Когда речь заходит о говорящих птицах, я вспоминаю сорочонка Яшку. Я подобрал его, когда он вывалился из гнезда. Гнездо находилось очень высоко, вернуть птенца родителям я не смог, поэтому и решил унести его домой. Я взял его в ладони и всю дорогу чувствовал тепло этого маленького, еще не неоперившегося цыпленка.
Отец, увидев его, строго спросил:
- Ну, и зачем ты его принёс? Что мы с ним будет делать?
Я ответил:
- Вырастим, говорить научим. Я читал, что сороки подражают собачьему лаю и человеческим голосам.
- Да, - сказал отец. - Вою электричек и рёву пролетающих самолётов.
Брат выглянул из другой комнаты:
- А если он будет слушать "Маяк", то станет пересказывать нам политические новости и петь "Подмосковные вечера". (В то время мы всегда слушали радио "Маяк").
- Здорово! - восторженно воскликнул я. - Значит, оставляем? Я его петь научу! Мы его Яшкой назовем, ладно?
Отец пожал плечами и принялся мастерить клетку для Яшки. Яшка тем временем проголодался и стал жалобно пищать. Мы с братом, недолго думая, накормили его тонкими ломтиками сырого мяса. Мясо Яшке понравилось, и он попросил ещё.
Потом он разгуливал по столу, с любопытством осматривая окрестности. "Конечно, не родительское гнездо, но всё же..." - наверное, думал он, устраиваясь в отцовской меховой шапке, лежавшей там ещё с зимы. Пока отец сделал клетку, Яшка успел выспаться и испачкать шапку. Папе это не понравилось, он разозлился на глупую птицу, но не ругать же невинного младенца!
Отец сплёл клетку из жесткой проволоки, а дно сделал из фанерки. Получилась такая уютная клетка, что я и сам был бы не против ней немножко пожить, если бы мог поместиться. Легкую дверцу папа сделал из медной проволочки и прикрепил ее за верхнюю часть так, что она свободно болталась и открывалась как вовнутрь, так и наружу. Это позволяло Яшке, когда он подрос, вылетать из клетки и возвращаться в нее, когда ему хотелось. Делал он это так - выпячивал грудь и бросался на дверцу. Она приоткрывалась, он проскальзывал под ней и вылетал наружу. Таким же образом он возвращался домой после прогулок. Меня и сейчас удивляет - как глупая птица догадалась, как открывается эта дверца? Значит, сороки не настолько глупы, как думают многие из нас.
Отец с братом смотрели какой-то фильм по телевизору, забыв о сорочонке. А я весь вечер я сидел перед клеткой и напевал Яшке "подмосковные вечера". Сонный сорочонок осоловелыми глазами смотрел на меня и молчал. Я и сам уже клевал носом, но повторял как заклинание:
"Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера!"
Изредка я спрашивал Яшку:
- Запомнил? Повторяй за мной.
Яшка только хлопал глазами и молчал. Так у меня в этот вечер ничего и не получилось, Яшка не произнес ни слова. Таким было наше знакомство.
***
Яшка обрастал перьями, ел только мясо и набирал в весе. Пока он не научился выбираться из клетки самостоятельно, мы вытаскивали его сами. Вечерние прогулки его очень радовали, он ходил по комнатам, клевал нас в пятки и прятался под кроватями. Иногда, устав от ходьбы (он ведь был ещё ребёнком), Яшка засыпал где-нибудь в укромном уголке. Мы втроём дружно искали его и возвращали в клетку.
Он привык к ежевечерним блужданиям под столами и кроватями. Если мы забывали его выпускать, он начинал нервничать и пищать. Стоило открыть клетку и достать из неё Яшку, он успокаивался и отправлялся исследовать дальние уголки дома.
По вечерам я пел ему колыбельную.
"Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера!"
Я старательно вытягивал ноты, пытаясь не фальшивить. Яшка внимательно слушал меня и молчал. Ему было интересно моё пение, он меня не перебивал. Но как бы я ни старался, он за мной не повторял. Не подражал мне. И даже не пародировал. Мне это не нравилось. Ведь сорока должна подражать голосам, она как попугай! А это какой-то ленивый птенец сороки! Лучше бы из гнезда выпал его брат или сестра, уж они бы уже выучили бы всю песню!
- Оставь ребёнка в покое, - говорил мне отец. - Зачем ему твоя песня?
- Как зачем? - искренне удивлялся я. - Поющая сорока, это же классно!
- Чему ты его сможешь научить? - продолжал отец. - За пение у тебя в дневнике стоит двойка! Если ты и научишь его петь, то он будет фальшивить. А фальшивым пением никого не удивишь!
И тут я подумал - а ведь папа прав! Мне надо подтянуться самому, а потом уже учить Яшку. Я стал усерднее относиться к урокам пения и старался петь погромче, хотя раньше в хоре я только открывал рот, а учительница на это не обращала внимания. А тут вдруг она стала меня хвалить и даже ставить в пример другим ученикам. А через неделю я показал папе дневник, в котором красовалась пятёрка по пению. Я был очень горд этой пятеркой. Папа улыбнулся и театрально поклонился Яшке.
- Спасибо тебе, Яков! Благодаря тебе мой сын научился петь! - Повернувшись ко мне, он сказал: - Может, ты станешь учить Яшку геометрии и алгебре? А также географии и истории? Литературе и русскому языку?
Нет, географии Яшку я учить не стал. Я хотел, чтобы он научился разговаривать, как попугай, сорока-географ мне была ни к чему. Это была моя давняя мечта - найти сороку или ворону и научить ее говорить.
***
...Медленно тянулись резиновые дни. Это потом время понемногу начнёт набирать обороты. А в детстве оно почти стоит, неторопливо течёт по равнине жизни, дни перетекают в недели, недели в месяцы, месяцы в года.
Наш Яшка повзрослел, стал настоящей сорокой, но мы по прежнему называли его сорочонком. Он научился самостоятельно выбираться из клетки. Дома он чувствовал себя настоящим хозяином - залезал в ящики с геологическим инструментом и в шкафы с одеждой. Во все щели совал свой остренький клюв. Он привык к нам и уже не шарахался в сторону при звуке шагов. Наоборот, это нам приходилось уступать ему дорогу, а он важным шагом ходил из комнаты в комнату. Своими длинными тонкими ногами он напоминал барона Мюнхгаузена.
***
Пытка "подмосковными вечерами" продолжалась. Я горланил песню, Яшка моргал на меня круглыми глазёнками из-за прутьев клетки и ни в какую не хотел за мной повторять. Отец сидел за столом, углубившись в газету, из каждого его уха торчал клок ваты. Брат лежал на кровати с книгой в руках и огромных наушниках.
У сорочонка, наверно, не было музыкального слуха, ему медведь на ухо наступил. Итогом песенных вечеров было то, что за свои старания я получил крепкий подзатыльник от брата. Как-то утром я заметил, что он мурлычет под нос "если б знали вы, как мне дороги..." Целый день он напевал прилипчивую мелодию, а вечером я попался ему под руку. Песен после этого я не пел, посчитав это занятие неблагодарным трудом. Да, у сорочонка не было музыкального слуха, но в отличие от моего брата, он обладал большим запасом терпения.
Я понял, что с поющим сорочонком ничего не вышло, и стал делать из Яшки говорящую птицу. Как заводной, с монотонностью заевшего патефона, повторял я разные фразы, но Яшка никак на них не реагировал. И тогда я наконец-то догадался - Яшка инвалид второй группы. Он совсем ничего не слышит. Он глух, глух от рождения.
Я поделился своими догадками с отцом. Выслушав меня, он поискал глазами Яшку. Тот как раз заходил в комнату, цаплей вышагивая по линолеуму. "Сейчас проверим", сказал отец и громко хлопнул в ладони. Яшка вздрогнул, втянул голову в плечи и спрятался за дверью. От одного только хлопка мои предположения рассыпались как карточный домик. Яшка не был глухим, и я решил, что он всего лишь лодырь и лентяй. Его нужно воспитывать. А как воспитывают детей? Их следует наказывать. Непослушных дертей не выпускают гулять. Я посадил Яшку в клетку и запер дверь. Яшке не нравилось, что его лишили свободы передвижения. Верещал он без умолку. Под вечер я с удивлением обнаружил в его голосе человеческие интонации. Он уже не пищал как птица, а что-то бессвязно лопотал как маленький ребёнок. И мне стало его так жалко, что я открыл клетку и поклялся никогда больше не проводить подобных экспериментов. Он выскочил наружу и что-то радостно закричал. Честное слово, это было похоже на лепет младенца!
Я рассказал об этом отцу и брату, но они приняли мои слова за очередную блажь, относясь к этому скептически. Но стоило мне заговорить с Яшкой, он в ответ что-то залопотал. У отца отвисла челюсть, а брат, машинально напевая "подмосковные вечера", задумчиво поскрёб затылок.
- А ведь они разговаривают,- сказал отец.
Меня просто распирало от гордости. Да, певца из Яшки не вышло, зато каким замечательным он стал болтуном! Он подражал нашим голосам, слов было не разобрать, но интонации проклёвывались замечательно. Теперь мы понимали, когда Яшка сердится, когда он обижается, а когда просто беседует.
***
Яшка уже умел летать. Стояла жара, и окна у нас всегда были открыты. Яшка нашёл себе новое занятие. Он садился на подоконник и мог сидеть так часами и смотреть на улицу. И не улетал от нас. Может быть, потому, что мы его не держали. Что-то тянуло его туда, за окно. Наверно, он смутно понимал, что там его мир, там его народ. Но пока жизнь у нас его устраивала и он оставался жить с нами.
Однажды он так же сидел на подоконнике и глядел на сопки. Откуда-то прилетело несколько сорок, они опустились под окном и стали чинно расхаживать, ковыряясь клювами в земле. Бедный Яшка, он впервые увидел своих сородичей! Может, там были и его родители? Что творилось в его маленькой головке? Он заорал так резко и громко, что я подпрыгнул на месте. Слетев с подоконника, он спрятался под кроватью, забился в самый дальний угол и продолжал верещать. Чего он так испугался? Что нарисовало его небогатое воображение? Я долго не мог вытащить его из-под кровати, он сидел, нахохлившись, в дальнем углу. Я всё-таки достал его и он некоторое время что-то испуганно бормотал, сидя на моих коленях. Когда он успокоился, я посадил его на подоконник, но он спрыгнул на пол и снова залез под кровать. Со временем страх его прошёл, он так же продолжал сидеть на подоконнике, но стоило ему увидеть сорок, он прятался за раму и осторожно выглядывал из-за неё, стараясь, чтобы его не увидели. При этом он уже не кричал, а тихонько ворчал. Наверно, он понял, что не мы его семья, а те птицы за окном. Но не улетал от нас. Но в тоже время я видел, что он стоит на распутье. Взвешивал "за" и "против".
Он гулял с нами по улице. Сядет у брата на плече и сидит. Они были похожи на неразлучную парочку - капитана Флинта и его попугая. Иногда Яшка взлетал с его плеча и садился мне на голову. Не знаю, чем привлекла его моя голова, но она была его любимой посадочной полосой.
Нам часто предлагали продать Яшку. Давали большие деньги. Но у нас и в мыслях не было этого делать. Ведь Яшка стал членом нашей семьи. Он был маленьким, глупеньким мальчишкой, за которым мы все ухаживали, которого мы воспитывали.
Особенно резко к подобным предложениям относился отец. Одного чрезмерно нахального покупателя, решившего, что за деньги можно купить всё, он едва не спустил кувырком по лестнице. Яшка был свидетелем разговоров о купле-продаже, и, как мне показалось, он понимал о чём идёт речь. Когда отец выставлял за дверь того нахального покупателя, Яшка летал над их головами, аплодировал крыльями и по-своему ругался.
Теперь, когда столько лет прошло, я с уверенностью могу сказать, что сорочонок понимал каждое наше слово. Если и не смысл, то интонации, он точно улавливал.
В конце концов мы с ним расстались. И - какая-то злая ирония - не он от нас улетел, а мы от него. Мы улетели на неделю, пришлось оставить его соседке. "Не скучай, Яшка, сказал я, мы скоро вернёмся!"
Мы вернулись и узнали, что Яшка без нас сильно тосковал, и улетел на второй день. Вроде бы пару дней он возвращался к нашим окнам, сосед видел сороку, сидевшую на подоконнике, но был это Яшка или другая птица?
Я всё ещё надеялся, что Яшка вернётся и останется жить с нами. Но нет, он сделал свой выбор. Пустая клетка долго стояла в моей комнате, потом мы её кому-то отдали.