«Дневник воспоминаний» // 23.11.2024
        Когда память и разум изменяют,
        или Прогулка с мамой


        23.11.2024
        Года два-четыре назад читаю в «Живом журнале» на странице одной своей давней интернет-знакомой о подмеченном ею случае в автобусе (или в троллейбусе?). Сидит некая женщина в очень солидных годах, при этом аккуратно, почти изысканно, одетая и принаряженная, как очень даже знающая себе цену дама. Рядом с ней — какой-то незнакомый ей молодой мужчина средних лет, держащий в руках телефон (обычная сейчас картина) и что-то с ним (или в нём?) делающий — читающий или проглядывающий фотографии. Та женщина обращается к нему с полупросьбой-полутребованием убрать свой телефон, а то «он на неё действует». Ну там были ещё пара деталей, которые я уже не помню, помню только, что не особо значительные...
        «Нерадостная вещь — деменция», — вздыхает в конце этой небольшой записи-зарисовки авторша. «Господи! — думаю я, прочитав. — Да вы, Татьяна, настоящей-то деменции, похоже, и не видели...»

        Почти в тот же период как-то едем мы с мамой автобусе (так мы «гуляем»; у неё рефлекс — выйдя из дома и оказавшись возле ближайшей остановки, тут же сесть в автобус; обычно они так и гуляют было вдвоём с отцом, — где-то катаясь и выходя на нужных остановках, но в тот период иногда приходилось выходить с мамой и мне, чтобы отец мог остаться дома и чем-то спокойно заняться). Я что-то говорю — мама что-то отвечает. Я говорю: давай выйдем здесь, по парку погуляем, на реку посмотрим. Она жёстко и сухо отвечает: нет. (Ей надо просто ехать дальше, просто ехать, и всё). Иногда ещё мои какие-то фразы о чём-то и её ответы. Прямо напротив нас сидит женщина, точнее, получается, — мы перед ней. Она неотрывно смотрит на нас, слышит слова нашего скупого диалога, смотрит то на меня, то на маму, и вдруг очень сочувственно (чтó для меня даже и очень необычно — чаще бывает абсолютная глухота непонимания) глядит на меня, очень сочувственно, почти с состраданием, и говорит (опять же совершенно неожиданное для меня): «Как же вам трудно! Сколько же сил и терпения вам приходится иметь!..» А я, прямо с каким-то изумлением и совершенно искренне, отвечаю ей: «Да что вы! Это же — то, что вы сейчас видите, — такие пустяки, такая мелочь в сравнении с остальным. Тут-то, в этой ситуации, — и терпения моего не надо, пустяк какой...»

        «Деменция»... Прежде я и слова-то такого не знал. Да, наверно, не только я, — мы все не особо знали. А теперь приходится слышать его всё чаще, и я уже стал бояться его. Недавно идём по улице с Юлией Васильевной, матерью умершего тринадцать лет назад поэта Игоря Вавилова. Просто прогуливаемся, беседуем. Она позвонила, предложила встретиться, чтобы передать мне несколько номеров коми журнала «Войвыв кодзув», который, она знала, мне бывает нужен. У нас давно с ней простые, практически дружеские, отношения. И как я всегда боялся звонков с родительского телефона — хоть мать, хоть отец позвонит, — так всегда радовался-успокаивался: а-а, Юлия Васильевна!.. Она немногим и младше моих родителей, но голова её работает совершенно живо, так что беседовать с ней легко. Разговариваем о разном. В какой-то момент она, рассказывая о чём-то, вдруг не может припомнить чью-то фамилию или имя (для меня это — не смочь в нужный момент что-то вспомнить — увы, дело совершенно обычное). И, правда как бы полушутливо, вздыхает: «Вот, тоже деменция...» Я аж прямо взвинчиваюсь: «Юлия Васильевна! Зачем так говорите?! Не надо этого постоянно накликивать-притягивать. Вы бы лучше само это слово забыли раз и навсегда. А уж повторять его — точно не стоит». Ведь понятно же, что это обычная забывчивость (моё свойство прямо с детства), — и при чём тут это страшное и всё чаще мелькающее в человеческой среде слово?

        - - -

        С какого-то времени (сколько лет назад — три ли, пять ли — точно не могу сказать, так всё перемешано в голове) моя мама стала теряться. Не могла самостоятельно вернуться домой. Она тогда ещё и видела очень плохо, а если учесть, что и головы почти уже не было (а на что-то ведь — и была! чаще — как раз на то, на что не надо), то ситуация становилась очень тревожной. Обычно её потом приводил кто-то из знакомых (её многие знали ещё с того времени, когда она постоянно ходила в церковь и помогала-работала там), потом иногда — уже из незнакомых, но отзывчивых людей. Это когда она могла ещё правильно называть свой адрес. И главное — мы никогда не могли потом узнать, где вообще, в каких местах, она была.

        Однажды, где-то в конце сентября или начале октября 2020 года, я решился на очень нелёгкий для меня эксперимент. И отца предупредил. Сейчас, говорю, если мама опять начнёт уходить, я её удерживать уже не буду... Она часто порывалась уйти, потому что — это она почти со слезами доказывала — она «должна идти в поликлинику» (даром что на улице глубокая ночь) или «ей надо поехать на дачу» (даром что зима, кругом одни сугробы, а на дачу даже автобусы не ходят)... Сказал отцу, что, пока ещё не холодно на улице, дам ей выйти из дома, одной, а сам тихонько, чтоб она даже и не знала, буду идти за ней. Чтоб хотя бы узнать, как и где именно совершаются эти её прогулки — походы то «в поликлинику», то «на дачу», и, главное, — узнать, какова же вероятность вернуться.

        Мама оделась, вышла. Через некоторое время — и я за ней. Иду всё время сзади, на достаточном отдалении, чтоб она меня не видела, а если бы случайно обернулась, то не узнала бы, что это именно я. Как и ожидал, она дошла до их ближайшей автобусной остановки и села, как я и ожидал, в первый же подошедший автобус. Я зашёл через заднюю дверь, и — хорошо, места были, так что повезло сесть прямо за мамой. Она меня не видела, зато она была прямо передо мной, и я мог спокойно слышать, если она что-то кому-то говорила. Это был 17-й автобус, который потом идёт и через наш район Орбита, проходя совсем недалеко возле нашего дома. Сначала мама долго сидела спокойно (автобус её вообще обычно успокаивал — как бы говоря, что вот «мы едем, так что всё идёт как надо»). Когда автобус уже пришёл в Орбиту, свернул на улицу Малышева и проехал остановку «Телецентр», она спросила у кондукторши: «А далеко ещё до дачи?» Та ответила: «Мы до дач не идём, это городской автобус. А куда вам вообще надо? Может, лучше домой? Где вы живёте?» Мать ответила, что возле железнодорожного вокзала. Кондукторша ей говорит: «Мы сейчас идём в другую сторону. Вам тогда лучше на следующей остановке выйти, перейти улицу, а там вон — видите? — другая остановка. Там сядете в автобус, который идёт обратно в город».
        Тут должен сказать, что такой совет кондукторши показался мне не очень продуманным. Для «нормального» человека — да, нормальный совет, но здесь же она не могла не видеть, что случай-то несколько другой, даже сильно другой. Ведь, это я хорошо помню, она, когда мама ещё только села в автобус, даже деньги за проезд не стала у неё спрашивать — видела ведь, какой человек перед ней. А тут вдруг: выйдите, пойдите туда-то, пересядьте на такой-то...
        По идее-то, она могла бы сделать гораздо проще — проще и надёжней. Надо было сказать, что вот мы сейчас доедем до конечной, это уже скоро, а там повернём обратно, так что я вас потом возле вашего дома и высажу-подскажу. (А в идеале если, могла бы даже и попросить кого-то из выходящих потом на той же остановке: дескать, не сможете ли довести бабушку до её квартиры, а то что-то очень мало уверенности, что у неё это получится самой). Но скорее всего, раз она так не сделала, не догадалась, у этой кондукторши, лет пятидесяти с чем-то, просто не было большого опыта контактов с такими людьми. Потому что неотзывчивой или, тем более, равнодушной она мне никак не показалась. Но — сделала, как сделала. Искренне дав хороший совет и высадив маму на нужной остановке, где та могла пересесть на нужный автобус, и прямо показав ей ту остановку.

        Мама вышла и тут же направилась прямиком на противоположную сторону улицы в сторону показанной ей остановки. Пошла, даже не подумав глянуть, где же там есть пешеходный переход, не посмотрев на возможные светофоры (да и не разглядела бы, наверно), пошла сразу через дорогу, прямо через проезжую часть. А там как раз ещё и улица более широкая, чем везде, потому что как раз там специально расширена для остановки дачных автобусов (на ней маму и высадили), — поэтому переходить дольше. Но — мама идёт. Что делать? — иду за ней, тоже прямо поперёк улицы, с тревожным вниманием быстро оглядываясь вправо-влево на проезжающие машины, благо их в тот момент там было немного, и мы с мамой были им видны ещё издалека.
        Перешла мама дорогу, приближается к той остановке, что напротив, подходит и... взяв наискосок влево, проходит мимо неё. Ступает на тротуар и движется по нему в сторону 25-й школы, перед которой стоят танк и пушка (это в память о генерале Малышеве, в честь которого названа улица). Идёт вроде бы спокойно, я так же иду сзади. В какой-то момент она останавливает идущую навстречу молодую женщину и что-то у неё спрашивает. Вижу — та отвечает, что-то рукой показывает, объясняет. Говорит, пройдёте прямо до перекрёстка со следующей улицей (улицей Лыткина), перейдёте её, а там недалеко справа будет остановка 44-го автобуса, который как раз проходит в районе железнодорожного вокзала, так что там сядете на него и доедете. На этот момент мне пришлось быстренько встать за дерево — потому что я был довольно близко, и мама, если бы вдруг обернулась, могла бы меня увидеть. Мне это было не очень приятно, потому что понимал: скорее всего та женщина это моё движение заметила и могла подумать что-нибудь нехорошее. Вот не знаю точно, не могу сейчас со стопроцентной уверенностью вспомнить, но, кажется, после того как мама пошла дальше, я тоже быстренько обратился к той женщине и спросил, о чём они разговаривали. То есть, возможно (да и вероятнее всего), от неё и узнал про эти её объяснения-указания для мамы.
        Ну хорошо, потом та женщина пошла дальше своей дорогой, а я опять за мамой. Подойдя к перекрёстку, она перешла не прямо (как ей было советовано — перейти другую улицу, чтоб потом уже по ней пойти вправо), а — влево, к почте (то есть осталась на той же улице, только на другой её стороне), и направилась было вдоль неё ближе к телецентру. Ох-хо-хо, думаю... Вдруг вижу: сзади торопливо приближается та молодая женщина, которая ей только что объясняла дорогу, а потом было пошла дальше по своим делам. Видимо, оглядывалась и успела заметить, что мать свернула не туда, и забеспокоилась (не то оказалась поопытней насчёт подобных случаев, не то просто догадливей кондукторши). А кажется, ещё и в мою сторону глядела с подозрительностью и недоверием (я ведь продолжал «околачиваться позади той пожилой женщины»). В любом случае она, спасибо ей, просто взялась проводить маму и довела прямо до нужной остановки 44-го автобуса, сказав: «Вот здесь сядете». Кажется, я постарался сделать ей какие-то знаки глазами, чтоб она не боялась, не думала нехорошее. Только оставив маму на остановке, где уже были и другие люди, так что, возможно, сказав и им, что вот эту женщину надо обязательно посадить в автобус, она позволила себе уйти. Насколько помню, я опять успел подойти к ней и, видя её недоверие, — рассеять его, объяснив, что это моя мать, что уже не первый раз теряется и что мне нужно проверить, насколько надёжны её шансы благополучно вернуться, когда рядом никого из своих нет. Да, кажется, я тогда только к ней и обратился. А в первый раз — нет, просто слышал со стороны, а спрашивал было — ещё у какого-то мужчины, к кот... Нет, точно уже не могу вспомнить, столько всего уже понаперемешалось...

        Через какое-то время подошёл 44-й автобус, и мама в него села. Я — тоже, опять устроившись позади неё. Ехали спокойно. Мать сидела спокойно (вообще, и по улицам она тогда шла тоже спокойно, спокойно же обращаясь к прохожим, спрашивая дорогу). Когда потом уже свернули на Коммунистическую, за две остановки до дома, мама спрашивает у кондукторши: «Когда будет вокзал?» (их дом недалеко от вокзала). Та говорит: «Вам вокзал нужен?» Мать кивает: «Да». Кондукторша успокаивает: «Хорошо, я вам скажу, когда надо будет выходить». Подъезжаем к остановке «Парма» (за одну до «нашей»), мама встаёт, собирается выйти. Кондукторша её останавливает: «Нет, это ещё не ваша, ещё не вокзал», — усаживает маму обратно на место. На следующей маме надо выходить, но я уже начинаю опасаться, что кондукторша опять её остановит, полагая, что маме нужно на сам вокзал. Но тут повезло: как раз в тот момент кондукторша отошла на другой конец автобуса, отвлеклась, и мама за это время успела выйти. На своей остановке.
        Вышедши из автобуса, сразу стала переходить улицу, как это и нужно, чтоб пройти к их дому. Я успокаиваюсь.
        Ей осталось только обойти слева, со стороны гостиницы «Сыктывкар», пятиэтажный кирпичный дом, в котором когда-то жили композитор Прометей Чисталёв с женой, дружившие с моими родителями, а сразу за ним уже и дом самих родителей. Я облегчённо вздыхаю...


        Но... мама не заходит за него с левой стороны, она — поворачивает вправо и по уличному тротуару идёт вдоль этого дома в сторону вокзала, вновь удаляясь от своего дома.
        Что-то спрашивает (мне не слышно) у идущего навстречу молодого человека с бородой интеллектуала. Тот, на секунду остановившись, взмахивает рукой, показывая в сторону вокзала. Понятно: мама опять спросила, где вокзал (ведь она живёт «недалеко от вокзала»), а тот и показал ей, где этот вокзал, — вот он. Мама дальше. Я, опять упав духом, — за ней. Но она не доходит до конца улицы, направленной к вокзалу, а почему-то сворачивает во двор между двумя домами, последними домами на Коммунистической. В общем-то, это уже их район, дом-то её — рядом, но она идёт не в сторону дома. Просто бредёт по этому двору, пока, между другими домами, стоящими уже по улице Морозова, не выходит на эту улицу, идущую вдоль вокзала. И, как я понял, намеревается перейти её.
        К счастью, на этот раз уже не пошла наобум напрямки (там автомобильное движение очень сильное), а догадалась окликнуть молодого парня лет шестнадцати-семнадцати. Тот, уже было прошедший мимо, возвращается к ней, спрашивает. Мама показывает руками: дескать, нужно перейти на другую сторону, — может, поможете? Там проблема ещё не только в том, что движение сильное, но для пешеходов вообще переход неудобный — красный свет для них горит долго, и ждать приходится долго, а зелёный — совсем мало, так что пожилые люди почти никогда не успевают спокойно перейти. Возможно, мама об этом помнила, потому что они с отцом всякий месяц ходили в находящийся на той стороне улицы банк, чтобы получать пенсию, да и привычная остановка дачного автобуса у них была там же. И ведь парень этот — молодец какой, — хоть и спешил по своим делам, остановился, прождал с мамой, пока горит красный, перевёл её и только тогда отпустил (притом самому, чтобы пойти обратно, опять пришлось долго ждать зелёный).
        А мама, оставив слева здание с банком, проходит автобусную остановку, где они с отцом всегда садились, когда ехали на дачу (автобуса на тот момент там не было), и идёт вдоль корпуса самого вокзала. Народу там много, я могу подойди уже ближе, почти совсем вплотную, поэтому контролировать уже легче. Вот она спрашивает у кого-то, где вокзал? Тот недоумевающе разводит руками: да вот здесь. Мама идёт дальше. Уже пройдя здание вокзала, подходит к большому автобусу с незакрытыми дверями, стоящему на своей конечной остановке, что-то спрашивает у сидящего на ступеньке автобуса водителя (видимо, у него небольшой перерыв). Мне не слышно, но думаю, она спросила, не идёт ли этот автобус на дачу. Тот покачал головой: нет, дескать, этой городской автобус, 54-й, ни до каких дач не идёт.
        Потом она оборачивается, видит неподалёку милиционера и спрашивает у него, где вокзал? Тот, так же недоумевающе, отвечает: да здесь и вокзал, вот он. Но рядом с тем милиционером стояла одна женщина лет сорока или сорока пяти (они как раз вместе с милиционером и стояли курили, о чём-то разговаривая), которая, словно что-то почувствовав, обращается к маме: а вам, дескать, что нужно, что именно ищете? Та, видимо, ответила (точный ответ не помню), что вообще — ищет, как домой попасть. Тогда женщина эта (судя по внешнему виду, тамошняя работница — не то буфетчица, чудом сохранившаяся от советского времени, не то уборщица: одета не по-уличному, на одежде есть пятна, а по виду — словно, скажем так, иногда пьющая, при этом, впрочем, вполне себе энергичная, ну и, как видим, очень даже внимательная к людям и отзывчивая) говорит: «Нет, давайте-ка лучше я вас прямо до дома провожу». И пошла с мамой, повела её.

        Вот идут они вместе впереди меня, переходят улицу Морозова с северной стороны вокзала, а я в двух шагах от них сзади. Та женщина спрашивает: «На какой улице живёте?» Мама: «На Коммунистической». — «А дом какой?» Мама: «Восемьдесят три». — «Хорошо, пойдём». Сам дом та женщина не знает — спрашивает у прохожих, у молодой пары. Мужчина поглядел что-то в телефоне, потом показывает: вон на той стороне улицы, во дворах за тем-то домом. Хорошо, идут они дальше, переходят Коммунистическую и уже без особых проблем по тем же дворам, по которым мама только перед этим было и проходила, приближаются к этому дому номер 83. А я всё время сзади, во дворе уже малолюдно, и та женщина, вижу, замечает меня — какого-то странного мужика, всё время топчущего за ними по пятам. В какой-то момент даже напрямую ко мне оборачивается, я только как могу делаю ей знаки: ничего, дескать, ничего, — идите не бойтесь, — только, прижимаю палец к губам, меня не выдавайте. Она, явно видавшая виды, только плечами пожала: ну ладно. Подходя к нужному дому, женщина спрашивает: а подъезд который? какая квартира? Мать: «Восемьдесят три». Та кивает: хорошо. Смотрит номера над входными дверями, у одного из средних подъездов спрашивает: «Это ваш подъезд?» Мама кивает: «Да». Потом опять секундная заминка: выясняется, что у мамы ключей нет. Ну это не беда — та женщина подходит к домофону, набирает «83», и из той квартиры тут же, ничего не спрашивая, открывают. Ага, ясно, — пришли. Говорят друг другу до свидания, мама говорит спасибо и заходит в подъезд...

        Я в ту же секунду бросаюсь к входной двери и успеваю удержать её чуть приоткрытой, чтоб она не могла вновь замкнуться. Та женщина, ещё не успевшая повернуться и уйти, непонимающе глядит на меня. Я ей объясняю негромко: «Это моя мама. Это — не её подъезд». Та, кажется, сразу всё понимает. «Спасибо вам, — говорю, — огромное спасибо за отзывчивость и за то, что не пожалели своего времени на помощь. Простите за такой случай, ведь я мог бы взять у вас маму ещё тогда, у вокзала, но мне надо было узнать, как и что с ней бывает, когда никого из своих рядом нет». Она поняла, закивала, собралась уже уходить. И вдруг из подъезда слышен вскрик (а дверь я всё придерживаю незахлопнутой). Та женщина сразу кидается внутрь, в темноту подъезда, через полминуты выводит маму. Уже тоже волнуясь говорит, что та упала, спускаясь в темноте по ступенькам, ведущим к подвалу (к счастью, ушиблась не сильно, больше успела испугаться).

        Ну, теперь я уже всё равно «разоблачён» — мама стоит рядом, видит меня, наконец-то могу хоть закурить. Та женщина тоже не может сразу отойти, поэтому тоже закуривает. Не от нас отойти, а от новых неожиданных для неё впечатлений. Стоим, уже открыто (то есть я — уже открыто) с ней разговариваем, что-то рассказываю о нашем с родителями житье-бытье. Она всё видит, сочувствует. Спрашивает у мамы: «А муж-то у вас — дома?» Мама, лишь вначале на долю секунды успев удивиться моему неожиданному появлению, сейчас уже спокойно кивает в мою сторону: «А вот мой муж». А я показываю той женщине на один из соседних домов: вон в том доме она живёт, вон её подъезд, крайний справа (совершенно не похожий на тот подъезд, в который она зашла). Потом я, не зная как отблагодарить эту женщину, лишь протягиваю ей несколько конфет (они всегда у меня в кармане есть — для мамы), спрашиваю, как её имя, говорю спасибо и мы расходимся, я веду маму домой. Через пять минут мама уже дома.

        Ну «сдал» её отцу (тот встретил её чуть не со слезами — долго ведь ждать пришлось: а вдруг что-то случилось). А мама? Мама, собственно, уже и не помнила, что именно было. «Где была?» Пожимает плечами: «Где-то гуляла».
        Через несколько дней я сходил на вокзал, зашёл с рабочего входа в одно из помещений и спросил, не там ли работает такая-то женщина, которую зовут так-то и одетая примерно так-то. Ответили: да, здесь, но сегодня её не будет — выходной. Жаль, хотелось ей ещё раз спасибо сказать. Попросил передать ей взятую у родителей шоколадку, а сам надеялся потом ещё сигарет купить и занести ей — всё-таки хотелось эту отзывчивую душу ещё раз увидеть да спасибо сказать, но это уже не получилось — больно уж у меня нелёгкие дни шли, не до того уж было, не по возможностям. Жаль...

        23 ноября 2024