик третьего курса фармфакультета - Алексей Говоров.
   Растолкав окружающих, он ввалился в гардероб. Автоматически сработал "стадный инстинкт", за ним рванулись остальные. И первым среди рванувшихся "остальных" был студент Владимир Цыпляков, всегда ориентирующийся на Алексея Говорова, как в светлое время суток, так и в утреннем полумраке гардероба. Слепая тяга к знаниям вела Цыплякова вслед за Говоровым как магнит, не давая сбиться с верного курса даже в полумраке.
   Потому попав в полумрак, Цыпляков не растерялся. Как бывалый моряк ориентируется ночью по звёздам, так и он стал пробиваться в сторону слабых лучиков света, исходящих из двух маленьких окошек в это темное раннее зимнее время. Для этого нужна была определённая сноровка, ибо дело это непростое. Но нужной сноровкой Цыпляков к третьему курсу уже обладал.
   Расталкивая окружающих, извиваясь ужом, пробирался он к цели. По дороге Владимир два раза наступил кому - то на ноги, один раз наступили ему. Потом Цыпляков безуспешно пытался сдать одежду одному из студентов, которого в темноте принял за дежурного. Тот сопротивлялся и долго не мог сообразить, кто это и зачем накидывает на него пальто. Но и это недоразумение быстро разрешилось.
   Достигнув дежурного по гардеробу, Цыпляков сумел передать ему свою одежду через головы двух малорослых девиц, опередив их на пути к знаниям.
   Выбираясь назад, он застрял, с треском рванулся, сбил кого - то совершенно невидимого в темноте с ног, и, наконец, вырвался из надоевшего ему гардероба в освещённый коридор. На свету он сразу увидел, что на его пиджаке не хватает обеих пуговиц. Вот что трещало в темноте! Цыпляков выругался, надевая на себя белый халат с разноцветными следами былых лабораторных работ.
   В это время из дверей гардероба вылетел, как ошпаренный, раскрасневшийся Алексей Говоров. Увидел у себя на шее чей - то женский шарф, и со словами всякого глубоко порядочного советского человека: "Мне чужого не надо!" с негодованием сорвал его с себя, и с силой бросил в гудящую темноту раздевалки.
   Поправив ещё не оторванные толпой атрибуты одежды, соратники застегнули халаты, подхватили портфели и лёгкой рысью направились в аудиторию. Перед самым носом у лектора они успешно прошмыгнули в лекционный зал.
   Задние ряды были давно заняты. Ничего не оставалось другого, как сесть на четвёртый ряд, где были свободные места для таких опоздавших, как они.
   После захода лектора в аудиторию дежурный с лязгом закрыл дверь на цепочку. Этим путь к верным передовым знаниям и сокровищницам всей древней и современной мысли был надёжно перекрыт. По этой простой физической причине Пётр Беспутный в аудиторию не попал, как и некоторые другие, и остался "за бортом" первого часа лекции.
   Загребухин сидел на 15 ряду и чувствовал себя великолепно, разговаривая с соседями о текущем моменте современности.
   Надо пояснить, что все читаемые лекции делятся студентами на две неравноценные группы: нужные и ненужные. К нужным относятся те лекции, материал которых дополняет материал учебников, или помогает изучать учебник.
   К ненужным относятся те лекции, которые представляют интерпретацию лектором материала учебника, по которому обучаются студенты. К великому сожалению студентов, последних лекций читалось большинство.
   Конспектировать учебник в изложении лектора хотели не очень многие. Но посещать лекции приходилось, так как к непосещающим применялись строгие разнообразные административные меры воздействия. На что имелось специальное разрешение министерства. По этим инструкциям министерства декан имел право исключить студента за 6 часов пропущенных занятий без уважительной причины, даже если студент хорошо учился уже будучи на пятом курсе.
   Министерство внимательно наблюдало со стороны достаточно далёкой Москвы за посещением студентами провинциального института занятий. Но что делают на самих лекциях студенты, уследить уже полностью не могло, хоть и очень старалось. Как можно заметить, законы были суровы, но не очень справедливы.
   В перерыв обязательно часть групп поднималась и поголовно пересчитывалась, старосты держали строгий ответ за каждую отсутствующую голову, то есть студента.
   Вот поэтому Цыпляков страшно боялся декана, могущего его выгнать из института за шесть несчастных лекционных часа, и старался не попадаться ему на глаза, даже когда не имел каких-либо грешков по пропускам или отработкам. Несмотря на нежелание студентов конспектировать учебник, конспектировать такие лекции приходилось. Лектор мог заметить нежелающего и наказать его примерно, в назидание другим. На экзамене могли потребовать предъявить конспекты лекций. Если их не было, оценку автоматически снижали на балл, невзирая на показанные знания или умения.
   Сейчас была именно такая ненужная лекция.
   Лектор, Сергей Иванович Головотяпов, грузно взлез на трибуну, грозно взглянул на враз притихших студентов, перевёл немигающий взгляд на потолок и произнес первую фразу. Лекция началась. Дух московского министерства незримо висел в зале, над самой головой доцента Головотяпова, который его там напряжённо высматривал большую часть лекции.
   Сергей Иванович довольно доходчиво объяснял отличие способа мацерации от способа перколяции при получении настоек. Ещё в более доступной форме это было изложено в учебном пособии, доступ к которому имели все желающие и нуждающиеся. Даже нежелающие и ненуждающиеся могли легко ознакомиться с этим материалом, чтобы не попасть на приём в деканат для ответа на неприятный вопрос: "Почему вы так не любите свою будущую профессию?"
   Но это обстоятельство абсолютно не смущало Сергея Ивановича. И он, не переводя своего сурового взгляда с потолка куда-либо ещё, восторженно продолжал.
   В массах студентов восторгов Сергея Ивановича не разделяли и занимались своими делами, благо он этому особенно не мешал, а министерство из Москвы не видело. Но Сергей Иванович мог припомнить студенту его грехи на экзамене.
   Обычно на таких лекциях студенты готовились к практическим занятиям, перечитывая учебники. Те, кто уже подготовился к занятиям, читали художественную литературу. На задних рядах большинство мирно дремало.
   Находящийся на задних рядах, в числе меньшинства, Иван Руконогов тихонько хихикал, читая фельетон в журнале "Крокодил". Фельетон зло высмеивал мещан и других нормальных людей, которые хотели жить хорошо, тихо и спокойно, не воруя и не грабя других, не раздаривая кому попало своего имущества, но которым мешало на этом неправедном пути наше передовое социалистическое государство, силой всей своей мощи.
   Некоторые семейные студентки вязали носки, шарфы, варежки, кофточки и свитера. Попутно они делились своим опытом с подругами, наглядно демонстрируя свои успехи и методику работы. Однако находились и такие, кто конспектировал лекцию. Недалеко от друзей на первом ряду сидела Елена Сундукова, великовозрастная студентка, ей было за тридцать лет. Нагнувшись, она тщательно конспектировала Сергея Ивановича, стараясь не упускать ни единой его мысли из учебного пособия.
   - Хорошо бы сравнить то, что она напишет, с учебником. Наверное, больших отклонений от текста не будет - подумал Цыпляков. Он повернулся к Говорову и сказал шепотом:
   - Хорошо быть доцентом, переписал один или два учебника, выходи на трибуну и читай студентам! Говорят, по червонцу платят за каждую прочитанную лекцию! Вот здорово, это не бесплатно перед пионерами лекции читать, или рисовать образ бледной трепонемы перед усталыми строителями!
   - Буду доцентом! - сказал твёрдо Говоров Цыплякову и углубился в один из учебников, который читал, держа почти у пола, чтобы лектор не заметил.
   Он всегда носил в своём портфеле много учебников, часто с прошлого курса, некоторые из них были чужие. Некоторые нужные ему учебники не влезали даже в его объёмистый портфель. В этом случае Говоров не терялся, как "зелёный" первокурсник, а подбрасывал свои учебники в портфели друзей. Когда выдавалась свободная минутка, Говоров доставал первый попавшийся в руки учебник из портфеля, своего, или чужого, открывал его на любой произвольной странице и начинал читать содержание. Так было и сегодня. Говоров открыл первый вынутый учебник, углубился в его содержание. На этот раз ему попалась "Биологическая химия" Василенко Ю.К.
   Каждый занялся своим делом. Говоров внимательно читал учебник по биохимии. Цыпляков молча, что было несвойственно его живой, общительной натуре, со слипающимися глазами слушал, не вникая, невнятную речь грозного лектора, который рассматривал потолок, его трещинки, пересчитывал про себя следы от мух.
   Владимир зевал, делая героические усилия, чтобы не заснуть. Спать на четвёртом ряду было просто опасно для своего будущего.
   Через 45 минут наступил долгожданный перерыв. В присутствии Сергея Ивановича старосты групп отметили отсутствующих. Сергей Иванович вызвал к себе на подиум старосту курса. Началась обычная процедура рутинной проверки присутствующих на лекции. Сергей Иванович брал ведомость, поднимал группу, пересчитывал поднявшихся поголовно пальцем и сравнивал обсчитанных в зале со списком группы. Несколько раз он ошибался, но упрямо продолжал поголовный учёт контингента, вверенному ему на лекцию министерством и деканатом.
   В одной из групп не оказалось студентки. Сергей Иванович начал допрос присутствующих свидетелей, с позиции опытного прокурора-обличителя, выявляющего потерявшихся скрытых врагов:
   - Где она?
   Поднялась староста группы и объяснила, что у отсутствующей студентки грудной ребёнок, которому всего один месяц. И что эта отсутствующая студентка получила разрешение деканата на свободное посещение лекций в этом семестре.
   Доцент тихо с издёвкой сказал залу:
   - У нас нет разрешения министерства на свободное посещение лекций, каждый час занятий жизненно необходим. Особенно лекции, которые закладывают в вас глубокие теоретические знания, которые необходимы для оказания высококачественной лекарственной помощи нашему страдающему советскому народу! Ещё раз повторяю, особенно лекции, без лекций и студент не студент вовсе, а какой-то недоучившийся школяр-переросток! Каждый час лекций даёт вам полезные знания, без которых вы не сможете помочь страждущим людям нашей великой страны!
   Доцент поднял руки вверх, наглядно изображая страждущего для наиболее непонятливых из дремлющих в аудитории студентов. Но это никого не обмануло. Все знали, что Сергей Иванович человек далеко не страждущий, имеющий многое, да ещё и злопамятный. Может при случае припомнить что-либо на экзамене, для этого он имел особый поминальник. И это припоминание обязательно скажется на оценке студента, причём далеко не в лучшую сторону.
   А доцент, постепенно наливаясь справедливым гневом чем-то ущемлённого праведника науки, продолжал:
   - Декан не имеет права давать разрешение на свободное посещение лекций, это возможно только с разрешения лектора, а ко мне никто не обращался!
   - И что же, каждый раз перед лекцией ей подходить к Вам и отпрашиваться?
   - Конечно так и только так! Я вам уже не раз говорил об этом, и буду говорить всегда. А кто будет нарушать порядок, понесёт заслуженное наказание!
   - Но грудного ребёнка надо часто кормить, менять пелёнки, следить за ним...
   - Ничего не знаю, пусть или ходит на занятия, как все, или берёт академический отпуск! У нас у всех были грудные дети! Мы все посещали занятия! Вот мы в своё время... - кричал раскрасневшийся доцент вялым студентам.
   Складывалось нездоровое впечатление, что он сам кормил ребёнка грудью, да ещё будучи на лекции, вызывая всеобщую гордость присутствующих однокурсников его героическим подвигом, который прославил его на века в местной стенгазете. Да и не одного кормил, а сразу нескольких, двух или трёх, сколько дадут на кормление! Студенты спокойно выслушивали крикливые рассказы преподавателя, не задавая дополнительных, или уточняющих вопросов о методике кормления, протекания процесса грудного вскармливания. Это и понятно, в старину все героями были, не то что сейчас. Народные сказки и былины многие читали.
   - Хорошо, я ей сообщу, она к вам подойдет, - сказала устало староста группы. Говорить о том, что в посещении таких лекций нет нужды, она не решилась. Зачем нарываться на кровную месть столь агрессивного доцента!
   Зал недовольно шумел.
   Цыпляков тоже был недоволен действиями Сергея Ивановича, и ища поддержки и сочувствия Говорова, сказал:
   - Как нехорошо наш солдафон со студентками обходится, чувствуется, что восемь лет в армии даром не прошли! Он и с грудными, как с солдатами! Вот тебе и наглядный гуманизм передового советского медика в белом халате!
   Однако реакция Говорова была совершенно не та, на какую, по наивности, рассчитывал Цыпляков.
   Говоров вот уже целый семестр посещал научный кружок, где руководителем был всё тот же Сергей Иванович. Под руководством Сергея Ивановича Говоров с другими кружковцами совершенствовал своё умение в рисовании плакатов и других наглядных пособий для оформления учебного процесса на кафедре. Поэтому Говоров возмущения Цыплякова и курса в этом вопросе не разделял.
   - Так и надо действовать, иначе эти женщины так разойдутся, что развалят весь учебный процесс, потом на голову сядут, и не остановить их. Им только повод дай, начнут прогуливать по всяким причинам! То в очереди за сахаром задержатся, то на свидание пойдут! То за мясом в район к родне на месяц поедут. Молока в городе нет, поэтому будут по утрам за ним в очереди стоять, не посещая лекций и практических занятий. Молод ты ещё, Владимир, чтобы обсуждать и осуждать действия товарища доцента Сергея Ивановича!
   Цыпляков такого "участия" не ожидал и ничего противопоставить Говорову не смог, хотя всей душой чувствовал неправильность действий доцента с позиций пропагандируемого в стенах институте гуманизма.
   В этот момент доцент пообещал проверить посещения практических занятий студентки с грудным ребёнком. Теперь он взялся за проверку другой группы, обнаружил отсутствие студентки, поднял старосту группы и активно допрашивал её с пристрастием. Весь зал с неодобрением слушал диалог:
   - Что с ней, почему её нет?
   - Она больна уже два дня, в субботу не вышла на занятия.
   - Чем она болеет?
   - Я не знаю!
   - Она местная, из нашего города, к ней можно позвонить?
   - Нет, она из района.
   - А где она сейчас?
   - Она живёт на квартире, наверное, она там.
   - Какая вы староста, если не знаете, чем ваша студентка болеет и где? Наверняка она домой уехала в пятницу, чтобы отдыхать три дня, когда все студенты напряжённо учатся! А справку о болезни родители организуют! Ничего, администрация института уже не раз вам заявляла, что действительны только справки институтского медпункта! Вот она приедет, комиссию создадим, и проверим, чем она и где болела. Кроме того, пошлём запрос главврачу той больницы, откуда она справку привезёт, пусть присылает выписку из истории болезни! Это для вас всех будет наглядным уроком на будущее!
   Зал зашумел. Послышались негодующие голоса уже окончательно проснувшихся радикалов с галёрки. На 15 ряду почти в открытую высказывал своё возмущение Загребухин, который в своё время учился в Ленинграде и поэтому был хорошо знаком с тамошними порядками. Которые кардинально отличались от местных, патриархальных.
   - Проверить, где она болеет, как и чем, сообщить лично мне и в деканат! - подвел итог своего опроса Сергей Иванович, объявил перерыв и, привычно насупившись, удалился из аудитории, сопровождаемый старостой курса и комсоргом.
   В результате профилактики заболеваний и борьбы с грудничками перерыв сократился на семь минут из пятнадцати возможных.
   После временного ухода Сергея Ивановича из аудитории возмущение быстро улеглось, но не потому, что студенты чёрствый народ. Просто такие сцены с аналогичными диалогами повторялись почти на каждой лекции в течение трёх лет повседневной учёбы. Поэтому студенты к ним давно привыкли.
   Цепь с двери с лязгом уже сняли, и в зал валом повалили опоздавшие, пересчитанные поголовно, внесённые в списки, ведомости и реестры. Теперь за прогул половины лекции им нужно будет отчитаться в деканате, вскрыть причину своего опоздания, раскаяться в содеянном, осудить своё незрелое поведение с твёрдой позиции зрелого комсомольца.
   Шаркающей походкой, погнутый жизнью, среди них выделялся Пётр Беспутный. На ходу Пётр задумчиво, со всей силы, затягивал пояс на халате обеими руками. В этом не было особой нужды. После этого фигура Петра приняла вид перетруженной осы. Пётр не утруждал себя долгим выбором места, да у него этого выбора и не было. Он плюхнулся на первое же место, встретившееся ему на первом ряду. Достал универсальную тетрадь, которую от случая к случаю вёл с первого курса, после чего стал клевать носом, совершенно не обращая внимания на шум и всеобщее оживление в аудитории.
   К трибуне крадучись приблизился студент Андрей Охламонов. За ним зорко наблюдал с четвёртого ряда студент Говоров. Он глядел одним глазом на крадущегося Охламонова, другой глаз Алексея не отрывался от учебника по биохимии, обшаривая формулы. Алексей внимательно наблюдал, не вмешиваясь в реальный ход событий перерыва лекции, не участвуя в них сам, чисто по-философски, созерцательно, накапливая информацию для последующих выводов. Так поступали древние философы, на которых он обычно равнялся в некоторых случаях.
   Охламонов незаметно для окружающих плюнул в стоящий на трибуне стакан, приготовленный для утоления жажды лектора. "Сила действия всегда равна силе противодействия, или приближается к ней", - озвучил про себя Говоров физический закон, переведя его действие на биологические объекты, наблюдая шальные действия Андрея Охламонова.
   А к Цыплякову подошёл Загребухин и стал всячески поносить Сергея Ивановича, широко используя при этом идиомы из фольклора.
   Некоторые высказывания были столь хороши, и так понравились Цыплякову, что он временно переборол сон от приступов смеха. Часть из этих идиом по вполне уместным причинам тут опускается.
   - Не могу когда вот так, неизвестно кто, доцент какой-то, не брат, не сват, в душу с ногами в грязных валенках, не сняв галош, лезет! Чем болеет, где болеет, почему болеет, от кого заразилась? Его совсем не спросилась! Ему доложить о болезни письменно, в три инстанции, да за три дня до начала болезни! И чтобы справка была получена в институтском медпункте при болезни в другом городе. Мы - люди в белых халатах! Гордо несём на себе свой халат в неизвестном прогрессивном направлении! Этим обстоятельством сами же глубоко и гордимся! Чему он нас научить может, деонтолог проклятый!?
   Говоров не любил, когда при нём нехорошо отзывались о его шефе. А особенно, когда того ругали предпоследними или же совсем последними словами. Он всегда вставал на защиту шефа. И сейчас счёл нужным вступить в разговор, чтобы прекратить ругательные излияния Загребухина перед фармацевтической общественностью соседнего ряда, относящейся к поношению Сергея Ивановича с видимым невооружённым взглядом удовольствием.
   - Мещанин вы, уважаемый Болеслав, замыкаетесь в себе, а человек в лучших традициях нашей русской медицины вам на помощь идёт, хочет узнать, что с вами случилось, как помочь можно! Так переживает за вас, что аж на крик срывается, покраснел весь, трясётся. И заботится не только о несмышленой матери, но и о её ещё более несмышлёном малыше. Хочет, чтобы мать всегда была с младенцем, предлагает несообразительной матери взять академический отпуск для ухода за ним.
   Не понимают у нас Сергея Ивановича, ох не понимают! Ну, не понимает его женская часть курса, это ещё понятно. Но ведь и некоторые из ребят не могут понять всей доброты Сергея Ивановича!
   - Мне лучше знать, что плохо для меня, а что хорошо. А академический отпуск студентка сама могла себе предложить, без помощи гуманиста в белом халате Головотяпова! Ведь эти дурацкие лекции ни к чему! Вот ты, Говоров, лекцию не пишешь, а учебник читаешь, да ещё по другому предмету! - сказал Загребухин голую правду прямо в лицо Говорова.
   Это нисколько не смутило последнего. Киника смутить трудно, почти невозможно. Эка невидаль, правда! Голая ли она там или ещё нет, только полуодетая. Правда, она у всех разная бывает. Тут главное, как дело с правдой повернуть в нужную сторону. Как дышло в известной поговорке о законе.
   - Всё это кажущееся диалектическое противоречие, разрешающееся посредством большой доброты Сергея Ивановича!
   - Софист ты и демагог, Говоров! - высказал очередную давно выстраданную правду Загребухин, сплюнул с досады на пол лекционного зала и пошёл на своё место, возмущаться дальше поведением Говорова с Головотяповым на этой и последующих лекциях. Он ещё не знал, чем отличаются традиции русской медицины от традиций советской бюрократии. Поэтому считал, что это одно и тоже.
   Тут в лекционный зал вновь собственноручно вошёл Сергей Иванович, предупредил всех опоздавших, что им необходимо явиться в деканат к 15.00 для объяснения причин своего дерзкого опоздания на лекцию. И заранее строго их всех отчитал, дабы они понимали всю серьёзность случившегося с ними сегодня.
   Лекция продолжилась обычным порядком.
   Цыпляков выпросил у соседки с другого ряда на остаток лекции учебник по фармхимии. Вместе с Говоровым стали его изучать.
   Свой учебник Цыпляков перепутал с учебником по фармакогнозии. Это была невнимательность, порождённая хроническим недосыпанием. Но настойчивый Цыпляков не обращал внимания на свою невнимательность и кусками грыз твёрдый гранит науки, так как сразу, целиком, одолеть его не мог.
   Говоров запоминал прочитанное спокойно, без грызни и резких движений. Увидев один раз здоровенную формулу цианокобаламина, он запомнил её на всю жизнь сразу, осмотрев за полторы минуты со всех сторон. Теперь он мог нарисовать её по первому требованию любого преподавателя, хоть через год или даже через три года.
   Внезапно Говоров стал смеяться. Цыпляков ещё раз заглянул в раскрытый учебник.
   - Ты чего это, над формулой цианокобаламида смеёшься? Неужели она такая смешная?
   - Нет, вспомнил, как ты латинское слово Belladonna переводил. Взял, да и заявил, что это - красивая аптечная женщина. Ха-ха!
   - Так это дословно так и переводится!
   - Вот я и говорю, переводчик ты известный! Читай дальше фармхимию, не отвлекайся! Ха-ха!
   К концу лекции Сергей Иванович немного отошёл от темы занятия и материала учебника. И в назидание молодым тунеядцам привёл некоторые впечатляющие факты своей славной трудовой биографии. Оказалось, что его роль в отечественной фармацевтической науке не только позитивна, но и просто огромна в количественном отношении.
   - И какая сейчас молодёжь пошла! Ничего делать не хотят, не работают, не учатся, да ещё на лекции не ходят, только о выпивке мечтают! А те, кто ходит, опаздывают через одного и стараются лекцию не писать. Вот я в ваши годы, будучи студентом - членом научного кружка на кафедре фармхимии, к пятому курсу имел уже 14 опубликованных в печати научных работ!
   Зал восхищённо зашумел, в дальнем углу кто-то громко зевнул.
   Цыпляков сам прозанимался в научном кружке целый год, но даже на часть заметки материала у него не набралось. Поэтому он имел представление о той громадной работе, которую необходимо было провести, чтобы подготовить и опубликовать 14 работ.
   От этого Цыпляков проникся к Сергею Ивановичу огромным уважением, простил ему грубости и пытался устроить овацию. Его сразу поддержал Говоров и разбросанные по аудитории кружковцы.
   После лекции к Цыплякову подошёл недовольный Болеслав Загребухин.
   - Ты это чего дурака к концу лекции валять стал, шуметь, когда не надо, как Говоров демагогствуешь, кликушей стал?
   - Как не аплодировать, если человек в нашем с тобой возрасте почти научный подвиг совершил, 14 опубликованных работ! Это не шутка, это же труд титана! Я целый год старался, материала и на одну десятую статьи не набрал!
   - Неопытный ты еще, Владимир, тебя любой надуть может, а тем более доцент. Слушай старших, и ты скоро не будешь выглядеть полным идиотом среди своих товарищей по учёбе.
   - Я идиот? От такого же слышу!
   С сожалением приходится отметить, что Цыпляков часто награждался от более старших товарищей этим малоприятным латинским словом.
   - Слушай, а ты знаешь, кто на этой кафедре заведующим был?
   - Конечно, нет! Да и откуда мне это знать?
   - Его уважаемый брат, кандидат фармацевтических наук. Я уверен, что весь материал был его, кроме того, он вполне мог использовать для этих целей труд не только десятка кружковцев, но и ассистентов кафедры.
   Цыпляков был поражён. Вначале не поверил, но после некоторых размышлений сделал несколько интересных логических выводов, разобраться в которых помог более опытный в жизненных перипетиях института Загребухин.
   Первое. Сергей Иванович не титан. Это было видно и без особых доказательств, несмотря на ученую степень кандидата наук.
   Второе. Отсюда стало совершенно очевидно, что титанический труд ему не по плечу, так как титанический труд по плечу только титану. Это ясно любому диалектику уже со второго курса обучения.
   А написать за пять студенческих лет 14 научных работ мог только титан науки.
   Третье. Отсюда следует, что сам он эти работы написать не мог. Далее, следуя логике, Цыпляков решил не прощать Сергею Ивановичу его грубости и относиться к нему ещё более отрицательно.
   - Идём в буфет, Болеслав, завтракать!
   - Я сыт! - был дан гордый ответ.
   На приглашение Цыплякова поесть охотно откликнулись Говоров с Беспутным. Говоров никогда от еды не отказывался. Даже сразу после сытного обеда он мог пообедать ещё раз, просто за компанию, из чистого уважения к голодному товарищу. Были бы на это мероприятие деньги.
   До практических занятий оставалось ещё 15 минут. Поэтому Цыпляков с друзьями надеялись успеть насытиться ещё до процедуры письменного опроса.
   Быстро спустились на первый этаж, где располагался буфет.
   Буфет в институте был небольшой, и в часы пик там творилось невообразимое. В это время посещать буфет было просто опасно. По расчётам Говорова до часа пик оставалось 57 минут. Поэтому друзьям надо было спешить.
   В буфете хозяйничала Мария Ивановна, женщина высокая, крупная, резкая. В помощь ей давали нескольких студентов из дежурной группы.
   Соратники заняли очередь за пищей без лишних пререканий.
   Цыпляков в который раз внимательно прочитал плакат, призывающий крепить социалистическое соревнование среди студентов и преподавателей: "Сделал дело сам, помоги товарищу!".
   Он часто задумывался над смыслом этого призыва. Как же его надо правильно понимать в свете текущего момента? Доесть недоеденное товарищем? Или сразу помочь ему есть, но предварительно сделав какое-либо своё дело? А какое дело?
   В плакате об этом совсем не было указаний. Маленькое дело или большое? Если залезть к товарищу в тарелку, как это будет соотноситься с культурой быта, за которую все ведут непримиримую борьбу? Начиная от простого ассистента на кафедре Сидоркина, до декана включительно. И что в этом случае будут есть свиньи из подсобного хозяйства, если все отходы враз закончатся? Цыпляков несколько раз ставил этот трудный вопрос перед Говоровым, пока они стояли в очереди за едой.
   Говоров на этот вопрос прямо и точно Владимиру не отвечал. Только смеялся, говорил, что все дела, большие и маленькие, надо делать вовремя. Да и не в столовой, а только в туалете, где это и положено бытующими издавна народными традициями. Маленькие дела можно делать и в кустах, но этого он особо не рекомендовал. К свиньям из подсобного хозяйства он относился равнодушно, так как знал, что их мяса ему всё равно не отведать.
   Тогда Цыпляков предложил Говорову перевесить этот плакат в туалет, раз там такие дела по народным традициям делаются. Но Говоров сказал, что этому плакату и там места нет. Тем более, что бдительная парторганизация переноса плаката в туалет не допустит, по понятным всем, кроме Цыплякова, идеологическим мотивам. Второй лозунг был более понятен обучаемым:
   "Хлеба к обеду в меру бери,
   Хлеб - драгоценность, им не сори!"
   Знамо дело - хлеб драгоценность, за него Канаде настоящими долларами плачено. Это у нас на курсе все знают. Чай не школьники третьего класса, понимаем, откуда хлеб у нас в стране берётся, политику партии верно постигаем. Только кто же без меры хлеба к обеду берёт?
   Но сегодня Владимир не забивал себе голову лозунгами, сейчас он думал только о еде. А Говоров заранее высматривал место, где можно было бы пристроиться, чтобы перекусить перед тяжёлыми практическими занятиями. На плакаты он также никакого внимания не обращал, больше думая о пище насущной. Лозунгом с плаката сыт не будешь, даже очень красивым и весьма патриотичным.
   В буфете было всего несколько столов, они были всегда заняты и окружены плотной стеной жующих студентов. Поэтому Говоров на столики особенно не рассчитывал. А вот за подоконником надо было присматривать. И когда одно место там освободилось, Говоров тотчас направил туда Цыплякова, занять его на троих.
   Когда до семинара оставалось 4,5 минуты, наконец, получили три порции второго, а Говоров с Беспутным сноровисто протиснулись на занятое Цыпляковым место.
   Многим жующим слева и справа от Цыплякова это совсем не понравилось. Но Пётр был также сильно поглощён пищей насущной, а Алексей мог в нужные моменты жизни ловко изображать глухонемого, не понимающего, что от него хотят громко ругающиеся рядом.
   Цыплякова так дружно зажали с двух сторон, что трудно было дышать, не только есть. Пища комом застревала в горле, когда он всё-таки кое-как доносил вилку ко рту.
   Приём пищи происходил у соратников неодинаково.
   Пока Цыпляков давился застрявшим в горле комом, делая судорожные глотательные движения, Говоров ел с грациозностью английского аристократа, вынужденно принимающего пищу в придорожной забегаловке. После каждого элегантного взмаха его руки у Цыплякова сдавливалась часть грудной клетки. Рефлекторно наступал выдох, мешая проглотить едва разжёванный пищевой ком.
   С другой стороны не менее активно трудился Пётр, его повадки несколько отличались от аристократических. Так, недоеденную корку хлеба и некоторые другие ненужные уже части своего второго, вместе с подливой, он просто вывалил на подоконник, за полной ненадобностью оных.
   Цыпляков между двумя рефлекторными выдохами умудрился проглотить очередной комок и спросил у Петра, зачем он это делает.
   Пётр задумчиво чавкнул, отвлёкся от своих дум и бурного поглощения пищи, буркнув: "Тут есть эти, они специально столы убирают".
   Цыпляков хотел сказать, что это вовсе и не стол даже, а только подоконник окна институтского буфета. Но в этот момент его настиг рефлекторный выдох от Говорова. Владимир поперхнулся, закашлялся, выплюнул часть поедаемого на свою тарелку и тарелку Петра, и уже до конца трапезы заговаривать не пытался, боясь подавиться насмерть.
   Прибавления пищи в своей тарелке Пётр не заметил. Впереди друзей ждал устный опрос и письменная проверка глубины знаний, поэтому многие переживали этот тревожный момент уже заранее.
   Сам Цыпляков специально не вываливал на подоконник продуктов, которые сознательно экономил из природной бережливости, отягощённой бедностью. Если что и падало не в рот, так это получалось у него чисто случайно, от толчков и непрерывных подталкиваний товарищей с разных сторон. Тут надо было ловить момент, когда направленная прямо в рот вилка не попадала мимо рта в нос или ухо соседу, пачкая их физиономию, опасно царапая лицо.
   Кое-как пробились к выходу из буфета. По дороге Цыпляков увидел знакомого, который ел в углу стоя, держа тарелку в левой руке. Но поговорить не удалось, так как оба сильно спешили по своим делам. Ведь до семинара оставалось только 45 секунд. Цыпляков успел заскочить в комнату за 8 секунд до прихода туда ассистента.
   Надо пояснить, что наши герои были приписаны к разным группам курса. Только Говоров с Беспутным имели честь заниматься совместно в одной группе.
   Едва Цыпляков достал тетрадь и ручку, как в комнату энергично вошла ещё молодая женщина со смышленым лицом - Анна Георгиевна Птицекрылова. Все присутствующие в комнате встали, и, отдав полагающуюся дань уважения ассистенту, дружно сели на свои учебные места.
   - Цыпляков, вы почему без колпака? Вас с первого курса к форме и порядку не приучили? Давно с деканом о дисциплине не говорили?
   - Сейчас, сейчас одену, где-то тут лежал, - Цыпляков торопливо полез в свой портфель, хаотически перемешивая его содержимое, в лихорадочных поисках искомого. При этом большая часть содержимого портфеля вывалилась с шумом на пол, под ноги четырём членам группы. Некоторые товарищи помогли ногами затолкать содержимое внутрь портфеля.
   - Здравствуйте, товарищи!
   - Здравствуйте, - дружно ответила группа, Цыпляков опять хотел отдать дань уважения ассистенту, но увидев осуждающие лица товарищей по группе, сел на стул.
   - Политпятиминутка! - сказала Анна Георгиевна, строго посмотрев на старосту группы.
   Староста посмотрела на Цыплякова, который по последней переписи должностей числился политинформатором группы, правда, не совсем по своей воле.
   Цыпляков сразу отвернулся, но на него смотрела соседка, Марина Озерова. Она ничего конкретного не говорила Владимиру, опасаясь замечаний от ассистента Анны Георгиевны. Но на её лице была написана длинная и гневная осуждающая речь, которую правильно прочитал Цыпляков, поэтому он был вынужден повернуть голову на 180 градусов. Но и тут Цыпляков натолкнулся на немую стену непонимания.
   На него уставился, не мигая, Андрей Охламонов. Эта немота длилась недолго. Андрей прямо-таки потребовал выступления Цыплякова, а для поддержания его духа дружески наступил на ногу несколько раз кряду.
   - Я ничего не помню, всё утро бегом, вроде и радио не слышал - прошептал Цыпляков в ответ Охламонову.
   - Никто ничего не слышал, кроме старосты, она выступит после тебя! - также тихо ответил Андрей, опять дружески наступив на ногу Цыплякова, это заменяло ему рукопожатие, в столь серьёзной обстановке перед двумя типами опросов, письменным и устным.
   - Долго будем молчать, сколько раз я говорила, готовьте политпятиминутку заранее, сейчас в деканат сообщу, что группа к занятиям не готовится! - сказала более строго Анна Георгиевна и стала нервно стучать шариковой ручкой по столу.
   Угроза моментально подействовала. Деканата Цыпляков боялся как огня, и даже чуть больше. Он быстро встал и начал невнятный рассказ о событиях в стране.
   Начало рассказа не баловало подробностями, а начал он так:
   - В нашу страну с официальным визитом прибыл министр э...э, забыл, как его точно зовут, фамилия у него очень трудная. Он встретился с министром э...э рыбной промышленности СССР.
   Самое трудное, это начало. Особенно когда забыл то, чего не знал никогда.
   Потом пошло почти как по маслу. Цыпляков очень незаметно перешёл сначала на рыбную промышленность, потом на улов рыбы, и, наконец, перешёл к описанию одной экзотической страны, Белиза, где рыбу ловили перемётами. Так был обойдён скользкий вопрос, откуда прибыл неизвестный министр с трудной фамилией, так сильно интересующийся рыбой в СССР.
   Когда описание экзотической страны было закончено, Цыпляков быстро выдумал на ходу, и рассказал несколько мелких событий, якобы происшедших в разных частях нашей планеты.
   - Хорошо, Цыпляков, хватит. Вот только непонятно, почему ты выжидал, и не хотел проводить политпятиминутку? Почему тебя каждый раз деканатом пугать надо для политпятиминутки?
   Как и всякий преподаватель, преподающий смежные с аналитической химией науки, она подвергала анализу всё происходящее рядом, но на несколько ином уровне, чем студенты.
   - Он у нас стеснительный! - сразу сказал Охламонов за Цыплякова и захихикал по дурному.
   - Продолжим занятие, проведём письменный контроль. Дежурный, раздать тетради! Охламонов, сейчас же прекратите хихикать!
   Потупившийся от похвалы Цыпляков только поблагодарил Бога, что тот отвел его от деканата и на этот раз.
   Дежурная раздала тетради для тестового контроля, которые хранились на кафедре. А Анна Георгиевна листки с вопросами самого тестового контроля.
   Владимир Цыпляков был человеком отчаянным. Отчаяние охватывало его всё чаще и чаще, по мере приближения экзаменов. А пока экзаменов не было, приступы отчаяния нападали на него во время письменных и устных опросов.
   - Так, не горячись, Владимир, вспоминай, чему учил тебя Говоров в таких отчаянных повседневных случаях. Главное, это внимание и спокойствие, спокойствие и внимание - так думал в этот момент Цыпляков. На вопросы билета он даже не смотрел, так как знал, что в его памяти ответов на эти вопросы нет. Поэтому он спокойно переписал номер билета и номера вопросов в тетрадь. Скосил глаз в одну сторону - Марина что - то быстро писала, отвечая на каверзные вопросы контроля. С другой стороны стал дёргать за халат Охламонов.
   - Отстань, ничего не знаю! - прошептал Цыпляков, даже не глядя в его сторону. Через пару минут Андрей опять напомнил о себе, наступив на ногу и крепко вцепившись под столом рукой в колено Цыплякова.
   - Да как ты не поймёшь, что не знаю я, не знаю! - сердито прошептал Цыпляков, с трудом высвобождая колено от цепких дружеских объятий. - Смотри, у меня нет ответа ещё ни на один вопрос! - и он слегка приподнял тетрадь над столом в сторону Охламонова.
   Андрей впился цепким взглядом пострадавшего в пустую страницу тетради Цыплякова. В ней он хотел найти ответы сразу на все десять своих вопросов, которыми его озадачили крупнейшие научные кадры кафедры, включая профессора и пятерых кандидатов. Даже теоретически Охламонов не смог бы воспользоваться ответами Цыплякова, даже если бы они у него были, так как у каждого студента был свой вариант. Положение Андрея было просто катастрофическим.
   В этот тревожный момент Анна Георгиевна заметила подозрительную возню в немногочисленной студенческой группе около тетради Цыплякова, и недовольно сказала:
   - Охламонов, ещё одна попытка списать, и получите отработку! Я своих слов на ветер не бросаю!
   Бедный Охламонов! Что он мог списать с пустой тетради Цыплякова, под зримой угрозой нависшей отработки?
   Охламонов отвернулся и стал делать вид, что самостоятельно думает над вопросом: перечислить и написать качественные фармакопейные реакции на гексенал.
   Цыпляков облегчённо вздохнул.
   - Пора заканчивать! Положите свои ручки на стол.
   Анна Георгиевна стала раздавать эталоны ответов на вопросы. Сравнивая их со своими ответами, студенты должны были сами исправлять свои ошибки карандашом и ставить себе оценку.
   Оценка ставилась по определённой системе, где коэффициент 0,75 усвоения материала давал право на получение 3 баллов и продолжения занятия в составе группы.
   Добиться такого коэффициента было достаточно трудно, из десяти вопросов надо было правильно ответить на восемь.
   Потом преподаватель проверял правильность самооценки студента. Всё это должно было заставить студента полнее ознакомиться с изучаемым материалом.
   Такой методики работы ещё не было внедрено в медицинских вузах Москвы и Ленинграда, с наукой вперёд вылезла передовая патриархальная провинция. Во всяком случае, так говорили студентам преподаватели.
   Нужен ли такой прогресс студентам нашего института, преподаватели у студентов не спрашивали. Их мнение студентов не интересовало. Они писали кандидатские и докторские диссертации на основе внедрения новейших методик в тревожную жизнь подопытных студентов.
   Все достали карандаши. Это был наиболее ответственный момент письменного контроля.
   Цыпляков по системе йогов набрал в лёгкие побольше воздуха, затаил дыхание, сделал полный выдох. После чего достал свой карандаш. Карандаш был не простой, а автоматический. Вместо традиционного графитового стержня он имел стержень от шариковой ручки.
   Это было главное ненаучное изобретение Алексея Говорова в прошлом учебном сезоне. Его он целенаправленно сделал и внедрил для повышения общей успеваемости в своей группе, в ответ на многочисленные тестовые контроли, обрушивающиеся на головы несчастных студентов в массовом, всё более возрастающем количестве, как торнадо.
   И пока Анна Георгиевна выясняла некоторые тонкости количественного определения барбитуратов - солей методом аргентометрии с отличницей Муськиной, на что у неё ушло не более 52,3 секунды, Цыпляков с невероятной скоростью переписал в тетрадь с эталона ответа все ответы, кроме самого последнего.
   На это у него ушло 42,8 секунды. Это надо было уметь, и это достигалось постоянными тренировками на скорость письма, при конспектировании некоторых лекций.
   - Ну, а что же себе поставить? По коэффициенту выходит четыре!
   Тут Цыпляков вспомнил родной дом, мир в ярких красках детства, мать с вещими словами: "Будь честен, сынок!", тихо вздохнул, и поставил себе три.
   Анна Георгиевна собрала тетради и начала устный опрос.
   - Спасай, Марина, Цыплякова, он тебе ещё пригодится! - прошептал Цыпляков. Та на секунду задумалась, соображая, чем же может ей пригодится совершенно бесполезный Цыпляков. На её челе отразилась интенсивная работа мысли, после чего она утвердительно кивнула головой.
   Опрос прошёл для Цыплякова в целом положительно. Его спросили четыре раза. Два раза ему подсказала Озерова, один раз он ответил, используя свой богатый запас знаний, один раз пришлось скромно потупиться и неловко промолчать.
   Плохое знание предмета наглядно показал Андрей Охламонов. Как ни старались ему подсказать окружающие, из этого ничего не выходило, так как он не знал элементарных вещей ещё с первого курса.
   Так, катион калия почему-то фигурировал в его реакциях в двухвалентном виде. Этим своим ненормальным поведением катион ломал основные законы неорганической химии, удивляя как студентов, так и саму Анну Георгиевну. Этого удивления Анна Георгиевна никак стерпеть не смогла. Поэтому получил Охламонов "отработку".
   Обычно тех, кто получил отработку при проверке теоретических знаний, к практическим занятиям не допускают. И у них получается двойное наказание - надо будет отработать к следующему разу не только теорию, но и несколько часов практики, до которых их просто не допустили. Но Охламонову повезло, его допустили к практическим занятиям, как активиста агитбригады, который якобы всю ночь подряд разучивал новую песню к планируемому внепланово походу на агитируемое село.
   - Перерыв! - народ повалил из тесных и душных комнат для лабораторных занятий в коридор, на разминку.
   Тут Цыпляков встретился со своими друзьями из других групп, для детального обсуждения результатов тестового и устного контроля, всего хода учебного процесса на курсе.
   - У нас Охламонову отработку влепили! - сообщил он возбуждённой проведённым тестовым контролем с последующим устным опросом фармацевтической общественности, нервно скачущей в разные стороны по коридору, в качестве релаксации. То есть душевной разрядки, после интенсивной умственной зарядки.
   - А у нас Руконогов со шпорами попался, да так глупо! Выпали они у него на пол, прямо перед носом у ассистента!
   - Плохо работаете, техники нет. У нас в группе всё в ажуре, никто ничего не знает, но у каждого по три твёрдых балла стоит, - веско сказал собравшимся на разрядку Говоров. Illuminate - блестяще!
   Сам он не скакал, не прыгал на окружающих, нервно не дёргался, отгоняя невидимых зимой мух. При этом у самого Говорова стояло твёрдое пять. Но он об этом тактично умолчал, из природной скромности всякого киника современности.
   Надо отметить, что сам Алексей Говоров обычно автоматическим карандашом из своего гениального изобретения не пользовался. Это бывало только иногда, в редких, почти исключительных случаях. Ему всегда вполне своих знаний хватало. Были даже лишние и избыточные, которыми он охотно делился со всеми окружающими, даже когда те его особо об этом и не просили.
   - Правда, не всё и у нас гладко, как хотелось бы. Была и у нас одна шероховатость, мелкая накладочка, так сказать. Пётр по рассеянности не свой эталон списал, но дело быстро замяли. Impos sui - с собой не совладал, не выспался после продолжительного отдыха.
   - А куда сам Пётр делся?
   - Курить пошёл, Illacrimare errori - оплакивать ошибку, нервишки после тестового контроля пошаливают. Да и устный опрос крепко достаёт, сразу после письменного. Ещё не успели в себя от письменного контроля прийти, карандаши как следует спрятать по карманам, а тут тебя сразу по голове устным опросом, шарах!
   Как вы отличите качественными реакциями барбамил от фенобарбитала? Напишите на доске реакции, покажите пальцем товарищам, преподавателю. Объясните, в конце концов, если показать не можете!
   А ведь студент уже успел от предыдущей фазы контроля такую аритмию получить, вместе с повышением давления, что забыл даже то, чего никогда не знал! Теперь он уже на такой простой вопрос не сможет ответить, какой нынче съезд КПСС на дворе! Бери его голыми руками, товарищ преподаватель, да ставь отработку. Боюсь я, как бы у Петра инфаркта от такой учёбы не случилось. Надо будет рекомендовать ему уменьшение потребления холестерина в виде сала для профилактики инфаркта, перед практическими занятиями. И аспирина больше пить, для разжижения крови. А как дела лично у тебя, Владимир, что-то ты подозрительно молчишь об этом?
   - Когда меня спросили прямо, как я буду количественно определять эстимал и циклобарбитал, я сразу "выпал в осадок"! Вот поэтому и молчу до сих пор, переживаю этот неприятный вопрос. В себя прийти не могу. Про циклобарбитал я, конечно знал, что такой препарат в учебнике существует, даже формулу случайно помнил. Но как его определять количественно - прочитать уже не успел, времени на лекции не хватило. Лектор отвлёк своими рассказами о счастливом пионерском детстве, отрочестве, участии в научном кружке.
   А про эстимал я вообще в первый раз услышал, от преподавателя, что такой существует в природе. Ну как тут отвечать, не выпав предварительно в осадок! Спасибо, что мне в этом случае с ответом Озерова помогла, поэтому я с честью вышел из этого сложного положения устного опроса.
   - Владимир, ты вышел не с честью, а с тремя удовлетворительными баллами. А ведь ты явно способен на большее, я тебя давно с положительной стороны знаю. Но с другой стороны, это уже не так плохо, по сравнению с двумя баллами, которые получил твой товарищ Охламонов. Ничего, к экзамену всё выучишь, тебе целых четыре дня на это дадут!
   - Слушай, Алексей, зайди к нам после раздачи препаратов, помоги с качественным определением!
   - Нет, Владимир, меня ассистент как в прошлый раз со скандалом выгонит! Она ведь нас обоих хотела в прошлый раз на чистую воду выводить. Не любит она, когда во время занятий в её группу чужие студенты приходят, нарушают дисциплину течения учебного процесса, под ногами преподавателя путаются, советы постороннего дают. Я ведь не Ленин, который с такими письмами ко всему народу обращался.
   - Ну, хорошо, тогда я к тебе сам с препаратом зайду!
   - Ладно, заходи, я никому в помощи не отказываю. Ты это прекрасно знаешь!
   Немного потрепались о сущности бытия. Говоров процитировал Цицерона на латинском языке, перевёл текст некоторым непосвящённым, которые не принадлежали к передовому социальному движению киников-софистов.
   Inter arma silent leges! Когда гремит оружие, законы молчат. Это было сказано по поводу вышедших ставить двойки преподавателей. На войне, как на войне! А на учёбе, как на учёбе. Пошёл учиться - получай оценку, и не жалуйся. Сам её заслужил, заработал. Тебя сюда, в институт, никто не звал, сам пришёл учиться, да ещё вступительные экзамены сдавал, мешал другим желающим поступить.
   Глубоко озабоченный результатами своего тестового контроля и, особенно, устного опроса, Пётр неуклюже ковылял в курилку, думая о многом, то есть обо всём сразу. Навстречу ему из бокового коридора внезапно вылетел сам декан Креозотов. Он был недавно назначен на этот высокий пост, а поэтому полон задора, энтузиазма и ещё многого чего-то, студентам неизвестного. Теперь он успешно доказывал, на основе всей этой распирающей его полноты, себе и всем другим в городе, что он лучше любого предыдущего декана по всем существующим социалистическим показателям. Что с его назначением высокая дисциплина и трудовые успехи факультета вознесутся на недосягаемый для всех других деканов уровень.
   Узрев в ковыляющей ему навстречу неловкой фигуре студента своего факультета, он моментально изменил траекторию поступательного движения и направился прямо к нему, не отвлекаясь более на другие дела.
   Пётр испуганно шарахнулся к стене и остановился, рефлекторно размахивая одной рукой, пытаясь прикрыться ею от декана. Другой рукой он опёрся о стену, чтобы не упасть от несчастья неожиданной встречи в коридоре после строгого опроса. Любая встреча с деканом во всяком месте города была дурным предзнаменованием для любого студента, а особенно студента мужского пола.
   Декан подлетел к нему, ловко затормозил, быстро обнюхал, анализируя на запах выдыхаемого алкоголя, радостно произнёс: - Так, студент Беспутный, третий курс фармфакультета, будешь приходить ко мне каждую среду на проверку в деканат к 14.00.!
   Сделав такое неожиданное заявление, декан не ожидая ответа или дополнительных вопросов, бойко продолжил свой стремительный бег по коридору к другим студентам.
   С тех пор Петр ходил на проверку в деканат каждую среду, три месяца подряд, на тестовое обнюхивание деканом. До тех пор, пока не заслужил полного доверия декана чистым сигаретным выдохом, со слабой примесью чеснока или лука.
   После разговора соратники разошлись по своим лабораториям для продолжения практических занятий.
   Вернёмся и мы к насущной теме сегодняшних практических занятий по фармацевтической химии.
   В данный момент для Цыплякова важно было получить первым препарат для исследования. Препараты лежали в облатках на столе у преподавателя. На каждой облатке был номер. Берущий первым имел возможность выбрать препарат для себя по внешнему виду, цвету или какому иному малозаметному признаку. Для Цыплякова всё это было чрезвычайно важно.
   Цыпляков специально охотился за таблетками. Сегодня ему повезло, он был вторым, поэтому выбрал себе облатку с таблетками под номером семь.
   Теперь качественными реакциями следовало определить, что это за таблетки, а потом количественно определить действующее вещество, сколько его находится в таблетке.
   Цыпляков более верил модернизированному методу дедукции, адаптированному к фармацевтической деятельности Говоровым, чем собственно многочисленным качественным реакциям, переполнявшим учебники и фармакопею X издания. Всех реакций из учебника Цыпляков запомнить сразу не мог, а поэтому надеялся только на метод Алексея Говорова.
   Он закатал рукава у халата, чтобы не мешали интенсивно работать и думать, поплевал на руки, вытер их о полы халата и приступил к качественному анализу.
   Для этого он обзавёлся фармакопеей Х издания, которую взял у Муськиной, пока та, отвернувшись, спорила о цене общих тетрадок в клеточку с Озеровой.
   Сегодняшнее занятие было посвящено производным барбитуровой кислоты. И на анализ выдавались лекарственные формы, содержащие барбитураты.
   Цыпляков был хорошо подготовлен к анализу по авторской методике Алексея Говорова. Не зря он конспектировал не лекторов на лекциях, а записывал случайные изречения, цитаты и указания Алексея, громко и часто произносимые им с назидательной педагогической целью во внеучебное время.
   Осмотрев фармакопейные статьи на барбитураты, он отбросил все те производные барбитуровой кислоты, которые выпускаются промышленностью только в виде порошков. Оставшиеся он сгруппировал по весу выпускаемых таблеток.
   После этого взвесил имеющиеся у него в наличии таблетки на аналитических весах, хотя можно было обойтись и ручными весами. Но кое в чём Цыпляков был педантом, и поэтому старался претворять в жизнь свои твёрдые принципы, если позволяли окружающие обстоятельства, наличие весов и прочей аппаратуры.
   Вес таблеток был равен 0,3047. Дальнейший анализ по методу фармацевтической дедукции Говорова помог выяснить, что с таким весом наша промышленность выпускает только таблетки барбитала-натрия. Результат вполне удовлетворил Владимира.
   - Теперь нужно проконсультироваться с Алексеем, - решил Цыпляков, улучшил момент, когда Анна Георгиевна отвернулась, и пулей выскочил из своей лаборатории. Цыпляков пробежал десяток метров по коридору, приоткрыл дверь соседней лаборатории, в которой занимался Говоров со своей группой. И тут момент был удачный, преподавателя не было. Сидоркин вышел покурить, отдохнуть от поразительных ответов своих питомцев, полученных в ходе устного опроса.
   - Вот, что мне досталось, - с этими словами он протянул Говорову таблетку.
   Говоров неторопливо растолок таблетку в ступке пестиком, взял немножко порошка растёртой таблетки на язык, задумчиво пожевал его, выплюнул в сторону прохода.
   - Пара минут!
   Он сделал три качественные реакции и твёрдо сказал:
   - Вне всякого сомнения, это у тебя барбитал-натрий!
   - Вот и я так думал, - просиял немного перекошенным после падения из автобуса лицом Владимир Цыпляков.
   - Ну и какого чёрта тогда ко мне с ним шёл, если сам знаешь? Не видишь, я занят! Ищу новые общеосадительные реактивы на алкалоиды!
   - Так это совсем не по теме нашего занятия, мы сегодня только барбитураты изучаем, зачем же это тебе надо?
   - Неважно, сейчас меня это сильно заинтересовало. Тут кто-то резерпин случайно на вертушке забыл. Так я решил воспользоваться этим, когда ещё такая возможность выпадет! Не всякий раз тут резерпин валяется. Да, Владимир, вид мне твой в последнее время совсем не нравится. У тебя действительно что-то болит, или это мне так кажется со стороны, что личность твоя частично опухла и перекосилась?
   - Как не болеть после автобуса! Всё тело болит и ломит! А на лицо кто-то сумкой наступил, когда я выходил из автобуса.
   - На, тут как раз для тебя кто-то метиндол забыл, выпей, сразу полегчает!
   Цыпляков с благодарностью и без воды проглотил предложенный Алексеем метиндол. Но восторгов Алексея в поисках новых общеосадительных реактивов на алкалоиды он не разделял. - Дурь это всё и блажь, бросай этот свой забытый кем-то резерпин, и пошли в столовую томатный сок пить, пока его другие весь до дна не выпили!
   - Не мешай прогрессу! - заявил строго Говоров, пробуя таблетку резерпина на вкус. После этого он стал растирать её осторожно в ступке, с намерением растворить и воздействовать на раствор резерпина раствором пикриновой кислоты, для определения цвета осадка, который определённо должен был появиться. В этом он нисколько не сомневался. Об этом ему говорил весь его богатый жизненный и научный опыт, общая многолетняя философская закалка, навыки диалектика и химика-аналитика.
   Информацию об этом осадке он намеревался сообщить на следующем заседании кафедрального кружка, для возможного бурного спора и обсуждения среди недоверчивых кружковцев.
   Мешать прогрессу в фармацевтической химии Цыпляков не стал. Он был не против прогресса как такового, как в фармхимии, так и в других смежных науках, пока прогресс не начинал его душить избыточной информацией, которую было невозможно переварить в одночасье перед зачётом или экзаменом.
   Владимир пошёл в столовую в соседнем здании, купил там стакан томатного сока за 10 копеек. После этой серьёзной покупки кошелёк Цыплякова настолько облегчился, что стал иметь вид совершенно пустого.
   Цыпляков открыл его, осмотрел содержимое внимательно, дважды пересчитал медно-никелевую наличность. При повторном пересчёте она не увеличилась даже на копейку. Он нахмурился, тяжко вздохнул. Содержимое кошелька его опечалило. Но что делать? Надо было жить дальше, практические занятия никто не отменял, как и лекции!
   Цыпляков вернулся в свою лабораторию. Анна Георгиевна в этот момент временно удалилась по своим делам, в лаборатории стало намного оживлённее.
   Из одного конца в другой бегал Охламонов, приставая ко всем подряд с просьбой определить, что же это у него в руках такое. Все подряд старались ему в этом отказать, полностью занятые своим собственным определением.
   Увидев вернувшегося Цыплякова, Андрей по привычке выпучил глаза и атаковал свою новую жертву фармацевтического анализа.
   - Ну, что там, дай, гляну! - барским тоном сказал Цыпляков, стараясь подражать во всём своему неофициальному наставнику, Алексею Говорову.
   Цыпляков взвесил таблетки Охламонова, посмотрел в свою бумажку с расчётами.
   - Не нравится мне этот вес, 0,1. С таким весом наша промышленность выпускает 4 типа производных барбитуровой кислоты в виде таблеток.
   И Цыпляков перечислил Охламонову, что же это может быть. Охламонова это нисколько не удовлетворило, и он начал настойчиво канючить.
   Тогда Цыпляков с важным видом откусил кусочек таблетки, с недовольным видом разжевал её. Это не дало ему никакой дополнительной информации, однако он уверенно сказал тоном Говорова:
   - Это у тебя, наверное, фенобарбитал!
   - А как проверить, верно ли это предположение?
   - Попробуй, пронитруй его!
   - А как это осуществить практически?
   Цыпляков от такого обилия непрерывных вопросов обиделся.
   - Да что, я, преподаватель, что ли? Рассказывать всем подряд что да как?! У самого ветер в голове свистит вместо знаний по фармхимии! Вчера три часа спорили, кому мыть пол, и каким способом, старым или прогрессивным, вместо подготовки к занятиям по фармхимии. А остаток вечера ушёл на полное философское осмысление явления грязи из ничего в нашу комнату. Ладно, скажу то, что знаю, а ты слушай внимательно и запоминай: возьми таблетку, разотри в ступке, пересыпь в пробирку. Раствори. В пробирку добавь нитрующую смесь. Реакция должна быть видна в виде тонкого кольца на поверхности пробирки. Выполняй!
   Проинструктированный Охламонов на время отстал, и дал возможность Цыплякову приступить к количественному анализу.
   Смысл его сводится к тому, что исследуемый раствор титруется. Таблетки предварительно истираются в порошок, после чего растворяются в воде, или ином соответствующем растворителе. На титрование идёт определённый объём раствора.
   Данные по объёму подставляются в стандартную формулу. В этой же формуле используются и некоторые другие параметры исходных растворов. В результате несложных математических вычислений можно установить количество определяемого действующего вещества, которое содержалось в таблетке, растворе или порошке.
   Для чего я описываю эту методику так подробно? Специалисты её, конечно, хорошо знают. Описание даётся для совершенно неподготовленного читателя. Далее я постараюсь не утомлять этого неподготовленного читателя описанием многочисленных специальных методик фармацевтического анализа.
   Полученные результаты к концу занятия необходимо сдать преподавателю. Преподавателя особенно интересует объём, пошедший на титрование, так как это характеризует старательность и профессиональные навыки будущего провизора.
   Алексеем Говоровым, в соавторстве с Владимиром Цыпляковым, была разработана методика определения объёма, пошедшего на титрование, без самого титрования. Методику запатентовать не представилось возможным, ибо она изначально носила явный лженаучный характер. По этой же причине Говоров не стал делать доклада о своём открытии на кафедральных кружках, а мудро использовал своё открытие только на практических занятиях, не афишируя его в широких массах студентов, а уж тем более преподавателей.
   Основным догматом методики было официальное заявление Говорова, на альтернативном неофициальном заседании научного студенческого совета в комнате общежития. Произошло это в присутствии вечного оппонента, недоверчивого к любым догматам, новым или старым, Болеслава Загребухина, и научного ассистента-консультанта Цыплякова, подавшего вовремя Говорову стул и одолжившему ему свою ручку с листком бумаги Петра, на всё время последующего заседания. На этом научная функция ассистента Владимира Цыплякова полностью исчерпала себя и закончилась, вплоть до следующего неофициального заседания кружка.
   Официальное заявление Говорова торжественно гласило, что на нашем, передовом, советском заводе, брака не сделают. Для предупреждения этого события служит ОТК, знак качества, госинспекция и прочий, часто посещающий заводы, разнородный, разномастный и многочисленный народный контроль, часто мечущийся с проверками около рабочих, во время протекания технологического процесса. Прочий контроль был представлен вплоть до председателя соседского с заводом уличкома, и заблудившихся народных дружинников с других предприятий. Отсюда явственно вытекало, что если в фармакопее написано, что в таблетке должно находиться 0,1 грамма препарата, то оно там и находится. Нечего там большего искать! Никто больше положенного туда не положит. Остальные догматы были второстепенными, а потому здесь не приводятся.
   Такие научные заседания в комнате проводились чаще, чем заседания кружков на кафедрах. На них Говоров выступал с лекциями перед аборигенами комнаты и случайно зашедшими посетителями из числа студентов разных курсов.
   Иногда Говоров учил младшекурсников изготовлять и прятать шпаргалки, именуемые в просторечии "шпорами". Собственно говоря, это было обучение конспектировать из учебного пособия самые главные мысли, записывать их мелким, каллиграфическим почерком на бумагу.
   Эти знания и умения очень помогали при подготовке к экзаменам.
   Обычно на этих лекциях происходили научные диспуты по философии и фармацевтическим дисциплинам. Часто эти диспуты протекали очень горячо, даже бурно, так как на них сторонами высказывались, из сугубо принципиальных соображений молодости, диаметральные мнения.
   Но до драк на научной основе дело пока не доходило. Когда научная обстановка в комнате перегревалась выше критической температуры, Говоров, внимательно следивший за этим, мгновенно останавливал диспут и приглашал перегревшихся оппонентов на просмотр хоккея по телевизору на четвёртый этаж. Это охлаждало многих спорщиков, переключало их эмоции и агрессию в другое направление, чисто спортивное. Там, на четвёртом этаже, эта агрессия полностью и выплёскивалось в неистовом крике, заставлявшем дрожать стены, пугающем студентов женского пола, при виде канадских профессионалов с клюшками в руках.
   Цыплякову заседания в комнате очень нравились. На них можно было высказывать всякие, в том числе абсурдные и парадоксальные мнения, долго обсуждать их, несмотря на их явную несуразность. Говоров отработок и двоек на своих заседаниях не ставил, полностью повторяя педагогическую методику древности, где главным был диалог учителя и ученика на равных, медленно ведущий обоих к спорной истине. Так Говоров заботливо готовил себе смену из Цыплякова и приходящих случайно в комнату младшекурсников.
   Современная методика, используемая деканом, разительно отличалась от проповедуемой Алексеем Говоровым. Она считала главным массовое нахрапистое натаскивание обучающихся на учебный материал за самое короткое время, с последующим разнообразным строгим опросом и контролем, выставлением оценок крайне отрицательного свойства. Дело обходилось без поисков всякой там бесспорной истины, тем более, что учебных часов на поиски истины всё время не хватало, половину первого семестра отбирал колхоз.
   Методика обучения была проста, как и сама жизнь студента на лекции, в группе и деканате.
   При первом занятии преподаватель выставляла обучаемым оценки, а в последующем ориентировалась целиком на них. Это упрощало сложный процесс принятия решения при выставлении оценок обучающимся во время устного опроса.
   Если студент случайно подготовился к первому занятию плохо, то он имел все шансы получать оценку "удовлетворительно" во все последующие занятия с этим преподавателем, даже хорошо подготовившись к ним.
   Очень хорошо помогали преподавателям зачётки на экзаменах.
   Увидев перед собой незнакомого студента, преподаватель прекрасно ориентировался о его знаниях по оценкам, которые студент успел получить на прошлых экзаменах у других преподавателей и по всем другим дисциплинам. Тут даже ждать его ответа не надо было, всё ясно заранее, знания были видны, как на ладони.
   Ну а если подвергнутый испытаниям на экзамене не мог предоставить тетрадку с конспектами лекций к услугам преподавателя, то было совершенно ясно, что такой студент больше, чем на три, предмет не знает. Как бы хорошо он не отвечал. Да и не может он лучше знать, потому что преподаватель ему выше трёх баллов оценку не поставит.
   Однако нам пора вернуться к нашей методике, которую разработал Алексей Говоров и внедрил в жизнь Владимир Цыпляков, сильно мы отклонились от описания текущих событий в группе.
   Исходя из всего ранее сказанного, после математических операций, при подставлении в формулу массы действующего вещества, а её легко можно узнать из соответствующей статьи фармакопеи, и проведения простейших математических вычислений, получался искомый объём. Который должен был бы пойти на титрование.
   Результат получался с такой точностью, что преподаватели только диву давались. Этот номер проходил только с таблетками, а на порошки совсем не годился. Спрашиваете, почему?
   В учебные порошковые лекарственные формы лаборанты, по науськиванию преподавателей, подсыпали сахар, глюкозу, тальк, буру, а также прочую дрянь и муру, чтобы сбить студента с толку.
   Говоров разработал несколько методик и для таких порошковых смесей, но они были так сложны, что обыкновенное титрование можно было считать просто манной небесной. Поэтому этими методиками и пользовался только сам Говоров, для собственного удовольствия и развлечения.
   Как - то один лаборант, давно невзлюбивший Цыплякова за то, что тот съел много витаминов на занятиях, вместо их анализа, выдал Цыплякову для анализа лекарственную форму без активного вещества. В этом случае долго биться с такой лекарственной формой пришлось и Говорову, и Цыплякову, прежде чем установили спорную истину.
   Как дорвавшийся до бесплатных витаминов на занятиях Цыпляков объелся их, как у него проявилась аллергия, и что сказал по этому поводу злопамятный лаборант - тема отдельного рассказа.
   Цыпляков начал искажение формулы для анализа, как вдруг раздался звон, но не бокала. Потому что после звона посыпались не поздравления или тосты, а злостные ругательства.
   Это произошла авария с Охламоновым. Он умудрился разбить пробирку вместе со всей нитрующей смесью и определяемым веществом. Теперь часть смеси нитровала пол, а другая часть - халат Охламонова. Ближе всех к пострадавшему оказалась отличница Муськина, она не растерялась и вылила на полы халата Охламонова 0,1 N раствор щёлочи. После этого нейтрализовывали смесь на полу и отмывали от щёлочи халат.
   Вид у Охламонова в дырявом халате был неважнецким. Озерова заливисто смеялась, и говорила, что теперь Охламонов полностью оправдывает свою фамилию.
   Но Охламонов невозмутимо обрезал полы у халата, спокойно позволил собрать осколки разбитой пробирки Муськиной и только тогда сказал:
   - В последний момент я успел заметить, что раствор стал жёлтого цвета. О чём это нам говорит?
   - Это частично подтверждает мои догадки, что это, возможно, фенобарбитал! Теперь подействуй на него серной кислотой с формальдегидом.
   Пока Охламонов готовился к реакции, Цыпляков сделал необходимые расчеты, стал записывать результаты в тетрадь.
   В лабораторию заглянула Анна Георгиевна, посмотрела, сморщилась от обилия нитрозных газов, тихонько прикрыла дверь.
   Тут Охламонов провёл реакцию и опять накинулся на Цыплякова с вопросами. Цыпляков отчаянным усилием отогнал Охламонова от своего рабочего места.
   Тот, как голодный клещ-паразит, давно не пивший чужой крови, не делившийся инфекцией, прицепился к Муськиной. Она, чтобы отшить докучливого клеща - Охламонова, довольно глупо отшутилась:
   - Проведи полное озоление! - и выскочила из лаборатории в буфет.
   Охламонов опять прицепился к Цыплякову, благо что тот не отошёл далеко от своего рабочего места, занятый расчётами и исследованиями:
   - Как провести полное озоление?
   Цыпляков особенно не задумывался, зачем Охламонову это полное озоление, поэтому простодушно рассказал методику, продолжая оформлять свой дневник.
   Охламонов насыпал побольше селитры в тигель, добавил порошок предварительно тщательно растёртой таблетки. И по совету вернувшейся из буфета, но не поевшей из-за большой очереди, а потому недовольной Муськиной, для большего эффекта, сыпанул глюкозы. Тщательно перемешал всё пестиком, поднёс горящую спичку.
   Результаты превзошли все смелые ожидания Муськиной.
   Из тигля вырос, и поднялся до потолка огромный столб дыма, как его ни разгоняли, разогнать не смогли. Дым занял всё пространство от потолка, до уровня 0,5 метра от пола. Потолка с лампой уже не было видно. Да что там потолка! Не было видно даже соседа по учебному месту, пытающегося в этих тяжёлых условиях продолжать решать поставленные Анной Георгиевной задачи на этот день. А мечущиеся по комнате студенты хаотически бились друг о друга телами и головами, подчиняясь закону броуновского движения, пытаясь прекратить внезапно возникший в тигле пожар доступными средствами.
   Включили вентиляцию во всех вытяжных шкафах, на первом этапе это не помогло. В комнате стало невозможно дышать, умные люди открыли дверь в коридор. Стало трудно дышать в коридоре. У Цыплякова запершило в горле, из глаз полились горькие слёзы разочарования, он открыл окно и как можно дальше высунулся из лаборатории.
   На дворе был прекрасный декабрьский день. Воздух свеж, чист, неподвижен, прозрачен. Солнце ярко отсвечивалось от миллиардов снежинок. Лишь на самом краю институтского двора слегка курился дымок над развороченной последней уборкой помойкой. Стали мёрзнуть уши, нос, потекли непрошеные сопли.
   Цыпляков втянулся в комнату, где шло развёрнутое собрание группы с узкой повесткой дня - "Кто виноват?", прерываемое хоровым кашлем и ругательствами, некоторые из которых относились и к Цыплякову.
   Мы со школьного курса литературы знаем, что этот вопрос является для любого русского человека насущным и необходимым на протяжении всей его жизни. Поэтому его надо периодически поднимать и решать заново. После этого вопроса обычно следует другой извечный русский вопрос: "Что делать?". Он тоже самым роковым образом преследует наш народ с начала его истории, никогда не поддаваясь окончательному решению.
   На полу лаборатории сидел ничего непонимающий Охламонов и выслушивал упрёки окружающих в подрывной деятельности. Попутно доставалось и Муськиной с Цыпляковым, как научным руководителям нехорошего учебного проекта.
   В этот же момент Цыпляков заметил, что стоит только он один, остальные стараются быть как можно ближе к полу, где ещё можно было как-то дышать.
   Собрание грозило стать затяжным, с неизвестными последствиями, в том числе и для самого Цыплякова.
   Поэтому Цыпляков схватил тетрадь, ручку и выбежал в коридор, где дышать к этому времени стало намного легче. К лаборатории уже бежали по-боевому настроенные люди из числа студентов, лаборантов и преподавателей, крича: "Пожар! На помощь!". Цыпляков побежал в противоположную сторону и забежал в лабораторию к Говорову.
   Ассистент Матвей Евдокимович Сидоркин пристально посмотрел на Цыплякова, нахмурился и стал заполнять журнал со сплошными тройками и одинокой кривой, подозрительной пятёркой Алексея Говорова.
   Цыпляков сообщил о неудачном озолении Говорову и всё оставшееся время занятий находился в этой группе. Матвея Евдокимовича Цыпляков не боялся, так как своих студентов от чужих он почти не отличал. Однако существовала вполне реальная угроза, что он может и опросить Цыплякова по теме сегодняшнего занятия, приняв по ошибке за студента своей группы.
   Цыпляков уже опрашивался по этой теме сегодня не раз, тему знал скверно, опрашиваться ему больше не хотелось. А поэтому он скрывался от Сидоркина с его опросом в дальнем углу лаборатории, за сушильным шкафом, сосредоточенно наблюдая жизнь группы Говорова со стороны.
   Когда подошло нужное время, Цыпляков вернулся в свою группу. Тут уже был наведён должный порядок. Дыма почти не было, вовсю работал вытяжной шкаф, все сидели с умиротворёнными лицами, в том числе и сам виновник лжепожара Андрей Охламонов. От всех студентов группы отчётливо пахло гарью.
   Охламонов уже ничего не требовал, не просил, для него это занятие закончилось полной отработкой.
   По очереди подходили студенты к измученной дымом озоления и пожарной тревогой Анне Георгиевне, сдавая результаты своих исследований, после чего она подписывала им лабораторный дневник.
   Цыпляков сдал свои результаты, подписал лабораторный дневник, и попытался было молча ретироваться из опостылевшей лабораторной комнаты, полной гула работающего вытяжного шкафа.
   Анна Георгиевна остановила его, с открытой неприязнью посмотрела на притихшего Владимира, и сказала:
   - Владимир, через две недели у нас будет проходить научная студенческая конференция. Вы выступите на ней с докладом от нашей кафедры: "Новое в комплексонометрии".
   - За что? - вымолвил с тихим ужасом Владимир, чуть не завалив на пол новый фотоэлектроколориметр, гордость и красу кафедры, выставленную на всеобщее обозрение. Он весь съёжился, превратился в маленький комок, прижимаясь к стене аудитории от страха неотвратимого наказания очередной конференцией.
   - За плохое руководство Охламоновым на практических занятиях в группе!
   Так на одного докладчика на научной студенческой конференции стало больше.
   Несломленные, но изрядно примятые учёбой, друзья покидали любимый институт.
   Первым из здания института вырвался совершенно очумевший от встречи с деканом Пётр Беспутный, бессистемно и озабоченно тряся кудлатой головой. Он, не разбирая всех возможных представших перед ним путей, сразу рванулся по главному из них - прочь от института. Думать об учёбе было невозможно. Его голова просто опухла от полезных и необходимых всякому будущему провизору знаний, своевременных распоряжений декана. Как же эта учёба всех достала! Поэтому, бодро идя по верному направлению - прочь от института, Петр постарался отбросить проблемы учёбы в сторону. Сейчас он размышлял о проблемах личной жизни и одновременно обдумывал очередную нелепую фразу Цыплякова, сказанную им в торопливой неразберихе комсомольского собрания: "Провизор - большой друг всякого советского человека". Раздумывая, кто же в этом случае является мелким другом всякого советского человека, уж не фармацевт ли, случайно? Пётр не заметил огромной урны на углу институтского здания, которая стояла там всегда, никогда не меняя своей диспозиции десятилетиями. Не заметив урны, Петр решительно приблизился к ней, наподдал её левой ногой, опрокинул, и не оглядываясь на случайно содеянное, бодро захромал к остановке автобуса, стараясь не налетать на всех встречных и поперечных.
   С головной болью, частично парализованный новым заданием кафедры фармацевтической химии, Владимир покинул пределы родного института. Это был другой результат непрерывных четырёхчасовых лабораторных работ.
   Часы показывали 14.17.
   Владимир вышел из института на вольный воздух улиц через "чёрный ход". Он старался быть незаметным, перемещался только вдоль стен и стремился не встречаться с преподавателями разных дисциплин. Владимир искренне боялся получить новый доклад по другой дисциплине, к стремительно приближающейся научной студенческой конференции. Это окончательно выбило бы его из графика сдачи отработок по английскому языку, сорвало с привычного ритма учёбы.
   На углу институтского здания Алексей Говоров уже собрал группу каких-то незнакомых Владимиру людей и что-то оживлённо рассказывал им, показывая в сторону центрального гастронома города вспученным портфелем. Рядом ветер лениво шевелил остатки содержимого перевёрнутой урны, большую часть которого уже вынес на проезжую часть дороги.
   Цыпляков прислушался к доносившимся до него обрывкам фраз Алексея "... наши дошли до ручки, но потом вернулись назад, обратно...". Возможно, этой фразой Алексей хотел наглядно пояснить этим неизвестным, что во время перерыва приходить в гастроном совсем бессмысленно, дверь всё равно не откроют, даже самым голодным. Алексей был бодр, энергичен, и от всей души радовался возможности прочитать новую лекцию нуждающимся в свежих знаниях людям. Казалось, что учёба никоим образом не отразилась на его голове, голосе, внешнем виде и общем моральном состоянии.
   У Владимира, после продолжительных практических работ, сил на присоединение к народному митингу, для выяснения темы его собрания, совсем не было. Поэтому он не стал отвлекать Говорова от общественно-политической работы, порученной ему какой-то общественной организацией, и самостоятельно поплёлся домой, в общежитие.
   Алексей остался проповедовать новые и старые знания, разъяснять нюансы, вульгаризировать последние достижения науки. Болеслав вообще из здания института не появился, затаившись где-то внутри по заданию профсоюза.
   Цыпляков шёл, не замечая колдобин и деревьев, проваливаясь в первые и натыкаясь на вторые. В голове гудело, как после нескольких концертов поп музыки, прослушанных подряд на стадионе без перерывов на кратковременный отдых.
   Там, в голове, перемешались производные барбитуратов, качественные реакции на них, свободные радикалы и неводное титрование в среде метилата натрия. Но свежий морозный воздух постепенно делал своё доброе дело. С каждой минутой шум в голове стихал. Холодный ветер выдувал из головы лишнюю информацию, надоедливые свободные радикалы и качественные реакции вместе с головной болью, остужая перегретый избыточной информацией и ненужными эмоциями мозг.
   Спускаясь по лестнице в низину, Владимир тщательно обдумывал своё новое задание, полученное на кафедре фармхимии. Перед тем, как искать что-то новое в комплексонометрии, надо было хорошенько вспомнить о старом. Старое вспоминалось плохо. Мешали новые яркие впечатления, полученные на лекциях и практических занятиях сегодняшнего дня, на прошлой неделе. Не говоря о более давних воспоминаниях.
   ...кажется, титрование там, в этой комплексонометрии, проводится трилоном Б. Надо будет поднять в библиотеке фармацевтические журналы за последние 10-15 лет, выбрать там всё новое об этой комплексонометрии, да и о самом трилоне Б....
   Частично теоретически разрешив назревшую проблему, Владимир успокоился.
   К общежитию Цыпляков подошёл уже с ясной головой, свободной от ненужной фармацевтической информации, способной надорвать неокрепшую душу.
   Он поднялся пешком на шестой этаж, и тяжело дыша, направился в свою комнату. Открыл дверь и увидел следующую картину, при виде которой у настоящего хозяина сжалось бы сердце, а может быть, произошёл и инфаркт миокарда: среди разбросанных по комнате в живописном виде вещей, на отодвинутой от стены кровати, в верхней одежде и ботинках, в сизоватой дымке недорассеявшегося сигаретного дыма спокойно спал Пётр Беспутный.
   Окружающий Петра беспорядок был вызван его приходом с занятий и связанной с этим высокоэффективной нетрудовой деятельностью. В комнате было очень накурено и душно, пахло палёным. Курить в автобусе Петру не дали пассажиры. Дорвавшись первым до комнаты, он всласть накурился, пользуясь отсутствием товарищей.
   Цыпляков не был ещё хозяином, сердце его не сжалось, инфаркта не произошло. Но и настроение от этого не поднялось. Он швырнул портфель на пол.
   - Поесть бы, томатным соком долго сыт не будешь, а разносолов нам в буфете не предлагают! - так думал Владимир Цыпляков, приступая к приготовлению обеда. Отыскав под кроватью тощий, туберкулёзного вида мешок, он извлёк из него две картофелины средних размеров, и очистил их всего-то минут за пятнадцать.
   После чистки картофелины были величиной не более голубиного яйца. Осмотрев плоды трудов своих, Цыпляков удовлетворённо хмыкнул, и стал разыскивать тщательно оберегаемый электроприбор, который надо было прятать от всяких членов профкома и других внезапных проверок.
   Прибор был найден работающим под кроватью Петра. Цыпляков обнаружил его только по запаху, который исходил от подпаленного матраса, да по проводу от розетки. Прибор был вытащен на середину комнаты, где занял своё почётное место.
   Цыпляков поднял и осмотрел лежащую под столом кастрюлю. Она содержала в себе остатки трапезы, прошедшей, по крайней мере, неделю назад. Кастрюля поросла плесенью и припахивала несъедобно-тошнотворным.
   После того, как суша над плиткой волосы, обгорела одна из студенток, было принято решительное постановление о запрещении использования нагревательных приборов закрытого и открытого типов, включая электрокамины. После этого постановления профком, студсовет и электрик получили полное право на изъятие и уничтожение обнаруженных приборов.
   Интересно заметить, что некоторые изъятые приборы электрик не уничтожал, видимо рука не поднималась, а продавал нуждающимся на стороне, в том числе студентам другого общежития.
   А была ли в самом деле эта обгорелая студентка, Цыпляков точно не знал. Сам с обгорелой студенткой он лично в коридорах общежития и аудиториях института не встречался, как и Говоров, который обязательно отметил бы сей случай в своём дневнике. Иногда Алексей вычитывал из него некоторые мысли Цыплякову, уже в переведённом и полностью адаптированном для посторонних людей виде, но мыслей об обгорелой студентке там не было. Иногда Цыплякову приходила в голову интересная мысль - подстричься всей комнатой "под лысого", заверить сей факт в деканате официальной справкой, и попросить разрешение профкома на эксплуатацию плитки прямо в комнате. Но глядя на серьёзные лица своих товарищей, Владимир боялся сделать им столь радикальное предложение, представляя их всех в одинаковом страшноватом облике поклонников героя гражданской войны Григория Котовского.
   Ополоснув кастрюлю стиральным порошком, насыпанным вместо мыла в мыльницу Петра, Цыпляков заполнил её водой, бросил картофелины, поставил кастрюлю на прибор, спрятал ключ в условном месте за дверью. Запер дверь изнутри, а сам в ожидании сытного обеда прилёг на кровать, предварительно сняв тапки.
   Он думал о коварных сёстрах, ему стало невыносимо грустно, на глаза навернулись слёзы. Цыпляков дёрнулся и совсем рядом увидел ботинки Петра, на которых комьями застыла земля прошедшей осени. Вспомнились высокопарные слова Говорова - "Это не грязь, это земля нашей великой Родины!". Цыпляков отвернулся, но мысли потекли совсем в другом направлении.
   Ему приснился Охламонов, сидящий за ассистентским столом на месте Сидоркина, нагло улыбающийся и довольный своим новым местом деятельности. Охламонов что-то жуя спросил у Цыплякова голосом недовольного декана:
   - Ты почему политпятиминутки не готовишь, Цыпляков, а? А ну, ответь, какие фармакопейные реакции на бензонал ты не выучил, почему формулы барбамила не знаешь, отчитайся тотчас?! Тиопентал с гексамидином в тестовом контроле путаешь, а, Цыпляков?! Как дошёл до жизни такой!? И почему ты вообще спишь в шапке? Кто это такое тебе позволил в нашем советском общежитии? Где письменное разрешение деканата, с подписью членов студсовета, профкома?
   Цыпляков не успел и глазом моргнуть, чтобы спросить у Охламонова, что всё это значит, где может быть письменное разрешение деканата на сон в шапке, где сам студсовет, а где профком, как внезапно проснулся от хруста и громкого чавканья.
   По комнате гулял весёлый сквозняк, ласково шевелящий волосы на голове, раздувающий мелкую пыль от кровати Петра по всей комнате, методично поскрипывала дверь в обоих направлениях.
   У стола в полусидячем положении спокойно стоял Алексей Говоров, и быстро, с хрустом, ел сахар Петра большой металлической ложкой. Через несколько минут Говоров, видимо, насытился, бросил ложку в кастрюлю с картошкой, и припал к чайнику со ржавой водой, которую Цыпляков приготовил к кипячению.
   Удовлетворив свою большую потребность в этой живительной влаге, он стал ловить ложкой картофелину в кипящей кастрюле. Поймал её, вытащил, энергично подул, попробовал на вкус, сморщился от температуры, бросил ложку с картошкой назад, в кастрюлю. А сам преспокойно забрался на пустующую кровать Загребухина и мгновенно заснул, сотрясая комнату сопением и храпом.
   - Вот даёт Алексей! - подумал Цыпляков, вставая, чтобы прикрыть скрипящую от сквозняка дверь, прекратить массовый разлёт пыли.
   Скоро картошка доварилась и Цыпляков, наконец, с аппетитом пообедал. Всё предрасполагало ко сну: приятная тяжесть в желудке, вновь появившаяся головная боль, и главное - точное знание того, что в эту ночь, как и в последующие, вряд ли удастся выспаться.
   Когда совсем стемнело, появился и Загребухин. Он открыл дверь и смело шагнул в зияющую темноту комнаты из коридора. Наткнулся на брошенный Цыпляковым портфель, споткнулся об него, и поэтому упал на стул, завалив его при падении на свою кровать. Ругаясь нецензурно и охая, Загребухин включил свет.
   Как потревоженные светом тараканы, зашевелились по своим углам разбуженные обитатели. Говоров с обалделым видом поднялся с кровати Загребухина, потирая придавленную стулом ногу. Но Болеслав стал ругать не только раззяву Цыплякова, с его дурацким портфелем у самого входа на проходе, но и потирающего ноги сонного Говорова.
   - Сколько раз тебе я говорил, не ложись на мою кровать, когда это безобразие прекратится? Я не терплю всяких подозрительных неизвестных в обуви на своей кровати!
   - Да я вовсе и не ложился, только присел на краешек! Да сегодня я и без ботинок, вот, посмотри сам! И чем же это я тебе так незнаком и подозрителен, ты меня третий год знаешь! - продолжая говорить, Говоров показал на тапочки Загребухина, которые одел, и в которых спокойно спал.
   - Отдай тапки, негодяй! - истерически закричал возбужденный падением на пол и видом своих тапочек на Говорове Болеслав Загребухин.
   Он очень не любил, когда его вещами пользовались без его разрешения, а тем более, когда их носили во время сна на его же кровати.
   - Ну не надо плакать, всё уладится, вот твои тапки, а я пойду телевизор смотреть, сейчас как раз хоккей будет.
   - Катись отсюда, и чтобы больше никогда не приходил в нашу комнату!
   - Чего ты его выгоняешь, может, он совсем и не к тебе пришёл! - подал голос с кровати Пётр, которого отвлекло от продолжительного сна громкое падение Загребухина на пол и некоторые его ругательства, громом прогремевшие в полной тишине комнаты.
   После этого началась обычная в таких случаях перепалка, а Говоров тихонько прошмыгнул за дверь на другой этаж.
   Диалог между Петром Беспутным и Болеславом Загребухиным сводился к выяснению одного интересного вопроса: к кому приходит Алексей Говоров, и почему всегда старается спать на кровати Загребухина, если в комнате находится Петр на своей кровати. Истину знал только Говоров, а для соратников этот вопрос оставался открытым.
   Говоров приходил в комнату, в первую очередь, как в среду обитания, а не конкретно к кому-либо из её коренных обитателей.
   Во вторую очередь - ко всем обитателям сразу, как людям в целом положительным, которые своим поведением не втянут Говорова в скандал, асоциальную драку или аморальный дебош, пока он находится в этой среде обитания.
   В третью очередь - к Петру Беспутному, у которого всегда можно было найти добрый шмот сала, кусок хлеба и безграничную доброту, которая позволяла пользоваться его продуктами, вещами, учебниками и одеждой практически без спроса.
   В четвёртую очередь - к Владимиру Цыплякову, с которым у него имелись некоторые общие интересы в области изучаемых учебных дисциплин и общая привязанность к французским кинокомедиям. Также Говоров чувствовал некоторую педагогическую потребность в передаче своих многочисленных знаний, умений и навыков Владимиру Цыплякову, который был самым младшим по возрасту в группе живущих в комнате.
   И, наконец, в пятую очередь - к Загребухину, своему старому соратнику, с которым он особенно близко сходился осенью в колхозах, когда рядом не было Петра и Владимира.
   Цыпляков не мог выезжать в колхоз по слабости здоровья. В это время он обычно рыл траншеи и котлованы вместо экскаватора по заданию деканата. На это ему здоровья вполне хватало. Во всяком случае, так считали в деканате, направляя его на общественно - полезные работы, как профессионально подготовленного институтом опытного пятнадцатисуточника.
   Пётр Беспутный в это время зарабатывал на жизнь ночным сторожем, а днём обычно занимался ремонтом в институте и дачами некоторых преподавателей.
   У Говорова была своя теория, которую он не афишировал в широких массах обучающихся рядом. Но Загребухин, его вечный соратник и оппонент, догадывался кое о чём по результатам долгих псевдонаучных споров в колхозах и родной комнате.
   Азы теории закладывались ещё в детском саду, когда Говоров, пользуясь малолетством и абсолютной неопытностью своих тогдашних сотоварищей, ел за них второе, пил компоты, а нашкодив, умел замести свои следы, взвалив проделки на других. Но всё это было слишком аморфно, расплывчато и в теорию пока ещё не оформилось. Возраст для глубокого теоретизирования ещё не подошёл, да и записывать свои мысли Говоров не мог. Русского и латинского алфавита он ещё не знал в достаточном объёме для записи результатов экспериментов. Кроме того, Говоров ещё не знал самого понятия философия, других категорий, таких, как теория, тезис, антитезис, поэтому сама теория и не могла окончательно сформироваться.
   Многое открыл для себя Говоров в школе, где получил крепкие начальные знания о философии и религии. Из религиозных учений по душе ближе всего ему пришлось православие, как наименее жестокое из христианских конфессий. Особо близки ему были такие заповеди Христа, как: "Не убий!", "Возлюби ближнего своего". Последнее трансформировалось у него в "Не мешай ближнему своему".
   С этих-то пор Говоров относился ко всему, что люди называют "Фауна" с глубоким почтением. Мух, комаров, тараканов и клопов он не бил и не давил, мясо и рыбу ел не иначе, как зажмуриваясь, чтобы глаза не видели, что зубы делают.
   Из философских теорий древности ему понравились взгляды, проповедуемые Диогеном и другими киниками, софистами.
   Большое значение на молодую, неокрепшую душу Алексея оказало знакомство с философскими изысканиями и богатым творчеством Льва Николаевича Толстого. Особенно надежды, возлагаемые Львом Николаевичем на русское крестьянство. В библиотеке Алексей изучил наизусть его работу: "Исповедь. В чём моя вера?". Фёдор Достоевский вместе со своими героями - Раскольниковым, старухой-процентщицей, братьями Карамазовыми, идиотом и другими униженными и оскорблёнными страны, оставили заметный след в его душе. Этот след чем-то напоминал рубец.
   Обучаясь в медицинском училище, Алексей с блеском прошёл все философские и сопутствующие дисциплины, получил диплом с отличием.
   В институте, на первом курсе, он посещал сразу несколько кружков философского направления, это не считая ботанического кружка. Много занимался самостоятельно. Часто по ночам, чтобы не мешали разгильдяйствующие рядом окружающие.
   Этот год дал ему многое. Он глубоко изучил Канта, Гегеля, Фейербаха, Энгельса. Прочитал почти половину произведений Владимира Ильича Ленина, 126 страниц первого тома "Капитала" Карла Маркса в оригинале, на немецком языке. Факультативно был изучен Бакунин, Фрейд, Белл. Теорию Говорова можно было бы научно назвать: "Диалектический неософизм с некоторыми элементами махизма". А по простому, народному, - "неопаразитизм".
   Чтобы теория стала практикой жизни, пришлось усилить её методом психоанализа Фрейда, особенно модернизированным вариантом неофрейдизма - культурного психоанализа. Правда, работ классиков неофрейдизма Говоров достать не смог. Их произведения с точки зрения марксизма - ленинизма представлялись абсолютно вредоносными и подрывными, особенно для неокрепших душ студентов, которых легко сбить с толку и запутать всякой враждебной буржуазной философией.
   Поэтому такие произведения в институтскую библиотеку для чтения студентами не поступали. Зато популярно было на занятиях опровергать их злонамеренную реакционную сущность силами всё тех же студентов.
   Вследствие этого теория Говорова осталась немножко незавершённой, должна была в практике давать 6,7% ошибок. Однако Говоров считал, что это мелочи жизни, а остальных 93,3% ему должно хватить через край. Так оно впоследствии и оказалось. Практика полностью подтвердила теоретические выкладки Алексея Говорова.
   После полной выкристаллизации новой теории стало совершенно необходимо ввести её в реальную повседневную жизнь, а перед этим провести ряд смелых экспериментов на соседях.
   Начиная со второго курса, Говоров стал захаживать к своим однокурсникам в соседнюю комнату общежития, якобы смотреть имеющийся у них телевизор, который работал редко, чаще ломался. По экрану в этом случае шли одни непонятные полосы, несущие мало полезной информации, а хорошо слышать можно было только помехи в виде шорохов и писка.
   После просмотра телевизора на всех возможных двух каналах, Алексей совершенно естественно продолжал оставаться в комнате, заводя душевные разговоры на всякие темы, философские, научные или просто банально-бытовые. Или же читая взятые с тумбочек произвольные книги и учебники хозяев. Скоро это стало доброй традицией комнаты соседей. Даже включать поломанный телевизор без опытного комментатора Говорова было как-то непривычно, когда он иногда опаздывал с кружка, или непреднамеренно задерживался в столовой.
   Обычно Говоров приходил задолго до очередного сеанса, а потом вообще после окончания занятий перестал возвращаться в свою комнату, появляясь там только к ночи.
   Условия жизни в комнате Говорова действительно были тяжёлые. И Говоров, вытолкнутый из тёплого родительского гнезда в чужой далёкий, да ещё и холодный город неукротимой потребностью к учёбе, был вынужден как-то бороться за своё относительно нормальное существование.
   Именно так думал Загребухин, анализируя начальный этап философской деятельности Говорова. Но дальше в теорию Говорова он проникнуть не смог. Так как докладов по этой своей теории Говоров на кафедральных кружках не делал, да и среди товарищей таких разговоров не вёл, опасаясь завистников, клеветников и дошлых конкурентов. От преподавателей Алексей тоже не ожидал поощрения своим философским находкам. В этот период времени на одной шестой части земной суши проживала только одна философская теория, задавившая все остальные. Читатель прекрасно знает, что это была за теория. Она свою сущность и философскую суть не скрывала.
   В комнате Говорова всегда царил первозданный хаос, созданный Богом, Петром Беспутным и иже с ними. Накурено было так, что не помогало открытое окно, сквозь табачный дым пробивало себе дорогу зловоние от объедков и гниющей картошки с луком, которые держали "про запас", ожидая, когда тяжёлая жизнь станет ещё тяжелее, то есть просто невыносимой.
   Никто из обитателей о чистоте не заботился, а профкомовские проверки обходили комнату от одного только запаха другим этажом.
   Но однажды случилась беда: в комнату попала шальная, залётная комиссия во главе с заместителем декана. От увиденного, и, главным образом, от унюханного, этот бывалый человек, знающий жизнь, воевавший, имеющий ранения и награды, грамоты и взыскания с благодарностями, едва не упал в обморок на руки окружающих его студентов. Дальнейшую сцену описать просто невозможно. Очнувшийся заместитель декана выступил с громким криком и замечательной речью частично нецензурного содержания.
   Для Петра Беспутного эта сцена была более яркая и впечатляющая, чем вечер окончания института, женитьба и рождение двух первенцев. Остальные присутствующие тоже будут помнить эту сцену всю свою оставшуюся жизнь.
   Один из участников сцены стал заикой до конца жизни, другой напряжённо боролся с энурезом несколько долгих и мучительных лет учёбы.
   Безобразную сцену разоблачения быта жильцов комнаты даже не смягчил огромный поясной портрет многочисленного героя народа Л. И. Брежнева, заблаговременно принесённый и приклеенный конторским клеем в красном углу Алексеем Говоровым.
   Любимому народному герою не дали и дня спокойно провисеть на конторском клею в этом углу комнаты. Какой-то шкодливый, явно аполитично-неразвитый, совершенно никому неизвестный тип, моментально успел пририсовать к куче наград любимого народного героя Железный Крест. Да не просто так, а ещё и с дубовыми листьями, мечами и многочисленными бриллиантами. Пририсовал прямо к краю ряда из четырёх звёзд Героя Советского Союза, для ассортиментного минимума, который изучался на более старших курсах. Алексей по этому важному признаку сразу определил, что рисунок сделал кто-то из старшекурсников, частенько бывающих в комнате мимоходом, в поисках спичек, сигарет и дармовой закуски.
   Хорошо, что заместитель декана, достаточно глубоко поражённый другими обстоятельствами возмутительного дела, этого вопиющего креста с мечами и бриллиантами просто не заметил. Дело могло обернуться значительно хуже, политическими репрессиями и разоблачениями идеологических диверсантов, внедрённых в комнату недремлющим врагом.
   Сам Алексей Говоров очень удивлялся, как среди совершенно аполитичной на первый взгляд группы студентов, занятой исключительно учёбой и экспериментами с алкоголем, нашёлся такой, который знал, что такое Рыцарский Железный Крест, как он выглядит, и что к нему могли полагаться дубовые листья. Да ещё с мечами и бриллиантами! Да, наше фармацевтическое образование даёт громадный кругозор, если только запоминать всё то, что предлагается к запоминанию студентам.
   Момент встречи с заместителем декана застал Пётра внезапно, за повседневными размышлениями о трудности учёбы и одновременной чисткой грязной картошки. Вежливых стуков в дверь Пётр не услышал, прислушиваясь к тревожным крикам радиоточки о социальной значимости веры в светлое будущее. Когда дверь открыли резким ударом, сбив старый замок, Пётр повернулся ко входу комнаты всем корпусом, нервно сжимая в одной руке мелкую неочищенную картошку, а в другой - достаточно большой кухонный нож. Заместитель декана мелкой картошки в его руках не заметил, он обратил всё своё внимание на блестящий в свете лампочки нож. Ему показалось, что Пётр готов его зарезать за несанкционированное проникновение к нему в комнату без ордера студсовета, разрешающего повальный обыск с дознанием. Вспомнив свою давнюю службу в армии тридцать лет назад, он попытался выбить нож из рук удивлённого происходящим Петра, раздавившего в кулаке картошку от изумления. Пётр же решил, что у него злодейски отнимают последнее из того, что дали ему в своё время бедные родители, поэтому просто так нож не отдал.
   Сцена была действительно ужасной, с ругательствами и вульгарной поножовщиной, отягощённой дракой с подоспевшими членами студсовета. Теперь читатель может сам представить, что за мерзкое событие произошло в комнате. Тут было не до инспекции изображений глубокопочитаемых лидеров КПСС, лично товарища Л. И. Брежнева.
   Сцены частично избежал только сам Алексей Говоров. Но всё необходимое для себя лично он смог услышать через тонкую стену из соседней комнаты. Заикой он не стал, и энурезом не страдал, в этом ему помогли крепкие знания основ марксизма-ленинизма, других направлений древней и современной философии.
   Беда, как всегда, не ходит одна. Последствия внезапного визита были менее эффектны, но более значительны.
   Две следующие проверки, проведённые с интервалом в два часа, застали положение почти неизменившимся. Обитатели только успели вынести часть гниющего лука с картофелем на время к своим соседям, и лучше припрятать оставшееся под кроватями. А Петру и прятать особо нечего было, нож у него уже силой отобрали. Картошку он дочистил старым лезвием для бритья, которых в комнате было много. Лезвия сознательно покупались студентами по просьбе руководства кафедр ботаники и фармакогнозии, для приготовления препаратов для микроскопирования. Конечно, некоторые манипуляции студентов с резервными продуктами не могли спасти положения в целом, так как припрятанное припахивало также активно, как и прежде. А нож уже лежал на столе у декана в качестве весомого доказательства неизвестного, но социально опасного преступления.
   Всех вызвали в деканат, предварительно с трудом отыскав скрывавшегося у соседей Алексея Говорова.
   Декан, Корней Валерианович Креозотов, три раза прошёлся перед строем провинившихся студентов, вызванных на скорый справедливый суд и последующую не менее справедливую расправу.
   Студенты стояли молча, набычившись, не зная, куда девать руки и ноги, другие части тела, мешающие стоять, краснеть и багроветь. Или наоборот, бледнеть, в зависимости от типа нервной системы, подвергаемой справедливой расправе.
   После третьего круга почёта вокруг молчаливой группы студентов декан повернулся со скрипом на каблуках к строю, и произнёс грозную обличительную речь, занявшую 15,57 минут по часам Говорова, который любил точность во всём. А потому фиксировал различные выдающиеся события своей личной жизни в дневнике наблюдений за живой и неживой природой. Это событие было явно выдающимся, поэтому подверглось автоматической фиксации на целой странице.
   Как декан их только не корил, не понимая, что такая жизнь у них отождествляется с нормальной обыкновенной человеческой жизнью. Как завещал великий русский поэт А. С. Пушкин, он жёг их сердца глаголом, деепричастием, прилагательными, существительными и некоторыми местоимениями, просто разнообразными ругательствами, которые подвернулись на язык в этот момент его педагогической деятельности. Но это не помогло, несмотря на весь авторитет А. С. Пушкина в нашем народе и даже высоких правительственных кругах. Однако этому есть некоторое оправдание.
   Говоров считал главным для себя получить высшее образование и стать на твёрдой основе этого большим учёным в масштабе всей Родины. Остальное отвечало его главной цели. Кроме всего прочего, он вполне оправдывал себя в душе, как последователя великого Диогена и его учеников-киников. Которые тоже очень любили жить беззаботно в бочках на природе, занимаясь активной социологической работой с окружающим их населением.
   Пётр Беспутный, всю свою молодость, прошедшую в деревне, провёл в хаосе, как и было принято в семье. Другой жизни он просто не видел, а поэтому и не признавал. Хотя теоретических обоснований, как Говоров, не делал. Просто часто он не понимал, чего от него декан хочет. Они жили с деканом в разных измерениях и одинаковые слова у них имели разное значение, несли разную смысловую нагрузку.
   Третий квартирьер был обыкновенным лентяем, которому невыносимо трудно снять ботинки у входа.
   Четвертый просто плыл по течению общественной жизни комнаты.
   Пятые так часто менялись, что проявить себя не успевали, но среди них попадались и работящие, которые первое время боролись, стараясь превратить хаос хотя бы в простой беспорядок.
   - ....Видя, что вы совершенно не исправляетесь, мы, совместно с профкомом и комитетом комсомола, решили принять соответствующие жёсткие меры и выставить всех вас с занимаемой жилплощади, которую после уборки и капитального ремонта займут более достойные студенты нашего института!
   - Уважаемый Корней Валерианович, - запричитал Говоров, - да я там почти и не живу, я всё время у соседей! Как же так, при чём тут я? За что меня выставлять с жилплощади?
   - Ты староста 403 комнаты?
   От такого прямого, принципиально поставленного вопроса Говоров вынужденно поскрёб левым ботинком ковёр комнаты декана и почти полностью сознался в содеянном. От должности старосты комнаты он отказаться вовремя не смог, хотя попытки делал.
   - А ведь с тебя спрос вдвойне, втройне, даже больше, впятерне: отличник, староста комнаты, а живёт у соседей! Где же такое видано? Не было такого никогда, и у нас не будет! Выгнать из общежития немедленно, да и лишить стипендии на месяц!
   Так как теория была ещё не очень отработана, то Говоров не решился продолжать беседу с деканом, человеком самолюбивым, гордым, не терпящим возражений даже своих от коллег - преподавателей. Он прислушивался только к мнению ректора. Дело могло кончиться и изгнанием Говорова из института! Говоров решил пожертвовать малым, то есть местом в общежитии, во имя большого, светлого и великого, то есть науки и научной карьеры. Именно так поступили бы его мудрые предшественники - киники, пожертвовав старой гнилой бочкой во имя жизни самой.
   Совершенно соглашаясь с мнением декана, что такого нигде не видано, да и не было, вторую часть мысли декана он внутренне бурно опротестовал. Не было, так будет! Наука неукротимо развивается, прогресс бежит вперёд неудержимо, их даже нашему декану не остановить грозным криком или суровым приказом по факультету!
   - А теперь, вон отсюда! - сказал гневно декан, указывая перстом на дверной проём своего тесного кабинета.
   - Где же мы жить-то будем? - прохрипел Пётр прокуренным и сипящим от глубокого волнения голосом, про нож он спросить уже не рискнул. Спросишь про нож случайно, могут и вилки попутно отобрать, а там и до ложек близко! Совсем беда в комнате будет!
   - Где хотите, там и живите! - философски закончил свою речь декан, закрывая за ними дверь своего гостеприимного кабинета. Он тоже был немного самобытным философом, по мере возможности разводя свою философию по факультету.
   Тихо ругаясь между собой хмурые, запуганные и несчастные подопытные молодого, но прогрессивно мыслящего философа Алексея Говорова недружно покидали страшный деканат, во главе со своим научным экспериментатором.
   Благодаря внезапному заступничеству высокого, но неизвестного студентам покровителя, дело о лютой поножовщине с заместителем декана внезапно тихо и благополучно замяли. Об этом промолчала обычно говорливая институтская газета "Медик", никто не поднял этот пренеприятнейший вопрос на комсомольском собрании курса, или профсоюзном собрании группы. Только некоторые из свидетелей и участников инцидента продолжали иногда тихонько переругиваться между собой, вспоминая былое и думы о нём.
   После этого изгнанники действительно стали жить, кто как может. А нож остался в качестве военного трофея у декана, который решил не делать из этого замятого дела особую проблему в масштабе целого города. Дело это было скользкое: сбив замок, ворвались внезапно в комнату к Петру без письменной санкции не то что местного прокурора, но и даже студсовета общежития. Понятное дело, что Пётр от удивления, что ему не дали дочистить картошку, не предложили изучить санкцию студсовета, сразу нож не отдал.
   Лучше всех после визита в деканат устроился Алексей Говоров. Он под разными предлогами, а то и просто через открытое окно первого этажа, проникал в общежитие, и спал на голом столе, следуя примеру своих древних предшественников - философов киников.
   Они рекомендовали всегда пользоваться минимальным в своей бытовой жизни, не отягощать её роскошью ненужных излишеств. Но и не отказываться от них полностью. Под голову он подкладывал несколько учебных пособий, которых в комнатах студентов всегда было много, а укрывался пиджаком и зимней одеждой однокурсников.
   Рассерженный несанкционированным визитом деятелей профкома и студсовета в родную комнату, после которого ему пришлось ремонтировать замок и саму дверь, а потом покинуть своё временное жильё по приказу, Говоров в сердцах написал гимн профкома института. Написал его своим, но сильно искажённым почерком. Слова ложились в строчки на бумагу, идя прямо от самого сердца, самым коротким путём, одновременно с произносимыми вслух ругательствами.
   Мы рвёмся в закрытые двери,
   Ломаем их ночью и днём,
   Кого обнаружим в закрытой квартире -
   Того обязательно бьём.
   Частенько нам трудно бывает,
   Повсюду засовы стоят,
   Но мы их ногами сбиваем,
   Ломая все двери подряд!
   Потом Алексей, рискуя своим высоким социальным положением студента советского мединститута и самим местом учёбы, злонамеренно подкинул гимн в раскрытые двери профкома. А там его успешно затоптали ногами балаганящие профкомовцы, так и не понявшие, что затаптывают свой гимн. Поэтому гимн не стали петь на профсоюзных собраниях, а его сочинителя не стал искать декан для строгих внушений, других ответных действий симметричного характера.
   Пётр Беспутный не стал писать стихов, петь гимнов, писать прозу и эссе, кидать всё это в профкомовцев, или раскрытые двери профкома. Он поступил проще и практичнее - сменил место и время работы с вечерней на ночную. Теперь он устроился ночным сторожем на склад, где создал себе просто идеальные условия как для работы, так и для жизни. Он даже заимел на работе старый матрас, полный клопов и пыли.
   Один из изгнанников, следуя старой студенческой поговорке: "Вокзал - наш дом родной", спал на вокзальной лавке, благо, май был тёплым. Кроме того, он надевал в холодные ночи своё зимнее пальто, делая вид, что ожидает поезд на север.
   Четвёртый изгнанник доживал до конца учебного года в двух гостиницах города. Когда выгоняли из одной, то шёл в другую, и так по замкнутому циклу. Когда не принимали в обе гостиницы, он шёл ночевать к малознакомым женщинам.
   Пятый не выдержал столь тяжких испытаний и издевательств судьбы. Он пропал. Говорили всякое-разное. Что махнул с горя на малую родину, а может, в дальние края, на заработки. Через год от него пришла приветственная телеграмма с далёкого севера, где он работал нефтяником. В ней институт благодарили за хорошие кадры, которые тот готовит для всех областей и отраслей деятельности народного хозяйства СССР. Декан был очень горд этим посланием, зачитал телеграмму дважды на лекции перед всем курсом, призвал всех брать этот положительный пример.
   Так дотянули до окончания учебного года. А там началось великое вселение в новое общежитие, которое достроили на 11 год трудного строительства силами студентов и одного старого, но очень опытного прораба.
   В огромной массе вселившихся студентов оказались и наши славные изгнанники, к сожалению, далеко не все.
   В этот год Владимир Цыпляков впервые попал в общежитие, до этого он был вынужден снимать угол у хозяйки на квартире. Владимира поселили в одну комнату с Петром Беспутным, который к тому времени уже забыл о своей старой трагедии и купил себе новый нож, ещё крупнее и страшнее прежнего, доставшегося от далёких предков. К ним подселили знатного хозяйственника - Болеслава Загребухина. А как довесок к Петру Беспутному официальные жильцы комнаты получили "нелегала - киника" и опытного софиста, известного своими научными работами ботаника-натуралиста, подающего большие надежды философа - Алексея Говорова.
   К этому времени Говоров уже существенно модернизировал свою теорию. Теперь он из практики самой жизни знал, что ему необходим твёрдый тыл. Он специально вселился в такую комнату, где двое его новых соратников поддерживали такой порядок, что не позволяли Говорову есть, роняя крошки мимо стола. И силой заставляли убирать за собой кровать. При таких обстоятельствах обе стороны были заинтересованы в том, чтобы видеть друг друга как можно реже.
   Это осуществлялось Говоровым с большим усердием и охотой. Тем более, что первый этаж был всегда под прицелом всяких проверок. Ведь до него любой, даже самый престарелый преподаватель, может легко дойти и без лифта, пользуясь только одной тросточкой. Также Говоров хитрым манёвром избавился от надоевшей ему изрядно должности старосты комнаты. Так как его вселили в комнату третьим и самым последним жильцом, то старосту успели назначить ещё до него, из состава первых двух постояльцев.
   Теперь даже и самый недогадливый читатель поймёт, к кому и зачем приходил Алексей Говоров в комнату своих друзей.
   Стычка закончилась тем, что вернувшийся через час Говоров был встречен молчанием насупившегося Загребухина, предусмотрительно спрятавшего свои тапки в тумбочку.
   У Петра сегодня был на работе выходной, и он мог с наслаждением отдохнуть, лёжа комфортно всю оставшуюся часть дня на кровати, не снимая ботинок, куртки и шапки.
   Загребухин заметил ботинки на Петре, и громко, на всю комнату, заявил, что на кровати лежать в ботинках - варварство и пережиток далёкого тёмного прошлого нашей в целом передовой и великой страны. К шапке на голове Петра он отнёсся достаточно благодушно, как и к куртке на теле. Лежал бы Пётр сейчас на подушке в кивере кавалергарда, или рогатой кайзеровской каске с шишаком и плюмажем, Загребухин отнёсся бы к этому явлению вполне лояльно. У каждого человека свои проблемы и пунктики. Если есть такая острая душевная потребность у человека - так полежи в каске с шишаком, если эти 5 килограммов железа тебе на голову сильно не давят. Тем более, что студенты на занятиях всегда ходили в колпаках, это было их привычное состояние. А вот вида Петра в ботинках на кровати он не выносил, даже с плюмажем, без кивера и без кирасы. На плюмаж столько грязи никогда не налипнет, сколько обычно на ботинки налипает. Было вот такое предубеждение у Болеслава к людям, которые позволяли себе такую маленькую душевную слабость, отдыхать в ботинках на кроватях.
   Опять сцепились и поспорили о героическом прошлом страны, истории ношения ботинок, тапочек, в том числе и за её пределами. Интереснейший вопрос ношения касок и носовых платков на голове в свободное от занятий время в этом споре совсем не обсуждался.
   Пётр от этого крайне разнервничался, и выразил сожаление, что присутствующие в комнате не служили в нашей славной Советской Армии, где к ботинкам и сапогам служащие относились совсем иначе.
   - Ну, не служили, а что такое?
   - В армии я всё время спал в сапогах, чтобы успеть, если объявят тревогу или внезапный подъём.
   Загребухин сразу доказал несостоятельность армейской практики Петра в мирной жизни общежития института.
   - Вот космонавты, пока находятся в космосе, почти всё время в скафандрах. Но это не значит, что дома они всё время в скафандрах и верхней одежде спят! Или на пляж в скафандрах ходят. Убедительно?
   Эти доводы частично уломали расстроенного этим обстоятельством Петра.
   Он, ругаясь, снял ботинки и закинул их в угол комнаты. Пара ботинок с шумом пролетела через центр комнаты, ударилась о стену и рухнула на пол. При этом комья грязи разлетелись в разные стороны, один ком попал прямиком Загребухину в лицо.
   - Ты чего грязь по комнате раскидываешь? - возмутился Загребухин, оттирая лицо от прямого попадания комка грязи. Грязь аккуратно размазалась по лицу и рукам, стала почти незаметной при визуальном осмотре другими спорщиками.
   - Это не грязь, это земля нашей великой Родины, - сразу ответил молчавший до того в углу Говоров с учебником в руках. Ботинки пролетели совсем рядом с ним, только случайно не зацепив его голову, но Алексей от учебника не отвлёкся. Если на всё мелочи отвлекаться, то к зачёту не успеешь подготовиться. Это любому студенту понятно, всё внимание надо уделять только учёбе, а то вмиг отчислят!
   Цыпляков при этих высоких, патетических словах, моментально вскочил с кровати в носках, как был, без колпака или шапки, вытянулся, отдавая дань уважения нашей великой Родине, её священной земле, воспетой поэтами и политработниками, столь вольготно летающей по комнате в разные стороны. Так его учили родители, комсомольская и партийная организации, яркий пример участников и ветеранов. Против такого сильного аргумента стушевался было и сам Загребухин. Но ненадолго. Пока не растёр грязь по лицу пятернёй.
   Спор закипел с новой силой. Теперь он затронул всю грязь нашей великой Родины, которую стали словесно месить и перемешивать товарищи по учёбе, стараясь взвалить эту неприятную и пачкающуюся ношу на слабые плечи друг друга.
   Говоров, важно поковыряв пальцем в ноздре с минуту, изрёк очередную бесспорную истину, которую можно было опровергать всем коллективом комнаты года два подряд. Но в пылу спора её никто не заметил. Поэтому спокойно доругались до конца. Помолчали. После этого каждый взял по учебнику и попытался немного приобщиться к передовой советской науке.
   Это было трудно. Так как Цыпляков всё время заводил разговоры на разнообразнейшие темы. Его всегда охотно поддерживал Говоров, пассивно участвовал в разговоре Беспутный, с ворчанием старался оборвать разговор недовольный его широкой тематикой Загребухин.
   Круг рассматриваемых вопросов был необычайно обширен. Цыпляков ещё не избавился от детского любопытства к третьему курсу института, ещё не получил ответов на все свои вопросы, ещё не составил собственного мнения об окружающей его действительности. Почему собаки сбиваются в стаи, а коты нет? Почему кошек не заставляют ходить на демонстрации? Какая такая острая нужда заставляет советских людей строить коммунизм из поколения в поколение, уподобляясь рабам древнего Египта, строившим непрерывно, столетиями подряд, пирамиды для всяких усопших Хеопсов? Также Цыпляков с большим интересом обсуждал агрессию ЮАР против независимой и свободолюбивой Анголы, и одну из дозревших, и даже можно сказать что перезревших проблем современности: кому сегодня или завтра мыть пол, и каким способом.
   Цыпляков предлагал мыть двоим: один трёт пол тряпкой, другой поливает пол из чайника. Так будет быстро, справедливо, да ещё и по совести. Последнее обстоятельство было особо важно Цыплякову.
   Загребухин требовал мыть пол старым, испытанным веками способом, с использованием только брюк Петра и швабры, без чайника и второго участника.
   Беспутный явно не одобрял ни первого, ни второго, продолжая лежа пассивно отдыхать на кровати в куртке и шапке. Третьего сам он сегодня не предлагал, устав от бесконечных разговоров, споров, рассказов, предпочитая отдохнуть перед домашними занятиями. Ранее он предлагал мыть пол Цыплякову, как наиболее молодому в комнате. Любым доступным тому способом, на усмотрение самого Цыплякова. Ещё он достаточно объективно говорил, что бывает в комнате очень редко, так как находится всё время после учёбы на работе, где его обычно и морит сон. Раз он в комнате почти не живёт, то и мыть её не обязан.
   Загребухин едко отметил, что Пётр хозяин редкий, но уж если и бывает в комнате, то всенепременно в грязных ботинках глубокой зимой, оставляя диковинные мокрые следы по всей комнате. Ещё он отметил, что на этих следах запросто можно поскользнуться и разбить нос, другие части тела.
   Говоров, скромно потупясь в учебник, в этот момент помалкивал, разглядывая шесть основных типов флавоноидов, любезно представленных ему автором учебника для немедленного запоминания.
   Цыпляков с некоторых пор, после вселения в общежитие, относился к грязи философски спокойно. Кто-то из знакомых философов запросто растолковал ему в перерыве между лекциями, что грязь, это вовсе и не грязь даже, а сущность бытия и одна из форм существования материи. Потом ему объяснили, что материя первична, а сознание вторично. А потому грязь была, есть и будет существовать всегда, даже когда о Цыплякове и о его потомках все забудут. Что с грязью даже постановлением ЦК КПСС не справиться. Грязь, как философскую категорию и способ существования материи, победить или отменить нельзя. Наш народ не в Германии живёт, где асфальт шампунем моют. На нашу грязь никакого немецкого шампуня не хватит! Надорвётся вся Германия столько шампуня производить, чтобы с малой частью нашей грязи справиться, такая у нас грязь жирная и так её у нас много ныне развелось. Прямо скажем, что грязь - это наше национальное богатство! Да и вообще, у нашего великого народа свой, передовой советский социалистический менталитет, нам всякая немчура в грязи не указ!
   Мы тут не укажем, кто был этим самобытным философом, это не так уж существенно. Важны сами его мысли, которые он смог легко донести до многих однокурсников Владимира Цыплякова. Ещё один доброхот, уже из числа преподавателей с кафедры философии, бодро заявил, что с грязью надо бороться могучей силой разума, а не брюками какого-то неизвестного в философии Петра, что окончательно сбило с толку и запутало Цыплякова в этой грязной проблеме.
   После двухчасовых дебатов было со всей откровенностью выяснено, что тунеядство обитателей комнаты подходит к крайней и опасной черте. Что с ним надо бороться, а как, это будет выяснено на следующем научном заседании комнаты.
   Оппозиция, представленная в данном случае Говоровым, осталась при своём, особом философском мнении. Но его громко не афишировало, опасаясь общей обструкции деструктивных элементов из числа проживающих. Умел Алексей вычленять в марксизме его коренную, первостепенную, нутряную суть, главное рациональное звено, умел. Именно по этому конкретному поводу он уже давно вдумчиво интерпретировал высказывание одного знаменитого марксиста, самого товарища Льва Троцкого: "Ни мира, ни войны, а армию - распустить!". В сугубо гражданских условиях мирного быта общежития у последователя марксистов древности, Алексея Говорова, это высказывание звучало уже так: "Не сорить, не мусорить, но и не убирать!". Если бы только Алексею Говорову дозволили свободно писать и печатать философские статьи, то марксизм давно бы обогатился многими новыми призывами, лозунгами и целиком верными харизматическими догматами.
   Часть студентов задумалась над философским осмыслением происходящего в комнате, рядом с нею, этажом ниже. Другая часть с упоением читала разнообразный материал учебников и пособий.
   Цыпляков переваривал сказанное товарищами в ходе жаркого спора.
   Внезапно раздался громкий стук в запертую дверь. Все мгновенно затихли на своих учебных местах, соображая, кто бы это мог быть в столь неурочный час. А не проверка ли это часом внезапно пожаловала?
   Цыпляков от страха вжался в кровать и прикрылся большим раскрытым учебником. Из-за двери незнакомый голос громко крикнул, не дождавшись ответа из комнаты на стук:
   - Эй, жильцы, Остапов тут живёт? Ему телеграмму на вахту принесли!
   Пока Цыпляков осмыслял сам вопрос, приходя в себя от страха, а Загребухин думал, знает ли он вообще человека с фамилией Остапов как такового, воцарилось короткое неловкое молчание. Поэтому за всех быстро ответил Пётр со своей кровати, особенно не задумываясь над смыслом своей фразы, не снимая шапки или куртки, не отряхивая с них пыли или лишней влаги:
   - Нет! А как его фамилия?
   Спрашивающий за дверью сразу подавился следующим вопросом, закашлялся, а потом отправился искать Остапова по другим углам общежития, вспоминая, какая же у него была фамилия.
   Во время спора о роли грязи в процессе познания мира, от азарта, все спорщики проголодались. Сделали временный перерыв в споре для подкрепления сил.
   То есть вроде бы сели мирно ужинать. Но спор не кончился во время и после ужина. Такая разнонаправленность и острота высказываемых мнений товарищей не давали Цыплякову чёткого жизненного ориентира. Именно поэтому процесс становления самостоятельной молодой личности всё время затягивался, из-за присутствия рядом многих разновекторных философов.
   Случайно коснулись вопроса интернационализма. Говоров обрадовался и прочитал небольшую лекцию на эту и сопутствующие темы. Уставшие и несколько успокоенные спорщики невнимательно слушали интересные факты из биографий некоторых малоизвестных героев-интернационалистов нашей замечательной страны, и некоторых других, менее замечательных стран мира. Так, организатор и первый руководитель Красной Армии в РСФСР, Лев Троцкий, носил полностью интернациональную фамилию Бронштейн, а имя имел тоже необычное, явно революционное - Лейба. Герой гражданской войны серб Олеко Дундич оказался хорватом по своей основной национальности. В паре интернационалистов Бела Кун-Землячка, известных решениями русского национального и других вопросов с пленными с помощью пулемётов системы "максим" в районе Перекопа, Бела Кун оказался совсем не земляком Землячки, а её кровным одноплеменником. Но прибыл он к нам для решения своих вопросов совсем из другой страны, Австро-Венгрии.
   - А если он венгр, то как он к нам в страну попал? - в свою очередь спросил Говорова Загребухин.
   Алексей обрадовался проявленному друзьями интересу к носимым им научным историческим знаниям и тотчас выдал историческую справку по Бела Куну.
   - Родился в 1886 году в семье венгерских евреев, в 1916 был призван в австро-венгерскую армию, отправлен на Восточный фронт. В страну же нашу проник под видом австрийского военнопленного, сдавшись в плен. А как проник, так сразу и занялся громадной партийной работой. Расстрелян в 1939 году в СССР как враг народа и крупный австрийский шпион венгерского происхождения.
   - Не понимаю, а партвзносы он куда платил, в нашу партию, или венгерскую? - задал практический вопрос Болеслав с кровати.
   - Не могу точно сказать, я его партбилета не видел. Тем более, что перед расстрелом всех коммунистов из партии выгоняли единогласным решением.
   С этого момента разговор плавно перешёл на количество падежей в финно-угорских языках, к которым относился и венгерский язык. Падежей оказалось много, почти на десяток больше, чем в латыни и русском. Присутствующие по достоинству оценили тот важный факт, что рецепты не выписываются на этих странных угорских языках.
   - Хорошо, что нам этих языков не учить, - порадовался Цыпляков, вспоминая свои отработки по английскому языку, в котором-то и падежей почти не было.
   - Хорошо, что коровы не летают, - согласился с ним со своей кровати другой внимательный слушатель, что-то перелистывая в поисках нужной информации к занятиям.
   - Мастерства не скроешь! - подчеркнул Болеславу Владимир Цыпляков, восхищаясь прочитанной Алексеем короткой лекцией о старых событиях, но с точными современными подробностями.
   - Да и хамства тоже не скрыть, - моментально согласился с ним с кровати Болеслав, даже не привставая для ответа.
   Так Загребухин лаконично подвёл общефилософский итог этого обычного вечера.
   Владимир вспомнил о своём докладе по фармацевтической химии, которым его внезапно наградили на кафедре за плохое руководство Андреем Охламоновым. Пожаловался Говорову в поисках сочувствия.
   - Вот, отличницам в группе делать докладов не дали, а меня крайним нашли, и сразу докладчиком назначили. Как будто я один Охламонову на практических занятиях помогал, а не вся группа дружно подсказывала!
   Говоров посочувствовал и моментально пояснил Цыплякову, почему дали доклад именно ему, а не всем отличницам группы сразу.
   - Отличницы ваши и так всё знают. Их докладом не удивить. Они сами эти доклады у преподавателей просят, хотят знания свои блестящие друг другу показать, свой ум продемонстрировать. Зачем же им доклад давать? А у тебя научный потенциал ещё полностью не развит, видимые всем пробелы в знаниях имеются. Потенциал знаний надо постепенно развивать, наращивать всякими способами, вплоть до максимума. Вот тебя этим докладом до состояния отличниц подтягивать будут. А что за доклад, какова его тема?
   Цыпляков рассказал о настигшей его комплексонометрии.
   - Не волнуйся напрасно, Владимир. Я рядом с тобой буду, на этой же конференции. Мы с тобой на одной секции выступать будем. Ты ведь давно наукой хотел заниматься. Вот она тебя и настигла. Мне тоже доклад для чтения поручили. Но с другой целью. С великой целью пропаганды новых знаний. Называется доклад так: "Случайное открытие на кафедре фармхимии - как закономерный результат в процессе долгих и упорных исследований наших студентов". Это я под таким названием буду своё новое открытие в массах студентов и преподавателей рекламировать. Недаром я весь найденный на вертушке резерпин на реакции извёл! Мною найден очередной общеосадительный реактив на алкалоиды - пикриновая кислота, исследованы её свойства именно в этом направлении. Мне осталось провести ещё некоторые практические исследования, отработать методику, прочитать доклад на заседании научного кружка кафедры, а потом сразу бегом на конференцию! Буду внедрять этот реактив в студенческие и практические массы, статейку в журнал тисну!
   От радости Говоров отбросил учебник в сторону, на консервную банку, и торжествующе потёр свои руки в предвкушении доклада.
   Цыпляков пояснил Говорову, что его так смущает в данной науке:
   - Я хотел смелыми экспериментами заниматься, а не писанием докладов к конференциям.
   - Надо с чего-то начинать, не с голого эксперимента на пустом и ровном месте. Вот и начинай прямо с доклада. А потом зацепишься, и на свой смелый эксперимент пойдёшь. Только помещения поджигать не надо, нам ещё два с половиной года тут учиться! А потом ещё и работать придётся!
   Цыпляков успокоился. Ещё некоторое время говорили о докладах и общеосадительных реактивах, старых и новых. О пользе первых и необходимости вторых, а также наоборот.
   Цыпляков часто вспоминал комплексонометрию с трилоном Б, но без особых ласковых эпитетов на её счёт. Говоров пообещал своим апатичным от усталости товарищам по научной деятельности, что если найдёт ещё раз резерпин на вертушке в учебной аудитории, что было маловероятно, то обязательно откроет для нашей науки ещё один общеосадительный реактив на алкалоиды. Если же найденного резерпина будет достаточно много, то можно будет сделать массовое открытие общеосадительных реактивов. Он, Алексей Говоров, просто так на одном открытии не остановится! Он нужды Родины со слов декана хорошо знает!
   Говоров встал со стула, и ударил себя торжественно учебником по животу. Все как-то сразу ему поверили, спорить никто не захотел, включая и недоверчивого оппонента Загребухина. Тот только вяло выругался на такое громкое признание Алексея.
   Так незаметно время подошло к 23.35.
   - Давайте спать! - сказал Пётр, добавляя громкость едва шелестящей радиоточке.
   Это вызвало бурю возмущения и негодования у Цыплякова с Загребухиным, и полное одобрение у Говорова, который этим поддерживал Петра, как своего главного покровителя в комнате и негласного выразителя идей своей теории. Сам Пётр не догадывался и не подозревал, что уже давно живёт только по теории Говорова, а не своей собственной вольной анархической жизнью. Кроме этого, Говорову хотелось задержаться в комнате друзей подольше. А это было возможно только в том случае, пока аборигены комнаты не заснули на своих местах. Поэтому Алексей всячески поощрял Петра и назидательно говорил, указывая пальцем на вещающую о вечных проблемах социализма радиоточку:
   - Очень полезно слушать последние известия на ночь, это необходимо как для общего умственного развития учащегося индивида, так и для политпятиминутки, с которой завтра начнутся практические занятия. Ещё неизвестно, будет ли у вас возможность утром прослушать и запомнить новости для доклада перед товарищами. Исходя из анамнеза вашей комнаты, я определённо предполагаю, даже полностью категорически уверен, что прослушать радио вы не успеете!
   Зная, что Пётр неравнодушен к спорту, он спекулировал и на этом, настаивая на прослушивании радио до боя курантов.
   Возмущение ещё долго распирало Цыплякова с Загребухиным. Уже давно отгремело гимном и замолкло радио. А Говоров с Беспутным всё доказывали и доказывали пользу радиовещания и развития средств связи в городе и на селе, в стране и за её пределами, вообще во всём прогрессивном мире. Силы спорщиков были примерно равны, поэтому спор мог продолжаться вечно.
   Наконец Говоров посмотрел на часы, был час ночи. Он выразил свои наилучшие пожелания надорвавшим глотки хозяевам комнаты и ушёл, не убрав за собой со стола. Оставив среди горки мусора новую пустую консервную банку "Сайра в масле". После ухода Говорова хозяева постепенно успокоились, а Цыпляков даже притих в своём углу.
   Вступала в свои права ночь.
   Ночью в общежитии называют небольшой промежуток времени с часу до семи часов утра. Это время свободное, его каждый использует, как хочет: кто занимается, кто отдыхает или работает, многие просто спят.
   Цыпляков лежал, стараясь заснуть, а сон всё не шёл и не шёл к нему после жаркого многочасового спора. Одни воспоминания о комплексонометрии чего стоили!
   Эта ночь отличалась от предыдущей ночи с воскресенья на понедельник. Многие студенты на воскресенье уезжают домой, возвращаясь в понедельник утром. Поэтому ночь с воскресенья на понедельник обычно проходит тихо. А вот следующие ночи не такие тихие, ибо все студенты на месте, но не все спят, некоторые просто не могут заснуть, занимаясь своими делами.
   Цыпляков стал вслушиваться в окружающие его звуки. Разобраться в них было не слишком сложно.
   Через тонкую перегородку соседней комнаты доносился крик души Андрея Охламонова, тяжело переживающего свою двойную отработку по фармхимии. Он, этот натужный крик души, выражался громким пением и треньканьем на гитаре. Охламонову сочувственно вторили сопереживающие друзья - два пьяных баса и полупьяный тенор.
   Пели уже часа два или три о птицах, которые стремительно взлетают в небо и камнями падают вниз, на прохожих. Иногда переходили на другую песню, про волчка, которого безжалостная мать-природа гоняла вокруг пальца до бесконечности. Делала она это якобы для наглядного примера не обращающего на это занимательное физическое явление никакого внимания, полным беспечности людям.
   Над головой усердно работал по заказу деканата старшекурсник Матвей Ханыгин, сооружая очередной стенд для позора или возвеличивания отличившихся студентов. Под его ладными ударами комната вздрагивала, с потолка на Цыплякова сыпалась пыль со штукатуркой. Было хорошо слышно, как Матвей переместил стенд ближе к середине комнаты, сноровисто заработал ножовкой. Чувствовалось, что работать он любит, и работа доставляет ему глубокое внутреннее удовлетворение. Она у него стучала, шипела, кипела и всяким другим способом спорилась.
   Соседи, проживающие аккурат над комнатой Андрея Охламонова, осторожно катали по полу гири, тренируя очередную группу мышц. Делали они это не все разом, а строго по очереди.
   Из комнаты, над которой жили соратники, доносилась тихая вкрадчивая мелодия, там крутили запись популярного французского эстрадного певца. Эта запись более всего нравилась Цыплякову, среди окружающих его многочисленных звуковых колебаний. Но слышно её было только тогда, когда соседи за тонкой перегородкой прекращали душевную какофонию и разливали по стаканам пиво с водкой.
   В это же время можно было услышать и множество других звуков: далёкие крики, топот ног по лестнице, звон кастрюль и другой посуды на кухнях. Это невнятно бормотало общежитие, переживая прошедший день и готовясь к отходу ко сну, завтрашним занятиям.
   За окном закричал кот, подражая малому ребёнку, ему ответил другой кот со стороны помойки. Со звоном упала на лёд пустая бутылка, брошенная давно нетвёрдой рукой Охламонова, который решил заглушить крик конкурента таким тривиальным способом.
   Внизу, на покрытом снегом асфальте, кошачий концерт сразу прекратился. А Охламонов, исполнив соло на тарелке с картошкой ложкой, также прекратил своё выступление, и стал ругаться с одним из своих друзей. До этого Охламонов выбивал национальные ритмы несуществующего народа на тарелке вилкой с ложкой.
   Ритмы были хаотические, но громкие, можно даже сказать, что пронзительно - душевные. Задевающие души людские в радиусе двадцати метров во все стороны от издающего их музыканта - народника, постоянного активиста агитбригады.
   Сначала спорным вроде показалось соло, где Охламонов взял якобы не ту ноту, попав ложкой по раздавленной картошке, а не по самой тарелке. Этого после двойной отработки Охламонов вытерпеть не смог. Поэтому перешли на личности и вскрыли их дурную сущность друг перед другом и некоторыми другими собравшимися в комнате. Эту суть личностей слышали также ещё в двадцати комнатах трёх этажей. Но этого показалось мало, и приступили к неприкрытым угрозам и домогательствам. Охламонов, выпучив глаза для солидности, кричал, не тая свою искреннюю ярость от всего этажа:
   - Я к тебе как к другу, а ты? Я для тебя на последние гроши пузырь купил, а ты? Пошёл вон, гад ползучий! И чтобы ты здесь больше не появлялся! Вышвырну, как паршивого кота!
   Почему Охламонов не любил этих мягких пушистых зверьков, бросался в них бутылками, ругался их названием, было непонятно. Наверное, они ему сильно досадили когда-то, подвывая не в такт его ритмичным, глубоко лиричным песням.
   Что отвечал друг Охламонова, понять было трудно. Ибо язык его заплетался, мысли путались, говорил он невнятно, почти про себя. Может, он благодарил Охламонова за пресловутый пузырь и общее гостеприимство с пронзительной музыкой. В основном его мычание выражало мысль, что ему тут тепло, хорошо и он не уйдёт. Да это было и верно, так как стал он мало транспортабелен, добраться до следующего этажа, где он жил, было трудно даже с помощью двух других шатающихся друзей.
   Обстановка в комнате Охламонова постепенно накалялась, несмотря на усиливающийся мороз на улице. Охламонов вдруг пронзительно закричал, окончательно бросив игру на вилках с ложками:
   - Брось ложку, подлец!
   Послышался шум яростной борьбы, чувствовалось, что ложка неоднократно переходит из рук в руки, как переходящее Красное Знамя переходит к очередному победителю. Возможно, что даже по несколько раз, сделав некоторое число кругов почёта. Цыпляков подумал: "Неужели у Охламонова ложек на всех пришедших не хватает, и из-за этого драться, такой страшный шум поднимать на весь этаж? Неужели они такие голодные? Так пусть голыми руками едят! Ведь у них там комиссии из профкома сейчас нет, да и Сидоркин культуру жизни из сушилки не наблюдает, поздно уже для него!".
   Что-то упало, наверное, стул. А может быть, и тумбочка с кроватью. Грохот был достаточно сильный. Имеющие острый слух люди могли услышать его даже на первом этаже. Потом послышался шум падающих тел, он был уже не таким сильным, без сопутствующего гула. Его могли услышать только на пятом и четвёртом этажах.
   Двое друзей не смогли остаться равнодушными к происходящим событиям, они включились в спор. Ещё через некоторое время зазвенела разбитая посуда, это говорило о том, что в сферу спора попал стол с закуской. Под напором спорщиков стол перевернулся, вместе со всем своим богатым содержимым. После этого силы у всех временно иссякли, и наступило короткое перемирие.
   Во время этого перемирия Охламонов, лежащий под столом, осыпал друга ругательствами, как ветер осыпает осенью землю листвой. Наиболее одиозные из них я по понятным всем причинам пропускаю.
   Через некоторое время лексикон ввиду серьёзного алкогольного опьянения у Охламонова сильно сузился. Поэтому к концу перемирия он как магнитофон повторял две свои актуальные фразы:
   - Пошёл вон отсюда, гад полосатый! - и,
   - Убью, сволочь!
   Друг был ещё более лаконичен, он отвечал только одной фразой:
   - Ща как дам!
   Цыпляков подумал, что друг хочет вернуть ложку, которой явно не хватало на четверых для милого дружеского ужина за перевёрнутым столом. И которая служила предметом раздора в тёплой компании старых задушевных друзей. Но дело оказалось совсем не в этом.
   Через несколько минут спор опять перешёл врукопашную схватку.
   Собравший силы Охламонов сноровисто выполз из под стола, бросился стремительно к оппоненту и нанёс ему два удара в челюсть. Оппонент промычал невнятную завуалированную угрозу и бросил в Охламонова чайником с водой, который держал в руках, полагая напиться в момент перерыва спора. Чайник попал в одного из наблюдателей. Сам чайник, выплёскивая горячую воду на пол и окружающих, покатился в одну сторону, а крышка с жестяным звоном - в другую сторону. Этот удвоенный звон был слышен до четвёртого этажа.
   Охламонов в очередной раз вскричал что - то трагически-нецензурное, метнул тапок, и бросился врукопашную, как в свой последний и решительный бой. Он часто пел песни об этом по колхозам, деревням и глухим сёлам, куда его забрасывала судьба в составе и вне состава агитбригад. Наблюдатели с опозданием кинулись их разнимать, но передрались между собой.
   Из своей комнаты вышел в туалет Цыпляков, боязливо заглянул в приоткрытую дверь комнаты страдающего Охламонова.
   Там по полу катались две крепко сцепившиеся пары, натыкаясь в тесноте на стулья и опрокинутый стол, рядом с которым валялись тарелки с остатками былой богатой трапезы.
   - И когда это кончится? - тоскливо подумал Цыпляков, прикрывая чужую дверь для уменьшения шумового воздействия на окружающих. Часы показывали 3.05.
   Под действием алкоголя и тумаков Охламонова избиваемому другу стало дурно. Воспользовавшись этим, Охламонов за ноги выволок его в тёмный коридор, а потом непрерывно повторяя фразу:
   - Пошёл вон отсюда! - проволок его по всему коридору и столкнул вниз по лестнице, на пятый этаж. Тело с глухим шумом покатилось и совершенно скрылось в темноте лестничного пролёта. Несколько томительных минут Охламонов терпеливо выжидал в засаде, не выползет ли подлый друг из темноты. И приготовился дать тому достойный отпор на его мерзкие поползновения. Но друг не выползал и не подавал из темноты сигналов о своём присутствии. Охламонова это немного успокоило, и он отвлечённо ругаясь, побрёл по коридору. Но ошибочно забрёл в другое крыло этажа. Наткнувшись на закрытую дверь, он аж опешил от возмущения.
   - Ах, так! - и Охламонов стал долбить в дверь сноровисто и быстро, совсем, как дятел в лесу по весне. Из - за двери раздались испуганные женские голоса.
   - Ах, так вы ещё и девок туда привели, и от меня заперлись!
   Удары усилились и участились. Дверь не могла остановить напора такого героя, каким был наш Андрей Охламонов. Это вовремя поняли в комнате и поспешили капитулировать.
   При включённом свете Охламонов увидел обстановку, которая ничем не напоминала родную, покинутую им всего несколько минут назад.
   Вначале он подумал, что пока он отсутствовал, друзья успели принести в его комнату два больших шкафа с книгами и цветной телевизор, закатили в угол стиральную машину с сундуком. Но так как комната стала в два раза больше, больше стало и кроватей с женщинами, везде валялись женские вещи, мешающие ходить, что-то заставило его серьёзно задуматься. Друзья не могли бы так сильно увеличить размер комнаты за столь короткое время его отсутствия. Он задумчиво потёр лоб, сбросив при этом налипшую на него лапшу, в том числе и с ушей, с глубоким сожалением сплюнул на пол чужой комнаты, и побрёл искать своё истинное жилище.
   А в комнате продолжали борьбу наблюдатели, которые явно были не в состоянии носить шкафы с книгами, телевизоры, стиральные машины, сундуки. Не говоря уже об увеличении объёма комнаты. Сил для окончательной победы у них не было, не только для переноса тяжёлых бытовых предметов. Поэтому борцы делали вялые движения руками и ногами, как при замедленной киносъёмке. Да широко раскрывали рты, как погибающая на суше рыба.
   Охламонов решил навести должный порядок в комнате, как того давно требовал от него профком. И поступил первым делом с этими друзьями, как с первым другом. То есть спустил их с лестницы на пятый этаж, на их постоянное место обитания. Потом вернулся в комнату, оттащил перевёрнутые предметы обстановки от центра к углам, присел отдохнуть на освободившееся место. Что-то мешало ему лечь на перевернутую кровать и спокойно заснуть. Может, это комсомольская совесть мучила его, а может, ему просто было скучно. Так Охламонов спокойно просидел минут двадцать, рассеянно осматривая разбитую гитару, с которой он частенько выступал в поездках агитбригады по деревням области, ощупал её порванные струны. Постепенно взгляд Охламонова стал зорче, движения увереннее, в глазах блеснула живая мысль - он увидел бутылку. Она лежала на полу, в лужице из водки в смеси с лапшой. От лужицы распространялся соответствующий аромат. Рядом лежала консервная банка. Блуждающий взгляд Охламонова ухватил обе этикетки сразу. И в его отравленном алкоголем мозгу возникло трудно разъяснимое трезвому человеку название "Консервированная водка Столичная в томатном соусе, со специями".
   - Эх, какую только дрянь не пьём! - тряся патлатой головой, думал Охламонов. Его это чудное название нисколько не удивило, а скорее только немного опечалило. Вот, мол, до какой дряни и гадости ему опуститься пришлось. И всё это из - за двойной отработки по фармхимии! Вот как тяжело даётся учёба студентам, а каково переживать всякие там отработки, да ещё двойные! Прямо душа надрывается, а чтобы она не порвалась окончательно, приходится её заливать всякой дрянью и гадостью, гася остроту проблемы!
   Он поднял бутылку, встряхнул её. В бутылке зловеще забулькали остатки.
   - На 150 потянет! - трезво оценил содержимое бутылки совершенно пьяный Охламонов. Он перелил содержимое бутылки в свой желудок прямо из горлышка, так как целых стаканов поблизости не оказалось. А пить подозрительную консервированную водку со специями, из грязной тарелки с остатками лапши, было отвратительно противно.
   Минут через пять ему стало дурно, и он пошёл безобразничать в туалет. После туалета на душе стало как-то особенно муторно, в голову лезли всякие дурные мысли. Представлялись валяющиеся в темноте лестницы избитые друзья.
   В остром приступе сострадания к друзьям, с жаждой общения, Охламонов отправился на их поиски.
   В темноте на лестнице он споткнулся, и, пересчитав ступеньки своим телом, упал на площадку между этажами. На какое - то время он потерял сознание, полностью оторвался от поисков и общения.
   Всё тело болело, как одна большая рана. Перед глазами маячили разноцветные круги и кресты, сложные геометрические фигуры. В них преобладали красно-оранжевые цвета. Из носа что-то тихонько капало на пол. В темноте не было видно, кровь это или просто сопли. Было отчётливо ясно, что это не слёзы, так как слёзы из носа у Охламонова обычно не капали, даже у сильно пьяного, или больного.
   Охламонов прижался к цементу, и так некоторое время лежал молча, приходя в себя. Холод постепенно отрезвлял его. Вслед за изменившими цвет кругами и другими упростившимися теперь геометрическими фигурами в голове появились первые три мысли:
   - А зачем я тут? Как хочется спать! Да я тут кого-то искал!
   Он сконцентрировался, постарался вытянуть руки прямо вперёд, хотя вытягиваться прямо руки не хотели, они наткнулись на что-то гладкое и холодное. В сразу протрезвевшей голове пронеслась четвёртая мысль:
   - Неужели уже остыл?
   Руки автоматически отдёрнулись назад. Появилась и сразу исчезла пятая мысль: "Бежать за границу!". Только где та заграница? Выше шестого этажа, или в районе подвала? Как туда быстро добраться? Но не таков был наш герой. Он снова смело протянул руки в полную неизвестность, угодил в нужное место прямо с третьей попытки, достал какой-то непонятный по пьянке холодный предмет. Это был непарный лакированный ботинок.
   Охламонов со злобой, смешанной с облегчением, отбросил его на пятый этаж, ближе к месту обитания своих друзей. Больше на площадке ничего и никого не было, в том числе пары для отброшенного ботинка.
   - Куда же все они подевались? Может, пошли на третий этаж магнитофон слушать? Или к Мишке диски смотреть? Бросили меня, негодяи! Вот такие у меня друзья, полные подлецы! Оставь гадов на минуту, сразу бросают, разбегаются в разные стороны, как тараканы при внезапно включённом свете!
   С такими вот невесёлыми мыслями, напевая что - то возвышенно - бравурное из агитбригадовского репертуара, для поднятия своего настроения, возвращался в свою комнату Охламонов, как мятущаяся тень средневекового датского Гамлета в современном советском общежитии.
   А пел он невнятно популярную тогда в агитбригадовских кругах песню:
   - Не надо печалиться, вся жизнь впереди,
   Надейся и жди, надейся и жди!
   Этой песней глупой советской молодёжи объясняли, что бунтовать, трепыхаться, искать что-то новое, или критиковать хорошо забытое старое - вовсе не надо. А надо терпеливо ждать большого счастья, которое обязательно дадут по разнарядке к концу жизни в райкоме, строго под расписку усталого секретаря. Однако этому советская молодёжь уже не верила. Мало было тех, кому Родина в лице секретаря райкома счастье в руки выдала под расписку. Глупая молодёжь танцевала на дискотеках под Boney M и Ottawan, которые взяли на себя смелость предложить танцевать сейчас, а не к концу жизни, под разрешающую расписку неизвестного им секретаря ячейки.
   В комнате Андрея снова стали душить непонятные липкие сомнения, терзая юную душу комсомольского активиста агитбригады:
   - А вдруг кто из них шею себе случайно свернул? Как же он со свёрнутой шеей учиться дальше будет, он же колпак на голову одеть не сможет! Его поэтому на занятия не допустят, как одетого не по форме! Вот ещё какая проблема!
   Сил на новые поиски друзей уже не было. А совесть требовала и требовала что - то сделать, предпринять нечто героическое, к чему постоянно призывалось в героических песнях. Только вот что? Наконец Охламонов вырвал титульный лист из валяющегося рядом с перевёрнутой тумбочкой учебника по аптечной технологии лекарств и написал на себя донос в деканат.
   В доносе он почти сознавался в организации преступной группы непостоянного состава из 3-5 человек, занимающейся распитием алкогольных напитков строго во внеучебное время. Писал Охламонов о себе отвлечённо, в третьем лице.
   - Охламонов и другие распили две бутылки водки и всего лишь три литра пива. После чего негодяй Колобейников без объявления причин злодейски напал на Охламонова и устроил всеобщее побоище. А потом все передрались между собой и перекидали друг друга с лестниц. Он (неявно подразумевался Охламонов) не виноват, прошу учесть полное раскаяние. Если кто и сломал себе шею, так это только по собственной глупости, природной расхлябанности, политической забывчивости и незнанию техники безопасности. А я тут не присутствовал, так как сам случайно упал с лестницы, когда меня пихнули в спину с непонятной хулиганской целью, не дать учить отработку по фармхимии.
   Цыпляков выглянул на разведку, удивлённый временно возникшей тишиной в комнате соседей. Одна его щека, на которой он лежал на подушке, приобрела красный оттенок. Даже при осторожном открытии двери несмазанные петли тревожно заскрипели.
   Охламонов повернул лицо на скрип двери, увидел Цыплякова с красной залежалой щекой и всколоченными волосами. Нет, читатель, он увидел двух Цыпляковых с двумя красными щёками и волосами дыбом. Он погрозил им обоим пальцем в сугубо назидательных целях и продолжил писать перпендикулярно написанному ранее: - Также, из чисто хулиганских побуждений, Колобейников набил по мордам обоих Цыпляковых, мирно проживающих в соседней комнате нашего общежития.
   После этого Охламонов задумался, как ему подписать этот опус. Писать свою фамилию под таким сочинением очень не хотелось. После тяжёлой умственной работы он подписался: "Случайный свидетель событий Охламонов".
   Охламонов с удовлетворением осмотрел исписанный страшными каракулями мятый лист учебника. Прочтение его могло считаться честью для специалиста дешифратора. Но Охламонов этого не замечал. На его разбитых губах играла довольная улыбка. Его совесть была чиста. Ведь вот как много значит для простого советского человека его совесть!
   А за окном медленно падал лёгкий пушистый снежок. Его не касались события, происходившие в этот момент в общежитии.
   Было 4.14 ночи. Охламонов спал с блаженной улыбкой юродивого, лёжа на полу, положив голову на разбитую тарелку с остатками лапши. В далеко откинутой правой руке он сжимал исписанный лист мятой бумаги.
   Застонал во сне Загребухин и стал что-то быстро говорить на латинском языке. Цыпляков напряг слух: Miscae fiant pulvis. Da tales dosis N 20 и совершенно автоматически перевёл: "Смешай, чтобы образовался порошок, дай такие дозы числом двадцать". После латинской рецептуры пошёл пересказ английского текста "Открытие радия", который Загребухин должен был сдавать повторно на отработке. Во сне Загребухин пересказывал текст намного лучше, чем наяву.
   Конца текста Цыпляков уже не слышал, он спал. Но это был ещё не совсем настоящий сон, а только глубокое преддверие его.
   Цыпляков внезапно проснулся от приступов удушья. В темноте ему приветливо мигал огонёк сигареты "Прима", которую энергично сосал в кровати Пётр. Со сна Цыплякову показалось, что темнота ночи - это такой густой дым, а он угорает.
   Цыпляков закричал изо всей силы, слабым ото сна голосом, замахал ватными, обессиленными руками на Петра, разгоняя душащий его вонючий дым сигареты последнего класса. Пётр, ничуть не смущаясь, стряхнул пепел на пол. Затем бросил в темноту комнаты окурок, давший при падении на пол сноп красивых ярких искр. Не отвечая на слабый крик задыхающегося Цыплякова, Пётр спокойно отвернулся от него к тёплой батарее.
   Дым постепенно расходился. Через десять минут сквозняк вытянул последние его остатки. В комнате опять стало морозно и свежо. Теперь никто бы не посмел утверждать, что пятнадцать минут назад тут было как на смолокурне во время пожара.
   Можно сказать, что все обитатели этажа успокоились, большинство спало.
  

ВТОРНИК

День третий

  
   Не успел Цыпляков забыться коротким сном, как ровно в 6.00 радио громко заиграло гимн СССР. Цыпляков моментально вскочил, как будто ждал этой минуты очень давно, набросился на радио, выдернул шнур из розетки. Эту операцию он проделал машинально, не просыпаясь, не отдавая себе отчёта в происходящем.
   В 9.00, как показалось Цыплякову, над самым его ухом, затрещал будильник. Цыпляков беспомощно шарил руками вокруг себя, отыскивая будильник, чтобы прекратить этот ужасный звон. Будильник звенел около Загребухина. Как только будильник перестал трещать, Цыпляков автоматически отключился вместе с ним. В таких случаях по будильнику мог встать только Болеслав Загребухин. Так он выполнял роль живого будильника для Владимира Цыплякова.
   Загребухин встал с постели, протёр руками глаза, разлепил веки. Потом сделал несколько упражнений на тренировку брюшного пресса, включил молчавшее радио. Оно тут же и сообщило приятную новость: "...продолжаются кровопролитные бои на ирано-иракском фронте..." Цыпляков услышал новость, открыл глаза, в голове одна мысль: "Неужели уже утро? Ведь только лёг в кровать и глаза закрыл, как вставать, если ещё и не спал?!"
   - Будешь сегодня вставать? - дружелюбно поинтересовался у него Загребухин, увидев, что Цыпляков уже частично очнулся от обуявшего его сна.
   - Опять уже сегодня! Сколько там уже? - без малейшего интереса спросил Цыпляков, плотнее укрываясь одеялом, с накинутым на него пальто.
   - Уже, милейший Владимир, 9.07. Скоро лекция по биохимии.
   - Хоть пять минут полежу ещё, а то страшно как спать хочется!
   - Смотри, опоздаешь на занятия, а там разговор короткий! У нас долго разбираться не будут, сразу строгие меры примут.
   В 9.30 Цыпляков напрягся и встал. Радио сообщило: "Механизаторы колхоза "В последний путь" Заболотного района приготовили свою технику к выходу в поля на 79,87% и уже почти готовы..."
   - Как хорошо, что сегодня ко второй паре!
   Цыпляков окончательно пришёл в себя, прополоскав своё лицо в холодной воде несколько раз. Когда онемели от холода руки и кожа лица, Цыпляков стал чувствовать себя совершенно бодрым и готовым к любым новым испытаниям и занятиям любой передовой наукой. Однако к первой паре его сегодня не поднял бы и извечный страх перед деканатом.
   Владимир снова подошёл к умывальнику, достал из шкафчика зубную пасту, выдавил её остаток на щётку. Непонимающе посмотрел на календарь прошлого года, по которому привычно продолжал ориентироваться в этом году.
   - Да, что-то быстро кончился тюбик! - размышлял он, чистя зубы. - Интересно, кто же это мог пользоваться моей пастой?
   Тут Цыпляков прикинул, что срок эксплуатации тюбика сократился в два раза. Из чего он сделал вывод, что злоумышленник был один.
   Пользоваться тюбиком мог только обитатель данной секции, поэтому всех остальных соседей по этажу Цыпляков автоматически отбрасывал. В том числе и Говорова, который жил на другом этаже. Кроме того, по одному из параграфов "закона гор", который проповедовал Говоров, чистить зубы было делом необязательным.
   - Так, я автоматически отпадаю, Загребухин на такое дело не пойдёт, у него даже чайник личный, не говоря уже о ложках и вилках. Пётр встаёт так поздно, что добежать в институт к началу занятий для него всегда проблема. Тут уж не до зубов и пасты! А вечером он почти всегда на работе, тем более ему не до личной гигиены. Руконогов имеет свою зубную пасту, дорогую импортную. Не будет же Руконогов использовать мой "Поморин", если у него есть свой сирийский "Колинос"! Поэтому можно смело отбросить Ивана Руконогова. Остаётся один Охламонов. Вот кому моя зубная паста покою не давала! А вроде культурный и интеллигентный человек, не из горла пьёт, не из пустой консервной банки, а из кружки. А может, в этом и есть великий принцип коллективизма, да и смысл подступающего к нам коммунизма? - подумал Цыпляков. - Надо будет спросить об этом Говорова.
   Пока вопрос о подступлении прогрессивного нового окончательно не решился, Цыпляков решил предпринять соответствующие шаги, чтобы паста не соблазняла Охламонова далее. Новый тюбик пасты он спрятал глубоко в своей тумбочке, твердо зная, что туда залезает из посторонних только Говоров, когда подкидывает свои припасы на временное хранение. Или когда иногда подбрасывает свой мусор навечно.
   Тут мысли Цыплякова о проблеме зубной пасты прервались, так как в секцию чинно вошёл Иван Руконогов, проведший ночь совсем не там, где было положено по штатному расписанию общежития.
   Его глазам предстало печальное зрелище. Всё в комнате, что можно было перевернуть, было перевёрнуто. По всей комнате валялись стулья, две тумбочки, одежда, тарелки и ложки с вилками. Кровати также не избежали общей участи. Посреди этого великолепия развалился с головой в тарелке с лапшой сам главный виновник самопогрома, Андрей Охламонов.
   Руконогов только рот открыл от удивления. Так и простоял с открытым ртом с минуту, осмысляя, что бы сие значило. Давно такого он не видел! Только в фильмах о войне, когда показывали разбитый подлым фашистским противником славный город Сталинград. Вот тебе и отлучился всего на одну ночь! А тут сразу такой погром! В комнату страшно заходить, можно было сразу испачкать ноги в остатках трапезы.
   Потом Руконогов сильно опечалился, но громко плакать на всю секцию не стал, это естественное состояние душевной слабости и обиды у него быстро прошло.
   Следующей стадией реакции на печальную картину в комнате стало сильное озлобление на главного героя погрома. В том, что были и другие герои, Руконогов не сомневался, осмотрев остатки трапезы на перевёрнутых тарелках и подсчитав количество оставшихся пустых бутылок. Да и не стал бы Охламонов пить один, без тёплой душевной компании старых друзей. Не был он запойным алкоголиком. А был он замечательным и душевным компанейским человеком, к которому периодически тянулись друзья со всего института, других институтов города, несоюзная молодёжь.
   Для начала Руконогов попытался пробудить к активной жизни самого Охламонова, чтобы потребовать от него детального, точного отчёта о происшедшем погроме. Крики, угрозы и оскорбления, пинки и пощёчины в этом деле совсем не помогали.
   - Не буди человека, он только вернулся с час назад и лёг спать! - сказал вышедший на крики и оскорбления Загребухин, широко известный на курсе как защитник прав пострадавшего по любой причине и вовсе без оной.
   - Ну, уж нет! Пусть встаёт и объяснится! Что тут произошло?
   - Так-то он вам встанет, да ещё сразу и объяснится! Ждите! - ухмыльнулся Загребухин, поправляя галстук на костюме перед зеркалом, причёсывая голову элегантными движениями рук, разглядывая некоторые оставшиеся небритости. - Он уже сам забыл, что тут вчера с ним было. Завтра он придёт в себя и расскажет, как случайно припал к источнику со знаниями, да отравился до полной потери сознания, от чрезмерной дозы оных. А я так скажу, не дожидаясь, когда он проснётся для детального отчёта по разбитым предметам утвари, - произошёл тут полный дебош и аморалес в ночное время, со всеобъемлющим рукоприкладством к подвернувшимся под ноги приглашённым друзьям. Для этого его и будить не надо, тут и так всё понятно.
   - Он так тяжело двойную отработку по фармхимии переживает! Попробуй его опрыскать холодной водой, может, он очнётся для отчёта! - посоветовал Цыпляков с перемазанной зубной пастой физиономией, выглядывая с любопытством из ванной на разговаривающих о тяжёлой судьбе валяющегося на полу студента.
   - Так чего же её переживать, отработку эту, её отрабатывать надо срочно. Да и не таким удивительным способом!
   Но и холодная вода не оказала желаемого воздействия на спящего двойного отработчика. Охламонов продолжал лежать полуодетый на полу, в луже воды, среди живописно разбросанных предметов быта и обстановки.
   Руконогов с брезгливым выражением на лице вырвал из руки Охламонова листок с каракулями.
   - Глаза бы мои на это всё не смотрели! Вот гад, он ещё и мой учебник порвал, скотина! - с этими словами Руконогов ещё раз пнул Охламонова ногой, разрывая злополучный титульный листок на мелкие кусочки. Кусочки он бросил на Охламонова, увеличивая энтропию в комнате.
   - Как очнётся, так пусть сам за собой и убирает!
   Потом Иван случайно глянул на потолок своей комнаты и зашёлся в новом потоке разнообразной ругани: - Вот мерзавцы, чем это они потолок так загадили, чем он им во время праздника помешал? Никак я этого не пойму! Хорошо, что стекло вместе с рамой не высадили! Я понимаю, собрались, выпили, закусили, спели пару-тройку песен. Потом разбили гитару от избытка счастья и распирающих друг друга острых интернациональных чувств. Но зачем же потолок недоеденными отходами мазать? Кто их лапшу к потолку клеить подучил? Какая такая сволочь или зараза? И как они туда забрались, какая сила их туда затащила, кто из них руки о потолок вытер? Вот этот ухарь! - и добавил другие качественные эпитеты, отрицательно характеризующие выходки "ухаря" от лица всей комсомольской организации института.
   Болеслав тотчас защитил несчастного спящего "ухаря", иронично про себя посмеиваясь:
   - Это он тараканов на потолке случайными продуктами бил.
   Руконогов вышел из комнаты, аккуратно вытер ноги о коврик, оставляя за собой на коврике следы от лапши, других налипших продуктов, закрыл за собой дверь на ключ.
   - А когда он очнётся? - полюбопытствовал у него Цыпляков, вытирая своё лицо после умывания без полотенца.
   - Думаю, что суток ему на это вполне хватит. Дольше он в воде на лапше не пролежит, это не на сухой подушке в тёплой кровати под одеялом лежать.
   Руконогов спрятал ключ в карман.
   Цыпляков вернулся в комнату. За столом уже сидел полностью одетый и готовый к любым новым занятиям, испытаниям и подвигам Алексей Говоров в пальто и шапке. Кто-то из студентов успел разбудить его к занятиям вовремя, не дожидаясь выхода на занятия Цыплякова.
   Говоров выспался хорошо. На его лице не было заметно последствий, или же глубоких следов от вчерашней отработки Охламонова. Крики, топот и другие разнообразные звуки и низкочастотные колебания, издаваемые в избытке Охламоновым с друзьями, отмечающими отработку почти всю ночь, до первого этажа почти не долетали.
   В эти последние напряжённые минуты перед занятиями Алексей сосредоточенно изучал учебник "Аптечная технология лекарств" и автоматически жевал сахар, забрасывая его в рот прямо горстями, так как ложки были спрятаны со вчерашнего вечера и ещё не доставались.
   Это заменяло ему первый завтрак. Тем более, что второго завтрака могло и не быть вообще, вместе с обедом. Всякое случалось, могли перекинуть на какие-нибудь общественно-полезные работы по линии деканата после занятий в воспитательных, практических, бытовых или каких-либо иных целях.
   - Мы не опаздываем? - спросил его Цыпляков, размазывая по губам остатки зубной пасты рукавом рубашки. До зеркала идти было далеко, целых четыре метра. Поэтому на занятия Цыпляков отправился с большой полосой от зубной пасты около уха, вроде индейца, вышедшего на тропу войны со знаниями. Когда он опаздывал на занятия, то частенько использовал рукав рубашки в качестве суррогатного полотенца.
   - Нет! - ответил Говоров, шелестя страницами учебника, мельком взглянув на свои часы.
   В это время Загребухин надел пальто, шапку и вышел из секции бодрой походкой тренирующегося спортсмена. Он пошёл на занятия пешком, дожёвывая на ходу пряник с мёдом.
   - А теперь?
   - Через три минуты будем опаздывать!
   - Тогда буди Петра!
   - Сейчас, вот только дочитаю, тут интересная реакция. Смотри Цыпляков, изучается состав растворов ЭДТА как функция рН! Вот как здорово! Молодцы ребята, до чего додумались! Кто бы и подумать мог! Это сложнее, чем лапшу на потолок сушить вешать.
   Оказывается, Говоров параллельно заглядывал в учебник по "Аналитической химии", который остался в комнате по неизвестной причине с прошлого года, и в котором, после сдачи экзамена на пять, он смог открыть для себя ещё много интересного. Учебники в конце года полагалось сдавать в библиотеку. Без этого не выдавали учебники на новый учебный год. Если учебник пропадал, за него полагалось платить огромный штраф. Поэтому откуда брались учебники прошлых лет, было загадкой. Это было одно из непонятных метафизических проявлений в жизни друзей и общей загадкой их комнаты.
   Началась обычная волокита с подъёмом Петра.
   Тощий и голодный Цыпляков пытался силой вытолкнуть жилистого Петра из кровати на пол. Но сил на выталкивание опытного, тренированного спортсмена ему явно не хватало.
   Тогда он просто попытался перевернуть кровать вместе с Петром.
   Пётр активно сопротивлялся подъёму во сне, вцепившись мёртвой хваткой в тёплую батарею отопления, одновременно он вжимался в кровать всем телом, чтобы предотвратить её опрокидывание. Глаз при этом он не открывал. И не внимал настойчивым просьбам Говорова, нудно и совсем неинтересно проповедующего от стола, с набитым сахаром ртом, идеи подъёма на занятия, сразу с двумя учебниками в руках.
   Только страшная угроза потенциального зачёта по фармхимии подняла его ото сна, оторвала от кровати с тёплой батареей. Говоров попросту обманул его, сказав, что зачёт будет сегодня, ровно через час. Всё равно в таком полусонном состоянии Пётр не смог отделить истины от вымысла Говорова. По этой причине друзья опять стали опаздывать на занятия.
   В 9.45 Говоров с Цыпляковым покинули комнату, оставив Петра за починкой брюк. Теперь, по дороге к автобусу, друзья размышляли, а не старые ли брюки со швабры взялся починять Петр по рассеянности. Так как в себя он ещё окончательно не пришёл, умываться холодной водой предпочитал ходить уже одетым. А полностью прояснить его замутнённое сознание после сна можно было только ушатом холодной воды.
   Цыпляков предложил на спор вернуться, и доказать, что это старые брюки, снятые со швабры. Но Говоров припугнул его опозданием и деканатом.
   На этот раз им повезло. Подошёл пустой автобус. По дороге в институт Цыпляков вяло смотрел в тусклое окно автобуса на мелькающую там городскую природу.
   Природу он любил. Но знакомиться с ней ему было некогда. Всё время приходилось много учиться, заниматься общественной работой и сдавать отработки по разным предметам. Особенно досаждали многочисленные отработки по английскому языку.
   На лекцию добрались почти без приключений. Всякие мелочи - не в счёт.
   Некоторые студентки в лекционном зале имели непроспавшийся вид после тревожной ночи, организованной Охламоновым. Это были те, кто жил рядом или близко от секции наших друзей. Не все смогли развлечься бесплатным ночным концертом, тасканием тел группы друзей по коридорам, поиском родной комнаты Охламонова, оценить радость её находки, плясками по этому поводу.
   Лекция по биохимии была нужная, можно даже сказать большее - просто необходимая.
   На кафедре мирно сосуществовали две школы биохимиков. Одну школу возглавлял профессор, а другую - доцент кафедры. Между школами шёл научный спор, в котором, как известно всем из философии, рождается истина.
   Все преподаватели участвовали в этом споре, разделившись на две группы, включая ещё малолетнего аспиранта Мухинсона, который рьяно защищал своего маститого профессора от подлых нападок выскочки-доцента. Выскочка-доцент сплотил вокруг себя группу единомышленников, которая отстаивала своё мнение перед группой, возглавляемой профессором.
   В споре не участвовал только старший преподаватель кафедры, он занимал по отношению споривших позицию умудрённого жизнью арбитра, иногда примыкая то к одной, то к другой стороне. Из-за чего шёл этот спор, студенты уже не знали, а спрашивать боялись. Попадёшь под горячую руку, зачёт не поставят.
   Говоров подозревал, что о причине спора забыли сами преподаватели, но это не снижало остроты в отношениях между спорящими биохимиками.
   Загребухин доказывал друзьям, что на кафедре это сложилось исторически, поэтому не нужно искать причин происходящего, а надо только приспособиться к следствиям спора.
   Цыпляков ничего не считал, но учить две биохимии вместо одной ему было тяжело, если не сказать, что почти невозможно. Мысли у Цыплякова от этого постоянно путались, материал забывался. А описывать одно явление по-разному, с позиций двух школ биохимиков, ему не представлялось возможным. Поэтому он предпочитал пользоваться шпаргалками, которые изготовлял к экзамену Говоров в двух вариантах: для ответа школе профессора и школе доцента. Смотря к кому попадёшься на экзамен.
   Спор между двумя школами шёл везде: на заседаниях кафедры, в ректорате, деканате, на учёном совете, на экзаменах. Что было хорошо для профессора, отрицалось доцентом, и наоборот. Временами дело доходило до прямого рукоприкладства.
   Иногда студенты старших курсов рассказывали, как сдавали экзамены на кафедре. Профессор выбросил в открытую форточку на снег зачётку студента, который осмелился отвечать на экзамене, используя материал лекций доцента. Зачётку потом не нашли. Хотя бедняга с лечебного факультета перерыл весь снег под окном аудитории, где принимали экзамен, голыми руками. Пришлось дубликат зачётки выписывать. Поэтому студенты с неослабевающим вниманием следили за ходом борьбы на кафедре. Кто кого? От этого зависело, по каким материалам готовиться к занятиям и экзамену.
   Сам читающий лекции доцент спрашивал на занятиях только по материалу своих лекций. На отвечающих, которые в своих ответах ссылались на учебник, он смотрел как на личных врагов. А иметь личного врага с учёной степенью студенту очень неприятно.
   Доцент объяснял, что учебник уже устарел, и, что многие процессы в клетке протекают иначе, чем предполагалось в то далёкое время, когда учебник только писался. То время было всего 6-7 лет тому назад. А для вечно непроспавшегося Владимира Цыплякова это было вообще как вчера вечером. При этом доцент сообщал, что опирается в своих лекциях на свои данные, и данные других прогрессивных ученых, фамилии которых ничего не говорили равнодушным к прогрессу в своей массе студентам.
   Цыпляков достал тетрадь и ручку, чтобы писать лекцию по биохимии. На этот раз ручка оказалась на месте, а не в консервной банке. Печально отметить, но она ему не понадобилась. Ибо вместе с лектором в зал вошёл бодрой походкой сам декан. Даже не вошёл, а прямо таки бодро вбежал. Он громко крикнул зычным голосом в зал, в котором студенты уже развернули тетради, заняли предстартовые позиции к записи лекции:
   - Мужчины, собраться у входа!
   Сорок лет назад таким голосом вызывали добровольцев первыми подняться в атаку на вражеский пулемёт, стреляющий из глубокого дзота. Или закрыть амбразуру дота своим телом, за неимением дорогостоящих гранат. По этому приказу 12 представителей мужского пола, собрав свои вещи, сбились в беспомощную толпу у дверей лекционного зала.
   Декан осмотрел своих мужчин пристальным, критическим взглядом старого вожака стаи. Трое мужчин восстановились на наш курс за время учёбы, отслужив срочную службу в Советской Армии. До этого они вынуждены были покинуть наш институт в силу разнообразных непреодолимых причин, мешающих их учёбе. Которые они создали сами себе вместе с деканатом.
   - Так, орлы, сейчас институту подвезут лес, надо будет разгрузить. Институт надеется, институт требует! Институт ждёт!
   Декан ещё раз внимательно вгляделся в нестройные колеблющиеся ряды толкающихся мужчин курса. Видимо, он хотел определить, насколько его формулировка соответствовала реальности.
   Алексей Говоров, со своей стороны, тоже пристально всматривался и внимательно вслушивался в краткую речь декана перед питомцами. Он всё время нетерпеливо ждал, когда же рассерженный бестолковостью студентов мужского пола, декан в порядке строгой партийной дисциплины повторит экстравагантную выходку Никиты Сергеевича Хрущёва: снимет с ноги башмак, крепко ударит им по кафедре, сбивая грязь, пыль, графин с водой и стаканом, после чего пообещает показать Кузькину мать и её старшего сына всем вместе и каждому отдельно. Но декан всё время злостно нарушал строгую партийную дисциплину, игнорировал личный пример своего Генерального секретаря, и башмаком лихорадочно по кафедре не бил, крепился от повторения легендарного подвига изо всех сил. А вот с Кузькиной матерью он познакомил уже многих из присутствующих. Да так мудро и ловко, что многие ещё не и знали, что уже давно с ней лично знакомы.
   Пока Говоров и декан дружно всматривались в обстановку, остальные орлы только зевали в ответ, переминаясь с ноги на ногу. Некоторые прикрывали рот руками от зевков, некоторые демонстрировали зев и зубы товарищам. Цыпляков, по дельному совету однокурсников, оттирал лицо и уши от въевшейся в них зубной пасты, которая засохла намертво, и просто так не оттиралась.
   - Лесовоз это не так уж и плохо. Вот грузить машину мусором - это хуже будет, хорошо, что сегодня нас миновала чаша сия, - шепнул Говоров. - При разгрузке лесовоза можно размяться, а какой приятный запах от брёвен! Как будто в лесу побывал. Я ведь уже не первый лесовоз разгружаю!
   Говоров был сторонником передовой теории чередования физического труда с умственным. Эту теорию вместе с рассказами о наступающем коммунизме вовсю проповедовали на кафедре философии. Умственного труда Алексею всегда хватало, а вот физического нет, чтобы поддерживать в себе хорошую спортивную форму стрелка - штангиста, полутораразрядника. По одному из этих видов спорта он имел второй разряд, а по другому смог достичь только третьего. Поэтому в спорах оппонирующий Загребухин иногда называл Говорова полутораразрядником, с целью вывести его из спокойного состояния.
   - А мне разминаться не надо, я и так здоровьем обижен, - шёпотом же ответил Говорову Цыпляков.
   Предложение декана было принято в массе студентов мужского пола без особого энтузиазма. Но спорить с деканом было бесполезно, почти как с Родиной. Кто же будучи в здравом уме с Родиной спорить будет? Таких среди нас не училось!
   Только Руконогов выказал некоторое недовольство своему вожаку:
   - Так мне в лакированных ботинках и новой кожаной куртке брёвна разгружать? Я ведь по Вашему приказу, Корней Валерианович, на занятия как на праздник, во всём самом лучшем прихожу!
   - Ладно, кто живёт близко, пусть сходит быстро переоденется! - смилостивился декан, только чтобы не противоречить самому себе в своих цитатах, приказах, устных распоряжениях.
   - А кому нечего переодевать? - спросил по наивности Цыпляков у декана.
   Это декана здорово обозлило.
   - Я с вами не в бирюльки пришёл играть, взрослые люди уже, скоро будете руководителями аптечных учреждений. Понимать должны, пришли брёвна, значит надо разгрузить! И без этих всяких разговоров в пользу бедных, нищих, сирых и убогих. Задача поставлена, задача должна быть выполнена в срок и на оценку отлично! Где Охламонов?
   - Да приболел, кажется. И лицо у него сильно от насморка опухло.
   - Смотрите у меня, я о вас всё знаю, а чего не знаю, так узнаю! - не то в шутку, не то серьёзно сказал декан, грозя пальнем.
   Никогда не было понятно, то ли он шутит, то ли говорит серьёзно. Боже упаси спорить или шутить с деканом!
   Как-то был такой случай в жизни декана. Было это давно, в славные времена написания учебника по биохимии. Об этом случае ходили легенды, которые рассказывали только надёжным людям, да и то, тихим шёпотом, оглядываясь внимательно по сторонам.
   Жил тогда декан в общежитии, квартиры ещё не получил. Да и не деканом был он тогда, а простым доцентом на кафедре.
   И вот как-то варил декан на кухне общежития курицу. Хорошая была курица, домашняя, жирная, весьма крупная размером. И кулинаром декан был хорошим.
   Вкусно пахла курица на весь этаж. Но отвлёкся декан на минутку, сбегал в комнату за солью. Прибежал назад к кипящей кастрюле: незачем соль в кастрюлю бросать, один навар остался от курицы. Курица будто сама в форточку улетела.
   Но декан не был метафизиком. Декан был опытным марксистом, беззаветным ленинцем, парторгом кафедры. Он хорошо знал многие уроки марксизма, периодически учил марксизму других, активно помогал принимать экзамены по философии. Поэтому в добровольный полёт варёной курицы в форточку окна он вовсе не поверил. А сразу пробежался по комнатам, что рядом с кухней были, ожесточённо принюхиваясь, анализируя нисходящие и восходящие потоки воздуха, отыскивая запахи пропавшей курицы носом. Но своей замечательной курицы он не нашёл. Даже её запаха не осталось в воздушных потоках!
   Обиделся декан на наглых и голодных похитителей сильно. Счёл это дело почти политическим, направленным на подрыв всех главных устоев общества, в том числе против лично своих. Этим аморальным поступком неизвестный подлый преступник цинично надругался над всеми революционными завоеваниями трудящихся, над всей нашей партией, от которой декан себя никогда не отделял.
   Надо отметить, что дело это в сессию было. На следующий день он экзамен принимал. И поставил всем сдававшим в этот день экзамен ребятам по двойке, всё принюхивался, от кого его специями пахнет. Как ни готовились ребята к экзамену, а получили пересдачу экзаменов, без права на стипендию.
   Давал декан уроки хорошие, запоминающиеся надолго. Однако не всегда полностью понятные окружающим его студентам. Особенно для тех студентов, кто в общежитии не жил, и не знал, что у декана за день до этого курица пропала. Но что самое интересное, на экзамене он про курицу ни у кого из студентов не спросил. Оставив многих в недоумении, отчего вдруг такая строгость при приёме экзамена.
   Хотя курица могла исчезнуть по воле ребят с другого курса. Или даже другого факультета. И почему зная предмет на четыре, ребята получили два? Тут можно вспомнить полное подтверждение происходящего в баснях Крылова, который устами своих героев выразил ещё одну меткую философскую мысль бытующей в институте современности: "У сильного всегда бессильный виноват".
   В этом интересном бытовом эпизоде своей личной кулинарной жизни декан пощадил женскую часть курса, как неспособную на такое подлое злодеяние по отношению к высокому начальству. Но так было не всегда. У декана в жизни было много разных эпизодов, как личных, так и общественных, как гастрономических, так и учебно-политических, да и чисто практических.
   Говоров часто думал, на чей счёт записал декан эту жирную курицу, в чьёй характеристике всплывёт этот столь противоречивый и диковинный случай его личной гастрономической жизни? Чью жизненную карьеру он может полностью загубить на корню? Ох, не зря Алексея Говорова, не имеющего к курице даже далёкого косвенного отношения, душили днями и ночами мрачные сомнения, отвлекая от важной научной деятельности, смелых экспериментов по поиску общеосадительных реактивов на алколоиды!
   Потому студенты и не знали, когда смеяться, а когда обижаться на своего шутника-декана. Впрочем, от юмора декана хотелось только плакать.
   - Интересно, как декан разговаривает с сотрудниками института, преподавателями, - размышлял Цыпляков, размашисто шагая с Говоровым к лесовозу в поредевшей компании студентов, из которой студенты по дороге рассыпались в разные стороны. - Нам он навязывает такой тон, который хочет, может, шутит, а может, нет. А студент должен отвечать правдиво, попробуй, пошути с нашим деканом. Был у нас один такой, так его после шутки с деканом отправили не на третий курс, а прямиком в Советскую Армию!
   - Я помогу тебе в этом разобраться, Владимир, если тебя интересует отношение декана к преподавателям. Будет свободное время, я тебе расскажу об этом на примере ассистента Сидоркина, только напомни мне, - Алексей Говоров, как всегда, был в курсе общественно-политической жизни института, часто держал руку на её лихорадочном пульсе.
   Студенты мужского пола дружно отправились на переодевание и разгрузку лесовоза, нетерпеливо ожидающего их во дворе института. А перед оставшейся напуганной женской частью курса выступил сам декан. Выступил он с пронзительной речью глубокого правдоискателя, борца с абортами и внематочной беременностью, всяческими беспорядками и грязью, как в самих институтских общежитиях, так и рядом с ними, по периметру городской окраины.
   Он довёл до сведения трепещущей женской части курса результаты своей внезапной вчерашней экспедиции в общежитие. Результаты были неприятные. Но не для декана, а для некоторых представителей женского пола, которые были застигнуты проверкой декана совершенно врасплох. Некоторых проверяемых сухой и рутинный, по своей сути, факт обычной проверки застиг прямо в полном неглиже.
   - Посетил я некоторые комнаты общежития, где проживают студенты вашего курса, и что я могу сказать вам теперь по этому поводу? Могу сказать только плохое, дорогие товарищи девчатки. Грязь, тараканы, беспорядок в тумбочках, на столах, под столами и кроватями. Кровати частью забыли застелить, бельё своё девушки по всей комнате разбросали. Такая ситуация почти везде. Одно хорошо, вшей из колхоза не привезли, тифа в этом году не будет. С этим я вас и поздравляю! Но мы будем менять ситуацию в корне, я вам это торжественно обещаю!
   Он чуть было не сказал по привычке "и торжественно клянусь", но вовремя остановился. Уж больно это походило на клятву малолетнего ленинца у пионерского костра, в момент первого вручения галстука, а поэтому абсолютно не подходило под его высокий социальный статус в институте.
   Что могли бы ответить студентки в своё оправдание, если бы не боялись ответить прямо, без последствий, ведущих вплоть до исключения? Что тараканов они специально не разводят, а администрация с ними не борется. Тараканов можно победить только объёдинёнными усилиями студентов и администрации, сделав дезинфекцию одномоментно по всему общежитию. Что никто визита дорогого товарища декана в общежитие не ждал, поэтому нижнее бельё убрать и не успели. А о своём визите декан никого предупредить не соизволил. Возможно, он даже специально спешил ревизовать внешний вид нижнего белья, его состояние и качество, для вынесения на всеобщее осуждение широкой общественности.
   А декан меж тем рассудительно продолжал обличения, тыча пальцем в охваченную отчаянием учащуюся массу, ожидающую неприятности и соответствующие организационные выводы:
   - Посмотрел я внимательно, что под кроватями хранится. Ничего хорошего там не хранится, кроме мусора, который надо еженедельно выносить, а не накапливать месяцами, для удивления проверок. Бельё нижнее очень грязное, заношенное, не ожидал я, что у вас на курсе такие неряхи живут и учатся. И то и другое у них одинаково плохо получается. А как же вы будете наводить должный фармпорядок в аптеках, на складах, если бельё своё постирать вовремя не можете? А?
   На самом деле декан искал под кроватями в женской комнате мужчин, которые могли спрятаться при его внезапном посещении. Больше им спрятаться было негде. Ванную и туалет проверяемой секции декан почтил своим тщательным осмотром самым первым делом, будучи опытным ревизором-ревизионистом, совершающим свои ревизорские набеги регулярно, но по скользящему графику, дабы полностью и окончательно запутать проверяемых.
   Читатель, а что хорошего должно храниться под женскими кроватями? Что может вызвать своим видом полное удовлетворение декана? Подумай хорошенько на досуге, читатель, если он у тебя есть!
   После таких душещипательных бесед о качестве и чистоте нижнего белья крепла дисциплина и улучшался шатающийся в разные стороны фармпорядок, так считал сам декан и некоторые ответственные лица в администрации института. Пропесоченные таким образом студентки становились в будущем прекрасными специалистами, которые теперь ясно осознавали роль санитарии, гигиены и состояния своего нижнего белья перед всем обществом, преподавателями, деканом, другим начальством, страной и прогрессивным человечеством всего мира. С этими критическими и глубокими по своей внутренней сути выступлениями декана будущие руководители получали ценнейший опыт руководства из рук самого декана, учились жизни на собственной практике, практике жизни своих подруг.
   Кроме мужчин, под кроватями мог находиться другой важный компромат - пустые или же полные бутылки со спиртосодержащими веществами. Так - то: с водкой, коньяком, вином, шампанским, наливками, просто пивом. В описываемой комнате так и случилось. Декан не застал кучки трусливо прижимающихся к стене, прячущихся мужчин, но извлёк на свет Божий пару бутылок от креплёного вина марки "Узбекистон". То, что мужчин не оказалось, сильно разочаровало декана. А вот находка бутылок, наоборот, сильно обрадовала и оживила его хмурое лицо, полное больших ожиданий от его разумной деятельности. Не зря он быстро поднимался на шестой этаж бегом, задыхаясь, крался незаметно вдоль стены, бил ноги, тёр подошвы! Ох не зря! Дорогой читатель, не заблуждайся, декан не хотел приватизировать студенческие бутылки "по Чубайсу", для сдачи их в палатку стеклотары. Не те тогда были времена, совсем не те! Не знали мы о существовании такого интересного человека в то время! Да и знать нам это не положено было. Нет, генеральная цель декана была иной. Он не собирал бутылок для сдачи, для дополнительного заработка таким экстравагантным способом. Ему его должностного оклада вполне хватало. Да и не будем мы залезать так глубоко в его жизнь и наличные деньги, которые он имел или получал, как он залезал в аналогичные студенческие проблемы.
   Раз были найдены пустые бутылки, то они когда-то были полными. Это декан быстро доказал студенткам, несмотря на их глухую пассивную защиту. Это была аксиома, которую не требовалось доказывать математически, хватило одного авторитета с апломбом. Пустые бутылки от вина в магазинах не продают, значит они были полными при продаже. А если они были полными, а теперь уже пустые, то их кто-то осушил. То есть перелил их содержимое в свой желудок каким-либо достаточно простым способом, не требующим сложных приборов, средств малой и большой механизации, рационализации, внедрения передовых технологий будущего. Эту манипуляцию всегда можно было легко совершить через посредство чашки, рюмки, бокала, стакана или самого бутылочного горлышка, в случае отсутствия всего ранее перечисленного.
   Это декан тоже быстро доказал студенткам, которые уже начали плакать дружным женским хором. Последнее обстоятельство декана не смутило. Он любил слушать песни женского хора. Наш институтский хор был самым голосистым в городе, всегда побеждал на межвузовских соревнованиях хоров. Теперь настал самый главный момент, объяснить плачущему на всю мощь женскому хору, что пить любое спиртное противопоказано студентам всех ВУЗов страны, а особенно студентам медицинских институтов. И не просто противопоказано, но и совершенно строго запрещено. А уж тем более в нашем институте, да на фармацевтическом факультете, вверенном ему под жесткий надзор самим советским государством, под расписку. Это доказательство было ещё проще, оно всегда имелось для такого случая в виде соответствующего документа.
   Декан достал замусоленный приказ, который носил с собой для таких целей, прочитал некоторые выдержки из него в такт мелодичного хорового плача коллектива комнаты.
   В приказе почти дословно перечислялись все пункты кодекса Строителя Коммунизма, давно забытого многими учащимися и гражданами нашей великой страны. По этому схоластическому приказу получалось, что студент, который временно проживал в общежитии института N X, категорически отказывается пить спиртное в любом виде и в любое время суток, сорить каким-либо способом на обитаемой площади и около неё, не грубить и не хамить декану, преподавателям, вахтёрше.
   Самый последний пункт модернизированного ректоратом и деканатом варианта Кодекса Строителя Коммунизма заканчивался обязательством всегда открывать дверь при первых признаках проверки в коридоре. В случае случайного нарушения одного из этих замечательных пунктов, счастливый строитель светлого будущего подвергался принудительному выселению с занимаемой жилплощади по собственному желанию. О чём имелась соответствующая запись в договоре о вселении.
   - Студентки Хмурая и Чмелёва, встаньте для осмотра и порицания общественностью курса! Как вы дожили до жизни такой? Как это могло получиться и получилось? И не говорите, что отмечали день рождения. Сколько дней его отмечать можно? Его отмечать надо только один день, и по-комсомольски, с народными песнями да плясками, выходом на субботник всем коллективом комнаты, а не пьянкой-гулянкой с мужиками. Вот так, девчатки, доигрались с алкоголем! С сегодняшнего дня вас выселяют из общежития, спешите выносить пожитки и учебники. Ну а если вы и дальше не исправитесь, будете продолжать пить по поводу и без повода, то администрация нашего института без жалости расстанется с вами навсегда. Всё, можете начинать лекцию, товарищ лектор.
   Когда декан произносил свою речь, клеймя гневным позором женскую часть курса, мужская команда, поднятая с тёплых, насиженных мест аудитории, вяло брела по снегу в разные стороны от института, разгружать прибывший лесовоз.
   Говоров приветствовал бредущую в нужном направлении часть мужской команды цитатой главного классика страны: - Верной дорогой бежите, товарищи! Не сбивайтесь с генерального курса и дальше, не падайте телом и духом! Так нам завещал великий Ленин!
   Бредущие в верном направлении по снегу бежать не хотели, и вяло отбрёхивались от подначек Алексея, называя его матёрым демагогом местного разлива. Говоров не успокоился на этом и попытался поднять настроение верно бредущих друзей другой старой шуткой, доставшейся ему в наследство в общей куче философских знаний:
   - Паяльников, ты по дороге с лекции хвост не потерял?
   - Нет! - с возмущением ответил Паяльников.
   - Тогда покажи его нам!
   Это вызвало новые шутки товарищей и негодование Паяльникова, отказавшегося публично показывать непотерянный хвост фармацевтической общественности.
   Часть мужской команды добрела, наконец, до лесовоза, покрытого снегом. Цыпляков тоже дошёл до лесовоза и оглянулся пересчитать группу дошедших.
   Из двенадцати человек к лесовозу дошло только четверо, включая его и любителя размять затёкшие плечи и застоявшийся язык Алексея Говорова.
   - А где остальные, Алексей?
   - Пошли переодеваться, Владимир!
   - А Абрикосов тоже пошёл на Магистральную улицу переодеваться?
   - Вряд ли он пошёл, туда надо полчаса троллейбусом ехать. Наверное, поехал на троллейбусе.
   - Ну, что стали? Лесовоза не видели? Давай, двое наверх, двое внизу! - закричал вышедший из - за лесовоза дядька с невероятно пышными усами до шеи.
   - Может, подождём остальных?
   - Некогда ждать! Мне ещё два рейса сделать сегодня надо. Простой в счёт института запишем! - торопил дядька с усами. Сам он свой лесовоз разгружать явно не собирался.
   - Наверное, это большой лесовозный начальник? - Цыпляков вопросительно взглянул на Говорова.
   - Владимир, это шофёр лесовоза. Слушай, если допустим простой лесовоза, и нашей администрации придётся за это платить, то разгневанный декан нас может запросто выкинуть из института за аморалку, повлёкшую за собой тяжелые денежные потери. Давай, лезь на лесовоз, будешь брёвна сбрасывать на землю!
   - А почему именно за аморалку? Я ведь только один раз в этом году пил, да и то лекарственную настойку от простуды!
   - Потому, что если ты сейчас же не разгрузишь лесовоз, то наше поведение полностью разойдётся с моралью строителя коммунизма, которого конфетой не корми, а дай поработать! По возможности - бесплатно. Ведь при коммунизме все работать бесплатно будут. А мы, студенты, передовая часть советской интеллигенции, которая помогает несознательной части нашего народа, то есть пролетариям, своим примером строить коммунизм! Так что от работы не отказывайся, себе дороже станет.
   Вспомни, как на кафедре истории КПСС всё время в пример приводят однократную работу В. И. Ленина с бревном на Красной площади Москвы. Вот и представь себе что я, временно, это вовсе не я, а дорогой товарищ Ленин, вождь всего мирового пролетариата. А ты - Феликс Эдмундович Дзержинский, его верный соратник и помощник во всех делах, и нас партия декретом Совнархоза отправила брёвна таскать, для должного примера несознательным студентам через семьдесят лет. Ведь кроме основной своей работы, по поимке воров, бандитов, соратников по каторгам, Феликс ещё подрабатывал наркомом путей сообщения, а поэтому иногда ночами разгружал вагоны с угольком, брёвнами, другими важными народнохозяйственными грузами.
   Тут на отлынивающего от работы Цыплякова закричали другие дошедшие до лесовоза работники из числа мобилизованных деканатом студентов: - Молчи, Цыпляков, да работай скорее, а то нас всех Северный полюс убирать отправят. Говорят, там в этом году много снега выпало, а айсбергами весь океан замусорило!
   И Цыпляков, которого всегда освобождали от колхозных работ по хлипкому состоянию здоровья, взлез на лесовоз.
   После первого поднятого им бревна у него потемнело в глазах. Он едва не свалился вместе с бревном на землю, на ожидающих бревна студентов. Снизу его бревно поддержал Говоров. После этого Говоров вынужден был тоже вскарабкаться на лесовоз в помощь Цыплякову.
   Дальше дело пошло немного лучше, но некоторые брёвна Цыпляков поднимал только после 5-6 попыток. Под неодобрительные крики дядьки, интенсивно размахивающего руками. Наверное, он проводил производственную гимнастику, пользуясь тем, что оторвал, наконец, руки от руля.
   - Ты что, не ел сегодня! - кричал дядька, грозно поводя усами, как таракан, примеряющийся к пищевым отходам в комнате друзей, стараясь этим вопросом ускорить деятельность Цыплякова.
   - Нет, не ел! - тяжело дыша, жадно хватая широко открытым ртом воздух, отвечал Цыпляков с лесовоза. - Даже томатного сока в столовой выпить не успел! Меня сразу сюда декан направил, прямо от лекции оторвал.
   - Эх, студенты! - дядька достал "Приму", закурил где-то в усах, выпустил оттуда сизый клуб дыма.
   Через 50 минут лесовоз был пуст. Говоров помог снять Цыплякова, сам спрыгнул следом. Пока его снимали с лесовоза, Цыпляков оценил и понял, насколько была трудна и тяжела работа у Феликса Эдмундовича Дзержинского. Далее работать Феликсом Эдмундовичем он не хотел категорически. Конспектирование лекций по биохимии стало привлекать его всё сильнее и сильнее своей привычностью, необходимостью и технической простотой.
   Цыпляков сидел на брёвнах, разглядывая испачканные пальто и брюки, измазанные в смоле и неравномерно присыпанные опилками. Где-то в ноге застряло несколько заноз, пробивших порванные брюки.
   Сидеть было приятно, но ещё больше хотелось лежать, прямо тут, у лесовоза, на брёвнах. Ложиться на землю было нельзя, это могло вызвать множество заболеваний.
   - Слушай, Алексей, давно тебя хочу спросить, пальто стирают?
   - Нет, Владимир, только сдают в химчистку.
   - Если я сдам пальто в химчистку, в чём же я тогда на занятия ходить буду?
   - Ну, куртку у кого напрокат возьмёшь. Вот у Петра есть лишняя, он давно её не носит. От белилки и цемента с мазутом её ототрёшь, если сможешь, да и носи себе на здоровье! Хоть весь год, она у него всё равно запасная.
   - Боюсь, в институт в куртке Петра не пустят, он в ней только на стройке работает, да на дачах по поздней осени.
   Лесовоз дал прощальный гудок отдыхающим на брёвнах, покидая институтский двор. Постепенно подошли переодевавшиеся. Стали тихонько, без окриков усатого и спешки, приводить в порядок сброшенные брёвна, укладывая их в ровный штабель.
   - Пойдём, Владимир, в буфет, перекусим. Мы своё дело уже сделали. Они тут уже без нас управятся. Чего нам зря на брёвнах сидеть, мешать их укладке в штабель?
   В гардеробе дежурные студенты дружно осмеяли верхнюю одежду соратников. Они сказали, что найти грязь зимой дело трудное, и надо обладать определённым талантом, чтобы так измазаться. Только преклоняясь перед этим талантом, они согласились принять пальто Цыплякова на временное хранение. При этом его не повесили на вешалку, как это делали с одеждой других студентов, а положили его на полу, в тихом уголке.
   Дежурные побоялись, что пальто Цыплякова может испачкать чью-либо нормальную одежду.
   В столовой подкрепились томатным соком, жареной рыбой с хлебом и рисом. Цыпляков потратил последние деньги. Да так и остались тут до конца лекции, обсасывая рыбные кости, ведя задушевный разговор о лесе, брёвнах и смысле жизни студента нашего института. Благо, что во время занятий мест в столовой было много, а мирной беседе соратников никто не мешал.
   - В чём наша ошибка? - спросил Цыпляков напрямик у Говорова, едва ворочая вилкой, как и языком. Он с ужасом представлял, как будет продолжать сегодняшнюю учёбу дальше, в таком неучебном состоянии с опилками на брюках, дрожащими руками и ногами, отсутствием нужных мыслей в голове.
   Говоров же ответил так, задумчиво искривляя и расправляя свою вилку, которая не выдержала таких грубых издевательств во время простого житейского разговора студентов, а потому не дожила до его конца, развалилась:
   - Я думаю, что для меня, человека здорового, разгрузка леса только на пользу. Плохо только то, что я так сильно перемазался. А вообще-то надо было поступить как все умные люди. Пойти переодеваться вместе со всеми, а то, что у нас переодевать нечего, так кто об этом знает! Вот тебе, с твоим здоровьем, разгружать лесовоз было бы не надо. Но сложились такие обстоятельства, что разгрузить лесовоз было просто необходимо. Иначе мы могли бы лишиться возможности получить диплом.
   - Что-то эти обстоятельства часто складываться стали в последнее время.
   - Это будет тебе хорошим уроком на будущее, Владимир. Тебе надо было вообще остаться на лекции, спрятаться на задних рядах среди женщин, а не ходить на разгрузку. Ничего, у тебя есть у кого учиться. Тебя окружает множество интересных, просто замечательных людей. Ты только внимательно смотри, как живу я, другие студенты, сотрудники института, преподаватели.
   Живи просто, чувствуй себя везде почти хозяином, как призывает нас официальная доктрина нашего общества. По возможности - нерадивым. Потому, что за излишнюю радивость и спросить могут строго.
   Вспомни слова песни, часто исполняемой, любимой всем нашим народом - "Человек проходит, как хозяин, необъятной Родины своей". Этой песней всё сказано. Она несёт в себе большую философскую нагрузку современности, выражает мысли и чаяния наших с тобой сограждан, современников, широких слоёв тружеников. Песня наглядно поясняет, что человек у нас в стране совсем не хозяин. Он только проходит, как хозяин, мимо всех тех беспорядков, которые кругом творятся. Ничего путного сделать он не может, кроме того, как пройти, да удивиться при этом. Руки у него коротки, исправлять что-либо. А, может, их у него уже укоротили, чтобы он только удивляться мог. Так что он только фантом хозяина. Проходить мимо Родины может только прохожий, а прохожий вряд ли является хозяином. Запомни, Владимир, настоящие хозяева пешком вокруг Родины, как нищие, не ходят, они на очень дорогих машинах по ней ездят, с большой охраной! Кроме того, как говаривал ещё Козьма Прутков в былые времена, нельзя объять необъятное. Да ещё вовсе не будучи хозяином. Да с укороченными руками! И сколько у Родины хозяев, и кто они - не наше с тобой дело, Владимир, не наше! Лучше этого не выяснять, поверь мне на слово. Нам бы кончить институт, отдохнуть от детства!
   Вот будет свободное время после занятий, я расскажу тебе о Сидоркине. Ты его знаешь, он у меня практические занятия на фармхимии принимает. И заодно у тебя в комнате куратором числится, хотя ещё ни разу внутрь не попал, с тобой не познакомился. А с брёвнами - так это вообще наша советская классика. Любил Владимир Ильич Ленин бревно по площади носить. Так и у нас с брёвнами развлекаться начальство любит. Я заметил такую интересную деталь: на одном субботнике носили брёвна со строительным мусором от одной ограды института до другой. А на следующем субботнике возвращали брёвна вместе с мусором назад, на прежнее место, под музыку и зовущие строить светлое будущее песни. Задору было много, радости да пустого энтузиазма. Просто эти брёвна носили уже другие группы студентов, которые на прошлом субботнике другим полезным делом занимались. Да, Владимир, нам пора, скоро аптечная технология начнётся.
   - Очень жаль, что лекцию не записали, придётся переписывать, а это значит, разбираться в чужом, незнакомом почерке. Да ещё кто списать даст!
   - Вот у Воробьёвой старшей и возьмёшь списать. Нечего просто так к ним шляться, давно пора по делу ходить, а то производишь на всех активистов на этаже впечатление праздношатающегося бездельника и тунеядца, поэтому о тебе такая молва по общежитию и деканату ходит! Если к её почерку привыкнешь, то он тебе чужим уже казаться не будет, будешь быстро лекции переписывать.
   - А не растеряли ли мы с тобой жалкий остаток знаний по аптечной технологии лекарств во время разгрузки брёвен? - поинтересовался Цыпляков, вспомнив, что едва успел глянуть в учебник по технологии. Какая-то великая нужда не дала ему вчера возможности познакомиться с ним более подробно, чтобы успешно отсидеть практическое занятие без заслуженной отработки.
   - Думаю, что нет. Древняя греческая и иная философия напоминает нам, суетливым современным людям, что нельзя потерять то, чего не имеешь. Нельзя потерять рога, не имея их. Запомни это хорошо, Владимир. Да технология, это и не наука даже, а неизвестно, что такое. Прикладной предмет, не имеющий своих законов, использующий законы основных наук, таких, как физика, химия, математика. Так что её учить, надо учить эти основополагающие науки! О чём пишут в серьёзных научных журналах, ты ведь знаешь, Владимир?
   Цыпляков совсем не знал, о чём сейчас пишут в научных фармацевтических журналах, он доедал хлеб всё ещё дрожащими после разгрузки брёвен руками.
   - Недавно я читал одну научную статью, про страны загнивающего Запада. Так там просто конкретно сообщили читателям, что процент лекарственных форм, изготовляемых в тамошних аптеках, крайне низок. И что он имеет полную тенденцию к сокращению. То есть lim стремится к нулю. Все лекарственные формы там скоро будут изготовляться только на крупных заводах. Всё это постепенно произойдёт и у нас в стране, вместе с охватывающим её прогрессом, идущим с Запада. Я имею данные статистики, которые подтверждают эту нарождающуюся тенденцию. Так что аптечная технология - это предмет вырождающийся, деградирующий. Будущее - не за ним.
   Стоит ли нам, в целом позитивным людям страны, стремящимся в светлое будущее, изучать деградирующий прямо на глазах атавизм? Мой осознанный и окончательный решительный ответ - этому атавизму наше твёрдое нет! - Говоров решительно поднялся, бросил на стол то, что осталось от несчастной вилки после обеда и обсуждения реалий, направился вон из приютившего их на короткое время гостеприимного буфета. За ним засеменил Цыпляков, еле переставляя ноги, оставляя после себя опилки и свежий запах соснового леса.
   Именно поэтому Алексей Говоров презирал технологию лекарств как пустую науку, не учил её сам, и не рекомендовал учить окружающим его товарищам. Тетрадей по технологии лекарств он не вёл из принципа. Он уважал только одну настоящую науку - химию, во всех её проявлениях и ипостасях.
   Занятия на кафедре аптечной технологии начались как всегда буднично, прозаически, с рассказа об очевидных достижениях социализма в нашей передовой стране.
   Цыпляков невнятно рассказал о кризисе в Центральной Америке, о кровопролитных боях на ирано-иракском фронте. Почему они кровопролитные, за что бьются, кого поддерживает и поддерживает ли СССР в этих боях, не знал никто в институте, включая самого ректора. Но о том, что бои идут, политинформаторы повторяли, как попугаи, вслед за радио, на каждой политинформации. Известно было лишь то, что обе стороны с большим успехом используют военную технику СССР. Который без особой на то рекламы наращивал её поставки сразу на два фронта, в понятных всем целях усиления общей борьбы с империализмом. Кто исполнял роль империализма в этом конфликте, никто не знал, а радио не уточняло. А спрашивать было политически опасно.
   Далее Владимир подробно сообщил о колхозниках загадочного колхоза, всегда готовых вывести технику на поля в декабре или в любое другое произвольное время, когда прикажут более компетентные товарищи из главного здания областного города. Хоть на Новый год, сразу за поздравлением Генерального секретаря с этим знаменательным событием.
   Все выслушали эти сообщения с удовлетворением, не особо вникая в суть происходящего с далёкими от лаборатории кафедры аптечной технологии колхозниками. Сейчас главными были не колхозники с полуразобранными тракторами и сеялками, а опрос преподавателем на выявление знаний по теме сегодняшнего занятия.
   Староста группы подкрепила рассказанное Цыпляковым аргументами и фактами, вплоть до количества тракторов, готовых пахать и сеять зимой, прямо по снегу, в дивный мороз с пургой.
   В целом политинформация выглядела подготовленной на должном высоком уровне, показала замечательную политическую подготовку студентов группы к будущей практической работе. Было только немного непонятно, то ли студенты после окончания института будут работать в сельском хозяйстве, то ли поставлять оружие Ирану с Ираком, чтобы война с империализмом не кончалась. Потом выясняли, почему нет Охламонова.
   Цыпляков воспринимал все окружающие его события как в тумане, эмоций практически не было. Думать о чём-либо конкретном было просто невозможно. Колени продолжали мелко дрожать даже когда, когда он сидел, или рассказывал об очередном трудовом подвиге колхозников.
   В результате устного опроса преподаватель аптечной технологии изобличила Цыплякова в полном незнании темы занятия, на котором он присутствовал. Тестовую часть контроля Цыпляков кое-как благополучно прошёл, используя на полную мощь последнее гениальное изобретение Алексея Говорова. А вот устный опрос представил Владимира в крайне неприглядном свете перед лицами отличниц группы, не говоря уже о самом преподавателе.
   - Вы, Цыпляков, хронически не готовитесь к занятиям! Какой же из Вас получится специалист-провизор? Надо Вас на поруки отдавать, Цыпляков!
   Цыпляков слабо сопротивлялся отдаче на поруки. Он знал, что эти так называемые "поруки" сразу закончатся приводом в деканат на короткую расправу:
   - Не надо меня на поруки! Я за занятие всё выучу и отвечу. Вот увидите, как в прошлый раз всё отвечу, только отработку не ставьте!
   Такая система занятий становилась у него привычной на кафедре аптечной технологии лекарств.
   Преподаватель аптечной технологии была женщиной доброй, что являлось редким исключением для недружного профессорско-преподавательского коллектива института. После нескольких мгновений раздумий она согласилась с просьбой Цыплякова, случайно увидев на его брюках опилки и пятна живицы:
   - Хорошо, к концу занятий я опрошу Вас, Цыпляков. Если Ваши знания будут удовлетворительны, то я исправлю Вашу оценку на удовлетворительную. А вот практику Вам придётся отрабатывать. Каждый должен иметь практические навыки по приготовлению микстур, это очень важно. Всем придётся столкнуться на практике с их изготовлением на месте работы, а поэтому все должны знать, как их готовить правильно. Непонятно, кто Вам, Цыпляков, готовиться к занятиям вне стен аудитории мешает. Перерыв!
   Цыпляков вышел в коридор встретиться и душевно поговорить с Говоровым, отдохнуть от двух типов опроса, которые в этот день он не смог выдержать, попытаться снять некоторую часть опилок с одежды. Полученная отработка вдохнула в него новые силы, столь важную жизненную энергию, стимулировала тягу к активной деятельности, познанию современной науки.
   - Я получил отработку, буду выпутываться. Но нужна твоя помощь, Алексей. Эх, не понимает наша преподавательница, что мне на занятия катастрофически времени не хватает, всё время спать хочется! А тут ещё кружки и общественная работа с политинформацией, да отработки проклятые изводят. Когда же покой?
   - Понятно, тебе нужны микстуры. Если я успею сдать их преподавателю, то принесу тебе! Вот о покое вслух нельзя. Покой - это наша далёкая мечта. Как метко говорит Пётр в редкие минуты философских раздумий: "Отдохнём в гробу"!
   - Спасибо за микстуры! Ты только успей уж побыстрее их сдать своему преподавателю! А я вот всё не могу в себя прийти после разгрузки лесовоза. Руки дрожат, плечи ломит, иду тихонько к тебе по коридору, а с меня труха да опилки на пол сыплются. Неужели это старость незаметно подкатила? Почему же так быстро? Мне кажется, что наша преподавательница решила, что я после жуткого перепоя, с такими трясущимися руками и ногами.
  
  
  
   131
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"