"И автор записок и самые "Записки", разумеется, вымышлены. Тем не менее такие лица, как сочинитель таких записок не только могут, но даже должны су-ществовать в нашем обществе, взяв в соображение те обстоятельства, при которых вообще складывалось наше общество".
Ф. Достоевский.
Не важно, кто я. Не обо мне речь. Ещё многое не важно, всего и не упомнишь. Ни время, ни место не имеют значения, пусть это будет некий город, пусть это будет самый-самый конец зимы. Или даже весна. Не важно.
1.
Говорят - зимой вечера длинные. Это неправда. Весной они длиннее. Зимой охнуть не успеешь, как ночь подкатывает, и хотя бы вовсю светили огни витрин, ползли бы слепые от стужи трамваи - против природы не попрёшь. Солнце глубоко под горизонтом, для всего жи-вого - ночь. Кроме людей. Но о людях особо.
Люди, с тех пор как изобрели часы, возомнили, что сильнее времени. Это тоже неправда. Это им так кажется. Они вертят стрелки взад-вперёд, но между положением этих самых стре-лок и настоящим временем связь не теснее, чем, скажем, между длиной волны некоего изотопа и метровой болванкой из дорогостоящего сплава в какой-нибудь Палате Мер и Весов. Но люди не хотят задумываться над этим, они мерят время своими часами, и поэтому вечер у них начинается по часам.
Иначе с ночью. Вечер - это после работы, даже фильм такой, кажется, был - "Каждый ве-чер после работы"; - когда же начинается ночь, вообще определить затруднительно, у каждого по-своему. Одно несомненно - весной и летом ночь начинается позже, потому что хоть и магазины закрылись, и телевизор умолк, но если на улице светло, то и ночи нет. поэтому весной вечер длится дольше, а "долгие зимние вечера" - это так, фигура речи.
Таким вот вечером я и засиделся в гостях. В гостях - громко сказано - тут сразу приходят на память званые обеды, рауты и прочая столетней давности требуха условностей, пропахшая нафталином. Правда, нынче тоже ходят в гости, но это - событие, а тут сама повседневность: просто зашёл я к приятелю, вот и все гости.
О приятеле тоже распространяться незачем. Он и понадобился-то лишь затем, что от него-то и попала ко мне в руки забавная рукопись, о которой теперь только речь и пойдёт. Он-то тем самым преступил кое-какие свои служебные инструкции, но боком это ему не выйдет, потому как он у меня безымянный, вроде вымышленный. Ну, а с вымышленными героями ничего без воли автора случиться не может, поэтому и не будет ничего моему приятелю за то, что руко-пись эта ко мне попала. Пусть не беспокоится, я его в обиду не дам.
2.
Рукопись была озаглавлена:
"Записки ИТР"
Принято в мельчайших подробностях расписывать эти пожелтевшие страницы, пухлые об-щие тетради, а то и самодельные, кое-как переплетённые... Ничего этого у нас не будет. Это - экзотика, это для романистов. Не важно, как эта рукопись выглядела, пусть хоть на туалетной бумаге, не в этом суть. И первые страницы, где автор, как полагается, шаркает ножкой и рас-кланивается, представляясь воображаемому читателю, тоже не важны, да и неэтично было бы раскрывать инкогнито, это впоследствии станет очевидным.
И ещё. Пусть образ неизвестного автора будет чуть-чуть собирательным. Нынче в ходу словечко "тип". Вот пусть и будет тип. И этот тип пишет:
"23 сентября 19** г..
Я сегодня начал эти записки. Всё, что до - про это задним числом, как преамбула. А сейчас пойдёт "здесь и сейчас", по свежим следам - по свежим, как навоз, ещё пахнущий, чтобы сра-зу мордой - и в г...! Не обижайтесь, я злой, и я в этом не виноват, что мне так хочется вас носом в коровий блин тыкать, я-то здесь по уши увяз, и подумать страшно, что дальше будет, так вот пусть и вы хоть на минутку, на секундочку остановитесь, да понюхаете, чем здесь пахнет, а потом уж дальше бегите, чтоб вам пусто было...
Впрочем, чего же это я?! Вы же милейшие, добрейшие люди, да мало того - вы же про-гресс двигаете, вы всегда на переднем крае, не щадя живота своего, о вас книги пишут...
Пишут.
А я читаю.
Читаю, но вы уж извините меня, да только где вы - те, что в книгах? "Милейшие", "оба-ятельнейшие", а когда надо, то и "непреклонные", "целеустремлённые"...
Ау, где вы? Ну, да чёрт с вами! Некогда. Надо продолжать карандашиком по бумаге во-дить, разрисовывать, штриховать - всё одно и то же... Опомниться некогда, а ведь никому это, кроме меня самого, не нужно. Да и нужно затем лишь, чтобы восемь часов в день без дела я не сидел, а то за что же мне мои сто сорок целковых платить будут? За эти вот строчки, что я сейчас пишу? Так я ведь не писатель, чтобы писать, моё дело - переписывать. Каллиграфически, чертёжным шрифтиком, хоть этакое письмо натуре человеческой про-тивно...
Ох, грехи наши тяжкие, ещё только третий час...
12 ноября 19** г.
О времени.
Вот уж не думал, что со временем такие штуки вытворять можно! Я-то не умею, но чьей-то злой воле оно подвластно. Оно ползёт, нет - оно просто стоит, я физически ощущаю, сколько усилий надо приложить, чтобы стрелки хоть чуть сдвинулись.
У меня уже всё просчитано, расхронометрировано. Одна беломорина - девять минут, пятьдесят один шаг до отдела такого-то, триста одиннадцать - до другого... Я, дурак, уже радуюсь, когда мне какую бумажку отнести надо, убить несколько проклятых минут. А время стоит.
Потом оно срывается с места, как бешеный конь, - это после шести вечера. И вот уже снова утро, будильник, и - пешком через мостик. Хорошо ещё недалеко, а если б каждый день в проклятом транспорте...
6 января 19** г.
Я обозвал свою контору присутственным местом. Ей-то что, а мне радость, словно кукиш в кармане состроил. Ничего, вроде, не изменилось, а легче. Всё определено. Я - чиновник, моё дело - присутствовать. От и до. Главное - быть на месте, а работа... Ну, пусть нет её... А я вот, гад такой, не пойду и не скажу: у меня нет работы. Нет, ну и нет, лучше со скуки помирать. Я принципиальный. Не хотите заинтересовывать - не надо. Фиг вам.
10 января 19** г.
Я убиваю время. У меня огромные возможности размышлять, и я размышляю. Я философом стану. Сократом. Доморощенным. Только никому мудрости своей не подарю. Продать - продал бы, но не покупают. Ну что ж, живите без мудрости...
Курилка. Двенадцать шагов туда, двенадцать обратно. Затянуться, стряхнуть пепел, и снова - двенадцать туда, двенадцать обратно. Я научился курить одну беломорину пятна-дцать минут. И думаю, думаю...
Я не трачу время, я его убиваю. Это единственное, что со временем можно сделать. Если вы истратили рубль, рано или поздно у вас будет такой же, ничем не отличающийся. Если у вас этот рубль украли, в принципе, можно потребовать возместить утрату. Время не воз-мещается, оно было - и нету. Если умер человек, другого такого же не найти. Если убить время, его тоже не вернёшь. Я - убийца. Но мне не грозит карающая десница Правосудия. Есть, чем гордиться.
18 марта 19** г.
Не я убиваю время. Они его убивают. Моё время. Я даже термин такой придумал: "мёртвое время". Это часы присутствия. Надо написать картину: гроб, а в гробу - время. А вокруг - трибуны, графины с водой перед докладчиками, лозунги, призывы и прочее.
Я когда-то рисовал, пока был студентом. Сейчас не рисую. Но попробую. Только вот как изобразить Время, лежащее в гробу? Не знаю. Буду думать. Положу перед собой альбом с чертежами, чтоб никто не знал, о чём я думаю, и буду думать. Думать не запретишь.
(без даты).
Я так пишу, словно я в вакууме. Словно нет вокруг никого. Это неправда. Здесь полно народу, и чёрт знает, чем они тут занимаются. То есть как, чем?! - скажете. Работают, - скажете. Раз на работе, значит, работают. Ну, это понятно. Я вот тоже работаю, но теперь-то вы знаете, чем я в действительности занимаюсь! А вот как другие? Они о чём думают? Думать ведь только потому ещё и не запрещено, что мысли читать не научи-лись, а то бы и тут все лазейки позакрывали. "Лишён премии за отвлечение на посторонние мысли" - звучит? Не дай бог, чтоб звучало.
Но я отвлёкся.
Сейчас я наблюдаю. За окружающими. За сослуживцами. Я так думаю, что они очень не-плохие люди, если сидеть с ними за чашкой чая (или за рюмкой водки!). Но у людей целый арсе-нал лиц. И если мой начальник вечерами играет в бильярд на деньги с теми же сослуживцами, то это уже не мой начальник, а... ну, не будем по имени-отчеству, обойдёмся...
Так вот, когда я вижу человека на службе, я уже не могу считать его просто там Иван Иванычем. Это уже рожа. Постылая рожа, как и всё, что меня здесь окружает. Потому что по утрам я всякий раз думаю: господи, опять эти рожи!..
И вот поэтому о людях я буду писать не как о людях, а как о рожах. В такой вот их ипо-стаси. У меня же записки ИТР - инженерно-технического работника, а не просто частного лица. И когда я пишу: "Вот по правую руку от меня рожа...", пусть человек этот не оби-жается. Я ведь не о нём, а о роже. Хоть он и не противный с виду, и по характеру добро-душный. Стол у него всегда завален, вечно он пыхтит, что-то там старательно вырисовывая, и порой приговаривает вполголоса что-то про свои чертежи, а потом, взглянув на часы, наконец расслабляется, чтобы блаженно выдохнуть шёпотом: "Обе-е-е-д!..."
Медленно проходит меж столов ещё одна рожа, женского полу. В руках какие-то бу-мажки, она подходит к другой роже, и они о чём-то тихо переговариваются, а потом рожа так же медленно пускается в обратный путь.
Здесь вообще всё делается медленно. Я тоже научился всё делать медленно. Я медленно пишу, медленно хожу, всегда выбирая путь подлиннее, медленно думаю. Когда я вхожу в лифт, мне нравится, что он поднимается медленно, и как молитву шепчу, я мысленно приговариваю: "Тихо, тихо ползи, улитка по склону Фудзи, вверх, до самых высот...". И я как раз успеваю проговорить всё это, прежде чем кабина остановится. У меня всё расхронометрировано.
10 сентября 19** г.
Мы переехали. Теперь я сижу в маленькой комнатке лицом к стене. Меня не видно, и никто не прохаживается у меня перед носом ,машинально барабаня пальцами по столу. Таких мне всегда хотелось хватить по рукам линейкой.
И ещё теперь я могу спать. Сидя. И я сплю. Это очень удобно, и время проходит чуть быстрей. И ещё здесь можно не только спать, но и читать. И я читаю, свернув голову набок. Теперь мне немного легче убивать время.
4 декабря 19** г.
Который день мне мешают спать. Лишь только минует традиционный утренний перекур, как в нашу комнату является посетитель. Он сидит этажом выше. Он приходит, и начи-нается. Это называется "согласование производственных вопросов". Постепенно согласова-ние переходит на крик. Орут так азартно, что видно, какое наслаждение доставляет им это согласование. Они в этом крике купаются, они его пьют, как нектар, а я вынужден слушать. Тот, что сверху, вдобавок, заикается, и это вовсе непереносимо. Я ухожу и слоняюсь по кори-дорам. Я жду, когда, вволю наоравшись, они разойдутся. Но каких усилий стоит убить это время!..
И ещё чай. Только здесь я почувствовал, как это ужасно. Тихий гомон, шелест бумаг, и обязательно из какого-нибудь угла яростное позвякивание ложечки. Ужас в том, что это ре-гулярно и непреложно. Всё остальное может быть, а может и не быть, но чай - это всегда. Свету ли провалиться или им чаю не пить? Воистину, скорее свету провалиться.
(без даты)
Я часто посещаю здешнюю библиотеку. Господи, до чего ужасная здесь библиотека! До-статочно взглянуть на полку, где Достоевский. Восемнадцать экземпляров "преступления и наказания"! Словно для средней школы.
В школе ужасно преподают литературу. По-моему, в школьном возрасте ещё рано читать то, что там проходят. Я сейчас читаю - боже, ведь всё не так! У меня только сейчас исчезло стойкое неприятие классиков. Прочно же мне его привили дорогие мои учителя, спасибо им! Если б я раньше перечитал всего изданного Достоевского, что бы я открывал для себя сейчас, коротая долгие присутственные часы? В здешней библиотеке больше нечего читать, кроме дежурных наборов классики. И ужас, ужас! - раздел "фантастика и приклю-чения"! Тринадцать экземпляров "Границы" какой-то...
16 января 19** г.
Страшные холода. От них цепенею, хотя уж больше цепенеть некуда. Загубили, гады, за-губили! Вчера вечером по пути домой мне было видение. Я увидел себя со стороны. Ну и жал-кое же зрелище! Плетётся этакое существо с брюшком и коротенькими ножками, семенит, ссутулившись, через мостик, а навстречу ветер северный и мороз минус тридцать шесть. И всем наплевать.
А сегодня я проспал и у меня из жалованья вычтут несколько рублей. Это называется: контроль рублём. Именно рублём. Стараешься, дисциплину блюдёшь - получишь на рубль больше, нет - наоборот. Смешно. А вот другое - страшно. Я убиваю время, а ведь оно тем временем убивает меня. И это круг, цепная реакция, система с положительной обратной свя-зью!.. Странно, ещё приходят на ум термины из институтского курса...
1 февраля 19** г.
Не видение это было, а озарение. Творческое. Это я о том, что на мосту. Надо развить эту тему. То существо с коротенькими ножками - это символ, это то, во что превращает людей моя контора. Надо развить. Вот прямо сейчас и попробую.
Итак:
К вопросу о Существе
с коротенькими ножками.
Никто не знает, когда и как появилось на свет это Существо. Да оно и не родилось таким: всё у него было как у других, ничем особенным оно не отличалось. Оно родилось, выросло, выучилось и поступило на службу. Человек как человек, но глядь! - нет уже чело-века, осталось Существо с коротенькими ножками.
Оно очень одиноко, это Существо. Никого у него нет, все его родные, все друзья остались где-то там, где оно ещё было человеком. Теперь ему никто не нужен.
Оно живёт в маленькой комнатке, в окно которой почти не заглядывает солнце. В эту комнатку оно возвращается со службы; это уже поздний вечер, за окошком тьма, в ком-натке тихо и скучно.
Но Существо не страдает от скуки, от одиночества. Никакое другое состояние ему попросту не знакомо, да и не нужно. Оно садится за столик, кушает с тарелочки, а потом открывает книжечку и успевает прочесть сколько-то там страничек, прежде чем придёт пора отправляться ему в свою постельку.
Завтра будет то же. И послезавтра, и во веки веков Существо будет сидеть вечерами за столиком, читать книжечку, ну, может быть, ещё яблочко скушает.
Иногда у него заводится денежка. Оно берёт десяточку, выходит на улицу, семенит на своих коротеньких ножках в магазин. Магазин, улица, служба - всё это за пределами его скорлупки-комнатки, всё здесь большое, грозное, без уменьшительно-ласкательных суф-фиксов.
Но Существо не боится. Оно не умеет бояться, потому что тихо испугано всегда. Оно уже не может испугаться, как не может покраснеть тот, кто и так уже красный.
В магазине оно отдаёт свою десяточку и получает взамен бутылочку. Оно приносит эту бутылочку домой, достаёт стаканчик и пьёт из него ма-аленькими дозочками, чтобы подольше вышло.
Постепенно ему начинает казаться, что вовсе оно не Существо с коротенькими нож-ками, что оно им никогда и не становилось. Оно вспоминает, что уже давно собиралось совершить нечто, оно уже видит перед собой это нечто, оно готово взять перо или там кисть или просто завтра же пойти и что-то такое сделать. Оно вспоминает, что когда-то у него были друзья, и оно достаёт старенькую записную книжечку с адресами и телефонами.
В его комнатке есть телефонный аппаратик, который уже давно молчит. Раз в сутки Существо набирает две цифры, чтобы узнать время, - и всё.
Вот и теперь оно никому не звонит. Оно пишет письма. Пишет, хотя друзья эти живут, быть может, в нескольких трамвайных остановках.
Но оно ничего не может с собой поделать, словно знает, что нельзя ему ни звонить, ни ехать. И оно пишет эти свои письма, запечатывает их в конверты, надписывает адреса и раскладывает эти конверты на видных местах, чтобы назавтра не забыть опустить их в ящик.
Никто никогда не читал его писем. Наутро оно просыпается в своей кроватке, у него пересох ротик, ему больно и стыдно за вчерашние свои поползновения, хоть никто, кроме него самого, о них и не подозревает. И ничего такого оно не совершит, никуда не пойдёт, и оно рвёт написанные вчера письма, оно сжигает их, потому что нет у него никого, и не-кому ему эти письма писать. И бутылочку-то вчера оно покупало для того лишь, чтобы было над чем поутру горько надсмеяться, чтоб было за что себя ещё больше унизить, раз-давить и уничтожить, а, раздавив и уничтожив, пролить над собой горькую слезу, лишний раз напомнив самому себе, что не человек оно вовсе, а так - Существо с коротенькими ножками.
Бедное, несчастное, жалкое Существо с коротенькими ножками! Оно не может даже ненавидеть всё то, что делает его таким несчастным. Ненависть подразумевает месть, побег, на худой конец, но Существо не в силах мстить, а бежать - далеко ли убежит оно на своих коротеньких ножках!
А если и свершится невозможное, если избегнет оно нынешней своей участи, то ли-шится оно тогда источника своего желанного унижения, не сможет проливать над собой слезу, и существование его потеряет всякий смысл, и придёт ему конец, и маленький гробик опустят в холодную и сырую ямку, и никто другой не придёт над ним поплакать, потому что никто даже не заметит, что ушло из жизни Существо с коротенькими ножками...
Туда ему и дорога, скажете вы, но разве не туда же придут в конце концов все осталь-ные?
Пусть же живёт на свете Существо с коротенькими ножками! Пусть кушает с та-релочки, пьёт из стаканчика! Оно живо и здорово, больше от него ничего не требуется. Если оно умрёт, куда денутся все обиды, все унижения, что непрестанно рождаются во-круг, кому они достанутся, кого утешат своей безысходностью?
И накопившаяся жалость, огромная навернувшаяся слеза, которой некуда будет упасть, захлестнёт собою весь мир, который просто не может обходиться без этого крошечного, жалкого Существа с коротенькими ножками.
Оно бессмертно, оно - само горе и ничтожность, в этом смысл его существования. Пролейте над ним слезу, оно ждёт!...
9 марта 19** г.
Назревает кризис. Идёт весна, а я не могу очнуться от спячки. Я как заводная игрушка. Утром на службу, вечером домой. Я совсем как Существо с коротенькими ножками. Я даже не могу уволиться отсюда, прошло ещё только два года. Да и куда я пойду? Разве в других ме-стах не то же?
Кто-нибудь, спасите моё время! Всем до лампочки. Да они просто не понимают, они устроены иначе, им не понять...
22 мая 19** г.
Кризиса не будет. Как я раньше не догадался об этом?! Я хожу по длинным коридорам конторы и не наступаю на трещины в полу. Правда, это всё равно - наступать или не насту-пать, - но я всё-таки не наступаю. Главное, я знаю: кризиса не будет. Я теперь не боюсь. Я всех обманул. Пусть кто угодно думает, что мне тошно, а на самом деле это не так. Я в со-вершенстве овладел искусством убивать время, можно присваивать мне высшую категорию. Меня не поймёшь! Какое увлекательное занятие - ходить по коридорам и не наступать на трещины в полу!
3 июня 19** г.
Нет, не я убиваю время. Это ОНИ его убивают у меня, а я спасаю, тяну. Я совсем дурак был, когда думал, что Я убиваю, прямо сумасшедший какой-то! Едва не доконали. Но теперь шалишь! Я ИМ не дамся! Я ИХ уже обманывал и ещё раз обману. У меня всё расхрономет-рировано, и ни капельки времени я им в обиду не дам!
17 июня 19** г.
Сегодня к нам в комнату вошёл начальник и сразу же ударил моё время по голове. Я его обычно в ящик стола прятал, а тут не успел. Он ударил, и оно упало. Его поднять надо, помочь ему, но я же не могу. Я наклонюсь, а они подумают, что к пустому месту. Они же его не видят. Ещё за сумасшедшего посчитают. Хорошо ещё, не сильно ударил, а то бы насмерть...
20 июля 19** г.
Скоро я опять пойду в отпуск. Неужели целый месяц меня здесь не будет?! Я даже не могу привыкнуть к такой мысли. Самое страшное, что я всегда буду помнить, что всё равно сюда вернусь. Мне некуда деваться.
Меня как-то спросили: а почему я не брошу всё это? Не знаю. Наверное, я боюсь.
А здесь все в сговоре против меня. В особенности те, которых я и не вижу. Это ОНИ за-дались целью погубить моё время. Большинство же меня просто не понимает, им всё до лам-почки. Они и помыслить не могут, как всё это ужасно, преступно и бесчеловечно. И они, даже если б догадались об этом, никогда бы не подняли голоса в защиту. Не меня, а самих себя, ведь над ними творят то же самое. Они - молчаливые соучастники. Они идут навстречу мне по коридору и заставляют наступать на трещины. Наверное, они догадались, что я стараюсь не наступать, только не понимают, зачем. Но они всё равно меня заставляют, назло мне.
Вот и сегодня мне опять испортили настроение. А у меня было хорошее настроение, я ви-дел на улице трамвай 44-го маршрута с номером 4444. Но они, наверное, тоже его видели и мне назло испортили настроение. Вы скажете: всё это ерунда, совпадение, да и причём здесь хорошее настроение? Я вам не буду объяснять. Вы не поймёте. И потом: почему бы не быть в хорошем настроении человеку, увидевшему вагон, увешанный четвёрками? А? Ну, то-то.
А мне ещё говорят, что у меня нездоровый вид. Конечно, будешь тут нездоровым, если для того чтобы хоть как-то жить, просто необходимо каждый день хоть раз увидеть вагон, весь в четвёрках. Я ведь только этим и спасаюсь и поэтому часами хожу вдоль трамвайной линии, а вовсе не потому что я заболел.
Кстати, вот если бы сделать такие часы, чтобы на них все цифры были одинаковыми, то-гда бы время никуда не шло. Странно, что об этом ещё никто не догадался. А ещё проще - остановить все часы. Я сделаю это. Я остановлю часы, и будет восстание, и все соберутся под знамёна Остановленного Времени. Как всё просто! Никаких ускорений, не уско-рять ничего, а наоборот - замедлять; остановить время совсем, и тогда его на всё хватит, и никуда не надо будет спешить. Я совершу революцию, и настанет Эпоха Остановленного Времени, и всем будет хорошо. Хотя почему - эпоха? Эпохи рано или поздно кончаются, а если время остановить, то это навсегда! Тем лучше.
Вот только надо решиться. Я очень маленький человек, и мне трудно отважиться на ве-ликие дела. Но надо решиться. Ведь об этом никто, кроме меня, не догадался, значит - при-дётся мне..."
3.
Я вернул рукопись приятелю и спросил, что было дальше.
- Знаешь магазин "ЧАСЫ - ФОТО"? - сказал он. - Ну, у гостиницы...
Я сказал, что знаю, и знаю даже, что он уже год, как закрыт без объяснения причин.
- Вот оттуда его и привезли, - продолжал приятель. - Вечером он разбил витрину и принял-ся вытаскивать оттуда часы. И кричал, что делает революцию. Сперва его отвезли в вытрезви-тель, но потом поняли, в чём дело, и позвонили нам.
- А талантливые у вас встречаются клиенты, - сдуру сказал я.
- Талантливые? - пробурчал приятель. - К сожалению, это исключение. А может, к сча-стью. А что, понравилось?
Я признался, что было интересно. Мне ещё вдруг захотелось спросить, что ведь и впрямь: куда денутся все обиды, все унижения, если умрёт Существо с коротенькими ножками? Но я не спросил. Приятель-то он мне приятель, но вдобавок ещё заведующий отделением в районной психиатрической больнице. Конечно, он меня туда не засадил бы, но зачем возбуждать про-фессиональный интерес?
- Его вылечили? - поинтересовался я.
Приятель махнул рукой и проворчал что-то про горбатого и могилу. Правда, сдаётся мне, не к автору "Записок..." это относилось. Врач так о больном не скажет. А впрочем, не знаю, не знаю...
4.
(вместо эпилога).
"...2.35 ночи. Неожиданно пришёл в себя, на вопросы отвечал связно, назвал имя, фамилию, приблизительную дату обострения заболевания. Дальнейший расспрос выявил частичную ам-незию на предшествовавшие обострению события. Желая уточнить картину амнезии, де-журный ассистент задал несколько отвлечённых вопросов. Больной отвечал связно, но после вопроса: "чему равно ускорение свободного падения?" снова впал в коматозное состояние, попытки вывести из которого не удались.