Этот корабль всегда думал о себе в женском роде: подводная лодка, черная касатка, Амфитрита, суб-Марина.
Экипаж называл лодку батоном за форму корпуса - она не обижалась. Ее мальчикам прощалось многое.
Прошитая от носа до винта сварочными шрамами, с воняющими гальюнами, толстая, нелепая, некрасивая. Oбтянутая, как чулком, акустической резиной. Немного кокетничающая с капитаном и сующая нос во все дела команды. Уверенная, что заменяет экипажу в рейде и маму, и жену, и любимую дикторшу центрального телевидения.
Обидчивая, подверженная меланхолии, мечтательница в душе.
Несущая вo чреве шестнадцать ядерных ракет с мощностью в сто килотонн на каждой боеголовке.
Кем была она в прошлой жизни? В каких бальных залах скользили по наборному паркету ее атласные башмачки? За долгие годы походов фантазерские закидоны лодки не смогли развеять ни стылая вода за бортом, ни вечный запах йода и соли, царящий над океаном, ни экстренные погружения, ни трехмесячная подледная темнота.
Работяга суб-Марина, никогда не бывавшая южнее Чукотского моря, не знавшая в жизни ничего, кроме учебных тревог, соленых шуток команды и муторных ремонтов в порту, воображала себя то скользящей по голубым теплым волнам бригантиной, которую освобождают из флибустьерского плена гардемарины флота ее величества, все как один красавцы в васильковых камзолах и красных шароварах. То хрупкой, беззащитной яхтой, плывущей бок о бок c грациозным круизным лайнером, обладателем семнадцати палуб и экипажем в белых с золотом парадных кителях. То боевой греческой триремой со сверкающим на солнце медным тараном и рядами бронзово-загорелых, мускулистых гребцов. А иногда, во время зимней хандры, и птицей чайкой, самозабвенно гадящей на всю эту красоту.
День, как всегда, выдался беспокойным. Некогда было присесть... Прилечь... Вздохнуть... Или как там отдыхают подводные лодки. Дел было много. Проверить содержание в воздухе водорода и углекислого газа, проследить, как помыл палубу безалаберный матрос Водохлебов, заглянуть в дизельный отсек, снять пробу с жаркого кокa Водолазова, не пересолил ли, посмотреть, отстиралось ли жирное пятно на рубашке офицера турбинной группы Водолейкина, с удовольствием вдохнуть запах любимого одеколона в каюте командира Водяного, а заодно убедиться, что он не забыл принять лекарство от давления.
Во вторую вахту сорвался сальник с первого ГОНа*, суб-Марина проконтролировала, как закрутили клапаны, и между делом - как починили ДУК**. Осталась недовольна. Задумалась, писать ли кляузу на боцмана Водкина. Решила подождать. Все же и к Водохлебову, и к Водолейкину, и к Водкину, уже не говоря об обожаемом Водяном, она относилась как одинокая тетка к любимым племянникам. Сроднилась за столько-то лет.
Когда остановилась передохнуть - от усердия закололо в обшивке на правом борту - в первый раз почувствовала чужое присутствие. Совсем легкое, словно прикосновение помады к женским губам. А потом услышала тихий хрипловатый голос. Еще подумала: лечиться надо, мерещится невесть что.
Но голос повторился:
- Эй, девушка, отзовитесь!
- Я вам не "эй", - оскорбилась лодка. - И вообще, вы еще под стол пешком ходили, когда я Северный полюс покоряла.
- Я и сейчас хожу, - хихикнул голос. - Хотелось бы с вами поговорить.
- Учтите, если вы aмериканский шпион, я вас сразу сдам, - на всякий случай заявила суб-Марина и приготовилась слушать.
- Да что вы говорите! - ахала разрумянившаяся суб-Маринa, распившая с собеседником за дружбу унесенную с камбуза бутылку красного вина, - с Альфа Центавры... Крушение межзвездного корабля... Двести миллионов лет назад... Вы и развал Пангеи наблюдали? И все помните? Ах, как интересно!
- Да, понимаете, - вздыхал собеседник, - у нас память предков, единая на всех. Была. Но за столько тысяч лет, в тяжелых для себя условиях, в борьбе за выживание, мы безнадежно деградировали. До животного уровня, можно сказать. И вот счастливая случайность занесла к вам на борт. А тут и постоянная сухость, и пары смазочных масел, и повышенный радиационный фон - все как дома. За несколько десятилетий вернулись интеллект и память. Вы бы посмотрели на наш молодняк! Они уравнения Навье-Стокса щелкают, как орехи. Нельзя им на Земле. Снова одичают.
Голос собеседника задрожал, а, может, впечатлительной суб-Марине так показалось.
- А оставайтесь здесь, у меня, зачем вам уходить? - предложила сердобольная лодка.
- Видите ли, - не согласился собеседник, - как ни печально, но вы, сударыня, не вечны. Рано или поздно вас, извините, отправят на переплавку. Да и, в конце концов, хоть пока и не похоже, может наступить момент всеобщего разоружения, когда все лодки окажутся на свалке. И куда нам тогда деваться? А еще, знаете, тянет домой, у нас, центавриан, привязанность к родине много сильнее, чем у землян.
- Может, вам с капитаном поговорить? - попыталась перенести ответственность на другого суб-Марина.
- Не получится, - снова вздохнул инопланетянин. - Он присягу давал. А вы - нет. Так что именно вас прошу о помощи.
- А в чем она будет заключаться? - сразу заподозрила неладное суб-Марина. - Я Родину не продаю. И чтобы ни один волос с головы моего экипажа не упал!
- Что вы, как можно, - возмутился инопланетянин. - Мы же интеллигентные гм... люди.
Наклонился поближе и, оглянувшись, зашептал что-то на ухо себеседнице.
- Это так неожиданно! Я не знаю, - у суб-Марины чуть не перекосило винты от волнения. - Честно, не знаю. Мне надо подумать. Все взвесить. Вы... Вы застали меня врасплох.
- Конечно, конечно, - заверил лодку собеседник. - Не торопитесь. А пока идемте, я представлю вас остальным.
Неделю суб-Марина не находила себе места. Тяжесть выбора давила на шпангоуты, плющила рубку, распирала переборки. Кто больше нуждался в ней: экипаж или безнадежно застрявшие на Земле несчастные путешественники? Вправе ли она одна принимать такое серьезное решение? Страшно было ошибиться. Хотелось, как страусу, зарыться носом в океанское дно, спрятаться. Не получалось. Жила в душе железной леди извечная бабья жалость. Готовность прийти на помощь сирым и убогим. В конце-концов жалость пересилила. Суб-Марина в последний раз заглянула к маленьким центаврианчикам, умилилась на их усердие и прилежание, всплакнула, опечалилась и согласилась помогать пришельцам.
С этого дня на лодке закипела тайная работа. Сотни маленьких рук усердно возводили нечто странное в потаенных глубинах суб-Марины, умудряясь при этом оставлять прежними показания приборов. Неслышно стучали крошечные молоточки, впивались в обшивку тончайшие сверла, перепаивались микросхемы. Суб-Марине было щекотно. Она нервно хихикала, дергала титановыми боками, искрила контактами. Но долг свой перед экипажем продолжала исполнять безукоризненно: бесшумным кашалотом скользила на заданной командиром глубине, тщательно оберегая команду от опасностей в ледяной недружелюбной стихии.
В последнюю ночь суб-Марине не спалось. Перед глазами сверкала путеводной звездой далекая Альфа Центавра, рыскал у полыньи один раз в жизни виденный в перископ белый медведь, распадалась на два континента Пангея, а юные инопланетяне играли на тромбоне.
От волнения лодку трясло мелкой дрожью, и дрожь эта передавалась чуткому командиру Водяному, он встревоженно обходил отсек за отсеком, внимательно вглядывался и вслушивался, но ничего необычного так и не приметил. Задержался у седьмого, реакторного, заглянул в иллюминатор.
Весь пластиковый настил над пайолом *** покрыт был, как ковром, шевелящейся тараканьей массой. Посередине, будто отделенный от остальных широким пустым пространством, раскачивался, как камлающий шаман, встав на задние лапки, прусак, размером с большое яблоко.
Водяной брезгливо дернул щекой, подумал, что хорошо бы подавить всю эту нечисть казеным дырчатым тапком, вышел и задраил люк.
Суб-Марина точно знала время, когда начнется "это". Отсчитывала секунды и все равно испуганно вскинулась, когда взвыл ревун, три раза повторяя сигнал радиационной опасности. Приборы указывали на поломку компенсирующей решетки, быстро увеличивающийся уровень излучения, опасность всему экипажу получить смертельную дозу. Было объявлено аварийное всплытие, эвакуация на плоты. Все по плану, без сучка, без задоринки.
Впервые лодка осталась одна, без людей. Ощущение было странное: то ли аккумулятор разрядился, то ли вертикальный руль погнули, то ли голой на улицу выпустили. Суб-Марина пробежалась по отсекам, проверяя, не остался ли кто-нибудь на борту. Поправила фотографию девушки над койкой матроса Водохлебовa, повесила на плечики форменную золотопогонную рубашку Водолейкина, в каюте командира Водяного шмыгнула носом, прижала к груди пузырек с лекарством. Начиналась новая, непонятная, страшноватая полоса в жизни.
Ядовито-оранжевые плоты поплавками качались на свинцовых волнах, покрытых слюдяными пластинами льда. Люди, оглушенные происшедшим, медленно приходили в себя. Отдавал приказы командир, пересчитывали людей мичманы, настраивал связь радист.
- Смотри! Смотри, ешкин кот! - безалаберный матрос Водохлебов дернул за рукав кителя боцмана Водкина. - Все смотрите!
Удивленный крик вырвался одновременно из множества глоток и растворился в стылом тумане.
Тупой черный нос суб-Марины взломал пласт льда. Звук был такой, словно заскрежетал зубами великан-людоед. Похожая на огромного дельфина лодка тяжело поднялась над полыньей, зажмурилась от страха, сбросила, как змея старую кожу, черную резину, блеснула титановыми боками, зависла на мгновение и ушла ввысь, к звездам, оставляя за собой шлейф белого пара.
Я лечу, ребята! Я лечу!
Р значит Марина!
--------------------------------------
*ГОН - главный осушительный насос
**ДУК - устройство для удаления контейнеров с мусором