Прикуривать от светового меча - дело опасное. Впрочем, Киру далеко не впервой. С помощью лайтсайбера он делал и другие удивительные вещи - готовил, к примеру, гренки. Кир брал батон, нажимал на рукоять, пару секунд слушал мелодичное жужжание - и рубил хлеб на куски, вместе с тем его и жаря. Не меч - мечта.

Колечки дыма бродили по комнате, пока в конце концов не шмякались о потолок. Лёжа на полу, Киру думалось: как же, наверное, хорошо быть нормальным человеком. Кряхтя, он приподнялся, вынул из кармана рукоять и нажал.

- Вж-ж-ж, - ответил лайтсайбер.

Когда Кир записывался в полк, он, как и все, думал о мече. Мечтал о том, как будет им размахивать; ему снились сны. А потом - заложенные уши и куча окровавленных тел, драконовых зёрен, разбросанных рукой неведомого сеятеля.

Когда Кир сидел, каждую неделю в камеру ему заносили почту. Заключённым нельзя было знать о том, что происходит на Земле, но родственники и друзья придумали хитрый способ. Кир складывал первые буквы каждого третьего предложения и весь вечер читал.

Когда Кир воевал, каждую неделю на стену штаба вешали новый список убитых. Кир складывал первые буквы имён и фамилий каждого третьего, проводил по ним пальцем и весь вечер на ощупь читал. И всякий раз он чувствовал себя незаслуженно живым; живой контрабандой, незаконно вывезенной с поля боя, поля смерти.

Когда Киру оставалось два месяца до амнистии, он перестал читать письма. А планета, сдавшая его в плен, в свою очередь перестала быть родной. И всякий раз, получая почту, он чувствовал, что никак этого не заслужил. И ему хотелось вернуться на передовую, остаться там, на фронте, зёрнышком прорасти на поле смерти из братской могилы.

А потом его планеты и вовсе не стало. Пока военнопленные с Земли гнили в тюрьмах на Таурусе, сирийцы вывозили с неё уцелевшее население на Третий Сириус, чтобы взорвать. Им не хватало учителей, врачей и прочих госработников.

Правильные сирийцы стремятся делать карьеру. Земляне должны обслуживать их самих и их детей.
Разве не так?

Меч вручили только после того, как Кир прошёл весь ад. И то - не земляне, сирийцы. "В знак примирения". Так, для красоты. Слегка усиленная зажигалка; такой можно отбиваться от уличной шпаны. Ему снова снились сны, но другие; от таких просыпаются в холодном поту.

- Экие сантименты... - пробормотал Кир, откупоривая лайтсайбером бутылку вишнёвой настойки. Рукоять треснула, вырвалась из рук и отлетела в окно; световой меч не был рассчитан на такое давление.

- И чем, с вашего позволения, я теперь зарежусь? - в обиженном бурчании крылся вой волка.

Когда Кир записывался в полк, он, как и все, не думал, что жизнь так вот обернётся. Всё произошло для него слишком неожиданно; Кир не был рассчитан на такое давление.

Где-то за окном тихо умирал лайтсайбер.

Стены кабинета были завешаны картами звёздного неба. Если внимательно присмотреться, сквозь них просвечивают старые военные плакаты; сюжеты на них разнились, но все они гласили одно: "Земля должна быть уничтожена". Не враг, не противник - Земля. Когда Кир смотрел на плакаты, изображённые на них сирийцы буравили его полными непонятной, беспричинной ненависти взглядами. Когда Кир смотрел на плакаты, пропаганда ударяла его картечью в мозг: застрелись, утопись, хоть зарежь себя - только не смотри. Кир и рад бы был, но как ни старался, не мог отвести взгляда. Иногда он часами засиживался в кабинете, разглядывая стены.

Единственное, что его спасало - уроки. Когда Кир работал с детьми, гневное отчаяние исчезало, уходило на второй план, на задворки искалеченного сознания. Когда учебный день подходил к концу, оно вновь возвращалось, заполняло Кира от корки до корки. По понедельникам и средам он тонул в отчаянии и захлёбывался гневом; по вторникам и четвергам - ровно наоборот.

- В две тысячи тридцатом году Земля подписала мирный договор с Сириусом, - Кир говорил медленно и монотонно. Он не старался скрыть эмоции - внутри у него всё выгорело до такой степени, что чувства не имели никаких внешних проявлений. Кир никогда не мог, как раньше говорили, "измениться в лице". По сути, в его лице уже нечему было изменяться.

Послышались смешки - тихие, еле заметные.

- Первый из договоров, который впоследствии будет нарушен, - глухо, бесцветно добавил он после паузы.

Раньше бы задние ряды громко захохотали, какой-нибудь смельчак спросил бы, произнёс бы с издевательским акцентом:

- Кхиррилл Алексейевич! Кхиррилл Алексейевич... А где ваша планета?

Со временем сирийцы научились произносить его имя, и акцент исчез. Они научились тому, что на Земле некоторые называли долбаной политкорректностью, а другие - уважением. Немудрено; земных русских имён на Сириусе, даже при самых оптимистичных подсчётах, осталось не больше сотни. Бедные люди.

Вымирающий вид.

Что, впрочем, не мешало отдельным прохожим на улицах хохотать Киру в спину:

- Землянин! Ха-ха! Где твоя планета, землянин?

Кир не оборачивался. Никогда.

А действительно. Что тут спорить? Чешуйчатый прав.
Где моя планета? Где? Пыль, кружащая по третьей орбите вокруг Солнца.

Кир оглядел класс. Тёмно-синие чешуйчатые мордашки кое-где пестрели забавными разноцветными пятнышками. Обжигающе-жёлтые глаза сирийцев внимательно рассматривали учителя. Чертята. Сейчас-то они к нему привыкли. А тогда...

- Итак, первый мирный договор...

Кир подошёл к доске, привычно опустил руку, нащупал стилус и принялся писать. Сам по себе тот походил на кинжал, вырезанный из гранита, вот только вместо лезвия у него был заострённый конус; к основанию конуса прицеплялась сдвоенная рукоять. Говорят, сирийским стилусом можно убить человека. Так ли это на самом деле, Кир не знал, но предпочитал верить слуху. Когда стилус скрипел, вытачивая название темы на доске, Киру вспоминалось, как точно так же скрипел мел Елены Лавретьевны - его первой и последней учительницы истории.

Стены её кабинета были завешаны картами России в разные исторические эпохи. Когда Кир подходил ближе, то видел, как через них проступают силуэты со старых военных плакатов. Красноармейцы буравили его тяжёлым требовательным взглядом, пропаганда ударяла картечью в мозг: застрелись, утопись, хоть зарежь себя - только не прекращай сражаться.

Не смей прекращать сражаться.

- В две тысячи тридцатом году Земля подписала мирный договор с Сириусом, - Елена Лаврентьевна говорила медленно, монотонно, плавно. Ее голос всегда звучал по-домашнему мягко и тихо. Все ученики в классе, затаив дыхание, слушали. История была любимым предметом всякого, кто попадал в класс, где её вела Елена Лаврентьевна.

Кир обернулся, посмотрел в окно. Угрюмо-серые кленовые ветки в середине февраля внезапно покрылись робкими почками; быстро расстаял снег. На улицу постепенно начало возвращаться тепло. Даже как-то непривычно. На душе не было радостно - до настоящей весны ещё далеко. Льды в душе не растаяли. И глубоко внутри таилось чувство некой тревоги.

Смутной, глупой, странной. Непонятной и беспричинной.

Весна действительно началась слишком рано. К несчастью, заметил это только Кир; остальные радовались появившемуся солнцу, набухающим почкам, бегущим по асфальту ручейкам.

Кир сидел на заднем ряду и внимательно слушал рассказ Елены Лаврентьевны. Рядом с ним, за окном, на подоконнике сидели три воробья и клевали семечки; Киру пришлось пожертвовать последний запас. Пусть. Что-то ему подсказывало, что скоро будет не до семок. На стене каждого кабинета располагался динамик. Кир гадал, для чего эти динамики нужны. К каждому присоединен провод, и сеть активно работает, и они включены...

Зачем?

- В две тысячи сорок втором году, пятнадцатого февраля в девять часов утра Сириус напал на Землю, нарушив договор о перемирии. В школах орали динамики, извещая о том, что началась война... - произнёс Кир несколько задумчиво. - Детей и женщин эвакуировали из городов в убежища. В военный космофлот начался срочный набор. Все способные держать оружие отправились штурмовать в десантных абордажниках сирийские крейсера. Большинство кораблей смели еще на подходе; тем, что ушли на более крупные судна, повезло больше. Сгинули они позже на несколько недель. Остальным же достались крашера. Маленькие, как колибри, они летели к кораблям Сириуса.

Летели и не знали. Что всё бесполезно. Что на борту - бомба... Сирийцы хотели поиграть. Его отец, самый смелый крашер флота, взорвал вражеский крейсер, за что и был награждён. Посмертно. Через несколько месяцев война завершилась невероятной победой землян - вымученной и выстраданной. Вновь был заключён мир; Земля стала лихорадочно набивать базы данных о Сириусе, подготавливалась к новой войне, которая не заставила себя долго ждать. Через десять лет Сириус в очередной раз напал на Землю, легко победил не успевший оклематься флот и дорвался до поверхности планеты.

Кир записался в полк.

- Кирилл Алексеевич, а что такое колибри? - непонимающий взгляд.

Когда учебный день подошёл к концу, Кир, изо всех сил стараясь не глядеть на стены, покинул кабинет и направился к учительской раздевалке. По улице он шёл, опустив голову, чтобы не смотреть вверх, на фиолетовое сирийское небо.

Фиолетовый - голубой, смешанный с кровью.

Мир не так уж и отвратителен, если смотреть на него через полную рюмку. И не обязательно нажираться до синих чертей, чтобы действительность заиграла всеми цветами радуги. Просто подносишь полный стаканчик к глазам и смотришь. А внутри луч света, отраженный стробоскопом, плавает в прозрачной жидкости, распадается на десятки бликов.

Любуешься несколько секунд, потом закрываешь глаза и залпом выпиваешь воняющую спиртом отраву. А лучик, весело прыгавший в рюмке, никуда не пропадает. Он уже внутри тебя. Водит хороводы, согревая внутренности, укрывает мозги теплым одеялом безразличия, добавляет чуть заметную искорку веселья во взгляд.

- Ой, Кирюша, приветик. А я и не ожидала тебя здесь встретить!

И не сразу понимаешь, что обращаются к тебе. Вокруг так много голосов, музыки, смеха. Постепенно привыкаешь к тому, что всем на тебя плевать. Знаешь: для окружающих ты не значительнее таракана с оторванными лапками - как максимум, твоя персона вызывает отвращение и желание добить.

Где-то далеко, в противоположном конце зала, надрывается саксофон. Там же гудит толстыми струнами контрабас. Певичка, до вульгарности похожая на умершую сто с лишним лет назад Лайзу Минейли, поет противным фальцетом. За соседним столом громко смеется компания, которую не мешало бы отправить в газовую камеру. И женский голос, две минуты назад всплывший в заторможенном мозгу, снова произносит:

- Кирюша, ты чего?

Да, обращаются к тебе. Долго же соображал. Значит, уже сильно пьян. Может, даже до незабвенных синих чертей.

Да-да-да-да-да синие черти. Стрелять сволочей. Закончатся патроны - добивать прикладом.
Ведь они враги.
Враги?

Кир посмотрел на женщину у столика. Конечно, Лена. Всё никак не может отстать.

- Привет, Лен, - нехотя отозвался Кир.

- Ой, а мы тут с подружкой отдыхаем. Наташ, иди сюда. Я тебя со своим хорошим другом знакомить буду.

Откуда-то из дымных внутренностей зала выплыла ещё одна женская фигура. Кир поморщился. Всё как всегда. Не хочется даже смотреть на разрисованное, тупое лицо этой, как её... Наташи. Она такая же, как и другие. Сколько их было? Пять? Шесть?

- Лен, я не в настроении, - зло буркнул Кир и в который раз за этот вечер потянулся за бутылкой.

- Наташа, это Кирилл.

Девушка не замечала мелких препятствий. Жертва сопротивляется? Что за чепуха! Просто маленький мальчик слишком глуп, жизни не знает. Сам своего счастья не видит. И хорошо, что у него есть такая замечательная, умная, опытная подруга как Лена.

Кир чуть ли не каждый день размышлял о том, чего на самом деле добивается эта стерва. Или она действительно так тупа, как кажется? Глупа настолько, что ее романтизм, рождённый старыми мыльными операми, перевоплощается в безудержное желание обустроить личную жизнь Кира? Может и так.

Кир без всякого удовольствия выпил. Не водка, а дерьмо какое-то. И Лена со своими подругами - дерьмо. И вся жизнь - дерьмо.

Конечно, тут каждая обезьяна, нацепившая модную куртку и выпросившая у родителей деньги на баб, водку и наркоту лучше разбирается в жизни, чем он. Их бы на перевал. Заставить отстоять высоту, а потом собрать в ведерко кусочки друзей.

Эх.

Понятное дело, что эта жадная тупая сучка лучше него знает, что ему нужно. Она же хорошего мужа нашла. Бьёт правда, зато на машинке катает, шубки разные покупает.

А ни хрена она, дура, не знает.

Сдохнуть хочется, да и пора бы уже. А она все каких-то лярв подсовывает.

Лучше бы тогда голову оторвало.

Мир, умытый алкоголем, пошатнулся, земля резко приблизилась и ударила Кира в колени.

Таки нажрался. На воздух бы.

Кир постоял несколько минут на коленях, собираясь с силами. Он не слушал того, что говорила Лена. Плевать на нее. Он не замечал презрительных взглядов. Да плевать на них всех.

Наконец Кир поднялся и, шатаясь, будто идя по палубе яхты, двинулся к выходу. Тяжелый от пота и сигаретного дыма воздух нехотя расступался перед ним. Разноцветные, мельтешащие огни пытались сбить с правильного курса. Певичка в кои-то веки прекратила вопить, и теперь зал сотрясался от тошнотворной танцевальной музыки.

Кир не помнил, как нашел выход. Секунду назад он был внутри клуба, а теперь холодный зимний воздух усиленно прочищает мозги. Кир оглянулся. Обыкновенная вечерняя улица. Если постараться, то свободно можно перепутать с улицей земного мегаполиса. Правда, Земли-то уже давно нет. Остались только крохотные кусочки - терратауны на окраинах сирийских столиц.

Программа "Социальная адаптация к среде"? Что за бред.
Просто не нужно им в центре города зверье, пусть даже выглядящее, как человек.

Идёшь и смотришь. Стены-дома, реки-тротуары, артерия-дорога. По дороге идут синие черти. Уж и сколько лет прошло, а всё никак не получается перестать их ненавидеть. Позади них бредут по тротуару люди в военной форме. Уж и сколько лет прошло, а всё никак не получается у них понять, что война кончилась - наступил мир.

Смотришь в чешуйчатые чертячьи рожи (лица?), и хочется блевать.

Смотришь в лица военных, и хочется застрелиться. Ведь из каждого лица смотрит твой разорванный в клочья подчинённый. Твой давно уже мертвый друг.

Кир мог выпить сколько угодно без последствий. Алкоголь если и ударит в голову вместе с мочой, если и смешается с кровью, то ничего не станется. Моча не заразится, всё будет в абсолютнейшем порядке. Когда Кир пытался порезать себя лайтсайбером, он тоже прекрасно знал, чем всё закончится.

Так и не начавшись.

Кир вообще теперь знал, что случится в следующую минуту. Через полчаса. Час. День. Всё стало настолько простым и понятным, что даже одурманенный рассудок осознавал, где он и что происходит.

Чего Киру совершенно не хотелось.

Хотя изредка некоторые кусочки мозаики выпадали из головы, тем не менее он всё равно умел сориентироваться в ситуации. Жизненный, мать его, опыт. Вот и сейчас Кир нажирался в кабаке, щёлк - он уже на улице, щёлк - он уже торчит дома, окунувшись с головой в унитаз, будто бы надеясь найти там хоть какое-либо спасение. Решение всех проблем. Панацею.

Когда Кир наконец-то проблевался, философские размышления отошли в сторонку. Покурить. Кир опёрся руками на верного бледнолицего друга и приподнялся, попутно умудрившись растрескать кафель. А и хрен с ним. Ведь уже давно пора всё менять в ванной. В доме. В этой жизни.

В себе.

История древних рас. Так назывался предмет, который вёл Кир. Хотя если начистоту, то древние расы на самом деле мёртвые. Вымершие. Исчезнувшие с лица родных планет. Истреблённые молодыми и сильными сирийцами.

Для сравнения: Солнцу четыре с половиной миллиарда лет, Сириусу - всего-то двести миллионов. С копейками.
Дорогу молодым?

Предмет не особо почётный, куда больше зарабатывали математики и физики - но Кир, не получивший специального образования, вынужден был выбрать гуманитарную дисциплину. Впрочем, среди остальных она всё же выделялась - сирийцы были гордой нацией и всегда хотели знать все свои победы. А поражений у них было мало. Даже если черти и умудрялись проиграть войну-другую, всё равно в итоге они покоряли планету. Киру казалось, будто они заключили сделку с дьяволом - только вот что они выставили взамен?

Впрочем, оно понятно, что.

Служить ему стали. Приносить каждый десятый живой трофей в жертву - а остальные забирать себе.

Погибшие расы в учебнике сменяли друг друга одна за другой. Выжившие представители становились частью инфраструктуры Сириуса. Землянам была отведена роль врачей и учителей. Что досталось другим расам, Кир не знал; адаптационная программа изолировала инопланетные народы друг от друга. Возможно, сейчас где-то в недрах Третьего Сириуса роются шахтёры с Альтаира... или, чем синий чёрт не шутит, Тау Тельца.

Наверное, лучше бы Земля сгинула в войне, исчезла вместе со своим народом, чем попала в унизительное рабство. Но судьба распорядилась иначе. Да и какие вообще были варианты, если сирийцы никогда не истребляли просто так?

История Земли в программе занимала ни много ни мало часов сто. Если учесть, что Киру доставалось около тридцати пяти часов в семестре, то весь год уходил на нее. А после он уволится. Конечно, уволится. Если отпустят. Хотя вряд ли. Нет, он знал историю других народов, но... Что ему тут делать? Зачем жить? Кто у него остался? Дура Ленка? Она выросла с ним в одном и том же московском дворе, проучилась с ним в одной и той же московской школе - а больше оснований для дружбы и не было. Коллеги? Те либо такие же измученные, как он сам, либо прогнувшиеся под сирийцев. К последним Кир, как ни странно, теперь не испытывал презрения: понимал, что людям - некоторым, не всем - нужно продолжать жить дальше. Даже хочется... Появится и новое поколение - привыкших к игу; так дикая лошадь обращается в домашнюю.

Точно, он уйдёт. Отпреподавал - и всё. Остается надеяться, что хоть что-нибудь от истории Земли останется в памяти сирийцев. В конце концов, один из длиннейших курсов в программе. Земляне были достойными соперниками и проиграли с честью. Уж кому, как не ему, знать.

Вот ведь забавно. Земля изучила Сириус с полюса до полюса. Перед началом второй войны она знала всё.
Сириус не знал ничего. Просто взял - и выиграл!

- Двадцать седьмого марта две тысячи пятьдесят второго года по земному летоисчислению Земля была уничтожена, - отчеканил Кир. А ведь ещё позавчера, когда он репетировал этот урок, слова совершенно не давались. Сейчас уже было всё равно. Даже ненависть к Сириусу куда-то запропастилась. В душе не осталось ровным счётом ничего, кроме угрюмого спокойствия и смутного желания изменить всё навсегда и наконец.

Кир ещё раз оглядел учеников. Тёмно-синие чешуйчатые мордашки кое-где пестрели забавными разноцветными пятнышками. Обжигающе-жёлтые глаза сирийцев выжидающе посматривали на учителя: через пять минут - звонок. Вот и всё. Конец истории Земли - короткой, но насыщенной.

И, наверное, весьма нудной.

Плавно зазвенела мелодия, означавшая конец урока.

- Урок окончен, ребята. Можете идти.

Сирийцы покинули класс, все до единого - кроме изображённых на плакатах, те никогда не сдвинутся с места. Ушли на вторую дневную молитву, у них с этим строго. Кир достал припрятанную в портфеле бутылку, положил на стол, задумчиво повертел в руках стилус. Развернулся к стенке - армия синих чертей была готова накинуться на него и растерзать, раскромсать, разорвать на части. Знакомая картина.

Сейчас. Ещё немного - и Кир вернётся.

Вернётся на передовую.

Вернётся на фронт.

Конечно, война - это ад. Но гораздо, гораздо хуже, когда оружие сложено. Когда ты, предатель, подлый трус, прекратил сражаться.

Сейчас...

- Экие сантименты... - пробормотал Кир, откупоривая стилусом бутылку вишнёвой настойки. Рукоять стилуса треснула, вырвалась из рук и отлетела в окно.

На ладони у Кира остался лежать холодный тёмно-серый конус - тяжёлый, каменный, как памятник, суровый, как судьба.

Стены кабинета были завешаны картами звёздного неба. Если внимательно присмотреться, сквозь них просвечивают старые военные плакаты. Сюжеты на них разнились, но все они гласили одно: "Земля должна быть уничтожена".

Земля.

Не враг - и не противник.

Пустошка, Псковская область
Июль , 2008